Родная почва

     Поэт и прозаик Сергей Айзикович Иоффе родился в 1935 году в Смоленске. Детство его прошло на одной из крупнейших в мире железнодорожных магистралей – Байкало-Амурской – и стало от неё неотделимо. БАМ строил его отец Айзик Ефимович Иоффе. Сергей рос на трассе вместе с посёлками, манящими своей звучностью, романтикой, неслыханной прелестью: Кульдур, Тырма, Ягдынья, Ургал, Пивана, Ния, Улькан, Таюра…
      И отец, и сын на всю жизнь полюбили магистраль. Уехав с БАМа, Сергей Айзикович будет неоднократно сюда возвращаться, станет заниматься историей трассы, и великой, и трагичной, расскажет в книгах о ней, о строителях, о любимом отце. Он понимал, насколько важна дорога, насколько велик труд отца. Его мучило то, что он не продолжил отцовское дело, что стихи его не идут по значимости ни в какое сравнение с тем, что создано отцом. Об этом поэт сказал в стихотворении «Несправедливость»:
Как много значил батин труд –
Дороги, города…
А что стихи? Они текут
Сквозь пальцы, как вода.
    
Несправедливостью такой
я маюсь, хоть кричи.
Составил опус – видно: мой.
Стоят дома – ничьи.

Ничей завод. Ничей дворец.
Кварталы без конца.
Куда ни глянь – везде отец.
И нет нигде отца.
     Сергей Иоффе видел, как на БАМ, строительство которого продолжалось десятки лет, отовсюду съезжались люди. Жили они первое время в холодных палатках, готовили еду на костре. Не было самого необходимого для строительства: гвоздей, взрывчатки, кирпича, бруса. Но они всё превозмогли и построили дорогу, построили – как сказал Сергей Иоффе – не «благодаря», а «вопреки». Вопреки пустой болтовне, крупным просчётам, необеспеченности самым необходимым, вынужденным простоям. То есть вопреки работе министерств и главков, которые, наверное, существуют, в основном, для закалки народного характера.
       Знал Сергей Айзикович и о непоправимых ошибках строительства. В стихотворении «Бульдозерист» он приводит рассказ рабочего, который не может забыть печальную деревню Якурим. Бульдозерист рассказывает, как они, строители, большую часть деревни «погребли» в угоду дороге, а точнее начальству, которое распорядилась вести трассу по деревне, так как обходной путь требовал дополнительных затрат.  Бульдозерист не может понять и принять такие жертвы. Ему понятны страдания жителей, остающихся без малой родины: у него когда-то жила мать в ангарской деревне, затопленной во время строительства ГЭС.
       Сергей Иоффе понимал, что люди, презревшие уют и покой, выстоявшие в труднейших условиях, построившие дорогу, связавшие Сибирь с Тихим океаном, достойны славы и почёта. Но они, закончив своё большое дело, остались в безвестности. И Сергею Айзиковичу хотелось написать о них, увековечить их имена, хотя он знал, что поведать обо всех героях труда – задача невыполнимая. «Лица, лица, лица. Сколько лиц – столько и судеб. Мне всё хочется кого-то выделить, рассказать о ком-то подробно…», – писал Сергей Иоффе.
        И всё же писателю удалось сделать многое. В книге «Северные поезда» он ярко, незабываемо говорит о героизме строителей БАМа, воссоздаёт широкую картину грандиозной стройки. И сожалеет, что рассказать обо всех героях невозможно:
Не выбить на граните имена
всех, кто творил великую дорогу,
и глыбу подходящую страна
не подберёт для этого, ей-богу.
        Сохранение памяти о людях – одна из главных задач жизни Сергея Иоффе. Он собирал в книги драгоценные свидетельства человеческих жизней. Писатель мало говорил о себе и много – о других. Он понимал, что жизнь человеческая очень коротка и хрупка. Наверное, поэтому изучал труды учёного Николая Фёдорова. На встречах с читателями неоднократно делился знаниями о философе, которого называли московским Сократом и о котором Лев Толстой сказал: «Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком». А Эдуарду Циолковскому, учёному-самоучке с двумя классами образования, Фёдоров заменил всех профессоров. Для Фёдорова жизнь человеческая была огромной ценностью, он считал, что нельзя потерять ни одного человека и что все мёртвые должны быть оживлены. «Организм – машина. Собери машину – и сознание к ней вернётся», – утверждал философ.
        Сергей Иоффе тоже пытался воскрешать. Воскрешать забытых поэтов, достойных памяти и внимания. Он, не расстававшийся с книгой, любивший и хорошо знавший русскую поэзию, обладавший прекрасным литературным вкусом, щедро делился своими знаниями с другими.
 Подшивки потрёпанные ворошу,
Листаю журналы, мусолю газеты.
Статьи о забытых поэтах пишу.
Очнитесь, поэты!..

Очнитесь, поэты! Восстаньте от сна!
Приспела пора поскрести по сусеку
И всё, чем сильны, предоставить сполна
Двадцатому веку.
       Сергей Иоффе, выпускник Иркутского педагогического института, печалился, что точные науки всё более теснят из школы отечественную словесность. И адресовал школьникам свои этюды «Стихов мелодия живая», «Живут стихи», «Дыша, как воздухом, стихами», в которых коротко, но очень интересно, рассказал о хороших поэтах, сопроводил каждый небольшой этюд подборкой стихов изображаемого автора. Ему хотелось, чтобы молодые люди знали имена современных поэтов и не забывали поэтов прошлого, чтобы стихи не умирали, а жили, волновали душу. Зажечь искорку, привести к благодатному источнику поэзии – вот что было его задачей. А малый ручеёк ведёт к большой реке поэзии.
       Книги Сергея Айзиковича, посвящённые поэтам, привлекли не только школьников, а и людей всех возрастов, стали для многих читателей открытием. Благодаря этюдам Иоффе с новой силой зазвучали стихи Фёдора Глинки, Николая Огарёва, Аполлона Григорьева, Ивана Никитина, Алексея Плещеева, Василия Курочкина, Семёна Надсона, Омулевского.
       Сергей Иоффе был человеком интеллигентным, деликатным, очень скромным. Писатель Борис Роттенфельд вспоминал: «Сергей не любил предисловий… Он не любил ничего просить: посылал рукопись в журнал или издательство, и она могла там лежать безответно месяцами (что часто и бывало); я, признаться, даже ругался с ним из-за этого; что ж ты, говорил, это не просто рукопись, это вроде дитя твоё, что ж ты о нём не заботишься, не справишься, что и как... «Зачем справляться? – отвечал он. Посчитают нужным – ответят. Не хочу просить…» А вот как сказал об этом поэт:
В солидные журналы не стучусь.
Не взбадриваю шпорами Пегаса.
И с первого сознательного часа
Безмерному терпению учусь…
       Сергей Айзикович – поэт вдумчивый, неспешный, благодушный, правдивый. «Неискренности, пафоса – боюсь. Боюсь сказать бесчувственную фразу», – писал он. Иоффе – приятный собеседник, желающий читателю добра. И сам очень вдумчивый и благодарный читатель. Любящий книгу. Боготворящий её. Ведущий доверительный разговор с читателем. Его стихи проникновенны и остаются в сердце. Сергей Айзикович пишет о том, что волнует человека тысячелетия и о чём уже тысячелетия до него говорили поэты: о любви, о дружбе, о сыновнем долге, о родной земле. Но стихи его самобытны, проникновенны, легко идут от сердца поэта к сердцу читателя. А «извечные» темы не стареют, они будут интересовать человечество всегда, покуда оно живёт.
      С большим волнением начинал Сергей Иоффе каждое новое произведение. Вот какие строки написал он о начале работы над новой книгой:
Так трепетно вступаю в эту книгу,
Как будто бы последняя она.
Как будто бы потрёпанному бригу
Назначена девятая волна.
Пред целым миром обнажаю душу
И пред собой за всё держу ответ.
Уже не взвесить:
Струшу иль не струшу.
Не рассчитать:
Успею или нет…
     Поэт хочет, чтобы его негромкая поэзия служила людям. Безмерной любовью к книге дышит его простенькая «Баллада о тоненьких книжках». Герой баллады – он сам (тогда ещё солдат-новобранец) – сдаёт на время службы книги в полковую библиотеку. А получает их назад в таком виде:
«с подчёркнутыми столбиками строк,
бесцветные обложки перегнуты,
потёрты голенищами сапог,
замаслены шершавые страницы,
прожжённые махоркой невзначай…»
         И Сергей не расстроился из-за потрёпанных книжек, напротив, он был рад тому, что стихи оказались востребованными. Читали солдаты – значит, жива поэзия. Значит, она нужна:
 Из части уезжаю на рассвете,
бесценный груз на память увозя…
На полке не пылились книги эти.
Они служили.
Так же, как и я.
      Сергей Иоффе всегда интересовался, о чём пишут собратья по перу, искренне радовался успехам других. Он был незлобив и, если видел бестактное поведение молодых, относился к увиденному сдержанно, с пониманием, надеясь, что придёт время, когда молодые люди сами это осознают:
Я, в общем, довольно терпим
К превратностям и переменам.
Ни взглядом, ни словом надменным
Не стану пенять молодым.
        Город Иркутск, ставший поэту родным, навеки связан с Байкалом синей нитью Ангары. Жить у святого моря и не любить его – невозможно. Блажен тот, кто видит перед собой Байкал…
        В 1970-м году Сергею Айзиковичу посчастливилось купить в порту Байкал домик, находящийся недалеко от озера в переулке Байкальском. Сергей Иоффе в короткое время обошел все самые интересные уголки, побывал на роскошных ягодниках и первым принес из тайги маленькие саженцы. И посадил их возле дома, о чём рассказал в стихотворении «Родная почва»:               
Моими неумелыми руками,
негодными к мужицкому труду,
где испокон лежал замшелый камень
и где полынь теснила лебеду,
посажены в причудливом порядке
два кедра, три сосны и барбарис.
Нежизненны весенние посадки,
мои же, как ни странно, принялись.
       Вскоре и дом, и переулок, и посёлок стали родными, любимыми. «Благословенные края, я ваш в любую пору. Кривая улочка моя, что от Байкала в гору. И покосившийся забор. И ветхая калитка. И ручеек, бегущий с гор заливисто и прытко», ; писал С.Иоффе. В этих проникновенных строчках звучит любовь и к Байкалу, и посёлку, и к своей ветхой избе, которая давала возможность жить у святых берегов, дарующих вдохновение и любовь. Хочется процитировать строки из прекрасного стихотворения о байкальском доме поэта:
Бабье лето сгорело дотла.
В огороде пожухла ботва,
прихватило морозом цветы…
Ставни я затворил на болты,
и повесил на двери замок,
и шагнул из избы на порог.
Не поверив в измену, верна,
трое суток крепилась она,
трое суток хранила тепло…
А потом на дворе замело…
        Далее в стихотворении идут волнующие строки о тяжёлой одинокой участи избы, коротающей зиму в зябком одиночестве. И радостной тёплой встрече с хозяином весной, когда «леденящая кончилась власть» и «отогрелась изба, отошла».
          Представляешь избушку, видишь: она жива и зимой, она дышит, она вглядывается в дорогу заиндевевшими глазами-окнами, с нетерпением ожидая близкого человека, она страдает и, наконец, весной радуется долгожданной встрече, от которой становится светлее. Теплеют и глаза родственников на портретах, висящих на стенах.
        Много радостных, счастливых мгновений прожил поэт в своей избушке на Байкале.
       Рядом с поэтом была его жена, его друг, человек большого таланта Лина Викторовна Иоффе, также всю жизнь служившая литературе, культуре, родному слову. Тридцать три года отдала она Восточно-Сибирскому книжному издательству. Выпустила более трёхсот книг, ставших гордостью российского книжного фонда. Всей душой любила Лина Викторовна настоящую литературу. Писала стихи. Издала известные серии книг «Литературные памятники Сибири», «Современная сибирская повесть», «Сибирская лира». Редактировала материалы для первой энциклопедии Иркутска, произведения Валентина Распутина. Была инициатором первого издания книги пьес Александра Вампилова. Оставив работу в издательстве, Лина Викторовна перешла работать в Иркутский областной театр юного зрителя, носящий имя Вампилова, где долгое время была редактором и сценаристом.
        Сергей Иоффе посвятил жене стихи «Размышление о лете», волнующие, наполненные предвкушением долгой радостной встречи с величавой и щедрой байкальской природой, с родным байкальским уголком:
Ещё одно лето хотя бы!
Сумятица сборов. Потом –
Ухабы, ухабы, ухабы.
Деревня. Бревенчатый дом.

Безмерный глоток кислорода.
Беззвучный раскат тишины.
Беззлобная матерь-природа
Приветит, не помня вины.

Признает. Прильнёт. Обнадёжит.
Излечит от зряшной любви.
Упрёками не потревожит.
«Дыши себе, – скажет. – Живи

Припомни: вот лавка, вот печка.
В сарае – колун и дрова.
А там, за околицей, – речка.
И всюду – цветы да трава.»
       С тех пор, как в жизни Сергея Айзиковича появился домик на Байкале, год для поэта стал начинаться не в холодном январе, а в первый весенний приезд на дачу, с байкальским шумным ледоходом, с первым гудком катера:
Отсчёт годам веду я необычно –
Весною начинаются года.
Гуднёт «Нептун» раскатисто и зычно,
Заплещется байкальская вода,
И это значит – кончилась зимовка,
И это есть – начало бытия.
       Байкальская весна, ледоход, пробуждение спящего под крепким льдом моря – это для поэта начало года и начало бытия. Пришла весна, а с ней новая жизнь. Оживает природа. Оживает Байкал. А, значит, вновь будут раздумья под шум набегающей волны, будут новые стихи о цветущей земле, о посёлке, о родных, о друзьях, будут встречи с коллегами и интересное общение с ними у святого Байкала. А встречались и общались творческие люди, дачники посёлка, очень часто. Долгое время дружила семья Иоффе с семьёй писателя Бориса Лапина. Сергей Айзикович и Борис Фёдорович были большими интеллектуалами, и могли подолгу интересно общаться. Жаль, что время наше, такое неспокойное и смутное, разбило эту дружбу…
        Бывал Сергей Иоффе в гостях у Глеба Пакулова. Заходил и к Валентину Распутину, тем более, что дорога к парому проходит недалеко от домика Валентина Распутина, одиноко стоящего между посёлком и портом у самой железной дороги. Кто-то из местных жителей сказал писателям, что дом Распутина когда-то принадлежал стрелочнику. И Сергей Иоффе написал стихотворение «Стрелочник», которое начинается так:
Добротный, навеки поставленный дом
На взгорке, у самой железной дороги.
В нём стрелочник жил. Выходил с фонарём.
Цигарку курил в темноте на пороге.
       На самом деле стрелочник находился по другую сторону дороги, напротив дома. Там в первой половине 20 века стояла высокая железнодорожная будка. Впрочем, не так и важно, жил ли стрелочник в доме или находился через дорогу. Он был. И до сих пор возле дома, где жил писатель, проходят поезда, переводятся стрелки. Только теперь уже без помощи стрелочника – автоматически. И переводятся нечасто. Уже давно – после того, как Транссиб нашёл обходной путь – байкальский участок пути стал тупиковым («Теперь эти рельсы ведут в никуда, в тупик упираются на косогоре» – С.И.) и служит для связи порта Байкал с районным центром – городком Слюдянкой. А в тёплое время года здесь появляется громогласный, выбрасывающий клубы пара и дыма паровоз, везущий состав с туристами со всего мира дивиться на байкальские красоты.
…А в доме – иной обитатель. Причём,
Как стрелочник, трудится тоже на совесть.
Он пишет здесь повесть. Не знаю, о чём,
Но верю, что выйдет хорошая повесть.
      Речь в строчках стихотворения Иоффе идёт о повести «Живи и помни», написанной Распутиным в своём любимом домике, а точнее, во флигельке во дворе, в котором писатель работал в одиночестве. Здесь Валентин Григорьевич проживал судьбу своей героини Настёны, страдал вместе с ней. Здесь повесть начиналась. И здесь была поставлена последняя её точка, после чего писатель, всем сердцем жалея героиню, пошёл в гости к Борису Лапину, чтобы отвлечь себя от тяжёлых мыслей.
       Шли годы, и начинал поэт привыкать к байкальской красоте и порой не обращал на неё внимания. И взглянул на всё вновь любящим взглядом после того, как приехал к нему погостить актёр из Ленинграда Юрий Хохликов, который не уставал любоваться Байкалом и его окрестностями. И завидовал людям, живущим на святых берегах. Сергей Иоффе посвятил ему стихотворение, которое хочется привести целиком.
Пригляделся к байкальским красотам.
Попривык. Перестал замечать.
Что там горы в багульнике, что там
предосенней тайги позолота –
все поблекло и стало мельчать.

Ну, скалы нависает громада.
Ну, тропа сквозь кедрач пролегла.
След медведя. Следы камнепада.
Эка невидаль! Так, мол, и надо.
Заурядные, в общем, дела.

Но пожаловал в гости однажды
человек из далеких краев.
Словно путник, томящийся жаждой,
и к цветку, и к травиночке каждой
жадным взглядом приникнуть готов.

Языка поначалу лишился –
онемело качал головой…
Уезжая, обнял, прослезился
и тирадой в сердцах прослезился
умилительной: «Боже ты мой!

Понимаете ли, где живете?
Чем владеете, цените ли?..»
Теплоход, как и должно на флоте,
дал четыре гудка при отходе
и неспешно растаял вдали.

Я остался стоять на причале.
Как обычно, тугая волна
била в бревна. И чайки кричали.
Но – о, чудо! – глаза не скучали,
будто разом сошла пелена.

И опять я увидел впервые
и несчитанных птиц в вышине,
и Дабана гольцы снеговые,
и в воде облака кучевые –
в неживой ниже дна глубине.

На единой, на благостной ноте
пели травы, стрижи и шмели.
И донес ветерок на подлете:
«Понимаете ли, где живете?
Чем владеете, цените ли?»
      Сергей Иоффе ценил и любил сибирские суровые края. Он думал о том, как будут жить родные места, когда его не станет, представлял, какими они будут без него. «Проникаю несуетным взглядом в тот Иркутск, где не будет меня»,  – писал он. Проникал он «несуетным взглядом» и в будущее Байкала.
       В дни золотой осени по дороге в порт или из него вспоминаются мне строки Сергея Айзиковича: «Тихим взглядом приветствуем порт, тихим взглядом его провожаем. Легкомысленно верим, что нам веки вечные мчаться, качаться и что этим осенним денькам никогда не кончаться.»
       Есть у Сергея Иоффе стихотворение «Время вышло», давшее название книге его стихов. Земное время поэта вышло 24 января 1992 года. Не выдержало уставшее, больное сердце. Осталась любимая избушка без своего хозяина. Но живут высокие сосны, посаженные поэтом, цветёт каждое лето под самыми окнами белый шиповник, течёт говорливый ручеёк, бегущий с гор всё также «заливисто и прытко».
       В 2003 году в Иркутске была учреждена премия имени Сергей Иоффе, которая в день его рождения, 11 января, вручается писателям искренним, у которых «дела и помыслы – чисты».
       Хочется, чтобы Сергея Иоффе, так любившего жизнь, людей, помнили. А если будут жить стихи, значит, будет жить поэт.
Знать, не страшно сокрыться в природе,
Коли жил, и томясь, и любя.
Ведь с уходом твоим не уходит
То, что в жизни превыше тебя.