Зёрна для пташек

Клетчатый рваный платок, тонкая шапка, не закрывающая даже уши, шершавые холодные руки, фиолетовые потрескавшиеся губы, красные щеки. Зеленые сосны, чёрная земля, коричневые стволы, тусклый свет фонарей. Тропинка вьётся между голых деревьев и кустарников, повсюду снег, а ботинки, найденные ещё осенью, уже насквозь мокрые.

Где я? Где я?... Я иду вперёд, почти ничего не вижу, но зато все-все слышу. Слышу, как скрипит снег под ногами, слышу, слышу, как кричат птицы в небе, слышу, как бьется мое сердце. Быстро-быстро. Беспокойно-беспокойно. Надо остановится. Надо отдохнуть. Я ведь уже почти дошла.

Говорят, отец Андрей помогает таким, как я. Говорят, не сыскать сердец добрее, чем у отца Андрея и матушки Ирины. Говорят, они живут на полянке в чаще леса, чтобы уберечь себя от грехов мира и служить Богу. Богу... Когда-то давно, в прошлой благополучной жизни, я пыталась верить в него, но у меня никогда не получалось. Почему? Я и сейчас не знаю. Наверное, гордыня мешала. А теперь... От меня прежней почти ничего не осталось.

Ну все, мне пора в дорогу. Где-то вдалеке слышатся детские голоса. Откуда здесь дети? Мои ноги сами идут к ним навстречу, потому что... Не понимаю, зачем, но мне просто нужно там оказаться.

На поляне горит огромный костёр. Наверное, от него сильный жар, но я так замёрзла, что ничего не чувствую. Дети водят хоровод вокруг костра и смеются. Не надо мной ли? Пытаюсь посчитать, сколько их. Подождите, подождите, я помню, как нужно, дайте мне минутку.

Раз, два, три, четыре, пять — зайчик вышел погулять
Вдруг охотник выбегает — прямо в зайчика стреляет
Пиф-паф, ой-ой-ой
Умирает зайчик мой.

Нет, нет, нет. Нельзя так. Нельзя. Попробую снова.

Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана,
Буду резать, буду бить,
Все равно тебе водить.
А на следующую ночь
Я зарежу твою дочь,
А дочь не моя,
А дочь короля.

И снова не получается. Ничего, время ещё есть. Попробую еще раз.

На златом крыльце сидели:
Царь, царевич, король, королевич,
Сапожник, портной, кто ты будешь такой?
Выбирай поскорей, не задерживай добрых и честных людей.

Кажется, теперь у меня получилось. Получилось, да?

— Да, да, да, да — вдруг говорит кто-то рядом со мной. Оборачиваюсь и вижу старушку с клюкой.
— Извините, — выдавливаю я из себя с трудом, — здесь Масленица?
Зубы у женщины неровные, наслаивающиеся друг на друга, они будто бы в несколько рядов растут у неё изо рта.
— Да, да... — отвечает она, с готовностью кивая головой, и я отстранённо думаю, что она сейчас оторвётся и покатится по снегу.
— Это дети из прихода отца Андрея?
— Да, да, да! — Блаженная смотрит на меня и я осторожно киваю ей в ответ.

На освещённой светом костра поляне появляется из деревьев ещё один темный силуэт. Может быть, это отец Андрей? Сложно держать глаза открытыми, я так устала, но не время расслабляться. Стоит отблескам пламени упасть на его лицо, я понимаю, что ошиблась. Теперь я точно знаю, кто это. Подхожу ближе... Подождите, я знаю, я точно знаю, кто это! Дядюшка Леший кружится в детском хороводе, перепрыгивая с ноги на ногу и корча гримасы.

Некоторые дети замечают меня и зовут присоединиться к ним, но я отказываюсь. Я уже старенькая, говорю, а вы молоденькие. Лучше постою рядышком, посмотрю на вас, хорошо?

— Пора кормить пташек, — говорит внезапно Леший, обращаясь к Блаженной.
— Да, да! — радостно восклицает она, доставая из-за пазухи мешочек с крупой.

Дети, до этого не прекращавшие танцевать, останавливаются и складывают ладони лодочкой, чтобы взять крупу. Дядюшка Леший довольно урчит и что-то играет на своей гармошке, пока каждый ребёнок ест свою порцию, а Блаженная хлопает в ладоши и смеётся, повторяя своё «Да, да,да!».

Кажется, мне пора уходить прямо сейчас, но...Но я не ела уже несколько дней, а тело от холода все ещё ничего не чувствует.

— Подойди ближе, не бойся. — говорит дядюшка Леший. — Скоро тебе станет легче. Проголодалась? — Киваю. — Ты нравишься моим пташкам. Возьми, подкрепись.

Первое съеденное зернышко возвращает мне силы. Второе согревает и насыщает меня. Третье удлиняет мои пальцы и ногти. Четвёртое превращает руки в крылья, а волосы в перья. Пятое зернышко — рот и нос сливаются в клюв. Шестое — я взмываю в воздух, где мои маленькие пташки уже давно ждут меня. Впервые за много десятков лет на душе у меня спокойно.

Верно говорили люди, что не сыскать сердец добрее, чем у отца Андрея и матушки Ирины.