Сказочник Кузьма лапотник гл. 6

     Осенний дождь всю ночь барабанил по крыше. В это промозглое утро дед решил ещё немного понежиться и погреть свои косточки на тёплой печи, как вдруг за окном послышался звон бубенцов и топот копыт. Через несколько минут раздался требовательный стук в дверь:
     — Дед Кузьма, открывай!
     — Кого в такую рань принесло?
     Кряхтя, хозяин слез с печи и, найдя глазами валенки, сунул в них босые ноги. В дверь уже громыхали не только кулаком, но и ногой. Откинув железную щеколду, распахнул сотрясающуюся дверь и увидел Игната Андреевича. Боже! Отродясь такого не было, чтобы господин приказчик в крестьянскую избу захаживал, а тут гляди-ка, явился и не побрезговал. Кузьма-лапотник крайне удивился, но виду не подал.
     — Ты чего так долго не открывал? Поспешать надобно, когда приказчик к тебе стучится!
     — Простите, Христа ради, Игнат Андреевич, замешкался что-то. А что случилось-то?
     Гость, стуча грязными сапогами, прошагал в чистую горницу, оставляя на полу комья сырой глины. Окинув беспокойным взглядом холостяцкое жилище, приказал, словно тот холоп был ему, а не вольный крестьянин:
     — Вот что, дед, сплети-ка мне лапти для Лизоньки!
     Ещё больше удивился он, пытаясь представить эту хрупкую белокурую барышню в них. Небось, не сумеет обтянуть тоненькие ножки онучами да перевязать крест-накрест оборами. Дед растерянно пробормотал:
     — Так Лизоньке вашей годков шестнадцать будет. Неужто захочет красоваться в лаптях, коли предпочитает в ботиночках ходить да сапожках?
     — Чем указывать да перечить мне, принимай заказ да исполняй немедля!
     — Так я и не против. Как не уважить дорого гостя. Извольте лишь сказать, какие сплести: четверики или в пять полос – пятерики, а может, шестерики?
     Игнат Андреевич неловко пошатнулся и опустился на табурет, что вовремя подставил заботливый хозяин. Приказчик ещё раз огляделся, затем схватил в кулак свою жиденькую бородку и дёрнул её так, что голова склонилась. Дед недоумевал: «Чего это выдумал? Сроду простому люду не кланялся, а тут, глянь, уважил. Может, беда, какая случилась?» И не ошибся, как в воду глядел.
     — Беда у меня, дед. Ох, беда!
     Перед ним сидел уже не грозный начальник, что минуту назад сотрясал дверь, а беспомощный человек со слезами на глазах, горько причитая:
     — Ума не приложу, что делать? У моей единственной кровиночки ноженьки отказали.
     — Ох ты, боже мой! Как же это случилось-то?
     — Сами не ведаем. Третьего дня мать позвала дочь к завтраку, а та встать не может.
     — Разрешите узнать, а вы её доктору показывали?
     — Показывали. Мази прописал, да что проку-то от них. Пригласили знахарку матушку Прасковью, но и её снадобья да заговоры не помогли. Да что я тебе о том толкую, давай принимайся за работу, а какие плести будешь, четверики или пятерики, всё равно, лишь бы красные были.
     — Не волнуйтесь, Игнат Андреевич, непременно сделаю, но я в толк никак не возьму, зачем вашей барышне лапти-то понадобились?
     Приказчик не хотел говорить правду, ибо не привык верить в чудеса, а дело происходило так:
     Рассвет ещё не забрезжил, как Лизонька позвала к себе в опочивальню родителей:
     — Маменька, папенька! Вы только послушайте, какой нынче сон приснился! Вижу, как по чистому озеру, точно по серебреной твердыне, старушка идёт в красных лапотках. Белая рубаха дивными птицами расшита, а синяя понёва животворящими знаками расписана и свет вокруг головы лучами струится. Хочу встать навстречу, а не могу. Заплакала я от бессилия. А старушка ко мне подошла, слёзы платочком высушила и говорит: «Вели отцу ехать к Кузьме-лапотнику с низким поклоном да заказать у него лапотки красные. Как наденешь их – недуг и пройдёт». Сказала и пошла обратно. Вдруг остановилась посредине озера, обернулась и ещё раз напомнила: «Пусть немедля закажет и непременно красные».
     Игнат Андреевич, дослушав сон, решил, что у дочери на почве болезни видения начались, поэтому сказал как можно мягче:
     — Доченька, это всего лишь сон. Разве можно ему верить?
     — Папенька, ну что вам стоит съездить к нему.
     — Зачем мне ехать в такую рань к необразованному сермяжнику, да ещё с низким поклоном. Это же не доктор и не знахарь вовсе. Да и не выспался я ещё.
     Но только он направился в опочивальню, где ждала его тёплая постель, как Глафира Никитична властно остановила мужа.
     — Милостивый сударь, вернитесь и извольте выслушать.
     Тот нехотя повиновался, зная наперёд, что ему скажет жена, не привыкшая отказывать своей любимице, а в нынешнем её положении тем более:
     — Игнат Андреевич, вы слышали, о чём просила Лизонька? Собирайтесь сию же минуту и езжайте к лапотнику! Да, ботиночки не забудьте прихватить для примерки.
     Поджав толстые губы, она резко повернулась к двери и указала пухлой рукой на выход. Недовольно бурча под нос, приказчик пошёл собираться в дорогу. Натянул на плечи дождевой плащ, сунул под мышку дамские ботиночки и громко хлопнул парадной дверью. Садясь под моросящим дождём в двуколку, обнаружил, что забыл шапку, но возвращаться не хотел – примета плохая. Накинул капюшон на облысевшую тощую голову и поехал по разбитой унавоженной дороге к Кузьме-лапотнику.
     И вот сидит теперь перед ним и не знает, как объяснить, зачем избалованной юной барышне лапти понадобились, да ещё красные. Про ночной сон решил умолчать, сказав лишь:
     — Считай, дед, это прихоть моей больной доченьки. Так что сделай одолжение, сплети красные лапотки. Вот её ботиночки.
     Взял тот в руки кожаную обувку и подумал: «А наши деревенские девчонки о такой красоте и мечтать не смеют, не то, чтоб носить». Дед снял тонкой бечёвкой мерку и вернул ботиночки. Приказчик уехал, а хозяин дома, усердно помолившись, принялся за дело. Отобрал по наитию своему лыко розового вяза и начал плести четверики, ласково напевая:
     — Как наденет лапти Лизонька,
       Вмиг вольются в ножки силушки.
       Станет барышня здоровенькой,
       Жизнерадостной, весёленькой.
     Получились «вязовики» мягонькие да лёгонькие, с удобными носами и пятками, а чтоб совсем красными были, подкрасил фуксином и поставил на лавку сушиться. Сам же залез на тёплую лежанку немного прикорнуть. И тут такое началось! Снится ему, али на самом деле видит – старушка-ведунья явилась. Крутанулась на пятках и обратилась в маленькую девчушку-веселушку. Взяла с лавки «вязовики» и примерила на ножки. Платочком махнула и давай чечётку выбивать, да так задорно, даже чашки на столе запрыгали. От её лихой пляски лапотки огнём заполыхали. Упаси боже, сгорят ещё! Но плясунья вовремя остановилась. Обувку быстро скинула, пламя задула и на прежнее место ровнёхонько поставила. Вновь  на пяточках развернулась и обернулась в старушку-ведунью, да пропала. 
     Дед слез с печи и подошёл к лавке, а лапотки глянцем сияют, точно лаком покрытые. Смотрит и понять никак не может. Снилось ему, али впрямь старушка-ведунья наведалась? Дом-то не запирается днём, заходи кому не лень. Но почему он не узрел, как вошла она и вышла? И отчего дверь ни разу не скрипнула? Хозяин вышел на улицу, а дождливое небо вдруг озарилось необыкновенным светом и закружила над ним белая голубка. Верный признак – всё будет хорошо. Ох, и спляшет ещё Лизонька на радость родителям.
     Утром, грохоча сапогами, явился хмурый приказчик, забрал молча лапти и, громко хлопнув дверью, умчался на двуколке. Даже не поблагодарил и не предложил денег за работу. Должно забыл впопыхах, а может не посчитал нужным – кто ж его знает. Не прошло и трёх дней, как тот удостоил чести заглянуть в крестьянскую избу.
     Влетел в распахнутом кафтане и бухнул на лавку корзину с гусаком. Гусак недовольно загоготал и забил крыльями, вытянув длинную шею. Возле корзины бросил новые сапоги – по тем временам изрядная щедрость простому крестьянину. Затем с распростёртыми объятиями направился к хозяину дома. Задел по пути табурет и шумно опрокинул его. Весело хлопнул деда по плечу и воскликнул:
     — Не ожидал, дед, ей Богу, не ожидал! Лизонька моя, как надела лапотки, говорит: «Папенька, по ногам у меня точно ручейки побежали!» А нынче встала и пошла. Сама пошла, без помощи няньки! Супруга Глафира Никитична от счастья слёзы льёт! Велела лучшего гусака тебе доставить и сапоги в придачу.
     Кузьма-лапотник облегчённо вздохнул:
     — Вот и славненько. Очень рад за Лизоньку. Дай ей Бог здоровья.
     — А уж я-то как рад, ты и не представляешь. Всё благодаря заслугам твоим! Так что принимай подарки, да не взыщи, коли, что не так!
     — Что-то вы, Игнат Андреевич, уж больно расщедрились, даже неловко как-то.
     — Бери-бери!
     — За гусака благодарствую, лишним не будет, а вот к сапогам я как-то не привычен. Зачем они мне?
     — Чего отказываешься? Поди сапог-то ни разу не нашивал?
     — Я в лаптях всю жизнь проходил и не в обиде. Иисус и вовсе босой ходил.
     — Эка, куда загнул! То Иисус! А кто мы с тобой? Чудной ты, дед, однако. Вот говоришь, что не в обиде, а сам, небось, завидуешь?
     — Зависть – удел алчных людей и ни к чему хорошему не приводит. Ваську ушастого помните, что расписные ложки строгал да коробы берёзовые плёл?
     — Как не помнить ложкаря знатного, что умом тронулся.
     — Так я к чему веду, он же разбогатеть хотел. Товар его на рынке нарасхват шёл, а ему всё мало. Недоедал, недопивал и копеечку к копеечке складывал. Бывало, достанет из потаённого места свой горшок с золотыми монетами, пересчитает и в новое место перепрячет. Дошло до того, что забыл, где намедни клад схоронил. Ищет, а найти не может. К соседям побежал, требуя горшок вернуть. Грозился всех поубивать. И увезли тогда Ваську от греха подальше в богадельню для душевнобольных. Вот так его богатство ему же в наказание и обернулось, — Кузьма-лапотник вздохнул и добавил, — И чему, скажи, тут завидовать?
     — Согласен. Но, с другой стороны, как без денег-то прожить? С голоду помрёшь или милостыню пойдёшь собирать.
     — Так я же не против денег, просто не хочу быть рабом их.
     — Надо же, как загнул: «не хочу быть рабом их». — передразнил с ухмылкой приказчик. — Да неужто не видишь, что деньги имеют такую притягательную силу, что не всяк устоит перед соблазном. Помнишь, как все ринулись клад искать, когда Ваську увезли в богадельню. Пол вскрыли, крышу перебрали, огород пропахали.
     — Помню, помню, как наши мужики перессорились, а некоторые даже врагами стали, подозревая друг друга, что деньги нашёл, а с ним делиться не хочет.
Алчность очень страшна, ибо людей разума лишает и покоя. Так чему тут завидовать? — повторился он.
     — Не согласен. Ведь именно тогда наш пастух разбогател. Хвастался людям что наследство от дальних родственников получил, да никто не верил. Зло косились на него, да плевали в спину, а как женился да торговую лавку открыл, стал у всех сразу в почёте.
     — Что нам до того, ведь каждый живёт своим умом.
     — Ты прав. Ну, я пошёл, а ты, дед, не обижай меня отказом. Возьми сапоги да поступай с ними, как хочешь.
     — Коли так, то возьму, пожалуй. Другу Семёну подарю, у него семья большая.
     Приказчик согласно кивнул головой и довольный направился к выходу, но неожиданно вернулся:
     — Дед Кузьма, а всё-таки хотелось бы знать, почему твои лапотки чудо сотворили?
     — Так не я это чудо-то сотворил, а Мать-Земля.
     — Причём тут Мать-Земля?
     — Воистину, вы умом судите, а не сердцем. Лапти-то из чего сплетены? Из лыка. Лыко же взято от дерева, а дерево питает земля-матушка. Вот Лизонька и ощутила благодатную силу её, потому и встала на ноги.
     — Дед Кузьма, сознайся лучше, что секрет какой ведаешь, а мне лишь тень на плетень наводишь.
     — Эх, Игнат Андреевич, не хотите вы понять истину божью. Вот возьмите, к примеру, свежее куриное яйцо. В нём ведь душа цыплёнка зиждется и неизвестно, дадут этой душе родиться или сварят вкрутую. Вот так и средь людей бывает.
     — Ну, дед, и хитёр же ты! Я об одном спрашиваю, а он мне о другом толкует. Говорят и сказки у тебя с такими же премудростями?
     — Вы слышали мои сказки? Нет? Тогда располагайтесь поближе к печи, да чаю  с лепёшками откушайте, а я вам сказывать начну. Всё равно не торопитесь домой.
     А тот действительно не спешил расставаться с мудрым дедом и уютной избой, пахнущей древесным лыком да душистым разнотравьем. Его мягкий говор елеем вливался в душу, и оттого становилось легко и покойно. Сердечная боль, мучившая в последнее время, отступила, и домашние заботы покинули горячую голову, располагая к полному безмолвию и тихому благодушию.
     Хозяин налил гостю ароматного чаю с мятой, подвинул ближе к нему блюдо с пресными лепёшками и подошёл к затухающей топке. Подкинул парочку дров и, щурясь от печного дыма, растормошил кочергой красные угольки, что вспыхнули ярким пламенем. Огонь жадно заглотал берёзовые поленья, и по бревенчатым стенам замелькали причудливые тени. Очередная сказка родилась уже в голове да просилась из уст на волю. Сказочник осторожно приставил в угол кочергу и повернулся к гостю:
     — Ну, Игнат Андреевич, слушай да разумей, что к чему.
 
                Сказка «Материнская любовь»
 
     Родился у Марии долгожданный сыночек. Пеленала она его в пелёночки красные, баюкала песней нежною, умывала росою утренней и ласково называла Васильком за глазки синие, что цветочки на солнечной поляне. Так и жила в приятных материнских заботах и горюшка не знала. Вырос сынок, словно тополь высок, в плечах широк, шаг аршинный да голос дивный. Попросила запасти сено для коровы. Пришёл тот на лужок, косит под корешок, да весело напевает. От взмахов рук его грудь вздымается и огненные кудри качаются, а шёлковая травушка волной ложится.
     В это время купеческая дочь, искупавшись в реке, мимо проходила. Заслышав песню, остановилась у ракитового куста, задушевным словам внимает да крестьянской сноровкой любуется. И так сладко её сердечко забилось, что сплела веночек из васильков и подошла к ладному молодцу. Увенчала им кучерявую голову да шутливо молвила:
     — Коль по нраву – прими, а не по нраву – выброси.
     Одарив жемчужной улыбкой, девица глянула ласково и скрылась легкой походкой за цветущим холмом. Неожиданная радость накатилась на молодца. Догнать хотел, да не посмел. Мечтал лишь обернуться ветерком и локона её коснуться, аль красным пояском и нежно талию обнять. Но грёзы прервала матушка, что принесла еду. Сын даже не притронулся к лепёшкам и не отпил из крынки молока.
     — Василёк, не заболел ли ты?
     — Матушка, жениться я хочу на Ольге.
     — Где ж это видано, чтоб бедный женился на богатой. Да и как нам свататься-то без подарка? В избе пусто, хоть шаром покати. Давай найду тебе другую невесту.
     — Не хочу я другую невесту!
     Василий бросил наточенную косу на зелёном лугу и угрюмо зашагал к дому. Залез на полати и, уткнувшись в подушку, пролежал три дня. День и ночь у него поменялись местами. Никакие уговоры не действовали. Тогда Мария вышла за околицу и, припав к земле, взмолилась:
     — О, Мать-Земля, взываю к мудрости твоей и силе! Мой сын жениться хочет на дочери купца. Он так страдает, а я вдвойне, скажи, что делать мне?
     Услышав мольбу несчастной женщины, отозвалась Мать-Земля:
     — Не печалься, Мария. Возьми горшочек с золотом, что рядом под кустом лежит и отдай купцу как выкуп за невесту.
     Мать подняла ветки ближайшего куста и ахнула, там стоял горшочек, доверху набитый золотом. Поблагодарила она за щедрую милость и побежала к сыну:
     — Василёк, не спрашивай меня, где и как добыла я золото, бери и пошли свататься.
     Явились к купеческим хоромам, а слуга ворот не отворяет, ибо не велено бедный люд пускать. Мать сунула золотую монету, тот грубость на милость сменил и побежал хозяину докладывать. Заходят они в горницу, а отец с дочерью за столом сидят, медовую пастилу кушают да заморские чаи распивают. Ольга глянула прекрасными очами на статного молодца и зарделась румянцем. Догадалась, с чем пожаловали. Купец же хмуро смотрит из-под бровей да спрашивает неучтиво:
     — О чём разговор поведёте, гости незваные?
     Мария с низким поклоном отвечает ему:
     — Да как Бог на сердце положит, о том и разговор пойдёт. Но наперёд примите от нас дорогой подарочек.
     Василёк холщовую котомку с плеча скинул, горшочек с золотом вынул и на стол водрузил. У купца аж в горле пересохло. Откуда у голодранца столько червонцев? Не иначе, как украл, но допытываться не стал. Подарок принял. Гостей за стол усадил, чаю заморского налил и медовую пастилу предложил. Мать учтиво разговор продолжает:
     — Теперь, купец, и о важном деле потолкуем. Ты дочь вырастил, а я сына. Стала дочь твоя красавицей, да и мой сын пригож – чем не пара. Отдай свою Ольгу за моего Василия.
     Посмотрел купец на свою единственную наследницу и поинтересовался:
     — Дочь моя, согласна ли замуж за простого крестьянина?
     Призадумалась Ольга: «Коли золото добыл, значит, сделает всё, что захочу». И гордо вскинув брови, смело ответила отцу:
     — Ежели три желания исполнит, тогда выйду замуж.
     Василий от великой радости с лавки вскочил и с готовностью перед невестой правое колено преклонил:
     — Приказывай, Ольга! Любую службу рад тебе сослужить!
     — Тогда слушай моё первое желание. Есть на свете удивительная птица павлин. Когда хвост распускает веером, то в дом счастье входит. Добудь мне его.
     Василий совсем не ожидал такого. Это ведь не лошадь запрягать и не сеять, не пахать, а птицу незнамо, какую искать. Идёт домой, на ровном месте спотыкается, мать же сына ласково утешает:
     — Не переживай, Василёк, добудем ей павлина.
     — Матушка, как же добудем, коли в глаза никогда не видывали и где искать, тоже не знаем. Эх, не судьба мне жениться на Ольге.
     Василий так расстроился, что от еды отказался, залез на полати и уткнулся в подушку. Мария вышла за околицу и припала с горестною мольбою к земле:
     — О, Мать-Земля, молю о помощи тебя! Невеста требует исполнить три желания! Сын мой страдает, а я не знаю, как помочь ему.
     И откликнулась Мать-Земля на зов бедной женщины:
     — Не печалься, Мария. Возьми посох с янтарным набалдашником, что перед тобой возник, и молви: «Зажги, янтарь, свой дивный луч и укажи мне верный путь». Как зажжётся луч от янтаря, следуй за ним.
     Мария подняла с земли крепкий посох из молодой рябины с круглым жёлтым камнем наверху и произнесла заветные слова:
     — Зажги, янтарь, свой дивный луч и укажи мне верный путь.
     Волшебный янтарь заискрился в вечернем полумраке и золотистым лучом устремился к незнакомой дороге. Долго она шла через поля и леса. Наконец, вышла к озеру с белыми кувшинками, где гулял величавый павлин. На голове его сияла корона из золотистых перышек, а великолепный хвост внезапно раскрылся кружевным веером, переливаясь разноцветными звёздами. Заметив чудесный посох в руках Марии, он понял, что эта добрая женщина пришла к нему не ради любопытства, поэтому вежливо спросил:
     — Скажи, матушка, какая беда тебя привела?
     — О, царственная птица, мой сын надумал жениться, но невеста возжелала иметь павлина, иначе не выйдет замуж. Ежели сын не женится на ней, то умрёт с тоски.
     — Так и быть, подарю тебе павлина, ежели окажешь мне достойное почитание.
     Мария оглянулась вокруг и не увидела цветов в траве, лишь белые кувшинки плавали в озере. Вошла по пояс в воду, но только дотронулась до стебля, как цветок вырвался из рук. К другим кувшинкам потянулась и те увернулись. Мать обратилась к ним ласково:
     — Милые кувшинки, вы такие чистые и прекрасные, что достойны быть украшением на шее повелителя всех птиц земных.
     Услышав, для чего они нужны, цветы сами потянулись в руки. Мать сплела чудесный венок и с низким поклоном надела на шею царственной птице. От её глубокого почитания возвеличился тот и начал стократно множиться. Один за другим возникали павлины. Мария взяла одного и поспешила обратно. Войдя в дом, сказала:
     — Василёк, не спрашивай, где и как я добыла павлина, неси его в дом купеческий.
     Наш горемыка вмиг слетел с полатей и стрелой помчался к невесте, неся в руках диковинную птицу. Павлин гордо встал перед купеческой дочкой. Потоптавшись на коротких ножках, развернул роскошный хвост и громко приветствовал красавицу. Ольга сморщилась от ужасного крика, замахав руками:
     — Фу! Слушать противно! Наш кочет и то приятнее поёт! Видеть его не хочу!
     Павлин сложил радужное оперение в длинный хвост и был таков, а она вослед улетающей птице насмешливо крикнула:
     — Невелика потеря! На свете есть гораздо лучше чудо! Василий, добудь мне к утру молоко медведицы. Я умоюсь им и стану краше.
     «Куда краше-то» – удивился жених, но перечить не посмел. Понурый явился домой и рассказал о новом желании невесты:
     — Матушка, разве медведица, да ещё с приплодом подпустит меня к себе? Вмиг разорвёт когтями. Эх, не судьба мне жениться на Ольге.
     Расстроенный уткнулся в подушку, не желая ни есть, ни разговаривать. Как только сумерки настали, мать вышла с рябиновым посохом за околицу и произнесла:
     — Зажги, янтарь, свой дивный луч и укажи мне верный путь.
     Камень заискрился и золотистым лучом устремился по лесной тропке в глухой лес. Вскоре увидела она берлогу, где жила медведица с недавно появившимся на свет медвежонком. Та встала во весь рост и подняла угрожающе лапы, но заметив чудесный посох в руках Марии, поняла, что эта женщина пришла без злого намерения, а со своею бедой, поэтому спросила:
     — Скажи, матушка, какое горе тебя ко мне привело?
     — О,хозяйка леса, мой сын надумал жениться, но невеста возжелала себе медвежье молоко, иначе не выйдет замуж. Ежели сын не женится на ней, то умрёт с тоски.
     — Так и быть, я дам молока, но сначала уложи моего детёныша спать.
     Мария села возле забавного медвежонка и нежно запела ему колыбельную, ласково поглаживая по спинке мягкой материнской рукой:
     —Голубые сумерки небо тьмой укутали,
       Светлячки-жемчужинки засияли чудные.
       Ветер стих в дубравушке в сонном состоянии,
       Замер шелест травушки и земли дыхание,   
       Мошка золотистая спит, надёжно скрытая,
       Под зелёным листиком цветика душистого
       В мягких гнёздах птицы все клювики попрятали,
       Смолкли голосистые до рассвета раннего.
       В норке зайчик маленький видит сны спокойные.
       Медвежонок славненький, спи под сводом ноченьки.
     Детёныш сладко заснул под ласковое пение Марии, и медведица разрешила нацедить молока. К утру мать вернулась домой:
     — Василёк, не спрашивай, где и как я добыла молоко, неси в дом купеческий.
     Тот скорей помчался к невесте. Ольга умылась молоком и лицо её засияло как новое фарфоровое блюдце. Купец смотрит на дочку и возмущается:
     — Ольга, желания твои какие-то бестолковые: птица сбежала, молоко твоё сразу же закончилось. Хоть бы терем попросила, и то больше проку.
     — А мне, батюшка, что-то на ум никогда эта мысль не приходила! Василий, слушай моё последнее желание: построй к утру высокий терем, да такой, чтоб все люди, проходя мимо, завидовали красоте его.
     Последнее желание казалось жениху самым невыполнимым. Возвратился домой, света вольного не видя:
     — Матушка, как же я терем ей за ночь-то выстрою? Тут и большая артель не управится. Эх, не судьба мне жениться на Ольге.
     В отчаянье сын зарылся опять с головой в подушку, а мать, дождавшись темноты, вышла с посохом за околицу, затем тихо произнесла:
     — Зажги, янтарь, свой дивный луч и укажи мне верный путь.
     Чудесный янтарь заискрился волшебным светом и закружился рябиновый посох с птичьим свистом. Вмиг слетелись дятлы и обернулись в умелых плотников. Застучали их топоры и запели пилы. Тяжёлый тёс быстро в стены уложили да под крышу венец подвели. К окнам ставни узорчатые повесили, а крыльцо резными столбами укрепили. К рассвету высокий терем окружили частоколом и, обернувшись птицами, разлетелись. А рябиновый посох устало мигнул Марии на прощание лучом и провалился сквозь землю, ибо исполнил он все три её желания.
     Счастливая мать поторопилась домой к сыну с своею радостной вестью:
     — Василёк, не спрашивай, кто и как построил терем, а веди в него невесту с купцом. Чует моё сердце, что ты женишься на Ольге.
     Жених мигом слетал к ненаглядной невесте и пригласил её с отцом глянуть на новый терем, что возвышается над частоколом. Взошли все трое на высокое крыльцо да прошлись по светлым палатам. «Ого, – восхитился купец, – да за такого богатого жениха мне не стыдно дочь отдать». Долго думать да рядить не стали, немедля за свадьбу принялись. Мария украсила новую горницу луговыми цветами, испекла большой каравай и поспешила к резным воротам встречать с хлебом-солью молодых после венчания. Идут они со зваными гостями к ней, а невеста шепчет жениху:
     — Как только я шагну за ворота, чтоб матери твоей и духу не было! Не хочу я видеть больше эту женщину. У неё даже наряда приличного нет.
     Мария, не ведая о тайном их сговоре, протянула румяный каравай, но те даже кусочка не отломили и не откушали. Сын, пряча глаза от матери, молвил тихо:
     — Мать, иди в свою избу, а в наш терем никогда не показывайся.
     Мария ни слова в ответ. Взглянув печально на невестку, молча отправилась прочь. Только скрылась она за углом, а молодые как сквозь землю провалились. Гости бросились искать, да найти не могут. А те внезапно оказались в глухом лесу, где птицы не поют, лишь ворон противно каркает, да сыр-бор шумит, стволами поскрипывая. Они понять не могут: как очутились здесь и куда теперь идти? Видят, две заросшие тропы у самых ног легли на наперекрёст. Пошли наугад, а узенькая тропка то вправо, то влево кидается, мурава-трава за ноги цепляется. Змеи в их сторону ядом плюются, того и гляди ужалят. Кругом тени уродливые видятся, жуткие звуки слышатся. Невеста жмётся от страха к жениху, а у Василия один лишь страх – не потерять невесту любимую. За плечи обнимает и нежно успокаивает:
     — Не бойся, Оленька, со мною ты никогда не пропадёшь.
     Впереди показалась выжженная солнцем небольшая поляна, а посередине её на холме стояла заброшенная ветряная мельница. Деревянные лопасти с ужасным скрипом крутились на ветру, развевая грязными обрывками парусины. Вошли вовнутрь, а там тёмные углы густой паутиной затянуты. Вероятно, лет сто человек сюда не заглядывал. Выйдя на крыльцо, осмотрелись. Куда ни глянь, везде непроходимый бурелом стеной возвышается, а над головой чёрный ворон летает, противно каркая. Вернулись в лес к перепутью троп и зашагали в другую сторону, но попали всё к той же мельнице. Попытались третьим путём идти, затем четвёртым, сопровождаемые всё время крикливым вороном. Но в какую-бы сторону они не направлялись, как приговорённые, оказывались на забытой Богом поляне.
     Солнце погасло и чёрный ворон, что неустанно летал над ними, скрылся в разбитом окне старой мельницы. Молодые поднялись по шаткому крыльцу, а навстречу им выходит мельник в фартуке белом от муки. Из-под тёмной шляпы смоляные волосы торчат как птичьи перья, да чёрные глаза сверкают, как у ворона. Василий крайне удивился, почему раньше его здесь не было. Несмотря на это, обрадовался:
     — Мельник, укажи нам дорогу к селу.
     — Непременно укажу, но вначале подсобите немного. Видите, вон то большое колесо? Оно не крутится, оттого жернова и не мелют, а тут ещё сильный ветер развеял всё зерно из мешка. Раскрути-ка, добрый молодец, колесо, а ты, краса, собери все зёрнышки в этот мешок.
     Ольга недовольно поморщилась и нехотя взяла в руки мешок. Склонилась низко к земле, ибо зёрнышки в темноте разглядеть очень трудно, и начала собирать. Василий же навалился на мельничье колесо, только повернуть его никак не может. Налёг всем телом ещё и ещё раз. Жалобно скрипнув, оно тронулось по кругу и жернова затарахтели: «тах-тара-тах-тах». Шесть жерновов крутятся, а седьмой не двигается. Как ни старался быстрее крутить, ничего не получается.
     А в родном селе гости сбились с ног в поисках молодых. Купец со слезами на глазах прибежал к избе матери жениха:
     — Ой, беда, Мария! Нигде мою Оленьку и твоего Василия отыскать не можем! Куда могли запропаститься, не знаем?
     — Купец, не волнуйся, иди домой, а я обязательно отыщу их.
     Купец удалился, охая, а Мария вышла за околицу и припала со слезами к земле:
     — О, Мать-Земля, прости, что опять потревожила тебя. Скажи, куда мой сын с невесткой пропали?
     И отозвалась Мать-Земля на мольбу бедной женщины:
     — Мария, подойди к чудесному дереву, что возникло пред тобой, да сорви плод, который ветку низко склонил. Вкуси его вместе с косточками и тогда найдёшь ответ на любой свой вопрос.
     Мария сорвала плод с ветки, что от тяжести касалась земли и съела сладкую мякоть, когда же разгрызла твёрдые косточки, то познала мудрость священную и предвидеть стала будущее. Теперь она знала, куда ей идти и что делать надобно. Вошла в лес и деревья расступились. Прямая дорога легла до того места, где Ольга в свадебном измаранном наряде ползала по поляне, выискивая зёрна, а Василий в взмокшей от пота рубахе, ржавое колесо вращал. На крылечке грозный мельник стоял, плёткой по голенищу сапога постукивал да на молодых покрикивал.
     Мария кинулась к нему, возмущаясь:
     — Ты, пошто моего сына и невестку в неволе держишь? Отпусти их, сейчас же!
     Хозяин сразу смекнул, что её ничем не запугаешь. Недовольно хмурясь, ответил грубо:
     — Коли хочешь свободы им, то подсоби своей невестке заполнить мешок зерном, а сыну закрутить колесо, да так, чтобы жернова мои все семь заработали и перемололи зерно в муку.
     Мать взяла мешок, вышла на середину тёмной поляны и обратилась ласково:
     — Дай, землица, мне все зёрнышки,
       Что в лучах растила солнышка,
       Что поила тёплым дождичком,
       Что развеял ветер в полюшке.
     Поляна задрожала недрами и точно сито несколько раз подкинула зёрна в воздухе, что легли на голую землю, сияя, как частые звёздочки в небе. Мать обратилась к птицам:
     — Птицы лесные, птицы небесные!
       Живо слетайтесь, в мешок собирайте
       С этой поляны зёрна чудесные!
     Со всех сторон слетелось множество птиц. Быстро собрали зёрна в мешок, который Ольга завязала крепко-накрепко верёвкой, дабы не разнеслись снова по ветру, и сказала радостно:
     — Матушка, идём Василию помогать.
     Втроём они дружно налегли на колесо и седьмой каменный круг пришёл в движение. Вместо жуткого «тах-тара-тах-тах» жернова весело запели: «Дзогава! – Дзогава! – Дзогава!»
     Ольга развязала мешок, а Василий высыпал в жёлоб зёрна и перемолол их. Мария заполнила сусек до краёв мукой. Все были настолько голодны, что решили хлеб испечь. Невеста замесила тесто, жених растопил печь, а мать испекла каравай. Вынув с пылу жару, поднесла молодым, ведь давеча они отказались откушать из материнских рук. Отламывая ароматные куски хлеба, макала в соль и клала каждому в рот, приговаривая:
     — Хлеб румян и кругл как солнце, кормит он людей с любовью. Пусть горяч, но справедлив к тем, кто праведность забыл.
     Василий и Ольга поняли, за что понесли наказание, стали молить прощения, а Мария отвечает им мудро:
     — Чтобы вас простить, мне сначала обидеться надобно, — и добавила печально, — мне жаль, что так получилось, но ошибку всегда можно исправить, ежели её сердцем понимаешь.
     Мельник, видя согласие да любовь, недовольно взмахнул руками как крыльями и, обернувшись вороном, улетел искать себе новую жертву. Василий, провожая взглядом чёрную птицу, сказал:
     — А мельник нам дорогу обещал показать, коли выполним мы все его условия.
     — И хорошо, сынок, что не показал. Путь его был бы долгим и унылым, а я вам укажу – короткий и радостный.
     Мать вошла в лес и деревья расступились, прямая дорога легла до самого села. Купец и званые гости, увидев их, встретили свадебными песнями. Весёлой толпой поднялись в новый терем к праздничному столу. Ольга и Василий усадили с великим почётом свою спасительницу в красный угол.
     Мария скромно улыбнулась и обратилась к молодым:
     — Дети мои, благословляю ваш счастливый союз! Живите долго и радостно, да чтите неписаные законы; чтоб муж был уважаем, как солнце ясное, жена любима, как луна лучезарная, дети обласканы, как светлые звёздочки, а родители почитаемы, как мать-земля и как отец небесный.