Одна на двоих

                - Наш внук писать начал! Стихи! – с гордостью за семейного любимца сообщила деду Сидору бабка Евдокия. – Слава Богу! Пусть попробует уже свои силы! В рифме! А то – сплошная проза жизни! Авось на этот раз повезёт!
                - Откуда знаешь? Побожись! – у старика удивлённо отвисла беззубая челюсть. – Колись, не то вдарю!
                - Одна знакомая девушка сказала! Он от неё без ума! – обиженная недоверием Евдокия даже заплакала. – Зато ты, похоже, совсем спятил! Старый пень!
                Она ушла на кухню бряцать кастрюлями, а Сидор остался в комнате и всё чего-то никак не мог понять:
                - Девушка? Без ума? – ему вспомнился образ любимого внука и дед попытался представить того за письменным столом: с умом в голове, шариковой ручкой в руках и при бакенбардах, но… не смог. – Стихи? Неужели? Надо выпить!
                Через час все сомнения с переживаниями остались позади. Его не беспокоили больше ни девушки, ни бакенбарды, ни назревшая нужда заказывать искусственную челюсть. Беспутный внук-поэт да выжившая из ума Евдокия старика не беспокоили тоже. Вот, - он идёт в штыковую и затем - долгие месяцы немецкого плена; вот, - срок и собаки родного ГУЛАГа; вот, - он получил инфаркт и однокомнатную «хрущёвку» на пятерых…
                Следующим утром Сидора увезли в психиатрическую клинику и предоставили ветерану кровать у зарешеченного окна.
                «Отдельная!» – заплакал счастливец и снова пошёл в «тот самый последний и решительный бой».
                А потом возникло чудное виденье: ему явилась прекрасная девушка! Вся в белом! В голову деда Сидора полезли непрошенные стихи…
                - Наследственное! Стихи и горячка! У них поэзия в крови: у деда и внука! Соавторы! – с уважением шептала про себя санитарка Люба делая обязательный ночной обход. – И палаты рядом! И девушка в белом халате! Одна - на двоих!