Дело было в Углегорске

    Называя так свой первый рассказ из этой серии своих воспоминаний его, наверное, следовало бы наименовать: «Разъярённая фурия (или бестия?) Алла». Оно бы точнее указало на корень повествования,но совершенно лишило бы указания места происшествия.
   А разыгралось это дело, где то в далёком 1984 году, на площади крохотной прихожей, «коммунальной квартиры» медицинского общежития Углегорской ЦРБ, Сахалинской области, смирно расположившегося у основания сопки, напротив лечебного корпуса,  в котором и размещалось акушерско-гинекологическое отделение и хирургия с травматологией, и реанимация.
   А вокруг стен самой общаги и на склонах окружающих её сопок, лежали ослепительно белые снежные листья надежд и любовных стремлений жильцов этого медобщежития, к которым они собственно и прилетели сюда, которые они и стремительно заполняли, гонимые зовом молодых тел и гормональных волн цунами, даже сейчас, в декабрь, в несколько недель до Нового Года, что только усиливало, ускоряло  их этот, природный гон.
   Вот и вернёмся из этих волн, на площадь указанной прихожей, где и собрались все участники объявленного события. Все они – люди молодые, любвеобильные, если свято и не верящие в коммунизм, то никак его скорое приближение и не отрицающие. Хотя, как то нехотя, эту веру и пошатнула недавняя смерть дорогого Леонида Ильича Брежнева. Но, не будем отвлекаться, тем более, что дело вовсе не о нём!
  Уважаемое общество, числом десяти медработников – медсестёр и врачей, собралось отмечать День рождения у красивой, молодой и задорной хохотушки, операционной медсестры – Нины! Которая улыбалась, поблескивая белками  своих открытых миру глаз и ровными рядами здоровых, ослепительно белых  зубов. При этом, повторяя свою коронную фразу: «Никогда! Ни за какие  коврижки!»
  Всего лишь за час с небольшим, до этого, именинница утопала в объятиях, опьянённого Ею молодого врача, а сейчас, без тени смущения от проделанных шалостей, ловко и грациозно руководила, и сама участвовала, в сервировке праздничного стола. Здесь надо бы сказать, уточнить, что трапезный стол был накрыт на двух сдвинутых узких, крохотных казённых столах, укрытых белоснежной накрахмаленной скатертью. Этим же крахмалом и халаты с синькой накрахмаливались, придавая им свежесть и парадную нарядность.
    А теперь, кратко, щадя здоровье читателя, о яствах на столе, То есть – о декорации к происшествию …
    В центре обеих столов, симметрично  красовались роскошные иваси «под шубой», с тёмно-кровавой красной свеклой, вечно живой гость всех советских праздничных столов – салат оливье, икра лососёвая, своя, сахалинская, парящая толченная картошка с янтарно-желтым поджаренным луком, подрумяненные окорочка, папоротник «орляк», жгучая чем-ча, корейская морковь и корейские салаты, да грибочки с огурчиками и помидорчиками – радуйся душа и гости!
    Отдельно стоит и помянуть и мякоть дальневосточного краба, с рубинами зёрен граната, которые алели, как капли артериальной крови на снегу, как Предтеча к предстоящему делу. Да, а крабы, когда их волочили в сетке, с расположенного рядом продмага, достигали утоптанного снега тропинок – длиннющие были лапы с пупырышными клешнями у тех крабов!
   Напитков перечислять не буду – даю волю уважаемому читателю: выбирайте, прошу на свой искушенный вкус – было всё!
   Все расселись. Все праздничные. Все весёлые. Все выпили. Все, почти говорят, а поэтому – далеко не все слушают, тех, кто и что говорит …
    Бури не предвещало ничто.
  Без всяких предисловий и голосований, лидерство в этой дружеской попойке взяла гостья: ярко раскрашенная, крашенная под блондинку, районный врач-педиатр -   Алла Павловна эН. Пышных, но без особого излишества, форм. Родом она была из Одессы, ею и воспитанная в жанре юморного пофигизма, с бандитским уклоном, видимо ещё со времён, известного своей дерзостью – одесского Мишки Япончика. Этим она, как бы подчёркивала свою отвязанную независимость. Она нервно, но «смачно», по-мужски курила сигарету за сигаретой, зычно перекрикивая своими россказнями всех присутствующих, не упуская своего лидерства. При этом, она же, как оказалось, зорко следила, контролировала взгляды и телодвижения рядом сидящего с нею симпатичного, густо-кудрявого, её же кавалера. Стройного, худощавого, со скулами и осанкой, напоминавшего  «Майора Вихря» - героя телесериала.
   Вечеринка была  в апогее, так сказать – в полном разгаре.
  Алла, темпераментно, гневно и возмущенно, упрекнула, густо перемешивая медицинские доводы и термины с одесскими матерными словами, присутствующего здесь, рядом с именинницей, врача акушера-гинеколога – в его избыточном человеколюбии. Её доводы и аргументы сводились к тому, что ни к чему было проводить реанимацию новорожденного мальчика, родившегося в ягодичном предлежании, в течение 30 минут. Доказывая, что он теперь и на всю жизнь, будет «головной болью» для педиатров. И что, мол, мозги этого малыша такие же, как у него – врача акушера! Что это жестокость и неуважение к ней и ко всему педиатрическому сообществу Углегорского района, Сахалинской области, да и всего Советского Союза! Что своими «благими» действиями, он, якобы, увеличил и так достаточно большое  количество дебилов в стране.
   Произнеся эту гневную тираду, Алла накалилась, как спираль электроплиты. Гневно побледнел один акушер, подавляя в себе мысленное желание отвесить оплеуху, этой зарвавшейся фурии, бестии Алле, «организатору педиатрии здравоохранения районного масштаба». И не так за себя, как за того мальчика новорождённого, мать которого, Ира, тогда умоляла: « - Спасите его! Ещё! Ещё!»
  Но, ни акушер, ни кто либо из присутствующих , не отгадали, что это была тонкая месть, толстеющей дамы, утонченным, точённым формам грациозной именинницы, получающей раз за разом его комплименты в сонме поздравительных тостов. И, уж совсем невыносимым был тост, влюблённого в именинницу акушера, его  к ней слова: « … воздушная, восхитительная, нежная, волшебная, самая красивая! …»
  Но, видимо, во гневе своём, Алла, на короткое время, потеряла свой гос-парт-любовь контроль над своим спутником вечера, что имело самые тяжкие, трагические последствия именно, для него!
А именно:
  Неожиданно для всех, Алла, уже присевшая было на своё место (ругая акушера, она стояла для удобства жестикуляций и взмахов руками), вдруг, безо всякого объявления войны, захватила пятерней правой руки массивную пепельницу. Пепельница была стеклянная, светло-зелёная, доверху наполненная её же окурками. Так вот, широко размахнувшись, как шахтёр кайлом, Алла «смачно» влепила этой пепельницей своему кавалеру прямо в лицо с криком: «- Нахал! В моём присутствии, на сопливую докторшу из СЭС пялишься?!»
  От удара, как рубины гранатовых зёрен капли крови упали на белую скатерть, густо брызнули. Пепельница, от соприкосновения с лицом, не разбилась, чего не скажешь о лице, которое превратилось в сплошную рвано-рубленную рану. Вид крови только добавил агрессии взбесившейся Алле, что, как бы демонстрировало всем – скуку за ней, за Аллой – психиатра.
    Акушер же ловко вывел из-за стола молоденькую, щупленькую, перепуганную докторшу СЭС, дабы уберечь эпидемиолога от разъярённых крыльев любви Аллы …
   Спасаясь от возможного преследования разгневанной бури, акушер закрылся с врачом СЭС в, располагавшейся рядом с праздничным столом, её комнате.
   Врач СЭС, вся  дрожа от страха, горячо прижалась к груди акушера, в котором, тут же, проснулось то, что даёт ему и его коллегам работы спустя девять месяцев …
  Но, помня гнев Аллы и то, что поведение ревнивой женщины нельзя просчитать, он мужественно переборол в себе этот, возможно и очень возвышенный порыв в благородном спасении, перепуганной до смерти, коллеги …
  Но он был счастлив от любви к имениннице – самой милой, самой красивой, что он вспомнил её губы, так же нежно, так же остро и сейчас – ровно 30-ть лет спустя. Он помнил и помнит Её всю жизнь!
  И, справедливости ради: спустя пять лет, ранним летом, акушер следовал в женскую консультацию по площади Ленина, которая, как и положено, находилась напротив райисполкома, как был обдан густыми каплями воды из прозрачной, неглубокой лужицы, в которую, озорно влетел, радостно визжа, корейчонок, которого мама, ласково, счастливо и  упрекнула:
- Сынок, как тебе не стыдно? Это же врач, который спас твою жизнь!
  Да, это была та родильница хрупкая, тоненькая, стройная, убивавшаяся горем, но не теряющая надежды, что вместе в акушером, молила Бога о спасении ее новорождённого мальчика и звали её – Мама, Ира …   

2014г    Декабрь   Москва