В субботу на Аничковом мосту. Быль

Никто не знал-что за академик Петров, просто общеизвестно было, что у Юры этого папа- академик Петров. Юра был высок, бледен и светловолос. Он вообще на Есенина был похож, только лицо поуже, и рост опять же. Во всем был небрежен: и пальто всегда расстегнуто, и шарф повязан черт те как.. А жесты! Любое его движение ненавязчиво, но вполне ясно говорило, что все окружающие должны платить МНОГО за право общения с этой неординарной личностью.
И, если мы всегда были в компании, то Юра всегда один. Разве что изредка можно было встретить с одной и той же долговязой, в очках, девицей. И в бар под Думой зачем зашел в этот воскресный вечер,- кто его знает... Мы, как всегда, раскрыв рот слушали байки, из Сибири приехавшего буровика. Как вышел разговор на то- кто на что горазд-в плане отличиться в Питере-трудно сказать. Но -не в тему в общем-то-Юра и говорит, что на Пасху коню под Медным всадником красной краской какой-то умелец покрасил причинные места. После недолгой паузы- кто ухмыльнулся, кто головой покачал, а кто сказал:- Подумаешь...
Вот тут-то этот Юра небрежно так и говорит мечтательно: вот, если б кто смог на коня залезть на Аничкином мосту да посидеть там,- это было бы ДА!! Меня в юности втравить в любой спор было плевое дело. И, чем более необычный спор-тем интересней. -Так я могу. Все радостно заулыбались и стали с этим сынком обговаривать условия спора. Было решено, что я должен залезть на коня, что ближе к Московскому вокзалу и полевее. Я только потом понял, что этот конь самый смирный, а точней- усмиренный. И просидеть на нем 15 минут. С тем мы и двинулись по Невскому толпой человек в двадцать.

Прибыли. Хоть и воскресенье, но народу не много было. Часов 9-10 вечера. Сыро, но без дождя. Юра картинным жестом снял с руки часы и на тумбу положил. И, конечно, красиво так облокотился. Без всякой боязни, наоборот- на взводе я полез наверх: на чугунный парапет, с него на постамент, дальше- ногой встав на руку этого безымянного героя, другой ногой через коня. Все- я в седле.Часов у меня не было, да я о времени и не думал. Я сверху смотрел на проходящих людей и их реакцию. Народ сначала проходил мимо не останавливаясь. Хохотнут на ходу и дальше. Так несколько минут прошло. И нашелся же кто-то, кто все таки остановился поглазеть! Еще через несколько минут толпа собравшихся полюбоваться зрелищем стала до середины Невского. Весело было и тревожно. Особо тревожно мне. Трое ментов тут же подошли и протиснулись к постаменту. Они молча встали со стороны проспекта. С ними прибыл и дружинник в красном шарфе. Молодой парень.И решил- видимо- самостоятельно меня с коня снять. Забрался парень на постамент и стал командовать. Слезай, мол, а то хуже будет. А я так это спокойно наставил ногу-как бы в голову нацелившись- и показал, что сейчас двину.- Фонтанка-то близко- только и сказал. Парень тут же слез.

Никто не кричал: Слезай. Никто нечего не предпринимал. Только толпа веселилась. Но мне стало очень неуютно. Счет времени, конечно, совсем потерял. Поерзал я, поерзал и стал слезать. Удел мой проклятый- вечно все не доделывать. Слез на парапет и уже собирался прыгать в сторону Невского-в руки милиции, как выкрик снизу:-Боб, на другую сторону!!! Это был гениальный ход! Я мгновенно сообразил, прошмыгнул под ногами коня и прыгнул в сторону набережной. Люди машинально отшатнулись, и я смог, меж ними проскользнув, вовсю припустить по набережной.
Менты пока угол огибали, пока-один из них-стартовал, я оторвался метров на 10. Но догонявший был тоже не промах и сократил интервал. Когда пробежали метров 50 он выдохся, а я только начал бежать как следует. И -абсолютно уверенный в своем успехе- бегу себе в удовольствие-широко и легко.
Уже потом, обмозговывая случившееся, все сказали: надо было во двор свернуть. Они все проходные. А тогда... Бегу да бегу. А навстречу трое мужиков- идут себе не торопясь- мне навстречу. Мент сзади засвистел в свисток-находчивый гад-мужики руки расставили и меня хапнули.

Год это был 63-ий, мне 15, и вот я сейчас думаю: в 70-е избили бы меня менты дубинками- как пить дать. Не было тогда в народе озлобленности. У них тоже. Но руки, конечно, за спину завернули и- под критику-сопровождавшей толпы повели по Невскому в сторону Малой Садовой. В околодок- ясно дело.
В это самое время, дома у меня, сидел , приехавший из Москвы, Леня Ланцов. Ланцов учился с моими родителями в Корабелке, работал вместе с отцом, но пошел вверх и вверх и стал референтом министра кораблестроения. Широк- и в плечах, и в душе, всегда весел и обаятелен. Родители ему не завидовали, но подсмеивались, что на верх пошел не за счет великого ума, а по причине быть всем симпатичным. Да, молодец он! Что тут скажешь. И вот сидят они на Желябова да водочку неспешно попивают. А тут звонок из милиции.
Не знаю-что бы папаня ко мне применил на выходе из ментовки без Лени, но с ним себе не позволил "лишнего". Ланцов же хохотал так что и папаша заулыбался, сказал, что я-дурак, и на этом успокоился. На их вопрос: за чем?- я ответить не смог. Я с детства был мастер на ходу всяческие причины придумывать, оправдывая свои деяния. А тут не смог.
На следующий день я от телефона не отходил, отвечая на звонки с вопросами: на сколько спорили ящиков, досидел ли я и когда будем эти мифические ящики распивать. А не досидел я, как оказалось, всего 2 минуты.