Стен Флемминг Леннарт 1

– Стен, возьми трубку.

Стен Флемминг Леннарт, босой, в синих боксерах, только что вышедший из кухни и застигнутый врасплох с чашкой кофе, наморщился, будто готовясь лизнуть лимон.

Звонивший, ни слова не сказав больше, терпеливо держал паузу. Лишь на заднем фоне слышался приглушенный шум – судя по всему, он находился рядом с открытым окном, выходящим на оживленную улицу. Словно в подтверждение этого, из автоответчика раздались гудки машин; тут же, вторя им, взвыла сирена «скорой» – видно, кто-то замешкался, перекрыв поворот направо, когда загорелась стрелка. Леннарт знал этот перекресток.

– Стен.

Снова этот тон: ни тени сомнения в том, что его слышат, и ни тени вопроса в голосе. Лишь сухое напоминание о себе – на случай, если заторможенный собеседник никак не может выбрать, правой или левой рукой поднять трубку.

Леннарту захотелось спрятаться. Когда-то в далекой юности одна из несостоявшихся подружек (которыми можно заселить Канаду) пошутила: «От грызуна тебя отделяет лишь одна буква». Сказав это, она вздернула верхнюю губку, показав два белых крупных резца, и рассмеялась вместе с подружками. Очаровательные резцы и смех – единственное, что он помнил об этой девушке. Кажется, тогда он сильно обиделся… а затем год за годом убеждался, что девчонка была права.

– Стен.

С начала «разговора» прошло не менее трех минут. Если еще чуть-чуть продержаться, то все закончится.

Кофе почти остыл и ноги начали затекать. Леннарт посмотрел вниз: левая нога стояла на паркете, правая – на узоре набивного ковра, распластавшегося в гостиной – вытертые, когда-то алые ягоды остролиста. Он всегда старался перешагивать через них, считая, что наступать на красное – к неудаче. И сто раз клялся выкинуть этот безвкусный надоевший ковер, доставшийся ему от прежних жильцов.

Почему вообще, решив не отвечать на звонок, он не мог просто продолжить делать, что собирался, а застыл, словно под гипнозом, глядя на пластмассового мучителя фирмы «Sony»? Лемминг! Еще одно доказательство.

Наконец, словно сжалившись, на другом конце положили трубку.

Леннарт сбросил оцепенение, с облегчением поставил на столик чашку и улыбнулся собственной нерешительности. А ведь мне за сорок! Какой позор…

За окном вызревали сумерки, пора было включать свет. Леннарт подошел к окну, глянул на пустующую дорожку внизу и задернул широкую, от стены до стены, штору с рисунком в стиле атэнаси-бокаси – речной пейзаж с пустой одинокой лодкой. Иной раз, по неизвестной ему самому причине, он боялся этого рисунка, а иногда не замечал вовсе. Пейзаж был чем-то вроде душевного барометра, определявшего, что тревожность начала зашкаливать. Посмотрев на пустую лодку теперь, он испугался, что увидит труп на ее дне – хуже некуда, нервы явно шалили. Звонок всему виной!

Стоило об этом подумать, телефон снова ожил, выдав поддельный «Венгерский марш»[1].

Леннарт больше не мог терпеть. Мир вокруг него совершенно сошел с ума. Схватив с пола плащ и джинсы, он вскочил в первые попавшиеся туфли и выбежал, хлопнув дверью, одевшись уже в подъезде. Туфли оказались разными, хотя, на счастье, одного цвета – бледно-коричневые, заношенные до серости – зато удобные как утроба матери.

Не оглядываясь и стараясь держаться непринужденно, он вышел из подъезда. В конце концов, он не был каким-то психом. Хорошо, если никто из соседей не видел, как он натягивает штаны на лестнице… Перед глазами снова встала пугающая картина с лодкой.

__________________________

[1] «Венгерский марш», Г. Берлиоз.