Я Хведора ждала...

Горемиха смахнув с губы шелуху, поправила платок, поставила бидончик алюминиевый меж ног. Стряхнув подол от семечек и шелухи. Языком лизнула кончик носа. Пятровна, погляди: - Горемиха приоткрыла бидончик и сунув туда грязный свой палец… вытащив его с тягучей золотистой жидкостью, показала Пятровне. Понюхай и лизни…- нектар.
- Я что дура облизывать чужие пальсы. Капни на ладонь.
-Я сурьезно…лизни.
-Небось полынью пахнет? И лягушка тама.
Горемиха от благости чувств, сначала сама лизнула палец, остаток размазала на маленькой ладони Пятровны.
- Какой аромат! Как в юности первый поцелуй. В травах под скирдой.
- Расщедрилась, небось там мышь со страху утонула, или хорек прокис?
-Не серьёзная ты девка, хозяин меда недалече…тампон тебе на язык.
-Небось Иван хохол?
-Ох грудь выкатилась, небось к дождю?
- Кто-то мнеть   мотню… к твоему дождю.  А я девка пережду. Я девка, ужо не целка… как ты.
- Фу дура!  Я пятерых родила.
- А сорок три зарыла…
- Чему бывать- того не миновать… бывало думала- рядила: -Рожать иль не рожать?
- Я пошутила. Медок чай гречишный, чернимой.

/ Медок достался Горемихи   зазря, почти что даром. После грозы и гром удара, который поразил стоящую у Митяя Селюкова старую   в обхват ракиту… Горемиха сказывала ветлу, которая упала и   боковым отростком ветви в пол её, Горемихи охвата. А она –тоща. Хотя посмотреть сзади: -камень из праща… с оглоблей вперемешку…без формы, проформы ради.  Придавила Митяю, его обе израненные прежде, ноги на войне.  Если бы не всевидящая Горемиха, лежать ему на чернозёме,  в мокроте  до вечера… пока жена Поля домой   не воротилась. И не смекнула, где ее родимый.
 Ранение ног, он, Митяй получил наКурской дуге… слоновость не давало возможности ему носить по осени, весне кирзовые сапоги.  И он разрезал их почти до пят, обувал, обматывал голенище бинтом. Потом привык, и носил сапоги уж круглый год. Сноровистая Гаремиха быстро сообразила, нашла пилу, хотя пол часа пилила, освободила Митяя из плена. Разрезала бинты … сняла сапоги. хорошо, что без перелома… кожу лишь содрало. Горемиха услужливо раны самогоном промыла, перебинтовала… собралась уходить…
-Погодь, погодь … Митя придержал ее за рукав. Пойдем мядочком свежим угощу. Так медок перекочевал в собственность Горемихи – сороки свиристелки. /
-Ох и вкусный… повторяла Горемиха без устали облизывая палец. Как первый поцелуй в овине.
- Первый поцелуй не слаще… он душевней. Пятровна поправила грудь. Чересседельник, или седелка треть, надобно заменить, или подтянуть … а может и ослабить.
-Подтяни подпруги. А лучше не носи. Вот я вишь не ношу … правд бывает ускользает при наклонах грудь за спину.
- Мамона нет! он бы тебе прочел свою любимую присказку…
-Небось с матюгами?
- Нет! - напев простенький… «Я взял твои упругие груди, и узлом завязал на спине!»
- Вот хамло! Нахрапника ему не хватает. А   в молодости тискал, завидовал Гришке.  Вчерась на станцию ходила к Кати Питюновой, - постарела, и глазенки уж не те,- нет ясности, при любой погоде.
-  Давно с ней не общалась.  Пятровна вытерла ладонь о Горемихин подол, сплюнула в ладонь, вытерла ладонь своим подолом… липкай какой, как сама пчела.
Горемиха не обращая внимание, что визави чуть отвлеклась, тараторила, набирая скорость.
- И надо же, угодила на свадьбу. Молодые: -Жених из Крюково, а невеста,-ты ее знаешь,- мордахи свекольной, - Спиркиной дочь. Дочь красавица, не в мать. Целуются молодые, как голубки и не умело … вот если бы я…  у Горемихи зачесалось в промежности… она нервно засучила   пальцами, и неожиданно притянула, обняла Пятровну и крепко поцеловала её в щеку. Вот так надо.
-Горемиха, ты прошлое не трошь и бабу не тревожь. Я баснями по горлышко сыта.
- А Хведора небось не оттащишь от твоего гнезда - корыта? Я знаю где собака бешена зарыта…
- Лишь успокоится, когда алеет заревом восток. Да к слову … о поцелуе…Вот помню, будто ноне. Был выходной, в вагоне прицепном на свадьбу ехал прицепной артист, не гожий.
-Небось слепой?
Дослухай! Не рви из рта трилистник у овцы.  И надо же и я в прицепной тот села. Решила сестру в Курск съездить,- навестить. День розовел в восходе, местами цветом ясным льстил. А я в уме считаю, станций до города небось тридцать - сорок будет, не менее. Вошла в вагон, вагон чист пуст, открыло первое купе к стеклу щекой прильнула. Гляжу, а по простору зайсы бегают, туда- сюда снуют. Кору жуют, все вокруг черно от заячьей слюны, помета. А я, как баба неразумна. Забилась в угол. Прицепной вагон, комхвортен, мягок и я при деле… а самое важное тепло- свежо и пусто. Я пригрелась в уголке, сон денежек не просит. Поезд тронулся, колеса застучали. Слава богу! До Курска доберусь наверняка. Не в грусть… помчались шибче ветра. Я задремала. Нет бряшу, лукошко разбирала, взирала на еду, гостинцы и компот. Какой же все -таки народ. И здесь тебя доймет- найдет, хотя в вагоне много пустого   места. С грохотом открылось дверь в купе и на пороге предо мной … не зверь, не домовой… а вылитый Шварснигер, в огромных розовых очках…Намордника лишь не хватает. В одной руке держал он бутыль с шампанским, в другой с позолотой на длинной ножке два фужера.  И произнес, как кочет прокукарекал, вижу артистичный, как пес, мутант охотника Гаврилы… закружился в подворотне. И произнес: «Приветствую красивых дам!»   Я тут же, будто обомлела. Какие дамы? Я одна! Какая дама? Просто срам, - не мылася неделю.   А он услужливо ставит фужеры предо мной и выстрелив бутылку открывая …попал по-видимому себе пробкой в лоб.    Пятровна показала Горемихи кулак… Шишка, вот такая.
- И что, что?
-Как что. На боль внимание не обращая, налил фужеры до краев. И выразился кратко. «За Дам!»
Я будто -бы согласна. Фужер ко рту преподнесла и выпила одним глотком. Что скажу: - моча, она и в Африки моча… об этом я ему сказала. Мил человек: компотику моего попробовать хотите?  Я вытащила бутыль, на литр, иль полтора, поставила на стол, закусочку как дома разложила. А он сам бутыль береть, себе и мне в фужеры наливаеть. Вестимо мол «За бабс!» -такой угарный тост, его он матом заправляет. От слов таких, я будто охмелела и выпила фужер до дна.  Огурчиком заела. Ух сатана! -какой напиток крепкий. Ему кусочек сальца поднесла.
-А дальше? Дальше было что? Горемиха вертелась, язык как помяло, вертелся у нее под носом. Ей дивно не сиделось… и было не смешно, а даже мысленно грешно…- Ждала, когда она, Пятровна эротику в пару коней запряжет… оглоблю в русло завернет и на нее присядет.
-А дальше?  Мы пили за мужчин, любовь и пели не скоромные песни.
-И все?
-Скажу по совести: я более не помню. Очнулась, вагон наш в тупике. Я вся от грудей до бабьих … вся в молоке.
-А он?
-Насвистывает, будто рад, за дверью, -ходит по проходу. А я, ляжу на корточках- боюсь пошевелится. Прикинулась,- мол сплю. А в щелочку смотрю и жду: - что будет дальше?  Боюсь пошевелиться-двинуть задом.
Дверь открывается… а их там пять богатырей красавсев голых. Стоять, в руках бокалы, а в нем мой компот.
Я после третьего акта буду первым сообщил высокий кареглазый. А остальные по рангу рассчитались встали вдоль стены. Все чин по чину и начали на раз, два, три.
А я, забыла тебе сказать; я к ним стояла раком… такую позу предпочитает Квит… я приготовилась, расслабилась и жду. Они все молодцы, ну прямо кузнецы. Первый заломил мне ногу до лукошка.  Я головой уперлася в плетенку … о боже ведь там три десятка я везла яиц к сястре. Они все всмятку, потекли. Второй вошел как шило в масло… тут всмятку не только яйса , но и мое лукошко. Он лукошко с яйцами мне на голову одел, взревел и кончил. А третий, чаду подпустил … а голова моя в корзине, и я как на дрезине, туда- сюда. Четвертый мял, мял, тер-тер, аж вагон от страсти закачался. Устала я – жду пятого.
-А тот пятый пьяница проклятый! не захотел тебя брать? - пропела Горемиха.
-Нет! пятый прямо жеребес. Не нашенский конес. Я ах, от…
-Страха?
-Нет!  Я от счастья посветлела. Вкруг ангелы, и я с ним в небесах! Он успокоился, издав рев зверя. И вытащил из-под моей брюшины руку, ослабил тетиву и вытащил стрелу свою из лука,-  добавил: дайка я на тебя красавица посмотрю. И оценю какую нам кралю преподнес на яблочный, медовый спас, наш новоявленный «артист»и ловилас?   Мило так заржал, как конь не по погоде. Повернул лицо мое к себе, снял с головы корзинку. И обмер он и все. Я не девица, и в яичнице, в прилипшей скорлупе… ну как тут не испужаться. Коль пробка в голове. Они, увидев бабушку в свинячьем, безобразном виде, сбежали побросав одежу и портки.
- А ты?
Я как посмотрела на себя. Умом чуть там не тронулась …- какая ж образина? А телом хороша. Пощупай, зад какой упругай. Не уж-то это я? К сястрице съездила не зря. Водой ополоснулась. Вышла,- вижу станция моя. Я в тупике, жирок в два счета весь сожгла … смотри какая стельная корова. Хотя в душе полова! Я Хведора ждала.