ДОМ МОД

… Что, сказать, чего боюсь
(А сновиденья – тянутся)?
Да того, что я проснусь –
А они останутся! …

В.Высоцкий


Видимо крепко задумавшись, я не заметил, как забрёл в совершенно незнакомый район Города. Чтобы сориентироваться, я не спеша, пошёл вдоль узорчатой парковой ограды, поглядывая по сторонам.

Всё окружающее носило отпечаток какой-то нарочитой искусственности. Слишком чистыми были тротуары, будто по линейке выставлены скамейки, на деревьях не шелохнётся ни один листок. Удивляло полное отсутствие прохожих и городского транспорта. Создавалось впечатление, что парк и здания, и вообще всё вокруг – огромная декорация.

Я поравнялся со скамейкой, на которой сидели молодой человек и девушка, изображавшие влюблённую парочку. По каким-то неуловимым приметам угадывалась фальшь в их поведении. Не было сомнения, что никакие чувства их не связывают. Спиной я чувствовал их напряженные взгляды, а обострённый слух уловил слабое пиканье мобильного телефона, пославшего куда-то сигнал.

Возникло чувство, что меня заманили сюда обманом, а бутафорская обстановка должна на время отвлечь внимание и для чего-то задержать. «Надо выбираться отсюда, пока не поздно!» – всё настойчивее стучало в висках. Я ускорил шаг.

Будто луч надежды, прорезавший тьму, на торце одного из зданий обозначилась яркая вывеска – «Аптека». У входа стояла приветливо улыбающаяся женщина. Скорее туда! Здесь работают близкие к медицине люди, почти коллеги. Они не оставят в беде. В аптеке обязательно есть телефон – позвоню домой, можно позвонить в милицию. Главное – быть среди людей, всё время на виду!

Какое разочарование! «Женщина» у аптеки – всего лишь полномасштабная цветная фотография на фанерном щите. Бросаюсь к двери – она мастерски нарисована на совершенно глухой стене! Пытаюсь стучать в окна – тщетно, они тоже нарисованы. Сплошной обман! Растерянно озираясь, вижу впереди вывеску: «Опорный пункт милиции». Дверь, явно не бутафорская, слегка приоткрыта. Стараясь унять сердцебиение, бегу туда.

Помещение оказывается совершенно пустым. Нет ни столов, ни стульев, ни желанного телефона. Нет, наконец, хозяев помещения. Лишь на стене одиноко висит аптечка первой помощи. Окна и внутренние двери отсутствуют, есть только дверь, в которую я вошел с улицы. «Это ловушка!» – резанула мозг запоздалая догадка. Тут же слышу, заглушающие стук моего сердца, тяжелые шаги. Огромная тень заслоняет входную дверь.

Вариантов поведения мало, как и шансов на благополучный исход. Мой судорожно шарящий по пустым стенам взгляд, натыкается на аптечку. На эмалевой, цвета слоновой кости дверце – криво намалёванный красный крест, будто кто-то крест-накрест мазнул кровью! Рывком открываю дверцу. Внутри – огромный, остро наточенный кухонный нож. Хватаю его и, спрятав за спиной, отскакиваю в угол комнаты!

Заполнив собой весь дверной проём, едва не касаясь потолка конусообразной головой, в комнату вваливается громадный детина. От него исходит неприкрытая угроза и явная агрессия. Сомнений нет – это киллер! А объект его профессионального интереса – я. Не издавая ни звука, не меняя тупого выражения лица, Киллер приближается и протягивает руку к моему горлу.

Глупо было не использовать последний шанс, предоставленный Судьбой. Я, что есть силы, бью монстра ножом в ту область, где у людей, обычно, расположено сердце. Нож входит в тело до половины лезвия, и Киллер застывает с протянутой к моей шее рукой, будто механическая кукла, у которой кончился завод. И тут с Киллером начинают происходить чудовищные метаморфозы! Он стремительно теряет человеческий облик. Его рот расползается, превращаясь в отвратительную, бесформенную щель. Лицо и всё тело – зеленеют и оплывают словно восковая свеча, приобретая ноздревато-бородавчатый вид. Растопыренные пальцы протянутой руки удлиняются и начинают извиваться, словно щупальца или клубок змей!

Не дожидаясь, пока Монстр полностью перейдет в новое качество, я выбежал на улицу. Раздумывать было некогда. Те, кто заманил меня сюда – в покое не оставят. Надо бежать на работу – это единственное надёжное место, до которого недалеко. Я бегу, направляемый интуицией и, наконец, оказываюсь на кафедре.

Оглядевшись, не узнаю окружающей обстановки. Коридор слишком длинный. Незнакомые витые перила лестницы в стиле «модерн», ведущей на антресоли, которых никогда не было на моей кафедре. На окнах – художественно выполненные кованые решетки. Боковым зрением замечаю, что на антресолях оборудована выставка картин или фотографий. Оттуда льётся мягкий свет. Будь у меня время – с удовольствием осмотрел бы эту выставку, но чувствую вполне определённо – времени у меня осталось мало.

Иду по коридору, наугад открываю первую попавшуюся дверь и попадаю в круглую комнату, заставленную лабораторными столами. Студенты в белых халатах сосредоточенно выполняют практическую работу, позвякивая пробирками. Привычная обстановка учебной лаборатории действует успокаивающе. Пытаюсь найти преподавателя – тщетно, студенты работают самостоятельно, и я не решаюсь отвлекать их.

Вновь оказавшись в коридоре, наконец, понимаю, что это – не моя кафедра и, вероятно, не мой институт. Судя по оборудованию лаборатории, студенты занимаются химией. От мыслей меня отвлекает нестройный топот. По коридору движется группа людей, по виду – наёмные рабочие. Во главе – смуглая черноглазая женщина средних лет, похожая на армянку или цыганку. По всему чувствуется, что она – бригадир. Шестеро следовавших за нею мужчин, кавказско-азиатской наружности, выглядели аморфной управляемой массой.

«С какого помещения начнём ремонт?» – твёрдым тоном обратилась ко мне женщина, – «мы готовы начать работу немедленно!». В её голосе чувствовались властные ноты, уверенность и привычка руководить. Я попытался дать понять, что не являюсь здесь хозяином. «У нас наряд на проведение работ!» – в качестве железного аргумента сообщает женщина-бригадир. Её глаза, глядящие в упор, настолько чёрные, что не видно зрачков, выражали враждебное упорство.

Я порекомендовал дождаться руководства кафедры или подойти в другой день.

Послав мне полный угрозы и презрения взгляд, женщина сделала знак своим подчинённым и направилась к выходу. «Мы ещё вернёмся!» – бросила она через плечо, – «здесь будет Дом моделей!». Последние слова, жёстко вбитые, словно гвозди в доску, свидетельствовали, что она занимает положение гораздо более внушительное, чем бригадир строительной бригады.

Оставшись в одиночестве, я наугад дёргаю двери, но все они заперты. Наконец, одна открылась, и я оказался в обширном, круглом помещении, стены которого, лишенные штукатурки, выложены из крупного, шероховатого словно пемза, кирпича.

На каменном полу сидели двое мужчин и женщина, своим неопрятным видом походившие на бомжей. Решив, что мне здесь делать нечего, пытаюсь найти дверь, через которую вошел. Но сколько я ни ходил по периметру зала, обшаривая стены, никаких признаков двери обнаружить не мог. Она, видимо, была искусно замаскирована, и открывалась только снаружи. «Напрасно стараешься» – как бы нехотя проронил один из бомжей, – «отсюда нет выхода. Если, конечно, ты не летаешь, как птица». «Шутка» так понравилась женщине, что она захохотала с истерическим надрывом, сильно запрокидывая голову.

Я посмотрел вверх. Шероховатые стены из потемневшего кирпича уходили ввысь. С недосягаемой высоты, сквозь бесформенные то ли проёмы окон, то ли проломы в стенах, струился мутный свет. Мы находились в основании высоченной башни.

«Летаешь, как птица» – крутилось в мозгу. Почему бы и нет? Ведь я летал много раз! Правда – это было в детстве и, к тому же, во сне. Надо просто сосредоточиться, мобилизовать волю, напрячь определенные группы мышц.

Сгруппировавшись, я задержал дыхание, напряг мышцы до хруста сухожилий и, казалось, сфокусировал все свои мысли в одну точку. Вот когда в полной мере ощущается собственный многокилограммовый вес! Медленно, будто нехотя, моё тело оторвалось от пола.

Вверх! Скорее вверх! Чем выше я поднимался, тем легче становился и, тем быстрее набирал высоту. Полузабытые ощущения, ни с чем не сравнимой лёгкости и восторга, переполняли меня! Я легко управлял своим полётом – мышечная память безошибочно подсказывала нужные движения.

Сверху сыпался песок, строительный мусор, осколки кирпича. Чем выше я поднимался, тем крупнее обломки, и даже целые глыбы стен, летели мне навстречу. Я едва успевал уворачиваться. Когда я достиг ближайшего пролома и вылетел на свободу, стены башни рушились уже лавинообразно. Снизу доносились дикие крики, перешедшие в нечеловеческий вой. Скорее прочь от этого места!

С высоты птичьего полёта Город, как и полагается, походил на макет или объёмную карту-схему. Медленно проплывали пустынные улицы, перекрёстки, площади, коробки домов. Моё внимание привлекает громоздкое здание из стекла и бетона, напоминающее аквариум, и я приземляюсь перед ним.

У подъезда «аквариума» змеиным хвостом извивается очередь. В очереди – мужчины и женщины, в основном, средних лет. Все они одеты по моде 30-50-х годов. У женщин – соответствующие моде причёски и шляпки. Игнорируя очередь иду к подъезду. Навстречу выходит профессорского вида мужчина – седеющая бородка клинышком, круглые очки, добротный костюм в полоску. Он бережно прижимает к груди, видимо только что полученный, свёрток. «Профессор» стреляет в меня настороженным взглядом и, крепче прижав свёрток, семенит прочь от подъезда.

В вестибюле очередь изгибается к застеклённой кабине вахтёра. Однако за стеклом сидит вовсе не вахтёр, а строгого вида женщина-секретарь в классическом костюме английского покроя. Секретарь, тщательно сверяясь со списками, под роспись, выдаёт каждому очередному посетителю свёрток, извлекаемый из-под стола.

Очередник, расписывающийся в этот момент в канцелярской книге – мужчина в форме офицера НКВД, получает свой загадочный «товар», завёрнутый в полупрозрачный целлофан. Поскрипывая ремнями, «энкаведешник» неторопливо укладывает полученное в портфель, одновременно направляясь к выходу.

Разбираемый любопытством, я успеваю взглянуть на свёрток и, с разочарованием обнаруживаю, что в нём – набор рожков для надевания обуви. Оборачиваюсь, чтобы внимательнее разглядеть людей, стоящих в очереди. Однако картина, внезапно начинает блекнуть, будто стремительно выцветающая фотография.

«Я ещё – там, или уже – здесь?» – вопрошает просыпающееся сознание.