Оруженосцы

Когда последний враг упал,
Труба победу проиграла.
Лишь в этот миг я осознал -
Насколько нас осталось мало!

Группа «Машина времени»


Истёк срок моей лицензии на «оружие самообороны». Как всегда – неожиданно. С трудом верилось, что прошло пять лет. Подробности прошлой процедуры продления лицензии сильно поблекли в памяти, особенно, на фоне постигшей меня пять лет назад тяжелой, невосполнимой утраты. Многие вещи я тогда делал машинально, не вникая в суть. Ко многому потерял интерес. Что-то утратило для меня всякий смысл.

Однако, оружие – есть оружие. Оно живёт, кажется, своей собственной жизнью, способно диктовать и требовать. Покоясь в бархатистом гнезде кобуры, оно бесконечно долго может делать вид, что спит. Но, боевая пружина всегда наготове, рубчатая рукоять в любой момент готова слиться с рукой хозяина. И достаточно ничтожного нажатия на спусковой крючок, чтобы оружие нанесло свой роковой удар.

Извлечённый по случаю из сейфа, пистолет лежит передо мной на столе. Белый лист бумаги чётко оттеняет его строгий силуэт. Извлекаю магазин, снимаю с предохранителя, щёлкаю затвором. Алгоритм движений, известный ещё с детства и, с детства же знакомый, неповторимый, манящий и загадочный запах оружия!

Папа часто приносил домой свой служебный пистолет, уезжая на учения, приезжая с учений, заступая на дежурство, перед посещением стрельбища. Он разрешал мне держать пистолет в руках, мы вместе его разбирали. Папа объяснял мне назначение отдельных деталей и давал первые наставления о порядке обращения с боевым оружием, которые я запомнил на всю жизнь.

Моё звание «офицер запаса» и присяга, дававшаяся государству, которого давно уже нет, мало к чему обязывают, подобно положению вечного «запасного игрока», которому никогда не суждено перейти в основной состав. Однако принадлежность к миру мужчин требует определенных знаний, умений и навыков. И оружие, при этом, занимает не последнее место.

Синеватый отлив воронёной стали, латунный блеск выстроившихся, как на параде патронов, чёрный, бездонный как Вечность, зрачок ствола, ровный, отрезвляющий холод – всё это словно внушало безмолвный, но настойчивый призыв: «Не оставляй меня бесхозным! Я ещё пригожусь в нужный момент». Придётся подтверждать своё право на владение оружием самообороны.

Трамвай, бренча на стыках рельс и совершая крутые повороты, доставил меня в начальную точку выбранного мною пути. Мрачное здание наркологической больницы из потемневшего от времени, а может быть от человеческих страданий, кирпича, принимало в распахнутую пасть подъезда всё новых и новых посетителей. В регистратуре мой вопрос, казалось, не расслышали: «Паспорт! С талоном к врачу! Со справкой в кассу!», – как автомат, глядя через линзы очков сквозь меня, отчеканила регистратор.

По стрелкам и табличкам нахожу нужный кабинет. Здесь, в коридоре, будто патроны в обойме, в постоянном поступательном движении – мужчины, старше и моложе меня. Очередь движется молниеносно, стоять не приходится. Вот и мой черёд.

«Следующий! Садитесь! Где работаете!? Зачем справка!? Какое оружие!? Следующий!». Доктор, уткнувшись в бумаги, отрывисто произносит слова, сливающиеся в одну, выверенную до автоматизма фразу и подталкивает мне заполненный стандартный бланк справки. Выходя, оглядываюсь – зашедшему вслед за мной молодому парню уделяют чуть больше внимания – заставляют засучить рукава и показать вены.

Вот и касса. Всё удовольствие – 69 рублей*. Что и говорить – дело поставлено на поток!

Городской транспорт несёт меня к следующему пункту назначения. Адрес нужного мне учреждения продублирован на кирпичной стене, тянущейся вдоль улицы с символическим названием «Народной воли». Чтобы люди не ошиблись в направлении, нарисована жирная стрелка, а ниже, крупно, масляной краской приписано – «Психушка».

Услуги психиатра ценятся выше – 87 рублей, и плату берут вперёд. Здесь несколько иной стереотип. Врач, заполняя карточку, ведёт со мной «непринуждённую беседу», как бы ненароком, вставляя ключевые вопросы, касающиеся цели владения оружием, а также, помогающие выяснить психический статус. Узнав, что я – врач и преподаватель медакадемии с большим стажем, женщина-психиатр, с удивлением делает вывод, что могла учиться у меня, в своё время.

С заветной справкой иду к выходу. В коридоре, почему-то, много пьяных. Кто-то ругается с регистратором. Кругом решетки. С облегчением покидаю неприветливое учреждение.

На следующее утро я прибыл по очередному в списке инстанций адресу, и подошел к старинному особняку из красного кирпича, напоминающему замок викторианской эпохи. Подъезд был заполнен людьми, но по крутой лестнице почему-то никто не поднимался. Может быть потому, что проход на верхнюю площадку был перегорожен толстым бархатным шнуром, какие раньше использовались в театрах, для «дозированного» пропускания публики в гардероб после спектакля.

Я поднялся по лестнице и поинтересовался у охранявшего её милиционера, где проводится экспертиза оружия. Очень молодой милиционер – по виду, не старше 18 лет – с погонами рядового, махнул рукой в глубину сводчатого коридора, уходящего в серый полумрак, и бесстрастно сообщил: «Технический осмотр и экспертиза оружия проводятся в этом здании, но вход – со двора. Там же проводят отстрел».

Последнее слово мне очень не понравилось, но акцент был сделан именно на нём и эхо: «…стрел – стрел – стрел – стрел…», заметалось среди сводчатых стен замка, как шарик от «пинг-понга».

Нужная мне вывеска красовалась у входа в подвал. Спустившись по выщербленным ступеням, я попал в помещение, напоминающее железнодорожный туннель в миниатюре. Обшарпанные панели, закопченный потолок, тусклый свет. Зато, по слухам, процедура бесплатная.

В «туннеле» маялась очередь – человек пятьдесят. Молчаливые, суровые мужчины разных возрастов, профессий, образования, достатка, собрались здесь, будто члены тайного общества, братства или ордена. Всех нас объединяет одно – оружие. Являясь предметом, вещью, оно умело и настойчиво управляет нашим поведением.

Очередь почти не движется. Некоторые «оруженосцы» степенно, в полголоса беседуют, рассказывая приличествующие случаю истории. Другие – извлекают из чехлов, футляров и кофров образцы своего вооружения. Любовно взвешивают на руке, осматривают, оглаживают, щёлкают затворами и предохранителями.

Оружие разнообразное – газовое и охотничье, гладкоствольное и нарезное, спортивное и служебное, серийное и штучное, новенькое – во всей своей воронёной красе и видавшее виды – затёртое до белизны.

Неоценимое качество мужской очереди – спокойствие и порядок. Отсутствует нервозно-истерический компонент, вносимый лучшей частью человечества с её кормящей грудью, орущими младенцами, оставленными кастрюлями на плите и утюгами на блузках, «критическими днями», и традиционным – «вас тут не стояло!». Здесь все равны, и каждый знает своё место. Даже два милиционера в полной форме и служебной экипировке, как все смертные, стоят в общей очереди, не претендуя на привилегии. У каждого их них периодически шуршит и издаёт кваканье рация, закрепленная на плече, либо зудит мобильник в кармане. Реагируя на поминутные сигналы, они совершают движения, напоминающие постоянное почёсывание, или какой-то странный танец.

Изредка, стальная дверь в конце туннеля открывается, проглатывая или выплёвывая очередного «оруженосца». У всех выходящих просветлённые лица и по-детски расширенные глаза. Некоторые, отходя в сторонку, продолжают ждать – это владельцы нарезного оружия. Им предстоит пресловутый «отстрел» – трассологическая экспертиза.

– А сколько нужно сдавать патронов? – заволновался стоящий передо мной мужик двухметрового роста.

– Пять патронов, – сообщил «отстрелявшийся».

– А у меня только три, – упавшим голосом сказал «двухметровый».

– Надо три патрона, – поставил точку над i один из «ментов», старший по званию.

– А я сдал пять, – с сожалением продолжил «отстрелявшийся».

– Последний патрон для себя, – мрачно вставил я.

– Так ведь два остаётся?

– Как раз для двустволки, дуплетом, чтобы наверняка.

– Да у меня один ствол!

– Значит второй патрон в запас, на случай промаха.

Со стороны двери донеслось: «Гладкое! Газовое! Следующий!». Очередь молниеносно перестроилась, и я очутился вблизи заветной цели.

«Лицензию и оружие на стол!» – отчеканил «оружейник» – молодой, коротко стриженый парень, плотного телосложения, в камуфляже, с треугольником тельняшки на груди. Его профессиональное обращение с оружием вызывало восхищение. Щелчки деталей и звон пружин, при разборке-сборке сливались в грозную, ритмичную музыку, а «оружейник», казалось, исполнял чечётку, только на руках. Оружие в порядке. Акт оформлен за считанные секунды. «Гладкое! Газовое! Следующий!».

На выходе из замкового двора меня обгоняет мужик, стоявший в очереди за мной. «Не серьезное у нас с Вами оружие! Быстро прогнали!» – выдыхает он, застегивая на ходу куртку. Мне остаётся только согласиться и действовать, по ранее намеченному плану.

Снимки для документов, сделанные в одном из расплодившихся в последнее время «фотосалонов», положительных эмоций не вызывали. С фотографии смотрело унылое лицо лошадиной формы, с усами пожилого моржа и седым ёжиком волос. Наверное, так выглядел Киса Воробьянинов, собирая подаяние для бывшего депутата Государственной думы.

В соответствующем отделе РУВД, юная особа в штатском платье одарила меня пустым взглядом рыбьих глаз, равнодушно приняла документы и выдала для заполнения стандартный бланк карточки-заявления.

«Почему просрочили лицензию?» – бесцветный голос её, лишенный интонаций, выражал, скорее, не вопрос, а какую-то избитую формулу. «Поздно спохватился», – честно признался я.

Пока я заполнял карточку, «особа» моментально оформила протокол об административном правонарушении и велела расписаться едва ли не в десяти местах. Оказалось, что я нарушил несколько ведомственных инструкций и, главное, посягнул на святая-святых – федеральный Закон об оружии! Что же грозит за столь тяжкое преступление? – только собрался спросить я, как всё тот же тусклый голос, упреждая мой вопрос, прошуршал: «На первый случай – предупреждение. В следующий раз накажем серьёзнее».

Вдобавок, я получил направление к участковому инспектору, который должен проверить условия хранения оружия. Мои уверения, что за десять лет условия не изменились, всерьёз приняты не были. Я понял, что дальнейший спор столь же эффективен, как спор с телевизором.

Толкнув наугад дверь, я оказался в кабинете, где за столом восседал солидный подполковник. Он что-то писал в объемистом журнале. На мой вопрос, относительно участкового, подполковник поднял «брежневские» брови. Его глаза, чёрные, как зрачки пистолетных стволов не излучали доброты. «Ви би ишо ночю пришлы», – с сильным кавказским акцентом, недовольно произнёс он. Однако сообщил, где и когда можно застать участкового.

Названный адрес – Банковский, 10 – казалось, излучал свет и тепло. Именно из этих мест начался мой жизненный путь. «Банковский, 8, квартира 11, телефон Д1-06-95» – будто биологический код или спасительный шифр, с раннего детства, навсегда вошедший в подсознание.

Опорный пункт милиции располагался в подвале. В коридоре – редкие посетители. На стене табличка: «Старший участковый уполномоченный – Семён Михайлович Павлухин».

«…Семён Михайлович Буденный скакал на серой кобыле;…» – всплыло из глубины сознания. За железной дверью – продолжение коридора. Откуда-то сбоку выныривает невзрачный мужик в тапках, жёваной майке и трико с пузырями на коленках. Его помятое лицо, бесцветные глаза под жидкой белёсой чёлкой – выражают немой вопрос. «Ну и странные же здесь посетители!» – подумал я, но, на всякий случай спросил мужика – не знает ли он, где можно увидеть Семёна Михайловича. «Сейчас!» – буркнул мужик и закрыл железную дверь перед моим носом.

Через минуту дверь распахнулась и подтянутый подполковник, в отутюженной форме с блестящими погонами, пригласил меня в свой кабинет. С удивлением обнаруживаю, что хозяин кабинета – тот самый невзрачный «коридорный» мужик, но сказочным образом, преобразившийся!

Участковый – подполковник? Странно. Наверное, скоро на участке будут сидеть полковники или даже генералы. Девальвации в нашей стране подвергаются не только деньги, но и звания. Хотя, может быть, Павлухин воевал на Кавказе или других горячих точках, заслужил звание старшего офицера, а в мирной жизни высоких должностей на всех не хватает.

Участковый, узнав о цели моего визита, поначалу, с напускной строгостью стал задавать вопросы. Однако, выяснив, что все документы уже оформлены, инстанции пройдены, а лицензия продлевается не в первый раз – «оттаял». Задав пару уточняющих вопросов, он быстро набросал заключение на обороте бланка направления, почерком, напоминающим растянутую спираль электроплитки. Расстались мы, довольные друг другом.

При очередном визите, застаю в отделе разрешений уже двух юных особ, образовавшихся, по-видимому, путём почкования или поперечного деления. Сдаю заключение участкового. Интересуюсь перспективами получения лицензии. Всё тот же голос, придавленного тапком таракана, сообщает, что бланков нет, надо ждать.

«Надо ж – дать» – звучит в сознании старинная чиновничья формула. На всякий случай спрашиваю – не провинился ли ещё в чём-либо. В ответ – безмолвное удивление. Уточняю, что инстинктивное чувство вины перед власть предержащими структурами – естественное ощущение любого законопослушного члена общества.

«Позванивайте» – выдавливает из себя старшая по должности «особа», и провожает меня взглядом рыбьих глаз, со слегка расширившимися зрачками.

*2005 г., декабрь