Бабье лето

Выйдя из кабинета врача, Нина постаралась закрыть за собой дверь как можно плотнее, будто хотела, чтобы все услышанное ею не вышло следом, а осталось сидеть там, на стуле возле докторского письменного стола. Держа в руках направление в больницу, она тяжело опустилась в стоящее рядом с кабинетом кресло и тупо уставилась на плакат с рекламой йодомарина: «Кому он теперь нужен, этот жизненно важный микроэлемент — йод?» Сидела долго. Очередь к концу смены прибывала. Когда она стала столь велика, что двум беременным женщинам не нашлось свободного места, и они вынуждены были стоять, опираясь о стену, Нина освободила кресло и поплелась по коридору к выходу.

На улице стояла золотая осень. Нет, не осень. Было лето — бабье лето. Теплынь необыкновенная. И красота — буйство красок, заполнивших собой все пространство между чистотой голубого неба и желто-бордовой акварелью ковра на земле, — дерзко ликовала.

Все это веселое бабье разноцветье казалось Нине возмутительным и несправедливым. «Разве возможно быть такой пронзительной жизни вокруг, когда здесь… у меня…» Она разревелась и села на скамейку. Горючие слезы капали на по-прежнему зажатое в пальцах направление, растворяя ровные бездушные буквы и делая бумажку недействительной. Но, увы, сама действительность от этого не менялась. Сегодняшнее заключение врача было завершающим событием, этакой жирной точкой после всей череды невзгод, заполнивших последние месяцы жизни молодой женщины. Точкой, концом, смертью… Смертный приговор еще не родившемуся, но уже живущему малышу Нины был вынесен врачами и подписан пару часов назад.

«Деточка, не поможешь мне?» — с другого конца скамейки совсем старенькая бабушка обращалась к Нине. Та по-детски, рукавом отерла слезы и придвинулась к старушке: «Чем помочь, бабушка?» «Дойти мне надо… вон туда, — старушка тихонько взмахнула полупрозрачной рукой-веточкой, — а сил-то и нет». Молодая женщина сунула в карман испорченное вконец направление, помогла бабулечке подняться, и они медленно зашагали под руку — куда-то напрямки, по ковровому бездорожью.

Нина послушно приноровилась к короткому и слегка подпрыгивающему шагу своей нежданной спутницы, ей не казалось, что надо непременно о чем-то говорить или спрашивать, они как-то прильнули друг к дружке и шли молча. Когда из-за поворота неожиданно открылась церковь, старушка остановилась и осенила себя крестным знамением: «Вот и дошли. Слава Тебе, Господи». Потом обратила свое морщинистое, но удивительно доброе лицо к Нине: «Да благословит Бог тебя, дочка, и твое дитятко. Дальше я уж сама дойду». И Нина не выдержала. При слове «дитятко» слезы брызнули из глаз: «Благословиииит. Как Он благословииит?»... Бабушка оторопела и даже как-то испуганно замахала руками на молодую женщину: «Ну-ну, будет, будет», — теперь она сама взяла Нину под руку и подвела к лавочке возле храма. Усадив будущую маму, постояла перед ней в нерешительности: то ли за священником сходить, то ли рядом сесть. «Пойду батюшку позову», — сказала и вошла под своды храма.

Оставшись снова одна, Нина ощутила накатившую враз безнадежность. «Ну что, что он мне скажет? Разве что-то не понятно еще? Ведь все предельно ясно. Чем тут поможешь…» Не дожидаясь священника, Нина встала и побрела прочь. Дома не разуваясь улеглась на диван. Ныли ноги, спина, душа… Как же она устала! И малыш. Ее малыш тоже пережил невероятно тяжелый день, наверное, самый тяжелый за всю его 27-недельную жизнь. Не зря он так отчаянно пинался сегодня. Нина положила руку на живот. Ребенок тут же откликнулся: «Мама, я тут, я живой… Еще живой…» Слезы опять полились из глаз молодой женщины: «Неужели выхода и впрямь нет? Неужели Господь оставил меня?»

Зазвонил телефон, он молчал целый день, и этот неожиданный звонок словно напомнил о прошлой жизни, о той, где еще не было злополучного направления, но где еще была надежда. «Алло?» Звонил он, отец ребенка: «Привет! Ты будешь завтра дома? Я хочу забрать свои вещи», — голос чужой, холодный. Собственно, именно таким он и бывает, когда, кроме вещей в шкафу, людей уже ничего больше не связывает. «А ведь и впрямь — завтра нас уже ничего не будет связывать. И никто не будет, — подумала, а в трубку сказала: Завтра нас…меня… не будет. Заберешь потом, позже…»

Они не были мужем и женой. Сохраняли свободу — так говорил он. Когда Нина забеременела, совсем не обрадовался. Перспектива отцовства его не прельщала. Стал холоден, они начали ругаться, ссориться. В итоге — ушел.

А ребенок жил внутри Нины, от недели к неделе подрастал. Она хорошо помнит его первое шевеление — как рыбка плеснула. За этим чудом жизни внутри себя Нина наблюдала затаив дыхание. Она ни на миг не предавала малыша — ни словом, ни мыслью, ни вздохом. У нее не было обычных капризов беременной женщины — хочу то, не хочу этого. Она ни разу никому не пожаловалась, даже самой себе, на изнуряющую тошноту и головную боль в первые месяцы беременности, и потом, когда у нее кололо, тянуло, схватывало и отекало в последние недели. Она только повторяла: «Потерпи, маленький», — Нина почему-то все свои недомогания относила к ребенку, как будто это у него нестерпимо болела голова и сводило судорогой ноги. Она ждала появления малыша терпеливо и тихо. Уход от нее отца ребенка этого ожидания не отменил. Его отменило другое.

У Нины с детства пиелонефрит и врожденное удвоение почки. Из-за плохих анализов врач, ведущая ее беременность, направила к урологу. На первом УЗИ доктор нашел опухоль почки. И хоть Нина ему говорила, что у нее сдвоенная почка, он настаивал на том, что это опухоль. Потом было еще УЗИ с другими врачами, потом Нина принесла свои детские рентген-снимки, однако врач сказал, что на УЗИ опухоль больше, и она поглотила часть удвоенной почки. И что опухоль спровоцирована беременностью. И еще, что надо делать магнитно-резонансную томографию. На вопрос молодой женщины, что же будет с ребенком, доктор ответил, что надо удалить опухоль и почку, а перед этим, конечно же, сделать малое кесарево, удалить ребенка, поскольку у нее-де не будет сил его доносить, к тому же после МРТ он родится уродом. На попытку Нины возразить: «Может, я рожу, а потом...», сказал, как отрезал: «Вы можете умереть в любой момент от разрыва почки. По размерам опухоли и динамике роста вам осталось недели три». Сегодня врач-гинеколог выписала направление в роддом.

Она расправила испорченное слезами направление в стационар. Завтра в 8.00 нужно быть в роддоме, в том самом, где пару месяцев назад она лежала на сохранении жизни своего малыша, где собиралась рожать его, желанного… «Завтра — крайний срок», — врач была строга.

Что брать с собой? Халат, тапочки, ночнушку, чашку, ложку, книжку какую-нибудь, чтобы отвлечься… Нина кидала все в дорожную сумку, вещей набиралось прилично. «Зачем столько всего нужно с собой в дорогу, которую венчает смерть?» Последнее, что собралась положить поверх всего скарба, была «Индивидуальная карта беременной и родильницы», хранившая описание ее недавней жизни. Молодая женщина стала читать, запинаясь глазами за некоторые графы: «Первое движение плода. Положение плода. Сердцебиение плода». Опять полились слезы — это все было и оставалось в прошлом…

Назавтра к 8.00 ноги принесли Нину не к приемному покою больницы. С большой сумкой в руке она стояла перед храмом, к которому привела ее вчера старушка и от которого она так поспешно ушла. На фронтоне собора призыв: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». Нина не отводила взгляда от этого обещания: «Я пришла, Господи. Я пришла».

В храме было немноголюдно — так всегда в будний день. Переступив порог, Нина сделала пару шагов в сторону и встала. Дальше проходить робела. Откуда-то из-под высоких сводов разнеслось громогласное: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков». «Аминь», — пропел хор. Началась литургия. Задрав голову кверху, Нина пыталась увидеть, откуда шла эта громада звука. И неожиданно встретилась со множеством взглядов, устремленных на нее с икон. Святые лики смотрели с любовью и состраданием — тем, в чем молодая женщина так нуждалась сейчас. Она будто оказалась в их объятии. Слезы снова потекли из ее глаз. «Миром Господу помолимся»… Помолимся…

После службы священника ждала небольшая группка людей. Собравшись у иконы Страшного Суда, они стояли молча. Нина пристроилась рядышком, нервно мяла в руке ставший совсем мокрым носовой платок. Подошедший батюшка, увидев заплаканную беременную женщину с большой сумкой, мягко взял ее под локоть, точно так же, как она вчерашнюю бабушку, отвел в сторону, усадил на скамейку и сел напротив: «У вас что-то случилось?».

Нина впервые видела священнослужителя так близко. Его облачение внушало какое-то благоговение и немножко страх. Но из-под рясы были заметны кроссовки, их вид успокаивал и делал священника земным человеком. Он был очень молод. «Наверное, мы ровесники», — подумала Нина и, вдруг забывшись на короткое время, стала с интересом разглядывать красивое, почти иконописное лицо батюшки. Длинные темные волосы были стянуты на затылке в хвост. Карие глаза в обрамлении густых ресниц смотрели на молодую женщину внимательно и выжидающе. Встретившись с этим взглядом, она опомнилась, почувствовала себя неловко и опустила голову. Молчание затянулось. Священник не торопил. Ожидающие в стороне люди ни малейшим образом не выказывали беспокойства или раздражения. С трудом подбирая слова, как бы через силу выталкивая их изо рта, Нина начала свой рассказ…

Батюшка понимал, что не случайно молодая женщина вместо больницы пришла сюда: ее привел Господь, и он — Его служитель — должен оказать ей помощь, причем скорую помощь. Но какую?! Священник очень просил у Бога мудрости и нужных сейчас слов, ведь от них зависело будущее матери и ребенка. Боже, какая ответственность! Жизнь и смерть были в его руках!

«Вы молились когда-нибудь? — он поднял глаза и посмотрел на Нину. — Когда-нибудь в своей жизни вы обращались к Богу за помощью? …Знаете что. Давайте мы сейчас с вами будем молиться. Вместе. И вы прямо прильните к Спасителю, как к отцу родному. Да? А потом идите… домой. Да-да. И там молитесь, день и ночь. А завтра я вас пособорую»…

Нина шла по шуршащему ковру из листьев, несла ставшую вдруг невесомой сумку и знала уже наверняка: она не станет убивать своего ребенка. Врач отпустил ей три недели. Значит, если вдруг что, ее малышу будет 30 недель — вполне жизнеспособный человечек. Она была счастлива понести по жизни эту святую ношу, исполняя Божье поручение стать матерью.

Выбросила в урну скомканное и уже не нужное направление в больницу… «Невозможное людям возможно Богу».