Грустная история

основано на реальных событиях

I
Жила была девочка Аня. А потом повесилась.

Вот, казалось бы, и вся история. Короткое, так сказать, изложение событий. Мало интересная, каковых, увы, множество, и таким рассказом публику не удивишь и не расшевелишь.
Хотя современную публику уже вообще ничем не удивишь, потому что и фильмы ужасов, и книги Стивена Кинга, и лента новостей, волосы уже устали подниматься дыбом.
Да и в соседнем подъезде… да и в соседней квартире… Так что надо этот рассказ рассказывать постепенно, с самого начала, чтобы читатель вошёл в ритм, чтобы завязка, развитие, конфликт, социальные проблемы, психологические портреты, катарсис и мораль. А потом эпилог. Или наоборот - эпилог, а потом мораль. Ну и в целом - надо же читать рассказ хотя бы несколько минут, а то что это - одна строчка, ничего не понятно, хватанул как минералки глоток и побежал дальше.
История основана на реальных событиях, но потом автор додумал, приукрасил, добавил от себя, для интереса, ну, и чтобы выпендриться. Как понятно из первой строчки, не весёлая, поэтому так и называется - грустная история.

Жила была девочка Аня. А потом повесилась. Её дядя нашёл. Зашёл вечером, проведать, а она прямо перед входной дверью и висит. А за ней, в комнате, празднично накрытый стол. Потому что у неё был День Рождения. Двадцать пять лет? Точно не помню. Ну, где-то в этом возрасте.
И никто не пришёл. Ну, она особо никого не звала. Но надеялась. Наготовила - салаты, картошка, котлеты, аж два торта. И ждала. А никто не пришёл. Ну, она и повесилась.

II
Нет, не так. Так, конечно, грустно, но не особо понятно. Надо с начала.
Жила… Родилась девочка Аня в Советском Союзе. У неё был красный галстук, потому что все дети тогда были пионерами. И глазки такие чистые, и улыбка, и мама и папа, и старший брат, и мандарины на новый год, и двухкомнатная квартира в уже тогда старой хрущёвке - светлое, чистое детство, и ничего не предвещало такого печального исхода.
Наверное, училась хорошо, и планы были поступить куда-нибудь, стать женщиной-космонавтом, или открыть что-нибудь, типа рентгеновских лучей. А потом началось вот это всё, перестройка-рок-н-ролл, свобода-наркотики, не у всех психика выдержит, и попадают под этот комбайн самые хлипкие и восприимчивые, и вот Аня вышла из дурдома, вернулась домой, приготовила на День Рождения море всяких угощений, а никто не пришёл, ну, она и повесилась. Почему-то в коридоре, перед входной дверью.
И не позвонила никому. Телефонов сотовых тогда не было вообще, а у них и домашнего, так что ни друзьям, ни в службу спасения. Да не не было тогда никакой службы спасения.
Извините, опять перескакиваю.

III
А брат у неё был химик. В смысле, учился, а не сидел.

Прости, Господи, тех, чья молодость пришлась на те бурные годы! Ну, представь, нынешний молодой читатель, у тебя пубертат, а вокруг перемены! Свобода, митинги, фильмы, рок-н-ролл, фестивали, книги, разоблачения каждый день такие, что голова кругом! Волнующее время!
И вдруг выяснилось, что практически всё можно, чего раньше было нельзя - короткие юбки, разноцветные волосы, булавку в ухо, Голос Америки, Солженицын, Чак Берри, гулять до утра и целоваться - и всё это разом, в одночасье!
Можно поехать в соседний город. Вот просто так, на выходных. Билет стоил копейки, а в принципе можно и на собаках - это зайцем на электричках. Серьёзно! Всю страну можно было объехать совершенно бесплатно. Знал я пару таких путешественников.
Знакомый таллинец тогда сказал странную мысль - “Жалко, что у нас теперь границы. Раньше можно было куда угодно ездить без всяких документов. Прошлым летом я был в Самарканде…”.
Ну вот они и рванули в Новосибирск с подружкой! На собаках, как положено. Там тусовка была покрепче нашей, Академгородок попрозападнее, хиппи волосатее и наркоты побольше и подоступнее. И люди интеллигентнее. И вот они там вписались и зависли.
У нас этих слов пока ещё не было, они и привезли. И забавное слово “цкаться”. Это значит типа “переживать по пустякам”, только более тонкое такое, всеобъемлющее, как косячок; такое - “не цкись!”, пф-ф-ф, и вообще повсюду наступает мир.
Менты крутят бессмысленное тело, а дух уже в астрале танцует под Боба Марли.
Извините, отвлёкся.

И такая свобода передвижений, что даже в нашем, ранее неприветливом городе, набитом заводами, работающими на оборонку, запросто можно затусить с омичами-томичами, да и вообще встретить прямо на улице чувака из Питера с хаером!
И всё вокруг мир-дружба-жвачка!
Да, жвачку тогда стали продавать на каждом углу. Жуй - не хочу! Приелась быстро… И Кока-Кола! Ну, чистый Вайоминг, как бы он там не выглядел…

А родители не поспевают за событиями, они же привыкли к тому, что годами ничего не происходит, так что у них телевизор и очереди за водкой, а у нас джинсы и билеты на рок-фестиваль от комитета комсомола.
А брат делает таблетки наркотически по своему рецепту, потому что интернета тогда ещё у нас не было. И проверяет на знакомых, которых вдруг случились тьмы и тьмы, из разных городов и весей, вплоть до чувака чуть не из Исландии! Или из Дании? Но тогда было всё равно, или пофигу, потому что у нас была такая сумасшедшая свобода, что можно всё, что не запрещено, и по телевизору порно-канал круглые сутки, и весёлый наш пьяный президент, дирижирующий военным оркестром Ирландии.
И секс на балконе второго этажа на центральном проспекте в самый разгар, часов в шесть, что ли… Извините, ностальгирую.
Весёлое время.

IV
Повезло Анне. Только начало уходить то весёлое время, только начала наползать очередная эпоха застоя, затхлости и забитости, она и повесилась. Как будто знала.
Конечно, можно легко объяснить помутнением психики, депрессивным состоянием после отказа от наркотиков, разбитым сердцем в результате потери любви (мальчик её два месяца как помер от передоза), но это всё не то. Это официальная причина. А настоящая причина кроется в другом.

Друзья. Мы все тогда были друзьями. И обнимались с ОМОНом на митингах, и любого встречного-поперечного были рады видеть и делиться последним, хотя делиться особо было нечем, бульонные кубики и серый хлеб, два портвейна на семь человек, и все вместе вповалку на полу художественной студии, и один чувак среди ночи подрывается со словами “где я? мне в восемь утра экзамен сдавать!”, но мы все друзья, и никто не останется один.
Все знают, куда поехать в трудную минуту, и в минуту веселья, и зависнуть чуть не на неделю где нибудь в Лалетино, а в углу, у самой батареи, дымит красным огоньком папиросы театральный режиссёр.
Мы дружили, ходили в гости друг к другу, прожигали окурками диваны и заливали пивом столы, спорили чуть не до драки и спали с кем попало, и в порядке вещей были разговоры “боюсь, что он в меня кончит. - Применяй табуреточное предохранение”.
И особо ценились друзья, которые умели сидеть и молчать, но их молчание было полно сочувствия и понимания, а ещё тихонько играет какой-нибудь Дорз, и слов вообще не надо, только скрип шариковой ручки, рисующей очередную шизовую картинку, или вычёркивающей адреса из телефонной книжки тех, кто уехал в Австралию или Израиль.

И вот так не зовёшь друзей, потому что куда их ещё звать, если у тебя по квартире постоянно бродят два-три непонятно кто, и думаешь - Вот, День Рождения, сами придут, ведь помнят…

А потом сидишь в оцепенении, глядя на накрытый стол, и будильник тикает, как набат, и в голове проносится вся жизнь, которая вдруг оказывается совершенно никчёмной, потому что в твои годы у твоей матери уже была маленькая ты, и у неё за плечами институт, а у тебя пару недель в Академгородке в чужом городе на квартире какого-то профессора, и то только потому, что он в командировке в каком-нибудь Брюсселе. И ни в какой группе ты не звезда с твоей музыкальношкольной домрой, и на улице начинает темнеть, а тебе даже поплакать некому, потому что никто не пришёл, и никто не придёт, ни сегодня, ни завтра, и вся эта жизнь бессмысленна, и эта вишенка на торте, торте, который так никто и не попробовал, и он так же сгниёт, как всё остальное, и дальше ждать чего-то невыносимо, потому что ждать-то и нечего.

А мы, простые друзья, конечно знали о Дне Рождения, но постеснялись прийти и побеспокоить, потому что думали, что и так будет много народу, и вообще восстановительный после психушки период довольно интимная вещь, и у всех нашлось какое-то занятие необязательное.

...и уже как-то стало совсем пусто в голове, решение пришло такое спокойное, как напечатанная инструкция, и просто надо пошагово всё сделать и всё, всё закончено, сдан последний экзамен правильно, и дальше делать уже ничего не надо, всё позади - хлопоты, беготня, заботы, переживания, крики, драки…

... и на поминках неловкое молчание…

...и памятник этот дурацкий на могиле.