О, Фарсис! Книга 2

ГЛАВА 1
«...ветер, тихо скрипя мачтами, призывает в открытое море...>
1
Настегивая лошадей, Аса и Самсон помчались догонять кара¬ван. Еще издали они увидели: караван поворачивает с дороги. Будет стоянка.
Приблизившись к каравану, они соскочили с лошадей и бросили в руки подбежавшему молодому рабу поводы.
Рахиль, сидя в корзине на верблюде, накинулась на мужа:
— Кто так делает! Ничего не сказав, оставил нас одних среди чужих людей. А если что случится с тобой?
— Что может случиться? — всплеснул руками Аса.
— Как ты мог! — продолжала Рахиль с возмущением, сверкая си-ними глазами.— Я сидела как на иголках... Я измучилась ожиданием! И зачем я только согласилась ехать с тобой?!.. Пусть бы меня побили камнями...
— Помолчи, Рахиль! — строго сказал Аса, перебивая ее.
Погонщик верблюда переминался с ноги на ногу в нерешительности.
Аса взглянул на молодого раба, который все ещё держал лошадей за поводы, трепя их гривы. На шее раба Аса увидел золотую цепочку, которой он раньше не замечал.
— Селим! — позвал Аса.
— Вот я, господин Аса.
— Откуда это у тебя? Кто тебе дал?
— Госпожа Рахиль.
— Рахиль! Ты, замужняя женщина, делаешь подарки рабу?! Что люди скажут?
— Пусть говорят... По милости людей я оставила свой дом и бегу из Иерусалима. ...Что люди скажут!.. Да если их всех положить на весы — будет одна пустота!
— Мы живем среди людей,— сказал Аса и обратился к Селиму: — Сними... Зачем привлекать грабителей.
Селим посмотрел на Рахиль, ожидая, что она решит.
 
— Ты настаиваешь потому, что ты сын горшечника,— сказала Ра-хиль. — У нас в семье не возбранялось делать подарки.
— Да! Я — сын горшечника! — разозлился Аса. — Ты только уз-нала?
Самсон пожалел, что задержался. Он стал невольным свидетелем перепалки между мужем и женой. «Когда женщина богата, она выхо-дит из повиновения»,— подумал он и, махнув рукой, ушел.
— Сними,— снова сказал, нахмурившись, Аса. Шагнув вперед, он
протянул руку, чтобы сорвать цепочку.
Но тут он словно наткнулся на преграду. Ноги согнулись в коленях, и Аса упал на спину. Селим, опустив глаза, остался на месте.
— Ты... меня... толкнул,— растерялся Аса.— Как ты посмел!..
— Он тебя и пальцем не тронул,— заметила Рахиль.— ...Поднимай¬ся, поднимайся... И помоги нам вылезти из корзины.
Аса вскочил, отряхивая одежду. Он и не думал торопиться.
— Аса! Я просила тебя помочь... Ты, что, оглох?! — требовала Ра¬хиль.
— Не ори! Сейчас подойду,— буркнул Аса, продолжая старательно отряхиваться.— Иди, собирай хворост,— сказал он Селиму.— Но сначала сними цепочку. Если ты будешь наряжаться, мне... придется идти к тебе в услужение... но... лучше тебя совсем прогнать...
Селим снял с шеи цепочку, отдал Рахили и ушел, уводя лошадей. Аса хмуро стал помогать Рахили сойти с верблюда. Она упала сверху к нему на грудь. Ее неловкость была нарочитой. Он коротко выразил деланную досаду, назвав ее мешком с ячменем. На это Рахиль даже не обиделась, лишь коротко рассмеялась. Стоя рядом с ним и поправляя одежду, она заговорила вполголоса, поглядывая на погонщика.
— Ты всего не знаешь, Аса. Селим не раб,— сказала она.— Он — нифеней. Он — наш друг, надежный и верный... Когда Малха отправляла с нами Селима, она сказала: «Это последнее, что я могу для вас сделать». Нифеней всегда служили левитам!
— Он меня толкнул! — возмущался Аса.
— Он и не прикоснулся к тебе... Ты сам виноват. Не протягивай руки!
Погонщик верблюда, услышав последние слова, добавил про себя: «...а то протянешь ноги». И еще подумал: «Взял в жены богатую, а князем не стал». Но внешне лицо его было непроницаемо.
5
 
всех, как горшечник разбивает негодные горшки... Что ты скажешь на это?
— Наши праотцы так же, как и мы, трудились в поте лица и плоди¬ли себе подобных... Чтили законы,— раздумывал вслух Аса.— Какой еще смысл вложил Адонай в людей, я затрудняюсь ответить...
— Вот и я так думаю! Что еще может человек?.. Если он должен что-то еще, как узнать? И почему это от нас скрыто?
— Наверное, Езер что-то знает,— предположил Аса.
— Я думаю: он сошел с ума,— вздохнул торговец.— Но, если он за¬хочет вернуться в дом, я приму его любого.
С этими словами торговец поднялся и пошел спать.
Аса снова побросал в костер хворост. Огонь, ликуя, заиграл с зага¬дочными тенями. Под звездным небом Аса казался себе малой песчин¬кой, затерянной в целом мире.
Невольно он вспомнил свою прошлую жизнь. Она прошла как сон... В этом сне остались все те, с кем ему пришлось встречаться. Он под¬нялся, чтобы проверить спящих: Рахиль и детей. Селим спал (или делал вид, что спит) у ног своей госпожи.
Аса вернулся к костру. «Зачем Рахиль напялила на Селима золотую цепочку?.. Будь она неладна! Ой! Ну, дура дурой!!..» А впрочем, он уже привык, что Рахиль делает, что хочет. Сердиться на нее он не мог...
 
...Аса помог спуститься разомлевшим от жары сыновьям.
Предстояло много дел. Приготовление пищи, устройство ночлега. До Иоппии оставалось всего ничего. А как там дальше будет — один Бог ведает.
2
Ночь наступила незаметно. Погонщики каждый в свою череду охра¬няли стоянку. Возвращаясь из караула, валились тут же недалеко от костра. Стражники из Месалома дремали рядом со своими лошадьми, готовые вскочить по тревоге.
Аса сидел у костра, подбрасывая время от времени в огонь хворост. Изменив своей привычке, торговец не устроился сразу на отдых, а по¬дошел к костру и сел рядом.
— Надеюсь, ты не держишь на меня зла,— сказал торговец.— Завт¬ра, даст Бог, войдем в Иоппию, погрузим товар, и ты поплывешь на этом корабле. Возможно, мы никогда уже не увидимся... М-да... На входе в город пройдем заставу, заплатим положенную пошлину...
— Я... должен платить?
— Придется... Они не выпросят, так выплачут, а то и грабежом возьмут... Но меня волнует другое; как там Аким справляется, вернул-ся ли Езер,— и пояснил: — Аким и Езер — мои сыновья. Они близнецы. Аким мне помогает, а Езер... Равви говорит: «Ты, отец, приведи его в Собрание...» Как я приведу! Он меня и слушать не желает. ...Сказано в Писании: «Сын мой дал мне в пищу желчь и напоил уксусом». Так со мной поступил Езер,— торговец поник головой и долго молчал.
— Ты недоволен сыном? Чем он тебя огорчает? — спросил Аса.
— Огорчает еще как! Безбожником я его не могу назвать. А молить¬ся не хочет... Говорит: «День покоя для Бога — тысячи лет. И что доку¬чать отдыхающему Адонаю своими жалобами и стонами: он все равно не слышит нас».
— Бог нам дал законы,— заметил Аса.
— Езер говорит,— торговец понизил голос,— законы придумали люди. Люди придумали рабство и не исполняют Божий замысел, который Он вложил в людей... Бог может прийти в любой день. И разобьет
 
ГЛАВА 2
1
Наконец-то Нафанаил, Иона и Ханца добрались до Иоппии. Перед ними раскинулась водная стихия.
Для Нафанаила, который видел море впервые, это было как чудо. Оно было похоже на огромную чашу воды, наполненную до краев, го-товую вот-вот перелиться и хлынуть на берег. Море было живое. Оно искрилось под солнцем, шевелилось волнами, слепило глаза. Достигнув берега, волны с тихим шипеньем лизали песок и откатывались назад, уступая место все новым и новым.
У пристани стояли чернобокие просмоленные корабли. Рыбацкие лодки возвращались с уловом.
Па мелководье рыбаки прыгали в воду и вытаскивали свои лодки на берег. К ним торопились перекупщики.
Крикливые белые чайки что-то стремительно выхватывали из воды и так же стремительно взмывали вверх, унося добычу. И все это сопро¬вождалось несмолкаемым голосом моря.
...Народу на берегу было множество. Полуголые или одетые в свои привычные одежды, бородатые и бритые, кудрявые, лысые и длин¬новолосые, с непокрытой головой или в головном уборе. Кого здесь только не было! Тут были насмешливые легкомысленные финикийцы (легкомысленные только на первый взгляд; издавна за ними закрепилось название «хитрых морских людей»), высокомерные, неулыбчивые сирийцы в длинных белых одеждах, неторопливо идущие по своим делам. Встречались черноголовые и угловатые египтяне. Из одежды — кусок ткани до колен, завязанный на бедрах. Зато на лодыжках ног и на запястьях рук — золотые и серебряные кольца. В их темных без блеска глазах таилось что-то загадочное.
Тут же шли озабоченные бородатые евреи, подметающие дорожную пыль своими одеждами. Губы их шевелятся: то ли молятся, то ли под¬считывают прибыль или убытки. Расхаживают хозяйской походкой крепкие, уверенные в себе эллины в доспехах и без. Руки открыты выше локтя. Голые ноги до колен переплетены ремнями сандалий. Солнце сияет на их коротких мечах, укрепленных на поясе. На песчаной от-
 
мели несколько человек играют в палестру. Другие с молодым задором гоняют мяч, набитый тряпками.
Дорога, идущая вдоль берега, с одной стороны открыта морю, с дру¬гой — сплошь застроена убогими хибарами тех, кто не попал за город¬ские стены.
На глаза попадались старики, сидящие на лавках у своих жилищ, визгливые дети, играющие в свои игры, закутанные в покрывала жен-щины, что несли на голове корзину или сосуд с водой.
— Эй! Посторонись! — услышал Нафанаил и едва успел уклониться от дышла повозки, которую тащил осел.
Эфиоп, сидящий в повозке, черный как головешка, сверкая зубами и белками глаз, скорчил безобидную гримасу. Когда он протащился вперед, Нафанаил сказал:
— Ослов продадим на рынке. Теперь в них нет нужды.
Проходя мимо постоялого двора, Иона вдруг встрепенулся:
— Вот он — который меня выкинул на дорогу,— сказал он Нафанаилу.
У ворот, лениво привалившись к косяку, с полотенцем на бедрах стоял разноглазый с маленькой головой и несоразмерно широкими бедрами.
— Начистить бы ему харю! — сказал Иона и добавил сердито: — Ру¬ки чешутся.
— Ай! — отмахнулся Нафанаил.— Бог начистит.
А Ханца невольно искала глазами родительский дом. Она помнила, что он стоял недалеко от гостиницы «Эстер», хозяин которой, добрейший старик, всегда угощал детей врача Шимона. Улица, когда-то просторная, словно сузилась, и среди старых и заново построенных жилищ невозможно было что-то понять. Вздохнув, она снова прикрыла щеки покрывалом и, прихрамывая, ускорила шаг, чтобы поспеть за Нафанаилом и Ионой. Они ушли далеко вперед, ведя на поводу ослов.
2
Через городские ворота они прошли на рынок. Здесь было шумно как на всех восточных базарах. Разноголосье оглушало. А от того места, где на вертелах жарились куски баранины, щедро орошаемые ви-
 
ном, доносился ароматный запах. Готовые куски торговец снимал с вертела и отдавал за плату всем желающим.
Они прошли в ту часть рынка, где продавали всякую животину и рабов. Хотя Нафанаил пытался торговаться, ослов продали задаром — так была уверена Ханца. Но она уже со всем смирилась. Кругом одни убытки... Чего уж теперь убиваться!.. На свои сбережения Нафанаил приобрел себе новую одежду, сандалии и сумку через плечо из козлиной кожи. Еще они купили по куску мяса. И тут же стали уплетать.
Закончив жевать, Ханца вытерла рот краем покрывала и застыла в ожидании, глядя на Нафанаила.
— Поищем купальню —,сказал Нафанаил.— А то нас примут за бродяг и не возьмут на корабль.
Все согласились и пошли искать купальню. Найдя ее, разделились. Ханца ушла в ту часть купальни, где мылись и стирали женщины. Иона и Нафанаил пошли туда, где мылись мужчины.
На берегу купальни сидел брадобрей со своими орудиями труда и листом отполированной бронзы. Он брил и стриг всех желающих. При этом отпускал безобидные шутки, прищуривал глаза, цокал языком, устрашающе щелкал ножницами и так размахивал бритвой, словно примеривался зарезать. Подстригая плешивого, говорил: «Сюда мы смотреть не будем». (Так как он знал: плешивые стесняются своей плеши.)
Закончив орудовать бритвой или ножницами, брадобрей не забы¬вал сунуть под нос «клиенту» лист полированной бронзы, а плату клал себе за пазуху. На всякие нахальные замечания, вроде «Ну, как собаки обкусали!» — он не обращал внимания, высоко ценя свое ремесло. Ведь недовольные будут всегда — на всех не угодишь.
Увидев Нафанаила, отмытого и побывавшего в руках брадобрея, в новой одежде, Ханца прямо-таки опешила, но, придя в себя, сказала осуждающе:
— Так евреи не ходят... И талес не носишь... Человека встречают по одежке. Называют его так, кто он есть.
— Ай! Пусть меня хоть горшком назовут! В душе и от рождения я — еврей.
Ханца замолчала. Но нет-нет, а искоса поглядывала на Нафанаила. Укороченные волосы после мытья стали пышными и волнистыми. Че-
 
рез плечо висела сумка из козлиной кожи. А в руке он держал тугой сверток стираной одежды.
— А что ты скажешь про Иону? Какой красавчик у тебя сын, Ханца!
Ханца отмахнулась. И отвернулась совсем. Иона же был доволен,
что его назвали «красавчиком». Он приосанился и сказал:
— Я как на свет народился.
— Сколько той жизни осталось,— поворчала Ханца,— ничего еще неизвестно.
— Не можешь ты без своей ворчни. Ничего хорошего не видишь,— с досадой молвил Иона.
— Да что хорошего-то! — и Ханца стала перечислять все, чего она лишилась в одночасье.
— Ну тебя! — сказал Иона.— И что за женщина! Как есть панихида!
3
Они пошли на пристань искать корабль, который идет на Фарсис. Но никто на Фарсис не шел. В конце пристани стоял корабль с черны-ми просмоленными боками и выкрашенным охрой носом. Нос корабля был оббит медными сверкающими пластинами. На самом верху мачты ветерок шевелил флаг, на котором была изображена голова с крутыми рогами.
Это был корабль сирийца. Нафанаил попросил позвать хозяина. Вышел сириец с лицом, заросшим до глаз черным волосом. В глазах его таился смех превосходства.
— На Фарсис не идем. Мы — на Кипр,— сказал он и тут же хотел удалиться, но Нафанаил задержал его жестом руки.
— Подскажи, как нам добраться?
— Ищите корабль до Кипра. А там на Фарсис кто-нибудь пойдет. Но поторопитесь. Скоро начнутся дожди.
— Если ты идешь на Кипр, возьми нас. Мы заплатим,— настаивал Нафанаил.
Сириец помолчал, вероятно, оценивая содержимое их кошельков.
— Не знаю... Приходите завтра. Запаситесь пресной водой и пи¬
щей,— он пожал плечами и добавил: — Приходите... Может, договоримся.
 
Когда сириец ушел, Ханца сказала: - Этот человек нас обманет. Надо искать другой корабль... У него глаза так и прыгают как маслины. Он заберет наши деньги и выкинет нас в море. И на том все закончится.
— Чего у нас забирать? — удивился Иона.
— Долю Шемера,— понизив голос, сказала Ханца.
— Сириец этого не знает,— отмахнулся Нафанаил.
— А узнает и отберет! — упрямо твердила Ханца.— И выкинет нас за ненужностью в пучину.
— Ох! Не догадался отдать серебро Шемеру,— в голосе Нафанаила была досада.— Один из двоих, кого мы встретили на дороге, был Шемер. Время его изменило, и одет он был в богатую одежду...
— Шемер стал богатым? — воскликнула Ханца, перебивая.— Зачем богатому лишнее?! А мы так нуждаемся! Оставим себе.
— Бог накажет,— вмешался Иона.
— Адонай наказывает одних бедняков! — рассердилась Ханца и повторила: — Оставим себе. Богатые должны делиться!
(И откуда у нее была такая уверенность? Ничего подобного за свою жизнь она не видела...)
— Если бы сейчас я встретил Шемера,— отдал бы не задумываясь,—
сказал Нафанаил. — И с плеч долой!
Ионе надоело их слушать. Он вертел головой и рад был тому, что удалось убежать из Ниневии. Он был не один. С ним мать, Нафанаил. Все веселее, чем одному. Да и Бог обещал благоприятный путь. А если мать опасается сирийца, то напрасно. Бог поможет и тут. Бог не оста¬вит.
Ночевали они под городскими стенами, среди торгового люда, по¬возок и развьюченных животных.
 
ГЛАВА 3
1
Караван из Иерусалима прибыл в Иоппию в первой половине дня. В большом доме торговца караван ждали с нетерпением и домашние, и слуги.
Навстречу первым выбежал сын торговца.
— Радуйся, отец!
— Радуйся, Аким!.. Езер не появлялся?
— Как всегда... Шляется где-то со своими друзьями,— ответил небрежно Аким.— Видел я его на пристани третьего дня.
(Он умолчал, что Езер выпросил мешок муки и сосуд с маслом.) Торговец вздохнул:
— Нагуляется — придет.
— Если его где-нибудь не прибьют,— сердито заметил Аким. Торговец снова вздохнул:
— Он твой брат.
Но Аким не унимался.
— Как Бог терпит такую несправедливость?! Езер бездельничает, а как появится, ты ему и новую одежду справляешь, и пир ему устраиваешь... Захочет ли он после этого работать?!.. А я работаю, помогаю тебе...
— Работай и помогай,— сказал торговец.— Все тебе достанется.
— Достанется!.. От осла ослиные уши! — все больше распалялся Аким.
— Довольно, Аким. Говори о деле,— оборвал торговец.
— Корабль, на который ты рассчитывал, ушел пять дней назад.
Торговец впился в сына глазами.
— Ай-яй-яй! Почему он не подождал?! Мы же договорились...
Я уложился в срок.
Аким торопливо произнес:
— Я сказал не все. Корабль захватили! На пристани говорили: люди были вооружены, а их лица закрыты платками. Кто они, неизвестно.
— Так с этого надо было и начинать! А то я уже плохо подумал о своем друге. Ох! Лишь бы его не убили... Ай-яй-яй! Теперь все в воле Божьей,— искренне опечалился торговец.
 
Акиму стало жаль отца.
— Я искал, с кем можно договориться. Один «Сириец» свободен. Торговец покачал головой.
— С ним я никогда не связываюсь. Он не занимается перевозками.
— А чем он занимается?
— Разное говорят... Но это не наше дело. И ты не судачь с людьми,
больше помалкивай.
Аким поморщился и всплеснул руками:
— Все наставляешь? Надоело!
— Потерпишь! — отрезал торговец.— А теперь займись на заднем дворе разгрузкой. Все проверь и закрой склад на замок. Четырех из Месалома накормите. Завтра с утра они отправятся в дорогу. И рас¬считайся с погонщиками,— и, обратившись к подходившему Асе, про¬изнес: — Поживешь в моем доме, пока все не решится. Ни о чем не за¬боться.
Выпив чашу воды, которую подал раб, торговец ушел на пристань, не заходя в дом. Аким и Аса отправились на задний двор.
2
Когда все распоряжения торговца были исполнены, а погонщики, получив расчет, уводили на поводу верблюдов и ослов, подошел Сам¬сон.
— Вот господин Аса немного разбогател. Заплачу налоги: десяти¬
ну — равви. Сыновьям и внукам надо немного дать. И надо купить на
рынке костей для Бэра.
— Бэр — это кто? — поинтересовался Аса.
Самсон оживился, лицо его просветлело:
— Бэр — мой пес. Как он меня любит! Как радуется, бросаясь на
грудь! Чуть с ног не сбивает, так рад. А какой понятливый! Жаль, сказать ничего не может... Уж я бы с ним поговорил.
Попрощавшись, Самсон заторопился на рынок.
...Жена торговца, маленькая, толстая (что положить, что поставить), закутанная в покрывало, провела Рахиль и детей в дом, на женскую половину.
— Подушки вам набьют сонной травой, полезной для сна,— пообещала она.— Очень помогает, когда бессонница. Ну, какая работа днем,
 
если не поспишь ночью?! Все кое-как!.. А твоим рабам я укажу место, где спать.
— Они останутся при мне,— сказала Рахиль.
— Как скажешь, госпожа Рахиль,— пусть будет по-твоему,— согла¬силась жена торговца.
3
Торговец вернулся нескоро. Обычно суровое лицо его размягчи-лось, как будто это был другой человек.
— Женщина,— сказал он жене,— время вечерней пищи. Если у тебя
все готово, пусть накроют нам стол.
Торговец, Аким и Аса стали умываться под деревьями у дома. Раб-слуга поливал из кувшина и подавал полотенце. Они вымыли и ноги, затем пошли в дом, к столу.
— А где вино? — спросил торговец жену.
— Ты ничего не сказал про вино.
— Пусть принесут.
Торговец прочитал молитву на еду.
Ели молча, Аким поглядывал на отца, обгладывая баранью лопат¬ку, Аса, как и положено гостю, ел не торопясь, не жадничал, не рыскал глазами по столу.
Торговец, никого не замечая, думал о чем-то своем.
Наконец еда закончена. Они по очереди опустили руки в умываль¬ную чашу. Торговец сказал:
— Завтра будем грузиться. Но не с пристани. Есть одно место, неда¬леко отсюда. Нужно все сделать быстро, не привлекая внимания.
— За скалой? — уточнил Аким.
— Ты сказал... Аким! Поедешь с товаром на Кипр. Передашь его в торговый дом Наума. Возьми с собой кого-нибудь, чтобы не возвра-щаться одному. Есть у меня к Науму еще одно важное дело. Постарай-ся ему понравиться.
Аким уставился на отца непонимающе.
— Хочу с ним породниться. Если он отдаст тебе в жены одну из сво¬их дочерей...
— Ой! — удивился Аким.— Как же я могу понравиться? Сплясать ему, что ли?
 
— Надо будет, и спляшешь, если поймешь, кем был Наум и кем
стал. Повернувшись к гостю, торговец пояснил: — Мало, Аса, родить
детей. Надо еще выгодно устроить их будущность. А Наум на Кипре в
городе Паф большую власть заимел. Богатый человек. Торговый дом
у него. Несколько кораблей имеет. А сам из очень бедной семьи. Начинал с того, что был водоносом. Ходил по рынку и торговал водой из
кувшина. Ни одну лепту не тратил на развлечения. Все копил... Даром,
что ходил рот нараспашку и с виду был глуповат. Вот так! — и, обратившись к сыну, добавил: — Учись, Аким, у таких людей. Породниться
с ними — большая удача. Поедешь. И все сделаешь, как надо.
Аким кивнул. Он был рад на время оставить дом, не слышать по-стоянных отцовских нравоучений... Ему уже семнадцать, а он мало что видел. В море ходил несколько раз: около берега болтались. Ходили в Сидон к сирийцам. Но до Сидона можно по военной дороге и на ослах доехать...
А теперь отец поручает ему важное дело да еще встретиться с буду¬щим тестем! Знал ли родитель, что сын втайне от всех посещает одну «добрую женщину», жену сторожа на городском рынке? Неизвестно. Но, так или иначе, все для Акима складывалось удачно. Сторож ни разу не застукал, тайное не стало явным, и открывается возможность выгодно жениться и начать самостоятельную жизнь.
Напустив на себя важность, он спросил у отца:
— Как же ты будешь один управляться?
— Езер появится,— заставлю его помогать.
Аким промолчал. Торговец взял светильник и пошел на мужскую половину. Аким и Аса пошли за ним.
4     -
Уже далеко за полночь, а Рахиль крутилась на постели. Сна не было ни в одном глазу.
— Селим,— тихо позвала она.
Он шевельнулся у порога, где лежал на овчине.
— Селим! Я никак не могу уснуть. И трава сонная не помогает...
Уже за всех помолилась: и за детей, и за мужа, и за свою мать... И попросила у Бога благоприятный путь...
 
— Госпожа Рахиль, это бывает. Тебя беспокоит дорога, которую предстоит пройти.
— Иногда мне страшно: что будет с нами? — призналась Рахиль.
— Господин Аса знает, что делать.
— И мне бы хотелось так думать,— вздохнула Рахиль — Но я не со¬всем уверена, что Аса знает, что делать. Он так и не сказал мне, почему нам нужно плыть на Фарсис. Что ему этот Фарсис?! Где нас никто не ждет! И жаль было покидать Иерусалим... Как смириться, что я никог¬да не вернусь...
— Почему, госпожа Рахиль, ты покинула свой дом?
Она ответила не сразу.
— Ах, Селим! Мы с Асой нарушили закон! Я не развелась с первым мужем. А теперь у нас двое детей. В глазах общества мы — грешники. 11 нас нужно побить камнями!
— Не великий грех... Бог за это не накажет. Он наградил вас деть-ми... Нельзя в одно и то же время наказывать и награждать... Бог выше человеческих помыслов.
— Но мы нарушили заповедь...
— Я, госпожа Рахиль, уже нарушил заповедь «не убий», но грешни¬ком себя не считаю.
У Рахили от неожиданности перехватило дыхание.
— Аса говорит, что никогда бы не смог убить человека. Он говорит: • убить» — это совершить самый тяжкий грех. Аса даже барана не заре¬жет!.. Курице голову не отрубит... Он так рассуждает:
— Кто много рассуждает, тот ничего не делает. А я должен сохра¬нить свою жизнь и вверенную мне чужую,— ответил Селим.
Было тихо. Молодая рабыня спала, прижимая к себе плаксу Овида. Берия уже оказался поперек постели и что-то бормотал во сне. За сте¬ной первый раз закричал петух.
— Малха сказала, что ты должен вернуться, когда мы осядем на
Фарсисе?
Селим ничего не ответил. И тут прокричал петух второй раз.
— Светает,— сказала Рахиль.— Пропала ночь...— она переложила
Берию вдоль постели, легла рядом и закрыла глаза.
 
ГЛАВА 4
1
Купив на рынке костей для Бэра, Самсон отправился в небольшое селение в четырех стадиях от Иоппии, где находилась его хибара среди таких же бедных построек.
Еще издали он увидел у ворот двух женщин. Одна была та, которую он привел в дом полгода назад. Другая — соседка. Бэр, как обычно, не выскочил стрелой навстречу, не встретил его радостным лаем.
— Где Бэр? — спросил Самсон, вытирая рукой потное лицо.
— Лежит за домом,— сказала его сожительница.— Наверное, издох¬нет.
— Может, отлежится,— встряла соседка.— Всю ночь лаял, а к утру стал скулить. Наверное, спугнул татей. Они его и пырнули ножом.
Самсон бросил во дворе мешок и поспешил за дом. Красавец Бэр ле¬жал, вытянув лапы, и почти не дышал. На боку у него запеклась кровь. Пятна крови виднелись на песке. Самсон наклонился над ним и по¬звал хрипловато.
Бэр медленно открыл глаза. В них, зеленых, мелькнула радость узнавания, на большее у него не хватило сил. Глаза его закрылись, Он застонал и затих.
— Бэр! Что ж ты меня не дождался! — забормотал Самсон. Упав пе¬ред псом на колени, он попытался поднять его голову. В каком-то порыве Самсон прижался лицом к морде Бэра. И тут он услышал тихий разговор.
— Смотри, смотри, целует падаль.
Самсон обернулся: из-за угла на него с любопытством смотрели обе женщины.
— Уходите! — крикнул он. Ему показалось, что он крикнул. На самом деле он ничего не сказал. Только посмотрел. Но их как ветром
сдуло.
Самсон сидел долго, пока тело собаки не стало коченеть. Ему каза¬лось, что из него тоже уходит жизнь. А ведь смерть он видел не раз. «Ну что за женщина! Попридержала бы свой язык... Иногда нужно и
 
промолчать... Выгоню,— решил он. Самсон завернул коченеющее тело Бэра в тряпку, висевшую тут же на веревке, и похоронил его на своей земле под оливой. Потом он молча забросил мешок за плечи и так же молча покинул свою хибару.
2
Он отправился к старшему сыну. Отдал часть заработанного. Сын молча пересчитал монеты. Ему хотелось, чтобы их было больше. Ска¬зал, что брат достроил свой дом и хочет делать пристройку. Самсон попросил сына отдать и младшему часть заработанного, которую тот так же пересчитал и положил в кошелек.
— А мать.наша завалила нас подарками,— хихикнул сын.— Доит старого козла.
«Старым козлом» он называл ювелира, к которому ушла жена Сам¬сона, когда он с братом убежал в горы к Матитьягу воевать за веру от¬цов. Одни говорили, что это была любовь, как стрела. Любовь, какой свет не видал. Другие были уверены: никакой любви не было. Нужда заставила: детей надо кормить, да и самой — не помереть с голоду.
Детей она подняла. Теперь и сама небедная. А «старый козел» на нее не «надышится».
Сыновья Самсона всегда называли ювелира, своего спасителя, «ста¬рым козлом», посмеивались над ним, но сейчас Самсону стало не-приятно и почему-то обидно. «У меня алчные и неблагодарные сыно-вья»,— подумал Самсон, опустив глаза и разглядывая свои пыльные ноги в стоптанных сандалиях.
Отказавшись от угощения, Самсон покинул жилище старшего сы¬на. Он купил кувшин вина и отправился к кожевнику.
Кожевник был другом детства. Жили они на одной улице. В юно-сти вместе с другими собирались теплыми звездными вечерами петь и танцевать. Звуки свирели сопровождались ритмичным хлопаньем в ладоши и звонким смехом. ...Потом юноши обзавелись семьями, и на-чалась другая жизнь, где было мало места беспричинному веселью.
Кожевник всю семью приспособил к работе. Кто мочил кожи, кто обдирал. Старшие сыновья растягивали кожи на сушилках, красили, обрезали. Дело их процветало, но и воняло у них будь здоров. Иногда

 
все начинали ругаться, устраивали настоящий еврейский «хай». Тог¬да глава семьи принимал самые решительные меры. Всем подряд он раздавал подзатыльники, не спрашивая, кто прав, кто виноват. Потом собирал всех в кучу и напоминал о Божьей заповеди «трудиться в по¬те лица». Говорил: «Другого в нашей жизни не будет. Трудиться, тру¬диться и еще раз трудиться».
Кожевник считался ученым человеком. Каждую субботу он по-сещал Собрание, где мужчины изучали и обсуждали Тору и истории древних еврейских царств. В субботу домашние не работали, не зажи-гали огня и обязаны были молиться.
3      •
Самсон постучался в ворота кожевника и сразу был приглашен к ве¬черней пище. Старшие дети улыбались ему. Младшие пытались взять его за руку. Самсон здесь был своим. В этот раз он пришел без гостин¬цев. А комок в горле не проходил.
Когда ужин закончился и друзья остались наедине, кожевник, по-глаживая бороду темными от краски по локти руками, спросил:
— Ты, Самсон, как не в себе. Что-нибудь не так?
— У меня Бэра убили,— еле выдавил Самсон.
— Сочувствую тебе,— сказал кожевник, наливая вина в чашу.— Но ничего вечного в нашей жизни нет. Сколько сильных мира и простых смертных прошли по земле и ушли во тьму. А ты горюешь за пса.
— Плевать мне на царей,— ответил Самсон.— Бэра убили! — глаза его наполнились слезами.— ...Теперь он никогда меня не встретит, не кинется на грудь.
— Понимаю тебя, друг. Заведи другую собаку.
Самсон промолчал в ответ. Он хотел было пожаловаться кожевни¬ку, как любимую собаку назвали «падалью», какой черствой и глупой оказалась женщина, которую он привел в дом. Как сын радуется тому, что его мать вытягивает из ювелира серебро им в угоду. Но время было позднее. Негоже отнимать время сна у трудящегося. А жаловаться он не привык. Он сказал только, что хочет уйти из своей хибары навсегда. Все уже решил.
 
 
Куда ты пойдешь? — изумился кожевник.— Ты уже немолод.
• нашем возрасте надо держаться того, что есть. Менять свою жизнь
поздно. Дай Бог как-то доскрипеть до конца. Все должно идти так же, как жили наши отцы. Тогда сохранится наш народ.
Самсон молчал, совсем раскис. Глядя на него, и кожевник расстроился
- Ну, раз решил — так и делай,— помолчав, сказал кожевник.— Отоваривать не стану.
Он поднялся и вышел. Пришел нескоро. Бросил на стол новые крепкие сандалии на толстой подошве и верхнюю короткую одежду, сшитую из кусочков кожи, без рукавов.
- Бери, пригодится в дороге.
- Сколько я тебе должен? — спросил Самсон.
Все это чего-то стоит, но... не для тебя. Пользуйся. Вспоминай друзей.
Ты вложил свой труд,— сопротивлялся Самсон.— Тебе надо кор¬мить семью. Назови цену.
Ты меня удивляешь, Самсон. Если мы и на дружбе будем делать гешефт, то какие мы евреи? Мы, что, в звериных шкурах?.. Когда выхватывают друг у друга добычу?! — он опёрся руками о стол и, приблизив свое побагровевшее лицо, промолвил: — Мы, евреи, древний ирод, известно тебе. Наш праотец Авраам вышел из города Ура, из тех мест, где евреи проживали с ассирийцами, вавилонянами, шумерами. Где теперь ассирийцы? Где вавилоняне, которые когда-то так возвыси¬лись? Не знаешь? И никто не знает... Один Бог знает, чего нам это сто-то. Пройдя войны, плен, унижения, мы выжили. Потому, что мы дети юга живого, вечного. Он не допустит, чтобы мы исчезли, как пустой звук. Он руководит нами. И если Он выбрал нас, мы должны любить го и слушаться. Исполнять Его законы, действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренно-мудро ходить перед Богом нашим Адонаем,— кожевник перевел дыхание и, помолчав, просветленный от сказанного, добавил: — А теперь, друг, ложись спать. Может, утром ты •се увидишь по-другому. И душа твоя успокоится.
Самсон долго не мог уснуть. А утром, чуть свет, простился с кожев¬ником и ушел.
 

ГЛАВА 5
1
Погрузка товара на корабль подошла к концу. Товар перевозили на трех рыбацких лодках, нанятых торговцем. Перевезли и корзины с припасами, которые всегда брали в путь мореходы; кожаные мешки с мукой и пресной водой, сосуды с вином.
Старик-кормчий и Аса вернулись на берег, чтобы проститься с тор-говцем и забрать у него корзину теплых ячменных лепешек, приготов-ленных его женой. Они уже простились с торговцем и сели в лодку, как увидели человека, который бежал по направлению к ним. Приблизившись и заткнув за пояс полы одежды, он вошел в воду и стал помогать рыбаку столкнуть лодку. А когда им это удалось, они залезли в нее и молодой человек сел рядом с кормчим, тяжело дыша.
Рыбак, вдев в ременные петли весла, стал грести. Незаметно разгля-дывая молодого человека, Аса увидел, что один глаз его подбит, лоб расцарапан, одежда у ворота порвана. У него было худощавое смуглое лицо с прямым носом и яркими сочными губами. Среди тугих кудрей поблескивали в ушах серьги. Он был чем-то сильно раздосадован. Гла¬за его метали стрелы. Наконец он отдышался.
— Почему ты решил идти в море? — спросил он кормчего.— Ты же хотел чинить корабль!
— Меня попросил друг. Я не мог отказать. Нужно доставить его товар на Кипр, а потом — этого господина на Фарсис,— он показал на Асу и добавил осторожно: — Тебя искали... Что случилось?
— Кому нужно — нашли меня сразу,— ответил сердито молодой.— Что случилось?! Вчера твои буйные сыновья в моем доме у меня на-шли наш договор и порвали его. Стали меня бить. Потом заперли в са-рае. Но я разобрал кровлю и удрал.
— Вернемся из плаванья — я покажу, кто в доме хозяин,— пообе-щал кормчий.
И тут молодой человек стал смеяться, хватаясь за живот. Даже дрыгнул ногой. Смех прекратился так же неожиданно, как и начался. Лицо его помрачнело. Заговорил отрывисто и зло:
— Я знаю. Ты с ними заодно. Ты меня обманываешь.
 
Кормчий всплеснул руками.
— Ну вот! Все неправы, один ты прав! Я тебя, простого морехода, обучил, сделал своим помощником. Но ты загордился. Ты в нашей семье не стал своим. Отсюда твои беды.
— Я тебе поверил. А ты обманул меня,— с горечью повторил моло¬дой человек.— Какой я глупец! Я таких глупцов еще не видел.
— Успокойся. Ты будешь хозяином корабля. Мои сыновья получи¬ли все, что им положено.
— А! Все вы одним миром мазаны!
Аса молча пожалел его.
— Мы напишем новый договор,— пообещал кормчий, избегая смотреть на пострадавшего от рук своих сыновей.
Молодой человек недоверчиво усмехался. Кормчий его не убедил. Это было ясно. А лодка уже подходила к кораблю, и мореходы броси¬ли веревочную лестницу.
2
Корабль вышел на чистую воду и стал удаляться от берега. Аким ткнул пальцем в сторону пристани и сказал Асе с довольным видом:
— «Сириец» все еще на привязи. А наш «Ковчег» разгребает волны. Кормчий сказал: через 4-5 дней будем на Кипре.
— А как Самсон оказался с нами? — поинтересовался Аса.
— Отец посоветовал взять кого-нибудь с собой. Говорит, одному возвращаться опасно. А тут Самсон. Сидит на пристани как неприкаянный. Говорю: пойдем со мной. Вернемся через пару недель. Он и со¬гласился,— и добавил уверенно: — Самсон человек верный, не предаст и не украдет.
Подошел Самсон. И втроем они еще долго стояли, глядя на заходя¬щее солнце. На небе, как золотой кораблик, выплыл двурогий месяц. Все ярче разгорались звезды. Все предвещало хорошую погоду.
Кормчий и его зять мирно беседовали у кормила. Вдруг Самсон с удивлением спросил:
— На корабле держат собаку?.. Кто-то лает и скулит. Аса и Аким прислушались.
— Тебе показалось, Самсон.
 
3
Аса вышел на палубу. Свежий утренний ветер свистел и шумел в мастях. Солнце начало подниматься, озаряя море, небо и корабль розовым светом. Иногда казалось: палуба уходит из-под ног и нужно было держаться за что-нибудь или ходить, как привычно мореходам,— вразвалку. И это при хорошей погоде! А когда ветер усилится, поднимутся волны, тогда и носа не высунешь из помещения в носовой части корабля, отведенной для Рахили и детей.
Аса позвал Акима, но тот лежал в трюме на мешках. У него началась морская болезнь.
Один из мореходов раскатал на палубе старый парус. Засученные рукава одежды открывали крепкие волосатые руки. Жесткие как про¬тока волосы стояли на голове дыбом. Аса подошел к нему, и мореход попросил его подержать кусок материи, из которой он ножом отрезал заплату.
После некоторого молчания мореход сказал:
Я  вижу:  ты человек небедный.  Тебя называют господином.
тебя есть рабы... А море всех уравнивает. На корабле нет ни слуг, ни господ. Есть начальник корабля. Но перед лицом бездны мы все товарищи. Держимся своих морских обычаев. А что ты думаешь об этом,
друг?
Вид у морехода был вполне миролюбивый. Аса ответил: - Это мне известно. Если понадобится моя помощь,— не откажусь.
Тогда вот шило, игла и нитки. Будем латать парус. 11екоторое время они работали молча. Первым заговорил Аса:
— Ты не назвал своего имени.
Есть у меня имя... Как же без него. Но все зовут меня Финик. Отец мой из финикийцев.
— Эй, Чача! — позвал он кого-то,— Иди подержи.
К ним нехотя подошел мореход с голым, «бабьим», лицом и припух¬шими глазами неопределенного цвета.
— Зачем тебе нужно латать старый парус? — недовольно спросил он Финика.
— Запас лишним не бывает... Думать надо.
У нас есть начальник, пусть он и думает,— ответил Чича, но помочь не отказался.
 
На палубу, между тем, из трюма вылез Самсон. Вид у него был по¬терянный. Подошел, удерживаясь от качки.
— Опять я слышал лай собаки. Что бы это могло быть?
— Повизгивают деревянные крепления, плещется вода в трюме,— ответил Финик.— Да мало ли чего!
— А мне слышится лай.
— Ты часом не свихнулся, друг? Тебе говорят, а ты твердишь свое,— пробурчал Финик.
Мореход Чича, прислушиваясь к разговору, высказал свою догадку:
— Может, он слышит пение сирен? А? ...Эти твари выходят по грудь из воды и поют, поют... Некоторые мореходы даже прыгают в море...
— Зачем? — опешил Самсон.
— Думают, что это женщины,— пояснил Финик.— Но они только издали похожи. А вблизи твари есть твари... Тьфу!
— Рыбаки иногда их вылавливают сетями,— сказал Чича.— Я сам не видел, но, говорят, сверху женщина,— Чича провел рукой по поясу.— А внизу рыбий хвост... Вот так,— глаза Чичи стали как щелки. Щербатый рот расплылся в улыбке.
— Ты, Финик, мог бы познать сирену?
— На любой пристани можно найти женщину. Было бы чем платить,— хмыкнул Финик.
А Самсона беспокоило другое. Он прислушался.
— Опять лает собака. Так заливисто, как мой пес. Не знаю, что де-лать.
— Заткни себе уши,— сказал Финик.
— Иди к Рахили,— подал голос Аса,— Скажи, чтобы она налила те¬бе вина. Самсон потоптался и ушел, хватаясь то за веревки, то за пе-рила.
Внезапно шальная волна ударила в борт. Всех окатило водой.
— Я тебе говорил,— сказал Чича,— на берегу надо чинить... Надумал!
Финик и Чича скатали парус и отволокли в помещение, где храни¬лись снасти.
Аса снял мокрую одежду, чтобы просушить. Финик, посмеиваясь, стоял рядом.
— А вот тот нам не товарищ,— сказал неожиданно Финик, глазами
указывая на помощника кормчего.— Второй год ходит с нами в море,
 
а мы так и не привыкли к нему... Скрытный. Все молчком да тайком. Он — зять кормчего... Старик хочет оставить его за себя. Но я с ним в море не пойду,— продолжал Финик,— Наймусь на какой-нибудь другой корабль.
И сколько ты еще будешь ходить в море? — спросил Аса. — Страшно бывает?
А то! Когда надвигаются волны как горы, а ветер свистит, воет и рвет парус на тряпки, думаешь: все! Смерть пришла... Начинаю просить: «О, Адонис! Спаси меня». Зарок даю — в море не ходить... А когда кончится буря, думаешь: «Пронесло. Еще поплаваю»... Но лучше ни о чем не думать. Как идет, так и идет.
 
ГЛАВА 6
1
Только на третий день, выполнив указания сирийца, Нафанаил, Иона и Ханца поднялись на корабль (благо, сириец не передумал).
Их встретили равнодушные мореходы, занятые своими делами, постоянно жующие смолу. Кто-то играл в кости, кто-то чинил свою одежду. День обещал быть жарким. Наша троица выбрала место в те-ни, у будки кормчего, и приготовилась ждать час отплытия. Неизвест-но было, когда это произойдет. Но Нафанаил догадался: сириец кого-то ждет.
Ближе к вечеру на корабль поднялись два человека. На них были длинные одежды, на головах покрывала, охваченные обручем. Лица их плохо просматривались. Один из них нес тяжелую корзину на голове. Другой шел с пустыми руками. Они сразу же прошли в будку сирийца, и вскоре тот приказал отчаливать.
Мореходы побросали свои дела. Якорь был поднят. Причальные ка¬наты отвязаны. В ременные петли вставлены весла, чтобы вывести ко¬рабль на чистую воду.
Мореходы громко переругивались. Нафанаил, Иона и Ханца молча молились. Окончив молитву, они стали смотреть на удаляющийся город. Заходящее солнце окрасило городские стены и крыши домов в кровавый цвет. Дороги потемнели.
— Куда нас несет?..— горестно прошептала Ханца, кутаясь в свою одежду (становилось прохладно), и снова уселась на прежнее место.
Иона привалился рядом. Зевнув пару раз, он задремал под нескон¬чаемый голос моря и посвистывание ветра в парусных снастях.
А Нафанаил незаметно посматривал в сторону будки сирийца, и вдруг оттуда донесся женский смех. Нафанаил удивился: «На кораб¬ле сирийца женщин не было. Выходит: один из двух, кто поднялся на корабль — женщина! Что заставило ее скрываться под мужской одеж-дой? На пленницу не похожа...»
От нечего делать Нафанаил стал рисовать ее образ. Из будки сирий¬ца опять раздался смех и вышел сам хозяин. Он приказал одному из мореходов принести из трюма вина и снова скрылся в своей будке, да-
 
не взглянув в сторону Нафанаила и его спутников... А Нафанаил продолжал гадать: «Бежит со своим возлюбленным? Снимет ли мужскую одежду?..» А, впрочем, какое его дело?!
В небе показались звезды. На носу корабля зажгли фонарь. В будке тоже замелькал свет. Но там все еще продолжался разговор. Корабль шел под парусом, укрепленным на мачтовой райне. Кормчий, положив руку на кормило, поглядывал в небо, где ярко обозначить Большая Медведица — звездный ковш (Созвездие еще называли колесницей.). Там, среди звезд, была путеводная. Кормчий держался . учитывая во времени ее расположение среди других звезд, таких же далеких и загадочных.
Чем дальше уходил корабль в море, тем сильнее увеличивалась качка. Корабль будто проваливался, но волна снова поднимала его. Сердце Нафанаила замирало. Подложив под голову сумку и накрывшись верхней одеждой, он тревожно уснул.
2
Солнце осветило море, «бескрайне пустынное и бесконечное», окрасив волны в пурпурный цвет. Нафанаил открыл глаза и увидел, как из будки сирийца выскользнула девушка, полуголая и босая. У нее была угловатая фигура, шапка иссиня-черных волос ниже ушей и челка на лбу. На руках и ногах блестели золотые кольца.
«Египтянка!» — догадался Нафанаил.
Несмотря на то, что корабль то поднимал свой нос, то зарывался им в волны, девушка, едва касаясь рукой борта, прошла мимо мягкой по¬ходкой пантеры. Она безразлично посмотрела на спящих Иону и Ханцу. удержала свой взгляд на Нафанаиле, который сидел, обхватив руками колени, и прошла на корму к кормчему. Она заговорила с ним, как будто знала его всегда.
— ...Иудеи,— ответил он довольно небрежно,— ...Я слышал, им нужно на Фарсис... Спроси сама. И лучше тебе одеться. Мы, сирийцы, закутываем своих женщин с головы до пят. Мореходам непривычно...
Будут на тебя пялиться.
Девушка передернула полуголыми плечами и подошла к Нафа-наилу.
 
— Куда вы плывете? — спросила она на языке эллинов, глядя на не¬го сверху вниз.
— Даст Бог, доберемся до Фарсиса... А ты египтянка?
— Как видишь.
— У вас все такие красавицы?
Она усмехнулась:
— Не знаю. Мы с братом покинули Египет, когда мне было три
года.
Иона и Ханца проснулись и уставились на египтянку.
— Как твое имя? — спросил Нафанаил.
— Ты хочешь познакомиться? — девушка снова усмехнулась.— Сначала спроси моего брата. Но учти: он очень строгий.
— Он тебя побьет?
— Нет, меня он пальцем не тронет. Он тебя убьет,— она звонко рас¬смеялась и, помолчав, заметила: — У тебя необычный голос, иудей.
— Я — певец.
— Спой что-нибудь.
— В другой раз... Если твой брат разрешит.
— Я слышала, что евреи плачут и поют о разрушенном храме, кото¬рый они хотят вновь построить... А у вас есть песни о любви?
— У всех есть. И у нас есть.
И тут из будки вышел брат египтянки.
— Клео! — позвал он строго и забросил за борт ведро на веревке.—
Иди полей на меня.
Она, не торопясь, ушла. Все смотрели ей вслед.
— Ну, и наглая! — нарушил молчание Иона.— Ходит в чем мать ро¬дила. От людей стыдно,— и закрыв глаза, стал молиться, видно, отго¬няя греховные мысли.
— Эта девица,— сказала Ханца,— может, и похлебки не сварит, но если бы она под вечер ходила к городским воротам, ей отбою бы не было,— и добавила с легкой завистью: — Ничего не скажешь ... Краса-вица. Хоть и не из нашего парода.
— Наглая,— упрямо повторял Иона.— Как такую в жены брать?
— А ты по себе выбирай,— ответила Ханца.— Ну, на Фарсисе я тебя женю. Не отвертишься.
— Там видно будет,— ответил Иона.— Только не на такой.
 
— Такая и сама за тебя не пойдет,— вздохнула Ханца.— Найдем поскромнее и попроще. Чтобы и себя, и тебя могла прокормить.
На то, что Иона когда-нибудь себя прокормит, Ханца уже не надеялась
3
Последний луч солнца осветил небеса. «Божественно-темная ночь наступила!!» (Слова слепого поэта Гомера, описывающего средизем¬номорскую южную ночь, никого не оставят равнодушным.)
...Небо было усеяно мириадами звезд, таинственных и недоступных.
«Сириец», ловя ветер, шел как призрак под тугим парусом, с за-жженным фонарем на носу. А изменчивое море, окружавшее его со всех сторон, словно притаившийся хищный зверь, подстерегало море-ходов, бросивших вызов опасностям и нелегкой жизни.
Нафанаил не спал. Он услышал негромкий разговор в будке сирий¬ца. Хотя и говорят, что мужчины мало обращают внимания на женскую болтовню, Ханца, опасаясь, что их «ограбят и бросят в море», невольно заронила опасения в Нафанаиле. Он осторожно подкрался к будке и прижался щекой к стене...
Говорили на наречии побережья, где смешались говоры всех живу¬щих.
— ...Зачем ты взял на корабль иудеев? Польстился на их жалкую
плату? Тебе было сказано: жди. Все будет так, как договорились,— говорил египтянин.
— Я ждал. Но от вас ни слуху ни духу. Надоело торчать. Глаза мо¬золить. Да что тебе эти иудеи? Чем они тебе помешали? Высадятся на Кипре, и все. Только их и видели!
— Мы наняли тебя и твой корабль с условием, что, кроме нас, нико¬го не будет. А ты условия не выполняешь. Как на тебя надеяться?
— Ох, Фоон! Ты задумал такое дело, а ведешь себя как капризный I ребенок. И что я теперь должен делать? Выкинуть иудеев в море!
— Я этого не говорил,— сказал египтянин.— Ты условие не выпол¬нил, а теперь хочешь разжалобить? Ты сам сказал «такое дело». Зачем нам соглядатаи?
 
Фоон! Чем большей таинственностью ты окружаешь себя, тем больше вызовешь подозрения... Ты с друзьями хочешь разграбить гробницу в Долине царей. Так и веди себя, как будто это обычная ра-бота, которую ты выполняешь каждый день! А ты весь издергался. Не отдавайся на волю своих чувств. Сохраняй спокойствие. Ты и твои мореходы получите золото, серебро и слоновую кость. Нужно до конца довести задуманное.
Надо еще начать. В это время Нил мелеет. Поднимемся ли до Фив?..
Нафанаил отпрянул от стенки и проскользнул на прежнее место. Вот оно что! — взволнованно думал он.— Вот куда они навострись! В Долину царей!» А Клео? Она, что, тоже будет грабить? Или в явленном месте поджидать грабителей? А потом вместе со всеми делить награбленное?»
Эти мысли ему стали неприятны. Нафанаилу хотелось, чтобы Клео была непричастна.
4
Всю ночь Нафанаил притворялся спящим. К утру он решил, что должен спасти Клео. У него были женщины, о которых он даже не
вспоминал. Все было случайно и недолго. И вдруг такое чувство, будто он знал Клео раньше. Хотя где он мог ее видеть?!
Открыв глаза, Нафанаил увидел ее стоящей у борта. Она куталась покрывало и смотрела на темно-лазурную гладь, покрытую мелкими 'барашками.
Ее одинокая фигурка тронула его. Он вскочил на ноги и подошел L ней, думая только об одном: он ее спасет. Он должен оградить ее от того. что задумал Фоон.
- Клео! Хочу спросить тебя, куда вы плывете?
В Египет. Брат Фоон хочет навестить родственников в Везете. — Что это за город?
- Фивы. Но так его назвали греки. Египтяне по-прежнему называют его Везет,— она смотрела на Нафанаила, не пряча глаза.
«Не догадывается об истинной цели путешествия»,— подумал он и спросил:
 
— А почему не сразу в Египет? Зачем заходить на Кипр?
— У брата какие-то дела. Но я этим не интересуюсь.
«Не знает ничего»,— облегченно вздохнул Нафанаил, ловя ее взгляд, и сказал:
— А я сегодня не мог уснуть.
— Почему?
— Думал о тебе... А под утро только закрыл глаза, и мне привиде¬лось, как будто ты идешь по борту корабля и вот-вот упадешь. Я ис¬пугался! Сердце чуть не вылетело из груди. Истинно говорю!
— Ты что? Влюбился? — удивилась египтянка.
Нафанаил промолчал. Она подавила улыбку и снова стала смотреть в морскую даль, щурясь от солнечных бликов на воде.
— Клео! Ты любила кого-нибудь? — спросил он.
— Я и сейчас люблю. Фоона, своего брата. Он мне как отец и как мать.
— А родители?
— Я их плохо помню.
— Родственники в Везете есть?
— Я их совсем не знаю.
Они долго молчали. И тут Нафанаил решился.
— Я бы взял тебя в жены, Клео! Истинно говорю! Она расхохоталась.
— О! Какой ты быстрый! Так не делается!

— Два дня осталось. Подумай, Клео! Хочешь, я поговорю с твоим братом?
— Не знаю, что сказать,— ответила неуверенно египтянка.— Мне надо подумать. Но... меня к тебе тянет.
— Мы встретились не зря,— обрадовался он.
5
Ханца и Иона проснулись, оглядываясь по сторонам.
— Нафанаил влюбился,— сказала Ханца вслух.— Прилип к этой египтянке — не оторвать,— в голосе ее слышалась досада,— теперь он нас бросит...
— Посреди моря, что ли? — отозвался Иона.
 
Дойдем до Кипра, а там будем добираться сами...
Ничего страшного,— ответил Иона,— доберемся.
На тебя надежды мало. Ты только и можешь проповедовать, а потом бежать без оглядки. Ох! Что будет с нами?!
Ничего страшного,— упрямо твердил Иона. — Как-нибудь... Бог не оставит.
Тебе все как-нибудь...
- Ой! Ну что ты за женщина? Как плакальщица! Говорю тебе Бог не оставит.
И тут Иона вскочил на ноги и перевесился за борт. Его мучила морская болезнь. Он не мог ни есть, ни пить, все извергая наружу. Нос заострился. Веснушки побледнели. Но он не унывал и ни о чем не жалел.
...А она тоже не прочь полюбезничать,— снова завела свою песню Ханца.— Прямо извивается перед ним.
- Ой! Ну что еще здесь делать? — отмахнулся Иона. — Хватит подсматривать,— и он стал молиться, по обыкновению раскачиваясь и
клюя носом.
Ханца не нарушала его молитвы, но когда Иона закончил молиться, она вздохнула и продолжала о своем, наболевшем.
А я так и состарилась, не узнав любви.
А Аггей? — удивился Иона.— Разве ты не любила его?
- Он был мой муж. Он был мне от Бога... Да и то не надолго. А на¬стоящая любовь, наверное, другая.
- По-твоему, настоящая любовь от дьявола? — еще больше изу-мился Иона.
Ничего ты не знаешь и не понимаешь! — рассердилась Ханца. — Что у тебя было настоящего?
Труды, заботы, горести и печали... Только это и было. И теперь * известно, что ждет нас.
- Ничего страшного,— уже не так уверенно сказал Иона и снова вскочил, чтобы перевеситься за борт.
...Сириец выглянул из будки и снова вернулся в нее.
• Фоон,— сказал он египтянину,— твоя сестра говорит с иудеем. Ты разрешаешь ей говорить с мужчинами? Она не может что-нибудь сболтнуть о нашем деле? Я против иудеев ничего не имею, но они уме-ют все выведывать. Порода у них такая. Хитрые очень.
 
— Самые хитрые — финикийцы,— сказал Фоон.— Во рту обуются и разуются. Но дело не в этом. Клео может говорить с мужчинами. Она не так проста, как кажется. Она смела, но не легкомысленна. А про нас она ничего не знает.
— Зачем ты взял ее с собой?
— А как ее оставить? С кем?
— Почему ты не выдал ее замуж? Она у тебя красавица. Такие не засиживаются.
— Женихов было много. Но она никого не хотела. А неволить я не могу.
— Зря ты не настоял! Зря! У нас говорят: «Если дом женщины не наполнится детскими голосами, то наполнится голосами демонов».
— После того, как я исполню свою клятву,— я выдам Клео замуж.
 
ГЛАВА 7
1
Наступил четвертый день плавания «Ковчега». Все с нетерпением ждали, когда закончится непрерывная качка. Самым большим желанием было одно: ступить на твердую землю, увидеть зеленые горы и желтую песчаную прибрежную полосу. Овид часто хныкал, а Берия был как живчик, шнырял везде.
Аса,— сказал Финик,— когда выводишь детей на палубу, обвязы¬вал их веревками. Свалятся. Твой старший так и лезет под руки мореходам, так и норовит куда-то пролезть... Где он сейчас? Вяжет узлы с Чичей,— ответил Аса.Следи за ним особо... Таких тебе узлов навяжет, замучаешься развязывать.
К ним подошел Аким, держась за поручни:
- Ох, скорей бы на твердую землю. Всю душу выворачивает...—
сказал он и, оглядевшись, спросил: — А где Самсон? Вы не видели его?
Он уже не говорит, что слышит лай собаки... Но сдается мне: он чем-то
сильно сокрушен.
- И вино не помогло,— заметил Аса.
- Он не в себе,— сказал Финик.— ...Нельзя уходить в море, не разо¬бравшись с делами на берегу. По себе знаю. Тоска нападает...
Где же он? — забеспокоился Аким и пошел его искать. Самсона он не нашел. Стали искать все. Самсона нигде не было! А не свалился ли он в море? — спросил Чича.— Помнишь, Финик. того молодого, который метался по кораблю как безумный, пока кормчий не приказал привязать его к лавке? На лице Финика ничего не отразилось.
Так, вот,— продолжал Чича,— когда он успокоился, его отвязали.
А он взял да и бросился в море,— и продолжил после некоторого молчания: — Уж что задумал — не уследишь... Исполнит задуманное... Это все дьявол искушает. С дьяволом трудно бороться. ...Вот и Самсон не переборол искушения... Я так думаю.
Аса содрогнулся, представив Самсона, как тот шагает в пучину. «Неужели ему не было страшно?» — подумал он. Бог ему судья,— сказал Аса коротко.
 
2
После исчезновения Самсона все притихли. Аким разобрал его мешок. Новые сандалии отдал Финику. Остальное по мелочи взяли мореходы. Аса сказал Рахили:
— Рахиль, Самсон случайно упал в море, его не спасли.
Рахиль вздохнула:
— Такая его доля. Скорей бы уж добраться нам до места. Мы ус-тали.
— Надо терпеть. Следи получше за детьми. Скоро придем на Кипр, а там, даст Бог, доберемся до Фарсиса.
Селим молча смотрел на хозяина сквозь полуприкрытые веки, готовый сделать все, что от него потребуется.
Во время дневной пищи мореходы молча жевали еду. Аса принес кувшин вина, и чашу пустили по кругу. Никто ни слова не проронил о Самсоне, но каждый знал — это поминальная чаша.
Кормчий и его зять не уходили с корабельной кормы, управляя кор¬милом. Чича и Аким отнесли им еды и вина. Аким сказал:
— Кормчий! Каждый раз ночью, когда я выходил на палубу по нужде, видел, что ты не спишь, положив руку на кормило, и днем ты среди
нас...
Кормчий скупо улыбнулся.
— На Кипре зять меня заменит,— и добавил: — Когда корабль стоит у пристани, надо бояться лихих людей. Нужен глаз да глаз. Сейчас та¬кие времена наступили — не знаешь, кому верить... Все хотят украсть, обмануть.
— Не обманешь — не проживешь,— пошутил Чича. — На том свет стоит.
— Раньше такого не было,— сказал кормчий.— Раньше было спо¬койнее... А теперь как осатанели... Все хотят сразу и задарма и много... А так не бывает... Не должно так быть... Да кто слушает стариков?!
Через некоторое время кормчий забеспокоился:
— Что-то мне нехорошо. Пойду полежу,— и он ушел в свою будку.
Его зять остался за кормилом. Чаша, из которой пили вино, упала
за борт. Вслед были выброшены остатки еды. Поминки продолжались. Все молчали, чтобы не призывать дьявола. (Ведь дьявол всегда рядом
 
вертится, чтобы подтолкнуть на недобрые поступки... А когда ему уда¬ется — рад без памяти!)
Аким первый заметил, как из будки вышел кормчий, согнувшись пополам и держась за живот.
— Что это с ним? — удивился Аким.
Кормчего уложили на постель. Он громко стонал, поджав под себя ноги. Два морехода опустили райну с парусом: корабль остановился, покачиваясь на волнах.
— Он чем-то отравился,— сказал Аса.— Надо выпить кувшин воды
и все сблевать.
Аким бегом принес кувшин с водой. Аса попытался напоить корм¬чего. Но тот, стуча зубами, не смог сделать и нескольких глотков.
— Надо молиться,— решил Аким и сердито сказал зятю кормчего:
— Что ты стоишь как пень?! Молись! Не чужой он тебе!
Зять кормчего, спохватившись, стал громко просить Бога сохранить кормчему жизнь. Финик смотрел на кормчего с нескрываемым опасе¬нием и вдруг сказал:
— Это какая-то зараза... Лучше его не трогать и близко к нему не
подходить... Суждено ему жить, то все пройдет само. А если нет...— он
развел руками.
Едва Финик закончил говорить, как кормчий, желая подняться, упал с постели. Кое-как встав на четвереньки, он поднял голову и из-дал тоскливый рык. Лоб и щеки его стали покрываться красными пят-нами с сизыми краями вокруг.
Зять кормчего сказал:
— Говорил я ему, оставайся, я поведу корабль.
А Финик тем временем ловко забрался на мачту и уселся на ней:
— Я вижу чаек! Скоро земля! — крикнул он.— На Кипре есть египтяне — они все врачи.
Но кормчий уже не дышал. Его голова завалилась набок.
— Что делать?! — растерялся Аким.— Кто поведет корабль?
— Я поведу,— сказал зять кормчего.— Но прежде нам нужно похо¬ронить его.
— Нет,— покачал головой зять кормчего.— Мы хороним мертвецов в море. Таков обычай мореходов.
— Разве мы не отвезем его на Кипр? — удивился Аким.
 
Финик спустился с мачты и опасливо смотрел, как мореходы за-качивают тело кормчего в саван и обвязывают веревками. Затем из трюма принесли камень и привязали его к ногам.
После молитвы кормчего опустили в воду. Зять приказал все смыть юрской водой. Мореходы разбрелись по своим делам. Стоит ли говорить, что все были потрясены? ...Исчезновение Самсона. странная смерть кормчего... И все это в один день! Финик присел на лавку с Чичей.
- Он чем-то отравился,— сказал Чича.— Чем? Ел ту же еду, пил вино, которое пили мы... Но я видел, как умирают от отравления... и добавил, осторожно вглядевшись: — А может, ему помогли? Как ты думаешь, Финик?
Кто знает,— ответил Финик.— Врагов у него на корабле не было, Теперь зять кормчего станет начальником. То-то счастье!
А что тебе? Дело свое он знает. Кормчий, царствие ему небесное, два года обучал его.
За два года и барана можно научить,— небрежно сказал Финик. Помолчав немного, Чича спросил ехидно:
Что это ты так испугался? На мачту забрался, чаек высматривал?
- Я опасаюсь всякой заразы и мора. Видел я, как носился по волнам корабль с мертвецами. Никто и близко не подплывал к нему.
- Эх, Финик! Все заканчивают одинаково,— сказал Чича.— Кто раньше, кто позже. На все время и случай. На все воля Божья.
 
ГЛАВА 8
1
Прошел еще один день плавания «Сирийца» на пути к Кипру.
В глубине темно-синего бездонного неба зажглись звезды, готовые совершать свой обычный круг, «не купаясь в водах океана».
Прохлада освежила лицо. Соленый ветер забирался под одежду. Нафанаил искал Клео.
— Кто здесь? — воскликнула Клео.
Нафанаил нашел ее руку и сжал ее. Она не отняла руки.
— Клео! Ты сказала Фоону?
— Да. Я ему все говорю.
— Что он ответил?
— Он сказал: иудей выходит на Кипре. У него своя дорога, у нас — своя. Забудь его.

— У нас с тобой одна дорога. Клянусь твоим Осирисом! Клео неожиданно рассмеялась:
— Чужими богами не клянутся. Поклянись своим. Нафанаил замялся:
— У евреев не принято клясться именем Бога... Я клянусь своей
жизнью. Люблю тебя.
Клео обвила его шею руками и уткнулась ему в грудь.
— Что ты молчишь? — шепнул он.
— Я... плачу.
— Завтра буду говорить с Фооном,— сердце Нафанаила колотилось, голос дрожал.
И вдруг они услышали голос Фоона. Он подходил к ним, держа в руке кинжал.
— Клео! Оставь нас,— сказал Фоон непререкаемым тоном.
— Фоон! Спрячь кинжал! Этот человек не сделает зла... Не будь слишком строг. Подумай обо мне.
— Я сказал: иди... Еще раз повторить?!
Клео поникла, но не посмела ослушаться брата.
Фоон нехотя сунул кинжал в ножны и сказал презрительно:
— Ну? Что хотел сказать иудей?..
 
— Скажу как есть. Я люблю Клео. —- Ну, и что?!
— А ты подвергаешь ее опасности. Фоон насторожился:
— Что тебе известно? Кто ты такой, чтоб лезть в наши дела?
— Вы громко говорили с сирийцем. По-твоему, мне нужно было
заткнуть уши?.. Ты делай, что хочешь. Но... Клео... Отдай мне ее, я позабочусь о ней.
Фоон молчал, пораженный такой наглостью.
— Что значит «отдай»? Ты, что, имеешь власть? Ты немолод, бе-ден... Чем ты зарабатываешь на жизнь? Клео говорила, что ты певец. Что можно заработать пением!..
— Петь лучше, чем грабить.
— Ты подслушивал, а ничего не понял! Я не грабитель. Я — мсти¬тель.
— Кому ты хочешь мстить? Мертвецу? Это не самое умное, что можно придумать!
— Тогда слушай... Теперь уж все равно... Убить тебя я всегда успею,— сказал Фоон.
2
— Я родился в Египте, в городе Фивы,— начал он с некоторым усилием,— ребенком меня отдали в школу жрецов. Там я изучал египетские иероглифы, письмо, на котором пишут жрецы, и греческий. Я был
способным учеником. Стать посвященным было важно для меня. Это
давало власть. Большинство людей не посвящены и никогда не узнают
«тайны письма»,— помолчав, Фоон продолжал: — При храме было хранилище папирусов и глиняных табличек. Из них я узнал о прошлом
нашего народа, о жизни фараонов. О войнах, поражениях и победах.
...Я стал бы жрецом, если бы мой отец не попал в беду... Мой отец был к тому времени известный зодчий. Он построил много красивых домов для богатых египтян.
Один вельможа нанял его главным строителем своей будущей гроб¬ницы в Долине царей. Вельможа опасался, что после его смерти граби-
 
 
тели попытаются проникнуть в гробницу, и мой отец придумал разные ловушки: лабиринты, ложные входы и тупики.
Только один тайный вход вел прямиком в усыпальницу. Строители, которые делали этот тайный вход, вскоре исчезли. А мой отец продолжал работать. За неделю до окончания строительства отец вручил мне сок папируса, на котором был изображен рисунок гробницы, и отправил меня и сестру в Александрию, к родственникам. Я прошел из Фив в Александрию пешком и всю дорогу нес маленькую Клео на руках. Когда нечего было есть, я подрабатывал как мог. Почему отец отправил нас из дома, я узнал уже в Александрии, получив известие из Фив, что по окончании строительства отец был убит. Фараоны и вельможи, приготовив себе гробницу, всех строителей казнили в пустыне. Хочешь узнать, что с ними делали? ...Их подвешивали на ремнях внутри сфинкса вниз головой, пока тела их не распадались. Исчезали и родственники строителей. Поэтому мой отец хотел спасти хотя бы детей.
Александрийский родственник отправил нас в Сирию, в город Си¬дон, в общину египтян. В Сидоне мы прожили десять лет. Мы делали женские и мужские украшения, и наша работа ценилась высоко. Папирус, который дал мне отец, истрепался. Мне пришлось план гробницы выколоть на своем бедре. Все эти годы я ждал, когда сдохнет вельможа. ...И я дождался! Имея план гробницы, я доберусь до него.
И вместе с сообщниками ограбишь его последний приют,— добавил Нафанаил задумчиво. Фоон вспылил:
Чем ты слушаешь?! Я не грабитель! Мне ничего не нужно, кроме мумии вельможи. - Зачем она тебе? — удивился Нафанаил. Чтобы выкинуть ее в пустыню! Там ее место! Фоон! Фоон! ...Вот этот серп луны, который плывет в сторону восходящего солнца, вы называете «кораблем мертвых». Когда-то и ты попадешь на него... Но зачем тебе спешить?!
Тебе известно о наших верованиях? — удивился Фоон. У египтян и евреев много общего, хотя разные боги. ...Твоя душа уплывет на золотом кораблике к Солнцу, а моя отлетит к Богу... Знаешь ли ты о еврее Иосифе, который женился на дочери египетско-
 

 
го жреца?.. Может, в нас течет одна кровь?! Мне тебя жаль: ты очень рискуешь... В случае неудачи тебя подвесят в пустыне вверх ногами Или будут жечь на медленном огне...
— Лучше гореть снаружи, чем внутри,— ответил Фоон презрительно.
— Фоон! Фоон! Если тебя убьют, Клео останется беззащитной. От¬кажись от своего замысла!
— Это невозможно. Я дал клятву,— покачал головой Фоон.
Оба задумались.
— Говорят, египтяне послушны, богобоязненны, чтят начальствую¬щих,— заметил Нафанаил.
— Это так... Египтяне построили величественные пирамиды без всякой платы за труд и верили: это нужно богам. Но наша история хра¬нит и восстание феллахов! Эль-Бар, бегущий с неба поток Египта, бы.: полон трупов богачей. А бедные носили золотые украшения и жили в домах богатых египтян. Кто это сейчас помнит?! Об этом можно прочитать посвященным. Народ не знает иероглифов. И память о том вре¬мени стерлась в народе.
Нафанаил с сожалением произнес:
— Ты рассказал мне больше, чем я должен знать. Теперь ты меня убьешь?..
— Мы, египтяне, не любим иудеев. Но... в тебе нет лукавства. Я по¬думаю...
 
ГЛАВА 9
1
На восьмой день плаванья «Ковчега» на горизонте показалась полоска земли. Это был остров Кипр. Корабль шел полным ходом к при¬станям г. Паф.
Все вздохнули с облегчением. Исчезновение Самсона и смерть старого кормчего поселили в душах страх ожидания следующей беды. Все были  уверены, что беда приходит до трех раз. Финик отозвал Асу и шепнул:
Спустись вниз, надо поговорить. В трюме, среди сложенного товара...— оглядевшись, Финик приступил к разговору: — Хочешь верь,
Хочешь нет, кормчего отравили. Думается мне: сделал это его зять. Мы все поняли давно, что у них неладно в семье. Может, до шакала дошло, что не видать ему корабля как своих ушей? У них распри из-за корабля! Старик обещал, а сыновья ни в какую не хотят отдавать. И долбят этого шакала, как только он приходит с моря... Они его долбят, а он все мечтает... А кормчий — и нашим, и вашим.
Аса смотрел недоверчиво.
Это все твои догадки, Финик... - А я тебе говорю: обиженный способен на все. Нельзя доводить до крайности человека.
Надо еще доказать,— упорствовал Аса..
А я тебе говорю: шакал посчитал себя обманутым. Слышал я, как говорил Чиче: «Они еще пожалеют. Им это так это не пройдет» — и разное другое... Он ведь дочь кормчего взял ради корабля! В этом вся соль! — и, так как Аса молчал, Финик заговорил снова: — Когда корм¬чий умирал, ты на кого смотрел? На кормчего? Так? А я наблюдал за .эти шакалом.
И что? Что ты увидел?
Он был спокоен как удав... Но это еще не все. Чую: он замышляет худое.
Что может быть хуже?! — удивился Аса.
Когда все сойдут на берег, он уведет корабль.
Ой! Не напекло ли тебе голову?! — воскликнул Аса.
 
— Если я ошибаюсь, посмеемся потом. Но, если я прав, что тогда?
Как будто мне больше всех надо! Да... мне наплевать, наймусь на другой корабль. А вы с чем останетесь?
Подумав, Аса растерянно спросил:
— Что же делать?
— Когда все сойдут на берег, вы с Акимом пойдете в торговый дом. А когда стемнеет, возвращайтесь незамеченными на корабль.
— Незамеченными! Это надо превратиться в муху!
— Я брошу заранее канат с кормы. Заберемся по канату.
2
Вечерело, когда «Ковчег» подошел к пристани. Мореходы привяза¬ли его канатами и бросили якорь. Здесь уже стояли корабли. Где-то кипела работа, а на других — жизнь словно замерла.
Зять кормчего, потирая руки, обратился к мореходам с подобием улыбки:
— Все могут сойти на берег. Отдохните, повеселитесь, сходите к
женщинам,— он подмигнул.
Мореходы довольно заулыбались и, получив на все удовольствия по три монетки, стали собираться на берег.
— Я не уйду, пока товар не разгрузили,— запротестовал Аким.
— Куда он денется? — заметил Финик беспечно. — Кормчий приглядит. Кормчий всегда остается на корабле. А с утра пораньше все перекидаем.
Зять кормчего обрадовался поддержке:
— Истинно говоришь, Финик. Старый Наум всегда рад сородичам. Берите жену и детей, господин Аса. Идите со спокойной душой.
— Пусть еще двое мореходов останутся на корабле,— потребовал Аким.— Я им заплачу.
Кормчий вернул на корабль Чичу и еще одного морехода. И все, кроме зятя и этих двоих, сошли на берег, весело переговариваясь.
Дойдя до конца пристани, Финик вдруг вскрикнул и сел на настил, осматривая ногу:
 
Ой! Ей-ей! Я наступил на сучок. Кажется, проколол пятку,— он махнул рукой и добавил: — Не ждите меня... Я догоню,— но Акиму он пепел шепнуть: — Здесь, на берегу, буду вас ждать с первой звездой.
Оставшись один, Финик сошел с помоста на берег, сел на песок и стал наблюдать за кораблем. Один мореход сошел на берег и торопливо направился в сторону хибар на берегу. Это был Чича.
Финик сидел долго. В небе уже появилась первая звезда, но Аким м Аса не появлялись. Финик уже подумал, что они забыли про уговор. Он злился и шепотом ругался на чем свет стоит... Прилив приподнял корабль над помостом. Кормчий убрал мостки. Асы и Акима не было.
3
Наконец послышались шаги.
Финик,— негромко позвал Аким. Увидев Финика, стал торопливо оправдываться.— Мы задержались. Старый Наум и Аса устроили складной пир. На вертелах готовили баранину...
Большие были куски? — поинтересовался Финик насмешливо. Куски-то большие, Аса увел меня... А мне хотелось поближе узнать будущую родню.
Еще успеешь. Они тебя еще накормят! — ехидно ответил Финик и добавил: — У вас есть кинжалы?
Мы будем кого-нибудь убивать? — спросил Аса.— Я бы этого не хотел. Я не смогу! Истинно говорю!
Там видно будет,— ответил Финик. Они разделись. Закопали одежду в теплый песок. Набедренные повязки и ножи на поясе — все, что на них осталось. Потом вошли в воду тихо поплыли к кораблю. Вскарабкавшись по канату, они затаились под лавками у бортов. Так они лежали, прислушиваясь. Ни шагов, ни голосов не было слышно.
Пойду проверю,— шепнул Финик. Он выскользнул из-под лавки и исчез. Тишину ничего не нарушало. Финик вернулся и сообщил шепотом: — Один охмелен вином: ни мычит ни телится. Чичи нигде не видно, но я видел, как он уходил с корабля. Значит, не вернулся... А шакал возится со светильником на носу корабля...
 
— Смотрите, что он делает!..— воскликнул Аким.
Зять кормчего неподвижно стоял у фонаря и вдруг стал то закры¬вать его, то открывать полой одежды.
— Он подает знак,— сказал Финик.
— Кому?
— Тому, кто на берегу,— догадался Аса.
— Тихо ты!..— прошипел Финик.— Спугнем шакала.
Финик переместился ближе к носу корабля, на ходу обрезал ножом веревку, обвязал вокруг пояса и вернулся на место.
Как завороженные они смотрели на темную фигуру зятя кормчего, который подавал знаки. Это продолжалось довольно долго с неболь¬шими перерывами.
— Кажется, идут те, кого он ждет,— прошептал Финик и тут же исчез в темноте.
На берегу появился свет от нескольких факелов.
— Что будем делать? — упавшим голосом спросил Аким.— Где Финик? Чего он тянет?!
— Будем вязать,— неуверенно сказал Аса. И тут же раздался громкий голос Финика:
— Скорее, скорее сюда... ко мне!
Финик крепко держал зятя кормчего, зажав его голову мертвой хваткой. Тот силился освободиться, извиваясь как змея. Втроем они связали его по рукам и ногам и перетащили в будку.
— Рубите канаты! Берите весла! — закричал Финик.
Корабль, отталкиваемый веслами, стал медленно отходить от бре¬венчатой пристани.
— Кто Финика обманет, тот три дня не проживет! — торжествовал Финик, готовый пуститься в пляс— Я ж нутром чуял: что-то затевается. ...Теперь шакал нам все расскажет... А будет молчать: камень на шею и в воду.
— Он — еврей,— заметил Аса.— Его должен судить судья.
— Отведем его к Науму. Пусть делает с ним как разумеет,— поддер¬жал Аким Асу.
— Этот шакал вас опозорил, а вы... Камень на шею и в воду!
— Что ты заладил, Финик! Ты — человек не из нашего народа. Не знаешь наших законов,— стуча зубами, говорил Аса.
 
— Ага! — обиделся Финик.— Как спасать ваш товар, я ваш чело¬
век... А чего ты трясешься? Ты замерз?
Аса не ответил. Он никак не мог унять дрожь во всем теле.
— Дело сделано! — Финик был доволен.— Плохо то, что нас относит в море... Придется поработать веслами... Сейчас, Аса, тебе станет
жарко!
4
Носильщики, с утра посланные Наумом, уже толпились на при-стани, глядя, как Аким, Финик и Аса пытаются причалить корабль на веслах... Корабль причалили, привязали и перекинули мостки. Финик сбежал но ним и помчался туда, где была спрятана в песке одеж¬да. Вернувшись с ворохом одежды в руках, он увидел Берию, который никак не мог пройти по мосткам на корабль — мешали идущие друг за другом носильщики.
— Берия! — позвал Финик — Отнеси отцу одежду.
— Сам отнеси,— ответил Берия недовольно и показал язык.— Ви¬дишь, мне некогда.
Выбрав удобный случай, Берия опрометью помчался на корабль. На корабле полуголый Аким стоял на выходе из трюма и писал на доске. Пока носильщики сновали с корабля на берег и обратно, Финик бросил на лавку одежду. Высохшие волосы опять стояли дыбом, при¬давая ему вид сердитого дикобраза. Подошел Аса. А на помост уже вы¬езжали повозки, которые тащили мулы.
— Надо проверить шакала,— сказал Финик,— и решить, что с ним делать.
— Чего решать? Отведем к старому Науму, пусть делает с ним, что хочет. Я думаю: он захочет то, что справедливо.
— Водить его туда-сюда? Караулить? Кормить? Тьфу! — возмутил¬ся Финик.— Какая нужда в этом! Камень на шею...
— Ты опять за свое? Сказано тебе, Наум — на острове и царь, и су¬дья. Определит ему меру наказания... А не лучше ли развязать и датъ хорошего пинка в зад... А?.. Сообщники разберутся с ним сами...
Финик не был уверен, что это будет лучше. Он нахмурился и сказал:
— И Чичу подбил. Теперь Чича побоится вернуться.
 
Аса оделся, и они отправились в будку кормчего. Здесь они увидели на полу обрезанные веревки.
— Удрал, шакал! — воскликнул Финик.— И вышел с корабля вместе с носильщиками. А вот тот, кто ему помог!
В глубине будки на лавке сидел Берия, втыкая в дерево нож.
— Берия! Ты обрезал путы? — строго спросил Аса.
— Я... Он попросил воды, но сам не смог напиться. Я обрезал веревку на руках, а ноги он сам развязал.
— Ты освободил преступника,— покачал головой Аса, забирая у не¬
го нож.
— Отец! Его связали разбойники,— рассудительно сказал Берия.—
его спас,— и, помолчав, добавил как ни в чем не бывало: — Я стану
мореходом. Не отговаривай меня.
Финик и Аса почувствовали облегчение. Утопить человека ничего и стоит. Но надо еще найти такого, кто сможет это сделать!
Они вышли на палубу. К пристани причаливал «Сириец». В глазах Финика мелькнула зависть.
У сирийца корабль один из лучших. И кормчий он опытный... У него мореходы — все сирийцы. Берет только своих.
- А мы остались без кормчего,— заметил Аса.
Финик хмыкнул:
- До Фарсиса и я доведу. Бывал там не раз... Не веришь?.. Ты не смотри, что обтрепаны рукава. И мы кое-что умеем.
 
ГЛАВА 10
1
Ханца и Иона, собрав пожитки, сошли с корабля на помост и оста¬новились в нерешительности: куда идти?
— Ничего страшного,— твердил Иона. Этим он и себя подбадривал.
Ждали Нафанаила. ...И вот уже он торопливо сбегает по мосткам
на берег. Ханца облегченно вздохнула. ...Прощаясь, Нафанаил еще раз попросил Фоона отдать сестру. Клео сидела, завернувшись в покрывало, и прислушивалась к разговору. Нафаналу показалось, что она го¬рестно вздохнула, услышав слово «нет».
— Если боги посчитают твое дело справедливым,— сказал Нафанаил египтянину,— то желаю тебе удачи.
Когда Нафанаил подошел к Клео, она, глядя в сторону, сказала:
— Если ты меня любишь так, как я тебя, ты... останешься,— она за¬стала его врасплох. Он промолчал.— Не можешь их оставить? — усмех¬нулась она.— Нас с братом никто не опекал. Подумай и ты о себе.
— Пойдем со мной! — настаивал Нафанаил.— Как птица носит в клюве своим птенцам корм, так и я буду заботиться о тебе.
— Не могу оставить Фоона... Если нас ждет смерть — мы умрем вместе.
Так и расстались, ничего не решив.
— Нафанаил, можно мне сказать? — подала голос Ханца и, не услышав от него ответа, продолжала: — Возвращайся к ней... А мы уж сами как-нибудь. Повисли на твоей шее как камни.
— Что?
— Говорю, повисли на твоей шее как камни,— повторила она.
— Ай! Помолчи! — отмахнулся Нафанаил.
Иона, не слушая их, ушел вперед, с любопытством озираясь вокруг.
2
Мореходы возвращались с берега на «Ковчег» в «растрепанных чувствах». Одного принесли на одеяле, упившегося вдрызг. Другому в драке разбили голову. Еще один пришел полуголый — у него укра-
58
 
ли одежду (это он так объяснил). Но вполне возможно: он ее пропил.
Привычка мореходов «отрываться» па берету не изменилась за тысячи лет. О том, что ночью произошло на корабле, до них дошло не сразу. Тот, кого зять кормчего напоил вином, только хлопал глазами.
А Чича как провалился. Провожая глазами Акима, который уходил в торговый дом Наума, увозя на повозках товар, Аса спросил
Финика:
— Что будем делать? Троих недосчитались.
— Меньше мышей — меньше писка,— отмахнулся Финик.— Я поведу корабль до Фарсиса. Наберем пресной воды, запасемся пищей и
отваливаем.
— А как же райна? Хотели чинить...
Если задержимся — недосчитаемся еще кого-нибудь.
— Делай сам как знаешь. А я пойду в торговый дом за Рахилью и детьми.— согласился Аса.
— Погоди... Не она ли идет? — спросил Финик.— Провалиться мне на этом месте! Клянусь Адонисом — она! Спешат, как будто за ними гонятся...
Впереди быстро шла Рахиль, за ней торопилась молодая рабыня, неся на руках Овида, шествие замыкал Селим, нагруженный ношей. Они поднялись на корабль.
Что вы пришли? — удивился Аса — Наум предлагал погостить....
— Где Берия? — спросила Рахиль, перебивая его.
— Здесь... А что случилось?
— В доме Наума беда. Кто-то убил его сына. Целое утро искали, а нашли задушенным под крыльцом дома.
Кто убил?! За что?! — воскликнул Аса.
— А мы знаем?! Всю ночь пировали его сыновья. И песни орали, и ругались... Спать не давали. А с утра все забегали...
— Селим, ты что-нибудь слышал? — спросил Аса.
— Он ничего не знает,— быстро ответила Рахиль.— Что он может знать?! Чужая семья — потемки... Нам нужно сегодня же покинуть
Кипр. Лучше прямо сейчас!
— Да уж,— отозвался Финик и добавил многозначительно, глядя на Асу: — Хорошо, что нас не было в доме, в котором и торгуют, и пируют, и душат,— почему-то ему стало смешно.
 
— Финик, готовься отплывать... Я сейчас вернусь... — сказал Аса и сбежал по мосткам с корабля.
3
Иона почувствовал, как кто-то положил на его плечо руку.
— Радуйся, уважаемый! Не тебя ли я видел по дороге в Иоппию?
Иона испугался от неожиданности, но глаза у незнакомца были веселые.
— Я — Иона. Бог поставил меня пророком. Я только выполнял его волю...— словно оправдываясь, заговорил он.— И вот пришлось бежать от жителей Ниневии...
— И куда ты бежишь?
— На Фарсис,— ответил Иона еле слышно.
— Тогда нам по пути! — обрадовался незнакомец,— А где же твои спутники?
Иона махнул рукой в сторону. К ним уже подходил Нафанаил. Ханца, прихрамывая, торопилась следом.
— Радуйся, Нафанаил! — воскликнул незнакомец — Что Бог ни делает, все к лучшему... Тогда на дороге я вас звал, но ваш и след простыл.
Нафанаил блеснул глазами:
— А Бог вновь устроил нам встречу, по справедливости своей. Я рад тебя видеть, Шемер, истинно говорю,— он полез в сумку, вытащил что-то, завернутое в тряпку, и протянул Асе:
— Вот. Иоха оставил тебе.
Аса развязал узелок: там лежали монеты разного достоинства, но больше было мелких.
— Бедный отец! — воскликнул он с печалью.— Нищий в Иерусали¬ме соберет за неделю больше, не трудясь,— и он вытер рукой набежав¬шую слезу.
— Мы все сделали, как надо,— сказала Ханца. — Ровоавель, сосед с женой помогли... Все любили Иоху. А для меня он отец, божьей ми¬лостью,— и тоже прослезилась.
Аса молча завязал узелок и, не раздумывая, протянул Ханце. Огля¬нувшись на корабль и понизив голос, он сказал:
 
— Не говори Рахили. Ей это не надо знать.
— Жадновата? — заговорщицки уточнила Ханца.
— Всегда жила в достатке. Нужды бедняка не разумеет... Но жен-щина она хорошая... А чего мы здесь мешаем добрым людям толкать-ся? Идем же на корабль. Сегодня мы уходим на Фарсис... Прямо сей-час... Все двинулись в сторону «Ковчега».
Надо было видеть Ханцу. Она прямо опешила от свалившегося на нее богатства. Названый брат, которого она видела впервые, оказался щедрым и понравился ей с лица.
Все, кроме Нафанаила, поднялись на «Ковчег». Теперь он был сво¬боден. Шемер не оставит Ханцу на произвол судьбы. Решение было принято.
— Прощайте! — сказал он. — Может, еще свидимся... Благоприят¬ного вам пути,— и, развернувшись, заторопился на корабль «Сириец».
— ...Забыл что-то? — спросил хозяин корабля, смеясь одними гла¬зами.
— Пойду с вами... Ты не против?
— Договаривайся с Фооном... Он ушел на берег за своими товари¬щами... Жди.
Услышав голос Нафанаила, вышла Клео. Она не удивилась.
— Я знала, что ты вернешься,— сказала она.— А Фоон не верил.
В голосе ее было удовлетворение.
 
ГЛАВА 11
1
«Сириец» вышел в море на рассвете, покинув зеленый Кипр. Светило яркое солнце, море слепило глаза. Попутный ветер гнал корабль на юг. Море было пустынным.
...Солнце было уже в зените, когда показалась, как все думали на «Сирийце», рыбацкая лодка. В ней находились два человека. Один из них вдруг стал отчаянно махать руками. Позвали сирийца. Что они хотят? — спросил он.
- Кто их знает?! — ответил мореход, выплевывая за борт смолу.
Сириец приказал приспустить парус. Корабль замедлил ход. Лодка, управляемая тряпкой наподобие паруса, приближалась. Над водами явственно послышался сипловатый голос.
- Радуйся, сириец! Я сразу признал твой корабль, самый красивый в Сидоне.
- Это все, что ты хотел сказать? — с деланным неудовольствием
ответил сириец.
- Я твой брат! Разуй глаза!
- Мой брат два года назад ушел в море. Если ты называешь себя
моим братом, назови имена нашей матери и отца, своей жены и детей.
11мена были названы.
Хорошо, что ты возвращаешься домой! — одобрительно сказал сириец.— Все уже потеряли надежду тебя увидеть. А почему ты так задержался? Ты ушел на корабле с товаром, а возвращаешься на рыбацкой лодке с пустыми руками?! Хорошо погулял? Или тебя ограбили?
- Долго рассказывать, брат... Вот украли лодку. Бежим из плена.
Lie ноги унесли.
Поднимайтесь на корабль. Устроим на радостях пир.
- Лучше скажи, сколько еще до Кипра?
Полдня пути.
Нам лучше поторопиться, брат. Мы еще попируем. Когда я вернусь из Египта, ты мне все расскажешь подробно и мы решим, что делать дальше... Ты, верно, нуждаешься, брат? сейчас вернусь,— и сириец проследовал в свою будку и тут же вы-
 
шел, неся в руках небольшой кошелек с завязками. Он бросил его в лодку. Затем промолвил: — Половину возьмешь себе, брат. Другую половину отдашь моей жене. Запомни мои слова: первой жене. Ты за¬помнил?
— Что тут запоминать?! А разве у тебя еще есть жена?
— В том-то и дело, брат. Я привел в свой дом вторую жену, и мы с первой стали сильно ссориться... Я случайно сломал ей руку... М-да...
Скажешь ей, что я раскаиваюсь. Очень она возмутила мой дух. Но ска¬жи еще ей: если она и впредь будет мне перечить и вести себя как бе¬зумная, я сломаю ей вторую руку. Скажи ей, что она моя любимая же¬на. Все скажи. Ничего не перепутай.
— Я все сделаю, брат, как ты просишь.
— Еще хочу тебя спросить,— продолжал сириец.— Вы могли бы ять в лодку двоих: мужчину и женщину до Кипра.
— Места хватит. А что? Они заболели?
— Да, и кажется неизлечимо.
— Нет, брат, больных нам не надо. Мы сами еле дышим. Сириец расхохотался.
— Ты не понял меня, брат! Эта болезнь называется — любовь.
— Ну, если так, то в придачу дай нам кувшин вина и связку сушено¬
го мяса. И пусть переходят в лодку.
Сириец потер ладони с довольным видом и позвал Фоона. Фоон спал, его разбудили.
— В этой лодке мой брат,— сказал сириец.— Два года с ним не виделись. Живой возвращается домой. Я подумал, почему бы не отправить
иудея и Клео назад, на Кипр? Что скажешь на это?
Фоон как будто не удивился предложению сирийца и долго молчал, соображая спросонья.
— Ага... Вот ты и задумался,— продолжал сириец.— Послушай меня. Отпусти ее. Иудей позаботится о Клео не хуже тебя. Он ее любит.
Влюбленный преодолеет все преграды. А мы пойдем дальше со спо¬койной душой.
— Они не муж и жена! — нахмурился Фоон.— Их брак должен быть
освящен египетским жрецом. И я должен видеть своими глазами, что
•се сделано как надо, по нашим обычаям.
— Ну как знаешь! — с сожалением сказал сириец и приказал передать в лодку кувшин вина и связку сушеного мяса.
 
— Прощай, брат. Скоро увидимся.
На корабле мореходы подняли райну с парусом, а в лодке двое селя на весла и, отплыв, стали возиться со своим подобием паруса.
Солнце прошло уже верхнюю точку и медленно опускалось на за¬пад, с правой стороны корабля.
2
Рассекая изумрудные волны, «Сириец» ходко шел на юг. Тугой парус розовел от уходящего солнца. Это был шестой день плаванья И хотя издревле мореходы знали примету: «Если солнце красно к вечеру — моряку боятся нечего»,— какая-то грусть заползала в сердце От Кипра до Александрии семъ-девять дней ходу. Заканчивается пер¬вый день пути.
Египтяне часто собирались на палубе в круг. Фоон рисовал мелом план гробницы, они изучали его и о чем-то негромко спорили, говоря на своем родном языке.
А Нафанаил видел только Клео. Он был даже готов принять опасный замысел Фоона, только бы не расставаться с египтянкой. Они переглядывались, словно говоря: «Ты здесь, ты рядом!..» О! Эти взгля¬ды! Касания рук!.. Впрочем, с касанием рук Нафанаил был осторожен. Он побаивался Фоона. И не хотел нарушить хрупкий мир между ним и строгим египтянином.
Солнце уже начало тонуть в море, Нафанаил смотрел на красный диск, а думал о Клео. К нему подошел Фоон. Помолчав, он спросил:
— Ты не жалеешь, что пошел с нами?
— У нас говорят: «Пошел в драку — не жалей волос».
— Могу взять тебя с собой в Долину царей. Ты станешь богат. Нафанаил усмехнулся:

— Мы не нарушаем покой мертвых. А богатым я не стал — так не¬чего и начинать... Ты поступай, как хочешь. Но что будет с Клео?
— Клео останется в Александрии, а мы поднимемся вверх по Нилу до Везета. Там бросим якорь. Сириец будет нас ждать.
— Я буду с Клео, пока вы не вернетесь,— сказал Нафанаил и добавил: —...Если вернетесь.
 
— Не каркай, иудей! Не пойму я тебя! Неужели ты не смог найти себе женщину из своего народа?! Ваши священники не освятят брак иудея и египтянки. И наши будут против.
— Что о них толковать! — воскликнул Нафанаил.— Где они? И где я?! Я сам себе священник. Но почему ты не сказал Клео всей правды?
— Я сказал. Она проплакала всю ночь.
— Вот видишь! Какую ты нанес сестре душевную рану!
Фоон вздохнул:
— Она сказала, что лучше бы пересела в лодку, где был брат сирийца.
 
ГЛАВА 12
1
На второй день плавания «Ковчега» от Кипра на Фарсис неожиданно наступило безветрие. Мореходы напрасно ловили парусом ветер и вскоре совсем опустили райну. «Ковчег» тихо покачивался на воде. Солнце припекало.
Берия кругами ходил вокруг Финика. Он хотел помириться, но не знал как. После того как он отказался отнести одежду отцу да еще по¬казал язык, Финик перестал его замечать. Финик сосредоточенно возился с плетением веревки. А Берия, издали наблюдая за ним, пробегал мимо, как бы по своим делам. Наконец Финик сказал:
— Поиграть не с кем? Друзей у тебя здесь нет.
— Ты — мой друг,— сказал Берия.
— Я могу быть другом... — Финик усмехнулся.— А ты не можешь.
— Почему?
— Потому что ты — эасранец. Ты еще не научился дружить.
— Я буду лучше,— с готовностью отозвался Берия.— Истинно го¬ворю!
Примирение состоялось.
— Финик, ты — еврей? — вдруг спросил Берия.
— Я — финикиец... Нас, финикийцев, осталось мало... Многие уеха¬ли на кораблях и поселились, где им понравилось... Они доплыли до Мелькартовых столбов... Да... А теперь мы все александрийские граж¬дане.
— И евреи?
— И евреи.
— А где Александрия?
— В Египте, за морем.
— Почему мы должны подчиняться им?
— Не захочешь подчиняться, придут и разорят твой дом.
— Адонай не оставит евреев! — сказал Берия уверенно.— Если бу¬дешь слушаться Бога, Он и тебя не оставит.
— У нас, финикийцев, свой бог — Адонис. Он умирает каждую осень, когда охотится в горах на кабанов. Там его убивает кабан... И тогда реки, текущие с гор, окрашиваются кровью.
 
— А почему Адонис не может справиться с кабаном? — удивился Берия.— Разве он не берет с собой на охоту лук и стрелы, Копье еще можно взять.
— Все у него есть: и лук, и стрелы, и копье... Но если Адонис не умрет осенью, то весной не воскреснет. А когда он воскресает весной, нее люди радуются. Вот у них и праздник,— Финик помусолил палец и поднял его вверх.— Ага! — и крикнул: — Поднимайте райну! — потом
т сел за кормило, и «Ковчег» встрепенулся от наполненного ветром паруса. Обратившись к Берии, Финик произнес: — Положи свою руку на кормило. Что ты чувствуешь?
— Как мне подчиняется корабль,— сказал Берия.
2
Появление Ионы на «Ковчеге» все расценили как добрый знак. 11стория его и развлекала, и завораживала. В его общении с Адонаем мало кто сомневался. Немного смущало нахождение Ионы в желуд¬ке кита. Но... чего не бывает! А «добрый знак» заключался в том, что Ног обещал Ионе благоприятный путь. Следовательно, и всем иже с ним. Иона уже не так страдал от морской болезни. Он никого не при¬бывал каяться. И, по правде сказать, положение Ионы-пророка его ста¬ло тяготить. Он играл с Берией в «подкидушки» из гладких овальных камешков. В это время он становился самим собой — Ионой-Мухой: нелепый, рыжий, худосочный, с карими глазами, в которых мелькало детское лукавство. Он подружился с молодой рабыней. Если бы она не приглядывала за Овидом, который цеплялся за нее с упорством котенка, у них было бы больше времени на общение. Она часто поглядывала на Иону с интересом — ведь он был пророк! Для Финика Иона был не¬понятным и безвредным существом. А Берия все пытал Иону:
— Иона, ты видел Бога?
— Бога никто не видел... Никто не может видеть его лица.
— Почему?
— Можно умереть.
— Но ты же разговаривал с ним! Слышал его голос.
— Ну и что?
— Какой у него голос? Старый или молодой?
 
— Тебе не все равно?..
— А я бы сразу узнал... Если он делает так: кхе-кхе,— значит он ста¬рый. А если голос тонкий... — размышлял Берия.
— Бог не старый и не молодой. Он вечный Он — вокруг нас. Он — всевидящее око.
Берия удивился:
— У него один глаз?!
— Глупый ты, Берия! — рассердился Иона.— Иди к своему отцу и спрашивай.
Они стали молча жевать смолу, которую Берии давал Финик.
— Когда я стану мореходом,— сказал важно Берия,— я поплыву к
Мелькартовым столбам... Если хочешь, я возьму тебя с собой.
Плыть к неизвестным Мелькартовым столбам Ионе не хотелось. Чтобы не обижать Берию, он сказал:
— Там видно будет.
3
С того времени, когда по воле счастливого случая Ханца с сыном оказалась среди своих на «Ковчеге», она часто задумывалась о своей жизни. Она решила: хоть и прожила долгую жизнь, а вспомнить нечего. Одна суета сует. И если бы она вообще не родилась, то ничего бы не изменилось. Куда-то ее тащила жизнь, заводила в тупики, вытаскивала за ворот и снова бросала в круговерть, где каждый день мог оказаться последним...
Были и удачи. Хорошие люди попадались. Ханца часто вспоминала Нафанаила... А надо жить дальше, сколько отпущено... Вон Иона шу¬шукается и переглядывается с молодой рабыней... Может, так случить¬ся: Ханце придется кормить уже двоих, а то и троих... Хвала Господу, брат Шемер оказался не жадный. И еще поможет... Если Рахиль не воспротивится.
Но жить, как раньше, ей не хотелось. Ей всегда казалось, что она достойна лучшего. Может быть, пришло время что-то изменить? Вот она почти нищая, обездоленная (теперь даже своего угла нет!), но жива. И к тому же она — мать пророка! (Хотя проку от этого никакого. Одни неприятности!) Но теперь ей не нужно выставлять всю подноготную.
 
И она приукрашала свое прошлое. Придумывала истории, в которые начинала сама верить.
Когда Рахиль спросила, что у нее с ногой, то Ханца со скорбным видом сказала, что ногу ей переехала «военная колесница» Ведь она помогала повстанцам Матитьягу, была лазутчицей. За это Матитьягу наградил ее... Чем он ее наградил, она еще не придумала...
«...А Рахиль хоть и госпожа, и женщина замужняя, но с Селимом у нее что-то есть... У Ханцы глаз наметан, у Ханцы глаз — алмаз. Ее не проведешь... А Шемер как ослеп. И сказать нельзя... Может, у богатых так заведено?» — размышляла Ханца.
 
ГЛАВА 13
1
Чем ближе к концу подходило плавание на «Сирийце», тем больше Нафанаил чувствовал раздражение египтян. (Сначала казалось: они его не замечали.) Он не принимал с ними пищу, его подкармливала Клео. И ей приходилось при этом изворачиваться. Нафанаил отдал сирийцу последнее, что у него было за то, чтобы остаться на корабле. Но все же он оставался изгоем. Отвечал на редкие вопросы и старался быть тихим и незаметным. Это ему удавалось до поры до времени. Он хотел, чтобы о нем все забыли. Разумеется, кроме Клео, но он чувство¬вал: раздражение египтян нарастало.
На девятый день с утра египтяне окружили его и молча стали толкать от одного к другому Они были бесстрастны, и темные глаза их ничего не выражали. Клео увидела, что Нафанаилу грозит опасность, позвала Фоона. Он недовольно подошел к ним, и они тут же забросали его упреками:
— Почему он плывет с нами? Что ему нужно?!
— Иудей выдаст нас, чтобы получить награду!
Клео, увидев, что Фоон в меньшинстве, кинулась в будку сирийца и упала перед ним на колени, обливаясь слезами:
— Сириец! Помоги! Ты здесь главный на корабле. Тебя послушают.
Спаси Нафанаила!
Сириец долго смотрел на Клео с каким-то сожалением. Потом хму¬ро спросил:
— Что им нужно от него?
Но Клео только умоляла что-нибудь сделать.
Сириец поднялся и, сильно наклонив голову по причине своего огромного роста, вышел из будки. Он увидел, как египтяне, оставив Нафанаила, ссорятся с Фооном:
— Ты, Фоон, хочешь отдать свою сестру иудею?! А среди нас есть такие, кто взял бы ее в жены...
— Да хотя бы Пеан! Он свой, он египтянин. Он согласен. А ты хо-чешь породниться с иноверцем!
— Мы поговорим об этом, когда будем возвращаться из Египта,— отбивался Фоон.
 
— Почему бы не решить сейчас! — шумели египтяне.
— Вы должны думать, что нас ждет. Ссоры нам ни к чему.
— Я убью иудея! — сказал Пеан, самый молодой из египтян, хвата¬ясь за кинжал на поясе.
Сириец подошел и спросил:
— Кто из вас решил пролить кровь на моем корабле?! Ты?! Или
ты?!
Египтяне уставились на сирийца.
— Иудей плывет на моем корабле. Ему нужно выйти в Алек-сандрии. Пока он на корабле — он мой.
— Ты, верно, сделал его рабом! — насмешливо воскликнул Пеан.— Если ты не успел,— мы это сделаем!
Сириец подавил презрительную усмешку и обратился к Фоону:
— Фоон! Заткни им рты. Или я сам им заткну! Пошли вон! С кем
ты связался, Фоон?!.. Ненадежные люди! — потом сириец подозвал
морехода и приказал увести Нафанаила в помещение, где хранились
корабельные снасти, и запереть его там.
2
К вечеру погода стала портиться. Еще утром светило яркое солнце, на небе ни облачка, северо-западный ветер дул с постоянством в парус и гнал небольшие волны. И вдруг появились тучки, небо потемнело и окрасилось на западе в багровый цвет. Волны поднимались все выше. Они уже заливали палубу. Сириец приказал опустить парус на райне и поднять малый на носу корабля. Наступала ночь. Море и небо ста¬ли одного цвета, темно-серого. Звезд не было видно. Сириец, крепко ухватившись за поручни, стоял на носу корабля и всматривался в на¬дежде увидеть маяк на острове Форос.
Глядя на сирийца, никто не ощущал тревоги?
— Скоро Форос,— сказал сириец Фоону.— Маяк на Форосе спас
немало кораблей, указывая им путь. Говорят, когда-то маяк был выше
ваших пирамид. Огонь поддерживался «темной водой», которой было так много, что ее возили с Фороса на кораблях... Пройдем Форос, а
до Александрии четверть дня пути. Древние греки на веслах проходи¬
ли этот путь за один день. Таких кораблей, как сейчас, у них не было.
 
Это были жалкие лодки. И на таких несовершенных лодках они про¬кладывали морские пути. А у нас... крепкий корабль,— На последних словах сирийца небо, казалось, раскололось надвое, и яркая молния ослепила все вокруг. Хлынул дождь.— Держитесь. Не унывайте. Бы¬вало хуже. Молитесь, если считаете, что это вам поможет,— крикнул сириец и перешел на кормило, где уже еле справлялся кормчий.
Казалось, корабль каждый раз проваливается в морскую пучину, но каким-то чудом выныривает вновь. Сириец догадался выпустить На-фанаила. И теперь Нафанаил и Клео, держась за руки, сначала укрылись в будке сирийца, но когда стены ее затрещали, перебрались на нос корабля, в укрытие. Корабль швыряло, казалось: он, накренившись, вот-вот перевернется.
— Мы утонем! — крикнула Клео, испуганная и мокрая от воды.
— Не бойся. Даст Бог, все это закончится хорошо. Я с тобой,— кричал Нафанаил, сбросив верхнюю одежду.

— Я вижу форосский маяк! — крикнул мореход сирийцу Из кромешной тьмы вынырнула светящаяся точка.
— Надо брать правее! Там камни! Еще правее!..— кричал сириец. Нафанаил высунулся наружу и сквозь тьму и потоки воды увидел
далекий слабый свет. Стало не так страшно. Появилась надежда на спасение. Но буря не унималась. Малый парус на носу сорвало ветром. Кормчий не догадался его опустить.
— Правее надо брать, правее!
Кормчий вместе с мореходами налег на кормило. А свет форосского маяка разгорался все ярче. Кормчий боялся, что корабль выбросит на камни Фороса.
— Правее! — кричал он, но кормило не помогало изменить путь корабля.
Египтяне выскочили из трюма и стали швырять за борт все, что мог¬ло бы облегчить корабль.
Все было напрасно! Они копошились на палубе, освещаемые светом молний. И с каждым разом их становилось все меньше. Их смывали волны. Сириец, поняв, что его усилия напрасны и крушение немину¬емо, стал привязывать себя к мачте веревкой. Он хотел погибнуть со своим кораблем.
— Будем прыгать вместе! — кричал Нафанаил Клео.— Не бойся.
Я с тобой.
 
Сильный толчок повалил всех, кто еще держался на ногах. Фоон кубарем покатился по палубе, и, как он ни цеплялся, его смыло водой. Еще троих, как щепки, унесло за борт.
— Прыгайте! — закричал сириец Нафанаилу и Клео.— Сейчас ко¬рабль разрушится!
— А ты?!
— Прыгайте!
— Подождем еще немного, кажется: ветер стихает! — крикнул Нафанаил Клео и стал громко молиться. Он просил (скорее, он требо-вал!) чтобы Бог даровал ей жизнь. Он даже готов был продать дьяволу свою душу, лишь бы Клео осталась жива. Он готов был подставить свою грудь молниям, лишь бы оградить ее.
Сильный удар и треск разрушаемого корабля оглушил, и волны раз¬бросали их в разные стороны.
 
ГЛАВА 14
1
В то же время, когда у форосского маяка разбился «похищенный бурей» корабль сирийца, «Ковчег» был на подходе к острову Фарсис.
Погода стояла ветреная. На небе ни единого облачка. Светило яркое солнце. Управляемый кормилом и парусом корабль носом разрезал тугие масляные волны. Зеленовато-голубые они шипели как рассер¬женные змеи.
Финик, посадив за кормило морехода, уже несколько раз залезал на мачту, чтобы первым оповестить о приближении к острову. Вот и опять он, быстро и ловко вскарабкавшись, стал оглядывать необозри-мую даль. Вдруг он закричал:
— Я вижу дым... Что бы это могло быть?!
— Что ты болтаешь, Финик? — кричали ему снизу.— Что ты уви-дел?!
— Остров в дыму!.. Как будто горят леса!
Эта новость встревожила людей. Все собрались на палубе.
— Ну, что, Финик? Что там? — спрашивали его в который раз.
— Вот... не соврать... Остров в огне!
Очень скоро все убедились: Финик не ошибся. В небо поднимались столбы дыма.
— Это Фарсис? — Ханца спросила, ни кому не обращаясь.
Никто ей и не ответил. А сверху кричал Финик:
— Если на острове война, надо рвать когти,— и через какое-то время он сообщил: — К нам плывут две лодки.
Лодки, заполненные людьми, быстро приближались на веслах. Они уже поравнялись с кораблем. Аса крикнул, приложив ладони ребром ко рту:
— Что случилось?
— На острове бунт,— ответили ему.— Рабы разбили оковы и вырва¬лись на свободу.
— Эй! — крикнули с другой лодки.— Если вы иудеи, то вам лучше сразу вернуться назад!
— Иудеи как кость в горле! — сказал один из мореходов ворчливо.
 
— А что иудеи сделали плохого? — опять крикнул Аса.
Но гребцы сильнее налегли на весла, то ли не расслышав вопроса, то ли не желая отвечать. И тут какой-то человек в лодке вскочил на ноги и бросился в море. Он поплыл за кораблем, но одежда ему мешала, и плыть становилось все труднее.
— К нашему берегу не дерьмо, так тина,— сказал кто-то из мореходов.
Но другие сочувствовали пловцу.
— Он утонет,— говорили мореходы. Кто-то сказал:
— Плавает, как топор. Куда ему тягаться с нами.
Финик соскользнул с мачты. Решили опустить парус и бросить в воду канат.
— Надо помочь,— говорил Финик, качая лохматой головой. Но мореходы, держась за поручни и свесив головы, не двигались с места. Все
видели, что пловец ослабел и вот-вот уйдет под воду.— Утонет, истинно говорю... Утонет... Силы на исходе,— бормотал Финик с досадой.
Схватив пустой козий мех, он перевязал верх обрывком веревки и, сбросив верхнюю одежду, ухнул в воду, подняв кучу брызг. Вскоре и пловца, и Финика подняли на корабль.
Пловец свалился и остался лежать на палубе, не имея сил поднять¬ся. Это был молодой человек. На обросшем бородкой лице — большой нос с горбинкой, голова обвязана тряпкой, на которой проступила кровь. Мокрая одежда облепила его тело, ноги и плечи.
Его окружили и, тихо переговариваясь, ждали, когда он придет в се¬бя. Пловец открыл глаза и захлопал густыми черными ресницами. Ка¬залось: глаза его обведены углем.
— Ну? Что ты надумал бросить своих товарищей? — спросил сурово Финик.— ...Ты, что, немой?.. Слова выдавить не можешь? Или не
хочешь?
Пловец откашлялся и хрипло сказал:
— На остров высаживаться нельзя. Рабы захватили у правителя
острова кладовые с вином и стали грабить, убивать и поджигать все,
что горит. ...И все друг против друга.
Финик удивился:
 
— Я был на Фарсисе. Не видел среди жителей распрей... До
узников-рабов никому дела не было... А где я мог тебя видеть? Сильно
ты смахиваешь на одного человека...
Пловец пожал плечами.
— Кто ты и откуда? — спросил Аса.
— Я — Езер, сын торговца из Иоппии.
— Ты брат Акима?! — в один голос воскликнули Аса и Финик.— Вы похожи как две капли воды!
— Ничего удивительного. Мы с ним близнецы... Откуда знаете Акима?
— Плыли с ним до Кипра,— ответил Аса — А ты как оказался на Фарсисе? Что ты там делал? Твой отец все еще надеется, что ты вер-нешься в свой дом. Езер только водил глазами.
— Ой! — неожиданно вскрикнул он. — Вон тот маленький еврей, кажется, собирается прыгнуть в море.
— Это Иона-пророк,— ответили ему.
2
Услышав, что остров горит, Иона растерялся.
Этот Фарсис как гвоздь засел в его голове. Он был как наважде-ние, как убежище, где Иона мог спрятаться от своей бедной жизни. Но остров горит! Там что-то происходит опасное, необъяснимое. А что же Бог? Как он мог выпустить Иону из поля зрения?! Ведь Он — «все-видящее око». Он обещал благоприятный путь. Неужели Он такой злопамятный и коварный?! ...Нет! Этого не может быть!.. Ну, пусть бы он посмеялся над одним Ионой, при чем его спутники, с которыми он успел подружиться? Он обязан их спасти.
— Бросьте меня в море,— сказал Иона.— Наверное, я никуда не годный пророк,— и он сделал некую попытку в надежде, что его вовремя
остановят.
Мало кто удивился его странной просьбе... Все были заняты видом горящего острова.
Иона не стал настаивать. Он вспомнил историю о блуднице и о том, как Бог собрал всех грешников на один корабль.
 
«Если так, почему же он, Иона, должен отвечать за всех? Верно, здесь все грешники, только помалкивают!!!» — подумал он.
Однако и мореходы ничего не забыли. Они стали молиться и про-сить у Бога прощения, и у каждого в душе шевельнулась частица «об-щей вины».
— Что вы несете глупости! — не выдержал Езер.— Какая на вас ви¬на? Я не могу это слышать!.. На острове смута. При чем здесь вы?! Ра¬дуйтесь тому, что вы не приплыли на два-три дня раньше... Неизвест¬но, что бы с вами сталось.
— Ты можешь нам сказать, что ты делал на Фарсисе? — повторил свой вопрос Аса.
— И какой дьявол тебя туда занес?! — добавил Финик.
— Я все расскажу...
3
Езер начал так:
— Если вы знаете Священное Писание, то должны помнить, что сказал первосвященник Седекия по возвращении из Вавилонского плена. Он объявил народ свободным отпускать рабов. Потому, что люди — дети Адоная, но не рабы сынов человеческих. А люди издеваются над себе подобными. Похищают, продают, покупают, заставляя на себя работать. Мы все равны перед Богом нашим.
— Ты, верно, метишь в пророки. Так среди нас уже есть один про¬рок — Иона. Говори по делу! — предупредили Езера мореходы.
— Я и говорю! Если Иона хочет быть пророком — пусть будет им. А я скажу за себя и своих товарищей своими словами... Мне не нужно красть слова у пророков,— добавил он.
— Язык твой как зернотерка,— сказали ему.— Мелешь, мелешь, а что хочешь сказать — утаиваешь! Говори как есть.
— Мы хотели освободить рабов Фарсиса. И для этого приплыли на Фарсис,— ответил Езер, выпятив грудь.
— Ты забыл сказать, что вначале вы похитили в Иоппии корабль! — воскликнул Аса.— Где он?
Езер вздохнул.
— Его сожгли местные, чтобы беглые рабы не смогли покинуть
остров... Но некоторые не хотели расковываться! Они готовы были
 
целовать свои цепи. Один ударил меня по голове,— Езер притронулся к повязке и продолжал: — А кого успели расковать, те захватили кла¬довые с вином... Но я уже это говорил.
— И что хорошего вы принесли на мирный остров? — упрекнул его Аса.
Езер презрительно усмехнулся:
— В Писании сказано: «Счастливы евреи! Если поднимаетесь высоко, то поднимаетесь высоко до звезд. А если опускаетесь низко, то на
дно морское».
Финик рассмеялся:
— Вы хотели подняться до звезд, а оказались...
— Но мы хотели по справедливости!.. А где оказались — уже неваж¬но. И за добро можно получить зло.
— Пустой ты человек, своевольный,— сказал кто-то.— Убить тебя мало!.. Как тебя еще не прибили!
— Я и сам удивляюсь, что еще до сих пор жив! — Езер всем своим видом выразил недоумение и даже развел руками.
На Езера уже не было сил сердиться. Говорят же: дураку закон не писан. Все отвернулись от него с озабоченным видом.
— Надо возвращаться домой,— решили мореходы.
— А кто теперь нам заплатит?
— Заплатят, сколько на голове захватят!
— У нас кончается пресная вода. Хватит ли до Кипра?!
— Можно на любом острове, который попадется на пути, набрать пресной воды...
— На Кипр! На Кипр! — загалдели мореходы.
И тут к Асе подошла Ханца и сказала, что его зовет Рахиль.
4
— Что вы решили? — спросила Рахиль, глядя на Асу испытывающе
и тревожно.
— Возвращаться назад... На Кипр. Глаза ее заметались.
— Придется тебе рассказать все... Селим все расскажет.
 
Селим поднял на Асу глаза. Аса увидел глаза, которые светились внутренним светом. Ему стало не по себе.
— Все говори, Селим. Теперь все равно,— потребовала Рахиль.
— Хозяин... той ночью на Кипре, когда вы с Акимом ушли карау-лить корабль, госпожу Рахиль и детей поселили в угловой комнате для гостей... Когда закончился пир, явился охмеленный вином сын хозяи¬на дома. На пороге он оттолкнул меня... Он хотел силой взять госпожу и очень напугал ее.
— Ты убил его! — воскликнул Аса.
— Я свернул ему шею,— сказал Селим, опустив глаза.
— У тебя дерзкая рука. Ну, почему ты не позвал на помощь. Не под¬нял на ноги весь дом?!
Селим безмолвствовал.
— Что ты его пытаешь?! — рассердилась Рахиль.— Почему не сде¬лал то, почему не сделал это... Что сделано, то сделано.
— И я узнаю это последним! Что же ты молчала?!
— Потому и молчала. Зачем тебя волновать! У тебя и так заботы.
Аса схватился за голову.
— Что делать, что делать... — бормотал он.— На Фарсис нельзя, на
Кипр нельзя...
Молчание нарушила Ханца.
— Можно мне сказать, Шемер? Выслушай меня. Не огорчайся так и
не ругай никого. Ты ведь знаешь, мужчина всегда будет прав, а женщине нет оправдания... Пусть ее совесть чище и белее снега! Она всегда
виновата... Зачем Рахили позор? На ней нет вины, а этот козел получил по заслугам,— и помолчав, добавила: — Наплевать и забыть! Куда
ты теперь, туда и мы с тобой.
Иона удивился. Наверное, он впервые слышал, чтобы Ханца говорила спокойно, без крика. Сама смиренность. И в то же время в ее го¬лосе была твердость.
И снова повисло тяжелое молчание. Иона решился нарушить его:
— Если нам возвращаться нельзя, ничего страшного... Поплывем
дальше. Найдем себе пристанище в другом месте... Даже птичка находит себе жилье. А мы чем хуже?.. Правильно я говорю?
— Поплывем к Мелькартовым столбам,— пискнул Берия. Рахиль прислушалась.
— Селим! Ты слышишь! Они собираются возвращаться.
 
Селим вскочил на ноги и метнулся на палубу. Мореходы, взявшись за сплетенные из кожи веревки, поднимали парус. А Финик покрики¬вал на них, чтобы они это делали равномерно.
Селим молча смотрел некоторое время. По телу его пробегала дрожь. Он то сжимал, то разжимал кулаки. Неожиданно одна из ве-ревок оборвалась. Райна перекосилась и свалилась на палубу. Парус накрыл собой мореходов. Ругаясь и обвиняя друг друга, они выползли из-под него на четвереньках.
Финик с досады плюнул и, почесав свою лохматую голову, почему-то не мог удержаться от смеха, глядя на мореходов. Езер, который сидел на лавке, тоже ухмыльнулся, прикрыв рот руками.
А Селим вернулся в помещение и как ни в чем ни бывало уселся на овчину, ни на кого не взглянув.
— Что там? — спросил Аса.
— Выйди и посмотри! — сказала Рахиль нетерпеливо. — Делай что-нибудь!
Аса вышел и увидел полную разруху. Но Финик сразу его успокоил.
— Завтра с утра починим... придумаем что-нибудь,— он оглядел пустынное море, в котором они были одни, и продолжал: — Нас несет течением. Это хорошо. Может, к утру отнесет к какому-нибудь острову.
— А там евреи есть? — спросил Езер.
Финик пожал плечами.
— Ну уж финикийцев мы обязательно встретим... Не унывайте. Все,
что ни делается, к лучшему... Да и погода пока не подводит. О, Адонис!
Благодарю тебя, молюсь тебе одному.
Некоторое время они молчали, поглядывая на мореходов, которые отвязали парус и сложили его. Сломанную райну умостили вдоль ко¬рабля.
— Вы здесь святым духом питаетесь? — неожиданно спросил Езер.— Я очень голоден. Найдется что-нибудь пожевать?
— Мы забыли о вечерней пище! — спохватился Аса. — Надо сказать женщинам...
— И всем по чаше вина,— крикнул ему вслед Финик.
Жизнь на корабле оживилась. А в темно-синем бездонном небе уже замигали первые звезды. Поднялся ветер, признак наступающей ночи. Покачиваясь на волнах, корабль тихо плыл по течению.
 
Берия и Овид, как и положено детям во все времена, уснули с на-ступлением ночи.
5
После вечерней пищи всех потянуло в сон. Один Езер не укладывался спать. Мысли терзали его: благие намерения оказались напрас¬ными. Цели он не достиг. Будущие покрыто мраком неизвестности... Неожиданно для себя он с теплотой подумал о родителях, о брате... И даже всплакнул.
Мореходы храпели на все лады. Финик уснул, подложив под щеку руки. Аса не пошел в помещение и тоже, охмеленный вином, растянулся на палубе. Иона прикорнул возле Ханцы.
А Ханна лежала на овчине и прислушивалась к разным звукам, к дыханию детей, Рахили и Селима. Она заметила, что ни Селим, ни Ра-хиль не притронулись к вину. Для Ханцы они были окружены тайной. Ей было удивительно, что никто этого не видит. Едва Ханца забылась, как услышала шепот Селима.
— Пора, госпожа Рахиль.
Он поднялся и выскользнул на палубу. Рахиль как будто только этого ждала. Она стала снимать с себя украшения и класть их рядом со спящими детьми. Потом она так же тихо вышла. Ханца хотела позвать ее, но язык не слушался... Выждав какое-то время, она поплелась следом. И вот видит: Селим, спустился с корабля, подал руки Рахили, и они уже идут по воде как посуху. И уходят, уходят все дальше...
Ханца вскрикнула... и проснулась. Занимался рассвет, слышался громкий голос Финика:
— Слава Адонису! Земля! Я же говорил. Но... мы, кажется, сели на
мель.
...Ханца боялась шевельнуться. Она была еще во власти тревожного, смутного сна. И, только увидев Рахиль, сидящую на своей постели с Овидом на коленях, она облегченно вздохнула. Слава Богу! Это был только сон... Но к чему бы это? Что он предвещает? Как его разгадать?..
 
6
Итак, корабль сел на мель, справа от него в 2-3-х стадиях в предрас¬светной дымке лежал остров. Берег был обрывистым. Остров казался необитаемым.
Вызванные из блаженного забытья хрипловатым бодрым голосом Финика мореходы неохотно просыпались. Убедившись, что ничего не изменилось, а стало ещё хуже, они недовольно ворчали и шёпотом проклинали кормчего-финикийца, в котором видели причину своих неудач. Финик сразу посадил всех на вёсла. Но, как мореходы ни старались, из этой затеи ничего не вышло. Корабль не двигался и стоял как вкопанный.
Селим первым заметил лодку и указал на неё. Все сгрудились у борта, тихо переговариваясь.
— Они могут напасть на нас,— говорили мореходы.
— Ничего страшного,— откликнулся Иона.— Бог не оставит.
— Шкуру спустят, тогда узнаешь... Но я им не поддамся,— пообе-щал один из мореходов. Он стал искать на поясе нож и приходил во всё большее волнение.— Пусть только тронут, глотку перережу,— бор¬мотал он.
Селим попытался его успокоить, но ещё больше разозлил морехода. Он стал нести что-то несуразное, поселяя вокруг тревогу и даже па¬нику.
— Бесы тебя крутят,— с сожалением произнёс Селим и неожиданно провёл раскрытой ладонью перед искажённым лицом морехода. Тот, к удивлению всех, сник и, махнув рукой, сказал:
— А я чего? Я — ничего...
Лодка быстро приближалась. Крепкие смуглые гребцы развернули её бортом к кораблю, и все увидели сидящего в ней седобородого ста¬рика. Голова его до бровей была покрыта платком, концы которого он придерживал руками на животе.
— Кто вы? — заговорил он зычным голосом человека, привыкшего
повелевать.— С чем пожаловали?
Никто не понял его слов. Но Финик, услышав родную финикий-скую речь, радостно завопил, подняв руки.
— Финикийцы! Слава Адонису! Я тоже финикиец!.. Финикиец — я!
 
Старик, не разделяя его нечаянной радости, спросил строго:
— Что собираетесь делать?
— Ждать прилива... Чего ещё?.. Старик покачал головой.

— Не теряйте время. Выбрасывайте из трюма камни. Надо умень-шить осадку... После мы постараемся помочь.
— Что вы можете?
— Привяжем корабль к лодкам... И сдёрнем вас с божьей помо-щью... Если вы согласны, приступайте к работе... Нужно управиться сегодня... Завтра мы в море не пойдём.
— А что будет завтра?
Невозмутимый внешне старик даже подпрыгнул на своём сиденье.
— Если ты финикиец, то должен знать: завтра суббота. День покоя.
Лицо Финика вытянулось". Пока он собирался с мыслями, лодка со
стариком отправилась восвояси.
Финик передал слова старика, и все стали думать: нет ли тут под-воха.
— Уволокут корабль, и концы в воду,— не удержался самый осто¬рожный.
— Эти... финикийцы... не знаешь, что от них ожидать,— сказал другой, сильно сомневаясь.
— Ну и что с того, что финикийцы! — заметил Аса. — Старик носит талес... Возможно, среди них есть единоверцы.
— Единоверцы! — недоумевал Езер. — Говорят не по-нашему. Как с ними общаться?
— Как! Ты ещё не наобщался?! — рассердился Финик. — Неймётся тебе рассказывать кому ни попадя про недобитые горшки!
— Про негодные,— поправил его наставительно Езер. — Да что ты понимаешь?!.. Ты — финикиец!
— А я тебе скажу так. Будешь болтать — снова побьют тебя и нас... до кучи... Оставили тебя на корабле, так и считайся с нами. А то я тебя быстро выкину.
— Ой! Не надо ссориться,— сказал Аса обеспокоенно. — Слова сло¬вами, а дело делом... Давайте носить камни.

 
ГЛАВА 15
1
Три зимних месяца мореходы чинили корабль в надежде вернуться домой. Море было неспокойным. Шли дожди. Два раза выпал снег, ко¬торый тут же растаял. Корабль пришлось вытащить на сушу в той части острова, где берег из обрывистого переходил в пологий. Помогали островитяне-финикийцы. Они деловито тюкали топорами, ширкали стамесками, стучали молотками. Ко всему прочему пришлось кое-где менять обшивку. Вытесали из сосны новую райну. Дело двигалось.
Финик говорил Асе, качая головой:
— Как мы не развалились на ходу? Как мы не утонули?!
— Ты мне задаёшь загадки? — пожимал плечами Аса.— Главное то, что мы приплыли!!! Хотя и не туда, куда хотели... но... и здесь жить можно. Пока... А там видно будет. ...Рахиль первое время пилила ме-ня... Потом обвыкла... Но ей непривычно так жить. Я её понимаю.
— Со временем ты можешь переправиться на Фарсис,— сказал Фи¬ник.
— Это уже как сыновья решат... А мне, истинно говорю, хочется спокойной жизни...
Финикийцы работали днём, вечерами ходили в Собрание, где ста¬рательно распевали псалмы и не подозревали, как сильно негодует на них Финик. Ведь они напрочь забыли финикийского бога Адони¬са! «Мир перевернулся»,— думал Финик. И хотя финикийцы помог¬ли «иерусалимским беженцам» (не требуя ничего взамен) сложить из камней жилище, подарили с десяток овец, поделились урожаем зер¬на — Финик не изменил своего мнения. (А сколько вина было выпито с финикийских виноградников, устроенных на уступах холмов!) Фи¬ник остался при своём. Он решил так: пусть, как хотят, а он, Финик, будет верен своему покровителю, который не раз спасал его от верной гибели как на море, так и на суше. В то же время, не одобряя своих со-племенников, по известной причине, Финик восхищался лодками, ко-торые они строили, и гордился тем, что финикийцы издавна славятся как искусные мореходы (их приглашали на службу даже египтяне!). Но верность Адонису обрекала Финика среди острова на тайное оди-ночество. И он с нетерпением ждал весны, когда мореходы поднимут парус и навсегда покинут остров.
 
2
И вот наступила весна. Солнце стало ярче, зелень — зеленее, люди глядели веселее. Всё цвело и благоухало. На всём, куда ни глянь, лежа¬ла печать чудесного воскрешения Адониса (как был уверен Финик). Корабль спустили на воду. Назначили день отплытия.
...Во дворе жилища Рахиль и Ханца занимались своими делами. Ханца месила тесто, чтобы напечь лепёшек в дорогу мореходам. Ра-хиль сидела на лавке и чинила одежду мужу и детям. Иона и Берия собирали дрова для очага. Овид тоже не сидел без дела. Иногда он подбегал к Рахили, чтобы похвалиться, какие прутики он нашёл. Получив от матери очередную похвалу, он снова пускался на поиски. А молодая рабыня, как будто дала ему полную свободу, но не спускала с него глаз.
Через какое-то время Рахиль отложила шитьё и тяжело вздохнула:
— Мы здесь как забыты Богом! За три месяца на остров не прихо¬дил ни один корабль.
— Финикийцы,— отозвалась Ханца,— на своих лодках ходят на со¬седние острова торговать... Покупают себе жён... Исповедуют нашу ве¬ру!.. Старик за всеми следит как коршун, чтобы всё исполняли, как на¬до. И как его слушаются! Не то что наши евреи своего равви.
— Неужели мы останемся здесь навсегда? — чуть не стонала Ра-хиль.— Мне уже от всего тошно.
Быстро взглянув на Рахиль, Ханца подумала: «Как Рахиль подур¬нела... Под глазами тёмные круги...» В который раз ей захотелось рас¬сказать про свой сон, который она никак не могла забыть, но и в этот раз она не решилась.
Рахиль с обречённым видом снова взялась за своё.
— Зачем ты принуждаешь Селима вернуться в Иерусалим? — говорила Ханца.— Думается мне — он не прочь остаться. Слышала я, как
Шемер говорил: «Оставайся, Селим...» Жаль, если он покинет нас...
Вот, посох мне сделал... Как я просила Иону! Но у Ионы руки не к тому месту приделаны... Да и видеть он стал совсем плохо... одно горе
мне с ним.
Рахиль спросила, не поднимая глаз:
— А что Селим ответил моему мужу?
— Ничего не сказал.
Они долго молчали, занятые каждая своим делом.
 

— Ох! До чего же тошно! — сказала Рахиль с раздражением.— А на¬до закончить, пока не стемнеет.
— Усеется! — отозвалась Ханца.— Напеку лепёшек и помогу тебе... А не успеется... и так походят.... Не господа...
— Да уж какие теперь господа,— согласилась Рахиль.
3
Рахиль не пошла провожать корабль. Ханца же после проводов не спешили вернуться вместе со всеми в селение. Ей хотелось побыть одной. Опираясь на посох, она побрела по краю обрывистого берега, но вскоре, выбрав место, опустилась на землю.
Солнце было уже высоко. Перед глазами лежала пустынная мор-ская гладь. Синева ослепляла. Ветер с моря шевелил её седую прядь, выбившуюся из-под платка (она давно не заплетала кос). Ей стало то-скливо. Внизу набегавшие волны вспенивались на камнях. А на глазах закипали слёзы. Она стала раскачиваться, причитать. Мысль о смер¬ти приводила в трепет: Иона останется без опоры. И Ханца молилась. (Не слишком богобоязненная, она, увы, вспоминала о Боге «по призы¬ву испуганного сердца».)
Это продолжалось недолго. Ханца не была бы Ханцей, если бы не знала истинную цену слезам. Ничего они не стоят. Никому не помог-ли. Да и Богу они не нужны! Ему нужно, чтобы она вернулась в круг своих обязанностей и стойко переносила свои невзгоды. (Что ещё Бог мог ей предложить!)
И Ханца успокоилась. Она вытерла головным платком лицо. Двумя пальцами энергично высморкалась и собралась уже уходить, как, гля¬нув в море... остолбенела. Из моря выходил полуголый пловец. Он ша¬тался, скользил на камнях, падал и с усилием поднимался вновь. Как завороженная смотрела Ханца на пловца и, сочувствуя ему, говорила: «Господи, помоги ему!»
Тут пловец снова свалился. Но, собрав последние силы, всё же достиг желанного берега. Тяжело дыша, он опустился на колени и под-нял голову.
— Ой! Ой! — заойкала Ханца. Она узнала пловца.