Круговерть Глава 44

     В Иерусалиме Андрей повидал множество совершенно разных людей и совершенно уверился в том, что индивидуальная судьба каждого из них не имеет ровно никакого значения. «Будь ты хоть прокуратором, хоть разбойником, хоть самим Христом». Не имеет значения для носителя той воли, которая предопределила их появление. И ему самому, когда он об этом подумал, тоже его собственная индивидуальность представилась ничего не значащим набором случайностей: и век, и страна, и родители, и окружение, и жена, и дети, и внешность, и пол, и телосложение, и черты лица. Даже набор генов и комбинация нейронов в его могу — всё дело случая. Вариантов и различных комбинаций всего этого могло быть на самом деле великое множество. И любой из них — ничто. А то, что не ничто, а что-то реальное, — это всё прячется где-то внутри и подспудно делает свою работу. И ему хотелось бы думать, что он и есть та самая подспудная работа, которая в нем совершается и которую он даже не в состоянии понять. Не в состоянии понять, в чём она заключается, не в состоянии понять, какая у неё цель. Перед его мысленным взором стояла та результирующая смысловая плоскость, образ которой зародился в той его бессонной иерусалимской ночи. На эту плоскость проецируются не события, а только смыслы. Только на ней можно прочесть вечно сущее. «В этой плоскости вся суть, а не в сюжете, набитом чувствами и ощущениями».
 
     И событийная его жизнь как будто сама подтверждала это его ощущение от неё самой, от этой самой внешней жизни. Вскорости дочь объявила о своём предполагавшемся замужестве. Предполагавшееся это замужество повлекло за собой массу каких-то «телодвижений» с его стороны, какие он никогда бы не стал совершать, если бы не его обязанности отца. После всех свадебных мероприятий дочь со своим новоиспеченным мужем стали жить полностью отдельно. Их же дом, и так пустой, опустел окончательно. Остались одни воспоминания. У каждого разные, потому как, когда что-то о детишках вспоминал он, Валентина не могла, бывало, этого припомнить, и наоборот, когда она с улыбкой в глазах говорила: «а помнишь…» — он кивал согласно головой, но чаще всего притворно: не мог того вспомнить, что и она.

     Когда дочь окончательно устроилась в жизни, Валентина всё чаще стала отлучаться в свой монастырь и следующей же весной попросилась отпустить её совсем. И никакого смысла не отпускать её не было, потому что он ясно видел, насколько они стали далеки друг другу. Он уже, судя по всему, становился для неё антисказкой. Да и сын тоже не становился ближе. Он и так бывал не часто, а в один прекрасный день объявился и заявил, что уезжает в Америку, потому что выиграл в лотерею вид на жительство в этой своей Америке. Выигранная в лотерею судьба не только подтверждала, но и великолепно иллюстрировала мысль Андрея о случайности внешних форм жизни.
 
     Семьи не стало. «Ну, что тут скажешь». Да, от этого было грустно, с одной стороны, и где-то даже неприкаянно как-то, но с другой — ничто теперь Андрею не мешало попробовать жить в полном соответствии со своим новым миросозерцанием. Правда, он ещё не знал, что это означало для него. Он не знал, какая внешняя жизнь соответствовала его духовному строю.  И как это будет — жить по-новому, тоже не знал. Но он определённо был убеждён, что его добытые с годами убеждения должны изменить каким-то образом его внешнюю жизнь, стоило только начать жить в соответствии со своими ценностями. И особенно, если ничего не скрывать ни от кого, а прямо сообщать свои взгляды людям. «Люди всё-таки сообщающийся сосуд. Либо я как-то изменю их химический состав, либо они — мой».

     Он каждый божий день начинал с того, что думал о том, что именно и в какой форме он может сообщить людям. Сообщить ценного. Этой мыслительной работой он поддерживал свою систему смыслов «в рабочем» состоянии, и даже больше — он расширял и совершенствовал её. Его беда была в том, что он ещё не мог считать её самодостаточной. В это время он ещё не был вполне свободен от укоренившегося представления, будто любое знание нужно для того только, чтобы изменять жизнь внешнюю, жизнь предметную. «Иначе какой в любом знании, в конечном счёте, смысл?! Не в самом же знании». Так он думал. И тогда его отчего-то не смущали сколь многочисленные, столь же и неудачные попытки великих правителей, завоевателей и религиозных пророков объединить людей, повести за собой, с тем чтобы организовать всемирное общество благоденствия.
      
     Он видел, как ему казалось, их главную ошибку. Ошибка их была в том, что все они пытались перестроить конструкцию этого общества и все не успели в этом. Он же понимал, что нужно изменить свойство каждого кирпичика этого общества, то есть каждого человека, и тогда конструкция общества переменится сама собой. «Нужно было делать не общество лучше, а нужно было улучшать самого человека». А для этого необходимо одно: поднять уровень абстрактного мышления до той черты, когда человек перестанет интересоваться материальной выгодой и центр приложения своих жизненных усилий перенесёт из внешней среды внутрь самого себя. Но как это было сделать, если человек, сколько существует, рождается с нацеленностью воздействовать на что-то в окружающем мире, а не в себе? Изменения же в себе происходили всегда подспудно, как побочный процесс. И незаметно. «А нужно, чтобы всё стало наоборот».

     Правда, его личный семейный опыт показывал обратное: его миропонимание развело его с самыми дорогими ему людьми. «Не мир принёс он, но меч».  В общем и целом всё это больше смахивало на утопию, на пустое занятие, которое не принесёт никакой пользы, а принесёт только вред, отделив людей, которые его поддержат (если таковые, конечно, отыщутся), от остальных людей. То есть произойдёт обратное тому, к чему он стремится: люди ещё больше разойдутся, а не объединятся в истине, как ему того бы хотелось. Но он отчего-то тогда был уверен, что важна не истина сама по себе, а важно единение людей в истине, какой бы эта истина ни была. Словно можно выбирать между различными истинами!

     Андрей к тому времени проделал просто титаническую работу, пытаясь на бумаге изложить своё «учение», которое бы давало ему право на проповедь среди людей. Но когда он его практически уже закончил, закончил начерно, он его перечёл, перечёл от начала и до конца — и ужаснулся. Ужаснулся тому, насколько изложенное на бумаге не отражало той истины, которую он понял для себя и ради которой он жил последние годы. Это было ужасно опустошающее чувство. И самым ужасным было то, что эти его построения и выкладки можно было с лёгкостью использовать для создания какой-нибудь секты. Это мог сделать человек с любыми намерениями: как с добрыми, так и со злыми. И он эту свою рукопись сжёг, сохранив для себя некоторые отрывочные мысли, которые показались ему особенно ясно и образно изложенными или особенно значимыми по смыслу.

     А без письменной работы, ставшей уже привычной для него, во внешней жизни опять образовывалась пустота, которую нечем было заполнить. Не только эта пресловутая рукопись не вышла, но он сам перестал в то время, что писал рукопись, двигаться вперёд. Он уже не раз испытывал в своей жизни остановки жизни, и опять он чувствовал, что жизнь будто остановилась для него. Дни проходили один за другим, а ничего не происходило. Как в отпуске: время идёт, а дела не делаются. И начинает казаться, будто ты всё уже, что можно было понять в жизни, понял; всё, что можно было сделать, сделал. А раз так, тебе нужен новый уровень жизни, какая-то новая жизнь. И ты оглядываешься, пытаешься уловить это новое, — а жизнь вокруг неумолимо та же, что и была. И она совсем не изменилась от того, что ты о ней понял, и от того, как много ты о ней понял. Наступает новый день, ты просыпаешься и открываешь в него глаза, и нужно видеть всё то же, что ты видел всегда, и нужно умываться, одеваться, есть, пить, следить за всеми отправлениями тела, за погодой, за новостями. И так день за днём, день за днём.

     И тут Андрею просто не могло не прийти в голову мысль о том, что все это происходит потому, что все его смыслы, которые он собрал в сложную, но стройную систему, никак не прилагаются к тому потоку жизни, который движется вокруг него. Чтобы увеличить, нарастить свою систему смыслов, нужно пробовать не просто плыть в этом потоке, времени и пространстве, а нужно пытаться как-то изменить его направление. «По течению плывёт всё живое, но только не человек». Или нужно было вовсе вырваться из этого потока, освободиться, выйти на берег, на сухое место, где не несёт. Эта мысль воодушевила его, и он стал искать пути противостояния общему потоку жизни. И действительно, он скоро увидел, что многие люди действительно не были довольны тем, что с людьми происходит, куда их всех несёт. Андрей решил для себя хорошенько в этом разобраться.



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/10/23/9