женщины и сименон 5

Lanzmann:   Did you hide your smoking from your parents?

Simenon:   No, no. My father didn't say anything. He was too intelligent to try to stop me from doing whatever it was, he knew that I'd have done it all the same. It's the same with my daughter, you saw her, she's over there smoking a cigarette, but she doesn't hide it. The first time that I saw her smoking in a corner, hiding more or less, I told her "But Marie-Laure [sic], if you want cigarettes, there are some on the table, you don't have to hide." She understood very well.

Lanzmann:   Are there people who steal your pipes and put them in a display case, as say, long ago, they stole the czar's cigarette butts?

Simenon:   Yes, that often happens and it annoys me. Each of my pipes has more or less a history. For some, it was my wife who chose them for me, for my birthday, usually. There are more than three hundred pipes here and I know who gave me each of them, or where I bought them and on what occasion. So there are nearly sentimental ties between me and my pipes! I also have some heavy pipes that I find very beautiful but which I rarely smoke, because you have to smoke them in an armchair, you have to hold them in your hand. I'm not collector. You won't see any pipe in meerschaum or anything but briar, only normal briar pipes. I'm just an ordinary consumer.

Lanzmann:   Now, if you don't mind, let's leave pipes and speak of women. I think I can safely say that women interest you a lot.

Simenon:   Of course, and I consider besides that sexuality is an extremely important thing that has been very badly regarded until our time, but which is beginning to enter into our reality, and, if I can say so, our social life. It is part of the culture. Before, it was a shameful thing. You had to hide, you didn't speak of it, or those who did, did it in a way that made it seem dirty. I hate that. I don't like sexual humor. Sexuality is not the topic of joke. It is a marvelous thing and something that, I believe, exalts men and women, in an admirable way. I also believe that it is one of the major elements of our balance. It seems to me that the man or woman who doesn't have a harmonious and intense enough sex life, is obliged to make up for it elsewhere. They will probably have other vices or faults.

Lanzmann:   Okay, but a sex life can be intense without being harmonious.

Simenon:   That depends. I believe that you can make it harmonious and with any woman you can manage to agree sexually, if you have some experience and a certain cleverness, and also, if you have defeated the fear, the fear of making children every time. 

Lanzmann:   What you do think about birth control?

Simenon:   I believe that it is a necessity and I find it admirable. It is a lot better than the processes employed in my childhood and youth. Furthermore, you have seen that the Vatican is coming, in a way, to ratify it. And, besides, it gives the woman a freedom she didn't have before, in my opinion. The true freedom that she was denied was that one. A woman was not equal to a man, because, when they coupled, no matter what, she was afraid. She was at the mercy of the man. Now, she is no longer at the mercy of the man and they both say thank you. Henceforth we will find a true partner, instead of finding someone who was a little constrained in front of us. And who felt herself more or less a victim most the time.

Lanzmann:   So, if I understand you correctly, you are for a sexual answer based on the equality and fraternity of the sexes?

Simenon:   I believe in any case that marriage as it is currently, is an outmoded institution which will gradually disappear. In certain countries they already speak of a marriage preceded by two trial years and that would be renewed like a lease.

Lanzmann:   Which countries?

Simenon:   They're talking about it some in Sweden, in Holland, and in certain states of the United States. I spoke the other day with a Jesuit father. They no longer accept perpetual vows from the good sisters, because they consider that a woman, whether at eighteen or thirty, cannot say what her ideas will be at fifty or sixty. Therefore they stop her from dedicating herself to God for life; they accepts vows of three, then five, then ten years. Is it possible that you could, yourself, at eighteen or twenty, say that you were going to be able to live all your life, until death, with the same woman? It's impossible. You don't know what this woman will be ten or twenty years later. Innumerable events could render her intolerable to you, or you to her. Then this marriage, that had only been instituted for pecuniary reasons, for children, for patrimony, for perpetuating a name, is indeed a scandal. I believe that soon, let's say in fifty or hundred years, marriage will appear absolutely ridiculous, just as crinolines currently appear ridiculous to us.


Lanzmann: Ты скрывал свое курение от родителей?



 Сименон: Нет, нет.  Мой отец ничего не сказал.  Он был слишком умен, чтобы пытаться помешать мне делать то, что это было, он знал, что я сделал бы все то же самое.  То же самое и с моей дочерью, ты видел ее, она там курит сигарету, но она этого не скрывает.  В первый раз, когда я увидел, как она курит в углу, более или менее прячась, я сказал ей: «Но, Мари-Лор, если вы хотите сигареты, на столе есть несколько, вам не нужно прятаться».  Она очень хорошо поняла.

 Ланцманн: Есть люди, которые крадут ваши трубки и кладут их в витрину, как, скажем, давным-давно, они украли окурки царя?

 Сименон: Да, это часто случается, и это меня раздражает.  Каждая из моих трубок имеет более или менее историю.  Для некоторых это была моя жена, которая обычно выбирала их для меня, на мой день рождения.  Здесь есть более трехсот труб, и я знаю, кто дал мне каждую из них, где я их купил и по какому поводу.  Так что между мной и моими трубками есть почти сентиментальные связи!  У меня также есть несколько тяжелых трубок, которые я нахожу очень красивыми, но которые я редко курю, потому что вы должны курить их в кресле, вы должны держать их в руке.  Я не коллекционер.  Вы не увидите ни одной трубы в булочке или чего-то другого, кроме бриара, только обычные бриаровые трубы.  Я просто обычный потребитель.

 Ланцманн: Теперь, если вы не возражаете, давайте оставим трубку и поговорим о женщинах.  Я думаю, что могу с уверенностью сказать, что женщины вас очень интересуют.

 Сименон: Конечно, и я считаю, кроме того, что сексуальность - чрезвычайно важная вещь, которая до нашего времени очень плохо воспринималась, но которая начинает проникать в нашу реальность и, если можно так выразиться, в нашу социальную жизнь.  Это часть культуры.  Раньше это была позорная вещь.  Вы должны были скрывать, вы не говорили об этом, или те, кто это делал, делали это так, что это казалось грязным.  Я ненавижу это.  Я не люблю сексуальный юмор.  Сексуальность не тема шутки.  Это удивительная вещь, и я считаю, что она восхищает мужчин и женщин.  Я также считаю, что это один из основных элементов нашего баланса.  Мне кажется, что мужчина или женщина, у которых нет гармоничной и достаточно интенсивной сексуальной жизни, обязаны восполнить это в другом месте.  У них, вероятно, будут другие пороки или недостатки.

Ланцманн: Хорошо, но сексуальная жизнь может быть интенсивной без гармонии.

 Сименон: Это зависит.  Я верю, что вы можете сделать это гармоничным, и с любой женщиной вам удастся договориться сексуально, если у вас есть некоторый опыт и определенная сообразительность, а также, если вы победили страх, страх каждый раз заводить детей.

 Lanzmann: Что вы думаете о контроле над рождаемостью?

Сименон: Я считаю, что это необходимо, и я нахожу это замечательным.  Это намного лучше, чем процессы, используемые в моем детстве и юности.  Кроме того, вы видели, что Ватикан собирается каким-то образом ратифицировать его.  И, кроме того, это дает женщине свободу, которой она не имела прежде, по моему мнению.  Это была настоящая свобода, в которой ей было отказано.  Женщина не была равной мужчине, потому что, когда они вместе, несмотря ни на что, она боялась.  Она была во власти этого человека.  Теперь она больше не во власти этого человека, и они оба говорят спасибо.  Отныне мы найдем настоящего партнера, вместо того, чтобы найти кого-то, кто был немного ограничен перед нами.  И кто чувствовал себя более или менее жертвой больше всего времени.

 Ланцманн: Итак, если я вас правильно понимаю, вы за сексуальный ответ, основанный на равенстве и братстве полов?

 Сименон: В любом случае, я считаю, что брак, как он есть сейчас, является устаревшим институтом, который постепенно исчезнет.  В некоторых странах они уже говорят о браке, которому предшествуют два испытательных года, и он будет возобновлен как договор аренды.

 Ланцманн: Какие страны?

Сименон: Об этом говорят некоторые в Швеции, в Голландии и в некоторых штатах США.  Я говорил на днях с отцом-иезуитом.  Они больше не принимают вечные обеты от хороших сестер, потому что считают, что женщина, в возрасте восемнадцати или тридцати лет, не может сказать, какими будут ее идеи в пятьдесят или шестьдесят лет.  Поэтому они мешают ей посвятить себя Богу на всю жизнь;  они принимают обеты три, потом пять, потом десять лет.  Возможно ли, что вы, в свои восемнадцать или двадцать лет, могли бы сказать, что сможете прожить всю свою жизнь до самой смерти с одной и той же женщиной?  Это невозможно.  Вы не знаете, какой будет эта женщина через десять или двадцать лет.  Неисчислимые события могут сделать ее невыносимой для вас или для вас.  Тогда этот брак, который был установлен только по финансовым причинам, для детей, для имущества, для увековечения имени, действительно является скандалом.  Я полагаю, что скоро, скажем, через пятьдесят или сто лет брак будет казаться абсолютно нелепым, точно так же, как кринолины в настоящее время кажутся нам смешными.