Товарищ хирург Глава 12

— Платоша, да ты меня совсем не слушаешь, — тихо и даже обиженно произнесла мать.

Платон вернулся к реальности и постарался понять, о чем говорит с ним матушка и почему так много сухого треска теперь в её голосе. Вроде вс; как обычно. Поражало, как удавалось ей в своей глуши оставаться в курсе всех новостей, а главное — последних научных достижений и изобретений, — Платон только диву давался. Они уже больше часа сидели на скамейке в парке, и она всё это время что-то размеренным голосом рассказывала Платону.

— Как отец? — вдруг прервал её Платон.

Мать замешкалась, понурила свою белокурую голову, помолчала.

— Я полагала, что ты уже и думать забыл о нем. Вырвался из этого ужасного дома и наслаждаешься покоем и свободой. Я бы, во всяком случае, так и сделала. Здесь — жизнь, она кипит, дарит столько счастливых переживаний! Ты знаешь, каждый человек, живущий теперь в Петрограде, и без больших денег считает себя очень и очень важным человеком. Потому что он вершит историю.

— Каким образом? — улыбнулся Платон.

— Да хотя бы даже тем, что ходит по этим тротуарам. Да-да! Знаешь ли, самый захудалый тротуар в Петрограде и главная дорога в каком-нибудь уездном городе — это далеко не одно и то же.

— Просто в уездном городе все работают на земле, а не шляются по тротуарам…

Мать всмотрелась в него пристальным, неприятным взглядом.

— Я всегда боялась, что ты станешь, как ОН.

— Как отец?

— Да.

— Почему он тебе так противен?

— Ты не помнишь, как он избил тебя? Как хотел сделать из тебя крестьянина, прекрасно зная, что у тебя абсолютно другое, и притом недюжинное дарование? Сломал тебе руку, а ведь рука хирурга — это что рука для музыканта!

— Мам, срослось ведь уже всё…

— А как он заставлял тебя смотреть на бой скота, слушать предсмертный рёв, мыть окровавленные шкуры…

— Ну, в конце концом, нормальным же человеком вырос, — улыбнулся Платон, снова возвращаясь в свои мысли про Аглаю.

— А вот этого мы, к несчастью, пока не знаем… — сказала мама странную фразу, но Платон не обиделся, принял её снисходительно. Она волнуется за него, она — мать; которую он любил, несмотря на маленькие колкости, которые она иногда отпускала в его адрес.

Время от времени Платон выпадал из разговора: последние несколько дней голова его была, как в тумане, и он не мог противостоять той сладкой истоме, которая вновь и вновь уволакивала его в свои объятья, принимая очертания Аглаи, её рук, губ. Наверное, это и есть то, про что люди говорят «влюблён»! Как же ему хотелось бросить все эти псевдо важные разговоры и рассказать матери, что несколько дней назад он стал мужчиной. Но это, конечно, была больше сумасшедшая эмоция, рождавшаяся из распирающего чувства в груди, — нежели разумная мысль. В силу естественной ревности мать вряд ли поймет его, разделит восторг его нового состояния, — поэтому Платон с большим трудом, но сдерживался.

А ведь обе они, что Евдокия Ильинична, что Аглая, — были, кажется, из одного теста. Обе бунтарки, боязливо огрызающиеся с внешним миром за свои права. Снова и снова Платон мыслями возвращался в ту ночь, в постель, застеленную такими же чистыми, как сама Аглая, простынями, — как и она, пахнущими лекарствами.

— Ты почему вчера это сделала, в плательной лавке?

— Разделась?

— Да, разделась перед почти незнакомым мужчиной?

— Не знаю. Я просто бросила себе вызов: смогу или нет. Я всем, что имею, обязана своей отчаянности. Если бы ни эта моя черта, быть бы мне сейчас очень далеко отсюда, уже, наверное, замужем, и делать то, что мне никогда не нравилось делать.

— Неужели всё было бы так плохо?

— У меня — хорошая семья, добрые родители, много братьев и сестёр… Я их начала нянчить, когда сама была ещё ребёнком. Таким образом, моя судьба в некотором роде была предрешена, понимаешь. Я нужна была там. Но я сбежала. Ну, не так, конечно, чтобы тайно, под покровом ночи! Отец сказал, если выучусь, — смогу уехать, и я ухватилась за этот шанс, как сумасшедшая. Мне так хотелось уехать оттуда, отыскать её, большую, живую, трепещущую жизнь! Но там в меня мало кто верил, смеялись. Приходилось пОтом и кровью доказывать, что я создана для той жизни, о которой мечтала.

— Как мне это знакомо!

— Ты — мужчина, тебе легче уйти, вырваться из навязанных условий. Всё-таки у мужчины больше свободы.

— Тебя это задевает?

Она промолчала. Значит, задевало.

— Зато теперь я уверилась сама в себе. Мне всё по плечу. У меня — профессия, она меня прокормит.

— И муж теперь не нужен? — испытующе спросил Платон, любуясь точеным профилем Аглаи, с вызовом устремлённым в потолок. Её чёрный глаз поблескивал в темноте мокрым агатом. Интересно, что она теперь ответит? Вне зависимости от этого, Платон наслаждался этой женщиной, урывками, не полностью — насколько это позволяла её подчёркнутая независимость. Готов ли он был всегда наслаждаться ею, несмотря на её строптивость? Ему казалось, что да; бунтарство в ней разжигало в нем интерес; это было похоже на какую-нибудь азартную игру.

— Только честно! — переспросил он, видя, что Аглая колеблется.

— Честно. Наверное, нет.

Её голова с точеным профилем была, похоже, под завязку забита новыми веяниями. Платон отчего-то усмехнулся.

— Почему ты смеёшься? — вдруг спросила мама.

Платон тряхнул головой, и образ Аглаи рассеялся. Вместо этого перед ним снова возникло материно лицо с огромными дымчатыми глазами, которые за время, пока они не виделись, казалось, сделались ещё больше и бездоннее. Платон с самого начала приметил, что мать как будто не здорова, намётанный глаз врача говорил ему, что что-то не так. Грустная, понурая, она вдруг вздрагивала и в одно мгновение становилась раздражительной, колкой. Как будто она волновалась или испытывала очень сильный страх, с которым еле справлялась.

— Что случилось? — мягко спросил Платон, отбросив, наконец, мысли об Аглае и взяв руку матери в свои ладони. — Ты же не просто так приехала…

Она вздохнула и, заметно волнуясь, начала:

— Послушай, Платоша, ты за свою практику сделал уже столько операций…

— И?

— Ты знаешь, как там вс; устроено внутри человека… Да и такой у тебя талант, и такая любовь ко мне, — что это позволяет довериться тебе безгранично. Никто, кроме тебя, не сможет мне помочь…

— Да что случилось? Ты больна? — не выдержал Платон.

— Я жду ребёнка, сынок. И хочу, чтобы ты меня прооперировал, ну так… чтобы этого ребёнка больше не было… понимаешь?

Продолжить чтение http://www.proza.ru/2019/10/24/646