День победы

     Этот День Победы, который мы праздновали 40 лет назад, я вспомнил сегодня. Мои старики - участники того праздника, позвонили почти одновременно. У обоих были неутешительные новости. Я и сам уже старик, не 90-летний но все же, всегда за ними слежу, поддерживаю, чем могу, принимаю участие в их скромной стариковской участи. Главным образом мое участие сводится к разговорам, общение для них очень важно. Но сегодня одному из них потребовалась конкретная помощь по  медицине, и мы все обсудили, и с понедельника я займусь этим вопросом. Жаль, что они такие старые. Ведь какие красавцы были! Но что поделаешь, жизнь идет, и никуда от этого не денешься…

     За таким невеселыми мыслями я и вспомнил тот праздник.
 
     Сначала директор оленеводческого совхоза Гирамнур Хабирович Кадыров провел официальную часть. Этот Кадыров был знаменитый и авторитетный начальник, он знал ненецкий язык, и все относились к нему очень уважительно. Апофеозом его мудрости и значительности были встречи в его кабинете с местным населением, и когда он затруднялся ответить на какой-то щекотливый вопрос, он медленно подходил к книжному стеллажу, важно и тихо говорил: - надо посоветоваться с Ильичем. Доставал наугад один из 50 томов Ленина, что-то внимательно вычитывал там, потом выносил решение. Я несколько раз видел этот фокус, и всегда это вызывало почти благоговейную реакцию у ненецких авторитетов. С Ильичем спорить никто не решался.
    
     После официальной части я, тогда молодой и недавно назначенный начальник экспедиции, пригласил наших фронтовиков на праздничный обед, накрытый в конторе. От совхозного клуба до экспедиционной конторы было километра два по разбитой и изрядно подтаявшей снежной колее. Поселок Се-Яха находится в северной части Ямальского полуострова, в начале мая круглосуточно стоит солнце, и если тихо и нет пурги – гулять там одно удовольствие.

     Собственно, настоящих бойцов, воевавших на фронтах, среди нас было трое. Но по дороге как-то ловко к нам примкнул взрывник Витя Покедин. Он еще в клубе был самым нарядным и заметным и по инерции сошел за фронтовика. Потом уже, за столом его быстро вычислили. Он начал врать что-то про сына полка, быстро запутался и честно признался, что очень хочет выпить за участников. Его оставили на банкете без права голоса.
 
     Отвлекусь. Наверное, не к месту. Через год Витя погиб, но не на взрывных работах, а пьяный в своем вагончике. Стандартная история, не затушенный Беломор, загорелась постель. Без доступа воздуха он изрядно провялился, и когда его несли за руки и ноги, оказался страшно маленьким, тело лопнуло сзади и вывалились и болтались на каких-то нитках две почки.
 
     Хоронили Витю в воронке от взрыва, потому что никакой возможности не было долбить мерзлоту на ненецком погосте с могилами в виде нарт. Гроб стоял среди огромных, вывороченных глыб. Было пасмурно, прямо над головами неслись серые тучи, небольшая группа уныло ждала, пока начальник соберется с мыслями. Речь пришлось произнести такую:
     - Хороший человек был Витя Покедин. - Помолчали. Потом, повысив голос, - …но умер плохо. И все вы, суки, помрете также, если будете жрать спирт литрами.

     Борьбе с пьянством подобные и любые другие убедительные лекции мало помогали. Тем не менее, именно этот коллектив открыл почти все газовые месторождения полуострова Ямал.

     Запомнился мне Витя веселым, лукавым, незаконно примкнувшим к фронтовикам на том празднике.

     Вернусь к столу. Я послевоенный, о войне знал всегда, отец все четыре года бомбил фашистов на самолете ТБ-3, а мать санитаркой в госпитале Архангельска сдавала кровь морякам с конвоев. С ранних лет и до преклонного возраста этот праздник Победы для меня самый настоящий.
 
     По должности поднял первый тост, потом начались фронтовые рассказы. Вернее, так предполагалось. Но не зазвучали за столом героические истории, описания победных наступлений или горьких провалов. Упорно не хотели бывшие воины вспоминать батальные картины, а вот случаи из повседневного военного быта представляли красочно и в деталях. Я тогда подумал, такие профессионалы, все делают четко, автоматически, чего тут рассуждать. Настоящий водитель не будет же рассказывать, как он правой ногой на тормоз нажал, руль вывернул влево и прочие технические детали…
 
     Похоже, не любили они войну и себя в ней. Приходилось, конечно, и убивать, и наступать с криками «За Родину!» и прятаться позорно. И встретить вместе со всеми долгожданную Победу. Но не приведи Господь еще раз с таким столкнуться.

     Самому старшему, Аркадию Ивановичу было около шестидесяти. Высокий, худой, с манерами старого интеллигента. Года через два мы с ним работали в Надыме, так он сразу сошелся с ссыльным графом. Граф до революции еще выучился на инженера и очень пригодился при прокладке железной дороги Салехард-Игарка. После смерти вождя мог уехать в родной Питер, но остался жить на берегу реки Надым. Людей сторонился, но наш геофизик быстро нашел с ним общий язык.
 
     Я Аркадия Ивановича немного побаивался, хоть и считался его начальником. Он был суров, прекрасно поставленная речь помогала ему изысканно материть коммунистов с их властью, и войну с ее бездарными командирами. Когда московская жена выправила ему путевку в Индию, он для фото надел мой пиджак и белую рубашку с галстуком. Свои ватные, засаленные до блеска штаны и валенки с галошами оставил как привычные и поясному фото не мешающие.
 
     В этом комбинированном наряде он величаво отправился в больницу за медицинской справкой. Когда он заглядывал в очередной кабинет и здоровался хорошо поставленным строгим голосом, медперсонал тушевался. Но когда он весь проникал в кабинет, никто не мог совладать со своим лицом и скрыть, как ему казалось, презрительную реакцию. Помаявшись немного, он гордо удалился из больницы, объяснив мне, что индусы еще не заслужили, чтобы он собирал в спичечный коробок кал на 40 градусном морозе.
 
     Все четыре военных года он честно на переднем крае прослужил рядовым в пехоте. За столом он вспомнил, как каким-то хитрым способом они добывали у немцев тушенку. К сожалению, позже я потерял с ним связь.

     Второй фронтовик, дядя Яша, был мне почти как родственник. Он гостил у меня в Се-Яхе проездом. Добирался к мужу своей старшей дочери. Интересно, что и сейчас, когда мне под 70, а ему под 90, я по-прежнему зову его «дядя Яша». Так я привык с детства, когда с ним познакомился. Муж его дочери Володя является моим другом с шестого класса. Потом мы вместе учились на геофизиков, затем после института он поехал на Гыданский полуостров, а я на Ямал.
 
     Дядя Яша вышел в отставку полковником и теперь от избытка энергии решил навестить своего зятя. Но лететь на Гыдан из Тазовска напрямую я его отговорил, поскольку у Володи с его начальником в то время были не простые отношения. С начальником Володе повезло: Леня К. один из самых молодых в СССР лауреатов Ленинской премии, первооткрыватель месторождений, человек удивительной отваги и частично безрассудности. Соответственно, он терпеть не мог всяких там маменькиных сынков.

     В категорию «маменькиных сынков» автоматически попадали дети больших начальников, а у Володи на его беду папа был заместителем начальника областного КГБ, а мама секретарем горкома партии. В вагончике сейсмостанции с Володей жил и работал Игорь, у которого папа был не только лауреатом Ленинской премии, но ко всему еще и Героем соцтруда и начальником всех геофизиков. Так что Лене К. было, где развернуться. Он держал этих несчастных операторов, которым крупно не повезло с родителями, буквально в черном теле и нещадно гнобил их по всякому поводу.
 
     Добраться до полевого отряда, где Володя героически доказывал, что он не «сынок», можно было только на экспедиционном самолете под полным контролем Лени К. Леня конечно с полным уважением посадил бы тестя-полковника на борт, но от одного выражения его лица Володя мог окончательно упасть духом. Поэтому я помог дяде Яше добраться до Се-Яхи, а дальше после 9 мая планировал отправить его на своем самолете. Благо, у нас на базировке их оказалось сразу три. Тогда дядя Яша появится в партии посреди тундры независимо и как бы неожиданно, а Володе не придется стесняться, поскольку он вроде как и ни при чем.
 
     Мой отец, один из руководителей Главтюменьгеологии, знал о Лене К. При распределении он решил отправить меня на Ямал к  легендарному Арташесу Арамовичу, участнику войны и ветерану освоения Заполярья. На этом мои привилегии закончились. Удивительно, в то время большим геологическим начальникам и в голову не приходило устроить детей, например, в аспирантуру в большом городе.
 
     Короче, дядя Яша прилетел ко мне как раз ко Дню Победы. Я встретил его у самолета, который садился прямо на лед реки Се-Яха. Он выскочил из АН-2 веселый, бодрый, широкоплечий, высокий, в форме летчика полярной авиации и роскошных собачьих унтах. Так шикарно не одевались даже полярные летчики московского летного отряда. Сразу было видно, что этот цветущий 50-летний мужчина с уверенными движениями и военной выправкой и есть настоящий полковник. Думаю, если бы не пятый пункт, он легко дослужился бы и до генерала.
 
     Дядя Яша привез мне посылку от родителей, где, кроме всего прочего, была жидкость для волос. В условиях жесткого контроля за оборотом спиртного мои приятели радостно и мгновенно опустошили красивый болгарский флакончик, на котором красовался парень с роскошным коком.
 
     На банкете дядя Яша рассказал, как встретился в конце войны с американцами. Наши отстаивались в лесу после крупной бойни, отсыпались, стирались и сушили бельишко на веревках, натянутых между стволами танковых пушек. Американов привезли по согласованному плану знакомства союзников. Они повыпрыгивали из машин, шутливо отдали честь развевающемуся исподнему и очень запросто с нашими перезнакомились. По мнению дяди Яши, это были самые открытые парни в мире.
 
     Он и сейчас уверен в этом. Мы общаемся по скайпу, иногда ведем длинные разговоры:
     — Дядя Яша, жалуются на Вас, что не прячетесь в бомбоубежище. Те 14 секунд после сирены, которые отпущены для достижения бронированной комнаты, Вы созерцаете море. В Вашем Ашдоде ракеты и летят с юга. Зачем же Вам лишний раз подставляться?
     — Дорогой мой, русский офицер не должен кланяться всяким бандитам. Не по рангу, много чести для них будет.

     Так и сказал: «русский офицер», хотя фамилия у него далеко не русская и живет давно уже в Израиле.
 
     Однако, вернемся к празднику Победы на 40 лет назад. Двое из фронтовиков уже высказались, и их воспоминания как-то не очень ложились на официальную версию. А фронтовые зарисовки третьего совсем бы расстроили КГБ-шных кураторов советской журналистики.

     Иван Александрович. Человек-легенда, начал свою топографическую деятельность еще из Березова в конце 50-х, для инструментальных съемок прошел на лыжах весь Ямал, парторг экспедиции, балагур, балалаечник и по совместительству настройщик пианино в сельских клубах. Уверял, что его брат авиаконструктор отлично  играл на арфе с помощью семи педалей, а вообще  прелестный рассказчик и огромной души человек. Его фронтовой рассказ «Пионерская правда» точно бы не напечатала.

     Дело было так. В конце лета 1943 перед Днепровской битвой несколько дней велись весьма вялые военные действия. 18-ти летний Ваня, крепкий паренек с пшеничными волосами как у молодого Есенина, неожиданно и незаслуженно получил в подарок трофейный парабеллум. Незаслуженно, потому что командир разведчиков попросил его не приставать к санитарке и в качестве компенсации сунул фрицевское оружие. Ваня к санитарке и так приставать не собирался, были дела поинтереснее, но пистолет взял.
 
     Он долго с ним баловался, пока случайно не подстрелил пробегавшего под окном капитана. Налицо был целый букет военных преступлений: и нападение на офицера, а может и самострел капитана по сговору, словом, специальные люди много чего могли в этом деле усмотреть. Но на счастье вовремя началась какая-то заварушка, и получилось, что капитана ранили немцы. Ваня закопал пистолет метра на два.
 
     После войны, на Курском вокзале он случайно с капитаном повстречался.
     — Паразитство, - кричал Иван Александрович за праздничным столом, - понимаете, бежит прямо на меня. Думаю, сейчас убивать будет.

     Однако, капитан убивать Ваню не стал, а бросился обниматься и представил жене как своего спасителя. Самого Ваню на Днепре тяжело ранило, а капитан уцелел в госпитале.

                ***
Праздник вполне удался. И еще много таких праздников я со своими старшими друзьями провел. Понятное дело, каждое девятое поздравляю. Иван Александрович остался доживать свой век в Заполярье, стал там председателем совета ветеранов.
 
     В 2005 его пригласили в Москву на Парад Победы. Их много приехало из разных мест, всех поселили в Измайлово. Прикрепленные лица долго что-то организовывали, согласовывали, велели не расходиться, в итоге всех стариков оставили в гостинице смотреть парад по телевизору.
 
     Он заплакал, когда по телефону рассказал об этом.
 
     Я не хочу ни кого обидеть, не знаю, по какому признаку отбирают ветеранов на Красную площадь. Но почему-то вспоминается, не помню, то ли видел, то ли читал: в конце войны на Колыме двое мордатых вохровцев в тулупах ведут по лесу доходягу. Зэк обессилел совсем, упал. Охранникам убить его нельзя, приказано доставить, но и тащить неохота. Решили, пусть оклемается. Закурили. Один сожалеет, что война уже заканчивается, люди медали с орденами получают, а они тут должны эту политическую падаль, врагов народа охранять. А другой успокаивает. Ничего, мол, время пройдет, не станут разбираться, кто где служил.

     Через пару лет я достал для Ивана Александровича именной билет на парад. Но врачи ему отсоветовали. Здоровье не то. Да и не важно, я-то знаю: мои  воевали на передовой.

Сентябрь 2014