Круговерть Глава 46

     Андрей шаг за шагом всё отчётливее уяснял для себя, что зависимость от обстоятельств внешней жизни ведёт людей к погибели, либо буквальной — вымиранию, либо к гибели ещё при жизни, когда внутреннее развитие твоей сущности заменяется гипертрофированным развитием каких-то внешних форм жизни. И Андрей не мог не видеть, что человеческий разум последовательно подчиняет человека этим внешним силам и, соответственно, внешним законам. И он сам, вместе со всеми, пребывает в состоянии полной зависимости, полной несвободы от внешнего мира.

     Для него становилось очевидным, что надо было искать хоть какой-то просвет, искать хоть какой-то формы своеволия. Своеволия по отношению к внешним силам. И наоборот, надо было искать подчинения этого своего своеволия силам внутреннего развития, исходящим изнутри, исходящим от «бога жизни». (Так он себе это образно представлял.) Он не понимал, как это сделать, он даже не был уверен, способен ли он сам на такое своеволие, которое имело бы значение для разумной человеческой сущности. Ясно для него было одно, что он — часть социума, ничтожная шестерёнка в часовом механизме человечества, которую заменить — раз плюнуть, а исчезни он — никто бы этого и не заметил.

     А чтобы стать чем-то значимым в социуме, необходимо было кем-то стать в своём внутреннем содержании. Перед ним, во весь свой гигантский рост, вставал вопрос свободы воли. Вопрос своеволия. Очень непростой вопрос в теории, и ещё более непростой — на практике. Как можно быть свободным? Что конкретно нужно делать или не делать, чтобы быть свободным? Быть свободным, чтобы делать что? Вообще, что такое — свободное деяние? Вопросов возникало великое множество, а убедительных ответов на них не было. Всё, что он нашёл почитать по этому поводу, до конца его так и не удовлетворило.
 
     Он решил исследовать, как можно, в его конкретной жизненной ситуации, проявить своеволие и освободиться, и, мало того, как вообще возможно пребывать свободным. Свободным в том смысле, что эта свобода простиралась бы на ключевые жизненные процессы, а не на процесс, скажем, выбора ботинок. Свобода выбора и свобода воли — это совсем не одно и то же. Свобода выбора это свобода животного в тебе. Свобода же воли — свобода человеческого, то есть разумного, в тебе. Разумная свобода воли заключается в том, чтобы самому устанавливать цели на выбор, а не выбирать из предложенного. Способен ли в принципе человек устанавливать по своему волеизъявлению основные векторы развития своей жизни? Способен ли выбирать из этих векторов тот, который представляется ему наиболее разумным? Или это очередная морковка?

     Перед его мысленным взором всё время маячил уже привычный образ ослика, перед которым возница держит на шесте морковку, и ослик идёт за этой морковкой. Идёт туда, куда, увы, нужно вознице, а не самому ослику. Но ослик не может понимать, что он ослик, потому что он ослик. «А человек?» Как бы не вышло так, что вся его мыслительная деятельность окажется такой же морковкой. Может быть, конечно, тоже ничего в этом страшного нет, может, «возница» знает, куда идти. «Но всё же, всё же». Тогда ни о какой свободе воли и речи не может быть. А если свободы воли нет, то разумное ничем принципиально не отличается от животного, инстинктивного. Во всяком случае, не отличается для каждого отдельно взятого человека. Какая ему тогда разница, осмысленно он идёт за одной из морковок или не осмысленно.

     Освободить тело от внешних влияний было нельзя, это понятно. Освободить можно было только мысль. Освободить, то есть отвязать мысль от каких бы то ни было внешних целей и установок. Цели должны быть внутренними, исходящими от самого человека. От той, самой последней человеческой самости, до которой каждый человек способен где-то в глубине себя добраться. И в этом ракурсе ему виделось, что никакой общей для всех, коллективной свободы быть не может. Коллективной — может быть только зависимость, коллективной независимости просто не бывает. Это означало, что он сам, всей своей жизнью должен определить, свободен ли он, а если свободен, то насколько. Не на словах, а в жизни. «Создал себе свободу и держи, пока её не схлопнут». Он с самого начала отдавал себе отчёт в том, что свобода не может быть полной. Всё дело было в той степени свободы, какую человек может отвоевать у абсолютной несвободы.

     Тело, его организм, уже полвека отвоёвывал какую-то свою, ничтожно маленькую в масштабах космоса, но живую свободу у бесконечной Вселенной. У бесконечной и неживой Вселенной. «Живое всегда отбирает для себя хоть каплю какого-то места у неживого, заполняющего собой всё». И у Андрея по аналогии уже возникал образ его собственной системы смыслов, которая отнимает хоть какое-то место у бесконечного пространства бессмысленности. И в этом, конечно, был смысл. Собственно говоря, это единственное, где смысл мог бы быть. Всё остальное — за пределами всякого смысла. Однако отрезвляющий рассудок тут же одёргивал его, указывая на то, что это всё — праздные мечтания. Свободу нужно было постоянно отвоёвывать, создавать её себе невероятным, каждодневным усилием воли. И выйдет это у него или не выйдет, ещё неизвестно. Но всё же, как бы было хорошо, если бы ему удалось освободить себя и сделать себя свободным. Тогда можно было бы и людей этому научить. А главное — подать им пример. (Или убедиться, что никакая свобода не возможна в принципе.)



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/10/28/369