Поземка чувств

Наталья Патрацкая
Поземка чувств


В середине декабря поземка крутилась на асфальте вдоль очень длинного стеклянного здания фирмы. Здание своим торцом стояло в ста метрах от монолитного памятника у шоссе, по которому в олимпийские времена часто ездили правительственные кавалькады, из-за этого машины скапливались под окнами здания. Люди высовывали свои любопытные носы в окна, чтобы посмотреть, как проедут черные и большие машины. В этом длинном, длинном здание обитали  в то время три большие фирмы.
   Я шла по поземке в демисезонном темно-синем пальто, сшитом на заказ из рельефной ткани.  Мою голову украшала серая вязаная шапка петельками по моде тех времен, которую я сама и связала.  Ветер кружил вокруг меня, совсем молодой женщины 21 года от роду, и слегка подталкивал меня вперед, к проходной фирмы. Я зашла в проходную, посмотрела на указатели. Нужная фирма располагалась справа от входа.
   В отделе кадров в стопке бумаг нашли все мои документы. Меня проверили по всем статьям, теперь я могла выходить на работу. КБ находилось в тупике второго этажа. Я вошла в огромное помещение, в котором обитали три лаборатории без видимых перегородок. При входе в помещение сидела женщина и стучала на огромной пишущей машинке. Остальное пространство занимали кульманы, столы, стулья и люди на стульях.
   На мне было надето платье серо-голубоватого цвета, с поясом. Я была стройной особой с длинными волосами. Мне достался третий кульман от двери. Подошел начальник лаборатории Николай Григорьевич Малкин, дал мне первую работу — нарисовать педаль для станка-автомата в четырех вариантах. Так и началась моя конструкторская жизнь с вариантов конструкции.
   Стоять у кульмана приятно, но прорисовывать удобнее сидя. Посмотрев вокруг себя, я постепенно стала различать людей, сидящих рядом. Руководство на мое счастье вскоре сменило кульманы и столы на более новые модели, буквально через месяц после моего выхода на работу.
   Из-за новой мебели все передвинулись в пространстве, а рядом с ней часто останавливался симпатичный Щепкин. Его вьющиеся волосы были коротко подстрижены, такая повальная мода у остальных мужчин настанет только через тридцать лет. Он приходил на работу в очень красивом джемпере, снимал его и укладывал аккуратно на тумбочку, надевал белый халат, и после этого с ним можно было говорить о работе.
   Андрей Щепкин по совместительству выполнял функции первого "справочного бюро". Если кому-нибудь что-нибудь было непонятно, то спрашивали у него, а если не знал он, то знали другие. Постепенно я поняла, кто из сотрудников что знает, и на какие вопросы может ответить.
   Мне понравилось работать в новом коллективе. Николай Григорьевич оказался хорошим руководителем, лишь через некоторое время я заметила его особое отношение, но не ко мне, он в ту пору был увлечен экономистом отдела Марфой Митрофановной. В душе моей не мелькала даже маленькая ревность, так далека я была от служебных отношений. Общению по работе Марфа Митрофановна не мешала, этого мне было вполне достаточно. У меня своих проблем было выше крыши от жизни с молодым и сильным мужчиной, моим собственным мужем, кстати, он работал в этой же фирме, но этажом выше.
   Мужчины лаборатории это быстро поняли и часто подсмеивались, что стоило со мной заговорить, как с третьего этажа прилетал мой муж.
Муж мой был умен, статен и самоуверен. Он быстро оформил семь изобретений и споткнулся, в карьерном плане.
Он сделал одну большую глупость — кроме своих прямых обязанностей по работе, его кто-то втянул в общественную работу, а этого делать было нельзя категорически. Он стал пунктуально выполнять свои общественные поручения, то есть проверять фирму на вредность условий труда.
   Аппаратуры было много, некоторые установки излучали совсем не нужные человеку лучи и токи высокой частоты, вот он все параметры замерил и согласовал их с СЭС. Руководству фирмы тщательные  исследования моего мужа не понравились, начались судебные тяжбы. Ему пришлось тяжко на работе, хоть он и был прав и суд подтвердил его правоту. Именно в этой фирме он оформил свои многочисленные заявки на изобретения по работе, но общественная работа нанесла непоправимый урон его основной работе, он уволился.
   Недалеко от моего кульмана находился стол Глеба. Он и был вторым "справочным бюро" по непонятным вопросам, но я не злоупотребляла его знаниями. Кроме кульмана у конструктора были и другие инструменты для работы: циркуль, карандаш, ватман, логарифмическая линейка, транспортир, угольник, рейсфедер, которым можно было легко выдергивать брови и рисовать тушью прямые линии.
   При входе в комнату сидела экономист Марфа Митрофановна, потрясающая женщина с белыми волосами, она диктовала поведение в комнате конструкторов, все хозяйственные вопросы решала она. У нее был поклонник — Малкин. Их общеизвестная любовь приятно скрашивала рабочие дни. Дома у них были свои семьи, но на работе они были семья, точнее мама и папа КБ.
   Вероятно, свое дальнейшее поведение я копировала с экономиста Марфы Митрофановны, кроме одного — я не умела продавать, чтобы жить лучше, чем не зарплату конструктора. В свое время Марфа Митрофановна и ее муж заработали деньги на кооперативную квартиру весьма странным образом.
   Она работала швеей дома, поскольку была портнихой от Бога, а на работе она была экономистом. Как-то раз ее муж, работая машинистом, привез ей кримплен в лоскутках, да еще целый мешок, точнее три мешка отходов одного швейного производства, которые ему надо было выбросить или, точнее, отвезти на свалку. Муж не выбросил отходы, а привез жене. В то время с купальниками в городе было плохо, а лето выдалось жарким.
   Марфа Митрофановна выкроила купальники из лоскутков, сшила и продала. Купальники ее производства покупали очень хорошо. Так и повелось: муж привозил домой мешки с отходами швейного производства, жена шила вечерами купальники, а в воскресенье ходила на рынок и продавала.
   Худо-бедно накопили они так на кооперативную квартиру, а потом и мебель купили хорошую, на кухню приобрели гарнитур из натурального дуба, или он был сделан из шпона под дуб, что, в общем-то, не имело значения. Вскоре кримплен вышел из моды, его перестали производить, и машинист поезда стал привозить домой меховые обрезки.

   Судьба послала мне во всех отношениях неожиданную и романтическую встречу на природе. Листья еще желтели, снега не было. Сияло солнце. Надо было конструкторскому отделу подготовить летнюю базу отдыха, выполненную в стиле Берендея, к зиме. После работы люди хорошо подготовились к отдыху: стол ломился от еды и крепких спиртных напитков. На этот раз я пришла в красной куртке, со мной рядом за столом сидел Щепкин в темно-синей куртке. Осенний холод согрели русской водкой. Костер сверкал огнем. Звучало танго. "Ты промедлил темно-синий..."
   Напротив моих глаз впервые сияли серые глаза Глеба. Я быстро попала в его объятия, в его огромные и крепкие руки под предлогом обычного танца. Наша красно — синяя пара, покинув танцплощадку у костра, ушла в сторону реки. Берег реки в объятиях желтой листвы деревьев, красная куртка — в сером окружении... Поцелуи абсолютно случайные вознесли нас в серые небеса. Мир оказался оранжевым.
   Щепкин молчаливо вернул меня на землю, он подошел ко мне, мы сели у костра. В чем основная разница между Щепкиным в темно-синей одежде и Глебом в светло-серой одежде? Щепкин  — интеллектуал, он хорошо разбирался в конструкциях, в поэзии, в живописи. Он был нужен мне, как университет многочисленных знаний.
Поцелуи на берегу реки быстро не забывались, и появилась потребность писать стихи. В Глебе была мужская сила. Это был крупный, красивый голубоглазый инженер. Именно он стал для меня на многие и многие годы объектом для физического и поэтического притяжения.
   А что же Глеб? Он пригласил меня в золотые дни бабьего лета поехать в ближайшую деревню на пикник. Я была в красной, а он в светло-серой одежде. Любовь платоническая у нас продолжалась. Иногда он подходил ко мне, чтобы показать, кто здесь хозяин.

   На Новый год сотрудники собрались на квартире у начальника КБ Малкина в новой башне. Квартира большая, народу набралось прилично. Я не отказалась от приглашения, и пришла в длинной черной юбке в пол, в белой блузке и с красной ажурной шалью на плечах, а в квартире не оказалось знакомых поклонников, ради которых я вырядилась.
   Все лица новые, хотя по работе и знакомые. Все снова да ладом? Да, в процессе празднования из толпы явно выделился один крупный мужчина, Николай Григорьевич, мой шеф. Танцы, они и на Новый год танцы, и танго соединило наши души. Из квартиры в новой башне мы ушли вместе.
   Жили мы в соседних кварталах, машина в таких случаях не нужна. Как мы оказались на мосту, который находился в стороне от домов вообще не понятно! Николай Григорьевич стоял рядом со мной, смотрел на проходящие поезда и все пытался чмокнуть меня в щечку.
   Шампанское, верный напиток мимолетной влюбленности, стал выветриваться из головы, мысли пришли в норму, и я настояла на дороге по домам. Кончилась ли на этом история? Пожалуй, нет. Бывают супружеские, гражданские браки. У меня был брак дружественный. Что это значит? А кто его знает?!
   Летом фирме выделили землю под сады и огороды. Землю делил Николай Григорьевич, и от его щедрот участок мой оказался намного больше, чем у других, но в конце сезона я вернула земельный участок фирме. Случайно или нарочно шеф после новогоднего праздника попал под напряжение тысячи вольт. Его откачали, спасли. Скорая помощь появилась вовремя.

   Летом сотрудников отдела отправили в совхоз на полевые работы. Яркое, июльское солнце пригревало спины людей, шедших с тяпками по грядкам с маленькими всходами свеклы. Рядом со мной шла Марфа Митрофановна, которая была старше меня. С другой стороны по своей грядке шел Щепкин, высокий мужчина с пышной шевелюрой и большими глазами. Эти глаза то обращались к своему соседу по грядке с другой стороны от себя, то постоянно смотрели в сторону меня. Судьба нас постоянно сводила. Вероятно, начинало действовать любимое проклятье Марфы Митрофановны: 'Чтоб ты, Катерина влюбилась!'
   Желтый купальник, надетый на меня, очень привлекал внимание Щепкина, или тело в этом купальнике не давало ему покоя. Марфа Митрофановна, половшая свеклу рядом со мной, стала вводить меня в курс женских дел конструкторского отделения, она была не из разговорчивых особ и просто решила предостеречь меня от соседа с другой стороны грядки. Июль грел своим теплом, а мужчина своим взглядом. Марфа Митрофановна — охлаждала.
   Грядки закончились. Толпа со всех сторон ринулась одеваться и отправляться по домам. Щепкин предложил подвести меня на машине до дома. В его машину со всех сторон сели люди, которых он знал. Марфа Митрофановна с тревогой смотрела на молодую женщину, которая села в машину красивого мужчины.
   Машина проехала по проселочной дороге, потом выехали на знаменитое шоссе, по городу машина развезла всех сотрудников. Хозяин машины даже и не думал меня из машины выпускать. За последним человеком закрылась дверь. Машина на приличной скорости поехала в сторону речки.

   Щепкин был в своей стихии: скорость, еще раз скорость. Проехали пост автоинспекции достаточно медленно. Свернули с одной дороги на другую дорогу и оказались на берегу речки, которая за последние годы так обмелела, что трудно представить, где это было.
   Жизнь к тому времени меня научила выживать и с крупными мужчинами в борьбу не вступать, а Щепкин был высокий. Вылезли мы из одежды до купальников и вошли в воду. Охлаждение не было длительным. Вскоре он сидел на берегу и говорил про свою дачу и вишню в саду. Потом мы сели в машину и поехали по другой дороге. Машина неожиданно резко свернула в лес.
   Будучи относительно спокойной женщиной, я не ожидала такой внезапной любовной атаки со стороны высокого и красивого человека, с которым уже давно работала, и никакой любви между нами особой не было. А тут между нами возник каскад любовных действий разгоряченных тел, и рук, и губ...
   Натиск был стремительным. Желание возникало мгновенно. Расслабление абсолютное. Видимо, Щепкин на меня на грядке насмотрелся, он был готов к любви и к любовной игре. И все. Описывать подробно действия каждого смысла не имеет, этого будет мало для воспроизведения событий. Чувство оказалось огромным и быстро прошло. Все, осталось уехать домой, куда меня довольно быстро он отвез...
   Так у меня появился любовник. Что дальше? Мы вошли в зацепление чувствами. Женщины на работе изо всех сил говорили об опасности, что я у Щепкина не из первого десятка.

   Цивилизация проникла в страну исподволь, захватив дороги автомобилями, руки телефонами всех систем. Снег падал и ничему не удивлялся. Он много видел на своем веку, переходя из воды в снег, от земли к небу. Он видел хорошие поступки и плохие.
   Снег падал на крыши дорогих авто, и на крыши машин эконом класс, делая их слегка похожими. У снега было хобби: мир выравнивать в цветовой гамме. Он любил белый свет и белый цвет — он снег, и этим все сказано.
   Я любила снег и понимала его. По снегу я могла определить температуру воздуха. Снег всегда разный, он бывает влажный и блестящий, а между этими состояниями можно наблюдать снежные полутона.
   А еще я любила мартовский снег, который всегда стремится к крупинкам, прежде чем растаять и стать водой. Сегодня снег был легкий, приятный. Ветер дул южный, слабый. Можно было остановиться минут на пять и наблюдать зимние пейзажи.
   В дверь ко мне постучала соседка по лестничной площадке и предложила шапку из белой нутрии в виде горшка с отворотами и хорошо обработанную шкуру белой нутрии на воротник. Я тут же решила, что нутрию надо брать. Шапка имела жесткий каркас и точно подходила мне по размеру. Но где взять пальто, на которое можно пришить шкуру нутрии в виде воротника?
   У меня было новое демисезонное пальто зеленого цвета с длинным поясом, и с большим воротником. Я разрезала шкуру нутрии бритвой, сшила по центру ручным швом и сделала симметричный воротник, после чего пришила его на демисезонное пальто. Наряд получился необыкновенно яркий и жизнерадостный: белый мех на фоне яркой зеленой ткани, но долго в такой яркой обнове ходить необыкновенно трудно.
   Я после яркого наряда купила себе черное пальто с длинным поясом и капюшоном, на котором по краю уместилась скромная темно-коричневая норка. Этот наряд не раздражал яркостью, но черный драп требовал постоянного ухода, поскольку собирал на себя весь летающий мусор.
   Постепенно пальто само привыкло быть постоянно вывернутым наизнанку, когда я его сдавала в гардероб или оно висело дома, так оно меньше собирало окружающий мусор. Именно в этом черном пальто на стройной фигуре у меня было максимальное число поклонников в виде мужчин-сослуживцев всех мастей.
   Или у меня был такой возраст, что мне хотелось повесить на себя табличку: "Не влюбляться!"

   Мама моя из-за рубежа привезла первые сто долларов в жизни и отдала мне. Я поехала в магазин "Березка" и купила светло-серые замшевые сапоги. Шапка из песца такого цвета у меня уже была. Над светло-серыми сапогами шествовал светло-серый костюм, если снять черное пальто. В светло-сером наряде я являлась в кафе, где обедал необыкновенно красивый мужчина, по его машине я определяла место его нахождения.
   Рядом с мужчиной я не садилась, но садилась так, что он не мог не оценить мой серый наряд. И мужчина сам нашел меня через пару дней. Это был разработчик цифровой аппаратуры Андрей Георгиевич Щепкин.
   Серебристые кроны деревьев. Темное зимнее утро. Липовая аллея. Аллея города. Чудо, какая она хорошая! Серебрятся от инея ветви лип. Голубоватые ели прикрыты пышным снежным покровом. Снег скрипит под ногами. Небо совершенно неопределенного цвета — темное и все, но как прекрасно идти по аллее, когда над головой до горизонта видны кружева серебристых крон деревьев! Спокойно бьется сердце.
   Вместо мучительных мыслей о работе в голове возникают песни.
   И я мысленно пою:
   — Висит на заборе, колышется ветром...
   И все прекрасно. Мир светел и чист. Чудеса. И хочется мне в вальсе кружиться и радостно петь. Зачем сердечные капли? Надо только идти пешком на работу, и мир окрашивается в чудесные краски зимнего утра. Кружева серебристых крон удовлетворяют потребность в красоте на рабочий день. И вот она, работа!
   Но нет, мысли с неприятностями опять исподволь выползают из закоулков мозга. Вновь расцветают пышным букетом нервные мысли. Я даже решаю уволиться! Но видения зимнего утра спасают меня! Незаметно для себя я втягивалась в работу и уже с удовольствием читала местный технический перевод с немецкого языка. Мысли мои в работе. Все нормально.
   Спасибо великому актеру Аркадию Райкину, благодаря его выступлению у фирмы есть зал, Греческий зал в столовой. Чем зал примечателен? Любая очередь быстро и незаметно рассасывалась — это как чудо. Не надо думать о еде, 60 копеек в кассу и за всех все обдумал местный шеф-повар. Мне оставалось взять обед и сесть за прекрасный стол, достойный украсить любое кафе, а стулья здесь стояли такие тяжелые и добротные, что я согласна иметь подобные у себя дома.
   А публика? О, что здесь за публика! Это самые здоровые люди с предприятий. Это самые нетерпеливые люди. Это те, которым все надо быстро и сейчас. Какие здесь красивые мужчины и независимые женщины! Сколько здесь знакомых и совсем незнакомых людей! А глаза? Они так и светятся, они так и ищут объект для внимания! А вот и тот, из-за которого этот греческий зал кажется лучшим рестораном в мире! Свет очей, в котором мир преломляется.
   Я не вижу окружающих людей, они мне совсем не мешают. У меня  обед! И не беда, что на подносе разлиты щи, а тефтели под интересным соусом! Все мелочи! Сияющие глаза окупят все. А если нет глаз, которые мне сияют? Надо искать. Вон их сколько, ждущих и вопрошающих! И обед станет чудом!
   Именно в залах общепита происходили свиданья в обед. Я ушла уже из двух фирм, люди из которых обедали в этом огромном помещении, в котором было много раздач. Несколько плит-печей варили разную пищу для разных столовых. Мужчины остались в прежних фирмах, но здесь их можно было увидеть при необходимости.
   Владимир Высоцкий выступал пару лет назад в двух километрах от этой столовой. Я на концерты Высоцкого не ходила. Он приезжал выступать со своими концертами, и был рядом с длинным-длинным зданием. Кто не поленился — его слышали живого. Николай Григорьевич Малкин его слушал лично.
   На фирме дисциплина была железная, работы много, дорога от КБ до цехов на заводе была неблизкой. Я некоторое время сидела во втором ряду кульманов, потом пересела в первый ряд у окна. Но и здесь не обошлось без общественных работ. Часть конструкторского отделения как-то отправили с места работы на колхозные грядки для прополки свеклы. В добрые старые времена на колхозные грядки вывозили проветриться и поработать людей любых организаций и рангов.
   Через некоторое время я почувствовала свободу от общения с людьми. Из окон фирмы хорошо просматривалось знаменитое шоссе, но однажды это счастье закончилось. В фирме появился новый директор, он купил вычислительные машины, тогда они были огромными, и выселил конструкторский отдел из длинного-длинного здания. В наших комнатах поставили вычислительные машины, которые требовали хорошего помещения и ухода, но они быстро морально состарились.
   Но конструкторы к этому времени были выселены в здание на задворках, к которому приходилось ходить по грязной дороге. В качестве компенсации за неудобства директор в окна конструкторов поставил кондиционер, дующий прямолинейно кому-нибудь в ухо и по этой причине являющийся страшным раздражителем общества.
   Теперь, чтобы пойти в цех или столовую, надо было одеваться и идти по плохой дороге, все это мало радовало и отвлекало от работы.
   Начальник КБ заставил поставить столы так, что люди смотрели друг на друга, и только повернувшись к кульману, получали уединение в коллективе.
   Марфа Митрофановна, женщина мудрая, в своих руках держала распространение на работе туристических поездок. Она заметила внимание Щепкина к Катерине, и от ее взгляда не укрылись их разговоры. Женщина решила, что надо закрепить их служебные отношения, дабы ее любимый Николай Григорьевич не увлекся еще и Катериной. Марфа Митрофановна предложила Катерине и Щепкину две путевки в Древний город. Они согласились...
 
   На желто-оранжевую листву падали липкие лохмотья снега. Люди вышли из остановившегося экскурсионного автобуса, ехавшего по федеральной трассе. Они смотрели на осеннюю погоду, природу и друг на друга. Природа напоминала Подмосковье в чистом виде.
   Рядом со мной, одетой в красную куртку, на которой висели хвосты длинного темно-синего шарфа, быстро оказался высокий мужчина в темно-синей куртке — Щепкин. Я посмотрела Щепкину в глаза и перевела взгляд на носки своих блестящих черных сапог.
   Молодой человек что-то говорил, как будто сыпал мокрый снег на душу молодой женщины, которая вырвалась из домашней повседневности, и тут же оказалась в плену чужих желаний. Наше поверхностное знакомство ни к чему не обязывало. Вкусы и привязанности у нас практически совпадали, наша взаимная симпатия замечалась окружающими. Три дня нам предстояло провести вместе. В длинном автобусе со шторами на окнах мы сидели рядом. Звучала песня: "Папа, подари мне куклу..." Как из простой симпатии рождается любовь? Оказывается, нужна экскурсия в новые места среди незнакомых людей. На экскурсию едут отдыхать, развеяться и узнать о стране и о себе.
   Остановка автобуса на Валдае оказалась сугубо исторической. Вот где берет начало Древняя Русь! Именно здесь у меня возникло огромное и странное ощущение истории! Низкие каменные здания вызывали бурю неподдельных эмоций.
   Воздух исторического прошлого пропитывал приезжих и сжимал нас в дружеских объятиях. Монастыри и церкви покоряли своей естественностью вместе с окружающей средой. Озеро поразило своей прозрачной гладью и большими гальками. Я чувствовала, что нахожусь не в Подмосковье, пронизанном современностью, передо мной простирался Его Величество Валдай!
   Мощь исторического прошлого вызывала восхищение. Старинный маленький музей мог продемонстрировать предметы старины и утвари. Темной отличительной особенностью музея и его гордостью неизменно считались и считаются валдайские колокольчики. В ресторане, расположенном в каменном доме, на стол подали маленькие, но вкусные котлеты.
   Маленькие колокольчики можно было видеть и в музее, и в продаже. Они звонко звонили, и все звонче становились голоса при разговоре, появилась теплота в общении, вместе с теплыми котлетами. Следующая остановка у озера, большого и чистого.
   На катере всю экскурсионную группу переправили в монастырь. Идем вдвоем в толпе, и это приятно, нам рассказывают историю этих мест, а мы рядом, и эта история становится волшебной. Хорошо! Небо ясное. Снег подтаивает на жухлой траве вокруг стены монастыря.
   Мы все спокойнее чувствовали себя рядом друг с другом. Просто рядом. Следующая остановка оказалась медовой. Народ ринулся на рынок вблизи Древнего Новгорода, куда не дошли в свое время люди хана. В руках у многих пассажиров автобуса оказался мед в сотах. Я впервые видела медовое чудо. Я сходила одна на рынок и купила шикарный мед.
   Разговор за разговором и автобус подвез людей к месту ночевки. Гостиница находилась рядом со стенами монастыря. Я и Щепкин пошли гулять по берегу озера, окантованного белыми стенами монастыря. Проваливаясь в холодном песке, все ближе прикасался темно-синий шарф к темно-синей куртке.
   Руки встретились. Губы встретились. Глаза — оттаяли. Щепкин по природе своей осторожный мужчина, лишнего себе в отношении меня он не мог себе позволить. Я именно с этого момента стала писать стихи. А у Андрея Щепкина через девять месяцев родилась дочь, но не от меня. Ночь прошла в разных комнатах. Весь следующий день был заполнен экскурсиями. Совершенно верно, что Валдай посетили до Великого Новгорода! Новгород — само историческое совершенство!
   Памятник Тысячелетию Россия завораживает и отпускает на просмотр исторических достопримечательностей города и его окрестностей. Соборы, церкви, колокола не давят своей значимостью, а возвышают туристов. Кованые ворота, церковная утварь не порабощают, а вдохновляют на новые свершения. Раскопки городища, берестяные грамоты приближают к книгам по истории, словно становишься их соавтором, а не учеником жизни. Впечатления от встречи с Древней Русью на фоне желтой листвы — самые положительные!
   Домой я и Щепкин вернулись в меру влюбленные, с ощущением поцелуя на губах. Щепкин все свои чувства высказывал необыкновенно красиво, он писал стихи на листочках, вслух много не скажешь, кругом стояли другие кульманы и сидели конструктора.
   Я на память стихи о любви не знала и отвечала своими стихотворными строчками, которые на удивление быстро появлялись в моей голове в ответ на послания Щепкина. Стихотворная переписка не мешала работать, зато в голове не скапливались ненужные для работы мысли, а сразу реализованные, занимали минуты, а длительные часы были оставлены кульману.
   В КБ, где работали Щепкин и я, разрабатывали оборудование для получения твердого материала. Чертежи были достаточно большие и сложные. Марфа Митрофановна постоянно наблюдала за парой влюбленных и тихо радовалась, что не она на месте меня.
   Я с Марфой Митрофановной однажды поругалась, и в качестве женской ревности Марфа Митрофановна бросила проклятье:
   — Чтоб ты, Катерина, влюбилась!
   С этого момента все в моей жизни покрылось новыми чувствами.
   Безоблачная голубизна небес пела о первом дне календарной весны, такая погода в этот день была однажды в выходной день. Я надела свои лыжные ботинки, еще выданные тренером во времена юности, взяла в руки лыжи тех же времен, палочки были новые, и отправилась на лыжах за железную дорогу, на горках кататься. Морозный снег, ослепленный солнцем, остался в душе, лучом лыжной прогулки.
   Идти сквозь заснеженный лес до горок было не просто приятно, я испытывала истинное наслаждение от вида самой окружающей зимней атмосферы. Лыжи катили нормально, по дороге встречались лыжники всех возрастов. Чем дальше от жилых массивов, тем больше поваленных деревьев, но медведи по ним не бегают, на сваленных деревьях лежит слой снега всей зимы.
   Горки. Скатилась с них пару раз и достаточно, пора домой, в лесу автобусы не ходят, надо найти силы дойти домой на лыжах. Вот и весь спорт спустя годы после спортивной лыжни юности. Великий социализм вместе с лыжами уходил в далекое прошлое.
   Почему Великий? Фирмы были большие, люди работали, столовые работали, больничные работали. После обвала социализма, наступил реализм частных фирм. Больничные листы еще существуют, но если ты их возьмешь пару раз, то тебя элементарно уволят по любой маленькой причине, выращенной до размеров слона.
   В частных фирмах не любят больничные листы, не любят больных, не любят пропуски в работе. Пропуски в работе неизбежны, человек живет в борьбе с болезнями. А если ты заболел, хоть на один день, то уменьшенная зарплата и наказания, неизбежны. Так и работаю я. Для расчета пенсии выбраны годы, когда фирмы сваливались с катушек из-за постоянных финансовых обвалов страны. Я работала, но где искать те фирмы, которые перестали существовать не по моей вине? Так, что жизнь прекрасна и удивительна, как солнечный день в первый день календарной весны.

   Деревянный стол был покрыт зеленым сукном, за столом сидел мужчина средних лет в темно-синем костюме и иногда смотрел на конструкторов, сидящих перед ним. Это был начальник КБ, член КП. Его сила управления основывалась на двадцати рублях в квартал, которые на общем собрании торжественно отдавали лучшему ударнику коммунистического труда.
   Были еще способы оплаты, но они исходили от главного инженера НИИ, и заключались в создании бригад для особо важных работ с оплатой в два оклада. Но такие бригады создавались по особо важным заданиям, например при создании орбитальной станции, необходимой для накопления топлива, при полетах в космос.
   Люди работали по шесть дней в неделю. Работа была напряженная и ответственная. Те, кто был в бригаде, придумали развлечение: собирали больше денег на дни рождения и дарили друг другу хрусталь.