Западная добровольческая армия, 1919 год. ч. 13

Западная добровольческая армия, 1919 год.

(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2019/10/16/510)

Думаю, что современным читателям было бы интересно «изнутри» посмотреть на жизнь и службу в «армии» Бермонт-Авалова, которую он (при активной поддержке германских войск и наемников) создавал в Курляндии летом и осенью 1919 года.
Свидетельств этого, от рядового состава  армии Бермонта, к сожалению, не осталось, ибо русские солдаты и унтер-офицеры  той поры, в огромной массе своей, были либо совсем неграмотными, либо малограмотными.
Поэтому никаких дневников, или воспоминания от них не осталось.

К счастью, среди офицерского состава армии Бермонта нашелся любитель вести дневник, который и был, затем, издан в Берлине, в 1924 году.
Этим любителем изящной словесности» был прозаик и публицист, Иван Степанович Коноплин. Он участвовал  в  ПМВ, в царской армии дослужился до чина штабс-капитана и, после целого ряда  приключений, летом 1919 года перебрался в отряд полковника П.Р. Бермонт-Авалова, который формировался в Митаве.
Бермонт-Авалов, в июне 1919 года, назначил штабс-капитана Коноплина официальным историографом (!!!) своей «армии».
Коноплин зафиксировал это в своем дневнике:
«Мои  обязанности  несложны:  писать "историю"  по официальным  приказам, пояснительным запискам  и распоряжениям штаба - другими словами,  зафиксировать факты и события,  развивающиеся  на моих  глазах.  Бермонтом  выдано мне  удостоверение, в котором  между прочим стоит:  "...разрешить штабс-капитану Коноплину  собирать материал по истории отряда,  для  чего  приказываю всем  учреждениям, не исключая контрразведки, осведомительно-политического  отдела,  оказывать  штабс-капитану   всяческое содействие"».

Именно поэтому Коноплин имел допуск ко всем документам издаваемым в отряде (тогда еще) Бермонт-Авалова,  и был в курсе всех знАчимых событий, происходивших там.
Сам Бермонт-Авалов ему покровительствовал и регулярно интересовался тем, как продвигается написание истории собственного воинства.

Свои воспоминания И.С. Коноплин назвал коротко и без особых претензий : «Бермонтовщина» (Дневник, 1919--1920 гг.).
Давайте посмотрим на те события, которые штабс-капитан Коноплин посчитал нужным запечатлеть в своем Дневнике.
Вот, как состоялась знакомство группы офицеров, приехавших, вместе с Коноплиным, «наниматься» в отряд Бермонта с его командиром:

«3 июня 1919 г.
Выходя на  большую улицу, вы вдруг заметили  над узором залитых солнцем берез  развевающийся в воздухе  огромный  белый  флаг с  черным  мальтийским крестом посредине…
Над входной дверью висит большая  доска, на которой густыми черными буквами  выписано:  "Штаб пластунского отряда имени графа  Келлера"… Налево, на  дверях,  белел картон, на  котором мелькнуло:  "Вербовочное бюро".  Этажом  выше были хозяйственная  и  штабная  канцелярии.  Мы вошли в обширный  зал. Позади нас о чем-то зашушукали двое офицеров в белых погонах, с восьмиконечными термаламмными крестами на левых рукавах мундиров...

В ту же  минуту дверь опять настежь, и на пороге показался черкес среднего роста в барашковой папахе, бескаблучных сапогах и черной черкеске с серебряными газырями на груди; левый бок украшал массивный серебряный кинжал с насечкой, висевший на  тонком пояске. Это - первое впечатление, а  второе (мы его  разглядывали  так  же внимательно,  как и он нас)  -  он  был весь какой-то гибкий, по-кошачьи напряженный, глаза его поигрывали, меняя остроту выражения...  Я заметил: из  широкого рукава  его черкески выглядывала белая рука с выхоленными ногтями.
     Кочан скомандовал хриплым басом:
 - Господа офицеры!
Бермонт (это был он) театрально взмахнул рукой, поднеся ее  к папахе и,
щелкнув бес шпорными каблуками, проговорил сипловатым властным тоном:
- Господа  офицеры! - Не останавливаясь,  продолжал, шагнув с  порога ближе к нам: - Я горячо приветствую вас, господа, как командир пластунского отряда…
Он щелкнул пальцами, изогнул талию, как женщина, и, выпрямившись, снова заговорил:
-  Хотите работать  со мной - готовьтесь нести тяжелый  труд; я отдал России  почти все, от  нее  ничего  не  беру - наоборот,  несу ей последние остатки сил...  и  -  пусть!  Я  израсходую их  до конца, во имя порядка  и закона. Согласны вы на это?»

Как видим, Бермонт умел «подать себя» и любил красивые «театральные» слова и жесты.
Интересно, что штабс-капитан Коноплин записал о том, как сам Бермонт рассказал ему о себе:

«При Петлюре  Бермонт  был дважды  арестован, на  третий  его  усадили в Музей. Спустя несколько дней, его приговорили к  расстрелу. Однако за два часа  до  казни его  вывезли оттуда,  и в эту же  ночь с группой офицеров  и генералов  он катил к  германской границе.
На станции Клинца на поезд напала разъяренная толпа мужиков.
Эшелон растерялся, но Бермонт (по  его  рассказу) сохранил присутствие  духа, забрав в  свои руки  водительство эшелоном;  это подействовало на молодежь подкупающе; с этой ночи за Бермонтом  установилась репутация  необычайно дерзкого (он в  открытую бранил генералов) и  твердого офицера. Эшелон  не пострадал и благополучно ушел из-под занесенных  дубин и щелкающих винтовок.

     Живя в Германии (лагерь Зальцведель), Бермонт часто ездил в Берлин, где по счастливой  случайности встретил офицера Генерального  штаба (немецкого), кап[итана] R-e, который  и  посодействовал  ему  в получении  разрешительной грамоты на организацию отряда в лагере (с тем чтобы потом с  ним отправиться в Прибалтику). Собирая охотников в Зальцведеле, Бермонт не упускал из виду и центра:  в Берлине в один из своих приездов он познакомился с представителем ген[ерала]   Деникина  --  кап[итаном]  Непорожным. 
Последний   обещал  ему сотрудничество.

     К  началу мая  этого года упорно собранный  Бермонтом  отряд скрепился, разработан был план будущего разворачивания в "настоящий" отряд, а 14 мая из Зальцведеля в Митаву выехал первый эшелон.
     Митаву избрали потому, что она лежит на кровобьющей артерии, уходящей в Германию,  откуда должно было происходить главное питание, и  вполне  удобна для временной спокойной организации.
 
Впрочем, соображений было много. Таково начало. Мальтийский крест на белом поле - это  знак "крестоносный", так как весь  свой путь прошлый (киевский) сочли крестным, и весь будущий (здесь,  в краях, где когда-то  жили рыцари) предполагают пройти под белым  ограждающим крестом терпения и неутомимой борьбы…»

Далее, у прибывших в отряд Бермонта офицеров, начались обычные служебные будни:
 «9 июня.
     Мы  (прибывшие) влились в состав 4-й роты  1-го  пластунского батальона (их четыре - все  они только списочны). В нашей роте ни одного  солдата - все офицеры разных  родов войск. Командиром назначен полковник Кочан,  я  - полуротным.
     Сегодня были за городом на тактическом учении. 
Офицеры  лениво выбивали шаг, кособоко таскали винтовки и отругивались - не нравится...

Батальоном командует полковник гвардии Евреинов - несколько  холодный, острый, насмешливый; бородка клинышком точно дополняет  неприятный блеск его взгляда; и  звенящий голос: все  вместе дает  впечатление щемящей  цепкости.
Солдаты  его боятся, офицеры избегают общения, но  тем не менее с ним как-то уживается некая группа (его же батальона).
Они отлично сыгрываются в карты и мило пьют. Это - поручик Савельев, поручик Димитриев, прапорщик Колчак... У последнего  тонкая как  стебелек, с синими  глазами  жена  в  белой  косынке сестры милосердия…»

Тут – обычная тыловая рутина. Офицеры лениво изображают тактические занятия, но зато «отлично сыгрываются в карты и мило пьют».
Удивил этот прапорщик Колчак. Кто он был – родственник, или однофамилец «Верховного правителя» из Омска?!
К сожалению, больше о нем в дневнике штабс-капитана Коноплина нет упоминаний.
А Митава тем временем, живет тихой тыловой жизнью:

«10 июня.
     …Городской парк  густо набит  шумящей публикой,  играет военный оркестр (чаще цивильный). На эстраде кафе слышно завывание какого-то затрепанного актерика.
Хохот девиц раскатисто носится по аллеям,  мешаясь со звоном шпор и смехом военных. На реке  тоже покрикивают, гоняя лодки вдоль и вкось.
     Многие офицеры и солдаты в новой форме - это мундир  старого немецкого сукна, такие же  брюки. На  левом  рукаве белый нашивной (иногда  накладной) крест -  восьмиконечный. Это  - эмблема крестоносной идеи отряда. Мелькают фуражки с голубыми, белыми, синими и красными околышами.

     ...Вернулся   домой  поздно;  по  улицам,  залитым  луной,   бесконечно раскатывается  женский  визг. 
Я  замечаю  -  гулянье в  Митаве  длится  до рассвета; в дальних  переулках, где  притаились "злачные" места,  оно  живет непрерывно с  утра  до вечера  и до  утра  длиннейшей мертвой цепью».

Тут стоит отметить упоминание «мундиров и брюк  старого немецкого сукна».
Надо сказать, что большая часть войска Бермонт-Авалова носила немецкую форму и даже знаменитые немецкие «рогатые» каски  (принятые в армии Германии на вооружение в 1916 году).  Единственным отличием было у них наличие на левом рукаве белого нашивного восьмиконечного креста.
Да и само «русскоязычное» войско Бермонт-Авалова было на удивление малочисленным:

  «15 июня.
     Отряд  совсем не  велик: выяснилось, что весь его состав - 400 человек (солдат  и офицеров). На днях ожидается прибытие  новой партии из Галиции  и Польши… 
"Отряд"  -  это  общее название,  его составляют  пластунская бригада, во главе которой  стоит  тихий, но внушительный полковник Потоцкий, затем  контрразведка, осведомительный  политический отдел,  броневая  часть, авиационная  рота  (везде существуют только списки  людей - имущества  пока нет, ожидается на днях из Берлина)...»

Отдельно от этой небольшой «русскоязычной» части  располагались куда более многочисленные  части германской «Железной дивизии» майора Бишова (которая  вела  борьбу  с большевиками  с  самого начала возникновения в  Прибалтике  «белого» движения)  и отряды «Балтийского ландесвера», укомплектованные этническими немцами, жителями прибалтийских провинций России.
 
Месяц спустя, штабс-капитан Коноплин, с уважением записывает свои впечатления от немецких «соратников»:
«Слышу через открытое окно настоящий гром музыки и барабана; изредка прорывается густая песня немецких солдат - должно быть пришли добровольческие пополнения.
         В город каждый день вступают отлично снаряженные, крепко и основательно слаженные роты.
Все они вливаются в ряды "Железной дивизии"; она существует вполне автономно, сносясь с нашим штабом через посыльных, а в смысле хозяйственном через городскую комендатуру.
Многие из прибывающих групп находятся в прямом подчинены Бермонту.
Они даже располагаются в зданиях лежащих в черте наших пластунов.
 
Так как читать русские приказы они не умеют, им переводят текст и экземпляры в должном количестве посылают в казармы.
Эти части удивительно дисциплинированы.
         Завидя пролетающего в автомобиле по городу Бермонта, они подтягиваются, "геометрически", вычеканенно приветствуя его.

Бермонт как то на-днях сказал мне:
         - Ручаюсь головой - если мне не будут мешать союзники, я с ними возьму Москву».


Тут, наверное, самое время рассказать, откуда у Бермонт-Авалова,  в его будущей «Западной добровольческой армии», нашлось такое количество немецких солдат и офицеров (а в момент расцвете его войска, их там было более 40 тысяч закаленных и дисциплинированных бойцов!)

Ответ на этот  вопрос содержится в письме командира одного из «самостийных» отрядов «Западной добровольческой армии» Бермонта, жандармского полковника Е.В. Вырголича, который осенью 1919 года гневно писал Бермонт-Авалову об отношениях этой «армии» и ее командующего с немцами:

«…я все же осмелюсь от лица корпуса сказать, что оставаться в батраческом положении  -- постыдно…
     Если  бы политическое  положение переживаемого времени  поставило нас в положение, когда мы  уже не являемся  господами  своего положения, когда наш голос, голос русских, является голосом вопиющего в пустыне, то и здесь  я от лица корпуса нахожу нужным изложить следующие пункты, которые должны быть не только приняты во внимание, но и исполнены германским командованием:
     1)  Получая от Германии  обмундирование, снаряжение, пищевые продукты и т. д., надо твердо знать, по какой цене все это будет оплачено в будущем, не следует  давать  широких  обещаний, а наоборот,  торговаться без  стеснения, соблюдая интересы разоренной России.
     2)   Расселение  в  Прибалтике  немецких  переселенцев,  рассчитывающих получить по 80 моргов  земли. Оно обрисовывает причину нахождения германских войск здесь, то есть защиту переселенческих интересов; на это обстоятельство надо обратить все внимание, ибо что приемлемо для немца,  то в данном случае для  русского  несмываемый  позор. 
Это  надо  уяснить  себе  до  мелочей  и определенно объяснить войскам, за что они ведут борьбу.
…
 5)Отпуск денег, практикуемый до сего времени, ставит нас в полную и безысходную  зависимость  от  германского  командования, расценивая  нас как поденных рабочих,  …а  потому я еще  раз настоятельно  настаиваю на отпуске  в корпус необходимых для хозяйства сумм, без которых мы никогда  не получим возможность продвинуться вперед, а  будем служить ширмою, за которою германцы будут совершать свои делишки, насаждая в краю колонизацию, которая в будущем экономически нас задушит…»

Итак, КАЖДОМУ немецкому наемнику, после победы над большевиками было официально обещано  «по 80 моргов земли».
Осталось разобраться, что это за величина такая, «морг», много это, или мало?!
Оказывается, термин «морг»  произошел от нем. слова «Morgen» - утро) и было устаревшей единицей измерения площади земли в средневековой Западной Европе и, в частности, в Речи Посполитой (польск. morga), равной приблизительно 0,56 гектара.
Умножаем эту величину на 80 моргов, обещанных  на душу немецкого наемника, мы получаем площадь равную =44,8 га!

Стало быть, почти 45 ГЕКТАРОВ земли  было обещано каждому немецкому наемнику в густо заселенной, местными аборигенами, Прибалтике!!!
(Сравните эту цифру с ОДНИМ гектаром земли, в безлюдных районах дальневосточного Приморья,  который сейчас обещают «дорогим россиянам» наши правители, чтобы заманить их туда, и «почувствуйте разницу», как советует современный дебильный рекламный слоган!!!)

Ну а кто же это так щедро обещал «тевтонским» наёмникам такое количество земли?!
Может быть алчное германское правительства, или сам Бермонт-Авалов?!
Ничего подобного!

Это сделало «независимое» латвийское правительство Ульманиса, которое и  пообещало немецким добровольцам, воевавшим на его стороне против Красной армии, предоставить такие обширные земельные наделы, в качестве вознаграждения!!!
Выполнять обещание правительство не спешило (и впоследствии так и не выполнило) и немцы, после расформирования корпуса фон дер Гольца, видели единственную возможность остаться в Курляндии и дождаться выделения обещанной земли только записавшись в «русскую армию» Авалова.
 
Кредит на содержание своего корпуса был получен Бермонт-Аваловым от немецкого же банка «Морган и Ко» — 300 млн марок. Тогда же (в конце августа) было сформировано пронемецкое «Западно-русское правительство», которое должно было, по задумке немцев, проводить нужную им политику, в случае захвата Аваловым власти в Прибалтике.

Раз уж речь зашла о деньгах, давайте посмотрим, сколько их платили записавшимся в «Западную добровольческую армию» Бермонта.
Об этом рассказывает штабс-капитан Коноплин:

««9 июля.
     Штабы и  разные управления нарастают с непостижимой быстротой: появился штаб железнодорожной роты, управление  инженерно-строительной роты,  рабочей роты  и т. п.  С каждым днем через вербовочное  бюро в Берлине  (капитан Непорожный) к нам прибывают офицеры и солдаты разных родов оружия -  саперы, железнодорожники, артиллеристы, авиаторы, пехота.
     Один  из  наших  полковников  (Вольский) послан в  Шавли  для  открытия вспомогательных  вербовочных  бюро. В настоящее  время  число их  доходит до одиннадцати. 
Средства  на  это  отпущены  огромные.
 
Кстати,  жалование  мы получаем - так называемые Ostgeld; солдаты до 10 марок, офицеры от 10 до 50  марок в день. Кухня у  нас немецкая - невкусно, но сытно.
Каждый день  к казармам подкатывают  грузовики,  отмеривают "порции"  для роты  или батальона и катят дальше.

     Солдаты довольны. Офицеры все жалование спускают  по ресторанам и кафе, отчего вид  у  многих остается  по-прежнему притертым. Немецкие мундиры надо непременно перешивать  - без этого они мешковаты. 
Бермонт возмущается тем, что офицеры много пьют: вчера за это долго распекал на улице одного из них».

По тем временам, немецкие оккупационные марки «Ostgeld» были в Прибалтике вполне привлекательной «твердой валютой».
Их охотно принимали и г.г. офицерам было что «спускать» по ресторанам и кафе.
 
(О вот когда кредит этих самых марок, отпущенный войску Бермонта закончился, то и всей его «армии» пришел «кирдык», но об этом – чуть позже).

Пьянки и гулянки господ офицеров по ресторанам Митавы – продолжались.
Вот пара таких примеров из дневника штабс-капитана Коноплянина:

«27 июня.
…я вступаю на дежурство караульным  начальником  на  гауптвахте.  Это против  скверика,  в десяти  шагах  от  квартиры  Бермонта.  Последнего  вижу  каждый  день:  все справляется, работаю ли я (пишу ли историю).

     ...А в сущности говоря, и писать-то пока не о чем, разве что о кутежах, которые  угрожающе  разрастаются по ресторанам и  кафе. Потоцкий  покачивает головой (хотя сам выпить мастер).
     Кочан рассказывал, что где-то на окраине города наш  офицер избил еврея за  то,  что  тот  не козырнул  (штатский-то!).
Оказывается, что  офицер  по каким-то  причинам  трудно  различал вокруг  себя  предметы  и  поэтому  все требовал у еврея, чтобы он ему показал свои погоны и назвал часть, в которой служит…

          ...Евреинов бунтарствует;  являясь  в  батальон,  "чешет  морды".  Слышу первый раз, что и  в добровольческих рядах "это случается". Поручик Владыкин рассказывал,  что  сегодня Евреинов  избил  солдата за  то,  что тот, будучи дневальным, полулежал на кровати и с кем-то переругивался, а дверь в коридор была  отрыта и  снизу,  с  улицы  в казарму  проник какой-то  старикашка  - продавец мыла и ниток. Удивительно!
Если это зло  (мордобитие) разовьется - худо удвоится…

12 июля.
     Митава накаляется,  буйно закипает настоящей жизнью веселого гарнизона. По вечерам ее улички густо забиваются  говорливыми толпами солдат, офицеров, девиц. В парке до  утра гремит музыка, оркестр, очень часто замелькали косынки сестер милосердия.
Я заметил,  что не только лазареты  (они  тоже возникают и развиваются) заполняются  неисчислимым  количеством  женщин, но и все штабы и канцелярии.
Куда ни зайдешь - всюду  слышишь их звонкий  смех, выстукивание на машинке, шуршание платьев…

...Вечером произошел скандал в кафе "Elite". Пьяные офицеры, раздвинув столы в огромном зале, сбились в кучу и громогласно запели: "Боже, царя храни..."
Какой-то подвыпивший штатский запротестовал; среди офицерства крикнули: "Большевик, агент...
 Началась  свалка.
Штатского куда-то убрали…»

(Уж в который раз, в воспоминаниях самых различных белогвардейских деятелей  той поры, мне встречается описание такой блистательной ресторанной драки!
Кто-то, из крепко  «поддавших» господ офицеров,  вдруг вспоминает о своем «монархизьме» и заказывает ресторанному оркестрику срочно исполнить «Боже, царя храни», строго следя за тем, чтобы все полупьяные посетители, при этой музыке  встали со своих стульев.
Разумеется, находится те, кто осмеливается протестовать и …начинается классическая пьяная кабацкая драка: с женским визгом, битьем посуды и стремлением участников «отоварить» стулом  кого-нибудь из подвернувшихся под руку «господ».

Воистину, у создателей  легендарных «Неуловимых мстителей», в своих фильмах обессмертивших парочку таких вот ресторанных драк, были прочные исторические свидетельства их подлинности!)    
 
Очень интересный случай, который демонстрирует умение Бермонта понравиться своим солдатам,  вспоминает  штабс-капитан Коноплянин:
«  14 августа.
    
     ...В корпусе  произошло важное событие: предан военно-полевому  суду за нарушение дисциплины первый солдат-доброволец.
     Фамилия  его Московенко. Случилось так: стоя на  часах у  дверей штаба, Московенко зазевался и вовремя не отдал чести входящему в штаб Бермонту… 
Бермонт молча погрозил пальцем зазевавшемуся Московенко  и поднялся по лестнице в  штаб. Минутой  позже он вышел опять на улицу. Солдат вытянулся  и отдал честь.
Еще через минуту Бермонт опять  входил  в штаб  - солдат, глядя на него, очевидно, забыл, что "начальнику надо  отдавать честь до  той  поры, пока  он  не  скажет "вольно"", и, конечно,  "не  вытянулся в струнку".  Бермонт молча ушел наверх.
В  ту  же секунду к Московенко подошел какой-то маленький человечек  в  штатском  пальто и военной  фуражке  (какая грубая маскировка!)
Подойдя, тихонько зашептал: "Это Бермонт?"
     Московенко ответил  ругательно:  "А то кто  же? Чего-то ходит  и  ходит мимо... честь ему сто  раз отдавай...  тоже..." 
- "А надоело, товарищ?" –
"Да ну его к..."
Московенко внушительно выругал Бермонта и рассмеялся…

Бермонт  выходил на улицу.  Московенко отвернулся, а человечек скользнул под колонну здания.
Ну, а по смене с поста Московенко был арестован  и в  тот же день предан  суду.  Московенко  долго, отчаянно рыдал.
     Вчера вечером в сопровождении полуроты пластунов его вывели за город на поляну (по  другую  сторону  Аа). Поставили у большого  дуба, вырыли на  его глазах яму и приготовились к расстрелу…
      
Заходило солнце, и как будто нарочно было замечательно красное – точно кровь  разбрызгивало  по  всему  полю. Московенко стоял  и плакал.  Пластуны угрюмо молчали, глядя в землю. Командующий офицер "почему-то" медлил.
     В эту минуту мы с Павлом Михайловичем (Бермонтом) подскакали верхом, - рассказал  Линицкий, -  офицер скомандовал "Смирно",  и пластуны замерли на месте. Сделалось тихо, как в гробу.
Только слышно было хныканье Московенко.

"Ну что, братец, не хочется умирать?"  -  спросил  Павел Михайлович.
А Московенко ревом так  и залился.
Павел Михайлович  ко мне тихонько: "Как  ты думаешь, Линицкий, расстрелять его или  помиловать?"
Я, конечно, посоветовал расстрелять; Павел Михайлович не послушал меня.  Подозвал к себе Московенко, взял его за подбородок и сказал: "Я  тебя прощу, моли Бога, что у меня такое сердце и я понимаю, что каждый хороший солдат нужен  России. Ведь ты хороший солдат?"
- "Не могу знать!" -  ответил Московенко. 
Тогда Павел Михайлович продолжал:  "Но смотри у меня, брат, служить так служить,  нечего в  дурачки играть - так и товарищам скажи. Слышишь?"
     - Вы знаете, - продолжал Линицкий, - Московенко до того обрадовался, что голова затряслась и подогнулись колени.
Так и отпустили его, раба Божия. Обратно с поля шли - песни пели...»

Как видим, при помощи нехитрой провокации собственной контрразведки (человечек в штатском) этого солдата Московенко  сначала «развели» на грубость по отношению к Бермонту, а затем приговорили за это к расстрелу, который неплохо инсценировали.
В самый ответственный момент появляется Бермонт и … великодушно «прощает» и спасает  приговоренного к смерти солдата.
После чего обрадованная полурота пластунов, которой не пришлось расстреливать своего товарища, «с поля шла – песни пела!».

Обратите, кстати, внимание и на слово «товарищ», которое совершенно спокойно употреблял «сам» Бермонт-Авалов: «так и товарищам скажи!»

Помнится, в разгар перестройки писатель Солоухин всерьез утверждал, что слово товарищ придумали большевики,  чуть ли не лично Троцкий, а раньше, дескать, такого слова на Руси и в помине не было, либо употребляли его одни «торгаши», которые и сочинили «Товар – ищи!!».
Странно, что этот, достаточно известный советский писатель, видимо, не слышал (или позабыл?!)  знаменитые строки русских дореволюционных песен, к примеру, из «Варяга»: «Наверх, вы, товарищи, все по местам!», или «Раскинулось море широко»: «Товарищ, я вахту не в силах стоять…», или хоть про смерть ямщика: «Он товарищу отдавал приказ».
Во всех этих (да и многих других) песнях слово «товарищ» имеет вполне позитивную, дружескую «коннотацию» и употребляются матросами, ямщиками, а отнюдь не «жадными торгашами».
 
И в данном случае, полковник Бермонт-Авалов, несмотря на всю его «махровую» контрреволюционность и искренний монархизм, использует именно это слово, прекрасно зная, что его широко применяют в повседневной жизни «нижние чины».

Тем временем, отряд Бермонта-Авалова  стремительно  переименовывается: сначала в бригаду, потом в дивизию, а затем и в корпус!
«22 июля.
     Позавчерашним  приказом  (No  151,  20  июля)  бригада переименована  в дивизию, а сегодня  Линицкий сообщил,  что  дивизия  скоро  переименуется  в корпус.  Что-то  быстро;   соответствует  ли  состав  войск  наименованию... дивизия,  корпус, а там -  как знать? - и армия... Проверю статистические данные.
     Штабс-капитан Марков утверждает, что общая  численность войск равняется 12 000 человек (разумеется, с  немецкими ротами "Железной дивизии",  которая разместилась  в  ближайших  к  Митаве  мызах  и  деревнях).  Если  так,   то переименоваться в  корпус  можно при  теперешних  условиях. В конце  концов, "именование" играет ли роль?

1 августа.
     Переименовались  в  "Западный  добровольческий  имени  графа  Келлера корпус" (приказ  No 162, 31  июля).  Звучит  внушительно; кстати,  и  состав теперь   как   людей,   так   и   наличного   военно-технического  материала соответствует наименованию - корпус.
     В моей "Истории" я привожу подробные статистические данные о количестве людей,  аэропланов,  машин, орудий и т. д.  Общее же число людей -  21  600 человек…»

По масштабам войск всех противоборствующих сторон, времен Гражданской войны, эта 21 тысяча бойцов были огромной силой!
Не случайно  в Митаву из Риги срочно приехал «смотрящий» от Антанты, английский капитан Райт:

« 24 июля.
     Приезжала к Бермонту  (из Риги) комиссия от англичан для ознакомления с деятельностью "русского отряда"…
   
В разговоре с английским капитаном Райт[ом] (говорит по-русски) Бермонт подчеркнул, что  на  фронт выйдет  не  раньше,  чем  имея 50-тысячную армию, хорошо  обмундированную,  сытую,  снабженную оружием  и  всеми  техническими средствами.
 Капитан  Райт  указал, что все это они  могли бы ему дать при  условии, если Бермонт пообещает перевести свой гарнизон в Ревель, вообще в Эстонию.
Бермонт ответил уклончиво.
Комиссия уехала ни  с чем, получив,  однако, впечатление, что работа в Митаве принимает громадные размеры».

Интересны  записи штабс-капитана Коноплина о контактах бермонтовцев с германскими офицерами:

«8 августа.
…Артиллерия корпуса  усилилась.  Сегодня  с границы  прибыли две  легкие батареи и одно тяжелое орудие…
Вечером был в казино - почти все комнаты заполнены немецкими офицерами воинских частей,  находящихся  в  Митаве  (и вокруг  нее). Пьют  вино, шумно разговаривают. В биллиардной гремят шары, раздается громкий, сухой смех.
     К нам - вежливы; с теми из нас, кто умеет говорить по-немецки,  охотно делятся соображениями относительно выступления на фронт…
          Прислушиваюсь  к  отзывам  наших  солдат и  офицеров о  содружественной деятельности с немцами - все говорят, что эта деятельность гарантирована от всякой шаткости или предательства.
     Вглядываюсь  в немцев - верно: уж очень  они серьезны, сосредоточены, правдивы».

2 сентября.
…Среди чинов корпуса появилось новое зло (разумеется, кроме пьянства) - это отравление кокаином.
Начальство всполошилось. В вечернем приказе Бермондт грозит немедленным преданием полевому суду всех, кто будет замечен в употреблении этого "зелья"».

(Ну, про кокаин и прочие широко распространенные тогда наркотики, мы подробно говорили в этой главе:  http://www.proza.ru/2015/02/02/444)

Стало быть, и в бермонтовском войске им тоже  активно «баловались», раз уж дело дошло до издания специального грозного приказа об этом…
Пьянство, праздность, безделие, да и наркотики, как известно, до добра не доводят.
А вот, в войске Бермонта разыгрался первый, по  настоящему, грандиозный скандал:

«4 сентября.
         ... Вечером разыгрался первый русско-немецкий скандал. Где-то на окраине Митавы столкнулись двое пьяных солдат - немец из формации лейтенанта Дорнаха и русский пластун.
         Есть одна такая улица; где ссоры из-за женщин происходят весьма часто; на этот раз, однако, причиной была не женщина.
         Как передают - русский, обогатившись за время пребывания в лагере военнопленных некоторым ругательным немецким лексиконом, стал его медленно, самохвально излагать немцу. Последний обиделся, решив, что русский персонально его честит (при том - без вины). Оба были на одном из веселых взводов. Задорство углубилось...
Вспыхнула беззлобная драка, которая быстро привлекла толпу. Последняя незамедлила разбиться на две половины: немцев и русских. Трещина в толпе это ведь целый обвал в горах - все завыло, загудело...
 
Русские дрались весело и жестоко, немцы хмуро и расчетливо. Штаб растерялся, узнав об этой истории. Немедленно было об'явлено в городе второе военное положение, по которому одна треть войск принимает боевую готовность, и высылаются патрули для связи со штабом.
         Немецкие буяны, однако, русских одолели; они поволокли их по улицам, без определенного направления. На углу Константиновской они свернули к штабу.

         Сумерки затянули город, фонари еще не зажглись, было темно и, пользуясь этим, кто то из толпы стал выкрикивать:
         - Бей офицеров, срывай погоны! Эх вы, рабы!
         Это взбудоражило контр-разведку. Полным своим составом она втекла в толпу, зорко следя за ея настроением. Между тем патрули (русские и немецкие) согласно разработаннаго ранее плана разсыпались по всем улицам и переулкам. К штабу же спешно вызван был первый пластунский полк.

         Гуд толпы становился угрожающим, безудержным.
Настойчивое - "бей офицеров, срывай погоны" - острым, пронзительным криком вилось над разростающимся шумом.
И - странно! - контр-разведка не могла словить злого шутника несмотря на все напряжение своих добродетельных усилий.
Толпа между тем стала разбивать двери штаба и вламываться на внутреннюю лестницу; караул перваго пластунскаго полка дважды выстрелил в воздух, пытаясь припугнуть буйствующих. Они при этом кого то тащили, немецкая речь переплеталась с русской в безподобном смятеньи.
 
Караул выстрелил в напирающих. Раздались крики острее прежних. Две-три фигуры, подкосившись, упали со стоном, некоторые шарахнулись в сторону под деревья, за дома.
Контр-разведка торжествующе выкрикнула:
         - Пойман! Разстрелять его!
         В темноте едва различимо видно было как в открытую дверь на лестницу вели кого то под руки. За ними крепко захлопнулась дверь и щелкнул ключ. У дверей по эту сторону ощерился караул, направив ружья на толпу и наступая на нее веером. К упавшим подбежали санитары и быстро их унесли».

Как видим, клич «бей офицеров, срывай погоны!» был достаточно хорошо известен (и популярен) даже в «сонной» и вполне толерантной (к немцам и бермонтовцам),  Митаве.
Дошло даже до попыток взлома дверей штаба и стрельбы караула пластунского полка в буйную толпу!!!
Благодаря этому, до более серьезных последствий дело не дошло.


5 сентября 1919 года,  приказом  ген. Юденича, полковник Бермонт-Авалов  был назначен "командующим всеми вооруженными отрядами на территории Латвии, Литвы и Курляндии". 
Этому предшествовало «военно-политическое совещание», на которое английский генерал  Марч  пригласил  Бермонта   в  Ригу.
 
27  августа  1919 года в Риге состоялось  военно-политическое совещание представителей Литвы, Латвии, Эстонии и Польши и генерала Юденича "по многим вопросам, требующим неотложного разрешения", как и было записано в приглашении генерала Марча.
На этом совещании, под руководством английских стратегов  и был выработан окончательный план  наступления на «красный» Петроград.

Вот, что об этом плане  записал в дневнике штабс-капитан Коноплин:
 «…Откланиваясь, я попросил Бермонта:
         - Нельзя ли, получить протокол заседания Военно-политическаго совещания в Риге?
         - Получишь. Он у Чайковскаго, возьми.
         И - вышел…
         Наконец, я получил этот тщательно скрываемый документ. Это протокол, куда занесены с точным указанием участки наступления анти-большевистских отрядов Литвы, Латвии, Эстонии, Польши и - русских.
Документ скреплен подписями представителей от этих группировок.

         Эстония занимает участки: от побережья до железной дороги Ямбург - Гатчино включительно и от р. Великой до севернаго берега Лубанскаго озера.
Между этими двумя участками располагаются русския части. От эстонцев документ подписан ген. К. Лайдонером, от русских - ген. Десино (из штаба ген. Юденича).
         Латвия занимает участок: от Лубанскаго озера до Балтиновскаго (оборона восточной границы Латвии); подписано полковником Калийным.
         Наша армия: участок Двинск - Режица. Задача - продвинуться на Великие Луки; подписано Бермонтом.
         Литва: от Балтиновскаго озера до пункта в 35 кил. юго-западнее Двинска (оборона восточной границы Литвы); подписано полков. Беньяшевичем.
         и последний участок  Польша: от литовцев к Востоку; подписал капитан Мысловский.
         Это общее постановление скреплено подписью Марча, бригадного генерала».

Так что наступать «Западной добровольческой армии» Бермонт-Авалова было предписано в направлении Великих Лук.
Почему, вдруг,  вместо этого он вдруг стал наступать на Ригу, объясняет следующая коллизия, о которой рассказывает штабс-капитан Коноплин:

         «Приезжал к Бермонту граф фон-дер-Гольц…
         Граф появился в приемном зале около 4. Быстро пройдя в глубину ея он небрежно остановился и сурово поглядел на подошедшаго к нему ротмистра, сказав что-то. Последний кинулся в кабинет Бермонта. Тот, верный своему закону, вышел к графу с приметной задержкой, медленно отвесил полупоклон и, пожимая руку ф.-д.-Гольца, пригласил к себе. Они скрылись за дверью.
         У графа лицо строгое, сухое, словно он кем то разгневан и это выражение раз навсегда залегло в его мутно-серых глазах и густых щетинистых бровях. Походка бодрая, резко-чеканная; я предполагаю, что граф в молодости был великолепным гимнастом, судя по стройности его корпуса и уверенности его движений.
         ...Разговор был, главным образом, об отношении к политике Военно-дипломатической миссии Антанты в Прибалтике. Борьба выливается в ощутимыя формы.
         
Несколько дней тому назад германские солдаты разоружили латышский отряд в Митаве. Мотивировка этого поступка - различна…
Судя по тем сведениям, которыя имеются в моем распоряжении, 20 ноября 1918 г. Ульманис (президент латышской республики с антантофильской ориентацией) подписал некий договор с правительственным комиссаром 8-ой германской армии, Виннигом, по которому солдатам этой армии обещалось наделение землей за участие их в борьбе по освобождению Латвии.
До сих пор фактическаго наделения не произошло, а наоборот, якобы возникла полемика с обеих сторон, в результате чего - германские солдаты самочинно обезоружили комендатуру, отряд и пр., причинив материальные убытки латышскому правительству.
 
История эта быстро утихла, благодаря энергичным мерам русскаго и немецкаго командования, но... прошло немного дней Военно-дипломатическая миссия во главе с ген. Бертом приехала в Митаву (с нею прибыл и ген. Ниессель - председатель контрольной комиссии от Антанты). Миссия стала выяснять причины происшествия, запросив отчет от германскаго штаба.
 
Ген. Берт потребовал к себе для подробнаго доклада о случившемся графа фон-дер-Гольца.
Гордость графа была уязвлена и как заслуженнаго генерала и как представителя германскаго правительства в Прибалтике, тем более, что ген. Берт меньше всего имел оснований в присутствии ген. Ниесселя играть такую роль.
Возникла распаляющая переписка.

         Ген. Альфред Берт писал графу:
         "В Вашем письме от 4 сентября между прочим сказано, что Ваше правительство предвидело незаконныя действия германских солдат в Курляндии. Принимая во внимание срок, данный для эвакуации германских солдат и колонизационную политику, проводимую среди них, я уверен, что ответственным за положение дел в настоящее время является безусловно высшее командование германским корпусом.
Для устранения возможных недоразумений в будущем, я требую немедленно прислать мне список тех лиц, которые сами себя поставили вне закона".

         Последним требованием ответ графа был предрешен. Вот он:
         "Начальнику военной миссии Антанты, Рига. Ваше письмо от 10 сентября получено. Я отказываюсь вступать с Вами в какую-либо переписку по поводу того, что Вы высказали в первых двух положениях Вашего письма.
         В последнем, третьем положении, Вы осмеливаетесь обращаться ко мне с требованием о выдаче моих единоплеменников в качестве преступников.
В этом требовании я вижу глубокое оскорбление моего личнаго и национальнаго чувства.
Поэтому я советую Вам впредь не обращаться ни ко мне, ни к моим подчиненным с подобными гнусными требованиями, в противном случае я вынужден буду прекратить с Вами какия бы то ни было сношения и выселить всякаго англичанина из области, занятой германскими солдатами, так как исключена возможность гарантировать безопасность союзным миссиям, который грубо и преднамеренно затрагивают честь германскаго народа.
Ваше письмо я представил своему правительству и убежден, что оно через министра иностранных дел даст надлежащей ответ Вашему правительству на это грубое требование, которое союзная миссия осмеливается пред'являть германскому генералу за-границей".

         Ответа от ген. Берта не последовало, но перчатка брошена, надо готовиться к столкновению более определенному. Мы привыкли уже, что за перепиской следует переброска снарядами.
         Граф по этому поводу долго и содержательно беседовал с Бермонтом, который владеет немецким языком достаточно для того, чтобы делиться несложными мыслями».

Ах, как же здОрово умели разговаривать с англичанами «железные прусские генералы», даже когда Германия в Первой мировой была побеждена и повержена!
Ни тени угодливости, или желания понравиться, нет в гордом ответе фон дер Гольца!
Более того, он откровенно «называет вещи своими именами» и спокойно именует английские требования «гнусными», обещая «выселить всякого англичанина из области, занятой германскими солдатами», если они попытаются еще раз «грубо и преднамеренно затронуть честь германского народа»!!!

Как жаль, что на крутых исторических поворотах ХХ века, России и Советскому Союзу порой очень недоставало таких вот решительных и гордых генералов.
А вместо решительного отстаивания интересов своей страны, наш МИД становился в позицию «чего изволите»…

Что касается остальных событий, вызвавших этот визит генерала фон дер Гольца к полковнику Бермонт-Авалову, то к ним  потребуется более обстоятельный комментарий.
Который мы и сделаем в следующей главе.

На фото: Бермонт-Авалов среди своих подчиненных, 1919 год. Как видим, все бойцы его войска тут одеты в немецкие мундиры и "рогатые" каски.

(Продолжение:http://www.proza.ru/2019/10/28/765)