Люба

        После войны появилась в деревне странная парочка – мать с сыном. Новые люди в деревне – это событие. Поселил их председатель колхоза в последний домишко, окна которого смотрели на сосновый бор.
Мать, крепко измученная войной, выглядела старше своих лет. Ранние морщинки на лбу и около рта говорили о том, что ей крепко досталось от жизни. Светловолосая, с крутым изгибом бровей, с лёгкой лукавинкой в голубых глазах, пытавшихся охватить пространство, в котором оказалась, она вселяла в сельчан неосознанную тревогу. Звали её Любой. Председатель колхоза так её назвал. Ездил в район и привёз Любу с сынишкой вдобавок. Бабы жалостливо смотрели на неё и несли, кто что может. Да в основном картошку. У самих в доме мышь удавилась. Детей полный двор в каждой семье. Угощали пирожками с картошкой да с капустой. Чем придётся.
Стояла сенокосная пора. Иван Иннокентьевич, бригадир, литовку ей наладил. Рано утром отбивал, задолго до прихода бригады. А она в первый же день ладошки до крови стёрла. Литовку-то не научена держать, а не то что ею косить. Смотрит Люба на свои ладошки, покрытые волдырями, и слеза катится из глаз. Какая из неё колхозница! Всю жизнь в городе жила.
Осталась Люба дома, на покос не пошла. Руки ныли, волдыри полопались, водичка из них полилась. Пришлось идти в амбулаторию к нашему фельдшеру. А фельдшер возьми да предложи её работу санитаркой. Согласилась люба. Всё же полегче, чем колхозная работа. К тому же хоть какая-никакая копейка появится в доме. Сынишку кормить надо, совсем отощал малец. Проснётся и к матери на работу. Цинковый таз на голову и идёт в другой конец деревни. Деревенские ребятишки за ним бегут. Чудно!
-Стас, зачем тебе таз? – спрашивает Ванюшка.
-Нужен.
-Стас, зачем башку выставляешь напоказ? – кричит постарше мальчуган.
-Стасик, подари мне свой тазик, - пропищала Ленка.
-Ещё чего, - невозмутимо, по-взрослому возражает он.
Ребятишки не отстают от Стаса, а он палочками постукивает по тазику, как по барабану. Идёт и песенку напевает про смелого барабанщика.
Собаки с диким лаем выскакивают из подворотен, бросаются на Стаса, а он палочками их отгонит и дальше.
Тётка Матрёна с недоумением смотрит на мальчишку:
-Ты чо, пуганый чо ли? Таз-то пошто на голове?
-Это у меня каска. Вдруг фашисты нападут или бомбить будут.
-Откуда тут-то фашисты? Их уж давно разнесли в пух и прах, - замечает Матрёна.
-Они моего папку убили. Вырасту, тогда я им задам.
-Кому будешь задавать-то?
-А вот немчуре проклятой и задам.
-Чудной какой-то. Всё ли у тебя нормально с головой. Прыткий уж больно. И имя у тебя какое-то ненашенское.
-Имя как имя. Станислав, - гордо заявляет он. – Мне некогда с вами разговаривать. К маме иду.
Подзажили ладони у Любы, и стала она прибираться в амбулатории. Стояли две койки на случай, если роженицы появятся. Фельдшер обслуживал три деревни, расположенные в нескольких километрах друг от друга. Сначала Люба помогала фельдшеру принимать роды, а потом и одна наловчилась делать это не хуже его. Фёдор Григорьевич доверял Любе, видя, как она старательно выполняет все его предписания. Любитель охоты, он частенько убегал в лес поуточить. А ей приходилось делать перевязки, отпускать кое-какие лекарства, принимать роды.
-Сынок у тебя, крепенький и здоровый, - говорит она женщине, хорошо потрудившейся во время родов.
-Дочка, да такая красавица, всех парней с ума сведёт, - произносит Люба очередной роженице. Лицо её, обычно печальное, озаряется улыбкой. Особенно ярко светится радость в её раскосых глазах цвета голубого ясного неба.
Полюбили в деревне Любу. Не расспрашивали о прежней жизни, не бередили незатухающую рану – потерю мужа. Стас ходил в школу, радовал мать своей сообразительностью, о которой говорила учительница. Самостоятельным рос. Мужчиной. Это радовало Любу. Она видела в нём качества мужа. Дров наколет, воды с реки натаскает – помощник!
Стала Люба привыкать к деревенской жизни. Тоска, мучившая её ежедневно, понемногу отступила. Прежде подолгу стояла она у окна, всматриваясь в сосновый бор. И думы, думы о муже преследовали её. Рассмеялась Люба. Она вспомнила, как однажды они из-за какого-то пустяка поссорились и целую неделю не встречались. Она тогда мучилась сознанием вины, но первая не делала никаких шагов. И Миша, её любимый Миша появился во дворе и стал играть с собакой. Вышла на крыльцо мать и увидела цирковую сцену: стоит Алиса на задних лапах, требуя вознаграждения. Татьяна Егоровна позвала Михаила в дом и угостила молодых абрикосовым компотом. И как будто случайно вместо ложки подала им вилку. Одну на двоих. И вилка помирила их!
Теперь же руки её постоянно заняты работой. По вечерам обшивает баб бесхитростными ситцевыми платьями и халатами. Кто-то нашёл ей старую зингеровскую машинку с ножным приводом. Вероятно, этой машинкой давно никто не пользовался: привод и ремешок сносились, движущееся механизмы вышли из строя, заржавели. Почистила Люба все детали, смазала маслом, настроила на рабочий лад, и дело пошло. Бабы нарадоваться не могли, глядя, как из куска ткани появлялась то кофточка, то юбка, то платье.
Как-то раз она сидела за машинкой, а в дом ввалился подвыпивший председатель колхоза. Незваный гость. Люба растерялась. Что делать? Угощать ли его? А что деревня скажет?! Собравшись с духом, она сказала:
-Георгий Иванович, вас дома ждут. Уже поздно.
-Люба, ты забыла, кому обязана!
-Я помню. Спасибо за всё. Тише, а то Стасика разбудим.
Председатель не унимался.
-Уходите, - сказала Люба.
Дверь отворилась, и на пороге показалась жена председателя. Она с ходу закричала:
-Ах ты, стервозина, мой мужик тебе не по зубам. Тихоней прикинулась. Завтра же вылетишь из деревни. Обславлю тебя, не отмоешься.
Рано утром Люба с сыном стояли на пароме, перевозившем полуторку. В кузове полуторки покидали они деревню, ставшую родной.