Не делите шкуру не убитого медведя!

   Поздним вечером звонит друг Толя: «У тебя есть желание прокатиться на рыбалку с ночевкой?»
К слову сказать, у меня никогда не бывает особого желания «морозить соплю» у реки в средине октября, да еще и трястись от холода, сидя у костра.

— Не знаю, Толь, что-то не очень хочется. Опять спину простужу — всю зиму маяться буду. Поеду, если на день, — ответил я ему.

— Ты не бойся за свою спину, мне братан подогнал германские спальники, говорит, что спал в них на снегу — и хоть бы хны! Поехали! — снова стал убеждать друг. — У меня в субботу свадьба намечается у племяша, он заказал налима на уху для следующего дня. Я пообещал поймать. Помоги!

Куда деваться, скрепя сердце согласился, хотя желания не было абсолютно никакого.

— Нас увезут на Пилу, я с машиной договорился, оттуда сплавимся на лодке. На Моховке нас подберут и доставят домой, — продолжал убеждать Толя.

— Ладно, заезжайте за мной после работы в обед, собраться мне не долго, — ответил я.

Пришел с работы, сложил в рюкзак снасти, половину булки хлеба и консервы. Не забыл про копченое сало и лук. Сел у окна и стал поджидать машину. Через полчаса послышался звук автомобильного клаксона — подъехали.
Забрался в салон, встреченный радостным повизгиванием и ритуальным облизыванием Дика — лохматого Толиного пса.
 
— А этого-то, зачем взял? —  с удивлением спросил я, — налимов на крючки закидушек загонять?

— А вот, как увидел рюкзак и лодку, так весь извизжался на цепи. Недавно с ним ходили на Чумыш, катал его в лодке — понравилось! Пришлось взять. Да он нам не помешает, все веселее будет втроем-то, — ответил Толя.

— Суетной он у тебя больно, пакостнОй, — возразил я, — будешь всю ночь караулить, чтобы наши продукты не схряпал.

— Мы рюкзак на дерево повесим, не достанет, или самого к дереву привяжем, —аргументировал друг. — Поехали, чего лясы точить, время дорого!

Дик оказался не только суетным, но и трусоватым. Стоило машине тронуться с места, как начались проблемы: Дик лаял и визжал, бился в стекла.

— Выкиньте его на хрен! — разозлился водитель Герка, — как с малым дитём будете с ним вошкаться!Не дай Бог, в машине нагадит, тогда я вас, сам выкину!
 
Толя прикрикнул на собаку, посадил рядом с собой на заднее сиденье, приоткрыл окно, чтобы Дик высунул морду на улицу. Собака сразу успокоилась.

— Ты глянь, эстет хренов! Свежий воздух ему подавай! Приедем на Пилу — там его вагон и маленькая тележка! — сменил настроение Герка.
 
Приехали без приключений, выгрузили вещи и лодку. Пошли на перекат ловить пескарей для наживы. Поймав штук двадцать, насадили на тройники закидушек,и забросили их в разные места. «Ну, вроде бы все нормально! — сказал Толя, ловись, рыбка мала и велика!»

— Хоть бы штук пять налимов поймать, — размечтался друг, — увез бы их братану.
— Ты хотел одного на уху, а теперь уже губу раскатал на пять! — поддел я друга, — не загадывай никогда!

— Ты прав, Серега! — ответил друг, — меня и впрямь, что-то понесло. — Давай, ловить песканов для вечерней ухи.

Порыбачив с час, наловили с четверть ведра крупных, как селедка чебаков, толстенных пескарей и ершей.

— Отменная уха будет! — восторгался Толя, — пошли за дровами!

— А этот хмырь твой, рыбу не съест? — спросил я друга.

— Нет, он ее даже не нюхает! — ответил друг, — смотри: взял пескаря и кинул Дику.

Дик равнодушно обнюхал его, повилял хвостом, отошел в сторону.

— Видал? Бояться нечего, не тронет ни одной рыбки! — уверенно сказал друг.

Осенний день короток. Пока ловили рыбу, заготовляли сушняк для костра, чистили рыбу и картошку, как наступил вечер. На реке осенью стоит таинственная тишина. Не поют птицы. И кажется, вся живность откочевала на юг перед свирепыми морозами и снегами.

Когда в природе тихо, небо со стороны заката очень живописное. Багровые тона над горизонтом постепенно меняют цвет на оранжевые и желтые. Чуть повыше оттенок становится более размытым. Здесь главенствуют голубые, синие цвета, постепенно переходящие в фиолетовый и черный. С обратной стороны, с востока, наползает плотная тьма, пронизанная мириадами звездных точек. С юга небо и зубчатые вершины гор начинают освещаться полной луной, с натугой карабкающейся на небосклон.  Как же все кругом красиво! В траве попискивают пищухи, таская травинки в норки, устраивая зимние спальни.

Дик вначале гонялся за ними, а потом бросил эту затею — надоело, улегся возле рюкзаков и спальников.

— Давай, вари уху, а я пойду, проверю несколько закидушек, может быть, что-нибудь попалось, — сказал Толя.

— Чего их проверять? Утром проверим, когда снимать будем, — ответил я.

— Не, чую, что там уже кто-то есть! — уверенно сказал друг.

— Ладно иди, коль не терпится, фонарик возьми, а то луна светит слабо, —посоветовал я.

Толя свистнул Дику, и они ушли к реке. А я стал варить уху.
Толя и Дик вернулись быстро. Друг вытряхнул из мешка великолепный экземпляр налима, килограмма на четыре.

— Ну, что я говорил? — торжествующе сказал он, — а ты не верил, что попадется. Чуйка у меня есть на рыбу!

— У тебя чуйка не только на рыбу, — рассмеялся я, похлопывая по рюкзаку, в котором побулькивала литровая фляжка самогона.

— Это верно! — ответил друг, — уха готова? Жрать охота, промялся я сегодня.

Я стал накрывать стол возле костра, а Толя положил налима в мешок и стал прилаживать его к сломанному сучку на рядом стоящей березе.
 
Уселись возле костра, и стали уминать ушицу под стопарики крепкой деревенской самогонки. Дику налили ухи в пустую консервную банку. Он брезгливо отвернул морду, обиженно уселся в сторонке. Дали кусок хлеба, тот с видимой неохотой стал его грызть.

— Что это он сегодня не жрет? — спросил я друга. — Всегда ловил куски на лету.

— А черт его знает, — ответил Толя, — может быть приболел, или пищуху заглотил.

— Прикинь, как будет рад племяш, когда я привезу ему налима! — вновь начал мечтать друг, — варить уху буду только я! Никто так варить не умеет, по-рыбацки, с угольком и стопочкой водки. Попрошу, чтобы печень изжарили с чесночком и обязательно в сливках, и подали молодым.
 
— Ну, опять понесло тебя! — рассмеялся я, — мечтать не вредно!

— А что не помечтать? Вон он, налим, на дереве висит. Завтра поди, еще поймаем. Если поймаем несколько штук, то отдадим Герке за то, что возил нас, отдам одного соседке за самогон, себе нажарим, напарим, — вновь понесло Толю.

— Не говори «гоп!», мечтатель, — рассмеялся я, — давай спать, пока одежда от костра еще не остыла.
 
Залезли в спальники, моментально отрубились. Не слышали треска отломившегося сучка, где висел налим, хруста и чавканья.

Утром проснулись, Толя первым делом глянул на березу и завопил: «Где мешок, где налим?» Я выскочил из спальника, подбежал к березе: от мешка и следов не осталось.

— Кто мог стащить? Никого же на берегу не видели! — сокрушался Толя. — Может быть медведь?

— Какой тебе медведь, собака бы вся излаялась! — возразил я ему. — Кстати, а где Дик?

Посмотрели кругом полянки — собаки не видать.
 
— Я тебе говорю, что медведь был, собаку задавил и налима унес! Жаль, что с собой ружья не взяли! — тревожно заоглядывался друг. — Сматываемся быстрее!

— А закидушки? — спросил я, — снимать разве не будем?

Посовещавшись, решили собрать вещи в лодку, спустить ее на воду, чтобы в любой момент дать деру. Хотя от голодного медведя убежать невозможно, и в воде догонит.

— Ты подкачай лодку, а я пойду снимать снасти, — предложил Толя.

С первыми звуками клапана накачивающейся лодки, издающей крякающий звук, из кустов вышел Дик.

— Толя, Дик живой! — крикнул я уходящему, сникшему другу.

Тот быстро вернулся назад, с удивлением разглядывая собаку. «Что это с ним, глянь, Серега!» — воскликнул Толя.
 
И впрямь, Дик напоминал гротескное существо с лохматой в репьях, головой и телом, непомерно раздутым животом.
 
— Я вчера тебе говорил, что с собакой что-то неладное — ничего не жрал, смотри, как его дует! — сказал я. Подошел к Дику, жалея, погладил по голове. И тут на меня из пасти зевнувшей собаки пахнуло свежей рыбой! Присмотрелся ближе — Бог мой, все губы и морда в мелкой налимьей чешуе!

— Толь, ты глянь-ка сюда! — обратил внимание друга на собаку, — вот, кто сожрал налима-то, а не медведь.
 
Толя наклонился, поближе рассматривая пса.
— Точно, налимья чешуя! Откуда он вышел?

Я указал место, откуда появился Дик. Пошли туда, продираясь сквозь заросли репейника и крапивы. Нашли разорванный мешок и недоеденную голову.

— А-а-а-а-а!!! — убью, тварь! — заорал Толя и понесся, как танк, через репейники.
Дик, почуяв неладное, шустро ретировался с полянки в густые прибрежные ивняки.
Отчаянию Толи не было границ. Какие только эпитеты не сыпались на голову несчастной собаки! Я смеялся до упаду.

— Говорил тебе, что не загадывай, не поверил! — подначивал я друга.

Делать нечего, пошли собирать снасти. Ни одного налима! На одной закидушке сидел небольшой окунь. Толя снял его и со злости закинул чуть ли не на середину Чумыша.
 
— Поплыли, — насупившись, сказал друг. — Что теперь делать? Где взять налима? Я же обещал племяннику сварить уху в воскресенье, на второй день свадьбы. Позор на мою седую голову!

— А с Диком что делать? — спросил я, — тут бросим? — спросил я расстроенного друга.

— Пошел он в задницу! Пусть пешочком километры помотает, придет, не сдохнет, — ответил друг. — Всё, никаких рыбалок и охот! Привяжу его дома намертво!

— Не надо заранее ничего, никому обещать, а тем более, делить шкуру не убитого
медведя, — сказал я. — Поедем в Черемшанку к Зябловым, я видел недавно на рынке, что они продавали налимов.
 
— Точно! — приободрился Толя, — я и забыл про них!

Поплыли по реке домой. На Моховке перегрузились в машину Герки, и еле уговорили его съездить в Черемшанку, пообещав купить ему налима.

Нам повезло. Приехали в село к дому Зябловых, а они, как раз собирались ехать на рынок со свежим уловом. Купили четыре великолепных экземпляра. Толя был доволен, всю дорогу шутил, сыпал анекдотами.

Через неделю увидел друга, спросил, как прошла свадьба, варил ли он уху для гостей.
Толя рассказал, что все прошло на высшем уровне, гости минут пятнадцать хохотали над нашими приключениями. А Дик за свое «преступление» получил пожизненную прописку на цепи, с обязанностями охранника…