Лифт...

1.

 Понедельник, 07:57 утра. ТЦ "Вертикаль". Бешено-обезбашенным мустангом врываюсь в холл торгово-офисного муравейника и запрыгиваю, как кузнец-удалец в ускользающий лифт.

- Двадцать седьмой этаж, пожалуйста, тараторю, едва отдышавшись, немного в шарф, чтобы не смущать чувствительную женско-детскую публику, своим забористым перегаром. Да, вчера опять прибухнули, а какие проблемы, имею право. В конце концов, выходной к тому же, я не нанимался в общество амёбных трезвенников и язвенников, поэтому, товарищи, соблюдайте субординацию и не надо на меня так косится, как-будто я вам бабок задолжал, и так дышу в шарф.

 - Ну, поехали, с облегчением выдыхаю, чувствуя себя, в такие моменты, круче Юрца, ну вы поняли, естественно, что не другана моего по литрболу, а Гагарочки.

 Наш дерзкий прозрачный беспилотник мчится на всей скорости вверх. Я уже на взводе и нервяке судорожно переминаясь с ноги на ногу, тешу себя наивной мыслью, что хоть сегодня не опоздаю.

 Как и всегда, я не один такой, какая-то мамаша с двумя спиногрызами, видимо, тоже опаздывая куда-то,  везёт их, вероятно,  в детский развлекательный центр.

 Бомбическая чика напротив, сначала сомнительно, но потом смягчаясь,  кокетливо посматривает в мою сторону, вот, и правильно, ибо нефиг оценочно, я не алик ей подзаборный, а зубатый коллектор, между прочим, только "Тсс, тихо...", мы теневички немного, числюсь в штате, как специалист по работе с ключевыми клиентами. Поэтому работёнка на звоночках - нервяк, а на живца, так и вообще, лучше без комментариев.  И расслабляться, стопудово, это полезно да и тонизирует горячительное топливо меня нехило, по-пацански бодро вставляет, на том и кручусь да баблишко кошу и брею с лохов.

 Едем дальше, градус накала в девахиных кошачьих глазёнках запределен по отношению к моей персоне, вкупе со вчерашним ёршиком, ещё бурлящим во мне. Мне уже впору подмигивать, но сердце даже не ёкает в её сторону,  и на то, есть реальные причины...

- Крылатая птица, неси меня быстрее ветра, нервно бормочу про себя, считая уже не минуты, а секунды до начала действия штрафа за опаздание.

- Всё, финита ля-комедия, приехали, на часах ровно восемь, и лифт крякнув, застревает в невесомости.

 Свет моргает, дети орут, как резаные, мамашка начинает истерить, деваха с вырезом зачем-то, даже в такой трэшовый момент, копошится в косметичке, поглядывая, видимо, не потечёт ли тонак от торчания здесь, и хорошо ли, надуты губяшные бантюхи, ну на случай потопа, если чё, по-любасу на них выплывет из любой ж... Ржу ни магу, с неё, вот же ж, стерлядь крашеная. 

 Продолжая угарать с безнадёжных куриц, понимаю, что мы застряли. На психе долблю тормознутую кнопку лифта, в надежде скорейшего освобождения.

 Мысленно подсчитываю размер штрафа за опаздание, но моя причина, на этот раз, действительно, уважительна и это несомненно радует, пусть жёстко  обломается жадное начальство, жабники несчастные.   

 - Пусть поработают без меня, помучаются сами на звонках "счастья", злорадствую я, вальяжно листая гламурную ленту Инстамира.

Но, какой же, дискомфорт доставляют мне, эти мелкие голосящие гоблины. Пацан -
 козлина, ещё терпимо, но девчонка орёт, как резаная свинина у моей бабки с селухи, и мои перепонки готовы разорваться от напряжения. Гля, а эта курва-мать, ещё и жалеет маленькую будущую истеричку.

В какой-то момент, мы все, вдруг, осознаем, что снаружи тоже что-то странное происходит. Люди мечутся хаотичными массами и по громкой связи, мы узнаем, что это - терракт и здание захвачено боевиками...

2.

В торговом центре творится какое-то безумие. Люди кричат, слышны выстрелы, всё затихает. Меня придушает страх и охватывает шок. Только понимание, что мы сейчас, за счёт некой изолированности от общей массы, возможно, не в самом худшем положении, даёт зыбкую надежду.

Дети жмутся к матери, все ревут, я тоже хочу, но сердце выпрыгивает из груди от волнения и лёгкая форма удушья, вводит меня в оцепенение.

Свет окончательно гаснет и только наши одинокие дисплеи подсвечивают тёмное пространство.

Как назло, батарея почти разряжается, у девчонок тоже. Сигнал не ловит, дурёхи начинают что-то строчить в мессенджерах, но бестолку, инет тоже завис.

Через пару минут, мы понимаем, что мой приступ удушья не от волнения и нервов. В здании распыляется какая-то отрава и дети тоже начинают кашлять и задыхаться.

Самое страшное, что ещё через пару минут, мы начинаем ощущать, что тело и все конечности, начинает что-то постепенно сковывать, парализуя.

На пике отчаяния, еле шевеля пальцами, периодично роняя телефон, я начинаю искать в хвосте ленты Вэтсапа любимый номер.

Вот, он... Маруся, Марик, Мариночка, любимая девочка, моя, пусть моё последнее сообщение, будет для тебя, несмотря ни на что.

- Марусь, приветик, солнышко, это Славик, твой любимый, заранее, прости гада, но не могу без тебя... Всё срывается, пальцы уже не слушаются меня, в голове кисельная жижа, максимальная заторможенность. Снаружи слышны первые взрывы, лифт тоже потрясает.

Преодолев стеснение, заплетающимся языком, начинаю диктовать голосовое, с мыслью, хоть бы, она не блокирнула, когда его обнаружит, или не выключила, из-за заплетающегося языка, резонно подумав о том, что я опять пьяный. Но на то есть реальные причины, вчера ведь её днюху-то тоже праздновал, был повод. За неё дуру, тоже здоровье гробил, пил, а она даже на порог не впустила, хотя всё как положено, с цветами, шампусиком и медведём белым и мимишно-пушистым припёрся, ну всё как бабы любят, а эта ещё и нос воротила, такая гордая, обиделась типо, что на поддаче опять, ну, дура, всё ж, ради неё. Теперь вот, пру медведя с собой на работу, чтобы после опять к ней под дверь, силой запихну его ей в квартиру, мне-то он на кой, а пять рубасов жалко всё ж, в мусорку выбрасывать. Она, правда, спиногрыза всё просила меня забабахать, такой подарочек хотела, но я пока не в форме, не в завязке, некогда да и не любитель я этих маленьких троллей, самому жрать вечно нечего, а она всё гудит, давай лялю, подзаколебала, конечно, вот пусть теперь с медведём тетёхается, такая махина, больше меня. 

Голосовое выходит корявым, я несу очередную чушь и лабуду о моей вечной любви к ней, хотя это и чистая правда, но она давно во всё это не верит...

Пишу ещё одно, прошу прощения за всё, в ужасе от себя, ну, почему, только сейчас, когда поджало, ты вдруг, вспомнил, что никого нет дороже Марявочки любимой.

Руки уже не двигаются, пальцы скрючило, но пытаюсь подбородком записать последнее сообщение...

3.

Калейдоскопом проносится вся жизнь передо мной. Верю, что нас должны спасти, и внутренне уже строю планы, что сразу же, рвану к Марише. Буду валяться в её ногах, колотиться в истерике, но просить прощение. Набью морду Антону. Это мой хороший друг детства, который взялся заступаться за Масечку мою, во время наших разборок и положил на неё глаз. Урод, ненавижу его, подбивает клинья к ней. Какой ужас, даже в эти минуты, не страх, но гнев ревности поглощал меня и обуревал всё моё естество до трясучки.

Мальчик из лифта, уже не дышал, я и сам был в таком состоянии, что только глазами мог водить вокруг. У девушки и мамаши грудь ещё вздымалась, но закатанные глаза, говорили сами за себя.

Впервые, я стал вспоминать о Боге, пытаться найти слова для обращения, прошения, подачи заявления Ему, блин, что я несу. Что, что же, говорить? Даже в этот миг, вспоминаю Мари, как она молилась у икон, в периоды моих запоев. Вспоминаю, как после последней встречи со мной, рыдала и просила Бога, чтобы я оставил её в покое. Да ещё этот Антон, вмешался, я тогда в очередной раз не сдержался и поднял руку на мой нежный цветочек. Ну, да, псих, но я же люблю её.

С молитвой не срасталось никак, голова была чугунной, голосовые зависли в пространстве Вэтсапа.  Что-то опять начало взрываться, запах едкого дыма, в придачу ко всему, звуки разрушений, стрельба, слышна дикая агония людей и лифт, кажется летит в бездну. 

Я очнулся, распластанный на полу лифта. Боже, нас спасли, в лифте был мужчина-спасатель, который держал мальчика на руках и, эвакуировал нас наверх. Впервые, мне казалось, что лифт несётся со скоростью ветра и, вот, мы измученные и усталые, уже вываливаемся из него на какую-то площадку.

Торговый центр довольно большой, здесь я, точно, ранее никогда не был, но это неважно сейчас. Вокруг много спасателей, и кипит работа. Всех куда-то увозят, сутолока в которой я теряю из вида, даже своих попутчиков.

Состояние эйфории от спасения, теперь, не покидает меня. Мой спасатель ведёт меня куда-то, мальчик до сих пор у него на руках, но матери и сестры нет рядом. Замечаю их силуэты рядом с другими спасателями, видимо, нас как-то по-особому распределяют.

Бегу вприпрыжку за спасателем, зачем-то впопыхах рассказывая ему про Марину, что мне срочно надо к ней ехать и мне не нужна помощь, ни ран, ни повреждений у меня нет, в психологической помощи тоже не нуждаюсь.

Я настолько счастлив собственному спасению, что даже чугунная голова абсолютно легка. Я парю и тараторю или щебечу перед этим огромным дядей, как школьник о том, что Марина ждёт меня и мне надо ракетой лететь к ней. Он, как моя давно ушедшая мама, безнадёжно качает головой и подводит меня к другому лифту, обнимая напоследок. Это так трогательно, я аж прослезился, какие же, заботливые и уютные, как родные, все эти спасатели.

Лифт стрелой несётся вниз, я считаю секунды и судорожно ищу телефон. Но его нет, видимо, остался на полу в том, другом лифте. Какая досада, надо успеть добраться до Марины раньше, нежели мои голосовые, которые могут довести её до сердечного приступа, она ведь любит и очень переживает за меня всегда, несмотря ни на что.

 Лифт разверзается и, вот, я уже опять в холле на первом этаже. Дальше бегу, как угорелый, влюблённый безумец, одним словом.

4.

Никогда в жизни я не летел так быстро. То ли ноги, то ли мысли о ней были моими ускорителями, но время словно сжалось, и я, как дикая пружина ворвался в её квартиру, минуя все преграды.

- Но, что, что это? Я слышу Антона, они вместе. Я взрываюсь от нахлынувшей ярости, остатки вчерашних возлияний подогревают и раскаляют меня, как адову сковородку и пулей лечу в комнату, застигнув их в момент близости. Дикая истерика колотит меня, я ору дурниной и кидаюсь на Антона, чтобы разорвать его в клочья.

Но, что-то непонятное происходит, ноль реакции. Я бросаюсь вновь, но лишь проваливаюсь в его тело, и начинаю ощущать себя в нём, проклятый сушняк, с этого жуткого переполоха меня заглючивает по полной. Какой ужас, всё вокруг плывёт, я щипаю себя и царапаю, чтобы прочухаться, но в какой-то момент понимаю, что это делает Марина, но только по отношению к Антону.

Какая же, мерзавка, фу, аж тошнит, ещё и вчерашнее виски бьёт по вискам, просятся наружу. Я задыхаюсь от ревности, слёзы градом, сердце разрывает на части, меня прожигают миллионы раскалённых иголок. Извергаю на неё весь свой гнев, ярость, ненависть. Тщетно пытаюсь в теле этого ублюдка, предотвратить всё это безобразие, и в этот момент... В этот дикий и жуткий момент я, словно сжатый в молекулу, лечу на каком-то диком лифте, через тело Антона и врываюсь в неё. Подобные приходы от бухалова ещё меня не настигали, только по накурке бывало, ну, конкретно, кароч, вчера перепил.

 Творится что-то невероятное. Меня дико колошматит, я лечу словно в бездну,что же за сумасшествие творится. Кричу или это кричит Марина от восторганий, уже ничего не понимаю, видимо, кроет будун меня в этот раз не по-детски, перепил жёстко, когда ж, попустит уже?

 Проваливаюсь в тошнотворном месиве отходняка, падаю и падаю теперь куда-то. Обволакивающие бесконечность и беспредельность поглощают меня...

Бьюсь в конвульсиях, рыдаю взахлёб от обиды, дрожу, как слепой котёнок и мечусь, но всё бесполезно. Нет выхода, всё это какой-то тупик, ненависть пожирает меня и поджаривает. Но тут, вдруг, как из ниоткуда, чувствую теплые руки, которые тихо приобнимают меня.

- О, Боже, это же, спасатель из лифта. Как, как же, он меня нашёл, ума не приложу.

Он просто улыбается и молчит. Его молчание убаюкивает, я немного расслабляюсь сначала, но потом взрываюсь потоком негодования и выплескиваю ему всё наболевшее, весь гнев и боль. Потом замолкаю, боясь, что он учует перегар и ещё наркологов на меня натравит, нет лучше заткнусь.

Меня колотит, а он спокоен. Я вою от несправедливости, а он - блаженно улыбается. Что за чушь, почему он так реагирует?

Всматриваюсь глубже в его растянутую улыбку, и, вдруг, он не говорит, но словно транслирует мысленно:

- Мальчик, мой,  узнал меня?

Что за дичь, неужели настолько допился, меня мутит и всё вокруг канительно зажёвывает мои мозги.

5.

 Что-то неуловимо знакомое, чувствую в этом спасателе. Что-то столь мягкое, тёплое и уютное, когда всматриваюсь в этот облик... Ещё мгновение и моё сердце выпрыгивает от боли, я разверзаюсь, как дождевая туча, таким воем и рыданием, что содрогаю вокруг всё пространство.

- Мама, мамочка, это ты? Почему ты такая? В какой-то судорожной агонии мечу в неё этими мыслями, не в силах даже двинуть заплетающимся языком.

 - Как же, нелепо, мам, прости я не совсем в форме сегодня... Знаю, знаю, как ты всё это не любишь, ну, не ругайся только, я отойду, отойду через пару часов, только не уходи, не уходи, родная.

- Мама, мамочка, как же, я счастлив теперь. Тебя так не хватало, почему, почему ты ушла тогда, почему тебя забрали?

- Знаешь, знаешь, как мне плохо было без тебя? Папка запил, потом приводил к нам разных тёть, потом, потом... Мы бухали вместе, он разрешал, мам, я не виноват, клянусь тебе, просто так получалось.

- Мама, мамочка, сколько же, всего мне надо тебе рассказать. Всё сумбурно, подожди, только не уходи, будь со мной...

Ну,всё, кажется, белая горячка пришла в образе матери, да реально, это "белка" по ходу, но всё так реалистично, мать словно живая.

- Я и так всегда с тобой, мой малыш, всегда рядом. Там, во время теракта, мы окончательно воссоединились, любимый сыночек мой. Лифт - был твоей путёвкой на Небеса...

- Как, как, но ведь нас всех спасли, не может быть, что ты такое говоришь? 

- Малыш, ты погиб в лифте от удушья. Я не смогла на этот раз отвести от тебя смерть, так как ты слишком много наломал дров, допускал, в подаренной тебе жизни, агрессию и саморазрушения, так нельзя, сыночек.

- Ты, врешь, всё это неправда, я же уехал потом на другом лифте, чтобы...

- Всё дело, в том, что ты не успел осознать собственную смерть, она была слишком внезапной. А неимоверная сила чувств к любимой и столько неискупленной боли перед ней и примагнитили тебя опять обратно, к Земле.

 - Маленький мой, ты так хотел быть с Мариной, что Небеса сжалились над тобой и дали тебе в тысячный раз шанс, искупить любовью все муки, которые ты доставил этой любящей тебя душе.

- Мир нуждается в равновесии и справедливости, а ты их нарушал постоянно. Был несправедлив по отношению к неустанной заботе и жертвам Марины во имя ваших отношений, от которых она испытывала много страданий. Ты также был не прав по отношению к своему другу, который пытался защищать от твоей слепой ярости хорошую девушку. И ты сам, слышишь, только сам, своим невыносимым характером и поведением подтолкнул их друг к другу.

- Нет, не может быть, я ведь так люблю её, до сумасшествия, неистово сквозь слёзы метал я вихревые потоки мыслей в обличающую речь мамы. Но она, такая мягкая и нежная, родная и тёплая, сейчас была неумолима и строга.

- Но, что, что мне теперь делать?

- Не переживай, всё уже сделано. Ты, действительно, вернулся на Землю, правда, уже не в оболочке, но в ином состоянии. Сила чувств и незримые долги, тянут, как гири, примагничивая и требуя оплаты, подобно вам, коллекторам, которые выбивают долги и проценты по ним, понимаешь, механизм очень схожий.   

- Доставленные тобой любящей тебя душе боль и страдания, в ответ на заботу, искренность, постоянное прощение и добро, необходимо искупать любовью. Покрыть любовью всю ту боль, которую ты принёс. И, поэтому, ты здесь...

- Но где, где я мамочка? Я ничего не понимаю теперь, ведь это не Земля, и я, жив ли, мёртв ли, как понять? Что я или кто я теперь?

- Фу, видимо, палёный алкоголь, всё ж, вчера был, думал я, замечая, что мать растворяется в некой дымке.

- Привиделось с будуна, ну, Слава Богу, просто поспать, видимо, надо, так что вали "белка", тебе меня не одолеть. 

6.

Провал в сладкий сон не помог... Ну, что за жесть, полный трэш, опять она, только уже во сне снится. Не, ну сурово я траванулся этой палёнкой,  клянусь, ни-ни больше всяких адских смесей ершей, только пивас, хватит с меня таких приходов.

Опять, опять она что-то бормочет, тьфу, чур, меня, вали отсюда, ты мне не мать, точно, "белка" несёт же, всякую чушатню, надоела уже своими нравоучениями и моралью, задолбала, сколько можно.

- Сыночек, знаешь, родной, для восстановления баланса и равновесия в мире так нужны уроки любви и прощения.

- Ты, любил Марусю, и хотел быть с ней. Но будучи, грубым, вспыльчивым,  невоздержанным и яростным ещё через пару лет, если бы, вы остались вместе, то в порыве ссоры и гнева ты убил бы, любимую по неосторожности. Потом посадили бы, освободился, но жизни бы, не было, спился бы, без неё, истосковался бы и полез в петлю. Но твой друг Антон, он очень хороший и порядочный человек, добрый и душевно чуткий, понимающий и жалеющий Мари. Благодаря ему, вашей с ним дружбе и его состраданию к ней сначала, а потом уже чувству симпатии и любви, он смог изменить эту драматургию. Он сильнее тебя, сыночек.

- Нет, нет, как ты можешь, "белочка"-врушка, я тебя сразу раскусил да Антоха - слабак, он ничтожество, который никогда даже постоять за себя не мог.

- Сынок, пойми, сила измеряется иными мерами, нежели придумали люди Земли. Сила в способности любить, а не бить, прощать, а не бороться, смиряться, а не противостоять. Эта сила созидательна и преображает этот мир. И ты, совсем скоро это поймёшь, сыночек.

- Не хочу, не хочу ничего понимать, заткнись лучше, я отомщу им за это предательство, ещё и у меня на глазах, даже не побоялись, черти, даже не сопротивлялись, когда я начал колошматить их.

- Ты полюбишь их, поверь...

- Нет, никогда, ни за какие коврижки, поверь, даже в пьяном угаре это невозможно, ты мне мозги не промоешь,  соображаю-то я, отлично всегда, несмотря ни на что.

- Не зарекайся, родненький, не долго осталось, а пока посиди подумай здесь. Ты уже сейчас там, где должен быть, чтобы воссоединиться с ними для искупления любовью - твоя душа должна противопоставить это светлое чувство всем страданиям и ущербам, которые ты принёс. Прощение и любовь, в них, понимаешь, именно в них, заключается Божий Свет, который все ищут и ждут.

- Что ты такое несёшь, не мешай мне, я уже разрабатываю план мести.

- Смешной, ты, сынуль, именно это сильное чувство навсегда повяжет ваши души, и ты вернёшься, чтобы искупить его и... Помни всегда, одну маленькую подсказку, от ненависти до любви, порой один вздох и глоток воздуха.

- Я одержим, я закипаю, а ты... "Белка"-лицемерка, с ума меня захотела свести, гадина? Нет, этого у тебя не получится, я тебе не алконавт какой-нибудь, я между прочим, уважаемый человек и со спортом дружу, а ты, что и не знала, а? Ещё мамой она пытается притвориться, моя бы, мама всё знала про меня даже с Того Света и пожалела бы, меня, поддержала и утешила в трудную минуту, а ты долбаешь. Нет, не надо мне мозги промывать, ну, ты гля, гадюка, хуже нарколога, такая надоеда. Вали в храм, там пропагандируй свой бред, а мне законы улиц ближе и дороже, я там вырос. И попробуй мне, ещё что-то здесь вякнуть, я твою гнилую натуру насквозь вижу, притворщица, сразу у меня леща отхватишь.

- Не торопись, и твоя душа прополощется и подчистится. Побудь тут, подумаешь, а потом вызовут тебя, не переживай, там и сам увидишь, что иного пути, кроме любви нет, к тому всё сложится.

- А сейчас, мне нужно покинуть тебя, Марише надо ещё помогать, утешать, когда она узнает о твоей гибели, чтобы глупостей не натворила в её теперешнем положении.

Белая дымка молочным туманом растворилась прямо передо мной и всё утекло сквозь пальцы или исчезло, как сон или видение, не знаю, но, видимо, от усталости, нервов, перенапряжения и вчерашних обильных возлияний, я частично вырубился и словно впал в кисельно-дремотное состояние забытья...

7.

 Из длительного забытья меня выводят толчки и брожение безумствующие вокруг. Как же, на пользу, всё таки, идёт сон. Всегда говорил всем, никаких рассолов и наркологов, никаких опохмелов, я ведь не алик забубённый.  Всё просто, хороший сон, и ты свеж, как огурчик, бодр, здоров, чуешь прилив сил богатырских да ещё и чист, как стёклышко, лепота, товарищи и други, словно омолодился.  Штормит, правда, не по-детски, но то не внутри штырит, а что-то внешнее, не могу понять пока что именно. Опять какая-то заваруха, по ходу.  Как же, уже они надоели, дайте добраться хотя б, до работы или до дому, а то в каком-то подвешенном состоянии себя чувствую, ещё и непонятно где, дошарился. 

И, вот, я снова оказываюсь в каком-то лифте, он похож на студенистую капсулу, вязкую мини-ракету, что ли, которая несёт меня куда-то вниз. Дикая скорость происходящего начинает закладывать уши, как в самолёте перед взлётом, и словно обнуляет меня, стирая сознание, освобождая гигабайты памяти от давления и груза всех мыслей.

Tabula rasa*...

- Вспышки яркого света, как круто, сколько же, всего интересного вокруг, привет, новый мир, какой ты, яркий и красивый, обалдеть! Столько света, чистого света, что не передать словами, как это прекрасно и это всё моё, я могу любоваться всем этим великолепием бесконечно.

Я сейчас в мягоньких-мягоньких объятьях самой тёплой и вкусной женщины на Земле. Круто, я влюбился.  И ещё, и ещё каждый миг, ежесекундно влюбляюсь в неё.  Её зовут мама Марина, она пахнет очень вкусно и нямно, такая большая и лучистая, как огромные пушистые лучи за окном, только ещё лучше и теплее.   

Мы лежим в большой палате. Столько людей вокруг, они все такие добрые и хорошие. Правда, есть две не мои  мамы, которые постоянно тихо шевелят сопельками и жижкой в носике и глазках, и рассказывают маме Марине, что у них нет пап, одну бросили, а у второй папа какой-то горький и от него ужасно пахнет, он даже прийти почему-то к ней не может, ножки заплетаются, говорят, такие вот, проблемы. Из-за этого вкусных мам, мне очень жалко. Они тоже очень хорошие, но не такие вкусняво нямные. Их сердца грызёт боль и нямное молочко перепечаливается обидками, поэтому их малыши всё время заходятся в плаче, как и их мамы, ведь грустное молочко со слёзками, это уже не так вкусно.

Зато я расплываюсь в улыбке навстречу маме, как масляный блинчик, ведь у моей мамы молочко ванильно-сладенькое, потому что у нас есть папа и мы так сильно любимы, что не передать словами. Это папина любовь к маме всегда нямно-нямно сластит молочные облачка и мама розовеет от радости, как тёплый персик, когда он рядом.    

Нашего папу зовут Антон, он очень хороший, такой большой, сильный и храбрый, тоже тёпленький, только мама вкуснее. Папа, как бесконечная печь, после выписки, свернувшись, как котяшеньки-калачики, мы в обнимку спим вместе, ещё и огромный пуся -
 белый медведь Славик с нами рядом, обожаю его, он такой огромный, как гора, а на груди у него заплаточка горит красным лоскутком-сердечком и он тоже очень-очень добрый и любящий. У него какая-то своя особенная история и мама перед сном рассказывает о нём разные сказки, оказывается его принёс нам какой-то заморский принц, перед тем, как уехать кататься на радуге и облачных-лошадках.

 Папусик прихрапывает и сопит от счастья, порой пуская слюняшечку, прям как я, весь в меня, любимый папунечка. Мамину рученьку, похожую на цветущую вербочку прижимает к сердцу и не отпускает всю ночь ни на минуту, а я трогаю её бархатисто-нямные полянки, они такие вкуснющие, горячие и упругие, что даже во время сна не могу оторваться.

Мама Марусечка, как самый нежный и красивый цветочек, её волосы тонут в простыне и переливаются золотистыми блёстками в солнечном зареве, когда мы встречаем рассветы. Я слышу, как их сердца бьются в унисон и синхронизирую с ними свои необъятные потоки любви. Небо улыбается в наши окна безудержным счастьем, постоянно подмигивая мне сливочными облачками и солнечными лучиками, игриво резвящимися на наших стенах. Мы дарим друг другу тёплую радугу нямно-нямных улыбок и мне кажется, что я их знаю целую вечность, роднулички мои, любимые. Нежно любуюсь ими и мирно засыпаю, уткнувшись храпульной носопырочкой в мамочкины розовые бархатные подушечки.

*Tabula rasa — выражение, которое используется для обозначения тезиса о том, что отдельный человеческий индивид рождается без врождённого или встроенного умственного содержания, то есть чистым, его ресурс знаний полностью строится из опыта и чувственного восприятия внешнего мира.

Выражение «Табула раса» впервые встречается как обозначение первоначального, «чистого» состояния человеческого сознания, то есть сознания ребенка. Принадлежит этот изыск древнегреческому философу Аристотелю. Он сравнивает его с покрытой воском дощечкой для письма, которой пользовались в Древней Греции, — табулой. На ней, просто разгладив воск, можно было легко убрать ранее написанный текст и, сделав ее таким образом чистой, написать на ней все что угодно. Так и в «чистом» сознании ребенка можно «написать» все, что захотят родители и учителя. Выражение впервые появляется в сочинении Аристотеля "О душе".

Также термин «табула раса» встречается в античной философии у Платона.
Ещё в древности философ Платон разделял два вида знания (низшее и высшее): приобретённое на земле - низшее, так сказать, усвоенное знание и «знание как припоминание» - высшее. Этот второй, высший тип знания, определяет Платон - наша душа знала ещё до рождения, когда пребывала на своей родине - в Мире идей, но потом, когда душе пришлось проходить сквозь плотные слои материи - в наш бренный земной мир, - забыла.

24.10.19 - 10.01.20