Детство Саши

 
«Саша! Ну что за ребёнок! Все уже ушли умываться, а она всё ещё не одета. Что ты делаешь?»
Я смотрю испуганно, не сразу понимаю, за что меня опять ругают. Только что я была в другом мире, разглядывала лесные поляны, медленно текущие реки с песчаными отмелями, сады с необыкновенными растениями, облака над полями и грозовые тучи на горизонте.
И весь этот волшебный мир был на моей маленькой табуретке, сколоченной из некрашеных досок и стоящей возле моей кроватки.
Моё форменное голубое платьице лежит рядом на полу. Я спешу одеться и выбегаю из спальни в длинный коридор, надеясь догнать свою группу.

Мы на даче.
Только что прошёл летний тёплый дождь, выглянуло солнышко, и вся наша группа идёт гулять по лесной дороге. Воспитательница следит, чтобы никто не отставал.
Я стою на краю лужи. Но это не лужа, это голубая бездна, в которой на ужасной глубине плывут белые облака. Могу я прыгнуть в эту бездну? От страха даже коленки подгибаются. Но ведь я знаю, что это просто лужа.
Я прыгаю, летят брызги, ноги мокрые и грязные, и голубое платьице всё забрызгано. «Саша! Ну что за девочка! Зачем ты прыгаешь в лужи? Все идут парами, а ты вечно отстаёшь и делаешь глупости. Придём – будешь наказана».

 
На втором этаже – большая зала. На Новый год в ней ставят наряженную ёлку.
Сейчас там пусто, только у стены стоит чёрный рояль. За роялем – Тамара Иосифовна, наша учительница музыки, очень красивая, полная, с чёрными кудрями, в синем бархатном платье. Её небольшие пухлые руки быстро бегают по клавишам. Как могут руки двигаться так быстро?
Мы разучиваем новую песню. Песня очень страшная. Гордый Варяг сдаётся жестокой Врагуне, и никто не желает ему пощады («Врагуне сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает»). «Саша, ты почему не поёшь?» Ну как могу я петь такую ужасную песню?


В моих руках большая матрёшка. Пахнет очень хорошо – деревом и лаком. На ней красная шаль в цветах и узорах. Губы и щёки красные, глаза синие. Я открываю её, там другая в синей шали, тоже очень красивая. Открываю и эту, затем следующую… Там их семь. Ставлю их перед собой в ровный ряд и придумываю имя каждой.
Самая маленькая – Крошечка-Хаврошечка. Она вся красная, без узоров, и не открывается. У неё даже личика нет. Мне жаль её, но она мне не нравится, - какая-то глухота, безвыходность. Всё же лучше было бы, если бы у неё было личико.
Вдруг слышу жалующийся писклявый голос: «Тамара Иванна, а Саша одна играет матрёшками и никому не даёт. Я тоже хочу…»
Ко мне подходит Тамара Ивановна: «Саша, у тебя семь матрёшек. Дай Лене хотя бы две».
Отдать две матрёшки? Нет, я не отдам.
«Саша, ты плохая, жадная девочка».
Нет, я не жадная. Пусть тогда берёт все, мне не надо.
Я встаю из-за столика и убегаю. Больше всего меня удивляет и огорчает, что взрослая Тамара Ивановна не понимает, - матрёшек нельзя разлучать, они должны быть все вместе.