Воспоминания о театре. Часть пятая

Начало воспоминаний http://www.proza.ru/2017/03/27/169

   Мне хорошо запомнился самый первый массовый спектакль на камерной сцене.
Это была постановка пьесы Михаила Зощенко «Свадьба». Интересен факт, что наш спектакль был поставлен в 1974 году, а фильм Леонида Гайдая «Не может быть» вышел на экраны страны в следующем - 1975 году. Значит, мы оказались впереди.
               
   Место для камерной сцены было выбрано у стены с витражами из стёкол. Стекла сразу же были задрапированы плотной чёрной тканью. Напротив находился коридор, по которому в зал заходил зритель. У двух других стен были сооружены из деревянных конструкций широкие ступени, на них и устанавливались кресла для публики. Всего их было около сотни - пятьдесят с одной стороны, и пятьдесят с другой. Это была настоящая камерная сцена, ибо от зрителей первого ряда актёры находились на расстоянии вытянутой руки. По всем углам сценической площадки высились круглые колонны, подпиравшие свод потолка.

   Главные роли в «Свадьбе» были распределены следующим образом: отца невесты играл Миша Клавдиев, мать - Нина Шумилкина, их дочь невесту - Лида Борисова. Роль жениха досталась молодому Серёже Любимцеву (которого впоследствии мы всем коллективом провожали в армию). Роль его друга сыграл Саша Воскресенский. Была ещё введена роль подруги невесты, которую мы играли поочерёдно с Татьяной Козловой. Мы обе работали посменно, и в свой свободный вечер подменяли друг друга. Все остальные актёры и студийцы были на свадьбе гостями.
   
   Наш Толь Толич в этой постановке придумал много интересных новшеств и ходов. Именно здесь, на камерной сцене, наш театр действительно «начинался с вешалки». В спектакле «А зори здесь тихие...» коридор для зрителей превращался в лесную тропинку с маскировочной сеткой над головами, а вместо музыки включалась фонограмма с шумом леса и щебетом птиц. В «Свадьбе» зритель сразу попадал в прихожую квартиры, заставленную тумбочками, вешалками и ящиками для бутылок.

   У стены, примыкавшей к прихожей, громоздилась широкая кровать для новобрачных. В центре находился небольшой стол, а у противоположной задрапированной чёрной тканью стены висели старинные часы с маятником. В определённых местах действие спектакля прерывалось. В этот момент наш режиссёр с серьёзным видом выходил на сцену, останавливал маятник часов рукой и читал стихотворение Евгения Евтушенко. Таким действием он словно на миг останавливал время. Выглядело всё весьма загадочно и необычно, но очень здорово. То были самые лучшие стихи Евтушенко, которые в 70-е годы принесли ему всемирную славу.

   Всем известно, что своим творчеством Михаил Зощенко боролся с проявлениями мещанства в обществе. Спустя полсотни лет стихи Евтушенко усиливали эту форму борьбы, ибо били не в бровь, а в глаз. (Должна признаться читателю, что до сих пор отлично помню все прочитанные Толь Толичем стихи). И как символ этого мещанства на лицах всех участников спектакля были очки. Естественно, для удобства это были просто оправы старого образца - такие кругленькие, чёрненькие (свои я тоже сохранила как память). На время чтения стихов мы их снимали и застывали в разных позах.

   Наш спектакль начинался сценой, в которой папаня, сидя у стола, с ворчаньем мыл в тазике ноги. Невеста в присутствии мамаши вертелась у зеркала, примеряя её шаль. А гости, уже собравшись, в другой комнате (то бишь за кулисами), заунывно напевали песню... В ней были следующие строки:

                То не ветер ветку клонит,
                Не дубравушка шумит.
                То моё, моё сердечко стонет,
                Как осенний лист дрожит.
                Извела меня кручина,
                Подколодная змея.
                Ты гори, гори моя лучина,
                Догорю с тобой и я.

   Очень хорошо помню, как было волнительно выходить из-за кулис к зрителю. Тряслись не только ноги, но и руки... Каждый раз, чтобы не стоять истуканом, придумывала себе какие-нибудь незначительные движения. Например, уронить и поднять с пола носовой платок. Или улыбнуться и сделать глазки какому-нибудь гостю.

   Кроме губок бантиком с ярко-красной помадой, Берладин придумал для всех женщин вызывающие наряды. Велел приносить и вешать на шею все имеющиеся дома бусы (как знак безвкусицы). Белые пышные платья с рядами оборок (костюмы танцевального коллектива) нам выдали в костюмерной ДК. Благо, там нашлись все размеры.

   Высмеивался и наряд невесты: под белой прозрачной блузкой хорошо был виден бюстгалтер чёрного цвета. Теперь, похоже, это стало нормой... Многие так носят. Выходит, что с мещанством до сих пор не покончено...

   В одной из сцен папаня, в расстроенных чувствах от скоропалительной свадьбы, манипулировал под столом бутылками. В конце концов, смирившись с данным фактом, и выставив на стол две бутылки - высокую и низкую, именовал их женихом и невестой. В сценах с молодыми, брачующийся, потеряв среди гостей свою суженую, каждую встречную валил на кровать и измерял длину её ноги, используя пальцы как циркуль.

   Когда же невеста, в сопровождении подруги и с фотографией своей дочки в руках, выходила к гостям и говорила: «Вот она», жених кидался с объятиями к подруге (то бишь ко мне) и мы оба падали. После чего начинался настоящий кавардак. Гости-бабы от нетерпения опускались на пол и чего-то там руками ели, а гости-мужики, как голодные псы, бросались на стоящие по краям сцены колонны.

   Одним словом, было весело всем - и нам, и зрителям!

***

Продолжение http://www.proza.ru/2019/12/12/179

На программке автограф Евгения Евтушенко, полученный от него в 1998 году, когда он приезжал в Тольятти.