Она Мальвина

1. ЛЕСОРУБ ДЖЕРОНИМО СРУБАЕТ ЖИВОЕ ДЕРЕВО И ПРОДАЁТ ПОЛЕНЬЯ КУКОЛЬНИКУ ДЖОАКИНО

   — Больно! Спасите!
    Голоса были душераздирающими, они могли принадлежать только тем, кому на самом деле было невыносимо больно. Но глухонемой лесоруб Джеронимо не мог их слышать. Он просто делал своё дело, то, что и всегда: рубил дерево.
Это было не большое дерево, ствол его был не очень толстым, поэтому сильные руки Джеронимо быстро справились с ним, повалив на землю, после чего к воплям о боли прибавились другие:
    — Ай, осторожнее, Джеронимо! Ты думаешь, приятно, когда на тебя падает дерево?! Тебе бы на башку рухнуло бревно!
    Но лесоруб не услышал и этого. Он только вытер пот с усталого лица и принялся отсекать ветки от ствола дерева.
    Этот простой честный трудолюбивый человек и не подозревал, что он случайно забрёл в Особый Круг, где находилось самое настоящее живое дерево и ещё, неподалёку от дерева — целый пласт самой настоящей живой земли, точнее — глины. Если бы у Джеронимо был полноценный слух, он, конечно же, услышал бы голоса дерева, а голосов было ровно столько, сколько крупных веток на нём; а также крики живой глины, возмутившейся, что на неё повалили дерево… Но он был глухим и немым от рождения, поэтому и счёл, что дерево было самым обыкновенным, да и земля вокруг него тоже.
    Обрубив ветки со ствола дерева, Джеронимо взялся за пилу и разделил не перестававший вопить благим матом ствол дерева на двенадцать частей.
    Неподалёку от того места, где трудился лесоруб, пасся его ослик, запряжённый в небольшую повозку. На эту повозку Джеронимо и сложил поленья и срезанные ветки. И повёл ослика прочь из леса, размышляя о том, что дерево можно было бы выгодно продать столяру Джузеппе по кличке Сизый Нос. Если, конечно, тот занимался делами, а не пребывал в запое.
    А поленья продолжали голосить. Срезанные ветки молчали — они были мертвы. Теперь вся жизнь, пребывавшая когда-то в них, ушла лишь в поленья и те возмущались:
    — Да как он посмел! Как он поступил с нами! Мы же просили его о пощаде! Почему он не пожалел нас? Жестокий, жестокий человек!
    Дорога из леса вела в город, именно туда-то Джеронимо и было нужно. Он вёл своего ослика по узким мощёным улочкам. Это было совсем раннее утро, ещё толком не наступил рассвет, горожане спали в своих домах и никто не мог слышать, как из повозки глухонемого лесоруба доносились плачь и обиженные возгласы, исходившие от поленьев.
    Наконец, Джеронимо остановился возле дома старого столяра Джузеппе и постучал в ворота. Но ему не спешили отрывать. Лесоруб понял: столяр в запое. И всё-таки в этом надо было удостовериться. Он приоткрыл одну из створок ворот и заглянул в небольшой уютный дворик в тени винограда.
    — Что это? Что это? — забеспокоились поленья. — Куда это он нас привёз? Может, он хочет нас продать, чтобы мы были сожжены в печи?!
    Одно из поленьев оказалось таким беспокойным, что не просто говорило, а подпрыгивало, лёжа в повозке. И предположения о том, что оно может быть сожжено, настолько взволновало его, что он выскочило из повозки, подкатилось под заборчик вокруг дома Джузеппе и оказалось во дворике, лежащим в траве. Да там и осталось лежать.
    А Джеронимо, вздохнув, поплёлся дальше, размышляя, кому бы он смог повыгоднее продать такие славные поленья.
    В раздумьях прошёл он мимо домика старого маэстро Джоакино, знаменитого кукольника. Это был настоящий мастер своего дела. Он умел создавать из глины красивую посуду и игрушки, умело раскрашивать их. Он творил самых красивых в городе кукол и сам шил для них наряды.
    Когда лесоруб со своей повозкой подъезжал к дому Джоакино, тот уже вышел на крыльцо, чтобы подышать свежим воздухом — маэстро кукольник был ранней пташкой.
    И тут Джоакино насторожили голоса, доносившиеся из повозки Джеронимо. Ему показалось странным, ведь на этой повозке не было никого, кто мог бы разговаривать: ни людей, ни животных. Но, тем не менее, кто-то слёзно восклицал:
    — Страшно подумать, что нас ждёт!
    — Нами будут топить печи!
    — На нас будут кипятить воду!
    — На нас приготовят жаркое!
    — Страшно! Как же нам страшно!
    " — Так это же поленья! — догадался маэстро Джоакино. — Это живые говорящие поленья! Это весьма редкое чудо! А этот глухонемой лесоруб даже не понимает этого! Нет, я не могу допустить, чтобы такое чудо было просто сожжено в печи, как обычное дерево!»
   Он встал на пути Джеронимо и знаками показал ему, что хотел бы купить все его поленья.
    Лесоруб сильно обрадовался и знаками же дал понять, какую бы плату хотел получить за своё дерево.
    Маэстро Джоакино не был сказочно богат, но он не был и нищим, потому что его посуду и кукол охотно раскупали богатые жители Тарабарского королевства. Он расплатился с лесником и тот перетаскал поленья в его дом и, раскланявшись, удалился.
    Оставшись один на один с кучей поленьев, Джоакино озадаченно почесал затылок:
    — И что же мне теперь делать со всем этим добром? Если дерево живое, то из него можно сделать живых кукол, это будет презабавно! Однако, я ведь мастер глиняных дел, а не деревянных. Мне никогда прежде не доводилось делать кукол из дерева! Но попробовать, конечно, можно.
    В тот же день Джоакино приобрёл необходимые столярные инструменты и принялся за дело.

2. МЫ ТОЖЕ ХОТИМ СТАТЬ КУКЛАМИ!

    Надо сказать, то, что он был мастером глиняных дел, а не деревянных, сказалось на его работе. Кукла у него выходила не очень хорошо. Это был горбун с носом, похожим на огурец — лучше не получалось никак.
    — Ты уж извини, братец, — вздохнул Джоакино, — я ведь мастер по глиняным куклам, а не деревянным…
   — Да ладно! — махнула кукла маленькой рукой. И начала шевелить другой рукой и ногами. — Ого, получается! — радостно проговорила она. — Ну, теперь я уж точно не полено и меня не так-то просто будет сжечь в печке!
    Джоакино поставил куклу на пол.
    — Следует придумать тебе имя, — промолвил он.
    — А я уже придумал! — ответила кукла. — Дьяволино! Моё имя Дьяволино!
    Кукла принялась расхаживать по комнате, видимо, желая проверить свои новые способности к передвижению.
    — Дьяволино! Дьяволино! — заголосили другие поленья. — Он уже на свободе! И мы хотим! Мы тоже хотим стать куклами!
    — Но вы же видите, что получилось не очень хорошо, — удручённо ответил Джоакино.
    — Ерунда, дядюшка Джоакино! Красота не главное! Плевать на красоту! Начхать на неё! Главное — это руки и ноги! Обтеши, обтеши и нас, дядюшка Джоакино!
    Старому кукольнику вновь пришлось взяться за работу. Чтобы как-то развлечься во время этого нелёгкого занятия, он начал расспрашивать поленья о том, как им жилось прежде. Но те толком ничего не могли рассказать о себе. В самом деле, что могло поведать дерево, вросшее корнями в землю, никуда не передвигающееся, не видевшее ничего, кроме того, что его окружало? Разве что рассказать о птицах, что вили на его ветвях гнёзда или о белках, что искали в их листве насекомых или о червях, что копошились в недрах земли возле его корней. Или о живой глине, которая пластом лежала неподалёку от дерева и иногда заводила с ним беседы…
   — Живой глине? — встрепенулся дядюшка Джоакино. — Но ведь из живой глины тоже могли бы получиться живые куклы! Это было бы ещё одно чудо!
В тот же день старый кукольник отправился на то место, где раньше росло живое дерево, а теперь на его месте торчал только пенёк. И когда Джоакино оказался там, то в тот час живая глина спала крепким сном и только маленькая часть её бодрствовала. Это был небольшой комок. И он поздоровался с маэстро Джоакино.
    Кукольник обрадовался и в ту же минуту собрал этот комок глины себе в корзинку. И понёс домой.
    А после вновь принялся за работу — изготовление деревянных кукол.
Надо сказать, что и другая деревянная кукла у Джоакино вышла не очень хорошо. Получился такой же нелепый горбун с некрасивым носом.
    Третья и четвёртая кукла были сотворены им хоть и не горбатыми, но со скошенными подбородками и Джоакино пришлось налепить им бороды, чтобы замаскировать брак.
    Дальше дело пошло лучше, но немного, совсем немного. Вышла кукла, которая решила, что её будут звать Прозерпина. Джоакино думал, что девочку ему следует сделать покрасивее, но дерево никак не слушалось его рук и нос у этой куклы получился неестественно маленький и курносый, что выглядело жутковато — как будто носа не было вовсе, как у черепа. А глаза вышли чересчур огромные — таких не существовало в природе и это тоже производило не очень хорошее впечатление. То же было и с другой куклой-девочкой, и с третьей, и с четвёртой. Пятая уже получилась отчасти лучше своих подруг.
    Куклы получились, мягко говоря, некрасивы, но ни одна из них не была огорчена этим. Они носились по комнате с криками:
    — Плевать на красоту, плевать! Мы и без неё самые лучшие!
    Они забегали в смежную комнату, где находился большой шкаф с зеркалом на дверце, заглядывали в это зеркало, смеялись, кривлялись, гримасничали, становясь ещё страшнее, тыкали пальцем в свои и чужие отражения, улюлюкали.

3. ГЛИНЯНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК

   А маэстро Джоакино вырезал лицо куклы, которая пожелала, чтобы её звали Арлекин. Оно хоть и не блистало красотой, но и выглядело вполне сносно — руки мастера уже приобрели кое-какой навык по изготовлению деревянных кукол.
Такой же получилась и последняя кукла, что нарекла себя Пьеро.
    За всё время, пока дядюшка Джоакино работал над поленьями, уже готовые куклы только и делали, что ели похлёбку и хлеб, дурачились, распевали непонятные нескладные песни, носились друг за другом или подолгу кривлялись перед зеркалом. " — Ничего, — рассуждал мастер кукол, — они ведь только появились на свет, они так плохо знают этот мир. Они ещё дети — вот им только и хочется, что баловаться, да развлекаться.»
   Маэстро Джоакино очень любил театр и бывал там время от времени. А теперь у него возникла мысль, что у него у самого может быть домашний кукольный театр, только стоит обучить кукол быть актёрами.
    Когда деревянные куклы были готовы он пошил для них одежды: горбунам — чёрные бархатные плащи, которые хотя бы частично могли маскировать их горбы; бородачам — костюмы звездочётов из тёмно-синей ткани с серебряными звёздочками, чтобы они не казались такими уж страшилищами, а выглядели загадочными; девочкам с несуразными короткими носами он сделал большие чёрные маски на лица и выдал им по платьицу; Арлекину подарил яркий красочный костюм, клетчатый, как шахматная доска; Пьеро достался белый балахон с длинными-предлинными рукавами.
    Наконец, очередь дошла до куска живой глины, лежавшего в коробке на стеллаже, чтобы вылепить из него куклу. Во время работы Джоакино, пока старик вырезал кукол из поленьев этот комок вёл себя тихо и скромно, мало говорил, просто терпеливо ожидая своего часа.
    Но когда мастер-кукольник вылепил из него глиняного человечка, он произнёс звонким, как серебряный колокольчик, голоском:
    — Дядюшка Джоакино, если другим куклам плевать на красоту, то мне совершенно не плевать. Сделайте, пожалуйста, меня как можно красивее. Я буду благодарна.
    — Уж постараюсь, — ответил Джоакино.
    — В таком случае, очень прошу, пусть у меня будут большие глаза вот как у той куклы! — глиняный человечек указал перстом на стеллаж, где на одной из полок сидели в ряд неживые куклы из неживой глины и все они были чрезвычайно красивы. Эти куклы были вылеплены маэстро на продажу для детей из богатых семей. И у одной из этих кукол были особенно выразительные и крупные глаза.
    — Хорошо, — пообещал Джоакино.
    — А губы, пожалуйста, сделайте мне как вот у той куклы, — глиняный человечек указал на другую куклу, у которой губы были сложены бантиком.
    — Хорошо, — снова согласился Джоакино.
    — А носик мне бы хотелось иметь, как у той куклы! — глиняный человечек указал на третью куклу. — Какой очаровательный носик! Маленький и узенький, как у истинной аристократки!
    — Будет тебе такой носик! — мастер кукол усердно принялся за работу и вылепил лицо кукле точь-в-точь, какое она пожелала.
    — А теперь, будьте любезны, подарите мне какое-нибудь сердечко, — попросила она, когда её плоть была полностью готова и осталось только обжечь её в печи.
    — Какое же сердечко я могу тебе подарить? — удивился маэстро Джоакино.
Накануне озорные деревянные куклы, разбили в доме кукольного мастера хрустальную конфетницу, желая добраться до неё и полакомиться конфетами. Маэстро Джоакино побранил озорников, затем собрал осколки и сложил их на краю рабочего стола, не успев выбросить.
Глиняная кукла указала пальчиком на один маленький осколок:
    — Вот этот леденечик, пожалуйста.
    — Но это не леденечик! Это осколок хрусталя!
    — Я знаю. Отлично! Он и будет моим сердечком.
    — Но он же холодный!
    — Зато чистый. Что может быть лучше чистого сердца? К тому же, холодное сердце делает холодной и голову.
Маэстро Джоакино пожал плечами и втиснул осколок хрусталя в грудь глиняной куклы.
   За сим кукла отправилась в печь для обжига.

4. МАЛЬВИНА


   И когда куклу вытащили из раскалённой печи и пришла пора раскрасить её тело в телесный цвет и прочие цвета, она и тут весьма щепетильно относилась к своей внешности.
    — Дядюшка Джоакино, умоляю, только не красьте мои глаза в зелёный цвет! — беспокоилась она. — Зелёные глаза лукавы. И не в карий — слишком простодушно. И не в серый — в них есть какая-то печаль. Голубые или синие! Цвет неба! Нежности! И ресницы подлиннее, попышнее!
    Кукольный мастер выполнил её просьбу и сделал её глаза голубыми. Они ожили и захлопали пышными чёрными ресницами.
    — А губы, пожалуйста, не красьте яркой красной краской, это будет вульгарно… Розовой, маэстро, розовой! И умоляю, не пожалейте лака, покройте им всё моё тело, чтобы оно было подобно атласу!
    Маэстро Джоакино безотказно выполнял все просьбы привередливой куклы, поднося по её просьбе к её лицу маленькое зеркальце, чтобы она могла решить, подходит ли ей тот или иной штрих на её лице или нет, а другие деревянные куклы только смеялись:
    — Смотрите-ка, она хочет стать красавицей! Как долго делает дядюшка Джоакино её из-за этого! Вот скука-то!
    Но кукла не обращала на них внимания и только выдавала пожелания относительно своей будущей внешности.
    Наконец, кукла была раскрашена и когда краски на ней высохли, дядюшка Джоакино приклеил к её голове сверкающие золотом густые шелковистые кудрявые волосы и нарядил её голубое с кружевами платьице и такого же цвета панталончики, одел на ножки маленькие узенькие изящные туфельки.
    Это была очень, очень красивая кукла. И у неё оказалось довольно странное выражение лица: кроткое и одновременно властное.
    — Так как же нам звать тебя? — спросил он.
    Куколка сделала реверанс:
    — Мальвина.
    И тогда маэстро Джоакино снял её со стола и поставил на пол, чтобы познакомить с другими куклами.
    Теперь деревянные куклы могли хорошенько рассмотреть её и тут они ахнули от удивления: такой красивой оказалась эта кукла!
    И тут ими всеми овладели странные чувства. До сих пор им искренне казалось безразлична их собственная внешность, они плевали на красоту, но теперь им стало не по себе. Настроение у них испортилось, особенно у кукол-девочек в чёрных масках, у них появилось раздражение и даже захотелось найти какие-то изъяны у этой новой глиняной куклы Мальвины и они усердно принялись их искать, перешёптываясь:
    — А тело-то у неё как-то неестественно блестит, прямо как у лягушки! Фу! А голубой цвет ей не идёт совершенно! И, надо сказать, дядюшка Джоакино сделал ей лицо слишком широким!
    Куклы ещё не знали, что чувства, какие они испытывали по отношению к Мальвине назывались завистью.
Не завидовал ей только Пьеро. Он выступил вперёд из толпы кукол и изящно поклонился:
    — Мальвина, вы прекрасны! — нараспев произнёс он. — Клянусь, однажды я воспою вашу красоту в стихах! Позвольте представиться: я — поэт Пьеро!
Мальвина снова присела в приветственном реверансе.
    — Ну, вот, все куклы готовы, теперь я могу обучать вас быть актёрами, чтобы у меня был свой домашний театр! — торжественно провозгласил дядюшка Джоакино. — Признаться, я очень люблю театр и всегда о нём мечтал! А позже, возможно, вы будете выступать перед большой публикой в настоящем театре!
    — А может, мы не хотим! — послышался ядовитый голос Дьяволино.
    — Почему это?
    — А почему ты нас сделал такими?! — зло сузила огромные глазища Прозерпина. — Эту Мальвину ты сотворил гораздо лучше нас!
    — Но ведь я же мастер по глине, а не по дереву! — попытался оправдаться Джоакино. — К тому же, вы же сами кричали, что вам плевать на красоту!
    — Да, потому что ты не создал никого, кто был бы так красив, как эта кукла! Она слишком лучше нас!
    — Не надо так говорить! Поймите, если кто-то красивее вас, это не значит, что он лучше! У вас могут быть другие ценные качества, например, добрая душа, талант…
   — Переделай нас! — перебила его Прозерпина. — Хотя бы меня! Я тоже хочу такое личико, как у неё!
    — Но это невозможно! С твоего лица просто нечего больше срезать, чтобы оно стало красивее, от него ведь ничего не останется!
    — Ты просто не хочешь! — завопила кукла и затопала ногами. В голосе её вибрировала слёзная истерика. — Ты говоришь это назло! А я хочу! Сделай — и всё!
    — Сделай! Сделай! — выкрикнул из-за её спины Дьяволино.
    — Сделай! Сделай! — подхватили другие куклы, очевидно, желая только подражать.
    — Как же трудно всё-таки быть творцом чего-то! — горестно вздохнул Джоакино. — Вечно тобой кто-то недоволен. Нет, больше никогда не буду создавать живых кукол! И не надейтесь!

5. ЗАВИСТЬ КУКОЛ


   Деревянные куклы до самой ночи не давали покоя бедняге Джоакино, они ходили за ним по пятам, хором выкрикивая: «Переделай! Переделай!» Все, кроме Пьеро, которому теперь было интереснее сопровождать Мальвину, а не старого кукольного мастера.
    А Мальвине понравилось подолгу находиться перед зеркалом, прикреплённом на дверке шкафа в другой комнате, рассматривать себя, вертеться, улыбаться себе. А рядом, как лисий хвост находился Пьеро, он не смотрел в зеркало, он не сводил влюблённых глаз с прекрасной куклы.
    — Мальвина, вы верите в любовь с первого взгляда? — пылко говорил он, прижимая к сердцу руки, с которых свисали длинные рукава. — Ах, Мальвина, вы похитили моё сердце! Скажите, вы станете моей женой?
    — Женой? — удивилась кукла. — Это как?
    — Мммм… Это… Понимаете… Муж и жена всегда ходят вместе за ручку… Вместе пьют чай с вареньем… Много беседуют… Понимаете?
    Мальвина пожала плечами. Она не очень поняла услышанное.
    — Какой вы странный, Пьеро! — только и смогла ответить она.
    — В любом случае, Мальвина, разрешите мне любить и обожать вас! — с пафосом провозгласил Пьеро.
    — Разрешаю, — милостиво ответила Мальвина.
    В тот день маэстро Джоакино никак не мог уложить спать неугомонных кукол, они были беспокойны, как никогда. Обычно они ночевали, укладываясь в рядок на диване и укрываясь большими носовыми платками, которые им раздавал их создатель. Но в этот раз они никак не могли расположиться для сна, они не пускали на диван Мальвину, крича:
    — Ты не ляжешь здесь! Ты не такая, как мы, ты из не дерева, ты из глины, ты не наша! Ты чужая!
    Пьеро пытался упрекать их, что они слишком грубо обращаются с такой красивой девочкой, но его слова только сильнее злили кукол, завидовавших на её внешность, они заняли весь диван и так не пустили на него Мальвину. И маэстро Джоакино пришлось устроить для неё отдельное спальное место: в деревянном ящичке, на дно которого была постлана большая подушка, заменившая прекрасной кукле перину и выдать ей носовой платок вместо одеяла.
    Мальвина не особо расстроилась из-за того, что деревянные куклы не захотели принять её и считали чужой. Они просто не знают её пока. А со временем они поймут, что она совсем не плохая и перестанут относиться к ней враждебно. Так думала Мальвина. В конце концов, когда эти куклы были деревом, а она — комком живой глины, они не ссорились между собой и даже иногда общались и делились новостями, полученными от птиц и насекомых. Так может, и в ипостасях кукол найдут общий язык.
    Следующий день был не легче. Деревянные куклы никак не желали смягчаться по отношению к Мальвине. Когда нужно было умыться перед завтраком, они не пропускали её к рукомойнику и умышленно выцедили из него всю воду, чтобы чистюля Мальвина не могла умыться.
    А во время завтрака, который накрывал для них дядюшка Джоакино на ящиках, приставленных друг к другу и застланных широкими салфетками вместо скатертей, деревянные куклы ни за что не хотели пускать Мальвину за общий стол. Они сидели на скамеечках, на каждой из которых умещалось по две-три куклы, и когда Мальвина пыталась сесть на какую-нибудь из них, куклы широко расставляли ноги и ей не хватало места. А Пьеро, пытавшийся заступиться за неё, только подливал масла в огонь. Он твердил, что это не хорошо так обижать девочку, красота которой превосходит красоту солнца и луны и всех звёзд вместе взятых. Куклы только возмущались, начинали кричать, что Мальвина не такая уж красавица, принимались критиковать её, отыскивая в ней несуществующие изъяны. Да и самого Пьеро согнали со скамеечки и ему пришлось завтракать стоя, как и Мальвине. Он сетовал и вздыхал на невоспитанность своих собратьев по дереву, грустно пережёвывая манную кашу.
    После завтрака маэстро Джоакино вновь предложил куклам обучить их петь и танцевать, а также играть на некоторых музыкальных инструментах, чтобы они могли стать настоящими артистами. Но куклы только замахали руками и закричали в один голос, что это им неинтересно.
    И только Мальвина произнесла:
    — Обучите меня, пожалуйста, дядюшка Джоакино, петь, танцевать и играть на каком-нибудь музыкальном инструменте.
Услыхав это, отозвался и Пьеро:
    — Если Мальвина хочет стать артисткой, то я тоже этого хочу! А кроме того, я ведь пытаюсь сочинять стихи! Я хочу научиться их сочинять, чтобы воспеть красоту Мальвины!
    Деревянные куклы возмущённо загудели.
    — Опять она выпендривается! — кипя от злобы, скрестила руки на груди Прозерпина. — Она хочет быть не такой, как все, поступать не так, как все, чтобы быть лучше нас во всём!
    — Видимо, она считает себя лучше, потому что у неё голова фарфоровая! — поддакнул ей Дьяволино. — И вся она такая из фарфора и сердце у неё чистое, из хрусталя! Чистюля! — с презрением плюнул он себе под ноги.
    — Хватит! — строго осадил их Джоакино. — Стремление этой девочки к искусству похвально, вы должны брать с неё пример!

6.ПЬЕРО СОВЕТУЕТСЯ С АРЛЕКИНОМ, КАК ДОБИТЬСЯ ЛЮБВИ МАЛЬВИНЫ

   С этого дня он занялся обучению Мальвины танцам, а у Пьеро значительно лучше шло дело по игре на лютне.
    А остальные куклы только бездельничали, придумывали какие-то грубые игры со щелчками и пинками, бессмысленные дурачества, они много болтали ни о чём и сплетничали про Мальвину и Пьеро.
    К Джоакино приходили в гости его соседи и друзья и он показывал им своих живых кукол. Правда, гордиться приходилось только Мальвиной и Пьеро, которые живо и с удовольствием демонстрировали гостям то, чему обучал их дядюшка Джоакино, а остальные куклы заставляли его только краснеть за них.
    Мальвина пожелала также обучиться азбуке и Джоакино взялся её учить. Через короткий срок она уже умела читать и писать прописью, а также считать, вычитать и умножать.
    Мальвина получала награды: кукольный мастер подарил ей сундучок, в котором были нарядные платьица, юбочки, блузочки, сорочки, панталончики, туфельки и чулочки.
    И именно после этого зависть Прозерпины превзошла сама себя. Она решилась на месть.
    Это было в тот день, когда Пьеро, запершись в небольшом чуланчике с Арлекином, советовался с ним, как бы ему добиться взаимной любви у Мальвины.
Арлекин считался мудрым и знающим куклёнком, потому что, ещё пребывая в состоянии дерева, он являлся его верхушкой, у него было много ветвей, в котором вили свои гнёзда птицы и успевали ему много насвистеть.
    — Скажи мне, друг Арлекин, а ты разбираешься в девочках? — спросил Пьеро.
    — Конечно. Птицы мне много свистели об этом, — важно ответствовал Арлекин.
    — А не свистели ли они тебе о том, что больше всего нравится девочкам в мальчиках?
    Арлекин деловито почесал затылок.
    — Отчего же не свистели, свистели.
    — А не скажешь ли ты мне, друг Арлекин, что именно они тебе насвистели об этом?
    — Отчего не сказать, скажу. Девочки, друг Пьеро, больше всего любят жалеть мальчиков. Чтоб мальчику было очень плохо, а девочка бы его пожалела.
Пьеро растерянно пожал плечами.
    — Тогда я уж и не знаю, как мне быть, — расстроенным голосом проговорил он. — Меня, вроде как и не за что жалеть. Мне не плохо.
    Арлекин снисходительно улыбнулся.
    — Мой недогадливый Пьеро, и всему-то тебя учить надо! — он снисходительно похлопал Пьеро по руке. — Разве ты не можешь прикинуться, что тебе плохо?
    — Прикинуться?
    — Да. Тут главное, побольше плакать. Плачь, плачь как можно больше! Пускай слезу.
    — Ну, это я смогу! — Пьеро немного повеселел.
    — Только это ещё не всё. Желательно, чтобы у тебя всегда был несчастненький вид. Тогда уж точно она тебя полюбит!
    — А как же мне этого добиться? Ведь это же невозможно: всегда казаться несчастненьким!
    — Ха! — воскликнул Арлекин. — А грим тебе на что? Вот у дядюшки Джоакино здесь, в чуланчике стоит баночка с зубным порошком. Пудри им лицо, чтобы оно всегда у тебя казалось смертельно бледным. А вот пузырьки с чернилами. Давай-ка я нарисую тебе вечную слезу на щеке! Это будет неотразимо!
    Разговор двух приятелей за дверкой чуланчика подслушивала Прозерпина. Она вообще любила подслушивать, где только могла.
    И когда дверь чуланчика отворилась и из неё вышли Арлекин и напудренный Пьеро с нарисованной на щеке вечной слезой, она успела за эту дверь спрятаться, а затем и сама шмыгнула в чулан.
    — Эге! — проговорила она. — Чернила! — она взглянула на полку, на которой стояло несколько пузырьков с чернилами. — А это мысль! — глаза её зловеще сузились. Она сгребла все пузырьки себе в подол и поспешила прочь, к куклам, которые находились в большой комнате и играли в карты на щелбаны.

7.ТЫ ТОЖЕ СТАНЕШЬ УРОДКОЙ!

    В это время маэстро Джоакино не было дома, он отправился в гости к своим друзьям.
    Прозерпина начала созывать кукол и они столпились вокруг неё в кружок. Она принялась шептаться с ними, объясняя свой замысел. Кто-то, послушав её, хихикал, а кто-то восклицал: «Нет, так нельзя! Нам достанется от дядюшки Джоакино!»
   Но Прозерпина так горячо убеждала их, что они, наконец, согласились.
Они отыскали Мальвину в смежной комнате, где она сидела за небольшим ящиком на маленьком стульчике и старательно выводила на листе бумаги письменные буквы, стремясь довести свой почерк до совершенства.
    Когда куклы вошли, она подняла на них свои большие кроткие глаза небесного цвета.
    — Хватит выпендриваться! — злобно крикнула Прозерпина. — Хватит подлизываться к дядюшке Джоакино, чтобы получать от него подарочки! Хватит выставляться перед его гостями, чтобы они тебя нахваливали! Хватит тешится, что ты у нас такая красотка, а мы уроды! Потому что ты сейчас тоже станешь уродкой!
    С этими словами она откупорила пузырёк с чернилами, приблизилась к Мальвине и выплеснула той чернила прямо на голову, на копну золотистых волос.
    — Ай! — в ужасе прокричала Мальвина. — Мои волосы!
    Но она не успела опомниться, как её окружили другие деревянные куклы и также принялись лить на её голову чернила. Они потекли по её кудряшкам на пышное фисташковое платье с малиновыми цветочками.
    — Помогите! — в отчаянии завопила Мальвина. — Спасите!
    Пьеро и Арлекин, находившиеся в это время на кухне, услышали её голос. Пьеро пытался напудрить своё лицо мукой, потому что зубного порошка ему показалось недостаточно, и Арлекин помогал ему в этом. И теперь, услышав воззвание Мальвины о помощи, Пьеро воскликнул:
    — Мальвина! Я здесь! Я спасу вас!
    Он ринулся было к двери, чтобы выскочить из кухни, но наступил на длинный рукав своего балахона, перекувырнулся через голову, ударился лбом о порог и замер без сознания. Арлекин принялся приводить его в чувства.
    Когда дядюшка Джоакино вернулся домой, он застал такую картину: Мальвина сидела на полу в передней комнате, вся окрашенная в ужасный тёмно-синий цвет, и громко рыдала. Пьеро кружил вокруг неё, размахивая длинными рукавами и кудахтал, как курица:
    — Мальвина, любовь моя! Умоляю, не плачьте! Вы всё равно прекрасны, я уверяю вас, вы прекрасны!
    Другие куклы, притихшие и угрюмые, забились в смежную комнату и сидели там, скучившись, на маленьком коврике.
    Маэстро Джоакино пришлось спасать красоту Мальвины. Он нагрел воды, налил в таз и принялся отмывать в нём несчастную куклу. Чернила удалось отдраить от фарфорового тела, покрытого сверкающим лаком, а вот с волосами оказалось сложнее. Они никак не желали приобретать былой золотистый цвет, они так и остались бледно-синими.
    Платье фисташкового цвета с малиновыми цветочками также не удалось отстирать, оно превратилось в тряпку. Но Мальвине было не до него. Она была в ужасе от того, что ей придётся жить с бледно-синими волосами. И она поняла, что ненавидит тех, кто их сделал такими.
    — Вы накажете их, дядюшка Джоакино? — плачущим голосом спрашивала она тщательно намыливавшего её волосы маэстро кукольника. — Вы же накажете?
    — Конечно, конечно! — заверял её Джоакино. — Ещё как накажу! Пусть даже не мечтают получить варенье сегодня на ужин!
    — Они не получат варенья сегодня? А завтра? Это слишком мягкое наказание.
    — Но как же я ещё могу их наказать? Они же дети.
    — То, что они сделали со мной, слишком серьёзно! Дядюшка Джоакино, посадите их в тёмный чулан! Или вот, в большой сундук. У вас ведь в этом сундуке ничего нет, кроме старого хлама. Вы этот хлам вытряхните, а негодяев туда посадите и заприте!
    — Девочка, но это слишком жестоко!
    — А то, что они сделали со мной, не жестоко?!
    — Но ведь суровым наказанием уже ничего не вернёшь.
    Он промыл волосы Мальвины тёплой водой из кувшина. Но они был всё равно синими — хоть ты тресни!
    Он подал кукле полотенце и она принялась сушить им волосы.
    — Может, и не вернёшь, — жёстко промолвила она, — однако, этим мерзавцы нуждаются в воспитании! Они творят, что хотят, они не слушаются вас, они ненавидят меня, хотя я ничего плохого им не сделала! Их надо плёткой, плёткой! — разгорячившись, выпалила она.
    — Что ты, девочка, плётка — это самое страшное, что только может быть! — ужаснулся маэстро.
    — А я хочу!!! — Мальвина была вне себя от гнева.
    Позже она сидела на подушке на своей кровати, облачившись в батистовое платье с множеством цветочков и смотрела прямо перед собой. Впервые мягкость характера маэстро Джоакино вызвала в ней раздражение. Старик казался ей безвольным и глупым. Она вдруг поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы куклами управлял кто-то более грозный и строгий, чтобы он держал их в ежовых рукавицах, чтобы они боялись вести себя неправильно, потому что за это их ждало бы очень суровое наказание, может, даже значительно превышавшее вину. Хотя, думалось Мальвине, существует ли наказание, которое бы было достойно того, что сделали с её волосами? Разве что смерть!

8. УБЕЙТЕ ИХ ВСЕХ

   

    К ней приблизился Пьеро и Мальвина с удивлением взглянула на его напудренное лицо.
    — Что с вашим лицом, Пьеро? — спросила она. — И что это у вас за грязь на щеке?
    — Это не грязь, Мальвина, это вечная слеза, символ моей неразделённой любви к вам! И то, что моё лицо сейчас бледно, это тоже выражение моей печали!
    — Ах, перестаньте! — вздохнула Мальвина. — Мне, право, не до этого. Меня изуродовали и я понятия не имею, как мне дальше с этим жить!
    — Ну, что вы, Мальвина, вас ничто не может изуродовать! Я всё так же восхищён вами и прошу вас стать моей женой!
    — Но если я стану вашей женой, вы ведь должны уметь меня защищать.
    — Я готов, Мальвина! Я готов ради вас свернуть горы!
    — Тогда отомстите за меня.
    — Кому?
    — Ах, разве вы не понимаете? — Мальвина раздражённо дёрнула плечиком. — Разумеется тем, кто сделал это! — она указала на свои всё ещё влажные синие волосы.
    — Но как я могу это сделать?
    — Не знаю! Убейте их всех.
    Пьеро ошарашенно отшатнулся:
    — Убить? Как убить?
    — Как? — Мальвина почувствовала ещё большее раздражение, потому что ей показалось, что Пьеро умышленно притворяется непонимающим. — Ну, столкните каждого из них в печку с огнём, сожгите их. По очереди. Или свяжите и распилите, а потом сожгите. Пусть им сначала будет больно из-за того, что их распилили, а потом — оттого, что ещё и сожгли.
    Белое напудренное лицо Пьеро, казалось, побелело ещё сильнее, глаза расширились:
    — Но ведь я с ними был когда-то одним деревом… Можно сказать, они мои братья и сёстры, как же я могу их убить?
    В больших глазах Мальвины появились льдинки.
    — А они могли испортить мне волосы? — жёстким, как металл, голосом проговорила она. — Ведь это теперь не исправить!
    — Но вы ведь всё равно прекрасны!..
    — Не заговаривайте мне зубы! — глаза Мальвины и вовсе уподобились целой Антарктиде. — Если хотите, чтобы я стала вашей женой, докажите, что вы можете за меня постоять. Или вы их убьёте или даже не говорите мне о любви, я не хочу слушать! Я вам не верю!
    — Молю вас, сжальтесь! — Пьеро бухнулся на колени. — Не будьте так жестоки!
Вид коленопреклонённого куклёнка несколько смягчил Мальвину:
    — Хорошо, тогда убейте хотя бы Прозерпину и Дьяволино. Это всё они затеяли, они ненавидят меня сильнее других и именно они настраивают кукол против меня!
    — Но ведь они со мной из одного дерева! — жалко промямлил он.
    — Ладно, убивать не надо, тогда хотя бы избейте!
    — Но ведь Прозерпина девочка, как же я могу поднять на неё руку?
    Мальвина согласилась, что нехорошо мальчику-куклёнку бить девочку.
    — Но вы обещаете побить Дьяволино?
    — Я немедленно вызову его на дуэль! — вскричал Пьеро, вскакивая и взмахивая длинными рукавами. — Эй, Дьяволино, где ты! — закричал он. — Дуэль, непременно дуэль!
    Дьяволино показался из соседней комнаты — он шёл, развязано раскачиваясь в разные стороны, криво улыбаясь и глаза его сжались в наглом прищуре.
    — Это кто тут собрался вызвать меня на дуэль? — насмешливо проговорил он. — Это пугало Пьеро?
    — Да, это я! — Пьеро гордо по-петушиному выпятил грудь. — Я тебе поколочу за то, что ты настраиваешь других кукол против Мальвины!
    В ответ Дьяволино только громко расхохотался, а затем, согнувшись так, что горб за его спиной встал у него торчком, проворно подскочил к Пьеро и схватил конец его длинного рукава. Другой конец взяла Прозерпина и оба они в считанные секунды завязали рукава за спиной Пьеро.
    — Отпустите меня! — завопил он. — Отпустите сейчас же!
    Но куклы и не думали выполнять его требования, они только хохотали, указывая на него пальцем.
    Мальвина горько вздохнула и заплакала.

9. ЗЛОВЕЩИЙ ГОСТЬ

   В тот же день под вечер в дом дядюшки Джоакино пожаловал странный гость. Это был высокий мужчина, тощий, но широкий в кости; одет он был бедно и неопрятно; широкополая его шляпа прикрывала и затеняла его лицо так, что его было непросто разглядеть. Но самое странное, что из-под шляпы у него тянулась длинная нечёсаная тёмная борода, которая, вероятно, доставала бы до самого пола, если бы он не затыкал её за пояс.
    — Добрый вечер! — вежливо поздоровался он с Джоакино. — Я мастер кукольных наук, меня зовут Карабас-Барабас. Я много слышал о ваших живых кукол и мечтал увидеть их воочию. Не могли бы вы мне их показать?
    Маэстро Джоакино относился к разряду людей, не утрачивавших детской наивности до старости. Более осторожный человек заподозрил бы, что тот, кто представился ему мастером кукольных наук, больше смахивал на обычного нищего бродягу. Но Джоакино был склонен располагаться к людям, которые разговаривали с ним вежливо и любезно и поэтому он позволил Карабасу-Барабасу войти в свой дом и даже пригласил его к столу, выпить чашечку чая. А тому только это и было нужно.
    Карабас-Барабас на самом деле был обычным бродягой. Долгие годы он был простым шарманщиком, бродившим по дворам, спавшим в ночлежках, а в последние годы он обрёл себе пристанище в старом заброшенном сарае на окраине города. Это случилось, когда сломалась шарманка, его единственная кормилица и он попытался выступать без неё. Без всякой музыки он пытался на улицах петь, но голос его и отсутствие слуха только ужасали горожан и вместо денег в него кидали гнилыми овощами. Когда он пробовал танцевать, с него смеялись, но недобрым смехом, потому что у него не получалось и это. В него летели комья грязи, зрители улюлюкали и прогоняли его. Он было начал декламировать стихи, но его дикция, его кричащий бас только раздражал слушателей и это снова кончалось для него плохо.
    Забросив попытки стать уличным артистом, он бродил по базарам и крал по мелочи, чтобы как-то выжить, но его толстые пальцы были неловки и сам он был неуклюж, поэтому чаще всего его ловили на кражах и сильно колотили. Он утолял голод, бродя по заброшенным садам и собирая дикие яблоки и груши и уже готовился издохнуть под забором. Но однажды на одном из рынков он услышал про кукольника Джоакино и его живых деревянных кукол… " — А ведь мне бы пригодились эти куклы, — рассудил Карабас-Барабас, — я бы мог выступать с ними и мне наверняка бы платили.»
   В дом Джоакино он явился, спрятав в бездонные карманы своих штанов баночку варенья со снотворным — и варенье, и снотворное были им удачно украдены. Эту баночку он и выставил на стол перед Джоакино:
    — Угощайтесь.
    Затем повернул голову в сторону и увидал кукол, сидевших в ряд на диване и готовившихся ко сну. Они были все, как одна, страшными, но Карабас-Барабас решил, что и уродцы могут неплохо позабавить публику. Наверняка за такое зрелище будут платить серебром и даже золотом!
    Джоакино простодушно разговорился о том, как мечтал бы открыть собственный кукольный театр, потому что он вообще любит театры и в молодости даже сам мечтал стать артистом, но обстоятельства сделали его мастером по изготовлению кукол и керамической посуды. Он также без задней мысли поведал, что даже отложил деньги на прокат полотняного балагана, где куклы могли бы выступать. И даже по секрету добавил, помешивая в чашке ложечкой карабасово варенье со снотворным, что деньги он хранил в шкатулочке в шкафу, что находился в смежной комнате. И не успел договорить, как мозг его окутал сонный туман, голова начала клониться на грудь и он крепко уснул.
    — Гу-гу-гу! — радостно пробасил Карабас-Барабас. — Ну, теперь вы, куколки, мои!
    Он приблизился к большому сундуку, стоявшему у входной двери, тому самому, в который Мальвина предлагала в наказание посадить кукол, испортивших ей цвет волос. И начал выбрасывать из него хлам.
    Куклы удивлённо смотрели на него. И только когда он повернулся и начал приближаться к ним, они догадались о его намерении и в ужасе попрятались под диван. Карабас-Барабас встал на четвереньки и начал вытаскивать их из-под дивана и зажимать у себя под мышкой. Первыми были пойманы два бородача в звёздных костюмах — Звездун и Амадео; затем толстые пальцы Карабаса сжали горло кукле Элвире, той самой, которая была изготовлена Джоакино перед Арлекином и выглядела лучше других четырёх; после были схвачены ещё две куклы — Аннабела и Алессандра. Он отнёс их к сундуку и с размаху швырнул в него — так, что их деревянные тела грохнули о доски.
    Пока он это делал, Дьяволино, Арлекин, другой горбун Груша, Прозерпина и ещё две куклы Бриджитта и Калисто успели выскочить из-под дивана и начали носиться по всей комнате, а Карабас-Барабас — за ними.
    Во время происходящего Мальвина продолжала сидеть на своей подушке, удивлённо глядя на всё это, а Пьеро стоял у её постели и не знал, что ему следует делать.
    Карабас-Барабас вытащил из шкафа отчаянно верещавшую Прозерпину и шкатулку с деньгами Джоакино. Кукла кусала его за пальцы, ему было больно и он ревел, как бык. Затем он швырнул в сундук и её, а шкатулку спрятал в карман штанов.
    Он принялся разбрасывать мебель, чтобы переловить всех кукол, перевернул стол, стулья, кровать хозяина дома и, наконец, все куклы оказались в его руках, а затем — в сундуке. Туда же он швырнул и Пьеро. Затем была очередь Мальвины, но тут «мастер кукольных наук» сообразил, что глиняная кукла может разбиться среди деревянных, а кукла эта была единственной обладавшей красотой, которая в будущем могла бы привлекать зрителей в его будущий театр. И он сунул Мальвину в другой карман, где не было шкатулки с деньгами.
    И поволок сундук из дома маэстро Джоакино.
    На дворе стояла ночь и на тёмном небе вовсю сияли звёзды. Карабас-Барабас, кряхтя, сволок сундук с вопящими и стучащими в нём куклами по ступеням и кое-как затащил его на двухколёсную тачку, которую приготовил заранее за углом дома.
    Мальвина высунула из его кармана голову:
    — Там ещё мой сундучок с нарядами, — произнесла она.
    Плюнув и грязно выругавшись, Карабас-Барабас вернулся в дом Джоакино, подхватил под мышку сундук Мальвины, вышел наружу, поставил его на большой сундук и, напрягшись, покатил тачку по ночным улицам.

10. ДЕЙСТВУЙТЕ, СИНЬОР!

    Сердце Карабаса-Барабаса билось, как сумасшедшее. Куклы в сундуке слишком шумели, они кричали в полные глотки и колотили кулаками в стенки сундука, прыгали, раскачивали его. Казалось, вот-вот кто-то пробудится из спящих в домах, выскочит и начнёт звать полицию.
    Мальвина сидела в глубоком кармане его штанов и понимала, что может освободиться в любую минуту. Что ей стоит выбраться из кармана и шмыгнуть в какой-нибудь тёмный переулок, где её вряд ли поймает Карабас-Барабас? Но она не спешила этого делать. Ей пришло в голову, что ей выпал отличный шанс отомстить тем, кто, как она считала, изуродовал её, чего она не могла бы простить никогда. А разве она сможет достойно наказать своих врагов в доме дядюшки Джоакино? Вот сейчас этот бородач наверняка отвезёт этот сундук подальше. Там можно как-нибудь убедить его развести огонь, отвлечь его, а сундук поджечь вместе с сидевшими в нём обидчиками.
    Карабас-Барабас свернул со своей тачкой на какой-то безлюдный пустырь, где находился старый сарай. Это убогое сооружение освещала луна и Мальвина, высунув голову из кармана, могла разглядеть его. Сарай был перекошен, в нём было много дыр и, кажется, прохудилась крыша. " — Отлично, — подумала кукла. — Вот сожгу сундук и легко сбегу отсюда, если здесь так много дыр.»
   Внезапно как ниоткуда выскочила какая-то чёрная собака и начала отчаянно лаять на Карабаса-Барабаса и кидаться на него. Мальвина ойкнула от испуга и спряталась в карман поглубже, но Карабас-Барабас проворно вытащил из внутреннего кармана своей куртки плётку и отогнал ею собаку.
    — Чёртов пёс! — выругался он. — Только плёткой его и отгонишь. Из-за него пришлось украсть эту плётку, а ведь мог бы вместо неё стащить что-то полезное, например, кольцо хорошей колбасы! Мне ведь редко везёт что-то украсть удачно, так лучше бы эта удача ушла не на плётку!
    Карабас-Барабас зашёл в сарай, зажёг лучину, вытащил Мальвину из кармана и хотел её швырнуть на циновку, разостланную вдоль стены, но вспомнил, что кукла фарфоровая и просто посадил её на циновку. Рядом с ней он бросил плётку, которой защищался от собаки. Зажёг свечку и отправился затаскивать сундук в сарай.
    Мальвина принялась рассматривать окружающую обстановку. Стены сарая были серые и мрачные, всюду валялся старый хлам, битый кирпич, ржавые гвозди. Место было жуткое и у куклы от этого вида начала усиленно работать мозг, как это обычно бывает, когда попадаешь в опасное положение. " — Нет, сжечь всех кукол вместе с сундуком нельзя, — рассудила она. — Там же Пьеро. Он, конечно, совершенно никчёмный, даже не смог отомстить за меня. Но сжечь его живьём вместе со всеми было бы слишком жестоко. Да и Арлекин мне не сделал ничего плохого. Да и остальных, возможно, не надо торопиться сжигать. Их можно попытаться воспитать. Конечно! Воспитывать, воспитывать и воспитывать! "
    Карабас-Барабас, стеная от натуги уже волок сундук по земляному полу сарая. И, наконец, поставил его у стены, вытирая пот со лба.
    Затем вдруг громко рассмеялся. И, широко раскинув руки, обнял сундук.
    — А вот и вы, мои денежки! — пробасил он умилённо. — Уже завтра я, а не старик Джоакино, арендую палаточный балаган, уже завтра куклы дадут представление и у меня в карманах зазвенит золотишко и серебришко! Уже завтра я буду богат! Го-го-го!
    — Я готова выступить хоть завтра, — отозвалась Мальвина, всё ещё сидевшая на циновке. — Я обучена танцам, у меня поставлен голос, я могу петь. Ещё один там, в сундуке, играет на лютне, он может обеспечить мне музыкальное сопровождение. А остальные куклы вряд ли дадут вам что-то, кроме забот.
    Карабас-Барабас повернул к ней заросшее чёрной бородой лицо и выпучил и без того навыкате глаза.
    — Они тоже должны приносить мне доход! — прорычал он, тыча толстым, как сарделька, пальцем в сундук.
    Мальвина чуть улыбнулась и протянула руку к чёрной плётке, лежавшей рядом с ней и взяла её.
    — Они абсолютно бесполезны. Не умеют ничего, а главное, не хотят.
    — Как это? — обиженно выпятил нижнюю губу Карабас-Барабас, плюхаясь на табуретку, стоявшую неподалёку от сундука. — Так что ж, я даром пёр этот сундук через весь город, тогда как просто мог посадить в карманы тебя и этого музыкантишку? — он стукнул кулаком по крышке сундука.
    " — Вот теперь было бы самое время сказать этому бородачу, чтобы он вытащил из сундука Пьеро и Арлекина, а остальных кукол сжечь, чтобы не осталось свидетелей, — подумала Мальвина. — Этот бородач, кажется, способен на любую жестокость и сделал бы это. Одно моё слово — и им конец. Но это слишком легко для них — сгореть заживо. Прежде они должны пройти через моё воспитание!»
   Мальвина пересчитала хвосты на плётке. Их оказалось ровно семь.
    — Я могла бы обучить их танцам и пению, — промолвила она. — И эти куклы тоже смогли бы приносить вам деньги.
    Кукла интуитивно поняла, как магически действует на Карабаса-Барабаса слово «деньги». И сделала на него упор.
    — Да? — в голосе бородача послышалась радость. — Обучай!
    — Но, боюсь, они не захотят меня слушаться. С ними просто невозможно разговаривать! Они даже дядюшку Джоакино никогда не слушались. Только дерзили и смеялись в ответ. И даром ели свой хлеб.
    — Я их даром кормить не буду! — проревел Карабас-Барабас. — Это они должны меня кормить!
    — Они не захотят. Но есть выход, синьор Карабас.
    — Какой?
    Мальвина поднялась с циновки и приблизилась к всё ещё сидевшему на табуретке Карабасу-Барабасу, сжимая в крошечных ручках плётку. Подняла на него большие кроткие небесно-голубые глаза.
    — Воспитание, синьор, — голосок её, как всегда, звенел, как серебряный колокольчик, — воспитание. Начните с него. Покажите с первой же минуты их пребывания в вашем жилище, что вы настроены очень, очень серьёзно. Это надо сделать с самого начала, не теряя даром драгоценного времени. Действуйте, синьор! — благословляющим тоном завершила Мальвина и, очаровательно улыбнувшись, протянула обоими руками плётку Карабасу-Барабасу.

11. ПЕРВОЕ НАКАЗАНИЕ


      Карабас-Барабас принял плётку из рук Мальвины.
    — Ага! — радостно проговорил он и, приподняв тяжёлую крышку сундука, сунул в него руку и принялся шарить. Из сундука понеслись перепуганные вопли.
    Мальвина вновь вернулась на циновку и поудобнее устроилась на ней, по-турецки подвернув под себя ноги, и приготовилась смотреть.
    Всё шло, как надо: Карабас-Барабас вытащил из сундука именно Прозерпину. За рыжие длинные волосы. Поначалу она орала от боли, но потом злобность в ней пересилила боль и она проговорила, обращаясь к Карабасу:
    — Как ты посмел поднять меня за волосы? Ну, ты за это поплатишься! Я тебе устрою! Ты пожалеешь! Ты меня ещё не знаешь, ты будешь плакать кровавыми слезами! Лучше отпусти меня!
    Карабас-Барабас только ухмыльнулся и брякнул куклу на крышку сундука так, что она оказалась лежащей ничком и, размахнувшись, ударил её плёткой. Она издала душераздирающий вопль и снова принялась за угрозы. Второй удар исторг у неё ещё более громкий крик, угрожать уже не хватало сил. Третий лишил её сознания.
    Карабас-Барабас растерялся на несколько минут. Но Мальвина, оглядев большими небесно-голубыми глазами помещение, заметила стоявшее в углу рядом с хромоногим столиком ведро с водой, указала на него Карабасу. Тот понял всё и, взяв со столика, на котором валялось много старой жестяной посуды кружку, зачерпнул воды из ведра и вылил на Прозерпину. Та очнулась и снова ощутила на себе удары плётки. И опять потеряла сознание. И пришла в него в очередной раз от холодной воды. И вновь — порка. И так было до тех пор, пока Мальвина не произнесла:
    — Ну, довольно, синьор Карабас, она хоть и деревянная, а дух из неё можно вышибить.
    Карабас-Барабас прорычал что-то нечленораздельное и швырнул куклу, лежавшую без чувств, в сторону, за сундук. И вытащил для порки другую куклу.
    Он порол и порол кукол до состояния полусмерти и кидал друг на друга. Когда дошла очередь до Пьеро, Мальвина произнесла:
    — Это музыкант. Его лучше не пороть, если вы хотите, чтобы уже завтра мы выступили и заработали для вас деньги. А то он потеряет силы и не сможет сыграть на лютне.
    Карабас-Барабас вновь прорычал и бросил Пьеро на циновку рядом с Мальвиной. Тот сел рядом:
    — Мальвина, вы спасли меня! Не значит ли это, что в вас начали зарождаться ответные чувства ко мне?
    — Нет, — холодно ответила Мальвина. — Вы не выполнили мои условия, не отомстили за меня, а значит, ни о каких взаимных чувствах не может быть речи. Вы не способны защитить меня!
    Следующим был Арлекин и Мальвина замолвила словечко и за него:
    — Этот не такой непокорный, как другие куклы. Этот тоже мог бы выступить с нами.
    Арлекин, описав дугу в воздухе, плюхнулся на циновку рядом с Пьеро.
    — Уф, — выдавил он из себя, — вот это влипли, так влипли!
    Карабас-Барабас сгрёб в охапку всех лежавших без чувств кукол и швырнул их обратно в сундук. Потом туда же забросил непоротых Арлекина и Пьеро. Захлопнул крышку.
    — Пускай там сидят, — произнёс он. — Не сбегут ночью, когда я буду спать. Только вот куда девать тебя? — обратился он к Мальвине. — Ты ещё сбежишь, стоит мне вздремнуть!
    — Бежать ночью, через пустырь, по которому носятся бродячие собаки? — пожала плечами Мальвина. — Мне ещё не изменил здравый смысл, чтобы поступить так.
    — И то верно, — согласился Карабас-Барабас. — Куда ты сбежишь! — хохотнул он, потягиваясь. — Тогда я могу лечь спокойно спать, — он сладко потянулся и направился к циновке. Но Мальвина и не пошевелилась, чтобы уступить ему место.
    — На вашем месте, синьор Карабас, я бы повесила на сундук замок.
    — Зачем? Крышка сундука достаточно тяжёлая, они не поднимут её.
    — Могут и поднять, если встанут друг другу на плечи.
    — Они без сознания!
    — А если придут в него среди ночи?
    — У меня нет замка!
    — Тогда, может, вам ночевать, лёжа на сундуке, синьор Карабас?
    Карабас-Барабас почесал затылок. Кукла говорила дело, рисковать не стоило. Он лёг на крышку сундука, но сундук был меньше длины его роста наполовину и ему пришлось поджать ноги и наклонить голову, свернувшись, как улитка. В такой неудобной позе он забылся тяжёлым сном, попотчевавшим его абстрактными кошмарами.
    Мальвина, вытянувшись на циновке, также уснула.

12. ТАМ, ГДЕ НЕ ПОМОГАЮТ СЛОВА, ПРИХОДЯТ ДЕЙСТВИЯ


   
   Пробудилась она от громкого кашля и баса «доктора кукольных наук»:
    — Денежки, где мои денежки!..
    Она распахнула ресницы и протёрла глаза.
    Карабас-Барабас сидел за хромоногим столиком и пересчитывал деньги из краденой шкатулки.
    — Тааак, — рассуждал он, — вполне хватит на аренду полотняного балагана, ещё и на жратву останется. Брюхо-то подвело!
    — Только не забудьте, что артистов тоже надо накормить, — проговорила Мальвина зевая и садясь на циновку. — Иначе с кем-нибудь из нас может случиться голодный обморок прямо во время выступления. И зрители потребуют назад свои деньги!
    Карабас-Барабас оглянулся на неё.
    — Ладно, — пробурчал он, — накормлю. А то ещё испортите мне дело. Как только быть с этими негодными куклами в сундуке. Не сбегут ли они, когда я и вы будем находиться в балагане?
    — Надо подумать, — пробормотала Мальвина. Она чувствовала потребность позавтракать, ведь вчера она почти ничего не ела, так огорчило её то, что ей, как она считала, испортили цвет волос. Голод не способствовал мыслительному процессу, тем не менее, мысли фарфоровой куклы начали складываться, как в калейдоскопе.
    — Можно было бы устроить так, чтобы они не сбежали, — проговорила она.
    — Как?
    — Поищите гвозди.
    Карабас-Барабас что-то проворчал себе в бороду и, тем не менее, послушался её и принялся шарить в горах хлама в поисках ржавых гвоздей. И добыл несколько.
    — Теперь подвиньте сундук к той стене. Поставьте на него табуретку. Возьмите кирпич и встаньте на неё. Забейте гвозди под самым потолком.
Карабас-Барабас хмыкнул, но всё-таки сделал всё так, как сказала кукла.
    — Теперь верните сундук на прежнее место, а под гвоздями набросайте битый кирпич.
    — Ну, и зачем всё это? — спросил Карабас, когда всё было готово.
    — Теперь доставайте кукол из сундука и вешайте на гвозди. Только не надо делать это с Арлекином и Пьеро. Им ведь сегодня выступать, а у них могут затечь руки и ноги. Оставьте их в сундуке, они самые слабые из кукол, вряд ли поднимут крышку. Да и куда им бежать? Ведь там, на пустыре бродячие собаки.
    До Карабаса-Барабаса, наконец, дошёл замысел Мальвины и он разразился громовержущим довольным хохотом. Он отбросил крышку сундука, принялся хватать кукол, карабкаться с ними на табуретку и вешать их на гвозди. Куклы кричали и плакали, пытались вырваться и раскачиваться на гвоздях, но Мальвина предупредила:
    — На вашем месте я бы не шевелилась совершенно и даже дышала бы тише. Упадёте с такой высоты на битый кирпич — и щепок не соберёте.
    Куклы вняли её совету и оцепенели, подвешенные на гвозди.
    Когда Карабас-Барабас покинул сарай, чтобы позаботиться об аренде полотняного балагана, Мальвина принялась вытаскивать из сундука свои наряды и раскладывать их на циновке, размышляя, какое из них лучше всего подошло бы к выступлению перед публикой.
    — Эй, ты! — крикнул ей горбун Дьяволино. — Тебе, похоже, всё равно, что мы находимся в таком дурацком положении?
    — Оно было у вас таким всегда, — ответила Мальвина. — Просто вы только сейчас это заметили.
    — Мы всё слышали! Это ты насоветовала Карабасу-Барабасу подвесить нас на стену! Это твоя затея!
    Мальвина не ответила, внимательно рассматривая одно из своих платьев — тёмно-синее, расшитое бисером.
    — Вот это, пожалуй, подойдёт, — промурлыкала она, прижимая его к себе. — И к нему — синие бархатные туфельки!
    — Это она мстит нам за свои волосы! — отозвалась одна из кукол.
    Мальвина повернула к ней лицо.
    — Я мщу? — она усмехнулась. — Я вас простила. Ещё вчера.
    — А почему тогда подговорила Карабаса-Барабаса так поступить с нами?
    — Вам не нравится? — с притворным удивлением расширила глаза Мальвина. — Я же вас не сожгла в этом сундуке. Значит, я не мщу.
    Она отложила в сторону тёмно-синее платьице и принялась аккуратно складывать в сундук другие наряды.
    — Как же не мстишь! Это же ты устроила нам то, что мы здесь висим и вот-вот разобьёмся о кирпичи!
    — Это не месть, это воспитание! — наставительно ответила Мальвина. — Иначе нельзя. Вы же не понимаете слов! Я в этом убедилась. А там, где не помогают слова, приходят действия. Я займусь вашим воспитанием, будьте покойны.
    Она переоделась в тёмно-синее платьице, затем, вытащив из сундучка расчёску, зеркальце, голубой бант и пудреницу, присела на циновку и принялась укладывать причёску.
    — А если мы попросим у тебя прощения? — прохныкал Звездун, который слыл среди кукол самым малодушным.
    — Ну, я же сказала, что простила вас, — улыбнулась Мальвина, собрав часть кудряшек и завязав их бантом на затылке.
    — Тогда попроси Карабаса-Барабаса снять нас отсюда!
    — Может быть, к ночи.
    — Мы до ночи не выдержим! Не выдержим до ночи!
    — Вы, деревянные, выносливее глиняных, — ответила Мальвина, — так что предполагаю, что вы ещё не то выдержите. Набирайтесь терпения и выносливости. Процесс воспитания вас будет нелёгким для нас всех, — она принялась пудрить щёки и нос.

13. ВОСПИТАНИЕ МАЛЬВИНЫ


      Карабас-Барабас вернулся довольный, заявив, что он арендовал балаган и выступление должно начаться через два часа. И, вытащив Пьеро и Арлекино из сундука, выдал им и Мальвине по куску хлеба:
    — Жрите! А то ещё окочуритесь во время представления!
    Затем он засунул Пьеро и Арлекина в карманы своих штанов, взял Мальвину под мышку и, покинув сарай, зашагал широкими шагами по пустырю, затем по улицам города, по направлению к балагану.
    Мальвина волновалась, как зрители отреагируют на её цвет волос и жалела, что не одела на голову шляпку или чепчик.
    Однако, всё прошло отлично.
    Когда она появилась перед публикой, зрители, увидав живую очень красивую куклу с бледно-синими волосами разом ахнули от восхищения и кто-то выкрикнул из зрительного зала:
    — Фея! Она настоящая фея!
    Мальвина нашла в себе силы не растеряться перед большой публикой, она танцевала и пела; не сплоховал и Пьеро, играя на лютне и сменял Мальвину, читая зрителям свои многочисленные стихи. Только Арлекин казался лишним на сцене. Он представлял из себя единственно зрелище — редкую живую куклу, которая пыталась то кружить вокруг танцующей Мальвины, то кивать головой, когда Пьеро читал стихи.
    Но в целом, выступление кукол имело успех и Карабас-Барабас возвращался вечером с триумфом. В карманах его штанов сидели Пьеро и Арлекин, на поясе болтался отяжелевший кошелёк с деньгами, Мальвина сидела на его руках, как королева.
    — Сейчас пойду в мясную лавку, куплю жареной дичи и нажрусь! — радостно говорил он. — Куплю себе шляпу с пером, новые штаны, сапоги…
   — Кстати, насчёт покупок, — перебила его Мальвина. — В доме дядюшки Джоакино у меня была своя личная кровать. Здесь я бы тоже хотела иметь кукольную кроватку, перину, хотя бы одну подушку и тёплое одеяло. А то я на вашей жёсткой циновке просто все бока отлежала!
    — Всё это денег стоит! — проворчал Карабас-Барабас.
    — Но я-то стою больше. Видите, всего один вечер — и у вас куча денег. Я не могу спать на жёстком. По мне могут пойти трещины, я начну крошиться и рассыплюсь на черепки. А ведь вы хотели, чтобы я и других кукол обучила актёрскому ремеслу, чтобы и они обогащали вас, не так ли?
    Карабас-Барабас пожевал губами и ничего не ответил.
    — К тому же, думаю, Арлекино и Пьеро также нуждаются в спальных местах. Им тоже надо купить… Ну, хоть коврики. И одеяла. И нам нужны маленькие чашки, тарелочки, вилки, ложки, кофейник, чайник. Мы привыкли обедать и ужинать, как воспитанные куклы. И ещё…
   Она говорила и говорила, а Карабас-Барабас только кашлял и чихал от досады, но не мог не согласиться с её требованиями. Куклы приносили доход и нужно обеспечить их необходимым.
    Ему пришлось в тот же день приобрести для Мальвины кровать и постельные принадлежности; коврики и одеяла для Арлекина и Пьеро; кукольную посуду, кое-какие средства гигиены, продукты питания и ещё — шнурки, которые ему тоже велела прикупить Мальвина. Всё это он покупал под её руководством, заходя то в одну лавку, то в другую, скрипя от жадности огромными квадратными зубами.
    Когда они вернулись с покупками в сарай, куклы, подвешенные на гвозди, плакали. Видимо, они всё это время лили и лили слёзы, так сильно, что кирпичи под ними были мокрыми. Карабас-Барабас довольно потёр огромные руки: он любил чужие страдания.
    Мальвина подумала было, что с них хватит, что пора снять их с гвоздей и даже решила посоветовать Карабасу накормить их овсяной кашей, но куклы сами всё испортили. Увидав кроватку для Мальвины и постельные принадлежности, они принялись возмущаться и кричать наперебой:
    — Смотрите-ка, ей опять лучше всех! Ей уже купили самую настоящую кровать! Такой у неё не было даже в доме дядюшки Джоакино! Она будет на ней валяться! Эх, жаль, что мы залили ей чернилами только волосы! Надо было испачкать ей рожу чёрной краской, чтобы она не могла отмыть, чтобы осталась страшной навсегда! Уродкой!
    Мальвина повернулась к ним:
    — В таком случае, вам придётся провисеть здесь до утра! А я-то надеялась, что вы раскаиваетесь!
    Куклы опять пустили реки слёз.
    Она, Пьеро и Арлекин получили от Карабаса-Барабаса по большому куску жареной рыбы на новых кукольных тарелках и съели их, сидя на циновке.
    Затем разбрелись по спальным местам: Карабас — растянулся на циновке, Мальвина улеглась в кроватку, а Пьеро и Арлекин — на ковриках, укрытые одеялами.
    А деревянные куклы провисели всю ночь на гвоздях и так измучились, что им казался раем их сундук, где они сидели в темноте, в духоте, на голых досках. К тому же, они так были голодны, что им мнилось, что они сейчас умрут. Им хотелось только, чтобы сняли с гвоздей их затёкшие в неподвижности тела и дали что-нибудь поесть.
    Но утром Мальвина не спешила просить за них Карабаса о помиловании, а сам Карабас не торопился миловать, потому что, в отличие от Мальвины, жаждавшей перевоспитать гадких кукол, был просто жесток и любил, когда кому-то было плохо.

14. ДРУГОГО ВЫХОДА НЕТ

   
   Пробудившись утром, Мальвина поняла, что куклы на гвоздях уже не плачут — они так устали от своего положения, что уснули прямо подвешенные на гвоздях. "  — Пока результатов моего воспитания не видать, — удручённо вздохнула Мальвина. — Но со временем им придётся стать хорошими воспитанными куклами или… Сгореть в очаге. У меня нет выхода! Маэстро Джоакино дал им жизнь не для того, чтобы мир пополнился ещё несколькими негодяями. Только сегодня я им ещё дам возможность стать хоть немножко лучше. Но для этого мне необходим помощник. Мне нужен слуга! Кто-то должен стирать мои платья, охранять меня, делать то, что я говорю, пока Карабаса нет рядом.»
   Когда Карабас пробудился, первое, что он спросил у Мальвины это то, когда и как она намерена обучать танцам и пению других кукол.
    — Для начала я хочу заставить их работать, то есть прислуживать, — ответила кукла.
    Огромные квадратные зубы Карабаса-Барабаса обнажились в довольной улыбке:
    — Прислуживать? Го-го, мне это нравится! Мне никто никогда не прислуживал!
    — Для начала снимите с гвоздя вот эту куклу, — Мальвина указала на Прозерпину, начавшую уже пробуждаться от сна. Карабас-Барабас охотно подчинился, поставил Прозерпину на пол, а сам уселся на табурет, ожидая, как Мальвина заставит её прислуживать ему.
    Прозерпина едва могла стоять на ногах, так сильно они у неё затекли. Мальвина усмехнулась:
    — Я вижу, голубушка, ты нуждаешься в хорошей разминке, — холодно произнесла она. — Отлично. В ведре осталось совсем мало воды. Возьми-ка вот этот кувшин и сходи за водой. Здесь, возле сарая протекает небольшой родник, вот там и набери.
    Прозерпина не произнесла в ответ ни слова, только посмотрела на Мальвину ненавидящими глазами. Взяла протянутый Мальвиной кувшин и поплелась было к выходу. Мальвина пристально смотрела ей в спину, что-то соображая. И вдруг крикнула:
    — Стой!
    Прозерпина остановилась и медленно повернулась к ней с искажённым от злобой лицом.
    — Снимай-ка платье, душечка, — холодно приказала Мальвина. — И панталоны.
    — Ты что, с ума сошла? — никакие страдания не могли унять дерзость и гневливость Прозерпины. — Ты хочешь, чтобы я вышла наружу голая? Совсем голая?
    — Ничего страшного. Здесь безлюдно. Тебя никто не увидит.
    — Я не буду этого делать!
    — Предпочитаешь снова повиснуть на гвозде? — глаза Мальвины прямо замораживали.
    — Зачем тебе это нужно? — Прозерпина едва не рыдала от бессильной злобы.
    — А затем, чтобы ты не сбежала и не заявила в полицию.
    — Тебе нравится, что этот вор держит нас здесь? — она ткнула пальцем в сторону сидящего на табурете Карабаса-Барабаса.
    — А другого выхода нет! Дядюшка Джоакино ведь не позволит заниматься вашим воспитанием.
    — Я всё равно отсюда сбегу! Голая пойду по улице, но сбегу!
    — Тебя арестуют в таком виде.
    — Отлично! Вот тогда я и расскажу в полиции, как Карабас-Барабас нас похитил, а ты была соучастницей!
    Мальвина улыбнулась.
    — Только попробуй. Здесь до ручья всего минута ходьбы. Три минуты у тебя уйдёт на то, чтобы воды набрать. Минута — на возвращение. К тому же, мы будем видеть тебя вон в ту дырку из сарая. Вздумаешь бросить кувшин и побежать в другую сторону, Карабас-Барабас успеет тебя догнать и ты снова будешь наказана. Или ты не чувствуешь боли от плётки?
    По лицу Прозерпины потекли слёзы и на нём уже была не злоба, а горечь и тоска. Она, наконец, послушно сняла с себя платье и панталоны и, взяв кувшин, покорно поплелась к ручью. Ей пришлось таскать воду до тех пор, пока ведро не наполнилось до краёв.
    Мальвина с удовольствием умылась над большим широким тазом, вместе с ней умылись Арлекин и Пьеро. Затем все трое позавтракали.
    Пьеро, который отлично выспался уже не на досках в тёмном душном сундуке, а на коврике, да ещё и укрытый одеялом, умытый, позавтракавший, не переставал восхищаться Мальвиной:
    — Мальвина, сила вашей воли вызывает во мне дикий восторг! Я понял ваш замысел! Вы правы, вы совершенно правы во всём! Да, да, признаться, дядюшка Джоакино так разбаловал этих кукол, что они действительно заслуживают перевоспитания вашими методами!

15. АРТЕМОН


      У Прозерпины, сначала нещадно поротой, а затем провисевшей почти сутки на гвозде, сил было мало и после того, как её ещё и заставили натаскать полное ведро воды, она свалилась замертво.
    Мальвина велела Карабасу-Барабасу снять с гвоздей и других кукол. Она забрала одежду и у них, затем выстроила в ряд и каждого из них обмотала чёрными шнурками — грудь и подмышки, оставив петлю за спиной.
    — Отныне вы будете ходить голые, — объявила она. — Это чтоб у вас было меньше шансов на побег. Но это не значит, что в наказание за непослушание и плохое поведение вам не придётся висеть на гвоздях. Вот петли от шнурков — их можно зацепить за гвоздь и шнурок будет вас держать высоко над полом, усыпанном битым кирпичом.
    Карабасу-Барабасу был в восторге от этого. Его очень тешило это утро наступившего дня.
    Мальвина задала куклам работу: заставила подметать и мыть полы, чтобы в заброшенном захламленном сарае было если не уютно, то хотя бы не грязно; приказала перечистить всю жестяную посуду; сварить на треножнике в большой миске кашу из овса. Это была просто крупа, отваренная на воде, без соли, масла и молока. Но когда Мальвина разрешила деревянным куклам её есть, они делали это с колоссальным аппетитом, ведь они не ели ничего слишком долго и им казалось, что они вот-вот умрут от голода. Не отвратила их еда и тогда, когда Карабас-Барабас, громко хохоча, шутки ради несколько раз плюнул им в кашу — проглотили всё вместе с его слюнями. Вместе с ними жадно ела и приведённая в сознание Прозерпина.
    Затем куклы были отправлены на отдых в сундук и заперты на тяжёлый замок, купленный Карабасом-Барабасом накануне.
    — Пойду куплю себе новую шляпу, камзол и штаны, — сказал Карабас-Барабас. — Я хочу выглядеть богато и респектабельно, собирая почтеннейшую публику в наш балаган. Я надеюсь, вы-то не сбежите, деревяшки? — хохотнул он, ткнув в сторону Пьеро и Арлекина черенком от плети. — А то ведь тут по пустырю носится чёрная собака, уф, какая злая! Разорвёт на щепки!
    Едва только Карабас-Барабас покинул сарай, Мальвина вышла наружу следом за ним и встала на пороге. И увидала в стороне чёрного пуделя, лакавшего воду из родника. Пудель также заметил её.
    — Ну-ка, подойдите ко мне! — строго проговорила она, поманив собаку пальцем.
    Собака оказалась вовсе не злая и послушно приблизилась к Мальвине.
    — Скажите, зачем вы постоянно лаете и бросаетесь на Карабаса-Барабаса? — серьёзно спросила она.
    — А затем, что раньше это был мой сарай! Я здесь жил! А Карабас-Барабас выгнал меня отсюда в тот день, когда украл семихвостую плётку!
    — Ах, вот оно что! — сказал Мальвина. — Вы есть хотите?
    — Да, госпожа. Я очень, очень голоден!
    — Тогда проходите. Я дам вам поесть.
    Собака, виляя хвостом, зашла в сарай вслед за Мальвиной.
    Кукла отдала собаке гору костей, оставшихся от вчерашнего ужина и завтрака Карабаса-Барабаса — им было съедено несколько жареных куропаток.
    — Можешь оставаться жить в этом сарае, — произнесла Мальвина, когда пудель утолил свой голод. — Если ты согласен мне служить и быть безотказным.
    — Готов, госпожа!
    — А как тебя зовут?
    — А никак, госпожа. Никто никогда никак не звал меня.
    — Хорошо. Я буду звать тебя Артемон.
    Пьеро и Арлекин, сидевшие на циновке, удивлённо смотрели на происходившее.
    — Мальвина! — нараспев произнёс Пьеро. — Какое у вас доброе сердце! Вы пожалели бездомную собаку! Я воспою в стихах вашу доброту!
    Арлекин был настроен более прозаично.
    — Однако, Карабасу-Барабасу это может не понравится, — с кислой миной на лице заметил он.
    — Я найду слова для того, чтобы убедить его оставить собаку у нас.
    Арлекин скептически покривил губы.
    — Кукла хочет верховодить кукловодом? — едко произнёс он.
    — А кукловодом ты считаешь Карабаса-Барабаса? — Мальвина наморщила маленький аристократический носик. — Ну, нет. Кукловод обычно умён, утончён и очарователен. Где вы видели такие качества у этого бородатого животного?
    Она засмеялась. А зачем её хорошенькое личико вновь сделалось серьёзным:
    — Ну, довольно разговоров. Нам пора репетировать, ведь сегодня вечером мы снова выступаем в балагане. А вам, Арлекин, я посоветовала бы научиться хоть каким-то танцам, которые вы, к сожалению, поленились научиться в доме дядюшки Джоакино. Вставайте-ка сюда, я вам покажу, как это делается!

16

ЯБЕДНИЧЕСТВО

   Карабас-Барабас вернулся разнаряженный в пух и прах — в новой шляпе, у него был новый камзол, штаны из замши, сверкающие сапоги с высоким голенищем. Но богатая одежда всё равно не придавала благородства его внешности. Его свирепое лицо и нелепая неестественно длинная борода выдавали в нём низкого человека.
    Он застал Мальвину разучивающей вальс с Арлекином под звуки лютни Пьеро. И тут же заметил сидящего в углу чёрного пса, который сначала лежал, а потом поднялся на передние лапы и зарычал на Карабаса-Барабаса, оскалив клыки.
    — Это что ещё такое? — закричал Карабас, занося в воздухе плётку. — Как сюда проник этот пёс?!
    — Его зовут Артемон, — спокойно ответила Мальвина. — Всё в порядке, синьор Карабас. Я с ним договорилась. Этот пёс будет вам выгоден.
    Всё, что было связано с выгодой, действовало на Карабаса-Барабаса также отрезвляюще и успокаивающее, как слово «деньги». Он опустил кнут и проворчал:
    — Чем это он может быть мне выгоден? Какой с него толк?
    — Во-первых, он может караулить кукол, чтобы ни одна из них не сбежала, пока набирает воду в роднике или стирает там и вам не придётся беспокоиться. Во-вторых, он может выступать со мной и мне будет легче обновить репертуар, потому что старое может зрителям надоесть, зрителей может стать меньше и вы начнёте терять деньги.
    Карабас-Барабас окончательно успокоился, он плюхнулся на табуретку и начал анализировать, сказанное Мальвиной. И сделал вывод, что кукла говорила логично и правильно.
    — Ладно, пусть остаётся, — махнул рукой он. — Но если он ещё раз посмеет на меня хотя бы зарычать, клянусь всеми чертями, я его запорю насмерть вот этой плёткой!
    Он снова отвёл Мальвину, Пьеро и Арлекина в балаган, где они дали толпе восторженных зрителей представление, а Карабасу-Барабасу — новый кошель с деньгами.
    Вечером вновь были выпущены из сундука деревянные куклы, их заставили варить овсяную кашу, убираться, чистить посуду, таскать воду из ручья. Мальвина отложила в отдельную миску кашу для Артемона — с молоком и сливочным маслом. А деревянные куклы ели простой вареный овёс без соли, руками, столпившись вокруг таза.
    Одна из кукол, поужинав, вздумала наушничать Карабасу-Барабасу, решив, что этим может расположить его к себе. Это была Калисто, лучшая подруга Прозерпины, такая же зловредная и упрямая. Находясь в сундуке, она услыхала, как Мальвина, разговаривая с Арлекином, обозвала Карабаса бородатым животным. И Калисто не замедлила ему об этом донести.
    Карабас-Барабас покраснел от гнева.
    — Да как ты смеешь! — зарычал он на Мальвину, замахиваясь кнутом. — Ты думаешь, я не могу запороть тебя?
    — А вдруг я от одного удара плёткой переломлюсь пополам? — Мальвина даже не дрогнула и большие кроткие глаза её прямо смотрели в выпученные дикие глаза Карабаса-Барабаса. — Ведь пока только я приношу вам большие деньги. Это мной восхищаются зрители и хлопают мне. И за меня платят вам. Кто же тогда обогатит вас завтра? Вы снова хотите стать бедным?
    Нет, Карабас не хотел этого больше всего. Но он никак не мог справиться со своим гневом.
    — И тем не менее, как ты смеешь так отзываться обо мне, своём хозяине?!
    Мальвина понимала, что может выкрутиться, сказать, что ничего подобного она про него не говорила, что Калисто не так поняла, что бородатым животным она назвала совсем другого человека, например, глухонемого Джеронимо… Но она сочла ниже своего достоинства хитрить и изворачиваться.
    — Синьор Карабас, — всё также спокойно проговорила она, — зачем вы слушаете болтовню Калисто? Ведь ей очень выгодно, чтобы вы запороли меня плёткой и я бы умерла. Этим она бы отомстила вам за все обиды, разорив вас этим. Она была бы счастлива, если бы вы остались без денег. Она-то совершенно не способна выступать в балагане. Она ничего не умеет, ничего не хочет. Она хочет вашей нищеты!
    Слова Мальвины снова магически подействовали на Карабаса-Барабаса: он уже ни о чём не думал, его мозг как огненная молния пронзило понятие о том, что Калисто желала ему нищеты и попыталась лишить его дохода, что-то там наговорив на Мальвину. Он взревел, как тысяча быков, вскочил с табурета, ринулся к Калисто, схватил её за жёлтые, как моча, волосы, разложил на крышке сундука и начала её пороть. Ещё никогда ни одну куклу он не порол так жестоко, даже своенравную Прозерпину. Он порол её, она теряла сознание, он лил на неё воду и бил, бил, бил кнутом.
    Когда он закончил экзекуцию, всем казалось, что Калисто уже мертва. Но она была жива, только пролежала в сундуке без сознания весь вечер и всю ночь. Может, она бы умерла от духоты, но Мальвина посоветовала Карабасу-Барабасу просверлить дырки в сундуке, заметив, что нехорошо будет, если кто-то из кукол задохнётся ночью, ведь каждая кукла в будущем может приносить ему деньги.

17

ДЬЯВОЛИНО И МЫШЕЛОВКА

   В тот же вечер Мальвина заставила Прозерпину нагреть воду в одной и жестяных мисок и вымыть ей ноги. И Прозерпина молча подчинилась, не решаясь перечить — ей не хотелось вытерпеть то, что только что выпало на долю её подруги.
    Теперь все куклы стали слугами Мальвины. С утра она задавала им работу, а сама занималась репетициями, обучению Арлекина и вместе с Пьеро они продумывали обновление репертуара. Затем Карабас-Барабас сажал деревянных кукол в сундук и запирал там и шёл с куклами-артистами в балаган, где неизменно собиралось много зрителей и куклы давали представление.
    Вечером Мальвина снова заставляла кукол прислуживать себе. Ей расчёсывали волосы, мыли ноги, ухаживали за её ногтями.
    А позже она потребовала, чтобы Карабас-Барабас купил для неё фаянсовую кукольную ванну, сверкающую белизной.
    — Я должна по вечерам принимать ванну! — твердила она. — Мне необходимо снимать стресс после выступления. Вы же не хотите, чтобы у меня сдали нервы и пропал голос?
    Карабас-Барабас скрипел зубами от жадности, но ванну для неё приобрёл, а злость за расходы сгонял на других куклах, ни за что ни про что набрасываясь на них с плёткой.
    И в обязанность кукол теперь входило по вечерам греть ей воду для ванны.
    Позже Мальвина решила, что у неё должен быть свой собственный шкаф.
    — Мои платья мнутся в сундуке. Их приходится долго приводить в порядок. Вы же не хотите, чтобы я выглядела перед зрителем неопрятной и зрители меня разлюбили? И, кроме того, мне нужно ещё платьев. В старых меня зрители слишком часто видели, это может им не понравится и они перестанут ходить на наши представления.
    Карабас-Барабас в бешенстве выпорол кого-то из кукол и притащил для Мальвины кукольный шкаф и привёл портного, чтобы тот шил кукле новое платье.
    Ещё немного погодя у Мальвины появился и коврик перед кроватью, и кресло-качалка и обычное кресло, сидя в котором было удобно руководить другими куклами.
    Теперь у неё в сарае было что-то вроде собственной квартиры: угол, где проживала она, был огорожен занавесками, чтобы у неё была возможность побыть одной. Можно сказать, что она жила лучше самого Карабаса-Барабаса, потому что тот по-прежнему спал на циновке, ведь в сарае не поместилась бы широченная кровать для него и обедал за хромоногим столиком, так как для огромного стола, о котором он мечтал, также не было места.
    Кое-что появилось и у Пьеро и Арлекина — несколько сменных одежд и подушки.
А другие куклы по-прежнему ходили нагишом, если овсянку без соли, молока и масла, выполняли все грязные работы и Мальвина не торопилась обучать их чему-то, что сделало бы их артистами.
    — Почему ты не обучаешь их танцам и пению? — рычал на неё Карабас-Барабас. — Они должны мне отрабатывать то, что я их кормлю, приносить деньги.
    — Они же и отрабатывают. Ну, кто ещё согласится чистить вам одежду, мыть вам ноги, подметать и мыть для вас пол не за денежную плату, а за варёную крупу? Даже животные на это не согласятся, хотя нанять животное в слуги дешевле, чем человека: человеку надо платить деньгами, а животное согласно работать за хорошую еду. А куклы служат вам за еду без соли, масла и молока. Чем же вы недовольны?
    — Я хочу, чтобы кроме того, что они прислуживают мне, они ещё и выступали в балагане и приносили мне деньги!
    — Их вам уже приношу я.
    — И поэтому ты считаешь себя в праве быть здесь королевой?!
    Мальвина улыбнулась.
    — Вас раздражает, что я незаменима? Но неужели вы считаете, что если я обучу этих горбунов и куколок в масках танцевать, они смогут заменить меня?
    Карабас-Барабас не мог не согласиться с её доводами: он зависел от этой глиняной куклы, ненавидел её за это и она была неприкосновенна для него.
    Но если Карабаса-Барабаса мирили с таким положением вещей деньги, тёкшие к нему рекой, то горбун Дьяволино никак не мог справиться со своей злобностью.
    — Ну, нет, королева, — говорил он сам с собой, — я не позволю тебе процветать, греться в славе и менять наряды! Ты же глиняная, ты не такая сильная, как мы, деревянные, я тебя испорчу, ты станешь бесполезной! И Карабасу волей-неволей придётся выпускать в балаган нас, хоть мы и считаемся бесполезными!
    Однажды, когда Мальвина заставила его разгребать кучи хлама, чтобы вынести из сарая ненужное, Дьяволино обнаружил мышеловку — вполне исправную.
    — А что если эту мышеловку поставить возле кровати нашей королеве? Утром она проснётся, свесит с кровати свои фарфоровые ножки, а мышеловка — хлоп! И перебьёт её ногу. И вместо ножки — кучка черепков. Тогда точно закончится её артистическая карьера навсегда. И Карабас-Барабас вышвырнет её. А можно подать ему идею размозжить её голову о стену сарая, он, кажется, сделал бы это с удовольствием.

18

МЫШЕЛОВКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ...

    Но для реализации такого серьёзного замысла требовались помощники. А кто мог послужить Дьяволино лучше, чем его друг — другой горбун Груша?
    Груша должен заговаривать Мальвину, а Дьяволино тем временем проник бы за розовые занавески, огораживающие закуток Мальвины и приготовил бы мышеловку возле её кровати.
    Груше понравилась затея Дьяволино. Он тоже завидовал Мальвине, всему, что было у неё и злился, что она не хочет похлопотать перед Карабасом-Барабасом о том, чтобы облегчить ему существование в сарае.
    Груша постоянно что-то клянчил у Мальвины. Он хныкал, просил соли и масла для овсяной каши хотя бы для него одного; он ныл, что ему тесно ночевать в сундуке с другими куклами, что там жёстко на досках и невозможно вытянуться в полный рост и куклы во сне выкладывают голову, руки и ноги друг на друга, а лично ему, Груше, это вовсе невыносимо, пусть бы ему тоже дали коврик, подушку и одеяло, как Пьеро и Арлекину; он канючил всякий раз, когда ему поручали мыть или подметать пол или чистить посуду или стирать одежду Карабаса-Барабаса, что это для него тяжело и ему надо дать что-то полегче. Мальвине досаждали его просьбы, что он просит облегчения только для себя, а не для всех кукол и это не добавляло ему её уважения и сострадания. Она ругала и прогоняла его.
    И теперь ему выдался случай отомстить ей.
    Он в очередной раз принялся отвлекать Мальвину, выпрашивая у неё конфет и какао. Она отказала, он начал клянчить пирожных и других сладостей. И так до тех пор пока Дьяволино не сделал своё чёрное дело и не выскочил из закутка Мальвины, и не дал знак Груше, что всё готово.
    Но неведомые силы хранили Мальвину. Когда стемнело и была погашена керосиновая лампа, кукла вошла к себе, наступила ногой на коврик в двух миллиметрах от мышеловки, запрыгнула в свою постельку и сладко заснула.
    А утром она свесила с кроватки фарфоровые ножки и поставила их… Тоже в двух миллиметрах от мышеловки. Затем, поднявшись с кровати, задела мышеловку, но безопасно для своих ножек, сбоку. Мышеловка громко щёлкнула.
    Кукла громко закричала.
    Дьяволино и Груша, нарезавшие щепки для треножника, радостно переглянулись: месть свершилась!
    Но тут же их постигло разочарование: Мальвина выбежала из-за розовой занавески на двух совершенно неповреждённых ножках и сообщила, что кто-то поставил возле её кроватки мышеловку и ей чуть не покалечило ногу.
    У Дьяволино и Груши похолодели деревянные сердца.
    Карабас-Барабас заревел диким зверем и выпуклые глаза его налились кровью. Таким грозным куклы его не видели ещё никогда! И действительно, им овладела небывалая ярость. Ведь только что он чуть не потерял источник своего дохода.
Ко времени описанного происшествия Карабас-Барабас уже успел выкупить в своё владение весь пустырь, на котором стоял его сарай. Он собирался выстроить на нём большое здание для театра, с огромным залом, что вмещал бы в себя очень много зрителей. В здании же театра находилось бы и жилое помещение для него и его кукол. Он даже нанял рабочих для того, чтобы в скором времени они рыли котлован под будущее здание театра. Он был просто одержим идеей выстроить его и всё, что являлось препятствием к этой цели, вызывало в нём бешенство. В данном случае, ярость его была направлена на тех, кто делал попытку искалечить куклу, что зарабатывала деньги для воплощения его цели.
    — Кто это сделал? — прорычал он и у деревянных кукол от страха подкосились ноги. — Калечить мой доход, источник моих денег? Лишить меня моих денег? Ах, вы, никчёмные дармоеды! Лучше сознавайтесь, кто это сделал!
    Куклы задрожали, переглядываясь, у них застучали зубы от ужаса.
    — Не сознаетесь? — глаза Карабаса-Барабаса вращались из стороны в сторону, как у сошедшего с ума. — Тогда я вас всех запорю! Всех! Щадить не буду! Может, кто из вас и сдохнет — что с того? Никто из вас не приносит мне денег, зачем вы мне нужны?
    — Карабас-Барабас! — прозвенел серебряный голосок Мальвины. Она уже давно, обращаясь к нему, не добавляла «синьор». Она не уважала его и не считала нужным перед ним стелиться. — Думаю, пороть всех подряд, это несправедливо. Я сама смогу вычислить, чьих это рук дело.
    Карабас-Барабас что-то проурчал себе в бороду и плюхнулся на табурет, охватив себя руками и борясь с искушением побросать всех кукол в треножник и поджечь.
Мальвина приказала всем куклам, кроме Пьеро и Арлекина, построиться в ряд.

19

ВЫ ОБА ВИНОВАТЫ!

    " — Кто же это мог быть? — размышляла Мальвина, по очереди заглядывая в глаза каждой из деревянной кукол. — Прозерпина? Но когда бы она успела? Вчера она весь вечер вместе с Алессандрой и Калисто стирала в роднике целый ворох кальсон Карабаса, под надзором Артемона. Бриджитта сначала мыла ноги Карабасу, потом долго разминала ему ступни. Звездун чистил ему замшевые штаны и сапоги. Эльвира стояла над Карабасом с веером и овевала его. Аннабела сначала варила овсяную кашу, затем чистила большую миску, потом гладила рубашки Карабаса. Амадео висел на гвозде… Остаются… Дьяволино и Груша. Ну, да, Груша. Вчера он что-то слишком долго клянчил у меня то одно, то другое. Обычно он просил что-то одно, а получив отказ, пускал слёзы и отходил в сторону. А вчера было по-другому, как будто он заговаривал меня. А чем занимался Дьяволино? Мыл полы. Конечно же, он ползал с тряпкой по всему сараю и мог заскочить ко мне и поставить там мышеловку, пока Груша меня отвлекал. Нет сомнений, это Дьяволино! Но как вывести его на чистую воду? Груша знает, что виновен Дьяволино, но как его заставить выдать дружка, чтобы уж точно было ясно, кто виновен?»
   Мальвина остановилась возле Груши и пристально посмотрела ему в глаза. Он отвёл взгляд.
    — Груша, — проговорила она, — я вижу по глазам, что это сделал ты. Никто из кукол не отвёл взгляда, только ты.
    Горбун побледнел, как мел.
    — Я случайно, — пробормотал он и пот проступил через поры его деревянного тела. Мальвина заметила и это.
    — Твоё лицо в каплях пота, как у виновного. Ни у кого из кукол не проступил пот на лице! Значит, виновен ты. Только у виновного проступает пот на лице.
    — Не может быть! — Груша затрясся всем телом. — Тогда бы вспотел и Дьяволино!
   " — Вот ты и проговорился, — подумала Мальвина, — но надо, чтобы ты полностью признался.»
   — При чём тут Дьяволино, — она с досадой махнула маленькой ручкой. — Какая чушь! У Дьяволино лицо абсолютно сухое!
    Карабас-Барабас поднялся с табурета:
    — Так вот кто чуть не разорил меня! — зловеще прохрипел он. — Ну, тебе не будет пощады!
    Он шагнул к Груше, схватил его и подвесил за петлю шнурка на спине того, но не на гвоздь, вбитый в стену, а за крюк, торчавший из балки под потолком.
    — Я не виноват! — отчаянно заверещал горбун, дрыгая в воздухе ногами. — Это не я, клянусь, это не я! Это всё Дьяволино!
    Но Карабас-Барабас его не слушал, он снял с треножника решётку и принялся бросать в него щепки и солому и высекать на них искры из огнива.
    — Чем ты докажешь, что это Дьяволино? — спросила Мальвина, глядя на него снизу вверх.
    Карабас-Барабас, наконец, высек огонь и принялся его раздувать.
    — Мне почему-то вспомнилась загадка: «Висит груша, нельзя скушать», — задумчиво проговорил Арлекин, не сводя глаз с болтавшегося на балке под потолком Грушу.
    — А я не могу понять, как можно было пытаться покалечить такую красивую ножку, как у Мальвины! — грустно вздохнул Пьеро. — В Мальвине всё прекрасно! Она вся прекрасна! Она самая красивая куколка на свете! Я столько стихов сочинил для неё!
    Огонь в треножнике всколыхнулся бурным пламенем и Карабас пододвинул треножник прямо под болтавшегося на крючке Грушу.
    — Надеюсь, твой шнурок достаточно крепок, чтобы держать твоё тело весь день, — насмешливо проговорил Карабас. — Иначе ты, деревяшка, плюхнешься прямо в огонь.
    Он поманил к себе пальцем Дьяволино.
    — А ты, дружок, будешь весь день дежурить возле треножника и подбрасывать дрова, чтобы пламя было вот таким бурным, как сейчас!
    — Дьяволино! — выпучив от ужаса глаза, заорал Груша. — Ну, скажи, скажи, что это был ты! Ведь это ты всё придумал, ты сказал, чтобы я отвлекал Мальвину, а ты мыл полы и сумел прошмыгнуть к ней в закуток и поставить мышеловку! Я только помогал, я не виноват! Я всё время был на виду у кукол, я разговаривал с Мальвиной, а потом я помогал Аннабеле гладить рубашки синьора Карабаса! Куклы, подтвердите это, что я постоянно был на виду!
    — Да, да, Груша постоянно был на виду! — закивали деревянными головами куклы.
    Дьяволино втянул голову в горбатые плечи и глаза его суетливо забегали:
    — Ну и что? — заверещал он. — Это Груша, Груша поставил мышеловку! Ведь это же он отвёл глаза и вспотел! Значит, виновен он!
    — Вы оба виноваты! — холодным голосом вынесла приговор Мальвина.

20

ЧТО ЖЕ ИМ НЕ ХВАТАЕТ?

    Ложь и изворотливость Дьяволино не спасли его и он повис над огнём рядом с Грушей, который уже не считал его своим другом.
    Карабас-Барабас принялся готовить себе завтрак — он сам лично любил поджаривать для себя на огне дичь. Другим удовольствием для него был страх, что испытывали висевшие над пламенем треножника наказанные и их ненависть друг к другу.
    Мальвина, умывшись и переодевшись в платье, села завтракать за ящик, накрытый скатертью, вместе с Пьеро и Арлекином. Куклы Эльвира, Аннабела и Бриджитта поднесли им кофейник с горячим какао, яичницу с салом и хлеб.
    — Мальвина, — просящим голосом заговорила Эльвира, — пожалуйста, прости Дьяволино и Грушу. Уговори синьора Карабаса помиловать их. Ведь синьор Карабас выполняет все твои желания!
    — Вот как? — Мальвина подняла на неё холодные глаза. — Значит, вам жалко Дьяволино и Грушу?
    — Конечно, мы же с ними из одного дерева, — подала голос Аннабела.
    — И вам за них страшно?
    — Страшно, Мальвина, страшно! — закивали головой куклы.
    — А вам не страшно то, что могло быть со мной? Если бы я осталась без ног, это означало бы, что я осталась и без жизни. Я не смогла бы выступать и Карабас вряд ли оставил мне жизнь.
    — Но ведь всё же обошлось.
    — Случайно, — голос Мальвины сделался совершенно ледяным. — И тем не менее, вы всё равно просите за них?
    — Да, да! Помилуй их!
    Мальвина взяла в ручки вилку и ножик.
    — Ну, что ж, если вы такие жалостливые, тогда я дам возможность облегчить участь ваших братьев по дереву, — загадочно проговорила она.
    — Да, да, дай нам такую возможность!
    Мальвина снова повернула к ним своё личико и произнесла, как по металлу чеканя каждое слово:
    — Дьяволино и Грушу снимут с крючка, но вместо них по очереди повисите вы.
    Деревянные куклы испуганно переглянулись между собой.
    — Мы? Аааа… Ммм… мы? — замямлили она, нервно потирая ладошки.
    — Вы. Вам же жалко братьев. Вот и повисите за них.
    — Но… Ааа… Мммм… Но ведь наши шнурки могут лопнуть и мы упадём прямо в огонь и сгорим…
   — А может, всё обойдётся? — насмешливо проговорила Мальвина.
    — А если нет?..
    — Похоже, не так уж вам и жалко своих братьев, если вы не согласны болтаться вместо них над огнём. Так почему должна жалеть я, если они меня не пожалели, когда ставили мышеловку возле моей кровати?
    Куклы, опустив головы и ссутулив плечи, отошли от стола Мальвины.
    А между тем, Дьяволино и Груша вели себя совершенно безумно. Они висели над огнём, но отнюдь не смирно и осторожно, чтобы не перетёрлись шнурки. Оба были так озлоблены друг на друга, что гнев и ярость лишили их благоразумия. Они ругались, кричали, пинали друг друга, пихали кулаками и вертелись, вертелись, вертелись. И это плохо кончилось: шнурки, за которые были подвешены они, оборвались почти одновременно и деревянные куклы одна за другой полетели в огонь, на котором только что приготовил завтрак Карабас-Барабас.
    Но горбунам не было суждено сгореть живьём: оба со страшнейшими воплями выскочили из пламени так, что оно даже не успело зажечь их и оба бросились к ведру с водой. Они плюхнулись в него, но вода вынесла на поверхность их деревянные тела.
    Карабаса-Барабаса это так насмешило, что он чуть ли не битый час ревел от оглушительного полоумного смеха, раскачиваясь на табуретке. Глядя на него такого, Мальвина думала: " Вот и куклы такие, как он, только они в рабстве, а он над ними господин. А так они такие же, как он. И точно ли они подлежат перевоспитанию? Хотя, возможно, не все такие бездушные, как Дьяволино и Груша. Вот эти трое всё-таки хлопотали за них, как за братьев, всё-таки способны кого-то жалеть. Хотя и жалость тут дурная, даже думать не хотят, за что те наказаны. Наверно, многие куклы всё-таки не безнадёжны. Но как их дальше воспитывать? Вот они были злобными и своевольными, теперь получают за это наказание, каждый день для них проходит в невыносимых муках. А они по-прежнему дикие, тупые и глупые, хуже многих животных. Что же им не хватает? Может, духовной пищи?»

21

КАРАБАС-БАРАБАС ОТКАЗЫВАЕТ МАЛЬВИНЕ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ПОЛУЧАЕТСЯ

   Она подумала немного. Затем приблизилась к Карабасу-Барабасу, заходившемуся от хохота и раскачивающемуся на табуретке:
    — Карабас-Барабас. Мне необходимы новые приобретения. Книжки, тетрадки, чернильницы, перья, пенал и простые карандаши.
    Весёлость Карабаса как сдуло ветром. Он умолк и брови его угрюмо сошлись на переносице:
    — Ты испортила мне хорошее настроение! Это зачем тебе ещё какие-то книжки, тетрадки, карандаши?
    — Книжки мне нужны для того, чтобы я могла их читать по вечерам, а то у меня начнётся хандра в вашем унылом сарае. А тетрадки и другое для того, чтобы учить кукол азбуке. Иначе они скоро потеряют последний разум и превратятся в павианов.
    — Это баловство, читать там какие-то книжки! — прорычал Карабас-Барабас. — А для того, чтобы куклы могли приносить мне пользу, им не надо знать азбуки!
    — Надо. Куклы тупеют с каждым днём, они скоро начнут мычать вместо того, чтобы говорить!
    — Ну и пусть мычат!
    — Значит, вы мне отказываете?
    — Отказываю!
    В ту же ночь у Мальвины начался насморк, к утру она уже кашляла и у неё поднялась температура. Разумеется, в таком состоянии она уже не была способная развлекать зрителей.
    Карабас-Барабас не придал этому значения, решив, что Пьеро и Арлекин справятся и без неё, сумеют развлечь зрителей. Пьеро сыграет на лютне, споёт, а Арлекин уже научился ходить на руках и кувыркаться в воздухе, так что эти двое как-то сумеют заполнить время представления.
    Однако, его расчёты себя не оправдали. Сначала зрители терпеливо слушали песни Пьеро, смотрели на выходки Арлекина, затем подняли крик:
    — А где же девочка с голубыми волосами? Мы хотим услышать, как она поёт и увидеть, как она танцует! Мы заплатили деньги за билеты, покажите девочку с голубыми волосами, девочку покажите!
    Карабасу-Барабасу пришлось выползти на подмостки сцены и оправдываться, что девочка с голубыми волосами заболела и выступать не будет. Зрители возмущённо загудели, заулюлюкали.
    А на следующий день зрителей было наполовину меньше, чем в предыдущий день.
    Карабас-Барабас не мог этого пережить. Накануне ему пришлось потратиться на лекарства для Мальвины, а теперь ещё и прибыли вдвое меньше той, к какой он привык.
    Просунув огромную косматую голову между розовых занавесок в закуток к Мальвине, он злобно выговаривал ей:
    — Что это тебя дёрнуло заболеть именно сейчас, когда мне так нужны деньги, когда строительство здания театра жрёт их, как саранча? Ты же слишком любишь себя, чтобы пить холодную воду или стоять на сквозняке, как же ты умудрилась заболеть так не к месту?
    — Наверно, это у меня от огорчения, — вздыхала Мальвина. — Я слишком чувствительна к переживаниям. Вы ведь отказали мне, не купили книги, тетрадки и прочее, что я просила. Наверно, я заболела от расстройства.
    Карабас-Барабас рявкал и топал ногами. Он считал, что глиняная кукла хоть и обогащала его, но требовала от него слишком много. Ему приходилось покупать жареное мясо не только для себя, но и для Мальвины, и для Пьеро, Арлекина и Артемона. К его сараю по утрам приходил торговец хлебом и у него покупался не только хлеб, но и горячие булочки для Мальвины и её друзей. Появлялась молочница, сам Карабас-Барабас терпеть не мог молоко, а вынужден был заказывать его утром и вечером для Мальвины, двух деревянных актёров и больше всего — для пуделя. И масло, и творог — всё для этой четвёрки, которая хоть и приносила доходы, но была ненавистна Карабасу-Барабасу, как и всё живое было отвратительно его тёмной нечистой душе. Но этим не ограничивались расходы. У кондитера Мальвина заказывала брать какао и пирожные; у зеленщика — свежие овощи; у торговца фруктами — апельсины, виноград и груши. Вот сколько трат шло на актёров, это ещё не считая того, что Мальвина требовала для себя и своих друзей новые одежды.
    И хоть доходы, что приносила Мальвина, во много раз превышали затраты на неё, жадность Карабаса-Барабаса душила его и омрачала жизнь. " — Как же я ненавижу этих кукол! — размышлял он. — Но я вынужден зависеть от них в этом гнусном несовершенном мире. Вот если бы мне раздобыть золотой ключик и дверь в другой мир, где я наверняка мог бы получить безграничную власть над многими, тогда я был бы по-настоящему счастлив! Эх, что бы я не дал за этот ключик!»
   Следующий день оказался ещё более тяжёлым: зрителей явилось ещё меньше, их количество заполняло всего лишь треть зала.
    После представления Карабас-Барабас едва добрался до сарая и свалился на пол. С ним случилась самая настоящая истерика. Он катался по полу, сучил ногами и ревел самыми настоящими слезами. Куклы, сидевшие в сундуке, припадали к дыркам в стенках и с удивлением смотрели, как этот грозный страшный человек ревел, как капризный ребёнок. Пьеро и Арлекин, обнявшись, в ужасе забились в угол. Артемон ощетинился. Мальвина наблюдала за его страданиями из-за розовой занавески и догадывалась, что скоро это бородатое чудовище будет вынужден пойти на уступки.

22

ПОВОРОТ К СВЕТЛОЙ СТОРОНЕ

   Здравый смысл взял верх над Карабасом-Барабасом и он всё-таки приобрёл для Мальвины несколько книг, тетрадки, чернильницы и прочее. И болезнь куклы пошла на убыль.
    Мальвина снова выступала в балагане, а по вечерам читала куклам книжки.
    Карабаса-Барабас по вечерам покидал сарай, чтобы проследить, как рабочие в течении дня потрудились над зданием театра. Он придирался, указывал, кричал, спорил до поздней ночи и куклам это было на руку, всё меньше видели его опостылевшую бородатую физиономию.
    Когда Мальвина в первый раз собрала их, сев поудобнее в кресло, а их усадила перед собой на пол и объявила, что будет им читать. Они сначала заныли, что они так устали за день, что они так трудились и лучше бы им сейчас выпить по стаканчику молока, вкус которого они забыли и съесть по ломтику хлеба, который они когда-то ели в доме дядюшки Джоакино.
    Но когда Мальвина начала читать своим звонким голоском, выразительно, чётко и душевно, деревянные куклы поневоле заслушались. Жизнь их в сарае Карабаса-Барабаса напоминала ад, в ней не было абсолютно никакого просвета. Ночь напролёт и часть дня они проводили в тёмном сундуке, свет в который проникал только в маленькие дырочки; в эти дырочки заходил и воздух, но всё равно было душно; но особенно угнетала теснота. Куклы не могли отдохнуть, вытянуться, не выложив на кого-то свои ноги и головы, кого-то это сильно раздражало, начиналась ругань, пинки, пихание кулаками, плачь. Когда куклы начали было просить Карабаса-Барабаса, чтобы он смиловался и не держал их в такой тесноте, он прорычал:
    — Ах, вам плохо в сундуке, слишком тесно? Отлично. Я сделаю, чтобы вам было попросторнее. Теперь я каждый вечер на ночь буду по очереди вешать двоих из вас на гвозди — другим будет больше места в сундуке!
    Хуже, чем в сундуке, было ночевать только на гвозде. Дыхание спирало от страха упасть и рассыпаться на щепки, ударившись о кирпичи, спать было невозможно, висевший на гвозде дрожал от страха до самого утра, обливался слезами, ощущая себя на грани потери рассудка. К этому было невозможно привыкнуть.
    И всё остальное — варёная крупа без соли и масла, тяжёлый труд, страх перед плёткой, безысходность, ужас перед смертью делали жизнь похожей на какое-то неземное измерение, принадлежавшее тёмной непобедимой силе.
    И теперь, когда Мальвина начала читать вслух о какой-то другой жизни, куклы словно перелетели на какое-то время в другой мир из ада, в котором они существовали и ощутили облегчение. Мальвина время от времени переставала читать и поднимала глаза на кукол. И не узнавала их. Их лица были одухотворёнными, глаза наполнены каким-то живым умным огнём, крупные уши как будто сильно оттопырились в жажде слушать. Только Дьяволино и Прозерпина из-за спин других кукол смотрели исподлобья злобными волчьими глазищами.
    Когда Мальвина окончила чтение, куклы разом заговорили:
    — Вот как оно в жизни-то бывает! Совсем не так, как у нас! Как было интересно! Мы словно прогулялись по солнечному дню, по зелёной травке, хоть на часок покинули эту тюрьму! Спасибо тебе, Мальвина!
    Мальвина не могла поверить: деревянные куклы, о которых до сих пор она была самого низкого мнения, сказали ей спасибо? Они испытывали чувство благодарности? Неужели в их тёмных душах перешёл какой-то перелом, поворот к светлой стороне?!
    — Значит, вы хотите, чтобы отныне я читала вам по вечерам?
    — Хотим, Мальвина, хотим. Хоть какая-то отдушина, хоть как-то отвлечься от мучений! Читай нам, Мальвина, пожалуйста, читай!
    Мальвина улыбнулась и глаза её потеплели. Видимо, страдания на самом деле хотя бы частично очистили деревянных кукол, притупили ненависть и зависть к ней, Мальвине. Очевидно, они поняли, что может быть что-то худшее, чем муки зависти.
    — Ну, если вы оценили чтение и книги, то, пожалуй, можно и ещё облегчить вам кое-что, — она продолжала улыбаться. — Сегодня мы уберём эти обломки кирпичей, что лежат под гвоздями, на которые вас вешали и выбросим в окошко.
    В сарае было одно-единственное окошко, в которое в дневное время проникал дневной свет. Оно было зарешечено. Все другие дыры в сарае Карабас-Барабас заколотил досками в первые же дни появления кукол в его доме, он опасался, что Мальвина, Пьеро и Арлекин, которых он не запирал в сундуке, могут от него сбежать. И на единственное окошко он поставил решётку.
    — Выбросить кирпичи? — куклы удивлённо переглядывались между собой. — Между прутьев решёток просунуть обломки кирпичей и вышвырнуть их наружу?
    — И подмести пол от кирпичной пыли, — добавила Мальвина строго. — Но прежде помогите друг другу снять шнурки.
    — Снять шнурки? — глаза кукол начали загораться давно забытой радостью. — Ты хочешь сказать, что нас больше не будут подвешивать на гвозди?
    — В ближайшее время нет, в дальнейшем посмотрим на ваше поведение.
    — Урааа! — закричали куклы. — Нас больше не будут подвешивать на гвозди над битым кирпичом! Нам не надо будет бояться смерти!
    Они уже собрались разбиться на пары, чтобы помочь друг другу распутать шнурки, но Дьяволино с перекошенным от злобы ртом поднял вверх обе руки, заорал:
    — Остановитесь! Вы что, с ума сошли?! Вы не понимаете, что Карабас-Барабас вам всем оторвёт головы за это?

23

ВЫБИРАЙТЕ, КОГО ВЫ СЕЙЧАС ПОСЛУШАЕТЕСЬ

   Вид у Дьяволино был такой, как будто он только что увидел огромного паука размером со слона.
    — Никакие головы Карабас-Барабас не оторвёт, — спокойно проговорила Мальвина. — Я объясню ему, что это я велела выбросить кирпичи.
    — Ты?! — это уже выступила вперёд Прозерпина и глазные впадины словно стали ещё огромнее, они теперь напоминали две бездонные пропасти. — А не ты ли сама это придумала, не ты ли подсказала Карабасу набросать битого кирпича, вбить в стену гвозди и вешать нас на них?
    — Да, признаться, я тогда была сильно зла на вас, — ответила Мальвина. — Мне так было обидно за эти синие волосы, что я даже намеревалась всех вас сжечь в этом сундуке. Но потом я передумала и решила всех вас перевоспитать. И мне показалось, что сегодня вы уже стали лучше, чем прежде, хотя по тебе и Дьяволино этого не скажешь. Если куклы полюбили книги, они не безнадёжны. А значит, больше нет нужды в гвоздях и битых кирпичах. Убирайте кирпичи и снимайте шнурки! — снова обратилась она к куклам, робко переминавшимся с ноги на ногу и перешёптывавшимся.
    — Не вздумайте! — проорал Дьяволино, дико выпучив глаза. — Эту фарфоровую Карабас не тронет, она ему нужна, всё посыплется на наши головы! Нам станет ещё хуже, чем было до сих пор! Вы думаете, нам не может быть хуже? — он возбуждённо прошёлся вдоль стоявших в ряд кукол. — Вот смотрите: нас кормят овсянкой два раза в день. Да, овсянки мало, она без соли, без масла, без молока. А что если и этого не будет? А что если Карабас будет так разгневан, что овсянку мы будем есть только раз в день? А если один раз через день? Через два? Через три? Мы окочуримся от голода! А ещё у нас в сундуке просверлены дырочки. Они хоть и маленькие, но худо-бедно пропускают воздух. А если Карабас-Барабас заколотит их досками? Опять воздух будет проникать только через тоненькие щёлки и мы не сможем спать от удушья. Уж лучше пусть остаётся, как есть, лишь бы не было ещё хуже!
    Прозерпина подхватила:
    — А может, будет даже и лучше! Если мы будем послушными и никак не станем раздражать синьора Карабаса, если каждый из нас хорошенько пораскинет умишком и придумает, как особенно угодить синьору Карабасу, то он поймёт, что мы тоже выгодны ему! И он разрешит нам подсаливать овсянку и даже начнёт выдавать нам на ужин по стаканчику молока!
    Куклы оживлённо заговорили между собой, облизываясь и мечтательно вздыхая.
    — А кто вздумает перечить синьору Карабасу, тот непременно кончит в огне треножника! — грозно выкрикнула Прозерпина, подняв вверх левую руку.
    Мальвина навела на неё взгляд голубых глаз, которые вновь сделались невыносимо холодными.
    — В этом огне могут кончить и те, кто перечит мне, — голос её замораживал, как заполярный ветер. — Ты, Прозерпина, до сих пор этого не поняла и ищешь беду на свою голову. Придётся тебе как следует поплатиться за это.
    — А что ты мне сделаешь? — голос Прозерпины повысился до крика. — Как ты заставишь синьора Карабаса наказать меня, если это ты сейчас требуешь нарушить его волю и убрать кирпичи, а я его волю защищаю? Ведь это я права перед тобой, ведь это ты идёшь против синьора Карабаса, а я отговариваю кукол противостоять ему, так как же это он накажет меня — за послушание?
    Мальвина ничего не ответила ей и повернулась к куклам:
    — Я уже знаю, что скажу Карабасу-Барабасу, чтобы он никого не наказал, если будут выброшены кирпичи. Только знайте: у вас всего одна возможность избавиться от ночлегов на гвоздях. Если сейчас вы послушаете не меня, а Прозерпину и кирпичи не выбросите и не снимете шнурки, то в дальнейшем я уже ничего не предприму, чтобы убедить Карабаса не вешать вас на ночь на гвозди. Выбирайте, кого вы сейчас послушаетесь: Прозерпину или меня.
    Куклы продолжали смущённо топтаться, обхватывать себя руками, робко перешёптываться. Головы их погружались в плечи. Они явно не знали, как поступить.
    Наконец, бородач Амадео выделился из их ряда и направился к битому кирпичу, лежавшему вдоль стены. Взял один самый большой кирпич, направился в сторону зарешеченного окошка. Вскарабкался на табуретку. Протиснул кое-как между прутьев решётки и вышвырнул наружу.
    Затем повернул к куклам бородатое лицо.
    — Пусть Карабас-Барабас хоть сожжёт меня, а только подвешенным на гвозде я больше спать не буду. Вы как хотите, а я сам перетаскаю эти кирпичи и выкину!
    Кукла Эльвира также выбралась из толпы, подошла к кирпичам, взяла другой, также самый большой из оставшихся, поднесла к стоявшему на табуретке Амадео и подала ему:
    — Я тоже буду таскать кирпичи. Выбрось-ка это, Амадео.
    Деревянные куклы взволнованно загудели и одна за другой начали выстраиваться в цепочку, передавая друг другу кирпичи, чтобы Амадео выкинул их в окно. Только Дьяволино и Прозерпина не сдвинулись с места, они стояли, скрестив деревянные руки на голой груди и злыми глазами смотрели на работающих кукол.
    До возвращения Карабаса-Барабаса успели выбросить за окно всё, кроме кирпичной пыли.
    И когда Карабас-Барабас шагнул через порог внутрь сарая, куклы разом в ужасе вскричали, а Амадео едва не упал с табуретки.


24

ГДЕ КИРПИЧИ?

    Дьяволино и Прозепина, стуча деревянным пятками, бросились к Карабасу-Барабасу:
    — Синьор Карабас, мы были против! Мы всячески отговаривали их, но Мальвина убедила их выбросить кирпичи! — наперебой кричали они. — Она хотела и шнурки снять с них! А мы говорили, говорили, что будет хуже! Мы понимали, что добром это не кончится, мы не участвовали в этом, синьор Карабас, никак не участвовали, ни в коем разе, даже камешка не подняли!
    Карабас-Барабас покосился в сторону стены, под которой тянулась полоса рыжеватой кирпичной пыли.
    — Где кирпичи? — грозно проревел он.
    — В них больше нет нужды, — ответила Мальвина, — поверьте, в них больше нет выгоды для вас и даже наоборот, это могло бы принести вам убыток.
    — Как так?
    — Дело в том, что сегодня я обнаружила в куклах зачатки таланта. Уже завтра их можно начать обучать танцам. И в дальнейшем они смогут тоже выступать на сцене и приносить вам деньги. И даже, возможно, подменять меня, если я захвораю.
    — Что за бред, — проворчал Карабас-Барабас, но уже менее яростно. Разговор о выгоде и деньгах неизменно успокоил его. — А кто разрешил убрать битый кирпич?
    — Но ведь это не добавит вам прибыли, если кукла, у которой обнаружились зачатки таланта, однажды сорвётся с петли шнурка и разобьётся в щепки о битый кирпич вместо того, чтобы учиться делать вам достаток.
    — Значит, если они в чём-то не угодят мне, то останутся без наказания?
    — Но у вас же ещё есть плётка.
    Карабас-Барабас успокоился окончательно и даже повеселел. Он придвинул табуретку к треножнику и начал раздувать в нём огонь.
    Мальвина перевела недобрый взгляд на Дьяволино и Прозерпину, стоявших с разочарованными минами на деревянных бледных лицах.
    — А вот у этих кукол, к сожалению, никаких потуг талант не существует и в помине, — указала она на них и вздохнула с притворным огорчением. — Сожалею, Карабас-Барабас, но они безнадёжны. К тому же, ленивы и глупы. От них прибыли ждать не придётся.
    Лицо Карабаса-Барабаса снова сделалось гневным и он повернул его к Прозерпине и Дьяволино, которые задрожали, как осенние листья.
    — Так может, мне их сжечь вместо дров? — прорычал он.
    Мальвина ничего не ответила и развела руки в стороны.
    Прозерпина и Дьяволино разом заревели, бросились к Карабасу, упали перед ним на колени и завопили:
    — Сжальтесь, синьор Карабас! Мы очень послушные, мы готовы делать всё, что вы скажете! Мы будем вашими слугами, мы будем вашими рабами, только не отнимайте у нас жизнь!
    Карабасу-Барабасу понравилось то, что куклы унижаются перед ним и испытывают ужас перед смертью. Настроение у него снова поднялось.
    — Ладно, сегодня я вас сжигать не буду, — пообещал он. — Однако, мне досадно, что у вас нет таланта и вы не годитесь на то, чтобы приносить мне денежки.
    — Так может, наказать их за это? — спросила Мальвина и выразительно посмотрела вверх на балку, в которую был ввинчен металлический крючок над пылающим огнём в треножнике.
    — Можно, — одобрил Карабас и, поймав Дьяволино и Прозерпину за петли шнурков, в которые они были замотаны, поднял и повесил над огнём. Они разом заплакали и слёзы их полились в огонь и он зашипел, но не потух.
    — Сжальтесь, синьор Карабас! — канючили они. — Мы ведь вам преданы! Мы никогда не бунтовали! Мы были против, чтобы выбросили кирпич, мы отговаривали, мы говорили, что это плохо кончится!
    — Я тоже говорила, что это плохо кончится для тебя, Прозерпина, — многозначительно произнесла Мальвина. — А ты не верила. Вы были против, чтобы выбросили кирпич? Значит, вы хотели, чтобы однажды рассыпались в щепки все куклы, что могли бы обогатить Карабаса-Барабаса?
    — Нет, всё не так… Позвольте нам объяснить…
   Лицо Карабаса помрачнело.
    — Ну, хватит! — рявкнул он. — Вы здесь провисите всю ночь! Надо бы кого-нибудь оставить дежурным, чтобы поддерживал огонь под вами, да дровишек жалко, они денег стоят. Так что вам повезёт, если шнурок не перетрётся, пока не погаснет огонь. А то можете и не успеть выскочить из него, как в тот раз! — он расхохотался.
    Затем он принялся хватать других кукол за руки, ноги, головы и шеи и бросать в сундук на ночлег.

25

ТАЛАНТ И ПЛЁТКА

   Дьволино и Прозерпина так провисели всю ночь на крючке. Когда к утру Карабас-Барабас снял их, они оказались чёрными от копоти и никак не могли отмыться, им пришлось скоблить себя ножами.
    Карабас-Барабас настолько вдохновился тем, что у остальных кукол, по словам Мальвины, якобы появились задатки таланта, что на следующий день он отнёс в починку свою старую шарманку. А через пару дней притащил её уже в исправном состоянии.
    — Если у кукол есть талант, давай, обучай их выступать на сцене! — сказал он Мальвине. — Пусть поскорее начнут приносить мне денежки!
    Арлекина это сильно разволновало. Позвав Мальвину в сторонку, он зашептал:
    — Если эти куклы станут настоящими артистами, боюсь, наша благополучная жизнь закончится. Если у Карабаса будет слишком много артистов, он перестанет ценить нас. Зря ты сказала, что обнаружила у них талант.
    — Арлекин, не впадай в панику, — Мальвина усмехнулась краем губ. — Сомневаюсь, что кто-то из них сможет заменить меня, какой бы талант ни открылся в них.
    Она заставила Звездуна крутить ручку шарманки и принялась показывать деревянным куклам танцевальные движения и потребовала, чтобы они повторяли за ней. Но куклы никак не могли это сделать, они неуклюже топтались, грохоча ступнями, наступали друг другу на ноги, пихались, падали, стонали, потирая ушибленные места.
    Карабас-Барабас лежал на циновке в одном исподнем и наблюдал за ними. И бородатая физиономия его морщилась от досады. Наконец, он не выдержал и вскочил с циновки:
    — Это, по-твоему, талант? — закричал он на Мальвину. — Да они ни на что не способны!
    — Может, это просто я не умею на них повлиять, чтобы они лучше старались, — вздохнула фарфоровая кукла.
    Глаза Карабаса-Барабаса задумчиво забегали.
    — Может быть и так, — сказал он, поднимая с циновки свою плётку о семи хвостах. Он взмахнул ею и щёлкнул о пол:
    — Ну-ка, пляшите, деревянные раскоряки! И попробуйте мне только сделать что-то не так!
    Страх перед плёткой свершил своё магическое действие. У кукол на самом деле начало кое-что получаться. Они уже вовсю следили, чтобы не наступать друг другу на ноги, не пихаться и случайно не упасть. Если же всё-таки с кем-то такое случалось, то виновный незамедлительно получал своё: удар плёткой.
    Из шарманки лились нежные звуки «польки-птички», прерываемые щелчками плётки о дерево: доски пола и тела какой-нибудь куклы. А Мальвина сидела в своём кресле, наблюдая за уроками Карабаса-Барабаса и поневоле открыла рот от удивления. У деревянных кукол, похоже, на самом деле открылся талант, правда, выявила его не она, а плётка Карабаса-Барабаса. " — Всё-таки до полного перевоспитания им далековато, — рассудила Мальвина. — Ведь не хотели по-хорошему учиться танцам, только страхом их и можно пронять. А не взялась ли я за неблагодарное дело — перевоспитывать эти пустые деревянные головы?»
   Когда Карабас-Барабас отправлялся в балаган с Мальвиной, Пьеро, Арлекином и Артемоном, он сказал, обращаясь к деревянным куклам:
    — Нынче я не буду запирать вас в сундук. Нечего вам там отсиживаться. Вы ведь никуда не сбежите. Все дыры заколочены досками, дверь я запру на тяжёлый замок, на окошке решётка. Да и бежать вам некуда. Если вы вернётесь к Джоакино, он не сможет вас защитить. Я подплачу полиции и вас снова мне вернут. Так что займитесь работой. Уберите пыль от кирпичей, подметите, вымойте пол. Вычистите от сажи треножник. Вытряхните циновку. Нарежьте все дрова на щепки, чтобы много было. Перегладьте мне рубашки и кальсоны. Вычистите все стены от копоти, скоблите, драйте. В общем, работы много, принимайтесь, не теряя времени.
    Когда он покинул сарай, Дьяволино заговорил:
    — Я же предупреждал, что будет хуже, если мы выбросим кирпичи. Вот, мы вымотали все силы на этих уроках танцев, а теперь ещё и должны вкалывать.
    — А по мне лучше вкалывать, чем сидеть в этом душном сундуке и пихаться руками и ногами, — сказал Амадео, взяв в руки скребок для деревянных стен сарая.
    — Вот свалишься замертво от потери сил, тогда узнаешь, что лучше.
    Куклы на самом деле работали до самого возращения Карабаса-Барабаса из балагана и к его приходу просто свалились на полу от усталости. Карабас-Барабас, глядя на их лежащие и едва дышащие тела, презрительно хмыкнул:
    — Однако, дохленькие мне куклы достались. Я от них ждал большего. Деревянные могли бы быть и более выносливыми.
    — Думаю, что для выносливости им необходимо лучшее питание, — заметила Мальвина.
    — Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Карабас-Барабас.

26

ЭТО СДЕЛАЕТ НАС ГОРДЫМИ

   — Я хочу сказать, что теперь кукол надо кормить лучше, — объяснила Мальвина. — И не только. Кое в чём надо навести порядок. Два раза в день им дают варёную крупу в общем тазу. Еды мало и каждый хватает её столько, сколько может, получается, одни съедают больше, а другим достаётся совсем мало или вообще ничего, если руку не дотянет до таза. Возле таза с варёной крупой давка, толкание, пихание, драка. А нужно, чтобы каждый получил свою порцию. Поэтому у каждой куклы должна быть своя миска или плошка.
    — Я должен купить им миски?!
    — Да. И каши надо варить больше. И не два раза в день, а три. И можно подсаливать.
    — Ты с ума сошла! Это же траты!
    — Вам нужны чахлые больные куклы или такие, чтобы приносили вам доход?
    Карабас-Барабас раздражённо почесал бороду.
    — Ладно, куплю миски и каши пусть варят больше. Только пусть попробуют мне вот так валяться на полу!
    — Это ещё не всё, — продолжала Мальвина. — Куклам нужно молоко. Хоть вечером, по стаканчику.
    — Ты мне это говоришь назло? — прорычал Карабас. — Чтобы испортить мне настроение?
    — Воля ваша, но голодный артист — не артист. Или, хотя бы тогда не загружайте их домашней работой. Наймите слугу.
    — Слуга мне обойдётся дороже!
    — Вот видите. Значит, вы должны решить, что вам выгоднее — поить кукол молоком или отдавать деньги слуге.
    Мечта деревянных кукол сбылась: они снова пили молоко и оно казалось им лучше самых изысканных блюд.
    — Это Мальвина выхлопотала для нас! — говорили они. — Спасибо тебе, Мальвина! Спасибо! — благодарили они, потому что до них стало доходить, что Мальвине было нраву всё хорошее, что могло проявляться в них, в том числе и чувство благодарности.
    Кашу им раскладывали в металлические миски по порциям и давали её столько, что можно было насытиться лучше, чем раньше, к тому же, соль в ней казалась теперь чем-то по неземному вкусным.
    Не испытывали чувства благодарности по отношению к Мальвине только Дьяволино и Прозерпина.
    — Что-то будет нам худое от этого! — говорили они. — Как бы не пришлось нам слишком дорого заплатить за эти подарки — больше каши, да ещё и молоко. Вот если бы мы заслужили это у синьора Карабаса послушанием, тогда можно быть спокойными, что не придётся за это расплачиваться. Только это всё нам выхлопотала Мальвина и что-то теперь с нами будет? Видно, ничего хорошего.
    Кукол тревожили эти разговоры, они не могли найти себе покоя.
    Каждый вечер Мальвина читала куклам книги и они с интересом слушали её, получая от этого удовольствие. Но когда она взялась обучать их азбуке, вот тут дело застопорилось. Если сама Мальвина выучилась читать всего за несколько дней, то деревянные куклы никак не могли за такое же время запомнить даже первую букву алфавита. Даже Пьеро и Арлекин, о которых Мальвина была лучшего мнения, чем о других, никак не усваивали уроки.
    — Ну, как же вам не стыдно, Пьеро! — упрекала Мальвина своего товарища. — У вас совершенно нет интереса к учёбе!
    — Но как же я могу думать об учёбе, если все мои мысли только о моей любви к вам! Я думаю о вас постоянно и даже вижу вас в своих снах! И мечтаю жениться на вас!
    — Как же вы мечтаете стать моим мужем, если вы ни на что не способны? Вы не смогли побить за меня Дьяволино, значит, не в силах меня защитить. Это вы уже доказали. Теперь вы безграмотны, но не хотите учить азбуку. Право, мне с вами будет неинтересно! Ну, о чём я могу с вами говорить?
    — Вы можете слушать мои стихи! Они летят из меня, как стая птиц, вы — моя муза!
    — Мне было бы приятнее, если бы вы умели так же читать и писать!
    Но Пьеро никак не давалась учёба и он с великим трудом запомнил из всего алфавита только букву М, потому что с неё начиналось имя Мальвины.
    А у других кукол не было успеха и в этом.
    И однажды Мальвина услыхала, как Дьяволино говорил куклам:
    — Вся эта грамотность не доведёт нас до добра. Зачем это нам? Только лишняя трата времени и сил. Грамотному тяжелее, чем неграмотному. Это сделает нас гордыми, мы будем хотеть для себя бОльшего, а где это взять, если ничего этого нет? Значит, мы будем страдать от того, что мы чего-то хотим, а этого нет. А зачем нам страдать? Разве нам это нужно? Не нужно. Значит, и грамота эта нам ни к чему!

27

НОВЫЙ ТЕАТР КАРАБАСА-БАРАБАСА

   Мальвина вышла из-за розовых занавесок своего закутка и поманила Дьяволино пальцем:
    — Ну-ка, подойди сюда!
   Дьяволино, понурив голову, нехотя побрёл к ней и угрюмо взглянул на неё исподлобья.
    — Я думала, Дьяволино, почему у тебя такой мерзкий характер, — заговорила Мальвина, замораживая его взглядом, — и никак не могла понять. Тебе же не хуже и не лучше, чем другим куклам. И только сейчас поняла: причина кроется в твоём имени. Уж очень оно нехорошее!
    Она сделала паузу и руками подозвала к себе других кукол, стоявших в отдалении. Это было время обеда и они доедали кашу из своих мисок.
    Когда куклы окружили её и Дьяволино, она громко и отчётливо произнесла:
    — С этой минуты у Дьяволино будет другое имя. Его будут звать Анжело. Вы все должны звать его Анжело!
    — Меня всегда звали Дьяволино! — едва сдерживая злобу, прошипел куклёнок. — Даже когда я был частью дерева! Так меня назвали птицы, потому что в той части дерева, которой был я, они даже не могли вить свои гнёзда, я сбрасывал их на землю!
    — А теперь ты будешь Анжело. И ты станешь откликаться на это имя. И все тебя будут так называть или пеняйте на себя.
    Дьяволино никак не соглашался, чтобы его звали Анжело. Когда его так величала Мальвина, он отзывался, не решаясь ей перечить. А на других кукол он кидался с кулаками, требуя, чтобы его как прежде звали Дьяволино. От злости у него всё шло наперекосяк и во время ежедневных репетиций у него совершенно не получались танцевальные движения и Карабас-Барабас порол его так, что он терял сознание не один раз и его отливали холодной водой.
    Наконец, неприятности и плётка обострили его ум и он понял, что лучше согласиться с Мальвиной и, наконец, перестал противиться своему новому имени. И это дало позитивные результаты: с каждым днём эта озлобленная зловредная кукла становилась мягче и покладистей, что очень нравилось другим куклам, которым прежде было нелегко с ним.
    Карабас-Барабас словно заразился каким-то азартом, во что бы то ни стало выдрессировать кукол так, чтобы они научились танцевать. Он не ленился и репетировал с ними самолично днём, перед выступлением в балагане. И за несколько месяцев выучил их вполне неплохо танцевать и даже петь слова песни «полька-птичка», единственную песню, которую знал он сам. Он очень гордился тем, что у него получилось научить чему-то бестолковых деревянных кукол. Он то и дело указывал на них Мальвине рукояткой плети и хвастливо заявлял:
    — Ну, что, видела, фарфоровая, как ты не смогла, а я смог! Скоро все куклы будут у меня артистами, может, ты мне будешь даже не нужна.
    Он всерьёз на это надеялся. Строительство здания его театра подходило к концу и Карабас-Барабас с головой уходил в созданные им самим иллюзии. Да, за счёт выступлений Мальвины за все эти месяцы он сумел построить себе здание театра, только благодаря этой кукле у него появились большие деньги. Но он ненавидел свою зависимость от неё, что именно её он не может бить, мучить, унижать. И она заставляет его подчиняться ей. Но теперь, считал он, у него будет самый настоящий солидный театр, а не какой-то там полотняный балаган и зрители будут воспринимать его представления всерьёз и платить ему деньги, даже если на сцене будет твориться полная ерунда. И тогда он поставит на колени эту Мальвину, он будет обращаться с ней, как со всеми остальными куклами, а может, ещё хуже.
    Кроме танцующих кукол Карабас-Барабас собирался преподнести зрителям другое зрелище. Он самолично написал так называемую остросюжетную пьесу «Тридцать три подзатыльника», которую поставил в разряд комедий.
    — Зрители любят острые ощущения! — говорил он. — Это вам не девочка с голубыми волосами. Всем нравится насилие! За это будут платить золотом и серебром!
    Когда здание театра было, наконец, достроено, Карабас-Барабас въехал вместе с куклами в своё новое жилище и заказал новые афиши для представления в своём театре. И в этих афишах не было упомянута девочка с голубыми волосами. Театр Карабаса-Барабаса обещал показать пьесу «Тридцать три подзатыльника» и танцы новых деревянных кукол.
    — Кончилась твоя сладкая жизнь в моём доме, — говорил Карабас-Барабас Мальвине. — Теперь ты не станешь так интересна зрителям, как раньше. Смотри на это и страдай!
    Так он говорил, но всё же не решался отнять у Мальвины её закуток за розовыми занавесками, который теперь располагался в чулане. Там же в чулане находились и кровати Пьеро и Арлекина, отгороженные от жилища Мальвины занавесками. Не смел он и поднять руку на Мальвину и лишить её хорошего питания. Какой-то внутренний голос говорил ему, что слишком рано это делать.

28

ДРУЗЬЯ МАЛЬВИНЫ

   Новое жилище Карабаса-Барабаса разительно отличалось от прежнего. Здесь была большая комната с очагом в центре, где хозяин мог поджаривать себе дичь; кухня с погребом; спальная; ещё одна большая комната; кладовые и чуланчики. Большие окна пропускали в помещение солнечный свет.
    Карабас-Барабас приобрёл для себя широкую кровать, огромный круглый стол, мягкое удобное кресло, шкафы, сундуки. В его спальной было дверь в другой маленький чуланчик, Карабас решил сделать из него хранилище для денег и заменил обычную дверь на стальную.
    Когда он въехал в это жилище, он на радостях напился так, что свалился на пол и уснул мертвецким сном. Именно тогда Мальвина отстегнула от его пояса ключи от дома и всех помещений в доме и дала их Артемону, велев отнести к мастеру по изготовлению ключей, чтобы сделать дубликаты.
    И когда ключи были готовы, она спрятала их в тайнике за плинтусом. Интуиция подсказывала ей, что они могут ей очень пригодиться. Ведь от Карабаса-Барабаса не знаешь, чего ждать, тем более, кажется, ему сильно начала надоедать зависимость от неё, Мальвины.
    Впрочем, Мальвина могла совершенно не бояться Карабаса-Барабаса. Этот человек и не знал, что его кукла с синими волосами могла стать причиной его кончины в любой день и он жил под одной крышей со своей потенциальной смертью.
Ещё несколько месяцев назад, когда Мальвина разыграла у себя насморк, то и дело понюхивая табак от найденной ею в кучах хлама сигаретки, чтобы чихать и было чем сморкаться в платочек, произошло одно значительное событие, которое дало кукле повод ощущать за собой колоссальную силу.
    Она лежала в кукольной кроватке, поднося к носу спичечный коробок с табаком и громко чихая. В ту ночь в щель между досками в стене сарая в её закуток проползла змея. Увидав тёмное гибкое тело, движущееся по полу, Мальвина оцепенела от ужаса. Но нашла в себе силы не закричать. И ласково заговорила со змеёй, предложив угостить ту остатками недопитого молока в маленькой фаянсовой кружечке.
    Змея оценила уважительное обращение к себе:
    — Аххх, как приятно услышшать добрые слова! — прослезившись, проговорила она. — Мы так редко их слышшим! Нас не любят и стараются убить, про нас сочиняют страшшные сказки и обвиняют во всех грехах! А на самом деле мы очень мирные, мы стараемся убежать от опасности, если и кусаемся иногда, то только если на нас наступят или нападут!
    Змея напилась молока и между ней и Мальвиной завязалась очень любезная и задушевная беседа. Они подружились в ту ночь. Змею звали Сесилия.
    Позднее по ночам к Мальвине приползали и другие змеи и кукла специально для них ставила блюдечко с молоком. Змеи лакомились, ласкались об её ноги и говорили:
    — Ты нам нравишшься, мы полюбили тебя! Но зачем ты терпишшь этого гнусного тирана Карабаса-Барабаса? Только скажи нам — и он утром не проснётся и будет лежать холодным!
    — Ещё не время, — отвечала им Мальвина. — К сожалению, мне всё ещё нужна его плётка, чтобы до конца перевоспитать деревянных кукол. Без этого никак! Не могу же я сама заниматься рукоприкладством. Во-первых, я могу оббить фарфоровые ручки об их деревянные тела. Во-вторых, удары мои не были бы так сильны. В-третьих, драться девочкам — это моветон! Конечно, я могла бы Артемона попросить покусать их за непослушание, но этого недостаточно, тут по-прежнему нужна плётка и исполнитель, который бы наказывал.
    Мальвина много узнавала от змей. Они отлично знали жизнь снизу.
    И она подружилась с птицами. Они знали жизнь сверху.
    Когда Карабас-Барабас репетировал с деревянными куклами, у неё было свободное время, она взбиралась на табуретку к зарешеченному окошку, кормила птиц крупой и хлебными крошками и знакомилась с ними. Птицы тоже полюбили её и с удовольствием снабжали её любыми новостями и знаниями. Птицы были чем-то вроде пернатых книг.
    У Мальвины была сила — знания и яд змей. Поэтому она не боялась того, чем угрожал ей Карабас.
    Она опасалась, скорее, другого. Когда театр Карабаса-Барабаса был достроен, одна воробьиха сообщила ей потрясающее известие: маэстро Джоакино вернулся в те места, где взял когда-то комок живой глины, из которой вылепил Мальвину и обнаружил там и другую живую глину. И почти каждый день ходил туда, собирал живую глину в корзину и таскал домой, намереваясь забрать её всю. Мальвину это тревожило. " — Если дядюшка Джоакино вылепит новых глиняных кукол, они будут такими же, как я, — рассуждала она. — Он умеет делать глиняных кукол, значит, все они будут красивы, талантливы. Поистине ценные куклы, такие же, как я, не то, что эти деревяшки. Если Карабас-Барабас услышит про них, то наверняка захочет украсть. И, поскольку их будет много, он не будет над ними трястись, он начнёт издеваться над ними, как над деревянными. Но ведь эти, что маэстро Джоакино сделает из глины, ведь это будут мои братья и сёстры, из одного пласта глины со мной! Нет, мне пока нельзя покидать театр Карабаса-Барабаса. Я должна что-то предпринять, чтобы предотвратить страшные события. Убить Карабаса-Барабаса? Попросить змей искусать его, спящего? А кому тогда достанется театр? Кто будет нашим новым хозяином? Вот если бы мы сами стали хозяевами театра, я и те глиняные куклы, что будут… Но птицы говорили, что мы не имеем права владеть частной собственностью и сами мы никто, пока у нас нет паспортов. Птицы обещали узнать, как достать паспорт. Надо ждать…»

29

Я ИЩУ ВЫХОД - ЗНАЧИТ, Я УЖЕ ДЕЙСТВУЮ

   Теперь Мальвина только и ждала известий от птиц, пообещавших ей выяснить, как добыть паспорт.
    Змеи являлись к ней в гости и в доме Карабаса. В этом жилище из камня уже не было щелей, на окнах стояли решётки — Карабас соблюдал осторожность, чтобы куклы не сбежали. Мальвина оставляла на ночь открытым окно в своём чуланчике и змеи проползали к ней через прутья решётки. Она, как прежде, угощала их молоком и беседовала с ними шёпотом, чтобы не разбудить спавших за занавесками Артемона, Пьеро и Арлекина.
    Змеи спасли ей жизнь. Дело в том, что когда здание театра было достроено, Карабас-Барабас здорово недоплатил строителям и те решили ему отомстить: ночью просунуть между прутьев решёток зажжённые факелы, чтобы поджечь его. Строители были так обижены, что уже не думали о том, что от пожара могли пострадать невинные. Но змеи, ползшие в ту ночь в гости к Мальвине, увидали толпу людей, шедших с факелами и, встав в стойки, с шипением отпугнули их. Те испугались и принялись кидать в змей факелами, но те ловко уклонялись. И поджигатели обратились в бегство, решив, что место вокруг театра заколдовано и больше не следует туда возвращаться никогда.
    Услыхав эту историю, Мальвина ужаснулась. Она сбегала на кухню, и, благо у неё были ключи от шкафчика с продуктами, достала перепелиные яйца, которыми иногда лакомился Карабас-Барабас, сложила их в миску и принесла змеям. Надо было отблагодарить их за спасение хотя бы угощением.
    — Здесь больше оставаться нельзя! — вздыхала она сокрушённо. — Но и спасаться бегством тоже неправильно. Не могу же я стать беглянкой на всю жизнь.
    — Шшто верно, то верно, беглец не станет победителем! — согласилась с ней самая мудрая пожилая змея Сабина. — Разве шшто временное отступление. Это не есть бегство, это военная тактика!
    — Но мне и временно отступить некуда. У меня нет друзей, у которых я могла бы пожить! Разве что дядюшка Джоакино, но Карабаса может подплатить полиции и они придут за мной к нему и заберут раньше, чем я добуду себе паспорт.
    — Хорошшо бы тебе укрыться где-нибудь в лесу…
   — Ах, право, не знаю… Я совершенно непривычна спать на голой земле, ведь я же могу простудиться, по мне пойдут трещины!
    — Мы, змеи, постараемся найти для тебя какой-нибудь удобное жилищще.
    — Я буду весьма признательна.
    И Мальвина теперь ждала новостей и от птиц и от змей.
    А Карабас-Барабас словно терял разум с каждым днём. Он мечтал избавиться от зависимости от Мальвины, чтобы не только она приносила ему деньги. Он решил попробовать не выпускать её на сцену некоторое время, чтобы проверить, могут ли и другие артисты добывать ему такой же доход, какой был от неё.
    Его надежды на успех у зрителей сильно питала пьеса «Тридцать три подзатыльника», написанная им. В этой пьесе должны были играть Арлекин и Пьеро, причём, для Пьеро это было самое настоящее тяжёлое испытание, потому что он должен был получать на сцене самые настоящие подзатыльники. Пьеро расстроился до слёз, он возмущался, твердил, что он артист и призван играть роли, а не быть мальчиком для битья. На что Карабас-Барабас взревел:
    — Скажи спасибо, что по тебе до сих пор не ходила плётка! Ты спишь на самой настоящей кровати и жрёшь лучше других кукол, а какой от тебя доход?! Ты что, мог мне без этой фарфоровой приносить кучу денег за выступление? Деревяшка! — он с презрением плюнул на Пьеро и попал ему на белоснежную рубашку. — Отрабатывай хоть подзатыльниками, если ни на что другое не способен!
    Он по целым дням репетировал эту пьесу с Арлекином и Пьеро и во время репетиции Пьеро также получал самые настоящие побои. По вечерам он лежал на кровати с распухшей физиономией и держался за бока, покрытые синяками.
    Мальвина иногда жалела его, приносила ему какао, присаживалась на край его кровати и говорила:
    — А вы не хотели бы подумать, как всё можно изменить? Вам когда-нибудь это приходило в голову?
    — Нет, — сознавался Пьеро, — никогда. Ведь мы не в силах ничего изменить! Поэтому я думаю только о вас, о неразделённой любви к вам. Пусть мои страдания отвлекут меня от душевных страданий! Но, Мальвина, вы, кажется, сострадаете мне? Неужели у меня появилась надежда на взаимность?
    — Вы принимаете сострадание за любовь! — горько вздыхая, отвечала Мальвина. — Но вы ничего не хотите сделать, чтобы вызвать у меня хотя бы интерес к вам.
    — Но что я могу? Я всего лишь недостойный поэт!
    " — Но ведь я-то могу, — думала Мальвина. — Я, по крайней мере, думаю о том, как всё изменить. Вот, я обзавожусь друзьями, которые могли бы дать мне знания и помочь. Я строю планы, я готова решиться на многое. Я ищу выход — значит, я уже действую. Так как же я могу полюбить того, кто не сильнее меня, не умнее, не решительнее?»

30

ТЕАТРАЛЬНЫЙ ДЕБЮТ ДЕРЕВЯННЫХ КУКОЛ

   Теперь Мальвина посвящала время отдыху в то время, когда другие куклы проходили изнурительные репетиции, после которых им ещё и приходилось быть слугами Карабасу-Барабасу. Мальвина же уединялась в своём чуланчике, сидела в кресле-качалке и читала книги или просто проводила время в раздумьях. Артемон лежал у её ног и дремал.
    Наконец, настала пора первого театрального дебюта для деревянных кукол. Карабас-Барабас повёл их на половину, занимаемую театром и всю дорогу грозил, оскалив зубы:
    — Ну, деревянные, не вздумайте меня подвести! Дух плёткой вышибу, если что пойдёт не так!
    Пока Карабас отсутствовал, Мальвина, посадив Артемона караулить в коридоре, забрела в спальную Карабаса, отперла стальную дверь денежного хранилища, решив взять себе немного денег. Птицы говорили, что паспорт можно купить, значит, деньги будут нужны непременно. Мальвина не считала, что крадёт у Карабаса. Это он всё это время жил за её счёт и обогатился тоже с её помощью. А что в благодарность? Только чувство опасности для неё.
    В хранилище оказался целый сундук. Очевидно, амбиции и жадность Карабаса так зашкаливали, что он рассчитывал собрать столько денег, сколько мог был в себя вместить не ларец, а именно сундук. В сундуке был внутренний замок с огромной скважиной и ключ для него был самый большой и тяжёлый в связке. Мальвина отперла его и заглянула внутрь. Денег было не так уж много, только на самом дне, но всё это было золото. Кукла взяла только несколько монет, чтобы не было заметно. Завтра, когда Карабас уйдёт с куклами на половину театра, она возьмёт ещё.
    Карабас-Барабас и куклы вернулись где-то через пару часов. Огромная растолстевшая физиономия Карабаса розовела от хорошего настроения. Новые куклы понравились зрителям. Когда на сцену вышли уродцы — горбуны с носами, похожими на огурцы, в бархатных плащах и бородачи в халатах со звёздами, и куклы-девочки в чёрных масках и принялись танцевать «польку-птичку» и петь, зрители прямо покатились со смеху, после долго аплодировали. Да и спектакль «Тридцать три подзатыльника» тоже пришёлся по вкусу.
    Карабас-Барабас развалился в кресле возле очага и, приказав принести ему вина, заорал во всю глотку:
    — Фарррфоровая-а-а-а! Эй, где ты там!
    Через несколько минут в коридоре послышалось негромкое постукивание каблучков крошечных туфелек по полу. Затем в дверном проёме появился маленький изящный силуэт куклы в розовом с цветочками платьице.
    — Всё, фарфоровая, я нашёл, кем тебя заменить, — весело проговорил Карабас-Барабас, принимая из рук Аннабелы кружку с вином. — Теперь я не разорюсь из-за твоих насморков. И даже если ты сдохнешь совсем, я не останусь в убытке. Почтеннейшей публике понравились другие куклы! Зал был полон и мой кошель тоже!
    Он внимательно посмотрел в личико фарфоровой куклы, надеясь увидеть на нём зависть и огорчение. Но на нём не дрогнул ни один мускул.
    — Поздравляю вас, — холодно ответила Мальвина. — Ну, если деревянные куклы стали настоящими артистами, то с ними и обращаться следует, как с артистами, а не рабами.
    Карабасу-Барабасу сделалось неуютно на душе от дурных предчувствий, что ненавистная кукла сейчас испортит ему настроение. И не ошибся.
    — У каждого артиста должна быть своя кровать, удобный матрац, одеяло, подушка, постельное бельё, — продолжала Мальвина. — Надеюсь, вы намерены обеспечить этим новых артистов в ближайшее время?
    Карабас-Барабас с громким стуком поставил кружку на стол:
    — С тобой невозможно разговаривать! — прорычал он. — Вечно скажет что-то гадкое!
    — Что же тут гадкого? Обычные житейские вещи.
    — Житейские вещи? Все эти кровати и постельное барахло стоит денег! Ты думаешь, мне приятно слышать, что я должен тратиться? Ничего этого я покупать не буду! — заорал Карабас. — Кое-какое облегчение им я сделаю: они будут спать не в сундуке, а в кладовой, там попросторнее, они там могут вытянуться в полный рост и воздуха там побольше, даже есть маленькое окошко. Пусть скажут спасибо за это!

31

НАЙДИТЕ ВРАЧА ПОДЕШЕВЛЕ!

    Мальвина глубоко вздохнула и опустила глаза.
    — Как вам угодно, — всё тем же ледяным голосом проговорила она, — будем надеяться, что куклы не простудятся на холодном полу хотя бы перед самой премьерой.
    Порозовевшие щёки Карабаса начали густо краснеть от гнева.
    — Ты нарочно портишь мне хорошее настроение? — злобно прошипел он.
    — Странно, что это портит вам настроение. Вы же и сами понимаете, что тех, кто приносит доход, надо беречь.
    Карабас стукнул кулаком по столу:
    — Ладно, замолчи! Я куплю им по одеялу — и хватит с них!
    — Может, приобрести для них хоть по циновке? Всё не так холодно на досках и не такой риск простуды.
    Карабас-Барабас, в конец расстроенный разговорами о том, что он должен тратиться, рявкнул:
    — Тебе-то какая забота о них?! Тебе-то что, простудятся они или нет?
    — Да мне нет ни дела, ни заботы, — пожала плечами Мальвина. — Простое замечание, не более того.
    — Пусть скажут спасибо, что я кормлю их! — Карабас-Барабас тяжело дышал, тщетно пытаясь успокоиться. — Я и так трачусь на овсянку, молоко и соль для них! Одного овса они сжирают больше целой лошади!
    — Для того, чтобы куклы имели силы и выступать, и прислуживать вам, не мешало бы их подкармливать сыром и хлебом. А то вдруг зачахнут.
    — Опять она про траты! — Карабас-Барабас от волнения потянул себя за бороду. — Она меня с ума сведёт!
    — Но вы же и сами понимаете, куклы — не лошади, не могут работать на вас, а потом покормиться, щипая травку.
    Лицо Карабаса сделалось красным, как будто с него содрали кожу.
    — Ой, мне плохо! — жалобно простонал он. — Мне совсем плохо!
    В это время в дверь постучали: пожаловал молочник. Карабас-Барабас еле добрался до двери, открыл её и взмолился:
    — Врач! Мне нужен врач! Умоляю, приведите врача! Умоляю, не приводите врача, который берёт слишком дорого! Найдите врача подешевле! Как можно дешевле!
    Молочник отправился на поиски врача для Карабаса, ворча по дороге:
    — Вот скряга, ты подумай! Ведь богат, денег куры не клюют, а всё ему подешевле! Вот и за молоко всегда торгуется, клянчит, чтобы уступили ему хоть жалкий грош. Где ж ему подешевле врача-то найти? Разве привести того сморчка, коновала-пиявочника Дуремара…
   Карабас-Барабас лежал на кровати с поднявшимся до критической точки давлением, когда к нему явился Дуремар и принялся ставить ему пиявок. Карабасу полегчало и он был доволен, что ему не надо платить слишком дорого за своё выздоровление.
    В ту же ночь к Мальвине вновь пожаловали змеи и кукла показала им золотые монеты, взятые из сундука Карабаса и попросила спрятать их куда-нибудь в надёжное место.
    — Я не знаю, сколько всего таких монет придётся отдать за паспорт, если птицы вообще смогут разузнать, кто бы этот паспорт мне бы сделал. Тогда я могла бы стать свободной без опасения, что Карабас заставит меня снова работать на него. А кроме того, я хотела бы взять театр в своё управление, а Карабаса…
   — Ты хотела бы, чтобы мы его умертвили?
    — Нет, это крайняя мера. Ласточки, что живут под крышей дома одного юриста и знают многие законы ещё раньше объяснили мне, что если Карабас бы умер, то театр выкупил бы другой человек, а поскольку у нас нет паспортов, то и он может заставить кукол работать на себя, точно так же, как Карабас-Барабас. Поэтому, советовали мне ласточки, было бы хорошо, если бы театр формально принадлежал бы Карабасу, но сам Карабас оказался бы в состоянии, когда он сам не способен управлять своим театром. Допустим, в клинике для душевнобольных. Тогда я, если бы у меня был паспорт, стала бы управлять театром.
    — Зачем тебе это нужно? Не проще ли, получив паспорт, просто уйти и выступать самой, арендовав балаган?
    — Можно и так, но я также получила весть от птиц, что дядюшка Джоакино, мой творец, собрался лепить новых кукол из глины, из того самого пласта глины, из которого произошла я. Это будут мои братья и сёстры, вот о них я и думаю. Когда они будут готовы, возможно, Карабас захочет украсть и их и заставить работать на себя. И ведь украдёт! Дядюшка Джоакино такой наивный и безвольный, что наверняка допустит это. А я этого не хочу. Поэтому мне нужно заполучить театр Карабаса. Тогда я могла бы пригласить на работу в этот театр своих братьев и сестёр, глиняных кукол, они бы помогли мне управлять театром, мы бы не были рабами, нас бы никто не притеснял и мы бы прожили счастливую жизнь. С роднёй, дорогие змеечки, всегда лучше, чем одному!
   — Дааа, змеиный клубок всегда лучше, чем одинокая змея! — согласились с ней змеи и пообещали спрятать золотые Мальвины в надёжное место — под корни старого дуба и сторожить их.

32

УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ ДЛЯ ДЕРЕВЯННЫХ КУКОЛ

   На следующий день, когда Карабас-Барабас повёл деревянных кукол на другую половину театра для очередного представления, Мальвине уже не было нужды забираться в денежное хранилище Карабаса-Барабаса, чтобы взять ещё несколько монет. Змеи договорились за неё с мышами:
    — Мы не будем охотиться на вас в этом доме и возле дома, а вы за это каждый день берите из сундука Карабаса-Барабаса несколько золотых монет и несите под старый дуб. Там, в сундуке, кажется, большая замочная скважина, вы пролезете!
    Мальвина знала о этом договоре змей с мышами и могла быть спокойна, что где-то под старым дубом для неё копятся деньги.
    Когда представление было закончено и Карабас-Барабас вернулся с куклами на жилую половину, Мальвина ждала его, сидя на маленьком пуфике, расправив пышный подол белого в жёлтый горошек платьица. У ног её лежал Артемон, высунув длинный алый язык и повиливая хвостом, на конце которого был завязан бантик. Кукла поглаживала и почёсывала его затылок.
    Карабас-Барабас недобро покосился в её сторону, предчувствуя что-то неприятное.
    — Ты что тут расселась? — грубо рявкнул он.
    — Надеялась расслышать аплодисменты куклам.
    Карабас-Барабас осклабился:
    — Завидуешь, фарфоровая? Тебе-то уже так не хлопают.
    Мальвина подняла на него невинные чистые глаза:
    — О да. Ведь я уже не выхожу на сцену, как же мне похлопают? А деревянным куклам сегодня ещё хлопали…
   — Что значит «сегодня ещё хлопали»? — насторожился Карабас-Барабас. — Мои куклы выступают в солидном театре, почтеннейшая публика будет ценить выступление моих кукол всегда!
    — Хорошо бы так, — Мальвина игриво потеребила пуделя за ухом. — Будем надеяться, что «полька-птичка» не надоест почтеннейшей публике и завтра, и послезавтра, и после-послезавтра и после-после-после…
   — Заткнись! — Карабас-Барабас ощущал, как кровь снова приливает к его затылку. Он признавал, что Мальвина говорила правду: «полька-птичка» деревянных кукол могла надоесть зрителям уже через несколько дней, а других танцев куклы пока не знали.
    — Не пожалею денег, — прохрипел он злобно, — но найму профессионального учителя танцев и пусть только эти деревяшки не научатся мне плясать такие танцы, какие зрителям и не снились! Они научатся или дух вышибу из них!
    — Научатся, — глаза Мальвины всё так же источали кроткую невинность, — конечно. Ведь «польку-птичку» же научились танцевать. Правда, на это ушло несколько месяцев, но ведь не в этом дело. И сейчас времени не жалко. Главное, придумать, как развлекать почтеннейшую публику, пока куклы изучают более сложные танцы, чем «полька-птичка».
    " — Опять она права, — подумал Карабас-Барабас. — Она мне всё ещё нужна. Ведь пока куклы будут изучать танцы, придётся на сцену выпускать её. Не закрывать же театр на всё это время!»
   Ему снова стало плохо, он едва доплёлся до входной двери, отпер её и подозвал к себе пробегавшего мимо мальчишку:
    — Позови Дуремараааа…
   Он на самом деле через пару дней привёл в дом профессионального учителя танцев, которого звали синьор Августо, человека сурового и жестокого. Они на пару с Карабасом принялись муштровать деревянных кукол, так, что те валились от усталости с ног.
    Карабасу-Барабасу пришлось даже временно нанять приходящую служанку — всё свободное от выступлений время кукол теперь уходило на обучение танцам.
    Вечерами куклы сидели в кладовке на голом полу, кутаясь в тоненькие одеяла и хныкали:
    — Когда же это кончится? Почему нам не становится лучше? Почему мы не живём так же хорошо, как Мальвина или хотя бы как Пьеро или Арлекин? Ведь мы теперь тоже артисты, мы нравимся публике, почему с нами Карабас-Барабас не носится, как с тухлым яйцом?
    Одна Прозерпина не ныла. Её не в меру темпераментная и яростная натура, несгибаемая гордыня и упрямство жаждали действий, причём, таких, что требовали наступить даже на саму себя.
   — Хватит жалеть себя! — шипела она. — Лично я готова хоть печёнку надорвать, а доказать синьору Карабасу, что я могу больше, чем Мальвина! Этот учитель танцев — наш шанс! Помните, как в то время, когда мы жили у дядюшки Джоакино, мы не хотели ничему учиться, чем всё это кончилось? Мальвина возвысилась над нами, для неё покупали и мебель и наряды, она жрала булочки и пила какао, а мы выполняли грязные работы и терпели боль! А вот теперь Мальвина по целым дням валяется то в постели, то в кресле-качалке, а я не пожалею сил и выучусь таким танцам, какие не умеет танцевать она! И уже она не сравнится со мной! Может даже, синьор Карабас отдаст мне её закуток и её наряды!

33

ПРОЗЕРПИНА ВОССТАЁТ ПРОТИВ МАЛВИНЫ И СНОВА ОКАЗЫВАЕТСЯ НАКАЗННОЙ ЗА ЭТО

   И Прозерпина на самом деле так старалась обучиться новым танцам, что у неё задымились ноги. Она бросилась в кухню, где находился колодец и плюхнулась в него.
    Карабасу-Барабасу это понравилось:
    — Вот, деревяшки, как вы должны стараться! Отныне вы все будете так выплясывать, что у вас тоже должны дымиться ноги! Или смотрите у меня, плохо вам будет!
    Он не бросил этих слов на ветер. Он поставил в комнате для репетиций корыто с водой, чтобы куклы могли тушить свои ноги, когда они задымятся. И начал гонять кукол так, что во время танцев у них валил дым от ног.
    Вечерами в кладовке куклы выговаривали Прозерпине:
    — Прозерпина, ну, чёрт бы тебя побрал! Это из-за тебя мы все пляшем, как сумасшедшие, того и гляди, дух из нас выскочит!
    — Ну и пусть выскочит! А я хочу стать настоящей танцовщицей, не то, что эта фарфоровая статуэтка Мальвина, которая едва шевелилась на сцене и пищала песенки своим слащавым голоском! Зрители её любили, потому что им не показывали чего-то лучшего!
    А зрители на самом деле скучали по девочке с голубыми волосами. Встречая Карабаса-Барабаса на рынке или в пивной или ещё где-нибудь, ему задавали один и тот же вопрос, вызывавший у него нервный тик: будет ли в его новом театре выступать девочка с голубыми волосами?
    Карабас-Барабас трясся от злобы. Уже несколько представлений в его театре прошли без Мальвины, он специально не выпускал её на сцену, чтобы убедиться, что может обойтись без неё, что зрители оценят его пьесу и других кукол, что и без Мальвины у него могут быть такие же доходы, как были при ней. И зрителям, вроде, нравились и его пьеса и другие куклы, но эти вопросы про девочку с голубыми волосами доказывали, что она была ещё востребована. Это мешало Карабасу-Барабасу объявить Мальвину ненужной ему, лишить её закутка за розовыми занавесками, нарядов и булочек с какао. Все эти дни, прошедшие для неё без выхода на сцену она только бездельничала в своё удовольствие и, как прежде, ела булочки и пила какао…
   " — Так не пойдёт! — бесился Карабас-Барабас. — Пусть отрабатывает мне своё содержание! Пусть куклы теперь по целым дням обучаются танцам, а она развлекает зрителей со своим Артемоном! А то псина тоже даром ест. "
    Он отправился к ней в чуланчик, а до этого там успела побывать Прозерпина. Деревянная кукла успела выучить несколько танцевальных па и, ворвавшись без разрешения в закуток к Мальвине, тут же продемонстрировала их с лихим бахвальством.
    — Видела, фарфоровая, как я могу? — закричала она. — А ты так когда-нибудь могла? Ты же двигалась по сцене, как дохлая муха, едва перебирая ножками! Ты никогда не хотела по-настоящему трудиться! Вот и сейчас валяешься на кровати, как квашня!
    Мальвина на самом деле полусидела на кровати, опершись на гору подушек и поедала обед, приготовленный и поданный ей Артемоном. Отставив на маленькую табуретку грязную после съеденного омлета тарелку, Мальвина впилась в Прозерпину холодными глазами.
    — Видимо, ты не поддаёшься воспитанию. Сколько раз я учила тебя, чтобы ты не смела мне ни перечить, ни дерзить, а ты снова за своё.
    — Да чихала я на тебя — теперь! — Прозерпина в ярости выкатила бешеные глаза. — Я изучаю настоящие танцы — джигу, тарантеллу, самбо! Зрители как это увидят — ахнут! Я стану настоящей, понимаешь, настоящей артисткой! И всё это, — она обвела рукой закуток Мальвины, — мебель, твои наряды, твоя кровать будут моими, потому что это я, а не ты, буду приносить деньги синьору Карабасу! Синьор Карабас будет ценить меня, а не тебя! И тогда я попрошу у него в служанки тебя! Это ты будешь мыть мне ноги и готовить ванну!
    Мальвина не изменилась в лице.
    — До этого, голубушка, дожить тебе надо.
    Деревянное жёлтое лицо Прозерпины исказилось от злобы.
    — Что?! Ты мне угрожаешь? Ты думаешь, ты такая влиятельная, как раньше? Да ты теперь никто! Ты фарфоровая полудохлая статуэтка!
    — Рано ты голос подала.
    — Поговори ещё! — на губах Прозерпины выступила пена. — Ты же кусок фарфора, ты даже не сможешь защититься, — голос её сделался хриплым. — А я дерево! Сильное, твёрдое, крепкое дерево! — она сжала кулаки и подняла их. — Да я один раз ударю тебя вот этим большим сильным кулаком по голове — и ты умрёшь!
    Тут за занавеску просунулась кучерявая голова Артемона и с рычанием вонзила зубы в бок Прозерпины. Тело куклы было хоть и из дерева, но это было живое дерево и оно оказалось мягче обычного. Собака прокусила ей кожу до крови, потом впилась в бедро, в руку. Прозерпина упала на пол, вопя от боли, а Артемон рвал и рвал её, и Мальвина не спешила останавливать его.
    Прозерпина оказалась так изранена зубами Артемона, что едва могла двигаться, но упрямство и злобность всё-таки заставили её доползти до спальни Карабаса-Барабаса, чтобы пожаловаться ему.
    Карабас-Барабас сидел за небольшим секретером и переписывал свою пьесу «Тридцать три подзатыльника». Его пьеса начала надоедать зрителям и он, чтобы использовать её по второму разу, решил вписать в неё новый персонаж — девочку с голубыми волосами. Пьеса имела новое название — «Тридцать три подзатыльника или девочка с голубыми волосами».
    И тут к нему без стука ввалилась истекающая кровью Прозерпина и принялась жаловаться на то, как её искусал пудель Мальвины.


34

МАЛЬВИНА СНОВА ВЫХОДИТ НА СЦЕНУ, НО ЭТО НЕ РАДУЕТ КАРАБАСА-БАРАБАСА


   — И чего ты ждёшь от меня? — надменно спросил её Карабас-Барабас.
    — Накажите пуделя! Избейте его до полусмерти!
    — Чтобы он валялся, жрал и не выходил на сцену? Этот пудель, выступая с этой фарфоровой, приносит мне доходы, а ты хочешь, чтобы я его обездвижил?!
    — Но, синьор Карабас, ведь я научусь танцевать по-настоящему и буду приносить вам доходы не меньше! Неужели живая кукла не лучше какой-то там собаки?
    — Поганая ты кукла. Без маски тебя и на сцену не выпустишь, такая рожа страшная. И теперь неизвестно, выучишься ты танцам или нет, после таких укусов. Ступай, в доме на кухне в коробке есть зелёнка и бинты. Пусть тебе перевяжут твои раны. Можешь сегодня отлежаться в кладовке, а завтра, как ни в чём не бывало, продолжишь обучаться танцам. Вечно у тебя какие-то неприятности, что ты ни на что не способна, а даром я тебя кормить не намерен, ты не фарфоровая красотка, чтобы несколько дней подряд даром жрать!
    Но и «фарфоровой красотке» он был не намерен позволять «жрать даром». И, отложив в сторону перо и бумагу, он направился в чуланчик к Мальвине.
    Кукла находилась в превосходном настроении. Только что птицы принесли ей хорошее известие: оказалось, что они нашли ворону, которая была знакома с ручной вороной одного чиновника, который мог приготовить для куклы паспорт за сто золотых. Теперь оставалось только накопить достаточно монет под корнями старого дуба.
    Змеи предупредили ворону:
    — Смотри, если обманешь Мальвину и присвоишь золото себе, а мы знаем, как вы, вороны, любите блестящее, лучше тебе не вить своё гнездо ни на одном дереве и самой не засыпать ни на ветвях деревьев, ни на чём-то другом — мы тебя разыщем. И твоя знакомая ручная ворона пусть не вздумает обмануть — она и в доме своего хозяина не спрячется от нас, мы в любую щель проникнем. И даже если сам чиновник деньги возьмёт, а паспорт не сделает для Мальвины, так ему не проснуться!
    Мальвина думала об этом, сидя в домашнем халатике в кресле-качалке и покачиваясь. Она и не заметила, как над розовыми занавесками её закутка появилась огромная голова Карабаса-Барабаса.
    — Хватит тебе бездельничать! — прогремел его бас и кукла мгновенно вернулась с небес на землю. — Сегодня вечером снова выйдешь на сцену. Хватит жрать за мой счёт и бездельничать!
    — Как угодно, — усмехнулась Мальвина. — Вообще-то я не отказывалась работать, вы сами почему-то не выпускали меня на сцену.
    " — Теперь есть стимул зарабатывать деньги, — подумала кукла, — ведь мыши тащат, тащат, тащат из сундука. Скоро соберётся столько, сколько нужно. Вот тогда можно будет заняться тем, чтобы отправить Карабаса-Барабаса в лечебницу для душевнобольных.»
   Она продолжала сидеть в кресле-качалке, откинувшись на спинку.
    — Так иди репетируй! — рявкнул Карабас-Барабас.
    — Как же я могу репетировать, когда для этого совершенно нет никаких условий? В комнате для репетиций вы обучаете танцам деревянных кукол, из-за этого от их деревянных ног идёт такой грохот по дому, что заглушает нежные звуки лютни Пьеро, под которые я пела и танцевала.
    — Так пошла бы и поучилась танцам вместе со всеми!
    — Я не могу так танцевать. У меня маленькие ножки из фарфора. Если я начну утомлять их такими бешеными плясками они, чего доброго, рассыплются у меня на черепки.
    Карабас-Барабас проурчал что-то нечленораздельное и, наконец, покинул её чуланчик.
    Вечером он повёл Мальвину, Пьеро, Арлекина и Артемона на половину театра, нервный и раздражённый от того, что кукла совсем не репетировала и может неважно выступить.
    Однако, Мальвина, выйдя на сцену, и вовсе не начинала ни петь, ни танцевать, никак не давала Пьеро знака, чтобы он играл на лютне. Публика встретила её выход бурными овациями, она принялась делать реверансы, посылать воздушные поцелуи. К ней то и дело подбегали поклонники и дарили ей цветы, кто-то даже был так галантен, что целовал её фарфоровые ручки.
    Она совсем мало пела и танцевала — почти всё время своего выступления она принимала восторги почтеннейшей публики, выслушивала восхищённые слова, обменивалась шутками.
    Кукла толком и не выступила, но зрители оказались довольны, никто не потребовал назад своих денег.
    Но Карабаса-Барабаса это не обрадовало.

35

У МЕНЯ БУДЕТ ЕЩЁ ОДНА КРАСИВАЯ КУКЛА!

    " — Она Мальвина, — Карабас-Барабас судорожно теребил бороду, — всего лишь Мальвина. Она даже не актриса. Потому что для актрис театр — это всё, они не могут без него жить, они всё отдадут за игру, они готовы жертвовать, трудиться на износ. Она на это не готова, слишком любит себя. Нет, она не актриса. Не учёный. Не поэт. А покорила белый свет… Тьфу, я уже начинаю думать стихами, как этот дурачок Пьеро! А всё потому что она, это фарфоровое ничтожество сводит меня с ума. Она — никто. Но почему-то, как я слышал, все девочки играют в неё, ссорятся, кем быть ею. Мальчишки дерутся из-за неё на палках, споря, с кем из них она могла бы дружить. И даже взрослые мужчины, как мне, порою, кажется, смотрят на неё из зала, как на очаровательную женщину, а не фарфоровую куклу… Что же в ней есть такое? Что за очарование в ней и почему я его не вижу? Почему оно не действует на меня? Или действует? Ведь я всегда почему-то поступаю так, как хочет она… Нет, дальше невозможно быть под властью этой чёртовой куклы и зависеть от неё!»
   Карабас-Барабас много думал об этом и чувствовал, как вместе с этими мыслями у него нарастает нервное напряжение и какой-то непонятный страх.
    Мальвина снова выступала каждый вечер в пьесе «Тридцать три подзатыльника или девочка с голубыми волосами». Пьеро получал причитавшиеся ему подзатыльники, а позже на сцену выходила Мальвина, немного пела, немного танцевала, флиртовала с публикой, позволяла целовать себе ручки кавалерам, а девочкам — трогать кружевной подол своего платьица. Деньги шли и шли в сундук Карабаса, но от них уже не было того счастья, что прежде. Вместе с их ростом в тёмной душе Карабаса-Барабаса умножался холодный страх.
    В голове его рождались бредовые идеи. Он приказала измученному ежедневными подзатыльниками и унижениями Пьеро сочинить стихи и песню, которая бы прославляла его, Карабаса-Барабаса и его театр.
    А затем он выкупил по дешёвке на ярмарке списанный паровозик, на котором катали детей и прицеп к нему в виде платформы. И запер это всё в сарае, в котором прежде жил с куклами.
    А ещё через два дня в доме его появилась большая клетка. Он приобрёл её также совсем дёшево в зоопарке. Клетка была старая, в ней когда-то жили обезьяны, она пропахла мочой и экскрементами и Карабас-Барабас заставил кукол отмывать её душистым мылом, но дурной запах всё-таки не исчез полностью.
    Когда была готова хвалебная песня и Карабас-Барабас разучил её с деревянными куклами, он нанял двух грузчиков, которые водрузили ему эту клетку на прицеп от паровозика. Он вывез паровозик из сарая и пошвырял в клетку всех деревянных кукол, запер их и принялся разъезжать с ними по всему городу. Сам он сидел на клетке в кресле и пел хвалебную песню представлениям в своём театре, а куклы подпевали ему, восхваляя его самого. Таким образом он надеялся вызвать интерес у зрителей к деревянным куклам, чтобы именно они приносили ему огромные деньги, чтобы про Мальвину можно было бы забыть.
    Но почтеннейшая публика упорно обожала девочку с голубыми волосами к досаде Карабаса-Барабаса.
    И ему пришла в голову затея ещё более бредовая, чем его поездки по городу верхом на провонявшейся клетке с куклами.
    Он заставил одну из кукол показать место, где находилось живое дерево, коим прежде были куклы.
    Там рос пенёк. Пенёк, бывший когда-то живым деревом, молчал, в нём не осталось души. Но сам он был живой, древесина была мягкая, чуть тепловатая и, кажется, дышала. Карабас-Барабас ощупал его, прислушался к нему.
    И на следующий день явился с пилой и выпилил из него толстый круглый кусок.
    Карабас-Барабас помнил ту пору, когда был ещё простым шарманщиком, он бродил по улицам города и знал многих людей. В том числе и одного мастера по дереву Алоизо, который делал тонкие вещи: свистульки, маленькие статуэтки и маски. К нему Карабас-Барабас и наведался в гости — с Прозерпиной в холщёвом мешке.
    Он зашёл к мастеру по дереву в дом, вытащил её из мешка и посадил на стол. Кукла испуганно озиралась, ворочая безумными зелёными глазами. Рядом с ней Карабас-Барабас выложил кусок живого дерева.
    — Это моя кукла, — сказал он. — Ты мог бы сделать из этого куска живого дерева красивую маску на её лицо?
    Алоизо посмотрел на маленькое уродливое личико Прозерпины:
    — Отчего не сделать, сделаю, сниму мерки — и сделаю.
    — Мне нужна очень, очень красивая маска!
    — Будет, какая скажете. Но вы сами понимаете, дерево живое, работа тонкая, меньше десяти золотых взять не смогу.
    Карабас-Барабас принялся было торговаться, но мастер по дереву был непреклонен. Пришлось согласиться и дать половину авансом.
    Маска была готова через несколько дней и это была на самом деле тонкая и красивая работа.
    — Отлично! — обрадовался Карабас-Барабас, примеряя маску на лицо Прозерпины. — Теперь у меня в театре будет ещё одна красивая кукла, может, она понравится зрителям больше, чем та, фарфоровая и я буду чихать на неё!
    Алоизо теребил пальцами подбородок.
    — А ведь тут можно пойти и дальше, — задумчиво промолвил он.

36

ГОРДЫНЯ ТОЛКАЕТ ПРОЗЕРПИНУ НА ГРАНДИОЗНУЮ ЖЕРТВУ

   — Дальше? — удивился Карабас-Барабас. — Как это — дальше?
    — Маску можно так прикрепить к лицу куклы, что маска прирастёт и станет лицом.
    — Как это? Гвоздями, что ли, прибить? — сострил Карабас-Барабас и разразился хохотом, а лицо Прозерпины, внимательно слушавшей разговор, сделалось бледным от ужаса.
    — Нет, не гвоздями, — Алоизо был серьёзен. — Но можно сделать вот что: срезать стружки с лица куклы так, чтобы проступила кровь. Затем прикрепить маску бинтами и так держать, пока кровь не прирастит живое дерево к живому. Тогда красивая маска станет собственным лицом куклы.
    — Но это, должно быть, очень больно, — решилась подать голос Прозерпина.
    — А как же! — хмыкнул мастер по дереву.
    — Нет, я не хочу! Я не выдержу такой боли!
    — Можно напоить тебя вином и натереть кое-какими травками, что немного боль смягчают. Но всё равно будет очень больно.
    — Нет, не надо! Я и так предостаточно натерпелась боли! Не хочу, не хочу!
    — Что, не согласна потерпеть даже ради красоты?
    — Да мне было бы плевать на красоту, если бы не Мальвина! Обидно, что она не такая уродка, как мы! Вот если бы все были вокруг были уродами, тогда было бы славно и хорошо!
    Карабас-Барабас наклонил над куклой огромное красное лицо:
    — А ради того, чтобы утереть нос Мальвине, ты согласилась бы на всё, даже на сильную боль?
    Глаза Прозерпины вспыхнули адским огнём и она подняла их на своего хозяина, готовясь слушать внимательно.
    — Конечно, ты сильно досадишь Мальвине, если станешь такой же красивой, как она, а то и лучше, — вдохновенно продолжал Карабас-Барабас. — Почему её любит публика? Потому что она красавица. А если ты станешь красавицей, публика полюбит и тебя. А если учесть, что ты умеешь танцевать лучше, чем Мальвина, то ты понравишься публике больше, чем Мальвина. Тогда ты сможешь заменить мне Мальвину. Ты лучше её. Во всяком случае, ты послушная кукла и не пытаешься мной командовать. Если ты заменишь Мальвину, то я перебью этой фарфоровой руки и ноги, а её саму выброшу в канаву. Живую. Пусть медленно подыхает. А тебе разрешу каждый день ходить к канаве и плеваться на неё. Как тебе, а?
    Гордыня, зависть и злобность Прозерпины взмыли из тёмных недр её души вверх и ударили в самый мозг — не очень умный и слишком горячий. Она уже представила себе, как она стоит на сцене, забрасываемая цветами, под бурные рукоплескания зала. Но даже в воображении её тешила не столько слава, сколько Мальвина, стоящая за кулисами и ломающая маленькие фарфоровые ручки от зависти и осознания своего краха. А потом она представила себе Мальвину в канаве — с осколками вместо рук и ног, перепачканную грязью, стонущую и плачущую и как она, Прозерпина, на неё плюёт. О, такое стоило того, чтобы вытерпеть даже адскую боль!
    И боль на самом деле была адской, когда Алоизо остро отточенным ножиком водил по её личику, снимая с него стружки. Не помогало обильно выпитое вино, боль, казалось, сейчас отнимет разум. Она несколько раз теряла сознание. Наконец, всё было закончено и кукле прижали к лицу маску и крепко привязали её бинтами.
    Карабасу-Барабасу пришлось заплатить маэстро Алоизу ещё двадцать золотых — за снятие стружек, ведь это была кропотливая, ювелирная работа.
    Карабас-Барабас поместил в холщёвую торбу лежавшую без сознания Прозерпину и принёс её домой. Положил на пол в кладовке.
    Куклы смотрели с ужасом на голову Прозерпины, освещаемую лучами заходящего вечернего солнца, проникавшими между прутьями маленького зарешеченного окошка в кладовке. Им казалось странным, что голова куклы сплошь замотана бинтом, на котором местами проступали капли крови и сама кукла лежала без движения и ничего не говорила.
    Вечером никто не решился лечь спать возле Прозерпины, куклы отползли подальше, в углы, поджимая под себя ноги, и тесня друг друга. Они так и уснули сидя, оставляя пространство между собой и Прозерпиной.
    Ночью Прозерпина пришла в сознание и просила пить. Куклы пробудились от её голоса и уже не могли уснуть, дрожа от страха и тихонько переговариваясь.
    Утром никто не решился подойти к ней и напоить её. Сам Карабас-Барабас поднёс ей кружку с водой:
    — Пей, пей, моя денежка! Выжила, не сдохла за ночь? Ну, значит, будешь жить и приносить мне доходы!
    И грохотал безумным смехом.

37

НОВОЕ ЛИЦО ПРОЗЕРПИНЫ

   Позднее Карабас-Барабас притащил в кладовку к куклам скамейку с прорезанной в ней дырой и уложил на неё Прозерпину. Поставил под дыру старую помятую миску, прихваченную ещё из хлама в сарае.
    — Пусть отдыхает, — сказал он. — Заслужила почётный отдых! — и засмеялся. — А вы, деревянные, — он обратился к толпившимся у двери куклам, — будете кормить её, поить и чистить вот эту миску после её нужд.
    — Но синьор Карабас, нам и подойти-то к ней страшно! От неё что-то исходит, кажется, если мы к ней только притронемся, то ужас перекинется и на нас!
    — Ужас будет, когда по вам пройдётся моя плётка!
    — Лучше запорите! Запорите нас хоть насмерть! Но мы к ней не притронемся ни за что! Это слишком, слишком страшно! Страшнее плётки, страшнее плётки эта её голова в бинтах! — со слезами ныли куклы.
    И Карабасу пришлось перетащить Прозерпину в свою спальную и самому ухаживать за ней. " — Ничего, — успокаивал он себя, — сейчас позанимаюсь этим гадким делом, зато потом она принесёт мне кучу денег и я перестану зависеть от той фарфоровой.»
   Прозерпина провалялась на лавке день и ещё одну ночь, затем смогла вставать и выходить из спальной Карабаса. Куклы шарахались от неё с истошными криками, полными панического ужаса и Карбаса-Барабаса смешило это.
    Ещё через три дня он вновь запихнул её в холщёвую торбу и отнёс к Алоизо, чтобы тот снял с неё бинты.
    Маска удачно приросла к лицу Прозерпины. Теперь у этой куклы было совсем другое лицо: розовое, румяное, овал был округлым, мягким. Пухлый и алый, как кровь, рот. Маленький аккуратный носик, но не такой мелкий, как у черепа, какой когда-то был у неё. Глаза большие, но в меру, а не такие огромные пугающие глазницы, какие уродовали её лицо до операции. К тому же, на её глазах Алоизо нарисовал чёрной краской подводку, тянущуюся «кисульками» за внешними уголками глаз. Это Карабасу очень понравилось: подводка придавала зелёным злым с сумасшедшинкой глазам куклы какую-то демоничность. Над этими глазами разлетались наискосок тонкие коричневые брови.
    Да, новое лицо Прозерпины было пригожим, но… Под подбородком у неё тянулось шея, туловище и конечности восково-жёлтого цвета; слишком широкие квадратные нескладные плечи, толстые руки; прямое, как бревно туловище, без всякого намёка на талию. И всё тело было какое-то бугристое, занозистое, неровное. А само хорошенькое личико окаймляла сбитая рыжая пакля волос.
    — Ннн-дааа, толку-то, что я потратил на неё тридцать золотых, — с досадой проворчал Карабас-Барабас, остервенело плюнув себе под ноги.
    — Красота слишком ценная вещь, чтобы стоить всего тридцать золотых, — заметил Алоизо. — Но если вы доплатите, я могу подправить остальное.
    — Как же?
    Маэстро деревянных дел взял в руки ножик и остриём указал на плечи Прозерпины:
    — Я могу срезать вот тут и тут — и плечи станут более узкими и округлыми. Это не сложно, я возьму за каждое плечо всего по пять золотых. Руки слишком толстые, что делает из куклы безобразную раскоряку. Я смогу обтесать их так, что они станут значительно тоньше, тут работа не очень сложная, тут тоже по пять золотых. Пальцы, как видите, и вовсе какие-то несуразные, просто сардельки какие-то. Оттачивать каждый палец кропотливо, но за каждый палец мне больше двух золотых не надо. Итого за плечи и руки — сорок золотых.
    — А тридцать я тебе уже заплатил, — угрюмо проговорил Карабас-Барабас, — стало быть, я потеряю всего семьдесят золотых? Однако…
   — Ну, если вы не хотите, чтобы кукла выглядела изящнее и у неё не было талии, тогда да…
   — А без талии-то она никуда не годится, — мрачно заметил Карабас-Барабас. — У фарфоровой-то талия, как гитара…
   — Но талия — это уже сложная работа, здесь я вынужден запросить не менее пятнадцати золотых…
   — Итого, восемьдесят пять, — мрачно выдавил из себя Карабас-Барабас.
    — Зато ещё за пятнадцать золотых я доделаю всё остальное, не высчитывая мелочей: ошлифую каждый сантиметр на теле куклы так, что оно станет гладким, как атлас. Потом покрашу его в телесный цвет впитывающейся краской. И заменю ей волосы. Вот эту паклю выщиплю всю до волосинки, а потом приделаю ей копну из красно-рыжих волос, который будут сверкать, как шёлк.
    — Сто золотых! — Карабас-Барабас схватился за голову.
    Прозерпина, сидевшая в это время на рабочем столе Алоизо, слушала этот разговор и кукольное сердце её наполнялось холодным ужасом. Наконец, она не выдержала и произнесла:
    — Вы так говорите, как будто собираетесь всё это делать не с живым телом!

38

БОЛЬ ТЕБЕ ТОЛЬКО НА ПОЛЬЗУ

   Карабас-Барабас с презрением посмотрел на неё:
    — А ты уже не хочешь утереть нос Мальвине? Доказать, что ты лучше её?
    — Но это же так больно…
   — Не думал я, что ты такая неженка и так быстро сдашься! Я посчитал, что ты сильная и гордая. Поэтому хотел заменить Мальвину именно тобой. Поэтому выбрал именно тебя из этой жалкой стаи вонючих нытиков! Мне показалось, что ты не такая. Ты создавала впечатление, что ты лучше их!
    — Но ведь то, что вы собираетесь делать со мной, невыносимо… Если уж так было больно, когда с лица стружки снимали, то что же будет, когда мне начнут тесать всё тело?..
    — А ты хотела без боли? Победы без боли? Ты мечтательница, а не реалистка? — голос Карабаса-Барабаса сделался насмешливым. — Ты не была готова к боли? Ну, тогда считай, что та боль, что ты уже выдержала, была напрасной. Оставайся в тени Мальвины, мечтай о её платьях, её кровати и прислуживай ей!
    Прозерпина молчала и плечи её вздрагивали.
    — Ты колеблешься? Мы поможем тебе принять правильное решение! — проговорил Карабас-Барабас.
    Вдвоём с Алоизо они схватили куклу и, растянув её на стоящей поблизости скамейке, покрытой белой простынёй, привязали за руки и за ноги. Прозерпина вопила и вырывалась, но ей вставили кляп и завязали рот…
   Карабас-Барабас снова принёс её домой без сознания. Плечи, руки и каждый палец её были перевязанными окровавленными бинтами. Она едва дышала.
    И после этого провалялась на лавке с дырой уже трое с лишним суток.
    Карабас-Барабас ходил, как в воду опущенный, ерошил нечёсаные волосы и горестно бубнил себе под нос:
    — Сто золотых! Сто золотых — отдай! Дорого же мне обойдётся эта кукла.
    Он даже не подозревал, что у него из сундука исчезли ещё сто золотых. Мыши достаточно натаскали их из него под корни старого дуба и ворона отнесла их чиновнику, который уже занимался регистрацией Мальвины в качестве гражданки Тарабарского королевства и изготовлением для неё паспорта.
    Мальвине тоже было не по себе от того, что творилось с Прозерпиной. Карабас-Барабас никому ничего не объяснял, видимо, ему нравилось держать всех в напряжении из-за непонятного. Он только показал куклам, как изменилось лицо Прозерпины, но красота его никого не восхитила, а наоборот, навела ужас. Она показалась слишком неестественной, как и ситуация, происходившая с этой куклой.
В отличие от других кукол Мальвина не боялась лежавшую на лавке Прозерпину и подходила к ней. И когда Прозерпина пришла в сознание через три дня, а Карабас-Барабас в это время катался по всему городу на паровозике, верхом на клетке, набитой куклами, Мальвина склонилась над ней.
    Деревянная кукла попросила пить и Мальвина поднесла ей кружку с водой.
    Прозерпина уже не испытывала такой острой ненависти к Мальвине — боль и страх вытеснили в ней все чувства. Ей хотелось хоть кому-то рассказать, какой ад она выдержала и она поведала Мальвине, что Карабас-Барабас решил сделать её красавицей, чтобы подменить ею Мальвину и для этого маэстро Алоизо обтёсывает и режет её живьем.
    — Я не хочу! — слёзы лились ручьём из глаз деревянной куклы. — Я уже не хочу, чтобы он подменил мной тебя, не хочу твоих платьев, не хочу твой закуток, не хочу видеть тебя в канаве с переломанным руками и ногами и плеваться на тебя… Я только хочу, чтобы меня не тащили к этому мастеру по дереву и не точили живьём моё тело!
    Мальвина ничего ей не ответила. Ей не было жаль Прозерпину, она считала, что та получала по заслугам. Но было всё же тягостно находиться в доме, где жестокости было теперь слишком много.
    — Мальвина, спаси меня! — рыдала деревянная кукла. — Ты же имеешь власть над Карабасом-Барабасом, повлияй на него, чтобы он больше не носил меня к мастеру по дереву!
    — А зачем мне это делать? — холодно проговорила фарфоровая кукла. — У меня есть повод тебе сочувствовать?
    — А разве ты не добрая?
    — А разве за всё время, пока мы живём с тобой под одной крышей, ты не убедилась, что я добра не ко всем подряд? Во всяком случае, не к тем, кто желал видеть меня в канаве с переломанными руками и ногами, да ещё и плевать на меня.
    — Но ты же умеешь прощать!
    — Да. Я прощаю тебя. Но, видимо, твоё сердце настолько злое и жестокое, что тебе самой надо испытать на себе предел чужой жестокости, чтобы осознать, насколько это неправильно. Пройди всё до конца, Прозерпина. Боль тебе только на пользу.

39

ВЫ ЖЕ МАЛЬЧИК

   После того, как Прозерпина пришла в сознание, Карабас-Барабас позволил ей отдохнуть ещё несколько дней, чтобы набраться сил для новой боли. Он выдавал ей много молока, какао, даже сливки, кормил булочками, мясным, рыбой. Но кукла пихала это в себя без удовольствия, только желая снова набраться сил.
    Ещё для неё были улучшены условия для сна: она теперь спала в ящике на подушке, как когда-то Мальвина в доме дядюшки Джоакино. И выдано одеяло — потолще, потеплее. Но кукла не стала счастливее от этого, она только тряслась и стонала по целым дням, в страхе от того, что ждало её.
    И куклы избегали её, словно прокажённую, как бы боясь, что её невзгоды перекинутся на них.
    Пьеро тоже страдал. Пьеса, в которой ему каждый вечер давали самые настоящие подзатыльники, затянулась и он от этого горевал. Он лежал по вечерам на кровати и стонал.
    — Мальвина! — звал он фарфоровую куклу. — Присядьте на край моей кровати, умоляю вас! Когда я вижу ваше прекрасное лицо, боль утихает наполовину!
    Мальвина присела на его кровать.
    — Как же мне надоели эти подзатыльники! — вздыхал он. — Это просто невыносимо.
    — Но вы же мальчик. Вы должны мужественно переносить боль.
    — Мальвина! Я не боюсь боли. Но это такое унижение…
   — Вы же мальчик. Мальчики не терпят унижений и наказывают тех, кто их унизил.
    — Но что я могу сделать Карабасу-Барабасу? Он сильнее меня!
    — Вы боитесь? Вы же мальчик. Мальчики всегда храбры и смелы.
    — Что вы, Мальвина, я не боюсь вообще ничего! Просто у меня нет шпаги. О, если бы у меня была шпага, я вызвал бы Карабаса-Барабаса на дуэль! Как ещё я могу проучить его за мои унижения?
    — Придумайте другой способ. Вы же мальчик. Мальчики умны и находчивы. Не обязательно драться или убивать. Есть другие способы проучить обидчика.
    — Знать бы только, какой!
    — Подумайте. Вы мальчик. Мальчики всегда думают головой.
    Пьеро вздохнул:
    — Мальвина, вы слишком высокого мнения о нас, о мальчиках.
    — А разве я не права?
    — Вы всегда правы, Мальвина, но всё не так просто. Если бы вы полюбили меня и стали моей женой, я был бы готов на любой подвиг! Я хотел бы для вас снять с неба солнце!
    — Но утром трудно встать? — с лёгкой иронией проговорила Мальвина.
    — Не смейтесь, прошу вас, над недостойным поэтом. Поверьте, я готов вам служить!
    — На самом деле?
    — Не сомневайтесь!
    — А если я кое о чём вас попрошу?
    — Приказывайте, Мальвина! Не просите — приказывайте!
    Мальвина наклонилась к уху лежавшего на подушках Пьеро и прошептала:
    — Сведите с ума Карабаса-Барабаса. Так, чтобы он попал в лечебницу для душевнобольных.
    Глаза Пьеро расширились:
    — Какая необычная просьба! Но как мне сделать это?
    — Думайте. Вы — мальчик. А мальчики могут всё, если захотят.
    — И тогда вы полюбите меня и станете моей женой?
    — Я не могу вам обещать ни любви, ни свадьбы. Но я буду вас уважать.
    — А разве уже сейчас вы не уважаете меня?
    — Только как куклёнка. Вы славный, воспитанный, вы талантливы. Эти качества я уважаю в вас. Но я пока не могу уважать вас, как мальчика. Вы поняли меня?

40

МАЛЬВИНА ПОЛУЧАЕТ ПАСПОРТ И УПЕРКАЕТ КУКОЛ ЗА ТО, ЧТО ОНИ НЕ ПОДДЕРЖИВАЮТ ПРОЗЕРПИНУ

   Через несколько дней к окошку чуланчика Мальвины прилетела весёлая сорока и вручила ей паспорт:
    — Поздравляю тебя, Мальвины, отныне ты — полноправная гражданка Тарабарского королевства!
    Мальвина была счастлива, как никогда. Тихонько смеясь, она упала спиной на кровать и принялась рассматривать только что полученный паспорт.
    Но в эйфорию радости впасть не удалось. За дверкой чуланчика послышался душераздирающий вопль вместо привычного грохота ног обучающихся танцам деревянных кукол. Мальвине пришлось встать и отправиться посмотреть, что там происходит.
    Карабас-Барабас ловил Прозерпину, собираясь отправиться с ней к мастеру по дереву. Деревянная кукла вопила, как сумасшедшая, носилась по всем коридорам, пряталась под кресла и табуретки, а её хозяин, оскалив здоровенные зубы, бегал за ней.
    Несчастная кукла забралась было под его кровать, он схватил длинную палку и орудовал ею, пока не вытащил орущую диким голосом Прозерпину. И, связав, бросил в холщёвую торбу.
    Остальные куклы притихли в ужасе, понимая, что снова произойдёт что-то очень страшное. " — Как же мне здесь надоело, — подумала Мальвина, — скорей бы уже змеи и птицы нашли для меня какое-то жилище в лесу и я могла бы отсюда уйти. Больше видеть не могу ни Карабаса, ни Прозерпину, ни остальных кукол.»
   Едва Карабас-Барабас покинул дом, как куклы принялись говорить между собой:
    — Что-то он творит с ней, что-то творит! Как бы с нами такого не случилось, как бы с нами не случилось!
    — Такое случиться может с кем угодно, — холодно проговорила Мальвина. — И, наверно, это труднее выносить, когда тебя не поддержат даже твои близкие.
    — Но как же мы можем её поддержать, если нам страшно даже смотреть на неё?
    Мальвина вздохнула:
    — Мне жаль, очень жаль, но, кажется, я так и не перевоспитала вас. Плётка Карабаса-Барабаса так вас ничему и не научила. Хотя бы тому, что в беде следует держаться вместе, а не порознь. Но разве вы поймёте, если у вас нет ни души, ни мозгов.
    — Но что мы сделали, что плохого мы сделали?
    — Вы ненавидели меня за то, что я из глины, а не из дерева. Так почему же вы не любите Прозерпину? Она же ваша сестра. Вы всегда были с ней заодно.
    — Прозерпина ненавидела тебя сильнее других. Почему же ты ей сочувствуешь?
    — Я не сочувствую. Удивляюсь только, почему не посочувствуете вы своей сестре из одного дерева.
    Когда Прозерпину принесли домой снова без сознания со странно изменившимся телом — округлившимися и сузившимися плечами, потончавшими руками и пальцами и узкой талией, перетянутой окровавленными бинтами, куклы снова так и не решились подойти к ней. На это осмелился только Пьеро, пристыженный словами Мальвины, затем — Арлекин. Они просто стояли возле лавки с лежавшей на ней без сознания Прозерпиной и не знали, что сказать.
    Позже, когда Прозерпина пришла в себя, он подносили ей воду, когда она просила пить, но не находили слов утешения, просто не зная, что хорошего можно ей сказать в таком её положении.
    Прозерпина никак не вылезала из ада. Ещё через некоторое время её снова отнесли к мастеру по дереву и она стала обладательницей гладкой, как атлас, поверхности тела розово-телесного цвета и пышной копны волнистых шёлковых рыже-красных волос. Но ничего это её не радовало. Она сидела по целым дням и смотрела остекленевшими зелёными глазами в одну точку, как будто лишилась рассудка.
    Карабас-Барабас рвал и метал, он орал на неё, требовал, чтобы она пришла в себя и начала репетиции, но кукла как будто не слышала её и даже запугивания и угрозы не вызывали в ней былого страха.
    Мальвина пробовала с ней заговорить и только тогда она, вроде бы немного оживилась.
    — Теперь ты тоже красива, — говорила ей фарфоровая кукла. — Красота всё-таки досталась тебе, пусть даже ценой тяжких мучений. Это причина для счастья. Ты же мне всегда завидовала, так сильно ты хотела тоже быть красивой.
    — Я не хотела быть красивой, — еле выдавила своими новыми алыми губами Прозерпина, — я хотела, чтобы ты тоже стала уродиной!
    И после этого она снова впала в состояние оцепенения и невменяемости. И так было день за днём. Она почти ничего не ела, только пила воду или молоко, за счёт которого поддерживались её жизненные силы, не говорила, двигалась только для того, чтобы справить естественные нужды в старую миску. И снова садилась или ложилась на подушку в ящике и замирала.


41

ДВА ПОБЕГА

   Однако, Прозерпина была достаточно сильной и выносливой натурой, чтобы не погибнуть даже после тяжелейших испытаний, которые ей пришлось перенести. Рассудок, пошатнувшийся было у неё от невыносимой боли, вновь начал восстанавливаться вместе с ростом аппетита.
    Это не ускользнуло от глаз Карабаса-Барабаса. Он вложил в эту куклу целых сто золотых монет и теперь она целиком и полностью обратила его интерес на себя. Он почти не обращал внимания на Мальвину, ему хотелось видеть как можно реже эту куклу, которую он ненавидел и боялся и один взгляд на неё портил ему настроение. Он сталкивался с ней, только когда отводил её на половину театра, выступать перед почтеннейшей публикой. И когда он заметил, как Прозерпина пошла на поправку, он радостно потёр огромные руки:
    — Ага, куколка, вот и пришёл твой черёд! Ладно уж, раскошелюсь ещё, пошью тебе сценарный наряд, спляшешь на сцене. Ведь чему-то ты ещё научилась, ещё раньше, у того учителя танцев, ты же лучше всех старалась!
    У Прозерпины, как и у других кукол, была только та одежда, в которой он похитил их у маэстро Джоакино. Карабас-Барабас выдавал им одежду только для выступления на сцене, а в доме куклы, как прежде, ходили голые. Старое платье не подходило Прозерпине на сцену, оно было слишком широко в талии, рукава болтались.
    В тот день, когда под вечер должен был прийти портной, чтобы снять мерку с Прозерпины, рано утром змеи заползли в закуток Мальвины и сообщили, что обеспечили ей жилище в лесу. Оказалось, что какие-то богатые люди недавно приехали в карете на окраину леса и остановились на поляне у ручья, чтобы устроить себе пикник. С ними был ребёнок, девочка лет пяти и для неё богатые родители установили на поляне большой кукольный домик, набитый всем, что нужно для куклы. Там была кроватка с периной, подушками и кружевным одеяльцем, коврик, шкаф, столик, стулья, сундучки, фарфоровая и металлическая посуда. Но змеи напугали этих людей, прогнав с поляны, и те бежали, впопыхах даже не прихватив с собой кукольный домик — не до него было. Домик бы очень хороший — деревянный, с прочной крышей. В нём вполне могла обитать какое-то время живая кукла.
    Мальвина очень обрадовалась и расцеловала каждую змею. И тут же угостила их молоком и перепелиными яйцами. И тут же, на пару с Артемоном, который уже знал про змей и не опасался их, принялась завязывать свои вещи в узлы. Она могла спокойно выйти из дома, надо было только дождаться, когда Карабас-Барабас посадит всех кукол в клетку и уедет с ними в город на паровозике — Карабас-Барабас намеревался в этот день совершить очередной объезд, рекламируя свой театр.
    К досаде Мальвины, Карабас-Барабас не взял с собой Прозерпину.
    — Сегодня можешь ещё отдохнуть, моя смазливая деревяшечка, — сказал он Прозерпине. — Но когда будет готово твоё новое платье, почтеннейшая публика увидит, что у меня есть ещё одна красивая кукла!
    Мальвина присела на кровать, с которой было снято постельное бельё и задумалась. Конечно, она не боялась Прозерпины, деревянная кукла не помешает ей покинуть дом Карабаса. Но что если увяжется следом? " — Бежать с подругой было бы, конечно, интереснее, — рассудила Мальвина, — вот только Прозерпина мне не подруга. Как и все остальные деревянные куклы. И общество её вызовет, скорее, досаду, чем развлечение.»
   Мальвина вышла из чуланчика и направилась к кладовке, где находился ящик, в котором спала Прозерпина. И услышала оттуда плачущий голос деревянной куклы:
    — Дядюшка Джоакино, как же я хочу обратно к вам! Вы бы никогда не причинили мне такой боли! Вы один меня любили! А другие куклы меня не любят, не жалеют! И мне так страшно! Вот, Карабас придумал меня тесать и резать живую, а что ещё может придумать? Да что угодно! Ах, как же я не хочу оставаться в этом проклятом театре! Мне бы бежать, да дверь закрыта, а на окнах решёткииии! Как же мне бежать, как же мне бежать, как же мне бежать!
    Мальвина открыла дверь в кладовку и насмешливо покривила губки.
    — Дубина стоеросовая, — проговорила она, — ничего сама сообразить не может. Зайди-ка в комнату для репетиций, загляни на половину, где мастера, которых нанимает Карабас, делают декорации. Там стоит ящичек с инструментами. Поищи в нём напильник. Потом иди на кухню. На решётке в кухонном окне один прут, видимо, был плохо припаян и отстаёт внизу. Тебе только подпилить его вверху, выпилить кусок прута — и ты пролезешь наружу.
    Прозерпина подняла на неё заплаканные глаза, они вспыхнули у неё озарением.
    — А ведь верно, — проговорила она. — Тебе-то выгодно, чтобы я сбежала, тогда ты останешься первой, я не стану для тебя конкуренткой, вот объяснение тому, что ты подсказала мне, как бежать!
    — Какая тебе разница, в чём причина, — Мальвина бросила на неё надменный взгляд и, развернувшись, зашагала в свой чуланчик.
    — Эй! — окликнула её Прозерпина. — А как же я побегу по улице голая? Меня же арестуют!
    Мальвина порылась в своих вещах и нашла одно из своих платьев — красное, как раз под цвет волос Прозерпины. Оно уже было непригодно, потому что на нём было жирное пятно, которое когда-то за обедом посадил Пьеро, в исступлении читая свои стихи. И она отдала это платье Прозерпине. И вновь вернулась в чуланчик, присев на кресло в ожидании.
    Где-то минут через десять она услышала мерзкий скрежещущий звук металла, скребущего металл.
    Мальвина поднялась с кресла. Артемон приблизился к ней и она почесала его за подбородок. Собака высунула красный язык и завиляла хвостом.
    — Отлично, — проговорила кукла. — Теперь эта дура будет так усердно пилить прутья решётки, что не заметит, как мы выйдем из дома. И хорошо бы, если она успела сбежать до прихода Карабаса-Барабаса. Он не заметит моего исчезновения до самого вечера, когда пора давать представление, за это время мы успеем уйти далеко. А вот дубиноголовую он хватится раньше. Он же приведёт для неё портного, а её нет! И, разумеется, кинется искать её, даже не проверив, на месте ли я. Он же вложил в неё сто золотых!
    Она негромко рассмеялась.
    — Одна моя знакомая ворона свила себе гнездо напротив окон психиатрической больницы. Поэтому она очень хорошо разбирается в психиатрии. Она наблюдала и в наше окошко за Карабасом и поставила диагноз, что у него слишком неустойчивая психика и свести его с ума — дело плёвое. Главное, побольше стрессов. А после того, как я покину этот дом, мой друг, стрессы станут его образом жизни! — она потрепала Артемона за холку и принялась укладывать на его спину узлы со своими вещами. Затем села на него верхом сама и собака повезла её к входной двери…
   Прозерпина остервенело пилила прут на решётки в кухонном окне и даже не услышала, как заскрипела входная дверь, раскрываясь. Кукла стёрла деревянные руки в кровь, но кусок решётки выпилила и, протиснувшись наружу, прыгнула в траву, растущую под окном.

42

КАРАБАС-БАРАБАС В ПОГОНЕ ЗА ПРОЗЕРПИНОЙ

   

    Однако, это был не очень удачный день для Прозерпины. Она больше двух часов пилила прут решётки и когда она оказалась на свободе, Карабас-Барабас уже подъезжал на паровозике к своему дому и издалека увидал, как из окна кухни выскочило что-то красное и исчезло в траве.
    Карабас-Барабас поднялся с кресла и начал спускаться с клетки, но делал это недостаточно проворно — за последние месяцы он изрядно ожирел. Спустившись на край прицепа-платформы, на котором стояла клетка, он крикнул сидевшему в кабине паровозика Арлекину, чтобы то остановил машину. Арлекин был привязан к сиденью и не мог сбежать, он только управлял примитивным механическим устройством паровозика и время от времени бросал уголь в топку.
    Прозерпина бежала в высокой траве, куда глаза глядят. Карабас-Барабас и не заметил бы её, если бы не её красный волос, мелькавший среди травы. Карабас издал звериный рык и помчался за ней.
    Перед куклой вытянулась канава и она прыгнула в неё, не раздумывая — прямо в грязную жижу. Затем поднялась и двинулась вперёд, увязая в глубокой слякоти.
    Карабас-Барабас снова заметил её, хоть красные волосы куклы теперь были серы от грязи. Он снова зарычал и тоже ринулся в канаву и побежал за куклой, разбрызгивая каскады жидких нечистот так, что они выплёскивались из канавы наружу.
    — Мои сто золотых! — хрипел он. — Я вложил в тебя целых сто золотых, а ты надумала бежать! Нееет, мои деньги от меня не убегут!
    Расстояние между ним и несчастной куклой, обезумевшей от ужаса, сокращалось. Карабас-Барабас уже протянул здоровенную ручищу, чтобы схватить её, но поскользнулся и упал, при этом растянув ногу.
    Прозерпина воспользовалась этим и принялась карабкаться по наклонной стенке канавы, чтобы выбраться наружу. И это ей удалось.
    По обеим сторонам канавы тянулся город — узкие улочки-лабиринты с суетящимися людьми. И кукла бросилась бежать по одной из них. Следом за ней из канавы выполз Карабас-Барабас. Нога с растяжением нестерпимо болела у него, но мысли о том, что сто золотых, что он вложил в эту куклу, будут потеряны, заставила его преодолеть боль и продолжить преследование беглянки.
    Он бежал за куклой по мощёной мостовой и горожане, узнав его, смеясь, кричали:
    — Смотрите, это же хозяин кукольного театра! Кукла от него сбежала, он ловит её! Фуу, как от него воняет, какой он грязный!
    Один молодой человек, проходивший мимо с лотком со сладостями, очевидно, пожалев Прозерпину, подставил Карабасу-Барабасу подножку и тот покатился кубарем, перевернувшись через голову. Это дало кукле время нырнуть в окошко одного из подвалов под корчмой.
    — Аааа, дрянь, ну, я тебя достану! — взревел Карабас-Барабас, заглядывая в тёмное подвальное окошко, в котором не было не видно ни зги.
    Он сунулся в это окошко, намереваясь в него пролезть, но оно оказалось слишком маленьким для него и он застрял в нём. Он тщетно напрягался, чтобы протиснуться дальше.
    Зеваки обступили Карабаса-Барабаса, половина туловища которого исчезла в тьме подвала, а толстенный зад торчал наружу. Они хохотали, отпускали язвительные реплики, свистели. Кто-то из них пихнул Карабаса-Барабаса в ягодицу, оставив на штанах пыльный след от сапога.
    — Давайте поможем ему пролезть в подвал! — закричал один из зевак и тоже пнул Карабаса-Барабаса в зад. Множество ног ринулись пинать Карабаса-Барабаса с такой силой, что он завыл и заскулил от боли. Но это дало и выгодный для него результат: он всё больше протискивался в подвал и, наконец, плюхнулся на земляной холодный подвальный пол.
    — Где ты, куколка? — пропел он, протягивая руки в темноте. — Где ты, моя денежка? Ну, иди сюда, папочка тебе всё простит! Честное благородное слово, я всё тебе прощу, если ты не будешь больше убегать! Обещаю, уже сегодня ты будешь ночевать на кровати Мальвины! А хочешь её фаянсовую ванну? Хочешь, все куклы будут прислуживать тебе? И я обещаю никогда, больше никогда не бить тебя плёткой! Ты станешь звездой моего театра! Ну, где же ты, иди сюда, чёртова кукла!
    Прозерпина, ни живая ни мёртвая, забилась в угол и не отзывалась, боясь даже дышать. Карабас-Барабас двигался на неё, разводя в сторону руки и пытаясь разглядеть что-то в темноте. Он напоролся на какие-то ящики, опрокинул их и упал сам, чертыхаясь и плюясь. Кукла проворно вскочила и, стуча деревянными пятками, бросилась к окошку.
    — Аааа, вот ты где, деточка! — Карабас-Барабас попытался вскочить, чтобы схватить её, но его тучному телу не хватило на это прыти.
    Прозерпина вылезла в окошко и понеслась прочь.
    Карабас-Барабас высунул огромную голову из подвала и завопил:
    — Держите её! Держите куклу, вот она, вот она! Плачу десять золотых! Десять золотых, кто её поймает!

43

КАРАБАС-БАРАБАС ВЕРНУЛ ПРОЗЕРПИНУ, НО ОБНАРУЖИЛ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ МАЛЬВИНЫ

   Власть денег вмиг явила свою всепоглощающую силу. За Прозерпиной сразу погналось человек десять и где-то через полчаса кукла была поймана и отдана в огромные руки Карабаса-Барабаса.
    — Ага-га! — радостно проговорил он. — Попалась! Вот, ты мне обошлась ещё в десять золотых, — лицо его помрачнело и зубы обнажились в злобном оскале. — Но ты мне всё вернёшь! Всё!
    Он сжал ноги куклы, перевернул её вниз головой и зашагал по направлению к театру. Подол красного платья её упал ей на голову, обнажая верхнюю часть, на которой не было панталон. Прозерпине было очень стыдно, она плакала и кричала, умоляя не позорить её, но Карабас-Барабас только наслаждался её унижением.
    Он открыл дверь своего дома, зашвырнул Прозерпину в коридор. Затем вернулся к оставленному во дворе паровозику с клеткой, открыл клетку, начал вытаскивать кукол, сгребать в охапку, заносить в дом, бросать на пол. И когда все куклы оказались заперты в доме, он загнал паровозик в сарай и сам отправился в дом.
Никто ещё не знал о побеге Мальвины и все ждали расправы над Прозерпиной. Карабас-Барабас был очень зол. Было уже позднее время, он ловил Прозерпину и пропустил время вечернего представления, не вывел Мальвину к зрителям и понимал, что для него потеряна ещё куча денег, несомненно, зрители потребовали назад свои деньги за билеты и билетёрша им всё вернула.
    Карабас-Барабас уже собрался нещадно пороть Прозерпину, как из чуланчика донёсся громкий плач Пьеро и крики:
    — Мальвина!.. Мальвина!.. Невеста моя!..
    На сердце у Карабаса-Барабаса сделалось холодно от дурных предчувствий. Ноги ослабли, как будто собирались и вовсе отказаться подчиняться. Тем не менее, он поднялся на них и поплёлся к чуланчику.
    За окном грянул гром и тяжёлые капли дождя застучали по подоконникам. Карабас-Барабас очень любил такую погоду. Во-первых, тучный, он не так страдал от жары, потому что, как известно, во время дождя охлаждается воздух; во-вторых, ему было приятно думать, что он сидит по надёжной крышей у очага, а бездомные нищие, одним из которых когда-то был он сам, дрожат от холода под струями дождя. Но теперь погода, которая была для Карабаса-Барабаса праздником, не обрадовала его.
    Он заглянул в чуланчик и увидел, что Пьеро сидит на полу и горестно рыдает, закрыв лицо длинными рукавами своей рубашки.
    — Это что ещё такое? — прогрохотал Карабас-Барабас. И, заглянув за занавески закутка Мальвины, тут же понял, в чём дело. Исчезли все вещи фарфоровой куклы. Значит, сбежала и она.
    — Она вылезла через ту дыру в кухонном окне, откуда сначала выпрыгнула Прозерпина! — простонал Карабас-Барабас. — Я разорён! Я ещё не совсем уверен, что Прозерпина сможет сразу подменить её, кто же теперь мне будет приносить деньги!
    На подкашивающихся ногах он выбрался в коридор и плюхнулся на деревянный пол.
    — Дуремаааар! — слёзно провыл он. — Дуремаааарчик!..
    Он пополз к входной двери и снова с трудом встал на ноги. Открыл дверь, вышел на крыльцо и снова запер её. Дождь яростно хлестал его тяжёлыми струями. Он попытался спуститься со ступеней, но поскользнулся, покатился со ступеней и плюхнулся в лужу и там замер без сознания.
    Куклы в ужасе смотрели на это в маленькое окошко в коридоре справа от двери.
    — Что это? — перешёптывались они. — Карабас-Барабас сдох? Он сдох? Или жив? А может, он частично сдох, а частично живой? Тогда как: он больше дохлый или живой?
    Дождь был бурный, но короткий, где-то через полчаса он закончился и небо прояснилось, на нём зажглись звёзды.
    На улицах появились фонарщики, они проходили мимо крыльца дома Карабаса-Барабаса и заметили лежащего возле ступеней в луже человека.
    И доставили его в больницу.
    Куклы отпрянули от окна и толпой подались в большую комнату, рассевшись на полу возле горящего очага, чтобы согреться.
    — А ведь мы сейчас все можем сбежать, — задумчиво проговорил Арлекин, глядя на огонь. — Там ведь подпилена решётка на кухне, откуда выскочила Прозерпина…
  — Куда? К дядюшке Джоакино? Карабас-Барабас подплатит полиции и нас приведут обратно.
    — А куда же бежала Мальвина? Интересно, куда подалась она?
    — Куда, куда! — усмехнулся Груша. — Она Мальвина! Она нигде не пропадёт, ей потакает сама жизнь. Уж если Карабас-Барабас был у неё, как дрессированный суслик, то она покорит, кого угодно и будет при нём, как королева. А вот куда бежать нам — неизвестно. Ты куда хотела бежать, Прозерпина? — обратился он к кукле в красном платье с жирным пятном на подоле.
    — Куда глаза глядят, — процедила та сквозь зубы.

44

КУКЛЫ ВООБРАЖАЮТ, ЧТО КАРАБАС-БАРАБАС УМЕР И НАЧИНАЮТ ХОЗЯЙНИЧАТЬ В ЕГО ДОМЕ

   
    — Послушайте! — вдруг вдохновенно проговорил Звездун, подняв вверх руку в широком синем с серебряными звёздочками рукаве своего халата. — А зачем нам бежать? Ведь если Карабас-Барабас сдох, то всё это теперь наше! — он обвёл рукой комнату.
    Куклы возбуждённо зашушукались, переглядываясь. Глаза их начали загораться живым огнём заинтересованности.
    — А если не сдох? — с кислой миной на лице засомневался Арлекин.
    — Какой этот Арлекин зануда и пессимист! — раздражённо фыркнула Калисто. — Лишь бы всем настроение портить!
    — Нет, а если Карабас всё-таки ещё живой? — поддержал Арлекина Амадео.
    — Ещё один отыскался умник! — хохотнул Груша. — А что, Звездун вполне может быть и прав. Давайте рассуждать логически: Карабас-Барабас со ступеней упал? Упал. В луже валялся? Валялся. Дождь на него лил? Лил. Когда не сдох, а просто лежишь без сознания и на тебя льют воду, ты обычно приходишь в себя. Так? А Карабас в сознание не пришёл, хотя воды на него лилось будь здоров и в луже он лежал. Значит, что? Сдох он, и думать нечего!
    — Сдох, сдох! — радостно заголосили куклы. — Как пить дать, сдох!
    — А всё-таки я сомневаюсь, — лицо Арлекина по-прежнему выражало скепсис и уныние.
    — Ну, если у кого-то сомнения, давайте голосовать! — предложил Груша. — Кто считает, что Карабас-Барабас сдох и мы теперь можем делать, что захотим и дом с театром наши — поднимите руки!
    Руки подняли все куклы, кроме Арлекина и Амадео.
    — А теперь пусть поднимут руки нытики, которые сомневаются, что Карабас-Барабас сдох! — сказал Груша и засмеялся. Следом за ним захохотали другие куклы. Арлекин и Амадео повесили головы.
    — Итак, — с воодушевление продолжал Груша, — большинство голосов за то, что Карабас-Барабас сдох, значит, решено, что он сдох. Поэтому я предлагаю нам всем вступить во владение нашей собственностью, которая теперь принадлежит нам по праву. Думаю, для начала нам полагается подзакусить, да не какой-то там овсянкой, а тем, что при жизни жрал покойный Карабасишко. Давайте-ка спустимся в погреб! Там висит огромный кусок окорока, мы отрежем от него по большому сочному ломтю каждому!
    Куклы одобрили его речь громкими восторженными воплями.
    Затем всей толпой побрели на кухню, открыли крышку погреба и спустились вниз. Окорок висел на балке на крючке и куклам пришлось придвинуть лавку и встать друг другу на плечи, чтобы добраться до него и отпилить от него большим ножом несколько тяжёлых ломтей.
    Но окороком угощение не ограничилось. В погребе стояла большая бочка с вином и куклы притащили стаканы, из которых раньше пили молоко, и начали наливать в них вино и пить. Причём, уговорили выпить вместе с всеми приунывших Арлекино и Амадео.
    Куклы опьянели и ими овладел бесноватый кураж. Они снова поднялись в кухню, сломали замок со шкафчика с продуктами, вытащили мешки с крупами и начали рассыпать их по полу, топча их:
    — Мы никогда, никогда больше не будем жрать эту гадость! Мы будем лакомиться только прожаренной дичью, колбаской, сыром, окороком! У нас будут горячие булочки, конфеты, какао!
    Они вытаскивали из шкафчика конфеты, что прежде были только для Мальвины, Пьеро и Арлекина, поедали их. Ими овладело такое неистовое озорство, что они опрокинули бутыль с молоком и разбили её.
    Потом выпили ещё по стакану вина. И ещё. Хмель постепенно лишал их рассудка.
    — А где же этот плакса Пьеро? — крикнул кто-то. — Что это он не пьёт с нами? Он что, считает себя лучше нас?
    Пьеро был найден в чуланчике. Он лежал ничком на своей кровати, зарыв лицо в подушки и безутешно рыдал, повторяя имя Мальвины. Куклы схватили его и поволокли в большую комнату. Посадили на пол и протянули стакан с вином, приказав пить.
    — Мне не до веселья! — Пьеро отмахнулся длинным рукавом. — Я больше не хочу жить!
    Вино ему влили чуть ли не силой и он сразу опьянел. Слёзы у него высохли, осталась лишь вечная нарисованная чернилами слеза.
    — Вы просто какие-то свиньи! — проговорил он. — Если раньше я мог не обращать на вас внимания, потому что у меня была Мальвина, то теперь вы просто невыносимы!

45

КУКЛЫ ПЬЮТ ВИНО И УСТРАИВАЮТ ПОГРОМ В ДОМЕ КАРАБАСА-БАРАБАСА. ШПАГА ПЬЕРО

   

    — Ишь ты, какой воспитанный нашёлся! — хмыкнула Калисто. — Считает себя лучше нас! А ну-ка, давайте его ещё напоим!
    Но Пьеро, к удивлению пьяных кукол, сам взял протянутый стакан и осушил его.
    — Мальвина! — с дрожью в голосе проговорил он. — Я знаю, почему вы сбежали! Вы такая утончённая и возвышенная, что не смогли больше выносить грубости Карабаса-Барабаса! И я не мог вас оградить от этого! Ах, если бы у меня была шпага!
    Он снова протянул стакан к державшему кувшин с вином Звездуну и тот наполнил его. Пьеро снова выпил. Пудра почти осыпалась с его румяных от природы щёк, которые теперь и вовсе пылали адским огнём. Менялось и выражение его глаз: в них впервые появилась ярость.
    — Шпагу! — бешено заорал он. — Дайте мне шпагу! Я хочу держать в своих руках шпагу! Я должен доказать Мальвине, что я способен на что-то!
    Он заметался по комнате, грубо пихая кукол так, что они едва могли устоять на ногах. Затем выскочил в коридор, забегал по всему дому.
    Наконец, на кухне он обнаружил шомпола, на которых Карабас-Барабас обычно жарил себе шашлыки и снова примчался в большую комнату.
    — Видели это? — закричал он, размахивая шашлычным шомполом. — Вот моя шпага! Ага, я вооружён и опасен! И мне плевать, сдох Карабас или нет! О, я даже хочу, чтобы он выжил, я хочу лично проткнуть его, проткнуть вот так! — он сделал выпад, едва не проколов остриём грудь Аннабелы.
    Он потребовал себе вина и залпом выпил четвёртый стакан.
    — Мальвина! — он занёс шомпол над головой. — Скажите, где вы, чтобы я принёс вам голову Карабаса-Барабаса и бросил её к вашим прекрасным ногам! — он пил уже пятый стакан.
    — Ну, уж далась тебе эта Мальвина! — насмешливо проговорила Калисто. — Она не такая как ты, фарфор — одно слово. Ты мог бы полюбить из наших, деревянную, как ты. Вот, например, Прозерпину, — она взяла за руку покачивающуюся на пьяных ногах Прозерпину и подтолкнула к Пьеро. — Что, скажешь, она теперь не такая красивая, как Мальвина? Что, Прозерпина хуже? Разве ты не красоту любил в Мальвине?
    — Она Мальвина, — заплетающимся языком ответил Пьеро, — и красота у неё особенная. Или вы не знаете, что красота красоте рознь? Или вы не понимаете, что красота может быть возвышенной или наоборот, вульгарной?
    После шестого бокала у него началась белая горячка. Куклы, окружившие его, мерещились ему маленькими Карабасами-Барабасами. И он кинулся с шашлычным шомполом прямо на стоявшую перед ним Калисто.
    Жизнь Калисто спасло то, что шашлычный шомпол был не из очень твёрдого железа, его остриё только распороло кукле её чёрное с белыми кружевами платье и оцарапало живот. Она завизжала от ужаса и бросилась бежать.
    А пьяный вдрабадан Пьеро кидался уже на других кукол. Он сорвал плащ со Звездуна, изорвал в клочки. Сбил острый колпак с головы Амадео. Проколол ягодицу Анжело — бывшему Дьяволино. Сам чуть не свалился в пылающий очаг, но его качнуло в другую сторону и он рухнул рядом с очагом и забылся крепким сном.
    Когда он уснул, куклы обрадовались и продолжили безобразия. Они ворвались в спальную Карабаса-Барабаса, принялись прыгать на его кровати, изорвали одеяло.
    После помчались на кухню, перебили все тарелки, из которых ел Карабас-Барабас.
    Открыли шкаф с одеждой Карабаса, сожгли в очаге его любимую и самую дорогую куртку, потом побросали в огонь все его шляпы и пока всё это горело, скакали вокруг очага, улюлюкали, визжали, ржали по лошадиному, мычали, хрюкали, мяукали, лаяли.
    Потом ножами искромсали две пары штанов Карабаса.
    Сорвали портьеры с окон, истоптали их.
    Та же участь постигла паланкин над кроватью их хозяина.
    Опрокинули в большой комнате круглый стол и кресло.
    Разбили окно в своей кладовке.
    Затем крутили ручку шарманки, плясали, катались по полу.
    И снова пили, когда хмель начал развеиваться.
    И опять бесились, носились по всему дому, крича по звериному.
    И только к утру они угомонились, развалившись на Карабасовой кровати и забывшись сном.

46

КАРАБАС-БАРАБАС ВЕРНУЛСЯ

   Пробудились только к полудню с невероятной головной болью и тошнотой.
    Едва успели слезть с Карабасовой постели, как до каждого из них донёсся стук входной двери и тяжёлых сапог о доски пола. В сердцах деревянных кукол появился холодный страх.
    — Привидение! — одними губами прошептал Звездун. — Это привидение! Если Карабас-Барабас сдох, то его неупокоенная душа бродит здесь!
    — Привидение, привидение! — шёпотом подхватили другие куклы. — Это бродит привидение!
    — Это не привидение, придурки! — прошипел Арлекин. — Просто Карабас не сдох — в этом всё дело!
    — Не сдох, не сдох! — куклы разом задрожали и застучали зубами от страха. — Он не сдох!
    — И как будем выкручиваться? — сквозь зубы процедил Арлекин.
    Тяжёлые шаги приближались. Дверь в спальню резко распахнулась и перед куклами выросла огромная грозная, правда, сильно ссутулившаяся фигура живёхонького Карабаса-Барабаса. Куклы хором вскричали.
    — Это что здесь происходит? — прорычал Карабас-Барабас.
    Куклы разом упали на колени и принялись бить поклоны, как при молитве:
    — Простите, простите, синьор Карабас! Простите, простите, синьор Карабас!
    — Я спрашиваю, почему в моём доме погром?!
    Ум Груши, который за время пребывания в доме Карабаса-Барабаса сделался более хитёр и изворотлив, чем у других кукол, нашёл выход:
    — Синьор Карабас, в вашем доме побывали воры! Это они всё разгромили, потому что искали деньги! А мы спрятались, синьор Карабас, спрятались под вашу кровать, чтобы они нас не обнаружили и не украли!
    — Деньги?! — Карабас-Барабас ринулся к металлической двери кладовки, где хранились деньги, подёргал за ручку и, убедившись, что она закрыта, успокоился. Он поверил Груше, что в его доме на самом деле побывали воры. Сложно было заподозрить трусливых и безвольных кукол в том, что он бы посмели устроить в его доме такой погром. " — Хорошо ещё, что воры не нашли деньги и кукол, — подумал он, — а то бы я остался нищим.»
   — Что смотрите? — рявкнул он на толпившихся кукол. — Давайте, убирайте тут всё, а то как дам больно!
    На самом деле он был так ослаблен, что не ощущал в себе сил даже пороть своих кукол. Ночь он провёл в больнице и покинул её утром, чтобы не платить за пребывание в ней. Ему по-прежнему было плохо. Он только и думал о том, что Мальвина исчезла в неизвестном направлении и больше не будет приносить ему денег. Можно, конечно, обратиться в полицию, дать денег, чтобы искали сбежавшую куклу, но он знал Мальвину. Она не так глупа, как эти пустоголовые деревяшки и наверняка скрывается надёжно. Может получиться так, что деньги на её поиски будут отданы, а сама кукла не найдена. " — Теперь вся надежда на Прозерпину, — тяжело вздохнул Карабас-Барабас. — Она обязана заменить мне Мальвину. Пусть только попробует не заменить!»
   Превозмогая слабость, он добрался до своего секретера, взял в руки перо и вывел на бумаге название новой пьесы: " Девочка с красными волосами или вампиры-расчленители».
    Куклы убирали его дом до вечера, превозмогая головную боль и тошноту. С другой стороны, они были счастливы, что так удачно избежали расправы за своё ночное гуляние.
    Вечером Карабас-Барабас отвёл их на половину театра всех, кроме Прозерпины, которую собирался представить почтеннейшей публике особо.
    — Выкручивайтесь как хотите, но спасайте представление, — сказал он куклам. — Как хотите объясните исчезновение девочки с голубыми волосами! Разыгрывайте сцену с подзатыльниками, а после вместо девочки с голубыми волосами пусть на сцену выйдут все куклы и пляшут, как могут, ведь учитель танцев уже научил вас чему-то. Отвлекайте публику, как можете, только пусть не требует назад билетов за то, что девочка с голубыми волосами не появится. Вот там спрячьтесь, за декорациями, за картонными деревьями!
    Это был тот самый день, когда в театре Карабаса-Барабаса появился Буратино, кукла, выструганная из того самого бревна, которое когда-то выпрыгнуло из повозки Джеронимо и подкатилось под забор столяра Джузеппе…

47

ДНЕВНИК МАЛЬВИНЫ

   
Дневник Мальвины.
Дата. Время.
    Надо сказать, всё идёт лучше, чем я ожидала. Домик вполне удобный, крепкий. Ночью была сильная гроза, но крыша выдержала, ни капли не просочилось внутрь.
    Утро было великолепное! Запахи природы — сосен, трав, цветов. Звуки — пение птиц и журчанье чистого ручья в двух шагах от домика.
    За поворотом, за деревьями — дорога, по которой время от времени проезжают торговцы, у которых можно купить всё необходимое для жизни. И деньги у меня есть. Мышки натаскали золотых монет больше, чем было нужно для приобретения паспорта, туда же, под корень старого дуба. Мы с Артемоном успели это забрать. И мышки обязались и дальше приносить золото из сундука в денежном хранилище, которое считает своим Карабас-Барабас.
    На самом деле оно моё. Там всё моё в этом театре. И сам театр — мой. Если бы не мои выступления, этого театра бы не существовало. Карабас-Барабас выстроил его на мои деньги и нагло присвоил себе. Но я ещё вернусь, чтобы возвратить себе свой театр.
    Рано утром Артемон успел сбегать на дорогу и закупить не только необходимые продукты, но и приобрёл поваренную книгу. Надо же! У него получилось испечь булочки в маленькой печке, которую оставили те, которые приезжали сюда на пикник!
    Мне очень хорошо. Я сижу на поваленном дереве у ручья и подолгу смотрю на воду. Это расслабляет и помогает думать. Можно почитать, прогуляться по лесным тропинкам, пообщаться с обитателями ручья и лесными птицами, поискать новых друзей. В общем, дел невпроворот!

Дата. Время.

    Полдень. Птицы принесли новости из театра. Карабасу-Барабасу было очень плохо, когда он обнаружил мой побег. У него поднялось давление и он провёл ночь в больнице. Но не в той, в какой ему давно пора очутиться — в лечебнице для душевнобольных. Утешает лишь то, что он получил изрядный стресс, который, наверняка, является основательным сдвигом к тому, чтобы отправить его в лечебницу для душевнобольных. Ведь куклы, к тому же, в ночь после моего побега разгромили весь дом, пока хозяина не было! Забавно.
    Я как-то попросила Пьеро свести с ума Карабаса-Барабаса, но, конечно, это не всерьёз. Пьеро неплохой мальчик, только с серьёзным делом он не справится. А мне так надоело решать всё самой! Нет, конечно, у меня всё получается, за что ни возьмусь. Я в праве гордиться собой. Однако, как не хватает кого-то сильного, кто бы не просто помог, а полностью решил бы за тебя все проблемы!

Дата. Время.

    Раннее утро. Сияет солнышко, благоухает природа. Но новости не очень хорошие.
Да, мне точно не хватает кого-то сильного, защитника и покровителя, особенно тогда, когда в твои планы вторгается кто-то, из-за кого они летят кувырком.
    Представление, которое состоялось вечером в театре Карабаса-Барабаса проходило, как попало без моего участия. К тому же, оно чуть было не сорвано появлением какой-то новой совершенно неизвестной куклы, имя и пол которой птицы, отслеживавшие события, так и не смогли разобрать. Говорят только, у этой куклы был невероятно длинный нос, она была из дерева и на голове у неё был старый дырявый носок. Карабас-Барабас уволок куклу со сцены, кажется, с весьма жестокими намерениями…
   И далее птицам неизвестно ничего, что за разговор происходил вчера вечером между этой куклой и Карабасом. Наблюдали только, как сегодня эта кукла была выпущена из дома Карабаса живой и невредимой и сам Карабас, выпускавший её из дома, был в приподнятом настроении.
    И мне досадно и непонятно появление этой куклы, поднявшей Карабасу-Барабасу настроение, а значит, помешавшей тому, чтобы с помощью многочисленных стрессов довести его до умалишённости.

48

ДНЕВНИК МАЛЬВИНЫ. ПРОЗЕРПИНА НА СЦЕНЕ


 Дата. Время.
    Если утром моё настроение было испорчено, то к вечеру было всё исправлено. Птицы поведали нечто интересненькое.
    Карабас-Барабас вывел на сцену Прозерпину. И, конечно, этот жмот не стал тратиться на то, чтобы пошить ей новое платье для представления, ведь я же отдала ей своё старое, то, красное. И его не смутило, что на подоле платья, на самом переднем плане красуется жирное пятно. Наверно, посчитал, что почтеннейшая публика не заметит. Ну, и выдал ей её панталоны и туфли, и те и те не подходят по цвету к платью — они салатового цвета. Но Карабас-Барабас, конечно, поскупился пошить для новой «звезды» театра что-то более подходящее к платью.
    Птицы рассказывали: «Да, эта Прозерпина, может, теперь и смазливенькая, да только кроме смазливости в ней больше ничего и нет. Если у тебя, Мальвина, осанка королевская, то Прозерпина сутулилась, как верблюд и то и дело втягивала голову в плечи. Если у тебя, Мальвина, походка лёгкая и изящная, то у Прозерпины она была, как у солдата! О! Она вышла на сцену, широко расставляя и разбрасывая ноги, высоко закидывая их перед собой и деревянные пятки её грохотали о доски сцены так, что, казалось, они вот-вот проломятся. И она размахивала руками в разные стороны, как будто собиралась не выступать перед публикой, а шла на кулачный бой! И если ты, Мальвина, всегда улыбалась публике лучезарной и приветливой улыбкой, не только губами, но и глазами, то у Прозерпины было такое свирепое выражение лица, что даже было трудно понять, красивое оно или нет. Казалось, она видит вокруг себя врагов. И копна её красных волос напоминала, скорее, гриву разъярённого льва, чем причёску девочки.
    Но Карабас-Барабас с таким пафосом пытался преподнести её зрителям! " — Почтеннейшая публика, представляю вам новую звезду моего театра — Прозерпину, девочку с красными волосами! Она умеет то, чего не умели другие актрисы, потому что обучена самым разнообразным танцам профессиональными учителями! Её танцы зажигают, как огонь, они вызывают восхищение и Прозерпина не жалеет ради них своих ног!»
   Вот тут вышла другая накладка. Прозерпина должна была сплясать джигу, потому что именно в этом танце она изучила больше всего движений. Когда учитель танцев муштровал кукол, он сам обеспечивал им музыкальное сопровождение на губной гармошке. А музыка на сцене была только благодаря лютне Пьеро, никто другой у нас музыкальными инструментами не владел. И, надо сказать, если сладкие музыки лютни раньше подходили для моих лёгких и плавных движений, то для более темпераментной джиги они не годились совершенно.
    Но Прозерпина умудрилась бить чечётку даже под звуки лютни, хоть и выглядело это не совсем гармонично и вызвало смех в зрительном зале. Она так неистово взмахивала ногами, что с правой ноги у неё сорвалась туфля и полетела в зрительный зал. И ударила по лбу зрителя, сидевшего в первых рядах. Тот поднял скандал, это оказался очень важный господин, какой-то чиновник. И тут с ноги Прозерпины сорвалась вторая туфля и угодила прямиком в лоб жены этого чиновника. " — Что ты делаешь, глупая кукла! — заорал этот чиновник. — Ты что это разбросалась туфлями!» — «Простите, синьор, — крикнула Прозерпина, — но после того, как маэстро Алоизо отшлифовал моё тело, мои ноги стали чуточку меньше, а туфли — чуточку великоваты и они спадают у меня с ножек. Я говорила синьору Карабасу, что мне нужны новые туфельки хотя бы для сцены, а он решил, что я обойдусь этими!» Зрители подняли такой хохот, что стены зала затряслись. " — Ай да, Карабас! — кричали в зале. — Вот жадина! Одел куклу, как чучело, и говорит, что она теперь новая звезда его театра, девочка с красными волосами! Видимо, решил ею подменить ту девочку с голубыми волосами! А где же девочка с голубыми волосами? Эй, Карабас-Барабас, где девочка с голубыми волосами?!»
   И тут Карабасу-Барабасу пришлось выползти на сцену и начать извиняться перед чиновником и его женой, потом оправдываться и лгать почтеннейшей публике, что девочка с голубыми волосами якобы заболела и твердить, и что подлая кукла с красными волосами сама одела старые туфли, а новые, что он ей купил, умудрилась испортить.
    Потом время представления заполнили другие куклы, они выскочили на сцену, кривлялись, плясали, как могли, пели хвалебные песни Карабасу-Барабасу и его театру, тянули время.
    И не сомневаюсь, что Прозерпина была жестоко наказана, хотя, конечно, в срыве представления было больше Карабасовой вины. В самом деле, если кукла танцует джигу, у неё должны быть ботинки на шнурке, чтобы обувь не летала зрителям в лбы. Да и рано он выпустил её на сцену, стремясь как можно быстрее вернуть деньги, вложенные в неё. Тут надо было ещё поработать над её осанкой, походкой, умением приветствовать зрителей. Это у меня был к этому талант и я могла всё и сразу. А в Прозерпине, этом неотёсанном бревне, это нужно было шлифовать и шлифовать. И то неизвестно, были бы результаты или нет.
    Да, похоже, деньги, вложенные Карабасом в Прозерпину, пропали даром. Это хорошо. Это отразится на крепости рассудка Карабаса.
    А всё-таки чем могла его так обрадовать та носатая деревянная кукла с дранным носком на голове? Тут какая-то страшная тайна…

49

ДНЕВНИК МАЛЬВИНЫ. ПОЯВЛЕНИЕ БУРАТИНО

 Дата. Время.


    Прежде мне никогда не снились кошмары. Мне вообще редко когда что-то снилось. Поначалу я думала, что увидела свой первый ночной кошмар в своей жизни. Вернее, услышала. Во сне мне казалось, что кто-то стучится ко мне в домик и просит впустить, потому что за ним гонятся разбойники. Мне показалось это бредом, чушью и я просто провалилась в дальнейший сон — крепкий, без сновидений.
    Но наутро оказалось, что это кошмар наяву. Прямо в двух шагах от домика на дереве висела… Деревянная кукла. Носатая. Вниз головой.
    У меня появились дурные предчувствия. Как могла очутиться деревянная кукла здесь, именно рядом с моим домиком?
    Хотя, если рассудить хорошенько, тут всё вполне увязывается с логикой. Никто не знает так отлично деревянных кукол, как я. Деревянная кукла без присмотра. Свободная. Никем не воспитываемая. Вполне понятно, что если она что-то и наживает, то только неприятности.
    Но раз уж она всё-таки появилась рядом с моим домиком, то совесть не позволит мне не помочь ей, хотя предчувствия подсказывают мне, что она доставит мне массу хлопот. А у меня никогда не было особенной тяги к борьбе с трудностями…
   И предчувствия сбылись. Когда Артемон с помощью муравьёв снял эту странную куклу с дерева, она никак не приходила в сознание. Пришлось нести её в дом и уложить на коврик возле кровати.
    Я никак не могла понять, кукла это или куклёнок, а слишком настойчиво проверять это мне не позволило воспитание. Думаю, что это всё-таки куклёнок, если он в штанишках.
    Пришлось позвать местных докторов из животного мира — Сову, Жабу, Богомола…Тут и начались рассуждения о том, что пациент, скорее жив, чем мёртв и наоборот… Потом сделали вывод, что куклу следует лечить касторкой, вследствие чего кукла пришла в сознание и, конечно, начала перечить, что касторку пить не будет. Деревянная кукла, как деревянная кукла, лишь бы спорить, даже когда неправа.
    Я поняла одно: деревянная кукла попала в переплёт и ей некуда идти. И мне, конечно, совесть не позволит выставить её, не дать приюта. Но то, что я позволю ей жить в моём домике, не означает, что она будет вести себя так, как заблагорассудится. Ей придётся принять мои правила и беспрекословно подчиняться мне. И начать ломать её упрямство следует с первой минуты.
    Поэтому я заставила его выпить касторку.
    Позже, когда был накрыт ужин, я позвала его за стол во дворе перед домиком. Что может быть лучше ужина на свежем воздухе!
    И, конечно, деревянная кукла была предсказуема. Никаких застольных манер! Его, видите ли, воспитывал какой-то папа Карло… Но теперь его воспитанием займусь я — так я решила.
    Я поняла — носатую куклу надо ломать. Доказать ему его собственную никчёмность и несостоятельность, чтобы он не вздумал меня ослушаться и создать мне и себе проблемы, как это умеют делать деревянные куклы. Он пропадёт без воспитания — и он должен это понять.
    Я заставила его переодеться в мой старый халат. На халате — большое синее пятно от черничного варенья, которое так и не сумел отстирать Артемон. Этот халат мне испортил Пьеро, когда мы обедали, столкнув на него локтём вазочку с черничным вареньем. Сколько раз я твердила Пьеро, чтобы он не выкладывал локти на стол!!!
    Я предполагала, что деревянная кукла не знакома ни с простой арифметикой, ни с азбукой. И, тем не менее, я взялась заниматься с ним просто для того, чтобы он понял, как мало знает и умеет он и я знаю и умею больше. Это может подчинить его моей воле. Раз уж он свалился на мою голову, то обязан подчиняться мне. Я не собираюсь брать на себя ответственность за того, кто откажется меня слушаться и своей строптивостью создаст проблемы.
    А строптивости в нём хоть отбавляй… Я не знаю, целенаправленно он посадил кляксу на бумагу или нет, но деревянной кукле не мешает немного посидеть в тёмном чулане. Это делает их, деревянных, покладистей.
    Где-то в пятнадцати шагах от домика находится другой домик — небольшой, дощатый, простой. Не кукольный. Те, кто устраивали здесь пикник, для чего-то соорудили его, видимо, как что-то временное. Правда, там в полу дыра, которую Артемон называет крысиный ход, но какие там могут быть крысы? Крысам нечем поживиться в пустом чулане. А строптивой деревянной кукле не мешает там побыть и подумать о своём неправильном образе жизни.
    Ибо всё должно быть правильно! Везде и всегда! И если уж взялась за воспитание, дело нужно довести до конца.

50

ДНЕВНИК МАЛЬВИНЫ. ПЛАНЫ МАЛЬВИНЫ ЛЕТЯТ КУВЫРКОМ

 Дата. Время.

    Утро. Я делаю записи в дневник в состоянии огорчения, что мне пришлось продержать носатую куклу в тёмном чулане до утра. Но что я могла поделать, если она отказалась раскаяться? Вот раскаялась бы, и ночевала бы в домике, на коврике. Можно было бы дать ей подушку и второе одеяло.
    Кстати, «она» — носатая кукла, возможно, имеет имя Буратино. Раньше я слышала, как деревянные куклы, переговариваясь между собой, говорили о том, что когда они были ещё поленьями, немой лесоруб Джеронимо вёз их на своей тележке и одно полено сбежало, подкатившись под забор столяра Джузеппе. И полено это звали Буратино. Вполне возможно, что именно оно и стало этой деревянной куклой, что доставила мне столько хлопот.

Дата. Время.


    О, ужас! Куклы в чулане не оказалось! Мне полезли в голову страшные мысли, что крысы могли всё-таки пролезть в чулан и съесть этого невезучего деревянного человечка. Нет, я не хотела ему такого конца!
    Артемон успокаивал меня, как мог. Он утверждал, что крысы не стали бы есть деревяшку, хоть и живую. Скорее всего, этот Буратино сам воспользовался крысиным ходом и бежал. Артемон обследовал этот ход и сделал вывод, что кукла вполне могла пролезть там.
    Но мне всё-таки неспокойно.


Дата. Время.


    Вот теперь настоящий ужас. Я сижу в затхлой нищенской каморке под лестницей, это помещение ничем не лучше того сарая, в котором я прожила несколько месяцев в обществе Карабаса-Барабаса. Но там у меня были роскошные наряды, мебелированный закуток, статус… А здесь — только мой дневник и вопрос, что же дальше?
    Самое лучшее, что сейчас остаётся — это довериться процессу жизни. Хотя мне трудно быть просто наблюдателем, когда Артемон лежит ранен и голоден, а у меня куча денег в узлах и я могу его накормить, но узлы далеко отсюда…
   Итак, этот Буратино оказался живёхонек и заявился на следующий день в компании кого бы вы думали? Пьеро! У меня сразу же возникла тысяча вопросов, но это было бы дурным тоном сразу же наброситься с ними на пришедших. Мальчики наверняка голодны.
    Мне очень хотелось узнать, как Пьеро удалось бежать от Карабаса, но пришлось вежливо выслушать его стихи. Нельзя ранить поэта невниманием.
    И вот тут началось… Жаба, прискакавшая на поляну и доложившая, что, оказывается, какая-то выжившая из ума Тортилла рассказала не кому-нибудь, а Карабасу-Барабасу про то, что она отдала Буратино какой-то золотой ключик и теперь Карабас подался от пруда вдоль ручья и идёт прямиком сюда… Я ничего не понимаю, но интуиция подсказала мне, что теперь серьёзная опасность коснётся и меня. Оказывается, у Карабаса-Барабаса была какая-то страшная тайна, её узнали и он способен уничтожить любого, кому стало о ней известно. Буратино побывал у меня и теперь Карабас-Барабас будет думать, что и мне что-то известно. Ах, Буратино, Буратино, мои планы полетели кувырком с тех пор, как ты появился!
    Спасаться бегством — как это нелепо! Но другого выхода нет. Пока. Мы с Артемоном наспех завязали мои узлы и Артемон повёз прочь и меня и их.
    Но не успели мы подальше отойти от кукольного домика, как путь нам перегородил сам Карабас-Барабас, да ещё и с парой полицейских собак-бульдогов. Признаюсь, мне тогда впервые стало страшно…
   Однако, Буратино в тот момент надо было отдать должное. Он сумел взять на себя командование и крикнул, чтобы я и Пьеро бежали, а они с Артемоном примут бой.
    Только я понимаю — они не справятся вдвоём. Что такое — пудель против двух бульдогов и деревянная кукла против огромной туши Карабаса-Барабаса?
    Ах, если бы здесь были мои змейки! Не было бы проблемы, но, вероятно, они охотятся где-то в глубине леса.
    Мне придётся обратиться ко всему царству животных. К пролетавшим мимо стрижам, к чёрному коршуну, благородной птице, которая вчера угостила меня жареной дичью. К жабам, ужам, шмелям, шершням, муравьям, ежам.
    Пьеро бормотал какие-то стихи, которые он сочинил экспромтом. А я плакала и взывала, взывала к пролетавшим мимо насекомым и проходившим мимо ежам и жабам… Я просила помочь Буратино и Артемону. И они обещали помочь.
    И помогли. Артемон и Буратино вернулись. Артемон был ободран и прихрамывал, но, тем не менее, прихватил мои узлы. А Буратино, как всегда, был полон бахвальства. Нет, определённо придётся заняться его воспитанием, если, конечно, наше знакомство продолжится! Интересно, как бы он справился с псами и Карабасом, если бы не нашлось столько помощников?

51

ДНЕВНИК МАЛЬВИНЫ. В ДВУХ ШАГАХ ОТ ТАЙНЫ

   Мы добрались до старого пруда к пещере и тут Артемону стало совсем плохо. Он скулил и захромал ещё сильнее. У меня просто сердце сжималось от жалости. Бедный мой пёсик!
    Я разорвала старую сорочку, принялась перевязывать лапы верной собаке и стараться не злиться на Буратино, из-за которого и началась вся эта катавасия. И принесло же его именно к моему домику! И вообще, в театр Карабаса-Барабаса. Почему в тот злосчастный день этот оболтус не пошёл, например, в школу? Все бы от этого только выиграли. Деревянная кукла бы спокойно сидела за партой и набиралась ума, Карабас-Барабас бы наоборот ум терял, потому что без меня его театр терпел бы крах. А когда мы бы заперли Карабаса в лечебнице для умалишённых, я стала бы управлять моим театром, а там бы пришли новые глиняные куклы и всё было бы так славно. Но ты почему-то решил не ходить в школу, Буратино. И всё идёт в полную противоположность славному.
    А Буратино, кажется, не осознавал, что испортил жизнь стольким существам. Он явно чувствовал себя героем и принялся вовсю командовать надо мной и Пьеро. Только я ему не позволила. И показала ему свой железный характер. Я заставила его вымыть руки и вычистить зубы и даже решила вновь показать ему его глупость и несостоятельность, объявив, что намерена провести с ним урок чистописания. Это, кажется, сработало: бахвал сразу притих.
    И вот тут мы услыхали голоса за входом в пещеру: нас искали Карабас-Барабас и Дуремар…
   Но, по счастью, они не заметили нас и прошли мимо. Стало возможно бежать, только я ни за что бы не бросила Артемона, которому было необходимо как можно дольше выспаться, чтобы полегчало. Мы замаскировали вход в пещеру веточками и решили остаться внутри.
    Однако, Буратино заявил, что уходит, потому что хочет выяснить, где находится какая-то дверь к какому-то золотому ключику. Тут бахвальство захватило и Пьеро и он объявил, что будет защищать меня, как лев, и что мы его ещё не знаем. Признаться, я больше надеюсь на защиту жаб и ежей.
    Ушёл Буратино вернулся весёлый и довольный. Но нам надо было продолжать двигаться дальше. Невозможно было вечно сидеть в пещере. Хоть Артемон ещё довольно слаб.
    Когда мы взбирались на косогор, наверху показалась громоздкая фигура Карабаса-Барабаса, Дуремара, да ещё и каких-то оборванцев, кажется, это были кот и лиса. Сердце скакнуло у меня в груди, но тут я взглянула на физиономию Карабаса-Барабаса и надежда затеплилась во мне. Лицо его было красным, как свекла и куда-то делась его длинная борода — вместо неё торчал жалкий обрубок. Но то, что лицо его налилось кровью, обещало, что у него вот-вот начнётся один из его припадков, которые случались у него от сильных потрясений. Он, кажется, не совсем твёрдо стоял на ногах и покачивался на них. Ещё чуть-чуть — и он покатится вниз по косогору кубарем.
    Буратино опять начал корчить из себя командира, заявив, что погибать надо весело. И отдал приказ Пьеро читать гадкие стишки, а мне хохотать во всю глотку. Признаться, меня на самом деле разобрал смех, глядя на глупую физиономию Карабаса-Барабаса.
    И тут Карабас-Барабас на самом деле покатился по склону косогора. Кажется, он был готов падать сам, но оказалось, что его пихнул плечом какой-то старичок с сучковатой палкой, которого Буратино назвал папа Карло. Дуремар, видимо, воспринял это слишком всерьёз, подумав, что на самом деле старик мог бы сдвинуть с места ожирелую тушу Карбаса-Барабаса, если бы у того не поднялось давление до критической точки. И трусливо бросился бежать, когда дедушка всего-то пихнул его локтём. Да и лиса с котом задали стрекоча — видимо, и они не из храбрых.
    А дальше? Дальше я оказалась за пазухой у этого дедушки, вдыхая запах его не очень чистого тела. Смутно слышала рыдающий голос Карабаса, умоляющего папу Карло продать кукол и ещё, ещё какие-то голоса…
   И вот я здесь, в этой каморке. Артемон просит есть, чтобы подкрепиться. У папы Карло нет ни сольда на еду, а у меня только маленькая сумочка, в которой мой дневник, карандаш и ещё кое-какие мелочишки. Куча золотых монет осталась там, в моих узлах, в лопухах, в овраге. Но я не хочу говорить папе Карло про мои деньги. Я не достаточно хорошо знаю этого человека. Я только попросила его притащить мои узлы, сказав, что там мои наряды, он пообещал сделать это вечером. Я стала обдумывать, как уговорить его сделать это прямо сейчас, не сообщая, сколько денег у меня там. Если бы папа Карло притащил узлы, я бы потихоньку смогла вытащить одну золотую монету и дать на еду Артемону и всем нам…
   Но тут Буратино, наконец, растолковал про золотой ключик и потайную дверцу, которая находится не где-нибудь, а в этой дыре, каморке папы Карло.
    В этой дыре под лестницей — дверь в другое измерение!
    Хотя я сомневаюсь, что хотела бы оказаться там.
    Как же в это трудно поверить…
   Просто надо отодрать от стены старый холст с изображением очага. Чем они все сейчас и занимаются, а я пишу в дневнике.
На сегодня я заканчиваю записи, потому что нам, кажется, предстоит окунуться в тайну…

52

ДЕРЕВЯННЫЕ КУКЛЫ ПРЫГАЮТ НА БИТЫЙ КИРПИЧ С ГВОЗДЕЙ И РЕШАЮТ БЕЖАТЬ ИЗ ДОМА КАРАБАСА-БАРАБАСА

   Деревянные куклы висели на гвоздях над рассыпанным по полу битым кирпичом.
Ужас прошлого вернулся после неудачного выступления Прозерпины. На второй день в зале театра было очень мало зрителей — меньше половины зала. И Карабас пришёл от этого в ярость.
    — Я вас, паршивцы, отучу лениться! — свирепо зарычал он. — Я вас научу заманивать ко мне публику! — после вялого и скучного выступления, во время которого ещё часть зрителей покинула зал, Карабас-Барабас до полусмерти выпорол каждую куклу, даже Арлекина. Затем натаскал в кладовую кирпичей, вбил в стену под потолком гвозди и повесил на них кукол. И Арлекина.
    Не досталось только Пьеро, на которого Карабас ещё имел какие-то надежды, заставив его сочинять новые песни.
    И в тот же вечер едва не сжёг этого самого Пьеро в очаге, когда тот случайно узнал его тайну…
   И когда Пьеро выскочил через дверь, которую не заперли после того, как в гости к Карабасу-Барабасу вошёл Дуремар, а Карабас-Барабас ринулись за ним в погоню, Арлекин, висевший на гвозде, произнёс:
    — Нет, я так жить не хочу. Раньше, когда здесь была Мальвина, меня не пороли и не вешали на гвоздь. Я хоть что-то мог показывать на сцене и меня считали за актёра. А теперь и до меня дошла плётка и подвешивание на гвозде! Лучше уж умереть, чем так жить. Прощайте, братья и сёстры!
    Он упёрся ногами в стену и сорвал с гвоздя петлю шнурка, за который он был повешен. И с грохотом упал на битый кирпич внизу, и замер на нём.
    Куклы разом закричали и закрыли глаза на несколько минут. Они считали, что Арлекин разбился на щепки о кирпичи, падая с такой высоты. Но они не успели распахнуть глаза, как услышали жалобный стон внизу.
    — Оххх, как больно… Мало я был сегодня порот плёткой, да ещё тут… Ох, ручки мои, ох, ножки мои…
   Куклы медленно открыли глаза: сначала один, потом другой. Арлекин пытался встать с кирпичей, подняв вверх окровавленное лицо.
    — Арлекин, ты жив! — закричала Элвира.
    — Дааа, кажется, дерево крепче, чем казалось, — задумчиво произнёс Арлекин. — Будь я, допустим, из глины, так наверняка разлетелся на черепки. Однако, ручки и ножки болят будь здоров…
   Он, наконец, оказался на ногах. Колени и локти его были разбиты в кровь, как и лицо.
    — Так, выходит, и мы можем спрыгнуть и не разбиться! — крикнул Амадео. — Так что ж мы тогда тут висим, как груши!
    Груша, имя которого было невзначай помянуто, отозвался:
    — А вдруг только Арлекину повезло удачно упасть, а нас разнесёт в щепки?
    — Ну и виси, трус! — крикнул Амадео и живо развязал шнурок, что держал его за подмышки. И свалился на кирпичи. Куклы с волнением ждали, придёт он в себя или нет.
    Амадео оказался без сознания, но Арлекин потряс его, похлопал по щекам и тот пришёл в себя и улыбнулся. Лоб его был разбит, локти и колени тоже, точь-в-точь, как у Арлекина, но он был счастлив.
    — Вот теперь можно бежать из этого проклятого театра и дома, — произнёс он.
    — А мы? А как же мы? — забеспокоились куклы.
    — Так прыгайте, глупые!
    Куклы начали развязывать шнурки и валиться на обломки кирпичей. Все оказались побиты, но не насмерть — ни от кого не отлетела ни одна щепка.
    И когда все куклы оказались внизу, на Анжело снизошло запоздалое озарение:
    — А зачем мы прыгали на эти дурацкие кирпичи и разбивали себе головы и колени, если Арлекин мог нам принести одеяла и подушки, чтобы мы падали на мягкое?!
    Однако, сокрушаться было некогда. Теперь деревянные куклы твёрдо знали, что им надо бежать.
    Они толпой бросились на кухню, наспех смыли кровь в колодце. Потом ухватили чугунную кочергу и поспешили в большую комнату к сундучку, где Карабас-Барабас хранил их одежды, взломали замок и поспешили одеться.
    — А как же мы выйдем из дома? Тот прут, что Прозерпина тогда подпилила, Карабас-Барабас обратно запаял, специально для этого кузнеца пригласил.
    — Так может, опять нам прут подпилить?
    — Слишком много времени займёт. А нам спешить надо!
    — Подождите, а точно ли дверь закрыта? Мне кажется, из коридора как-то сквозит…
   Куклы застучали ногами, выбегая в коридор. Какова же была их радость, когда они обнаружили, что входная дверь открыта и слегка покачивается на петлях!

53

В КАМОРКЕ ПАПЫ КАРЛО

   Они вышли на крыльцо, вдыхая запах ночи и прохлады.
    — И куда же нам теперь бежать? — робко промямлил голос малодушного Звездуна. — Сейчас, в эту темноту?
    — А может, далеко бежать-то и не надо, — заметил Груша. — Вот там — канавка. Можно забраться днём под мостки и сидеть там до вечера, чтобы нас не нашли. А ночью выбираться, чтобы найти себе какое-нибудь пропитание. Можно, например, ловить ночных бабочек, думаю, они вполне съедобны. А если повезёт, и крысу поймать, да зажарить.
    — А канава-то грязная. Что ж, под мостками в грязи сидеть целый день? — наморщила носик кукла Бриджитта, которая была самая чистоплотная из деревянных кукол.
    — А что плохого в грязи? Всё лучше, чем на гвоздике висеть.
    — Питаться ночными бабочками? Фу, гадость! — сплюнула кукла Алессандра, которая боялась насекомых.
    — Правильно! — воинственно выкрикнула Прозерпина. — Не нужны нам никакие ночные бабочки! Уж если на кого охотиться, так на диких кабанов! Или, в крайнем случае, зайцев. Нам надо бежать в лес, в самую глубину, мы будем жить охотой и рыбалкой!
    — Но там же дикие звери! — робко поёжился Звездун.
    — Плевать! Они нас не тронут, мы же деревянные!
    — А вдруг на нас нападут дятлы?!
    — Дятлы? Ужас, ужас!
    — Ерунда это всё! — встрял в разговор Анжело. — Нам надо отправиться в плаванье! Нам даже корабля не надо, мы же деревянные, нас сама река вынесет подальше от этого поганого театра! Может, даже в другой город или в другую страну!
    — Если мы слишком долго будем находиться в воде, у нас разбухнут руки и ноги, мы начнём гнить и чернеть!
    — Но плыть по реке это верный путь! Только по течению реки мы можем передвигаться быстро!
    — Так ведь в воде холодно! Мы замёрзнем и простудимся насмерть!
    — Не простудимся, у нас здоровье крепкое! Мы можем даже ловить рыбу на плаву и питаться ею!
    Куклы начали горячо спорить и толкаться. Дело шло к драке.
    — Стойте! — крикнул Амадео, подняв вверх обе руки. — Всё, что вы сейчас говорите, сущие глупости. — Нам надо найти Буратино. Вспомните, когда он ночевал у нас в кладовке после того, как появился в нашем театре, он рассказал нам о себе, о том, что у него есть папа Карло и каморка. Вот куда нам надо! Мы спрячемся у папы Карло в каморке, Карабасу-Барабасу и в голову не придёт искать нас там! Мы пересидим в каморке какое-то время, а там придумаем, куда бежать!
    — А где же нам эту каморку искать?
    — Буратино говорил, что она не так уж далеко от театра и школы.
    Однако, куклы проплутали всю ночь в поисках каморки папы Карло и ещё часть дня и только когда они расспросили прохожих, где проживает шарманщик Карло, им указали на его жилище.
    Они вошли в каморку папы Карло в тот самый момент, когда её хозяин уже отодрал старый холст со стены и перед изумлёнными куклами появилась небольшая дверца из потемневшего дуба. На четырёх углах на ней были вырезаны смеющиеся рожицы, а посредине — пляшущий человечек с длинным носом.
    Когда с него смахнули пыль, куклы разом закричали:
    — Это портрет самого Буратино!
    — Я так и думал, — сказал Буратино, хотя он ничего такого не думал и сам удивился. — А вот и ключ от дверцы. Папа Карло, открой…
   Потом повернулся к толпе деревянных кукол, толпившихся у порога:
    — Ну, что, отыскали таки меня? Вовремя же вы успели!
    Деревянные куклы только переглядывались между собой. В их головах возникла сотня вопросов, но они не знали, как их сформулировать.
    — Эта дверца и этот золотой ключик, — проговорил Карло, — сделаны очень давно каким-то искусным мастером. Посмотрим, что спрятано за дверцей.
    Он вложил ключик в замочную скважину и повернул…
   Раздалась негромкая, очень приятная музыка, будто заиграл органчик в музыкальном ящике…
   Папа Карло толкнул дверцу. Со скрипом она начала открываться.
    Мальвина стояла в стороне, поворачивая голову то к дверце с изображением Буратино, то к входной двери. Её одолевали сомнения выбора.
    Но всё было решено, когда послышались торопливые шаги за окном и голос Карабаса Барабаса проревел:
    — Именем Тарабарского короля — арестуйте старого плута Карло!
    — Быстро ж на этот раз он пришёл в себя, — пробормотала Мальвина.
    Полицейские нажали, гнилая дверь распахнулась, и четыре бравых полицейских, гремя саблями, с грохотом свалились в каморку под лестницей.
    Это было в ту самую минуту, когда в потайную дверцу в стене, нагнувшись, уходил Карло.
    Он скрылся последним. Дверца — дзынь! — захлопнулась.
     — Дуремаааар! — простонал Карабас-Барабас, в бессилии оседая на пол. — Пиявок мне! Пиявок!
    И слёзы хлынули из его глаз. Он рванул себя за бороду, повалился на пол и начал реветь, выть и кататься, как бешеный, по пустой каморке под лестницей.

54

ДНЕВНИК МАЛЬВИНЫ. НОВАЯ ЖИЗНЬ ПО ТУ СТОРОНУ ДВЕРИ

 Дата. Время.


    Я Мальвина, девочка с голубыми волосами, любимица публики, истинная хозяйка театра Карабаса-Барабаса. Я нахожусь по ту сторону тайны, за дверью, что была отперта золотым ключиком.
    У нас теперь собственный великолепный театр, с прекрасными декорациями. Странно только, что путь к нему лежал через жуткое тёмное подземелье и спускаться надо было вниз, а не вверх и в душе моей был страх, а не добрые предчувствия. Обычно ко всему доброму поднимаются вверх, в окружении света. А мы двигались вниз, в темноте, освещаемой только тусклым светом фонарика в руках папы Карло…
   Признаться, позже у меня появились сомнения, надо ли мне оставаться в этом, казалось бы, чудесном театре. Папа Карло очень доволен, его можно понять, он рад таким чудесам после долгих лет нищеты и жизни впроголодь. Другие куклы просто счастливы и это тоже понятно, после Карабасовой-то плётки. А вот мне хотелось бы знать, смогу ли я уйти в тот, прежний мир, если мне станет слишком не по себе в этом. Оказалось, нет. Я так и не смогла найти выход в подземелье и дверь наружу, обратно в каморку папы Карло. Всё словно исчезло, как не бывало...
    Итак, моя слава, власть, богатство остались по ту сторону двери. Там же мои лучшие друзья, что были мне так дороги — птицы, змеи, мышки и другие. Там у меня могли быть и родственники — глиняные куклы, что собрался лепить дядюшка Джоакино из живой глины, мои братья и сёстры.
    Мои будущие и неизвестные братья и сёстры из глины, которых я, скорее всего, никогда не узнаю, и, тем не менее, я обращаюсь к вам своей душой, сердцем. Моя душа кричит вам из другого мира, который уже не отпустит меня: постарайтесь, чтобы не дошло до того, чтобы вам пришлось спасаться бегством! Я предвижу то, что Карабас-Барабас захочет похитить вас в своё рабство и маэстро Джоакино с его наивностью и простодушием снова допустит это. Так вот, не бегите из этого рабства, очертя голову, куда попало. Лучше боритесь за свою свободу. Думайте. Много думайте. Давайте отпор. Свергайте тирана. Это завет моей души для вас.

Дата. Время.

    Деревянные куклы теперь определённо не такие гадкие, как были в самом начале, когда они решились на ту подлость — облить мои волосы чернилами или поставить мне под кровать мышеловку. Нет, на такое злодейство они больше не решатся. Наверно. Надеюсь, они хорошо усвоили жизненный урок, побывав в лапах Карабаса-Барабаса и отведав его жестокость на себе.
    Они не пытаются мне мстить за то, что я воспитывала их слишком жёсткими методами ещё там, в сарае Карабаса-Барабаса. Подозреваю, что это потому, что они побаиваются зубов Артемона. Хотя лучше бы они просто поняли мои благие намерения.
    Да, наверно, они больше не злодеи, но манеры оставляют желать лучшего. Мы завтракаем, обедаем и ужинаем теперь за одним общим круглым столом и поведение деревянных кукол ужасает. Тут и свинское чавканье, и хрюканье, и болтовня с набитым ртом, когда слюнявые крошки из чьего-то рта летят тебе в лицо, и локти на столе, опрокидывающие на скатерть то чашку с какао, то соус, то жирную подливку. Я пыталась делать замечания и папа Карло поддержал меня, мол, девочка права, за столом надо себя вести прилично и куклы после его слов присмирели — на целых две с половиной минуты. И снова началось.
    Папа Карло чем-то напоминает дядюшку Джоакино — он не умеет заставить слушаться себя. Не строг, нет. А жаль.

Дата. Время.

    Плохие застольные манеры — это сущие пустяки. Деревянные куклы снова ничего не хотят делать, но я-то лучше всех знаю, как для них вредно безделье.
    Я, папа Карло, Буратино, Пьеро, Арлекин и Артемон по целым дням заняты репетициями. Буратино задумал поставить спектакль про себя самого и постановка называлась бы «Золотой ключик, или Необыкновенные приключения Буратино и его друзей». Правда, мне не нравится сценарий, Буратино придумывал его сам и, конечно, изрядно переврал. Опять же эта фраза: «У самой голова фарфоровая, туловище ватой набито…» Это про меня-то! Да я вся из фарфора! Но это пустяки.
Остальные куклы, как когда-то в доме дядюшки Джоакино бездельничают и безделье им не на пользу. Папа Карло потребовал, чтобы они пошли в школу, они, вроде, не отказываются открыто, как это было при дядюшке Джоакино, но всё обещают, откладывая на завтра и, конечно, не выполняют своих обещаний.
    А вот я непременно пойду в школу. Мне интересно понять, что такое история, география, литература. Не знаю, как пойдут у меня точные науки, но попробовать можно. Полдня в театре на репетициях, полдня — в школе, почему бы и нет?

55

ДНЕВНИК МАЛЬВИНЫ. МАЛЬВИНЕ СНОВА ПРИХОДИТСЯ ПРИМЕНЯТЬ ЖЁСТКИЕ МЕТОДЫ ВОСПИТАНИЯ ДЕРЕВЯННЫХ КУКОЛ

   
Дата. Время.


    Мне не удалось проучиться в школе и дня.
    Девочки, которые учились со мной в одном классе, смотрели на меня не как на свою подругу, а только как на куклу, то есть, на игрушку. На красивую игрушку, которой так хочется поиграться вместо того, чтобы внимательно слушать урок. Они то и дело поворачивали голову в мою сторону, перешёптывались, кивали головами. И этим сильно беспокоили учительницу, даже довели до слёз.
    Придётся набираться знаний иначе. Можно ходить в библиотеку, брать книги и изучать жизнь по ним. Не могу же я допустить, чтобы из-за меня проливала слёзы учительница!
    Я еле уговорила Пьеро пойти в школу, чтобы он хотя бы выучил азбуку.
    — Сделайте это хотя бы ради своих стихов, — твердила я. — Ведь вы столько сочинили их и многие просто перезабыли и получается, как будто вы их вовсе не сочиняли. А если бы вы умели писать, то записали бы их. Поймите, то, что записано где-то, может сохраниться даже на века!
    И Пьеро, наконец, согласился, хотя учёба по-прежнему даётся ему с трудом.

Дата. Время.


    Деревянных кукол я тоже отправила в школу. Поначалу им твердил об этом папа Карло, но негодники постоянно находили какие-то отговорки, даже притворялись больными.
    Но я-то их хорошо знаю и даже не стала их слушать. Я просто попросила Артемона перекусать их. Не сильно, не до большой потери крови. Но чувствительно. Они, обливаясь слезами и хлюпая носами, смазали зелёнкой раны, обмотали их пластырями и пошли в школу. Попытались, правда, ныть, что с такими ранами сидеть на уроках невозможно, но я сказала:
    — Может, вам показать, с какими ранами на самом деле на уроках невозможно сидеть? Мне попросить об этом Артемона?!
    И они толпой пошли в школу.

Дата. Время.


    Они не хотели делать уроки. Артемону пришлось на них порычать и они уселись за стол с тетрадками, как миленькие. Выводят какие-то каракули, ставят кляксы. Какой ужас, какой ужас!

Дата. Время.


    Неожиданно для себя я поняла, что хочу замуж. Мне надо замуж. Я устала всех воспитывать и менять этот мир к лучшему. Я хочу, чтобы со мной рядом был мальчик, который делал бы это за меня. Это должен быть храбрый, умный, сильный и находчивый мальчик. Пусть бы он воспитывал этих глупых кукол. И завоевал для меня весь мир! А после сделал бы его правильным во славу меня.

Дата. Время.


    Деревянные куклы кое-как закончили уроки и снова принялись за свои дурацкие чересчур шумные игры. И я поняла, что у них слишком много свободного времени.
Я велела им перемыть все полы в доме. Я знаю, что они могут делать это неплохо, но они, конечно, поленились. Ведь над ними теперь нет плётки Карабаса-Барабаса. Они просто залили пол водой и развезли её.
    Но всё исправили, когда Артемон снова покусал их за те места, которые ещё не были укушены.

Дата. Время.


    Бедный Артемон сбился с ног, гоняя этих бездельников то в школу, то делать уроки, то работать по дому. Они хнычут и просят нанять служанку. Ишь, чего захотели! Неужели эти неказистые деревяшки возомнили себя господами, ничего не умея и не зная?
    Пришлось их оставить без сладкого за дерзость. Папа Карло сокрушался, не слишком ли это сурово, но я ответила:
    — Папа Карло, я забочусь прежде всего о вас. Вы настолько мягкотелы, что эти деревянные сядут вам на голову, если мы с Артемоном не будем держать их в ежовых рукавицах.
    Хотя мне кажется, что даже ежовые рукавицы тут мало помогут.

Дата. Время.


    Я попросила папу Карло выбросить хлам из одного маленького чуланчика. Там нет ничего нужного, просто какие-то старые полусгнившие и никуда не годные декорации из картона, тряпок и фанерок. И ещё битая посуда и безнадёжно испорченная одежда кукол.
    Папа Карло интересовался, зачем мне это нужно. Я только загадочно молчала.

Дата. Время.


    За столом я объявила:
    — За каждую разбитую чашку или тарелку или безнадёжно испачканные брюки или юбку в чулан пойдут не испорченные вещи, а тот, кто это сделал! Мы с Артемоном это обещаем.
    Ели очень смирно, за столом царила гробовая тишина.
    Но я всё равно от них устала. Я хочу замуж.

56

ПЬЕРО РАССУЖДАЕТ О БЕЗУСЛОВНОЙ ЛЮБВИ И ЛЮБВИ ВОПРЕКИ

   — Я хочу замуж, — вздохнула Мальвина, откладывая в сторону гусиное перо и, подперев ладошкой щеку, задумалась.
    — Не значит ли это, Мальвина, что вы, наконец, согласны выйти за меня замуж? — отозвался Пьеро, сидевший по другую сторону круглого стола и делавший уроки, выводя в тетрадке ряды палочек.
    — Ах, что вы, Пьеро! — усмехнулась Мальвина. — Мне нужен муж, который бы сильно облегчил мою трудную жизнь. А вы разве на это способны?
    — Скажите только, Мальвина, как мне это сделать.
    — Перевоспитайте деревянных кукол. Я хочу, чтобы меня окружало приличное общество, куклы, с которым я могла бы вести интересные беседы, а не ощущать, как будто я в обществе свинтусов. Поймите, я фарфоровая кукла, у меня утончённая натура, я просто больше не могу выносить этой грубости и темноты!
    — Перевоспитать кукол? — Пьеро недоумённо развёл руки в стороны. — Право, я никогда этого не делал и понятия не имею, как это делается.
    — Вот видите, вы не можете. А я устала это делать одна!
    — Мальвина, послушайте, поручите мне что-нибудь другое, чтобы добиться вас.
    — Только не говорите, чтобы я попросила вас сочинить очередной стишок. Ваши стишки не перевоспитают этих сумасшедших деревянных кукол!
    — Мальвина, я готов для вас сорвать с неба все звёзды!
    Мальвина начала испытывать некоторое раздражение.
    — Сорвите! — немного резко выпалила она.
    Пьеро растеряно заворочал глазами:
    — Но ведь это только поэтическая метафора…
   — А я хочу настоящие звёзды! — Мальвина топнула ножкой в розовой туфельке.
    — Зачем они вам?
    — Я сделаю себе ожерелье!
    — Неужели это вам на самом деле нужно?
    — Мне нужна помощь в перевоспитании кукол! Пьеро, вы постоянно твердите, что мечтаете о том, чтобы я обожала вас одного. Ну, скажите, почему я должна вас обожать, если вы ничего не хотите сделать для меня?
    — Ах, Мальвина, я не то, что не хочу, но вы требуете невозможного!
    — Но вы даже не пытаетесь что-то сделать, чтобы понять, возможно это или нет. Признайтесь, вы ведь даже не стали размышлять о том, как свести с ума Карабаса-Барабаса, когда я вас об этом попросила?
    Пьеро выкатил на неё растерянные глаза:
    — А вы разве меня об этом просили?
    Мальвина всплеснула руками:
    — Вот видите, вы даже об этом забыли! Как же прикажете после этого вас любить?
    Пьеро грустно подпёр ладонью щеку с нарисованной на ней слезой:
    — Однажды, ещё там, в театре Карабаса-Барабаса один дрозд, подлетевший к окну, сказал мне, что любовь бывает безусловной…
   — Как это? — удивилась Мальвина.
    — Ну, это когда кого-то любят просто так, если даже он ничего не сделал и у него нет никаких особенных достоинств…
   — Какая странная любовь! Разве такая бывает?
    — О, Мальвина, бывает ещё не такая! Этот дрозд напел мне также, что любовь бывает ещё любовью вопреки…
   — Вопреки? Что же это за любовь?
    — Ну, это знаете, когда любят того, в ком не только нет таких качеств, за которые можно любить, но наоборот, в нём много таких качеств, за которые можно возненавидеть.
    — Например, такие, как у Карабаса-Барабаса?
    — Да, что-то вроде того. Так вот, когда человека с такими качествами любят, это и называется любовью вопреки.
    — Странно. Никогда бы не поверила, что такая любовь может быть!
    — Но дрозд сказал, что так бывает. А вот я ему верю! Я мог бы любить вас, Мальвина, и безусловной любовью и вопреки!
    Мальвина улыбнулась краем губ. Помолчала, не сводя с Пьеро голубых пронзительных глаз.
    И, наконец, спросила:
    — А если бы я не обладала такими качествами, как красота? Если бы была, допустим, уродлива, как Калисто и другие эти деревянные куколки в масках? Вы и тогда бы меня любили?
    Пьеро словно поперхнулся воздухом. Длинные рукава его рубашки спустились вниз и он снова растерянно развёл руками, не находя в себе ответа.
    — Вот, а в говорите про любовь безусловную и любовь вопреки! — усмехнулась Мальвина.

57

ПОЯВЛЕНИЕ ДРУГОГО ДОКТОРА КУКОЛЬНЫХ НАУК

   Где-то за несколько дней до премьеры спектакля в театре «Молния» в доме кукол появился гость. Он был вежлив и представился, что его зовут синьор Патрицио и он доктор кукольных наук.
    Услышав, что он «доктор кукольных наук», куклы разом вздрогнули, хотя этот человек не имел ничего общего с Карабасом-Барабасом. Это был рослый пожилой мужчина, с интеллигентным умным лицом, в очках, одетым в чёрный бархатный костюм и длинный чёрный бархатный плащ, на голове его красовалась квадратная чёрная шляпа с кисточкой.
    Папа Карло пригласил его к столу и тот, приняв приглашение, попросил показать ему живых кукол.
    — Я слышал, уважаемый, что в вашем театре будут выступать самые настоящие живые куклы из живого дерева, — сказал он.
    — Да, из живого дерева, — подтвердил папа Карло. — И одна из живой глины.
    — Из живой глины? — изумился синьор Патриццио. — Не может быть! — он взволнованно поправил очки. — Неужели живая глина существует на самом деле?!
    — Представьте себе, синьор.
    Доктор кукольных наук возбуждённо всплеснул тонкими сухими руками:
    — Но ведь я уже много лет бьюсь над эликсиром, который обладал бы способностью оживлять глину, из которой можно было бы изготавливать живых кукол в большом количестве!
    — Ого! Неужели? — воскликнул папа Карло. — И как успехи?
    — Успехи невелики, — удручённо вздохнул синьор Патрицио. — К сожалению, мой эликсир не может пока оживить глину полноценно. Пока это всего лишь не больше, чем голем. Он способен ходить, есть, пить, выполнять определённые действия и произносить некоторые слова, которым я обучал его несколько лет. Поэтому я не уверен, что это полноценная живая кукла.
    Пока синьор Патрицио и папа Карло вели эту беседу, куклы стояли за бархатными занавесками в смежной комнате и слушали этот разговор. Все, кроме Мальвины дрожали от страха, сомневаясь, не явился ли новый Карабас-Барабас, чтобы похитить их. Мальвина же испытывала лишь интерес, потому что вообще уважала науки и людей, причастных к ним.
    Когда папа Карло позвал кукол, она, улыбаясь, вышла на зов и сделала глубокий реверанс перед синьором Патрицио, а другие куклы только повысовывали головы из-за занавесок и испуганно смотрели во все глаза.
    — Так это и есть та самая кукла? — закричал синьор Патрицио.
    — Да. Это наша Мальвина.
    Синьор Патрицио выразил желание поговорить с Мальвиной и кукла любезно согласилась, присев напротив него на пуфик. Они завели долгий разговор и синьор Патриццио был поражён, что с глиняной куклой можно было говорить не только о самом простом, а на многие темы, она могла рассуждать, выражать эмоции, даже спорить, высказывая своё мнение и даже убеждать своей логикой.
    — Невероятно! — синьора Патрицио прямо трясло от восторга. — Ничего общего с моим големом, который только и может повторять набор дежурных фраз, вроде «налейте чаю» или «сегодня прекрасная погода»!
    — Было бы любопытно взглянуть на ваш голем, — заметила Мальвина. — И мне кажется отличной ваша идея создать эликсир, с помощью которого можно было бы сотворить большое количество кукол. Нас ведь очень мало в этом мире. Особенно фарфоровых, как я. Даже не знаю, есть ли в этом мире ещё фарфоровые куклы.
    Позже она и папа Карло побывали в гостях у синьора Патрицио и Мальвина своими глазами увидела голем — фарфоровое создание без лица и волос, белое, просто с руками и ногами, которое поздоровалась с ней заученным безжизненным голосом.
    Мальвина вернулась домой в радостном настроении и заговорила с куклами:
    — Да, это ещё не совсем живая кукла, но синьор Патрицио уже близок к достижению своей цели. Представляете себе тысячи, десятки тысяч фарфоровых кукол? Они смогут создать свою собственную цивилизацию, свои города, построить свои дома, библиотеки, театры! Они могут быть совсем как люди!
    — Сомневаюсь, что фарфоровые куклы смогут что-то построить, — покривила губы Прозерпина. — Такие, как ты и кирпич-то не поднимут. А уронят себе кирпич на ногу — считай, нет ноги. Вы, фарфоровые, слишком слабы, чтобы строить что-то великое!
  " — А вы, деревянные, слишком глупы для этого, » — подумала Мальвина, но вслух не произнесла, чтобы не обидеть Буратино, о умственных способностях которого она была хоть и невысокого мнения, но всё-таки относилась к нему хорошо за доброту его души.

58

РАЗМЫШЛЕНИЯ МАЛЬВИНЫ О КУКОЛЬНОЙ СТРАНЕ

   Мальвина присела на кукольный диванчик перед камином и задумчиво приковала взгляд к языкам огня. " — А ведь Прозерпина, как бы она ни была глупа, говорит дело, — рассудила она. — Ведь фарфоровые на самом деле не смогут класть кирпичи. Даже если не уронят кирпич себе на ногу, то от самой такой работы они быстро рассыплются на черепки. И гвоздя не забьют — слишком велик риск попасть себе по руке. И — прощай рука. И высотные работы не смогут выполнять, даже на метр от земли. Нам нельзя падать. Действительно, какие же мы хрупкие!»
   Деревянные куклы также сгрудились у камина — слева от диванчика, рассевшись на ковёр. Вечерело, видимо, им было холодно.
    " — А интересно, если кукла умрёт, сможет ли она тогда стать девочкой? " — неожиданно не к месту пришла Мальвине в голову мысль. И хоть подумалось о смерти, страха почему-то не было. Даже стало сладко от мысли о том, что можно стать девочкой — живой и не такой хрупкой, когда надо следить за каждым своим шагом, даже по лесным кочкам ходить осторожно, зная, что можно упасть и лишиться какой-нибудь конечности.
    Деревянные куклы затянули песню унылыми и тягучими голосами:

Сирота я, сирота,
Темнота я, темнота!
Нету папы у меня,
Нету мамы у меня…

   " — А всё-таки хорошо было бы, если бы у кукол была собственная страна, — стараясь не обращать внимания на их заунывное пение, продолжала размышлять Мальвина, — потому что куклам было бы легче понять друг друга. Пусть бы в этой стране допускалось проживание и людей, но кукол должно быть намного больше и законы бы в ней писались такие, какие удобны куклам, а не людям. И домики должны быть кукольными, и мебель, и посуда — всё маленькое и красочное, в кукольном вкусе. Но строить это не могут фарфоровые куклы, им нельзя. Значит, сначала должны быть созданы куклы из более прочного материала, например, то же дерево. Они могли бы строить из кирпича, стать кровельщиками, плотниками, даже кузнецами. А потом, когда кукольная страна будет построена грубыми руками деревянных кукол, вот тогда можно создавать кукол из фарфора. Поскольку фарфоровые куклы изначально более умны и утончены, чем деревянные, они могли бы уже заниматься науками, искусством, изобретательством.»

Сирота я, сирота,
Сиротинушкаааа!
Согнулись плечи,
Согнулась спинушкаааа!..

    Завывающее пение деревянных кукол всё-таки вторглось в думы Мальвины. Она повернула лицо к деревянным куклам, заходившимся в пении и раскачивающимся на ковре перед камином.
    — Почему бы вам не спеть что-то более жизнерадостное, — предложила она.
    — А нам не жизнерадостно! — буркнул Груша.
    — Чем вы опять недовольны? По-моему, вы могли быть счастливы хотя бы потому, что вы не в доме Карабаса-Барабаса.
    — А мы здесь тоже страдаем. Нас никто не любит и мы никому не нужны!
    Мальвина чуть развернулась к ним вполоборота, подложив себе для удобства под бок подушку, предчувствуя, что предстоит серьёзный и долгий разговор.
    — А почему бы вам не поступать так, чтобы вас любили и вы были кому-то нужны?
    — Ха! — фыркнула Калисто. — Мы хотим, чтобы нас любили просто так, а не заслуживать чью-то любовь старанием!
    — И чтобы нас любили, даже если мы поступаем так, чтобы нас ненавидели! — добавил Груша. — Чтобы нас любили, даже если мы дерзки, непослушны и упрямы!
    Мальвина прищурилась:
    — То есть, вы хотите любви безусловной и вопреки? Вам дрозд про это рассказал, в доме Карабаса-Барабаса?
    — Откуда ты знаешь про дрозда?
    — Неважно, откуда. Важно другое.

59

СЕРЬЁЗНЫЙ РАЗГОВОР ПО ДУШАМ МАЛЬВИНЫ С ДЕРЕВЯННЫМИ КУКЛАМИ

   Мальвина помолчала с минуту, потом продолжила:
    — А почему вы считаете, что кто-то вас должен так любить?
    — Но Буратино-то папа Карло стал любить вопреки всему.
    — Ах, вот оно что! Да, Буратино повезло в этом смысле. Вам — нет. А по сему вы намерены так до конца дней жалеть себя и горевать о своей печальной доле, пока не сгниёте и не развалитесь?
    — А что нам ещё остаётся?
    — Почему бы вам самим не попробовать полюбить кого-то? Хотя бы друг друга.
    — Ого, да это трудно! — проворчал Звездун.
    — А почему нет? Вы вместе пережили страшное время, поддерживали друг друга, переживали за того, кого пороли плёткой…
   — По правде говоря, мы не очень-то поддерживали друг друга. Когда нас запирали в сундук, мы там дрались между собой, пихались, чтобы себе было побольше пространства, да поудобнее устроиться. Да и насчёт плётки, тут каждый сам за себя переживал.
    — Значит, трудно вам любить друг друга?
    — А за что друг друга любить!
    — Безусловной любовью или вопреки! — парировала Мальвина их же словами.
    — Дааа, такой любовью нас, наверно, полюбить невозможно, — наконец, признал Амадео. — Уж очень мы гадкие…
   — Так может, перестать быть гадкими? Может, попробовать развить в себе качества, чтобы стать хоть приятными друг другу? Или для папы Карло? Вы ведь постоянно огорчаете его, не цените доброго отношения.
    — Трудно это, не быть гадкими.
    — Что ж трудного? Надо начать с того, чтобы была причина уважать себя. Вы могли бы обучиться играть на каких-нибудь музыкальных инструментах, в театре не хватает музыкантов. Вот Прозерпина умеет танцевать джигу, а подходящей музыки нет. Джигу хорошо танцевать под звуки скрипки. Почему бы кому-нибудь из вас не попробовать ходить в музыкальную школу и не научиться играть на скрипке?
    — А я должна под скрипку плясать? — процедила сквозь зубы Прозерпина, глядя на Мальвину исподлобья.
    — Да. Ты же артистка, надо же тебе хоть что-то показать почтеннейшей публике.
    — А меня спросили, хочу ли я быть артисткой? — в запале выкрикнула Прозерпина. — Хочу ли я потешать почтеннейшую публику? Хотела ли я быть красивой? Хотела ли я вообще быть куклой?
    — Но ты уже кукла. И ты красива. Почему тебя это не радует?
    — Потому что мне по ночам снится тот кошмар, когда меня резали и тесали живьём! Потому что я помню цену, какую я заплатила за эту проклятую красоту! А что она мне дала, что? Какой толк с неё?
    — Красота не средство, красота цель, — ответила Мальвина.
    — Да не было у меня такой цели! — голос Прозерпины повысился до предела. — И актрисой я быть не хочу! Я ненавижу театр! Ненавижу сцену! Я ненавидела всё это, когда ещё дядюшка Джоакино пытался нам навязать, что мы должны выступать перед публикой!
    — Как странно, кукла не может не любить театр.
    — А я вот могу! И ненавижу!
    — И я не хотел быть актёром, — отозвался Анжело. — Никогда.
    — И я, — добавил Груша.
    Мальвина снова помолчала, размышляя. Затем заговорила снова:
    — Если вы не любите театр, почему бы вам не поискать себя в чём-то другом? Другие занятие, которые были бы вам по душе и облагородили вас.
    — Но для этого мы, кажется, должны уйти отсюда. А нам страшно. Там другой мир, мир людей и животных, а нас так мало и мы не похожи на других.
    — Поэтому вы и держитесь за театр, который не любите и друг за друга, хотя тоже друг друга не любите?

60

ДЕРЕВЯННЫЕ КУКЛЫ МЕЧТАЮТ И РЕШАЮТ ИЗМЕНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ

   Анжело вдруг резко поднялся с ковра. Он хотел гордо выпрямиться, но ему помешал горб.
    — А вот сейчас возьму, да уйду! — выпалил он.
    — Куда? — насмешливо спросила Калисто. — Каждый из нас мечтает куда-то уйти, да вот некуда! Нас нигде не ждут!
    — А мне и не надо, чтобы меня ждали! — фыркнул Анжело и зашагал к выходу из комнаты с камином, высоко закидывая ноги и громко стуча ботинками.
    — Да глупости, никуда он не уйдёт! — махнул рукой Груша. — Небось, пройдётся по двору, да назад вернётся, когда все начнут укладываться спать.
    Куклы тут же перестали думать про Анжело, решив, что так и будет, как сказал Груша.
    — А я бы пошла в школу портных, — сказала кукла Бриджитта. — Я могла бы шить платья. Тогда можно было бы не уходить из этого дома и из театра. Я бы шила костюмы для актёров. Пойду-ка я завтра после обычной школы в школу портных. Может, меня туда примут.
    — Неплохая идея, — одобрила Мальвина. — Кто знает, может, у тебя обнаружится талант к шитью.
    — Ты думаешь?
    — А почему нет? Тем более, будет основана страна кукол, там портные очень пригодятся. Надо же куклам во что-то наряжаться. В кукольной стране будет очень много портных.
    — Кукольная страна! — хмыкнул Груша. — Когда она ещё появится! Наверно, не скоро.
    — Но вы же деревянные. Вы крепкие. Наверняка у вас будет долгая жизнь и вы доживёте до этого.
    — И что я буду делать там, в этой кукольной стране? Что я буду делать сейчас? Я не хочу быть артистом.
    — Тогда подумай, что тебе нравится больше всего.
    Груша вдруг широко улыбнулся:
    — Сладости! — вдохновенным голосом проговорил он.
    — Тогда можно организовать буфет при театре и ты можешь работать в буфете.
    — Да он сам там все сладости сожрёт! — проворчала Прозерпина.
    — Это поначалу. А когда он объестся их до ушей, его уже не так будет тянуть к сладкому и он сможет спокойно продавать угощение, — рассудила Мальвина.
    Амадео, сидевший поодаль от кукол поближе к огню, отозвался:
    — А я не против стать артистом. Вот пойду в музыкальную школу и научусь играть на скрипке…
   — Я не буду плясать под твою скрипку! — крикнула Прозерпина. — Даже не думай!
    — Тогда на гармошке. А почему бы и нет? Может, искусство и музыка облагородят меня и я буду как Буратино — таким же добрым и весёлым. И все будут меня любить, как любят его.
    — И я могла бы стать артисткой, — сказала Элвира. — Почему бы мне не научиться танцевать в танцевальной школе?
    — Ты слишком раскоряка, чтобы танцевать! — фыркнула Прозерпина. — Сначала пройди то, что прошла я — стань изящной ценой того, что тебя будут резать и тесать живьём!!!
    — Ничего, я буду очень стараться и у меня всё получится без этого. Смогли же мы тогда плясать польку-птичку, значит, и в других танцах должно получиться.
    Звездун загорелся всеобщим энтузиазмом и заявил, что он хотел бы стать, как дядюшка Джоакино — готовить из глины посуду, поделки и даже кукол.
    — А почему бы и нет? — воскликнул он. — Живые куклы тоже могут играть в куклы! Кроме того, в кукольной стране могут появиться лавки, в которых потребуются манекены, вот там мои куклы и пригодятся! А пока кукольной страны ещё нет, мои изделия и тут пригодятся. Мы столько чашек и тарелок перебили, что стоит наделать ещё. Пойду-ка я в школу мастеров глиняных дел!
    — А я бы хотела заняться чем-то, что избавило бы меня от страха перед насекомыми, — выразила желание Алессандра. — Может, мне научиться изготавливать брошки и другие поделки в виде насекомых и мои страхи пройдут? Значит, мне надо попробовать себя в школе поделок!
    — Ну и я пойду с тобой туда, — отозвалась Аннабела. — А то у меня не хватает фантазии решить, что я хочу. Не понравится — найду что-нибудь другое.

61

ИЛЛЮЗИИ КАЛИСТО И УПРЁКИ ПРОЗЕРПИНЫ

   Деревянные куклы как-то сильно повеселели, можно было сказать, что им никогда не было так радостно и хорошо, как в этот вечерний час у огня в камине. Даже когда они сбежали от Карабаса-Барабаса в страну за дверью. Тогда каждый из них подсознательно понимал: убегая от Карабаса-Барабаса, не убежишь от себя. А значит, счастья не будет. Какая бы волшебная страна тебя не окружала.
    А теперь они ясно ощущали: большинство из них изгоняли из себя своего внутреннего Карабаса-Барабаса, мешавшего их радости и свободе. И легко дышалось, и хотелось смеяться чистым смехом.
    Но не всем.
    — Калисто и Прозерпина, а чем бы хотели заниматься вы? — обратилась Мальвина к двум насупившимся куклам, не поддерживавшим всеобщего веселья.
    Калисто поднялась с ковра, уперла в бока крупные деревянные кулаки и задрала вверх подбородок.
    — А что, в этой кукольной стране, которая когда-то там будет, только и дел, что шить да глиняную посуду делать? И для кукол нет других занятий? В каждой стране должно быть правительство — министры. Вот я и хочу стать министром в кукольной стране!
    — Каким? — поинтересовалась Мальвина.
    — Как — каким? Обыкновенным министром!
    — Министры разные бывают. И отвечают за разное. Кто за дела портных, кузнецов, гончаров. Кто за государственную казну. Кто за оборону страны. Кто за театры и библиотеки. Мало ли за что. За что бы хотела отвечать ты?
    Руки Калисто упали вниз, кулаки разжались, глаза сделались испуганными и забегали:
    — Как — за что отвечать? Я ни за что не хочу отвечать!
    — Как же ты собираешься стать министром, да ещё и кукольной страны? Ведь там ответственность повышенная, потому что это будет особенная страна.
    — Жаль! — сокрушённо вздохнула Калисто. — Кажется, такой ответственности я не вынесу. А я-то думала! Когда Карабас-Барабас возил нас в клетке по улицам, иногда мимо нас проезжали большие золочёные кареты, даже глаза слепило от золота и такая это была красота! И в кареты было запряжено много лошадей. И все говорили кругом: «Министр! Вот министр проехал!» Я тогда думала, какое же это счастье, быть министром, если он могут разъезжать в таких каретах. Кто ж мог подумать, что они, оказывается, не только разъезжают в каретах, но и за что-то там отвечают?
    — А ещё министры грамотные, — назидательно добавила Мальвина. — А вот ты сколько букв уже успела выучить?
    — Да ни одной! У неё одни кляксы в тетрадке и ни одной буквы! — крикнул Груша и деревянные куклы засмеялись.
    Калисто, смутившись, пригнулась и заползла куда-то за границы ковра, где было потемнее и её не стало видно.
    — Что ж, пусть тогда Калисто пока поднажмёт с учёбой, а там посмотрим, кем ей подойдёт быть, — смеясь вместе с другими куклами, сказала Мальвина.
    — А Прозерпина, Прозерпина? — закричали другие куклы. — Ты-то чего молчишь? Чем ты хочешь заниматься?
    Прозерпина скрестила руки на груди и бросила с вызовом:
    — А ничем!
    — Как так — ничем? — удивилась Бриджитта. — Ты же совсем одичаешь, совсем ничем не занимаясь!
    — А какое вам до этого дело! — губы Прозерпины презрительно скривились.
    — Просто удивительно, как же ты намерена проводить всё время одна? Нас-то рядом не будет, мы полдня в обычно школе, полдня в других школах…
   — А вы думаете, мне с вами было приятнее, чем без вас? Я хоть, наконец, побуду одна!
    — Но ведь скучно же.
    — А какая вам разница?!
    — Как это какая разница? Ты же одна из нас. Ты нам не чужая. Мы все живём в одном доме.
    — Вы намекаете, что я должна уйти, если я ничем не хочу заниматься?
    — Что ты, Прозерпина, ни на что мы не намекаем, живи себе здесь на здоровье.
    Прозерпина отвесила шутовской поклон:
    — Спасибо, благодетели, что не гоните! — затем резко выпрямилась и гордо закинула подбородок и красные пышные волосы. — Вот только вы просто не можете меня прогнать из этого дома. Это дом папы Карло, а не ваш! Вот когда папа Карло прогонит меня, тогда я уйду, пусть даже на улице будет дождь, холод и ураганный ветер! — голос её слёзно дрогнул от жалости к себе.
    — Ты же знаешь, что папа Карло никогда никого не прогонит даже в хорошую погоду, — холодно заметила Мальвина. — К чему разыгрывать это представление? Зачем ты так разговариваешь со своими братьями и сёстрами, они же просто беспокоятся о тебе.
    Глаза Прозерпины округлились и в них засверкали молнии ярости.
    — Ах, мои братья и сёстры беспокоятся обо мне! — закричала она. — А где они были, когда меня резали и тесали живьём, когда я лежала в бинтах и ни один из них не хотел подойти ко мне и дать воды? Они тогда отреклись от меня, никого не было рядом, когда мне так было важно, чтобы хоть кто-то взял меня за руку, поговорил, посочувствовал! Знаете, как мне тогда было страшно и одиноко, как хотелось внимания и сострадания! Кто из вас думал обо мне тогда?
    Слёзы хлынули из её глаз и она стремительно выбежала из комнаты, громко рыдая.

62

АНЖЕЛО ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПЛАВАНЬЕ. СОН МАЛЬВИНЫ

   
    Тут в большую комнату с камином вошли Буратино, Пьеро и Арлекин. Всё это время они проводили за уроками, стараясь выводить буквы чисто, без клякс.
    — Ну, всё, накрывайте-ка на стол! — скомандовал Буратино. — Будем ужинать!
    А в это самое время Анжело добрался до берега речки — небольшой, но с быстрым течением.
    — Прощай, театр «Молния»! — с пафосом проговорил он. — Увы, я не артист, я — моряк! Дальние страны зовут меня!
    Он шагнул в воду и, перевернувшись, плюхнулся на спину. Волны тут же выпихнули его на поверхность, он закачался на них, раскинув руки в разные стороны, и они понесли его.
    — Как хорошо быть деревянным! — мечтательно произнёс он. — Сам себе корабль, капитан и матрос. Я уплыву далеко-далеко. Буду руками ловить рыбу. Неси меня, река, к большой воде! К океану! И пусть океан несёт меня по всему миру!
    А дома не хватились его даже за ужином — как-то было не до него, всем было слишком хорошо, чтобы заметить исчезновение Анжело.
    И когда ложились спать, тоже не заметили, что его кровать пуста и не разобрана. Потому что Прозерпина отвлекла всеобщее внимание на себя: она лежала на кровати ничком и громко ревела в голос, с завыванием. В прежние времена ей бы не сошло с рук то, что она мешала спать другим. Деревянные куклы накрыли бы её одеялом и как следует отколотили. Но теперь куклы считали себя исправляющимися и облагораживающимися, поэтому Прозерпину не тронули, только прикрыли уши подушками и кое-как уснули.
    Мальвине приснился странный сон. Она увидела себя в белом свадебном платье с фатой на голове и венчиком из белых цветов и букет из таких же цветочков был у неё в руках. Но жениха рядом не было, только окружал сияющий свет.
    Когда она пробудилась, у её постели уже находился Артемон. Заметив, что хозяйка пробудилась, он лизнул её в правую ногу. " — Как хорошо было бы, если бы мой жених был бы похож на Артемона, — подумала фарфоровая куколка, — так же предан мне, оберегал меня и исполнял мои желания. Только был бы куклёнком, а не собакой, конечно. Вот такой бы смог изменить мир вокруг меня к лучшему! А впрочем… Я уже, кажется, сделала это сама. Деревянные куклы ведь теперь значительно изменились. Да, если они на самом деле отправятся в эти школы обучаться чему-нибудь, я вполне смогла бы их уважать.»
   Деревянные куклы не забыли своего решения отправиться в школы, чтобы обучиться каким-то делам и за завтраком только об этом и говорили. И только Прозерпина не поддерживала их и была мрачной, раздражённой.
    После завтрака куклы пошли в обычную школу, Мальвина устроилась в кресле с учебником природоведения, пытаясь в нём разобраться, а Прозерпина опять улеглась на кровать и принялась громко реветь. Это отвлекало Мальвину.
    Мальвина не выдержала и подошла к ней.
    — Послушай, — проговорила она, — а ты бы не хотела прогуляться со мной?
    Прозерпина оторвала от подушки красное злое лицо:
    — Нет! Я ничего не хочу! Мне от вас ничего не надо!
    — А по-моему, тебе надо развеяться. Мы бы могли нанять кабриолет, в который запряжена пони и съездить в гости к синьору Патрицио. Ты ведь так и не видела его изобретение — глиняный голем.
    Краска начала сходить с лица Прозерпины:
    — Предлагаешь ехать в гости к доктору кукольных наук?
    — Ты боишься?
    — Вовсе не боюсь! Но ведь Карабас-Барабас тоже называл себя доктором кукольных наук!
    — Ну и что? Это совершенно разные личности! Скажи просто, что ты трусиха. А ещё собиралась жить в лесу и охотиться на кабанов!
    Прозерпина поднялась с кровати:
    — Я ничего не боюсь! Слышишь, ничего! Я не трусиха!
    — Может, докажешь?
    — И докажу!

63

ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР МАЛЬВИНЫ И ПРОЗЕРПИНЫ

   Мальвина нарядилась в своё дорожное платье — из коричневого бархата, с кружевами на манжетах и на воротничке; на голову одела широкополую шляпу с цветами.
    У Прозерпины же не нашлось ничего приличнее чёрного платья, другая одежда у неё была сплошь покрыта жирными, чернильными пятнами и пятнами от соуса и варенья, да ещё и почти всё было местами порвано. На чёрном платье же пятна были незаметны.
    Куклы уселись в двухместный кабриолет, в который был запряжён пони. Артемон, как неизменный телохранитель, сопровождал Мальвину и сидел на козлах вместо возницы.
    Кабриолет понёс их по залитому солнцем городу, мимо садов, мимо реки. Но Прозерпину не радовало ни солнце, ни живописный пейзаж. Она, как всегда, находилась в плохом настроении и сидела, приподняв плечи и скрестив на груди руки.
    Некоторое время куклы ехали молча и Прозерпина только недобро косилась на Мальвину, которая, казалось, не обращала внимания на её угрюмость и только любовалась окрестностями, думая о чём-то своём, приятном.
    Наконец, Прозерпина заговорила первая:
    — А почему ты не запретила Карабасу-Барабасу меня тесать и резать живьём?
    Мальвина повернула к ней лицо:
    — Полагаешь, я могла запретить?
    — Полно паясничать, Мальвина. Все знали, какой влияние ты имела на Карабаса-Барабаса. Если бы ты хотела, ты бы нашла к нему подход, чтобы не допустить того, что произошло со мной. Верно?
    — Верно. Только почему я должна была защищать тебя?
    — А разве в тебе совершенно нет сострадания?
    Мальвина усмехнулась:
    — В таком случае, почему ты сама не защитила себя? Вот смотри: помнишь, каждый вечер после моего выступления в театре Карабас-Барабас выпивал бокал вина и ради этого спускался в погреб, чтобы налить вино из бочонка. А ведь лестница в погреб очень крутая, можно сказать, она расположена почти вертикально. И крышка в погреб не закрывается. Что тебе стоило засесть, допустим, под верхней ступенькой и когда Карабас шагнул бы на вторую, схватить его за ногу, чтобы он повалился кубарем вниз? Если бы даже он не свернул себе шею, то наверняка потерял бы сознание. В это время ты могла бы взять обычный гвоздь и проколоть ему аорту. Он истёк бы кровью, умер и никто не тесал бы и не резал бы тебя живьём.
    Прозерпина напряглась ещё сильнее:
    — Ты думаешь, это так легко, сделать то, что ты сейчас сказала?
    — Легче испытать, когда тебя кромсают живьём?
    — А если бы Карабас не свалился со ступени, удержался бы и заметил меня? Ты представляешь, что тогда было бы?
    — Не хотелось рисковать?
    — А тебе не хотелось меня спасать? Скажи просто: не хотелось?
    — Нет. Мне было всё равно. И что с того? Так и будешь теперь откровенно жалеть себя и распускать сопливые нюни: «Ах, я бедненькая, меня никто не любит!» Не стыдно тебе? Я думала, ты более сильная.
    Прозерпина подскочила, словно её ударили током:
    — Останови кабриолет! — закричала она Артемону.
    — Артемон, не останавливай, — холодно произнесла Мальвина.
    — Ах, так! — Прозерпина метнулась в сторону и на ходу выскочила из кабриолета. И покатилась в траву, кувыркаясь через голову. И замерла, лёжа на спине и раскинув в стороны руки.
    Кабриолет остановился, Мальвина сошла с него и осторожно приблизилась к Прозерпине. Похлопала её по щекам и она пришла в себя.
    — Какой позор! — произнесла Мальвина. — Мне расценивать эту выходку как то, что ты расписалась в своей слабости?
   — Я не слабая! — Прозерпина села в траве.
   — Сильные личности не живут обидами.
   — Кто бы говорил, — глаза Прозерпины сделались ядовитыми, — ведь ты тогда очень, очччень обиделась, когда мы немножко подсинили твои волосы.
   — В тот день — да. Но позже ведь я вас простила, я же говорила.

64

ТЫ ПРАВА...


   

    Прозерпина поднялась на ноги и обе куклы направились к кабриолету.
    — Пожалуй, ты права, — наконец, произнесла Прозерпина. — Я слишком жалею себя. Я только одного не могу понять: как ты умела так верховодить Карабасом-Барабасом, что цуциком на верёвочке? В чём секрет? Ведь я тоже стала красивой, каждый скажет, что я теперь не хуже тебя, а кто-то может найдёт меня красивее тебя. Я старалась, училась танцевать, я умела выполнять такие танцы, которые не подходили твоим ножкам. Видишь, я даже кое в чём превзошла тебя! Так почему он не носился со мной, как с тухлым яйцом и почему я не завоевала такой любви публики, как ты, а только оконфузилась на сцене? В чём секрет твоего успеха и моего неуспеха?
    — Должно быть, в нелюбви.
    — Какой ещё нелюбви?
    — К себе. К жизни. Ко всем, кто тебя окружает.
    — Но ведь меня тоже никто не любит. Ни окружающие, ни жизнь.
    — Ты зря так говоришь. Вспомни начало. Разве ты с самого начала попала к Карабасу-Барабасу? Жизнь отнеслась к тебе с любовью с самого твоего рождения, как куклы, ты оказалась в мягких и гуманных руках дядюшки Джоакино, вот он точно носился с вами, как с тухлым яйцом, и с тобой тоже. А ты это оценила? Оценила этот подарок жизни? Разве ты хоть раз сказала доброе слово дядюшке Джоакино? А все свои дерзости и грубости помнишь? И это вместо благодарности своему творцу!
    Прозерпина слушала, низко опустив голову.
    — И тут ты права, — пробормотала она. — Я часто вспоминала дядюшку Джоакино, когда висела на гвозде… Жаль, что больше мы не увидим его никогда.
    — Да, не увидим.
    — И мне от этого больно.
    — Попробуй быть такой, как он хотел. Тогда боль утихнет. Ты оправдаешь его надежды.
    — Такой, как он хотел? То есть, такой, как ты?
    — Мы все разные. Просто вспомни, о чём он ежедневно упрашивал тебя.
    — Он хотел, чтобы я стала актрисой…
   — Но тебе это отвратительно?
    — Да. С тех пор, как Карабас-Барабас отдал меня в руки тому мастеру по дереву… С тех пор, как ради того, чтобы я нравилась зрителям, ради того, чтобы я зарабатывала ему деньги, надо мной сотворили такое…
   — Но теперь тебе не надо работать на Карабаса. Что если тебе постараться думать о том, что ты выходишь на сцену, потому что это понравилось бы дядюшке Джоакино?
    — Он уже не увидит, как я осуществляю его мечту. И не простит меня.
    — Может, тогда ты простишь сама себя?
    — А что от этого изменится?
    — Ты порадуешь другого человека, такого же доброго, как дядюшка Джоакино — папу Карло. Ведь он всем куклам как отец. Почему бы тебе не считать, что у тебя есть отец? К тому же, ты будешь знать, что если бы дядюшка Джоакино увидел тебя на сцене, как ты лихо пляшешь джигу, он бы тебя одобрил. Ты это будешь знать точно!
    — Да, ты верно говоришь.
    — Ну, ещё бы.
    — Значит, полагаешь, мне следует посещать школу танцев?
    — И не только. Можно обучаться музыке. И насчёт застольных манер…
   — Что?
    — Гммм… Помнишь, дядюшку Джоакино огорчало ваше не слишком, мягко говоря, приличное поведение за столом…
   — Это дааа… Но что я могу поделать? Мои манеры не слишком утончённые.
    — Всему можно обучиться, было бы желание.

65

СИНЬОР ПАТРИЦИО ВЫЛИВАЕТ ЭЛИКСИР ДЛЯ СОЗДАНИЯ ЖИВЫХ КУКОЛ ПОД КОРНИ ДЕРЕВА

   Между тем, кабриолет приближался к домику с красной крышей, где проживал синьор Патрицио.
    Доктор кукольных наук обрадовался приезду двух кукол, хотя Мальвина сильно извинялась, что прибыла без приглашения:
    — Прошу прощения, синьор Патрицио, что потревожила ваш покой, но Прозерпина недавно навела меня на мысль, которую я не могла не высказать вам.
    — Что же это за мысль, сеньорита Мальвина?
    Синьор Патрицио пригласил обоих кукол в дом и усадил их на пуфики для ног, приказав своему слуге принести конфеты и маленькие чашечки с чаем. А сам устроился в кресле напротив своих гостей.
    — Вы ведь намерены создать эликсир для того, чтобы сделать глину живой, не так ли, синьор Патрицио? Чтобы создать много фарфоровых кукол?
    — Точно так, сеньорита Мальвина. Я создам совершенный эликсир, а после отдам его моему другу, кукольнику Альфредо. Он смешает эликсир с глиной и вылепит живых кукол, таких, как вы.
    — Отлично, синьор Патрицио, но Прозерпина выразила сомнения, смогут ли хрупкие фарфоровые куклы самостоятельно построить свою кукольную страну слабыми фарфоровыми руками. Поймите, если они будут такими, как я, они не сумеют выстроить ничего совершенно! Подумайте сами, какой из фарфоровой куклы каменщик, плотник, даже пахарь?
    Синьор Патрицио растеряно поправил очки на носу.
    — В самом деле… — удручённо пробормотал он. — Я настолько был заворожён идеей создать живых кукол, что эти детали мне как-то не пришли в голову. А действительно, как же фарфоровым куклам выживать в этом суровом мире, как им построить свою собственную страну, о которой я грезил?
    — Так может, синьор Патрицио, для начала вам использовать эликсир для создания деревянных кукол, которые были бы крепче фарфоровых и построили бы кукольную страну, а когда всё будет готово, можно было бы взяться и за оживление глины?
    — Но как я смешаю эликсир со стихией дерева? Это же не мягкая податливая глина!
    — А почему бы вам не вылить эликсир под корни какого-нибудь дерева?
    Глаза синьор Патрицио блеснули под линзами очков:
    — В самом деле, какая мысль! В самом деле, почему бы не сделать именно так?
    — Да, синьор Патрицио. У нас за театром находится обширный пустырь и на нём растёт одинокое дерево. Почему бы именно его не выбрать в качестве эксперимента?
    Синьор Патрицио вскочил с кресла и возбуждённо забегал по комнате.
    — О да, о да! — кричал он, вознося вверх тонкие руки. — Точно так и следует поступить! Дерево! Что не получалось с глиной, может получиться с деревом! Конечно дерево! Именно дерево!
    Он схватил висевший на деревянной перекладине чёрный плащ, накинул его на плечи, затем на голову квадратную шляпу.
    — Мы немедленно едем к дереву на пустыре за театром! — провозгласил он. — Где мой эликсир?
    Спустя несколько минут он уже мчался в повозке в компании двух кукол на пустырь за театром «Молния». Лицо его сияло, как полуденное солнце и не меньше его сияло лицо Мальвины, предвкушавшей грандиозные события. Прозерпина же была растеряна, она не доверяла жизни и не знала, что может вытечь из этой затеи Мальвины и доктора кукольных наук, которому она не доверяла ещё больше только из-за того, что он был доктором кукольных наук.
    Наконец, они прибыли на пустырь за кукольным театром, синьор Патрицио раскрыл свой саквояж и достал небольшую колбочку с какой-то зелёной жидкостью. И торжественно вылил её под корни одинокого дерева.
    — Первым моим изобретением будут деревянные куклы! — вне себя от эйфории произнёс он.
    — Да, но с живым деревом надо обращаться осторожно, — заметила Мальвина. — Надеюсь, у вас есть на примете мастер по дереву, который мог бы выстругать куклу красиво? А то знаете, если кукла получается некрасивой, у неё может сильно испортиться характер, — она выразительно взглянула на Прозерпину. Та посуровела и скрестила руки на груди.
    — Конечно, конечно, я постараюсь найти хорошего кукольника, — заверил Мальвину синьор Патрицио. — Думаю, для любого кукольника будет за честь выстругать куклу из живого дерева. Я только не знаю, когда наступит этот день и час, когда дерево оживёт и из него можно будет сделать кукол!

66

КУКЛЫ ОБНАРУЖИВАЮТ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ АНЖЕЛО. КУКЛЫ ВОЗЛЕ ОДИНОКОГО ДЕРЕВА. ПРЕМЬЕРА СПЕКТАКЛЯ


   
    Вечером того же дня папа Карло и куклы собрались за одним общим столом и каждый хвастался, как он провёл день в новых школах.
    Тут и хватились, наконец, исчезнувшего Анжело.
    — Кто его видел? Кто его видел? — спрашивали друг друга куклы.
    — А ведь завтра генеральная репетиция! — напомнил папа Карло. — Анжело должен изображать голову Карабаса-Барабаса!
    Большинство деревянных кукол хоть и решили сойти с актёрской стези, но всё же решили помочь Буратино поставить его спектакль. Они должны были сыграть самих себя, изображая сцену появления Буратино в театре Карабаса-Барабаса и самого Карабаса, то есть, забраться внутрь огромного чучела, сделанного похожего на него и шевелить руками и ногами и говорить в трубу, искажающую голос так, что он басил.
    И вот, теперь исчез Анжело…
   — Да придёт к ночи, куда он денется! — махнули рукой куклы.
    И тут Мальвина поведала им о своём визите к синьору Патрицио и о том, как было полито дерево эликсиром, который должен был со временем дерево оживить. У кукол сразу появился интерес и все они во главе с папой Карло и с Мальвиной отправились на пустырь за театром, где росло одинокое дерево.
    Деревянные куклы обступили его, гладили, прикладывали к его стволу уши, надеясь что-то услышать.
    — Из него получатся такие же деревянные куклы, как мы! — говорили они. — Нас будет больше в этом мире! А если оживят многие деревья? Нас будет очень, очень много! Таких, как мы, таких, как мы!
    — Таких, как вы? Как бы не так! — фыркнула Прозерпина. — Мальвина сказала, что будущие деревянные куклы будут красивыми! Так что среди них вы будете уродами!
    Папа Карло, стоявший поодаль и слышавший эти разговоры, произнёс:
    — А в самом деле, эти несчастные горбуны, бородачи и девочки, что не могут без масок появиться среди людей, будут слишком отличаться от других кукол, которых сделают красивыми.
    — Главное, чтобы у новых кукол были красивыми и души, — ответила Мальвина. — Тогда кто-то из них может играть в вашем театре. Мне ведь очень важно оставить вас с хорошими куклами, папа Карло. Чтобы вам было с ними хорошо. Вы же заслужили.
    Папа Карло удивлённо взглянул на неё:
    — Что значит, оставить меня с хорошими куклами, девочка? Разве ты собираешься нас оставить?
    Мальвина чуть улыбнулась:
    — Ну, я могу скоро выйти замуж…
   — За кого же? За Пьеро?
    — Ещё не знаю, папа Карло, ещё не знаю…
   Папа Карло пожал плечами, не приняв всерьёз слов Мальвины, подумав, что они всего лишь причуды красивой девочки. Он принялся созывать кукол, напоминая, что пора спать и завтра предстоит генеральная репетиция и артистам следует хорошенько выспаться.
    Анжело не вернулся и к ночи, что уже начало удивлять кукол.
    А на следующий день пришлось искать ему замену, кто мог бы изображать голову Карабаса-Барабаса.
    А после была и премьера «Золотой ключик, или Необыкновенные приключения Буратино и его друзей», которая, без сомнения, прошла с грандиозным успехом — могло ли быть иначе в Стране за Дверью?
    Мальвина не особо тешилась очередной славой — она привыкла к ней и принимала, как должное. Поздно вечером, лёжа в кроватке, она думала перед сном о кукольной стране и обществе, которое должно было населять её.
    Думала о Буратино, что за него она может быть спокойна, потому что у него чистая и светлая душа, а значит, он будет счастлив.
    Думала о Пьеро, его влюблённости в неё, в Мальвину и о том, что она не хотела бы делать ему больно, но у неё никак не появляются взаимные чувства к нему.
    О папе Карло, о том, что этого человека долгие годы преследовала нищета и неудачи, но душа его не уподобилась той тьме, что окружала его.
    О деревянных куклах… О внезапно исчезнувшем Анжело…
   И с этими мыслями она уснула.
    А через несколько дней она встретила на пустыре синьора Патрицио, стоявшего возле одинокого дерево и пытавшего с ним говорить.

67

ЖИВАЯ РЕЗИНА


   — Оно молчит! — сокрушённо проговорил синьор Патрицио в ответ на приветствие Мальвины и глубокий реверанс. — Оно совершенно молчит! Я битый час пытаюсь вести с ним беседы, но оно молчит!
    Мальвина прислушалась.
    — А мне кажется, я слышу какие-то совсем слабые голоса, — промолвила она. — Тихие-тихие.
    — Как же вы можете их слышать, если я не слышу?
    Надо сказать, одинокое дерево, росшее на пустыре за театром «Молния», было каучуковым.
    Мальвина приблизилась к стволу дерева, осторожно сняла с коры маленькую светлую резиновую капельку и поднесла к уху. " — Жизнь, это жизнь, — едва слышно звучал непонятный голосок, — неужели жизнь!»
   Кукла подняла на доктора кукольных наук большие голубые глаза.
    — Резина, — произнесла она, — резина живая.
    Синьор Патрицио наклонил голову на бок:
    — Что вы говорите? Вы уверены?
    — Послушайте сами, — Мальвина протянула к нему крошечную фарфоровую ручку, на которой лежала резиновая капелька. Синьор Патрицио взял каплю в свою ладонь, прислушался.
    — В самом деле, что-то звучит, — в изумлении прошептал он. — Да! Да! Без сомнения, это голос! Голос живой резины!
    Он даже задрожал от восторга.
    — Живая резина! Живая резина! — как одержимый повторял он. — Ведь кукольник Альфредо сможет отлить живых кукол из резины! И это будет прочный материал, не хуже дерева!
    В тот же день к каучуковому дереву был прикреплён сосуд для сбора сока и трубка к надрезу на коре.
    Посмотреть на дерево, их которого вытекала живая резина, явились папа Карло, все куклы и кукольник Альфредо, которому предстояло новых кукол готовить. Альфредо оказался совсем молодым мужчиной, светловолосым, с добродушными голубыми глазами.
    — Синьор Альфредо, я хотела вам сказать, — назидательно обратилась к нему Мальвина, — что резиновых кукол следует сделать не просто красивыми и приятными внешне. Очень важно, какое сердце вы вложите в них. А мы ведь хотим, чтобы кукольную страну населяли воспитанные и добрые куклы, не так ли? Поэтому требуется хорошенько обдумать, что пойдёт за сердца для этих кукол.
    Кукольник Альфредо задумался.
    — А может, в качестве сердец вложить им конфеты, чтобы характеры у кукол были сладкими и покладистыми? — выразил он идею. — Карамельки, орешки в шоколаде, мармеладки.
    — По-моему, лучше сердец и быть не может! — отозвался Груша, обожавший сладкое. Он теперь по целым дням просиживал в буфете при театре и объедался сладким и по вечерам у него болели зубы. Теперь надо было только дождаться, когда сладкое ему надоест.
    Мальвина улыбнулась и обратилась к синьору Патрицио:
    — Хорошо бы, если кукольная страна в будущем пролегла здесь, где сейчас пустырь за театром «Молния». На это существует множество веских причин. Во-первых, тогда в стране кукол не надо будет строить театр — есть же готовенький. Во-вторых, на пустыре растёт каучуковое дерево, из которого будут изготавливаться жители кукольной страны. В-третьих, посмотрите, какое здесь ровное и хорошее место и река течёт!
    — Я не возражаю, — ответил синьор Патрицио. — Если только из этой резины выйдет живая кукла, я согласен на всё!
    А надежда на то, что из резины выйдет живая кукла росла по мере наполнения сосуда резиновым соком.
    Сок говорил. И чем больше его становилось, тем громче делался его голос. Он даже пробовал петь.
    И когда сока оказалось достаточно, кукольник Альфредо забрал его в свою мастерскую и занялся изготовлением первой резиновой куклы.

68

В ТЕАТРЕ ПАПЫ КАРЛО ПОЯВЛЯЕТСЯ КУКЛА ЕЛЕНА


   
Дневник Мальвины.

Дата. Время.

    Мы опять репетируем, репетируем, репетируем, чтобы снова показать спектакль «Золотой ключик, или Необыкновенные приключения Буратино и его друзей», который уже прошёл у нас на «ура».
    Но вот маэстро Альфредо прислал нам приглашение и завтра мы должны увидеть первую живую резиновую куклу, с которой и начнётся кукольная страна.

Дата. Время.

    Она девочка, её зовут Елена. Маэстро Альфредо сделал ей довольно хорошенькое личико, но, я бы сказала, простоватое. Маленький вздёрнутый курносый носик, толстые щёчки, ямочки на них, полные губки, с которых не сходит широкая улыбка. Карие глаза, тёмно-русые волосы, заплетённые в толстую косу. Мила, просто мила. Она мне понравилась.
    В качестве сердечка маэстро Альфредо вложил Елене миндальный орешек в сахаре и это явно отражается на характере куколки: всех мужчин и мальчиков она называет «милый», а девочек — «душечка». Думаю, ей самой подошло бы больше имя Душечка, потому что она непрестанно рвётся кого-то обнимать и целовать. И, кажется, пьяна от счастья, что живёт. Она просто прелесть. Хорошо, что начало кукольный страны будет положено именно от этой милашки. Хорошее, приятное начало.
    Она такая крепкая, эта резиновая девочка. У неё такие сильные руки, когда она обняла меня, я опасалась, как бы по мне не пошли трещины. Да, в отличие от меня, она не будет бояться кататься на качелях, чтобы не рисковать с них упасть. Она может высоко прыгать, не опасаясь, что раскрошатся ноги. Даже если бы она упала с крыши многоэтажного дома, есть вероятность, что она бы не разбилась. Ей можно быстро бегать, лазить по деревьям, скакать по кочкам. Если её кто-то ударит даже по голове, с ней ничего не случится, сама сдачи даст так, что мало не покажется. Она будет очень долго жить, как и все резиновые куклы. И такие, как она, построят великую страну своими сильными руками, которым ничего не сделается.
    Маэстро Альфредо попросил папу Карло, чтобы он временно забрал Елену в своё театр:
    — Папа Карло, а что если бы кукла Елена пожила при вашем театре? А то у меня для неё совсем никаких условий. К тому же, работа скоро закипит: синьор Патрицио наделал очень много оживляющего эликсира и полил им целую рощу каучуковых деревьев за пустырём, мы прикрепили к ним сосуды, чтобы собирать живую резину. Когда у нас будет много резины, у меня будет очень, очень много работы!
    — Справитесь ли вы один? — поинтересовался папа Карло.
    — Мне обещали помочь и другие кукольники Страны за Дверью. Думаю, живых резиновых кукол будет скоро очень много!
    И вот, теперь Елена в нашем доме при театре, она повсюду носится, во всё суёт свой маленький курносый нос (она ж не Буратино, чтобы так его во всё совать!), всем восхищается, всех обнимает и целует и даже мне мешает завершить эту запись в дневнике…

Дата. Время.

    Сегодня пытались разобраться, есть ли у Елены талант к актёрству. Но не могли понять. Она не может усидеть на месте, много говорит и смеётся, даже если ей показать палец.
    А вдруг у неё откроется талант к литературе и она сумеет написать комедию для нашего театра? Не можем же мы вечно ставить одну и ту же постановку «Золотой ключик»!

Дата. Время.

    Эта резиновая нуждается в воспитании! У неё всего одно платье — простенькое, зелёненькое, видимо, маэстро Альфредо хоть и кукольник, но не блещет талантом портного, в отличие от дядюшки Джоакино. И Елена открыла мой шкаф и принялась рыться в моих вещах, чтобы переодеться. Она прикладывала к себе каждое платье и вертелась перед зеркалом на дверце шкафа. Но, по счастью, ни в одно не успела облачиться, потому что я заметила это безобразие.
    — Зачем ты открыла мой шкаф? — я была вне себя от злости.
    Она улыбнулась простодушной наивной улыбкой:
    — Так твои-то платья лучше моего! Вон у тебя какие наряды — тут и кружева, и бархат, и ленточки! Вот я и решила что-то взять из твоего.
    — Ты решила? — моему возмущению не было предела. — Все куклы этого театра знают, что к моим вещам нельзя прикасаться, даже стирать их я доверяю только Артемону!
    — Неужели тебе жалко платья?
    — Не в этом дело! Просто здесь не принято брать чужие вещи без спросу! Прежде, чем даже просто открыть чужой шкаф, следует спросить: «Можно ли мне одеть что-нибудь твоё или нет?»
   Елена снова мило улыбнулась и на щеках её заиграли ямочки:
    — Можно мне одеть что-нибудь твоё?
    Ну, как тут устоять перед такой покладистостью!
    — Ладно, бери вот эту блузку и эту юбку. Только носи аккуратно, я терпеть не могу пятен на своей одёжке! — разрешила я.
    Надеюсь, она мне ничего не испортит. Вот почему я не люблю одалживать кому-то свои вещи! Да раньше я никогда этого и не делала. И что со мной творит эта Душечка?
    Но надо позвать портного, пусть скорее приготовит отдельный гардероб для неё. Потому что я не в восторге от перспективы носить с ней одни вещи, хоть она мне и симпатична.

69

ХРУСТАЛЬНОЕ СЕРДЦЕ МАЛЬВИНЫ

   
Дата. Время.

    Я Мальвина, фарфоровая кукла с хрустальным сердцем, чистым и холодным, но никто не знает, какое оно у меня, кроме дядюшки Джоакино, моего создателя. И не надо, чтобы знали.
    Мои лучшие друзья змеи ещё в Тарабарском королевстве говорили мне:
    — У нас с тобой так много общего, Мальвина! Поэтому ты наш друг. Ты мудра, как и мы, потому что ты создана из глины, то есть, из стихии земли, а мы тоже в родстве с землёй, потому что мы ползаем по ней, соприкасаясь с ней каждой частью наших тел, мы очень чувствуем её и она питает нас своей мудростью.
    Мои змейки! Как же мне не хватает вас сейчас, наших высоких бесед, ваших мудрых советов, поддержки! И вы любили меня, потому что прощали меня даже тогда, когда я в темноте нечаянно наступала на вас.
    — Ну, ты же не нарочно, — только и говорили вы.
    Наверно, у вас тоже сердца из хрусталя. Вы тоже чистые и холодные, как я.
    А вот у новых кукол не может быть хрустальных сердец. Их сердца должны создаваться из засахаренного миндаля, он отлично будет гонять кровь по их резиновым телам. Хрустальное сердце слишком слабое для сильных кукол.
Этих кукол уже много и процесс пошёл. Жители Страны за Дверью испытывают симпатии к куклам с миндальными сердцами и не возражают, чтобы на пустыре за театром «Молния» появилась кукольная страна. И не только не возражают, но многие даже готовы помочь, кто чем может. Первые живые резиновые куклы собираются строить дом для себя, вот тут, напротив нашего театра. И им помогают, кто чем может: кто принесёт пару-тройку кирпичей, кто досочку, кто черепиц для крыши, кто берётся пособить советом, как строить дом. Уже принесли достаточно, из чего строить, а за само строительство куклы примутся завтра. Ночевать и жить будут в палатках, которые им тоже одолжили жители Страны за Дверью. Любопытно будет на это посмотреть.
    Сейчас я сижу на кукольном диванчике перед огнём в камине, мне тепло и хорошо. Папа Карло и остальные отправились на пустырь, где завтра должно начаться строительство, Артемон тоже там, я слышу его лай. Доносится музыка, очевидно, куклы устроили гулянье перед завтрашней работой.
    Я не пошла со всеми, что-то не пускает меня туда и мне кажется, что сердце у меня бьётся сильнее обычного…
   Интересно, если кукла умрёт, станет ли она девочкой?..

    Мальвина ощутила, как её неумолимо клонит ко сну, хотя был ещё не очень поздний вечер. Голова её опустилась на грудь над дневником, карандаш выпал из тонких пальцев на коврик. Ей приснился короткий сон: она увидала собственное хрустальное сердце, которое раскололось пополам и всё исчезло… Всё…

   Деревянные куклы ещё гуляли на пустыре вместе с резиновыми, когда папа Карло вернулся домой, чтобы приготовить ужин. И увидал Мальвину, голова которой слишком низко наклонилась вперёд. Он приблизился к ней, присел на корточки и коснулся её руки, намереваясь разбудить.
   И тут же отдёрнул руку, как будто прикоснулся к змее. Мальвина была фарфоровой куклой, но она была из живого фарфора и тело её было всегда тёплым и мягким, а теперь оно напоминало обычный фарфор, из которого делали посуду и статуэтки — твёрдый и холодный. Можно было подумать, что кукла замёрзла, но ведь она сидела перед огнём…
   У папы Карло от волнения застучали зубы. Он понял — всё очень плохо. И тут же появилась мысль, что куклы не должны об этом знать. Ничто не должно послужить для тревоги в театре «Молния».
    Он поднял лёгкую куклу на руки и она обмякла на его руках. Сбросил с себя новую бархатную куртку, наспех завернул в неё Мальвину.
    И поспешил выбежать из дома.
    В голову пришла идея отправиться к синьору Патрицио, всё-таки доктор кукольных наук, может, разберётся в случившемся.
    Папе Карло было очень страшно.

70

ТЕАТР БЕЗ МАЛЬВИНЫ

   
    Когда папа Карло ворвался в дом доктора Патрицио и наспех рассказал ему о странном состоянии Мальвины, тот спешно затащил его в свою лабораторию и велел положить Мальвину на стол, который спешно был расчищен от всяких там колбочек и пробирочек.
    Но когда папа Карло развернул свою куртку, в ней оказалась только груда фарфоровых черепков.
    — Бедная девочка! — слёзы потекли из глаз папы Карло. — Она была такая вежливая, такая кроткая, само воспитание! Похоже, она умерла!
    — Да, вы правы, — растерянно пробормотал синьор Патрицио, рассматривая черепки. Вдруг он заметил, что среди них что-то блеснуло. Это оказались осколки хрустального сердца куклы.
    — Думаю, у неё было слабое сердце и оно не выдержало, — произнёс он.
    Папа Карло прямо залился слезами.
    — А что же я теперь скажу куклам? — всхлипнул он. — Думаю, они сильно, сильно испугаются чьей-то смерти! К тому же, как нам теперь быть без Мальвины? Она же звезда нашего театра, кто же её заменит?
    Синьор Патрицио усиленно думал, теребя плохо бритый подбородок.
    — Голем, — промолвил он.
    — Что? — не понял папа Карло.
    — Тот голем из глины. Я попрошу Альфредо сделать ему лицо и волосы Мальвины. И вы обучите этот голем всему, что делала на сцене Мальвина и как она себя вела. Можете на время обучения пожить у меня. А куклам скажете, что, допустим, отдыхали с Мальвиной на водах.
    — Вы думаете, это возможно?
    — А почему бы и нет? А вдруг голем на самом деле со временем станет полноценной живой куклой, пожив с другими куклами? Это интересный научный опыт!
    — Однако, получается, у фарфоровых кукол короткий век. Мальвина, кажется, не прожила и двух лет от своего дня сотворения!
    — Да, верно. Но я предполагаю, что причиной тому это самое хрустальное сердечко. Ну, кто проживёт долго с сердцем из хрусталя, скажите на милость? И о чём думал тот кукольник, вкладывая в неё такое сердце? Надо было хоть орех вложить — всё было бы надёжнее. А лучше уж стальной шарик!
    В тот же вечер синьор Патрицио вызвал к себе Альфредо и объяснил ему обстоятельства кончины Мальвины и свою идею создать её голем. И, разумеется, предупредил, что всё это должно остаться в глубокой тайне. Альфредо, который по натуре любил безобидные, как он считал, авантюры, согласился сделать голему синьора Патрицио лицо и волосы Мальвины, чем немедленно и занялся, вернувшись в свою мастерскую.
    Новая Мальвина была готова уже через пару дней — её лицо было сделано из слепка от сложенных и склеенных черепков лица подлинной Мальвины.
    И после этого останки Мальвины были погребены на пустыре, за каучуковой рощей и над ними был водружён кусок голубого мрамора.
    А папа Карло с голубовласым големом отправился в загородное поместье синьора Патрицио, чтобы обучить голем быть Мальвиной.
    Он пробыл там около двух месяцев, отправив куклам письмо, что ему и Мальвине потребовалось срочно отдохнуть на природе, чтобы подправить здоровье, а куклам велел продолжать репетиции без него и вести себя хорошо.
    Куклы не заподозрили в этом подвоха, объяснение в письме они сочли естественным и логичным. Только не знали, как репетировать без Мальвины и решили временно заполнить репертуар театра отдельными выступлениями. Арлекин к тому времени научился играть на губной гармошке и взялся обеспечить музыкальным сопровождением Прозерпину, решившую продемонстрировать непритязательной публике некоторые элементы джиги. Губную гармошку, конечно, нельзя было сравнить со скрипкой, но всё-таки музыка. Решили плясать польку-птичку и просто танцевать, как кому в голову придёт, кувыркаться, ходить колесом — в общем, занимать публику, которая была в Стране за Дверью ещё менее строгой, чем в Тарабарском королевстве. Пьеро взялся читать на сцене стихи и петь песни собственного сочинения.
    А кукла Елена, которая так и продолжала проживать в театре и не спешила к своим резиновым куклам, была готова делать на сцене всё, что ей велят, хотя ничегошеньки не умела.

71

КУКЛА С ПУСТЫМИ ГЛАЗАМИ


   По правде говоря, без папы Карло, а особенно без Мальвины дисциплина среди кукол значительно упала. Куклы прогуливали школы — и обычные, и профессиональные, и иногда даже репетиции, не желали убирать за собой постели, за столом вели себя как попало, даже нередко дрались между собой. Артемон пытался наводить порядок, но без руководства Мальвины он не мог твёрдо решить, как в точности надо поступать правильно.
    А кроме того, верную собаку мучали какие-то недобрые предчувствия и временами он без всякой причины начинал скулить и завывать. Он хуже ел и с тоской ждал, когда появится папа Карло с его хозяйкой.
    И однажды папа Карло вернулся с Мальвиной на руках. Куклы окружили его, обрадовавшись его возвращению, потому что к тому времени успели изрядно устать от собственных безобразий и беспорядка.
    Папа Карло поставил на пол Мальвину и она сделала реверанс перед куклами. Это была всё та же Мальвина, её красивое личико, на ней было новое розовое платьице с кружевом, только глаза были какими-то другими — они словно смотрели и не видели. Правда, этому никто не придал значения.
    Первым к так называемой Мальвине, обогнав всех, подбежал Артемон, радостно лая и виляя хвостом. Но потом, обнюхав её, он прижал уши и хвост, отполз от неё задом, но вслух ничего не сказал.
    — Мальвина! — бросился к ней Пьеро. — Я так скучал без вас! Только поэзия могла скрасить моё одиночество! Послушайте, какие стихи я сочинил:

Мальвина, Мальвина —
Прекрасный цветок!
От слёз уж промок
 У меня весь платок!
Мальвина, Мальвина
 Прекраснее розы!
Не вижу я вас —
И текут мои слёзы!


    В ответ на это фарфоровая кукла снова сделала реверанс и произнесла ровным голосом:
    — Немедленно умываться и чистить зубы!
    Такое поведение показалось странным куклам, но всего лишь на несколько минут. И, не желая об этом размышлять слишком долго, они выбросили это из головы.
    К Мальвине подскочила Елена:
    — Мальвиночка, ты разрешишь мне одеть твоё синее платье с длинным рукавом и аппликацией в виде бабочки? Мне, конечно, тоже уже кое-что пошили, но у тебя наряды всё равно лучше моих, у тебя же вкус лучше, ты умеешь правильно придумать и заказать одежду. Что, можно?
    В ответ фарфоровая кукла снова сделала реверанс и отчеканила:
    — Пора пить чай. Вам с вареньем или с сахаром?
    Большие глаза Елены округлились ещё больше от недоумения, длинные реснички захлопали:
    — Что, что?
    Папа Карло взял фарфоровую куклу за руку:
    — Ну, довольно приставать, Мальвине требуется отдых. Оставьте её в покое!
    И поспешил увести её в спальную.
    Впоследствии новая Мальвина очень странно себя вела и заподозрить подмену куклам мешало только их нежелание мыслить слишком глубоко и анализировать ситуацию. Они объясняли себе непростое поведение Мальвины тем, что она чем-то переболела и никак не может прийти в себя, но это совсем не страшно. Пьеро в какой-то степени даже устраивала эта новая Мальвина, которая не просто выслушивала какие-то его стишки из вежливости, она могла теперь их слушать подолгу, даже часами. Правда, нередко отвечала невпопад на какие-то реплики своего ухажёра, но Пьеро это не смущало, его больше тешило то, что Мальвина способна подолгу его слушать.
    Если кто-то по настоящему страдал, так это Артемон. Он не чувствовал души своей хозяйки и ему было от этого страшно. Он почти не подходил к Мальвине днём и уже не ночевал, как прежде, на коврике у её кровати, а убегал на ночь из спальни кукол и искал себе пристанище в большой комнате, на ковре перед камином.
    Иногда Мальвина с пустыми глазами звала его — он не подходил. Это куклам было непонятно, они спрашивали, почему Артемон так себя ведёт и он жалобно скулил в ответ:
    — Я не знаю… Она — чужая…
   Куклы только пожимали плечами и дали себе объяснение, что собака утратила привязанность к Мальвине, пока та целых два месяца где-то лечилась.

72

ЭТО НЕ ОНА!


    Но на репетициях кукла вела себя неплохо, повторяя заученные реплики и движения. Правда, она иногда натыкалась на какие-то предметы или сталкивалась с другими куклами, и другие куклы говорили:
    — Последствия болезни, вот до чего они довели бедную Мальвину!
    Когда снова состоялся спектакль «Золотой ключик», кукла-голем справилась и с этим и даже кланялась зрителям, правда, слишком долго, что выглядело несколько несуразно. Но и тут никто не заметил подмены.
    Папа Карло уделял Мальвине так много времени, как никогда прежде. Он обучал её петь и танцевать, хотя прежде она и сама это умела.
    — Совсем Мальвине память отшибла эта болезнь! — рассуждали куклы. — Вот ведь: что умела, напрочь забыла!
    И только Артемон не поддерживал их рассуждения. Ему как будто было неуютно в театре и он зачастую покидал его, бегая где-то. Он мало ел, не желал участвовать в представлениях, он похудел и взгляд его сделался печальным.
    А новая Мальвина снова выступала на сцене и в спектакле «Золотой ключик», который время от времени повторяли, и в других представлениях, развлекавших публику.
    И, вроде бы, привыкли к этой новой странной Мальвине и к её необычному поведению, и смирились, и не находили в этом ничего опасного.
    Но однажды во время одной генеральной репетиции, когда фарфоровая кукла с голубыми волосами находилась на сцене, Артемон вдруг с яростным рычанием выбежал на сцену, ухватил эту куклу за ногу и начал мотать в разные стороны. Кукла не издала поначалу ни звука, только потом начала кричать ровным и громким голосом.
    Куклы остолбенели от ужаса, не понимая, что происходит и как такое могло случиться. Обомлел и папа Карло, руководивший репетицией.
    А пудель, раскрутив куклу, вышвырнул её за сцену. Голова её отлетала в сторону, ударилась о ножку одного из кресел в зрительском зале и раскололась пополам. Туловище рассыпалось на несколько частей.
    Первым опомнился Пьеро:
    — Мальвина! — закричал он, вытянув вперёд руки с неизменно длинными рукавами и сбегая по ступенькам со сцены в зрительский зал. — Мальвина умерла! Солнце погасло!
    Он присел на пол рядом с черепушками, оставшимися от фарфоровой куклы и, укрыв голову длинными рукавами, зарыдал.
    — Что ты сделал?! Как ты мог? — закричали куклы на Артемона. — Ты же так любил Мальвину, как ты мог её убить!
    — Это не она! — прорычал Артемон. — Да, я любил Мальвину! И поэтому не могу допустить, чтобы надругались над памятью о ней, подменив её полуживой куклой и выставив перед другими полным ничтожеством, идиоткой и пустышкой! Вы знаете, кем она была на самом деле? Служить ей означало прикоснуться к чему-то чистому, высокому и волшебному, поэтому мы и служили ей — я, птицы, змеи и другие. Она была не просто куклой, нет! Она была Госпожой! А вы, — обратился он к бледному от волнения папе Карло, — решили, что обычная кукла может заменить её! Её, Госпожу, может заменить какая-то кукла!
    — Но как ты узнал? — пробормотал папа Карло.
    — Я нашёл её могилу! Там, под голубым мрамором! Мальвина умерла и вы зарыли её в землю!
    Куклы разом ахнули, всплеснув руками.
    — Я раскопал могилу, увидел черепки, оставшиеся от моей хозяйки, затем снова зарыл их. И я всё понял! — из глаз Артемона потекли слёзы. — Как вы могли, папа Карло, как вы могли! Как вы могли подменить Мальвину обычной куклой, даже не живой, а полуживой!
    Папа Карло развёл руками:
    — Но я же хотел, как лучше! Как я мог сказать куклам, что Мальвина умерла, если они боятся смерти! Что бы я сказал зрителям, если они успели полюбить Мальвину?
    Артемон ничего не ответил, только стремительно выбежал прочь из театра.
    Елена, которая была слишком эмоциональна, тут же заревела во весь голос:
    — Ай, Мальвина умерла, Мальвина умерла, горе-то какое!
    Вслед за ней зарыдал Буратино, который вообще не любил терять друзей. Его и Елены плач сливался с рыданиями Пьеро.
    Остальные куклы просто молчали, стараясь осмыслить услышанное. Все они на самом деле очень боялись смерти и факт, что кто-то умер в их театре напугал их.
    Артемон так и не вернулся в театр. А через несколько дней его нашли мёртвым на пустыре возле куска голубого мрамора. И похоронили рядом с его хозяйкой, поставив на могилу небольшой кусок чёрного мрамора.


73

КУКЛЫ ССОРЯТСЯ ИЗ-ЗА ВЕЩЕЙ МАЛЬВИНЫ

   Утреннее ясное солнышко бросало свои лучи в раскрытое окно, возле которого, уютно устроившись в кресле, сидел папа Карло и читал дневник Мальвины. Теперь он считал, что имеет на это право.
    Он так зачитался, что даже не сразу заметил, как кукла Бриджитта настойчиво дёргала его за штанину. Наконец, она привлекла его внимание:
    — Папа Карло, если Мальвина умерла, то можно мне заполучить её малиновое платье, то, с зелёным бантом на поясе? Уж как я мечтала его надеть!
    Папа Карло укоризненно покачал головой:
    — О чём ты только думаешь! Прошло там мало времени после того, как не стало Мальвины, а у тебя на уме только её наряды!
    — Но ведь не пропадать же нарядам! Можно, папа Карло, а? Ну, можно, можно, папа Карло?
    — Бери уж, чего там! — вздохнул директор кукольного театра.
    Радостно подпрыгивая, Бирджитта понеслась в спальную для кукол-девочек, подбежала к шкафу Мальвины, распахнула дверцу, отыскала малиновое платье с большим зелёным бантом на талии. Спешно сбросила с себя своё широкое пёстрое платье и принялась натягивать на себя малиновое. И тут же обнаружила, как тесно оно ей в талии. Что-то затрещало.
    Тут кукла ощутила болезненный удар по плечу и злой резкий голос:

    — А ну, снимай сейчас же!
    Она обернулась и увидала перед собой красное от ярости лицо Прозерпины.
    — Почему это я должна снимать?
    — Потому что наряды Мальвины по праву мои! Они подходят мне по фигуре! И я мечтала владеть её вещами давно, ещё в театре Карабаса-Барабаса!
    — Ну, тогда понятно, тогда у нас и одежды-то никакой не было, а сейчас тебе зачем? Сейчас у тебя у самой в шкафу полно одежды!
    — Мне нужна одежда Мальвины! Если я завладею тем, чем владела она, я заберу её славу, её успех, её власть над всеми!
    Бриджитта топнула ногой:
    — Ха! Тогда и я хочу её вещи!
    — А я сказала, они будут моими!
    — А я сказала, не уступлю!
    — Ах, так! — рот Прозерпины исказился в свирепой гримасе и она рывком разорвала малиновое платье на Бриджитте пополам. — Если не хочешь отдать по-хорошему, то тебе всё равно не достанется!
    Бриджитта завизжала тонким злым голоском и вцепилась Прозерпине в волосы. Они начали драться.
    Тут в кукольную спальную вошли другие куклы и тут же бросились разнимать дерущихся Прозерпину и Бриджитту. Они держали друг друга за волосы и вырвали их немало друг у друга, пока их не растащили.
    — Вы с ума сошли! — возмутилась Элвира, которая успела остепениться больше других кукол. — Разве вы забыли, что мы решили больше никогда не драться?
    — Она не хочет делиться платьями Мальвины! — закричала Бриджитта. — Она хочет забрать себе всё, чтобы успех и слава Мальвины перешли на неё!
    — Я достойна этих платьев больше других! — заверещала Прозерпина. — Они годятся только для моей талии! Вот пойдите к мастерам по дереву, пусть они вам потесают талии живьём — тогда узнаете, чего мне это стоило!
    — Если из-за нарядов Мальвины происходят такие ссоры, надо эти платья просто сжечь, чтобы не достались никому! — предложила Алессандра.
    — Только посмейте! — Прозерпина сжала кулаки. — Я должна завладеть чем-то, что принадлежало Мальвине! Тогда мне только полегчает!
    — А мы решили, что наряды Мальвины надо сжечь! — не унималась Алессандра.
    — Вы не сделаете этого! — закричала Прозерпина и с размаху ударила Алессандру кулаком в лицо.
    Та вытащила из кармана юбочки носовой платок, прижала его к носу, из которого потекла кровь. Прозерпина ожидала драки, что Алессандра ринется бить её в ответ и ожидала удара, но та только произнесла:
    — Нет, я не буду с тобой драться. Потому что мы давно решили стать лучше. А драка между девочками не облагородит нас. Ты, Прозерпина, не достойна театра папы Карло. Забирай себе вещи Мальвины, только они всё равно не сделают тебя ею. Она была слишком другая, слишком не похожа на тебя.
    И куклы, бросив презрительные взгляды на Прозерпину, направились к большому столу, за которым они обычно делали уроки.

74

КОНЕЦ - ЭТО НАЧАЛО...

    Во время ссоры Прозерпины и других кукол в спальной для девочек не было только Елены. Она находилась в комнате для мальчиков и вертелась вокруг Пьеро, который сидел за столом и пытался осуществить свою давнюю идею — изложить в стихах спектакль «Золотой ключик». Это кое-как отвлекало его от печальных мыслей о том, что Мальвины уже не будет рядом никогда — ни настоящей, ни подменной, которая ему тоже очень нравилась. Он, наконец, научился писать печатными буквами и старательно выводил каждую, стараясь не делать клякс.
    Елена мешала ему, то и дело спрашивая:
    — Пьеро, ну, что? Вы что-нибудь уже сочинили?
    — Я бы это сделал гораздо быстрее, если бы ты меня не отвлекала! — с досадой отвечал Пьеро.
    — Но я очень, очень люблю ваши стихи, Пьеро! Не могли бы вы мне их почитать?
    — Нет. Разве ты не видишь, что я занят? Ты бы лучше пошла погулять. Или в школу! Ты, наверно, совсем безграмотная! Вот Мальвина знала все буквы и даже умела красиво писать прописью!
    Елена прижала ладошки к груди:
    — А если бы я тоже научилась писать, вы бы сочинили стихи про меня?
    Пьеро поднял лицо от тетради и осмотрел Елену с ног до головы насмешливым взглядом. Лицо его теперь не было напудрено, он считал, что теперь ему не надо делать это постоянно, чтобы выглядеть, как он считал, красивым. И теперь он пудрился только на сцену.
    — Ты научишься писать? — он скептически покривил губы. — Что-то я сомневаюсь!
    — А вот научусь! Если вам хочется, Пьеро, я научусь писать! — она вдруг проворно чмокнула его в правую щеку.
    — Вот глупая девчонка! — с досадой проговорил куклёнок. — Ну, так иди в школу, что ли!
    — А можно мне пойти в школу вместе с вами? — Елена поцеловала его в другую щеку.
    — Иди-ка лучше в школу вместе с Буратино! — Пьеро поднялся из-за стола, собираясь куда-то по своим делам.
    — Но он не поэт, а мне нравятся стихи! — кукла шагнула к Пьеро, обняла его за плечи, прижав к себе своими сильными резиновыми руками и начала быстро-быстро целовать его лицо — щёки, губы, лоб, нос. Пьеро едва набрался сил оттолкнуть её и выбежал из комнаты.
    — Вот ведь назойливая липучка! — раздражённо проговорил он, вытирая щёки и нос после поцелуев Елены. — Вот как с такой помехой стихи сочинять? Нет, чтобы быть ей, как Мальвина — холодной и недоступной, подобно звезде в ночном небе, чтобы поэт имел возможность мечтать и вдохновляться! Как, скажите, быть поэтом? Прямо беда какая-то с этой девчонкой! И чего торчит в нашем театре, не идёт к своим, резиновым?
    Елена на самом деле не очень стремилась в общество резиновых кукол, хотя иногда наблюдала за ними в окно из большой комнаты с камином.
    Резиновые куклы были похожи на Елену — такие же пухлощёкие, курносые, полногубые, с простодушными глазами, смазливенькие, как и положено настоящим куклам. Живой резины было слишком много, мастера кукольных дел только успевали отливать из неё кукол, а придумывать для каждой из них отдельное оригинальное лицо не хватало ни времени, ни фантазии. Куклы могли отличаться друг от друга разве что цветом кожи — у кого-то она была темнее, у кого-то светлее; глаз — синих, карих, зелёных, серых; волос — льняных, светло-русых, тёмно-русых, чёрных.
    Эти куклы строили свой мир — домики в два-три этажа, с красными и голубыми крышами, раскрашенные в яркие красочные цвета; распахивали огородики и засеивали их семенами тыквы, бобовых, лука, чеснока и других овощей; копали колодцы; сажали фруктовые деревца. По вечерам они разводили костры, варили на них похлёбку, плясали вокруг них и пели. И время от времени ходили на спектакли в театр «Молния».
    Но Елену всё равно не манил их мир. Пьеро ей нравился больше, чем мир резиновых кукол.



    Мать и отец склонились над колыбелью. Маленькая новорожденная дочь смотрела на них огромными голубыми, как небо, глазами.
    — Ты самая красивая, моя девочка! — произнёс отец. В руках его оказался крошечный чёрный кудрявый щенок породы пудель. Он показал его дочери, хотя младенец ещё не мог понять и оценить подарок. — Пусть этот щенок растёт вместе с тобой и всегда тебя защищает и оберегает! — и положил собачку рядом с девочкой.
    Маленькая дочь улыбнулась бессмысленной улыбкой ребёнка, которому было всего несколько дней от роду…

КОНЕЦ