Альбиносы

Владимир Чуприна




                АЛЬБИНОСЫ
                ( повесть)
   СИНОПСИС: Ученик восьмого класса Костик Казанцев – прихожанин церкви в небольшом провинциальном городке.
   Одноклассники знают о его религиозности и относятся к этому с издевкой, хотя побаиваются крепкого сверстника, готового отстаивать свое достоинство при помощи кулаков.
   Взрослеющий Костя сталкивается с серьезным внутренним противоречием в своей душе. С одной стороны он воспитан на православных нравственных традициях; с другой – видит в окружающем мире совершенно противоположные «ценности».
   В размышлениях и поиске истины формируется личность подростка.
   Константин мечтает о настоящей любви. У него рождается это чувство к однокласснице Лене. Она – новенькая в классе. Костя случайно узнает, что девочка, как и он – православная верующая. Это сближает молодых людей духовно.
   Но одноклассники встречают чужое счастье в штыки. Костику приходится отстаивать свою любовь. За непрекращающиеся драки со сверстниками его ставят на учет в инспекции по делам несовершеннолетних. Однако бороться приходится снова и снова. Подросток попадает на скамью подсудимых, его отправляют в колонию.
                vova.chuprina.54@mail.ru
                тел: 8-705-143-81-32
                8(71538)3-10-14
- Да не хочу я в церковь! – Костик фыркнул и отвернулся. Его глаза заблестели, а ноздри раздувались. Подросток  глянул  исподлобья. 
- Что с тобой? – бабушка Варвара Тихоновна подошла к внуку и попыталась положить руку ему на плечо, чтобы успокоить.
   Костя увернулся от бабушкиной ласки. Он продолжал смотреть, опустив голову, с твердым намерением, что сегодня на литургию не пойдет.
- Как же, родненький?! Воскресенье! Обязательно надо!
- Зачем? – голос внука зазвенел.
- Чтобы человеком стать!
- Я и так человек! – прозвенело в ответ.
- Без церкви ?! – глаза бабы Вари округлились, приподнимая брови. – Маленький – то  ходил! - с укоризной продолжила она после паузы.
- А ты, ба, меня спрашивала? Брала за руку и вела! А теперь все – хватит!
- Неужто тебе плохо там?
   Костя промолчал. Он не хотел лгать. Плохо в церкви ему не было. А даже наоборот:  празднично хорошо и любопытно. Иконы, свечи, пение хора на клиросе – все это погружало в таинственный мир. В нем Костик рос. Но теперь, когда  вырос,  жизнь в его сознании разделилась на две половины, словно   треснула и раскололась, как льдина под лучами весеннего солнца.
   В первой жизни Костя  наблюдал, как люди просто ходят по земле: на работу, в школу, смотрят телевизор или сидят у компьютера, едят и спят, стараются добыть денег.  Ничего больше им  не надо. Во второй жизни  он  видел других людей -  прихожан, занятых совершенно иным. Их  полнило радостное желание приблизиться к той непостижимой силе, которая сотворила все сущее вокруг – к Богу. Для этого они молились,  каялись и причащались. А еще учились  прощать друг – друга. Души этих людей ходили в церковь, как  дети ходят в школу, чтобы научиться отделять «хорошее» от «плохого» и накапливать «хорошее», как единственное богатство на свете. За это Костя любил церковь. Ему порой хотелось оставаться среди прихожан  как можно дольше, чтобы ощущать  радость без конца. Но первая половина жизни  заставляла сомневаться в любви к людям.  Она вынуждала Костю  отстаивать себя среди сверстников с помощью кулаков. Злость к тем, кто насмехался над его религиозностью, рождала в душе противоречие,  заставляла все время сравнивать две части расколотого мира, решать  - где  правда? Каждый раз делать этот выбор становилось все трудней.
   Лишь одно обстоятельство, вернее сказать явление в церковной жизни, не вызывало в душе Кости конфликта с обыденным миром – это церковное пение. Музыку молящегося голоса он выделял из всего происходящего. Звучание обращенных к Богу  голосов,  так волновало подростка, что порой  он вздрагивал. Ему казалось, буд – то души  поющих распахнуты настежь, а из их бездонных глубин поднимается и восходит к небу самое сокровенное и тайное, что нельзя доверить никому на свете. Но можно доверить Богу.
   Костик вслушивался в  голоса  на клиросе. Они сливались в одно целое, но почему – то пульсировали каждый  по – своему  и  не мешали друг - другу. Мальчишка  пытался понять природу  такой загадки. И долго не мог.
   Только в седьмом классе, когда заинтересовался хоральным пением по – взрослому,  многоголосье  предстало миром сложных взаимодействий мелодии и гармонии. Костя стал понимать, что канонические распевы рождают мистическую проповедническую силу при помощи музыкальных пульсаций. Специально подобранных. Мальчишка загорелся желанием изучить невидимое  построение  звуков.  Он  влюбился в тайну духовной музыки, решив посвятить себя  ей, когда вырастет.
   Только с некоторых пор все переменилось. И тому была причина.         

* *      *               

   - Поп – толоконный лоб! – на щеках одноклассницы Лизы, сидевшей с Костей за одной партой, заиграли ямочки. Она стукнула парнишку  учебником. Тот пробубнил что – то в ответ и заулыбался.
   - Поп – толоконный лоб, - повторила соседка. – С тобой хочет дружить одна девочка из параллельного класса.  Давай, познакомлю? -  при этих словах  она  сжала Костину руку, требуя ответа.
   «Попом» вот так, в глаза, Костю дразнить мог не каждый. Это было небезопасно. Чаще одноклассники, желая поддеть его, проходили мимо и крестились, произнося язвительным шепотом: « Спаси и помилуй!». Но и это редко сходило с рук. Обидчиков «поп» вызывал в «Колизей» - полуразрушенное здание  старой кочегарки за школьным сквером.  Место, где  пацаны  негласно решали один на один вопросы  оскорбленной чести. Не пойти в «Колизей» значило прослыть трусом на всю школу. Победа же на арене «Колизея» поднимала статус.
   Частые драки сделали Костю  в глазах  ребят «авторитетом». Этот почетный титул в  классе носил  еще один парень – Терентий Трошин, по прозвищу  Щварценеггер. Плечистый подросток был крупнее Кости и лидером среди сверстников. Его выделяли не только физичекие данные, вернее, не столько они, как стоявший под окнами школы личный «Мерседес». Порамсить  и почилить со Шварценеггером на «крутой тачке» мечтали все девчонки в классе.
    За «крутизну», обеспеченную родителями, Шварценеггера ненавидили. Но улыбались в глаза и искали дружбы. Даже учителя.
    На правом  предплечии  Терентия  синела свежая татуировка – кулак и два китайских иероглифа. Татуаж произвел на пацанов потрясающий эффект. Они стали тайком копировать Шварценеггера.  Мальчишки  мечтали тоже  быть крутыми и подражали мажору, даже в мелочах.
   - А ты чо?! – наперебой приставали одноклассники к «попу», демонстрируя свои разноцветные руки. – Набей! Гляди, как круто!
   Костя отмалчивался.
   - Религия запрещает? Да? – без ехидства спрашивали они, не понимая Костиного равнодушия к  синей красоте.
   - Религия! Да!  – отвечала за Костю  соседка по парте.- Отвалите!
    Бойкая, раскованная, Лиза была фавориткой класса. И как положено любимице всегда в центре внимания. Ни одно событие не происходило без ее участия. Одноклассники называли девочку  на английский манер – Лизабетт.  Ей это нравилось. Девочка  хотела, чтобы ее  звали именно так  и не откликалась на свое  настоящее имя – Елизавета. Считалось, что иностранное прозвище – это «клево», а русское имя - стремно.
   Лизабетт знала все, что происходит в классе: кто с кем дружит, кто кого ненавидит, кто про кого что говорит. Из  объема своего информационного ресурса она без умолку загружала любопытство сверстниц  новостными файлами  школьной жизни.
                *     *     *
   Прозвенел звонок на перемену. Класс наполнился шумом и возней освобожденных заложников среднего образования. Костик  приподнялся, готовый выскочить на свободу вслед за товарищами. Но над его партой навис Шварценеггер. Он взял пальцы Лизабетт в свои ладони, сложив их лодочкой:
- Ну, что, договорились? – спросил парень.
   Костя притормозил. Ему не понравилось, как Шварц ведет себя с Лизой, хватая ее за руки. Он собрался что – то возразить, но Лизабетт ярко улыбнулась Шварцнеггеру.  Ямочки на ее щеках заиграли, как солнечные зайчики.  И Костя промолчал, вспыхнув от того, что улыбаются ни ему. Но остался  стоять рядом, не желая уступать окончательно.
- С нами? – речь Шварцнеггера продолжала быть вопросительной.
- А вот если Костик пойдет, тогда и я, - Лизабетт повернулась к соседу и захлопала ресницами.
   Косте стало приятно, что она назвала его по имени.
- Да я только «за»! – попытался пробасить Терентий и перевел вопросительный взгляд на сверстника.
   Тот пожал плечами:
- Вы о чем?
- Ах, да – а! – спохватилась Лизабетт, словно вспомнив о чем – то важном.
- В воскресенье в Скейт – парке фестиваль красок. Мы собираемся с девочками и с кексами… ну… парнями, - поправилась  она, продолжая нарочито хлопать ресницами.  И, растянув розовые губы в улыбке, поиграла ямочками на щеках. – Ты с нами? Я приглашаю!
   Костя тут же хотел сказать «да». Но вспомнил, что в воскресенье нужно обязательно быть в храме. Уже второй год он пел  на клиросе и не мог без веской причины пропустить литургию.
   Повисла пауза.
- Ты чего?! – Лизабетт рассмеялась так, словно прочла  Костины мысли. – Рок – концерт послушаем. Ты же музыкант! – в ее черных глазах  запрыгали  искорки. - Пошли! С Барби познакомлю!  Няшная девочка! Сам увидишь! Еще мерсибо скажешь! Ну - у! Го – о!  – слова сыпались, словно ими  обстреливали.
- Я постараюсь, - начал растерявшийся  Костя.
   В его душе столкнулись и начали бороться две части разобщенного внутреннего мира. Он так мечтал пообщаться с Лизабетт где – нибудь вне школы, но стеснялся пригласить на свидание. А тут – удача! Сама в руки!
Но клирос?! Литургия?! Батюшка?! Что делать?!
   Шварценеггер хмыкнул:
- Поп, ты чо!
   И Костя выпалил:
- Да! Конечно! Я приду! Во сколько сбор?
- В десять! – опередила Шварценеггера Лизабетт. Она коснулась Костиного запястья, радуясь, что уговорила его. И стала складывать в сумку тетради с учебниками. Ее щеки зарумянились от удовольствия. Костику вдруг так сильно захотелось прикоснуться к ним. Он почти физически ощутил на губах тепло девичьего лица. Его сердце заколотилось.

   *    *    *

   Скейт – парк бурлил от многолюдья. Собственно раньше это был просто парк культуры и отдыха. Приставка «скейт» появилась после строительства открытой площадки для катания на роликовых коньках. И хотя до настоящего скейт – парка с рампами, грандбоксами, роллердромами и прочими фигурными сооружениями было, ой, как далеко, подростки быстро заселили обетованную площадку, произнося ее имя в превосходной степени – «Скейт!»
   Роликовую площадку окружали старые павильоны, предлагая традиционные  удовольствия. Можно было «проехать в небо»  на колесе обозрения, пострелять в тире, перекусить стейком или гамбургером, выпить «Колы». Чего только не предлагали гуляющему чреву волжского городка предприимчивые гости  из жарких окраин страны. Бизнес в парке не праздношатался. Он «дэлал дэньги», загребая торговлю в свои восточные руки.
   Но самое любимое место отдыха было не у аттракционов или баров, а на берегу  Волги. Спустившись с обрыва на песчаный  пляж с баночкой «Пепси» или «Энергетика», горожане затихали на шезлонгах, подставляя солнцу плечи и животы. А в берег, убаюкивая всплесками, билась прохладная русская река, освежая уставших взрослых, радуя неугомонных детей,  разворачивавших на песчаных площадках масштабные  строительные работы.
   Молодежь и подростки занимали на пляже особое место, на окраине протяженной отмели, где песчаное полотно переходило в кустарники и речную осоку. Местная топонимика  окрестила этот дальний угол «секси – парком». В сознании горожан название не содержало  непристойного смысла. Его произносили с улыбкой, как воспоминание. Не более. Что естественно, то небезобразно, - так считали люди.
   Восьмиклассники вошли в парк, как в растревоженный улей. По аллеям туда – сюда бесчисленными компаниями и поодиночке сновали люди.   Катили  на роликах подростки, рассекая встречных. Взрослые несли на плечах малолетних детей. Влюбленные парочки бродили меж деревьев. Они останавливались и целовались у всех на виду, подолгу не выпуская друг – друга из объятий. Слышался разноголосый говор и смех.
   В глубине парка играла музыка. Резкие удары эстрадных барабанов звали тело к ритмическому подергиванию. То здесь, то там молодежь вскидывала руки, потрясая ими в воздухе. Самые нетерпеливые слегка приседали и отталкивали  себя от земли ногами, в унисон музыкальному ритму.
   Костик с одноклассниками шел к эстрадной площадке, где вот – вот должен был начаться фестиваль красок.
   Шварценеггер шагал впереди. Он ступал, не сворачивая, прокладывая дорогу остальным, как волнорез. Встречные люди, даже взрослые, обтекали рослого  паренька справа и слева. За «волнорезом» укрывались две новые подружки Шварца, «приклеевшиеся» к мажору пару дней назад, когда он катался на своей тачке по городу в поисках развлечений. Их имен Костик не знал. Незнакомки держались особняком и семенили в фарватере волнореза, крепко взявшись за руки и болтая о чем – то своем. Следом шагали ребята помельче: один из параллельного класса, по прозвищу Шрек, веселый толстощекий крепыш, второго Костя также не знал. Лицо  незнакомца тонуло  в больших черных наушниках. Он слушал музыку, беспрестанно дергался и жевал жвачку, не обращая  внимания на спутников. «Наушник» -  мысленно окрестил его Костя. Он испытывал к чужаку неприязнь за то, что тот без конца выдувал из жвачки пузыри. Они лопались, опадая на нос и губы. Наушник всасывал лохмотья жвачки обратно и все повторялось.
   Костя замыкал шествие в окружении девчонок - восьмиклассниц. Слева под руку шла Лизабетт. А справа, скрестив  худые длинные пальцы на его предплечии, висла высокая блондинка. Та самая Барби, ради которой старалась  Лиза.
   Третья спутница была тоже из параллельного – подружка Шрека. Наверно поэтому ей дали прозвище Фиона, как у героини знаменитого мультика – блокбастера . Фиона без умолку тараторила, перебегая  дорогу прямо под ногами у Кости то к Лизабетт, то к Барби.
   Зажатому со всех сторон Костику было неудобно идти. Но он терпел, погруженный в чувство сожаления, что Лиза пригласила его не ради себя. Мальчишка  понял, что глупо попался на удочку интриг. Девочка Барби ему совсем не нравилась. Он не хотел с ней дружить, но не мог открыто продемонстрировать  неприязнь, боясь обидеть ни в чем не повинную сверстницу. Костя искал причину, чтобы оставить друзей – приятелей и смыться. И не находил.
   Чтобы отвлечься от неприятных мыслей,  он спросил, кивнув в сторону Наушника:
  - Кто это?
- Да ты чо – о! – зашипела  Лизабетт, - Тормоз, што ли?! Этот же школьный диджей – рэпер Стерлинг!
   Лиза дернула Костю за руку:
- Балда!
   Девочки прыснули.
   Костик  поежился от смущения и тоже рассмеялся, словно извинялся.  Но, не теряя самообладания, переспросил:
- Кто, кто?
-  Витька! Тюлькин! Из десятого «б»! Ну, ты Поп  в сам… дель… -  балда! Я торчу!  Не ходишь на дискотеки,  во – о – от!...  продолжала укорять одноклассница.  И, бросив гордый  взгляд на сверстниц, объявила:  - Стерлинг – мой парень!
   Лизабетт выскочила вперед и, обернувшись, добавила:
- Стремно с тобой идти!
  Она обняла  пританцовывающего Наушника за талию и зашагала рядом.
   Пальцы Барби крепко сжали Костину руку. Девочка прильнула к нему, желая ободрить:
- Сама балда! – сжав кулачок, она постучала  по своей белокурой головке, кивая вослед убежавшей подружке.
   Костя поджал губы. Ему стало стыдно. И больно. Стыдно, что не жил со своим классом одной жизнью после уроков, а больно, что Лизабетт так легко оставила его. Неужели этот дрыщ в наушниках  и  в самом деле ее парень? Эта мысль сжала сердце, поднимая тревогу. Костик отказывался верить в неожиданную новость. Но  прямо перед глазами маячило живое  доказательство.
   Захотелось все бросить: кампанию, фестиваль – развернуться и убежать домой, закрыться в комнате, никого не видеть, унять обиду.
- Лучше бы я пошел в храм! – мелькнула укором мысль. Костя представил, как бабушке было неловко сообщать настоятелю  почему ее внук не придет. Наверняка пришлось лгать.
- Это я вынудил ее! – совесть кольнула сердце, как иглой.
- А на клиросе остались одни женщины! – вонзилась новая  игла.
- Бросил всех! Как последний... – иглы посыпались одна  больней  другой. Костя стиснул зубы:
- Дура – а – ак! – процедил он негромко, и стал обдумывать,  как всеже  скрыться незаметно от враз опостылевшей компании.
   Мысли  о побеге перебил внезапно заговоривший Наушник:
- Сейчас на Западе, чуваки, в моде альтернативный рок, а ни эта лажа, - он кивнул в сторону эстрады. – Готик – рок, который  лабают, был популярен в девяностые, - и добавил, усмехнувшись: - Ископаемый музон!
   Подростки с уважением посмотрели на диджея.
- А разве мы слышим не хартленд? – неожиданно спросил Костик.
  Все разом обернулись.
- Судя по характеру риффов на гитарах – это типичный харт. Правда, я не спец, - поправился он.
- Последовательности аккордов одни и те же, что в харте, что в инди, что в стейс – роке, - поучительным тоном  парировал  Стерлинг. Но современный рок – это взрыв, тяжелые, искаженные перегрузы динамиков, Прежде всего…
- Ну, не скажи! - перебил Костя. – Не согласен! Гармоническими оборотами все направления как раз и отличаются. Свое лицо – это своя гармония. Я дума…
- Чо, самый грамотный? – влез в разговор  Шварценеггер. Он уперся в одноклассника недовольным взглядом.
- Ну, не самый… -  бросил Костик неожиданному оппоненту. Его глаза заблестели.  Он внутренне собрался, готовый  дать любой отпор. Но этого не потребовалось. Вмешалась Лизабетт:
- Костя музыкант! – девочка включилась в перепалку, желая  погасить спор. Она уже стояла рядом, оставив Стерлинга,  и восхищенно смотрела на соседа по парте.
   Подростки вышли на площадку перед эстрадой. Возле сцены, образуя почти  правильное геометрическое полукружье, стояли кованые лавочки. За ними пестрели рекламой торговые палатки, предлагая прибывающим на праздник пакеты с разноцветной порошковой краской. 
   Лизабетт отправила подружек за покупкой, а сама присела на свободную скамейку.
   Стерлинг снял и раскрыл школьный рюкзак, извлек пачку сигарет «Кэмл».
- О, крутяк! – отреагировали пацаны.
- Плис, леди энд джентельмены! - диджей протянул руку, угощая друзей.
- Поп, а ты? Держи!
- Не – а! – отвернулся Костя, - я не курю!
   Лизабетт пыхнула дымом и рассмеялась:
- Костику нельзя! Голос испортит! Что скажет мама – регентша хорошему мальчику? А – яй – яй, скажет! Правда? – запричитала она, уставившись на соседа по парте.
- От дорогих сигарет голос только крепнет, - дымнул Шварценеггер. И нарочито хрипло пробасил:
- Слава Отцу и Сыну и Святому Духу – у!
   Все расхохотались.
- Давай, братэлла, закуривай! – не унимался Стерлинг. – Пора мужиком становиться.
   Лизабетт выдохнула дым Косте в лицо и села к нему на колени, приложив сигарету к губам подростка. Тот попытался отвернуться, но девочка обняла  свободной рукой за шею и прижала его голову к себе:
- Дерни, хороший мальчик!  -  ласковым голосом запела она. – Дерни разочек, станешь плохишом.  И мы полюбим тебя! По – о – лю – у – бим! – последнее слово она проквакала, пародируя черепаху Тортиллу  из детской сказки про Буратино.
   Дружный хохот взорвался над скамейкой.
  Ах, если бы не желание побыть подольше в обществе с Лизой! Ну как не показаться перед девчонкой размазней?! Что  ни сделаешь ради этого. Костя припал к сигарете в девичьих пальчиках, коснувшись их губами, и затянулся. В горле, бронхах и легких защипало. Парнишка скорее выплюнул дым и кашлянул:
 - Гадость!
  Новый взрыв смеха  потряс воздух.
- Я тут подумал…, - Стерлинг сел на спинку скамейки и, скользя по ней, придвинулся к Косте.- Ты все-таки не прав, старик. Рок – это прежде всего взрыв, а не гармония, - неугомонный диджей хотел  реванша и вернулся к спору.  - Взрыв звука, который сметает музыкальный хлам прошлого. Очищает место новым талантам. Рок и родился, собственно, как протест. Не зря в нем куча направлений и десятки гениальных групп. Все остальное – хлам! – подчеркнул он.
- А как же Бах, Гендель? – удивился Костя.
- Кому щас нужен твой Бах? Ну, прикольно, конечно, послушать в церкви орган, где – нибудь в Кельне, - согласился Стерлинг. – Но так, чтобы массово… Лажа какая – то…
   На эстраде закончился перерыв. На сцену вышел парковый диджей и сел у аппаратуры. Он сжал в руке блестящий микрофон и заговорил громким голосом:
- Господа! Я приветствую вас на фестивале красок  Холли, организованном администрацией нашего города в честь дня нашего города. Вас ждет сюрприз!
   Толпа отозвалась радостными восклицаниями.  Музыканты ударили по струнам, пришпоривая динамики на всю громкость. Диджей перешел на крик:
- Я обращаюсь к вам, вчерашние школяры: вы готовы войти в новую радужную жизнь нашего города, полную красок и наслаждений?
- Да – а – а! – зазвучал целый хор голосов. Молодые люди задергались в такт музыке, пружинисто приседая и поднимая руки над головой.
- Тогда начнем! – закричал диджей в зазвеневший от напряжения микрофон.
- У – у – у – у! – пронеслось по парку.
- А чо такое «холли»? – спросила  Фиона.
- Наверно от американского «хэлоуина», - высказал предположение Шварценеггер.
- Не – а! – опровергла Барби. – Это индейцы придумали, языческая богиня такая.
 - В смысле, в Индии, - уточнила Лизабетт. – Она еще чего – то  украла у них, потом заманила пацана в костер, сына короля, и сгорела…
- Неужто от любви? – сыронизировала Фиона.
- Не знаю!  Не помню! - отмахнулась Лиза.
- Да нам по фиг! – заключил Стерлинг. – Мы пришли тусить или в музей? – обратился он к друзьям недовольным голосом.
- Музыка – а! – парковый диджей, гулявший по сцене,  повернулся к гитаристам и взмахнул рукой.
    Бас – гитара, ритм – гитара и соло – гитара дружно взяли самые высокие ноты, вибрируя до стона. Потом резко, словно обрушилось  тяжелая  массивная плита, перешли на басы. Глухо застучала ударная установка, ярко акцентируя басовую линию при помощи большого барабана.
- Что я говорил! – толкнул Костю Стерлинг. – Взрыв звука! Вот апогей рока!
- Господа, вы готовы? – снова зазвенел в микрофон  диджей, обращаясь к собравшимся.
- Да – а – а – а! – толпа  застонала от нетерпения, приседая и подпрыгивая.
- Набрали краски в руки?– вопрос  прозвучал, как приказ.
- Да – а – а!
 - Салют! – скомандовал диджей и сотни рук одновременно  выстрелили  вверх, разжимая кулаки. Воздух над толпой  стал красно – сине – зелено – желтым.
   Раздался радостный визг. Облако разноцветной пыли  колыхнул ветер и оно стало оседать на головы, лица и одежду людей.
- Салют! - снова призвал диджей. - Салю – уту – уйте!
    Мальчишки и девчонки стали выхватывать краску из пакетов и забрасывать ею друг – друга, словно играли в разноцветные снежки.
- А – а – а! – визжали все вокруг, приходя в восторг. Многие снимали одежду, чтобы спасти ее и, оставаясь в купальниках и плавках, бросались в цветное облако, туманом расползавшееся по парку. В тумане  со смехом бегали и копошились  перепачканные тела молодых людей. Площадь перед эстрадой превратилась в кишащий раскрашенный  муравейник.
   Музыка неистовствовала. Костины друзья тоже. Полураздетые и  чумазые, сбившись в кучу, они прыгали – танцевали. Поп  стоял посреди круга, весь грязный  и отплевывался. Он растерялся, не зная, что ему делать, как вести себя.
- Давай! А – а – а! – орали одноклассники, бросая в него то красный, то зеленый порошок. Пытаясь подражать приятелям, Костик  стал поднимать  ноги от земли и дергать  ими в такт музыке. Это выглядело неуклюже. Все от души хохотали и подбадривали сверстника:
- Не комплексуй! – перекрывала рев музыкально - людского водоворота Лизабетт. – Делай, как умеешь! Свобода – а – а! – завопила она во весь голос. Ее услышали:
-Сво – о – бо – о – да – а - ! – отозвалось и  покатилось волной от одного края танцевальной площадки к другому. – Сво – о – бо – да – а – а!
  Музыка ревела.
- Што они играют? – криком спросил Костик у Стерлинга, пытаясь окончательно побороть скованность и почувствовать себя своим среди своих.
- «Не чувствую удовлетворения»!… эта композиция… называется! -  широко открывая рот, прерывисто произнес школьный рэпер. – Американцы,… группа «Киллеры», -  с силой выдохнул он из легких.
   Костя попытался придать своему лицу восторженное выражение.
- Ага – а! – закивал он, трясясь и извиваясь в танце.
- Я обещал вам в самом начале сюрприз? – ожил парковый диджей, звеня до боли в ушах.
- Да – а! – Мгновенно отреагировала толпа.
- Наберите побольше красок и готовьтесь салютовать! …ать! …ать! – понеслось во все стороны эхо.
- А – а – а! – заорала тысяча голосов.
- Вы готовы? – диджей затягивал прелюдию к интриге праздника, наслаждаясь нетерпением молодежи.
 - А – а – а!
- Тогда встречайте! Группа «Психея» из Санкт - Петербурга! Салют!
- Ура – а – а – а – а! – взметнулось  ввысь  вместе с очередным радужным облаком.
   Все взоры устремились на эстраду. Синие, зеленые, красные тела молодых людей сгрудились около сцены, сдавливая друг – друга, наваливаясь  и сдвигая своей тяжестью железные ограждения. Засуетилась охрана, пытаясь  сдержать напор и сомкнуть оградительные щиты.
  А сцену уже оккупировали пятеро заросших татуированных  парней в белых майках. Они цепляли к гитарам широкие перевязи и махали руками, приветствуя жителей городка.
   И вот первая гитара, задрав в небо блестящий гриф, так высоко, словно ею размахнулись для удара об пол, издала  органоподобный  звук – рык. Она повторяла и повторяла его снова и снова, пока в единоборство с ней не вступила  группа ударных инструментов. После «ударника» взметнула гриф ритм - гитара, стремительно контрапунктируя мелодию септаккордами. Догоняя ее,  размер музыкального  такта поймала бас – гитара, бухая  струной на одном ладу.  Последним пронзительно засвистел – завыл синтезатор, оглушая перепонки высокочастотными колебаниями.
   Слушатели, парни и девчонки, мотали крашеными головами и раскачивались из стороны в сторону, повинуясь безудержному ритму любимой музыки.
- Суперски! Отвал башки! – услышал Костя крик у себя над ухом. Он оглянулся. Прижавшись к нему, дрожащая  Барби  уставилась на сцену закрытыми глазами. По ее щекам текли слезы.
   Вдруг она схватила Костю за плечи, начала трясти его и требовать, словно бранилась, доказывая свою некую правоту:
- Ну почему ты не рокер?! Почему?!
  Удивленный Костя открыл рот,  не зная, что ответить. Он смотрел на Барби округлившимися от испуга  глазами.
   Рок – композиция продолжала нагнетать минорное звучание, опускаясь по полутонам вниз, пока музыкальная мысль ее создателей не достигла своей  кульминации  и… скрипучий бас – профунда  солиста группы, открывшего рот, словно  зев, протяжно выдохнул через микрофон в толпу:
- Убить мента – а – а!  Убить мента – а – а – а!
   В толпе началась истерика. Молодежь завыла, словно безумная.
- Убить мента – а – а – а – а!  Убить мента – а – а – а – а!
  Рядом с Костиком, подражая солисту, рычал Шварценеггер:
  - Убить мента  – а – а!
- Мента – а – а – а! – выла толпа справа и слева, вокруг испуганного  молоденького певчего с клироса  церкви Казанской Божьей Матери. Костя чувствовал себя как в дурном сне и  ущипнул кожу, чтобы проснуться. Но, увы, он видел не сон. И по спине пробирал вполне реальный мороз.
                *     *      *
- Мазевые пацаны!  Я торчу! – взахлеб восторгался после концерта Стерлинг. Он без умолку стал рассказывать о рок – музыкантах, словно был с ними знаком: – Представляете,  пацаны родом из Кургана! Почти деревня! Там начинали! Потом поднялись до Санкт – Петербурга! Пишут альбом за альбомом! Аншлаг за границей! Видишь, Поп, это взрыв, о котором я тебе говорил! Пацаны реально гении!
  Стерлинг сотрясал воздух, взбудораженно жестикулируя, будто держал в руках гитару и размахивал ею, как вертолет лопастями, готовый взлететь от восторга. Так продолжалось довольно долго, пока диджей не спалил всю взлетно – посадочную энергию.
- Пойдем на пляж, в секси – парк, умоем рожи! – предложил Шрек, затихшим после бури друзьям. – Праздник продолжается, и сюрпризы тоже, - многозначительно добавил он.
- А - а? – разом спросили Лизабетт и Фиона.
- На чо намякиваешь? – подскочила  Барби.
- Терпение, дамы! – улыбнувшись, призвал толстяк. – Шрек обещает вам новую сказку!
- О – о! – загалдели заинтригованные одноклассницы. – Тогда, го - о! Вперед!
- Го – о! – подхватили остальные.
 Обрадованная продолжением многосерийного праздника,  размалеванная кампания вприпрыжку пустилась с берега вниз к  реке.
  Они расположились у самой воды. Ополоснув  лица холодной водой, стали доставать из школьных сумок припасы:  жвачки, сигареты, пиво, баночки с Колой и Энергетиком, пакеты с соком.
- Внимание, братва! Внимание! – Шрек запустил руку в свой рюкзак и
подождал, когда все взгляды устремятся  на него.
- А теперь сюрприз от Шрека из восьмого «а»! – он извлек из рюкзака бутылку водки и поставил  в центре расстеленного на земле пледа.
- Круто – о!
- Ну, ты, Шрек, красава!
- Сейчас я приготовлю для вас коктейль, господа! – подражая голосу диджея парковой  эстрады, засуетился толстяк.
- Поп, садись! Чо ты?... – обратился он к Костику, стоявшему в стороне от скатерти – самобранки и старательно очищавшему   одежду.
- Да я… У меня… Не взял с собой  ничего. Не знал, – начал оправдываться тот.
- Садись! Садись! – наперебой загалдели одноклассники. Барби потянула его за руку:
- Да, садись ты уже!
   Костик повиновался.
- Не тушуйся, братэлла. Здесь все свои. Просто должен будешь. Понял? – похлопал его по плечу Стерлинг.
- Типа, «на счетчик» тебя ставим! – распустив пальцы веером и тряся кистями рук, забубнил Шварценеггер.
   Все от души рассмеялись.
  Шрек продолжил копаться в рюкзаке. Он достал одноразовые стаканчики, пучок пластиковых соломинок и оглядел уставленную самобранку, ища взглядом, куда бы все это положить. Фиона устремилась  ему  на помощь. Она встала на четвереньки, изогнувшись, как кошка, и расправила плед, расстелив его пошире. Парни уставились на полуобнаженное тело сверстницы в непривычном формате, их глаза заблестели. Пряча откровенные взгляды, они потупились  в песок.
- Это ни есть главный сюрприз, - уловив реакцию пацанов на акробатическую позу Фионы, брякнул  Шрек. – Главный сюрприз впереди!
- Дурак! – Фиона быстро поднялась и, весело улыбаясь, стукнула друга. Шрек втянул голову в плечи. Все развеселились.
   Толстяк, словно факир,  продолжал извлекать из рюкзака какие – то блестящие металлические предметы, похожие на  большие стаканы и ложки. Он демонстрировал их  каждый в отдельности, называя по имени:
- Шейкер! Джиггер! Мадлер!
- Вау! – аплодировали девчонки.
- Набор «Брутальный бармен»! – завершил знакомство Шрек, разведя руки в стороны.
- А какой коктейль ты нам приготовишь? -  спросила Барби, поправляя белые  кудряшки, пересыпанные зеленой пудрой. Она слегка навалилась на Костика, ища опоры, и улыбалась ему.
  Шрек был уклончив и загадочен:
- Можно разные, – интриговал он. – Можно простой «деприк»:  Энергетик плюс водочка, – подросток взял в руки бутылку и, состроив умное выражение лица, стал изучать этикетку. – Можно покруче...
- Например?
- «Черная каракатица», например.
- Это как? – мальчишки и девчонки глянули с уважением.
- Чайная ложечка кофе, - деловито  инструктировал  Шрек, - пятьдесят миллилитров водочки, дальше  заполняем весь шейкер до краев Кока – Колой. Полученная микстура порадует и глаз, и душу.
   Последнюю фразу новоиспеченный бармен произнес, как заученный рекламный пул. Молодые люди почувствовали позерство в голосе  друга, переглянулись  и заулыбались. Но он остался безразличен к их реакции и продолжал проповедывать:
- Смешение Колы и кофе - это смешение кофеина с кофеином. Бодрит не на шутку, и, кстати, прикольно шипит.
- Да – а?! – Лизабетт перебралась поближе  и села, прижавшись розовым плечом к зеленому плечу Барби.
- А что – нибудь  поэкстравагантней... – подсказала Фиона другу - толстяку. – Типа коктейля «Бодрит твою маму», - блеснула она знаниями.
- О,кэй! – откликнулся на заказ «бармен», - но для «мамы» нужна целая миска мороженого. Она у нас есть? - Шрек окинул вопрошающим взглядом разноцветных друзей и ответил за них: - Нету!
  Фиона с сожалением вздохнула. Но Шрек не выпускал нить затеянной  им игры:
- Не отчаивайтесь, друзья! Брутальный бармен всегда найдет, что предложить взамен! –  Толстяк поднялся и распрямился, встряхивая  шейкер:
- Новинка! Фишка наступающего купального сезона! – он ловко перебросил блестящий цилиндр  из одной руки в другую, покрутил его в воздухе, как цирковой жонглер.- Коктейль «Секс на пляже»! – громко объявил Шрек. – Смешивается на…
- Вау - у! – ожила кампания, не дав бармену договорить.
- Смешивается на раз – два… - приглушая оживление, повысил голос Шрек, - на раз – два, - повторил он, требуя внимания, - две части водки плюс одна часть персикового сока.
   Парнишка взял пакет с соком и вскрыл его.
- А также плюс апельсиновый сок.
   Еще один пакет треснул в его руках.
- Ничего сверхъестественного, - продолжил подросток бармен – шоу, - Заправляем, трясем и разливаем по стаканам.
   Он еще поиграл новеньким смесителем в воздухе и, делая ловкие движения,  стал разливать ликер по стаканам.
- Стоп! Стоп, господа! - удержал Шрек друзей, уже готовых выпить :
- Все приправляется долькой апельсина. Вот так, - поработав блестящими щипцами – сквизором,  он аккуратно разрезал фрукт  и нацепил его кусочки на края стаканчиков:
- Прошу!
                *     *     *
   Костик держал в руках стакан с пахучей смесью и в очередной раз не знал, как ему быть. Он никогда еще не пробовал алкоголь и не хотел делать это сейчас. Мальчишка рос в доме, где о спиртном и табаке даже не заговаривали. Словно этого зелья  не существовало вовсе. Бабушка Варвара Тихоновна была  воцерковленным человеком. Сколько Костик помнил себя, он рос и познавал мир, рассматривая его через очки православных норм поведения. Божьи заповеди  и молитвенные правила были для него столь же обыденны, как воздух, солнце и вода. Он никогда не сомневался в том, что все вокруг создал Бог, что наши души принадлежат ему. Что однажды мы вернемся к Создателю  держать ответ за свое поведение на земле.
   Костика любил настоятель, батюшка Амвросий. Он учил мальчишку с малых лет противостоять той нечистоте, которая словно океан без берегов, хлюпает вокруг церкви со всех сторон, вздымая волны блуда и пьянства, чревоугодия и лжи.
   Батюшка благославлял подростка помогать в алтаре. Около жертвенника и престола  Костик трепетал. Он чувствовал, что ступает на самый чистый островок  в грязном океане. В такие минуты его душа поднималась над грязевыми гребнями мирских  волн, веруя, что никогда не упадет вниз. Настроению юного сердца вторило пение духовного хора. Костя слышал за иконостасом  не голоса  молящихся людей, а  шум крыльев ангелов, спускающихся  в этот миг на землю. Это была  вершина его музыки!
    Как – то мальчишке в руки попался диск с песнопениями камерного хора Нижегородской  епархии. Юный псаломщик прослушал его несколько раз подряд.  Церковное пение  профессионалов навсегда соединило для него небо и землю, мир Бога и мир людей, души и их Создателя. И Костя еще раз утвердился в своем решении взойти на эту музыкальную вершину.
   Его поддержали самые близкие люди на свете -  бабушка и настоятель храма. Никого ближе у мальчишки не было.
   Своего отца Костя не помнил. Варвара Тихоновна  рассказывала, что он бросил маму, когда Костик  должен был вот – вот появиться на свет.
   Маму он помнил смутно. Все время ждал и ждал ее. Она приезжала раз в год, ненадолго, привозила деньги и опять отправлялась на неведомый  север на заработки. Костя ненавидел север. Когда он подрос, случайно, из писем бабушке  узнал, что у мамы там новая семья. В этот миг  в его душе что - то рухнуло и придавило  ожидание и надежду. Мальчишка рыдал от боли.
   Если бы не бабушка, если бы не отец Амвросий  – как бы он выжил тогда? Это их слова заставили впервые задуматься о смысле жизни.   Церковные люди открыли, что Бог посылает страдания, чтобы сделать человека сильнее. И потому нужно думать не о том, куда бежать от горя, а как достойно пройти  испытание. -  В претерпевании  вызревает душа, - учили они, -  как колос на поле. Приходит время и  колос дает урожай – зерна святости.
  С той поры Костя чувствовал себя старше ровестников,  был с ними  молчалив и замкнут. Его не интересовали детские забавы. Он  полюбил наблюдать за состоянием своей души, за одноклассниками и размышлять об увиденном. Ум подростка, зреющий на церковной ниве, постоянно  находил слабости в поведении сверстников и в самом себе, раздвигая в душе тяжелые  шторы, за которыми прячутся от созерцания  человеческие грехи.
  Вот и теперь, сжимая стакан с алкоголем, Костя разглядывал себя со стороны:  вымазанного с головы до пяток в краске, притаившегося от посторонних глаз за кустами, готового глотать  спиртовую жижу. Ему стало противно и тоскливо. Не так он мечтал сблизиться с Лизой. Не так.
- Пей! –  Барби вывела Костю из раздумий. Она поддела  дно Костиного стаканчика  своими тонкими пальцами. Девочка смотрела ласковым взглядом:
-  Ну что ты? - она обернулась, ища поддержки. Ей тут же пришли на помощь.
- Давай, братэлла! – Стерлинг вынул изо рта сигарету и поднял стакан, приглашая чокнуться.
- Ты только попробуй! – с наслаждением почмокала  губами Фиона, отрываясь от напитка. – Отвал башки! -  Она принялась целовать Шрека в толстые щеки от полноты благодарных чувств.
- Забей на все! – махнула Лизабетт, угадывая настроение одноклассника. – Давай рамсить!
   Чтобы не создавать конфликта  Костя взял из рук Барби соломину и, помешав содержимое стакана, отхлебнул глоток густой, вкусно пахнущей смеси.
- Да, вроде, ничего! – мелькнула мысль. – Зря я…
- Э – э, не так, деревня! – Шварценеггер поиграл в  зубах пластиковой соломиной, показывая, как  красиво высасывать жидкость.
   Тянуть жижу через соломину Косте не понравилось. Трудно и бестолково, решил он. Подросток отхлебнул еще. Потом опять. Алкоголь ударил в мозги.   Костю передернуло от чувства неприязни к состоянию опъянения.
- Ну, как? – спросила Барби. Она смотрела, не отрываясь.  Ее глаза играли  мутным блеском. Девочка  улыбалась без всякой причины.
    В ответ Костя покачал головой:
- Ништяк! – попытался он снова стать своим для кампании.
- Поп, не гони!  Тебе не идет! Это паль! – рассмеялся Шварценеггер.
- Сто пудов! – поддержал Шрек.
- Эй, вы! – вступилась Барби. – Поп -  наш! Усекли?
- Да, ладно! – отступили пацаны. – Кто против?
     Эту перебранку – разборку Костя пропустил  мимо ушей. Его мысли снова потекли в другую сторону.
- Зачем я вру? – задавал он себе вопрос. Чувство стыда поднималось в душе, как колючая осока. – Кому это надо? Им? – Костик окинул ребят взглядом.  – Им всеравно. Мог бы и не приходить! Лизе? Ей тоже, по – моему, всеравно! Барби?...
- Вранье нужно тебе! – заговорил внутренний голос. – Ты хочешь быть с Лизой, вот и врешь, и терпишь насмешки. Не знаешь другого способа? Уведи ее отсюда!  Боишься? Тогда ври и терпи дальше! Или… Что «или»? – спросил Костя. – Или наберись смелости и объяснись! Сейчас! Если не трус! Все сразу встанет на свои места, - внутренний голос требовал волевого импульса.
  Подростки включили музыку и пошли танцевать, веселясь и шумно болтая. Они встали в круг, с удовольствием застряслись и задергались, то и дело отхлебывая ликер.
- Лиза! – позвал Костя.
- У – у? – сквозь сжатую в губах соломину отозвалась девочка.
- Отойдем!  Надо мне… Пару слов…
   Двигая ступнями в такт музыке, Лиза рывками, буд – то ехала на лыжах,  подошла к Косте, оставляя на песке две борозды.
- Давай уйдем отсюда! – выпалил Костя и его сердце учащенно забилось.
- Зачем? – глаза Лизабетт округлились.
 -Ну… - Костя взял ее за руку, - Это…, побудем вместе! А – а?
   Лиза высвободила руку.
- Не – а! – мотнула она головой.- Я  со Стерлингом!  Вот если бы он не пришел…
   Девочка  подалась к подростку всем телом. Она понизила голос до секретного шепота, чтобы их не расслышали:
- А тебя Барби хочет!
- Как Барби?! – застыло на губах мальчишки.
- Ну, ты чо - о, правда,  не врубаешься?! Или гонишь?! – Лиза остолбенела.
   Костя молчал.
 -Чудной ты, Поп! – хмыкнула Лизабетт и «поехала на лыжах» назад. – Пока, пока! – пошевелила она пальчиками, оглядываясь.
   Костя отошел к воде. Сердце сдавило отчаяние.
    Сквозь шум музыки до его ушей донеслось:
- Лиз, прошвырнемся!
     Это был голос захмелевшего Стерлинга. Костик обернулся и увидел,  как Лиза, его Лиза!,  бросила пустой стаканчик на песок и прижалась к обнаженному торсу диджея. Парочка стала уходить по береговой линии в зеленеющий кустарник, смеясь и целуясь. За ними, на расстоянии, побрели Шрек и Фиона, а через пару минут и Шварценеггер с новыми подружками, обнимая обоих за талии.
   Мальчишка сел, обхватив колени руками, и зажмурился, чтобы не смотреть в сторону зарослей. Он старался подавить боль ревности и  успокоиться.
- Укрепи меня, Господи! Укрепи меня, Господи! – взмолилась юная душа.
 Перед взором возник иконостас родной церкви, где всегда было покойно и радостно. Душа устремилась туда, как в спасительное убежище.
   Видение сгладило переживание. Вздохнув полной грудью, Костя мысленно приложился к иконе на аналое и, открыв глаза, глянул на речку сквозь пелену горечи, застилавшую взор. Волжская вода была безмятежной. Ничто не нарушало размеренных ударов ее тихих волн в берег. И сердцу мальчишки захотелось состояния такого же равновесия, как у этого величественного Божьего творения.
- Ну, и пусть! Ну, и пусть! Ну, и пусть! – приливали сердечные волны  загрустившего подростка в унисон ритму повторяющихся ударов речной воды в берег.
- Кто я ей? Кто я ей? Кто я ей? – стучало сердце в берега ревности, понимая, что оно всегда было чужое и не нужное для девочки с ямочками на щеках.
- Никто! Никто! Никто! – вторил волнам внутренний голос, упрашивая успокоиться.
  Уцепившись за спасительное  воспоминание о церкви, Костик зашептал слова из молебного канона  Пресвятой Богородице, который поется в душевной скорби:
 -  Одержим напастьми, к тебе прибегаю, спасения иский, о, Мати Слова!
   Раньше он не придавал  значения смыслу канону: молитва как молитва. Но теперь, в личной душевной непогоде,  слова зазвучали  как   колокола, зовущие погрузиться в глубину правоты Божьего слова, которое вещает церковь скорбящей душе.
-  От тяжких и лютых спаси мя!…  -  повторяла  и повторяла душа, пока не почувствовала, что отчаянная просьба  рассеивает тучи, возвращая равновесие в разум и чувства.
  Костя остался в обществе Барби. Девочка что - то напевала и ползала по пледу, собирая остатки угощения и разбросанную посуду. Она изгибалась, то и дело вращала руками и ногами, изображая стриптизершу, и  искоса поглядывала на парня.
   Костя продолжал сидеть, обхватив колени руками, и не обращал внимания на старания Барби. Он все еще  готов был броситься за Лизой, чтобы вырвать ее из лап Стерлинга. Даже представлял себе их драку. Но ни руки, ни ноги не слушались. Трезвый  разум при помощи молитвы давил на тормоза, не давая шелохнуться: - Это глупость! Это и есть «одержим напастьми…» - четко диктовал он.
   Мальчишка уставился в одну точку и сидел неподвижно, пока в этой точке не появилась  разноцветная « стриптизерша».
   Костик спрятал голову в колени. Но Барби дышала все ближе. Он  почувствовал ее взволнованное прикосновение.
    Ноги резко сорвались с тормозов и подняли  подростка.   Он побежал на вершину берегового холма, отчаянно работая ими.
   Ты куда, Поп? – услышал Костя обиженный  голос за спиной, но не ответил ничего. Лишь обернулся и с высоты поискал глазами Лизабетт. Ее нигде не было видно.

                *               *            *

   - Батюшки – святы! – Варвара Тихоновна всплеснула руками и перекрестилась. – Ты никак в аду побывал?! Ой – е – ей! Что случилось? Как ты выглядишь? – причитала она. – Где ты был, Константин?
- Ба, прости, потом!... -  внук проскочил в ванную и заперся. Он включил душ и сорвал с себя испорченную одежду. Ему хотелось поскорее смыть разноцветную грязь, в которой  он  вывалялся сегодня. И хотя горячая вода быстро сделала свое дело, растворяя следы молодежного фестиваля, гадкое ощущение не проходило. Костя никак не мог забыть, что произошло между ним и Лизабетт. Перед глазами  стояла ее фигура, удаляющаяся  в кустарник. Сердце все еще сжимала ревность. Он жалел, что так глупо раскрылся перед одноклассницей, едва она поманила пальчиком. Жалел, что игру принял за ответную симпатию.
- Дурак! – сокрушался  мальчишка.
   Костя включал попеременно то горячую, то холодную воду, чтобы в состоянии температурного стресса отделаться от мысли о Лизе. Это не помогало. Тогда он стал задерживать дыхание  и представлять, буд – то бы тонет в воде, падающей сверху. Ему виделось, что над ним вовсе не душ, а тяжелый водопад, в котором он вот – вот захлебнется и уйдет на дно.
- Так тебе и надо! – негодовал подросток. Он резко выныривал из «водопада»,  хватая воздух, и бил себя по щекам. Потом стукнулся лбом в кафельную стену, словно уперся в непреодолимую преграду,  и… заплакал. Мысли упорно продолжали  искать Лизу в зарослях «секси – парка». Ах, если бы не Лиза! Стоп! При чем тут Лиза? Ну, да, конечно, она ушла с другим! Только главная причина ни в ней! Во мне! Я раскис! Сопли пустил! Слабак! Костя укорял себя, пытаясь укрепить самообладание  и привести чувства в покойное течение. Как у волжской воды, на том берегу, где он узрел картину гармонии Божьего мира.
   Косте вспомнились слова отца Амвросия, который  в одной из проповедей говорил о том, насколько слаб человек, когда страсть владеет им. Страсти губят, и даже доводят до смерти, если не  научиться смирять их!  Но только сейчас становился понятным смысл  слов «страсть» и «смирение». Подросток  делал  еще одно открытие.
    Костя представлял  себя в захламленном  «Колизее»,  дерущимся с  неведомым доселе  врагом. Он наносил отчаянные удары и чувствовал, что никак не может одолеть противника. Страсть падала и затихала, но вдруг поднималась с новой силой, не оставляя душу  в покое.
   Рука сжала висевший на груди крестик, и мальчишка  приложился к нему губами.
- Укрепи меня, Господи!  – в который раз за минувший день душа искала спасения. И в который раз бежала в одно и то же, единственное на земле место,  где можно укрыться от напасти – в церковь.
   Отчаянная слезная  молитва ободрила и успокоила. Костя почувствовал, что очередной приступ бури внутри него стихает.
 - Вот и  хватит! – громко приказал подросток  себе и с силой уперся в стену.   Непреодолимая  преграда, казалось,  начала проваливаться. Костя вздрогнул, ощупывая кафель рукой.   
  Он вылез из ванны. Растирался с наслаждением, до ощущения огня на коже. С удивлением наблюдая, как с каждым решительным движением к нему притекает сила. Она возвращалась в руки, плечи, в разум и чувства. Обрадованный молодой человек перекрестился:
- Слава Тебе, Боже!  –  и стал одеваться.
   - Иди кушать! – позвала из кухни Варвара Тихоновна. Она стояла у стола в ожидании внука.
- Благослови! – кивнула бабушка на полные тарелки, - ты в доме мужчина!
   Костик взглянул на икону Спасителя, висевшую в углу под потолком.
- Очи всих на Тя уповают, Господи. И Ты даеши им пищу во благовремении. Отверзаеши Ты свою щедрую руку и исполняеши всякое животное благоволение,  –  произнес подросток и перекрестил еду на столе.
  - Ну, вот!  –  радостно воскликнула бабушка. – Теперь это трапеза, а не пережовывание   пищи. – Какой ты у меня всетаки молодец, что православный! – похвалила она внука.
   Костя зарделся. Ему стало стыдно и захотелось тут же рассказать все, что с ним произошло.
- Прости меня, ба! Я…
- Бог простит! Все потом! Потом!  –  остановила Варвара Тихоновна внука. – Давай трапезничать уже! Голоден, поди?
   Они сели за стол.
   Мальчишка чувствовал, что бабушка хочет знать, откуда и почему он вернулся домой разноцветным ужасом, но не спешит заставлять его заново пережить минувший день, догадываясь наверняка, что это был какой – то кошмар.
   Костя опустил голову и стал жадно кушать, стараясь не смотреть на бабушку.
- Проголодался! – подтвердила она свою догадку.
   Мальчишка оторвался от тарелки, распрямился и положил ложку.
- Что ты сказала батюшке, почему меня не будет? – напрягся он.
- Сказала, что у тебя проблемы в школе, - вздохнула Варвара Тихоновна.
- Так и есть! – Костик подскочил со стула. Посуда на столе брякнула.
- Ба! Так и есть! Честное слово! – он обрадовался, что не вынудил близкого человека лгать. -  У меня проблемы! Были! Но теперь – все! Честное слово! Ты мне веришь! Никаких проблем больше не будет!
- Верю, мой мальчик, -  вздохнула Варвара Тихоновна в очередной раз. И добавила:
- В твоем возрасте проблемы только начинаются.
   Костя был счастлив, что  недавний конфликт с бабушкой  из – за его нежелания идти в церковь закончился. Он посмотрел на Варвару Тихоновну с любовью:  какая она  добрая.
   *    *     *
   Утром следующего дня, в половине девятого подростки, как воробьи на кормушку, привычно слетались на школьное крыльцо и, погалдев, разбегались по классам.
   Костик заскочил последним, когда уже прозвенел звонок, на полшага опередив  в дверях учительницу литературы. Он пронесся мимо своей парты и плюхнулся у задней стены, увешанной плакатами, на свободное место.
   Восьмиклассники  встали, приветствуя педагога.
- Вот что значит, Казанцев, влетать в класс на второй космической скорости, - отвечая на приветствие легким взмахом руки, начала урок Татьяна Андреевна.
   Все обернулись.
- Тормозная ступень сработала только у последней парты, да? Спасибо, что стену не проломил! – пошутила  учительница.
   Класс рассмеялся.
- Ну, все! Все! – Татьяна Андреевна постучала авторучкой по столу. – Успокойтесь!
  Она поправила  очки большим и указательным пальцами, закрепляя их на кончике носа.
- Костя, иди на место! – приказала педагог. Она глянула поверх стекол, раскрыла журнал и присела.
   Подросток медлил.
- Казанцев, я жду! –  голос учительницы требовал исполнения приказания.
- Я… это… - поднялся мальчишка, - можно я посижу здесь, Татьяна Андреевна! Ну, пожалуйста – а! – протянул он.
  Учительница  поборолась с очками на кончике носа, которые не хотели держаться, а  так и норовили  спрыгнуть на пол и, подумав, уступила:
- Сиди! Только если будешь болтать, я… - она погрозила, - я не знаю, что с тобой сделаю! Я не мамка родная!…
  Одноклассники часто менялись местами. Педагоги относились к этому толерантно. Особенно, если пересаживались те, кто радовал успеваемостью. Костя был в их числе. Поэтому в поведении «ударника » Татьяна Андреевна не увидела ничего предосудительного. Никакой причины. Так, очередная мальчишеская блажь.
- Охота к перемене мест им овладела понемногу, -  процитировала учительница классика литературы и снова углубилась в классный журнал.
   Смех и оживление вспыхнули и погасли.  Начинался урок. Никто не обратил внимания, что Лизабетт не участвует в общем веселии. Девочка сидела, уткнувшись в учебник, и не поднимала глаз. Она одна знала причину.

*        *        *               
   Май заканчивался. А вместе с ним и учебный год. Школьников ожидали каникулы. Они обещали свободу, радость загара, долгие посиделки с компьютером, гулянье допоздна,  короткие ночи, наполненные соловьиным пением в прибрежных кустах Волги. И еще много – много чего, что так волнует юное сердце, раскрывшееся для буйного цветения жизни.
  До последнего звонка Костя просидел на задней парте. В одиночестве. К Лизабетт он так и не вернулся. А проходя мимо, старался не смотреть на нее и не заговаривать. Бывшая соседка по парте пыталась замкнуть разорванный контакт, но Костя каждый раз ускользал из ее рук. Она попробовала  объясниться по телефону, но молчание было ей ответом.
   В конце – концов  одноклассница  прекратила преследования  и прислала  эсэмэску, написав всего три слова: « Имбицил!  Пошел ты!...».  Костя  заблокировал  номер Лизы, а потом и вовсе сменил сим – карту.  Он стал недоступен. На этом их дружба оборвалась.
   Где – то в глубине души, там, куда не дано заглянуть постороннему глазу оставалась заноза. Она нет – нет, да и напоминала Константину о разрыве с Лизой  покалыванием в сердце. В такие минуты мальчишка  носил телефон в руке, томимый желанием позвонить и помириться. Но боль, вспыхнув, тут же утихала. Она уже не была такой острой, как на берегу. Внутреннее спокойствие  Костя быстро восстанавливал молитвой и усилием воли.
    Он окончательно овладел собою после исповеди отцу Амвросию, в которой рассказал о своих переживаниях.
- Ты повзрослел, мой мальчик, - священник обнял юного псаломщика, как сына. – Наступило время плотских испытаний. Церковь учила тебя владеть собой в искушениях.  Первый экзамен ты выдержал. Но, однажды побежденная,  страсть никуда не уходит, не растворяется в воздухе бесследно. Она остается рядом. И бороться  нужно будет всю жизнь. Не сомневайся в правильности своего поступка. Подумай,  представь, если бы твоя история с этой девочкой получила продолжение, что бы ждало тебя? Как бы ты выглядел в собственных глазах и в глазах одноклассников? Страдал от унижения, правда? Надеюсь, ты сам понимаешь это?
- Да! – согласился Костик.
- Хочу укрепить тебя словами из Евангелия, -  священник наклонился к самому уху подростка, - укрепить как взрослого православного мужчину, каким ты становишься. – Сказано в Писании: « Не ходите к блудной женщине, ибо…,-  батюшка прижал голову юноши к своему плечу, - ибо, - повторил он, - все разорится, все отымется, ибо,… - снова подчеркнул отец Амвросий, -  женщина есть украшение мужчины, а блудная женщина унижает его».
  Костя слушал, затаив дыхание. Каждое Божье слово отозвалось в молодом сердце, как тогда на берегу  - звоном колоколов, -  погружающим  в глубину смысла.
   Священник накинул на голову подростка епитрахиль и прочел  разрешительную молитву.
- Ступай! И не сомневайся! – напутствовал он.
  Молодой человек вышел из церкви навстречу солнцу майского дня. Он с радостью вдохнул чистый воздух и поднял глаза на сверкающий позолотою купол.
- Слава Тебе, Боже! Слава! Господи, я люблю Тебя! – перекрестился отрок и зашагал в мир города, лежавшего у подножия храма.
               
    *    *   *
   На каникулах Костик решил работать.  Не хотелось все лето шататься по городу без всякой цели, прозябать в парке, прыгая на роликах, или валяться на пляже в кампании сверстников. Но чем заняться, мальчишка пока не знал.
  В прошлом году  он  два месяца подрабатывал промоутером. Его соблазнило  это иностранное слово. Казалось, в нем кроется что – то  престижное, суперское. Я – промоутер, примерял на себя мальчишка, как новую футболку, разрисованную красивыми иностранными  буквами. Слово звучало, как имя продвинутого современного  человека.
   Костя пришел в торговую фирму «Стандартенюкони» на улице Ленина, в здание бывшего кирпичного завода. Упакованная по – западному: напудренная европанелями снаружи и внутри,  обтянутая  яркими рекламными баннерами, как женщина блестящими бриджами, -  фирма выглядела так, словно  сошла с экрана  боевика, посвященного итальянской мафии в американском Техасе. Но под заманчивой «одеждой» ничего престижного не оказалось: скучная, однообразная работа – беготня по распространению рекламных листовок по городу -  и все. Нужно было по пол – дня приставать на улицах к прохожим, уговаривая их взять  буклет с информацией о каком – нибудь товаре. Люди отворачивались, отмахивались, а иногда  ругались  на прилипающих подростков, грозя «дать по шее».
   Тогда Костя стал клеить листовки на автобусных остановках и дверях магазинов. В конце – концов оставил и это. Ему наскучило быть назойливым, как муха, и надоел копеечный заработок. Хотелось чего – то настоящего, взрослого. Но «Стандартенюкони» занималась только посредническими услугами и кроме перепродажи ничем не интересовалась. «Пинает воздух» - так говорили  про свою фирму ее безусые промоутеры.  И Костя быстро убедился в меткости этого выражения.
   Костик  решил поискать себе занятие по объявлениям в интернете. Он набрал в поисковике  ноутбука  «работа для подростков 15 лет». На монитор выпал видеоролик  про успешного американского подростка Джейка Уордена. Двенадцать миллионов просмотров на канале «Ютуб»; семнадцать миллионов просмотров в «Инстаграме» - гласил анонс к фильму.
- Во! Круто! – заинтересовался Костя и щелкнул «мышкой».
   На экране появилось красивое личико в женском макияже. Косметика делала американского мальчика похожим на девочку: крашеные глаза, пухлые губы, улыбка, чуть открывшая рот -  мимика выражала наигранную  жеманную застенчивость.
- Джейк начал свою карьеру визажиста чуть больше года назад, - зазвучал голос за кадром, - он неплохой стэнд – ап актер. Джейк идет против всяких правил. Например, выливает тональный крем себе на лицо прямо из флакона.
   Мелькнула фотография подростка, на которой он лил на щеки жидкость сразу из двух пузырьков. И снова голос:
- Три раза в неделю американский подросток выходит в эфир в новом образе, который немедленно воплощает на самом себе. Косметики у него – тонны. Как бы подросток не жеманничал – все его образы в результате не уступают работе профессиональных визажистов мирового уровня.
   Замелькали новые фотографии, зазвучали новые комментарии к ним:
- Вот Джейк бреет брови одноразовой бритвой.
- А вот он наносит блестки на нос через вилку.
  И снова фото: пальцы рук с неестественно длинными ногтями:
- Макияж у Джейка всегда идет в паре с маникюром.  Джейк явно не равнодушен к нему.
   Появилось очередное фото « паренька – девочки», в окружении родственников:
- Мама и сестра поддерживают начинания Джейка. Они были моделями для визажа, пока Джейк не начал делать макияж на себе.
- Тьфу,ты! – Костя плюнул. Его передернуло от вида почти бесполого существа, цена за услуги которого исчислялась тысячами долларов.
 - И миллионов не надо! – возразил Костя невидимому комментатору, который продолжал упиваться гениальностью малолетнего  американца.
   Косте тоже хотелось прилично заработать. Но чтобы вот так!  Не – ет! Не дай Бог!
   Мальчишка перекрестился, отгоняя  зрелище.
- Чему тут восторгаться? – недоумевал он. И  рассмеялся:
- Спаси и помилуй!
- Внучек! – позвала  Варвара Тихоновна. – Ты с кем разговариваешь?
- Ба, иди сюда! – еще громче расхохотался  Костик.- Ты щас упадешь от смеха!
   Вместе они просмотрели ролик заново.
- Боже мой! Боже правый! –  восклицала бабушка в испуге и крестилась. А Костя от души веселился, тыча  пальцем в монитор.
- Ну, хватит! Выключи! Прекрати! Избави, Господи! – баба Варя негодовала.
- Как хорошо, что ты у меня не такой, а настоящий! – проговорила она. И, сняв икону Спасителя с комода, расцеловала ее.
- Спасибо, Милостивец, за внука! Слава Тебе, Господи!
   Костик и бабушка еще долго не могли успокоиться, вспоминая видео, обучавшее русских пацанов миллионным заработкам.
- Смотришь всякую дрянь! – смахивая последние слезы смеха, упрекнула Варвара Тихоновна.
- Я работу ищу, - возразил Костик.
- Работу? – сменила бабушка гнев на милость. – Ты же в прошлом году…
- Да, не – е, бабуль! – не дал договорить Константин. -  Я хочу что – нибудь стоящее, понимаешь? А ни это: дилер – шмилер,  марчендайзер со своей шваброй!
- Сам дай объявление. Чего мудришь – то?
- Точно! – подхватил внук мысль бабушки.
- Только я хочу тебе посоветовать, – Варвара Тихоновна подошла к  Косте, - найди работу недалеко от дома. Чтоб ни через весь город мотаться, время терять. Да и мне спокойней будет ждать тебя. Я права? – заглянула  она  внуку в лицо.
    Костик кивнул: – Согласен!
   Он сел за ноутбук, нашел сайт городских объявлений и написал: « Подросток ищет работу в г. Камышлов ( с 10 до 19 часов),  желательно в Автозаводском районе.»
   Через неделю посыпались звонки с предложениями:  грузчиком на склад, выгул собак, продавец сим – карт, кассир на аттракционы, разносчик объявлений…
- Нет! Извините, нет! – отвечал разочарованный Константин.
- Да – а! – с радостью воскликнул он, когда услышал:
- Мебельный мастер ищет помощника – подростка. Подсобная работа плюс обучение профессии. Улица 2-я Заводская, мебельный цех «Экзотика». Спросить Петровича.
- Вот тебе и серьезное мужицкое ремесло, - поддержала Варвара Тихоновна, - а не побегушки с погремушками. Три остановки тут, по – моему. И на автобус тратиться не надо. Услышал – таки Господь мои молитвы!
   Бабушка прижала внука к груди, потом отстранила и перекрестила:
- Господи! Благослови раба твоего Константина на благое дело! Ступай с Богом! – она поцеловала мальчишку в лоб и отпустила из объятий.
   Через полчаса Костик уже был на 2-ой Заводской.
   Мебельный цех он нашел сразу. Камышлов небольшой городок и все его «достопримечательности»  подросток давно знал наизусть.
   Его встретил пожилой бородатый мужчина, лет шестидесяти.  На его широкой груди висел поношенный брезентовый  фартук, отчего борода, лежавшая на нем, казалась выставленной напоказ.
- Давай знакомиться, - Петрович первым протянул руку. Костя пожал загрубевшую  кисть мастера и, чтобы не показаться слабаком, стиснул ее покрепче.
- О – о! – рассмеялся мебельщик. – Сила в руках есть! Это хорошо! Крепкий парень как раз мне и нужен.
- А я вас знаю!  - удивил Костик бородача.
- Ну – у? – вскинул тот брови.
- Да, да! Вы прихожанин нашего храма. Казанской Богоматери, - уточнил мальчишка, разглядывая удивленного  мастера. – Я вас там часто вижу.
- Постой, постой! – уставился в свою очередь Петрович на  пацана.
- А ты – ы?... – протянул он. – Ты же?...
- Да. Я пою на клиросе, - улыбнулся  мальчишка.
- Точно! – забаритонил Петрович. – То – то я смотрю лицо твое знакомо!
- Слушай! – обрадовался он. – Это же здорово! Давно надо было познакомиться! Сам Господь свел нас! Думаю, не случайно! Случайностей у Него не бывает, во всем  закономерность, -  порассуждал  мастер. -  Согласен?
  Костя покивал головой и снова улыбнулся.
- Ну, пойдем, дорогой мой человек! Я тебе все покажу!
    Обрадованный  Петрович  разговорился. Он тут же сделал признание своему новому знакомому, как старому другу:
- Ты знаешь, Константин, так нужен надежный помощник! Так нужен!  Работы – море! – жестом руки мастер провел по бороде на уровне горла, - Только шевелись. А с кем? Представляешь, не с кем! – не умолкал он. – Приходят тут… ни рыба, ни мясо! – сокрушался бородач. –  Да если мы подружимся!… Да я!...
   Косте показалось, что он знает Петровича тысячу лет. От мастера веяло чем – то родным: силою доброты, что ли, которую мальчишка ощущал в бабушке, в отце Амвросии, в певчих и прихожанах. И вот теперь случайно нашел в этом коренастом, могучего вида мужике. Случайно ли?  Или не случайно? Петрович прав, случайностей у Бога нет. Вот и батюшка говорит о том же.
                *     *     *
   В новую работу Костя ушел с головой. Он пропадал на Заводской улице до позднего вечера. Каждый день подросток видел результаты своего труда. Это  изумляло и радовало его. Простая доска, которую юный подсобник тащил утром со склада в цех, к вечеру превращалась в точеный стульчик или резную табуретку, или причудливую балясину. И в этом волшебном превращении  обычного куска древесины в полезное изделие участвовал он – Константин Казанцев. Как же приятно смотреть на плоды рук своих! Я что – то могу! И поэтому я -  уже кто – то! Пусть пока не мастер, все впереди. Но я учусь, и у меня получается! Звонит в колокола радости увлеченная душа. Звучит в ней, славящая Бога, молитвенная  песнь: «Слава Тебе, Боже! Слава!», потому, что я – человек – открыл в себе Твою, Боже,  черту – способность к творчеству – чего не замечал раньше! Я награжден любящим меня  Создателем частицей его способностей и пользуюсь ей, как драгоценным инструментом, украшая свою жизнь без конца. Божья любовь творит с нами чудеса!
  Костя  чувствовал, как в труде его душа преображается и возрастает к небу, словно могучий тополь. Труд гнал  праздность, глупые мысли, требовал новых знаний, терпения и самосовершенствования. Новые неведомые доселе ощущения переполняли  подростка.  Он был счастлив.
    *    *   *
   Изумлена была и Варвара Тихоновна первой зарплатой внука. Костик принес в дом почти как взрослый мужчина. Бабушка долго хлопотала возле внука, не зная где его усадить и чем подчевать. Стол был уставлен. А она все суетилась и суетилась, бегая к плите и обратно.
   Костя сидел на стареньком  стуле, который жалобно скрипел всякий раз, когда  внук пытался остановить бабушку.
- Бабуль, да сядь ты уже! – требовал он, протягивая к ней руку. – Хватит уже! Вон сколько всего! Не съедим!
- Кушай! Кушай! Ты молодой, тебе надо! – Варвара Тихоновна садилась  и тут же вскакивала. Она была взволнована.
- Ой, забыла! – кинулась она к выцветшему шкафчику на стене, порылась в его внутренностях и извлекла бутылку кагора.
- Ба, ты чего?!  Не надо! Не буду я!... – поднялся Костя с возмущенно заголосившего стула.
- А я ни тебе! Это мне! За твое здоровье! Праздник у меня! Не сердись, мой мальчик! Бабушка  совсем голову потеряла от радости. -  Варвара Тихоновна придвинулась к столу и налила немного вина.
   Кушали не спеша и долго. Говорили обо всем на свете: о Петровиче, о погоде, о храме, школе, опять о Петровиче.
- Надо было его пригласить, - раздосадовалась  хозяйка, -  как же я раньше не сообразила! А? И ты не надоумил старую!
- Да ладно, ба! – успокоил внук, - В другой раз обязательно пригласим. Я все лето буду у него работать. Успеем еще.
  Костя отложил вилку и сменил тему разговора:
- Ты вот чего, ба! Это…  у меня просьба к тебе…
- Угу! – отозвалась Варвара Тихоновна. – Вся во внимании!
- Бабуль, давай ты больше не будешь мыть подъезды. Я понимаю, тебе трудно со мной… пенсии не хватает… Но…
- Да что ты, что ты! – запричитала бабушка и замахала руками. – Для кого же мне тогда жить на свете?
- Правда, ба! – продолжал настаивать  Костя. – Отдохни, давай! Ну, по крайней мере, пока я у Петровича.
   Варвара Тихоновна опустилась на стул, словно обессилев, и налила еще вина. Она подержала стакан в руке и поставила обратно. Ее пальцы дрожали. Не в силах совладать с дрожью, женщина спрятала руки в фартук. По ее лицу потекли слезы:
- Вот я и дождалась! – всхлипнула она. – Вот и дождалась!
   Баба Варя поднесла край фартука к глазам.
- Бабуль, ты чего? – испугался Костя.
- Не обращай внимания! Ты кушай, Костик! А я пойду,  помолюсь! Душа так и просит! Так и просит! – она поднялась и ушла в свою комнату, вытирая ладонью глаза.
                *          *         *
  Трудовое лето заканчивалось. Возвращались школьные будни. В девятый класс Костю провожал Петрович.  Он пришел в гости и принес с собой четыре новенькие табуретки, украшенные деревянной резьбой.
- Это Костина премия, - пошутил мастер и расставил «премию» вокруг стола. Запахло деревом и лаком.
   Весь вечер они пили чай, как старые добрые друзья. А наутро школа собрала под свое  крыло  повзрослевших  пацанов, как заботливая квочка цыплят.
- Как ты вырос, Казанцев! – удивилась классный руководитель, разглядывая Костика, - и не узнать! Наверно, пробегал все лето под солнцем?
   То, что Костя изменился,  заметили в классе все, но первой озвучила свое наблюдение  Татьяна Андреевна. Хотя и раньше мальчишка не был мелким и тщедушным, но теперь перерос даже Шварценеггера, который восемь лет неизменно стоял первым в строю на уроках физкультуры. Изменились у Кости и черты лица: в мимике появилось едва уловимое выражение скрытой силы, что так украшает обладателей этого  сугубо  мужского « макияжа», подчеркивая их принадлежность к сильному полу.
    Когда ученики расселись и шум стих, Татьяна Андреевна, посадив очки на кончик носа, окинула класс внимательным взглядом:
- Ну, рассказывайте, как провели лето? Давай, Константин, начни первым. Думаю, всем интересна твоя метаморфоза. Чем занимался? Что делал?
- Табуретки делал! - выпалил Костя. Ему так захотелось рассказать о том, с каким замечательным человеком он познакомился на Заводской улице. Но в следующую секунду мальчишка пожалел о своем откровении. Класс расхохотался.
- Табуретки? – уставилась Татьяна Андреевна, блестя веселыми глазами поверх очков. – Какие табуретки? Все шуточки!… Ой, садись, чудик! – учительница не переставала хихикать. – Я серьезно спрашиваю…
- И я серьезно, - буркнул Костя, но его возражения никто не расслышал в шуме оживления.
- Вырос, как оглобля, а ума… - поставила оценку Костиному выступлению  учительница.
- Кто – нибудь хочет рассказать что – нибудь интересное? – не унималась Татьяна Андреевна, повысив голос. – А – а? Кто удивит нас по – настоящему?
- Вон Шварц летал в Тайланд с предками, - обозначила тему Лизабетт. – Пусть похвалится.
  Татьяна Андреевна прекрасно знала кто в ее классе «Щварценеггер». Как  и то, что за глаза ученики дразнят ее «Немамка». Но относилась к прозвищам философски – толерантно, предпочитая вместо нравоучительного конфликта с «этими оболтусами» изображать наивное неведение и равнодушие.
- Давай, Арнольд! – позвала она Терентия по имени знаменитого бобибилдера.
   Класс грохнул от ловкой шутки учительницы. А сама «Немамка» насладилась справедливым возмездием одному из своих  обидчиков.
   Шварценеггер нехотя поднялся и ссутулился, ожидая, когда у сверстников пройдет приступ смеха.
- Сиди! – сделала жест рукой учительница. – Рассказывай сидя. Подробней, пожалуйста! Как мамке родной! – ей хотелось услышать рассказ очевидца о далеком и неведомом, но таком желанном тайском побережье. Немамка зажмурила глаза.
- Ну, это… - начал Шварценеггер, - ну, летели долго. Я замучился, блин!  Ну, правда, море там, жара. Жара неимоверная! Сдохнуть можно!
- Умереть, - поправила Татьяна Андреевна.
- Нет, сдохнуть! – не согласился Шварценеггер.
   Одноклассники снова прыснули от смеха.
- А что интересного ты видел там? – не унималась классный руководитель, пытаясь разговорить «счастливчика». – Тайланд – страна с богатой историей, самобытной культурой. Родина Будды.
- А чо там интересного? – вопросом на вопрос возразил ученик. – Ну, песок. Ну, эти, пальмы. Тайцы перед глазами туда – сюда:  «русяя туриста, русяя туриста». -  Терентий заговорил, оживленно жестикулируя: - «бум – бум», «гоу – гоу», - передразнил он кого – то из тайских зазывал или обслуживающего персонала.
   Пародия вызвала очередной  приступ хохота.
- Фигня, короче, все! – делился  впечатлениями турист.
- Нам бы в такой «фигне» побывать! Да, ребята? – со вздохом произнесла Татьяна Андреевна, обращаясь к ученикам.
- А на каком курорте ты был? – пыталась продолжать  аудиоэкскурсию  учительница. -  Паттая?
- Ага!
- Красиво?
- Офигенная красота! Дайвинг,  там, этот, норфинг,  тачки клевые. Классно!
- А море?
- Море – это супер! Но комаров и тараканов в отеле! Хоть на крышу лезь ночью! Тараканы, во, какие! – Терентий сложил в кольцо большой и указательный пальцы и продемонстрировал размер насекомого.
- Правда, что ли? – усомнилась Татьяна Андреевна.
- Да я не вру! – настаивал Шварценеггер. – Честное пионерское! Ящерицы ихние, эти, как их…
- Гиконы, - подсказал кто – то из класса.
- Во, они! Страшные, как моя бабушка! Правда, безвредные, но… драпать от них хочется  со скоростью бешеного поросенка!  Жуть, короче!
   Шум и смех в классе не прекращались. Рассказ путешественника оказался увлекательным и забавным.
                *    *    *
   Впечатлениями о Тайланде Терентий продолжил делиться после уроков на крыльце школы. Уже без Немамки, в окружении самых любопытных.
- Паттая, чуваки – мировой центр секс – туризма! Это вам ни стремный секси – парк на замшелой Волге. Там все улицы утыканы кабаками. Везде «морковки»,  ледибои. Как грязи! – живописал он. – На любой улице Паттаи богатый выбор «морковок». Особенно на Пляжной и Волкен – стрит. От трехсот до тысячи бат. Это ихние рубли. Я там познакомился с чуваками из Москвы. Они только съемом и занимались.
- Можно подумать тебе предки разрешали? – усомнился кто – то.
- Не, конечно! – не стал врать Шварценеггер. – Но там есть такие салоны боди – массажа, «до – до» называются. Можно за ширмой, сразу после массажа. Недорого. И за номер для шота платить не надо, - сливал тайную информацию Шварц, замеревшим слушателям. – А так, в открытую, конечно, предки башку оторвут!
  Слушатели глядели на выдающегося одноклассника с завистью.
- Блин, кончу школу, уеду туда учиться! – признался Шварценеггер.
- На кого?
- А – а, всеравно! Лишь бы там пожить подольше! Среди таек!
- А чо, наши стремные?
- Тайки, я вам скажу, чуваки, полный отпад! А наши – просто телки! – сокрушенно покачал головой Терентий.
- Так чилить – это клево! Ты, братэлла, красава! – Шрек положил руку на плечо друга.
   Костя не стал слушать  тайну «исповеди» Шварценеггера до конца. Он сбежал с крыльца, покинув кампанию одноклассников. Странное чувство родилось в нем в эти секунды.
   Расставаясь с повестью путешественника, Костя почувствовал, буд – то выключил компьютер и вылез из виртуальной игры. Все о чем рассказывал Терентий: тайки – морковки, ледибои, эротические массажи – были  явлениями ни его  мира. Какого – то чужого, нереального, потустороннего. Странная картина складывалась в голове:  неужели на земле, даже в самых далеких ее уголках, нет ничего о чем проповедует церковь: настоящей любви прежде всего.
   Костя воображал, что шагает по сверкающей ночными огнями виртуальной улице Волкен – стритт. И с одной ее стороны стоят полуголые персонажи  параллельного мира из рассказа  Шварценеггера. Стоят, приветливо  улыбаясь, у раскрытых кабаков и массажных салонов. Там шумно и весело. А на другой стороне улицы тихо звонит одинокая, как сирота,  церковь Казанской Божьей Матери. И здесь, в церкви, реальный  мир  на самом деле живущих людей: бабушки, отца Амвросия, певчих, Петровича.
   Оба мира смотрят на Костю. И одновременно зовут к себе. И кто – то внутри сердца настойчиво предлагает сделать выбор и перейти улицу.
   Чужой мир обещает стать родным и осыпать удовольствиями. – На, бери, попробуй!  -  протягивает он, как промоутер, рекламные проспекты алкоголя, табака, интимных услуг. – Ты вырос! Гляди сколько всего вокруг!  Все удовольствия мира будут принадлежать тебе! Только перейди улицу! Всего – то!
  Церковь в эти минуты смотрит с сожалением. Она ничего не говорит. Но от ее молчания щемит сердце и Костя чувствует страх. Он боится потерять  ее, здесь он  вырос, здесь люди, ставшие родными, духовная музыка, без которой  не видится  будущее. Как быть?  Церковь  подарила веру в настоящую любовь. Не в купленную за деньги, не полученную в виде выгоды или  прибыли, а дарованную Богом для земного  счастья. Ниспосланную,  как таинственное благословение Святого Духа. Вера в любовь родила мечту о настоящей дружбе с хорошей девочкой.
   Мечта разбудила мальчишку и лишила покоя. Она свила гнездо в его сердце и не собиралась его покидать, хотя параллельный мир постоянно разубеждал  в существовании настоящей любви. Но взрослеющий подросток чувствовал сквозь это противоречие ее  присутствие где - то, вопреки всему, несмотря ни на что, назло козням.  Непроходящее  чувство будоражило сердце – есть она  – настоящая любовь!
   Надежда просила спрятать мечту  от посторонних глаз. Так он и сделал. Костя стал избегать разговоров о плотской близости, подвигами в которой  гордились болтливые сверстники. Он твердо решил, что о его тайне никто и никогда не узнает.
   Только после  «исповеди» Шварценеггреа  мальчишку вдруг одолели сомнения: быть может, настоящая любовь – этот сказка? А жизнь гораздо проще? Как в Тайланде? И там, в далекой загранице, и здесь, в зарослях Волги – одно и то же. Почему? Это вспугнуло и насторожило мечту. Есть любовь или нет? Костя растерялся.
   Поговорить бы с кем – то знающим, кто давно живет. Но кому довериться? Бабушке? Отцу Амвросию? Петровичу? Костя  долго размышлял  и решил, что лучше всего довериться бабушке. Но свой разговор придумал построить так, чтобы она не догадалась о его тайной мечте. По крайней мере, не сразу.
                *      *      *
   Однажды Костик спросил Варвару Тихоновну, зайдя издалека:
- Ба, расскажи про деда? Я так мало про него знаю, - начал он выстраивать задуманную тактику беседы.
- А что ты хочешь знать? – подумав, ответила пожилая женщина. Она сидела в кресле у окна и вязала внуку свитер.
- Ну, какой он был? – Костик опустился за стол, чтобы быть поближе к бабушке, скрестил руки на скатерти и приготовился слушать.
-Эх – хе – хе! – вздохнула  женщина. – Давно это было, столько воды утекло. А как вчера! – Варвара Тихоновна встрепенулась.
- Дед – то в офицерском училище был, когда мы познакомились. М – м – м! – протянула она, погружаясь в сладкие воспоминания.
- На танцах дело было, летом. Как сейчас помню! Подходит такой высокий, вроде тебя, - отвлеклась баба Варя, глянув на внука, - между прочим ты в него, я тебе не говорила? – свернула она в сторону от предложенной темы.
  Костя покачал головой:
- Говорила! И что потом? – вернул он бабушку на расчетную траекторию  беседы.
- Потом? – Варвара Тихоновна помолчала. – Потом «разрешите пригласить» говорит.
  Бабушка замолчала.
- А ты? – вывел Костик ее из состояния задумчивости.
- Я? – улыбнулась бабушка. – А что я? Влюби – и – лась! С первого взгляда! Вот так! – призналась она.
- Прямо с первого взгляда? – переспросил Костя.
- Ну, а чего? Вот так и было! С первого взгляда! Как увидела, так и все!
- А любовь настоящая она всегда такая? – Костик подпер голову руками, готовясь услышать самое важное.
   Бабушка внимательно взглянула на внука и пожала плечом.
- Да нет! По – разному бывает. Кто с первого, кто через годы.
- Как это? Сперва поженились, потом любовь? – Костя был удивлен. – Разве так бывает?
   Варвара Тихоновна отложила пряжу  и повернулась к внуку.
- Любовь – это не только «вздохи на скамейке и прогулки при луне», как писал поэт. Любовь – это желание всегда быть рядом с любимым человеком. Жить ради него, для него, чтоб ему было хорошо. Такое может возникнуть не сразу. Понимаешь? – пристально посмотрела она. – Я рада, что у нас этот разговор возник. Ты уже большой,  пора знать, – бабушка снова сбилась с темы, но спохватилась и  тут же вернулась.
- Так вот, если ты не почувствуешь того, о чем я говорю, значит нет настоящего. Так, - махнула она. – Баловство одно! Ни для жизни, а для прогулок на «секси – пляж».
   Костя рассмеялся:
- Ба, а ты откуда знаешь про пляж?
- Я – то? Про пляж? – бабушка  в ответ тоже засмеялась. – Который  за парком? Здрасте? Бабушка первый день живет на свете…
   Они посмеялись, потом замолчали.
- Все в этой жизни повторяется. И нет в ней ничего нового, - уже с грустной улыбкой  заключила баба Варя. –  Намотай себе на ус, - обратилась она к Костику, - настоящая любовь бывает один – единственный раз. А баловство хоть каждый день. Только баловство обкрадывает человека. До нитки обкрадывает. И пускает по рукам. С голой душой. И не будет такому человеку настоящего уже никогда. Никогда! – тихим голосом повторила она.
- Почему?
- Поживешь – поймешь! Не сумею я тебе все объяснить. Тут особое красноречие нужно, а у меня его нету! Пока просто поверь, как веришь в Бога! Так все и будет! Поверишь,  не прогадаешь! Спасибо потом скажешь бабушке, когда придешь ко мне на могилку в родительский день.
- Вот почему ты больше замуж не вышла! – Костя начал о чем –то догадываться.
- А зачем?  Я же говорю, настоящее повторить нельзя.
   Бабушка подумала и добавила:
- Жить с нелюбимым,  конечно, можно, но… к чему себя мучить и его? Я не захотела.
- А мама?... – теперь уже Костя, увлеченный доверием  близкого человека, спешил в открывшиеся просторы его прошлой жизни, о которых не знал ничего до сегодняшнего дня.
-  А что мама?  Мама всегда богатого дядьку искала! Для баловства, - выделила бабушка последнее слово. – Время такое было. Люди как с ума посходили: деньги, деньги, деньги! Капитализм, вишь, свалился на нашу голову!
- Значит, мой отец был богатым человеком?
- Не знаю.
- А где он теперь?
Говорили, куда – то в Германию удрал, что ли. Натворил тут чего – то. Не знаю толком ничего. Не спрашивай! – отмахнулась бабушка.
- Значит мама не любила по – настоящему? – допытывался Костя.
-  Мама твоя задницу  морозит  ради  длинного рубля. Когда уже отморозит и вспомнит про нас! Ох, проглядела я ее! Ох, проглядела! – запричитала Варвара Тихоновна, – и тут же спохватилась, начала креститься. – Прости, Господи,  язык мой грешный! Прости!
  Она взялась за вязанье, отвернулась и умолкла.
- А как дед погиб? – через минуту нарушил молчание Костик.
- Я же рассказывала! Забыл? – Бабушка вздохнула. – Маленький был, не помнишь. В Афганистане голову сложил, - ее голос дрогнул. – Вот с тех пор и хожу в церковь…
- Для чего?
- Как «для чего»? Неужели не понятно? Витя мой сразу к Богу – то попал. Как воин. А мне надо сильно потрудиться, чтобы возвысить свою душу до него. Иначе не встретимся там… потом… когда я… ну, в общем… - Варвара Тихоновна не договорила, она тяжело вздохнула и опустила голову к вязанью.
   Костя вдруг почувствовал ее боль и увидел незажившую рану, которую нечаянно растревожил, потому что не замечал ранее. Ему стало стыдно за свою неосторожность.
- Ба, прости! – позвал он Варвару Тихоновну. -  Мы с тобой вместе! Ты не одна! Я тебя никогда не оставлю! – Костя подошел к бабушке и обнял ее за плечи.
   В комнате стало тихо. Только слышалось дыхание  двух взволнованных людей, один из которых  всхлипывал.
   Так прошло несколько минут.
- Костик, - сменила тему разговора  Варвара Тихоновна, успокоившись. – Со мной все понятно. А вот для чего ходишь в церковь ты? – в ее голосе  прозвучало нечто большее, чем  простое любопытство – обеспокоенность за душевное состояние  внука.
- Я? – растерялся подросток, словно его застали врасплох. – Я? – он стал озираться, ища ответа. –  Ты же сама привела меня? –  прозвучали  первые пришедшие на ум  слова.
- Это когда ты был маленький. Я хотела, чтобы ты узнал, что существует церковь, увидел ее своими глазами. Но с тех пор ты вырос и сильно изменился, - бабушка настаивала, чтобы внук сформулировал ответ.
- Ничего не изменился! – снова попытался уйти от объяснений Костик.
- Что я – слепая? Не вижу?  Помнишь, в начале лета ты хотел бросить «вашу церковь», а потом передумал. Вот я и хочу знать: почему? Зачем ты вернулся? Зачем тебе церковь? Ты уж не сердись, что бабушка лезет к тебе в душу. Откровенность за откровенность – это честно? – она спрашивала, глядя внуку в глаза.
- Да я… Знаешь… Мы тогда с ребятами  собрались… Вобщем, там одна девочка… Короче, ба, я был не прав! – смутился Костик.
- Ну, всетаки – зачем? – не отступала Варвара Тихоновна.
   Костя задумался.
- Там все не так, как здесь! – начал он подбирать слова. – В церкви люди другие. Вроде те же, что и здесь, но другие, –  пытался выразить Костя свою мысль. –  Там люди, - он помедлил, подыскивая верное слово, - как ты, бабуль, - светлые!  В школе,  на улице, в городе Бог не нужен никому,   только светлым людям. Я хочу  быть среди них, мне хорошо среди вас.
    Костя  волновался. Он говорил, словно считывал заповедные слова , написанные на его сердце, которые давно легли на душу, но никому еще не произносились  вслух.
- Почему  церковь нужна не всем? А? Ба, почему? Странно! – недоумевал мальчишка.
- А ты поговори с батюшкой. Он тебе лучше объяснит. А я что? Я знаю про себя, других судить не берусь.
   Костик решил поделиться  недавно возникшей в его воображении картиной раздвоенного мира.
- Знаешь, бабуль, иногда мне кажется, что я стою посреди улицы, -  посвятил он  Варвару Тихоновну  в свои фантазийные  переживания. И рассказал о том, что наболело.
- А ты погуляй по улице. Погуляй, да присмотрись,  - посоветовала бабушка, выслушав внука. - Только будь осторожен, чтобы  не попасть под колеса безбожия.  Не спеши соблазняться на блестящее, на сладенькое, на легкодоступное. Это искушения. Помнишь, как  дьявол искушал самого Христа. А уж нам – то,  грешным, соблазн на каждом шагу. Надо видеть обман, чтобы не подскользнуться.  Мозги включай! – заключила женщина.
                *     *     *
   Разговор с бабушкой погрузил Костю в еще большие размышления. Вопрос о том, на какой стороне улицы правда жизни  остался до конца не понятым. Ведь все блага мира созданы для человека. И в нем, в этом мире, столько  прекрасного и увлекательного. И хочется все попробовать. Одноклассники только тем  и заняты, что «тусят» и «тащутся».  А я, как белая ворона, рассуждал Костик. Хотя, конечно, пользы в «тусне» мало, зато свой среди  своих – та же окраска, тот же галоп и ржание. - Ну и что из этого следует? -  спрашивал  подросток. - А ничего не следует, - отвечал он себе. Чтобы стать « своим»  придется бросить церковное пение, над которым  пацаны смеются. Но как бросить?  Поющий Богу человек – самое красивое музыкальное  орудие мира. Голосом можно скопировать любой инструмент, но ни один инструмент не в состоянии повторить голос человека. Звуки какой – нибудь гитары или фортепиано – это лекарственная помощь душе человека, который ее слушает. А вот когда человек поет Богу?  Кто слушает его? Да! Сам Господь!  Петь молитвы – это единственное, что мы возьмем с собой на небо. «Пойте Богови, пойте…»  зовет нас в своих псалмах царь Давид.
    Косте даже трудно было представить, чем можно заменить духовную музыку.   Рэпом? Мальчишка воображал себя на сцене, с микрофоном в руке и ему становилось смешно: извивающийся в конвульсиях  декламатор с претензией на вокал, при его отсутствии,  смотрелся жалким.
   Поп – музыкой?  Или  роком?  Прикольно! Это все, что Костя думал об этих жанрах.  Других  слов для «прорывных» и «революционных» стилей  с пляшущими  полуголыми тетками  подросток  не находил.  Он видел, что «новое»  стремится к одному  -  затоптать духовное пение, как архаизм. Но странное дело, парадокс: Бах и Гендель живут столетия  и продолжают звучать, а любая «гениальная» рок – группа – десяток лет и тонет бесследно. Только круги поверху.  Почему? Хорошо бы понять,  размышлял мальчишка. Он чувствовал, что ответ есть, но спрятан где – то в потаенных  глубинах человеческой души.
   *      *      *
   Ответ Костя нашел в воскресной проповеди  отца  Амвросия. Случайно это произошло или нет, только священник затронул те самые две стороны жизни, между которыми застрял юный псамолщик  на воображаемой улице.
- Братья и сестры! – Батюшка поправил крест на облачении и оглядел прихожан, возвышаясь на амвоне. – Готовясь к сегодняшней проповеди, мне захотелось поговорить вот о чем:  для чего человек ходит в церковь?  Какова его цель?  -  Как? – возразите вы. – Спасение души -  наша цель! - И будете совершенно правы. Но, дорогие мои, - батюшка сделал паузу и сжал крест, словно хотел почувствовать его крепость, - это конечная цель! А как продвигаться к ней? Какие преобразования должны происходить каждый день, чтобы душа  не стояла на месте? В чем  маленькая цель каждого дня?
    Пока православный человек не поймет, что нужно делать каждый день, его душа, увы, - мертва! Да, да – мертва! Эта субстанция, чем мы ощущаем и познаем мир, может так и не сдвинуться с места, не  проснуться и не начать свой путь к Богу. Даже если человек привык посещать церковь.  А ведь время пребывания на земле ограничено.
   У души есть два пути в эти тридцать – пятьдесят -  семьдесят лет. Первый –  приобретение денег, славы и власти. Второй – стремление жить по заповедям, по духовным законам. Эти законы вовсе  не отрицают материальные блага, не зовут  к  нищете. Но  они оценивают  способы – греховные или праведные – какими человек  достигает своего благосостояния.
   Если на первом месте только жажда богатства и его накопление – это толкает людей на изворотливую ложь, предательство, подкуп и воровство, торговлю  своим телом и даже  убийство. Зависть к тем, у кого больше, ненависть к ним, радость от того, что у более успешных проблемы – вот что испытывает такой  человек.
   Зависть заставляет мучиться. Человек уже на земле живет в аду! Со всем своим «богатством»! Мы гибнем от страстей, потому что не можем  насытить их до конца. Вот в чем  опасность. 
  А можно задать душе иной вектор движения. Если  на первом месте Господь и  его  Заповеди, человек зрит греховную сущность необузданных страстей. И с помощью церкви начинает учиться смирять их ненасытное  безумие.  Смирение – узда, позволяющая править желаниями. Смиряясь, люди становятся способными на милость,  сострадание,  помощь  ближним, прощение обид.  То есть развивают в своей душе  Божественное начало.
    Так вот, нужно каждый день контролировать свои поступки и мысли, понуждая себя ко смирению. Только такой ежедневный духовный труд, шаг за шагом, приближает к Богу.
    Смиренная душа радуется жизни. Она свободна, она не в плену вожделений. И поэтому испытывает несказанное чувство – благодать  Святаго  Духа. Как удивительно сказано об этом  в Евангелии: « И око не видывало, и ухо не слыхивало, и на сердце не всходило, что уготовал Господь любящим Его!».
   Костю вдруг осенила мысль: - Значит, есть и музыка, написанная для денег, и музыка, рожденная для радования  Богу! И так во всем! Человек на вечном распутье!
   Он погрузился в свое  открытие,  взволнованно рассматривая через него, как в увеличительное стекло состояние окружающего мира. Мысль стала ключом, который с легкостью открывал тайны поступков и помыслов.
   Голос отца Амвросия вывел подростка из размышлений.
- Вот духовная концепция нашей земной жизни, - батюшка завершал проповедь. – Раздвоенной  жизни, я бы сказал, но по сути цельной: где  есть два мира, но один не существует без другого. И Господь дал нам право выбора, на какую сторону улицы переходить.
   Костя вздрогнул. Отец Амвросий произнес  слова «на какую сторону улицы переходить», обращаясь к нему, хотя не знал, чем обеспокоена  юная душа.
- Как это произошло? – недоумевал подросток. Ему показалось, кто – то  все видит и слышит, что происходит с ним. И этот  «кто – то»  вложил в уста священника ответ на переживания Костиной души.
   Подросток попытался помолиться. Но не мог собраться с мыслями, так поразило его произошедшее с ним во время проповеди. На ум пришли сами собой лишь слова из Последования ко святому причащению  «Несоделанное мое видесте очи Твои».
   После  службы Костик сидел в трапезной рядом с батюшкой. Он испытывал любовь к седовласому умному священнику,  и едва сдерживался, чтобы не рассказать о чуде, которое произошло с ним во время проповеди.

 *      *     *
   Школа листала учебные дни один за другим, словно переворачивала откидной календарь. Радостью в этом однообразном, словно механическом бытие, для Кости было посещение уроков церковного  пения в воскресной школе. Он с удовольствием экспериментировал со своим голосом, заучивая наизусть кондаки, антифоны и тропари.
    Когда начались уроки партесного пения, мальчишка стал проводить на репетициях  все свободное время. Искусство многоголосия его очаровало. Вот где он услышал подлинную красоту  человеческого голоса. Гармоническая обработка молитвенного слова тембровыми красками – обертонами, рождала невероятные  ощущения. Костя видел, что молитва в устах хора раскрывает души людей  Богу, как бутоны цветов  солнце. Он был уверен, что в такие минуты  Создатель непременно слушает поющих ему.  От этих удивительных чувств  мороз пробегал по коже.
   Долго еще потом, вернувшись в мир математики и химии, подросток слышал это пение. Он закрывал глаза и замирал, боясь вспугнуть видение.
   Костя по – прежнему сидел на задней парте. Один. История с Лизабетт не забылась, но больше не бередила  сердце. Мальчишескую мечту о настоящей любви  фаворитка класса  задела лишь, как случайный метеорит атмосферу огромной планеты, прочертив в ней небольшой огненный шрам. След остыл и растворился, не изменив траекторию, по которой двигалась планета. Костя радовался своему одиночеству. Ему было комфортно.
   Шел второй месяц нового учебного года. Жизнь в классе пульсировала в привычных ритмах. Погруженные в ее кровоток, девятиклассники неохотно двигались к доске,  с облегчением стремились обратно, застывали  в напряженной  тишине  контрольных работ и фонтанировали на переменах.
   В один из дней на первый урок вслед за «математичкой» вошла  Татьяна Андреевна. Немамка  вела за руку, как ребенка, смущенную худенькую девочку.
- Не стесняйся, - оборачивалась к ней классный руководитель и тянула за собой. – Не стесняйся. Ребята у нас хорошие. Быстро  подружитесь.
    Она остановилась у доски и объявила:
- Это Лена Семчина! Леночка будет учиться в нашем классе! Прошу любить и жаловать!
   Девятиклассники  уставились на новенькую, с любопытством разглядывая ее.
- Та – ак, - Немамка окинула взглядом класс. – Куда мы посадим тебя? Где у нас свободно?
   Костя заерзал. Ему не хотелось, чтобы рядом с ним появился  кто – нибудь. Кроме  задней парты в классе было еще пару свободных мест.
- К Лизабетт, - опережая решение педагога,  взял он инициативу в свои руки.
- Казанцев! – В голосе учительницы прозвучал упрек. – Что за эгоизм? А вот мы посадим Лену к тебе! Хватит быть нелюдимым. Научись уже общаться со сверстницами! Вырос, как дылда, а бирюк – бирюком!
    Раздался дружный смех.
- Поздравляем, Поп! – объявил кто – то торжественным голосом.
- Это тебе за грехи! – подхватил другой голос.
   Веселье разрасталось.
- Ну – ка, ну – ка, прекратите! – Татьяна Андреевна почти закричала. – Что это? Устроили тут! – Она проводила Лену к последней парте и усадила рядом с Костей.
- Только попробуй обидеть! – постучала педагог пальцем. – Пощады потом не жди! Я не мамка родная!
   Костя искоса посмотрел на незванную гостью. Густая челка русых волос закрывала ее лоб до самых бровей.  Из – под них растерянно смотрели  голубые глаза. Девочка была совершенно без макияжа, не накрашенной, и поэтому  казалась неряшливой. Ее простенькое платье дополняло это ощущение, оно  контрастировало  с  дорогим «прикидом» и  рваными джинсами одноклассниц.  И контраст был не в пользу новенькой. « Вышла в магазин за хлебом, а не в школу», съерничал  Костя про себя. Он хмыкнул  и отвернулся.
   Новенькая была смущена приемом и села на краешек стула, уставившись в пол. На ее щеках алел румянец.
  *      *       *
   Костя повел себя с  новой соседкой враждебно. Он не заговаривал с нею, сидел, полуотвернувшись,  прикрываясь спиной, как недовольный  бунтовщик баррикадой. Однако из – за «баррикады»  внимательно следил за каждым движением «противника».
    Лена тоже не проявляла инициативы к общению. И это казалось Костику странным. Такая инертность была не в характере девчонок  девятого «б». Они постоянно  создавали то игривую, то конфликтную атмосферу  между собой и мальчишками – одноклассниками. И меняли ее по своему настроению. Иногда по  несколько раз в день. Девчонки преследовали комплексующих перед ними пацанов, навешивая им все новые  и новые прозвища. Дразня, ловко уходили от вспыхнувшего объекта нападения, угрожая неминуемой жалобой  Немамке. Потом вдруг начинали оказывать «обиженному» нежные знаки внимания, приводя его в недоумение.
   По классу гуляли записки, особенно на уроках. Писательницы строили интриги и будоражили настроения на тему «он и она»,  « кто чей»,  « кому не надо быть с кем» и так далее.
  Лена в проделках сверстниц не участвовала, хотя девчонки быстро перезнакомились с ней и  с удовольствием увлекали в водоворот закулисной  жизни  класса. Лизабетт даже взяла новенькую под свое крыло, объявив одноклассницам «кто обидит, будет иметь дело со мной!».  После этого она предложила Лене переселиться к ней за парту.
  Костя обрадовался. Но к его разочарованию и удивлению новенькая отказалась, объяснив свое решение нежеланием конфликтовать с Немамкой. Лизабетт обещала уладить возможное недоразумение, но Лена оставалась непреклонной.
   Этот случай охладил дружеские чувства Лизабетт. Самолюбие фаворитки было уязвлено. Она передумала приближать Костину соседку и перестала обращать на нее внимание. Непокорность лидеру дала трещину во взаимоотношениях  с девочками всего класса. На Лену стали смотреть  настороженно.
   Недоволен был и Костя. Он решил выжить несговорчивую девчонку сам. Для этого «вылез» из своей «баррикады»; сел прямо  и намеренно занял большую часть парты, сдвинув новенькую на край.
   Каждый  день бывший баррикадник начинал с наступательных действий: он сдвигал свой стул в сторону  соседки на сантиметр – другой, вынуждая Лену либо прижиматься к нему, либо выезжать на проход между партами. Упрямая одноклассница  терпела поражение, отступала в проход, но молчала.
  Вершиной « боевых действий»  против молчуньи стало исчезновение ее стула. Это произошло на перемене перед уроком литературы.
- Садитесь! – скомандовала Татьяна Андреевна, войдя в класс, и углубилась в журнал.
   Когда все опустились за парты, Лена осталась стоять у стены.
- Что? – не поняла  Немамка.  Придерживая очки на кончике носа, она посмотрела исподлобья на ученицу.
    Послышались смешки и возня. Происшествие обещало забаву. На лицах мальчишек и девчонок, обращенных к новенькой,  играло удовольствие.
    Костя  попытался изобразить удивление.
- Кто это сделал? – поднялась учительница. – Все не наиграетесь? Оболтусы! Жаль, ни я ваша мамка! – посетовала она и, взяв свой стул, перенесла его к задней парте.
- Садись, Леночка!
-  Все! Начинаем работать! Хватит шуточек! – произнесла Татьяна Андреевна в повелительном наклонении.
   Смешки, как хлопушки, еще постреляли в воздух,  выплескивая бесшабашную энергию своих владельцев, и смолкли.
   Костя скосил взгляд на Лену. Девочка сидела, опустив низко голову. На тетрадный лист из ее глаз упала молчаливая слеза.
   Жгучее чувство стыда вдруг, как взрыв пороха, обожгло Костю. Он повернулся к Лене и в первый раз посмотрел ей в лицо, открыл рот, захотел что – то сказать, но девочка прикрылась рукой.
   Тогда мальчишка взял свою тетрадь и на чистом листе крупными буквами вывел: «Лена! Прости! Я дурак!». Он подвинул тетрадь к соседке. Та посидела молча, потом вытерла слезы  и повернула голову.  Ее синие глаза едва заметно улыбнулись.
   Так,  полуобернувшись  друг к другу, они просидели весь урок. Костик прислушивался к дыханию соседки. Ему казалось, что он слышит стук сердца этой беззащитной девочки, которая так легко простила его дурацкое поведение. Он хотел загладить вину и придумал, как это сделать.
  *     *     *
   На следующее утро Костик появился в школьном дворе раньше, чем обычно. Он стоял на крыльце и ожидал Лену. Когда одноклассница появилась, мальчишка отвернулся, делая вид, что оказался на крыльце случайно, но в дверях догнал ее.
- Привет! – первым поздоровался он.
- Привет! – лицо Лены осветила радость.
   В класс они вошли вместе.
    Все мысли Кости в этот день до самого последнего звонка кружились, как облако, вокруг соседки по парте. Он ловил каждый шорох в ее движениях. Костя удивлялся своим новым ощущениям, странной перемене, которая произошла в нем. Лена казалась  родным человеком, буд – то  росла рядом, в соседнем дворе и они играли на одной площадке. Так стало все просто и понятно между ними, как между старыми друзьями, которые взяли и помирились после долгой  ссоры.
   Прозвенел последний звонок. Девятиклассники сорвались с мест, как бегуны со стартовой линии. Помещение стремительно опустело. И только на задней парте, словно сговорившись, копошились двое:  высокий худощавый подросток и большеглазая  девочка. Им не хотелось расставаться. Оба чувствовали одно и то же, но никогда в жизни не признались бы друг – другу в этом. Чувства пришли в гости к молодым людям впервые и ни мальчик, ни девочка не знали, что с ними делать.
   Когда они остались вдвоем, Костя, как бы невзначай, предложил:
- Лен, давай я тебя провожу!
   Девочка опустила глаза и покраснела. Потом, не говоря ни слова, кивнула.
   Город Камышлов был залит осенним солнцем. Он кипел и торжествовал красками: красная, оранжевая, бежевая и желтая листва падала под ноги.  А та, что еще цеплялась за ветки полусонных деревьев, мигала  непотушенной зеленью, словно светофорчиками, пропуская подростков в волшебный мир преобращающейся природы.
   Солнце гуляло по небу уже те так высоко, как летом, но щедро разбрасывало по земле  последние золотые  брызги лучей, отчего разноцветный  ковер под ногами  переливался и казался теплым.
  Молодые люди залюбовались палитрой невидимого художника.
- Красиво как! Правда? – Лена посмотрела на своего спутника.
   Костя стал пинать листву, подбрасывая ее высоко вверх.
- Фестиваль красок! – крикнул он, вспомнив начало лета. Подросток набирал листву в охапки и кидал в небо, запрокидывая  голову. Желтые и розовые парашютики падали на лица и плечи ребят. Лена рассмеялась. Она стала ловить листья, набирая разноцветный букет.
- Пойдем в парк! – предложил Костя.  Они свернули с аллеи и, веселясь, устремились к новой цели.
   Парк был по – осеннему  безлюден. Аттракционы стояли закрытыми, двери были заколочены и на них висели замки. В глубине  сада зияла, как вход в  пещеру,  умолкнувшая эстрада.
   Подростки  постояли у кованых  ворот, одна створка которых была прикрыта и закреплена. Так администрация парка сообщала горожанам о закрытии сезона развлечений. Но через вторую, открытую, приглашала  побродить в опустевших осенних аллеях.
- Я первый раз здесь, - призналась Лена. – Мы переехали в июле, но ремонт… Потом занятия начались.
- Пойдем к эстраде, - предложил Костик. – Там на площадке наверно ковер лежит.
    Так и оказалось.  Ребята прошлись  по ковру из листьев вдоль кованых скамеек. Мальчишка очистил одну из них.
- Прошу! – улыбнулся он.
   Молодые люди присели и  стали разглядывать небо и верхушки деревьев. Легкий ветерок пробегал по вершинам, прыгая с одной на другую, как неугомонный скейтбордист.  Деревья шумели на разные голоса и сыпали последние разноцветные краски на танцевальную площадку, эстраду, скамейки, устилая их пышным слоем поношенной листвы.
- Слышишь? – обратился Костя к спутнице.
- Что? – не поняла Лена и огляделась.
- Деревья поют!
- Как это? – девочка с удивлением посмотрела на юношу.
- Да – да! Прислушайся! У каждого свой голос. Как в церков…, как в хоре, - поправился мальчишка.
   Лена прислушалась.
- Да – а! – рассмеялась она. – Точно! Поют! А почему, как в церковном хоре? – она с интересом посмотрела на собеседника, смущенного тем, что его недосказанную мысль поняли.
- Ну, в простом хоре, - нехотя начал признаваться Костик, -  три – четыре голоса партия, а в церковном до сорока восьми.
- Неужели! – удивилась Лена. – Я не знала.
- А ты в церковном хоре поешь? – спросила она.
- Ну, так, увлекаюсь, немного, - попытался уйти от ответа Костик. – Просто люблю камерную музыку.
    Подросток осторожно посмотрел на свою спутницу и про себя отметил, что ее не смешит и не забавляет его увлечение. Такое поведение было  необычной реакцией для его сверстников. И душа  мальчишки  с радостью чуть – чуть приоткрылась,  чтобы туда могли заглянуть большие синие глаза.
- Музыка, настоящая, - разоткровенничался Костик, - вообще, - это прообраз природы. Тех же звучащих деревьев, - кивнул он в верх. – Ты согласна?
   Лена пожала плечами:
- Не знаю. Я никогда так не думала. Но мне кажется, ты прав!
   Костя продолжал смотреть в небо и приоткрывать двери сердца:
 - Какой удивительный мир сотворил для нас Гос…,  природа сотворила, -  мальчишка опять  споткнулся в разговоре,  повторяя недавнюю ошибку. Он  стушевался, оторвал взгляд от неба, сел прямо и захлопнул сердце.
- Все в нем есть для нас, для людей, - продолжила его мысль собеседница. – Потому, что человек  венец Божьего творения.
    Ее слова привели Костика в изумление и еще большую растерянность. Он был удивлен взаимностью в чувствах и мыслях со сверстницей.  Ничего подобного с ним раньше не происходило.
  В рюкзаке у Лены зазвонил смартфон. Она потянула «молнию» и запустила руку внутрь.
- Мам! Да! Обязательно зайду! Угу! Ладно!
- Мне пора! – Лена сунула смартфон обратно. – Не провожай меня дальше, - попросила она. – Мама вдруг увидит! Не хочу!  Меня еще никто никогда не провожал! – призналась девочка. -  До завтра!
  Она тронула Костю за плечо и они расстались.
   Утром следующего дня Костя стоял на школьном крыльце, как часовой, вытянувшись и вглядываясь вдаль. Он ждал Лену. В руке подросток сжимал букет из разноцветных осенних листьев.
    *    *     *
   Перемена в отношениях Костика и новенькой не осталась незамеченной. Однажды Лену окружили в коридоре сверстницы во главе с Лизабетт.
- Есть базар! Отойдем! – потянула она за собой Костину соседку по парте.
- Что?! – не поняла девочка.
   Барби и еще пара девочек из параллельного живо  помогли Лизабетт. Они стали толкать Лену и затащили ее вглубь раздевалки, прижали к стене и окружили.
-  Колись, ты с Попом?! – в лоб спросила Барби и придвинулась вплотную, дыша сверстнице в лицо.
- Вы чего, девочки? Вам что? – Лена была растеряна и испугана.
- Еще раз увижу тебя с ним – все, падла, тебе конец! Поняла? – Барби  с силой толкнула соперницу. Лена ударилась спиной о стену.
 - Поняла? – сжав зубы, повторила блондинка.
- Пустите! – Лена резко шагнула вперед, чтобы вырваться.
  Ее отпихнули назад. Новенькая едва не упала и стукнулась  головой. Она схватилась за нее руками.
- Куда ты дергаешься? Стоять! – цедила Барби.
   Одноклассницы скрутили Лене руки, а  блондинка схватила ее за горло и ударила по щеке.
- Поняла, сучка?! – снова атаковала она. – В глаза мне смотри! – приказала Барби и вцепилась сопернице в подбородок, приподнимая ей  голову.
- Пустите! – Лена заплакала.
- Поп мой! Запомни! Ни со мной, значит ни с кем!
  Новенькую вытолкали в проход между вешалками.
- Иди! И только вякни кому – нибудь про нас! Уроем!
   Лена зашла в класс, часто дыша и вздрагивая. Ее глаза были мокрыми.
 -Что случилось? – забеспокоился Костя.
   Девочка покачала головой:
- Ничего!
- Но я же ви…
- Не спрашивай ни о чем! Потом! Ладно? – остановила она его.
                *     *     *
   После занятий, когда Костик собрался провожать свою соседку, она вдруг попыталась отказаться:
 - Может, сегодня не надо?  Да и вообще, ни к чему все это!
 - Значит все - таки случилось! – Костя уверился в своей догадке. – Лен, давай пойдем на нашу скамейку в парк, ты мне расскажешь все, и  вместе решим «к чему» или «ни к чему», – он взял девочку за руку и смотрел ей в глаза.
   Произошедшее в раздевалке, разозлило мальчишку не на шутку.
- Ни с какой Барби я не дружил и не собирался, - заговорил Костя, словно  исповедываясь. – Раньше мне хотелось дружить с Лизабетт, но поверь, ничего не было. Честное слово! Я хочу дружить с тобой! – признавался подросток. -  Никто другой мне не нужен! – Он заволновался от своего признания. – А ты? Ты хочешь дружить со мной? 
    Костя удивлялся своей смелости, с которой произносил эти слова. Он буд – то бы  ринулся в бой, готовый принять все, что случиться после – и победу, и поражение. Мальчишка спешил увести девочку в самый потаенный уголок сердца, где жила  птица - мечта. Маленькая синеглазая одноклассница должна была решить судьбу его мечты. Так захотел Костя. Он увлекал ее своим признанием, потому что поймал себя на неожиданном чувстве, это был страх, страх потерять человека, ставшего близким.
- Знаешь, я всегда мечтал, чтобы все было по – настоящему! Как у Петра и Февронии! Такое возможно? – мальчишка грел ладони Лены в своих, ожидая ответа. – Ты веришь, что в наше время такое возможно? – настаивал он. - Я – верю!
   Лена не отнимала рук. Молодые люди стояли так близко, что ощущали тепло друг – друга. Они чувствовали, как их ладони горят, как по ним, от сердца к сердцу, перетекает доверие, становясь взаимным приобретением.
- А с «этими» я разберусь! – Костя кивнул  в сторону невидимого врага.
- Не надо! Я прошу тебя! Не трогай никого, пожалуйста! – попросила одноклассница. – Бог им судья!
   Он все еще не отпускал рук Лены. Вдруг поднес их к губам и поцеловал.
   Девочка  смутилась и попыталась высвободиться.
- Ну, зачем ты? Не надо… - прошептала она.
   Константин обнял ее и прижал к себе.
- Нет! Подожди! – Лена слегка отстранилась. – Послушай! Ты ничего не знаешь! – остановила она парня. – Ты должен знать обо мне все! Иначе не честно! Я сейчас расскажу и тогда решай: дружить со мной или нет!
  Костя видел, что Лена дрожит.
- Присядь! – предложил он.
   Молодые люди опустились на лавочку.
 - Я тебя слушаю! – успокаивал Костя одноклассницу. – Не волнуйся!
- Понимаешь, - начала Лена. – Для меня все непросто! Я…, - она помолчала, подбирая  правильные слова, - я человек… - она еще подумала и решила высказать сразу самое важное: - Я верующая!  Я – дочь священника! – Лена вздохнула, словно сбросила  груз, угнетавший ее. – Мой папа настоятель Владимирской церкви в Вишенках. Так мы оказались в вашем городе.
   Костя дернулся, словно хотел что –то срочно переспросить.
- Подожди! Не перебивай! Это не все! Ты должен знать все! Я верю в Бога! – повторила девочка, -  с детства. Поэтому меня вряд ли полюбит современный парень. Ну, разве ничего не будет знать. Я  долго не хотела тебе говорить. Но это нечестно, мне стыдно! Прости!
- Да я!... – Костя не выдержал и  подскочил. -  Я…, ты не представляешь…
- Ну, подожди! Выслушай до конца! Пожалуйста! Вот ты говоришь «дружить».- Лена тоже шла в своем откровении до конца. -  А захочешь ты дружить с девушкой, которая каждое воскресенье молится, а не бежит с подружками в бар или кафе? Я наряжаться не люблю, ты, наверно, заметил? И на тусовки не хожу, я даже…
   Костя рассмеялся. Он соскочил со скамейки, не в силах справиться со своим волнением.
- Ты чего? Ну, вот! – обиделась Лена.
  Костя вскинул руки вверх, подпрыгнул и прокричал  радостно во весь голос:  - Чу – у – до!
  Лена недоумевала. Синеву ее глаз стали заволакивать подступившие слезы.
- Лен, ты представляешь! – Костя вдруг резко наклонился к девочке и поцеловал ее в щеку. – Нет, ты не представляешь! Я… вот… - Костя расстегнул куртку и достал блестящий крестик, висевший на шее.
- Я тоже верующий! – крикнул он радостно. – И не боюсь в этом признаваться! Я тоже вырос в церкви! Я тоже по воскресеньям!... Да я в алтаре!... На клиросе!… Ленка!! – радовался подросток. -  Ты понимаешь, это сам Бог сделал так, чтобы мы подружились?! Понимаешь?! -  Костик шумел на весь парк: – Это  чудо! Это настоящее чудо! Слава тебе, Боже! Слава Тебе!
  Молодой человек потянул  подружку к себе, подхватил ее и закружил, держа в объятиях. Они танцевали и смеялись.  Освобожденные исповедью друг - другу,  их  чувства устремились навстречу.
    Центростремительные силы кружения, сузили весь мир до размеров мелькающей танцевальной площадки. Не стало города, школы, деревьев. Только  круговорот чувств и небеса над ними. А в центре этого вихря – он и она. И тот невидимый, кто соединил два чистых сердца.
        *       *     *       
               
   В ближайшее воскресенье Костя пришел на литургию ни один. Он решил показать свой храм Лене.
  Церковь иконы Казанской Божьей Матери была главной достопримечательностью старой части города.  Она стояла на перекрестке центральных  улиц Камышлова.  Построенная несколько веков назад церковь была хранительницей истории и помнила много событий. Здесь крестились и венчались, провожали в последний путь тысячи православных людей.
   Костя с радостью рассказывал своей подруге о непростой судьбе храма.
- Его  заложил соратник  Ивана Грозного воевода Соловцев, - с гордостью повествовал он. – В шестнадцатом веке! Представляешь?! В честь Николая Чудотворца! Сколько поколений жили в этой церкви,  представляешь?! Но со временем она обветшала. Потом и вовсе сгорела. Потом  ее восстановили.  А в годы Союза здесь был молочный завод. Представляешь?!
   Костя читал в глазах Лены неподдельный интерес.
- Но все вернулось,  храм перестроили и переосвятили! Представляешь?!
  Лена не просто слушала рассказ, а расспрашивала, что Костик знает о тех далеких событиях.  Девочка разоткровенничалась:
- Знаешь, Кость, я, когда окончу школу,  думаю заниматься историей русской церкви. Мы так мало знаем. А она, - Лена развела руки в стороны и сделала ими широкое вращательное движение, - огромная!  Не обозреть, не описать в одной книге, даже очень толстой.
- Здорово! – подхватил Константин. – Слушай, а начни с нашей церкви! Ну а что? С материалом для книги я помогу. У нашего батюшки, знаешь, сколько всего. Я читал. Я тебя познакомлю с ним.
- Я знаю отца Амвросия. Они с папой  семинарские друзья, – улыбнулась Лена удивленному Костику. 
- Прекрасно! –  приобнял он подругу. – Вот это да!
   После литургии мальчишка пригласил одноклассницу в трапезную.
- А – а, Леночка! – встретил ее настоятель радостным восклицанием.  – Какими судьбами к нам?
- Это я, батюшка, - Костик опередил подружку, - я пригласил Лену. – Мы учимся в одном классе.
- Какие вы молодцы, что познакомились! – священник заулыбался. – Вот что значит православный народ, - обратился он к служителям храма, собравшимся на трапезу. –  Свой свояка – видит издалека! Разглядел – таки  наш Костик Елену прекрасную! А? Каков богатырь! - пошутил Амвросий. – Хвалю!
   Присутствующие посмеялись.
- Вовсе не издалека разглядел!  -  отшутился мальчишка.
- То есть?
- Мы за одной партой сидим!
- Да – а! – удивился   батюшка. – Надо же! Как удивительно управил Господь! – он перекрестился и перекрестил ребят. – Слава Тебе, Боже!
                *       *       *
   Следующее воскресное богослужение Костя провел во Владимирской церкви в  Вишенках – в новой части города.
   Теперь не только в классе и после уроков, но и по воскресным дням Костя и Лена  были рядом. Они ходили на молебен, радостные и счастливые. Каждая прожитая вместе литургия  связывала их все крепче невидимыми духовными нитями.
   Когда подростки  ненадолго расставались, Костя тут же погружался в  ожидание новой встречи. Он вспоминал черты лица девочки, ее голос, легкую походку. – Как бабочка! – думал Костик,  снова и снова созерцая в воображении, как Лена стремительно летит по классу от двери к парте. Бабочка  садилась рядом, сложив красивые руки, и он, незаметно для нее, любовался пышной челкой, хлопающими ресницами, чуть припухшими губами, которые в мечтах целовал.
   По вечерам, лежа в кровати, мальчишка вспоминал эти видения, слушая в себе взволнованное сердцебиение.  Он порывался  рассказать Лене о своих чувствах.  Но смущение охлаждало  порывы в пользу молчания. Костя боялся испугать одноклассницу своими  притязаниями  и неосторожностью  разрушить дружбу. Поэтому  был сдержанным и молчаливым.
      *       *       *

    Занятые собой, Костя и Лена не замечали внимательных глаз, пристально наблюдавших за ними. И вскоре случай в раздевалке получил продолжение.
- Тебя же предупреждали, тварь! – Барби и Лизабетт  с подружками подкараулили  Лену в туалете. Но на этот раз новенькая не испугалась и не расплакалась. Она стала отчаянно защищаться. Лена схватила Барби за волосы и резко запрокинула ей голову.
- А – а! – завопила блондинка от боли, испуганная неожиданным  отпором.
   На Лену посыпались удары.
- А, ну, отпусти, сучка! – ее стали  пинать ногами.
   Лена не отпускала. Барби стонала и пыталась разогнуть пальцы соперницы,  раздирая их ногтями. Наконец это ей удалось. Она освободила волосы и укусила сверстнице руку.
   Нападавшие навалились, скрутили новенькую и стали хлестать ее по лицу. Из разбитого носа Лены потекла кровь. При виде крови Лизабетт струсила.
- Все, девочки, хватит! Хватит! – остановила она экзекуцию. – А то эта сучка побежит щас жаловаться!
-  Ты, подстилка,  с ним не будешь! Мы тебя не оставим! Поняла? Ни со мной, значит ни с кем! – напомнила Барби и напоследок пнула одноклассницу  в живот.
   Лену потащили к умывальнику.
- Утри сопли, дешевка! И вали отсюда! В следующий раз вообще прибьем! – Барби включила воду, сверстницы заставили Лену наклониться к раковине, ополаскивая ей лицо.
- Все, девочки, давайте перекурим это дело! –  последнее, что услышала Лена, когда ее вытолкали за дверь туалета.
                *       *        *
- Лиза, что за дела? -  Константин поджидал Лизабетт  у подъезда ее дома. – Вы за что Лену бьете?
- Тебе чо надо? – вскинула одноклассница голову. Ее глаза вызывающе заблестели.
- Оставьте Лену в покое! Иначе… - Костя не договорил.
- Чо «иначе»? Ну?  Чо «иначе»?! – стала напирать Лизабетт. – Да я скажу пацанам, тебя по «Колизею» размажут! Понял?! – девочка повысила голос. В нем зазвучала угроза.
- Иначе я тебе мозги на место поставлю! – распалился Костя.
- Чево – о! – сощурилась Лизабетт. – Пошел вон, козел! – она растопырила пальцы и ткнула ногтями, пытаясь достать до Костиного лица.
   Парень  увернулся, поймал ее руку и крепко сдавил.  Лизабетт попыталась вырваться, но не смогла.  Она вскрикнула и, потеряв равновесие, припала на колено.
- Отпусти, имбицил! Больно! Ну, все, все! – запросила  пощады одноклассница.
   Костя оттолкнул  руку.
- Еще раз тронете, повышибаю мозги! Не посмотрю, что вы девчонки! Так и знай!
   Лизабетт не отвечала.
- Поняла? – повысил голос Костя.
- Поняла, поняла! – сдалась Лиза. Она притворно держалась за плечо, изображая сильную боль в руке.
- Иди! – приказал Костя. – И думай!
- Ну, все, Попяра! – зашипела Лизабетт, убегая в подъезд. – Тебе конец!
                *        *         *
- Выйдем, поговорим! – Шрек наклонился к Косте, сидевшему за партой в раздумье. Толстяк задышал ему в ухо. –  Стерлинг стрелку забил!
  Лена испуганно глянула на парней.
- Не переживай! Все  хорошо! – успокоил Костик  подругу.
   В коридоре, рядом со Стерлингом, переминался с ноги на ногу еще один «секундант»  - Щварценеггер. Костю окружили, и под конвоем повели к выходу. Маршрут к месту «стрелки»  был хорошо известен всем четверым.
   В развалинах «Колизея» было тихо и пустынно. Без нужды сюда никто не совал носа. Место было знаковым для пацанов. Репутация кочегарки охраняла ее покой лучше любого сторожа.
    Костю  попытались было втолкнуть в каменный мешок, но он ловко проскочил туда  вперед всех и повернулся лицом к неприятелю, выставив сжатые кулаки.
- Ты чо мою женщину обидел? – Стерлинг вскинул руки и двинулся на Костю, втянув в плечи голову, и без того сидевшую на короткой шее. Его первый удар провалился в воздух. Второй тоже. Костя ловко уворачивался и не отвечал.
 Ах, ты, щенок! – Стерлинг пришел в бешенство. Его лицо искривила злость. Он бросился вперед и… наткнулся на встречный удар, как на острие лома. Диджей рухнул на землю, словно подскользнувшийся на льду растяпа,  и, повернувшись с боку на живот, встал на четвереньки.  Он потряс головой, и тут же вскочил. В его руке был кусок кирпича.
- На – а! – заорал он и, замахнувшись, выпустил кирпич.
   Костя попытался прикрыться локтем, но кирпич пробил защиту и с тупым чавканьем отскочил от грудной клетки. В глазах у мальчишки потемнело.
- А – а – а! – завопил обрадованный Стерлинг. – Тварь поповская! –  диджей  шумно втянул воздух. Он хотел добавить еще что – то, но хлесткий удар в нос заставил закрыть  лицо руками и завыть от боли. Стерлинг согнулся пополам и, отвернувшись, зашагал по битым кирпичам куда попало, пытаясь спастись.
   Костя подскочил, чтобы ударить ногой и повалить противника.
- Э – э – э! – заорали разом Шварценеггер и Шрек. –  Все! Брэк! До первой крови! Харэ!
   Они встали между дерущимися, закрывая зачинщика. Последний  распрямился и отнял руки от лица. Оно было залито кровью.
- Запрокинь голову! Зажми нос! Подержи, вот так! – Шварценеггер начал оказывать рэперу первую помощь.
- Вы чо не поделили? – поворачивался он то к Косте, то к Стерлингу, спрашивая обоих сразу.
- Ты у него спроси! – ткнул пальцем Константин.
- Дурачком прикидывается! – сплюнул кровь диджей. – Ну, ничего. Я еще с тобой разберусь, крыса церковная!
- Можем продолжить! – вскинулся Костя и сделал шаг вперед.
- Брэк! По тормозам! – Шварценеггер оскалился. – Это правда, что ты Лизабетт избил? – метнул он вопрос, как удар.
- Я – а? – ахнул Костя. – Ты чо, Шварц? Ну, вы, пацаны, даете!
- А что между вами произошло? – вмешался в разговор Шрек. – Мы сами сразу не поверили…
- Это она с подругами Ленку уже два раза избила! Вы знаете об этом?  А? Знаете? – Костик стал напирать на одноклассников, требуя ответа. Те переглянулись и промолчали.
- Я не позволю ей больше! Так и передайте!...
- А бить – то зачем? – не унимался Стерлинг.
- Не было этого! Слово даю!
   Расходились по одному. Последним из «Колизея» ушел победитель. Но   вместо чувства триумфа, мальчишка уносил с арены для поединков  ощущение брезгливости.
- Неужели сначала нельзя было поговорить? – негодовал он. – А уж потом с кулаками лезть.
   В первый раз подросток так осознанно, по - взрослому, увидел, какими  отвратительными делают людей неуправляемые страсти.
- Да, прав батюшка! – подумал он.   
                *          *         *
   Через два дня Костю вызвали в кабинет директора.
- Разрешите! – постучался подросток и открыл дверь. – Здравствуйте!
- Заходи! – вместо приветствия ответила директриса, пожилая полная женщина с печатью хронической усталости на лице.   Она окинула ученика недовольным взглядом, и указала из – за своего широкого стола в угол кабинета.
- Вот!  Пришли с тобой  познакомиться!
   В углу сидела женщина в полицейской форме. На ее голове была короткая, почти мужская стрижка, которую она зачем – то постоянно поправляла, запуская пальцы в волосы.
- Маргарита Львовна, - представила гостью директриса школы,  - инспектор по делам несовершеннолетних. – По твою грешную душу, христианин! – последние слова она произнесла с издевкой и тут же  напустила в голос привычной  строгости. – Доигрался!
   Инспектор жестом подозвала подростка поближе.
- Садись! – хрипловатым голосом приказала она. – Так вот ты какой, Константин Казанцев! - инспектор поднесла к глазам бумагу, с которой прочитала его фамилию. Потом с пристальным  любопытством стала разглядывать мальчишку, словно хотела залезть к нему  в душу и осмотреть ее, как следователь место преступления.
- Какой? – спросил Костя, с неменьшим любопытством рассматривая женщину – полицейского. Никогда еще ему не приходилось общаться с человеком в форме.
   Маргарита Львовна проигнорировала  вопрос.
- Не догадываешься, зачем тебя вызвали? – спросила инспектор.
- Нет! – солгал Костя, хотя все понял сразу, едва переступил порог директорского кабинета.
   Маргарита Львовна поправила волосы и, скрестив руки на груди, с силой прижала их к себе.
- Не лги! – приказала она. Их глаза встретились.  Немигающий взгляд  женщины в форме заставил  мальчишку отвести взор в сторону и опустить голову.
- Хорошо. Не буду. Извините! – подростку стало неловко от того, что он трухнул под острым взглядом полицейского и хотел уйти от ответа.
- Вот так – то лучше! – выпрямилась инспектор. -  Рассказывай! – она запустила пальцы в волосы, затем извлекла из портфеля зеркальце и стала разглядывать себя в нем.
- Что именно рассказывать? –  воспоминания о драке забегали в Костиной голове, обгоняя одно другое, и он не знал с чего начать.
    Полицейская поправила  макияж и прическу,  и стала произносить  слова так, словно чеканила их, делая на каждом отдельное громкое ударение. – За что!… ты!… избил!… старшеклассника!...  э – э, - Маргарита Львовна  нашла нужный документ и прочитала, - Виктора Тюлькина?
- Стерлинга, что ли? – уточнил Костя.
- Стерлинга, Стерлинга? – вмешалась в разговор директриса. – Голова от вас пухнет: шреки – шмеки, стерлинги - мерлинги… - начала она раздражаться. – Кто вас только понарожал?
- Ты улыбочку - то спрячь, дело серьезное! – видя Костину  реакцию на волнение директора, потребовала инспектор. Она стала перекладывать бумаги, лежавшие перед ней.
- Так он сам меня вызвал в Колизей!
- Куда? – не поняла инспектор.
- Ну, это место такое, у нас, за сквером, старая кочегарка. Там все пацаны, ну, если надо, между собой разобраться...
- Час от часу ни легче! – зашумела  утихнувшая было директриса. – Еще не хватало! Гладиаторские бои!… - она сделала удивленный вид, словно услыхала про Колизей впервые.
   Инспектор опять порылась в документах.
- Вот заявление от родителей пострадавшего Тюлькина. Они утверждают, что ты, Константин Казанцев, нанес телесные повреждения своей однокласснице Елизавете Нестеровой, а их сын пытался защищать честь девочки.
- Ужас какой! – ахнула директриса.
- Она хотела вцепиться мне в лицо, ногтями, я схватил…
- Зачем ты девочке руку ломал? – не слушала Костю инспектор.
- Ай – яй – яй! – подхватила директриса. – Обижать девочек! – запричитала она на весь кабинет. – Ты же будущий мужчина! Солдат! Как ты можешь? – выражение усталости на ее лице разгладилось, и она стала без умолку высказывать свое возмущение. – Ты должен защищать слабый пол! Или я тебе Луну открываю? Что это такое, вообще? Стыдно, молодой человек! Стыдно должно быть! Только по тебе я этого что – то не вижу!
- А разве девочка не должна слушаться мальчика, если он настойчиво просит ее не распускать руки? – остановил возмущенное нападение Константин.
- Кого слушаться? Тебя, что ли?! Ты посмотри, какой выискался?! Девочки слушаться его должны! Ты кто такой есть? Отец Лизе? Брат? У – у?!
- И мальчики, и девочки;  взрослые тети и дяди – все в нашей стране имеют одинаковые права перед законом, -  захрипела, покашливая, Маргарита Львовна. – И никому не позволено закон нарушать! Вот,  – инспектор подняла очередную бумагу, - заявление Елизаветы Нестеровой о том, как ты чуть не сломал ей руку.
- Я что, должен был дать расцарапать мне лицо? – пораженный происходящим, Костя смотрел то на инспектора, то на директрису.
- Надо было постараться решить миром. Объяснить Лизе, что царапаться нехорошо. Поговорить с ней. Успокоить. В конце – концов пожаловаться классному руководителю или мне, раз уж ситуация между вами такая драматическая сложилась и неразрешимая, - директриса  назидала на одном дыхании, не останавливаясь для вдоха, пока воздух в ее легких не закончился и это не заставило ее захрипеть, перейти на шепот и умолкнуть.
- В общем так, - инспектор воспользовалась паузой и  перехватила инициативу. - Твои деяния подпадают под сто двенадцатую статью Уголовного кодекса Российской федерации. – Она заговорила канцелярским тоном, словно зачитывала приговор. – Совершенное тобой преступление подтверждается показаниями двух свидетелей. Они видели, как ты избивал Виктора Тюлькина. Их показания приобщены к материалам дела. – Инспектор порылась в новых документах. – Трошин и Горбань, - зачитала она, - твои одноклассники? Правильно я говорю?
- Правильно! –  ответила за Костю директриса.
   Маргарита Львовна сложила бумаги в папку и аккуратно закрыла ее.
- А сейчас, - продолжила она, поставив папку перед собой и слегка постукивая ею по столу. – Сейчас ты напишешь мне объяснительную.
   Она протянула чистый лист.
- Пиши! –  скомандовала инспектор и поправила прическу. – В правом верхнем углу: инспектору по делам несовершеннолетних полицейского управления города Камышлов МВД Российской федерации от… - укажи свою фамилию, имя и отчество.
- У него нет отчества, - не церемонясь, влезла в процессуальные действия директор.
   Маргарита Львовна бросила на нее удивленный взгляд, потом  на Костика. Тот густо покраснел и низко опустил голову. Болевой шок от внезапно полученного унижения парализовал его тело и мысли. Косте хотелось закричать во все горло «Есть!» и выскочить из кабинета, убежать куда – нибудь подальше от этих властных теток, решавших его судьбу, поднять голову к небу и завыть: «Господи! За что?».
    Константин весь сжался, пытаясь погасить огонь безумства, заполыхавший  внутри, и дрогнувшим голосом возразил:
- Есть!
   Он вывел на бумаге имя человека, от которого, по словам бабушки, родился «Васильевич».
   Инспектор внимательно  прочитала объяснительную.
- Поставь дату: число, месяц,  и распишись, - указала она.
   Костя исполнил  требование.
- Во – о – от! – протянула Маргарита Львовна. – Теперь ты взят на учет. Я буду наблюдать за твоим поведением.
- И я, - снова вмешалась директор.
 -Да, да! – поправилась полицейский инспектор. – Мы с Дарьей Сергеевной будем вместе следить за тобой. И запомни: если в течение года что – нибудь подобное повторится или ты совершишь иное преступление, я дам ход этим бумагам. – Маргарита Львовна потрясла папкой. – И тогда ты, Константин Казанцев, пойдешь по суд. А там – колония для несовершеннолетних. Ты меня понял? – она сверлила подростка угрожающим взглядом, требуя ответа.
   Костя кивнул.
- Не тряси башкой! Оболтус! – вскипела директор, - отвечай, как положено!
- Да, я все понял! – Костя с трудом пошевелил языком. Он поднял отяжелевшую голову и посмотрел на женщин.
- Все! Иди! Думай! –  полицейская  выстучала хрипловатое ударение на каждом слове, запуская пальцы в прическу.
   Костя поднялся и, тяжело ступая, словно шел на чужих ногах, которые не слушались, добрался до двери кабинета.
- Надо будет встретиться с его официальным опекуном. Вызовите ее, пожалуйста, в школу. Бабушка, кажется? Варвара Тихоновна? – послышалось за его спиной.
   Костя чувствовал, что обе женщины смотрят ему вослед. Прикрывая за собой дверь, он услышал их возмущенное восклицание, произнесенное полушепотом:
- Безотцовщина!
                *           *         *
   В класс Костя не вернулся. Он выскочил из школы и стремительно зашагал по улице. Боль унижения гнала его, куда глаза глядят. Он хотел спрятаться  подальше и дать волю слезам.
- Врете! – возражал мальчишка  в мыслях инспектору и директрисе. – Все у меня есть! Вы врете! – твердил он. Перед взором  всплывали образы бабушки, отца Амвросия, Петровича.  Подросток  видел людей, которые любили его и которых любил он. Рядом с ними на мальчишку смотрело голубоглазое лицо Лены. Как же не хватало сейчас этой маленькой девочки, которая  взяла в свои ладони  его птицу – мечту и выпустила  на волю. Но светлое  небо, куда унеслась  мечта, вдруг затянула  грозовая туча. Вспыхнула молния, пугая птицу раскатом грома.  Молния озарила скрытую опасность. Костю не на шутку встревожило произошедшее  в кабинете директора. Он не знал, что делать.
 - Почему так несправедливо? Ну, почему? – спрашивал мальчишка, поднимая взоры к небу. – Они даже не захотели меня выслушать! – Чувство несправедливости подливало  масло в огонь унижения. Мысли полыхали и обжигали сердце.
- Ничего не происходит случайно, - пытался рассуждать подросток, чтобы успокоить себя. – Во всем есть промысел Божий. Надо только понять его. А как понять то, что случилось сегодня? В чем тут промысел Твой? – Костя поднял голову и пристально посмотрел в небеса. Его обида устремилась вслед за взором. Костя почувствовал, что он обижается на Бога. Такое с ним случилось впервые. Да, он знал, страдания надо принимать и достойно выносить. Но душа  болела не от того, что его обозвали сиротой. Она негодовала от несправедливости, ряженой в закон и полицейскую форму. Душа хотела просто любить, чтобы  никто не мешал. Больше  ей ничего не надо было!  Но возможно ли прожить так?
   Придавленный тяжестью  переживаний,  Костя машинально свернул на улицу, где жил батюшка Амвросий. Подросток инстинктивно искал утешения и ноги сами собой принесли его к близкому человеку. Священник был дома. Он усадил мальчишку  пить чай. В домашней  обстановке в гостях у родной души, готовой на помощь,  боль поутихла. Костя рассказал обо всем, что с ним произошло. Он ждал совета.
   Иерей долго молчал, прежде чем ответить:
- Разве мы можем упрекать порочный мир в несправедливости? – заговорил священник наконец, обращаясь к подростку с вопросом, словно сам хотел услышать  истину от него.  – Мы можем думать о несправедливости, но бороться против должны только   словом Божьим – единственным оружием. – Батюшка замолчал, взял Костину правую руку и осмотрел сбитые костяшки пальцев, - борьба кулаками не уничтожает несправедливость, мой дорогой! Силой можно принудить, но нельзя заставить думать по – другому. А несправедливость живет в помыслах людей. Оттуда произрастают ее плоды.
   Костик слушал,  примеряя  каждое слово из уст батюшки на себя, как новую одежду для души, одежду, в которой  предстоит жить дальше.
- Понимаешь, мой родной, - настоятель продолжал неторопливо рассуждать , - Господь дает нам душу, как драгоценный алмаз, чтобы мы вернули ее ограненную  добрыми делами земными,  достойную вечной  жизни. А что люди делают? Какую только дрянь не пихают в нее! Во что превращают свой алмаз? Могла душа по – настоящему любить, но сгорела в блуде!  Могла помогать слабым,  но грабила их! Могла быть щедрой,  но прожила в рабстве у алчности!   
   Амвросий заговорил взволнованно:
- Что возвращать потом? А? Что?! Вот  если люди поймут это, я тебя уверяю, мир начнет меняться в сторону справедливости! А пока, увы!...
   Батюшка вышел в соседнюю комнату, потом вернулся с ключами в руке.
- Вот ключи от церкви. Сходи, помолись! – посоветовал он. – Обратись к Богу! Послушай Его!  Попроси прощения за глупую обиду! Посмотри в свое сердце!  Это укрепит тебя!
                *      *      *
   В храме было пусто и тихо. Костя молился, стоя на коленях, чувствуя на себе взгляды святых, смотревших на его страдающую душу с живых икон. Привычные слова молитвы, ложась на личные свежие раны, врачевали новым пониманием ее смысла, ранее ускользавшего от взора разума. Эта удивительная особенность Евангелия, напитывать  бесконечными  откровениями  из одного и того же текста слова Божия поразила Костю.
- Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…- просил он прощения и чувствовал, что на него смотрят с любовью.
- Тебе единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих… Се бо в беззакониях зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя… - понимал он первопричину своих страданий и терпение прорастало в нем.
- Окропиши мя иссопом, и очищуся, омыеши мя, и паче снега убелюся… - жаждал он  успокоения и обновления, и его дыхание становилось ровней.
 - Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми от мене… -  подросток жаждал  ясности разума, и чувствовал, как  Господь очищает  душу от ненужных переживаний.
   Костя клал земные поклоны, вздыхая с облегчением, когда услышал за спиной легкие  шаги. Он вздрогнул и повернулся. Перед ним стояла заплаканная Лена. Молодой человек  поднялся и подошел к ней, чтобы объяснить, что произошло.
   Взволнованная  девочка опередила друга.
- Я все знаю! – тихо проговорила она. – Я повсюду тебя искала! Почему ты ушел без меня?
- Не надо! – Костя прижал свой палец к ее губам, призывая к молчанию. – Не надо здесь, Лена! Это сейчас не главное!  – Он подумал и шепотом  повторил: - Совсем ни это главное!
   Лена посмотрела  широко открытыми голубыми глазами. Казалось их взор светится, до того яркими  были  они после слез.
- А что главное? – на девичьей щеке  замерла  удивленная слезинка.
   Костя взял руки одноклассницы и прижал ее ладони к своему лицу. Потом отнял их и произнес в полголоса:
- Я люблю тебя! Это главное!
    Синий огонь девичьих глаз полыхнул прямо по Костиному сердцу. Лена  задрожала и глубоко вдохнула  воздух храма.
- И я… люблю тебя! – прошептала ответное признание девочка. Она сделала это так тихо, чтобы ее расслышал только Константин.
- И я! – таким же шепотом повторил Костя.
- И я! – снова выдохнула Лена.
   Их шепот  прошелся по церкви едва заметной волной, как  внезапное дуновение кадящего благовонием ладана.
   Молодые люди были уверены, что в пустом, безлюдном храме никто не слышит их признаний и никогда не узнает тайны. Но они ошибались. Со всех сторон на мальчика и девочку пристально смотрели святые лики. Казалось, они уставились на молодых людей – строго и внимательно – прислушиваясь к взволнованному биению двух распахнутых  сердец – а не лукавят ли они? И не найдя и тени лжи святые взоры заискрились неземной таинственной радостью. В эту минуту в окна храма  глянуло солнце и он наполнился светом.
  Молодые люди почувствовали, что на них смотрят. Но вместо смущения  обрадовались.  В миру  радость любви  нужно прятать, чтобы ее не унизили, не оскорбили завистью или насмешкой. А здесь, у подножия Царства небесного,  великие сыны церкви и сам Христос стали свидетелями искренности молодых людей.  Иисус  смотрел  с иконостаса, согнув правую руку в локте и приподняв ее. Пальцы Господа были сложены в перекрестье. Он благославлял  юношу и девушку на самый прекрасный и самый таинственный союз, который только возможен на земле.
   Константин подвел Лену к аналою и, перекрестившись, приложился к главной иконе. Лена сделала тоже самое.
- Вместе! Навсегда! – как клятву, произнес Константин, обращаясь к спутнице.
- Вместе! Насегда! – повторила Лена, держась около своего парня.
   Костя прижал  девушку и, обняв, в первый раз поцеловал ее.
  *      *       *
     Жизнь не прекращает ни на миг свое течение в океан предстоящей для  нас вечности.  Ни одно из ее событий не  понятно до конца, зачем оно было?  Ни одно из мгновений не повторяется. Юность, цени дарованную Богом  первую любовь; зрелость, раскрывай себя в трудах во славу Божью; старость, радуйся скорой встрече со своим Создателем!
    Учебные дни и месяцы, наслаиваясь, сглаживали следы конфликта между Леной и Барби, Костей и Стерлингом, как волны прибоя, трущие камни. Зима засыпала снегом Колизей, и остудила страсти, кипевшие в нем осенью. А наступившая весна одурманила всех  молодых людей беспричинной необъяснимой радостью.  Приближались новые летние каникулы и мысли школьников бежали впереди медленно ползущего времени. Отрочество ожидало будущего. Оно торопило настоящее. И  не хотело  вспоминать старое, жить прошлым. Это спасительное  свойство юности помогает ей завоевывать жизнь  и приспосабливаться к ней. Чего нет у постаревших  поколений.
     Чувство неприязни оставалось во взглядах недовольных друг - другом одноклассников,  но, проходя по школьному коридору, Костя и Стерлинг бросали друг – другу «Привет!» и  спешили мимо, как буд – то между ними ничего не произошло.  «Встреча» и « договоренности на высшем уровне», достигнутые в стенах Колизея, внесли ясность во взаимоотношения сторон.
   Одноклассницы больше не обижали новенькую,  хотя никто близкой подругой для нее не стал.  Была одна ситуация, когда девочки могли принять Лену в свой круг, но…
   Расскажу об этом подробней. Началось с того, что молодую поросль девятого «б» взбудоражила новость: в кафе «Чемберлен» завезли оборудование для новомодной тусовки – пенной вечеринки. Популярная забава, завоевавшая для своего царствования юный электорат в больших  городах и далеких столицах страны, благополучно добралась  и до провинциального Камышлова.
   Молодежное кафе «Чемберлен» знали все подростки. Построенное у входа в детский парк, оно имело престижное  «географическое» местоположение. Выйдя вечером «прошвырнуться» на проспект Мира, или в парк, покататься на роликах, девчонки и мальчишки неизменно сходились к «Чемберлену», стоявшему на невидимом перепутье. И поэтому лучшего заведения для «потусить» в городе просто не существовало.
  Две недели, пока хозяева кафе монтировали пенную пушку, в школе не утихали слухи о предстоящем развлечении. Находились знатоки, которые уже где – то и когда –то «отвязывались» на пенных тусовках. Они охотно делились впечатлениями.
- Прикольно! – резюмировал такой знаток. – Прикинь, ты танцуешь с какой – нибудь шмарой, а тут – бац – свет вырубают и сверху пена повалила! Визгу! Крику! Лови момент: можно прижать, потрогать – она даже не заметит кто! Руку положишь и держишь, типа испугался и не там схватил. Свет – бац – загорелся, а ты ей: «Ой, извините, я нечаянно!» И все путем!
- Да они сами подставляют себя! – расширял инструктаж другой знаток. – И орут специально! Чтобы неразбериха была! Некоторые  тебе между ног проведут и тоже «Ой, извините!» Шалавы!
   Затаившие дыхание слушатели, сгорали от нестерпимого ожидания пенного  увеселительного интима.   
    Количество желающих испытать его «прикольность» за две недели  выросло до такой цифры, что чемберленовцы решили продавать билеты, чтобы отрегулировать очередь. За один вечер кафе просто бы не вместило всех желающих.
                *     *    *
- У меня билеты в «Чемберлен»! – объявила на весь класс Лизабетт, потрясая в воздухе бумажками. Сообщение вызвало эффект новости о приземлившихся инопланетянах. Девочку облепили со всех сторон. Поднялись шум, возня и радостные  крики.  Самозванному дилеру  хватило одной  школьной перемены, чтобы продать « товар», не произнеся больше ни слова из рекламного сленга.
  В нападении на билетершу не участвовали только Константин и Елена. И это не осталось незамеченным.
- А вы – равноапостольные? – съязвила Лизабетт. Она  подошла к задней парте, поигрывая оставшимися билетами. – О чем задумались?
  Лена посмотрела на друга. Тот пожал плечами. Он явно не разделял всеобщего восторга, и это было видно. Костя хотел отказаться, зная, что Лена думает так же. Но когда удивленные  взгляды всех одноклассников устремились на них, и внезапно наступила гробовая тишина, Костя почувствовал себя неуютно. Он догадывался, что многие считают их в эту минуту умалишенными.  Кто – то в наступившей тишине ухмыльнулся, кто - то  подавил едкий смешок,  подтверждая  диагноз, а Шварценеггер на весь класс расхохотался.
- Лен, - начала уговаривать Лизабетт. – Ну, его! – махнула она на Костика. – Пойдем! Оттопыримся! Попробуй, хоть разок! Обалдеешь! Надо же когда – то начинать жить! – Лизабетт обернулась, ловя реакцию любопытных  зрителей. Она решила поработать  на публику и это ей удавалось. Класс замер, ожидая  развития интриги, следя за происходящим с блеском иронии в глазах.
- Посидим с девочками в баре, как белые леди! Ты же не была ни разу! – фаворитка произнесла свою догадку уверенным голосом.
   Костина подружка зарделась, словно ее уличили в чем – то. Она заерзала и посмотрела на одноклассника.
- Если ты хочешь! – ответил тот на ее немой вопрос.
- Хочет, хочет! – Лизабетт не дала Лене открыть рта. – Чо вы, в самом деле? Никуда вас не вытянишь! Монахи, что ли? – стараясь быть дружелюбной, язвила фаворитка, боковым зрением анализируя реакцию «зрительного зала».
 Если денег нет – отработаешь! – переключилась Лизабетт на Костю.  – Давай! – рука с билетами ткнулась ему в живот. – Давай, давай!
  Константин достал кошелек.
- Два, – протянул он деньги.
- О – о! Да ты богатенький, буратино! – Лиза отшатнулась,   изображая удивление.
  Одноклассники прыснули. Потом дружно зааплодировали участникам мезансцены.
  Подчинившиеся бурному натиску сверстников, держа билеты в руках, Костя и Лена присели за парту.
- В воскресенье, в пять! – успела объявить Лизабетт, прежде чем прозвенел спасительный звонок на очередной урок.
                *         *        *
   Воскресный день выдался тихий, безветренный. Группами и поодиночке девятиклассники причаливали к стенам «Чемберлена», курили и топтались на месте, ожидая, когда кафе откроется.
- Хай! – приветствовали мальчишки и девчонки друг – друга.
- Хай – фай! – отвечали они, собираясь в тесный круг.
- А где «эти»? – Лизабетт  по обычаю начала верховодить кампанией.
- Кто? – переспросила Барби, хотя прекрасно поняла о ком речь. Она подыграла  подруге,  предвкушая, что сейчас с удовольствием вместе с ней  поиздевается над влюбленной парочкой.
   Поняли и окружающие.
- Поп с монахиней! – уточнила Лизабетт.
   Одноклассники хохотнули и оживились.
- Наверно молятся! – сострил кто – то, со смехом встраиваясь в разговор.
- Не, интересные люди, да? В какого – то Бога верят! В наше – то время! – подхватил  Шварценеггер. – А с виду, вроде нормальные! Жесть!
- Сто пудов!
- Обалдеть! – поддержали его.
- Да, лузеры, блин! Удовольствия их не интересуют!
- Ни чилить, ни рамсить не умеют!
- Чокнутые! – резюмировала Барби.
   Лизабетт поддержала  подружку  длинной, но расхожей «философской»  тирадой.
- Не врубаются, что жизнь дается один раз. И прожить ее надо так, чтобы стыдно было рассказать, но приятно вспомнить… - она смаковала каждое слово  удачно произнесенной фразы.
   Поднялся разноголосый смех.
- А «эти» лбом в землю! – обрадовалась Барби. – Господи, прости! Господи, прости! Господи, прости! – она стала кривляться,  пародируя молящегося человека.
- Хо – хо – хо!
- Гы – гы – гы! – выражали подростки свое отношение к сверстникам с последней парты, развеселенные  актерскими способностями блондинки.
- Тихо! Идут! – испуганно прошипел  кто – то, обрывая  веселье.
    Словно сговорившись, девятиклассники разом смолкли.
- О, Костя! Привет! – пацаны начали здороваться, пожимая парню руку. Они обступили его, заглядывая в глаза, потом отделились мальчишеской кампанией в сторону. А девчонки окружили Лену.
- Ты взяла? – спросила Лизабетт.
- Что взяла? – не поняла Лена.
- Купальник! – удивилась Барби. –  Как буд – то с дуба рухнула! – фыркнула она.
- Зачем?! – новенькая удивилась ни меньше.
- Ну, ты чо?! А конкурс купальника? Под пеной раздеваться…
- Раздеваться?! – перебила Лена, растерявшись. Она стала оглядываться по сторонам, ища Костика. – Я не буду раздеваться! Еще чего! Не – ет! – девочка отшатнулась от одноклассниц, словно обожглась кипятком.
- Хватит девочку из себя корчить! – сверстницы стали поднимать новенькую на копья смеха. – Все так делают!
- Я не корчу! – Лена поджала губы.
- Девочка что ли?! – уставилась на нее Лизабетт. – В самом деле?!
   Лена зарделась и поджала плечи, словно хотела спрятать голову, чтобы не смотреть на  ухмыляющихся сверстниц. Она не находила, что ответить.
- Вау! Поглядите на нее! Вау! – запричитала Лизабетт. – Наша монахиня до сих пор девочка! Ха – ха – ха! –  ткнула она пальцем, обращаясь к сверстницам.
- Кексы! – позвала Лизабетт  пацанов, не умолкая от смеха. – Хотите посмотреть на деву Марию?
  Болтовня одноклассниц долетела до мальчишек. Они обернулись. Шварценеггер уставился с любопытством, словно услышал о чем – то  неправдоподобном.
- Лена! – Костя окликнул подружку, затем подошел  и, загораживая ее от сверстниц, спросил:  - Что тут у вас?
    Девчонки игриво заулыбались и умолкли. Они оставили Лену и тут же переключились на Константина.
- Потанцуешь со мной! – придвинулась к нему Барби. – Первый танец мой, лады?
   Парень не успел ответить.  Ожило и  зазвучало кафе, по широким фасадным стеклам забегали разноцветные зайчики цветомузыки. Входная дверь распахнулась и толпа молодежи навалилась на ее, отталкивая  друг – друга с вожделенной дороги.
   Костя и Лена не участвовали в давке. Они стояли в сторонке, оставленные всеми и наблюдали, как красивый стеклянный рот «Чемберлена», давясь, с удовольствием проглатывает  внутрь соискателей пенного интима, -  свою новую коммерческую добычу.
-  Давай уйдем отсюда! – щеки Лены  еще пылали, девочка была готова расплакаться. Она крепко вцепилась в руку своего парня.
- Что с тобой? – Костя заметил перемену в поведении подруги.
- Не хочу никакой пены! – Лена сжала ладонь одноклассника еще крепче  и посмотрела на него, умоляя взглядом выполнить просьбу.
- Давай! – не долго думая, согласился Костик. И признался: - И мне не нравится! Я хотел, ради тебя!
      Молодые люди сделали несколько осторожных  шагов в сторону от кафе, оглядываясь на входную дверь. Глотательный процесс у «Чемберлена» активно продолжался, все спешили  насытиться деликатесным развлечением, и никому не было дела до лузеров – неудачников, решивших и на этот раз обойтись постной пищей.
   Костя и Лена ушли достаточно далеко и почувствовали свободу. Они рассмеялись, что ловко провели сверстников и пустились вдоль кованого забора парка наутек.
- А давай на нашу лавочку! – предложил мальчишка.
- Как? Возвращаться? Не хочу! – остановилась Лена.
- Я знаю, как! – Костя повел подружку вдоль железного ограждения, в прутьях  которого была   пара – тройка  щелей - прорех, сделанных строптивыми горожанами для сокращения  пути. Мальчишка без труда отыскал одну из них.
                *        *        *
   Площадка перед парковой эстрадой была пуста. Официального открытия летнего сезона развлечений еще не было, и аттракционы не работали. Они стояли в безмолвном ожидании своих завсегдатаев, готовых заполнить дорожки и аллеи, ведущие к ним.  Весна обещала вот - вот закружить на колесе обозрения, загреметь колесами американских горок, насыщая  испуганных пассажиров  инъекциями адреналина. А пивные бары и кафе ждали сигнала, чтобы затрубить гимн весне поп – музыкой, приглашая расслабиться на холодных  пластмассовых стульях.
   Станет весело и празднично. И бесцельная суета парковых увеселений  подарит людям ощущение полноты бытия, счастья и удовольствий.
   Костя и Лена с разбегу приземлились на скамейку, словно испуганные воробьи, упавшие с  небес на ветку. Они отдышались и рассмеялись, обрадованные, что остались  одни.
- Смотри, какая красота! – Костя запрокинул голову на спинку скамейки и уставился в высь.
   Весна по всему лазурному  небу развесила свежевыстиранным белоснежным бельем кучевые облачка. Они колыхались на ветру и  скользили по лазури, меняя формы и очертания. Облака перекатывались, растягивались и рвались на клочья, как клубы пены на морском берегу. Потом снова собирались в причудливые охапки и двигались дальше.
- Смотри! – толкнула Лена. – Вини – Пух плывет! – она вскинула руку над головой.
- Где? – забегали глаза Кости.
- Да вон же! – девочка прижалась щекой к лицу подростка и показала пальцем, куда следует смотреть.- Видишь?
- Да – а! – мальчишка погрузился в созерцание.
- А это кто, во - он там, на коне сидит? – через минуту уже Костя прижимался  своей щекой к лицу Лены.
- А – а?
- Да вон, гляди! – юноша  начертил пальцем по воздуху. -  Белый  всадник! Видишь?
- Правда – а!
- Кто он? А? Как ты думаешь? – повторил свой вопрос Костик.
   Лена рассмеялась и пожала плечами.
- Не узнаешь? – нарочито обиженным тоном настаивал мальчишка.
- Нет!
- А ты подумай!
- Ну, говори  скорее! – девочка развеселилась. – Не томи!
- Да это же я! – подросток посмотрел на одноклассницу, -  еду на белом скакуне, - он улыбнулся, - чтобы спасать тебя! Ты в плену у злого колдуна.
- Где он? Где? – Лена поискала глазами.
- Вон, смотри! – Костя нашел в облаках изображение очень похожее на искривленное бородатое лицо.
- Правда – а! – Лена была удивлена. – Злой какой! – фантазия взбудоражила воображение девочки.
   Молодые люди затаили дыхание. Картины  неба погружали в сказку, а сказка грозила фантазерам превращением  в реальность. Они даже ощутили страх перед бородатым чудищем из волшебного мира облаков.
- Но ты спасешь меня? – подчинялась фантазии Лена.
- Конечно! – как клятву произнес Костя.
- И будет битва? – засомневалась девочка, прищурив глаза, отражавшие бездонный купол земли, как два лазурных зеркальца.
- Для этого я и спешу к тебе!
   Молодые люди снова рассмеялись и взялись за руки.
- И что потом, мой сказочный принц? –  Лена продолжила играть предложенную ей роль.
- Потом? – переспросил мальчишка и смело ответил: - Потом ты станешь моей женой! – он попытался обнять подружку и привлечь к себе, но она выскользнула из его рук. Сердце Кости застучало быстро – быстро:
- Ну, а что! – твердым голосом произнес «принц», преодолевая смущение, и пытаясь снова обнять девочку, – все сказки заканчиваются именно так! Ты же станешь моей женой?
   Лена зарделась. Уперев свою ладонь в грудь парня, она вдруг перестала вырываться и с тихой грустью произнесла:
- Мы же не в сказке!
- Ты моя сказка! – быстро бьющееся сердце подсказало ответ раньше, чем Костя успел собраться с мыслями.
- Ты моя сказка! – повторил он. – И я хочу жить в тебе!
   Он почувствовал, что ладонь девочки больше не сдерживает его. Их губы коснулись друг – друга.
   Волшебный лазурный огонь  небосвода полыхнул на мгновение и окружающий мир исчез в нем, превращаясь в сказку. А сказка вдруг превратилась в жизнь.
    *     *     *
    На следующий день девятый «б» предавался бурным воспоминаниям о пенной вечеринке.
- Клево! – летело по классу.
- Кайфово! – вторило эхо.
- Ништяк! – прибавлялось к прозвучавшим восторгам очередное мнение.
   На уроках старшеклассники передавали друг – другу записки с «воспоминаниями».  Мальчишки разглядывали девчонок горящими глазами,  вновь и вновь в своих фантазиях раздевая одноклассниц до купальников и окуная в клубы пены, падающей из трубы в потолке.  Они  вспоминали, затаив дыхание, как девчонки визжали, когда кто – то нарушал табу и хватался за интимные места. «Нарушители»  ныряли в пену, уходя от «наказания». То же самое проделывали и  отчаянные одноклассницы. В пене стоял непрекращающийся визг и  крик. Подростки прыгали, радовались и веселились. Гремела музыка.
  Весь день эхо пенного веселья каталось по классу из угла в угол, как шары по бильярдному столу. Все, что в этот день пытались вложить в головы  учеников «математички» и «географички» благополучно вылетало и заполнялось вчерашней пеной.
   Лизабетт, рассказывая о своих впечатлениях, старалась держаться поближе к последней парте. Ей хотелось уколоть  «имбицилов»  и показать какого кайфа они лишили себя. Другие сверстники, подражая фаворитке, вели себя так же. Они поглядывали на « лузеров»  с чувством превосходства и говорили, говорили, говорили о прекрасном событии в их  жизни, мечтая повторить его вновь.
   Из всего класса только Шварценеггер повел себя иначе. Утром он приветливо поздоровался с Леной и теперь сидел на своей парте безучастный к бурлившему диспуту.
   Когда Костя и Лена после уроков шагали домой, Шварценеггер вдруг подъехал на своей машине и, приоткрыв дверцу, неожиданно предложил:
- Лен, давай подвезу домой!
   Костя и Лена переглянулись.
- Спасибо, мы пешком! – ответила удивленная девочка.
- Садись, не стесняйся! – Терентий проявлял настойчивость.
   Костя наклонился к стеклу:
- Тебе чего, Шварц? Отвали! – он хлопнул дверцей и подождал, когда машина тронется с места.
- Чего это он? – спросила смущенная Лена. – Я повода не давала!
- Знаю! Выкинь из головы! Мажор он и есть мажор!
   На следующий день ухаживания Шварценеггера повторились. Потом еще. Каждый раз Терентий подкатывал на машине и пытался усадить Лену. Но коронный прием, покорявший до сих пор сердца одноклассниц, не срабатывал.
   На четвертый день, после уроков, Костя подошел к Шварценеггеру, который топтался в коридоре, поджидая, когда парочка с последней парты пойдет домой.
- Есть разговор! – взял он одноклассника за рукав.
- Чо надо? – процедил тот.
- Выйдем! В Колизей! – Костя потянул Шварценеггера, не оставляя шансов на отступление.
- Отцепись! – одноклассник выдернул руку. Его глаза забегали по сторонам, ища поддержки. Но в школе было пусто, Костя подкараулил удачный момент для предстоящей дуэли.
   Парни вышли на улицу, спустились с крыльца и свернули за угол школы.  Пройдя через реденький чахлый сквер, они очутились в развалинах старой кочегарки .
- Чо надо? – повторил свой вопрос Шварценеггер, криво усмехнувшись. Константин молчал.
- Оглох, что ли? – осмелел Терентий. Он прищурился и смотрел на противника вызывающе. – Думаешь, я тебя боюсь? – ухмыльнулся подросток.
- Тебе чего надо от Лены? – бросил в лицо противнику свой вопрос Константин.
- А твое какое дело? – развязно процедил соперник.
- Она моя! Понял?!
- Собственность, что ли? – снова хмыкнул Шварценеггер.
- Еще раз подкатишь на своей консервной банке, получишь по зубам! – игнорируя вопрос,  пообещал Константин.
- Чего – о? – оскалился Терентий. – Не много ли берешь на себя, мальчик? Сам давно не получал, да?
- Я предупредил! А ты думай!
- Да пошел ты!.. Тебя забыл спросить! – продолжал ухмыляться Шварценеггер. Он повернул голову к выходу, считая разговор законченным,  и собрался покинуть развалины. -  Надо будет подка…
     Мажор не договорил. Удар кулака заткнул ему рот. Ухмылка мгновенно испарилась,  ее место окрасила кровь.
- Ах, ты!.. –  Шварценеггер кинулся  в бой, как оторвавшийся от цепи пес, махая руками и ногами. Он ткнул Костю раз, потом другой, а после третьего удара повис на нем и свалил. Падая,  Константин успел схватиться за футболку противника  и увлек его  за собой на землю. Они стали бороться, нанося друг – другу яростные удары и долгое время ни одному из них не удавалось взять верх. Лица обоих были разбиты, одежда изодрана и перепачкана.
    Шварценеггер хрипел и орал ругательства, Костя отвечал тем же.  Никто не собирался уступать. Схватка многое решала. Терентий бился за свой статус, не позволявший ни кому ограничивать его поведение в классе. Костя боролся за мечту, которую хотели украсть.
 - Уф – ф! – тяжело дышали оба соперника.
   Шварценеггер делал захваты, стараясь не дать Косте разжать свои пальцы. В партере он был сильнее. Его борцовский опыт перевешивал ярость противника. А вот наносить нокаутирующие удары, как это делал Костя, он не мог. Поэтому всячески сокращал дистанцию, чтобы лишить соперника преимущества и не дать ему размахнуться.
   Наконец Косте удалось вырваться и подняться. Он тут же со всей силой двинул врагу в подбородок. От прямого удара в челюсть на пару секунд Шварценеггер потерял сознание. А когда открыл глаза, Костя стоял над ним поверженным и держал высоко занесенный кулак.
   Терентий скрестил предплечия, загораживая разбитое лицо, но удара не последовало. Костя схватил, приподнял и тряхнул побежденного:
- Ты понял меня, тварь?! – хрипло выдохнул он, сквозь сжатые зубы. – Понял?! Понял?! – отчаянно вопрошал Костя. Он давил поверженного коленом, не давая подняться, и собирался отправить его в  очередной нокаут.
- Да! Да! Отцепись! – Шварценеггер сдавался. Он с трудом дышал. Перед глазами плавали яркие круги. В голове звенело.
   Костя разжал пальцы. Он грубо толкнул врага в грудь коленом, прижимая к  земле, и выпрямился. Затем ощупал свое лицо и вытер кровь. Поискал глазами школьную сумку. Подхватив ее, закинул на плечо и, уходя, с размаху пнул сумку Шварценеггера, отчего та отлетела далеко в сторону. Терентий наблюдал за Костей лежа. Он приходил в себя.
      *      *       *               
    Через три дня в девятый «б» вместе с классным руководителем вошла инспектор по делам несовершеннолетних.
   Немамка и полицейский инспектор окинули притихших девятиклассников недружелюбными взглядами, и Татьяна Андреевна объявила:
- Сегодня у нас вместо классного часа будет экстренное собрание. Мы должны осудить проступок и дать оценку поведению одного вашего товарища.
  Ученики дружно обернулись и посмотрели на последнюю парту, где сидел, прикрывая разбитую губу, уважаемый всеми герой «Колизея». Драка и победа в ней стали достоянием гласности и главным событием последних дней в социальной  жизни класса:  на смену старому лидеру пришел новый. Во взглядах пацанов читался восторг. А одноклассницы не скрывали своей симпатии к победителю.
  Немамка обратилась к инспектору:
- Прошу вас!
- К нам, в отдел полиции, поступило заявление от родителей Терентия Трошина, - объявила гостья, - с просьбой привлечь к ответственности вашего товарища,  Константина Казанцева, который, - Маргарита Львовна начала  чеканить слова, выделяя каждое ударным произношением,  - который!... семнадцатого апреля!... без всяких!... видимых на то причин!... избил!... своего одноклассника!... нанеся ему!...телесные повреждения !... легкой тяжести, – отчеканила она. – Это следует из медицинского заключения за номером семнадцать дробь тридцать шесть, - внесла она уточнение, - выданного пострадавшему врачебной комиссией городской травматологической поликлиники.
   Инспектор раскрыла уже знакомую Косте папку:
- Вот заявление родителей пострадавшего, - потрясла она бумажкой и стала читать: « Семнадцатого апреля наш сын Терентий Трошин после уроков как обычно собирался домой. Но его силой задержал Константин Казанцев. Он дождался, когда все ученики разойдутся, запер нашего мальчика в классе и стал угрожать расправой, если наш сын не прекратит, как выразился Казанцев «пялить шары» на одну из девочек. Но, слава Богу, мы воспитали нашего сына честным, порядочным и смелым мальчиком. Он ответил на грубые незаконные домогательства Казанцева вежливым, но твердым  отказом. Тогда Казанцев силой поволок нашего мальчика за школу в развалины кочегарки, где хладнокровно избил его, предупредив, что будет делать это и впредь, если Терентий не подчиниться его циничным требованиям.
   Врачи констатировали у нашего ребенка многочисленные гематомы, кровоподтеки и ссадины, а также сотрясение мозга.
   Нашему ребенку была нанесена и серьезная психологическая травма, так как на следующий день он отказывался идти в школу из – за боязни новой расправы со стороны вышеупомянутого Казанцева.»
    Инспектор закончила читать документ. Она подняла голову. Класс не шевелился.
- Ну – у! – протянула Немамка. – Что молчите? Вы думали, что всю жизнь будете маленькими, и всю жизнь вас будут по головке гладить? Не – е – ет! – торжествующе усмехнулась она. – Пришло время отвечать за свои деяния!
- Да, ребята!  - подхватила инспектор. – Пора понять, что вы уже взрослые и скоро вам вступать в самостоятельную жизнь. А это значит жить по законам, которые регулируют все взаимоотношения в обществе. И в государстве, - подчеркнула она. – По законам, - повторила Маргарита Львовна, - а не уголовным « понятиям», где прав тот, кто физически сильнее.
    Она окинула учеников взглядом. На их лицах  было смятение от неожиданного поворота произошедшего в классе события.  Кто – то невидимый, но очень сильный  разрушал на их глазах общественное мнение  о драке Кости и Терентия. Этот могущественный невидимка диктовал свою точку зрения  как единственно правильную. Ни о чем не спрашивая никого из посвященных в подробности конфликта.
- Вот сегодня мы и разберемся -  по закону, - снова выделила слово «закон» Маргарита Львовна, - в гнусном поступке вашего товарища. Чтобы все вы поняли и сделали выводы, каждый для себя, на всю жизнь, - беззакония государство не потерпит!
  Инспектор стучала авторучкой по столу, словно вбивала слова в сознание подростков, как гвозди.
- Костя и Терентий! – назвала она имена виновников торжества.
   На первой и последней партах поднялись и ссутулились два долговязых парня.
- Ты, Терентий, можешь сидеть, - махнула рукой Маргарита Львовна. – А ты! – глянула она на Костю, - постой! Пусть все полюбуются на тебя! И послушают, за что ты избил одноклассника.
   Костя остался стоять, опустив голову, и молчал.
- Ну! –потребовала инспектор.
- Ну – у! – пришла ей на подмогу Немамка. – Что молчишь? Сказать нечего в свое оправдание? Да? – подключилась она к допросу обвиняемого.
   Костя не отвечал.
- Ты признаешь себя виновным в том, что избил Шварце… Терентия? – поперхнулась, накинувшаяся было Немамка.
   Ее оплошность вызвала смешки.
- Вам все хаханьки!- не смутилась классный руководитель. – Жаль, что ни я ваша мамка! Признаешь или нет? – снова обратилась она к Косте.
   Мальчишка закивал головой.
- Признаю! – послышалось с задней парты.
- Признает он! – негодование Немамки росло. – А за что ты избил своего товарища? А – а?!
   Костя молчал. Он уставился в пол и не двигался.
- Так мы справедливой оценки проступка не добьемся, - вступила в разговор с односторонним движением инспектор. – Я хочу обратиться не к обвиняемому, а к вам, всему классу, с вопросом: вы осуждаете поведение Казанцева? Кто осуждает, поднимите руки! – потребовала женщина – полицейский.
   В воздухе мелькнули два – три вертикально поставленных предплечия.
- Во – от как! – голос классного руководителя зазвенел протяжно и с силой, как тревожная сирена. Она пристально осмотрела каждую парту, затем уставилась на одного из учеников, по прозвищу «Горе луковое», который не поднял руки.
- Филатов? Ты считаешь, что Казанцев не виновен?
   Из – за парты поднялся болезненно – худой испуганный подросток. Мальчишка был смущен и подавлен наступательным напором педагога, и не отвечал. Он растерянно посмотрел по сторонам.
- Отвечай! – атаковала Немамка.
- Не знаю, - промямлил Филатов, он перестал озираться и глянул на учительницу.
- Это не ответ! – продолжала наступление педагог. – Не увиливай!
   Повисла пауза. Филатов молчал, скованный вниманием всего класса. Он чувствовал себя, как человек, впервые вышедший на сцену перед большим зрительным залом, и дрожал от робости.
- Вот, ребята! – прервала учительница затянувшееся молчание, - вот вам яркий пример, который подтверждает слова известного классика; вспоминайте, кто сказал? - обратилась она к девятиклассникам, - не так страшны  предатели и убийцы, ибо они могут только предать и убить, но страшны равнодушные, вроде тебя, Филатов, - дополнила классика Немамка, - ибо с их молчаливого согласия творятся все преступления в мире.
   Классный руководитель выдохнула цитату, охваченная порывом справедливого негодования, и снова осмотрела каждую парту.
- Садись, горе луковое! – обратилась Татьяна Андреевна к ссутулившемуся от смущения Филатову.
   Класс отреагировал на удачную фразу из уст педагога новой волной оживления.
- Нет, вы поглядите? – повернулась Татьяна Андреевна к инспектору, - они смеются! Плакать надо, а не смеяться! Пустота в головах! Прям не знаю…
   Из – за стола поднялась женщина – полицейский. Движением руки она остановила учительницу и развеселившихся учеников.
- Достаточно, Татьяна Андреевна! Не вижу смысла продолжать нашу профилактическую беседу. Мне все ясно! – женщина в форме бросила колючий недружелюбный взгляд на подростков и перевела его на папку, лежавшую перед ней на столе.
- В общем, так! – подвела черту инспектор. – Противоправные действия обвиняемого Константина Казанцева квалифицируются как серьезное административное правонарушение.
   Инспектор оторвалась от бумаг и уколола взглядом «обвиняемого».
- Очень!... серьезное!... правонарушение! – с ударением на каждом слове отчеканила она. – А посему на Константина Казанцева налагается штраф, с взысканием исполнения наказания с официального опекуна Варвары Тихоновны Казанцевой.
   Инспектор захлопнула папку и стала засовывать ее в портфель. Погоны на ее плечах приподнялись и изогнулись вопросительными знаками. Девятиклассники молчали. Удивление и испуг застыли  на их лицах. Костя стоял у своей парты.
   Классная руководительница и инспектор направились к двери. В безмолвной тишине раздавался звонкий стук их каблуков.
     *     *     *

   Варвара Тихоновна расплакалась:
- Костик, что происходит? – испуганным голосом спрашивала она. – Почему ты дерешься?
   Бабушка держала в руках постановление суда, которое ей принесла утром инспектор полиции по делам несовершеннолетних. Руки пожилой женщины дрожали. Она едва дождалась внука из школы и была так взволнована, что накинулась с расспросами прямо у порога.
   И Костя все рассказал: про язвительное отношение одноклассников к его церковной жизни, про дружбу с Леной, про Лизабетт, Барби и Шварценеггера, ставших для них врагами.
- Я не позволю унижать ни ее, ни себя! – закончил свой рассказ Константин. Он был серьезен, как никогда раньше.
   Варвара Тихоновна смотрела на внука и не узнавала. Ей казалось, что она беседует не с нашалившим подростком, а слушает исповедь взрослого мужчины. Она разглядывала лицо человека, которого по привычке считала маленьким мальчиком и находила в нем новые неведомые доселе черты, отражавшие характер внука. Бабушка вдруг оробела перед этим новым незнакомым человеком с вполне сформированной внутренней силой, действовавшей  самостоятельно и независимо.
- Ты считаешь, я поступил неправильно? – Костя не отводил взгляд в сторону, как это обычно делают нашкодившие школяры. Он смотрел бабушке в глаза. Варвара Тихоновна стушевалась и покачала головой:
- Не знаю. Трудно это… - сбиваясь, проговорила она. – Что тебе ответить? – спросила она себя и, подумав, уже спокойно рассудила:
- Ты уже взрослый, Константин. Сам вправе решать свою судьбу: как жить, с кем дружить, как поступать с врагами. Я только могу молить Бога, чтобы ты не наделал ошибок. Знаешь, - она вдруг заговорила доверительным тоном, словно посвящая внука в тайну, - часто бывает так, что за ошибки юности человек платит всю свою жизнь!
   Варвара Тихоновна еще подумала и уже с ноткой разочарования в голосе добавила:
- С сильным не борись, а с богатым не судись…
- И во что мужчина превращается тогда? – тут же спросил ее внук.
- Ох, не знаю, не знаю я! – запричитала бабушка. – Жалко мне тебя, родной мой! Ты ж у меня один – единственный! А ну как… неровен час… У него родитель кто? И кто мы? Боюсь я, ох, боюсь!
- Мы православные! – ответил ей Константин. – И никому не забрать у нас это!
  Варвара Тихоновна вздохнула:
- Вот и поговори с батюшкой, что он посоветует!
   Костя промолчал.
   Бабушка вдруг резко переменила тему разговора. Она захлопотала у стола.
- Ох, что же это я? Совсем голову потеряла от волнения! Садись обедать, - указала она рукой на резную табуретку.
   За столом разговор продолжился.
- Бабуль, ты не переживай так! Все будет хорошо. А деньги за штраф я заработаю и верну.
- Да разве ж в деньгах дело? – перебила Варвара Тихоновна.
- И в деньгах тоже! – возразил Костя. – Мы с тобой не миллионеры. Если за каждую разбитую наглую рожу платить – по миру пойдем, - внук попытался пошутить. Но, увидев огорченное выражение на лице бабушки, умолк. Потом серьезным тоном произнес:
- Я постараюсь больше никого не трогать.
- Постарайся, миленький! Будь осторожней! Кстати, - вспомнила Варвара Тихоновна, - тут Петрович заходил, тебя спрашивал. Разговор у него какой – то важный к тебе. Как я поняла, помочь надо…
- Вот видишь, - обрадовался Костя, - будет заработок! Не пропадем, бабуля!  Какие наши годы! – с оптимизмом, свойственным юности, развеселился внук.
   Варвара Тихоновна стала разливать чай.
- Всеже, сходи – ка ты к батюшке! – обратилась она к внуку. – Посоветуйся обо всем, о чем мы с тобой говорили. Совет духовника дорогого стоит. Очень дорогого, - поучительно подчеркнула она.
- Согласен, - кивнул Костя. – Батюшка мне, как родной отец. И добавил после раздумья, - Петрович тоже.
- Вот – вот… - подтвердила Варвара Тихоновна. – А я что? Я просто женщина, да и только…
                *         *         *      
- Добрый день! – Костик перешагнул порог дома священника. – Батюшка, мне нужен ваш совет!
- Проходи, дорогой мой! Проходи!  – отец Амвросий держал в руках раскрытый богослужебный календарь. Он готовился к очередной литургии. – Что – то давно ты ко мне не заглядывал. Рад тебя видеть!
   Священник засуетился, приглашая гостя:
- Располагайся, - указал он в сторону гостиной. – Я сейчас…
   Батюшка вышел и вскоре вернулся, уже без календаря. Он нес в руках две чашки с чаем. По комнате поплыл душистый аромат.
- С чабрецом, - объявил хозяин. На его лице появилась довольная улыбка.
   Он еще похлопотал, принес и придвинул гостю тарелку, полную румяных пирожков:
- Матушка испекла. Угощайся.
   Костя придвинулся к столу и отхлебнул чаю.
- Я, батюшка… у меня…не знаю как,…- гость заволновался, сбился и умолк.
- Успокойся, - ободрил отец Амвросий, - я внимательно слушаю.
- Да… тут такое…я опять подрался, - Костя справился с волнением, - с одним парнем из нашего класса. И меня поставили на учет в полиции, - признался он.
- Даже вот так! – вскинул брови иерей. – Действительно, проблема! А ну – ка, родной мой, с самого начала и подробней, - обратился он к алтарнику. Из – за чего произошла ссора?
   Подросток стал рассказывать об одноклассниках, которые преследуют Лену и о том, как он решил положить этому конец.
- Между тобой и Леной чувство? – вдруг спросил священник, в упор глядя на мальчишку. Он ждал откровения, как на исповеди.
- Да, - ответил Костик и почувствовал, что не смутился от своего признания. – Да, - повторил он и смело добавил, - мы любим друг – друга!
   Иерей вздохнул и, помолчав, ответил:
- Одно дело защищать себя: тут можно врага понять и не мстить ему. Совсем другое дело защищать любимого человека. Есть ли тут место компромиссу со своей совестью?
   Батюшка смотрел на подростка, словно спрашивал у него и ожидал ответа. Но Костя уставился на священника, не зная, что сказать.
   Отец Амвросий разгладил бороду:
- Трудно найти ответ, правда?
   Костя кивнул.
- Если вообще возможно, - добавил батюшка.
   Мальчик и старик помолчали.
- Давай рассуждать без эмоций, - предложил священник. – Если сделать вид, что не замечаешь, как любимого человека кто – то гнобит,  сознательно уклоняться от помощи, это – трусость. Так?
   Костя  опять закивал головой.
- А встать стеной за любимого, значит подвергнуть себя риску?
  Подросток смотрел на духовника жадным взором, ловя каждое  слово.
- Это проверка, - заключил батюшка.
- Проверка чего? – не понял юноша.
- Твоих чувств, - ответил священнослужитель. – Настоящие они или не настоящие?
   Он продолжил рассуждать:
- Люди, думая о себе, очень часто ошибаются. Им кажется, что они смелые, благородные, нравственные. Но вот приходит час «икс», когда человек попадает в экстремальную ситуацию, и оказывается, что здесь, в этой опасной точке своего бытия, столкнувшись со страхом, открывается истинное человеческое нутро, замаскированное доселе. Пелена дымовой завесы рассеивается, и мы зрим, чем наполнена душа на самом деле. Трус, прятавшийся  под маской смельчака, становится трусом, предатель предателем. Никакая маскировка не скрывает нас в минуту опасности. Не зря говорится в народе: «друг познается в беде». Я бы сказал шире: человек познается в экстремальной ситуации.
   Можно прожить рядом с человеком всю жизнь, но так и не узнать, что он представляет из себя на самом деле, пока вы не окажетесь с ним в опасной  ситуации, где каждый должен сделать выбор. Тогда «первые становятся последними, а последние первыми» - привел батюшка слова из Писания.
Священник закончил свое размышление, вернувшись к Костиной проблеме:
- Вот и тебе Господь дал возможность проверить: твоя любовь настоящая или только кажется настоящей.
- И какая она? – спросил Костя. – Что вы видите?
- Ты же мог и проиграть схватку? – ответил вопросом батюшка. -  Шел и не был уверен в победе?
   Костя снова закивал:
- Я не рассуждал об этом.
- И всетаки шел?
- Да… ну а как?... – мальчишка заерзал на стуле.
- Так вот, дорогой мой, что я думаю, - батюшка положил руку на плечо подростка, - ты был готов на жертву ради любимой, значит твоя любовь не обманывает тебя. Она ни ветреное увлечение, а долгожданная гостья для души. О которой, я догадываюсь, ты втайне давно мечтал.
   Костик вздрогнул. Батюшка Амвросий стал первым человеком, который увидел его птицу – мечту. Подросток растерялся и удивился прозорливости старика. Это чувство наполнило его доверием к словам иерея.
- Радуйся первой гостье! – батюшка улыбнулся и перекрестил юного алтарника, благословляя его. – Следующие за ней не будут так дороги и желанны!
- И напоследок, родной мой, - священник наклонил голову мальчишки к себе и поцеловал, - вот что скажу: часто достаточно одной демонстрации силы и готовности к драке, чтобы разрешить конфликт. Помни об этом! Будь осмотрителен! Не поддавайся первому порыву, чтобы сохранить себя от ненужной жертвы!
                *        *        *
   Начались экзамены. К обычному радостному настроению по случаю окончания учебного года у девятиклассников добавилось тревожное ощущение, что они теряют детство уже навсегда. Взрослость, неожиданно мелькнувшая в дверях школы,  словно строгий учитель, пригрозила пальцем, что  привело юные сердца в беспокойство. Кто – то из подростков испугался неожиданного шанса покончить с детством и решил задержаться в нем еще на пару лет. Благо родители, испуганные ни меньше своих отпрысков их внезапным взрослением, были «за». Они настаивали на полном среднем образовании «во что бы то ни стало» и последующем переходе в вуз, тоже во что бы то ни стало. Только так нужно устраиваться в жизни, это правильно – поучали они. Только вуз, не важно какой, но именно высшее образование. Иначе будешь «пахать» всю жизнь, - объясняли родители мироустройство и «выгодное» место в нем. И добавляли: у нас есть все возможности, чтобы сделать тебя настоящим человеком. Обрадованные взрослые дети не сопротивлялись. Они позволяли «предкам» довершить работу по выращиванию из себя будущей элиты общества.
   Были среди подростков и те, кто прерывал образование по скудоумию. До девятого класса их тянули, как на веревке. Уставшие и замордованные непереваримой информацией, часто не впитывавшейся из – за своей бесполезности,  они выработали за девять лет стойкий иммунитет к знаниям. Их организм отторгал чужеродное вещество, поступавшее в него. Эти радовались, что воздействие общеобразовательной  прививки заканчивается и глазели в окна школы на широкие свободные улицы, как выздоровевшие больные, которых выписывают домой. Они не слушали больше учителей и не скрывали  своего невнимания.
   Самым малым числом, которое, увы, никто не фиксировал были те, кому продолжать образование должно было непременно. Но они не могли дальше развивать свои способности. И причина у всех была одна – отсутствие денег у родителей. Мальчики и девочки вынужденно шли в рабочие профессии, чтобы облегчить бремя близким людям, которые поднимали их из последних сил.
   Увы, в основу  « естественного» отбора в мире образования с некоторых пор легли деньги родителей, отодвинув способности детей на задний план.
   Деньги, положение родителей в обществе, их связи – ничего этого Константин не имел. Он оставлял школу.
- Я на мебельщика и к Петровичу, - делился подросток с Леной своими планами.
   Они сидели на полюбившейся лавочке в парке и любовались яркой зеленью.
- А как же духовная музыка? – Лена положила свою маленькую ладонь в широкую кисть парня. Он нежно сжал  девичьи пальчики, согревая их.
- Там платить надо, - вздохнул Костик, - а в училище бесплатно. Еще и стипендию дают, - добавил он.
- Жаль! – посетовала Лена.
- Конечно, - согласился мальчишка. – Но ты не думай, знаешь, я не собираюсь бросать духовную музыку. Вот встану на ноги и обязательно поступлю на музыкальный факультет. Смотри, вот…- Костя расстегнул рюкзак и извлек книгу.
- Вот, - протянул он книгу своей подруге.
- Русская духовная музыка, - вслух прочитала Лена, - учебное пособие для вузов. Книга первая: стили и жанры, - девочка открыла учебник.
- Буду пока сам учиться, - поделился Костя, - а там, как Бог управит, - сформулировал он мысль о своем будущем.
  Мальчишка склонился над учебником вслед за подругой и коснулся губами ее щеки.
- Костик! – Лена улыбнулась и слегка отстранилась. – Погоди! – весело проговорила девочка. – Смотри! – ткнула она пальчиком. – Читай!
   Костик остановил взгляд на указанном месте. Это был эпиграф: « Мы по природе своей любим пение и стихи. Да и воздух становится свят от псалмопения». Иоанн Златоуст.
- Какие золотые слова! – вырвалось у мальчишки.
- Да! – согласилась Лена.
   Они полистали раздел о нравственном и эстетическом значении православного искусства. Натолкнулись на слова русского философа Н. Бердяева. Это была цитата из его книги «О назначении человека» - «…нужно признать» - говорил русский мыслитель, - «что духовная жизнь и ее ценности стоят выше социальной жизни и ее ценностей».
   Лена взглянула на Костика:
- Как верно сказано! – воскликнула она. – Не потому ли церковь превозмогает  гонения? – девочка сделала для себя окрытие.
- Вот тебе мысль для  первой книги по истории церкви! – подхватил Костя.
  Лена взволнованно закивала. Ее волнение передалось Косте. Молодые люди одновременно ощутили, как прочитанное задело какие – то тонкие струны в их душах, которые были давно настроены на высокое звучание и только ждали чьего – то волшебного прикосновения. Слова философа стали таким прикосновением.
- Нужно почитать Бердяева, - решила Лена.
- Давай, вместе! – предложил Костя.
   Лена кивнула, соглашаясь.
- Знаешь, я раньше не задумывался, - продолжил разговор юноша, - ну, музыка и музыка, пение псалмов – красиво и торжественно. Есть, конечно, в  этом свои законы. Кое что я учил. Но так, - Костя подержал в руке учебник, словно взвешивая его, - чтобы целые книги были написаны об этом…
   Он не договорил. Молодые люди задумались. Они еще долго с любопытством листали учебник, молчаливо внимая удивительным откровениям книги.
   Домой возвращались, держась за руки. Всю дорогу Костя не хотел выпускать из своей ладони  горячую кисть с тонкими пальчиками. Пальчики слегка шевелились, словно заигрывая, они вдруг высвобождались из ладони парня, сжимали ее  и опять прятались в ее объятиях. Мальчик и девочка всю дорогу поворачивались друг к другу, смотрели в глаза и громко смеялись.
 *       *       *
   Выпускной вечер было решено устроить в «Чемберлене». После торжественной линейки девятиклассники шумной гурьбой направились к городскому парку. Там, с раннего утра, родители, откупив помещение, помогали готовить угощения и накрывать столы.
- Спиртного ни – ни! Чтобы даже намека не было! – предупредила на собрании родительского комитета директриса школы. Ее поддержала классный руководитель:
- Рано им еще об этом думать.
   Никто не возражал против запрета.
- Мой мальчик не балуется, он – воспитанный, - говорили одни.
- Наша девочка не такая, - заверяли другие отцы и мамы. Но для надежности и спокойствия начало праздничного вечера провели вместе с детьми. А затем, решив, что праздник идет в заданном направлении, организовали поочередное дежурство у входных дверей кафе и разошлись.
   Почувствовав свободу, старшеклассники повеселели и облегченно вздохнули.
- Предки отчалили, нужно перекурить это дело! – торжественным голосом объявила Лизабетт и достала пачку сигарет, приглашая всех желающих.
   Молодежь высыпала на улицу.
- Мы подышать, - объяснили они дежурной маме на входе и углубились в парк.
   Под развесистой зеленью акаций было много укромных мест, чтобы затянуться дымком с наслаждением и посмеяться над наивностью дежурного «предка».
   Мальчики и девочки разделились на две группы и весело галдели дымящими ртами. Минутой позже, убедившись, что за ними не следят, они стали прикладываться к стеклянному горлышку бутылки, высоко запрокидывая головы.  Насмешливость над обманутыми родителями накалялась, прямо пропорционально принятому внутрь горячительному, и самые осторожные, оглядываясь на «Чемберлен», начали просили друг – друга: - Потише, вы!
   Вскоре выпускники вернулись, принеся с собой запах прокуренной одежды и едва уловимый, едко – кислый  спиртовый перегар.
  Ритмично застучали динамики – бум – бум – бум – и молодежь, почуяв в крови алкоголь, никотин и звуки барабанов, задергалась, сбиваясь в кучу и потрясая поднятыми руками.
   Костя и Лена не участвовали в секретной вылазке сверстников. Они держались возле барной стойки у выхода из кафе. Не сговариваясь, мальчик и девочка ждали удобного момента, чтобы незаметно уйти и побыть вдвоем.
- Разрешите пригласить! – перед ребятами неожиданно вырос Шварценеггер. Он схватил Лену за руку и потянул к себе.
   Девочка попыталась высвободиться. Она уперлась в барную стойку, помогая себе второй рукой.
- Нет, не – ет! – завопила она звонким голосом. – Костя! – позвала Лена на помощь.
   Подросток спрыгнул с барной скамейки и встал перед Шварценеггером:
- Отвали!
- Ой, боюсь, боюсь! – дохнул ему в лицо Терентий и оглянулся на развеселившихся сверстников, наблюдавших за происходящим. Он отпустил руку одноклассницы и проворно юркнул в толпу танцующих.
- Лена, Лена, к нам! – выступила на сцену Лизабетт, оживленно жестикулируя руками.
   Лена покачала головой:
- Мы уходим! – она посмотрела на Костика. Тот подался к выходу.
- Как уходим?! – Лизабетт и несколько девочек окружили их. – Вечер только начинается!
- Мне пора домой, - парочка попыталась выйти из окружения.
- Ах, да! – подхватила Лизабетт. – Я же забыла. Ты у нас еще девочка! – запричитала она. – Ребята! – обратилась фаворитка в зал, перекрикивая музыку, - Лена у нас еще девочка! Вы не знали? Вот поглядите! Непорочная дочь Христовая, - Лизабетт подняла палец, указывая на небо. Раздался смех.
- Хватит! А ну, прекрати! – оборвал ее веселье Костя. – Лен, уходим отсюда! – он взял подругу под руку и они направились к выходу.
   Но захмелевшая толпа не оставляла их. Сверстникам хотелось забавы и удовольствий.
- А вот сейчас мы сделаем девственницу порочной! – ощущая за спиной полный перевес сил на своей стороне, выступил вперед Шварценеггер. – Французский поцелуй! – развязно объявил он, схватил Лену в  объятия и с силой впился ей в губы. Раздался было взрыв хохота. Но тут же… оборвался. Костя метнулся к наглецу и вцепился пальцами в горло соперника  мертвой хваткой. Шварценеггер захрипел и выпучил глаза. Он едва успел выпустить жертву, как страшный удар в челюсть повалил его на пол. Константин сел на поверженного и стал с остервенением бить. Ни растерявшиеся одноклассники, ни подбежавшая дежурная «мамка» долго не могли оттащить его. Костя яростно сражался, нанося удары всем, кто боролся с ним.
   Его с трудом скрутили. Тяжело дыша, с руками, завернутыми  за спину, он продолжал вырываться и пинать валявшегося на полу Терентия. Шварценеггер прикрывал разбитое лицо, из его носа и рта текла кровь. В кафе стоял визг. Лена была неподалеку. Она громко плакала.
  *     *      *
- Встать, суд идет!
   В зал заседаний городского суда Костю привезли в наручниках. Его закрыли в боксе – клетке и только после этого наручники сняли.
   Подросток оглядел собравшихся. Зал был полон: одноклассники, учителя, какие – то незнакомые люди. Среди них заплаканная бабушка. Пытаясь утешить ее, что – то говорил Петрович. Слева от них сидел и смотрел на Костю батюшка Амвросий. Когда их взгляды встретились, священник кивнул и едва заметно перекрестил своего алтарника. Костя попытался улыбнуться в ответ. Его глаза радостно блеснули и тут же погасли, уходя в сторону. Они продолжали искать и не сразу нашли Лену. Девочка сидела, забившись в дальний угол, низко опустив голову и прикрывая заплаканное лицо. Константину захотелось окликнуть подругу, улыбнуться ей, сказать, чтобы она не плакала. Он уже почти произнес ее имя вслух, но вдруг горло сдавил комок, голос дрогнул и Костя лишь громко откашлялся, сдерживая собственные слезы.
   Варвара Тихоновна словно угадала мысли внука. Она поднялась и оглядела зал:
- Леночка, иди к нам! – позвала бабушка.
- Тише, товарищи! Прошу соблюдать порядок! – судья, женщина в фиалетовом балахоне, постучала по столу.
   Костик увидел, как Лена пробралась среди скамеек и присела между бабушкой и Петровичем. Варвара Тихоновна обняла ее и прижала к себе.
- Я же не успел их познакомить! –  подумал мальчишка. Ему вдруг стало приятно от того, что бабушка и Лена рядом, что они успели так быстро сойтись. Он смотрел и смотрел на дорогих людей, и ему казалось, что все происходящее сейчас в суде, не имеет над ним власти. Вот – вот неприятное видение закончится, и они все вместе: бабушка, Лена, Петрович, батюшка – радостные и счастливые отправятся в церковь благодарить Бога за то, что встретились на этой земле и стали родными людьми. А потом соберутся за старинным круглым столом, рассядутся на новеньких, пахнущих деревом, резных табуретках и будут долго пить чай, не желая расставаться.
- … по статье 132 – ой и 159 – ой Уголовного Кодекса Российской Федерации… - донеслось до слуха Константина.
   Мальчишка был невнимателен к словам прокурора. Его сознание занимало щемящее чувство, что прерывается связь с дорогими сердцу людьми, для которых он так мало сделал добра. Расставание и чувство вины перед близкими рождало  в душе пустоту сожаления.
- …по совокупности… поглощением более мелкого преступления более серьезным… - голос судьи мешал Константину, он отрывал его от глубинных мыслей о близких людях. Чужой голос  толкал подростка в спину, вперед, в  зияющую пустоту  тоски, заставляя переживать разрыв с близкими  все острее и острее. И вдруг Костю поразила мысль, озарившая его  сознание удивительным светом любви к бабушке, Лене, Петровичу, отцу Амвросию. Мысль обволокла все его существо радостью и успокоила, как сошедшая в сердце благодать Святаго Духа. Он даже проговорил ее шепотом:
- Самое прекрасное, что может случиться с нами на земле – это встреча с людьми, которые станут родными.
- … к трем годам лишения свободы в исправительной колонии для несовершеннолетних. 
    Голос судьи наконец умолк и больше не мешал Косте думать о тех, кого он любил. Подросток, не отрываясь, смотрел в зал. Ему казалось, нет, он видел и находил в глазах близких людей подтверждение поразившей его мысли.
   Осужденному снова надели наручники и вывели из бокса. Собравшиеся задвигались, зашумели, подаваясь к выходу. Костик оглянулся в последний раз, чтобы запомнить и унести в серце образы дорогих людей. На его лице сверкнула улыбка.
- Костя! – вдруг крикнула Лена. – Мы будем ждать! Я люблю тебя! Слышишь, люблю! – по ее щекам текли слезы.
   Кто – то из присутствующих зашипел:
- Девочка, веди себя прилично! Ни стыда, ни совести!...