Калейдоскоп событий

!            КАЛЕЙДОСКОП  СОБЫТИЙ
                Тот, кто не разбирается ни в чём,
                может взяться за что угодно.
                (Станислав Ежи Лец)
          
           Первым моим командиром роты стал некий капитан, малограмотный мужичок, выслужившийся, по всей видимости, из солдат. Под его началом прошла моя первая командировка на «точку», где-то недалеко от Беловодского. Мы там построили несколько деревянных мостиков через большие, глубокие овраги и ещё некоторые аэродромные постройки – в общем готовилась инфраструктура для будущего аэродрома.
Был капитан моим начальником недолго, поэтому я как следует не успел узнать, что он знал и что умел. Случай, произошедший на пикнике, у посёлка Кагановичи (Сокулук) (?), заставил меня усомниться в его способностях грамотно руководить вверенным ему воинским подразделением и пользоваться у подчинённых достойным авторитетом. Находясь в лёгком подпитии, они с супругой затеяли «литературный диспут» на тему: кто написал «книжку» «Герой нашего времени».  Обсуждались две кандидатуры -  А.С. Пушкина (слава Богу) и М.Ю. Лермонтова. Оба остались убеждёнными в своей правоте, не обращаясь к «арбитрам» из–за возможности потери интеллектуального престижа. Победа оказалась на стороне супруги – именно она оказалась более просвещённой.
            Эта командировка по каким-то причинам оказалась недолгой, и вскоре я вернулся в расположение части для исполнения других распоряжений командования.
В конце апреля месяца, как раз перед майскими праздниками, меня отправили в командировку в Белоруссию за пополнением. К этому времени подоспел отпуск и одному из моих коллег, старшему лейтенанту Козятникову, очень неплохому человеку, участнику войны, но «к квасу зело пристрастному». На пути в Белоруссию мы должны были проезжать мимо славного города Смоленска, где проживал его батюшка. Мой друг загорелся желанием завернуть меня в гости к своему родителю на пару суток -  всё равно впереди праздники. Как мне, человеку, который «за друга готов пить хоть воду», удалось удержаться от соблазнительного предложения?  Чувство долга? Вполне возможно. По крайней мере можно с большой долей уверенности сказать, что этим весьма трудным выбором я уберёг себя от очень и очень неприятных возможных последствий.
              Для меня, ещё юного,  совершенно не обогащённого каким-то хотя бы мало-мальски достаточным жизненным опытом, эта командировка явилась живым, практическим подтверждением справедливости русской народной поговорки: "едешь на день, бери хлеба на неделю". Только одна дорога заняла у меня более недели - лишь проезд поездом от города Фрунзе (Бишкек) до Москвы составляет около трёх суток, а там ещё далее в моей "программе" был Минск! В военкомате, в этом, казалось бы, вполне военном учреждении к моему приезду ещё ничего не было готово. Целую неделю я пробыл в Минске. Ночевал, естественно, на скамейках в помещении вокзала; питался то ли в вокзальном ресторане, то ли буфете - теперь уж и не помню -  (других заведений общепита в ближайшей окружности я не обнаружил), исходя из расчёта имеющейся у меня наличности. Однако же, всё равно (спасибо дорогому тестю) к концу командировки я был вынужден-таки подаренные им часы продать за бесценок часовщику, к счастью оказавшемуся на привокзальной площади, ибо могло быть и хуже. Как? Страшно подумать! Конечно и пользу некоторую извлёк я из этого недельного там пребывания: походил по городу, чтобы получше рассмотреть столицу многострадальной братской Беларуси. Разрушенный город возрождался из руин. Вместо магазинов пока стояли только киоски да торговые палатки, но стройка шла по всему городу. Вокзал уже был отстроен и только в некоторых помещениях ещё шли отделочные работы. Кассы уже работали. Не припомню, был ли первого мая парад, но какие-то праздничные мероприятия понаблюдать мне всё-таки удалось. С призывниками я встретился только седьмого мая и в этот же день выехал с ними к месту нашей службы.
               
                Для великих и благородных людей
                благородство – первая и последняя страсть.
                (Сэмуэл Джонсон)   
             Круг моих друзей расширился с прибытием в наш батальон нового врача с весёлой фамилией Казачок, с которым у меня нашлось много общих интересов, в том числе и музыкальных, -  мой новый товарищ неплохо играл на домре. Интересно отметить, что на «гражданке» он работал врачом – гинекологом. Через некоторое время этот общительный и хлебосольный человек пригласил нас с Софьей на новоселье и познакомил с хозяином квартиры, которую он у него снял. Звали хозяина Фёдором Михайловичем. Встретили нас у ворот и провели во двор, где, гремя цепью, закреплённой на растянутой проволоке, бегал большой и свирепый пёс.
         Всю жизнь, с малых лет, я страшно боюсь собак. Здесь, глядя на это чудовище, я чувствовал себя крайне неуютно. И тут, прежде чем пригласить нас пройти в комнату, Фёдор Михайлович подходит к собаке и отпускает её на волю. Глядя на это, я почувствовал, как меня слегка начинает знобить. «Сторож», осознав, что функции его коренным образом меняются, стал весело носиться по двору, не обращая на нас никакого внимания.
         Казачок был грамотным, умным, мыслящим специалистом. Он начал работать над изобретением какого – то нового медицинского прибора; показывал мне начерченную им схему, объяснял назначение и предполагаемый эффект от его использования. Завершить свою многообещающую задумку моему другу не довелось. Очень скоро его перевели для продолжения службы в Группу Советских войск в ГДР, где, по слухам, он вскоре умер. Перед отъездом Казачок успел уговорить нас с Софьей перейти на квартиру к Фёдору Михайловичу. Демидовна очень обиделась, узнав о нашем решении согласиться, - ей очень не хотелось нас отпускать.  Она просила нас остаться; говорила, что поскольку у неё нет никого из родных, домик её будет завещан нам. Нам было жаль старушку, и тоже не хотелось от неё уходить, но у нас уже намечался первенец, а у Фёдора Михайловича условия для нас были предпочтительнее во многих, чисто практических, «меркантильных» отношениях, и мы были вынуждены принять предложение моего друга. Самое главное, что там были коровы и значит молочко для будущего малыша, и дополнительно две няньки – жена Фёдора Михайловича и его сестра.
            Много лет назад эта семья понесла большую утрату. Первый, и, как потом оказалось, единственный их сын умер, не прожив и года.  Фёдор Михайлович, тяжело переживший удар несправедливой судьбы, стал попивать, что постепенно переросло в периодические запои. Большой поклонник Армии всю свою нерастраченную любовь к детям он перенёс на солдат, ровесником которых в ту пору был бы его умерший сын, и, глядя на них, видимо мысленно представлял себе, как бы сейчас выглядел его сын. Будучи заведующим продовольственным магазином, накануне праздника -  Дня Советской Армии – 23-го февраля, Фёдор Михайлович обязательно делал запас пользовавшихся тогда повышенным спросом папирос «Беломор – Канал» и «выбрасывал» их в продажу только в день солдатского праздника, и при обслуживании покупателей отдавал предпочтение посетившим его магазин военнослужащим.
          Ко мне мой новый хозяин привязался, как к сыну, и при появлении нас вместе где-нибудь среди его знакомых начинал превозносить мои, мне самому неизвестные, достоинства, которых у меня, скорее всего и в помине не было. Еще проживая у Демидовны, я приобрёл баян житомирской фабрики. Положительным в нём оказался только относительно привлекательный внешний вид; совершенно некачественными оказались ремни и слабое, невыразительное звучание. Как бы то ни было, я начал его осваивать; уже выучил пять – шесть предельно простых мелодий и играл их с превеликим удовольствием. Можно только предполагать насколько «профессионально» было моё исполнение, но в рассказах милейшего Фёдора Михайловича я представал этаким, уже сформировавшимся, виртуозом.
            Когда у Фёдора Михайловича случался срыв, хозяйка (стыдно сказать - забыл имя и отчество этой доброй, уважаемой женщины) просила меня по пути со службы зайти в магазин и помочь ему добраться до дома. Когда я слышу расхожее выражение: «таланта не пропьёшь», вспоминаю незабвенного моего благодетеля. Зайдя в очередной раз в магазин в один из «критических дней», я застал его в тяжёлом состоянии. Он сидел за прилавком и, положив на него голову, крепко спал. Рядом сидели его жена с инкассатором и мучились над сведением «дебета с кредитом». После безуспешных попыток справиться с задачей своими силами, хозяйка принимает решительные меры по вовлечению в процесс разрешения неожиданно возникших бухгалтерских «ребусов» мирно отдыхающего, главного подозреваемого в создании такой неразберихи. После нескольких, проверенных практикой приёмов возвращения человека из мира пьяных грёз в мир трезвых реалий, ей это удаётся. И как только Фёдор Михайлович, проснувшись, до конца разобрался, что от него требуется, он буквально в считаные минуты расставил все точки на нужные места.
         - Фёдор Михайлович, - спросил я как - то у него – вот Вам, такому богатырю (под метр девяносто и вес, поди, далеко за центнер) сколько же надо выпить, чтобы так опьянеть?
         - Знаешь, Ваня, не могу точно сказать -  ведь я пью из пиалушек. Но из опыта знаю, как стал тяжело ступать на ногу, граммов девятьсот есть.
          За прожитие на квартире я платил хозяевам сто пятьдесят рублей в месяц, которые мне потом государство возмещало. Но вот в начале 1952-го года правительство решило, что это пожалуй многовато для офицера. Чем скромнее будет его достаток, тем злее и страшнее он будет для противника. Возврат квартирных сократили на тридцать рублей и вместо ста пятидесяти стали возвращать только сто двадцать. Ну что делать? Хотя и такие деньги на дороге не валяются, однако катастрофа исключается. Но как же разобиделся мой дорогой Фёдор Михайлович, невесть откуда узнавший о непопулярных мерах правительства по отношению ко мне за то, что я не известил его об этом!
         - Ваня, ты почему ничего мне не сказал? Мне не нужны эти тридцать рублей. Плати мне за квартиру столько, сколько тебе возмещает государство, и ни копейки больше, – так отчитал меня мой квартиросдатчик. Остались ли ещё в России такие благородные люди и много ли их? Много!  «Их у нас гораздо больше» - смею я утверждать, основываясь на фактах из прожитых лет моей собственной жизни.
         
         Ты знал отца. Подумай же о том,                У меня родился сын –
       чтоб кто-то мог тебя назвать отцом.             Есть для счастья сто причин.
                (Уильям Шекспир)                (Автор этих «мудрых» слов мне неизвестен)
 
            В ночь на 24-е февраля 1952-го года родился мой первый сынок, Серёжа. 24-го февраля было воскресенье. Я находился на территории части и участвовал в проведении праздничных мероприятий, посвящённых Дню Советской Армии.  Это радостное известие мне туда принесла Сонина сестра, Лиза.
            Через несколько дней мы с тёщей, Лукерьей Михайловной, пришли к роддому, который находился совсем недалеко от дома Сониных родителей. Из окна первого этажа Соня показала нам нашего первенца. Тёплая волна нежности охватила меня, когда я увидел родной розовый комочек, который, как бы оценив ситуацию, показал нам кончик своего  язычка. «Не иначе проказник вырастет» - подумал я, бесконечно счастливый от нашей первой встречи. Чтобы совместить два праздника, мы в свидетельство о рождении днём рождения Серёжи записали 23-е февраля. И с этого самого дня у нашего маленького человечка началась и, как потом выяснилось, надолго продлилась, настоящая солдатская, кочевая жизнь. Слава Богу, были живы наши родители, и сынок наш кочевал попеременно из одной семьи наших родителей в другую. Как только у нас появлялись сколько-нибудь сносные жизненные условия, мы забирали его к себе. Всё остальное время он поочерёдно гостевал у бабушек и дедушек. Как я уже говорил, несмотря на сложные отношения Сони с мачехой, Лукерья Михайловна к Серёже относилась с большой любовью, как к родному внуку, и окружала его более чем достаточным вниманием. А о Сергее Георгиевиче и говорить нечего: он любил внука безгранично и прощал ему любые проказы.
          С появлением малыша его и Соню в доме Фёдора Михайловича окружили такой заботой, которую, я думаю, теперь редко встретишь и среди родственников. С утра уже всё было для них готово: сливки, сметана, масло и, самое главное, - парное молоко. Но недолго пожили мы, окружённые теплом и заботой семьи Фёдора Михайловича. Ранней весной я отбыл в командировку на «точку» около туркменского посёлка Ак – Тепе (Белый Бугор, Туркмения) строить аэродром.               
           Вначале всю землеобрабатывающую и строительную технику мы доставили поездом до железнодорожной станции Безмеин (бывший Бюзмеин-аул; с 2002-го года город Абадан, что по-туркменски означает «Благополучный»), в 25-ти км. от Ашхабада, где разгрузились и уже оттуда перебрались к месту строительства. Чтобы освежить воспоминания и уточнить некоторые детали этой памятной командировки, я обратился к компьютеру и нашёл некоторые разночтения. Я узнал, что в настоящее время Ак-Тепе – это авиабаза: военный аэродром и жилой городок. Во времена СССР там базировался 152-й истребительный авиационный полк. Нашёл переписку офицеров, проходивших когда-то службу на авиабазе, членов их семей. Многие описания тех мест совпадают с моими воспоминаниями, но некоторые указанные расстояния от столицы Туркмении (Ашхабада) до авиабазы меня смущают, но эти разночтения я уточнять не буду; думаю, что это ни к чему, тем более что за прошедшие годы я мог что-то и слегка подзабыть.
            Наша аэродромно-строительная рота 81-го инженерно-аэродромного батальона в/части 30 131 в 1952-м году, как я уже написал, строила аэродром в нескольких километрах от станции Безмеин, и поселение, около которого это совершалось, носило название Ак-Тепе. Командиром роты был капитан Мануйлов, а все работы по строительству аэродрома выполнялись под руководством его заместителя по технической части старшего лейтенанта Дрёмова. Площадь нашего аэродрома и взлётная полоса в том числе предполагались быть грунтовыми, безо всяких искусственных покрытий. Конечно, за время эксплуатации в советское время его могли несколько раз перестроить, усовершенствовать, но менять место расположения вряд ли имело большой смысл. Ну это так, – размышления для души. Как бы то ни было, но от моего, более чем мизерного вклада в его строительство осталась только ничем неомрачённая память.  Работа меня увлекла. Приятно было наглядно видеть результаты своего труда, когда на неровной, бугристой земной поверхности постепенно вырисовывается грунтовая полоса ровная и гладкая, как главная площадь СССР, которую так успешно использовал в качестве взлётно-посадочной полосы молодой спортсмен-пилот из ФРГ Матиас Пруст. Случилось это 28-го мая 1987-го года (в День Пограничника СССР) (!), после чего в народе Красную площадь в шутку прозвали аэропортом «Шереметьево-3».
            Строили аэродром мои товарищи «на глазок», только опираясь на собственный, чисто практический опыт, и с техникой по существу давно отжившей свой век. Ни тебе теперешних нивелиров, ни теодолитов (тем более электронных), ни лазерных тахеометров и многого, многого другого. И обучение искусству строить аэродромы в подавляющем большинстве случаев осуществлялось путём практического участия в работе рядом с опытным специалистом (как в бухгалтерии сельпо моего родного посёлка). В Воронеже вроде бы было подобное учебное заведение, но я о его существовании тогда ещё не знал. Я бы с большим удовольствием посвятил свою жизнь этому интересному делу. Интересно дополнить к этому, что значительно позже такой факультет открылся при Фрунзенском военном авиационном училище (как я узнал из интернета), который окончил отец братьев Кличко, Владимир Родионович. К работе приступали на рассвете. С восходом солнца очень скоро наступала жара, поэтому значительную часть дневного времени мы работали в предельно облегчённой форме одежды: фуражка, трусы, а вот что было на ногах, уже и не вспомню. Волосы на голове я регулярно сбривал.
            Великой отрадой явились для нас арык, русло которого было выложено цементными плитками, и по которому непрерывно текла чистая, прозрачная вода, где копошились маленькие крабы, и совсем небольшой, примерно 3х5 м., бассейн, подпитывавшийся водой из этого арыка. Спасительный ручеёк получил у нас название «Золотой ключик». Благодать эта находилась совсем недалеко от будущего аэродрома.
            Было здесь несколько жилых строений, часть которых отводилась под солдатские казармы и служебные помещения; в некоторых разместились офицерские семьи. Один из таких домиков и я облюбовал для своего семейства. Через некоторое время приехала Соня с малышом, и мы зажили в дружбе и согласии с семьями моих товарищей по службе. Условия для временного проживания были вполне сносными. Правда наш ночной покой слегка «поднарушивали» коренные обитатели нашего временного пристанища. Стоило только в нашем жилище на ночь погасить лампу, как раздавалось чётко различаемое шуршание копошащихся и бегающих насекомых. Мне кажется это были фаланги. К счастью, за всё время проживания в Ак – Тепе никаких неприятных контактов у нас с этим «зверем» не случилось. Больше беспокойства нам причиняли этакие маленькие, воистину мушки – невидимки. Они были настолько мелкие, что разглядеть можно было при свете лампы только их тени. А кусались они как большие.
           Обнаружились и некоторые проблемы у моей молодой хозяйки. Сказывалось отсутствие рядом опытных наставников по вопросам кулинарии, что были в Беловодском. Всё теперь приходилось постигать путём проб и ошибок, и единовременных консультаций более опытных подруг-домохозяек. Внёс свой небольшой вклад и я в наше общее дело: я научил Софью разжигать примус, чего до сих пор делать она не умела. Так потихоньку, шаг за шагом, налаживалась и укреплялась наша семейная жизнь.
          Глядя теперь на дорожных и других строителей, на их технику, вспоминаю своих товарищей по инженерному батальону и невольно сравниваю наши условия работы и техническое оснащение с тем, что я вижу сейчас. Попробую описать механизмы, с которыми приходилось работать нашим ребятам. Опишу всё по порядку и, по возможности, подробно, насколько позволит мне моя память. Трактора гусеничные, в основном «ХТЗ», «Сталинец», имели достаточно солидный стаж эксплуатации. Их двигатели часто глохли во время работы, и трактористы пятаком зачищали какие-то там контакты. Было несколько риперов для разрыхления почвы. Сразу надо сказать, что вся землеобрабатывающая техника перемещалась только тракторами. Скреперы (или, как упрощённо мы их называли, лопаты) на двух колёсах, сцепленные друг за другом (цугом) по несколько штук (от четырёх и более), использовались для перемещения грунта с одного места на другое. Рабочим органом скрепера являлся сварной ковш, похожий на экскаваторный, имеющий на передней кромке днища во всю его ширину, ножи. Опускание ковша для забора грунта, его подъём и разгрузка, осуществлялись несложным механизмом, состоящим из шестерён, закреплённых на колесе и ковше, и сообщающихся между собой цепью. Смена функций этого механизма производилась рычагом, который приводил его в то или иное положение солдат, идущий рядом с «поездом». Цепи на лопатах были настолько изношены, что целых заводских звеньев осталась самая малость, и вышедшие окончательно из употребления заменялись самодельными, выкованными в нашей батальонной кузнице. Перемещённый грунт и всякие неровности выравнивались грейдером. Грейдер – это землеройная машина, предназначенная для профилирования и планировки земляного полотна. При мне наш батальон, по крайней мере, аэродромов с искусственным покрытием пока не строил. В условиях Средней Азии, где 70% солнечных, безоблачных дней в году, нормальная работа самолетов МИГ – 15 и МИГ – 17 нашими аэродромами обеспечивалась вполне удовлетворительно.
         Все перечисленные мною механизмы к настоящему времени претерпели коренные изменения и усовершенствования, получили свои собственные и двигатели и движители; стали совершенно самостоятельными, самодвижущимися и независимыми от ХТЗ и "Сталинцев". Но некоторое внешнее сходство со своими «прародителями», хотя и не столь очевидное, они всё же сохранили. А вот катки для уплотнения грунта, были мало похожи на современные мощные машины и представляли собою только намёк на их предназначение. Это были большие, сварные из толстых металлических пластин предметы, похожие на бочки с отверстием на боку. В эти отверстия для увеличения веса катков загружались различные тяжёлые предметы, в основном булыжники, которых там было великое множество, затем также цугом, по несколько штук, цеплялись к трактору, и начиналась работа, где было больше шума и грохота, чем результата. Катки были как с гладкой поверхностью, так и покрытые квадратными выступами, которые должны были за счёт увеличения силы давления возросшего веса на малую площадь каждого выступа, улучшать уплотнение грунта.
         Автомобильный парк нашей воинской части был малочисленный и обветшалый. Шёл всего лишь шестой послевоенный год. В этих сложнейших условиях с потрёпанной, «дышащей на ладан», техникой, бывшей на «вооружении» батальона, люди его ежедневно совершали настоящий подвиг - строили такие аэродромы, которые длительное время безотказно служили нашей отечественной авиации. Наличие значительного времени в году благоприятствующего выполнению полётов и ряд других, не менее важных обстоятельств, вызванных необходимостью, требовало и позволяло увеличивать количество аэродромов в районах Средней Азии. Так что нашему батальону скучать не приходилось.
            Однажды офицер из окружного инженерного отдела по рекомендации командира роты взял меня с собою для поездки в город Теджен с целью подобрать в том районе место для постройки нового аэродрома. За сутки пребывания в Теджене рассмотрел я немного. Запомнились мне, в основном, глинобитные мазанки с плоскими крышами. Видел женщину, лицо и ноги которой были «избиты» оспинками различной величины, оставленными после укусов свирепствовавших в этих краях таких мелких мошек-москитов (пендинок). Следы от укусов этих мелких тварей лечатся очень плохо, и почти всегда от них на теле остаются такие оспинки. (Это всё со слов сведущих людей. Кстати, в нашем батальоне был один солдат, неизвестной мне национальности, с интересной фамилией Будгусаим, который имел на щеке значительных размеров «память» от знакомства с этой микроскопической крылатой «кровопивицей»). При обследовании песчаных барханов, которые начинались почти сразу за городом, мы видели варана, вышедшего (выползшего) на охоту (или на «прогулку»). К вечеру, не найдя подходящей площадки для строительства, мой временный начальник отбыл в Ташкент, а я остался провести ночь в здешней «гостинице». Эта удивительная «гостиница» располагала лишь одной спальной комнатой, располагавшей возможностью разместить примерно около дюжины «гостей». Причём размещались в этой единственной комнате лица обоего пола одновременно. Так что одно крыло «койко-мест» для сна занял я, всё остальное досталось женщинам. Утром мне посчастливилось попасть на попутный товарняк, перевозивший военную технику, и я, устроившись рядом с шофёром в кабине размещённого на платформе автомобиля, через пару часов был «дома».
           Много памятных впечатлений за очень короткий срок пребывания накопил я в этом чрезвычайно богатом историческими событиями и легендами крае. На редких просёлочных дорогах встречаются каменные плиты, перекинутые через высохшие русла, протекавших здесь когда-то, ручейков-арыков. Говорят, что плиты эти были положены ещё воинами великого Александра Македонского.
           Недалеко от Ак-Тепе расположен город Гёкдепе – в советское время посёлок городского типа Геок-Тепе (зелёный бугор).  «Почти до конца 19-го века Геок-Тепе был крепостью туркменского племени теке. Интересна история взаимоотношений России и Туркмении того времени, приведшая к вооружённому конфликту. 12-го января 1881-го года русские войска взяли штурмом крепость, яростно защищаемую многочисленным (до 25-ти тысяч воинов) гарнизоном и большинством её жителей, включая женщин и детей. Генерал Скобелев, руководивший штурмом, в соответствии с давними военными традициями, отдал Геок-Тепе на три дня на разграбление». (Из интернета) Всё это подробно описал в своём рассказе «После штурма» брат известного русского художника-баталиста Василия Верещагина – Александр Верещагин, назначенный Скобелевым комендантом гарнизона.
          В один из праздничных дней мы выехали на отдых в Фирюзу. «Фирюза – самое красивое и культурно-обихоженное место в Туркмении, расположенное в 35-ти км. от Ашхабада, в горном ущелье Копетдага, на высоте 700-800 метров над уровнем моря, у берега реки Фирюзинки. Фируза (персидское), Певризе (туркменское), Фирюза (русское). Этимология названия – персидская, и, по одной из версий восходит к легенде о семи братьях и красавице-сестре. После завоевания Россией южного Туркменистана, Фирюза принадлежала ещё Ирану. Только в 1893-м году, 27-го мая, постановлением второй Тегеранской конвенции, она передавалась Российской империи в обмен на земли Азербайджана по р. Аракс у крепости Аббас-Абад. Затем Советский Союз, и с 1991-го года – Туркмения». (Из интернета)
          Автобусов у нас не было, и мы ехали в обустроенном для сиденья скамейками кузове грузовика. Когда наша старенькая полуторка неспешно катилась по открытой всем ветрам дороге, нас обвевало таким горячим воздухом, словно из трубы какого-то гигантского калорифера.  Духом мы воспрянули, когда дорога пошла по ущелью, где температура воздуха стала совершенно комфортной. По обеим сторонам дороги возвышались горы, в некоторых пещерах которых, со слов сведущих людей были подземные сернокислые озёра.  Увидеть их мне, конечно, не привелось и, пожалуй, слава Богу, – это наверное и неприятно, и опасно для здоровья.
          «В жаркие летние дни в Фирюзе всегда прохладно и легко дышится. Здесь много зелени: преобладают платан, акация, орех, тутовые и плодовые деревья. В Фирюзе были расположены санаторий, дома отдыха, пионерские лагеря. Этот чудесный уголок Туркмении – уникальное природное место отдыха с особо благоприятными климатическими условиями. Много отдыхающих бывает здесь в выходные дни». Говорят, что сюда любил наведываться отдохнуть и Леонид Ильич Брежнев (первый секретарь с 1964–го по 1966-й год и, затем, генеральный секретарь ЦК КПСС до 1982-го года).
           Мы также прекрасно отдохнули и не упустили возможности постоять в тени знаменитого могучего чинара, одного из главных достопримечательностей Фирюзы. По легенде в этой долине одна девушка (Фируза – что значит «лучезарная») вместе со своими братьями сражалась с врагами. И все они погибли. На месте их гибели вырос этот чинар, носящий теперь имя – «Семь братьев».