Юрий Матвеевич Севостьянов Русский подвижник

Ученики – Учителю.

Олег и Людмила Бондари

дабы свеча не погасла…


Юрий Матвеевич Севостьянов. Русский подвижник.

   Севостьянов Юрий Матвеевич(1939-2000).
Родился в г. Копейске 2 февраля 1939г.   
В 1946-1953 гг. учился в семилетней школе №2,
в 1953-1956 гг. в средней школе №6.
   Занимался в ИЗОкружке ДК " Угольщиков"  под  руководством
А.Э. Неймана. В 1957-1962 гг. учился  в  Свердловском
художественном училище на художественно-педагогическом
отделении.

   Педагог и художник.
   Разработал практически уникальную методику
работы с детьми в области изобразительного искусства.
   Самобытный мыслитель-художник и график.
   В своих оригинальных работах воплотил философские
размышления о мире и человеке.
   32  года  работал  в  Копейском  Дворце  пионеров  и
школьников в качестве руководителя изостудии, 6 лет  был 
учителем рисования в школе №-132 пос. Железнодорожный .

   Работы его учеников принимали участие в областных,
всесоюзных, международных выставках.
   Осуществлял деловые контакты через «Союз
советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными
странами, «Пионерскую правду». Многие авторы были
отмечены дипломами за участие в выставках в Канаде, США,
Японии, Новой Зеландии, Филиппинах, Индонезии, Индии,
Монголии, Чехословакии, Польше, Швеции, Франции, Алжире,
Марокко и других странах. Студия получила признание более чем
в 30 странах. В международном конкурсе 1990 года сёстры
Евграфовы получили первую премию.

   Отличник народного просвещения.
   Заслуженный работник культуры РСФСР.


Юра… Юрий Матвеевич…


   Суть жизни – в обретении Пути.
И знак небес, что верен Путь, если рядом – Учитель.
   Эти страницы – дань глубокого уважения Юрию Матвеевичу Севостьянову: Учителю, Философу, Художнику, Поэту.
Это дань уважения Русскому Подвижнику.

   Мыслитель парит над обыденной жизнью и открывает глаза и сердце, учит ощущать себя неизбывной частичкой Космоса, в котором значима и высохшая былинка, и свет далёкой звезды.
   Он – с нами. И когда с Людмилой мы пьём чай и разговариваем о жизни обыденной и философской, и когда в Точильном обихаживаем сад-огород, любуемся цветами, топим баньку по-старинному, по-чёрному, когда бродим в Миньяре по скалам и лесам, слушаем, как шумит Широкий дол, когда провожаем вечернюю зарю, читаем умные книги, ведём беседы с добрыми людьми. И мы надеемся, пусть даже и наивно, что частичка его духовного горения есть и в нас.

   Людмила часто в беседах обращается: а вот Юра говорил…, Юра помогал…, Юра приносил…, Юра придумал…

   Я всю жизнь рисую, пишу, вырезаю по дереву. Время от времени  просматриваю свои работы.  И раскинув сотни работ, и окинув их взглядом, сожалею: а Юрия Матвеевича нет рядом.
Есть о чём поговорить, есть о чём поразмышлять.
   Как никто он глубоко проникал в суть образов, его суждения были философичны, точны и очень ёмки. От него исходила мощь творческого вдохновения, которая не подавляла, а придавала силы,  мотивировала на труд, на познание, на движение к духовному постижению мира.

   У меня были хорошие учителя, но такого, как Юрий Матвеевич, взыскательного, требовательного и очень душевно расположенного, я больше не встретил.

   Глубоко понимающий, с большим уважением относящийся к ученику, знаток психологии  творчества, образно и увлечённо Учитель мог часами лицезреть и обсуждать работы детей и взрослых, философски прозревая связь всего сущего. Как никто, Юрий Матвеевич понимал значение и глубинный смысл детского образного рисунка.

   Человек он был весьма своеобразный и особенный. Эта особенность могла восприниматься и как странность, чудоковатость. Его суждения могли озадачить своей необычностью или вызвать недоумение. И в тоже время он умел любого расположить к себе, вызвать на душевный разговор, и очень точно составить портрет-характеристику человека, с кем ему довелось общаться. Этот устный портрет был характеристикой вполне обычной и в тоже время человек в ней представал несколько над землёй, над обыденностью. Обычный человек вдруг являлся необычным.

   Любое явление, предмет, человека Юрий Матвеевич прозревал через Космос, а Космос прозревал через человека. Вот ощущение, чувство вселенского движения в каждой явленной частичке мира и было внутренней сутью Мастера. Здесь не было ничего надуманного, привнесённого извне – так он смотрел на мир.

   Это чувство космичности и есть основа его художественного и педагогического творчества. Да, понимаю, что это всего лишь общие слова. И мне трудно их конкретизировать, потому что очень многое Юрий Матвеевич передавал даже не через слово, а через интонацию, манеру вести беседу и что-то подсказывать ученику, через аромат художественного бытия, который царил у него в студии.

   Когда мыслитель обозревает мир с некоей высоты, ему очень трудно включаться в обыденный мир. Он вроде и включен в земное, необходимое, нужное, но всегда смотрит на всё суетное и несуетное несколько под другим углом зрения, своеобразно.

   Поэтому и жизнь и труды Мастера требуют особого подхода, особого взгляда-размышления. В данном писании задача скромнее: запечатлеть воспоминания, сохранить, насколько это возможно, чувство живого общения  с Юрием Матвеевичем.

   Методика Учителя во многом уникальна и неповторима. В ней – личность Юрия Матвеевича Севостьянова. И в то же время она даёт возможность  думающему педагогу найти, обрести своё видение. Творчески работающий педагог многое может найти для себя, знакомясь с наследием Учителя.

   Как зеницу ока мы храним четыре рисунка Юрия Матвеевича. Сделал он их, когда был у нас в 1990 году. Ходили мы в Широкий дол, ездили в Миньяр. Это карандашные наброски-зарисовки. Я видел, как они рождались: Юрий Матвеевич быстрыми, лёгкими, уверенными линиями  являл мысль, «овеществлял» её на наших глазах. При простоте мотивов: ручей, лесная полянка, древо, старый Миньяр – в них сила, мощное творческое осмысление, особая выразительность образа.

   Если даже один раз увидел работы Юрия Матвеевича, они навсегда запечатлеваются в памяти, они – спутники нашей жизни.

   Они просты и в тоже время настолько многослойны, многозначны. От них не устанешь, а размышлений с ними хватит на всю жизнь. Своего рода формулы-обобщения, которые можно раскладывать в бесконечный ряд, сочетая каждый раз по-новому.

   При встречах мы говорили с Юрием Матвеевичем ночи напролёт. Круг его интересов был необычайно широк:  западноевропейская и русская живопись, русская  и западноевропейская литература, история, китайская поэзия и живопись, древнерусская культура, Рерих и Врубель, Бах и народная песня, язычество и христианство, анатомия и физиология человека, ботаника и зоология, мистика и эзотерика.

   В памяти остался аромат мастерской Художника: книжные полки до потолка с уникальными изданиями, фонотека, деревянные скульптуры, картины на стеллажах и в центре – большое незаконченное полотно. Сам воздух мастерской был пропитан творчеством, высоким горением духа. И ещё к тому же Юрий Матвеевич был просто радушный, очень приветливый  хозяин. Если гость – все дела отставляет в сторону
и ужин какой-то простой и необычный сообразит, и чай душистый заварит, и сколько бы ночь не длилась, а нам все поговорить времени мало.

   И ведём мы разговоры, а за порогом глухая ночь, ивы полощут ветви в чёрной мгле, ветер шумит в огороде, и над всем этим бездонное звёздное небо…

   Юрий Матвеевич был очень цельным человеком, единым, целостным: и манера одеваться, делать какие-то обыденные земные дела, заниматься с детьми, общаться, организовывать выставки – на всём лежала печать самобытности и неторопливости, основательности.

   То, что делал Юрий Матвеевич, то, как он жил, - всё это было только его, своеобразное, особенное. Это своеобразное, особенное не потому, что хотел выделиться, обратить на себя внимание, об этом было бы даже странно и думать, а потому, что такой вот был его склад, такова его структура личности.

   Очень цельный человек.
   К сожалению в этих небольших записках-впечатлениях приходится  «разделить» Юрия Матвеевича на педагога и художника. А уникальность его как раз и состоит в том, что как художник он продолжался в учениках, а как педагог-философ реализовывал себя в творчестве.
   Ученики Юрия Матвеевича каждый шли своим путём. Насколько я знаю, он даже свои работы показывал только узкому кругу близких людей и ни в коем случае не показывал детям, оберегая их от слепого подражания. Но во время занятий, во время общения не скупясь, щедро «дарил» мотивы, темы,  способы видения на мир, на человека.
Он побуждал мысль-чувство ученика: что ты видишь, что ты знаешь, что ты, именно Ты, хочешь сказать, зачем ты это говоришь, о чём ты говоришь, к кому ты обращаешься, когда ты творишь, созидаешь, что в тебе меняется, куда ты идёшь?


     Людмила рассказывает…

   Мое детство прошло в городе Копейске. Все мы жили в доме у бабушки с дедушкой: я, моя старшая сестра Люба, наша мама, Вера (наша с Любой тетя и мамина младшая сестра), бабушка с дедушкой и Юра (так мы все его звали). Всего 7 человек. Юра – это Юрий Матвеевич Севостьянов, мой родной дядя.

   У меня в душе сохранились самые теплые и нежные воспоминания детства, связанные с дядей. Все мы его называли только по имени, хотя по возрасту, наверное, должны были называть «дядя Юра». Дедушка наш умер рано, и среди нас остался один мужчина – Юра.

   Конечно, мы все его любили, хотя каких-то особых проявлений любви на словах никогда не было. Сейчас, когда прошло много лет и Юры уже давно нет с нами, я думаю, что мы его очень любили и уважали. Относились к нему по-особенному, потому что он был у нас тогда один.

   Вся его жизнь связана с Копейским Дворцом пионеров и школьников, где он работал в изостудии. Недолгое время я ходила к нему заниматься. Помню, что мои рисунки вместе с работами других ребят были на выставке в том же Дворце пионеров в фойе на втором этаже. Работы висели по-особому, не так, как везде на выставках: все вместе, близко друг к другу, образуя какую-нибудь большую фигуру – яркую, веселую, разноцветную. Но больше запомнилось не это, а Новый год. Как мы его встречали дома, и воспоминания Нового года, связанные с Дворцом пионеров.

   Юра уходил на работу часам к одиннадцати-двенадцати дня, а возвращался всегда поздно, когда было уже темно. Елку всегда приносил он. Но не заранее, как это принято у других, а в самый последний день, можно сказать, в последние часы уходящего года. У нас уже было все готово: бабушка готовила на стол, мы все прибирали и мыли, даже заранее нарезали ниточки для елочных игрушек, которые уже были принесены с чердака и в коробках стояли на полу. Все ждали Юру. И вот он появлялся с елкой.

   Начиналась суета. Юра устанавливал на деревянной крестовине елку в большой комнате, и мы начинали ее наряжать. Игрушки были интересные, старинные: домики, сосульки, шары, шишки… Дома становилось нарядно, уютно, тепло. Я знала, что обязательно будет сюрприз. От Юры. И вот, когда мы встретили Новый год, покушали, поговорили за столом, Юра вставал и выходил в сени. А оттуда он шел с сюрпризом. Я не помню, что было для взрослых, а для нас с сестрой – эскимо на палочке или большая шоколадка каждой. Сейчас сладости воспринимаются детьми по-другому. Они ко всему привыкли. Их трудно удивить чем-то вкусным. Тогда же для нас, не избалованных всякими вкусностями, это было чем-то необыкновенным и удивительным.

   Иногда, не каждый год, мы с Любой шили мешочки или брали свои варежки и вместе с с Юрой шли по сугробам в огород и оставляли их в укромном месте на ночь. А утром бежали смотреть, что положил в варежку Дед Мороз. Дедом Морозом, конечно, был наш Юра. Это позже мы поняли. А тогда это было чудо: за ночь в варежке появлялись конфеты, орехи, морковка, даже луковица могла быть, какая-нибудь игрушка, книжка.  Юра нам объяснял, что Дед Мороз положил это не просто так. Надо беречь зубы – есть морковку. Лук – для здоровья, книжки – для интереса и знаний, конфеты – для удовольствия. И морковка виделась какой-то особенной, необыкновенной. И съедалась почти так же, как конфета, с таким же удовольствием.

   Потом, видимо, в дни школьных каникул, Юра брал нас на елку во Дворец пионеров. Это было что-то незабываемое: спектакль на сцене. Хороводы вокруг сверкающей и высоченной елки, подарки… Но самое замечательное и таинственное – подвал. Мы спускались туда с замиранием сердца. Там было темно, страшновато, но очень интересно. Все переливалось, сверкало и искрилось необыкновенными красками: вот Хозяйка Медной горы в чудесном платье и переливающейся короне, дальше – Змей Горыныч со светящимися глазами и языком, шевелящимся в открытой пасти; за ним – Снежная Королева в ослепительно белом наряде, суровая, неприступная. От нее так и веяло леденящим холодом. Еще и другие герои сказок. Они что-то говорили, как-то приветствовали ребят. Это не запомнилось.
   В душу запали цвета, запахи, само оформление костюмов и всего окружающего. Конечно, сейчас я понимаю, что там трудилось много взрослых, чтобы создать сказочную атмосферу и удивить, и порадовать детей. Но у меня все эти ощущения праздника, удивления, счастья и радости связаны с моим дядей Юрой. Это он привел меня сюда, показал этот удивительный мир, открыл чудесное. Может быть, где-то было лучше, интереснее, но это – на всю жизнь.

   Юра был для нас настолько близким, родным и своим человеком, что я никак не могла привыкнуть называть его по-другому. А дело вот в чем. Я уже говорила, что я ходила к нему заниматься в изостудию. Все ребята и взрослые называли его Юрием Матвеевичем. А я никак не могла выговорить это чужое для меня имя. Я понимала, что Юрой его называть нехорошо, неудобно. Что я делала. Я подходила к нему с рисунком и тихонько дергала за брюки или рубашку, чтобы он посмотрел работу или сказал, что нужно. Так было какое-то время. Потом он после занятий один на один растолковал мне, почему на занятиях я должна называть его по имени и отчеству и на «вы».

   До сих пор я никогда не скажу человеку «ты» и никогда к посторонним людям не смогу относиться без уважения только просто потому, что они чужие и старше меня.

   А что касается моих занятий в изостудии, то думаю, что работая в школе всю жизнь, я старалась относиться к ребятам с уважением, вниманием, старалась донести до них что-то такое, чему когда-то научил меня Юрий Матвеевич, что я увидела, почувствовала на его занятиях. Его занятия были продуманы, хорошо подготовлены. На них царила атмосфера доверия и творчества. В комнате для занятий было светло, уютно, по-домашнему. К Юрию Матвеевичу хотелось идти. Но он был и строгим, и требовательным, и серьезным. Он был разным, но мы все тянулись  к нему, потому что с ним было интересно.

   Запомнилось еще вот что. Так как мужчина серди нас был один – Юра, то 8 Марта поздравлять нас всех доводилось ему. И он это делал замечательно. Поздравления и подарки бывали всякие, но однажды он разложил разноцветные, яркие, с праздничным орнаментом  и весенним настроением большие головные платки. И мы выбирали, кому какой понравится.

   Я уже говорила, что Юра приходил с работы поздно. Почти всегда мы уже спали или собирались спать. Бабушка, конечно, оставляла Юре ужин. А он любил жареный лук на сале. И вот, приходя с работы, он иногда будил нас (меня и сестру). К тому времени, надо сказать, он нас тоже заразил этим блюдом. Тихонько спрашивал нас: «Девчонки, будете есть лук с салом?» Мы, конечно, соглашались и тут же вскакивали. Но лук еще надо было чистить. И мы с удовольствием его чистили, Юра его резал, потом мы ждали, когда все будет готово.  Сон как рукой снимало. По кухне расплывался аппетитный аромат жареного лука,  и мы вместе с Юрой за обе щеки уплетали его с хлебом. Почему-то было ужасно вкусно и весело! А после этого пили чай, который тоже казался необыкновенным.

   Бывало, Юра брал нас с собой на лыжные прогулки. У него были широкие охотничьи лыжи. Их надо было надевать с валенками. На них каталась я. Люба каталась на маленьких лыжах (я помню, что они были короткие и даже без мягкого крепления). А у Юры были лыжи на ботинках. И вот мы отправлялись, долго шли вдоль по улице до самого конца, а потом уже по открытом полю в сторону Потанино. Запомнилось, что на открытых местах снег был твердый и напоминал барханы в пустыне. Мы шли гуськом, дул пронзительный ветер, но нам не было холодно, нам было здорово! Кстати, и мы, и Юра катались без палок. Как следует ходить на лыжах научил меня именно Юра.

   Иногда изостудия выезжала на природу. Помню одну из таких поездок. Если мне не изменяет память, ездили в лес за поселок имени Бажова. Наверное, был май или начало июня, так как летали майские жуки. Мы делали зарисовки, наброски. Но запомнилось даже не столько это, а то, как мы сидели вокруг костра, пили чай, смеялись, рассказывали что-то интересное и веселое. И, конечно, слушали Юрия Матвеевича. Рассказывать он любил и умел. Неторопливо объяснял, вспоминал что-нибудь и вместе с нами, ребятами, смеялся и шутил. Было интересно и запомнилось на всю жизнь.

   Я знаю, что ученики Юрия Матвеевича стали настоящими художниками. Не все, разумеется. Но многие поддерживали с ним связь всю свою жизнь. Некоторые писали письма, приходили в изостудию, когда были уже взрослыми. Часто бывшие ученики приводили к нему в изостудию своих детей заниматься рисованием. Многие ученики его разъехались по разным странам и оттуда присылали Юре прекрасные альбом по искусству. Очень запомнился роскошный альбом, посвящённый Босху.

   Вспоминается, как Юрий Матвеевич пристраивал к дому свою мастерскую. В основном делал все сам, но помощники тоже бывали. И без нас с сестрой не обошлось. Когда готовили раствор для заливки фундамента, мы с Любой надевали большие резиновые сапоги и помогали  мешать  ногами этот раствор. Для нас это было игрой, и в то же время мы понимали, что помогаем.

   Когда наша мама вышла замуж, и мы жили уже не в Копейске, а в поселке Нагорный Челябинской области, Юра, будучи женатым, иногда один, иногда с семьей приезжал за грибами. Грибы собирать любил. Вообще любил лес. Мог ходить по лесу долго без устали. Но собрать грибы – это только половина дела. Мы все их мыли, перебирали, сортировали, а мама их уже солила. Казалось, вся эта работа совсем не мужская. Но Юра вместе с нами все делал, причем, даже тщательнее, чем мы. Он всегда делал все как-то особенно, основательно.

   Любил доводить все до полного завершения. Наверное, и мы в такие моменты учились многому. Все шло само собой: без нареканий, как бы играючи. Потом это же все сопровождалось разговорами, рассматриванием, обсуждением.

    Помню Юрину свадьбу. Мы с Любой еще учились в школе и со взрослыми не были за столом. Но видели накрытый стол еще без гостей. Там, где должны были сидеть жених с невестой, стояла большая низкая ваза с лесными незабудками. Их было очень много: цветочек к цветочку, стебельков не видно, а сплошное голубое поле. То Юра в самый этот день ходил за незабудками в лес.
 Меня тогда это очень поразило (кто видел, как растут незабудки, тот понимает, о чем я говорю).

   У Юрия Матвеевича в мастерской была большая библиотека. Сейчас я понимаю, что он ее собирал всю жизнь, и в ней были уникальные, удивительные экземпляры. Юра давал нам книги читать, но мне хотелось самой полазить по полкам и посмотреть. Иногда я безо всякого на то разрешения забиралась на стол и рассматривала полки с книгами, читала названия и, что уж греха таить, читала где-нибудь потихоньку, чтобы никто не видел. Хочется ведь читать именно те книги в детстве, про которые взрослые говорят: «Тебе это еще рановато».

   Юрий Матвеевич был нам как старший брат, наш добрый помощник и охранитель.


Людмила вспоминает…

   Мы с сестрой росли без отца. Родители разошлись, когда мы были дошкольницами. Жили у дедушки с бабушкой. Всего нас семь человек: мама, я, сестра моя, мамина сестра и мамин брат, бабушка и дедушка. Жили дружно, без всяких ссор и скандалов. Мужчин было двое – дедушка и дядя Юра, мамин брат.   

   Наш дедушка, Матвей Николаевич, умер рано. У него была астма и больное сердце. Среди нас единственным мужчиной остался Юра. Мы его так все и звали. Сейчас я полагаю, что Юра унаследовал от своих родителей (моих бабушки и дедушки) скромность, доброту, внимание к людям, хорошее чувство юмора, умение понимать окружающий мир, думать. Юра тогда работал во Дворце пионеров и школьников, вёл изостудию.       


   Уходил на работу часов в 10-11, а приходил всегда поздно, когда мы уже собирались спать. Помню, что по утрам он умывался в огороде у колодца. Обливался колодезной холоднющей водой с головы до ног.

   Сколько я помню, он всегда рисовал. Когда сделал пристрой к дому – мастерскую с большим окном на потолке, переселился туда  и перенёс в мастерскую все свои папки с рисунками, мольберт, книги, холсты, краски – всё то, что должно быть у художника. Стал там жить. Книг было много. Больше не художественных, а по искусству. Юра привозил и приносил книги отовсюду. Я думаю, наверно. у нас всех интерес к книгам и чтению с детства. Когда ещё был жив дедушка, мы все удобно садились в комнате и слушали «Похождения бравого солдата Швейка». Помню, что чаще читала Вера, моя тётя. Бабушка была неграмотная, но любили слушать. Уже я ей читала «Путешествие Нильса с дикими гусями». Ей очень нравилось.

   Мне Юра дарил книги. И на День рождения и просто так. Особенно запомнились две книги. Одна про Испанию с яркими фотографиями архитектурных сооружений и природы, а другая – былины, тоже с иллюстрациями в красивом красном переплёте.

   Вспоминается, как Юра приехал из очередной поездки из деревни. Привёз много клубники и целые круглые булки ноздреватого деревенского хлеба. Аромат лесных ягод распространился по всему дому, а какой обалденный был запах у хлеба – помню до сих пор. Вспомнился и китайский юрин термос, яркий, красочный, очень симпатичный. Сейчас такие, наверное, не продают.

 
   Как-то все мы получили от Юры на Новый год по большой  плитке шоколада, а ещё вспоминается целая горка грецких орехов. Сейчас, когда мне самой уже за 60, и я вспоминаю детство, эскимо и шоколадом никого не удивить, но тогда для нас, детей, это было чуть ли не  чудом, а уж сюрпризом – это точно!

   Я немного повторяюсь, но мне хочется ещё и ещё переживать такие мгновения. Тем более, что воспоминания об одном и том же каждый раз чуть отличаются.

   Был ещё такой вариант Новогоднего праздника. Это когда мы были совсем маленькие с сестрой, лет пяти-шести. Утром 1 января Юра будил нас с сестрой, мы одевались и шли в … огород за подарками от Деда Мороза. Мы лезли по сугробам, а на нижних ветвях дерева (у нас в огороде росли ивы) висели носки. Мы их снимали, несли домой, вытаскивали содержимое. Чего только там не было: морковка, луковица, чеснок, сухарики, печенье и конфеты тоже, конечно. Юра терпеливо объяснял, зачем Дед Мороз это положил: морковка, луковица, чеснок – это витамины, зубы не будут болеть, сухарики – для супа. Очень вкусно. Сладости – с чаем.

   Ещё в носке лежали ручки, карандаши, краски… В общем, подарки были с пользой, а не только конфеты и другие сладости. Мы с сестрой, конечно, догадывались обо всём, но как хотелось верить в настоящего Деда Мороза. И мы верили. Долго верили. Это была сказка, которая оживала. Наш Юра очень умело сказку делал былью.

   Когда мама вышла замуж, и мы жили в посёлке Нагорном, Юра летом приезжал к нам в гости. Мне запомнилось, как он с нашей мамой, то есть со своей сестрой, ходил в лес за грибами. С трёх сторон от посёлка рос березняк, а с четвёртой стороны, если перейти через шоссейную дорогу – сосновый лес. Везде было много грибов: сыроежек, подосиновиков, сырых и сухих груздей. Рано утром они уходили в лес и возвращались к обеду с полными вёдрами и корзинами. Приходили уставшие, но довольные. Грибы надо было вымыть, перебрать, рассортировать и засолить.

   Мы садились вокруг корыта с грибами и разбирали их. Мама тут же жарила сыроежки, стряпала пироги, а Юра вместе с нами принимался за работу. Мы перебирали грибы, очищали от прилипших листьев, сосновых иголок, рассматривали грибы, удивлялись, какие они крепкие, красивые, душистые. Было как-то особенно хорошо, уютно. Незаметно за разговорами и работой все грибы были перемыты и рассортированы. Сейчас трудно вспомнить, о чём говорили. Помню, что Юра что-то рассказывал, шутил. Мы смеялись. На душе было спокойно, легко.

   Мама солила грузди в большую двухведёрную кастрюлю, а через какое-то время Юра приезжал, мама перекладывала в трёхлитровые банки готовые грибы, Юра увозил их в Копейск.

   В день своей свадьбы Юра утром куда-то ушёл. Взрослые, наверно, знали, куда, а я как-то не понимала, куда может в такой день уйти жених. Я тогда заканчивала пятый класс. Если мне не изменяет память. это было 1 июня. Оказывается, Юра ходил в в лес за незабудками. Он принёс их много. Цветы поставили на стол перед женихом и невестой в неглубокую широкую керамическую вазу. Это было удивительно красиво и действительно незабываемо.

   Юра был очень аккуратным в одежде: сам утюжил брюки и рубашки. Рубашку заправлял в брюки по тогдашней моде. Короткие волосы всегда зачёсывал назад. Они у него были очень светлые.

   Зимой я иногда с Юрой ездила за водой на колонку. На санки ставили две фляги. Чтобы они не съезжали, на санях были прибиты рейки. Юра вёз санки за верёвку, а я сзади, держась за ручки крайней фляги, тоже ехала. Но на обратном пути я уже поддерживала фляги с водой и катилась по дороге на ногах.

   Мы жили в частном неблагоустроенном доме. Воду привозили зимой во флягах, а когда приходило тепло – носили в вёдрах на коромысле с той же колонки.

   Ещё мы ходили втроём на лыжах: Юра, Люба и я. У Юры были лыжи на ботинках, у Любы – узкие детские, а у меня широкие охотничьи. У нас с сестрой на мягком креплении для валенок. Юра научил правильно надевать лыжи и держать палки, падать, чтобы не ломать руки-ноги и лыжи. Я потом и в школе была хорошей лыжницей.

   Сейчас я понимаю, что Юра заменял нам во многом отца, которого у нас не было в детстве и которого не хватало. Но Юра был внимателен не только к нам. Я помню, как бабушка и Юра подолгу о чём-то говорили вечерами на  кухне, помню, как он мастерил книжные полки в комнате для Веры (его сестры), как он поздравлял с праздником маму и Андрея Ивановича, нашего отчима. Я не припоминаю ни одного случая, чтобы Юра не помог бы в чём-то, о чём его просили.

   Я не ставила своей задачей написать о Юрии Матвеевиче как художнике. Мне хотелось поделиться воспоминаниями, которые раскрывают его как человека. Для меня он был и остаётся дорогим, близким и родным человеком не потому, что он мой дядя, а потому, что он пристально вглядывался в мир, в людей, не был равнодушным, хотел понять, уловить, выразить многое, о чём люди даже не задумываются, не замечают. Действительно , «большое видится на расстоянии».


Олег


Что может быть лучше душевной беседы?

   Зима 77-78 гг.. Я учусь на 4-ом курсе пединститута. Людмила  предложила мне показать работы художнику, руководителю изостудии Дворца пионеров.
               
                Я сложил в папку работы, и мы поехали в Копейск. День
солнечный, морозный. В изостудии как-то по-домашнему тепло, уютно, добротно. В окна льётся морозный свет, на столах – стопки детских рисунков. В открытых коробках краски, кисти, карандаши. В проёмах между окон – детские рисунки в четверть и пол-листа ватмана.
На стенах – ни одного свободного места, а не тесно. Наоборот, легко, свободно, празднично.

   Ходил, ходил я на выставки современного искусства, старался понять, проникнуться, но никак не мог: трубы,  дымы, железобетонные рабочие и работницы – такая скука. А ведь искренне старался и думал: ведь где-то есть настоящее искусство. И своё искал, рисовал, пробовал писать. Видел, что весьма коряво получается, но гордился – зато своё.   Хоть и неказисто, зато искренно, от души.
   А где ещё – своё, искренное, настоящее?
   Где оно, настоящее?
   Конечно, искусство прошлого. Сколько я просидел в читалке, сколько альбомов перелистал, сколько чудных страниц видел.
А где ещё настоящее?

   В беседах с людьми думающими, в случайных обрывках-намёках по телевидению, радио, по умонастроению, по ощущению-чувству – да вот же оно, рядом: детский рисунок.

   Но сначала был Пиросмани, Тыко Вылко, Николай Панков, Руссо-таможенник. Трогала, очень трогала их безыскусность, наивность, добросердечие и , может быть самое важное, искренность. И я думал, что ведь это есть и в детском рисунке -  правда, которую я ищу. Какие-то альбомы с детскими рисунками я уже смотрел. Это было моё и было мне близко.

   И в изостудии я увидел настоящее.Оно было живое и искреннее, такое бескорыстное – детские рисунки: маленький человек так  от всего сердца, наивно, трогательно удивляется миру, живёт, радуется, и своей радостью нараспашку делится со всеми. Если можешь, приходи и будь с нами, – радуйся.

   Сам  Юрий Матвеевич предстал в образе древнерусского мастерового: светловолосый, с бородой,  взгляд острый, пронзительный; среднего роста, крепкого телосложения, с сильными  руками. Одет в рубашку в клеточку серо-зеленоватых оттенков,  такого же оттенка брюки.

   Стал Юрий Матвеевич рассматривать  мои работы. Стал я его  внимательно слушать. Речь Учителя неторопливая, хорошо продуманная и выстроенная.

   Юрий Матвеевич шёл от ученика: ты хочешь это сказать, а я тебе подсказываю, как это лучше сделать. И очень деликатно, ненавязчиво подсказывал, куда идти, над чем работать. Обучение у Юрия Матвеевича шло через практическую работу, научение шло  в процессе самого творческого действия. Учишься – и не замечаешь, что учишься.

    И, что важно, Юрий  Матвеевич лелеял самобытность ученика, его особый взгляд на мир, в тоже время оберегая от эгоизма и ячества, вместе с учеником преодолевая в душе ребёнка индивидуалистические начала, воспитывая чувство соборности.
   Учитель не довлеет над учеником, а как друг беседует, помогает, советует, вместе с тобой идёт по Пути. Но нет диктата, давления авторитета,  нет абсолютных правил и догм.

   Чем меня расположил к себе Юрий Матвеевич? Он понял, о чём я хочу сказать, что меня волнует, что ищу. И стали  мы беседовать о том, как найти сильное и верное  образное решение. Его советы были логическим оформлением того, что смутно бродило в душе моей. Учитель указал на далёкую светоносную вершину, которую, может быть, никогда не достигнешь, но к которой должно стремиться. Вдумчивый, кропотливый труд-размышление – вот это и есть жизнь.

   Так началось наше общение, которое продолжалось почти два десятка лет: экспозиции детских работ и их обсуждение, ночные разговоры-чаепития…книги…современное искусство…смысл существования человечества…преклонение перед творчеством детей – они знают Истину.

   Гостеприимный, радушный хозяин. Приедем к нему на работу – рад, сразу начинает что-нибудь готовить. Кстати и Татьяна, жена Юрия Матвеевича, тоже очень хлебосольная хозяйка.
   Всё расспросит о здоровье, близких, семье. Сам рассказчик интересный. Живо и образно «рисует» портреты коллег, друзей, знакомых, очень ярко рассказывал о путешествии на Алтай, поездке по древнерусским городам. Его словесные портреты точны, характерны и необычайно психологичны.
   Ни одна встреча не обходилась без разговоров о книгах. Книги Юрий Матвеевич собирал всю жизнь, читал постоянно. В книгах много его пометок, замечаний, набросков, закладок, подчёркиваний, кратких комментариев, отзывов, вопросов.
   Художественную литературу Юрий Матвеевич читал, как художник: зримо видел её содержание.

   Нас с Людмилой  поразила его графика к роману И. Ефремова «Таис Афинская»:  картоны в лист ватмана, динамичные рисунки, выполненные сильной уверенной линией, экспрессивные живые образы.
   Помню «Бег колесниц», «Танец», «Поединок». Ещё Юрий Матвеевич сделал несколько графических работ на тему древнегреческих мифов. Особенно выразительно у него получилась «Медуза-горгона»: дикое хтоническое существо. Сам Хаос взирал на нас, завораживал, увлекал-ужасал бездной непознаваемого, призывал и отвергал нас.

   В томе Ю. Кнорозова «Письменность майя» я увидел несколько блестяще стилизованных рисунков под письменность майя, с сюжетом и очень динамичных.

   Почему я останавливаюсь на, казалось бы, незначительных деталях, мелких. Я о силе выразительности графики Юрия Матвеевича: вот ведь как врезались в память. Четыре десятка лет прошло, а каждую чёрточку помню.

   Я уже говорил, и ещё раз скажу о самобытности Юрия Матвеевича. Она проявлялась и в самых простых заботах.
   Поход в магазин, ночёвка в мастерской,  работа в огороде, встреча со знакомым – у Юрия Матвеевича всё было значимым, всё приобретало космический смысл, и это было так естественно, без всякой надуманности.
   Вот мы заходим в хлебный магазин, Юрий Матвеевич долго и любовно выбирает хлеб, ещё какие-то булочки, баранки, беседует с продавщицей. И сам в это время наполнен тихой радостью, теплом:
-Хороший хлеб, свежий, а баранки ещё лучше, будет с чем чай пить.

   Однажды пошли мы с Юрием Матвеевичем на Кормильцева(улица, где был дом и мастерская). Что-то надо было по хозяйству сделать и между делом поправить стайку, подсыпать на потолок земли.
   Это был своего рода ритуал. Пока поправляли, подсыпали, Юрий Матвеевич рассказывал и о Земле-матери, и корове Марте –кормилице. Делаем всё основательно, лет на пятьдесят, ещё много у нас разных хождений, а мы никуда не торопимся. Работаем так, словно эта работа – наиважнейшая.
Работа обыденная, беседа наша простая, а ощущение – священнодействуем.

   Мастерская Юрия Матвеевича запечатлелась в памяти до самых малых подробностей.

   Мастерская – пристрой к родительскому дому с северной стороны. Небольшие сени с востока, входная дверь и маленькая прихожая. Печка с топкой, а дальше пространство комнаты-мастерской без всяких перегородок. Прямо и направо два больших окна, и на потолке окно, но оно всегда было закрыто.        Слева от входа почти во всю стену – широкий стеллаж на уровне стола, а выше – полки, все заставленные книгами. На стеллаже ближе к входу стояло несколько больших, почти в метр, деревянных скульптур. Такие древние кумиры-идолы. У окна, напротив входа, кушетка, без изголовья, накрытая густо-бордовым покрывалом. Справа от кушетки больше полки-стеллажи по самый потолок, на них Юрий Матвеевич хранил живописные картины. Дальше, к стене, под потолком полки с коробками. Там  хранили травы.

   За печкой справа – большой мольберт с незаконченным холстом. Размер примерно около полутора метров на два с четвертью.

   В проёме между окном и стеллажами справа висела большая картина «Старики»: дед и бабка на пороге избушки. Очень выразительная. Оранжево-коричневая, в высветленных тонах, почти монохромная. В основном выполненная цветной линией,
очень графична и декоративна. Старик со старухой – деревянные божки-домовые, с хитринкой, себе на уме, но такие добродушные. Взглянешь – невольно улыбнёшься.
   На полках с книгами Юрий Матвеевич повесил картину «Родословная».

   Что там, в мастерской? Аромат творчества, тихости, покойного размышления-раздумия. Мне все места, кроме моего дома – чужие, но до чего же мне нравилось бывать у Юрия Матвеевича в мастерской. Бывало он задерживался на работе, а я шёл на Кормильцева, открывал дверь и погружался в чарующий мир живописи, книг, раздумий и вдохновений.

   Часами рылся в библиотеке Юрия Матвеевича. Каких только книг там не было: энциклопедии, книги по искусству, по философии, художественная литература. Помню книги из серии «Сказки народов мира», несколько десятков книг серии «Литературные памятники», роскошные издания по древнерусской иконописи, византийской мозаике, готике, чудные издания китайской поэзии, «Жизнь животных», книги по географии, альбом «Память России», географические сборники, огромное количество журналов, фонотека.

   В палисаднике и с северной стороны мастерской большие вётлы. Хотя от них и сырость, но так гармонично они вписывались в художнический сад, что, казалось, без них и сама мастерская потеряется, исчезнет.

   В 90-ые годы построил Юрий Матвеевич баньку. Не столько построил, сколько собрал из того, что смог найти. Пазы прокладывал,  как и я в Точильном, всяким тряпьём. Углы были слабые, Юрий Матвеевич для крепости брёвна скреплял болтами. Крыша односкатная, пологая. Сама баня маленькая, но двоим вполне свободно можно было мыться

   Начало июня. Мы с Юрием Матвеевичем пришли на Кормильцева:
-Будем топить баню.
   Наносили воды, Юра затопил печку. Банька по-белому, протопили быстро, жара много.
   Удивительное качество Юрия Матвеевича – никуда не спешить.
Вот знаю, что ещё куда-то надо зайти, с кем-то переговорить, что-то решить. А у нас с Юрием Матвеевичем словно не три-четыре часа на всё про всё, на банные дела, а минимум мы в бане недельку будем париться и никаких забот.
   Вот если даже Юрий Матвеевич спешит, опаздывает куда бы и опаздывать не надо, а всё равно не торопится.
   А банька?
   Хороша банька, а ещё лучше добрый разговор.
Парились до сумасшествия. Помню, Юрий Матвеевич цветы сирени сушил, чтобы потом чай пить.

   Юрий  Матвеевич свои работы хранил, но не выставлял на просмотр. Мне очень хотелось их увидеть, и я тайком их доставал, смотрел много, много раз. Очень они для меня были притягательны.
   Лишь однажды Юрий Матвеевич показал свои работы, которые хранил в мастерской: «Совы»(оба варианта), «Песня гор», «Старики», «Русалка», «Колокола»(обо варианта), «Лес-огонь», «Ночь» и другие. О чём беседовали? Размышляли…
   Замысел Юрий Матвеевич вынашивал годами, долго «писал» картину в себе, выверял-проверял, компоновал, а потом выдавал результат.
   Берёт простой мотив и создаёт чудо: Земля и Небо живут, дышат, преображаются друг в друге. Обьятий не разъять. Цельно, крепко, мощно. Некое космическое действие разыгравается перед глазами. А всего лишь: ночь, небо, ивы, грядки…

   Одной из главных тем в беседах с Юрием Матвеевичем была тема «художник и общество», даже точнее «педагог, ученик  и общество».
   У Юрия Матвеевича было много друзей, знакомых, были единомышленники, но было и непонимание, равнодушие и глухота и со стороны власть предержащих и со стороны обыкновенной публики.
   Точка зрения на детский рисунок и по сей день не изменилась.
На словах художественная ценность детского рисунка признаётся, но по прежнемк главенствует мнение,  что ребёнок – недоразвитый взрослый. Мы, взрослые, не понимаем и не признаём за детьми права на художественную самодостаточность, на своё видение, своё переживание, которое нас, взрослых, невероятно обогатило бы, помогло бы сохранить постоянно утрачиваемую свежесть и искренность чувств, сохраняло бы в нас человечность. Но по-прежнему: вот вырастет…
   А ребёнок – художник здесь и сейчас, несомненно талантливый, а может быть и гениальный, а завтра – обычный человек, что тоже хорошо. Плохо только то, что он напрочь забывает, что был маленьким, напрочь забывает, что значит впервые открывать для себя мир. Частичку себя хранить, себя помнить…

   Какие великолепные выставки проводил Юрий Матвеевич во Дворце пионеров. Тысячи работ создали его ученики. И что? Что-то изменилось в мире? Стали духовно богаче?
   Награждали и отмечали, но понимания, какую великую работу ведёт педагог, не было. Возможно я и не прав, но всё-таки: хорошо работает Юрий Матвеевич, ну и хорошо, не будет работать, тоже ладно…

   Только диву даёшься, какие изыски нам преподносят на выставках современного искусства, выдавая за шедевры, и абсолютно не замечая изобразительного творчества детей.
   Юрий Матвеевич считал, что художественные школы калечат детей, засушивают, убивают сердце. Здесь, наверно, просто цели «художки» и изостудии Юрия Матвеевича расходились.
   Юрий Матвеевич шёл от ребёнка, то есть чувствовал его как самого себя, понимал, и в соответствии с этим выстраивал систему работы. Не столько научить, сколько направить, подсказать, совместно трудиться.

   В «художке» главная цель научить, освоить, овладеть. То есть подготовить выпускника для поступления в художественные заведения следующей ступени. Для Юрия Матвеевича было главным – каждому ребёнку помочь сказать художественно о мире в котором он  живёт и о себе. Права «художка», и прав Юрий Матвеевич. Он и не отвергал категорически традиционное художественное образование.  Ежегодно готовил индивидуально пять-семь человек для поступления в художественные учебные заведения. Болел душой за детский рисунок, детское творчество и практически воплотил принцип «каждый ребёнок – художник».

   Неторопливый и даже медлительный по натуре, Юрий Матвеевич мог годами о чём-то мечтать, задумывать, но так и не исполнить.
   Мы усиленно приглашали Юрия Матвеевича в гости и не верили, что приедет. Но чудо случилось. Дважды гостил у нас художник: в 81 году, когда мы жили в Точильном, и в 90-ом, в Ашу.

   Точильный, посёлок в 10 км от Аши. Через посёлок протекает река Ашинка, кругом горы, покрытые лесом: ильм, вяз. клён, дуб, черёмуха, берёза, пихта, ель. Мы живём почти в центре посёлка, около самой школы. С востока мимо нашего дома течёт ручей, за ручьём дорога, за дорогой крутой склон горы весь поросший ельником.
   Дома-избы, дворы. Мужики работают в лесу, жёны – домохозяйки. А хозяйствовать есть над чем: коровы, тёлки, поросята, куры, овцы. Юрию Матвеевичу посёлок очень пришёлся по душе, особенно баньки на берегу Ашинки: махонькие, прокопчёные насквозь, крытые лубом – чёрные, ветхие, древние. Приезжал с семьёй Юрий Матвеевич ненадолго.
Мы только и успели по горам пройтись. Но и то хорошо. Мы звали приезжать ещё. Юра обещал. И обещание своё выполнил уже в 1990 году, когда мы уже жили в Аше.

   Юрий Матвеевич приехал с Дмитрием, младшим сыном.
Как-то всё сошлось: август месяц, тепло, сухо,  дорожки лесные высветлились.
   Каждый день мы куда-нибудь совершали «путешествие»: на Казарменный гребень, в Широкий дол, на Аджигардак.
Людмила пирогов напечёт, мы ещё берём с собой сала, котелок, хлеб и уходим на целый день.
   С Казарменного гребня открывается вид на город, на долину реки Сим. Поднимались по козьей тропке. Слева – крутой косогор, справа – зубья-скалы и бездна. Вниз глянешь – голову кружит, а поезд на железной дороге маленький. Поднялись, пошли сосновые посадки. Разожгли костёр, сало жарили, картошку пекли, пили чай. Юрий Матвеевич с Димой набрали домой душицы и зверобоя.
   Что-то нас всех тянуло к небесам. Поднимались мы и на Липовую гору. Обозревали город, ветерок нас обдувал, усталости никакой не было, а была одна сплошная лёгкость.
   Ходили в Широкий дол и на Аджигардак. Сначала вроде и не собирались, а потом так тропинка нас увлекла, что незаметно и подъём одолели. Юрий Матвеевич так душой возгорелся, что ушёл намного вперёд, вернулся к нам:
-Пройдёмте ещё немного, я там такое открыл.
   Такой весь воодушевлённый, мало-мало что не светится.
   Мы прошли ещё метров двести и вышли на горный луг, поросший малинником, а там и ежа, мятлик, осока. Всё это чуть ли не в наш рост. Травы – дурман, аромат пряный, острый. Вкруг луга изверченные, искорёженные, узловатые берёзы и рябины. Как они только тут выживают, бедные. А дальше – волнами встают горы-леса, и чем дальше, тем светлее, и совсем вдали сливаются с небом. Необыкновенное чувство полётности, будто крылья за спиной, и беспредельность –бескрайность пространств.
   Просторно необыкновенно, широко и вольно.
   Юрий Матвеевич восторгался:
-Был на Алтае, там горы крутые и всё время ощущение, как в бездну падаешь, а здесь наоборот как-то всё тебя приподнимает и простора сколько. И горы не подавляют, а соразмерны человеку, тихи и радушны.
   Дышали, бродили по лугу, я радовался, что не зря мы сюда поднялись, что Юрию Матвеевичу здесь очень нравится.
   Пошли дальше.
   Пробираемся через искрюченные деревья, через разнотравье кипрея, душицы, зверобоя, лесной гвоздики, через бурьян засохшей буро-коричневой кислятки.
 Шмели жужжат, медовый аромат плывёт над лугом, дышим-летим.
   Спустились с горы вниз, развели костёр, варили суп с молодой картошкой и с тушёнкой. Пили чай. Как-то очень вкусно всё получилось. Тушёнка была настоящая, картошка молоденькая и всё остальное свежее, аппетитное.
   Вокруг нас ели в в два обхвата, столетние берёзы, дубы, камни-валуны.
   Брели по ручью, собирали камни. Юрий Матвеевич загорелся поработать с камнем. Мы даже притащили домой несколько камней, а пару Юра увёз в Копейск. Идём по городу, я думаю, кому сказать, сочтут за ненормальных: чего тащим, камни с ручья тащим.

   Юра хотел на машине приехать, камней набрать, заняться скульптурой. Не получилось, а камни Юрины и сейчас у нас на балконе. Они у нас груз, когда капусту солим.
   День отдохнули, поехали в Миньяр. На вокзал, на электричку
   Утро прохладное, росистое, туман, речка рядом с нами.
   Приехали, с вокзала в город пошли: храм с колокольней, пруд, скалы, ели, родники, улочки. Поднялись на Красный камень. Набрали там мордовника.
   Юрию Матвеевичу миньярцы по душе пришлись. С кем не остановится, разговорится, расспрашивает обо всём.  И собеседники друг другу весьма приятны.  И беседа неторопливая как вода течёт.  День тихий и покойный.
   Шумно не восторгались, больше задумчиво впитывали.

   Дома нас ждала Людмила с пирогами и чаем.
   Хорошо походили…
   Хорошо посидели,
   прошли денёчки…

   Юрию Матвеевичу у нас всё было по душе, он собирался ещё приехать, но не получилось…


   Учитель всё основное время отдавал работе с детьми, собственными творчеством Юрий Матвеевич занимался тогда, когда для этого находил достаточно времени.  А его не хватало.

   Я сожалел и жалею до сих пор, что Юрий Матвеевич так мало уделял времени собственному творчеству. Ведь у него было огромное количество папок с набросками, которые уже сами по себе были художественное явление. Сколько мощнейших графических работ как подготовительных к живописным – какая в них была особая, севостьяновская выразительность. Но Юрий Матвеевич, такой человек, соглашаясь, что надо и своим творчеством заниматься, весь был обращён к детям, в них он видел будущее, в них он прозревал гармонию Добра, Красоты, Истины.

   Юрий  Матвеевич не показывал свои работы. Те, что были на стенах, я внимательно изучил, но хотелось взглянуть и на, что на полках. Втайне от Юрия Матвеевича я, конечно, их все высмотрел. Какое смятение, какой восторг, какое воодушевление они во мне вызвали. Я ещё больше укрепился в мысли: надо работать, надо трудиться изо всех сил. Вот – настоящая живопись, вот довелось с кем общаться – с  Художником.
Мысли вихрем и радость открытия-удивления: есть, есть живая душа, есть, есть глубинная мысль, есть художник, есть  Путь.
   А какая сила, какая мощь, какое напряжение, какая бездна чувства. И как просто, и как выразительно сделано.

   Жаль, что наши встречи-беседы были не так часты.
Я привозил Юрию Матвеевичу  свои гуаши, деревянную скульптуру. Он организовывал выставку моих работ. Постоянно
подвигал меня к тому, чтобы перевезти в изостудии большую часть моих работ, для организации экспозиций и организации  их хранения. Я и сам был за это. Юрий Матвеевич много делал и хотел сделать для продвижения моих работ к зрителю. Мне, конечно, это было лестно и удивительно: столько сил прилагает, а про свои работы и не думает. Я даже как-то пытался «настроить» Юрия Матвеевича на собственное творчество, понимая, что усилия мои тщетны. Жаль…жаль…

   Много чего жаль.
   Жаль, что Юрий Матвеевич не побывал у нас в саду…


      Мы в Точильном.

   Августовский вечер. Солнышко вот-вот спрячется за кромкой леса. Мы идём по саду, день-деньской трудились, а теперь созерцаем-дышим: дремлют Податели Благ, Хранители, Лешие и Домовые, Ключарь-садовник на лугу, коврами-холмами цветы. На дорожках-камешках – предвестники осени, первые жёлтые листочки. По мосточкам, по тропинкам  медная хвоя лиственниц– не надышаться…
   Так бы и остаться в мгновении…
На скамейке сидим, всех наших вспоминаем…

   В доме у нас домовята и домовухи, лесные ангелы, лешие, стопки графических и живописных работ, книги, много музыки.
   Беседы наши могут затянуться и за полночь…
Людмила читает или готовится к занятиям, я рисую или пишу.
Иногда мы заводим ходики, и под мерное тиканье вспоминаем старинную жизнь… и во всём этом есть и душа Юрия Матвеевича…


Юрий Матвеевич – художник.

   Это маленькое размышление ни в какой степени не претендует на искусствоведческий анализ и тем более на какие-то обобщения. Это просто заметки зрителя, который с первой встречи был поражён выразительностью работ Художника.

   Сколько уже лет прошло с тех пор, а впечатление не потускнело. К ним, к работам, постоянно возвращаешься. Это некие философские образы, многозначные, глубинные, которые требуют напряжённого размышления.

   Живопись и графика Юрия Матвеевича – философические итоги, выраженные в художественной форме. Они, в отличие от пословицы, и ладно скроены и крепко сшиты, то есть продуманы, композиционно выверены, просты, на первый взгляд, по исполнению, и в тоже время очень выразительны и глубоки.

   Для себя я условно выделил в живописном творчестве Юрия Матвеевича две манеры: пастозную, когда художник пишет широко положенными мазками, пишет очень свободно и обобщённо, и линейную, когда творец с помощью линии организует пространство и формулирует мысль, а цвет не то, что как бы играет подчинённую роль, но следует за линией. Таково выделение весьма условно. И в том случае, когда главенствует мазок и когда преобладает линия, цвет и линия сосуществуют в неразрывном единстве. Одно предполагает другое. Особенно это явно проявляется в чёрно-белой графике мастера. Линия «строит» пространственные планы, а ахроматические цвета «развивают»их, сопоставляют, раскрывают и представляют, даже в самой бытовой теме -  Космос. По сути линия создаёт цвет, а цвет творит линию.

   Мне думается, что «линейные» живописные работы и графика Юрия Матвеевича – его высшее творческое достижение. Говоря «линейные», я понимаю и подчёркиваю  всю условность этого термина и условность самого деления. Но дело в том, что пастозные, написанные широкими мазками студенческие, пленэрные, этюдные работы есть некий подготовительный этап для картин-обобщений.

   В беседах Юрий Матвеевич постоянно подчёркивал, что надо продумывать работу, учиться компоновать, учиться обобщать и делать работы-обобщения.

   Продумывать работу, значит продумывать каждую деталь, добиваться единства, цельности через соподчинённости всех деталей, всех частей главному. Это, конечно, общие положения, но Юрий Матвеевич всегда применял их к конкретной работе.

   Меня поражает в работах художника цельность и полнота впечатления-выражения. Картина забирает зрителя в самое нутро, «в себя» и уже не отпускает.

   Я не мистик, но есть в самых значимых работах художника  какая-то необъяснимая магия, от них веет языческой древней силой.  Небольшие по размерам, они очень монументальны.

   Каждый раз, когда я их рассматриваю, я не то, что нахожу в них что-то новое, я продолжаю размышлять – это как будто идёшь по тропинке и всё вглубь и вглубь дремучего таинственного леса.

   Ещё одно очень важное качество живописных и графических работ  Юрия Матвеевича – при том, что это философские обобщения, в них нет прописных истин, нет лобового решения, нет открытого постулата. Истина многозначна, многомерна, она ускользает, её можно почувствовать, но выразить саму суть в принципе невозможно. Воплощая образ, Юрий Матвеевич приглашает к соразмышлению: Небо, Земля, Лес, Сад, Растения, Животные, Человек – что это, кто это? Какие нити связывают всё это в единое целое? Человек и Космос – как соотносятся, в чём смысл взаимного существования?

   Ёмкость содержания предполагает и широкие ассоциации, своеобразное поле для мыслей.

   Например,  «Совы»(оба варианта) – это, конечно, совы в лесу, языческие, фантастические, символические и всякие другие. Но они написаны так, словно сам Космос всматривается в себя и пытается себя осознать.

   Но вернёмся к пастозным работам Юрия Матвеевича, к его этюдным нашлёпкам. Можно сказать, что в 50-ые годы так все художники работали на пленэре, да и сейчас так пишут. Но всё-таки работы Юрия Матвеевича стоят несколько особняком. Художник работает на грани, вот-вот и его работы станут чистой абстракцией, но в то же время какое пристальное внимание к мотиву, какая убедительность цветовых решений, абсолютно нет никакой отсебятины. Художник не просто вглядывается в мир, он выявляет его цветовые сущности, его основы через цветовые соответствия.  И это всё – очень земное, материальное, густовещественное, очень весомое и вкусное. И очень лёгкое, воздушное. Мгновение – прекрасно.  Художник схватывает это мгновение, мастерски, великолепно запечатлевает его, очень точно, очень гармонично. Здесь Вечность предстаёт как изменение, как вечное движение воздуха, земли, воды, леса, крыш, дорог-тропинок, трамвая, заборов, людей и т. д. Рассматривая пастозные работы, ощущаешь, чувствуешь, видишь. слышишь: какой точный глаз у художника, как верно взял тон, оттенок, как выстроил всю работу на тончайших нюансах, или, наоборот, мощно и даже как-то дико «слепил» её на контрастах. И видишь ещё: мгновенье проходит – и тает. Мгновенье – и всё станет иным.

   Различие между тем, что делал Юрий Матвеевич в своих «мазковых» работах, и другими художниками небольшое, но очень значимое, и оно «читается» только тогда, когда знаешь, к чему пришёл художник в своих «линейных» работах. Для меня пастозные работы, нашлепки художника есть подготовительный этап к его самым значимым произведениям. Здесь нет линии, но есть предельная обобщённость, которая эту линию предполагает.

   Цветовая гамма работ при всём соответствии реальности приобретает черты сверхреальности, символичности. Во многих работах, выполненных в такой манере, очень много музыки, они, так сказать, изначально музыкальны. Особенно зимние, весенние этюды. И музыкальность в них за счёт точно
выверенной цветовой гаммы, очень земной, реальной, и в тоже время символической. Здесь художник проявляет себя как очень тонкий колорист, который чувствует тончайшие оттенки цвета. Взгляните, насколько изыскана и благородна гамма у художника. Художник работает на грани реальности и чистой абстракции цвета. Я думаю, и в этом направлении у Юрия Матвеевича был бы великолепный результат. Но не увлекло. Вернулся на поиски основ бытия. Не стал играть в бисер. Если можно так сказать, не музыка, как искусство, реализующееся во времени, а архитектура Космоса, как запечатлённая музыка пространства, - вот что влекло философа-художника.

   Почему Юрий Матвеевич не пошёл дальше по этому пути, почему  в его творчестве возобладала линия? В одной из бесед Юрий Матвеевич сказал, что всегда, с самых первых рисунков, ему хотелось работать линией. В училище  его пристрастие к линии не одобряли. Но «линейность» мышления возобладала.  Такой вот Юрий Матвеевич родился.Так что объяснение простое: вначале была линия. Я не думаю, что здесь надо искать какие-то глубокие основания. Для Юрия Матвеевича это средство размышления-обобщения. Но это не значит, что работе с цветом художник придавал второстепенное значение.

   Всё значимо в жизни человека. И, без сомнения можно утверждать,  что без опыта пастозного письма Юрий Матвеевич не смог бы с такой силой воплотить свои мысли в картинах-символах. Шёл процесс обогащения  гаммой изобразительных средств, при этом творец ставил и решал и художественно-выразительные задачи. В работе над этюдами художник обогатил, разнообразил свою цветовую гамму, при этом художническая память запечатлела именно природные цветовые соотношения. Это и придаёт картинам-символам Юрия Матвеевича такую достоверность и убедительность.

   Всё значимо в творчестве и жизни художника. События, встречи, явления, книги, мысли, сама жизненная суета, переплетаясь в круговерти обыденных дней, создаёт дивный и прихотливый узор жизни, письмена жизни. Одно вытекает из другого. Но в творчестве Юрия Матвеевича, на первый взгляд, есть резкая граница между пастозными работами-этюдами и его «линейными» творениями. Думаю, что эта граница кажущаяся. Причина самая простая – в неосведомлённости, в моей неосведомлённости. К сожалению, я располагаю небольшим видеорядом работ художника, да и въявь я видел немного работ, поэтому далёк от  каких-либо выводов. Эти заметки – мои размышления по поводу увиденного, не более того.

   Наверно, это уже эстетство, но этюды Юрия Матвеевича хорошо смотреть под музыку эпохи Возрождения: канцоны, мадригалы, паваны, гальярды. Весенние этюды – это клавесин Фрескобальди.  Юрий Матвеевич не имел в виду, наверное, какую-то определённую музыку, может быть даже просто писал этюды, но получились они у него музыкальные.

   Как-то о музыке мне с Юрием Матвеевичем не довелось побеседовать, но я видел у него в мастерской хорошее собрание пластинок, были в его библиотеке и книги о музыке и музыкантах.

   Так вот по поводу связи пастозного и «линейного» письма. Для меня таким связующим звеном,  иллюстрацией, что работа «мазочная», пастозная была очень важна для решения творческих задач, которые ставил художник, являются его живописные работы-обобщения. Может быть, я излишне повторяюсь, но подчёркиваю – обобщения. Художники – разные. Характеры, жизнь, видение, творческие установки, приоритеты, мотивация. Юрий Матвеевич писал-размышлял, вглядывался вглубь, ставил перед собой задачу дойти до самой сути, до основ Бытия. Поверхность чудна – переливы, блеск, мерцание, игра, роскошь жизни, волшебство! Но что создаёт эту игру, что за этими драгоценными сверкающими покрывалами? Вот о чём мыслил Юрий Матвеевич. По крайней мере, мне так думается.

   Каковы же они, мысли-образы Юрия Матвеевича, каковы, о чём его живопись?

   «Вечер. Просека-дорога»( название условное). Первое впечатление: какой мощный космический хор звучит! Какой космический оргАн! Эта сила, экспрессия захватывает тебя, сносит голову, само мироздание пред тобой раскрывает Тайну. Хватит ли сил прочитать послание?

   Удивительное свойство работ Юрия Матвеевича – их не забудешь, от них не отойдёшь.

   Картина очень декоративна, это общее свойство всех работ Юрия Матвеевича. То есть нет стремления воплотить реальность во всей её полноте,  а есть совокупность средств, преобразующих эту реальность, с целью выявления самой её сути, её архетипов, усиливающих эмоционально-выразительное и интеллектуальное впечатление и художественно-организующих образ с точки зрения философского осмысления. Покрова внешние, но пронизаны внутренним светом. Обнажена суть, но Тайна остаётся. Можно восторгаться, восхищаться, замереть в созерцании, но тайна останется тайной. Реальный пейзаж преображён в некую причудливость.

   Здесь нет противопоставления – что лучше, что хуже. Мир настолько необъятен, что всякому художественному воззрению в нём есть место: как вижу, так и пишу; как думаю, так и пишу, как представляю, воображаю, как ощущаю и т. д.

   Юрий Матвеевич долго работал над каждой картиной. Долго искал способ в ёмкой художественной форме выразить саму суть природы –космоса.  Личностное начало в работах Юрия Матвеевича очень сильно, это могучий самобытный художник. Но что удивительно, в отличие от многих других художников-символистов, в личностной основе  работ художника нет «ячества». Следуя воззрениям восточной философии, Юрий Матвеевич говорил: воплотись в то, что пишешь, пишешь дерево - стань деревом, пишешь воду - стань водой, пишешь ветер – стань ветром. В картинах Юрия Матвеевича сама природа заговорила своим самобытным языком. В этом отношении, наверно, будут позволительны ассоциации с поэзией С. Есенина: все поэтические образы, все метафоры художника слова естественно-природны, в них нет никакой надуманности и вычурности, которая бывает, когда поэт выдумывает метафоры из головы.

   К слову маленький пример из стихотворения С. Есенина: «изба-старуха челюстью порога жуёт пахучий мякиш тишины.»
Метафоричность этих строк естественно проистекает из живого настоящего: крыльцо, порог, вечер, тишина. Только тут, в стихотворных строчках –поэзия, образ-переживание, суть состояния частички мира, вся её глубинность.

   Какое это отношение имеет к творчеству Юрия Матвеевича? Художник одновременно и царит в картине, властной рукой, мощью интеллекта и силой чувства творит мир и в тоже время «убирает» себя из картины, растворяет свое я, расплавляет его, развоплощает в образном строе живописного произведения. И тогда сама Природа говорит за себя.

   Мощные дубы освещены закатным солнцем, мощные изгибы земли буквально сминают пространство, вздыбливают его, скручивают, разрывают и сшивают по-новому. Оно, пространство, многомерно и многозначно, многолико, оно – живое. Пространство-время являет себя во всей соей красе-силе.Такой хороший зрительный ряд к теории относительности. Мы присутствуем при священнодействии, рождении мира, его самости, гибели и вновь рождении.

   Картина очень декоративна. Плоскостность её подчёркнута, выделена, усилена. В то же время художник разрывает плоскость, нарушает её при помощи парабол деревьев, уходящих на холм, сопоставлением планов, подчёркнутой сферической перспективой. Я думаю, если картину проанализировать детально, в том числе и с точки зрения геометрического построения, композиционных линий, - нас ждёт множество удивительных открытий.

   Мощь звучания картине придаёт, конечно, цвет. Ещё одна особенность этой работы в том, что цвет и линия здесь гармоничны, дополняют друг друга, в равной степени служат созданию монументального образа.

   Ослепительны стволы дубов, особенно на переднем плане. Они – светоносны, самоцветны, их земная суть растворилась в свете. А если вглядеться – они – светоносные – были таким изначально. Древний Лес, Древний Путь, Космос развёрнуты перед нами в своём вечном действе.

   Экспрессия, монументальность, сила интеллекта и чувства поражают, впечатляют. Пейзаж-то земной, но настолько художник проник, ощутил биение вселенной, что смог обычный земной мотив преобразовать в Космос.

   Картина – плоскость, а какое наслаждение глазам и уму лицезреть это буйство мира, эту неохватную пространственность. Сам Космос предстаёт перед нами во всём величии, динамизме и бесконечности.

   Художник лепит форму, выступая в роли Демиурга. Каждый мазок и оттенок цвета выверены. Буйство, вселенский танец света и вещественности и в то же время гармония, уравновешенность, выверенность.

   Картина так скомпонована, что глазу не вырваться за её пределы. Вот чудо: художник открыл окно, а точнее сказать – Врата и перед нами – нескончаемый Путь. Вся суета и обыденность осталась за краями. Да, за этими краями для зрителя ничего нет. Живёшь в самой картине  вглубь, вглубь и вглубь.

   Картина вся динамична, нет ни частички холста не пронизанного движением. И это движение у Юрия Матвеевича – живое. Трава- земля – мать сыра-земля, облачка – плывут, большое облако над холмом – растёт. ширится, - а дерева – «идут». Опять же художник эту антропоморфность не подчёркивает, а даже старается убрать. Дерева в своей самости: сверкание-мерцание громадных стволов, могучее переплетение корней.  Так и слышишь, как они извиваются, изгибаются, дружат-враждуют с матерью-землёй; светоносные стволы,в неровностях, выпуклостях, буграх, и гибнут и рождаются в этой роскошной самоцветной стихии. Кроны-шапки тяжелы, как тяжелы и глубоки мысли о вековечном. И там, вдали, на холме поднимаются на взгорок, словно там и обретут покой и гармонию. Но ведь и там, за холмом- бездна.
   Динамика изображения  сообщает картине и динамику размышления: мысль не может остановиться, определиться , решить что-то окончательное, зритель продолжает размышлять,продолжать интеллектуальное усилие, искать, находить нюансы, оттенки. Дерева «идут», и мы, зрители, идём вслед за ними. Потому картина и не отпускает.

   Конечно, мои заметки-размышления субъективны, очень личностны. Но это не фантазии на тему, а диалог с Юрием Матвеевичем и его картинами.
Может быть, мои оценки очень пристрастны, но для меня они словно книги, которые читаешь и перечитываешь.   

   На картинах прошлых времён – флёр ушедшего, патина устоявшихся оценок, анализов, иерархий. А работы Юрия Матвеевича  - сегодняшние, они – рядом. Они сегодня злободневны и значимы. Натиск техногенно-информационной цивилизации на человеческое как никогда велик. Выдержит ли человек, сохранит душу или преобразуется в нечто совершенно чуждое всему предшествующему развитию? Какой дальнейший путь, на что опираться? Какое оно, будущее? Каким оно должно быть, каким оно может быть, каким будет? Ответов ни у кого нет. Но есть поиски ответа, есть путь размышлений. Вот Юрий Матвеевич, Странник, как и другие Странники ведёт нас по этому Пути, Пути познания, Пути поисков, а что мы на этом пути обретём, в чём определимся, это зависит от нас. Работы Юрия Матвеевича освобождают от суеты, вовлекают в мир высоких устремлений. Они говорят: «Иди». Так пойдём же дальше.

   «Совы»(оба варианта). Мне ближе тот, на котором совы сидят на ветвях мощного древа(дуба?). Другой вариант – совы расположились на мощных отростках. Это то ли корни-ветви, то ли руки-корни. Фон на обеих картинах – изумрудно- холодный, переливчатый, пространственный, то есть имеющий глубину-бездну. Юрий Матвеевич переосмысливает символику образа совы: мудрость-то мудрость, но на первый план выступает Тайна. Лес загадочный, древний, Лес из Времени Сновидений, когда ещё ничего ни от кого не отделилось, одно переходит в другое, существа и явления без усилий плавно перетекают  друг в друга. Что-то начинает обособляться, и в тоже время все так нераздельно. А совы – лики вселенной, архетипы, изначальные сущности.

   Они, как и дерева в «Вечере» самосветны и не столько своими глазищами освещают лес, сколько высвечивают себя, как самость, суть природы. Это некая вещь в себе, недоступная для разума, мы можем только лицезреть, а войти не можем, - Врата закрыты. Смотрим откуда-то издали. Ветви-руки – мотив достаточно известный, но художник очень сильно его переосмысливает, преобразовывает. Руки, написанные динамичными мазками, не только полны силы, ощущения древней жизни, они ещё очень «древовидны», они «растут» прямо на глазах, и совы на них – естественное их продолжение, по сути это наросты, светящиеся изнутри.

   Языческий образ? Да. Но этот языческий образ – особый у художника. От рефлексии утончённой, рефлексии 20 века художник возвращается и возвращает нас к единности бытия природы и человека. Даже не возвращает, а прозревает единность. Дух и материя составляют здесь неразрывное целое, их не отделить, не разделить.
   Здесь пантеистическое мировоззрение нашло своё талантливое воплощение.
   Плоть-материя дышит, мерцает, движется, ведёт диалог. С кем? О чём?

   Эти совы, это – изначальное - живёт здесь и сейчас и будет жить после нас. Как Юрию Матвеевичу удаётся передать это предстояние перед вечностью?
   И это древнее мерцание-свечение завораживают зрителя, эти совы-символы просвечивают всё насквозь, древнее знание хранят, но Тайну не раскроют.

   Цельность, выразительность решения есть результат тщательно выверенной композиции. Необычно сильно разработан и цветовой аспект картины. Светящиеся глаза сов в первую очередь привлекают внимание. Вновь и вновь мы обращаемся к глазам сов. Через сопоставление дополнительных цветов Юрий Матвеевич добивается необычайного цветового и светового эффекта – глаза светятся совсем как живые. Художник пишет широко и свободно, и вроде бы даже как-то просто. Но за всем этим – продуманность каждой детали. «Совы» - это ещё такая мыслительная тишина и вечность. Вне обыденного времени древо, совы, свет-мерцание, бездонная вода, созерцание. Холодная сине-зелёная гамма, изумрудное свечение, динамика мазков – в картине цельно слиты, сплавлены движение и покой. При всей своей нерасчленённости, «деревянности» совы очень живые, подвижные. Если долго всматриваться в полотно, то это движение усиливается. В то же время сам образ так и остаётся навечно запечатлённой формулой Древнего-Вечного.

   В сравнении с «Вечером» «Совы» не приглашают в пространство картины, а как бы «наступают» на зрителя. Точнее сказать, это – Предстояние, мы -  зрим лики космоса. И если всмотреться в образ – возникает ощущение диалога, мы начинаем вопрошать друг друга, мы начинаем слушать друг друга, мы начинаем делать первые шаги к пониманию. По мере постижения образа, совы «оживают», в них мы начинаем видеть что-то очень человеческое. При этом они так и остаются Ликами Вселенной, загадочными и непостижимыми.

   Впрочем, можно и не рассуждать, а просто смотреть и наслаждаться выразительностью образа.


   В работе художественной, будь то роман, стихотворение, кинофильм, музыкальное произведение, всегда больше того, что хотел сказать мастер. Аура современной культуры, пластов прошедшего окутывает творение. Зритель, читатель, слушатель приходит к творению со своим опытом. Возникают тысячи нитей, связывающих творение со всем культурным фоном. Отсюда и идёт богатство ассоциаций. Как там в нейрофизиологии: нейрон даёт отростки, идёт расширение и углубление поля познания. Работы Юрия Матвеевича предполагают самый широкий круг ассоциаций различного уровня, что и доставляет радость зрителю: мыслю, следовательно, существую.

   Да, повторюсь и скажу просто: работы Юрия Матвеевича никогда не надоедают, их можно рассматривать сколько угодно, их можно слушать, их нужно слышать. Они, работы, - «сделанные», в них много интеллектуального усилия, в них много дико-грубой силы, одна мощная лепка форм чего стоит, и в то же время они очень одухотворены, очень человечны, душевны. Это и миф, эпос и лирика, тончайшая, вся состоящая из нюансов. Это такой чудодейственный сплав, который пробуждает бездну мыслей и чувств.

   Говоря о дико-грубой силе образов художника, я имею в виду в первую очередь картину «Русалка». Сколько русалок написано. И очень много замечательных. В этом ряду работа копейского художника стоит особняком. Юрий Матвеевич нашёл своё, самобытное решение. Его русалка не столько русалка, сколько некая древняя стихия, древо-цветок. Почти монохромная живопись очень богата оттенками. И опять же вроде бы проста по исполнению. Болото, и не скажешь, что это болото.

   Действо, магия. Художник преобразует мотив, переосмысливает. Перед нами метаморфоза:  русалка превращается в дерево-цветок или дерево-цветок превращается в русалку. И, конечно же, не русалка, а стихия, готовящаяся к рождению всего сущего, предстаёт перед нами. 

   Юрий Матвеевич как-то сказал, что это русалка у него совершает утренний туалет, смотрится в цветок, как в зеркало.
Но ведь это самый верхний уровень восприятия, можно сказать, обыденный. Несомненно, содержание образа гораздо глубже, и в принципе оно неисчерпаемо. Монохромная холодная гамма, но она богата оттенками. За счёт этих оттенков возникает ощущение тихого света, разливающегося вокруг. В то же время образ очень драматичен. Драма скрыта внутри, она неявна. Это напряжение ощущается и в самой фигуре русалки, в её портрете, в необычности всего образного решения. Здесь есть большая, но художественная, выразительная  неопределённость, загадочность.

   Это Лик из Времени Сновидений, забытый миф, от которого остался  только  намёк. Всё – видение. Цветок – чаша, а в чаше цветка  - свет и вода бессмертия или какой-то волшебный напиток. Здесь диалог, но кто с кем говорит, кто в кого смотрится, кто кого оживляет: русалку цветок или цветок русалку.  Когда мы объемлем пространство холста в целом, то опять почувствуем, услышим, увидим, что перед нами некое вечное действо, вечное смотрение-диалог.

   Несомненно, русалка – стихия воды, но это и стихия древа, как ипостаси Мирового Древа. Как и в других работах у Юрия Матвеевича в этой работе есть художественная недосказанность, художественная неокончательность образа. Это Тайна мира, которую никто не откроет. Мы подошли – и остановились перед загадкой-истиной. Ответ здесь, он перед нами, но как его прочитать?
   Ещё одно удивительное качество этой работы. За этой русалкой, там, в глуби полотна проглядывают, дышат, подают голоса лешие, водяные, домовые - весь сонм языческих видений. За этой картиной встаёт ряд ряд подобных картин. Может быть Юрий Матвеевич написал такие холсты, может быть, задумывал, кто знает? А ощущение есть.

   Одна из самых выразительных работ – «Степь. Юрты». Великая Прародительница, Великая Матерь представлена здесь в образах степных языческих рожаниц. Древняя сила, необузданная, дикая, созидательница степных пространств и людей, на ней пребывающих. Не бесконечные просторы, а плотная насыщенность, наполненность. Юрий Матвеевич своеобычно решает художественную задачу. Цельность, единство людей и степи, их нерасторжимость предстают перед нами.

   Для художника вообще характерно очень органично и цельно выявлять сушности мира и его явленности, как бы «вплавляя» одно в другое, сохраняя при этом их раздельность. Одно плавно переходит, переплавляется в другое, причём границы между тем и другим очень условны: деревья почти совы, а совы почти деревья. Русалка – ипостась Мирового древа, но это и Небесная вода, проливающаяся с облаков. Неопределённость мгновения: древо станет русалкой, русалка станет древом. Так и «Степь»: яйцеобразные юрты-рожаницы рождают пространство или пространство породило эти юрты? Оттенки оранжевых, красновато-коричневых, главенство линии, мощная динамика мазков – всё это придаёт картине особое звучание. Работа очень откровенна и очень целомудренна. И она очень естественна. Художник взыскует истины и являет её нам – открыто и просто.

   Мощная рожающая плоть, которая рожает, творит, созидает мир – перед нами. Конечно, это образ степи – дикой, полной дремучей силы, человекоподобной, но ещё не человеческой, ещё лишённой сознания, звероподобной, необъятной и мощной. И чем больше вглядываешься в полотно, тем более начинаешь слышать тему Космоса. Образ степи у художника настолько глубинен, ёмок, что приобрёл вселенский размах. Образ конкретен и крупно, сильно обобщён. Причём это обобщение не есть упрощение, а уплотнение и расширение смыслов.

   Этюды Юрия Матвеевича светоносны, музыкальны, но это мастерски переданная игра-мерцание света-воздуха. В работах-обобщениях сама композиция «вбирает» зрителя в своё художественное пространство, вовлекает в мир напряженного интеллектуального усилия и в тоже время настраивает на созерцание. Юрий Матвеевич гармонично сочетает казалось бы не сочетаемое, в данном случае – напряжённость образа и созерцательность: мир необузданной дикой силы и некая умиротворённость, тихость, сосредоточенность. Древним, очень древним веет от этой картины. И как скомпоновано, как просто и грубо написано, и как сильно написано.

   Сознательно или бессознательно Юрий Матвеевич обращается к мотиву Мирового древа. В фигуре Праматери  на первом плане, особенно в лепке ног подчёркнута древовидность. И это не случайно. Юрий Матвеевич постоянно обращается к этому архетипу, переосмысливает его, преобразовывает, берёт за основу. Это, можно сказать,  самый «сильный» архетип для почитателя жизни, природы, космоса в целом, каковым и являлся Юрий Матвеевич. Это Древо, Древо рождающее.

   Цветовая гамма: почти монохром. Но эта монохромная живопись, как и на других работах Юрия Матвеевича, светоносна. Она светится изнутри. И опять удивительно: краски-то совсем не степные, больше похоже на красные пески пустыни, а мы видим степь. Цвет в картине – нечто магическое, запредельное. Он, как и линия, несёт всеобъемлющую смысловую нагрузку, он сам есть смысл этой работы, сформованной линией. И ещё одно важное качество картины. В большинстве работ Юрия Матвеевича есть движение вглубь, и обычно это движение по параболе или по нескольким параболам.

   Здесь есть начало движения и как бы некое замедление, если не остановка.

   Прародительницы образуют стену. Между тем миром и зрителем есть граница, которую невозможно пересечь. Да, мы войти можем, но дальше хода нет. Загадка, Тайна так и остаётся Тайной. Загадку надо разрешить, разгадать, и сделать это зритель должен сам для себя, совершить некое интеллектуально-эстетическое усилие, чтобы идти дальше.

   Думал ли об этом Юрий Матвеевич, когда писал картину?  Конечно, нет.

   Если бы художник так словесно продумывал своё творение, он ничего не смог бы написать. Алтайские впечатления, что-то ещё увиденное, что-то прочитанное, очень много продуманное и родили образ. О чём этот образ? Да о чём-то таком, что не выскажешь словами. Художник пишет картину. Я, как зритель, тоже вроде бы в толковнике не нуждаюсь(я имею в виду современное искусство). А в ком я нуждаюсь? Я нуждаюсь в собеседнике. Хочется душевно побеседовать, поделиться мыслями-впечатлениями. Вот здесь и выходит на первый план осмысление произведения – надо искать общую платформу для беседы, какие-то общие основания. Как каждое произведение всегда и меньше и больше того, что задумал и воплотил творец, так и любая зрительская оценка всегда больше и меньше того, что он видит на картине. Искусство – коммуникация, очень сложная коммуникация. Но чтобы нам понять друг друга иного путь нет. Только через искусство, через непосредственное впечатление. Если я и иной остановимся перед картиной – уже есть возможность для взаимного интереса. А художник предлагает тему-проблему. Ни он, ни мы её не разрешим, но у нас есть основа для размышлений – художественный образ. Юрий Матвеевич находит выразительное решение, некую формулу для своих мыслей, а зритель «рождает», условно говоря, свой образ.

   По поводу какого-нибудь пейзажа, натюрморта, портрета мы можем воскликнуть: как мастерски написано! А работы Юрия Матвеевича предлагают диалог, сотворчество-думание.

   Этюд «Пеньки». Работа подготовительного характера. Это некий поиск. Вот своей недоговоренностью, своими намётками она и интересна: перед нами процесс размышления творца непосредственно в работе. Определена компоновка, цветовая гамма, пропорции главного и второстепенного. Что дальше? Мотив Древа, мотив прожитой жизни, пантеистическое мировосприятие: пеньки «живут». Юрий Матвеевич только намечает, намекает. Но сколько жизни в этих неказистых комлях.

   Размашисто положенные мазки-линии, мощно лепящие форму пеньков, сообщают, придают им необыкновенную драматичность. Комли-пеньки движутся, дышат, напряжённо мыслят. На дальнем плане фигуры стариков. Контраст, сопоставление, намёк: люди - дерева, дерева – люди. Почти монохромная глухая живопись. Так как это работа этюдного характера, то мысль, которую не выразишь словами (а если возможно, зачем писать картину) ещё  только обретает плоть и кровь. Что-то видится, но что? О чём размышляет художник?

   «Огород. Грядки лука. Ивы. Небо». Работа на цветном, голубом картоне. Юрий Матвеевич тонко чувствовал цвет, работы по цветному фону ему блестяще удавались. Работа декоративна и легка по исполнению. Лёгкость как некая изящность, радость-наслаждение от общения с природой.

   Разнообразие способов нанесения штрихов-линий не нарушает цельности художественного образа и полноты впечатления. Она интересна и выразительна по самому подходу к изображению. Условность изображения, стилизованность и в то же время необыкновенная живость.  Это, условно говоря, такая интерьерная работа, «домашняя». Хорошо её видеть каждый день на стене в комнате . Просто созерцать во все дни, в вёсны, зимы, лета и осени. В ней столько радости, она вся – душевная улыбка, мягкая, добрая. Биение жизни, её пульсация, прекрасно найденная ритмика – всё так великолепно.. В этом отношении каждая частичка картона вторит другой, отзывается, отображается. Ритмы неба, ив, грядок, стебельков ненавязчиво вторят друг другу. Сами прописи неба, ив, перьев лука разнятся при всей их близости. Эта разница и делает декоративность жизненно убедительной.

   Как хороши стебельки лука! Прихотливы, изящны, играются, перекликаются. То сгрудились, то рассыпались, то вслушиваются друг в друга, то поодиночке смотрят слушают небо, хотя оно немного и выбивается из этого ритма.

   Юрий Матвеевич простой, обыденный мотив превращает в нечто фантастическое, сохраняя при этом жизненную убедительность. Благодаря разнообразной, но гармоничной ритмике линий-штрихов насколько глубоким стал голубой фон работы. Декоративное, плоскостное решение и движение вглубь, туда, за ивы, решённое с помощью штриховки по параболам пашни-лугового поля. Но главное движение – движение стебельков лука  к ивам. А между ними –проход, Врата. Штриховка неба подчёркивает движение вверх и одновременно вниз. Оно, как и «луковая пашня», направлено по диагонали.

   Очень значима парабола, идущая по низу работы слева-направо. Выделенная с её помощью часть пашни-земли есть намёк, ассоциация с водой, озером, небом. Вся плоскость картины дышит, пульсирует, течёт, играет, волнуется, мерцает, предстаёт единым цельным куском жизни.

   Как и многие работы Юрия Матвеевича эта картина очень музыкальна. Это что-то напоминающее рондо-сонату. Есть экспозиция, разработка, рефрен. Нет завершения, нет окончания, бесконечная мелодия уводит зрителя в глубь пространства картины, возвращает и вновь уводит. Это круг-повторение, но при каждом новом рассматривании мы можем найти новый нюанс. Мелодия, оставаясь прежней, в тоже время постоянно изменяется.

   А если сказать просто и самое главное: я могу долго рассматривать эту работу, я наслаждаюсь ею, мне от неё такая радость, такое душевное умиротворение – спасибо Мастеру.

   Я видел у Юрия Матвеевича два варианта картины на тему «Колокола». Один поразил меня, буквально сшиб с ног, настолько работа выразительна: крепостная стена, звонницы и колокола, много колоколов в разных положениях звонят набат. У меня нет фотографии этой работы, я могу рассказывать о ней только по памяти.

   Что запомнилось? Глуховатая серо-зелёно-коричневая цветовая гамма, всплески багровых пылающих тонов. Вся работа выполнена небольшими мазками, их направление, тон, цвет выверены так, что создаётся ощущение звона. Я стоял перед картиной оглушённый, насколько сильно «звонили» колокола. Этот звон переполнял картину, выходил за её края, заполнял всё пространство. Это одно из самых сильнейших моих живописных впечатлений. Меня поразило, как художник смог найти, увидеть, воплотить такой образ. Насколько он глубок и многозначен. Это и история, но это и жизнь человеческая.

   Юрий Матвеевич – мастер композиции. Композиции его работ разнообразны и целиком и полностью соответствуют замыслу, художественной задаче.

   Весьма условно можно выделить композиции, вовлекающие в пространство холста или картона, и композиции «наступающие», «надвигающиеся» на зрителя. Одной из таких композиций является картина «Лес-огонь»(название условно).

   Это – шествие. Лес плотной массой наступает на зрителя. Верхние ветви, кроны, небо – пылают. Стволы – какие-то хтонические чудовища, пробуждающиеся от вековечного сна, мощные, дикие, полные первобытной силы. Деревья-чудовища растут, заполняя собой пространство. Это могучий хор древнейшей сущности. Они монументальны, устойчиво-неподвижны и одновременно «движимы».

   Эта мощь, эта древность-вечность решены и  через композиционные линии-пространства, и через цвет, и формообразующие линии. Оттенки оранжево-красных выступают дополнительным цветом к штрихам сине-зелёного. Пространство земли дано обобщённой массой, это скорее пьедестал, платформа для грозного шествия. Само движение и его развитие идёт через через экспрессивно прописанные стволы и пылающее небо, которое «перетекает» в кроны деревьев.

   Это и крепость, стена, но это и крик, это боль, это ярость. Образ настолько многозначен, многопланов, что нет необходимости выстраивать ассоциативные ряды. Каждый зритель найдёт своё. Остановлюсь на том, что это очень впечатляющая работа. Это не Рерих и не Ван Гог, но это их уровень выразительности.

   Разглядывая работы Юрия Матвеевича, созерцая их, понимаешь, насколько художник самобытен и оригинален. И его самобытность не есть верхняя одежда, покров, который так долго искал мастер. Она, самобытность, есть внутренне присущее качество, его природа, его мысль философически-художественная, его способ анализа мира и обобщения.

   Самобытность в том, что Юрий Матвеевич умеет выразить своё представление о мире по-своему. У большинства людей это уходит просто в разговоры.

   Юрий Матвеевич ратовал, верил, что только искусство вылечит человека, избавит от психологических  и всяких других проблем, укажет Путь, воссоединит в соборности. И не только в детях, но и во взрослых старался пробудить тягу к творчеству, считая, что творчество – единственное, что оправдывает существование человека. Причём, для Юрия Матвеевича, несомненно, всякий человек – творец, Только не все об этом знают. И, конечно,  диалог художник и зритель – со-творчество, как основа бытия искусства. Поэтому каждая картина Юрия Матвеевича - это диалог художника и зрителя. Эта диалогичность и внутренне присущее качество работы «Лес».

   Смотрю работы Юрия Матвеевича, вижу его самого, слышу его голос, внимаю его мыслям.

   Центральный образ картины «Лес» – дерево-вождь, ведун, вещун, ипостась Мирового древа, архетип. Вскинутые вверх руки-ветви, вытаращенное многоглазие, ощущение, что закрытый рот зашёлся в нестерпимом крике – здесь ярость, гнев, напор, но вглядитесь – здесь и мольба и какая-то необъяснимая детская беззащитность, и беспомощность. Словно художник говорит: и это вечное – погибнет. К кому мольба, к кому крик, кто поможет?
   Плотно сбитая масса стволов даёт ощущение неисчислимой рати, сокрытой за первым рядом выступающих. Громадность пространства неба создаёт ощущение вселенского размаха шествия. Точность найденного цветового решения не отпускает от себя зрителя, заставляет вновь и вновь возвращаться к трагическому шествию.

   Осознанно или неосознанно, но как и при работе с детьми, с детским рисунком, так и в своём творчестве  Юрий Матвеевич мыслил ансамблево.
   Работы Юрия Матвеевича предполагают цикличность. Картина мыслится не сама по себе, а входит в определённый цикл. В каждом круге работ есть или предполагается экспозиция, разработка, финал. Эти циклы не есть заранее заданная схема. Каждый цикл рождался непосредственно в процессе исполнения. Здесь нет строгой логической последовательности. Но работы Юрия Матвеевича очень созвучны друг другу, они в диалоге между собой. Не зная одну, не поймёшь другую. Мысль художника ускользнёт от тебя, она не есть запечатлённая в одной работе, она настолько глубинна, что только по возможности наиболее полно обозревая творческое наследие художника, мы можем как-то её восприять.

   «Лес-огонь» и «Совы» - перекличка несомненная. Даже в том, что Юрий Матвеевич сделал два варианта обеих работ. И, по-моему, другой вариант даже сильнее. Я видел по два варианта, а может их было больше? Кто знает?
   Пылают небеса, горят деревья, дыбится земля – шествует Мир, шествует Древность, шествует Вечность.

   «Танцы гор» как бы выпадают из общей стилистики работ Юрия Матвеевича. Написанные в два цвета большими плоскостями на первый взгляд имеют мало общего с остальными работами художника. Но суть остаётся прежней: человек как часть природного цикла, горы как люди, а люди как горы. При всей очевидности и простоте мысли, здесь нет прямого, лобового решения. Удивительно, как художник  умеет развернуть действо-мысль, вовлечь зрителя в процесс размышления.

   Горы-люди  закружились в танце, и этот танец увлекает зрителя туда, вглубь. Удивительно просто написано, но как сильно выражено круговое движение. Особенно оно сильно в фигуре на втором плане, вокруг которой вращается весь мир.

   Юрий Матвеевич очень подробно, тщательно анализировал произведения живописи, привлекая для этого психологию, историю, экологию, философию. Он «читал» по картине психологию творца и глубоко проникал в его мысли. Очень много уделял проблеме бессознательного в творчестве.
Искусство для Мастера и способ познания, и путь совершенствования человека, освобождения от эгоистического эго, путь структуризации с космосом, путь вочеловечивания. 

   Несомненно, долгий процесс созидания, обдумывания каждой работы у Юрия Матвеевича был связан не только с особенностями характера художника, но процессом напряженного поиска-размышления, поисками образного решения, которое бы позволяло  наиболее полно воплотить идею. То есть я говорю о том, что у Юрия Матвеевича не было случайных работ.

   Самая обычная «почеркушка», набросок, зарисовка – всегда есть концентрированная мысль. Если можно так сказать, очень плотная и многозначная. Таковой является и картина «Танцы гор». Есть ощущение, что у Юрия Матвеевича были ещё работы на эту тему, какие-то наброски, графические работы. Тема требует продолжения. Может быть, оно и было.

   Я не выбираю работы по значимости. Обращаюсь к тем, которые помню и фотографии которых у меня есть. С другой стороны, у Юрия Матвеевича нет проходных работ, все интересны, по крайней мере для меня.

   Вот ещё одна: «У воды» (избушки, лодки, вода; название условно). Напряжённая по цвету, в то же время умиротворённая и очень музыкальная. Музыкальность в первую очередь идёт за счёт дополнительных цветов, их столкновения: зелёно-голубоватый и оранжевый-желтый-коричневый. Это придаёт работе и особую декоративность и особую звучность. Это не мелодия,  а гармонический аккорд, взятый точно и в полную силу.

   У Юрия Матвеевича нет поисков ради самих поисков. В этом отношении он не экспериментатор. Я так понимаю, что пробовать разные техники, фактуры, искать что-то оригинальное – это не его. Образ-идея рождалась через нахождение её точного выражения через самые простые приёмы.

   Часто трактуют творческий процесс несколько упрощённо: сначала идея – потом её творческое воплощение. Поэт садится за стол и говорит самому себе: а не написать ли мне красивое стихотворение про осень. Вот возьму сейчас и напишу. Процесс творчества – процесс большей частью бессознательный. Большая часть творческого движения скрыта от самого творца. Да, потом он может довольно внятно объяснить, а может и не объяснить, что хотел сказать, как искал наилучшее решение. Но это словесное оформление – только рамка, схема. Сам процесс так и останется тайной,  как бы мы потом словесно не истолковывали произведение, его смысл будет всегда больше, останется всегда нечто невыразимое, не высказываемое. И вот это невыразимое и является сутью работы, сутью нашего интереса к ней, сутью нашего размышления. С чего начинаем, тем и закончим: мне, нам картина нравится, восхищает, волнует. А чем, что в ней такого волнующего? Задайте вопрос полегче.

   И, возвращаясь к картине «У воды», скажу, что в первую очередь для меня это музыкально-живописное произведение. Как музыку расскажешь? А я, когда смотрю на это полотно, сначала слышу аккорд, который по мере вглядывания превращается в мелодию, и в этой мелодии много диссонирующих мелизмов, а в целом получается гармоническое звучание. И это звучание не отпускает, заставляет вновь и вновь вглядываться в холст, слушать и слышать его.

   С некоторыми работами Юрия Матвеевича так сжился, так запали в душу, что как бы могу устно их нарисовать с точностью до последнего мазка. Настолько глубоко и мощно получилось, что сколько ни смотри, до конца не исчерпаешь образ. Как с человеком общаешься, и каждое новое общение, беседа раскрывает  и новое в постижении мира и в нас, самих собеседниках. Каждый день добавляет мыслей-впечатлений, так и живописные полотна, общение с ними добавляют новые ощущения.

   Так довелось, что картина «Вечер. Река. Осень.» (название условно) в течение полугода у меня была перед глазами, я с нею сжился. И какая же она чудная: пряный осенний вечер, церквушка, берег, изгиб реки – написано терпко, вкусно, сочно и очень задушевно. Сколько здесь всего есть! Мне думается – это одно из самых глубоких обобщений художника. Плотное письмо, лепка форм, а какое роскошество цветовой гаммы. Как по камертону выверены тональные и цветовые соотношения, какова композиция. Как точно найдены параболы, образующие изгиб, берег, холм-лес на дальнем плане. Написанная в холодной гамме картина производит впечатление необыкновенной звучности и прозрачности.

   Какой Юрий Матвеевич в ней великолепный колорист и мастер композиции. И так  это у него весомо, основательно. По сути художник написал свой портрет. Эта картина – центр стяжения всех мыслей и чувств художника, всех воплощённых и будущих образов. Чем значима для меня эта работа?

   Совершенством исполнения, образного решения, гармоничностью сосуществования, цельности, слитности жизни природы и человека. Ещё раз подчеркну цельность пейзажа, великолепное звучание гармонически подобранных цветовых отношений, строго выверенные пространственные планы. Параболы: русло реки, берег, возвышенность на дальнем плане стремятся нас увести за край картины, но взятые вместе  избы и древо над ними, а с другой стороны храм, возвращают в пространство холста. Любоваться, лицезреть, наслаждаться: осенний вечерний пейзаж, очень земной, плотный, материальный, очень сердечный; пейзаж-размышление, вечер дня, осень, вечер чьей-то жизни, Русь в самой своей сущности.

   Есть инерция восприятия, инерция устоявшихся клише. Общепринято восхищаться работой Саврасова «Грачи прилетели». Да, это чудо русской живописи, русской жизни 19 века. Шедевр, кто спорит. Но вглядитесь, «Вечер» Юрия Матвеевича не то, что не уступает саврасовской работе,
дело не в иерархии, не в сравнении, - проникновенность, одухотворённость, точность живописного языка, сила обобщённости и философичности – это тоже чудо.

   Я не призываю всех любить и восхищаться творчеством Юрия Матвеевича. Сам художник, наверное, это бы не приветствовал. Хорошо, что народ опять пошёл в музеи. Но много ли почерпнёшь для себя, за несколько часов обежав десяток залов. Как и всякому творцу и просто человеку, художнику важно понимание, сотворчество, скрупулёзное внимание, сердечный и интеллектуальный отклик. Юрий Матвеевич приглашает к беседе, диалогу, долгому, длиной во всю жизнь. Юрий Матвеевич, как мало кто из людей, был далёк от шумихи и суеты, искал истину и приглашал к её поискам зрителей- собеседников. А здесь, впрочем, как и в любом деле важно качество, а не количество.
   Чудная живопись, наслаждение глазам, сердцу и уму. Такие вот они добрые собеседники – картины Юрия Матвеевича.

   «Вечер. Совы-люди» (название условно). Закатное, пламенеющее жёлтым небо, На переднем плане спящая или погружённая в раздумье человеческая фигура и вокруг плотной массой – совы. Наверное, правильнее назвать картину «Ночь». Такая тишина, погружённость в себя может быть только ночью. Часто используемый цветовой контраст – фосфоресцирующий зелёно-голубой и оттенки оранжевого кирпично-красного.

   Юрий Матвеевич вновь продолжает разрабатывать тему предстояния: природа, люди пред Вечностью. Молчаливое, сосредоточенное созерцание-размышление полно движения. Мотив круга пронизывает картинную плоскость в явном и неявном виде: движение сов вокруг склонённой фигуры, очертания берега, совы второго круга справа. Движение есть и его нет.

   Метаземля, решённая через антро- и совоподобные фигуры дышит, глубоко и сильно, и мерно, в такт космосу. Стихии – вода, земля, воздух представлены в неразделимом единстве, цельно, слитно. При всей самобытности живописного языка художника, Юрий Матвеевич умеет «убрать» своё «я» из картины.

   Сама природа говорит в его работах своим языком. Художник «обнажает» пейзажный мотив, выявляет его суть. Были, быть может, деревья, кусты, холмы, глинистый берег или что-то иное. Юрий Матвеевич взглянул сквозь внешнюю оболочку в самую сердцевину жизни.

   В данных заметках я говорю о своеобразии видения Юрия Матвеевича. Главное качество работ Юрия Матвеевича - ими можно не столько наслаждаться( цвет, линия, композиция), сколько размышлять-созерцать. В них есть приглашение к думанию и никаких готовых ответов.
Они очень многослойны и допускают широкий спектр ассоциаций, причем в весьма конкретно очерченных рамках. И они, работы, очень «просторны», в них свободно и легко дышится мысли-чувству.

   Особый мир, но логично, естественно, связанный с живописью, - графика художника. Здесь главенствует, царствует линия. Линия говорящая, которая может выразить всё: прихотливая, кружевная, упругая, энергичная, лиричная, драматичная, сказочная и очень земная.

   Чёрный лист, белая гуашь, перо – и перед нами разворачивается удивительный мир, видение-реальность: древнерусский город, на втором плане дерева с кружевной кроной, на переднем – озеро, луг в цветах. И всё так созвучно друг другу, гармонично, очень легко и радостно. Юрий Матвеевич берёт из обычного мотива самое существенное, вычленяет, обобщает, и вот перед нами – мир-праздник.

   Для образного решения любого изображения у мастера есть своя линия, свой штрих. Многообразие линий и в тоже время их созвучность друг другу и придают его графическим работам необычайную выразительность: кони-птицы, лебедь-царица, дерева – рядом положенные графические листы ведут между собой диалог, «перетекают» друг в друга. Особенно мощно, драматично «звучат» у Юрия Матвеевича дерева. Мало того, что они необычайно живые, это как космические оргАны, исполняющие космический хорал.

   Любой наугад взятый графический лист выразителен, продуман и превосходно исполнен. Как я уже отмечал, у Юрия Матвеевича нет проходных работ, сделанных по случаю. Впечатление такое, что даже в этюде художник работал очень скрупулёзно, быстро и в тоже время медленно, выверяя каждый мазок.

   Графические листы завораживают своей экспрессией, это такой напор, что хочешь-не хочешь, но вовлекаешься в этот хоровод всекосмического движения. А мотив всегда простой. Вот, например, лист «Весна. Пашня» (название условно): слева и справа земля-пашня, лёгкие полукружья штрихов, нанесённые уверенной рукой мастера, создают ощущение пробудившейся земли, готовой рожать первые всходы, а в середине листа – куст-дерево, ручьи, отражение неба, дерева,  земли в воде. Буйство весны, буйство движения, буйство-радость – это чувство переполняет лист и зрителя. Художник не столько переосмысливает пейзажный мотив, не преображает его,  сколько опять же выявляет суть бытия природы. Поэтому такую значимость приобретает каждая деталь, предмет в листе. «Людей неинтересных в мире нет», но в мире вообще нет ничего не значимого: смотрите, какое чудо, какая сила жизни, - говорит нам художник, рисуя своей удивительной линией воздух, землю,
воду.

   Художественное наследие Юрия Матвеевича многообразно: целый мир - его портретная галерея, его деревянная скульптура, его гуаши по совсем разной тематике (чего только «Ракшасы» и «Пираты» значат), его рисунки в лист ватмана к «Таис афинской» и другие, и другие. Для зрителя, просто для человека здесь кладезь чудной жизни, кладезь премудрости, кладезь
размышлений.

   Сила воздействия, высокая художественность, убедительность и философичность лучших живописных и графических работ Юрия Матвеевича обусловлена его умением создавать на плоскости холста, картона, листа бумаги напряженное пространство-действо, пронизанное энергетическими полями и линиями. Художник не использовал обратную перспективу в явном виде, но творчески трансформируя её, преображает пространство картины или рисунка таким образом, что изображение «вбирает» в себя зрителя, вовлекает в напряжённейшее размышление-жизнь Природы. Юрий Матвеевич не реалист в сугубо натуралистическом понимании, но он и не символист и не мистик, не смотря на все его мистические изыскания. Он –посредник, медиатор, выразитель Природы  в её в её трагико-драматическом и лучезарном движении. Его образный язык, его художественно-философская система – язык самой Природы, душа, сокровенность её, актуализированная, «овеществлённая» в графике и живописи.


   Немного о поэзии.

   Юрий Матвеевич  писал свободным стихом поздравления-пожелания, сопутствующие стихи  к графическим работам, философские размышления. Их пафос – возвышенный, это одическая поэзия, поэзия прославления основ мира, человека;
это поэзия веры в светлое творческое начало в человеке.

   Он относится к слову как Художник, живописец и график. Оно для него зримо, весомо и, что может показаться странным, и однозначно. В поэзии Юрия Матвеевича если и возникает метафоричность, то она очень иная, чем в традиционной поэзии.

   Своеобразная, «затемнённая» речь, синтаксис, каллиграфия, многомерность слов при всей их однозначности, строфика, паузы, интонация – перед нами речь-призыв, гимн, постоянно утверждаемый смысл жизни, как творчества.

   Юрий Матвеевич воспринимал линию, цвет как нечто магическое, уже изначально содержащее в себе все смыслы,
таким же магическим для него было и Слово. Не слово, обозначающее что-то, этикетка, ярлык, наспех приклеенный,
а внутренняя основа, ядро предмета, явления, которое обозначает и внутренне ему присуще.
   В начале было Слово.
   Не совсем так, но близко, близко по ощущению. Слово – связующая нить, магическая нить.

   Юрий Матвеевич очень верил в магическую силу слова. Не случайно в 90-годы он стал интересоваться паранормальными явлениями и мистикой. Надо отметить, что будучи от природы весьма разносторонним человеком, Юрий Матвеевич пробуждал в своих воспитанниках многогранность таланта: его ученики, занимаясь в изостудии, начинали пробовать себя и в актёрском мастерстве, в поэзии, пробовали себя в научной области, в конструировании и моделировании и т. д.
   Прислушаемся к поэту-художнику:
  Земля Людей
Наш Путь лежит
В Гигантское Пространство
Где Счастие даёт Дыханье Звёзд
Где нет пустых и жалобных блеяний
Где Все Искусства освещают Тысячи Дорог
Не место Тлену Там
И Суете не Место
Сверкает Сердце там
Как Радостный Восход
Там Музы, взявшись за руки
Играют и Танцуют
Орфеем вторят им Хоры Миров
Там гимны Вещие гремят не прекращаясь
Там Вечная Любовь и Вера в Вечность Там
Надежда и  Мечты и Жажда Жизни Там
Там мудрость Радостью полна
А Истина Рождением, Сознанием сильна
Там Яростное  Мужество
Спасает Мир и Красоту
И Справедливость с Правдой
Постоянно набирают Высоту
Там Целомудрие и Милосердие
Прозрачнее Слезы
Их святость в Космосе
Светлей Любой Звезды
В Здоровом Теле Там Здоровый Дух
С Зари и до Зари Труд Вдохновенных Рук
Там Россыпь Звёзд Пространство устилает
Там Лирой Бесконечность пребывает
И в Вечности Там Властвует
Над Все Вселенной  Тот и Дети
Корысти Подлой Кто не оставляет места
И Зависть Алчная Туда не знает Ход
Скорей же и Смелей Иди Туда
Отбросив Цепи Всех Сомнений и Тревог!
 ( пунктуация и орфография авторские)


Художественность  детского рисунка, эстетические качества.

   Дети, детский рисунок для Юрия Матвеевича были основой основ, смыслом жизни-труда. Это его Вера, Надежда, Любовь. 
   Творчество как путь духовного становления, как  путь обретения себя. Коллективное творчество детей как соборность, по крайней мере – чувство соборности, возможность, движение к соборности.
   Творчество, понимаемое широко,  как переживаемое и запечатленное бытие – вот Путь, по которому должен идти каждый. А уж чем ты будешь заниматься, дело твое, твой выбор, твой интерес.

   Педагогу нельзя объять необъятное, потому приходится сосредоточить усилия в какое-то определённой области.
   Такой областью для Юрия Матвеевича стало детское изобразительное творчество.

   Как зародилось в нём это стремление, когда, с каких пор он проникся этой идеей – я не знаю. Я Юрия Матвеевича уже застал с весьма устоявшимися взглядами и вполне определившимся в своих приоритетах. Сколько я его знал, он никогда не сомневался в правильности избранного пути, в значимости детского творчества, в том, что если мир и спасётся, то только детьми. Ребята к нему приходили всякие, в том числе, по сути дела с улицы. Юрий Матвеевич рассказывал, сколько ему приходилось с ними работать, чтобы повернуть к человеческой жизни, выправить психологические надломы, вылечить, выправить, вывести из тупиков и дремучестей на дорогу.

   Не единожды Юрий Матвеевич рассказывал и о том, как родители приводили к нему своих детей  с разными психологическими проблемами, и как он с ними работал. Какие сложные и трудные ребята к нему приходили, к каждому надо было искать свой ключ.

   Он не смотрел на своих подопечных сквозь розовые очки и умилительно. Дети –такие люди, всякие разные: добрые и злые, жадные и душа нараспашку, хитрые и открытые, грубые и нежные , воспитанные и хамы, могут сострадать, а могут и издеваться над слабым, могут с открытыми и честными глазами врать напропалую и способны и готовы на достойный человеческий поступок. Дети – они разные.

   Их отличие от взрослых только в том, что они ещё не закостенелые, не обросли броней, они ещё не закрылись от мира в своём убогом ограниченном мирке мелочных забот и суеты,
мелких дрязг, интриг, алчности и иллюзий. Дети  открыты миру,
их психика пластична, изменчива. Кто их и куда поведёт?

   Работал Юрий Матвеевич с ребятами разных возрастов и взрослыми. Большая сложность – подростки. Кто для них авторитет? Уж точно ни Бог, ни Царь и не Герой. За кем они пойдут?

   Юрий Матвеевич со всеми находил общий язык, с любым мог найти точки соприкосновения.

   Итак, Юрий Матвеевич верил в детей, как будущих Хранителях мира на основе Добра, Красоты, Истины.

   А воспитать Хранителей и Созидателей можно через творчество, через детский рисунок.
   Как и для многих взрослых, кто так или иначе соприкасался с детским творчеством, детский рисунок для педагога обладал непреходящей этической и эстетической ценностью.

   В обществе значимость детского рисунка вроде и признаётся, но остаётся и нечто вслух не высказываемое, но подразумеваемое:
хороша детская работа, но вот когда выучится на настоящего художника, тогда и будем от души восхищаться.

   У нас в области культуры сейчас мало что востребовано, тем более детское творчество. Да, проводятся конкурсы, выставки, фестивали, но  общем культурном фоне это никак не отражается.

   То есть получается как? Есть детский рисунок, есть глубокие почитатели и знатоки его, эстетические качества детского рисунка  признаны искусствоведами. Есть неисчислимое море детских рисунков. И с другой стороны есть равнодушие и непонимание.

   Юрий Матвеевич остро переживал такое противосложение. Сколько он положил душевных сил на пропаганду детского творчества, сколько он пытался достучаться до всех и до всякого:
смотрите какое богатство перед вами, сколько здесь смысла, радости, жизни.

   Какие же особенности детского рисунка делают его таким значимым?

   Выразительность и наивность. Или в самом обобщённом виде – выразительная наивность, наивная выразительность. Уж кому как угодно.

   Выразительность есть необходимое качество любого творческого произведения. Но здесь выразительность особая – «детская». То, что делают дети, делают и взрослые, и исходя из поставленных задач, возможно гораздо и лучше. Но – никогда, ни при каких обстоятельствах, взрослый не сделает так, как ребёнок.
Он может стилизовать под детский рисунок, может в душе оставаться ребёнком, может даже рисовать, творить, как ребёнок, 
но – маленькое уточнение – это всё равно будет взрослый.

   И восхищение, радость-восторг, ностальгия при лицезрении детского рисунка  для взрослого связаны прежде всего с тем, что он ребёнком уже никогда не будет. Нельзя дважды войти в одну и ту же воду.  А радость: на какое-то мгновение ощутить то, далёкое, туманное, вспомнить, как это здорово, открывать Врата Мира.

   Сам по себе детский рисунок уже есть непреходящая ценность.
Но если это обыкновенная «почеркушка» - это ценность для семьи, ценность внутри семьи. Такой рисунок не вызовет эмоционального отклика в постороннем, в другом.

   Детский рисунок становится художественной ценностью, предметом «отзывчивости» многих как результат целенаправленных занятий и психологических особенностей, своеобразия взгляда на мир  каждой возрастной группы.

   Выразительность детского рисунка, «детская» выразительность.
Маленький художник работает большей частью по наитию, ему важно рассказать, выплеснуть свои чувства здесь и сейчас. А мы, люди взрослые, хотя и совершаем глупые поступки и часто глупо мыслим, но делаем это всегда осознанно. У нас множество целей, они разные, часто наши желания противоположны друг другу, мы сами по себе – сплошное противоречие. А в ребёнке ещё есть цельность. Он рисует только из одной потребности рисовать, то есть запечатлеть своё «сейчасное» переживание. Поэтому ему так легко удаётся выделить главное, самое характерное. Экономно используя при этом выразительные средства. Ему не надо делать наброски и эскизы, образ уже живёт в душе его, надо только овеществить. Спонтанность, непредсказуемость окончательного
решения характерна для детского творчества. Часто такой художник и не представляет, что в конце концов у него получится. Преобладание чувства над интеллектом, хотя , конечно, сам процесс создания работы и подконтролен разуму, сообщает, придаёт детскому рисунку такую искренность, какой нет ни в одной работе взрослого. Взрослый, даже если и творит спонтанно, отключив интеллектуальную сферу, - всегда лукавит – он всегда мыслит, он всегда творит для кого-то, может быть только для себя, но творит  - для…А маленький творец – переживает своё чувство в рисунке. Переживание чувства как такового, эмоции без больших интеллектуальных затей, без постановки вопроса а зачем это, а кому это, и есть «детская» выразительность детского рисунка.

   Дети – души лукавые. Как и все стараются не переработать. Да и другие дела влекут их. Я уже сказал, что в рисунке они стараются быть максимально экономными. Эта экономия средств часто придаёт детской работе монументальность, мощь, концентрированность образа. Взрослый старается как можно полнее насытить образ через цвет и линию, инсталляции и перформансы, даже если ничего не показывает и не создаёт, то подводит какую-нибудь концептуальную базу. А ребёнок рисует то, что ему нравится. Если это солнце – значит, это солнце и ничего больше, если – лев, значит лев. Сверх этого – никаких измышлений. Вот она, тоска по недоступному, мы-то так не могем.

   Выразительность как интуитивно найденная гамма средств для выражения предельно концентрированного чувства: радость и удивление, сочувствие и страх, восхищение и неприязнь, мечта и фантазия.

   Один из  приёмов усиления образа, достижения максимальной выразительности – большая доля гиперболизация. Причём эта гиперболизация бессознательная, это гиперболизация чувства, отношения, а не логический приём.

   Гиперболизация интуитивная, гиперболизация как неумение, не владение основами перспективного видения, как следствие некритичности к своему творения. Здесь некритичность особая.
Не от  того, что я всё делаю хорошо. Некритичность как необходимое качество творца на определённом этапе. Некритичность – не абсолют. Здесь важен уровень: в любом действии есть свой алгоритм, ребёнок его усваивает. Важно, чтобы этот алгоритм соответствовал уровню его психологического развития и  задаче, которая перед ним поставлена.

   Ребёнок будет сравнивать свою работу с другой, ожидать похвалы от взрослого, так или иначе отреагирует на  замечание или восхищение. Но то, что ему не под силам, оставит без внимания.

   Гиперболизация – один из ведущих приёмов создания образа для детей младшего возраста. Она может иметь и юмористическую окраску, но для художника в первую очередь это утверждение значимости героя или явления.

   Многие художнические как и иные способности скрыты в нас и пробуждаются только в соответствующих условиях, или не пробуждаются.

   Если ребёнок начал рисовать, если этому соответствует окружение, атмосфера, аура, то в неё пробуждается и изначально заложенные природой чувство ритма, ощущение контрастности
природных сил и явлений. Изначально, от природы заложено и чувство  декоративности.

   Так как дети ещё только открывают мир, всё для них внове, то и ритм, контраст, декоративность как средства создания образа, они используют по-своему, по-детски. Ритм, контраст, декоративность – всё это общее для детского искусства и взрослого, это всеобщее для искусства. Но есть и различие, большое различие в чувстве-ощущении ребёнка и в понимании, к примеру, ритма взрослым.

   Эта особинка, особенность и придаёт такой чудный аромат детскому рисунку.
   «Необразованность» ребёнка в области цветоведения делает его великолепным колористом. Здесь он – прямой последователь Природы. Мало кто из художников может соперничать с ним по смелости работы с цветом, создания колористических гамм.
   Решая свою композицию в цвете, они стихийно-бессознательно, повинуясь внутреннему чутью легко  просто находят то, на что профессиональный художник тратит много и много сил и
раздумий.

   Есть некое чудо в том, что постоянно «нарушая» все правильные живописные правила взрослых, разрушая композиционные догмы, ребёнок добивается гармонии и цельности своего художественного образа. Цельность в первую очередь за счёт концентрированной предельности образа-чувства и при минимуме средств их максимально эффективном использовании.

   Цельности художественного образа служит и техника исполнения работы. Юный художник и здесь действует больше бессознательно.

   Почему самой любимой техникой и самой правильной с точки зрения обучения детей на первоначальном этапе является гуашь?
Она позволяет «лепить» форму, ощущать предмет при воссоздании пластически. Перекрывать, переписывать фон, предметы, исправлять, «пахать» кистью на листе. Есть у детей, осваивающих гуашь такой «вангоговский» период, когда они не столько рисуют цветом, сколько лепят, «взрыхляют» поверхность при помощи кисти и красок, «купаются» в цвете. А как на развитие ребёнка работает великая моторика руки.

   Ещё о  цельности образа. Ребёнок компонует по ходу рисования. Часто, начиная рисунок, он не знает, чем его закончит. Основа композиции – переживание рисунка, как игры, как движения. Здесь коренится ещё одна трудность восприятия детского рисунка, как художественного произведения. Юный художник не рисует, он – «рассказывает» рисунок. Нельзя такой рисунок рассматривать статично, сразу весь, надо следовать за рукой художника. Даже в самых простых работах – дом, солнце, человек или дерево, этот подход необходимо применим.
Если взгляд будет двигаться – солнце, трава, дом, река – рисунок оживёт. Тем более, если это единичный персонаж. Следовать за рукой автора, тогда и «услышишь» и увидишь образ.

   Поэтому, если подходить к рисунку как «рассказу»-переживанию, запечатлённому данному мгновению и в то же время продолжающемуся, бесконечно длящемуся, - детский рисунок всегда в этом отношении очень целостен, цельный. 

   Детский рисунок в своём абсолютном количестве – это радость.
это радость открытия мира, радость удивления, это радуга познания, общения, радость переживаемого мгновения.
   И, конечно, юмор, шутка. В любом рисунке ребёнок старается при малейшей возможности по крайней мере улыбнуться, а лучше всего – рассмеяться. Здесь и оптимизм растущего человека и непоколебимая вера в добро, в радость, в жизнь.

   Выразительность, выразительная наивность, наивная выразительность, наивность детской работы.
   Очень часто и вполне закономерно детский рисунок сопоставляют с народным искусством. Здесь много общего.
Общий базис, основа – наивный, открытый, бесхитростный взгляд на мир, радость и восхищение, восторг, юмор, шутка. Да, радость, радость  неиссыхаемая, бесконечная радость, бесконечное удивление.

   Наивность изображения, такая трогательная наивность: ведь неправильно же нарисовано, а художник радуется, восхищается, и зритель восхищается. Почему? Ведь всё неправильно.
   Потому что здесь, в рисунке не неумелость, а именно наивность. Наивность и неумелость совершенно разные понятия. В наивности художник искренен: да, не совсем похоже на то, мало похоже, но что вижу, но что хотел сказать – сказал.

   Счастье и радость маленького художника: он  не знает, что он не умеет рисовать. А если и что-то не получается, то обязательно получится. Благо ему, что он видит и не видит, какие высоты освоило изобразительное искусство за тысячелетия своего существования: вот там так нарисовано, а у меня так получилось.
 
   Неумелость – конфликт. Прежде всего конфликт в душе творца: хочу лошадь нарисовать, а получается четырёхногое животное. Наивность: лошадь – потому что четыре ноги, надо ещё немного подрисовать. Как? Кто-то из рядом стоящих подскажет, поможет. Вот уже и лошадка похожа на лошадку,  а если и не очень, тоже ладно. Главное, что она скачет. А если некому подсказать, художник переключается на что-нибудь иное.

   Осознание неумелости становится критическим в подростковом возрасте. Тогда и рисунок теряет во многом свои эстетические качества.
   А пока душа наивна, творчество – радость. Плещет, бурлит, объемлет зрителя.

   Открытость, непосредственность, искренность – непременные атрибуты детского рисунка.

   Открытость-непосредственность как безусловная вера в значимость переживаемого мгновения, как безусловное желание поделиться своим чувстом с миром и безусловная вера в значимость своего труда. Да, игра, рассказ, процесс, в котором каждый может принять участие, хотя бы  в качестве восхищённого зрителя.

   Непосредственность – некая умилённость перед увиденным.
Художник-ребёнок, особенно художник младшего возраста, каким бы по характеру ни был, верит, абсолютно верит в добро, и хочет жить в добром – к нему – мире.

   Самоидентификация идёт по линии «он такой же как я – беззащитный: рисую зайчика, белочку, собачку, дельфина.
   В рисунке ребёнок «умиляется»: нарисую, где всё так ярко, солнечно, где нет страхов, где всё – радуга и солнце, где всё – добро.

   А страхи? Страхов всегда полно. Ребят влечёт рисовать «ужастики». Здесь сказывается и влияние современного  «культурного фона»( кино, сериалы, интернет, комиксы и т. д.),
социум и внутренние страхи, каких очень много. Как ребёнок с ними борется: нарисовать – увидеть, какие они смешные и совсем не страшные.

   Взрослый художник всегда «лукавит», рационально мыслит при создании образа, даже и в случае какой-нибудь бессознательной живописи. Он всегда, как актёр «играет» на публику, даже создавая работу исключительно для себя, он,  художник , всегда рядом с собой ощущает другого, другого, который смотрит, оценивает.

   Юный художник творит безоглядно. Очень часто, завершив работу, он теряет к ней всякий интерес. Но есть временной промежуток, большой или не очень в зависимости от обстоятельств, когда ребёнку крайне необходима оценка взрослых: он ещё живёт своим чувством, он ещё весь во власти образа- переживания, он настолько переполнен, что необходимо  здесь и сейчас разделить с кем-то свой восторг. Это здесь и сейчас может быть отложено, но обязательно должно состояться.
   Иначе творческий посыл в художнике начнёт угасать. Доброе слово и кошке приятно.


   Рисую, потому что рисую, хочу рисовать и всё. Чаще всего бывает так, что ребёнок садясь за лист бумаги не знает, что будет рисовать. Спрашивает: а что нарисовать?
   Огромное желание творить.
Творить бескорыстно, как потребность дышать.
Это бескорыстие выражается в безудержном стремлении начинать и бросать, не заканчивая рисунки. В лёгкости исполнения, в работе всякими и любыми материалами, в нежелании доводить работу до конца: я уже и так всё вижу.

   Бескорыстие такого труда рождает в зрителе чувство осветлённости, прозрачности, глубокой и сильной радости от лицезрения  детского рисунка.

   В современной жизни мало или совсем нет наивности. А мы её жаждем, как жаждем испить из чистого родника, на который случайно набрели в глухом дремучем лесу.

   Вот эта наглядность, искренность, бескорыстность изображения – я рисую потому, что рисую – и трогает зрителя.
Наивность живописи взрослого – наивность взрослого. Потому всматриваясь в детские рисунки, воскрешая забытое, воскрешаем и себя, но смотрим на мир детства с навсегда другого берега.

   Детский рисунок – это рисунок-общение.
Создавая рисунок для себя, проживая своё мгновение, художник «рассказывает» свой рисунок. Кому? Если нет никого – самому себе, если это занятие в классе, в изостудии, себе и товарищам.
У большинства ребят работы получаются только тогда, когда они работают в группе. Они исподволь «заражают» друг друга творческой энергией, тянутся друг за другом. Дети нарабатывают коллективный опыт, только так происходит обмен и распространение творчества. Только в общении достигается развитие изобразительных способностей.

   Рисуя для себя, ребёнок рисует для всех. Это общение, обращение к миру и есть цель и суть творчества.

   Есть ли детский рисунок художественный образ? Конечно, Да.
Цельность, выразительность, наивность, «детскость» детского рисунка трогают и восхищают, и радуют зрителя, особенно взрослого: нам никогда уже не вернуться в это счастливое время, но мы можем, как когда-то вдохнуть её аромат, ощутить прилив сил и верить, вновь верить в Веру, Надежду, Любовь.

   И ещё один критерий-оценка, может быть  самый важный. Какой он, этический, эстетический, или –гуманистический: произведение искусства настолько совершенно, насколько оно в зрителе, в слушателе, в читателе пробуждает добрые чувства, насколько «выпрямляет» его, насколько возвышает его, пробуждает чувство человечности.

   Степень совершенства – степень, уровень чувства доброты, которое возникает при общении с произведением. А детские рисунки – Добро, Красота, Истина.


   Юрий Матвеевич Севостьянов. Методические рекомендации для воспитателей детских садов, учителей, руководителей творческих коллективов.

   Методичка в очень краткой, очень концентрированной форме
представляет обобщения, выводы работы руководителя  изостудии за более чем тридцатилетний опыт работы.
   Это его итоги на ниве художественного воспитания, методические тезисы.

   Всю педагогическую работу руководитель основывал на возрастной психологии, на особенностях развития ребёнка в  каждый период. Эта установка на психологичность методики и позволяла ему добиваться выдающихся результатов.
   Без понимания того, что  сам детский рисунок психологичен,что он есть овеществление внутренней структуры личности ребёнка, нельзя понять логику часто алогичного детского рисунка.  Он не алогичен, там логика иная.
   К примеру, обобщение идёт  не по существенному признаку, а по эмоциональному отношению. Эмоция не только основа обобщения, она суть детской работы. Ребёнок рисует отношения, а не мир как таковой.

   Важнейшая особенность детского восприятия – глубоко личностное, эмоционально переживаемое отношение ко всему. Всякий случайный предмет, явление, попавшее в круг внимания-зрения – уже и в первую очередь есть отношение по самым различным параметрам: добрый-злой, хороший – плохой, живой-неживой.
   Уточнение.
   Для ребёнка весь мир и всё в нём – живое. Просто эта «живость» для него разная. Он не очеловечивает предметы, он с ними непосредственно общается.
   Первопостижение мира – игра с цветом, звуками, словом, другими материалами. Например, ребёнок открывает для себя цвет, занимается с красками, познание для него заключается в самом опробывании цвета, он может закрашивать и перекрашивать поверхность листа, находя в этом неизъяснимое удовольствие.

   Первооснова рисунка  - игра, она позволяет преображать обычные и уже знакомые предметы в нечто совсем фантастическое: хочу плыть по океану, если нет воды, ковёр –океан, стул – корабль.
   В рисунке ребёнок продолжает примерять на себя различные роли, ролевые игры продолжаются и овеществляются.
   Вот такие психологические дары детского возраста Юрий Матвеевич и заложил и в свою практику и в свои теоретические находки.
   Особо успешный возраст изобразительного творчества – младший. Но и со средними и старшими ребятами педагог находил контакт и получал прекрасные результаты.

   Успешно работал с детьми подросткового возраста.
   Здесь руководитель очень много внимания уделял индивидуальной работе. Юрий Матвеевич, больше интуитивно, полагал, что подростковый кризис вызван конфликтом между ощущением взрослости и пустотой, вдруг внезапно возникшей внутреннего мира, конфликтом между желанием выразить себя и невозможностью воплотить это достаточно точно, художественно. Страсти бушуют – как высказать себя. Подросток уже не может использовать прежние средства, он стал взрослее на самом деле, уровень критичности повысился, а новые средства  ещё не наработал. Вот он и ищет «подпорки» через подражание. Отсюда и происходит потеря самостоятельности, гиперкритичность.
   Аналитичность мышления возрастает, а эмоциональность отступает на второй план, уходит в тень.
   Юношеский возраст – всплеск эмоциональной сферы, ведущая проблема-конфликт – кто я?
   В работе с этим возрастом Юрий Матвеевич видел главную задачу вести молодого человека, проводить, обретать связь « я и другое я», «моё я и твоё я». Здесь работа в изостудии как возможность выйти из психологических тупиков, преодолеть психологические проблемы самым эффективным и здоровым способом.

   Ещё раз подчеркну, что успехи Юрия Матвеевича как руководителя изостудии в первую очередь были связаны с тем,
 что он не только учитывал психологические особенности каждого возраста, но находил для каждой возрастной ступени очень точные методические приёмы. Тематика, подача материала, форма организации занятий, учёт личностных качеств, тонкое чувствование каждого ученика, его характера, особенностей мировосприятия – всё у педагога было продумано самым доскональнейшим образом. Юрий Матвеевич широко осуществлял и связь с родителями  и многих вовлекал в художническую деятельность.
   Без бесед с родителями, понимания психологического климата в семье, психотипа родителей, жизненных установок отца и матери, Юрий Матвеевич не мыслили себе работы с учеником.

   Методика работы Юрия Матвеевича уникальна, как уникальна сама его личность. Без глубокого размышления, погружения в практику, без видения своего собственного пути в педагогике методичка вряд ли поможет. Это рекомендация к размышлению,
указание пути, некоторые базовые принципы на которых должен выстраивать свою работу педагог.

   Их главное достоинство – открытость и абсолютная конкретность в плане, на чём строить всю работу с детьми. Такие базисные опорные точки, фундамент работы.
   А как достигать результата – задача руководителя. Ведь очень много будет зависеть от его личностно-психологических качеств, образования, широты кругозора, навыков и умений как психолога, в конце концов – талантливости.
   Юрий Матвеевич не говорит, но подразумевает, что практическая работа всегда очень своеобразна, специфична в силу ряда причин: личность преподавателя, состав учащихся, условия для занятий – нет смысла всё конкретно прописывать.

   Юрий Матвеевич смотрел на мир, на жизнь целостно, это всё было – Космос, вселенная, и детский рисунок, самый простенький, для него был Космос. Рисунок – Творение.
Для части педагогов работа с детьми не выходила за пределы
научения определённым навыкам, овладевание учащимися определённой суммой знаний, воспитания в соответствии с записанными целями.

   Юрий Матвеевич исходил же из того, что детское творчество – искусство – есть величайшая духовная ценность, есть способ постижения мира и обретение своего я. Ученик не просто рисует фигуру человека, пейзаж, натюрморт, грустит или веселится в рисунке, он общается с Космосом, он – демиург, он «включает» себя в мироздание, каждый рисунок есть осмысление вселенной и себя в ней.
   А чтобы так работать с детьми, надо самому быть очень образованным человеком. Важно подчеркнуть, что образование не означает здесь простой набор знаний – чем больше знаю. Далеко не так, а может быть и совсем не так. Знания должны быть проинтегрированными, структурированными. Руководитель обязан легко и просто для детей объяснять, показывать связь к примеру руки человека и берёзового листочка, коровы, что гуляет по лугу и религиозных воззрений египтян. Здесь Юрий Матвеевич говорит не столько о широте знаний, не о универсальности знаний, а в первую очередь о цельности знания, некоей интуитивности, бессознательности со-знания.
Процесс познания и структуризации знания в идеале должен идти постоянно, параллельно работе с детьми, иначе воспитателю нечем с детьми будет делиться.

   Вроде и очевидная истина, но о ней часто забывают – лишь практика есть основа для методических разработок.
Продолжая мысль Юрия Матвеевича, могу сказать это означает одно: каждый воспитатель, каждый руководитель основывая на общих методических подходах, вырабатывает свою методику исходя из своей практической работы.

   Всякая методика лишь тогда методика, когда пластична, может изменяться с соответствии с иными условиями, в тоже время сохраняя свою суть, свой костяк, свои подходы.

   «Мир держится на детях» - кредо педагога. Это означает то, что когда руководитель идёт на занятия, он идёт не учить, а учиться:
учиться видеть, слышать, понимать ученика, учиться ставить перед учащимися такие задачи, которые он может решить, преодолеть при известном напряжении сил, учиться общаться,
учиться учить.

   Краткость тезисных положений методички и логика подачи материла(кстати, весьма своеобразная) требует комментирования и осмысления. Проще ученикам Юрия Матвеевича, тем, кто был на его занятиях. А кто не был? Здесь выход один – смотреть детские рисунки, выполненные под руководством Юрия Матвеевича. Только просмотрев большой зрительный ряд станет понятна и теоретическая база методички.

   В «Основных аспектах в учебно-воспитательной и методической работе» Юрий Матвеевич говорит об опорных, базовых категориях в работе руководителя:
   Экология. Космос. Природа.
Космос – всеобщее. Природа – то, что вокруг человека. Экология –способ гармонизации отношений человека и природы.
Пленэр есть ежедневное поклонение природе.
Что Юрий Матвеевич имел в виду? Даже при самом большом энтузиазме невозможно выкраивать ежедневно время на пленэр.
Зато можно смотреть и видеть. Сколько мы с Юрием Матвеевичем общались, я удивлялся, насколько вездесущи и внимательны были его глаза: своеобразие дверки, камня, извивы дороги, облака, ветки – всё подмечал. Особенно ёмким и выразительным у него получалось описание портрета. Причём портет был всегда в пейзаже. Если мы шли куда-то, или сидели на крыльце вся беседа наша перемешивалась устными пленэрными зарисовками. Причём даже самый обычный предмет приобретал символическую окраску и накрепко был связан с мирозданием: былинка-травинка, наклону стебля которой вторит извив грядки, доски забора, нависает космическая – обычная ветла, а над всем этим – звёздное бурлящее небо.

   Следующая точка опоры, базис: Земля +Вода+Небо = Сад-Огород = Космос.
   Здесь всё обыкновенно: пишешь сад-огород – пишешь космос.
   Здесь упор на детское восприятие, на детский рисунок: то, что рисуем – значимо, величественно, беспредельно. Пишешь грядку с морковью, а видишь бесконечное вечное звёздное небо.
А наоборот? Да конечно. Пишешь ночь как вспаханное поле, пишешь звёзды, а видишь цветы.
   Линия у Юрия Матвеевича несёт огромную смысловую нагрузку: она есть философия мироздания, её импульсы. биоритм. Линия как чувство, линия как мысль.
   Ещё одна точка опоры – семья. Семья, интегрированная с космосом.

   Итог: «Природа – основной и единственный учитель для детей и взрослых. Всё, что есть на Земле, в Воде и в Небе – наши Учителя.»
   Что значит учиться у природы? Вглядываться, всматриваться, вслушиваться, дышать единым, собеседовать.
   Когда рисуешь дерево, цветок, солнце, ветер, воздух, человека и все любое-другое – соотносишь не только с тем, что рядом, но и со всем, что далеко, что беспредельно. Рисуешь – глубинно в суть проникаешь, осознаёшь, понимаешь, учишься, как течёт вода, как клонятся ветви, как идёт человек.
   Чтобы нарисовать сосну, надо стать сосной…

   Подробная периодизация возрастов  в методичке связана с тем, что Юрий Матвеевич видел в каждом возрасте своё уникальное особенное, без учёта которого никакое движение вперёд невозможно.

   В ходе практической работы Юрий Матвеевич наработал
огромное количество приёмов для того, чтобы раскрыть, развивать способности творческого осмысления мира.
   Это были и методические приёмы, приёмы обучения, и технические приёмы, приёмы освоения разных материалов и техник. Причём методический приём и технический были интегрированными друг в друга.

   Дети осваивали приёмы бескарандашного рисования, рисования пятном, приёмом примакивания, развивали аналитическое конструктивное мышление через геометрическое и линейное рисование.

   У Юрия Матвеевича даже просто проведённая линия уже была полна смысла, философичности, чувства: где и как она расположена на листе, какая она, её соотнесённость с листом бумаги. Тем более возрастала смысловая нагрузка, когда в рисунке использовались пятно, линия, точка. Они не только воссоздавали пространство, форму, но и (в их характерности, соотношения друг с другом) раскрывали суть художественного образа. Не только его значимость, драматичность, психологизм, личностное отношение, но и его космичность, структурированность со вселенной. В чём-то рисунки, выполненные детьми под руководством Юрия Матвеевича, схожи при всей непохожести и, наверное, противоположности, с работами Рериха, Врубеля, Ван-Гога

   Педагог, учитывая психологические особенности ребёнка предлагал ему попробовать различные виды рисования: перо и тушь, шариковая ручка, мелки, пастель, смешанную технику,
фломастеры, иные экзотические (в то время) материалы.

   Работа с цветом предусматривала работу с три цвета, рисование всеми цветами радуги, освоение оттенков, создание музыкальной гаммы-настроения, работа по-сырому, работа в смешанной технике.
   Очень большое значение придавал Юрий Матвеевич работе по цветному фон. Цветовой тон  - камертон настроения, длящегося мгновения, соотнесённости с космическим календарём.
   Большей частью ученики Юрия Матвеевича рисовали по цветному фону, что давала возможность ученикам выдержать цветовую тональность. сразу определиться со смыслом и настроением изображения.

   Особенно важен в методичке раздел «рисую как вижу, рисую как думаю…» и т. д.
   Здесь перечислены приёмы видения-рисования, но никак не раскрыты.
  Дело в том, что это очень большая и сложная тема. Во-первых, хотя бы минимально надо научиться самому так рисовать, а во-вторых, - ещё большая сложность – как научить другого.
   Здесь трудно что-то выстроить логично, рационально, здесь пространство интуитивного, бессознательного, некоего озарения, чрезвычайной концентрации и сосредоточения.
   Здесь многое определяет личность  педагога.
 
   Даже если  повторить мастер-классы Юрия Матвеевича, сделать всё в точь-точь, получится нечто другое.
   Есть методичка, есть ученики Юрия Матвеевича, есть большой зрительный ряд,  архив детских работ, выполненных под руководством Мастера, а Тайна так и останется Тайной…

   Вопрос остаётся. Как, каким образом, каким способом, но он научал ребят рисовать, как люблю; рисовать, как слышу; рисовать, как видит природа; как журчит ручей, как гудит пчела, рисовать аромат, …

   Что сказать в заключение о методичке Юрия Матвеевича?
Я лишь коснулся этой темы. В целом вся его педагогическая работа заслуживает отдельного исследования. Хотя бы потому, что успехи его детей были впечатляющими, и он, как никто другой, отдал большую часть своих сил, посвятил жизнь работе с детьми.
   Что-то из опыта работы можно и необходимо взять,  основываясь на базовых принципах, наработках учителя. Осмыслить, творчески переработать, примеряя это к своим возможностям и следовать по пути, указанному Юрием Матвеевичем, но своей тропинкой –дорогой.


Коллективная работа, работа в коллективе и ковровый принцип экспозиции.

   Наталкиваясь постоянно на равнодушие и глухоту бюрократического аппарата, художник-педагог в тоже время не противопоставлял себе всей системе художественного воспитания, но его удручало непонимание многими педагогами и методистами особенностей детской психологии, особой эстетики детского рисунка.

   На выставках и конкурсах успехи были неоспоримы. Но выставки и конкурсы не были для руководителя самоцелью. Это, во-первых, обобщение, соборность, некое умиростроение, - ковровый принцип экспозиции. Во-вторых, организация выставок была способом просвещать и привлекать детей и взрослых, не вовлечённых в художественную среду, раскрывать значимость эстетического освоения мира в любом возрасте,значимость детского рисунка, это была пропаганда детского творчества.

   Есть два подхода в обучении детей изобразительному искусству:
-ребёнка надо подготовить к продолжению профессионального образования, надо научить основам реалистического рисунка;
-ребёнку надо помочь реализовать себя, раскрыть себя, развивать себя на каждой возрастной ступени и в соответствии с ней: ребёнок должен прожить свой возраст.

   Борьба двух подходов более всего проявляется на конкурсах.
Как оценивать детский рисунок? На сколько он выучен или насколько ярко и выразительно он переживает свой возраст, свои дни впечатления. «Выучен», «выразительно переживает» - и в том и в другом случае речь идёт о научении. Но если в первом случае учитель стоит над ребёнком, ему нет нужды спрашивать, а что хочет изобразить маленький художник, перед ним просто  ученик, которому как можно эффективнее необходимо передать определённую сумму знаний, умений, навыков. То во втором случае руководитель идёт от ребёнка: чем ты живёшь, что тебя волнует, чем дышишь – я тебе помогу, подскажу, как это выразить.

   Ребёнок хочет сказать, чувства его переполняют, энергии у него через край и подчас он не может с ней совладать, не знает куда деть, к чему приложить. Он удивлён миром, очарован, ошеломлён. Он хочет сказать об этом, он не знает, как сказать, он не знает, что сказать. Он просто хочет сказать, выкрикнуть, выплеснуть…Где, в чём, каким образом? И тут на помощь ему приходит педагог.

   Нет нужды спорить и выяснять, какой подход соответствует реалиям. Необходим тот и другой, а большей частью и их сочетание. И там, и там есть плюсы и минусы.

   В этом отношении, в понимании детской психологии , в понимании конфликтности человека и мира, который он познаёт,
Юрий Матвеевич был выдающимся психологом, и , большей частью и вследствие этого, и выдающимся педагогом.

   Минусы педагогики развития, где учитель шёл от ученика, Юрий Матвеевич компенсировал индивидуальными занятиями с теми ребятами, которые уже осознано хотели овладеть реалистическим рисунком, реалистической грамотой. Его ученики поступали в художественные заведения без проблем.
Но для большинства учащихся Юрия Матвеевича занятия в изостудии были определённым этапом в жизни, важным, значительным, но этапом. Юрий Матвеевич и ставил перед собой задачу заложить в учениках, во всех учащихся фундамент для дальнейшего творческого роста, фундамент дальнейшего духовного развития и становления, фундамент Хранителей и Созидателей Человечности.

   Ещё раз уточню, что речь идет о всех детях, независимо от их природных способностей. Учителя  и воспитатели приводили к педагогу целые классы и группы – рисовали все. Каждый ученик создавал свой шедевр.

   Пророчил ли Юрий Матвеевич всем взрослую художническую деятельность? Совсем нет. В чём он неустанно пытался убедить окружающих, что творчество как таковое есть непременное условие человеческого бытия, это есть осмысление жизни и путь духовного становления. С этой точки зрения душу человеческую он просматривал насквозь, и тёмное и светлое в человеке прозревал. Ошибался? Да, ошибался  в силе светлого начала человека, но основа его педагогической деятельности была абсолютно верна – практические работы учащихся постоянно это подтверждали.

   Юрий Матвеевич никогда собственноручно  не правил детских работ, он даже мало показывал, что как рисуется, больше подсказывал:
-мир и человек перед тобой (пленэр, непосредственные впечатления, натюрморты, чтение);
- твои помощники: точка, линия, пятно, цвет;
Кисти, краски в руки – начинай. Начали, а дальше что?
А если не получается нарисовать человека, животное, цветок?
 Здесь ведущую роль играет организация творческого процесса – коллективное творчество.
Стол, краски, кисти, бумага, с четырёх сторон стола стоят учащиеся, человек двадцать или более. Тема есть, душевно побеседовали и взялись за работу: не получиться не может – рядом товарищи работают, общий дух творчества царит в студии.
    А теперь Юрий Матвеевич работает индивидуально: подходит к ребятам, или они к нему, беседует, подсказывает, направляет.

   Предложение темы у Юрия Матвеевича  было глубоко продумано и на соответствие возраста, интереса группы, индивидуальных особенностей учащихся, и как часть осознания, осмысления (на бессознательном уровне) связи «Я и Природа», «Я и Космос».

   Особенность методики педагога была ещё и в том, что он рассматривал любой детский рисунок как часть всеобщего целого, а не как отдельную работу. Он и ребят стремился научить этому: ты не камни возишь, а строишь Шартрский собор, рисуешь цветок – рисуешь мир. 

   Самый благодатный возраст именно детского рисования – 7-10 лет. Что для этого возраста в наибольшей степени характерно?
Рисунок – рассказ-переживание, что-то с кем-то происходит. Через рассказ-игру художник высказывает и своё отношение, это наиболее приемлемый для него способ выражения своих чувств.
   Событийная насыщенность рисунка особенно характерна для этого возраста.

   Создание эмоционального фона – необходимейшее условие  успешной работы. В этом отношении всё в изостудии Юрия Матвеевич работало на творчество: готовый к работе стол с кистями, бумагой и раскрытыми красками, большие оконные проёмы – всегда очень светло, тепло. Стеллажи –столы у стен изостудии, на стенах до самого потолка – очередная выставка- ковёр.

   В школах и изостудиях пошло какое-то странное поветрие, что стены в мастерской должны быть голые, что всякая наглядность мешает. По такой логике тогда и окно надо завесить, и учеников в серое одеть, а то и по одному по кабинкам рассадить. Глупость несусветная. Сколько раз я видел сам, как в окружении детских рисунков даже у взрослых, руки тянутся к бумаге: хочется творить.

   Итак, базовый фон есть, присутствует на любом занятии. На конкретном занятии, посвящённом определённой теме, Юрий Матвеевич можно сказать «уточняет» эмоциональный фон, конкретизирует его: какой цвет сегодняшнего дня, какой цвет сегодняшнего часа. Я уже говорил, что цветовому фону, как основе композиции, Юрий Матвеевич придавал очень большое значение. Это помогало учащимся выдержать определенную цветовую гамму, достигать в работе цветовой гармонии.

   Всё значимо в творчестве. В том числе и формат. Малыши часто у Юрия Матвеевича рисовали на обоях. И какие это были роскошные работы. Помню многометровые фризы-композиции на тему «Древности», «Домашние животные». Шествие зверей было впечатляющим и только потому, что дети рисовали вместе друг с другом и вслед друг за другом. Они заряжались друг от друга творчеством, «заражали» друг друга. Очень важен и размер
рисунка – есть где размахнуться. Малыши – натуры широкие, мелочь им не свойственна.
   Коллективное творчестве, коллективная  работа. Как точен и верен  психологический подход, как эффективно воспитательное значение такой организации занятий – трудно переоценить.   
   Работая совместно, волей-неволей, но ученики учатся слышать и видеть друг друга, уступать, принимать другую точку зарения, согласовывать свои желания с товарищем, учатся жить в человеском обществе, учатся уважать друг друга, они социализируются.

   Большую часть работ учащиеся 7-10 лет выполняли на листах А3. Размах и им присущ, и большой формат заставляет вольно и невольно думать о композиции: заполнить, уместить, расположить. Если размер маленький, таких проблем почти не возникает.
   Большой формат – основа композиционного совершенствования. Я имею в виду только детское творчество.

    Подача темы. Надо же учащихся воодушевить, надо, чтобы они загорелись темой, восприняли как свою, глубоко личную, чтобы эмоционально вникли в неё.
   Здесь - уникальность Юрия Матвеевича. Здесь проявился талант  педагога в умении найти доверительную интонацию, настроить, предложить спектр решения композиционных задач, увлечь темой.
   Из собственного опыта работы я знаю, каким камнем преткновения для учащихся является композиция.
   Юрий Матвеевич в этом был великий мастер. Какие только темы он не давал учащимся, во всех они проявляли свои лучшие художнические качества. Для учеников копейской изостудии не было неинтересных тем, и всё это благодаря педагогу.
   Доказательным подтверждением теоретических изысканий и практической работы Юрия Матвеевича служит и его работа в обычной школе.
   Каких усилий ему это стоило, знает только сам мастер, но в обычной школе, на обычных уроках, в неприспособленном классе Юрий Матвеевич применил тот же приём коллективной работы и так же добивался замечательных результатов. На какое-то время преобразил школу, детей, родителей. По крайней мере показал, что значит творчество, что значит детский рисунок.
   Композиция – альфа и омега методики Юрия Матвеевича. Причём композиция совсем не обязательно как рисунок на тему, большая работа. Это могли быть и почеркушки, зарисовки, проба разных материалов. Формат и размер работ могли очень широко варьироваться. Композиция – детский рисунок – всегда некое представление, обобщение, всегда есть явление внутренней жизни ребёнка, это всегда – лирический роман, даже если это обыкновенный тетрадный листок.


   В выставочной деятельности Юрий Матвеевич применял ковровый принцип экспозиции. Организацию выставки детских работ по-иному он и не мыслил.
   В ковровой экспозиции, без рамок-ограничений, работы созвучны друг другу, это мощная полифония, хорал. Они и самостоятельны, как художественная ценность, но они в целом – тоже картина, фреска.

   Как пример вышесказанному – Выставка и Каталог выставки «Родники жизни».
   Формируя выставочное поле посредством образов-символов: Древо, Гора, Корабль, Сад, Радуга, Цветок, Семья, Юрий Матвеевич и создаёт необычное действо-путешествие для зрителей и акцентирует внимание посетителей на каждой работе.
Ведь перед нами не рисунки на тему, а эпос, мы жадно вглядываемся: а что говорит каждый автор. Здесь каждый интересен.

   Юрий Матвеевич обращается к архетипам бессознательного, пробуждает коллективную память. Формообразующее начало, своего рода архетип, сразу придаёт экспозиции мощное космическое звучание. Главное достоинство выставки этой и других – здесь не было лучших и худших, не было проигравших, каждый ребенок-творец видел, что он – значимая часть целого, необходимая частица мироздания. Его творчество, его рисунки – востребованы. Он – Творец – нужен.
   Выставки Юрия Матвеевича очень образно выразительны.

   Помню выставку во Дворце пионеров на Новый год: во всю стену сплошным ковром  от пола до потолка около 600 детских работ. Да ещё Юрий Матвеевич для цельности впечатления нарисовал ели, воющих волков, а в центре, над дверью – тройка мчится. Ночь новогодняя переливается всеми цветами-радуги, звёзды блещут и весь мир ликует. Очень празднично, широко, с размахом. Ученики созвучны Учителю, Учитель – ученикам, а в целом – Великий Гимн Великому Празднику.

   Помню выставки в изостудии: « Домашние животные», «Сад-огород», «Древний мир». Экспозиция каждой из них была решена образно. И каждая выставка производила очень целостное впечатление. При этом ни один автор, ни одна работа « не пропадали». Это тоже одно из удивительных качеств экспозиций Юрия Матвеевича.

   Чего стоит хотя бы его «Корабль» «Елка». Перед зрителем разворачивается космическое действо. Надо сказать, эти экспозиции достаточно маштабны (4,5 м х 3 м, более сотни работ). Они забирают, завораживают зрителя. Они очень динамичны. Это одно из удивительнейших своеобразностей таких выставок. Рассматривая одну работу за другой, зритель начинает видеть рисунки «движущимися», они оживают, они начинают «говорить». И вольно или невольно, самому хочется принять участие в их действе, включиться в этот великолепный многоголосый хорал с таким удивительным гармоничным звучанием. Здесь, на выставке, происходит тесное единение, понимание, образуется связь: Учитель-Творчество-Семья.
 После таких выставок во многих семьях начинают рисовать все: дети, родители, бабушки и дедушки.
   Ковровая экспозиция, выставка по типу образов-символов утверждает в ребенке коллективное начало, учит видеть других, изгонять из своей души эгоистические чувства, не даёт развиться зависти, учит соразмерять свои силы и возможности.
   И, конечно, для ребенка-творца, выставка – сильный мотивационный посыл: творить – приносить радость, удивлять, познавать, общаться, делиться талантом друг  с другом.

   В каталоге представлены авторы самых разных возрастов и «направлений». Представлены и образцы различных приёмов рисования, образцы декоративно-прикладного искусства, созданные руками учеников Юрия Матвеевича.
   В издание включены и основные методические положения Юрия Матвеевича.
   Вот пример, тезисы о работе с малышами:
1Петроглифическое рисование…
2Три категории формы…
3Темы…3 характера…
4Барьер страха…
5Активизация жизненных сил…

   Да, известный принцип от простого к сложному, но как талантливо его Юрий Матвеевич реализует в своей практике, как точно конкретизирует, как верно выстроена методика овладения рисунком в точном соответствии с возрастом.
   Это тезисные положения работы с малышами, как и куда двигаться, с чего начинать, какие опасности подстерегают, как от них уберечься или нейтрализовать, как вывести на более высокий уровень художественности и духовности: прозрение, пройдя лабиринт, через цветок, солнце, воду…
   Логика художественного постижения мира неоспорима, практически реализована, а потому и такая убедительная.

   Интересны и очень своеобразны краткие характеристики авторов каталога. Они раскрывают нам некие черты не только учащихся Юрия Матвеевича, но и его самого.
   Вот выдержки из некоторых характеристик:
-характерен тонкий лиризм, акварельное видение;
-автор карикатурно-юмористического плана. Экспрессия. Монументальные задатки;
-характерен чёткий жёсткий рисунок, напряжённая тонально-цветовая гамма;
-характерна предельная раскованность, сочетание восторга и  задумчивости;
-автор лирического плана. Предпочитает работать в жанре пейзажа…Нередко мягкая лирика переходит в драматизм;

   Выставки Юрия Матвеевича были для него не самоцелью, а являлись необходимым звеном, ступенью в области духовно-нравственного воспитания личности. Процесс этот был взаимосвязанным: как Учитель оказывал влияние, учил детей, так и дети вели, учили Учителя, формировали представление о мире.
   А чему сам Учитель учился у детей? Стилизовать своё под детское было бы глупо и смешно. А вот не терять свежесть восприятия, не разучиться удивляться, хранить, лелеять, приумножать в себе радость жизни можно только через общение (творческое и обыденное) с детьми. Не только Учителю, но и всем окружающим, кто внимателен и открыт, дети «омывают» глаза и душу, они её просветляют.

   Понимание, освоение  методики и практики педагогической работы   Юрия Матвеевича требует очень вдумчивого и бережного отношения. Нельзя взять внешнее, не поняв сути. В этом отношении нельзя просто взять и выставить детские работы по ковровому принципу. Это уже должен быть итог большой подготовительной творческой работы на занятиях. Дети должны пройти практику коллективной работы, научиться слышать друг друга, уметь общаться в процесее творчества, быть созвучными. Перед их глазами должен быть большой зрительский многомерный ряд образов-рисунков. Педагогу необходимо овладеть приемами и способами создания на занятиях атмосферы сотворчества, содружества, сотрудничества. Не очень, наверное, будет разумно и следовать образцам.

   Прекрасное качество методических приемов Юрия Матвеевича – они не догматичны, не канонизированы. Они просторны для педагогического творчества.
   Это более чем верно и в отношении выставочной деятельности. Можно найти много различных способов экспозиции детских работ, сохраняя, следуя главному принципу Учителя: это должно быть коллективное творчество талантливых личностей, это должна быть полифония.

   Такой подход не отменяет принципа состязательности творческого процесса, пробуждает стремление сделать как можно лучше свою работу, как можно точнее «спеть».

   Наверное, главная идея творчества, педагогики и методики Юрия Матвеевича – ныне как-то ушедшая в тень идея соборности. Соборность – все вместе и каждый – личность. Соборность как некое духовное единство, целостная множественность творцов на пути постижения Истины, Добра, Красоты. Множество в единстве, едиство во множестве.

   Юрий Матвеевич очень много сил отдавал организации выставок, искал образы, отбирал работы, компоновал, проводил огромную просветительскую работу с посетителями, родителями. Выставка – итог, кульминация творческой деятельности, некая пауза для осмысления, обозрения сделанного. Ступенька, с которой надо шагать дальше, открывая, познавая неисчерпаемый мир, утверждая гармонию труда и радости, созидая ЛАД.


Людмила рассказывает.

   Я точно не помню, сколько мне было лет, когда я занималась у Юрия Матвеевича в студии. Примерно в 3-4 классе. Занималась нерегулярно: во время каникул. Юра уходил на работу задолго до начала занятий с ребятами. Как я понимаю, нужно было всё приготовить и обдумать. Я приходила вместе с ним. Юрий Матвеевич расставлял мольберты, не торопясь, прикреплял кнопками ватман. На общем столе появлялись стаканчики для воды, в банках – кисти и карандаши, баночки с гуашью, маленькие ванночки с акварельными красками. Это потом уже сами ребята разбирали – кому что нужно. Кто-то заканчивал начатое на предыдущем занятии, кто-то начинал новую работу. Я запомнила, что Юра не сидел на месте. Он подходил потихоньку к каждому, внимательно смотрел. Иногда что-то говорил, видимо, давал советы. Часто брал в руки карандаш или кисть и чуть-чуть показывал, подправлял. Во время занятий  не было абсолютной тишины, но было как-то хорошо, уютно, и хотелось работать, не отвлекаться. Помню, что в вазах, в банках стояли сухие букеты на подоконниках. На стенах были развешаны готовые работы ребят и взрослых. В больших папках собирались годами ребячьи работы.

   Ещё помню. Нарисовала лыжников. Я хотела, чтобы у меня лыжники катились с горы, но людей в движении ещё рисовать не умела. И мои лыжники, как братья-близнецы, смотрели в одну сторону, а лица у всех были в профиль. Помню, Юра спросил, почему они все смотрят в одну сторону. Мне не хотелось признаваться, что я по-другому нарисовать  не умею, и я молчала. Тогда он мне говорит: «Наверное, в той стороне они увидели что-то интересное?» Я, конечно, сказала, что да, так и есть. Он отошёл. А я, посмотрев на свой рисунок, поняла, что надо нарисовать что-то такое, что привлекло внимание моих лыжников. Они увидели лес, а на дереве сидела какая-то необычная птица. Да, таким простым приёмом Юрий Матвевич «включил» моё воображение.

   После занятий ребята потихоньку убирали краски, мыли баночки, составляли аккуратно всё на место. Прощались до следующего занятия. А мы с Юрой шли домой. по дороге заходили в магазин, покупали какие-то продукты. Шли, разговаривали. О чём были наши беседы – не помню. Помню чувство чего-то хорошего, неторопливого и интересного. То детское впечатление  и ощущение осталось во мне навсегда.

   Своих лыжников я увидела вскоре на выставке во Дворце пионеров среди других детских работ. Мне это было по душе.
Я помню и сейчас до малейших подробностей свой рисунок и улыбаюсь: такие прикольные лыжники у меня получились. А всё Юра «виноват».
Очень хороший человек был Юра…Юрий Матвеевич.




              Лирическое послесловие.

   Очень надеемся, что кто-нибудь ещё напишет о Мастере, добавит живые чёрточки в его портрет, расскажет о своих впечатлениях о его творениях или просто расскажет, ведь в каждого из нас, кто общался с Юрием Матвеевичем, он вложил частичку своей души.

   Чем дальше, тем роднее и ближе, тем значимей и сама жизнь Юрия Матвеевича и его творчество. И как педагог, и как художник Юрий Матвеевич для нас стал более «объёмным». Масштаб личности я ощутил с первой встречи, а вот глубину постигаю всю жизнь. Жизнь многоцветна, множество влияний, пристрастий, перемена мнений - в этом отношении оценка творчества  Юрия Матвеевича для нас не претерпела изменений.
   Очень много замечательных художников как в прошлом, так и в современном странном мире, а такого, как Юрий Матвеевич, нет. Дело не в том, что он такой уникальный, - жизнь каждого уникальна. Юрий Матвеевич прожил свою жизнь, прошёл свой Путь.
   Всё, что заложила в него природа, он сумел реализовать, воплотить. Как завещание – методика работы с детьми в области изобразительного искусства и живописные и графические работы педагога-художника. И ещё одно качество личности Юрия Матвеевича, о котором необходимо помнить, - он верил в человека, любил человека, уповал на его добродетельные качества, на его сердечность, на его ум.. Какой это был радушный хозяин, сколько времени уделял гостю, беседе с самым случайным прохожим. Сколько в его речах и поступках по отношению к другим людям обходительности, сердечности, внимания.  В обыденной жизни близким людям, наверно, было с ним непросто. Но прошло время – суетное ушло, а суть осталась.

   У Юрия Матвеевича было много учеников. Мы думаем, что в благодарность Учителю, в память об Учителе каждый может что-то рассказать о нём. Это было бы хорошо. Пусть сложится многоцветная книга о Человеке, обо всём: как одевался, ходил, беседовал, учил, работал, жил. Есть возможность запечатлеть, сохранить живой облик Художника. Не надо никакого литературного таланта, надо просто написать от души,  от сердца.

   Каждый творец замечателен по-своему, по-своему самобытен. Мы не выстраиваем иерархию, кто выше, кто лучше, кто талантливее, - каждый достоин внимания. Достойна внимания и своя собственная жизнь. Так вот, обращаясь к ученикам Юрия Матвеевича с предложением написать о нём, мы предполагаем, что когда кто-то начнет писать такие воспоминания, он начнёт описывать и свою жизнь. В сохранении прошлого, в крепкой связи прошлого и настоящего – залог человеческого будущего. Как всякий размышляющий человек, Юрий Матвеевич остро и больно переживал трагические конфликты современного мира, искал выход, сомневался, испытал разные влияния, при этом оставаясь самим собой. Юрий Матвеевич верил в облагораживающую силу творчества, верил в человека. И самое главное – художник учил размышлять. А размышлять, значит жить, думать, творить, искать смыслы.

…Летний вечер. Мы с Юрием Матвеевичем на крылечке, на приступочке. Слушаем, как гаснет вечер, уже и ночь почти. Над нами загораются звёзды. Тепло. Чуть заиграется ветерок, тронет крону ивы за забором, поиграет листьями, которые серебрятся в угасающем свете.  Тянет  ароматом поспевающей травы, садовой пылью и сыростью от зарастающего болота.
   Крылечко старенькое, и от старого дерева тепло и уютно. Мы говорим обо всём: земном и высоком. Вернее, говорит больше Юрий Матвеевич, а я внимаю. Не со всем я с Учителем согласен, но что же я буду спорить, я благоговейно внимаю. И как живописно, как выразительно каждое растение в огороде, или это так художник преображает действительность, или учит правильно смотреть. А звёзды всё ярче. Глухо шумит ива. Уходить не хочется, спать не хочется. Может быть, ради таких мгновений и живёт человек? Космос раскрывает свои объятия, и мы внимаем ему. Юрий Матвеевич учит, как учиться видеть, слышать природу, как уметь перевоплощаться: пишешь сосну, стань сосной.

   Суть таких разговоров, суть творчества, суть жизни Мастера: мир духовен, мир добр, а сам человек двойственен, искусство может помочь человеку стать духовным, искоренить в себе зло, обрести радость в бытии, жить в ладу, в гармонии с самим собой и с природой.
   Конечно, это только схема. И разве в словах суть. Слова большей частью искажают истину. Надо учиться смотреть и видеть, слушать и слышать. А потом? А потом всё несказанное, навыразимое воплотить в цвете и линии. А может быть, и в чём-то ином, но обязательно воплотить.


Литература

Севостьянов Ю. М.
Родники жизни. Методические рекомендации для воспитателей детских садов, учителей, руководителей творческих коллективов.Челябинск, 1991 год.


Родники жизни. Каталог выставки к 25-летию изостудии Копейского Дворца пионеров и школьников (руководитель Ю. М,Севостьянов). Челябинск, 1992 год.

Светлой памяти Юрия Севостьянова.
Он мечтал о музее детского творчества. З. Романова.
Выставку посвящаю Учителю. В. Романов.
Оборвалась связь с детством. Дмитрий Согрин.
Газета «Копейский рабочий»,4,11,2000.


Севостьянов Юрий Матвеевич(1939- 2000), художник-педагог
«Во Славу Земли!», каталог-альбом.

Юрий Матвеевич Севостьянов- известный учитель, неизвестный художник. Живопись, графика. Каталог выставки.
Издание к 80-летию художника. Челябинск, 2016-2018.

Бондари Олег и Людмила. Ученики-Учителю.
Юрий Матвеевич. Воспоминания. Живопись Ю.М. Севостьянова,
поэзия Бондаря О. Рукопись. Аша-Копейск, 2014.