Римские игры Глава 7. Невольник из Коринфа

          Дом Аррецина Агриппы располагался на западном склоне Целийского холма, в двух шагах от Палатина. Когда-то здесь жили плебеи, но с начала века, когда Целий облюбовала знать, на его склонах поселились представители сенаторского и всаднического сословий. Отсюда открывался роскошный вид на Большой цирк, называемый горожанами «Старым», и в дни, когда проходили ристания, Агриппа мог наблюдать за их ходом с верхней террасы.
          Утром, накануне праздника, в доме царила порядочная суматоха. Мужчины готовились к любимому зрелищу, а объектом хлопот для женской половины являлась молодая наложница, красавица Гера. Хозяин приобрел девушку за баснословную сумму после похода против свевов четыре года назад. С тех пор она стала фактической хозяйкой в доме. Но злые языки поговаривали, что хозяин равнодушен к ней.
          Действительно, молодой человек проводил время весело, и чего-чего, а женской ласки ему хватало с лихвой. Девушка скорее была предметом престижа, этакой дорогой игрушкой, какую может позволить себе лишь богатый человек. Ему доставляло удовольствие наряжать ее в богатые одежды, дарить дорогие безделицы и похваляться ею, когда случалось закатиться домой с подвыпившими друзьями.
          Однако, несмотря на заботу, которой по приказу хозяина окружили ее домашние, Гера так и не смогла внутренне примириться со своим положением рабыни. Она практически не выходила из гинекея. Как не старалась, она не могла не думать о позоре рабства и часто ночами просыпалась вся в слезах, умоляя богов послать ей смерть.
          А сегодня, пока домашние носились по дому, как одержимые, невольник Захарии, торопливо семенил с донесением за пазухой по узким городским улочкам.
          Вначале он спустился по Аргилету до Переходного Форума, повернул налево и по задворкам базилики Эмилия выбрался на Священную Дорогу. Здесь мальчишка припустился быстрее, то и дело боязливо оглядываясь – не увязался ли кто за ним. Изрядная толчея, царящая среди бесчисленных лавок, предоставляла возможность проскользнуть незамеченным. За аркой Тита, следуя наставлениям хозяина, мальчишка свернул направо и по кривым переулкам обогнул с запада Палатинский холм.
          Слева возвышались величественные, отделанные мрамором стены императорского дворца. Вдоль них выстроился караул из преторианских гвардейцев – ни для кого в Риме не было секретом, что с недавних пор император стал опасаться заговоров. Впрочем, разморенные на солнцепеке воины не обратили внимания на пробегавшего мимо мальчишку. И поэтому он, по иронии судьбы как раз и являющийся для них весьма любопытным объектом, спустился к Тибру и продолжил путь к Коровьему рынку, где окончательно затерялся в пестрой толпе. Вскоре его можно было заметить пересекающим Аппиеву дорогу у Капенских ворот. И через минуту гонец был у цели.
          Оглядевшись для пущей верности, он стукнул массивным кольцом о ворота. Сухое дерево гулко отозвалось, и через мгновение тяжелые створки медленно разошлись, пропуская его внутрь.

          Прочитав сообщение, Агриппа спросил у мальчишки, обучен ли тот грамоте и, получив отрицательный ответ, отпустил его.
          Оставшись один, молодой человек вышел на балкон и, обратив взор на раскинувшийся перед ним город, долго стоял, наблюдая как солнце плавило крыши домов, прокладывая путь к горизонту. Не отрывая глаз от этой картины, он поднес донесение к жаровне с тлеющими угольями. В задумчивости он не заметил, как жар, съедающий буквы, добрался до пальцев. Ожог вернул его к реальности.
          Молодой человек выбежал из комнаты и поспешил на женскую половину.
          Две спальные рабыни, совсем юные, прислуживали сегодня Гере, сидящей у зеркала на отделанной слоновой костью скамье. Когда в комнату влетел Агриппа, одна из них расчесывала бронзовым гребнем ее длинные, цвета высушенных солнцем колосьев волосы, благоухающие амброй, а вторая умащивала алебастровую шею девушки родосской мазью.
          Агриппа приблизился к девушке, и тоном, не терпящим возражений, распорядился:
          – Собирайся, Гера!
          – Но…, я не рассчитывала выходить сегодня из дому, господин, – опустив свои синие глаза к полу, смиренно промолвила девушка.
          – Не называй меня господином. Тебе позволено обращаться ко мне по имени. И не капризничай. Как можно сидеть дома, когда весь город только и живет праздником. На завтра назначены состязания поэтов, музыкантов, а потом...
          – Потом, как всегда, люди будут убивать друг друга, а народ будет наслаждаться видом крови, – перебила она его.
          – Не вижу в этом ничего плохого. Во-первых, это гладиаторы, рабы...
          – Мой господин, забыл, что говорит с рабыней, – глядя в пол, вымолвила девушка.
          – Ты, другое дело. У тебя есть все… золото, благовония, даже ра¬бы, Гера! Рабы, которые только и ждут случая, чтобы угодить тебе. Чего тебе не хватает?! – искренне удивился он. – Я покажу тебе, как готовятся к боям гладиаторы, Гера. Тебе давно пора посетить мою школу. Собирайся, лектика ждет!
          В его словах просквозило нетерпение, и Гера поняла – не остается ничего другого, как покориться воле хозяина.
          Гладиаторские бои были страстью, овладевшей Агриппой еще в детстве. Еще тогда его отец, Аррецин Клемент, консул, увлек сына этой забавой.
           «А им больно, когда их убивают, отец?» – спрашивал сын. «Конечно же нет, сынок, – отвечал отец, посмеиваясь над наивностью малыша. – Гладиаторы не чувствуют боли».
          Впоследствии, после того как император, не раз публично признававший отца близким другом, казнил его по ложному доносу, Агриппа не раз с горечью вспоминал слова отца, надеясь, что тот не почувствовал боли в миг смерти. В тот день Домициан приобрел очередного смертельного врага. «Можешь быть спокоен, отец, – поклялся Агриппа над погребальным костром, глядя, как душа его родителя улетает вместе с дымом в безоблачное небо. – Ты будешь отмщён!»
          С тех пор, как Флавии запретили держать гладиаторов в пределах Рима, в городе оставались лишь четыре императорские школы. После смерти отца Агриппа приобрел в Фиденах, милях в четырех от Рима, подходящий участок земли и выстроил там школу по собственному проекту и не без гордости считал ее лучшей в Италии, и даже превосходящей знаменитую императорскую Ludus Magnus1.
          Именно туда, в Фидены, они и направились, Гера – в лектике, Агриппа, опасаясь насмешек, ставших в последнее время модными, – верхом. Через полтора часа процессия остановилась у ворот. На арке полукругом бежала надпись: «LVDVS GLADIATORIS MARKVS2».
          Внутри, в обширном дворе, их встретил ланиста, малый лет сорока. Не дожидаясь приказания, он провел гостей к тренировочному плацу, на котором с десяток пар гладиаторов с лоснящимися от пота торсами, проявляли завидное усердие, отрабатывая приемы боя. У горки, в ячейках которой хранились перехваченные цепью мечи, копья и трезубцы, Агриппа задержался. Он кивнул ланисте отомкнуть замок, и извлек меч с коротким клинком.
          – Гладиус, – пояснил он Гере, – меч легионера.
          Он опустился на скамью и жестом показал Гере сесть рядом.
          – Гладиаторы в школе принадлежат мне, – сказал он, и кивнул на ланисту. – А Маркус помогает отбирать новых, занимается их обучением и, надо сказать, недурно справляется.
          – Стараюсь, господин, – вставил польщенный ланиста.
          В подтверждение своих слов он сделал шаг к совсем юному гладиатору, отрабатывающим удары.
          – Кричать при ударе, болван! – гаркнул он.
          – Зачем им кричать? – спросила Гера.
          – При крике напрягаются мышцы живота, и удар приобретает дополнительную силу, – ответил Агриппа. – А чтобы вложить всю тяжесть тела в удар, рука, плечи и бедро должны наносить его разом.
          Девушка продолжала рассеянно слушать, пока ее внимание не привлек поединок молодого гладиатора сразу с тремя противниками, выглядевшими устрашающе могучими. Они пытались загнать одиночку в угол, но тот отражал удары, демонстрируя фантастическую ловкость и стремительность. Ни один из их маневров так и не завершился успехом – словно он всякий раз исче¬зал из виду, чтобы через долю мгновения появиться за спиной у своих менее поворотливых соперников. Она никогда раньше не посещала гладиаторские бои, считая их непомерно жестоким зрелищем, но сейчас, поначалу с интересом, а потом даже с азартом, принялась следить за поединком, если можно так называть бой одного против троих. И неожиданно поймала себя на мысли, что ей небезразличен исход этого, пусть и учебного, боя – сердце замирало всякий раз, когда воин оказывался, казалось, в безвыходном положении.
          Агриппа молча наблюдал за происходящим. Каким-то чутьем уловив желание хозяина, ланиста дал отбой, и все четверо в изнеможении опустились на землю. Агриппа приказал знаком отличившемуся гладиатору приблизиться. Тот подошел и, поправляя ладонью перехваченные шнуром темные волосы, опустился на одно колено. Он склонил голову, и Гера заметила на его левом плече родинку в форме буквы А, а на правом – татуировку в виде грифона, символа богини Немезиды.
          – Можешь встать, – разрешил Агриппа.
          Гладиатор поднялся и посмотрел на Геру. Их взгляды встретились, но девушка, смутившись, опустила голову. Голос Агриппы вернул ее на землю:
          – Это Грек, мой лучший гладиатор, Гера… Поприветствуй его! Он молод, но ему нет равных.
          – Я видела, как ты сражался, – услышала Гера свой голос словно со стороны. – Я восхищена. Скажи, откуда ты родом? Как тебя зовут? Ты не похож на грека.
          – Все здесь называют меня Греком, госпожа. Но мое имя Александр.
          – Грек он или нет, неважно. Есть две школы гладиаторов – фракийская и галльская. Его стиль ближе к фракийскому, – сказал Агриппа, и повторил вопрос Геры: – Так ответь госпоже, откуда ты родом.
          – Я не помню своих родителей. – ответил Александр. – Был слишком мал, когда меня отняли у них. Мне говорили, они из Киликии. А воспитывала меня одна добрая женщина из Коринфа. Ее муж, солдат, обучил меня драться мечом, а она научила читать по-гречески.
          – Ты умеешь читать? – удивилась Гера.
          – Да, госпожа, я немного читал Плутарха и Луция Флора.
          При этих словах Агриппа с еще большим интересом посмотрел на него. И Гера вдруг поняла, что именно из-за этого человека они сегодня здесь. Но каковы бы ни были причины заинтересованности Агриппы, совсем по иной причине возрастало внимание к нему Геры. Стоило ему произнести слово, щеки девушки начинали пылать – она надеялась, невидимым – огнем.
          Неожиданно страх тонкой иглой пронзил сердце, но спустя миг, боль растаяла. Она так и не поняла, что это было.
          Агриппа между тем продолжал расспрашивать:
          – Ты родился свободным? Как же ты стал рабом?
Гладиатор не ответил – стоял, опустив голову. Агриппа покачал головой и задал следующий вопрос:
          – С чего взял, что твои родители погибли?
          – Я так думаю, господин, – ответил Александр.
           «Лжешь!» – подумал Агриппа, изучающе глядя ему в глаза. Маркус уже доложил ему – Грек как-то поделился со своими товарищами, что его родителей убили во время военной компании нынешнего принцепса на Востоке. В то время Домициан еще не был императором, но уже проявлял жестокий нрав.
          Агриппа уже давно приметил этого гладиатора. Лучшей кандидатуры для их замысла не найти – молод, силен, безупречно сложен, владеет оружием, как никто, и, судя по всему, ненавидит императора. Он еще раз измерил взглядом гладиатора.
          – Ступай! Скоро у тебя будут достойные противники, – сказал он примирительно.
          Одного не заметил хозяин школы – искры, внезапно проскочившей между двумя его рабами.
          Уже по дороге домой, следуя верхом за лектикой, мерно покачивающейся в такт шагам четырех дюжих носильщиков-каппадокийцев, Агриппа вспомнил о донесении от Захарии. Хитрая лиса, Луций, уже дышал в спину. Медлить нельзя – теперь у них есть не только карающий меч, но и рука, коей суждено сей меч направить.

          Отправив Геру с рабами домой, Агриппа выбрал другую дорогу, и вскоре углубился в городские кварталы. Он нетерпеливо подстегивал лошадь, пока не добрался до нужного дома. Здесь его, похоже, ждали – едва тяжелое кольцо с глухим стуком коснулось створки ворота распахнулись. Слуга провел его в перистиль.
          Был этот уголок, вне сомнения, гордостью хозяина. Коринфские колонны бежали по периметру дворика. Они казались прозрачными, словно свет исходил из глубины камня, испещренного прожилками, делая его похожим на застывший горный поток. Камень этот привозили из Каппадокии и называли луненсисом – лунным. Ниши с фонтанами внутри колоннады, были старательно выложены мозаикой из кусочков морских раковин. Ручей с бронзовыми статуями фамильных ларов по берегам делил перистиль на две части, а всё открытое пространство было превращено заботливыми руками в чудесный палисадник с кустами дамасских роз, тамариска, лилий и маргариток. Плющ карабкался вверх по колоннам. А листья аканфа, похожие на медвежьи следы, казалось, только что слетели с капителей.
          В центре, у картибула  на шести львиных лапах со вздувшимися мышцами, усиливающими ощущение тяжести, взваленной на них каменной плиты, Агриппу поджидал хозяин дома. Завидев гостя, он энергично поднялся.
          Был он еще не стар. Квадратный подбородок, свойственный скорее северным народам, чем италийцам, свидетельствовал о властном характере. Светлые, волнистые волосы, выгоревшие на солнце, вопреки моде небрежно спадали с гордо поднятой головы. Поговаривали, что к крови этого человека примешалась частица германской – прабабка его провела значительную часть жизни в колонии на Рейне вместе с мужем, наместником, который частенько и подолгу отсутствовал по делам службы.
          Это был не кто иной, как Тит Петроний Секунд, префект претория, человек настолько могущественный, что даже сам император вынужден был считаться с ним.
          Мужчины обнялись как близкие друзья. Усадив гостя Секунд жестом приказал возникшему перед ним рабу налить им вина из серебряного кратера дорогой работы.
          – Итак, что же заставило отважного Агриппу покинуть прохладные стены дома и выйти на улицу в столь знойный час? – осведомился он.
          – Достойный Петроний, ты перестанешь удивляться, узнав какие обстоятельства вынудили меня нарушить твое уединение, – ответил молодой человек, покосившись на отступившего в сторонку юношу-раба.
          Секунд, перехватил его взгляд, улыбнулся и успокоил:
          – Ах это... Смело говори, о чем пожелаешь. Боги обделили беднягу. Глух как пень. Мой друг, видно гадает, что толку с глухонемого слуги? – Секунд рассмеялся. – Достаточно того, что он прекрасно понимает жесты. И весьма расторопен... Согласись, удобно всегда иметь под рукой слугу, который не проболтается. Нет необходимости даже отрезать ему язык, как бывает поступают на Востоке… Но, прошу тебя, рассказывай! Есть новости?!
          – Да, Петроний, важные.
          – Такие важные, что заставили моего юного друга прервать путь к наслаждениям, которые ему сулила прекрасная нимфа. Ходят слухи, она красавица, Агриппа? Весь Рим только и судачит о твоей несравненной сарматке. Она же сарматка, твоя наложница? Как ее имя? – Секунд улыбнулся.
          – Гера. Родом из Нижней Германии.
          – Гера греческое имя.
          – Ее отец вождь племени семнонов, но у нее были греческие воспитатели. Может статься, Гера – не настоящее имя. Но, скажу тебе по секрету, холодна как лед.
          – Не ошибка ли так легкомысленно относиться к молодой красавице, милый друг? – в голосе Секунда проскользнуло наигранное осуждение. – Созидатель Эрос требует в любви взаимности даже с рабыней.
          – Не могу ничего поделать, Петроний, но я испытываю к ней лишь отеческие чувства. Однако, о деле…
          – Ты принес меч с собой?! – оживился Секунд.
          – Мой раб с минуты на минуту доставит его. – Агриппа замялся. – Это еще не все. Я думаю... нет, даже уверен – Луций догадывается. Сегодня за мной следили.
          – Ну-ну…, мой друг излишне мнителен.
          – Я никогда бы не посмел беспокоить тебя по пустякам, – Агриппа поднес калаф к губам, пригубил вино и состроил одобрительную гримасу. – Вино великолепно! Поверь, мои подозрения не беспочвенны. Так вот, после того как Эльазар передал мне меч, и я покинул лавку, туда ворвалась стража.
          – Откуда ты узнал об этом? – Секунд посерьезнел.
          – Сообщил Захария, лавочник.
          – Быть может, он и есть предатель?
          – Нет, он предан нам. Тем более, ему щедро заплачено.
          – Предан, пока кто-то другой не заплатит больше. Преданность дорого обходится, – посетовал Секунд.
          – Захария клянется, что не выдал нас.
          – Худо, если все обстоит так, ¬– в голосе Секунда прозвучала тревога. – Этот самозванец, Луций, использует моих же солдат для своих целей. С тех пор, как император приблизил его к себе, он сует нос повсюду. Да, умен, несомненно, умен. А Домициан становится все подозрительнее.
          – Петроний, надо срочно усыпить его бдительность! – воскликнул Агриппа.
          – Ты же знаешь, если он поверил в заговор, то разуверить его невозможно.
          – Ну, коли ему непременно нужен заговор, ему нужно помочь, Петроний.
          – Помочь в чем?
          – Найти заговорщиков и раскрыть заговор.
          – Раскрыть заговор?! Уж не помутился ли от жары разум у моего юного друга? Хотя, – Секунд с уважением посмотрел на молодого человека. – Если ты имеешь в виду… Я, кстати, тоже подумывал пустить его по ложному следу.
          – Сделай это, как можно скорее. Этот умалишенный изгоняет грамматиков, философов. Ты слышал, он изгнал Эпиктета? Бросает в тюрьму неугодных, убивает и врагов, и друзей. Самая опасная должность нынче, сенатор. Никто не уверен, что увидит завтрашний рассвет. Боги отвернулись от нас.
          – Боги следят лишь за тем, чтобы повороты судеб смертных следовали из их поступков.
          – Но он заигрывает с народом! С чернью. Подкупает зрелищами, раздачами. И народ любит его, – В голосе Агриппы просквозила горечь.
          – Любит, – согласился Секунд. – Ну и что? Разве не уничтожает солнце, давшее жизнь всходам, сами всходы своими же лучами, если слишком долго опаляет землю. Разве не душит безумный плющ своими объятиями дерево, которое питает его жизненными соками. Также и народ, поверь. Слишком долго он находится у власти.
          Их внимание отвлек павлин, показавшийся из портика колоннады. Оба обернулись к важной птице, решившей ни с того ни сего расправить пышный хвост, и невольно умолкли.
          – Вот полюбуйся на эту глупую птицу! Император, как этот павлин, распускает перья по любому поводу.
          Будучи хорошо осведомленным человеком, Секунд осознавал, в какую пропасть скатывается Империя. Дарованное богами богатство засасывает ее в пучину. И всё решает один человек, а сенат существует только на бумаге. Провинции ненавидят столицу. Самое имя «римлянин» стало ненавистным. Столичные легаты и наперегонки соперничающие с ними нечистые на руку прокураторы со своей вороватой свитой грабят провинциалов. Ростовщики и купцы подкупают чиновников – мздоимство нынче возведено в закон.
          – Ты помнишь дело того купца, который поставлял путеоланскую пыль для строительства? – вздохнул Секунд.
          – Напомни, Петроний.
          – Он вступил в заговор с чиновником ма¬гистрата. Вместо высокосортной, красной пуц¬цоланы эти мошенники поставили сто пятьдесят повозок серой.
          – Не те ли, что потом до¬говорились с застройщиком и клали в раствор побольше извести и песку, а пуццоланы – половинную меру?
          – Да, они. Это навоз, а не цемент! – Секунд вновь умолк.
          – У тебя уже есть человек? – отрывисто спросил он, спустя минуту.
          – Да, есть в моем училище, один гладиатор.
          – Почему он?
          – Никто не сравнится с ним в искусстве владения мечом. Если придется сражаться со стражей, то лучшего не найти. Можешь убедиться в этом завтра, я выставил его на играх. Кстати, он будет сражаться этим мечом.
          – А-а! Догадываюсь, о ком ты. Не тот ли гладиатор, о котором сейчас идет молва по всему городу? Грек, кажется?
          – Верно. Но он знает меня в лицо. Ты должен сам присмотреться к нему.
          – Хорошо, я встречусь с ним, – Секунд усмехнулся, – если ему суждено остаться в живых в завтрашних боях.
          – Сомневаешься? Но он, действительно, непобедим, – пожал плечами Агриппа.
          – Распорядись, чтобы его привели ко мне тайно.
          – Не тревожься, все будет сделано так, как ты хочешь. А сейчас, не изволишь ли распорядиться, чтобы принесли меч. Мой посыльный уже дожидается в остии .
          Секунд окликнул раба и отдал короткое распоряжение. Через минуту тот вернулся с завернутым в дорогую ткань продолговатым предметом. Агриппа развернул ткань – под ней оказался ларец из дерева. Он откинул крышку. Внутри, на зеленом бархате покоился гладиус великолепной работы. Рукоять была выполнена из отменной бычьей кожи, а навершие украшал огромный синий камень.
          Когда Петроний оторвал свой завороженный взор от меча, Агриппа, замявшись на миг спросил:
          – Есть одна вещь, которая не дает мне покоя. Почему именно этот меч?! Мы потратили на него столько сил.
          – Мой друг еще слишком молод и потому практичен... Ты во всем ищешь смысл, Агриппа. Что ж, чаще всего я поступаю так же. Но на сей раз мы затеваем дело, которому суждено изменить историю, и…, ты должен простить старику толику суеверности. Легенда приписывает этому мечу волшебную силу, он помогает тем, кто стоит за праведное дело, а вот негодяям стоит остерегаться его.
          – Что ж, будь по-твоему. Меня смущает еще одно… Как Грек попадет в императорские покои вооруженным?
          – Пусть это не беспокоит тебя. Император, сам того не подозревая, поможет нам. Вернее, его страсть к подаркам будет нашим союзником, – загадочно улыбаясь, сказал Секунд. – Однако, мы так увлеклись делами, что позабыли о простых вещах. Тебе понравилось вино?
          – О, да! Оно – выше всяких похвал! Напоминает Цекубское с Понтинских болот? Я непременно закажу себе.
          – А вот это невозможно! – Секунд помедлил и рассмеялся: – Но я могу его тебе подарить. Не удивляйся. Попробуй вот с этим этрурийским сыром. А что до происхождения этого вина… Открою секрет – оно с моих виноградников под Латиной. Ты же бывал там...
          – Восхитительный уголок!
          – Поместье не такое уж большое, всего сотня югеров. Однако меня устраивает. Знаешь, меньше хлопот с землей. Но если хочется отвлечься от городской суеты – нет ему цены! Знаешь, там спокойней спится. Здесь, в городе, ты впускаешь дневной свет к себе в опочивальню, лишь когда пожелаешь того сам, а на вилле просыпаешься, когда дневной свет сам пробуждает те¬бя. Что касается вина… Оно сродни аминейскому. Лозу мне привезли из окрестностей Сиреона. Но совершенствовал рецептуру лично я сам. Распоряжусь прислать тебе несколько амфор.
          Секунд обернулся к рабам, появившимся из триклиния с подносами, полными фруктов.
          – А теперь изволь отведать фруктов и каштанов из садов Алкиноя, – изрек он и продекламировал: – «Груша за грушей там зреет, за яблоком яблоко… Смоква, следом за смоквой, за гроздьями вслед поспевают другие...»
          – Ты цитируешь наизусть «Одиссею»!? – поразился Агриппа. – Как приятно общаться с образованными людьми – их так мало осталось в городе!
          – Образование нынче не в моде.
          Они еще долго пили вино, закусывали инжиром и фруктами, и неспешно беседовали, стараясь говорить так тихо, что разобрать слова не было ни малейшей возможности.
          Солнце уже проваливалось за Тибр, когда Агриппа покинул сей гостеприимный дом.

Полностью книга опубликована на Литрес:
https://pda.litres.ru/uriy-grig-21921600/rimskie-igry/