Раб божий с такой рожей...

Раб божий, с такой рожей! Горемиха оттянула себе уши, высунула язык до подбородка, меж двух крайних, нижних гнилых зубов. Показывая более достоверно, маску того, который стал ей не мил…- поперек горла.
-Вылитая Ейштениха на лавочке в селе. Небось он твой дед? Съязвила Пятровна, ужаснувшись её страшным видом. Подумав,- Так страшна, а тут еще в шута рядиться, будто девка. Сидит и ломаеть комедь. А ему хоть бы что.
-Вот сукин сын! Горемиха рукой прихлопнула овода на сухой лодыжке. А паразит смекалист. Набедокурил, а как исправить, ума не хватило…- богу душу отдал. Пятровна! Сказывают, внушение обратную силу имеет. Вот смотри, Пупсик – старый пердун, опетушинил девку…Влюбился! Вбил себе в голову, что лучше, краше её на свете нет. И сдох.
Скотина сдыхает. Человек мреть! Он небось не от любви умер, а от тоски по живой душе. Тело бренное, что пустое ведро… ржавееть , гниёт и погибаеть, а душа живая, страдаеть. Да и мне невдомек, не уж-то она дура? В животе неделю, не поносив его зерно, к нему явилась дурою с докладом? Я беременна!
-Совесть небось его мучила…обрюхатил девку. И это в его то, ветеранские годы? Я Пятровна , ума не приложу,-как он девку уговорил. Неужто богатство сулил?
- Какая она девка? У нее муж есть. Баба, кровь с молоком.
Кто муж? – Сашка? Да он же на тот свет еще, надысь собрался. Притупилось чувство,-опостылела ему жизнь. Коновалы росчерком пера –установили срок. Два месяца не боле.
- Для них нет ничего святого.
- Надысь поехала в город, зуб подлечить. Так щеголь в белом халате лечить бабушку отказался… с болью такой мне зуб вырвал… такая боль, такая боль…с геморроем легче… как будто через задний проход его с гвоздем тащил… я сознание потеряла. Посмотри какая «красота». Горемиха разинула рот более льва, руками придерживая челюсти, чтоб не сомкнулись, явила Пятровне алую яму   меж двух нижних зубов. - Такая   рытвина!
- В сорок пятом окопы были мельче. Добавила Пятровна, и про себя: -Так тебе и надо! Чтоб реже грязь во рту месила.
-Ножницами судьбу кроят! Нас как буренок доять…Трясут народ как грушу.
-И все равно, в прекрасное время живем. Войны нет. Окопы дураки не роют.
-Пока, вша притихла, промежность не кусает. Хотя, хоть в стену лбом, хоть в глаз махры,-день ото дня не легче.
- Война под боком. И музыка неискушенным внукам детям, чтобы захлебнуться в нашем
прадедовом грехе.
-Ты о Мяндальсоне? Или о свадьбах, бешенных? ... С цепями до пупа.
- Я говорю, Пупсика похоронили в белых кальсонах.
- Которые ему покойница жена подарила на 9 мая   в сорок пятом?
-Табе девка только шутковать.
-А дед хитер, занозистый…у всех был поперек дороги… с луженым горлом.
Не ври. Мы жили с ним душа в душу по-соседски. Он всю войну с Чаплей - другом своим прошел …
Не оскотинился.
-А что получил взамен? Кизяк и грыжу. Возвернулся, а крова нет…остался у разбитого корыта.
-  Не серчай на покойника. Я помню, как он возвратился. Идёть с палочкой, а рядом она – жена его. Тонюсенькая,- щепка… в чем душа держится. А он ее как сарицу ведет на царствование. Пришел, а дома нет. Сгорел дом. Начал жизнь заново. Хатенку построил, дитё народили.  Крепкай духом мужик…-был. Да жизнь она, как твой овод, который кружит вокруг тебя … так и норовит испить твоей кровушки. Как жена Поля померла он и сник…хотя и хорохорился.
-А я жену его тоже помню. На здешних харчах разъелась, вошла во вкус - фигурка будто статуэтка и лицом красавица. Мамона жена в девках была такой. Глазки заблести … особенно после родов. Валю родила, работала, с хозяйством управлялась… а он тогда работал на Крейде, в Белгороде. И все успевала. Ребенок, как цветок после дождя, - чиста, улыбчива. Только начала ходить, зерна наберет   в ручонку, бежит курочек кормить.
-А кочет ее не трогал, и к ней никого не подпускал. Как страж охранял девчонку.
-А помнишь? как Поля головой о крыльцо билась… коровой ревела?
-Когда?
Когда свинья Вале пальцы помяла- чуть ладонь не откусила.
-Я уж запамятовала. Пятровна почесала лобную кость пытаясь вспомнить…- нет не помню!
-Хлебца корку в щель тогда она просунула, а свинья хвать неосторожно…- прожорлива скотина, и пальцы ей прикусила, аж косточки хрустнули.
-Рука у неё нормальная…и сама справная.
-Где же справная? Пальцы левой руки на треть мизинца короче.
-Да я не приглядывалась. И не к чему… и так сутолоки много.
- Скоси глаз,- посмотри: у Калмычки глазки сальные, и как маслины восковые, требуют внимание и свету, чтобы разглядеть…- на нас зырит.
-После того концерта в левадах… «там птицы не поют, деревья не растут… в агонии все ждут … когда же баба средь пушицы влагалищной воистину прострётся.
-Многие гадают? Как так? Она раньше нас, народ травила? И вдруг сама отравилась? В Овчину-шубу завернется сидит на крыльце, головой вертит, щавель жуёт.
-Небось ждет покупателя?
-А никто не идет. Вот тебе по моде гумённая реклама.
- А партийцы приезжають, беруть, я думаю не для себя.
-Травят небось врагов своих?
-А кто враг? Конечно порицатель - избиратель.
-Раньше в нее вселялся мятежный дух,- там и зимовал.
-А тяперь?
-Рухлядь в душе… и вид, как в неглиже корова.
-Надо ей перед народом встать, покаяться.
-Не жизнь, а карусель… от селя и до сель вся голова в барде, в полове. Лепи её из глины, на обжиг и в народ.
-А партийцы,- жалкие тупийцы… им бабий пуп к окладу… и в придачу жмых. Чего не поймут, догонят и доймут. Перо в свой зад воткнут, взлететь готовы. А средь народа бесформенная ртуть.
- Молочко от дурной коровы. 
-От Зорьки?
-Да!
Вдруг солнышко взошло… лицо Горемихи аж расцвело, с улыбки сладкий сок из рта потек, запенился не сразу. Искус   тончайших губ подобен «апельсину» …попавший в черный зев, в трясину.
-Ты девка, как будто вареник съела и пивом запила … в ширь   раздобрела, расплылась, от счастья посветлела.
-К чему мне горевать. Пищулину вспомнила … она жомная, на ум без спроса задницей присела.
- И что?
- Смешно.  Во след не горевать.
- Добавь еще ядрена мать и будеть кружево,- приправа для веселья. Рассказывай! коль начала,- небось опять наврешь, три дня не отойдешь. Горемиха расправила крылья. Вытерла губы уголком платка и начала из далека. Ты Квита знаешь… мерин, и сегодня мерин, впрямь без збруи. Оглобля промеж ног. Когда пьян, он Царь Гвидон… буровит, что попало. Пришел до своей бабы под хмельком, и начал выкобениваться,-куражиться, как «царь». Жене приказывает: «Сними с ноги сапог, раздень и постирай носки, мне вымой ноги!» А сапоги у него мягкие, яловые, как у  тебя ляжки.
-Наверно он их спер?
- Из воинской части, жена нач. складом, за ласку одарила. Вручила, сказывают в мае, как детям войны… вручила принародно.
- А жена его что ж?
-Жене его палец в рот не клади, язык не в заднице. Пошел ты говорит на хунхуза. Он взбеленился, затопал ногами, все в комнате порушил… напущено снял один сапог, в угол бросил. Второй не может снять. Держась за косяк, шагнул во двор и разбежавшись по двору запустил сапог с ноги Пищулихи в ограду. Сапог полетел, вращаясь и приземлился у Пищулихи крыльца. Рядом приземлился с кирзового мужа сапогами.
 Пищулина мужа ждет, копошится у плиты, на стол кушанья ставит. Самогон в графинчик наливает. ставит стакан мужу… себе рюмку. Желе меж ног течет, так аппетитно ждет. Все на плите скворчит, мясо жарится, свининой жир кипит… самогон в графине ждет хозяина…все чин по чину. Окошко отварила, чад, душно. Опахалом, веником обмахивается, готовится привлечь гуру, прижать сладе люба к сердцу. Намедни она в желтой прессе прочитала, что от улыбки, ласки, у мужа он ядреней и моркови слаще. Ждет, истомилась вся.
-А муж?
-Вот он. Трешка рваная к авансу. Вошел в свой двор… Губа его отвисла. Что   видит он? Квитов сорок пятого размера сапог… стоит с его кирзою рядом. Неужто он здесь лишний?  Взыграла ревность. Хватил сапог…Сверкнув очами, ворвался в дом…-Где он?
-Кто?
Хозяин хромовых сапог. И не предупреждая, саданул ее сапогом, кованным каблуком в лоб. Как жива осталась…
-Небось до полусмерти избил?

-Нет! для острастки зад оголил, клеймо поставил. Щипцами окорок прищемил. В мануку плюнул. Ножом прорезал дыры в голенище продел веревки, привязал. Надел на голову Пищулихи голенище и туго завязал, затянул у подбородка.  Издал приказ! Теперь с сегодняшнего дня и до воскресения…. А было это во вторник… ходить тебе с сапогом на лице… нюхай б…дь, вонь любовника свово. Пока не поумнеешь.
-Вот дурак! Даже жену не выслушал?
-Где там! Она кается- божится. А он указывает на окно: - «Туда он сиганул?» Она отвечает: «Нет!»
Муж вошел в ярость, выразился матом, налил стакан, выпил. Подошел к печке, там все в жиру скворчит. А жира в сковороде на два пальца. Я вашего говна говорит: - не буду есть. Берет сковороду за ручку голой рукой и бежит к окошку…
Невесть откуда Квита к окошку занесло. Искал сапог, иль слышал шум, меж крика Квита поминали. Небось нальют коль поминают. Оскалив зубы, он вставил рыло небритое в окошко… хотел поприветствовать соседей… и сообщить приятную им новость: их курица снесла яичко в его ограде. В руках он держал яйцо, держал как маститый  «искусствовед» Спартак Михеевич держит  яйцо Фаберже – легонько, двумя пальцами.
Муж Пищулихи выплескивает кипящий жир и мясо в окно! ...  О боже! Квиту впрямь в лицо. Квит закипел, за пузырился и с криком «Караул! -Горю!» затряс ручищами желая ввысь взлететь… как птичка перемахнул забор… и надо же такому приключиться… Мамона теща шла от магазина, тащила сумку в тяжести себя. Устала только примостилась на скамейке… Квит сверху   бабу оседлал… «её любя» … рвет как сатана с себя, с нее одежды. Жир капает горячий с Квита на неё.  За шиворот и на лицо. Вчерась её видала, рябое все лицо. Я бы так сказала, не баба, а оно…- куриное гузно.
Да! Я не досказала…Когда Квит оседлал тещу Мамона, мимо проходил Митяй с мешком. Он нес матку пчелки с роем в холщовом белом мешке… Когда с ними поравнялся, Квит и Мамона теща упали, сбили его с ног. Квит стал рвать, метать, одежды с себя, с неё срывать... в неистовости ярости от боли и разорвал мешок.  Рой загудел, и вылетел наружу. И начал жалить всех. Больше всех досталось мужу Пищулиной. Он выскочил из дома, чтобы добить негодника клюкой и напоролся на единый рой.  Кинулся спасаясь в лопухи и угодил в яму известковую по самые яйца. Соседка напротив быстренько ему хозяйство все отмыла. Я спрашивала её: - Какой мол у него?  Говорит, -стручок больше. А все куражился. Он теперь   двух сортный. Двух - расовый. Верх черный, низ до яиц - белый.
- А Пищулиха?
-А что с ей будет? Она в доме и голова в голенище. Сапог с головы сняла, схватило что под руку попалось, и давай мужа коромыслом охаживать… пока он слепой, защитится не может.
 У Квит голова, как репа, облеплена пчелами. Квит матом кроет, пчелой подавился. Матка на шелковицу села,-  вокруг нее сплотился рой. Митяй снял рубашку рукава связал под воротник. Запахнул на пуговицы накрыл рой.  И   как не в чем не бывало пошел с ним к себе домой.
- А Мамона теща?
-Будто умом тронулась, орет: - «Погибель Идет!» А сама покусанные ляжки свои трет, из шерсти пчел выбирает, причитает, «нечистая-нечистая»! Рожа что гнилой с румянцем арбуз, а глазки - заплывшие зерна, и как мужик небритый … вся в пчелиных жалах. Говорят, от десяти пчелиных жал лошадь дохнет, а этой дуре,- хоть бы что. Глаза запухли. Мамон ее по тропке к речке ведет… За волосы берет и кунает в воду. Вода холодная, от жира и укусов помогает. Ей полегчало.
-А Квит?
А что ему будет, коль лом о башку лозинкой гнется. Рябой весь. Кожа с лица, груди слезла… помолодел, лицом- ребенок. Правда, у него с русалки на груди чешуя слезла… вот крест,- не брешу.
-Складно получается. А ты не врешь?
-Нет! А   вот и теща Мамона сама идет, легкая на помине, она тебе подтвердит… укажет на соринку.
Разожжет огонь. Пошевелит картинку…  прости за мой плохой французский. Я пойду.