Киловатты боли

Тюрьма. Я в нее попадала два раза за всю жизнь. Первый раз в далеком детстве. Мне лет этак пять или шесть было бы. У нас в итальянском дворе, через стенку жила многодетная семья. Две сестры и два брата. Братья были хулиганистые. И один из них попал за решетку. Не помню точно старший или младший. Как не помню и того, почему меня вообще взяли с собой на это свидание. Бродячим ребенком-то я была, в смысле любила ходить с мамиными подругами, соседями, бабушкой. К слову, я с этими самыми соседями, когда одна из сестер вышла замуж поехала колесить по городу, без мамы. Но, то была свадьба, а тут тюрьма. Мы долго сидели в каком-то вестибюле, пока наконец соседей допустили до встречи с парнем. Помню долгое и напряженное ожидание взрослых. Тревогу и смятение на лицах. Странно, но память выцарапала из прошлого именно эпизод ожидания.

Второй раз мне довелось побывать за решеткой в качестве телевизионного журналиста. Я оказалась в числе тех журналистов в 2012-м, которых допустили в массовом порядке до мест заключения. Вначале были кадры с насилием заключенных, а потом был официальный допуск представителей медиа до мест заключения. Это была своего рода контракция со стороны пока еще действующей власти, возможность собственнолично, непосредственно от заключенных узнать, так ли им худо живется и терпят ли они издевательства от надзирателей на самом деле. Расчет оказался верным. Стали бы заключенные болтать на камеру, даже после скандальных кадров с вениками, о происходящем в грузинских тюрьмах? Правильно, не стали бы.
Перед входом на зону, мы выпотрошили наши карманы. Потом нас повели организованной толпой через весь двор. В Глданской тюрьме несколько корпусов. Все они разного цвета. Зашли в первый, не помню какого цвета. Пошли по камерам, естественно в сопровождении охраны. Был с нами еще и заместитель директора тюрьмы, который выглядел доброжелательным.

 Нас подводили к камерам, открывали дверные форточки, в которые высовывались лица заключенных. Мы выслушивали их, не вынося оттуда ни подтверждений, ни опровержений драматическим событиям. У одного из окон директор тюрьмы чуть слышно обронил, не просовывайте голову внутрь, у заключенных этой камеры туберкулез. У некоторых камер журналисты останавливались только для того, чтобы заглянуть в круглый глазок камеры. Скверное зрелище, унизительное. Это как смотреть в микроскоп на букашку.

Ходили мы долго. Не помню, если не ошибаюсь обошли два корпуса. Вместе с нами ходил молодой священник из какой-то церкви. Наконец, вышли наружу. На дворе стоял теплый и погожий осенний день. После сырого тюремного воздуха ходить по тюремному двору было вдвойне приятно. Ощущения заключенных, подумалось мне, должно быть, утроенные во время прогулок. И вот в этот самый момент, когда мы брели между разноцветными корпусами, вдруг откуда-то издалека послышалась молитва. Я замедлила шаг, пытаясь разобрать, с какого из корпусов доносится «Отче наш». А голос между тем рос и креп, обрастая десятками других нестройных голосов. Оказавшиеся в самых разных точках двора, мы как по общей команде замерли. А молитва продолжала доноситься из открытых окон тюремных корпусов. Сотни, тысячи голосов звучали, как один слаженный. Потом голоса смолкли, также неожиданно как зазвучали. Нас будто вернули в точку исхода. Я сдвинулась с места, вглядываясь в решетки камер.
-Девушка, идите сюда, - звали из камеры на первом этаже.
-Подойдите ближе, - звал другой голос.
-Вы же хотите знать правду, так идите к нам, -  кричали со второго этажа. Мы больше не ходили толпой, а рассыпались по корпусам. Я подходила куда звали. Одни начинали рассказывать, как попали туда, другие молча смотрели. И смотрели так, что тебе от этих взглядов становилось не по себе.
-В тюрьме никто не считает себя виноватым, - напутствовали нас сотрудники заведения перед встречей с заключенными. Как бы готовя к тому, что нам придется выслушивать подобное в этот день многократно. Уходила я в тот день из тюрьмы с полными карманами записок от заключенных.

И вот опять эти цветные корпуса.
-А вы дальше тюрьмы поедите? – спросила я у водителя маршрутки, которая проезжала мимо здания тюрьмы.
Мне хотелось сделать панорамный снимок Глдани. Запечатлеть поселок городского типа, как называли периферийные зоны в советское время, издалека, с возвышения. Для этого нужно было подняться на уровень объездной дороги.
-Доеду до моста, развернусь, и поеду обратно, - недовольно пробурчал водитель. Дорога меж тем становилась все ухабистее и пустыннее.
Показался наконец и крохотный перешеек – мост. Проехав под ним, водитель начал разворачивать машину.
-Это конечная остановка? – спросила я скорее для подтверждения догадки. Водитель взглянул на меня с тревогой. На лице читалось желание поскорее избавиться от странной пассажирки. Пришлось сходить, хотя до объездной дороги было еще далеко. Оставшись на пустыре, я огляделась по сторонам. Идти на подъем, к объездной дороге далеко. А с моста, повисшего над головой, может открыться неплохой вид. Полезла по пригорку вверх. По едва обозначенной линии дороги, плавно переходящей в мост, в будущем будут ходить поезда. Но, пока, по ней, покачивая тощими бедрами дефилируют лишь местные коровы. С моста хорошо просматривается вышка тюрьмы, та, что ближе к дороге, их ведь несколько. И неровная поляна, что упирается в колючее ограждение тюремного двора. В метрах пяти от тюремного забора столб линии электропередач. И вот там, чуть поодаль от него, на возвышении вижу троих – он, она и ребенок. Стоят они спиной ко мне, и лицом к тюремной ограде.
 
-У нас все хорошо, - различаю голос парня. Ребенок при этом энергично машет рукой и подпрыгивает. Вот только трудно понять, в сторону какого из корпусов он машет. Они потоптались еще немного, поговорили, но слов было не разобрать ни с одной из сторон. Дуновение ветра рассеивало децибелы по предгорьям. Прошло минут пять пока я скатилась с насыпной дороги вниз и приблизилась к этому месту. Эти трое уже шли ровным шагом к дороге, ведущей в вниз, населенную часть.
 А я прошла их путь и забралась на то самое возвышение, с которого они только что подавали сигналы кому-то из близких в тюрьму. Только оказавшись на месте я поняла, почему они выбрали именно это место. Оно было самым высоким. Тут же, в траве, между несколькими булыжниками была втиснута коробка с фейерверками. Трудно сказать, сколько времени простояла эта коробка здесь. Но, по виду, она совсем свежая. День рожденья, - мелькнула мысль. Я подняла голову, тщетно пытаясь хоть что-то разглядеть в одинаковых решетках корпусов. Потоптавшись немного на месте, я тронулась обратно. Тот, с кем переговаривались эти трое, бесспорно за мной наблюдал. Я чувствовала это спиной.
По дороге, поднимая клубы серой пыли, бежал мерседес. Поравнявшись с электрическим столбом, водитель начал сигналить. Долго сигналил. Минут пять, а может десять. Потом вышел из машины и стал звать заключенного по имени Саба. Но, ответа не последовало. Бросив последний взгляд на проволоку, мужчина сел в машину и уехал.
На минуту вокруг смолкли почти все звуки. Все, кроме одного – звука бегущего по проводам электричества.