В капле слова - океан смыслов

          Владеть языком - это скорее подходит для торговца.
          Художники – слуги языка!              Карл Краус
*****               
Хорош английский!?
                …Соглашусь, весьма неплох,
А как прекрасен он в речах Супергероя!
Вполне хорош – на пачках средств от мух и блох,
Совсем неплох и на свечах от геморроя… 

Но вот с поэзией… не ладится, ей-ей –
Серьёзен автор, а стучат от смеха кости!
Что ж, их стихи порой – как сводки новостей.
Нередко так: cлова - дрова, артикли – гвозди,
Скрепляет стих один возлюбленный глагол…   
Ну, может – два, и те – бесполые уроды;
Зато – как трудятся: достал, попал, пошёл…
В них – суть всего, необходимого народу! 

А вот и новый стих… -
                на совесть сбит,в котором               
Уже не сдвинуть ни словца и ни строки;
Но восторгаться мне мешают пустяки –
Не восхищает он порханьем рифм и форм.
Ещё, как в улье – в нём всегда порядок строг,
В нём много трудится бесполого народу,
И создают ряды гранённых сотов-строк,
Но вот уныл итог – увы, не вижу меда...

Кто там брюзжит, что чья-то слава
                Нам жить спокойно не дает?
Тогда читай –
                Шекспир,
                без правок…
Попробуй сделать перевод!


Tired with all these, for restful death I cry:
As to behold Desert a beggar born,
And needy Nothing trimmed in jollity,
And purest Faith unhappily forsworn,
And gilded Honor shamefully misplaced,
And maiden Virtue rudely strumpeted,
And right Perfection wrongfully disgraced,
And Strength by limping Sway disabled,
And Art made tongue-tied by Authority,
And Folly doctor-like controlling Skill,
And simple Truth miscalled Simplicity,
And captive Good attending captain Ill:
Tired with all these, from these would I be gone,
 

Для «уха русского» – английский есть инструмент в поэзии довольно «топорный», не обладающий необходимой палитрой для эмоционально-смыслового развития слова, недостаточный для «ювелирной огранки художественного образа». «Англоязычный гражданин» прекрасно обходится жесткими грамматическими рамками, не экспериментирует со словом широко, насколько это присуще (пока ещё) русскому языку. И уж никак не испытывает необходимости в использовании понятия пола, рода, как грамматической категории с характерными падежными окончаниями, обозначающими отнесенность к мужскому или женскому полу, а также - средний род.
В словообразовании английского редки уменьшительные суффиксы: относящиеся к образованию существительных, прилагательных и наречий, обозначающих меньшую величину, степень качества, а также эмоциональное отношение.
В связи с определённой «негибкостью» языка, для создания временных форм порой приходится использовать нагромождение глаголов.
Вероятно, не зря М. Задорнов называл английский - «языком торгашей».
Как-то, приватной беседе со мной одна англичанка оценила поэтический стиль Шекспира как некрасивый. Не патриотичная оказалась особа! В прочтении его пьес в оригинале какой-либо литературной красоты не разглядел и я …да извинят меня поклонники его трудов. 
То, во что мы с детства верим – неповторимость и величие наследия Шекспира.
Но в то же время, пресловутая магия творений его, сводится для нас к захватывающим сюжетным линиям – этакий триллер Елизаветинской эпохи, с крутыми поворотами сюжета, убийствами, предательством, коварством...- всё то, что вечно захватывает и увлекает зрителя и читателя.
 
«Все языки обладают бОльшими или меньшими недостатками», - заметил Вольтер, - «язык - это неровная поверхность, из которой рука художника умеет извлечь пользу».
Язык - сосуд, в котором смешиваются, отстаиваются и сохраняются представления народа. Это живое выражение его характера. Это и лучший наставник для народа.
Язык определяет и интеллектуальные качества пользователя.
Николай Вашкевич пишет: «Тёмный, неорганизованный, алогичный язык приводит к тому, что интеллект этноса поляризуется. В обществе становится много дураков, но появляется и много умных. Беспорядочный и хаотичный, трудный и этимологически непрозрачный, он вносит такую же неорганизованность и в мышление».

Наверное, если не всем, то многим языкам присуща редукция - ослабление звучания гласных в безударном положении, а также - переход от более полной формы языкового элемента (слова) к более краткой.
Редуцирование звуков происходит и в русском языке: распространена редукция безударных гласных в русском языке, по примеру слова «хорошо», произносимого как [харашо]. Мы изменяем артикуляционные и акустические характеристики безударного звука, сокращаем его длительность, не уделяя внимания произношению. Мы упрощаем для себя произношение некоторых слов, сливая в единый звук согласные: например, озвучивая слово «счастье», как [щастье].
Интересна роль буквы «й». В некоторых случаях эта буква (и-краткая) передаёт «и-неслоговое», как в слове «бой». В некоторых случаях «й» превращается в согласный [j] - «йог». «йогурт», «йод».
Уникальны ещё две буквы «ъ» и «ь»: они появились при создании кириллицы для передачи ряда звуков, наряду с «ж», «ш» и некоторыми другими.
Что небезынтересно, эти буквы обозначали редуцированные гласные: «сънъ» (сон) и «дьнь» (день).
Когда же эти буквы располагались перед «j» (й), то «ъ» применялся для редуцированного [ы], а «ь» - для редуцированного [и]: красный – краснъй [krasnъj]; синий - синьй [sinьj].
Со временем не только в русском, но и во всех славянских языках редуцированные гласные были утрачены. Сейчас эти буквы «ъ» и «ь», не обозначая отдельных самостоятельных звуков, выступают в функции разделительных знаков – «подъём», «колье»; «ь» служит и для смягчения предшествующих согласных «боль», «моль», а также используется после шипящих в существительных женского рода «дочь», «ночь», или при образовании повелительного наклонения – «режь», «ешь».
Из 44 букв кириллической азбуки древнейших славянских рукописей ряд букв вышел из употребления. Вместо йотированных «;» [jо], «;» [jа] -появляются «ё», «я» -соответственно. Бесследно пропадает «;» - юс малый йотированный, звук [jе].

Но не перестают удивлять и метаморфозы, происходящие с буквами и звуками во французском и английском языках. У человека, для которого русский язык – родной или основной, возникает впечатление полного несоответствия между написанием и озвучиванием написанного. Так действительно ли «алогичный язык приводит к тому, что интеллект этноса поляризуется, так как трудный и этимологически непрозрачный язык вносит неорганизованность и в мышление»?
Трудно преодолеть искушение и не задать нетолерантный вопрос: «Как соотносится подобное несоответствие с образом осмысления написанного, если пишешь совершенно не то, что затем собираешься озвучивать? Что при этом твориться в голове твоей: вероятно, этот буквенно-звуковой хаос должен переноситься, вместе с манерой выражения мысли, и на отношение к тому, с кем приходится контактировать. Может быть, если пишешь – одно, говоришь - что-то совершенно иное…  возможно, подразумеваешь – нечто третье, …а в итоге, делаешь - вообще что-то четвёртое?»
Неужели всё упирается в «традиционный автоматизм» - в то, что привычно называть «английским консерватизмом» – упрямым следованием традиции! Для русскоязычного читателя – категорически непонятно, чем мотивированно подобное «фонетическое упорство»!
В английском, при сохранении старинной формы написания слова, радикально менялось его прочтение: например, со временем гортанное германское your [йоур] превратилось в [ёр], в котором, в итоге, подвергся редукции и звук [r].
В современном немецком то же самое понятие «ваш, ваше» – [eure, euer] - более близко в исходному, старому.
Письменность на английском существует с VII –VIII веков: первый письменный памятник – руническая надпись на ларце Фрэнкса (VII в.). После проникновения в Англию христианства германские руны заменил латинский алфавит.
Где-то с конца XV века начинается это характерное для английского языка расхождение между произношением и написанием.
С развитием литературного языка и шло размежевание форм устно-разговорной и письменной речи – происходила «кодификация» литературных норм написания.
Едва ли это могло положительно сказаться на образности языка, в понимании русскоязычного человека. Английский язык сформировался обделённым гибкостью и богатством определений.
Он не приобрёл богатой палитры возможностей для образного выражения мысли, того, что для русскоговорящего представляется важным. В значительной части этот язык обделён окончаниями и приставками, сравнительными степенями одного и того же понятия – уменьшительными, ласкательными, уничижительными…
Как метко подметил М.Задорнов: «Русский – это язык чувств, эмоций; английский – язык действия, язык торгашей».
Потери в нюансах и в многообразии вариантов для каждого понятия (того, что характерно для русского языка) - в английском приходится компенсировать нагромождением из основных и вспомогательных глаголов.
Снижает вариативную образность языка и строгая регламентация порядка слов в предложении.
Если в русском перестановка слов в одном и том же предложении не только не лишает его осмысленности, но и привносит множество новых оттенков, настроений, меняет отношение к изрекаемому, то в английском - попытка изменить порядок слов угрожает полностью лишить высказывание смысла.  В нём одно и то же слово, не претерпевая каких-либо изменений, может превращаться из существительного в прилагательное, либо в глагол… – всё зависит от места постановки его в предложении.
Конечно, для нас выглядит это «диковато», напоминая недостаточно развитый язык «завязших в далёком прошлом». То ведь же самое по отношению к русскому языку я услышал и от англоговорящего человека, изучавшего русский язык в приличном возрасте...
Промышленный переворот в конце XVIII - первой половине XIX веков наполнил английский новой – технической терминологией; появились столь же «несгибаемые» английские словообразования: railway (railroad) – «рельс-дорога», steam-boat – «пар-лодка», steam-engine – «пар-двигатель» … 
Но в принципах звукового модифицирования новых технических словообразований английский оставался верен себе.
Почему же язык этот настолько непластичный, «закостеневший»!
«Моя твоя не понимает: твоя-бежит, моя –стреляет!» - в этом насмешливом двустишии отражена специфичность «русской речи», используемой популярными героями советских анекдотов. В нём очевидно ёрничанье по поводу своеобразия языка людей, «не обременённых школьным образованием».
Но для английского языка даже такая форма выражения мысли – уже комплимент!
Как буквально произнесёт англичанин ту же фразу «Я тебя не понимаю: ты – бежишь, а я стреляю!»: «Я не делать понимать ты, ты есть бежащее, я есть стреляющее!».
Насмеялись?.. И не критично было бы, если бы таковые особенности построения речи сводились только к языку…
Боюсь, что это переносится и на ментальность, своеобразие построения мысленных образов. Своеобычность английского менталитета, не терпящего возражений и равноправного диалога, прекрасно укладывается в вышеприведённую анекдотичную формулу!
«Если я не понимаю тебя, ‹твоей пугающей заумности›, - ты представляешь угрозу для меня».
Непонимание иноязыкого или инакомыслящего оппонента настораживает любого человека, но для англичанина - с его исторически традиционным мировоззрением циничного политика, вооружённого пушками купца, колонизатора и работорговца – непонимание является «вызовом», достаточным даже для механического устранения препятствия. Непонятные, непривычно излагающие мысли люди в представлении его угрожают существованию определяемого Англией порядка, а значит и - существованию самих англичан. Англоговорящий с трудом вникает в нюансы этого «излишне усложнённого» русского языка, «избыточного» для выражения «вполне конкретных действий».
Наше общение с «англоязычными» американцами, прилежно изучающими русский, создаёт ощущение разговора с недоразвитым ребёнком. Чего не наблюдается при общении с представителями многих других народов.
            Невзирая на то, что русский язык «насытился» привнесённой с запада технической терминологией, мы - разные языковые цивилизации. Мы часто смеёмся над разными вещами и исповедуем отличные идеалы. Нас возмущает то, что им кажется вполне нормальным, органичным. Если отрешиться от принятых норм взаимной вежливости и терпимости, признаемся, что нас редко может развеселить что-либо общее.  Если немец, особенно - из западной части Германии, а не наш – «советский», пытается рассказать мне «смешной» случай из жизни, я теряюсь, не понимая, на каком месте следует начинать смеяться из соображений вежливости.
Эти, казавшиеся мне не вполне адекватными, раскрепощенно хохочущие «Патрики и Генрихи» (из собственной практики общения), не поднимали моего настроения, лишь побуждали к скорейшему исчезновению из зоны их внимания. Попытки наладить контакт, найти точки соприкосновения путём освещения каких-нибудь жизненных ситуаций, кажущихся яркими, комическими (то, что всегда способствует возникновению взаимной расположенности в родной языковой среде) – здесь только усугубляли ощущение дискомфорта.
Один едва знакомый мне немецкий турист раскрепощенно хохотал, рассказывая, как он, жестикулируя, чуть было не ударил по лицу проходящую мимо даму.
Подобное расхлябанность не покажется нам забавной – она оскорбительна и требует извинений. 
Например, многословные, театрально-утрированные, гневные тирады этого Патрика из Германии, во время зарубежного отдыха, провоцировала птица, начинавшая петь «непозволительно рано» по утрам и нарушавшая здоровый сон арийца. Он возмущался «безответственным» персоналом отеля ничего не хотел предпринимать для устранения возмутительного существа!
Патрик гневно обрушивался на обслуживающий персонал и за то, что тот, в отсутствии чаевых («if you don’t give them any tips…»), не проявлял стремления угождать и не демонстрировал подчёркнутого раболепия («…they are not helpful and friendly»)!
Лицемерие, вполне органичное для западного европейца, нами порицается и побуждает нас прерывать общение. Неискренность, осуждаемая и презираемая нами, как один из пороков, многими европейцами рассматривается в качестве демонстрации дружелюбия.
Даже в мире простейших понятий - жизненные образы мы воспринимает иначе. Иначе формулируем свои мысли. Если мы говорим: «Я прочёл книгу», то англичанин скажет: «I have read the book» - «Я имею прочитанной (уже) эту книгу: вот, она у меня - эта книга, которая уже прочитана» - не подчёркивая, кем прочитана, просто – книга имеется у него в наличии.
Мы привычно иронизируем по поводу непонятного для нас обыкновения англичан (в неменьшей степени - и французов) выписывать нагромождения букв, озвучивать которые они не намереваются.
Англичане «пишут мама - читают папа», - острят русские. Скажите: «Преувеличение»?
Тем не менее, английское «мать» – «Mother» следует читать отнюдь не в транскрипции [мотхер], как следовало бы произносить по правилам русского языка. Произносится это слово: [m;;;] / [мазэ], с «зубным» [з]. 
«Youth» – не взирая на нагромождение букв, произносится не как [йоутх] или [уоутх]… а - [ju:;]/[юc] c глухим «зубным» [c].
«Weather» – это отнюдь не [уэатхер] или [веатхер]… а - [we;;]/[уэза] с картавым [з]. 
(к сожалению, в английской транскрипции некоторые символы не пропечатываются)
«Mountain» читается не как [моунтаин], произношение в русской транскрипции - [маунтин].
И подобных примеров – полный словарь английского языка!
В английском - даже для передачи простейших звука используются сложные конструкции из нескольких букв: для звука [ю] - «you», а для звука [ё] – «your».

Ещё более загадочные мистификации «обволакивают» глаголы и причастия!
В русском языке имеются существительные мужского, женского и среднего рода, слова характеризуются определенными падежными окончаниями и особенностями согласования.
Прилагательные в русском языке изменяют свои окончания по родам, или, иначе, имеют форму рода. Род как грамматическая категория применяется и при использовании глаголов в формах единственного числа прошедшего времени и сослагательного наклонения, и выражает отнесенность действия к имени одного из трех родов, либо к лицу мужского или женского пола.
Ох, уж эти англичане! Трудно свыкнуться с тем, что подавляющее большинство их существительных не имеют ни мужского, ни женского рода! 
Но ко всему ещё - бесполы и их английские глаголы!
Английские глаголы прошедшего времени лишены окончаний, свидетельствующих о совершении действия объектом мужского, женского или среднего рода.
Многие предметы и даже животные лишены права ассоциироваться с принадлежностью к какому-либо роду. Для англичанина - это некритично. Приходится прибегать к нелепым, на наш взгляд, грамматическим комбинациям из местоимений и существительных: дабы уточнить, о существе какого рода ведётся речь, приходится обращаться к помощи местоимений «he» и «shе». 
Так как, например, несчастное жвачное семейства полорогих – «козел/ коза» – в представлении англичанина не имеет рода, то есть - это просто «оно», животное. Вот и приходится в случае практического уточнения (удастся ли «это» подоить, или результат будет - «как с козла молока») использовать местоимения «он» или «она».
«He-goаt» и «shе-goаt» – то есть: «он-козёл» и «она, увы – козёл» (а точнее, что-то неопределённого рода – некое «козло»)!
Так же, как и: «hе-dog» – кобель, «he-wolf» – волк или «shе-wolf» – волчица.

Так называемые, неправильные глаголы прошедшего времени (или производные от них Причастия II) типа «made» - с одинаковым успехом применяются как для глагола прошедшего времени Past Indefenite - «делало», так и для страдательного причастия Participle II – что-то «сделанное».
Мало того, то же самое используется и в Past Perfect, для глаголов совершенного вида - «уже сделано».
Всё это перенесение смыслов применяется без изменений самих слов.
Столь важные для русского языка смысловые отличия здесь не имеют значения – «догадаешься из контекста»!
То же самое происходит и с родом предмета обсуждения - о принадлежности к какому-либо полу догадываемся, исходя из деталей.
Для создания времён в английском приходится применять вспомогательные глаголы, создавая удивительные конструкции - нагромождения их двух-трёх глаголов: «have got», «had made», «have had», «had have done» … 
Для передачи времени Perfect страдательного залога применяется несколько глаголов: «to have been» + Причастие II.
Например, для элементарного в русском «сделан, сделали» - придётся использовать «has been made…» - буквально: «имеет + (сложно идентифицируемое причастие от глагола to be - быть) то, что уже поимели + сделанное». Можно попытаться осмыслить эту форму страдательного залога и таким образом: нечто «имеет сбывшееся сделанным/выполненным».
«The table has been made of steel» - стол сделан/сделали из стали.

Cложно сформулировать и понять вопрос без наличия вспомогательного глагола.
Английское «Do you have…?» – буквально: «Делать ты/вы иметь…?» - это аналогия понятия в русском: «У тебя есть (что-либо в наличии)?» 
«Have you done…?» – буквально: «Иметь вы сделанное?» – тождественно русскому: «Ты уже сделал (закончил делать что-либо)»? 
«Have you had…?» - буквально: «Иметь вы полученное (то, что уже поимели/получили - причастие от глагола to have)?»;
в русском языке формулировалось бы как: «У тебя уже есть в наличии что-либо, ты уже получил это?»
Абсолютно непривычно для русскоязычного выглядят глагольные ing-овые формы Present и Past Continuous. Используя их англичанин, комментируя продолжающееся действие, сообщает: «Я есть движущееся домой сейчас» - «I am going home now», или «Он было читающее книгу, когда Я имело вошедшее» - «He was reading a book when I had come».
Или, применяя Present Continuous для описания действия в будущем времени, придется «навалить» в конструкцию предложения вот такое: «I will be having dinner when you come tomorrow morning» - «Я будет быть имеющее ужин, когда вы приходить завтра утро».
Кстати, «to have breakfast, lunch or dinner» - буквально: «иметь завтрак, обед или ужин» - означает для англичанина именно процесс поглощение пищи, а не наличие её. В русском языке, понятие наличия/обладания - «у меня есть, что поесть» - категорически отличается от самого процесса поглощения пищи - «я ем/завтракаю/обедаю».
То же касается и «to have tee/coffee», что для англичанина означает именно «пить чай/кофе», а не то, что напитки имеются у него в наличии. В данном, случае невероятно универсальный английский глагол «to have» - «иметь» используется в значении «употреблять в пищу».
Не напоминает ли забавное «to have lunch – to have tee» (кушать обед - кушать чай) - старообразное русское: «Извольте откушать чаю, милостивый государь»?
Конечно, в английском не существует ничего близкого к образным русским понятиям «отобедать», «отужинать» и «чаёвничать», выражающим не просто констатацию факта поглощения пищи, но несущим большую смысловую нагрузку, выражающим совместное культурно-бытовое действо, располагающее к основательному общению, сближению.

Среди нелепых для русского восприятия форм в языке Байрона и Шекспира найдем немало интересного…
Продолжим придерживаться характерных для английского языка особенностей: неопределённости рода и неизменяемости слова при любом использовании его - в качестве ли существительного, прилагательного или глагола…
Например, конструкция: «Having taken his degree …», буквально переводимая как: «Имея взятое его диплом/степень …» – по-русски означает, всего-навсего: «Получив диплом…»
Ещё более непонятно, на наш взгляд, выглядят глагольные нагромождения для конструирования Perfect-ных форм будущего времени, по образцу «will have got». «will have done» …
Если кто-то отчаянный пытался читать в оригинале или переводить английскую поэзию, вполне ощутит… своеобразие её образов (весьма абсурдное, на наш взгляд сочетание глаголов и предлогов, для конструирования понятий).
Не удивляетесь, если обнаружите в английской поэзии нечто «образное» - например, то что песня «выдыхается» в воздух –
«I breathed a song into the air…» - «я выдыхал песня в воздух».
Но она, песня, ещё при этом и «падало к земля, я знал не где» -
«It fell to earth, I new not where…»; то есть, «мне не было известно, где она упала в итоге моего выдыхания».
Вот так образно, от начала до конца, Longfellow описывает сходство между стрелой и песней в стихотворении «The arrow and the song».

А великий Шекспир в «сонете 66» сокрушается: «Tired with all these, for restful death I cry» - буквально: «Уставший со всё эти, для спокойное смерть я кричать: «As … Art made tongue-tied by Authority» - «Как…Искусство сделанное язык-завязанное by (кем) Власть».
Мы бы попытались сказать: «Уставший от всего (что происходит), я призываю смерь, несущую покой…» и «...То, как Искусство принуждается к косноязычию (Властью)».
Чтобы не быть голословным - вся эта словесная головоломка (для русского уха, конечно) целиком звучит так:
Tired with all these, for restful death I cry:
As to behold Desert a beggar born,
And needy Nothing trimmed in jollity,
And purest Faith unhappily forsworn,
And gilded Honor shamefully misplaced,
And maiden Virtue rudely strumpeted,
And right Perfection wrongfully disgraced,
And Strength by limping Sway disabled,
And Art made tongue-tied by Authority,
And Folly doctor-like controlling Skill,
And simple Truth miscalled Simplicity,
And captive Good attending captain Ill:
Tired with all these, from these would I be gone,
Save that, to die, I leave my love alone.
(Sonnet 66, Shakespeare).
Мы привычно называем английский одним из великих литературных языков, отдавая дать остроте захватывающих сюжетов английских выдумщиков – Вальтера Скотта, Герберта Уэллса и Артура Конан Дойла, погружаясь в талантливые переводы их завораживающих фантазий! 
Но отчего в оригинале они кажутся мне столь скучными? Может быть человеку русскому далеко недостаточно констатировать очередности каких-либо событий, пусть даже -нетривиальных, хочется следовать образности и богатству и самого языка повествования!
Единственная книга на английском, приковавшая моё внимание, - это знакомая многим по одноимённой экранизации «Трое в лодке, не считая собаки» Джерома К. Джерома! Но «приковала» она меня не «английским юмором» - а показавшимися мне забавными описаниями сцен природы, изобилующими навороченными оборотами.

А популярный и у нас своими зачаровывающими фантазиями автор «Острова сокровищ» Р.Л. Стивенсон в стихотворении «Заграничные земли» игриво замечает: «Up into the cherry tree Who should climb but little me»? – буквально: «Вверх в это вишнёвое дерево Кто могло бы подниматься/взбираться но маленькое мне/меня».
Причешем словесную абракадабру на свой лад: «Кто бы ещё, подобно мне, отважился взобраться на самую вершину вишнёвого дерева»? («Foreign lands», R.L. Stevenson).
Конечно, англичанин, ничтоже сумняшеся, нисколько не раздумывая и не анализируя языковые тонкости, прекрасно понимает о чём идёт речь, и наслаждается - едва ли гармонией звуков, скорее - очевидностью возникающего в воображении образа.
Он искренне полагает свой язык безукоризненным и неповторимым – ведь на нём говорит весь мир, и даже– «непросвещённый»!

Продолжать ёрничать можно бесконечно, но факт останется фактом: искренне понять нас, даже претворившись толерантным и открытым всему миру, англоязычному господину будет непросто!
Ко всем трудностям примешивается и культивируемая веками антипатия, называемая ныне «русофобией», и взаимопонимание становится вообще проблематичным.

«Подлинное знание чужого языка заключается не в умении переводить с него, а в осознании его непереводимости» (Иосиф Левин).
               
И там, где требуется перевод, приходится мириться с несоответствием между смыслом сказанного на одном языке и воспроизведённого на другом. И любой автоматический перевод, даже грамотный, – не более, чем комментарий.
Мне приходилось читать оскорбительный отзыв английского исследователя поэзии на творчество нашего любимейшего поэта в переводе на английский язык: Пушкин был назван им посредственным поэтом и плохим подражателем великому Байрону!
И, очевидно, многие там, слева от нас, - искренне с эти согласны.
А как вы полагаете, может ли русский поэт подражать поэзии Шекспира, Стивенсона, Бернса или Лонгфеллоу... не калеча поистине великий русский язык? 
И, если с зарубежной прозой переводчику ещё удаётся как-то совладать…, то стихи с чужого языка не переводятся – их просто приходится писать заново!
«Поэтические переводы как женщины», - остроумно заметил Моисей Сафир, - «если красивы, то неверны, а если верны, то некрасивы».

«Как листья ежегодно сменяются на деревьях, так и слова, прожив свой век, уступают место вновь нарождающимся», - писал Гораций.
Не только наши разговорные, но и литературные языки меняется быстрее, чем хотелось бы… - и далеко не в лучшую сторону! Меняются, освобождаясь от огромного багажа русских слов, образных оборотов, излишних для ускоренного общения, не поспевают за спринтерским ритмом жизни. 
Не до сантиментов! На бегу мысли нужно успеть выразить кратко, броско, и…– нет, не остроумно, - зло, едко!
Язык стремительно меняется, сжимаясь в неглубокие, но кажущиеся эффектными определения, и, сообразно упрощениям в образовательной системе – примитивизируется.
Кто создаёт новый язык?
Как ни прискорбно, в авангарде реформ - молодёжь, новый массовый язык активно создают «блогеры» и «юзеры», живущие в социальных сетях, общающиеся на своём сетевом сленге, «лайкающие» на прикольные рассуждения. Этот язык переходит и в систему повседневного общения.
Политики создают свой собственный - язык заумной терминологии и размытых понятий, помогающий им ощутить свою избранность и оправдать право на занятие своего места в системе. Рождаются новые «уроды» – такие как: «всенародный консенсус, легитимация социального статуса, тотальная дестабилизация, деструкция властных структур» … - которые постепенно внедряются в наш повседневный, всё более освобождающийся от привычного словарного запаса язык.
Ведь язык – это также действенное оружие в борьбе за умы!

Английский времён Шекспира весьма отличался от нынешнего: бытовали иные образы, иной была система взаимоотношений, радикально отличались быт и восприятие мира в целом. Читать Шекспира, не вооружившись солидным словарём, - занятие малоуспешное даже для жителя Британии.
Так же, как «Слово о полку Игореве» - для неподготовленного русскоязычного читателя.
Современный английский язык превратился в упрощенную версию прежнего, пересыпанную «научно-промышленной» терминологией.
Ещё более «своеобразен» - американский, модифицированный сленг английского языка, обезображенный нескончаемой разноязыкой иммиграцией. Моя однокурсница, переехавшая в США, несколько лет подряд изучала этот язык, чтобы получить возможность работать в дальнейшем по специальности. Всё это время она подрабатывала в качестве «baby-sitter» на дому. Годы “изучения” английского на родине, в школе и институте, мало что дали. Наша советская «отличница и умница, спортсменка и комсомолка», со слезами на глазах, жаловалась – приблизительно, в таких выражениях: «На занятиях по изучению языка меня хвалят, я - лучшая в классе… Но стоит мне выйти на улицу… и я совершенно не понимаю, о чём ОНИ говорят!».
Уже в XVIII веке язык упразднил обращение на «ты» - thou, удовлетворившись обращением на «вы» - you. Практически не используется вспомогательный глагол «shall», служивший для образования будущего времени в 1-м лице, (но сохранившийся для выражения воли говорящего).
Его место занимает вспомогательный глагол «will» - служивший прежде для образования будущего времени во 2 и 3 лице, он стал применяться и для 1 лица.
Многое в терминологии упрощается – сокращаются и деформируются прежние слова. Уже принимаются в качестве приличествующих панибратские обращения к малознакомым людям: «Hi! By!» ..., оттеснив уважительные формы обращения младшего к старшему.
Всё больше состоит он из искажений, заимствований из арго обособленных социальных групп, жаргонных словечек и выражений, привнесённых из люмпенской, криминализированной среды.
Увы, точно так же, как и мой родной язык!
--------------------------------------------
 *Кодификация (от латин. Codificatio - право) – форма систематизации, сведение в одно систематическое целое совокупности различных действующих правил. Цель - составление нового сводного акта, кодекса, устава и т.д.

** Категория «род» в русском языке развилась на базе первоначальной семантической классификации по признакам «живое – неживое» и «мужской - женский пол». В русском языке разделение по роду используется для большинства самых заметных представителей царства животных: лев-львица, тигр-тигрица, буйвол-буйволица, лебедь-лебёдка, утка-селезень, голубь-голубка, глухарь-глухарка…
Для ряда представителей животного мира образование женского рода происходит посредством изменения окончания по типу: слон-слониха… Такая же форма применима для неиспользуемых в науке, но встречающихся в литературе понятий: носорожиха, страусиха, паучиха, крокодилица, орлица… 
Для тех представителей животного мира, чья принадлежность по полу сложно определима и не несёт смысловой нагрузки применяется «общий род»: нас, вне строго научной классификации, мало интересует пол рыб и большинства насекомых. При необходимости уточнения используется конструкция: самка лосося, самец цапли...
В английском языке категория «род» для неодушевленных объектов и подавляющего большинства видов животных отсутствует. «Почётное исключение» составили лишь единицы из царства животных: tiger-tigress, lion-lioness.
*********
Всё, надоело, я устал… сомлел от Флетчеров и Фордов…*
Оставлю им их пьедестал, таким заносчивым и гордым.
Язык, увы, у них фабричный – пусть с прозой шапочно знаком,
Но как же к музе неприлично ломиться с этим языком!

* Джон Флетчер, Джон Форд – английские драматурги