Условный авиарефлекс
На обратном пути маленький, но очень активный рыбачок, замученный яростным окуневым или щучьим клевом и поздним временем суток, как правило, засыпал под однообразный гул мотора и убаюкивающее озерное волнение. Засыпал в любом месте и в любом положении: на лодочной скамье-банке, в ходовой рубке или в каюте катера. В дождливую погоду Васек забирался в похожую на собачью конуру отгороженную и укрытую сверху дощатым настилом носовую часть лодки и спал там на ватных стеганных фуфайках. А в хорошую погоду, бывало, что спал прямо на деревянных жестких щитах, которыми выравнивалось покатое дугообразное днище сшитой из сосновых досок моторной лодки-кижанки.
Да, лодки в «досюльные» времена, то есть - когда-то очень-очень давно, лодочных дел мастера в наших краях не строили, не мастерили, не собирали и даже не клеили, а именно «шили», используя для соединения специально заготовленных смолистых досок своеобразные нити - еловые пропаренные в кипятке веточки и деревянные «гвозди» - прочные березовые штифты-нагеля. Позже, правда, стали использовать обычные гвозди с широкой шляпкой, но словосочетание «сшить лодку» осталось в местном лексиконе.
Потом это уникальное произведение народного ремесленного искусства тщательно промазывалось и пропитывалось древесной смолой и приобретало завидную водонепроницаемость. Правда, процесс этот необходимо было повторять ежегодно весной перед началом навигационного периода. А какие прекрасные мореходные качества были у этих лодок! А какая долговечность – по 20-30 лет бороздили озера!
Но не будем уходить далеко от основного вопроса и потихонечку перейдем к авиационной тематике.
После окончания средней школы, благополучно выучился увлеченный мечтой о небе Василий в славном приграничном городе Выборге на авиационного техника по вертолетам и двигателям. Правда, в его дипломе почему-то было написано «техническая эксплуатация самолетов и авиадвигателей». Но это, наверное, чтобы врагов запутать, которые сейчас совершенно даже и не враги уже, а белые, как зверьки-альбиносы, и пушистые, как сибирские соболя, «партнеры». Непосредственно же увлекательнейшее действо по переформатированию бывших безалаберных школяров в «сертифицированных», как бы сейчас сказали, вертолетных авиаспециалистов с дипломами о средне-специальном образовании происходило в Выборгском авиационно-техническом училище гражданской авиации имени маршала авиации С.Ф. Жаворонкова. В настоящее время – это, как полагается, уже не какое-то там «совковое» училище, а вовсе даже «колледж». Но к существу рассматриваемого вопроса эта странная трансформация отношения не имеет.
По окончании училища, поработав для приобретения первоначального опыта в данной профессии ровно один год на базовом аэродроме «Пески», стал Василий летать на вертолетах Ка-26 и Ми-8 в командировки на оперативные точки, находящиеся как в своем регионе, так и за его пределами. Авиатехники при этом закреплялись на период командировки за вертолетом для его технического обслуживания и доставлялись к месту работы этим же вертолетом. В Тюменскую, Вологодскую, Псковскую, Мурманскую область, конечно же, летали солидными самолетами типа Ту-134 и Ан-24, а в аэропорты местных воздушных линий иногда добирались и на своих Ан-2.Не личных, конечно, а авиаотрядовских.
Для понимания приведенного выше термина «оперативная точка» дадим небольшое разъяснение. Оперативные точки в малой авиации советского периода - это места временного базирования самолетов и вертолетов при работе с различными потребителями вертолетных услуг. Находились они, в основном, в небольших районного масштаба городках, максимально приближенных к местам проведения авиационных работ. Как правило, это были маленькие аэродромчики или посадочные площадки, не имеющие в своей инфраструктуре взлетно-посадочной полосы. На посадочных площадках имелись только места стоянок вертолетов, заправочные станции и емкости с запасами бензина и керосина и прочий необходимый для техобслуживания воздушных судов инвентарь. На них могли временно базироваться несколько бортов, а летный и технический состав проживал либо в гостиницах, либо в жилье, предоставляемом заказчиками. Так, по крайней мере, было в эпоху развитого социализма.
В первое время при полетах на «точки» Василий очень любил наслаждаться с высоты птичьего полета прекрасными карельскими озерно-лесными пейзажами. Но со временем, по всей видимости, наступило определенное привыкание к этому необычному поначалу «птичьеполетному» ракурсу, и он, рассматривая десятки, а может быть и сотни раз виденные наземные лесные и озерные картины, стал в полетах все чаще и чаще, что называется, «клевать носом». И в определенный критический момент «перехода количества данных клевков в качество» это привело к тому, что чудесные пейзажи стали проплывать под винтами вертолета без какого-либо участия Васи в визуальном контакте с ними.
После взлета, находясь в, мягко говоря, не очень приспособленных для отдыха и сна грузопассажирских кабинах геликоптеров, Василий, расположившись без каких-либо удобств и комфорта на жестких вертолетных сидушках, стал мгновенно «отрубаться». Засыпал он очень глубоко и беспробудно, несмотря на громоподобный грохот двигателей, совсем даже не беззвучное стрекотание лопастей винтов и имевшую место определенную, впрочем совсем даже мизерную, вибрацию этих чудных летательных аппаратов с вертикальным взлетом и посадкой.
Вероятно, после наступления особого психофизиологического состояния, схожего по ощущениям с нахождением на бегущей по волнам моторной лодке, к молодому авиатехнику под шум двигателей и винтов вертолета возвращалась приобретенная в детстве привычка безмятежно спать, несмотря на завывание бензиновых и дизельных моторов, удары волн и беснование водной стихии.
Просыпался он обычно уже после завершения полета, выключения и останова двигателей и винтов. То есть, его мгновенно пробуждала просто чудовищно необычная тишина, неожиданно возникавшая после замирания и успокоения всех по сумасшедшему гудящих и крутящихся вертолетных механизмов...
Претензий от членов экипажа за крепкий и здоровый сон в период их активной летно-навигационной деятельности к технарю, естественно, никаких не было, так как служебные обязанности авиатехника не регламентировали его сон или бодрствование в полете. Хотя фамилия его и была вписана в задание на полет, но всего лишь в качестве служебного пассажира. А пассажир в салоне любого вида транспорта волен распоряжаться своим личным временем и вполне узаконенным бездельем по своему собственному усмотрению. Вот Вася и распоряжался им, используя для этого наиболее легкий и абсолютно безобидный для окружающих и полезный для себя способ.
Проработав таким вот вполне комфортным для общего состояния психического и физического здоровья образом четыре года авиатехником, переучился Василий на новую специальность, связанную уже не с технической, а с летной эксплуатацией вертолетов. В общем, ввелся он, что называется - в строй, в качестве бортмеханика вертолета и стал летать по российским просторам уже в составе летного экипажа.
И что стало с начинающим бортмехаником происходить в полетах, после того, как вертолет взлетал и переходил в горизонтальный полет? Правильно. В этом прямо перпендикулярном вертикальному полете, когда функционал бортача ограничивался, в основном, только лишь контролем за работой силовой установки и других вертолетных систем, агрегатов и оборудования, он практически сразу же начинал вырубаться из окружающей его рабочей авиационной действительности.
Конечно же, засыпал он не так, как это бывает в уютной и спокойной домашней обстановке, на мягкой перинке и пуховой подушечке. Нет, выключался Василий, хотя и вполне даже регулярно, но всего лишь на несколько секунд. Почти что всегда этот процесс сопровождался безвольным падением головы в сторону вздымающейся в глубоком дыхании груди. После этих неосознанных и спонтанно возникающих «отключений», сознание его вновь мгновенно просветлялось, и он сосредоточенно устремлял свой взгляд на панели приборов, думая при этом, что его секундная слабость остаётся незамеченной для окружающих. Но, конечно же, в этом молодой человек глубоко и самонадеянно заблуждался. Пилоты-вертолетчики, с курсантской поры приученные замечать, фиксировать, анализировать и моментально соответствующим образом реагировать на все, что происходит во время полета в кабине и вне ее, не могли не заметить его яростной борьбы с этим приятным и благостным состоянием, в котором человек совершенно добровольно и радостно пребывает одну треть всей своей жизни.
Поскольку данное приобретенное в результате неоднократных повторений явление, безусловно, могло привести к различным неприятным и серьезным последствиям, его необходимо было искоренить под самый что ни есть укоренившийся в коре головного мозга Василия корень, а, может быть, даже и вытравить каленым железом из-под самой подкорки этой совершенно непонятной для простого человека коры.
И, в конечном итоге, условный рефлекс засыпания под размеренный шум двигателей и винтов, зародившийся на бескрайних онежских озерных просторах и окончательно сформированный в годы полетов на оперативные точки в качестве авиатехника, молодой бортмеханик Василий Петрович Бураков все же благополучно преодолел. Но преодоление это не обошлось без определенных его личных волевых усилий и помощи старших по служебному статусу членов экипажа.
При этом со стороны последних практиковалось как использование шутливых и безобидных подначиваний и подколок, на современном молодежном жаргоне – стеба, так и не совсем литературных идиоматических выражений. На это добродушный Вася ни в коей мере не обижался – их применение в данной конкретной ситуации было вполне обоснованным и диктовалось отнюдь не личными мотивами и пристрастиями, а высочайшей и благороднейшей общей авиационной целью – безопасностью полетов.
Не знаю, что больше помогло Василию в борьбе с этим условно-сонным авиарефлексом – первое из указанных средств или последнее. Он об этом предпочел почему-то умолчать. Да это, впрочем, не особенно-то и важно. Главное, на чем он акцентировал внимание, рассказывая мне эту историю за рюмкой чая, на его взгляд, заключается в следующем. «Хорошо, - говорит, - конечно, Андрюха то, что меня мои старшие братья по профессии кемарить в полете отучили, а еще лучше то, что по прошествии многих лет, есть о чем и о ком нам с тобой вспомнить. И о родителях, и о детстве голопузом, и об учебе, и о работе… Это, поверь мне, не так уж и мало в нашем, как некоторые манкурты безмозглые выражопываются, непредсказуемом - для них, а не для нас с тобой, прошлом. А для нас оно было вполне даже неплохим и предсказуемым. Мы ведь с тобой всегда занимались любимым делом, а это, брат, ужасно интересно и радостно. Ну, давай за это по соточке…».
Я горячо поддержал это не отличавшееся оригинальностью и особой новизной предложение Петровича в предвкушении новой интересной истории из его богатого вертолетного прошлого. И мои ожидания оправдались, но об этом я расскажу в своих следующих повествованиях.
Свидетельство о публикации №219102701393