Раковина морск

За то короткое время, прожитое мною, как морская раковина, я успел насладиться
морским прибоем, отливами и приливами. Я запомнил их как поглаживание по своей спине
ласковых рук, мягких молекул соленой воды. Эти пальцы предельно нежно ощупывали
самые далекие закоулки моей спиралевидной души, и я хохотал и плакал и еще более
испытывал наслаждение. Мы любили друг друга, вода и я, и она охватывала меня
насквозь, и я пускал ее всюду. Похожее бывает и у людей в период первой влюбленности
тогда, когда наши дети наивны и чисты. Нечего и говорить, но весь подводный мир мне
казался тогда, как впрочем, и сейчас, местом очень похожим на рай, немой космос. Когда
и ты в своей жизни тоже расставишь все по местам, несомненно, ты поймешь меня и
захочешь побывать там надолго, ну прямо как я. Подолгу всматриваясь в свое отражение
на стенках этого аквариума жизни, я понимаю насколько грубы наши лица и
отворачиваюсь для сна.
Был день. С палубы проходящего судна, то был трехмачтовый бриг, в воду падает
человек. Его проникновение в толщи воды совершенно бесшумно и только вид этого
падающего тела поражает и завораживает меня. Он похож на бегуна застывшего в
прыжке и голубой шарф развевается по ветру на его длинной шее, очень
захватывающее зрелище скажу я вам. Сонм воздушных пузырей, от маленьких до
больших, окутывает его и все вокруг бликует от солнечных лучей пробивающихся
сквозь, поглощающую человека с его мыслями, толщу воды. Мариноко Санчес зовут его,
ему семнадцать лет, он был моряк на шхуне и теперь теряет последние капли воздуха и
секунды прошлой, простой жизни неумолимо подходят к концу и вот он мертв. Жестокий
конец его сладкой, молодой жизни, полной сарказма и оргазма, будем ли мы плакать или
оставим все слезы тем кто на берегу будет оплакивать его временный уход из мира.
Прошло несколько лет, и однажды, из соленой морской воды выходит другой
человек, знающий о жизни только то, что почерпнул в волнах любимого мною океана.
Она позвонила мне в Понедельник и пригласила провести с собой вечер после работы.
В ее словах было столько желания увидеть, меня и я согласился. Для встречи мы
выбрали кафе "Снег", первый белый снег, на котором нет еще крови, что оставляют
после драк подростки. Я шел по темным улицам старого города сжимая в руках букет
красных роз в подарок при встрече. Неожиданные приглашения мало знакомых людей
всегда вызывали у меня волнение переходящее иногда в радостное предчувствие,
возвышающее над заботами толпы. На мне черные брюки и куртка, и гордость, голубой
шарф, развевающийся по ветру. Гремящий, полуразрушенный трамвай дотащил меня
до указанного места в срок. "Снег" это место где пересеклись наши судьбы, судьбы
скомканные временем и сознанием собственной сложности и простоты. Время,
разложив перед нами свои игральные, гадальные карты безнадежно пыталось
заставить принять те жесткие правила игры в нас. Пустые слова или нет, что-то другое
растекалось в звуках и наша речь торжествовала над смыслом, который потерялся
где-то в закоулках наших простых и обнаженных душ. Краска нашего дня смела все
пустующие и глухие коридоры моих гипертрофированных чувств, человека
осознающего будущее. Иногда я попадаю в пространства, выделяющие мерзкий запах
безумия и из бурлящих ручьев моей памяти на берег выносит остатки страшного сна.
Человек по имени Леонид Штейнберг, которого называли королем дворовых
художников, маленький бородач с палитрой и кистью в руках, как-то убеждал меня:
"Эстрада это я, я в эстраде и публика веселится, когда видит мои картины, потому что
эстрада дарит нам неповторимое чувство легкости и отдыха. И каково же было мое
удивление, когда однажды ко мне подошел молодой человек и спросил: "Есть ли у вас
что-нибудь в духе Мадам Тюссо, что-то менее абстрактное". Сердце этого молодого человека поражено страшной болезнью знания и опыта недоступного мне". Так сказал, а точнее пропел мне человек из сна Леонид Штейнберг, которого звали просто Штейн.
Все-таки это место оказалось сказочным и название "Снег" очень точно обозначило эту неприкрытую сказочность всего, в том числе и нашей неосторожной встречи. Будущее вальсировало вокруг нас с жесткой страстью, убеждая меня с Ольгой в необратимости всего происходящего. Я сел рядом с ней, увидев в полуприкрытых губах, держащих сигарету такую сексуальную вольность, что немного испугался за свою нравственность.
- Я тебя ждала, как будильник ждет когда короткая и толстая часовая стрелка совпадет со стрелкой звонка и тогда он проснется и перебудит весь мир.
- Оля как дела? Ты не устала от этого снега вокруг, которого нет? Я весь погружен в состояние и сознание этого безудержного и безнадежного восторга. Скажи!
- Мой любимый друг, в общем пусть ты ничего и не знаешь и не готов к этому, но сегодня я собралась окончательно перешагивать в реальность, сегодня я решила оставить страх и ложь, девственность и слабость. Мой нескромный поступок заставит тебя помочь мне, теперь ты мой соучастник и знаешь, за это я больше всего тебя люблю.
Знаете соучастники бывают везде в преступлении и любом другом поступке, они могут молчать или нет, но вы всегда почувствуете своего рядом с вами, вы можете не сказать ни слова, а он все чувствует все знает, это немое согласие роднит вас с ним еще более крепко, чем тридцать лет совместной жизни. Каждый, каждый старается во всем найти соучастника, но не всегда думает об этом.
- Взглянув на фотографию двухлетней давности и вспомнив тот год, я подумал, что поездка в Токио, во время которой мы познакомились, уравновесила наши шансы во всем. Ты и я научились управлять мощным потоком сознания, идущим из нас и, уравновесившись, как стрелки весов, мы остановились друг против друга.
Я беру кофе и коньяк. Сидим, пьем и курим. Постепенно углубляясь в ничего с одной стороны не значащие разговоры, я замечаю, как по ее телу пробегает чуть ощутимая эротическая дрожь и от этого мне становиться еще более хорошо. Ее слова падают и проникают в самые потаенные уголки моей спиралевидной души и крики морских птиц будят в моем воздухе спящих, набальзамированных мумий моего смеха. Они делят прошлое на квадратики немых фотографий, с которых смотрит все человечество и кристально чистые глаза людей невинны и кротки, странно.
- Ты решила, что ты будешь делать или же ты теперь свободна от каких-либо решений относительно будущего?
- А ведь ты как всегда прав, я отношусь к тому, что будет очень просто, не думаю об этом, единственно мне бы хотелось тебя, дорогой. Посмотри на мое преданное, проданное тело, оно готово растаять под тобой. Ты слышишь? Если тебе что-то не нравиться, ты можешь исправить его, можешь его мять и бить. Но лучше будет, если ты просто возьмешь меня прямо сейчас. Я слышу, как рокочет у тебя внутри и обжигаюсь твоим огнем, мне горячо, но хочется, чтобы стало еще горячей и опасней. Оттого, что ты рядом я теряю рассудок и становлюсь слабой и нежной и этой рабской нежности ты, только ты должен дать выход. Я хочу уничтожить то расстояние, которое есть между нами, эта жуткая флегма, не дающая нам глубоко чувствовать друг друга. Она знает, в моей раковине я наслаждаюсь этими словами, трущимися о стенки моего морского дома.
- Ты слышишь, прямо сейчас, никакого позже, никакого потом. Я так устала ждать, терять равновесие невозможно будь моим и только.
Мы оба, идиотически улыбаясь, вышли из Снега и падали в снег, чтобы любить друг друга. Короткие, длинные, немые, высокие, хрупкие, сладкие, растрепанные и глупые вращались вокруг земли. И наша преданность друг другу росла вместе с нашей любовью, и краска белого забелила все краски черного, и ракеты жизни устремлялись ввысь, в бешенстве отрываясь от земного притяжения, все пророчества сбылись в одну ночь, в
один час, в один миг. Познание обрело ясность и точность. И весенние ручьи потекли с вершин самых замороженных гор, возрождая спящие под снегом луга, на которых растет золотая трава бессмертия. Все бросаются собирать эту траву и. несколько поколений естествоиспытателей заламывают руки и их образованность становится смешной и бесполезной перед орудием гигантской, детской любви. Мы сами того не осознавая устроили переполох в умах нескольких зрителей, из которых самые толковые с завистью провожали нас своим почти потусторонним взглядом. Мы им казались счастливей, чем есть и где-то внутри у других просыпалась зависть.