Тень

1.

Передо мной сидел мой пациент, а единственное, о чем я думал – действительно ли он существует, или стоит мне всадить нож ему в горло, как вся его фигура рассеется, будто дымка, которой не было?

– … поэтому мне кажется, что дело в моем размере.

– Что, простите?, - переспросил я.

– В размере. Мне кажется, я не удовлетворяю ее в связи с размером.

– Клайв, вы не хотите сделать небольшой перерыв? Скажем, до субботы?

– Да, но как же моя проблема?

– Я вам посоветую одну хорошую технику, которая поможет справиться с этой проблемой. Да и с другими… тоже… Простите, но мне пора.

Я буквально вытолкал его из своего кабинета, а когда закрыл за ним дверь, достал сигарету, сел на стол и закурил. Я смотрел из окна на вид дневного Парижа, и мне казалось, что то, что происходит там, и то, что внутри этой маленькой комнатки, - два разных мира. Там постоянно машины носились туда-сюда, люди назначали друг другу свидания, целовались, а сюда даже не проникало чертово солнце, из-за чего я казался себе заточенным в каком-то подземелье, а изощренной пыткой надо мной было назначено выслушивание всех этих невротиков.

В то же время, когда я пытался окунуться в тот мир, который на расстоянии казался мне таким желанным, я неизбывно ощущал свою чуждость всему, что там происходит – как если бы вы поместили героя одного фильма в совсем другой фильм другой эпохи и стиля. Мы просто не резонировали друг с другом. Однако я давно понял, что дело совсем не в городе, а во мне.

Вообще я захотел стать психотерапевтом для того, чтобы у меня была способность чувствовать родство с людьми без настоящего установления близких отношений. Сеансы давали мне возможность приобщиться к человеческому – к самому глупому, примитивному, но при этом такому живому – к тому, чего не было у меня самого. Однако сколько мучительных ночей я проводил после того, когда последний за день сеанс был завершен, и я оставался один. Стены, казалось, своим холодом касались всех моих внутренностей, а темнота душила, не позволяя сделать спасительного вздоха. Несколько раз я просыпался за ночь, кашляя, и тянулся к стакану с водой. Потом я сидел несколько минут на кровати, пытаясь справиться с гнетущим ощущением нереальности всего происходящего. Когда эта ночная паника проходила, я снова ложился и мечтал, чтобы побыстрее настало утро, когда город за моим окном снова заживет, чтобы за ним можно было наблюдать.

2.

Я повстречался с ней месяца два назад, и – нет – она не была моей пациенткой. Это произошло на каком-то из множества фестивалей, происходящих в Париже так часто, что я уже забываю, чему они были посвящены. Ее звали Элен и она работала в справочном бюро, отвечая на телефонные звонки. Что я искал в ней? В первую очередь тепла и понимая. Невротики всегда ищут себе кого-то не по симпатии, а по принципу, чтобы их не травмировали. Так вот главным плюсом Элен было то, что она не умела травмировать. Не знаю, что это был за тип людей такой, но от нее всегда исходили какая-то внутренняя теплота и уют. С ней было хорошо, но при этом с ней никогда не хотелось оставаться дольше определенного времени. Я, словно наркоман, приходил к ней за дозой этого чего-то теплого, а когда до верхов набирался наркотика, уходил, а потом, когда это чувство угасало, снова возвращался к ней. Сложно было понять, чего она на самом деле хотела – однако вначале она была вполне веселой, но чем дольше мы были вместе, она тем более становилась грузной. И ей было все сложнее дарить мне тот самый внутренний свет, который был в ней ранее. Когда я заметил, что она стала гаснуть, я стал подумывать о расставании с ней. И сегодня как раз был тот день, когда я хотел поставить точку. Мне очень не хотелось с ней видеться, объясняться. Я был бы рад попросту отправить письмо, где бы все подробно расписал, но я понимал, насколько убого это выглядит не просто для 40-летнего мужчины, а для психотерапевта. Самое сложное в расставаниях всегда было то, что тебя почти обязательно в этот момент ранят – ранят от своей обиды, злости, ненависти, желания места. Потому когда-то ранее я предпочитал не бросать девушек, а ждать, пока это сделают они. Но с некоторых пор я понял, что теряю слишком много времени в нежелательных отношениях, а потому стал в этом смысле действовать активней. Хотя не скажу, что боль от этого уменьшилась.

Я назначил встречу в нашем любимом кафе и все сказал сразу, еще не успев даже сесть за столик. Я не особо помню, что она говорила мне в ответ – помню только, что она много кричала, а потом кинула деньги на стол и ушла. В данный момент я испытал очередной приступ панической атаки, когда пространство вокруг поплыло. Я присел за столик и попросил стакан воды. Пока официант ее нес, я внимательно рассматривал окружающую обстановку и людей, пытаясь зацепиться за что-то глазом.

В итоге воду принесли, я выпил, мне стало немногим легче и я решил пройтись по Парижу.

 

3.

Когда я вернулся, меня встретил все тот же темный холодный кабинет. Но сейчас, когда я прогулялся, мне больше всего хотелось побыть именно здесь в одиночестве. Я зашторил окно, сел в кресло и задумался: «Что в моей жизни не так? Я имею хорошую работу с хорошим окладом, у меня есть общение с людьми, я имею разных женщин». Просидев так около получаса, я пришел к выводу, что мне не хватает изменений, что я довольно долго засиделся в своем виде квалифицированного психотерапевта. Поэтому было принято спонтанное, но твердое решение в ближайшее же время взять билет в какую-то теплую страну.

Первым делом я позвонил в справочную аэропорта, чтобы узнать, в какие из теплых стран есть билеты на ближайшие дни. Из вариантов, которые мне больше всего нравились, были Бали, Мальдивы и Доминикана. Подумав немного, а если быть точнее, ткнув пальцем в глобус, наиболее близким показатель оказался на Бали, куда и было решено ехать.

4.

Когда я собрал вещи, я не испытывал ни малейшей жалости от того, что оставляю практику на время. Мне давно пора было отдохнуть, хотя, честно говоря, это все куда больше походило не на отдых, а на побег. Пусть так, но я вправду хотел оставить все это позади – невротиков, город, свой кабинет, Элен. Все это так опостылело мне, что давно было пора искать некое расширение своей деятельности. И если в карьере это было маловероятно, оставалось использовать свое свободное время.

5.

Прилетев на Бали, первое, что меня поразило, – простор, расстелившийся передо мною. По сути, весь берег состоял из песка, пальм и омывавшего все это океана. Отсутствие нагроможденных друг на друга зданий, не говоря уже о высотках, мгновенно сыграло для меня терапевтическую роль – для меня, человека, привыкшего к узости, к ограниченности своего пространства. Здесь было свободно дышать и жить.

Я поселился в небольшом двухэтажном отеле, сделанном из какого-то бамбука, и сразу обратил внимание, что, в отличие от моего пребывания в Париже, здесь, наоборот, было очень сложно провести грань между «миром внутри» и «миром снаружи». Все это казалось единым. Внутри своего номера было светло, просторно и свежо. Когда я выглядывал наружу, передо мной открывалась такая же широта природы, которая ощущалась и внутри, среди сооруженного из бамбука жилища.

Все эти вышки, билборды, снующие толпы людей теперь казались мне пленом, лишь пародией на настоящую жизнь, которая была здесь. Я просыпался, когда хотел, делал себе коктейль из свежих фруктов и стоял на веранде своего бунгало, глядя на океан. Кем я был в тот момент? Оставался ли психотерапевтом Жаков Дювалье, или же я был человеком без имени, туземцем, заблудившейся песчинкой космоса?

Однажды ко мне в дом пришел местный житель, которого звали Убо. Он предлагал мне вложиться в его бизнес по продаже ракушек приезжим. Я отказался – в первую очередь в связи с тем, что мне хотелось просто находиться здесь, но не устраиваться на работу – работы мне хватало и в Париже. Однако когда Убо уже собирался уходил, я вдруг увидел непроизвольные подергивания его кисти. Я остановил молодого человека и спросил:

– Скажи, давно ли у тебя это?

– А, моя кисть? Да так – лет десять назад, когда я еще был ребенком, я попал под местное торнадо. Мне немного придавило руку ящиком, который ветер кинул на меня. Врач сказал, что от удара у меня повредился нерв, ничего особенного.

– Да?, - спросил я и засомневался. А ты не против, если я попробую кое-что сделать, чтобы помочь тебе?

– Ну, не знаю… Вы ведь не врач… Вы так можете еще больше вывернуть мою руку…

– Нет, ты не понял, я не собираюсь даже прикасаться к ней. Я буду действовать другим методом.

– Ну если так, то почему бы и нет.

Я ввел Убо в гипноз, и, как в результате этого оказалось, был прав, предположив, что дело совершенно не в поврежденном нерве, а в психосоматической реакции на страх от попадания под торнадо. Убо довольно быстро вспомнил тот день, съежился на кресле, на его лбу выступил пот. Было видно, что он страдал – но что поделать, сколько страдающих таких побывало у меня в кабинете в Париже. Однако это всегда того стоило, потому что за страданием неминуемо наступало освобождение. Он еще немного покорчился, как вдруг я увидел, что все его мышцы резко расслабились – было впечатление, словно какая-то невидимая заноза мгновенно выпрыгнула из его тела.

Он спросил:

– Что со мной?

– Пошевели своей кистью, - улыбаясь сказал я.

Он, оторопев, двигал ею туда-сюда, ожидая словить хоть один момент нервной реакции, но все было чисто. Его травма была исцелена.

– Но как… Как вы это сделали?

– Древняя европейская магия – и ничего более того, - я похлопал его по плечу и проводил из отеля.

5.

На следующий день Убо привел еще троих своих товарищей. Одному из них оторвало лодыжку, второго во сне мучат демоны, а у третьего постоянно подергивался глаз.

Что касается первого, я объяснил Убо, что как бы я ни хотел, но не смогу отрастить его другу новую ногу. По поводу третьего я сказал, что здесь дело действительно в глазном нерве и помочь я ничем не смогу. А вот второй пациент вполне был из моей категории. Я довольно быстро установил, что, когда его бросила жена, он стал испытывать сильнейшие приступы панических атак из-за одиночества, которые усиливались ночью. Проведя с ним несколько сеансов, я узнал, что он в первый раз за последний год спал как младенец.

Все это – помощь Убо и его товарищу – очень мне понравились. На удивление я обнаружил, что даже в таком райском месте люди не лишены психологических проблем. А потому я захотел помочь им – внести свою лепту в то, чтобы это райское место стало еще более райским.

Я стал регулярно принимать у себя людей, которых ко мне приводили предыдущие пациенты, а потом местный парень Габринье предложил мне сделать рекламу, развесив объявления на разных участках острова. Как ни странно, но это довольно быстро принесло плоды, и количество моих клиентов в геометрической прогрессии увеличивалось. Кроме самих местных, ко мне приходили также и туристы из Европы и Америки, которые хотели поглядеть на странного врача, устроившего на курорте практику психотерапии. Когда подошло время и моей деятельностью заинтересовалась местная власть, мне пришлось получить лицензию. К тому времени я уже активно брал деньги за свои сеансы. Лицензия была получена, а еще через некоторое время заработанные на практике деньги позволили мне съехать из отеля и купить бунгало на берегу океана…

6.

– Кокосы. В них недостаточно жидкости…

– Что?, - спросил я.

– Я говорю, коксы. Те кокосы, которые я продаю за границу, имеют слишком мало жидкости внутри. Они говорят, что с таким же успехом могут заказывать у другого поставщика.

– Да, Хосе, простите, но… Не хотите ли вы отложить нашу беседу до субботы?

– Но как же моя проблема?

– Я дам вам замечательную технику, которая позволит вам увеличить продажу кокосов и… прочих товаров… наверное.

Я вытолкал из своего бунгало. Почему-то мне стало одиноко. Я опустил жалюзи на окнах и окунулся в свои мысли. Уже около месяца панические атаки вернулись ко мне, из-за чего мне было тяжело спать. Эти люди, снующие ко мне в кабинет и из кабинета, вызывали раздражение и угнетение. Мне было одиноко. Я подсел на таблетки, которые заказывал себе у своего врача в Париже, но они уже почти переставали действовать из-за того, что я к ним привык. Я стал ощущать разделенность между тем, что творится у меня в бунгало и на самом берегу океана – будто все эти туземцы, радостно бегающие, плещущиеся в океане и пьющие коктейли, принадлежали чему-то другому, но совсем не мне. Я стал подумывать вернуться в Париж. В конце концов, там была Элен. А если и не она, то множество других европейских женщин, без вида которых я откровенно скучал. Я подумал, что возвращение домой однозначно поможет мне привести себя в порядок, а потому поехал в аэропорт и взял ближайшие билеты до Парижа.

Уже через час я сидел в самолете и направлялся в сторону того, что можно было назвать своей мечтой.

«Вот теперь все наверняка получится. Я уверен, - говорил я себе и чувствовал, как медленно засыпаю в самолетном кресле, - Теперь совершенно точно начнется совсем другая жизнь. Жизнь, в которой я наконец-то стану счастливым».