Девочка и писатель

Первый рассказ из цикла "Сексуальные происшествия"

***


Галочка Алтухова шла на медаль. Уже было написано сочинение, письменная по математике, получена пятерка на устном экзамене по русскому и литературе. И по истории. Сейчас начиналось самое трудное – устная по математике. Галочка хоть и была отличницей, но точные науки не любила, и полной уверенности в своих знаниях у нее не было. А июнь, как назло, выдался чудесный. Солнце, сирень цветет, голова веселая и пустая, а ты сиди и зубри геометрию.

Но тут (и очень кстати) Светка, закадычная ее подружка, сказала, что предки приглашают Галочку на дачу. «Будем вместе заниматься, а, заодно, купаться и загорать». Галочка чуть не взвизгнула от радости. Она всегда с удовольствием ездила к Светке в гости. Тем более, дача не простая, а в писательском поселке. Потому что отец Светки был известный писатель и переводчик. Галочка даже немножко им увлеклась, когда гостила у них после восьмого класса.

Отец Светки был большой, чуть полноватый, но это только добавляло ему восхитительного взрослого шарма. Всегда веселый, с приятно обволакивающими манерами, предупредительный, он называл Галочку не иначе, как юная леди. Она была девушка стеснительная, но уже через пять минут, глядя на его ласково-добродушную улыбку сквозь рыжеватые усы, начинала смеяться его шуткам. И смущения как не бывало. Вот и сейчас, увидев Галочку, он наигранно вытаращил глаза и воскликнул: «Кто эта прекрасная лебедь?! Неужто Галчонок? Ты только погляди, мать, во что наш Галчонок превратился. Да, уж, расцвела, так расцвела. Не узнать. Ну, дела!..»

Галочка и вправду за последние два года, что не была у Светки на даче, сильно изменилась и похорошела. И все чаще замечала, как пристально и по-особому стали смотреть на нее не только одноклассники и парни постарше, но и взрослые мужчины. Под этими взглядами, сопровождавшимися порой одобрительными поцокиваниями, она краснела, но в глубине души ей от них становилось необыкновенно приятно.

Мама у Светки тоже была классная: веселая, всегда ходила в каких-то экстравагантных нарядах и оттого, наверное, выглядела на удивление молодо. Когда они со Светкой шли к пруду, казалось, что это сестры, а не мать и дочь. Галочка, глядя на родителей подруги, даже немного ей завидовала. Ее-то предки были обычные инженеры. И выглядели соответственно.

Галочка приехала на дачу вечером, а с утра пораньше все уселись на веранде и «гоняли чаи» из настоящего самовара, уплетая свежайшие булочки, сыр, варенье. Все это  бесшумно приносила та же домработница Нюша, которую Галочка помнила еще со времен младших классов. Папа Светки облачился в свою любимую парусиновую пару – свободная светлая куртка (или сюртук?) и такого же цвета широкие штаны. Это одеяние выглядело немного старомодным, как в советских фильмах про академиков тридцатых годов, но ему очень шло. Он сразу стал похож на знаменитого артиста тех времен Меркурьева.

Сначала он просмотрел свежие газеты и стал нахваливать Горбачева, заверяя всех, что вот-вот начнется оттепель почище хрущевской. Отложив газеты, он принялся шутить, что-то напевал про себя и то и дело отвешивал Галочке комплименты. Потом встал, сказал, что «вынужден отправиться на галеры» и удалился в кабинет, чтобы там «нести свой крест» – работать над новой книгой. А они втроем – она, Светка и ее мама отправились на пруд. Народу было еще немного. В основном, женщины и дети. Хотя было только самое начало лета, но пруд уже хорошо прогрелся от многодневного солнца, и малышня упоенно барахталась на мелководье. Они со Светкой захватили учебники и задачники, но за целый день их так и не открыли, а все время пребывали в блаженном оцепенении с полузакрытыми глазами, подставляя солнцу отвыкшие от него за долгую зиму тела. Ну, какая тут в самом деле геометрия!

Часам к двум к пруду потихоньку стали подтягиваться отцы семейств, выполнившие свою ежедневную писательскую норму. А ближе к вечеру появился и светкин папа. Он еще издалека засвистал и заулюлюкал. Галочка перевернулась на живот и стала смотреть, как он подходит. На нем была все та же парусиновая пара, а на голове – какая-то нелепая соломенная шляпа с лентой (кажется, женская), из-под которой свисали, ниспадая до плеч густые едва тронутые сединой волосы. При этом он размахивал толстой палкой с красивым набалдашником, с которой всегда ходил на даче «для завершения художнического облика». Галочка подумала: «Все-таки он очень смешной и… импозантный дядька».

Он сел прямо на траву рядом с ними, но тут же вскочил и, задрав штанину, пошел пробовать воду. «О, теплая! Скупнуться что ли?» – задумчиво произнес он, а потом решительно скинул с себя одежду, оставшись в легкомысленных плавках с желтыми зайчиками, и с шумом бросился в пруд, несколькими молодецкими саженками доплыв до середины. Он еще долго резвился в воде, брызгался на детишек, восторженно взвизгивавших, а потом, отдуваясь, выбрался на берег и снова лег на траву, вольно раскинувшись, и затих в блаженстве. Лицо он прикрыл все той же шляпой, чтобы глаза не тревожили косые лучи уже закатного солнца.

Галочка попыталась впервые за день открыть скучную геометрию, но сосредоточиться на формулах не могла. На ней тоже была шляпа с широкими полями, которую заставила надеть светкина мама, «чтобы голову не напекло». Из-под этих полей можно было смотреть куда угодно, не опасаясь, что твой взгляд будет перехвачен. И Галочка невольно поглядывала на мокрые плавки светкиного отца, под которыми бесстыдно бугрилось то тревожное, пугающе некрасивое, но манящее, что они должны были бы скрывать. И казалось, что даже желтые зайчики в ужасе отпрядывают и норовят разбежаться в разные стороны.

Но вот солнце скрылось за верхушками сосен, обступивших пруд, и они пошли назад, к даче. Там долго и вкусно обедали, потом любовались на молодую луну, отец Светки принес гитару и красивым голосом спел несколько старинных романсов. Потом они со Светкой отправились спать и мгновенно уснули, усталые, словно целый день таскали шпалы.

Точно также прошел и второй день. А экзамен-то уже позазазавтра. Галочка стала всерьез беспокоиться. Нет, так нельзя. Надо хотя бы задачки по стереометрии порешать, а то ведь можно схватить четверку, а то и чего похуже, и прощай медаль. Светке-то что? Она хорошистка, ей лишь бы сдать экзамены, а дальше у нее все решено – поступает в художественное училище. У нее и вправду талант к рисованию. Когда с утра стали собираться на пруд, Галочка отказалась – мол, голова слегка побаливает. Видимо, перекупалась и перегрелась на солнышке. Да и заниматься надо. Светка и ее мама были огорчены, но, в конце концов, мама ее даже похвалила и поставила в пример дочери. Вот, мол, как надо относиться к учебе и своему будущему. А ты?... Для пущей достоверности Галочка сказала, что, возможно, если голова не пройдет, ей стоит поехать домой, чтобы не обременять хозяев. Но тут уж она встретила категорический отказ. «Даже думать не моги!» – сказала мама. Она хотела остаться и поухаживать за Галочкой, но той все-таки удалось их уговорить не отказываться от пруда и солнца в такой прекрасный день.

Когда они ушли, Галочка надела шорты с бахромой (последний писк моды), любимую клетчатую рубашку и с учебниками подмышкой вышла в сад. Она действительно хотела позаниматься, но была и еще одна цель, из-за которой она осталась на даче. Она надеялась, что отец Светки не будет все время писать в своем кабинете, а выйдет к ней, затеет шутливую беседу и, может быть, даже слегка, по-отечески, пофлиртует с «юной леди». Честно говоря, ей очень бы этого хотелось. Но пока что она уселась за светлым столом, стоявшим под высоким кустом (или деревом?) сирени. Та уже начала отцветать, и весь стол был покрыт ее хрупкими соцветиями. Галочка со вздохом принялась решать стереометрические задачки, а цветы падали прямо ей на голову, на стол, на учебник. Она стала искать среди них сирень с пятью лепестками. Наконец, нашла, загадала желание, чтобы он поскорей появился, и незаметно для себя задремала. Проснулась от ласкового прикосновения руки к своим волосам. Это был папа Светки – сбылось желание. Он повертел в руках учебник. «Сторона АБ, сторона СД. О, ужас! Ужас и скукотища. Не зря юная леди заснула. Пойдем лучше чайку попьем. Или, хочешь, я покажу тебе свой кабинет?»

Галочка кивнула, ей и в самом деле было любопытно посмотреть на «рабочее место» писателя. Стены кабинета были увешаны акварелями Светки и еще двумя – тремя картинами в рамах, на которых были изображены голые женщины. Галочка смущенно отвела глаза и стала озирать кабинет. Через распахнутое окно была видна входная калитка дачи и дорожка из розоватого гравия, ведущая к дому. Почти половину комнаты занимала большая и низкая софа. На большом письменном столе в окружении фотографий Светки и ее матери стояла заграничная пишущая машинка с заправленным в нее, но еще совершенно пустым листком. Рядом в беспорядке были разбросаны другие страницы, уже испещренные зачеркнутыми или вписанными красным фломастером строчками. Словом, обстановка вполне спартанская, если не считать двух больших кожаных кресел того типа, который почему-то всегда у нее ассоциировался со словом «Ленин».

В общем, глядеть было особенно не на что. «А можно я посмотрю, что вы пишете?» – спросила Галочка, лишь бы что-нибудь сказать.– «Нет, юная леди. Это никак нельзя. Примета дурная. Если покажешь хоть кому еще незаконченный текст, потом ни фига его не закончишь. Проверено»
Вдруг она почувствовала, как он положил ей руки на плечи, развернул к себе лицом и, неотрывно глядя в окно, не идет ли кто-нибудь, поцеловал ее прямо в губы. Галочка оторопела, выставила локотки, уперев их ему в живот, чтобы оттолкнуть, но не сумела. Конечно, она уже не раз целовалась с одноклассниками, как говорится, по-взрослому. И порой эти поцелуи даже заходили чуть дальше, чем следовало. Но со взрослым, тем более, с отцом лучшей подруги… Такое случилось впервые. Его усы щекотали ей щеку, а бородка небольно терлась о шею, и Галочка вдруг сомлела и, кажется, ответила на его поцелуй.

Тут вдруг всё пошло как в страшном сне. Он начал расстегивать и стаскивать с себя свои белые брюки и они – широкие – упали на пол. А под брюками ничего не было. Только большой багрово-коричневый отросток, совсем не похожий цветом на остальное его тело, нацелился на нее. И на нем пульсировала сине-красная, как шрам, набухшая жила. Галочке показалось, что это какой-то страшный безглазый зверь, не имеющий ничего общего со светкиным отцом, живущий своей, независимой и грязной жизнью.

Она опрометью кинулась вон из кабинета, но его рука вцепилась ей в волосы, снова развернула ее и с силой тянула вниз до тех пор, пока она не оказалась на коленях перед этой мерзкой безглазой тварью. А тварь слепо и властно тыкалась ей в рот и вдруг оказалась в нем. И без того огромная, она тут же стала еще больше, заполнив всю гортань. Галочке стало нечем дышать. Не столько от нехватки воздуха, как от обиды, унижения и отвращения. А светкин отец в исступлении хрипел какие-то ужасные слова и, двумя руками обхватив ее голову, силой заставлял ее двигаться взад и вперед, будто это не ее голова вовсе, а движущаяся деталь какого-то станка. Тварь (жирная скользкая мышь? крыса?!) все дальше проникала в горло. Слезы брызнули из глаз, и вдруг Галочка почувствовала, как неудержимо подступает тошнота. Она поперхнулась и чисто рефлекторно (а, может, и не рефлекторно) с силой сжала зубы. Писатель взвыл, а она, содрогаясь от омерзения, сжала их еще крепче. Весь рот тут же наполнился кровью. Он рухнул на софу и стал кататься по ней, зажимая руками причинное место. Галочка застыла в остолбенении, пока не поняла, что не только кровь, но и еще что-то во рту ей мешает, и выплюнула на пол это что-то, напоминающее кусок вареной сосиски.

Не помня себя, она выскочила из кабинета, схватила свою сумку и кинулась на станцию. Дикие вопли доносились сзади, и ей казалось, что отец Светки гонится за ней, вот-вот схватит и убьет. К своему счастью, она выскочила на платформу в тот момент, когда подходила электричка на Москву. Галочка бросилась в полупустой вагон, плюхнулась на скамейку. Электричка пошла, а она прижалась лбом к окну, глядя, как убегает назад платформа, и вдруг услышала пронзительный рев сирены скорой помощи, рвущий на части горячий воздух и ее уши.

На экзамен по геометрии и на несколько следующих Галочка не пошла. Она две недели провалялась с высокой температурой, так что родители, да и врачи всерьез опасались за ее состояние. К концу второй недели к ней забежала встревоженная Светка. Она явно не знала, что случилось в то утро на даче, и сразу затараторила еще об одном несчастье того ужасного дня. Ведь не успела Галочка, вся больная, уехать, как папа оступился, упал и что-то себе сломал. Его на скорой увезли в больницу, там ему сделали операцию, и он несколько дней пролежал в реанимации. Выписался только позавчера, но все еще ужасно слабый и какой-то потухший.
Выпускной вечер Галочка пропустила. А не сданные из-за болезни экзамены сдавала в один день в самом конце июня. Разумеется, никакой медали она не получила, но в августе все-таки поступила, как и мечтала, на филологический.

Светка еще несколько раз звонила, хотела зайти. Но Галочка под разными предлогами от встречи уклонялась. В конце концов, их пути окончательно разошлись.

ХХХ
С тех пор прошло десять лет. Галочка давно замужем, и у нее подрастает четырехлетний сынишка. О той жуткой истории она никому, кроме мужа, никогда не рассказывала. В первый раз, когда она во всем (хотя, в сущности, в чем?) ему призналась, все пережитое будто заново встало в ее голове, и Галочка зашлась в истерике. Потом они еще неоднократно возвращались к этому «эпизоду», как муж его называл. И с течением времени ужас и отвращение отступали, а на их месте все больше начали проступать комические черты. В конце концов, и ее, и мужа стал более всего занимать вопрос: «Пришили ему его обратно или нет?»

Иногда по телевизору выступает отец Светки. Он не слишком изменился, разве что обрюзг и заметно пополнел. К тому же Галочке кажется, что голос писателя стал намного выше, чем был. Она смутно представляет себе медицинскую сторону проблемы, смеется не без некоторого злорадства и удовлетворенно говорит мужу: «Нет, не пришили».