Круговерть Глава 48

     Для Андрея важно было другое, ему важно было понять, возможно ли на практике энергию молодой человеческой жизни перенаправить внутрь, на развитие самого человека, его духовной составляющей. Или же это делается, когда есть в том нужда, как-то незаметно для человека и помимо его воли. Возможно ли это сделать по своей собственной воле, своим собственным усилием. С той очевидной целью, чтобы всё больше и больше людей становились бы не благополучными, а мудрецами и просветлёнными, как Сократ и Будда. Когда большинство встанет на их уровень, можно было себе представить, на каком уровне окажутся выдающиеся персоналии, которые станут примером для подражания для других поколений. «Вот это было бы развитие!» О том, что внешняя жизнь людей как-то переменится, и говорить не приходилось.

     Андрей решил попробовать объяснить это сыну. И не для того, чтобы того переубедить (он видел уже, что переубедить было нельзя), а больше для того, чтобы опробовать свои возражения «этим людям», которых было большинство и которые видели смысл жизни только во внешнем. А ещё больше для того, чтобы проверить себя.

     Он говорил сыну среди прочего:

     — Вы видите главной для себя задачей борьбу с людьми, которые в своей косности (по вашему мнению) заставляют идти Россию по старому, неправильному пути, когда-то якобы неверно выбранному. У вас ничего не получается, вы злитесь и обвиняете всех людей не вашего образа мысли в глупости. И вам кажется, что такие-то и такие-то нехорошие лидеры, нехорошая власть ведут народ не туда, а вы бы повели народ туда, но он вас отчего-то не слушается.

     Сын тут же перебивал его, возражая:

     — Мы никого никуда не хотим вести. Мы только говорим, что нужна свобода. Свобода как политическая, так и экономическая. И люди придут к тому, к чему пришли люди в свободных странах, вот. Будет  человеческая жизнь, а не то, что сейчас. Всё очевидно.

     По логике спора Андрей должен был бы возражать в том смысле, что тем людям хорошо («по вашему, опять же таки, мнению хорошо») живётся не потому, что у них свобода, а у них свобода, потому что им хорошо живётся. И далее там следовал бы бесконечный обмен аргументами за ту и за другую сторону. Пришлось бы их обвинять, что они телегу ставят впереди лошади, путая местами причину и следствие. Андрей не хотел длить этот бесплодный, с его точки зрения, спор и уже в некотором раздражении возражал так:

     — Хорошо, допустим, вы победили, люди вдруг вас послушались бы и пошли за вами. И у нас стало, как на Западе, и в Китае стало, как на Западе, и в Индии стало, как на Западе, и везде стало, как на Западе. Везде богато. Везде свободно. Везде соблюдаются права человека, везде есть на это средства. Везде довольство и благополучие. Можешь представить себе самодовольное в своём благополучии лицо Мещанина. (Или харю Мещанина, как тебе угодно.) И что?! Что тогда? Во-первых, этого Мещанина впереди ждёт смерть, а если удовлетворёнными мещанами стали бы вдруг все (что крайне маловероятно), то их всех ждёт верная (что полбеды), а самое главное — скорая погибель. Просто потому, что на самодовольное благополучие всех на этой планете — не хватит средств. Просто нашей биосферы на это не хватит, а без биосферы человеку не выжить. Как клетке не выжить без всего организма. И всё это (он рукой описывал большой круг перед собой), всё это просто исчезнет.
И опять тот же злой и весёлый сарказм сына прерывал его:

     — Ну, пап, мы умрем — это не аргумент. Совсем не аргумент. Это тебе, вон, лучше с мамой поговорить. Они ТАМ с сёстрами вымаливают себе жизнь загробную, а я ЗДЕСЬ, — спасибо вам, — и жить хочу здесь и сейчас, а не там и потом, вот. Во-от! Никто не знает, что там, все знают, что здесь. Жить надо здесь и сейчас.

     И действительно, так оно и было: им нечем было жить, кроме как внешним. В них просто не было тех внутренних процессов жизни, которые он знал в себе. Отними у них внешнее поле деятельности, и ты лишишь их жизни совсем. По крайней мере, они воспримут это именно так. И Андрей не знал, как открыть сыну глаза на тот факт, что тот видит этими самыми глазами только видимость жизни, а жизнь настоящая — лишь в нём самом. А хуже того, то же самое будет и по отношению ко всем: никого он ни в чём не убедит, никому никаких жизненных горизонтов не откроет. «Их подавляющее большинство, и в этом не их вина». Их энергия производит все блага так называемой цивилизованной жизни. Настоящая жизнь, вневременная, в них тоже, видимо, есть, но она проходит как-то сама по себе, вне зоны их внимания. «Вне их контроля, вне их воли».
 
     Но то, что сам он, как ему казалось, что-то понял в этой жизни, никакого воздействия на эту жизнь оказать не может. Выходило, что вся свобода воли сводилась лишь к пониманию. Когда понимаешь, что делаешь, — тогда твоя воля свободна. Когда не понимаешь, — не свободна. А делаешь при этом, по факту, одно и то же. Свободный человек это человек, проинформированный о том, что с ним будет происходить не по его воле. Согласен ты с этим или нет — это уже к вопросу свободы воли не относится. Выходило, свобода, как таковая, предметом свободной воли не являлась. «Парадокс». Было о чём задуматься.



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/10/29/1024