Семенов

  Семенов - уникум, сказал, перезвоню через пять минут. Ага, как же. Пришлось одеваться впрок, чтоб с работы сразу на прогулку. Глядишь, к вечеру вспомнит - если вспомнит, что надо вспомнить. Надо сказать, через пару часов перезвонил.

  Вообще, русские, а Семенов русский-русский из казаков и работников умственного труда, собственно, как и я, который русский-еврей из служащих, крестьян и дореволюционных заоседлых капиталистов - это как инженер-механик и инженер-электрик - в своей самоидентификации преимущественно коллективны.

  Не "я", а "мы". Индивидуальное - суть дополнительно, включено в различные, разнообразные коллективные "мы" и практически никогда не выступает в онтологическом одиночестве - семья, двор, класс, трудовой коллектив, отраслевое министерство, район, город, страна. Сначала какие-нибудь мы, потом отдельности. Якать стыдно - чай, не мериканцы.

  Русские органично таинственны, ибо не фиксируются - просто не могут поведать о своем устройстве. Не артикулируют онтологию - молчат, будто охраняют. Порой, когда их носом тыкают в неприглядную сторону, стыдятся. Пьянки, к примеру, мата, курева. Или чистоты, девственности, наивности. Добра, в конце концов, порыва.

  Однако коллективная субъектность не есть плохо или хорошо.
  Да, практика показывает, индивидуализм повыгоднее. Материально. И рождает потребность в большой сделке - конституировании, которая обязательно эволюционирует в народовластие. То есть, в коллективный субъект управления индивидуальным объектом.

  Коллективное, оно оттуда - доначало, дословие, дотворение. Из матери матерей.
  Поэтому в русском логосе мать всегда ждет - дитя, то есть, конкретное "я" вернется, вольется. И коллективное - суть реплика матери матерей, всегда подчинено отцу, ибо образовано высшим словом.
  Получается, монархия. Сословная. Органичная - соприродная русской душе.

  Русский свою тайну стережет - портал в радость, туда где нет слова. Разумеется вынырнет, как только услышит зов бога-отца.
  И отсутствие фиксации не дурь, а защита той родной, материнской среды, которая словом прекращается - приобретает форму, воплощается в вещи и сущности. В реальность.

  Русский блаженно хитер, поэтому туманен - дымка, оговорка, неточность, размытость.
  И если уж что-то артикулирует его коренное обустройство, так это Троица, Христос. Там и богоматерь, и причастие, и пребывание в теле Христовом.
  Плюс любовь, братство. Вместе - будто праматерь. И да, живой бог-отец - строгий, невидимый, ниспосылающий и всевидящий. Целехоньки.

  Авторитет, и потом любовь или наоборот - любовь, жертва-истина и вера, теперь уже в со-авторстве, со-участии, со-единении.
  Авторитетным может быть пафос - умею, пользуюсь. Профессия, еврейская черта, потреба.

  Вот нежным слогом по-любви редко - не выговаривается лирика. Присутствует, витает, но не выговаривается. Наружу только сухость, твердость - выжимка. Горечь и отступления. Пафос не в счет. Как и сарказм.
  Еще оговорки - там немножко человеческого. Из-под.
  Что вы хотите - слово порой неподконтрольно, выскакивает сверх плана. Тут лучше разговором - из общения, из свободы.

  Поэтому, Семенов - живой, сопричастный, нескладный, Пастернаковский. Не столько по крови, хотя и по крови наверно - душой, таинствами обуянный, грехи молящий - вечный русский.

  Так кто-ж бал правит - авторитет или жертва-любовь-истина.

  Началось с прозы. Увидел в кафе "Аэлита", мало, показалось поймал. Взгляд.
Так смотрела первая - тогда у кинотеатра Пушкина. Наученный горьким прошлым даже имя не спросил, умник.

  Вышел на тропу - травить килограммы. Однажды, уже апрель цвел - тепло, светло, чуть зелено, возвращались с прогулки. На машине - попросил подкинуть домой, но когда пересекли Свободу, пристукнуло.

- Тормози!
- Зачем...
- Надо, прям, очень.

  И побежал в Аэлиту, туда, где годом ранее словил, и с тех пор ни ногой - зачем, пьют, веселятся, а я уже ни-ни, режимлю, считаю шаги и калории. Короче, прибыл.
Все как всегда - длинный стол, Санька, Ленчик, футболисты, пиво с водкой и пара девчонок. Смеются, заказывают, наливают - будто не уходил.

- Пить будешь?
- Минералку.
- Ну-ну, кстати, познакомься, Ольга.

  Обернулась - она, та самая, прошлогодняя, смотрящая. Пошло-поехало, Ленчик только успевал наливать.
  Слово за слово, предложил дойти до меня - рядышком, но потише, почище, музыка пристойная.
  Ленчик ухватился - еще-бы, дармовой коньяк, гитара, можно поиграть Вертинского.
  Посидели, подконьячились - я ни-ни, скрипнули гитарой, спели по-тихому, покурили и Ленчик засобирался - вежливый, понимающий, подмигивающий. Тут и посошок подоспел.

  А она осталась, только спросила халат и полотенце. Ничего лишнего - сразу и навсегда. Мы.