Рассказы о войне ветерана 238

                ОНИ КОВАЛИ ПОБЕДУ

                ЛЕВАШОВ

                Повесть
                Автор Константин Симонов.

Продолжение 6 повести.
Продолжение 5 http://www.proza.ru/2019/10/26/308

                ЗАЩИТНИКИ ОДЕССЫ И СЕВАСТОПОЛЯ

                ПЕРЕД АТАКОЙ ВРАГА

  «Перед тем как по всему фронту загремела немецкая артиллерия, Ковтун и Левашов сидели в посадках у наблюдательного пункта и, свесив ноги в окоп, завтракали чем бог послал – чёрствым хлебом, варёными яйцами и взятой с собой брынзой. Большего, как и предполагал Левашов, у командира второго батальона Слепова бог и не мог послать. Командир и комиссар полка были довольны друг другом и первым, вместе проведённым боем. Бой сложился удачно, румынский «язык» был отрезан за час с небольшим, а потери против ожиданий оказались невелики. Левашов сам ходил в атаку и испытывал теперь счастливую усталость. Осмотрительный Ковтун сразу же после боя приказал артиллеристам подготовить данные для заградительного огня перед новой линией переднего края и послал начальника штаба к соседям, в морской полк, точно проверить стык с ними.

  Лишь после этого он сел завтракать, но зато теперь ел в своё удовольствие, с хрустом круша горбушку пеклёванного хлеба.
– Чудное дело – атака, – говорил Левашов, тыча яйцо в соль, горкой насыпанную на газету. – Всего и пробежишь полверсты, а потом топаешь их обратно, и в ногах такой чугун, словно кругом света шёл.
У тебя так бывает?
– Я в атаки мало ходил, – честно признался Ковтун.
– Что-то сейчас Мурадов делает?.. – сказал Левашов, дожевав яйцо и стряхнув скорлупу с колен.
– Жив или нет, как ты думаешь?
– Жив, – уверенно сказал Ковтун, не потому, что был уверен в этом, а потому, что сегодня вообще хорошо шли дела. – Жив, – повторил он, – не всем же умирать. Будут и такие, что войну и начнут и кончат.
– В этом году навряд ли их разобьём, – сказал Левашов. – Даже если прямо с завтрашнего дня начать обратно на них наступать, как они на нас, и то клади три месяца только до границы.

  Ковтун ничего не ответил и, помолчав, показал на лежавшую рядом с Левашовым флягу.
– Осталась вода?
– Есть немного. Выпей.
Ковтун отвинтил пробку, сделал три мелких глотка и снова завинтил её.
– Мурадов так говорил, – сказал Левашов, возвращаясь в мыслях к бывшему командиру полка.
– Насчёт воды у нас в Одессе хорошо живётся только станковым пулемётам – только они досыта пьют!
– Забыл свою флягу, – виновато сказал Ковтун.
– Нашёл о чём беспокоиться!
– А я не беспокоюсь, – сказал Ковтун. – Я беспокоюсь – почему тихо?
– Вот тебе и тихо, – оживлённо и даже весело воскликнул Левашов, когда через минуту над их головами провизжал первый снаряд.

  Но прошло еще несколько минут, и весёлое настроение, с которым Левашов встретил свист первых снарядов, исчезло. К артиллерии прибавились миномёты, огонь всё разрастался, появились первые убитые и раненые.
– Погоди, не слышу! – кричал в трубку телефонист, беспомощно оглядываясь на Ковтуна.
Ковтун взял трубку сам, но снаряды продолжали рваться без перерыва. В короткую паузу он услышал голос Ефимова, спрашивавшего, надёжно ли закрепились на отбитых у румын позициях и как дела в правофланговом батальоне, по которому артиллерия молотит с особенной силой.
– Вижу это отсюда! – кричал в трубку Ефимов. Очевидно, он был уже не в штабе дивизии, а у соседей.
– Сейчас сам пойду туда! – крикнул Ковтун, но ответа не услышал, связь прервалась.
– Подожди идти! – перекрикивая разрывы, тряхнул его за плечо Левашов. – Ничего там не сделается, в третьем батальоне! Там Мальцев, мужик надёжный.
– Надёжный или ненадёжный, а раз сказал комдиву, что иду, надо идти, – сказал Ковтун и, нахлобучив фуражку, пошёл по окопу.

  Ковтун ушёл. Прошло пятнадцать, двадцать, тридцать минут, а огонь всё продолжался. За жёлтыми пригорками переднего края с полной нагрузкой работало несколько десятков орудий и миномётов.
«Откуда-то поднатащили», – подумал Левашов и, соединившись по вновь заработавшему телефону со Слеповым, спросил – готов ли тот к контратаке румын?
– Мы всегда готовы, – густым, спокойным басом сказал в телефон Слепов. – Комдив по телефону командира полка ищет. Он не у вас?
– Пошёл в третий батальон, – сказал Левашов.
– У меня всё, – сказал Слепов. – Да, товарищ комиссар!
– Что? – спросил Левашов, собиравшийся положить трубку.
– Корреспондент к вам пошёл от меня со связным. Не дошёл ещё?
– На кой он мне чёрт здесь? Не мог задержать у себя, пока обстрел?
– Он сослался, что вы приказали, чтоб он к вам шёл.
– Врёт, – сказал Левашов.
– А я поверил, – сказал Слепов. – У меня всё.
– Ну всё так всё, – сердито сказал Левашов и положил трубку. – Нате, здрасте, – повернулся он к Лопатину, как раз в этот момент мешком свалившемуся в окоп. – Вас тут не хватало!

  У Лопатина, измазанного в грязи и одетого в две шинели, был на редкость нелепый вид.
– Не знаю, уж как и величать вас, – рассмеялся Левашов, глядя на два шинельных воротника с разными петлицами и знаками различия. И только сказав это, понял, что вторая, надетая сверху, шинель была его собственная.
– Вот принёс вам, – сказал Лопатин, стаскивая её подрагивавшими после пережитого страха руками.
– Только за этим и лезли? – спросил Левашов, принимая из рук Лопатина шинель и кладя её рядом с собой в окопе. – Да вы садитесь пониже, а то пилотку отстрелит, придется к непокрытой прикладывать. Садись, садись, – уже резко, вновь, как вчера, переходя на «ты», нажал он на плечо Лопатина. – Значит, пришёл посмотреть, как мы тут сегодня дышим? Но до самых главных людей сейчас всё равно не доберёшься, – он кивнул на стоявшую впереди стену дыма. – Главные – на переднем краю лежат. А всё остальное, до самого Владивостока, – подсобное хозяйство. И мы с тобой в том числе.

  Он испытывал симпатию к добравшемуся-таки до него Лопатину.
– Румын двух для тебя имею, – сказал он гостеприимно. – Хочешь поговорить? Устрою.
– А что за румыны?
– Подносчики снарядов с немецкой батареи, что мы утром захватили. Сами руки подняли и разрешения попросили из своих же пушек по другой немецкой батарее вдарить. Сказали, что расположение знают, были на ней.
– Ну и как?
– Весь боекомплект выстрелили! Я остальных пленных в дивизию отправил, а этих задержал. Хочу ночью с ними поговорить. Обижает меня, что мало к нам с оружием в руках переходят. Где же, думаю, пролетарская солидарность, в которую столько лет верили и которая у меня лично из веры и сейчас ещё вся не вышла? Или мы в розовом свете на жизнь смотрели, или положение наше сейчас слишком тяжёлое и у людей кишка тонка на нашу сторону перейти, или уж не знаю что! Думаю про это, из головы не выходит. А у тебя как?

  – У меня? – Лопатин смущённо подумал, что он даже наедине с собой душил в себе этот тяжкий вопрос, мучивший Левашова. А Левашов не побоялся заговорить об этом вслух.
– Обрадовался я этим двум румынам, – продолжал Левашов, не дождавшись ответа, – ей-богу, больше, чем пушкам! Пушки что? Железо и железо. Одними брошюрками в нашем деле не проживешь! Надо и на поле боя к политбеседам готовиться: увидел факт – и делай из него выводы! Так, по-твоему, или не так?
– По-моему, так, – сказал Лопатин.
– Так-то оно так, – и Левашов прищёлкнул языком, адресуясь к кому-то, по чьему мнению всё это было вовсе не так. – Может, подхарчиться хочешь? Тут ещё яйца остались.
– Нет, спасибо, – сказал Лопатин, – если только за компанию.
– Мне до ночи недосуг, – сказал Левашов. – Боюсь, скоро контратака будет.

  Он посмотрел вправо, где особенно сильно молотила артиллерия, и поморщился.
– Командир полка туда пошёл. Беспокоюсь за него.
– Новый? – спросил Лопатин.
– Новый. Пока ты спал, прибыл.
– Хороший?
– Повоюем – увидим, – пожал плечами Левашов и схватился за трубку, которую ему протянул телефонист. – Обратно пошёл? – закричал он в трубку. – А зачем отпустил? От тебя же идти – плешь!
Я отсюда вижу, как они по ней молотят. – И, не отрываясь от трубки, опять посмотрел вправо.
– А ты бы сказал: переждите! Так будете действовать, опять без командира полка останетесь! – Левашов раздражённо хлопнул себя по ляжке.

  Стоя в окопе рядом с Левашовым, Лопатин смотрел на небо. Оно было туманное, шёл дождь, облака нависали над самой землёй. Из них, как большие рыбы, выныривали одиночные «Юнкерсы»; очевидно, боясь на такой малой высоте взрывов собственных бомб, лётчики, высмотрев цель, снова уходили в облака, а через несколько секунд оттуда, из-за облаков, с уже невидимых самолетов на землю сыпались бомбы.
– Бывал раньше под бомбёжками? – спросил Левашов, положив трубку и посмотрев сначала на небо, потом на Лопатина.
– Бывал, – сказал Лопатин, вспомнив Западный фронт и подумав, что, наверное, он бывал под бомбёжками чаще Левашова.
– Не боишься?
– Боюсь. А у вас большие потери в полку?
– Не все ещё донесли. В третьем батальоне прямое попадание в окоп. Сразу одиннадцать человек как корова языком слизала! – с горечью сказал Левашов и повторил, что его беспокоит командир полка.
– А я здесь, – сказал Ковтун, влезая в окоп.

  Шинель его была в глине, у фуражки при падении сломался козырёк, на щеке виднелись брызги грязи.
– Прибыл... – Левашов выругался со всей лаской и даже нежностью в голосе, на которые был способен; вытащил из кармана грязный платок, плюнул на него и вытер Ковтуну щеку. – Я уж тут ругал Мальцева, что он не задержал тебя. Прижало по дороге?
– Немножко прижало, – сознался Ковтун, через силу улыбнулся и посмотрел на незнакомого худого длинноносого человека с майорскими шпалами на тёмно-зелёных петлицах.
Левашов сказал, что это корреспондент «Красной звезды» Лопатин.
– Здравствуйте, товарищ Лопатин, – самым обыденным тоном сказал Ковтун. – Извините, как ваше имя и отчество?
– Василий Николаевич.
– Попробуйте вызвать командира дивизии, он у соседей, – повернулся Ковтун к телефонисту и снова вежливо обратился к Лопатину: – Как вам тут у нас нравится, Василий Николаевич?

  Лопатину показалось, что командир полка шутит, но Ковтун и не думал шутить. Он никогда не имел дела с корреспондентами и задал свой странно прозвучавший в этой обстановке вопрос, просто чтоб что-нибудь сказать. Голова же его была занята в эту минуту совсем другим. Он думал о том, что контратака румын неотвратимо приближается, и ни о чём другом сейчас не был в состоянии думать.
– Товарищ капитан, соединяю! – крикнул телефонист, и Ковтун схватился за трубку, лицо его из скучающего стало напряжённым.
– Докладывает Ковтун. Перед моим фронтом румыны накапливаются на исходных рубежах для атаки.
– Ну и пусть накапливаются, – сказал Ефимов. – У нас тут тоже накапливаются, ждём. Заградительный огонь подготовили?
– Так точно.
– Ну и ждите. Сейчас ещё разок-другой зайдут на бомбёжку, а потом начнут общую атаку. Взяли в плен офицера. Показывает, что мы им утром все карты спутали. Хотели атаковать нас в девять, а пришлось перенести на тринадцать. Если ещё раз не перенесли, значит, через десять минут пойдут. Судя по всему, будут прорывать не у вас, а здесь, где я. Так что особенно не нервничайте.
– А мы не нервничаем, – ответил Ковтун.
– Положим, не врите, по голосу слышу, – отозвался Ефимов. – Но особых поводов, повторяю, нет.
Как только разберусь тут с положением, приду к вам. Желаю успеха. У меня всё.

  Ковтун положил трубку и потёр ладонями лицо.
– Спать чего-то хочется, – сказал он. – Комдив говорит...
– Всё слышал, – сказал Левашов, во время разговора стоявший рядом, приблизив ухо к трубке.
– Что ж, будем ждать, – сказал Ковтун, ещё раз потёр руками лицо и, зевнув, обратился к Лопатину: – Долго ли у нас в полку пробудете? – Лицо Ковтуна опять было скучающим. От нервного напряжения перед атакой его всё сильнее одолевала зевота.
– Побуду. Мне ваш командир дивизии назначил здесь свидание. Он придёт?
– Сказал, что придёт, – ответил Ковтун и обратился к Левашову: – Я вчера надеялся, что он весь первый день будет у нас сидеть.
– А что тебе, няньки нужны? – спросил Левашов.
– Не нужны, а всё ж спокойней.
– Вот уж не ожидал от тебя, – разочарованно сказал Левашов.
– А чего ты ожидал от меня? Что я тебе врать буду?

  Из тумана вынырнул «Юнкерс», строча из пулемётов, низко прошёл над землёй и, круто взяв вверх, исчез в тумане.
– К нам подбирается, – сказал Левашов. – Сейчас вывалит на голову мешок дерьма! Ну-ка, быстро! – крикнул он, схватывая Лопатина за плечо и пригибая вниз.
Одна из бомб разорвалась так близко, что Лопатин даже не услышал её свиста, а только почувствовал удар воздуха, опрокинувший его на дно окопа. Он приподнялся, сел и, приложив руку к вдруг заболевшему лицу, наткнулся пальцами сначала на кусок стекла от очков, а потом на что-то мягкое и мокрое.
– По-моему, я ранен, – сказал он, боясь отнять руку от лица, чтобы не причинить себе новую боль, и одним правым глазом совсем близко видя побледневшее квадратное лицо Ковтуна.

  Ковтун был человеком дела.
– Отнимите руку! – спокойно сказал он и, сжав Лопатину запястье, с силой оторвал его руку от лица. – Сидите смирно!
И Лопатин, скосив правый глаз, увидел, как большие пальцы Ковтуна тянутся к его лицу. Ковтун снял с него окровавленные сломанные очки и, держа их в левой руке, ещё раз потянулся пальцами к лицу Лопатина и выдернул воткнувшийся в нижнее веко осколок стекла.
– Вот тебе и посидел в полку, – горестно из-за спины Ковтуна сказал Левашов.
Теперь, когда Ковтун отпустил руку Лопатина, Лопатин снова зажал ею щеку и глаз. Он не знал, для чего он это делает, но ему хотелось прикрыть раненое место.
– Ранение касательное – царапина. А глаз цел, только от удара затёк, – сказал Ковтун. – Ничего им не видите?
– Ничего, – сказал Лопатин.
– Просто затёк, – повторил Ковтун. – Фельдшера бы, а?
– Я уже послал, – сказал Левашов.
В окоп торопливо влезла та самая Таисья, с которой Лопатин ехал из штаба полка. Она велела Лопатину присесть поудобней, и он, скрипнув зубами от боли, почувствовал прикосновение марли и услышал шипение перекиси водорода.
– Ничего, ничего, товарищ майор! Сейчас, сейчас. Минутку, минуточку, – говорила девушка, повторяя каждое слово по два раза и ловко и быстро накладывая временную повязку.

  После бомбёжки над фронтом повисла тягостная тишина, продолжавшаяся уже несколько минут.
– Пошли! – напряжённым, не своим голосом крикнул Ковтун и таким же голосом кому-то скомандовал в трубку: – Давай огонь!
Над окопом со свистом пронеслись снаряды, и впереди, закрыв дымом наступавшие румынские цепи, легла первая серия разрывов.
Лопатин поднялся в окопе и, превозмогая боль, щуря правый глаз, стал смотреть вперёд.
– Белкина! – тоже, как и Ковтун, не своим, изменившимся голосом, хрипло сказал Левашов. – Проводите майора до моего танка, и пусть прямо в медсанбат везут!
– Я останусь здесь, – сказал Лопатин, которому вдруг не захотелось никуда двигаться из этого окопа.
– А идите вы знаете куда... – беззлобно, но строго сказал Левашов. – Белкина, выполняйте приказание! Доставьте раненого и возвращайтесь.
– Слушайте, товарищ Левашов... – начал Лопатин.
– Прекратите! – обрезал его Левашов. – Не до вас. Не видите, что ли, – атака! – Он лёг грудью на бруствер окопа, приложил к глазам бинокль и забыл о существовании Лопатина».

 Продолжение повести в следующей публикации.