Мой Тургенев. 14. Возвращение в Россию

Итак, 17 июня 1850 года Тургенев выезжает из Парижа в Штеттин, и дальше на пароходе в С-Петербург. Здесь он останавливается ненадолго, и сразу оказывается в потоке бурлящей писательской жизни, которая царит в редакции журнала "Современник". Он отдает в печать новые очерки к "Запискам охотника" и спешит дальше в Москву.

Здесь в большом доме на Остоженке его с нетерпением ожидают мать и брат с женой. Варвара Петровна бесконечно рада возвращению блудного сына, однако поведение обоих сыновей ее глубоко огорчало. Старший сын Николай – ушел в отставку, увлекся служанкой, жил как попало; младший – Иван – бросил службу, проводил время за сочинением, ездил по заграницам, волочился за певичкой. Оба ускользнули от ее власти, шли своим путем, в то время как она хотела бы держать в своих руках не только их самих, но и их жен, их детей. Обуреваемая тоской по детям, она еще задолго до приезда Ивана приказала повесить у входа в усадьбу в Спасском табличку с надписью «Они вернутся».

Варвара Петровна, здоровье которой к тому времени улучшилось была счастлива видеть сыновей в своем доме. Разговоры с матерью, с братом и его женой, с воспитанницей Варенькой отнимали у Ивана все первое время. Хотелось ему встретиться со своими московскими друзьями, но денег не было, мать, хоть и рада приезду сыновей, но щедрее от того не стала. Не было денег даже на извозчика и, чтобы куда-то выехать, вынужден Иван занимать деньги у крепостного слуги Порфирия.

Еще хуже было положение его брата Николая, который женился тайком, против воли матери, и та долгое время не могла этого простить. В конце концов сделала шаг навстречу - предложила Николаю, в семье которого уже появилось на свет двое детей, оставить службу в Петербурге и переехать поближе к ней, в Москву. Дом для сына она присмотрела уже давно, но долгое время тянула с его покупкой, все не желая расставаться с деньгами. Переехать-то семья брата, все-таки, переехала, а вот денег на жизнь мать им не давала. Свой заработок, который Николай имел в Петербурге, он потерял, а нового в Москве пока не подыскал, и нужду они терпели страшную. Когда приехал брат Иван, то Николай сразу поделился с ним своей бедой.

Варвара Петровна была барыней-крепостницей, она привыкла казнить и миловать, в полной мере распоряжаться жизнями окружающих людей. Ощущение власти над другими она ценила высоко. Такой же была она и по отношению к своим сыновьям, их материальная зависимость давала ей возможность удерживать их в своих руках. Обдумав и обсудив сложившуюся ситуацию, решили братья сообща упросить мать назначить им хоть бы небольшое, но постоянное содержание.

Варвара Петровна выслушала их просьбу спокойно и заявила, что подумает. Прошло несколько дней, и она пригласила сыновей подняться в большой зал, где торжественно вручила им два запечатанных конверта. Братья взяли конверты, открыли их и увидели, что в одном из них была дарственная на имение Кадное- для Ивана, в другом на имение Сычево- для Николая. В первый момент они обрадовались, но рассмотрев повнимательнее содержимое конвертов, опешили - это были две простые записки без всех необходимых печатей и подписей, то есть две ничего незначащие бумажки. Все было ясно- мать в очередной раз обвела их вокруг пальца, уж очень не хотелось ей расставаться со своим имуществом. Позднее управляющий по секрету шепнул Ивану о том, что маменька распорядилась в пожалованных имениях срочно продать весь хлеб на корню и в амбарах, а вырученные деньги положить на ее имя.

Братья ушли страшно обиженные, посовещались, и решили записки эти вернуть матери, а сами отправиться жить в Тургенево, в маленькое имение, которое им по праву принадлежало после смерти отца. Однако уже на следующий день мать подступила к Ивану с возмущенным допросом: "Вы что же недовольны тем подарком, который я вам сделала?" Иван начал объясняться дрожащим голосом: "Но ведь мы ничего от тебя не получили, ты дала нам бумажки не подписанные и не заверенные, и значит, что ничего у нас как не было, так и нет". Но закончил уже смелее, захлестнутый отчаянием от того бедственного положения, в котором они с братом оказались: "Кого ты не мучаешь? Всех! Кто возле тебя свободно дышит? Ты боишься нам дать что-нибудь! Ты боишься утратить свою власть над нами! Мы были тебе всегда почтительными сыновьями, а у тебя в нас веры нет, да и ни в кого и ни во что у тебя веры нет. Ты только веришь в свою власть! А что она тебе дает? Право мучать всех. Вспомни только Полякова, Агафью... (дворовых- П.Р.), всех кого ты преследовала, ссылала, все они могли бы любить тебя, все были готовы жизнь за тебя отдать, если бы.., а ты всех делаешь несчастными;-да я сам полжизни бы отдал, чтобы всего этого не знать и всего этого тебе не говорить... Тебя все страшатся, а между тем тебя могли бы любить!"

Услышав эту непочтительную речь, Варвара Петровна впала в безумную ярость, прогнала сына, а затем, в исступлении, схватила его портрет, с силой бросила об пол и разбила. Она до последнего не могла поверить, что ее сыновья посмеют ослушаться, и сделать по-своему- оставить ее и самовольно переселиться в имение Тургенево. Убедившись в этом, она порвала с сыновьями всякую связь, хотя они пытались добиться прощения. Через несколько дней она переехала в Спасское, которое находилось всего в 18 верстах от Тургенева, но встречаться с сыновьями не желала. А между тем здоровье ее становилось все хуже.

***
Из села Тургенево Иван пишет Полине Виардо: "Боже мой! что за прекрасное солнце - что за сияющее небо! И такое тоже бывает в России - неправдоподобно - но это так. Только подумать, что свету нужна какая-то неуловимая доля секунды, чтобы попасть отсюда в Лондон... с одним из этих великолепных лучей я шлю вам наполняющую мое сердце любовь. Я уже принялся за работу; так надо - теперь, когда мне осталось жить только этим - и потом, я чувствовал в этом потребность".

Наконец-то, Иван начинает замечать, что жизнь в России имеет свои преимущества. С каждым прожитым в родных местах днем это чувство становится все сильнее: "Я должен всё же сказать, что в родном воздухе есть почто неуловимое, трогающее нас и хватающее за сердце. Это невольное, скрытое тяготение тела к той земле, на которой оно родилось. И потом, детские воспоминания, эти люди, говорящие на вашем языке и сделанные из одного теста с вами, всё, вплоть до несовершенств окружающей вас природы, несовершенств, которые делаются вам дорогими, как недостатки любимого существа - всё вас волнует и захватывает. Хоть иной раз бывает и очень плохо - зато находишься в родной стихии".

Иван переписал свою долю имения Тургенево брату, а сам стал планировать свой переезд в Любовшу. Это было малодоходное лутовиновское имение в Новосильском уезде, которое мать все-таки подарила Ивану в августе 1850 года. Время от времени Иван Сергеевич тайком приезжал в Спасское и расспрашивал слуг о здоровье матери.

Еще в Москве в материнском доме Иван, к своему великому удивлению, увидел восьмилетнюю девочку, которую все дворовые называли его дочерью. Тут он  вспомнил о своей любовной связи со швеей Авдотьей, и о девочке Пелагее, которую та родила в Москве. Оказалось, что Варвара Петровна девочку у Авдотьи забрала и она жила среди дворовых. Об истории появления девочки на свет Тургенев рассказал в письме к Виардо от 18 сентября 1850 г.: «И раз мы коснулись такой темы, я расскажу вам в двух словах о моем деле с матерью девочки. Я был молод... это было девять лет назад — я скучал в деревне и обратил внимание на довольно хорошенькую швею, нанятую моей матерью, — я ей шепнул два слова — она пришла ко мне — я дал ей денег — а затем уехал — вот и все — как в сказке о волке. Впоследствии эта женщина жила как могла — остальное вы знаете. Все, что я могу делать для нее — это улучшать ее материальное положение — это мой долг и я буду исполнять его — но даже увидеться с ней для меня было бы невозможно».

Однако не все было правдой в этом кратком рассказе. О беременности от него швеи Авдотьи и о предстоящих родах Тургенев узнал еще в 1842 году, о чем сохранилась его запись в Мемориале: "В мае родится Полинька". Теперь Тургенев увидел восьмилетнюю девочку, которая тащила тяжелое ведро с водой, набранной в колодце. Девочка была настолько сильно на него похожа, что не оставалось никакого сомнения в его отцовстве. Маленькая Пелагея сильно тяготилась своей жизнью и жаловалась на то, что никто ее не любит. Ивану Сергеевичу стало стыдно и жалко ребенка и он поклялся себе, что позаботится о ней, и его дочь никогда не будет знать нужды. Он написал Виардо: «Я почувствовал свои обязанности по отношению к ней, и я их выполню - она никогда не узнает нищеты, я устрою ее жизнь, как можно лучше... Скажите, что вы обо всем этом думаете и что я должен сделать - я собираюсь отдать ее в монастырь, где она останется до 12 лет - там и начну ее воспитание".

Певица быстро отозвалась и распорядилась, чтобы Тургенев отправил девочку к ней, при этом она выговорила очень высокую плату за ее проживание в своем доме. Тургенев ответил без промедления: "Относительно маленькой Полины, вы уже знаете, что я решил следовать вашим приказаниям и думаю лишь о средствах исполнить это быстро и хорошо".

***
"Удочерение" маленькой Полины в 1850 году - это несомненно был хорошо продуманный и рассчитанный жест со стороны Полины Виардо. Это были не только большие деньги, но и верный способ накрепко привязать к себе ускользнувшего поклонника. Ведь Тургенев уехал в Россию, и неизвестно было вернется ли он обратно. Иван Сергеевич сам признавался  в этом: "Покидая вас, я хорошо знал, что расстаюсь надолго, если не навсегда". Однако мадам Виардо из своего "стада" никого просто так не отпускала, это было не в ее правилах. Ведь Тургенев был не только знаменитым писателем, аристократом и красавцем, но в обозримом будущем богатейшим наследником.

Мадам Виардо все рассчитала, она от этого "удочерения" ничего не теряла, лишь выигрывала, ведь Иван Сергеевич готов был выплачивать за дочку крупное содержание. И самое главное, что она становилась приемной матерью его дочери, то есть невенчанной женой Тургенева. Писателя этот поступок певицы несказанно восхитил, с этих пор Полина Виардо стала для него "ангелом" и "святой". Он посылал ей одно за другим самые восторженные письма, полные любви и преданности.

Девочка была переименована в Полинетт, конечно в честь Полины Виардо, а осенью Тургенев поехал с ней в Петербург и отправил со знакомой француженкой в Париж. Перед отъездом он рассказал растерянной девочке, что ее ждет в Париже необыкновенное счастье, и она должна быть вечно признательна своей благодетельнице. А Полине Виардо он написал: "Не буду говорить вам о моей благодарности: для нас с вами это слово не имеет значения; но вы знаете, что можете рассчитывать на мою полную, совершенную, вечную преданность, вы знаете, что можете потребовать у меня мою жизнь, и я буду счастлив вам ее отдать. Говорю вам так и знаю, что вы этому верите.."

Дочь отправилась в путь, а Тургенев послал ей вдогонку новое заботливое и нежное письмо Виардо: "..У вас болят глаза и невралгические боли в ухе снова вернулись, бедный дорогой друг, и за что вы страдаете? Если бы я только мог взять на себя ваши страдания, с каким удовольствием, с каким наслаждением я бы это сделал! Хочу надеяться, что это письмо застанет вас уже оправившейся; но я буду спокоен лишь тогда, когда вы сами сообщите мне об этом. Ну, успокойте же меня поскорее! С сегодняшнего утра я не могу думать ни о чем другом, кроме этого ужасного дня в Париже, когда вы так измучились... Я бы охотно дал себе отрезать руку, если б это могло помочь вам; право, я сердит на себя за то, что здоров, в то время как вы страдаете...  Mein Gott, ich mociite mein ganzes Leben als Teppich unter Ihre lieben Fusse, die ich 1000 mal Misse, breiten (Боже мой, я бы хотел всю мою жизнь расстелить, как ковер, под вашими милыми ногами, которые целую 1000 раз, нем.). Тысяча приветов всем, а что касается вас, Sie wisseri dass ich Ihnon ganz und gar angehore {Вы, знаете, что я принадлежу вам весь и навсегда (нем.).}".
Он даже просит Полину прислать ему в письме обрезки ногтей или засушенный цветок, который она носила в туфельке: "Тысяча благодарностей за милые ногти; взамен посылаю вам свои волосы. Прошу вас прислать мне лепесток из-под вашей ноги. Целую милые, дорогие ноги" (нем.).

Тургенев верит теперь в то, что его жизнь реально смешивается в единое целое с жизнью певицы и пишет пронзительные строки: "Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относятся к Вам... Мне приятно ощущать в себе, после семи лет, все то же глубокое, истинное, неизменное чувство, посвященное вам; сознание это действует на меня благодетельно и проникновенно, как яркий луч солнца; видно, мне суждено счастье, если я заслужил, чтобы отблеск вашей жизни смешивался с моей! Пока живу, буду стараться быть достойным такого счастья; я стал уважать себя с тех пор, как ношу в себе это сокровище.
Маленькая Полина должна быть уже в Париже, если с ней ничего не случилось дорогой; благодарю вас вперед за ласки, которые вы подарили ей, и за всю доброту, которою вы ее окружите. Повторяю вам: единственное, что я сказал ей при расставании, было то, что она должна обожать вас, как своего бога. В этом она не будет одинока; но ей особенно не годится думать о вас иначе, как скрестив руки и склонив колени". "..Надо, не теряя времени, начать учить ее игре на рояле. Господи, зачем я говорю всё это? Я знаю, что некий ангел сделает для ней всё; я говорю это только для того, чтобы иметь лишний повод упасть еще раз к вашим ногам... Дорогой, дорогой, добрый друг мой, пусть всё, что есть хорошего на свете, будет вашим уделом! Не забывайте самого верного и преданного из ваших друзей". (1 ноября 1850 г.)
 
Нужно было срочно раздобыть деньги для отсылки Виардо за проживание дочери и Тургенев отправляется в "Современник". Вот как об этом вспоминает Авдотья Панаева: "За 1848 и 1849 годы на "Современнике" накопилось много долгов, надо было их выплачивать, и потому среди 1850 года денег не было, а между тем Тургеневу вдруг понадобились две тысячи рублей. Приходилось занять, чтобы скорее удовлетворить Тургенева, который объявил Некрасову: "Мне деньги нужны до зарезу, если не дашь, то, к моему крайнему прискорбию, я должен буду идти в "Отечественные Записки" и запродать себя, и "Современник" долго не получит от меня моих произведений". Эта угроза страшно перепугала Панаева и Некрасова. Они нашли деньги при моем посредстве и за моим поручительством".
 
***
А между тем состояние Варвары Петровны становилось все хуже, и она перебралась в Москву. 16 ноября Иван получил известие, что мать умирает. Он выехал из Петербурга в тот же вечер, но приехал в Москву лишь 21 ноября, пробыв в пути целых пять суток, что в осенний период иногда случалось. Все изменилось лишь с открытием движения по железной дороге в 1851 г.

Варвара Петровна допустила к себе сына Николая только за день до смерти. Просила, чтобы привели к ней Ивана, чтобы попрощаться с любимым сыном, но он все не приезжал. Умерла Варвара Петровна 16 ноября 1850 года в Москве в доме на Остоженке в возрасте 63 лет. Иван Сергеевич прибыл в Москву лишь в день похорон вечером, после того как его мать была предана земле в некрополе Донского монастыря. Не пожелала Варвара Петровна быть похороненной рядом с мужем в С-Петербурге, а выбрала себе собственное место успокоения в Москве.

После смерти матери пишет Тургенев письмо Виардо: "«Мать моя умерла, не оставив никаких распоряжений, – множество существ, зависящих от нее, остались, можно сказать, на улице; мы должны сделать то, что она должна была бы сделать. Ее последние дни были очень печальны. Избави Бог нас всех от подобной смерти! Она старалась только оглушить себя – накануне смерти, когда уже началось предсмертное хрипение, в соседней комнате, по ее распоряжению, оркестр играл польки. О мертвых – или хорошо, или ничего – поэтому не скажу вам больше ничего. Все же – так как я не могу не делиться с вами всем, что чувствую и что знаю, – прибавлю лишь еще одно слово: мать моя в последние свои минуты думала только о том, как бы – стыдно сказать – разорить нас – меня и брата, так что последнее письмо, написанное ею своему управляющему, содержало ясный и точный приказ продать все за бесценок, поджечь все, если бы это было нужно, чтобы ничего не уцелело. Но делать нечего – надо все забыть – и я сделаю это от души теперь, когда вы, мой исповедник, знаете все. А между тем – я это чувствую – ей было бы так легко заставить нас любить ее и сожалеть о ней! Да, сохрани нас Боже от подобной смерти!» (24 ноября 1850 года).

Тут бросается в глаза заблуждение Тургенева: какой бы ни была его мать, но умерла она в своем доме, хозяйкой, госпожой, многие горевали и чувствовали себя обездоленными из-за ее смерти, в силу того, что не успела она отдать необходимых распоряжений. И имение Спасское, которым она много лет правила твердой рукой стало хиреть и разваливаться после ее смерти. Ведь Иван Сергеевич, который его унаследовал, в основном жил за границей и благополучие Спасского его не заботило, важно было лишь получать от него постоянный доход.

А заглянув на несколько десятилетий вперед, мы знаем, как пришлось умереть самому великому русскому писателю - приживалом на краешке чужого гнезда, о котором живущие рядом люди не сильно скорбели и убивались. И когда он сам уже начал хрипеть в агонии, то слуга гремя убирал комнату, считая что с умирающим нечего церемониться. Уже на следующий день после смерти его тело выкинули из дома - отправили в парижскую церковь. Как говорили возмущенные соотечественники Тургенева: "Собаку свою лучше хоронят". Выстроенный им домик-шале в Буживале Полина Виардо объявила своей собственностью вплоть до последнего стула его спальни, а его назвала в своем встречном судебном иске "жильцом", не имевшим будто бы никакой движимой собственности". И после смерти добрым словом его французская семья не помянула, а напротив публично очернить его память в печати.

Но вернемся к нашему повествованию. Процесс оформления наследства двумя сыновьями сильно затянулся, и лишь в марте 1855 года в Орловской палате окружного суда надворный советник Николай Сергеевич и коллежский секретарь Иван Сергеевич Тургеневы произвели раздел принадлежавших их матери владений и крестьян. Огромная сельскохозяйственно-промышленная империя одной из самых богатых женщин России – Варвары Лутовиновой была разделена между ее сыновьями. По раздельному акту Иван получил 1925 душ и имение Спасское-Лутовиново, а его брат Николай — 1360 душ и дом в Москве. Тургенев писал Виардо о разделе имущества с братом: "Я принял решение разделить наши поместья, т. е. производить раздел будет, конечно, он и сделает это, без сомнения, в тысячу раз лучше моего. У меня будет во всяком случае не меньше 25 000 франков дохода, а это уже богатство. Я еще поговорю с вами обо всем этом; но скажите мне, что думаете вы и ваш муж о моем решении. Дорогой и добрый друг, как часто я думаю о вас!" (Тургенев на эти деньги впоследствии не только содержал семью Виардо, но и щедрой рукой одаривал всех нуждающихся. А все, что осталось от богатого наследства матери, завещал той же Полине Виардо и ее дочери Клаудии).

Упоминает он в этом письме и о дочери: "Маленькая Полина приехала - и понравилась вам - и вы ее уже полюбили! Дорогой, дорогой друг, вы - ангел. Каждое слово вашего письма дышит неизъяснимой добротой, лаской и нежностью. Как же и мне, в конце концов, не полюбить эту девочку до безумия? - Вы так весело и просто делаете добро, что от благодарности к вам чувствуешь себя счастливым, словно ребенок. Как будто оказываешь вам большую услугу, доставляя вам случай сделать кому-нибудь одолжение. Не знаю, право, что и сказать, дабы заставить вас почувствовать, насколько взволновало и растрогало меня ваше дорогое письмо... Я ищу слов - мне ничего не остается, как повторить вам снова, что я с обожанием падаю перед вами ниц. Будьте тысячу раз благословенны! - Боги - как она счастлива, эта девочка! Ведь она в самом деле сейчас оказалась у Христа за пазухой - как говорит русская пословица об очень счастливых людях..."

Это еще одно заблуждение великого писателя Тургенева. Как часто воображаемое нами расходится с действительностью, и случается это иногда с самыми умными и прозорливыми людьми. Бедная маленькая Полинетт не стала счастливой в семье Виардо рядом с навязанной ей отцом французской матерью. Чувствовала она себя там чужой, и лишней. Впрочем, также, как и ее отец, в минуты прозрения. И Родины и родного языка Тургенев свою дочь одним махом лишил. Если бы знать все наперед, то вероятно самым лучшим было не вырывать растение из родной почвы, а позволить девочке жить в семье ее матери Авдотьи Ермолаевны. Тургенев воображал, в силу своего глубоко укоренившегося западничества, что все лучшее находится там, в далеком Париже, рядом с властной и высокомерной певицей, а убогая Россия ей и в подметки не может сгодиться. И сделал свою дочь не только несчастной и одинокой, но и нищей, так как в конечном итоге все его богатство перешло к Полине Виардо, а родной дочке не досталось ничего.

Тургенев не понимал того, что богатый дом, вкусная еда и сладкая музыка не могут заменить ребенку материнского тепла и не допускал даже мысли, что его дочь может быть несчастливой рядом с Виардо. Не понимал он, по-настоящему, и характера своего кумира, в ослеплении любви не замечая ее отрицательных черт. Точнее, не придавал им значения, он судил о любимой женщине по тем моментам чувственного и художественного наслаждения, которые доставляла она ему своим пением, и боготворил певицу. Но ведь жизнь состоит не только из моментов высшего наслаждения, не только полна трепетной радости, но есть в ней и будни, беды и горести. А вот думать о буднях, о тихом счастье было не в характере Тургенева. В этом смысле маленькая Полинетт, которая так и не смогла полюбить Виардо, несмотря на уговоры Тургенева, оказалась прозорливее и мудрее. Говорят, что детей не обманешь, и Полинетт быстро составила свое мнение и считала свою покровительницу несправедливой и злой. Но счастливее она от этого не стала.