Дурачок

 
 Вот кто бы что ни глаголил на этот счёт, но есть на свете люди – Божьи человеки, к которым неприятности всякие липнут сами собой. Проверяются человеки Божьим промыслом на стойкость свою и способность перенесть эти испытания до'лжно.

   Владимир Кузьмич Евграфов родом был из Лисицы, что в Верхнекетском районе Томской области, но ещё в детстве с родителями переехал в соседний Макзыр, где отцу предложили работу мастера мехколонны в леспромхозе. Там семья и осталась.

   Жизнь Владимира Кузьмича, а для своих просто Кузьмича, была многообразна и витиевата. Приключения бывали разные. Как горькие, так и комичные, а порой и такие, что и рассказать не знаешь как: то ли смеяться, то ли плакать впору. Батю с мамкой Кузьмич схоронил рано по несчастному случаю на лесопроизводстве, да в тот же год выиграл в «Спортлото» пять тысяч советских рублей. Собрался на эти деньги жениться на вертлявой стрекозе Светке да дом построить свой, новый. Только Светка загуляла с фельдшером из Степановки, да с ним так и осталась. Замуж вышла и уехала потом вообще за триста вёрст в Парабель жить. Решил тогда Кузьмич деньги те на строительство моста через Кеть отдать – как раз собирались строить. Кузьмич идейный, куда тебе с добром. Проект уже был. Деньги-то отдал, да мост так и не построили – перестройка началась, а ею мост через Кеть предусмотрен не был. Как плавали паромом, так и по сей день плавают. Был лесничим, в лесу разбирался, как батюшка в молитве «Отче наш». Как-то даже стал заслуженным лесничим. Столь высокое звание заслужил за то, что разработал метод, как побороть злейшего врага Сибирского кедра короеда-гравёра и природу при этом не сгубить. Но не довелось это всё опробовать – развалился лесхоз, и не до короеда стало. Губит временами истошный, точит гордость леса Сибирского. Так и жил Кузьмич в родительском доме, чередуя горе с радостью, а подойдя вплотную к шестидесяти, избрали его главой поселения. На главу он, естественно, не рвался – без нужды это ему. Деньги не Бог весть какие, а мороки по самые гланды, так некого боле было избирать. Один пьёт, другой бьёт, третий дурак, четвертый просто так. Как сказал тогда глава Верхнекетского района:

   – У вас там здравых толковых мужиков ты, Куди'н, да ещё где-то один. Вот и избирайся. Работы дюже много.

   – На что оно мне, Юрий Алексеевич, бухгалтерию вести, за переправу отвечать, уголь для школы завозить без дорог и без моста…

   – Вот потому ты и нужен. Кабы с дорогой да с мостом, любой дурак справится. А ты вот попробуй без них завести.

   Короче говоря, уговорил, речистый.

   Выдвинул Кузьмич себя в кандидаты на главу, да тут же и победил. Абсолютным, как говорится, большинством голосов. С голосами-то в Макзыре не особо, на восемь десятков дворов чуть больше трёхсот жителей. Но это старых и малых. А кто голосовать может, чуть больше двухсот, а точнее, двести шестнадцать душ. Двести пять проголосовали за Кузьмича. Ещё десять в лесу в это время были, невзирая на короеда, собирали шишки – сентябрь задался тёплый, сухой. И только школьный кочегар Егор проголосовал против за то, что в своё время, ещё в перестройку, когда он хотел лес заготовить себе на баню около села, Кузьмич не разрешил, и пришлось ему на трелёвочнике из дальнего бора две ходки делать. С той поры обиду имел, чего и не скрывал. Ну да Бог с ним с Егором, избрали Кузьмича.

   Поехал он сразу в район, в Белый Яр. Познакомили его там, уже официально, с главой района, с юристом, экономистом, бухгалтером и прочим мелким чиновничьим людом, чтобы укрепить связи для дальнейшей работы. Глава представил его всем тепло:

   – Владимир Кузьмич – это не просто глава сельского поселения, это, так сказать, оплот, фундамент, на котором всё в селе держится. Заслуженный лесничий, человек большой порядочности. Образование при этом имеется высшее. Не женатый, не пьющий, взяток не берущий.

   – Ты, Кузьмич, обращайся, как какое распоряжение готовить будешь, али закупить для села чего захочешь. Помогу правильно это дело оформить. Чтобы по закону всё было, – сказал ему Пётр Николаевич, юрист администрации, а в далеком прошлом следователь районной прокуратуры.

   – Конечно, Петя, обращусь. Только вряд ли понадобится, ведь закупать-то село уж сколько лет ничего не закупало. Денег нет. Всё как-то своими силами справляемся.

   В администрации Кузьмич больше молчал и елозил грубыми своими пальцами по клапанам карманов пиджака, который надевал в жизни всего раз пять. В своё время на свадьбу брал – с выигрыша, да так и не сгодился. Засунь руки в карманы – неприлично вроде. По стойке смирно – тоже не ладно, вроде как в армии. Пообещал Кузьмич главе района работать честно, себя не жалеть, впрочем, как обычно, с тем и убыл к себе в Макзыр.

   В Макзыре, на берегу возле переправы, его, как обычно, встречал Сенька-дурачок. Сенька был потомок бывших политических ссыльных, чей род ещё в тридцатые выслали в Нарымскую ссылку. Сеньке было чуть за сорок, но у него совершенно не было бороды, усов, зато были изумительной голубизны глаза и очень добрая улыбка. Сенька был недоразвитый в плане ума, но совершенно безобидный и добрый. Пригрела Сеньку лет тридцать назад, ещё ребёнком, хромая баба Нина. Она как раз в ту пору собиралась помирать от какой-то, в чём-то там, каменной болезни и, следуя священному писанию, перебирала все свои земные грехи, ну и попутно искала способы их изгладить. Обогреть и успеть воспитать обделённого родителями и умом пацанёнка ей казалось вполне Божьим делом. Она и приютила Сеньку, да так увлеклась заботами об обретённом нежданно родственнике, что помирать раздумала, хотя медленно, но верно подкатывала к девятому десятку годов. Сенька любил бабу Нину безгранично. Даже зажиточная по Макзырским меркам Степановна, имевшая маленькую пекарню и выведшая в свет троих сыновей, не скрывая зависти, сказала как-то:

   – Дурак-то он, конечно, дурак, но ведь любит-то как, – глядя, как Сенька как-то летом, вбежав, словно подросток, во двор и увидев придремавшую на скамейке бабу Нину, мгновенно перешел на цыпочки и медленно, чтобы не заскрипела дверь, прокрался в дом. – Мои-то только в Новый год да в день рождения вспоминают… Пока сама не позвоню…

   – Дядя Вова председатель, дядя Вова председатель, – закричал Сенька, видимо, подслушав и запомнив разговоры взрослых. Подбежав к Кузьмичу, Сенька сунул ему кедровую ветку, на которой висели четыре маленькие смолистые шишечки. Ветка была вся в смоле, которая прилипла к неловко сидящему на Кузьмиче пиджаку.

   – Пошли до дома, Семен, делов много у нас теперь… – Кузьмич хоть и был немного нелюдим да суров, но к Сеньке относился по-доброму. Старался найти ему какое-никакое дело, чтобы тот чувствовал себя полезным, а не только бабе Нине помогал да по деревне шлялся.  Раз делали они с ним лестницу, деревянную, большую с широкими ступенями, чтобы Макзырское старичьё, не ломая последние ноги, могло до парома с берега спуститься. А то без лестницы дюже неудобно было. Так Сенька и ступени стругал, и гвозди подавал, и лопатой склон ровнял. Всё, что говорили, – всё делал. Сложные дела ему были не по силе – дурачок, а что попроще – пожалуйста. Другой раз, тоже по лету, Анна-почтальонша с района приплыла на пароме, да так неловко с аппарельки спрыгнула, что ногу подвернула и шага сделать не может. Так пришла баба Нина с Сенькой, и давай они доставку почты организовывать. Баба Нина говорит Сеньке, неси, мол, этот конверт Ивану Николаевичу, у кого корова забор поломала, а эти деньги бабе Клаве, у которой поленница в прошлом году рухнула. Адрес-то Семён не понимает, читать не может, как ни пытались научить, а вот таким способом всё по деревне разнёс. И обратную почту всю собрал и Анне принёс. Подходит к ней и говорит:

   – А я хороший? – и улыбается.

   – Хороший, хороший… – говорит Анна, растирая ногу.
 
   – А ты в другой раз снова ногу три, а я конверты носить буду.

   – Договорились.

   Так вот и жили. А тут выборы эти у Кузьмича.

   День за днём идут, Кузьмич старается с новыми своими обязанностями освоиться. Деревня – это же не столица, тут сам распоряжение издал, сам его напечатал, сам зарегистрировал за номером и в дело подшил. А после того, пошёл и сам сделал. А как иначе? Он один тут глава, подчинённых нету никого. Сам себе приказывает, сам исполняет, сам контролирует. Правда, контролирует не только сам, всё же на виду. Что не так сделаешь – тут же или высмеют, или раскритикуют. Опарафиниться никак нельзя.

   В октябре пришла неожиданная новость – на деревню выделили сто двадцать тысяч рублей на столбы для проводов. С чего это вдруг, в канун зимы, Кузьмич так и не понял, но, как сказали из района, надо освоить, в смысле потратить именно на столбы и никуда боле. Причём освоить быстро и через два месяца доложиться письменно.

   В Макзыре-то от сотворения мира постоянного электричества не видывали, а тут деньги на столбы. Деревня маленькая – две параллельные улицы, соединённые между собой двумя маленькими переулками. На Первомайской и на Октябрьской вдоль улиц столбы уже стояли с проводами. От них в каждый дом заходила своя проводка. Но на Первомайской – на главной улице – питание на столбы подавалось прямо от маленькой электростанции. А вот на Октябрьскую провода протягивались по маленьким столбикам, врытым через переулок в песчаную сосновую почву. Эти-то две улицы и надлежало соединить теперь уже нормальными столбами.

   В Макзыре была маленькая дизельная электростанция, которую Кузьмич заводил один раз в день утром в половине девятого утра. В это время начинались занятия в их малокомплектной школе. Выключался дизель ближе к часу дня – когда занятия заканчивались. В эти четыре часа сельчане заряжали мобильные телефоны, работали электроинструментом, ремонтировали погреба со спущенными в них лампочками. Тратили электричество очень экономно, так как стоит оно здесь почти в десять раз больше чем в городе. А чему удивляться – станция на соляре работает, соляра дорогая, привозная.

   – Как-то надо бы все обмерить, сколько столбов нужно, да быстро при этом. Помогай, давай, один засыплюсь я. Возьмём рулетку, бечёвку, колышки да пойдем, – сказал Кузьмич, запустив огромную пятерню в седые волосы Ивану Николаевичу.

   Иван Николаевич слыл в деревне интеллигентом. Уже тридцать пять последних лет он работал в Макзырской школе. Начинал учителем истории. Учил детей истории всех времен и народов с пятого по десятый классы. Но время шло, людей в деревне становилось все меньше, школа из десятилетки стала восьмилеткой и превратилась в малокомплектную. Но Иван Николаевич работу принципиально не бросал, осваивал новые дисциплины, ездил в Томск на повышение квалификации и вёл уже не только историю, но и географию, физическую культуру, трудовое воспитание, природоведение во втором классе, а также частенько исполнял обязанности директора школы. В Макзыре все, кому было меньше сорока пяти лет, учились у Ивана Николаевича. Жил он один, жену схоронил по поводу рака еще десять лет назад, а единственная их дочь вышла замуж за немца и жила в Германии. Как отца к себе ни звала, он все время отказывался. Человеку в возрасте тяжело от малой Родины отрываться.

   Кузьмич и Иван Николаевич приятельствовали и частенько помогали друг другу то в обустройстве холостяцкого быта каждого из них, то по части ремонта школы, то по иным деревенским нуждам.

   Зайдя в переулок между Первомайской и Октябрьской, Кузьмич поставил охочего до помощи Сеньку с концом бечёвки в заданном месте, а Иван Николаевич растянул её до конца переулка. Кузьмич, глядя в какие-то документы, забил колышки в тех местах, где по проекту должны были быть столбы. Получилось, что нужно десять столбов.
 
   Вернувшись в контору, Кузьмич позвонил в райцентр юристу Петру. Хотел у него выспросить, как лучше провести закупку этих столбов, однако в приёмной ему сказали, что Пётр Николаевич вышел в отпуск и уехал в тайгу на охоту, а закупать столбы следует по закону о госзакупках. Ничего более толкового Кузьмичу выяснить не удалось.

   В конторе главы поселения стоял советский ещё книжный шкаф, в котором лежали старые газеты, фотографии ветеранов деревни, участников войны, подворовые списки жителей и много чего ещё. Также на полочке стояла и небольшая библиотечка из разных законов, которые, по мнению создателей этой библиотечки, более всего должны были быть необходимы для работы. Полистав закон о государственных закупках, Кузьмич усвоил одно – как ему показалось, самое главное. Во-первых, должна быть конкуренция между поставщиками товаров, во-вторых, бюджетные средства должны тратиться экономно.

   Попросившись к Ивану Николаевичу в кабинет директора школы, битый час он сочинял объявление о проведении конкурса на поставку для нужд Макзырского сельского поселения десяти столбов для электропроводки в переулке между Октябрьской и Первомайкой улицами. Сочинив объявление, ещё час, тыкая одним пальцем в клавиатуру, писал его на компьютере, чтобы было красиво и легко читалось. Уже поздно вечером Кузьмич, довольный своей изобретательностью, прошёлся по деревне и наклеил объявления на каждом столбе двух макзырских улиц, а кроме столбов, ещё на входе в сельмаг, на двери школы, около фельдшерско-акушерского пункта и на дверь собственной конторы.

   Конкурс на поставку столбов начался сам собой на следующее утро. Первым пришел дядька Илья, известный далеко за Макзыром своим охотничьим мастерством.

   – Кузьмич, я могу тебе на дальнем бору десять стволов строевого леса положить, ободрать, заровнять. Будут готовые столбы. Только вывезти мне их нечем.

   – Сколько возьмешь за работу? – с живым интересом поинтересовался Кузьмич.

   – А сколько не жалко, сам же знаешь, пенсия девять пятьсот плюс промысел. Плюс бабкина пенсия, живем – не бедствуем. Родную деревню не обдеру. По тысяче за столб – и хорош.

   – Хорошо, подумаю. Как надумаю – дам знать.

   – А чего не сейчас?

   – Сейчас нельзя: конкурс же идёт. Вдруг кто предложит дешевле. Я ж, Илья, деньги государевы экономить должен. А то вдруг кто скажет, что мы с тобой сговорились. Ты иди пока, иди.

   Когда в школе началась большая перемена, к Кузьмичу забежал Сергей Геннадьевич – не старый ещё учитель физики, а по совместительству ещё алгебры, геометрии и химии.

   – Здравия Вам, Владимир Кузьмич, – затараторил физик, – прочитал Ваше объявление о конкурсе и вот решил, а почему бы и нет. Покажите, как лесничий, где десять стволов положить можно, я за пару дней их обработаю. А трелёвочник, для того чтобы вывезти, можно у Егора попросить. Он вывезет. Не думаю, что много запросит. Вы же знаете, трелёвочник у него хоть и старее поповой собаки, но на ходу, рабочий.

   – За сколько столбы сделаешь?

   – Ну, не знаю, Вы назначайте цену, а я скажу, устроит – не устроит. Думаю, тысячи полторы за столб вполне даже устроит. Чего жадничать.

   – Так и запишем: Сергей Геннадьевич Силин – предложил полторы за столб. Итого за пятнадцать.

   – Да-да, за пятнадцать. Если вдруг я одержу победу в Вашем конкурсе, скажите заранее, я с Иваном Николаевичем уроками подменюсь – и всё. Буду в полном Вашем распоряжении.

   До обеда пришли ещё два человека, и каждый предложил изготовить столб за тысячу рублей. Кузьмич задумался – кому отдать государев заказ? Физик отпал сразу – дорого. Оставались трое: Иван – ветеран, это потому, что в Афганистане служил, Василий с Первомайской да Илья-охотник. Посоветовавшись с Иваном Николаевичем, Кузьмич решил нанять Илью. Во-первых, у Ильи есть свой хороший инструмент, стало быть, снабжать таковым его не требуется – уже хорошо, экономия бюджета. Во-вторых, в отличие от Василия с Первомайской, Илья был совершенно равнодушен к спиртному. Ему можно дать аванс и не бояться, что запьёт. В-третьих, Илья, в отличие от Ивана-ветерана, здоровьем вышел крепок, а Иван, видимо, на почве опасной армейской службы периодически заклинивался со спиной. А ежели во время исполнения заказа заклинит? Весь график сорвём тогда. На том и порешили. Кузьмич пригласил Илью в контору, объявил его победителем конкурса и велел назавтра же ехать в дальний бор готовить столбы.

   Несмотря на то, что школьный кочегар Егор недолюбливал Кузьмича, тот же, напротив, старался относиться к нему с юмором. Егор уже начал топить школу и в обед, сидя в кочегарке, уныло жевал копчёную стерлядь с хлебом, глядя, как шумит котёл, разгоняя по трубам горячую воду, которая обогревала не только школу, но и фельдшерско-акушерский пункт вместе с конторой Кузьмича.

   – Я, Егор, чего пришел… – начал Кузьмич, войдя в кочегарку.

   – Знаю-знаю, слышал. Деньги государевы на столбы пришли. Вывезти, поди, надобно. А ты опять-таки наверняка за столбами-то в дальний бор народ послал. Нет, чтобы поближе выделить. Чего там, десять стволов всего и надоть.

   – Не положено, Егор, ближе, сам же знаешь.

   – Знаю, знаю. Трелёвочник-то на весь Макзыр только у меня и есть. Куда ж тебе ещё идти?

   – Ты это, Егор, цену скажи свою, но не борзей сильно. Деньги велено по закону экономить. Я за каждый рубль в районе буду после отчитываться.

   – Ох, Кузьмич, как же я тебя терпеть не могу за твою такую вот кислую правильность, аж тошно мне. Коли бы ты для себя эти столбы заказывал, я б знаешь сколько с тебя взял… Не рассчитался бы.

   – Ну, так, Егор, это ж не для меня любимого надо, для всей деревни надо, али ты деревню нашу не уважаешь, али ненашенский уже?

   Кузьмич знал слабое место Егора и знал куда «бить». Егор был лютым патриотом Макзыра, а по молодости даже имел привод в милицию за то, что одним ударом сломал челюсть парню из Степановки, когда тот сказал, что в Макзыре парни все слабаки, а девки там страшные.

   – Вот ненавижу я тебя, Кузьмич, честное слово. Это как только твой гнусный председательский язык повернулся такое молвить. Да я тут морды всем бил, когда ты ещё в своей Лисице околачивался и про Макзыр то и знать ничего не слыхал, – начал заводиться Егор.

   – Ты не горячись, ты цену называй, да не жадничай.

   – А чтобы только тебе доказать, что я тут всегда был, а ты, Кузьмич, не Макзырских будешь, а Лисицинских, привезу я те десять столбов. А возьму с тебя за это только бак солярки. До бора доехать и обратно. Всё. Я, брат, тебя так ненавижу, что ничего мне от тебя не надо, лишь бы только доказать…

   – Ну, вот и ладно. Вот и договорились. Завтра рубить будут. Послезавтра будешь доказывать – придёшь, расписку мне напишешь в получении. Солярку я дам тебе натурой, заправки же у нас нет, а напишешь мне расписку, сколько она стоит в рублях. Договорились?

   – Вот, Кузьмич, только чтобы тебе доказать, кто тут в деревне местный, а кто чужак, соглашаюсь. Всё, иди отсель, не мешай обедать. Послезавтра вывезу.

   Кузьмич был доволен. Всё шло гладко, было чётко рассчитано и с большой экономией. Как вариант, Кузьмич даже подумывал, после завершения всех работ, написать письмо в район, чтобы сэкономленные деньги оставили на счету деревни, с тем, чтобы их использовать или для строительства тротуаров, или для отсыпки щебнем берега, где паром пристаёт, чтобы не грязно в дождь было, или ещё для какой надобности.

   Срубленные, обтёсанные и выровненные Ильёй столбы Егор аккуратно привез на своём трелёвочнике и не просто выбросил в переулке, а разложил каждый около того места, куда они должны были быть вкопаны.

   Не остался без дела и Иван-ветеран. Он в своё время работал в Белом Яре на шпалозаводе. Когда шпалозавод развалился, он за какой-то бесценок выкупил несколько бочек креозота и притащил его на прицепе в Макзыр. Поскольку креозот в деревне был только у Ивана, который, к слову сказать, всегда и безвозмездно делился им с теми, кто спрашивал – промазать столбы на забор или нижние венцы в бане, Кузьмич оформил покупку креозота у Ивана по договору, как у единственного поставщика. Единственным поставщиком оказался также и Егор, что Кузьмич записал в свою амбарную книгу, обозначив услуги Егора как транспортные.

   Купив десять ведер креозота по сто рублей за ведро и взяв расписку с Ивана о получении тысячи рублей, Кузьмич решил самостоятельно вместе с Сенькой-дурачком промазать столбы. Сеньке с бабой Ниной, конечно, какая-никакая копейка не помешала бы, но заключить договор с Сенькой он не мог, поскольку тот не умел читать и писать. Кузьмич уговорил бабу Нину, как законного Сенькиного представителя, расписаться в получении двух тысяч рублей за то, что она как будто бы промазала все столбы. Баба Нина, которая год от года становилась всё более набожной, долго отказывалась от денег, тем более что в Макзыре у неё была почти самая большая пенсия. Однако Кузьмич убедил её, сказав, что эти две тысячи она заплатит печнику, чтобы он переложил им с Сенькой трубу, которая два года как дала трещину, а та трещина угрожала пожаром. На том и порешили. Тем более что мазать столбы кроме самого Кузьмича и Сеньки собралась вся макзырская детвора, которая по самые уши в креозоте целый день работала кисточками, что выделил им со школьной мастерской Иван Николаевич, обещав поставить по пятёрке за урок труда.

   Вкопали столбы бесплатно. Человек тридцать деревенских мужиков, привыкших работать лопатами и другим инструментом, вышли в переулок и вырыли десять ям по два метра в глубину за какие-то два часа. Столбы поставили и засыпали землёй. Работа была сделана.

   К исходу шестого дня, как было объявлено о конкурсе, Кузьмич сидел в конторе с Иваном Николаевичем и последний раз проверял все затраты, чтобы написать докладную в райцентр о выполнении задания и совершённой им экономии. Получалось, что из выделенных ста двадцати тысяч он истратил десять на столбы Илье охотнику, три на солярку Егору для трелёвочника, тысячу на креозот у Ивана-ветерана и две за работу по промазке столбов хромой бабе Нине. Стало быть, десять столбов обошлось в шестнадцать тысяч. Кроме этого, Кузьмич съездил в район, привёз оттуда инспектора из электросетей, который подтвердив, что столбы установлены правильно, выдал соответствующий сертификат, за что Кузьмич через в банк в Белом Яре заплатил ещё четыре тысячи госпошлины. Итого всех затрат двадцать тысяч. Там же, в Белом Яре, Кузьмич снял со счёта деньги, чтобы расплатиться с Ильёй, Егором, Иваном и бабой Ниной.

  «Настоящим уведомляю Вас о том, что выделенные средства на приобретение и установку столбов для электропроводки освоены со значительной их экономией. Столбы установлены и пригодны к эксплуатации в настоящее время. Эксплуатационные документы получены, – диктовал Кузьмич Ивану Николаевичу докладную главе района. – Денежные средства в размере сто тысяч рублей остаются на счету сельского поселения как невостребованные по предписанному виду работ. Одновременно ходатайствую перед Вами о сохранении этих средств на счету сельского поселения для удовлетворения иных нужд по мере необходимости. Отчётные документы: расписки исполнителей, договоры и прочее прилагаю».

   Когда Кузьмич закончил с отчётом и выходил из конторы, была уже ночь. Несмотря на то, что жил он рядом с сельсоветом, через три дома, он прошелся до переулка и ещё раз постоял, полюбовавшись на десять ровных высоких гладких столбов плотно загнанных в землю и блестевших наверху новенькими изоляторами для крепления проводов.

  «Хорошо, когда всё получается хорошо», – подумалось ему. Начинался мокрый октябрьский снег, и Кузьмич заспешил домой.

   Жизнь шла дальше своим неспешным порядком, когда вдруг, спустя неделю, дверь в контору распахнулась, и ворвавшийся Сенька радостно прокричал Кузьмичу:

   – Начальство, большое начальство. Приехали. Большое начальство!

   Спустя минуту, к Кузьмичу вошёл глава района и юрист администрации Пётр Николаевич. За ними, словно позёмкой, по улице мело местных. Приезд главы района в Макзыр – событие незаурядное. Случилось что ли чего.

   – Ты вот мне с Петром Николаевичем расскажи, Владимир Кузьмич, как это ты конкурс свой провёл, как столбы ставил и сколько и кому платил, – загрохотал глава района, толком не поздоровавшись. – В администрации есть мнение, что ты незаконно снял двадцать тысяч со счёта и присвоил их.

   – С чего это вдруг? – от удивления Кузьмич даже не обиделся, а начал часто-часто моргать. – Ты чего это, Алексеич, городишь-то, не веришь, что ли? Пошли смотреть. Полдеревни делало. Всё сделали, ещё и деньги остались. Я ж написал всё в докладной.

   К переулку шло человек пятьдесят. Впереди глава района с Кузьмичём и юристом администрации, сзади все, кто успел узнать, что столь важный чин приехал в Макзыр.
 
   Минут сорок Кузьмич, волнуясь, сбивчиво рассказывал Алексеичу и Петру Николаевичу о том, как он решил объявить конкурс, как печатал объявления, как клеил их на каждом столбе, чтобы все жители увидели, чтобы конкуренция была. Как выбирал Илью для заготовки столбов и почему нанимал именно Егора для их вывозки. Про креозот, про то, как ямы копали.

   Деревенские, слушая Кузьмича, то и дело поддерживали его, выкрикивая из толпы:

   – Да, да, правильно говорит. Так и было!

   – А промазывала столбы что, действительно Катинская Нина Павловна что ли? Так она же одна тыща тридцать первого года выпуска? – грохотал глава района. Прежде чем Кузьмич успел что-то сказать, из толпы вышла хромая баба Нина.

   – А что, товарищ председатель, бабы-то в Белом Яре совсем перевелись здоровые, али как? Али не гожусь я для работы какой мелкой? Погоди, я ещё замуж соберусь да тебя на свадьбу позову. Я мазала столбы. Лично, вот этими самыми руками. Сенька помогал – сынок мой.

   – Мазала, мазала, – выкрикнул Иван-ветеран. – Так увлеклась, что никому не дозволяла помочь. Я хотел помочь, так она меня по матери послала и кисть не дала, – ни с того ни с сего поддержал Иван бабу Нину.

   – А Вы что же, нашего Владимира Кузьмича в воровстве подумали обвинить? – совершенно неожиданно для всех перед главой района возник школьный кочегар Егор. – Сколько я живу – столько его знаю, он же Макзырский плоть от плоти, в жизни рубля чужого не взял. Да я за него хошь кому морду разобью в квашню. Залил он мне бак соляры на трактор, чтобы я столбы эти вывез с дальнего бора. Даже здесь поблизости не разрешил рубить. Всё лес бережёт. Для потомков династии Цинь, наверное. А соляру залил лишь потому, что мне соляру-то где в Макзыре взять? Было бы где взять, так мне ваша вонючая соляра и даром бы не нужна была, подавитесь ею. Я вам сейчас деньги за неё могу отдать. Хоть я Кузьмича и терпеть не могу за честность его вредную, но в обиду не дам. Нашенский он, председатель. Настоящий.

   Вернулись в контору.

   – Ты что же, Владимир Кузьмич, не понимаешь что ли? – втолковывал Кузьмичу глава района. – Пётр, объясни-ка ему, как конкурс проводится.

   – По закону ты, Кузьмич, должен был разместить объявление о конкурсе в Интернете, на сайте госзакупок. Проверить все документы у конкурсантов, провести в назначенный день и час торги. Кто бы дал наименьшую цену, тот и победил. Потом заключается государственный контракт…

   – Подожди-подожди, Пётр, так я ведь почти так и сделал, только не в Интернете, а у нас в деревне. Народ всё равно без работы мается, а тут все при деле оказались, – искренне недоумевая, возразил Кузьмич.

   – Твои действия, Кузьмич, – это чистое самоуправство и растрата бюджетных средств. Если не хочешь за это отвечать перед прокурором или антимонопольной службой прямо завтра, нет, лучше даже не завтра, а прямо сейчас, давай мне двадцать тысяч, я вернусь в Белый Яр и обратно на счёт их положу. Если кто вдруг заинтересуется, скажем, ошибочная кассовая операция. Больше я ничем тебе помочь не могу.

   – А дальше-то мне чего делать? – спросил Кузьмич.

   – Ничего не делать. Работу свою делать. Деньги нужно до нового года срочно освоить, или их область у нас заберёт. Пётр Николаевич из отпуска вышел, он сам конкурс по вашим столбам проведёт. Тебе лучше деньги не доверять, а то ты со своей инициативой и себя, и меня под монастырь подведёшь.

   Провожая главу района с юристом до берега Кети, Кузьмич всё думал о том, как могла так здорово задуманная им затея с выполненной работой и экономией вдруг стать незаконной и самоуправной. Ведь всё делали вместе. Никто и рубля не похитил. Кузьмич был настолько подавлен тем, что обмишурился, что не успел даже начать переживать за свои накопленные двадцать тысяч, на которые ближе к Новому году хотел поехать в райцентр полечить зубы да прикупить кое-что по хозяйственной мелочи. Эти двадцать тысяч он и отдал главе, чтобы тот их на счёт в банк вернул. Взамен растраченных. В никудышном настроении Кузьмич подошел к дому с желанием выпить пару стопок водки, как вдруг увидел белеющий в его почтовом ящике белый почтовый конверт.

   Кузьмич, проживший всю жизнь в одиночестве, никаких писем сроду не получал. Все его знакомые и друзья были здесь, в Макзыре. Конверт был не подписан, но тщательно заклеен, перемотан скотчем вдоль и поперёк. Несмотря на идущий снег, Кузьмич не мог утерпеть и распечатал конверт тут же. В конверте лежало ровно двадцать тысяч рублей мятыми нескладными купюрами разного достоинства. Понял он: люд макзырский, свои мужики да бабы скинулись ему, вернули деньги. Неожиданно он почувствовал, как его начинают душить слезы. Последний раз такое было много лет назад, когда Светка-стрекоза его бросила. Чтобы, не дай Бог, никто не увидел, он почти бегом вбежал домой и, прислонившись головой к выбеленной печной трубе, долго-долго стоял….

   Шло время. Десять столбов выкопали обратно и разобрали деревенские сообразно доле участия. Разделили без обиды. Кому нижние венцы заменить, кому забор обновить. Егор два столба взял из принципа, хоть и не нужны они ему были – обиделся на главу района. Два столба отдали печнику, чтобы он трубу бабе Нине переложил. А Егор-то, кстати говоря, с того времени Кузьмича шибко зауважал. Обиду давнюю простил и нет-нет, да заходил к нему в контору посудачить о том, о сём.

   Октябрьская хлябь с мокрым снегом сменилась пронизывающими ветрами и морозом в ноябре. Встала Кеть. Ушел на долгую охоту по первым морозам Илья. В школе, конторе и фельдшерско-акушерском пункте было тепло – Егор кочегар топил исправно. Зима – самое его время. Частенько забегал Сенька-дурачок. Словно ребёнок, он любил чистить снег и, вычистив двор бабы Нины, прибегал почистить тропинки перед сельсоветом и медпунктом.

   – А я снова к Вам с лопатой пришёл, дядя Вова, – улыбаясь, говорил Сенька. Хоть Сеньке и было уже за сорок, а всё одно – ребёнок. Кузьмичу было неловко, чтобы он один чистил снег, и он выходил вместе с Сенькой. Потом Кузьмич возвращался в контору и писал отчёты, как он наводил на Кети ледовую переправу, сколько угля ушло на отопление школы и сколько ещё осталось, сколько киловатт энергии сожгли от дизеля. К кому надобно домой зайти из должников за электричество. Дел было много.

   В канун католического Рождества, которое в деревне отмечала только хромая баба Нина, происходя из польских корней, из тайги в деревню приехал караван всякого транспорта. Как и водится, Сенька по какой-то неведомой причине узнавал в деревне всё первым и сразу бежал всех оповещать. К тому времени, когда транспорт въехал в деревню, народ, несмотря на декабрьский мороз, вышел посмотреть, что стряслось на сей раз. Впереди шел УАЗик администрации района, следом за ним КАМАЗ с краном-манипулятором, дальше трал со стоящим на нём небольшим экскаватором.

   В преддверии наступающего Нового года весёлый и румяный юрист администрации района Пётр Николаевич выскочил из УАЗика и радостно подбежал к Кузьмичу.

   – Привет, Владимир Кузьмич, смотри-ка, успели мы конкурс по выделенным тебе деньгам провести. По столбам-то. Освоили все сто двадцать тысяч.

   – Здравия тебе, Пётр, – виновато улыбнулся Кузьмич. Осенняя история вновь заныла у него, словно не леченный вовремя зуб.

   – А столбы-то где?

   – Так вот, в Камазе лежит.

   – В смысле «лежит»? Он что, один? Их же десять нужно.

   – Ишь ты, быстрый какой, десять. Объявили через Интернет конкурс. Только с учётом расстояния сначала на доставку, потом на копку ямы, на обработку, на сам столб. Плюс сертификат соответствия. По столбу выиграла фирма из Колпашево. Сам столб, кстати, по районным ценам обошелся очень дешево, в пятнадцать тысяч. Плюс доставка из Колпашево. Плюс доставка сюда. Аренда экскаватора почасовая, отдельный договор. Конкурс на промазку выиграла строительная контора из Асино. Столб, ясное дело, туда не повезли, мы что, дураки, что ли, сразу в конкурсной документации так и прописали, что, мол, обработка по месту временного хранения столба – в Белом Яре. Кроме этого, трал, чтобы экскаватор привезти. Яму-то сейчас как копать, вручную не выкопать. Аренда КАМАЗа для установки. Весь технологический цикл расписан от изготовления столба до момента вкопки в землю. В аккурат в сто двадцать тысяч уложились только-только. Сейчас мы его быстренько устанавливаем, пулей обратно – деньги за экскаватор тикают, акты о выполненных работах подписываем, деньги исполнителям перечисляем. Год закрываем с нулевым остатком. В область докладываем, что всё освоено. Не сомневайся, Кузьмич, на этот раз всё совершенно по закону. Ни один проверяющий не докопается. Да, и на следующий год подготовили заявку в область ещё на девять столбов, исходя из этой цены. Так что не тушуйся, будут у тебя в следующем годы столбы.

   Кузьмич, потерявший на минуту дар речи от услышанного, почувствовал, что внутри него начинает что-то закипать…

   – Это что же, я поставил десять столбов за двадцать тысяч, сэкономил сто и чуть жуликом не стал, а ты мне чего же один столб за сто двадцать тысяч привез? – Кузьмича заколотило от ярости.

   – Извини, Кузьмич, то, что ты проводил, и конкурсом-то назвать нельзя – сплошное подсудное дело. Поверь мне, я все-таки в прокуратуре работал. А сейчас да. Пусть не десять столбов, а один, зато всё по закону.

   – Ты мне, Петя, вот что скажи: что за дурень писал закон тот, по которому так делать можно? Что за враг его придумал? Или это я, дурак, чего не понимаю, но если в том законе написано, что государевы деньги надобно беречь, то как называется то, что ты сделал?

   – Это, Кузьмич, называется конкурс. А если быть точнее, открытый аукцион в электронной форме, порядок его проведения предусмотрен…

   – Да пошли вы все с аукционом вашим да с законом таким! Исполняйте его сами. Я такой закон исполнять не буду. Всё. Шабаш. Держи вот, – Кузьмич протянул Петру своё удостоверение главы сельского поселения. – Хватит с меня. Алексеичу передашь, заявление об отставке пришлю почтой. Ключ от конторы директору школы сдам.

   – Ты погоди, погоди, Кузьмич, чего ты горячишься-то? Мы что, твои деньги потратили, что ли? Те сто двадцать тысяч – они же государственные. Чего расстраиваешься?

   – А вот это чьи тогда деньги? – загремел Кузьмич, доставая из внутреннего кармана белый перемотанный скотчем конверт, в котором лежали двадцать тысяч рублей мятыми купюрами разного достоинства.

   – Говорят на Руси: раскиданное ворохами – не соберёшь крохами. Забирай удостоверение, ставь свой золотой столб и убирайся вон из моей деревни.

   – Дурачок ты, Кузьмич, так ничего в законе и не понял.

   Столб поставили. Техника уехала. Кузьмич стоял перед столбом и повторял сам себе:
 
   – Сто двадцать тысяч, сто двадцать тысяч… Дурак я, наверное, точно.

   – Дядя Вова дурачок, дядя Вова дурачок. Не плачь, дядя Вова. Пойдём к нам. Баба Нина пироги напекла. Рождество Христово, говорит. Чай будем пить, – вездесущий Сенька был тут как тут.

   – А пошли, Сеня, – махнул рукой Кузьмич. – Нам с тобою, дуракам, этого не понять…