Флорариум

Флорариум.

Глава 1.

 На испещренном морщинами древнем лице поблескивала загустевшая кровь, смешанная с недельной грязью, которая появилась вследствие долгого заточения и отсутствия мытья. Старуха не плакала. Она пережила многое и заранее знала, что её смерть — далеко не самое страшное, что может случиться. Она была готова ко всему.
 Мортенсен нервно ходил по комнате, однако же стараясь не показывать своего волнения. Было совершенно очевидно, что идея убийства этой старушки ему не нравилась, но другого выхода он не видел. Ноги его слегка подкашивались от того, что он должен был сделать. В конце концов, он предлагал ей сотрудничество на весьма выгодных условиях, но эта старая кошёлка игнорировала все его предложения, а того неуважения к себе Мортенсен потерпеть не мог. Он набрал воздуха в грудь и начал говорить.
 — Почему между безбедной жизнью и смертью вы, Тереза, выбираете смерть?
 Старуха посмотрела на него своими пронзительными темно-синими глазами, сохранившими свою яркость даже после нескольких прожитых десятков лет.
 — Вы всегда с пленниками на Вы разговариваете? — совершенно спокойно, как будто не боясь смерти, спросила она. — В конце концов, вы собираетесь меня убить.
 — Вечно вы все усложняете! — повысил голос Мортенсен.
 — Нас мало, а таких ублюдков как вы — много. Скорее, тут всё усложняете вы, — было странно видеть, как святейшая из всех святых бабуля ругается такими словами, — Мы никого не убиваем.
 — Именно! Вы лечите! Так почему же вы не хотите служить обществу, которое так сильно в вас нуждается! Passiflora, да на твоих снотворных порошках можно было бы заработать кучу денег. Тысячи людей по всему миру нуждаются в твоей помощи.
 — Зря я продала тебе отвар из страстоцвета когда-то. Бессонница у тебя пропала, сон к тебе вернулся, мозг только твой никак не проснется от того бреда, что ты себе придумал.
 — Последний раз повторяю, ни перед кем я больше так не унижался, как перед тобой! Взамен на твою былую помощь я могу даровать тебе свободу и богатую старость, а ты от этого отказываешься! — Мортенсен начинал выходить из себя от отчаяния. Старушка Тереза у него одна, а чтобы найти других цветущих понадобится много времени, которого у них нет. А какой бы бизнес можно было построить на одних только её цветках.
 — Ты никогда не остановишься. А я никогда не выдам тебе других, чьи силы намного превышают мои. Ты ищешь лекарство не от бессонницы. Тебе нужно больше, чем бизнес. Тебе нужна вечная молодость, которая никогда не закончится. — старуха взглянула Мортенсену прямо в глаза, всем своим видом пытаясь показать своё презрение к нему.
 Мортенсен поменялся в лице и замер.
 — Ты всё ещё отказываешься мне помочь?
 — Да.
 — Что ж, — Мортенсен распрямил спину, засунул руки в карманы брюк и тяжело плюхнулся на стул напротив Терезы, — охрана, — обратился он к двум крепким мужчинам в форме, стоящим рядом с ним, — труп отвезти в лес и закопать, а цветок вырвать и засушить для моей коллекции. Жаль, Тереза, что ты сделала неправильный ответ. Ведь именно из Пассифлоры вырастают плоды фруктов, а ты эти плоды решила загубить на корню.
 После слов Мортенсена послышался густой выстрел. Он судорожно закурил последнюю сигарету из пачки. Голубая кровь старушки ручейком потекла по мраморному полу его кабинета.
 Шестая и, надеюсь, последняя.


Глава 2.

 — Черт, ну и льет же!
 Сквозь пелену ливня на улице пытались пробраться два цветных пятна. Кажется, они не видели даже друг друга, хотя бежали совсем рядом, — дождь начинал бить в глаза при малейшей попытке разглядеть что-либо.
 — Да, стоило тоже взять зонт. В этом дождевике из “Всё по доллару” я промок насквозь уже через две секунды после того, как мы выбежали из школы! — заговорило ярко-фиолетовое пятно.
 — Я мог бы позвонить своему личному водителю или вызвать такси… —  задумчиво произнесло второе пятно, коричневое в клетку.
 — И весь наш побег с уроков потерял бы смысл. Исчезла бы сама его прелесть и волнительная атмосфера. Такси — это так банально, — фиолетовое пятно явно пыталось перекричать шум дождя, несмотря на то, что уже успело запыхаться от бега и говорило с сильными паузами, — мы почти у моего дома, не раскисай.
 — Надеюсь, что у тебя дома есть вафли с шоколадным сиропом, иначе я не знаю как ты будешь компенсировать мне моральный ущерб, нанесенный твоей глупой идеей!
 Два пятна рывком пересекли улицу, пробежав на красный, и словно наперегонки помчались к серому частному дому с большим крыльцом. Этот дом на Сьюелл-стрит практически ничем не отличался от остальных. Как и у всех, у Уэлшей на лужайке рядом с домом стояли детские качели, песочница, горка, а недавно они решили поставить ещё и бассейн, чтобы можно было загорать и наслаждаться прохладой в жаркий летний день. Что выделяло этот дом на фоне остальных, так это широкое и массивное крыльцо с верандой, на которой располагались не только диванчики и лежаки на случай теплой погоды, но и дорогой профессиональный телескоп. Для равновесия всей конструкции дома чердак на третьем этаже, находившийся на крыше, был также расширен — к нему даже был добавлен круглый балкон молочного цвета.
 Не желая ни минуты больше находиться на улице, пятна забежали на террасу и скрылись от посторонних глаз.
 Наконец, капли дождя перестали заслонять собой всё вокруг, и пятна обрели форму двух людей, стряхивающих с верхней одежды влагу.
 — Вынужден сделать заявление: я не любитель дождя, — раздраженно сказал парень, до этого бывший клетчатым пятном. Сейчас его и без того мокрые от геля волосы блестели от маленьких капель воды, но не были абсолютно мокрыми. Во-первых, он шел под плотным дорогим зонтом, а, во-вторых, гель для волос помог ему удержать прическу.
 — Дилан, ты прогуливаешь первый раз в своей жизни, насладись моментом и не нуди! — язвительно ответило некогда фиолетовое пятно, ставшее симпатичным парнем с непослушными темными волосами, которые-таки дождь сумел завить. Он скинул с себя
липкий дождевик, снял грязную обувь и одним жестом пригласил друга зайти в дом.
 Дом семьи Уэлш был очень милым и примерным как снаружи, так и внутри. Холл, переходящий в просторную гостиную, украшали бесчисленные детские фотографии, а огромный мягкий розовый диван лишь дополнял дому уюта.
 — Дейв, так что насчет вафель? — поинтересовался Дилан.
 — Вафли не обещаю, но пара протеиновых шоколадных батончиков точно должны лежать, — после этих слов Дейв кинул свой рюкзак на диван и устремился к внушительных размеров лестнице, — мне нужно взять ингалятор, — Дейв страдал от астмы уже десять лет, но часто забывал взять с собой ингалятор, из-за чего его болезнь только ухудшалась.
 — Что-то не похож ты на качка, чтобы употреблять протеиновые батончики.
 — Это Фелиции, — на ходу бросил Дейв.
 — Да, точно, фигура у неё что надо, особенно длинные загорелые ноги… — мечтательно вздохнул Дилан.
 — Паркс, иди в жопу, — Дейв показал ему средний палец и скрылся на втором этаже.
 — Только если в её! — прокричал в ответ Дилан.
 — Я сейчас кину этот сраный ингалятор тебе прямо в лоб, если ты не прекратишь отпускать пошлые шутки насчет моей сестры, — послышался крик сверху.
— Ладно, ладно, не кипятись!
 Дейв был готов прямо сейчас спуститься вниз и хорошенько вдарить приятелю. Но вместо этого он бегом добрался до ванной, закрылся там и встал перед зеркалом, чтобы перевести дух. Он весь кипел от злости. Да как этот гадкий, мерзкий, отвратительный Дилан гребанный Паркс смеет говорить такое о его родной сестре? И не просто о сестре, а о близняшке!
 Дейв и Фелиция Уэлш были похожи друг на друга не просто как две капли воды. В детстве их часто путали, особенно в первые годы жизни, когда у обоих младенцев глаза были голубыми. Позже глаза Фелиции приобрели темно-ореховый оттенок, а глаза Дейва стали зелено-коричневыми, тогда отличить их уже не составляло труда. Но внутренне, все восемнадцать лет жизнь, они всегда были одинаковыми. Они были словно двумя половинками одного целого.
 Сестра Дейва ещё в двенадацать лет догнала его по росту, а в четырнадцать и вовсе переросла на пару сантиметров. Дейв из-за этого не сильно комплексовал, потому что рост его сестры был за метр восемьдесят, а сам он был достаточно высоким. Фелиция действительно была похожа на модель — её длинные ноги и бронзовая кожа всегда приковывали внимание не только парней, но и девушек. И хоть все и понимали, что привлекательная загорелая кожа — это заслуга автозагара, ей это прощалось. От природы же они были оба белоснежками.
 Дейв схватился двумя руками о раковину и пристальнее вгляделся в свои черты лица. На белой коже проступали огненно-красные пятна от злости, а губы побелели. Некогда зеленые глаза буквально потемнели. Они были хамелеонами и менялись в зависимости от настроения. Что напугало Дейва больше, так это то, что с карими глазами он ещё больше походил на сестру. Брови у них с Фелицией тоже были похожи — пушистые, темные, немного непослушные. Но обоим это невероятно шло, добавляло особого очарования. У их папы были точно такие же.
 Он потрогал свою родинку на щеке, находящуюся параллельно рта. Он часто так делал, когда нервничал.
 Им с сестрой уже исполнилось по восемнадцать, но Дейв всегда очень остро воспринимал любые проявления симпатии к его сестре. То была не только братская ревность. Для него, из-за их сходства, подкат к его сестре был также подкатом лично к нему.
 От этой мысли Дейва чуть не вырвало завтраком.
 Он умылся холодной водой, воспользовался ингалятором и последовал вниз.
 Дилан сидел прямо перед телевизором, наслаждаясь игрой двух футбольных клубов, названия которых Дейв не знал, потому что футбол был ему настолько же интересен, как волку гусеница. Несмотря на искушение развалиться на манящем розовом диване, Дилан сидел очень ровно, держа спину прямо. Даже фантик от батончика он уже успел выбросить, и ел шоколадную массу, придерживая под ней тарелку. Он был переангличанином. Пере — потому что вел себя так, будто происходил из королевской семьи. Частично, это могло бы быть правдой. Его отец был известным в Британии адвокатом, и сын хотел последовать по его стопам. Дилан всегда старался вести себя на людях так, словно он автор книг по этикету. При этом его кажущиеся манеры не мешали ему оценивать абсолютно всех без исключения девушек, а особенно обсуждать их формы.
 Стоя в арке, отделяющую кухню от гостиной, Дейв про себя отметил, что стоит в мокрых джинсах, футболке и носках. Дилан же сидел одетый с иголочки. Клетчатый и, самое главное, сухой тренч от Burberry аккуратно висел на вешалке у входа (дождевик Дейва валялся неизвестно где), идеально отглаженная белая рубашка и черные брюки-сигареты сидели на Дилане, как родные.
 Тут уже Дейв подумал о том, чтобы переодеться, как приятель окликнул его.
 — Там в холодильнике, — не отрываясь от игры сказал он, — было банановое соевое молоко. Не стал брать без разрешения.
 Дилан немного замялся. Ему стало неловко от такой вежливости.
 — Эм… конечно, бери все, что захочется.
 — Отлично, тогда паэлью я тоже доем.
 
 Пока Дилан обедал, Дейв успел переодеться и посушить волосы. На это ушло около десяти минут, потому что Дейв носил мужское каре до подбородка. Вскоре они уже вместе сидели у Дилана в комнате.
 — Поверить не могу, что ты никогда не прогуливал.
 — В Британии я учился в частной школе. Отец строго следил за моим обучением.
 — Полное занудство и жопа. Жоподство. Или зануджопа?
 — Жоподство. Зануджопа звучит как название для индийского фильма.
 — Да уж.
 На некоторое время наступила тишина. Такое часто случалось, когда Дейв и Дилан переставали находить точки соприкосновения в их разговорах.
 — У тебя такие стремные стены, — задумчиво отметил Дилан. Стены в комнате Дейва были выкрашены в бледно-желтый, как будто их единственных во всем доме забыли оклеить обоями.
 — Спасибо, но так задумано.
 — Тогда твой дизайнер задумал сделать тебя двественником на всю жизнь. Ни одна девчонка не захочет зайти в такой отстой. Есть комнаты специально оборудованные для секса, так вот твоя — это анти-секс.
 — Я и есть дизайнер. Послушай, Дилан, ты всегда говоришь только о том, как переспал бы с половиной школы.
 — И с твоей сестрой тоже.
 Дейв зарядил приятелю подзатыльник.
 — Заткнись. Есть вещи гораздо важнее этого. Смотри глубже, — Дилан встал с кровати, подошел к выключателю и погасил свет в комнате. Всё погрузилось в темноту, но на стенах, на потолке — повсюду замерцали мелкие фосфорно-зеленые звездочки. Комната Дейва превратилась в настоящий планетарий, — Держаться на поверхности просто и не занимает особого труда, — Дейв затаил дыхание, — но куда интереснее погружаться на глубину и исследовать её.
 — Странными метафорами ты говоришь про какие-то разукрашенные стены.
 — А я не про них. Для тебя что девушка, что стена — разницы нет. Ты хочешь стать кем-то значимым и большим, довольствуясь малым. Ты называешь свою похоть огромной страстью, хвастаешься постельными успехами перед своими псевдо-друзьями. Но одного тела мало. Чертовски мало. Нужны чувства. Нужны разговоры, заставляющие трепетать не только твою плоть, но и все внутренние органы. Нужны взгляды и прикосновения, пробирающие до дрожи. Нужна душа. А это самое сексуальное, что есть в человеке.
 — Да, Уэлш, ты действительно странный. Мне тебя, кажется, не понять.
 — Ты не можешь это понять, потому что сам в себе этого не видишь.
 — А вот это уже можно принять за оскорбление, — нахмурился Дилан.
 — Я не твой лицемерный богатенький дружок, который будет лизать тебе задницу при встрече, а за глаза обливать помоями. Привыкай, — развёл руками Дейв.
 — Прошел всего месяц нашей дружбы, но ты уже определенно нравишься мне тем, что твою честность нельзя купить, — тут Дилан задумался, потер переносицу и сказал, — но, скажи мне, к чему тут, мать твою, эти светящиеся звездочки из детских наборов?
 Дейв расхохотался и, наконец, довольно расплылся в улыбке.

 Глава 3.

 Цок-цок-цок.
 В холодном коридоре из прочного бетона было так тихо, что можно было слышать, как вырабатывается желудочный сок или бежит кровь по венам. Стены не только изолировали помещение от звука, но и являлись неким подобием бункера на случай какой-нибудь перестрелки бомбами. Именно поэтому малейший шаг в нем не оставался незамеченным, а уж цоканье девичьих каблуков и подавно.
 Шпилька у нее была тонкая, словно идеально заточенные зубчики вилки для праздничного канапе. Невесомые, казалось бы, ноги из-за каблуков звонко отстукивали долбящую на мозг мелодию, состоящую из одних и тех же звуков.
 Мортенсен выстроил настоящий лабиринт под землей, поэтому, чтобы его преодолеть, девушке пришлось попотеть. Несмотря на это, ее походка вовсе не была тяжелой, наоборот, девушка летала на каблуках, держа осанку. Ни одна мышца ее лица не дрогнула бы, даже если бы она с грохотом повалилась на ледяной пол, подвернув случайно лодыжку. Даже без присутствия публики ее взгляд выражал непоколебимую уверенность в себе и что-то очень неизведанное, загадочное.
 Миновав несколько поворотов, наконец она вышла в более просторный коридор, в котором вместо гнусного оттенка темно-серого вдоль стен располагались окна, выходящие на различные лаборатории. Мортенсен и его сотрудники не хотели чувствовать себя в своем же экспериментальном центре подземными крысами, поэтому это дизайнерское решение было сделано по большей части для красоты. Пройдя и этот длинный коридор, девушка остановилась у автоматических дверей под табличкой, которая гласила «А. Мортенсен».
 Она поднесла палец к скану на стене, прижала его, после чего лампочки на двери активировались и замигали зеленым цветом. Двери сразу же открылись, «проглотили» девушку и быстро захлопнулись.
 Кабинет Мортенсена был и не большим, и не маленьким. Свободного места в нем было предостаточно, но вся мебель, хоть и в малом количестве, была внушительной, навороченной и крепкой, как и ее владелец. Например, стол, за которым сидел Мортенсен, выглядел, как обычный стол для геймеров, но при нажатии всего одной кнопки он мог подсвечиваться, а также выдвигаться высоко вверх, чтобы поднять из секретного отсека в полу шкафы и полки с документами.
 — Боже, дорогая, я же, кажется, просил тебя не наряжаться так, как будто ты собираешься сыграть роль «Заводного апельсина»! — Мортенсен и вздохнул, и рассмеялся одновременно. На девушке все, абсолютно все, кроме цвета волос и бриллиантовых сережек, было оранжевым. И дорогие дизайнерские туфли с вкраплениями зеленого, сделанные на заказ, и свободное атласное платье-майка, подчеркивающее ножки-спички.
 — Спасибо, пап, — девушка подошла к нему и обняла, после чего ее безжизненное до этого лицо обрело румянец, а в глазах засияла радость. Она с детства была закрытой и, на первый взгляд, очень высокомерной. Но в присутствии семьи буквально расцветала, и от нее прежней не оставалось и следа, — а я просила тебя сделать живые обои на стенах, чтобы твой кабинет не походил на операционную. Ну и где они?
 Мортенсен взял с письменного стола антисептик, и, вытерев руки, жестом предложил дочери сесть на одно из купольных прозрачных кресел.
 — Они бы меня отвлекали от работы. А белый цвет очень успокаивает.
 Он и сам сидел в белом свитере с V-образным вырезом и белой футболке. И кроссовки у него тоже были белые. И горшок для мини-пальмы. И книжный шкаф. Этим кабинет Мортенсена издали был похож на большой сугроб. Единственным ярким пятном в нем был атлас за спиной мужчины. Это была увеличенная карта Соединенных штатов, по центру усеянная канцелярскими цветными кнопками. Отметки располагались в Линкольне, Де-Мойне, рядом с Йеллоустоуном, Розуэлле, Тусоне и некоторых небольших малочисленных городах.
 Мортенсен оперся локтями о стол, потер виски и закрыл глаза.
 — Зайка, ты опять курила?
 Девушке стало немного не по себе, и она заерзала на кресле, отчего на внутренней части бедер у нее остались красные раздраженные полосы.
 — Ну, честно говоря, меня угостили, — немного дрожащим голосом, но уверенно сказала она.
 —  Кто?
 — Кажется, пап, ты сам учил меня уметь хранить рот на замке. Какая из меня была бы шпионка, если бы я не умела молчать.
 — Верно, — тут он сделал паузу, — но я все равно не хочу, чтобы ты себя травила. Что хоть куришь?
 — Данхилл.
 — Лучше бы ты тратила деньги на что-то более полезное, чем медленное самоотравление. Ты же помнишь, ради чего я все это придумал?
 Девушка потупила вниз глаза и принялась разглядывать свои острые коленки.
 — Не отчитывай меня. Я уже взрослая, — очень тихо произнесла она.
 — Давно ли девочки-второкурсницы считаются взрослыми?
 — Курение — это мое дело.
 Мортенсен умел сдерживать эмоции. Он никогда ни на кого не орал, всегда говорил очень спокойно, и даже сейчас, хоть его и распирало от злости из-за поведения дочери, он вел себя так же невозмутимо, как и всегда.
 — Знаешь, я скажу тебе так: она говорила точно так же. Как видишь, её с нами больше нет.
 — Её убили не сигареты.
 — Да. Твою сестру убил СПИД. А если более точно, её дружок-наркоман.
 На глазах девушки проступили слезы. Отец задел ее за живое. Для нее важнее семьи не было ничего. Потеря старшей сестры, на которую она так старательно пыталась быть похожей, и последующий за этим распад семьи очень сильно ударил по психике девушки.
 — Эй, — Мортенсен заметил, что девушка вот-вот расплачется, — не плачь. Мы ее уже не вернем. Но мы можем спасти других людей от такого. Мы можем спасти их от смерти, подарив им вечную жизнь. Если мы не будем забывать нашу цель, работать и идти к ней.
 Он подошел к девушке и стал ее утешать, после чего она, наконец, вытерла слезы и улыбнулась.
  —  Я помню.
 — Когда мы создадим лекарство, сможешь курить сколько захочешь! — тут она заразительно рассмеялась. — Нет, серьезно, я буду уверен в том, что тебя не убьет какой-нибудь рак легких, ведь твои органы будут надежно защищены. Навечно.
 — Когда мы создадим лекарство, мама обязательно к нам вернется. Она увидит, сколько ты сделал для всех нас, — девушка хлюпнула носом и добавила, — она поймет, что ты не виноват.
 После смерти старшей дочери жена Мортенсена, Ивонн, от отчаяния беспрестанно сыпала обвинениями в его адрес. Да если бы ты не поощрал её разгульный образ жизни, Спектра бы осталась жива! Ты отпустил её в ту ночь в гости к подружке! Подруги не могут заразить друг друга СПИДОМ! У обычно спокойной (как и сам Мортенсен) Ивонн случались истерика за истерикой, каждый день, каждые пару часов. Поняв, что морально истощена, женщина решила вернуться на свою Родину, в Ниццу, забыв о том, что осталась и младшая, хоть и шестнадцатилетняя, но живая дочка о которой надо заботиться.
 — Конечно же поймет, — «выплыв» из своих мыслей Мортенсен ответил дочери.
 Наступила пауза.
 — Вообще наша сыворотка готова уже на двадцать процентов.
 — В прошлом месяце было всего десять. Это радует, — заключила девушка.
 — Могло было быть и тридцать. Но одна старуха отказалась участвовать. Пришлось ее убить, иначе бы она всем разболтала о нас. А этих цветочных людей и так трудно находить.
 — И кто кроме меня решился пожертвовать своим цветком? — девушка вновь плюхнулась на кресло, элегантно скрестив тонкие ноги.
 — Чарли Йорк. Нарцисс.
 — Разве он не был самовлюбленным? Все нарциссы любят себя больше всего на свете, — она заинтересованно склонила голову на бок.
 — Он был, по большей части, тупым, но невероятно красивым парнем. Очень обрадовался, когда я предложил ему деньги. К тому же, его бесило раздражение глаз после того, как он плакал лепестками. Теперь он уже совсем не такой. Ему не повезло. Твои-то способности просто уменьшились, а вот его в обратную сторону повернуло. Страшный теперь, как собака. Говорит всем, что его изуродовали в драке.
 — Это нечестно! Ты же обманул его, — возмутилась девушка.
 — Было нечестно, когда Спектра умерла в девятнадцать. По-настоящему нечестно.
 — Ладно, зато мы на шаг ближе к цели! А есть на примете еще цветки?
 — Есть двое. И оба живут рядом. Блейк Физалис, — Мортенсен достал пульт, сделал пару нажатий на ноутбуке, включил проектор, висевший над американской картой, и вывел на экран фото, — живет в Омахе. Египтянин, родители эмигрировали в США еще до его рождения.
 — Не очень-то у него египетское имя.
 — Родители решили порвать с жизнью в Африке и даже ребенка назвали по американо-европейски.
 — Где его искать?
 — Работает медбратом в Небраске Спайн. Больше ничего неизвестно.
 — Симпатичный. Его фамилия соответствует цветку, правильно?
 — Да. Случайное совпадение, — дальше последовало пару кадров в духе папарацци, — он достаточно закрытый, друзей у него мало. Но не мрачный, на контакт с ним, должно быть, выйти несложно.
 — А следующий?
 — Стэнли Фосс, восемнадцать лет. Цветок неизвестен. Живет в Линкольне. Учится  в Высшей школе Линкольна. — фото сменилось, и на экране появилось изображение вороватого вида парня в майке-алкоголичке с побритой под один-два сантиметра головой. Оно было явно вырезано из какой-то общей фотки в Инстаграме или Фейсбуке. Выглядел он агрессивным и несчастным, — Не смотри на внешний вид. У вас с ним должно быть много общего.
 — Прикалываешься?
 — Немного.
 — Его будет трудно склонить на нашу сторону.
 — Судя по его виду, деньги ему не помешают. Начни с него. Он не ведет соцсетей, но часто появляется в аккаунте своей девушки. Сегодня они идут на вечеринку к некому Мойзесу Морено. 
 — Там его и словлю.
 — Умница! Быстро учишься. Но тебе лучше поторопиться, чтобы не бежать туда потом что есть мочи, потому что этот праздник жизни начнется через пять часов.
 — Если все удастся, обработаю его уже через неделю, — все это время девушка ответственно кивала, будто это помогало ей лучше запоминать информацию.
 — За такую работу будет не грех и «Cartier» подарить, — шутливо подмигнул ей папа.
 — Лучшим подарком будет мамино возвращение, — серьезно заключила она.
 — Ты права. Ну, пока. У меня работы еще много.
 — Пока.
 Девушка встала и направилась к выходу.
 — Эй, — окликнул ее Мортенсен, и она обернулась, — удачи, дочка.