Там, где ничего еще нет

        Матильда взяла ребенка, вышла и закрыла дверь за собой. Перед ней было поле, и лес вдалеке едва угадывался. Небо было низкое, серое. Вокруг нее клубился туман, серый, непрозрачный.
        -  Это ночь, - догадалась Матильда. – Куда же город подевался? Значит, города больше нет. Как же я с ребенком, одна? У нас ведь ничего нет. Надо идти, искать место для ночлега.. Ребенок не сможет далеко идти. Что же делать? А, придумала!
Она сняла блузку, связала по низу узлом. Получился мешок. Она посадила ребенка в мешок, а рукава связала и перекинула через шею. Ребенок расстегнул две пуговицы на блузке, нашел и стал сосать грудь.
        - Пустая же, - подумала Матильда,  и молоко потекло по маленькому язычку в нетерпеливый ротик.
        - Куда же идти? – подумала Матильда. Серая тьма была одинаковая со всех сторон. Она обернулась назад, но двери уже не было, и стены не было. Ничего не было, только трава под ногами и тени в сером тумане.
        - Я пойду вперед. Перед – это то, что перед моим лицом, - решила Матильда, - а то что сзади меня, будет считаться назад.
        Трава под ногами была короткая и плотная, слегка пружинила, и путь, которым шла Матильда, был ровным как футбольное поле.  Ни ям, ни горок, ни кустов, ни деревьев  не было на пути, и ничего не препятствовало Матильде идти вперед. Она шла и шла, не останавливаясь, не убыстряя и не замедляя шаг. ребенок насосался молока и уснул. Матильда вытерла грудь и застегнула блузку.                Захотелось пить. В тумане в трех шагах она увидела бронзовый кран, покрытый капельками воды.
        Холодный, запотел, подумала Матильда.
        Она подошла, открыла кран, напилась от струи холодной , чистой воды, закрыла кран, и он исчез. Она отерла рот тыльной стороной ладони и пошла вперед, переступая ногами по короткой плотной траве, не уставая и не чувствуя своего веса.
        Как странно, ничего не болит, ни колени, ни бедра, ни спина, ни глаза. Ничего не вижу, но иду, не отдыхаю, но иду, не устаю. Хочу писатъ.
        Матильда перевесила ребенка на спину, присела на корточки и придерживая длинную юбку обеими руками на бедрах, стала писать. Ребенок на ее спине свесился вниз, просунул ножки ей подмышки и уперся крошечными ступнями в продолговатые, слегка поддерживаемые белым трикотажным  бюстгалтером груди Матильды. Ножки ребенка высовывались из Матильдиных подмышек и упирались в ее прохладные груди. Ее вытянутый тонкий торс сидел на мощных бедрах, разведенные колени были округлы. В мягком ночном тумане силует слегка размывался, уходил в серый туман.
       Мимо прошла женщина, ассистентка психотерапевта. Палевые волосы мягко свисали с ее черепа, обрамляли лицо. Брови, кожа, губы были того же палевого цвета. Ни морщинки, ни улыбки, ни слезинки не было на этом лице, и все же это было ее, стало ее лицо.
- Как же так? - спросила Матильда, - ведь это же была маска, только на время групповой терапии. Как это стало твоим лицом?
        - Приросло, - ответила женщина и пошла в сторону восхода.
        - Здесь есть восход, - подумала Матильда, встала и оправила юбки. – Наверное, будет и закат.  Надо идти. Донесу ребенка и остановлюсь. Сяду, потом лягу и отдохну, а там туман рассеется и будет закат. И восход. Значит, небо и светила. Что-нибудь вроде солнца. Ветер и облака. Дерево, какое-нибудь дерево, и тень.
        Зачем мне тень? и дерево? мне нужны причины, а здесь нет никаких причин. Просто иди вперед, неси ребенка, он тихий, но живой.
        Она пошла вперед, держа в руках ступни ребенка, теплые в ладонях, маленькие пальчики шевелились; он тоже шел. Серый туман оседал вокруг них, редел но не рассеивался, все еще не восход и не закат, но стало как то виднее. Не надо стараться смотреть и тогда увидишь, догадалась Матильда. Не смотретъ и не хотетъ, тогда покажут и дадут.
        Групповые терапии кончилисъ, поняла Матильда. Теперъ все индивидуально, каждый сам по себе, но не один. Я и ребенок - это семья. Мы идем вместе, я кормлю ребенка, а кто кормит меня? В тумане перед Матильдой возник круглый стол коричневого дерева, на столе стояла тарелка с пирогами и кружка горячего чая.  Она села на круглый табурет за стол и надкусила пирог: с луком с яйцами, мои любимые пироги. Чай был английский, с бергамотом и медом. Матильда поела с удовольствием. Ребенок сидел тихо, ждал пока она поест.  Потом протянул ручку и Матильда вложила в нее кусочек пирога. Ребенок тихо поел, они еше немного посидели, потом снова пошли. Стол и табурет исчезли в ту же секунду, тарелка покатиласъ было следом, но и она исчезла в тумане...     Матильда пошла в том же темпе, не видя дороги  но и не опасаясь ничего. Надо идти, когда дойдем, все объяснится. Ребенок положил голову ей на плечо и уснул.               
       Они шли еще долго, но стало понятно, что конец пути уже скоро. Вокруг посветлело, стали видны какие-то тени... формы... силуеты...трава под ногами кончиласъ, это стал холодный каменный пол... Матильда уже не шла, она ехала на столе, накрытом белой простыней. Она была одна, было очень холодно. Ребенка не было, его забрали, или он ушел сам, это не было ясно.               
       Стол въехал в пространство серого тумана, огороженное тряпками с четырех сторон, и остановился. Что-то бормотало вокруг, ни одного слова ни понятъ.  Матильда приоткрыла глаза, посмотрела.  ...не похожие ни на кого фигуры двигались вокруг, трогали ее, присоединяли и отсоединяли какие то трубки и шептали , шептали...                - Где мой брат? -  спросила Матильда. - Позовите моего брата.                - Ты все время задаешь одни и те же вопросы и ничего не помнишь. Когда ты запомнишь это, тогда и позовем, - сказала фигура в сером.               
                Maтильда закрыла глаза; серый туман завился перед ней, среди завитков мелькнуло лицо и пропало; я все помню! Позовите его, наконец!