Урановая буча. Часть 1. Глава 2

 Часть 1. Атомный проект.
 Глава 2. Свердловск. На закрытом факультете

    В октябре 1957 года на ангарском атомном комбинате была   пущена первая очередь производства, и одновременно, из месяца в месяц, я студентом приступил к изучению курса по разделению изотопов урана. Наш красавец-институт, Уральский политехнический институт имени С.М. Кирова (УПИ), замыкал центральную улицу Свердловска, носившую, естественно, имя бессмертного Ленина. Физико-технический факультет УПИ, для краткости - физтех, имел отдельный учебный корпус по улице Сталина, который строители успели сдать за год до моего поступления. Двери элитного факультета мне открыла серебряная медаль средней школы закрытого города, Свердловска-44, возведенного при первом атомном объекте СССР. Замечу здесь, что  наша группа ФТ-60 была наполовину укомплектована из медалистов, золотых и серебряных.

Первые выпуски атомщиков УПИ готовились на ускоренных курсах, куда до 1955 года переводили студентов третьих-четвертых курсов энергетического, химико-технологического и металлургического факультетов. Курс обучения им продляли на два года. Теорию по  физике новобранцы изучали летом - каникулы отменялись - за закрытыми железными дверями. Вход на территорию факультета осуществлялся по отличительным знакам на студенческих билетах. Обязательной была самоподготовка, всего по десять-двенадцать часов занятий в день. Запрещалось посещать рестораны; студентов, замеченных в этих развлекательных походах с физтеха отчисляли. Требовались аскеты. Не разрешалось также распространяться об учебе на спецфакультете.

Декан ФТФ П.Е. Суетин писал в воспоминаниях, что в августе 1949 года на доске объявлений УПИ были вывешены большие списки студентов вторых-четвертых курсов ряда факультетов, приглашенных для беседы в первую римскую аудиторию. В нее на сто пятьдесят мест набилось вдвое больше студентов. В президиуме директор УПИ А.С. Качко и трое неизвестных. Директорами назывались тогда руководители вузов, у которых позже приставка «ди» была признана излишней, и директора превратились в ректоров.  Директор произнес краткую зажигательную речь о долге советского человека и предложил студентам здесь же, без раздумий, дать согласие на перевод на открывающийся в институте физико-технический факультет. О новой профессии и сам директор был в неведении. Туман, секретность, заводы только строились, но колеблющиеся были не нужны. Из зала ушли десять-пятнадцать недоверчивых человек, остальным раздали громоздкие анкеты для заполнения.

Студент А. Кокин, выпускник 1954 года, впоследствии – доктор физико-математических наук, вместе с сокурсниками был переведен на физтех по другой методике, без предварительного согласия и без права на отказ. Согласие или отчисление из института. На закрытом факультете будущий ученый проявил себя достойно, разработав теорию разделения изотопов урана в ударной газовой среде и приложив к ней математические расчеты. По теории студента, под воздействием газодинамического удара, как от взрыва, изотопы разлетаются согласно законам массы, оставалось их отбирать из разных точек в разные сборники. Опубликовать оригинальную теорию не представлялось возможным по соображениям секретности.

Наше обучение началось с трудового семестра, организованного на казахстанских целинных землях. Пока овощи дозревали на полях, нас разместили  на окраине совхоза в овощном складе, устроив в нем нары для ночлега. К обиталищу подогнали вагончик под столовую, в котором обязанности поварихи и раздатчицы совмещались в одном лице смешливой целинницы. Завсегдатаи столовой не прочь были разделить веселый жизненный настрой поварихи, что не осталось незамеченным для ее мужа-тракториста. Он подцепил  вагончик к трактору и оттартал его вместе с поварихой подальше от овощного склада; так и пришлось нам, студентам-целинникам, трижды в день мотать километры по сельским улицам, добираясь до совхозной столовой. На трудовом фронте студенты присматривались друг к другу, сплачивались в коллектив, а возвратившись, избрали Федота Тоболкина, прибывшего из группы Советских войск в Германии, старостой, а меня комсоргом.
***
1957 год был богат на события. О пуске атомного комбината на Ангаре уже упоминалось. Июньским летом, когда  одни выпускники средних школ в суматохе бегали по приемным комиссиям институтов, а другие по отделам кадров предприятий, члены Политбюро сталинской закалки вздумали сместить с поста Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева, но их затея провалилась и окончилась разгромом «антипартийной группы» Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувших к ним Шепилова и Первухина. Едва отстранили от власти одних неугодных лиц, как в их число попал полководец Победы, маршал Жуков, отправленный на пенсию. А этот чем провинился, только что спасший страну от разгрома? В Кремле шла борьба за власть, но народу было не до нее, как и мне, занятому делами по поступлению в институт. Событие важнее некуда.

Четвертого октября – сенсация всех времен человечества! Советская ракета вывела в космос первый в истории спутник Земли! Людским восторгам не было предела. Из мира суровой реальности мы вдруг перенеслись в мир фантастики. По ночам, свободным от облачности, можно было дождаться мгновения, когда маленький небесный светлячок появлялся на звездном ковре и деловито мчал по заданной траектории из одной крайности в другую, охватывая дозором простирающийся под ним земной шар. Он спешил обогнуть планету, заявляя о себе всем народам и континентам непрерывными сигналами, напоминающими некий знак из азбуки Морзе. На протяжении трех месяцев люди могли видеть в недоступных раньше высотах что-то свое, земное, и слышать в эфире те простые сигналы бип…бип… бип…, затмившие музыкальные шедевры всех великих композиторов.

Мы тогда не знали, что этим торжествам обязаны человеку по фамилии Королев, Главному конструктору ракетостроения, который работал, опережая время. Ракетному делу он посвятил себя с молодости, с первой встречи с гениальным русским ученым Циолковским, которому еще Ленин, понявший ценность идей калужского мечтателя,  назначил пожизненный пенсион. Однако же, космические устремления Королева были надолго приостановлены, поскольку его деятельность компетентными органами была признана вредительской и троцкистской, за что «вредитель» в 1938 году был арестован и отправлен на разработку Колымских  золоторудных месторождений. Другой арестант, конструктор самолетов Андрей Туполев, затребовал оттуда золотодобытчика Королева в свое распоряжение и привлек его в казанском  конструкторском бюро, а попросту, в тюремной «шарашке», к разработке фронтового штурмовика Ту-2 и лучшего пикирующего бомбардировщика Пе-2.

После обстрелов Лондона немецкими ракетами ФАУ, спохватившееся Советское руководство признало незаменимость в этом деле «троцкиста» С.П. Королева, и досрочно освобожденный главный ракетчик яростно набросился на застоявшуюся космическую программу. Одновременно с задачами укрепления обороноспособности страны, Главный конструктор вел программу освоения космоса. В1954 году среди широкой казахстанской степи, в Байконуре, началось строительство космодрома, которое маскировалось под шумок освоения целинных земель, возведения элеваторов и других сельхозобъектов. По железным дорогам грохотали студенческие эшелоны на уборку целинного урожая, прикрывая доставку грузов космического назначения. В 1957 году только из УПИ была мобилизована тысяча первокурсников. В одном из вагонов товарняка – наша «группа прикрытия» ФТ-60.
 
В том же году с «элеватора» проведены успешные пуски баллистической ракеты Р7 на Камчатку, с появлением которой подстрекатели холодной и горячей войны почувствовали себя крайне неуютно. Серьезное событие. Советские ракеты были готовы доставить «чудовище» любому агрессору, где бы он ни оказался. Американцы, вывезшие из разгромленной Германии несколько собранных ракет ФАУ и сотни немецких ученых и специалистов-ракетчиков, подобных мощных носителей еще долго не могли получить. Они и сегодня свои космические ракеты запускают на закупленных российских двигателях. Складывался звездно-полосатый рецидив отставания. А вчерашний зэк с неизвестной миру фамилией не унимался. В сентябре 1959 года совершена посадка советского аппарата на Луну, в космос полетели собачки Белка со Стрелкой, но то ли еще будет. Сергей Павлович планировал выпуск четырехтомника своих работ по ракетостроению и освоению космоса. Ранняя смерть оборвала его фантастическую деятельность, а первый же полет корабля, осуществленный в 1967 году без Королева, закончился гибелью космонавта Комарова. На спускаемой капсуле не раскрылся парашют.

К важнейшим событиям того года отнесем также пуск первого в мире Опытного завода неведомых и сверхсекретных центрифуг, аппаратов по обогащению урана, состоявшийся в моем родном Верх-Нейвинске. Академик Б.П. Константинов, возглавлявший до 1954 года их разработку, по значимости приравнял пуск Опытного центрифужного завода к запуску первого спутника земли. Эти два пуска, два прорывных достижения советской науки и техники, космическое и земное, станут определяющим фактором развития передовой человеческой мысли  не на один век.

***
Следующее событие года относится к катастрофам  в масштабе мировой атомной отрасли.  Последствия  выброса радиоактивных отходов из бака-хранилища в Челябинске-40 (комбинат «Маяк») десятилетиями сказывались на здоровье и жизни многих тысяч советских людей. Работы по созданию бомбы велись в невероятной спешке, за которой внимание к хранению и утилизации отходов производства было ослаблено. Токсичные жидкие отходы химкомбинат сливал в реку Теча и в озеро Карачай, а для наиболее опасных из них было построено хранилище на глубине до десяти метров, где в круглых  бетонных отсеках были установлены двадцать стальных баков объемом по триста кубических метров. Хранилище располагалось среди производственных объектов. Поскольку распад ядерных материалов сопровождается выделением тепла, то во избежание перегрева баков их наружные стенки охлаждались циркулирующей водой.

Из-за выхода из строя системы охлаждения, ясным воскресным днем, 29 сентября 1957 года, один из них рванул так, что Челябинск, расположенный за сто километров, принял красочное вечернее свечение неба, вызванное распадами плутония, за полярное сияние. О необычном небесном явлении отозвалась газета «Челябинский рабочий». Бетонная крышка бака весом в сто шестьдесят тонн при взрыве улетела за двадцать пять метров. Второй радиохимический завод, только что построенный, готовили к пуску, когда на него обрушились тонны черного пепла и обломков. В атмосферу вылетело восемьдесят тонн высокотоксичных нуклидов, основная часть которых осела на территории комбината, остальные узким шлейфом длиной до трехсот километров покрыли двести населенных пунктов Челябинской,  Свердловской  и Тюменской областей. В зоне Восточно-Уральского радиоактивного следа (ВУРС), распространившегося на старинную татарскую деревню Багаряк, города Каменск-Уральский, Камышлов и дальше до Тюмени,  оказалось двести семьдесят тысяч человек. Полномасштабная атомная буча.
 
По свидетельству главного инженера комбината Е.И. Микерина, медицина настаивала на закрытии и переносе всего производства, что было равнозначно остановке работ по получению оружейного плутония. Понимая роль и значение комбината в создании ядерного щита страны, его руководство, не дожидаясь столичных указаний, немедленно приступило к ликвидации последствий аварии. Люди тоже понимали свою долю ответственности и без громких призывов, в напряженном рабочем ритме проявляли обыкновенный массовый героизм. На территории комбината, ни на день не прекратившего работу, повсеместно мыли водой из шлангов здания, оборудование, дороги и город тоже; меняли грунты. Повсеместная мойка продолжалась год, потоки радиоактивной воды сливались в озеро Карачай, расположенное на территории комбината. Городская баня работала круглосуточно и без выходных. Микерин писал в воспоминаниях, что в те годы на комбинате насчитывались  тысячи профессиональных больных, из которых половина не доживала до пенсии. Кадров всегда не хватало, поскольку их постоянно выводили в «чистую зону». Работало много девушек химических специальностей, потому как мужчин выбила война.

Над устранением последствий аварии годами работали десятки тысяч ликвидаторов. Через неделю началось отселение из  зараженных  поселков,  которое продолжалось два года. Двадцать три населенных пункта снесли с лица земли, за утрату имущества людям на месте выплачивали суммы, какие они запрашивали. Выселено тринадцать тысяч человек, скот уничтожали. Позднее санитарная зона отчуждения объявлена Восточно-Уральским государственным заповедником, в котором и сегодня ведутся научные работы. ВУРС превратился в ВУГЗ, где и сегодня сосны не растут. Суммарная активность Кыштымского выброса (по ближайшему городу Кыштым) была вдвое ниже Чернобыльского, которое случилось через тридцать лет, но челябинские отходы содержали долгоживущие элементы стронций-90 и цезий-139 с периодом полураспада до девяноста лет. Озеро Карачай, располагавшееся на территории ПО «Маяк», еще раз напомнило о себе в 1967 году, когда пыльная буря разнесла радионуклиды с высохшего дна на сотню километров; число пострадавших сорок две тысячи человек. Работы по консервации озера велись тридцать лет и завершились в 2015 году.

Официальной информации о техногенной катастрофе не имелось десятилетиями, первый отчет о ней вышел через тридцать лет. Если не было сведений о катастрофе, то и о жертвах тоже. Общая лечебная система к изучению заболеваемости и влияния радиоактивного выброса на здоровье населении не допускалась, потому что секретность и прикрытие ею. Считается, что от Кыштымской аварии пострадало восемьдесят тысяч городских и сельских жителей. Трагичной оказалась судьба Татарской Караболки, население которой после загрязнения сократилось в пять раз, а село обросло семью кладбищами. Американская разведка установила факт аварии, но заокеанская пропаганда молчала, чтобы не ставить под удар общественного мнения собственную атомную программу; они и сами сливали радиоактивные отходы напрямую в океан. Мы, секретные физтехи, узнали о челябинской буче не отставая от разведки, тогда я и понял, что за странную картину мне пришлось наблюдать в октябре того года на станции Багаряк, ближайшей к комбинату «Маяк».
 
В начале октября родители поручили мне отвезти в деревню к дедам младшую сестренку Галинку. Надо было ехать до Михайловска, а дальше автобусом до Поташки, от которой до Челябинской области рукой подать. На свердловской платформе стояли две электрички без опознавательных знаков, на одну из которых, по подсказке молодого человека татарской внешности, мы совершили посадку. На полпути я почувствовал неладное, вагон практически опустел, но решил ехать до конечной станции Багаряк и взять билет на обратный путь, все равно другие электрички не ходили. Приехали. Вокзал старенький, деревянный, тоже пустой. Кассир продала мне билет и тут же захлопнула окошко. На улице темень, безжизненность, никаких огней, только яркие звезды на небе и не умолкающий собачий вой. Псы изливали охватившую их неведомую тревогу, посылая к звездам истошные сигналы бедствия. Они и поведали мне о случившейся катастрофе.

А было так, что после взрыва на «Маяке» в Багаряк прибыли облаченные в балахоны дозиметристы и сказали: «Немедленно уезжайте». А куда? С жителей взяли расписки о неразглашении на двадцать пять лет всего того, чего они и знать не знали. Люди и без расписок жили по понятиям сталинских времен и молчали как рыбы. В 1959 году челябинский облисполком принял решение об отселении пяти тысяч жителей Багаряка и Татарской Караболки, но оно почему-то не состоялось. Под утро – мы обратно из зараженной территории, куда молодой татарин  отправил меня, вероятно, для расширения кругозора, и где я получил статус ночного свидетеля аварии, вставшей в один ряд с Чернобыльской и Фукусимской. Это было крещение при поступлении на ядерный факультет, с окончанием которого мне довелось вплотную сталкиваться с подобными явлениями, хотя в пределах производственных зданий. 1957 год оказался всем годам год.
***
Учебный процесс набирал обороты. Головы трещали от перенапряжения, теряя волосяной покров. Высшая математика и девять курсов теоретической физики: гидрогазодинамика, термодинамика, электродинамика, теоретическая механика, аналитическая механика, квантовая механика, статическая физика, атомная физика, физика ядра…  Программой обучения закладывалось сочетание глубокой теоретической подготовки и инженерных знаний по технике атомного производства. Готовились специалисты широкого профиля, которым открывались двери как в науку, так и на производство, кому как.

Экзамен по высшей математике принимал крупный математик, сотрудник Уральского филиала Академии наук СССР, сам выпускник УПИ и доктор физико-математических наук, Николай Николаевич Красовский. Позднее – Герой Социалистического Труда. Естественно, мы побаивались предстоящей беседы со светилом науки, но и предполагать не могли, что оно, ученое светило, нам устроит. Николай Николаевич попросил  разложить ему на стол зачетные книжки тремя стопками в зависимости от того, кто из экзаменуемых студентов на какую оценку претендует: отлично, хорошо и удовлетворительно. Мы слегка растерялись, но выполнили пожелание экзаменатора. Он проставил в зачетках оценки, каждому по желанию, поздравил нас с успешной сдачей экзамена и был таков. В моей дипломной ведомости по высшей математике проставлено  «отлично».

Борис Калинин, гордость нашей группы, с первого курса проявил великолепные математические способности; его перевели на свободное расписание занятий, и одаренный студент появлялся на лекциях и семинарах как солнышко в ненастную уральскую погоду. Высокий и физически развитый, он занимался десятиборьем, в составе сборной института стал чемпионом Третьих Всероссийских студенческих игр по баскетболу.  Окончив институт с отличием, Борис Алексеевич получил должность доцента кафедры молекулярной физики, прежде – нашей кафедры технической физики. Автор тридцати научных работ, кандидат физико-математических наук. За свою богатую педагогическую деятельность он наставил на путь научной истины многих студентов, из числа которых выросли два директора атомных комбинатов: А.А. Белоусов (Новоуральск) и А.В. Дудин (Ангарск). Ковал директорские кадры.

Валерке Чепурко на экзамене по вакуумной технике никак не могли передать шпаргалку с решенной для него задачей по оптике. И.В. Волкенштейн, сухонький старичок  еврейской внешности, принимающий экзамен, изымал конспиративную бумажку то из коробки спичек, ходившей по рукам курильщиков, то из футляра логарифмической линейки, переданной для решения той же задачи. Его глаза, размер которых за толстыми окулярами казался больше самих очков, видели все студенческие проделки. Экзаменатор с ученой степенью кандидата наук не возмущался, не удалял студентов из аудитории, напротив, создавалось впечатление, что ему нравилась игра на перехват шпаргалок. Штаб по оказанию чрезвычайной помощи товарищу на этот раз был бессилен.

Термодинамику и статистическую физику читал Владимир Павлович  Скрипов, всегда благожелательный к аудитории и дотошный в разъяснениях преподаватель, худощавый, зорко присматривающий за группой за стеклышками очков. Позже он станет основателем и первым директором академического Института теплофизики, академиком РАН. Мои познания читаемых предметов будущий академик оценил на «хорошо».
***
Если признаться, то еще одна льгота привлекала абитуриентов к выбору специальности на физико-техническом факультете, а именно,  освобождение выпускников от воинской службы. По прохождению факультетской военной кафедры выпускам присваивалось воинское звание «младший лейтенант». В моем военном билете были проставлены войска радиационно-химической защиты, затем, с переводом в партийные органы  – военно-политическая работа с повышением звания до капитана запаса.

     Полковник Артюхов вел строевую подготовку. Студенты уважали его за сановитую внешность, в которой угадывалась напускная строгость. Орлиный профиль лица, зычный голос и безупречная военная выправка кадрового офицера, казалось, источали командирскую волю. Словом, это был настоящий полковник. Вдобавок ко всему, в недавнем прошлом он служил адъютантом маршала Г.К. Жукова, прославленного полководца, высланного Сталиным из столицы в Свердловск на должность командующего Уральским военным округом, чтобы он ненароком не перехватил в стране верховную власть. Эта знаменательная веха из жизни полковника заставляла относиться к нему с особым почтением. А тут как раз Никита Хрущев отправил Министра обороны СССР на пенсию, обвинив его в не партийных методах строительства вооруженных сил. На очередных занятиях студенты первым делом попросили бывшего адъютанта легендарного маршала поделиться мнением о свершившемся намедни историческом факте.
    - Да, случались у Георгия Константиновича отступления от генеральной линии партии, – обратился к воспоминаниям сослуживец опального маршала. – Приведу пример. Как-то у здания военного Округа простая старушка напрашивалась глянуть на Спасителя России и поклониться ему до земли. Доложили о ней командующему, но Жуков заявил, что он не обезьяна из зоопарка, чтобы на него приходили глазеть, и ушел прочь.
    - Причем же здесь партийные методы руководства армией? – раздался чей-то вопрос.
    - Притом, что народ и партия едины, - изрек полковник известную догму и повел не обученную команду на занятия по строевой подготовке.
***
    На учебном плацу полковой командир преображался. Оказавшись в родной стихии, он весь как-то подтягивался, раздавался в плечах и принимал горделивую осанку. Властный голос рокотал над выстроенными рядами, из-под высокой полковничьей папахи на обученцев устремлялся гипнотизирующий взгляд.
    - Рядовой Комаров! Бегом - ко мне! – во всеуслышание разнеслась команда.
Владик Комаров, малорослый и полнотелый, суетливо потрусил к начальству.
    - Рядовой Комаров по Вашему приказанию явился! – радостно доложил он, преданно уставившись снизу на высокого командира голубыми, навыкате, глазами. На роль к фильму о бравом солдате Швейке трудно было бы подобрать более удачную кандидатуру.
    - Черти только являются! Военнослужащие прибывают! Встать в строй! – поумерил полковник Володькину радость. Володька посеменил на отведенное в строе последнее место, по ранжиру.
    - Рядовой Комаров! Бегом – ко мне! – раздалась повторная команда, предоставлявшая рядовому шанс исправить допущенную промашку.
    К изумлению честной публики, рядовой Комаров в точности повторил свой недавний доклад о явлении рядового высокому начальству. Начальство недоуменно вскинуло к папахе густые черные брови и более доходчиво подчеркнуло разницу между военнослужащими и чертями. Замороченный рядовой колобком покатился туда, куда его и послали, - в строй ухмыляющихся сотоварищей, ожидавших развязки комедийного сюжета.

    Едва бедолага занял привычное место в шеренге, как в третий раз услышал свою фамилию. Побежал. В затуманенном Володькином сознании то мерещились кривляющиеся черти, то маячила грозная полковничья тень…   
  - Товарищ полковник! – бодро приступил прибывший к рапорту. – Рядовой Комаров по Вашему приказанию… - шеренга застыла в ожидании долгожданного слова… - Явился!!
    Участники очередного «явления» застыли в немой сцене, отказываясь понимать происходящее…
    - Прибыл… - упавшим голосом поправился верный претендент на роль бравого солдата Швейка. Полковник, безнадежно махнув рукой, молча указал ему на место в строю…
    После занятий дружки попытались выяснить у Володи причину его непредсказуемого поведения.
    - Бегу и думаю: только бы не сказать «явился», только бы не сказать… А потом так и говорю… - объяснялся тот.
    - Ты, Володя, никогда не мучайся над тем, чего не надо делать, - заявил Федот Тоболкин, староста группы, пользующийся среди студенческой братии непререкаемым авторитетом, - зато твердо знай, что делать необходимо. Тогда никакие черти тебе не станут помехой.
К сожалению группы, наш староста, замечательный товарищ  и гражданин страны, не справился с учебной программой и был отчислен уже с первого курса. Федот, да не тот.
***   
Физтехи и радиотехи, правофланговые студенческих рядов, жили в прекрасном здании общежития, выстроенном не где-нибудь на задворках, а на центральной улице Ленина,дом № 66. Здесь по субботним вечерам раскручивалась зажигательная танцевальная программа, на которую слеталась студенческая молодежь, больше девушки. Записи зарубежной эстрады последней моды, популярных в народе советских певцов, для которых были закрыты каналы телерадиовещания, ублажали продвинутую публику. Валерий Ободзинский, Вадим Козин, не имена, а жемчужная нить! Просторный входной вестибюль общежития был полон радостного волнения и не утихающего гула.

Рок-н-ролл, жанр популярной зарубежной музыки, включающий афроамериканские мотивы – блюз, кантри. Быстрый темп, раскованность движений – это рок-н-ролл, исполняемый под электрогитару, саксофон – что может быть более романтичным, уводящим в иные миры, отрешенные от тусклой действительности? Под стать ему явились буги-вуги, веселые, беззаботные танцы, в которых молодые люди погружались в музыку с импровизациями в быстрых движениях ног. Был в моде и фокстрот. В размашистых движениях, когда сам танцор не знает, куда следующим моментом дернутся его руки и ноги, молодость отображала скорости космического века,  ворвавшиеся в привычные человеческие устои. Стильные танцы подвергались общественному порицанию, но тем слаще был запретный плод. Томное танго располагало к единению пар, к чувственному настрою.

    Студенческое общежитие располагалось по улице Ленина, № 66, в красивом пятиэтажном здании. Внутренняя планировка строения отличалась добротностью и продуманностью решений. Широкие лестницы, комнаты для занятий, столовая, просторные умывальные комнаты. Не зря общежитие прозвали «десяткой», значит, выглядело оно по высшему разряду. Здание стояло буквой «П», образуя уютный задний дворик. От общежития короткая прогулка до института.

    А вот с чистотой и порядком в некоторых жилых комнатах «общаги» творился кавардак. В студенческом приюте велась непрекращающаяся игра в кошки-мышки: санитарные тройки выводили на чистую воду неряшливых поселенцев, пренебрегающих полотерством, а те зорко охраняли свои владения, отстаивая  проживание в антисанитарных условиях. Обитатели комнаты 206, укладываясь на ночевку, открывали традиционные прения – кому идти выключать свет? Добровольцев вылезать из-под одеяла и шлепать босыми ногами по пыльному полу часто не находилось. Тогда принимались гасить свет подручными средствами, - тапочки, ботинки, шапки, тюбики с зубной пастой и прочие подходящие предметы личного обихода летели в выключатель, пока очередной удачный бросок не прерывал электрическую цепь питания. Бывало, что все запускаемые «снаряды», даже подушки, расходовались безрезультатно, тогда задетые за живое метатели все-таки поднимались с кроватей, разбирали груду вещей по принадлежности и, возвратившись на исходные позиции, повторяли обстрел цели. Им надо было начатое дело довести до конца уже из спортивного принципа.

    Однажды, во время упражнений по дистанционному способу управления освещением, раздался стук в дверь. Конспираторы вмиг примолкли, создавая эффект безлюдья в комнате.
    - Шьем чувяк  и бабуш из старых фетровых шляп заказчика, - послышался голос за дверью.
    Пароль был правильный. Он сообщался особо доверенным лицам и менялся на каждую неделю. Поддавшись на уловку, затворники открыли дверь, и – авторитетной комиссии Студсовета во всей красе предстало захламленное логово. Вход в него преграждался грудой разбросанных вещей самого различного назначения. Полный провал конспирации! Тайные фискалы из числа комсомольцев-патриотов донесли-таки пароль до руководящего состава. На комсомольском собрании факультета нарушители правил проживания в общежитии были подвергнуты беспощадному разгрому. Секретарь  факультетского бюро Володя Житенев в обличительной речи удивлялся, как обитатели засоренных берлог выходили из них чистыми и опрятными людьми.

Владимир Житенев был исключительно замечательной и обаятельной личностью. Ярче и сильнее не найти. Высокий, русый  и симпатичный, лидер по натуре. В общении с людьми в нем сквозила и  буквально выпирала доброжелательность, подчеркнутая приятной картавостью речи.  По отзывам товарищей и коллег, Владимир отличался компанейским и жизнелюбивым характером, но в то же время – принципиальными взглядами и умением разбираться в сложных проблемах институтской жизни. На трибуне лидер студенческой среды выглядел превосходно, словно рассуждал с аудиторией, как с отдельным собеседником, целиком захватывая ее внимание. Ему верили.

Житенев приехал абитуриентом из Тамбова, прослышав о физико-техническом факультете УПИ, и окончил его в 1961 году. Он  блистательно защитил дипломную работу по сорбции  металлов, которая была опубликована в Журнале прикладной химии Академии наук СССР.  Штучный товар. Тамбовский самородок рвался на производство, но партийные функционеры не выпустили из цепких рук столь крупную птицу, направив ее по комсомольским инстанциям. Он и шел по ним семимильными шагами, секретарь Свердловского горкома, обкома комсомола, затем – секретарь ЦК ВЛКСМ, где масштабно развернулась многогранная и плодотворная работа его кипучей натуры.

Владимиру Андреевичу, с его честностью, самоотверженностью и верностью избранным идеалам, выпала горькая участь работать под началом разрушителей государства. Из Москвы он вернулся в Свердловск секретарем обкома партии по идеологической работе, где на протяжении семи лет сотрудничал с другим выпускником УПИ, вечно рвущимся к власти первым секретарем обкома Б. Ельциным.  В 1985 году Владимира Андреевича  из Свердловска забрали в идеологический отдел ЦК КПСС, возглавляемый А.Н. Яковлевым, затем - секретарем ЦК по идеологии, деятельность которого  Г.А. Зюганов оценил  в статье «Архитектор у развалин». Попал Житенев, что называется, из огня да в полымя, хотя и продвинулся до высокой должности заместителя заведующего идеологическим отделом ЦК. Человек большой и чуткой души, Владимир Андреевич тяжело переживал предательство; крушение Советского Союза  воспринял личной трагедией. Иной жизни, как служение социалистическому государству, он не знал и, бесцельно потолкавшись в ряде предпринимательских центров и ассоциаций, рано ушел из жизни; в 2001 году. Ему было шестьдесят два.

***
Вскоре был обнародован приказ по факультету о выселении студентов из пяти комнат общежития за антисанитарное содержание жилья. Но не все из них поспешили его исполнить. Некоторые перешли на нелегальное положение. Один из нелегалов, Игорь Бондарев, поселился в  комнате 202 под кроватью Вовы Комарова. Когда добропорядочная Вовина мама приехала навестить сыночка, то была шокирована особенностями студенческого жития. На ее беду, Вова, отлучившись в библиотеку, оставил мамашу в комнате одну, но, как оказалось, кроме нее здесь же присутствовал некто …

    Началось с того, что в комнате вдруг чиркнула спичка. Женщина, вздрогнув от неожиданности, огляделась вокруг, - никого! Что за невидимка объявилась где-то рядом с ней? Посетительнице стало не по себе, она внутренне подобралась, внимательно оглядываясь по сторонам и готовая к новым неожиданностям, которые, впрочем, не заставили себя долго ждать. Из-под Вовиной кровати пошел дым! Пожар? Магия? И почему именно под сыновней кроватью затаилась неведомая угроза? Все смешалось в голове встревоженной мамы…

    Женщина встала, осторожно подошла к Вовиному обиталищу и, преодолевая подступившие страхи, нагнулась, заглядывая под лежанку… Боже! Там лежал человек! Он был в спальном мешке, под головой – рюкзак.  В руках у человека находилась раскрытая книга, во рту – курительная трубка…
    - Что Вы читаете? – неожиданно для себя спросила мама.
    - Квантовую механику, - спокойно ответил человек с курительной трубкой, оказавшийся студентом.
    - Но почему Вы читаете механику под кроватью? – поинтересовалась несведущая женщина.
    - Я здесь живу, меня выписали из общежития, - пояснил обитатель подкроватного пространства, выпуская очередную порцию дыма.
    - И как Вам тут, не тесно? – участливо спросила собеседница.
    - В жизни тесно не бывает, это доказал еще Диоген, - рассудил Игорь Бондарев.
    - Кто такой Диоген? – Вовиной маме надо было досконально разобраться в обстановке.
    - Древнегреческий философ, который жил в бочке…
    - Как у вас интересно! – не скрывала своего любопытства повеселевшая мамаша. – Но Вы можете хотя бы заниматься за столом?
    - Не могу. Меня застукает Гомонов и вышвырнет вон.
    - Кто такой Гомонов? Философ?
    - Нет! Он гомно!
    - Какой ужасный человек! – возмутилась мамаша. – Но Вы хоть в магазины-то ходите?
    - Хожу, но редко, - у меня ботинки дырявые. Но мне все приносит Вова, он  настоящий товарищ…
  Когда Вова вернулся из библиотеки, он застал умилительную картину. Его любимая мама, расположившись на полу на четвереньках, засунула голову под кровать и вела с Игорем оживленную беседу. Вылазить оттуда она отказывалась и уверяла Вову, что у него под кроватью живет чудесный человек, которому надо купить ботинки и спасти от этого ужасного Гомонова…

    Другие выселенцы, расположенные к законопослушанию, безропотно распрощались со студенческим убежищем. Сложив нехитрые пожитки, изгнанники двинулись в поиски  крова над головой. Они тогда еще не видели, что страна скатывается в застойное болото. Они еще не полагали, что к концу столетия улицы и строения окончательно обветшают, что жители будут пробираться к домашнему очагу по  обшарпанным лестничным маршрутам, а служащие ютиться в замызганных помещениях. К тому времени убогие поселения будут представлять собой единую общенациональную общагу, для облагораживания которой и «верхи», и «низы» не проявят должного усердия, доведя до развала возводимый ими строй всеобщего равенства и справедливости.
***
У свежего номера стенной газеты БОКС, что по аббревиатуре означало – Боевой Орган Комсомольской Сатиры, всегда толпился люд, уделяющий потехе час. Там было полно юморины. Под репродукцией известного полотна стояла надпись: «Картина Шишкина «Дубы». Посвящается второгодникам». А над заметкой о девушке, укравшей в раздевалке несколько модных болоньевых плащей, как бы случайно оказался крупный газетный заголовок: «Сук надо рубить». Газета выпускалась размером в шесть ватманских листов поочередно бригадами разных факультетов. Белый фон закрашивался гуашью, заполнялся страницами старых журналов и даже приклеенными листьями.

Как тут не последовать заразительному примеру? В группе ФТ-60  образовалась редколлегия сатириков и юмористов, в которую вошли Эдди Марченко, Валера Чепурко и Виктор Найденов. Они выпускали рукописный журнал под интригующим названием «До боли в аппендиксе», в котором публиковали собственные творения футуристического толка, иной раз удостаивали печатной площадью ярких представителей Серебряного века А. Блока, А. Белого, К. Бальмонта. Создатели отвлеченных образов считали безвкусицей называть белое белым, а черное – черным, что и без того всем понятно. Поэзия модернистов и символистов – для аристократии, для натур, владеющих иррациональным пониманием действительности; она отражает и передает  читателю потаенный, едва обозначенный смысл, порой неясный самому автору. Впрочем, его не надо понимать, а только чувствовать и ощущать.

Журнал быстро приобрел популярность, но расходился из рук в руки исключительно по свободно мыслящим слоям студенчества. Комсомольцы-стукачи насторожились и устроили тихую охоту за таинственным рассадником крамолы.  На третьем-четвертом выпуске журнала им удалось выманить подпольное издание у доверчивых простачков  и доставить его в деканат.

У заместителя декана факультета Паригория Евстафиевича Суетина, человека решительного и категоричного, почему-то сложилось не самое благожелательное впечатление о нашем дружном коллективе: «В группе-60 собрались прохиндеи, а староста у них жуликоватый». С чего бы он взял? Или общежитский невинный беспорядок стал ему камнем преткновения? Но мы не обижались на Паригория, торжественно повторяя к месту и не совсем его крылатую фразу. Конечно, к несомненной заслуге старосты, Вади Остроумова из Нижнего Тагила, глаза которого всегда светились лукавством, относилось ведение им журнала посещаемости занятий, где все было в ажуре, хотя явка хромала на обе ноги. Декан смотрел на безобидные студенческие проделки своими осуждающими глазами, а тут еще рукописные издания подозрительного содержания…
***
Суетин был человеком популярным не только на факультете, где он завоевал неоспоримый авторитет, но и во всем институте. Выпускник физтеха, он защищал кандидатскую диссертацию, занявшись  испытаниями центрифуг (ЦФ), в  знаменитой Лаборатории № 2 АН СССР (ЛИПАН), родоначальнице советских ядерных исследований. Первые образцы ЦФ, новейших средств по разделению урана, в СССР, на базе Сухумского физико-технического института, разрабатывали десятки отловленных советской разведкой немецких ученых, возглавляемых  Штеенбеком и Циппе, но их трехметровые изделия оставались мертвыми конструкциями. Дело пошло на лад лишь тогда, когда  разработчики особого КБ Кировского завода (Ленинград, отдел Н.М. Синева), подхватив блестящую идею талантливого инженера Е.М. Каменева, спроектировали аппарат с коротким жестким ротором, а Виктор Сергеев, из того же КБ, в 1953 году установил в него трубку Пито, исполняющую функцию вакуумного насоса. Затем советские инженеры разработали концепцию создания каскада машин и, по признанию Штеенбека, «оставили позади наши результаты».

Убедившись в дальнейшей нецелесообразности сотрудничества с немецкими специалистами, советское руководство проявило добрую волю и выпустило их на родину; того же требовала секретность разработок. Все же, бывший военнопленный Циппе, выкравший чертежную документацию ленинградских разработчиков, запатентовал русский «ядерный волчок» в тринадцати европейских странах. Он перебрался со своими секретами в США, но американцы их значение не оценили. Патент Циппе и сегодня лежит в основе крупной англо-голландско-германской корпорации «URENCO», но благо, что десятки конструкторских ноу-хау перебежчику были неизвестны, поскольку они  на тот момент еще не были разработаны. Патент, заимствованный в СССР, не был опротестован, чтобы не выдавать существование центрифужного производства в Верх-Нейвинске, о котором Запад тридцать лет оставался в неведении.

Итак, Паригорий Суетин прибыл в ЛИПАН, поступив в распоряжение И.К. Кикоина, возглавившего с 1954 года общее руководство разработками ЦФ, а академик направил аспиранта в сектор Е.М. Каменева, где, параллельно с ленинградскими конструкторами, велась разработка центробежной модели. В коридоре Паригорий наткнулся на валявшуюся без присмотра конструкцию неизвестного происхождения и разобрал ее, изучив изделие. Это было детище немецкого эмигранта, имевшего советское гражданство, профессора Фрица Ланге, который еще в 1941 году в Украинской Академии наук создал лабораторный прототип центрифуги.

С началом войны последовала эвакуация украинской Академии Наук на уфимский завод авиамоторов, которому постановлением ГКО СССР предписывалось «организовать под руководством проф. Ланге разработку лабораторной установки для выделения урана-235 методом центрифугирования». Авиазавод выполнил задание и даже провел испытания изделия, показавшие его никчемность. Примитивный аппарат крутился на подшипниках, не выдерживающих сносной скорости, о других недостатках не стоит и говорить. В 1943 году профессора перевели в Уральский филиал Академии наук, затем в ЛИПАН, где он продолжал заниматься разработками ЦФ, а в 1951 году Ланге отбыл на Украину, забросив свое творение в ЛИПАН. Там и наткнулся на него в одном из коридоров аспирант Суетин.

Каменев из конструкции Ланге взял самое ценное, оттолкнувшись от нее по принципу «сделать все наоборот». Он поставил ее «на попа», укоротил ротор, придал ему  жесткость и использовал блестящие находки Штеенбека, применив вместо подшипников Ланге гибкую иглу с магнитной подвеской.  До кондиции каменевскую  модель доводил  аспирант из Свердловска, который настолько решительно взялся за исследования, что на пару с Б. Чистовым за три года подверг разрушению пятьдесят дорогостоящих изделий, выявляя их конструктивные недоработки. Им не успевали подносить новые машинки с устраненными замечаниями, но тандем исследователей добился-таки сборки действующего каскада из четырех десятков машин. Аспиранту повезло на руководителя, который научные степени ни в грош не ставил, предоставив наработанные материалы своему помощнику.

Еще в марте 1943 года разведка доложила об американской готовности к строительству диффузионного завода К-25 в Окридже; оно и началось в сентябре, после чего Правительство СССР переключило усилия науки на диффузионную технологию. Тема центрифуг не была закрыта, но отодвинута на второй план и возобновилась в 1951 году. Успешно защитив диссертацию на груде сломанных конструкций, Суетин в 1956 году вернулся на родную кафедру; позднее он станет деканом факультета, а с 1976  года  – ректором УПИ, преобразованного в УГТУ-УПИ. А мы студентами и не полагали, что наш декан был приобщен к новейшим отечественным разработкам, и видели в нем обыкновенного столоначальника. Режим секретности, знаете ли, воспитывал в человеке скромность. Такова одна из историй, сложившихся на заре атомной отрасли, но вернемся к нашим незадачливым литераторам-подпольщикам.
   
Суровый заместитель декана вызвал на разговор Эдуарда Марченко, бывалого студента, исключенного с факультета пару лет назад за неуспеваемость. В руках Паригория Евстафиевича  - знакомый до боли журнал.
- Посмотрел я ваши вирши. Забавно, но и вольнодумства хватает. Вот вы пишите: «Не будем доить трактором козу!» Вы на что, товарищи, намекаете, что в наших колхозах электродоилок нет?
- Ни в коем случае, Паригорий Евстафиевич! Как раз наоборот! Мы призываем шире применять наши замечательные электродоилки, а не доить коз трактором. Помните, лучший советский поэт Владимир Маяковский писал: «А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?» Вот и  у нас это всего лишь аллегорический прием, - Эдик, главный редактор журнала,  был стреляный воробей, и его непросто было сбить с панталыку.
- Вот что, любители аллегорий. Прекратите марать бумагу, иначе будет вам из института водосточная труба. Что-то рано вы забыли о Немелкове! Пока свободен, а журнальчик я оставляю в сейфе, как вещественное доказательство. И лучше  вам впредь не попадаться.
***
Весь институт знал о прегрешениях Артура Немелкова. Его имя прогремело в 1956 году на комсомольской отчетно-выборной конференции, где атомщики с физтеха заварили такую бучу, что всем чертям стало тошно. После основного доклада делегат ФТФ Немелков, заместитель секретаря факультетского бюро, должен был задать тон дальнейшим выступлениям, ведь факультет являлся признанным лидером института. Он и задал, надолго взбаламутив весь институт. Бомба, а не выступление! Делегат-атомщик смело вскрыл существующие общественные пороки, указав, что комсомол перестал быть политической организацией и нуждается в пересмотре Устава, что в обществе наступила апатия, вызванная тем, что советские люди отлучены от собственности и все такое прочее, в результате чего социализм в рабоче-крестьянском государстве рухнул  ровно через тридцать пять годков. Другого не могло быть, коли верхи не услышали тогда голос делегата с физтеха.

Конференция взбудоражилась. Все в ней пошло наперекосяк. Преподаватель кафедры марксизма-ленинизма Иванова с позиции науки поддержала тезис Немелкова о порочности безальтернативных выборов в Советы, когда избиратели «выбирают» депутата из одного кандидата. Сколько ни выбирай, а результат один. Комсомолка Мишарина сообщила с трибуны, что ей поручено зачитать список кандидатов в члены будущего состава комитета комсомола, который кем-то «уже утвержден». Вызванный на трибуну для пояснения творящегося бедлама секретарь комсомольского комитета ФТФ  Г. Писчасов назвал выступление своего заместителя «своевременным и нужным». Коммунисты растерялись.

Почуяв, что запахло жареным, на второй день работы конференции прибыл секретарь обкома КПСС  В. Куроедов, прихвативший в подмогу секретаря горкома партии Б. Осипова. Парторганизация института тоже не сидела, сложа руки, и после вечерней обработки делегаций с трибуны зазвучала «коллективная мысль». Немелков обвинялся в том, что он некоторые имеющиеся ошибки распространил на всю страну и даже на партию, а также в «троцкизме и правом оппортунизме». Но сторонники борца за справедливость не сдавались, к трибуне рвались толпами. Активность участников, которой так не хватало на «штатных» собраниях, зашкаливала. Решили принять демократическую Декларацию, осудив в ней некоторые положения из выступления зачинщика суматохи, не отбрасывая, однако, рациональные зерна, а дискуссию перенести в массы, на факультеты и в группы. Дискуссию перенесли, а текст  выступления, всполошившего институт, не предоставили, чтобы «не распространять крамолу». Что тогда обсуждать? Обсуждали текущий момент. Занятия прекратились. Кругом дебаты. Институт погрузился в обстановку партийных дискуссий двадцатилетней давности.

ЦК ВЛКСМ, связавшись с ЦК КПСС, передал в институт заключение свыше о том, что конференция «идет неверно». Напротив, 6 ноября, в канун годовщины великого Октября, враждебная радиостанция Би-Би-Си на весь земной шар озвучила полный текст выступления студента Немелкова и дала свердловской конференции положительную оценку. Поддержка оппозиции со стороны идеологического врага  подлила масла в огонь. Поползли слухи о комсомольском путче. Вот и приехали. Надо было любыми путями замять дело. С «неблагонадежными комсомольцами» проводили беседы в райкоме. Руководящая партийная сила взяла в свои руки подготовку комсомольской резолюции: «… конференция с возмущением осуждает антисоветское выступление студента Немелкова и комсомольскую организацию физико-технического факультета, не сумевшую дать правильную оценку выступлению своего делегата».

Конференция, подкрепленная «здоровыми силами», резолюцию приняла, но в сознании десятитысячной комсомольской братии остался горький осадок. На демонстрации 7 ноября никто не взял в свои честные руки портреты членов Президиума ЦК КПСС. На институтский митинг по случаю награждения славного комсомола за освоение целинных и залежных земель орденом Ленина явилось десять человек. Пришлось организаторам митинга снимать с занятий два студенческих потока «на общественно-практическое мероприятие». В Свердловск прибыл секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов и, по словам Артура, в личной беседе сказал, что он разделяет многие взгляды из его выступления, но народ к реформам пока не готов. Москва лучше кого бы то ни было знала подноготную народных интересов. Затем Павлов предупредил, что если сами комсомольцы не примут «правильное решение», то Москва готова расформировать неблагонадежный факультет. Комсомольцам ФТФ давался шанс проявить политическую зрелость.

Как человек ответственный, Артур пошел по группам каяться в прегрешениях и убеждать  студентов в необходимости исключения его самого из комсомола. Убедил. Пятнадцатого ноября факультетское собрание исключило своего боевого товарища из членов ВЛКСМ, хотя девять комсомольцев были категорически «против», а через день он был исключен из института. Немелков уехал в родной Челябинск, куда примчалась комсомолка Рая, поддерживавшая Артура в затеянной передряге. Она призналась в неодолимом влечении ее комсомольского сердца к человеку, противостоявшего несокрушимой системе. Артур, утративший возможность получения диплома атомщика, нашел личное и семейное счастье с единомышленницей Раей. Любовь, знаете ли, сильнее любого произвола.

На передовом факультете, отмеченном черным пятном политической незрелости, отстранили от выборных  должностей секретаря партбюро В.В. Пушкарева, участника Отечественной войны, и секретаря комсомольского бюро Г. Писчасова. Следующим годом структура факультетской комсомольской организации была реорганизована, вместо курсовых организаций, состоящих из разобщенных групп физиков и химиков, были созданы организации, сплоченные интересами по специальностям. Вертикальная структура подпадала под влияние кафедр и имела свои преимущества хотя бы в том, что старшие курсы могли передавать накопленный опыт младшим.  На третьем курсе я и был избран секретарем комсомольского бюро специальности № 23, по кафедре технической физики, которая в ту пору была преобразована в кафедру молекулярной физики.

... На том и завершились литературные изыскания поклонников формалистического направления в искусстве. Один из эксклюзивных номеров, вызывающих боль в аппендиксе, я привез в Свердловск-44, где всякий раз встречался со школьным другом, Валентином Семушкиным, сотрудником Уральского электрохимического комбината; он учился на вечернем отделении Уральского филиала МИФИ. С Валентином мы закупали батарею бутылок чешского пива, завозимого в элитный городок, или болгарского сухого вина и проводили выходные дни за шахматной доской, обсуждая актуальные вопросы бытия. Ему я и выложил собрание сочинений новаторского толка. Являясь сторонником классического реализма, Валентин  не оценил вычурные начинания молодых новаторов, страдающих предпочтением формы и подчеркнутым индивидуализмом.

На выходе от друга я опустил журнал, хождение которого в институте не допускалось, в соседский почтовый ящик. Пусть люди повеселятся. В очередной приезд Валентин устроил мне головомойку за опрометчивый поступок, и поделом. Соседи восприняли подкинутую литературу за провокацию и отнесли ее, куда следует, точнее, по широко известному в городе адресу: улица Уральская 5, КГБ. Подъезд, где проживал Семушкин, был оцеплен нарядом  милиции, все жители опрошены на предмет объявившейся подпольной агентуры, за связь с которой грозило выселение из закрытого города за сорок восемь часов. Прощай, Серебряный век! Никаких условий для молодых талантов.

Преследованию подвергались не только наши студенческие выпуски тиражом в один экземпляр,  но и московские журналы "Новый мир" и "Юность", пользовавшиеся широкой популярностью у читающей публики. Тот же Павлов, с 1959 года первый секретарь ЦК ВЛКСМ, на комсомольском Пленуме обрушился на авторитетные издания с обвинениями в том, что они воспевают "политически аморфные личности, замкнувшиеся в скорлупу индивидуальных переживаний". Он же протестовал против выдвижения поэта-шестидесятника Евгения Евтушенко на присвоение Ленинской премии за поэму "Братская ГЭС".  Ему в ответ от поэта "сибирской породы", родом со станции Зима, прилетел острый политический памфлет:

Когда румяный комсомольский вождь
на нас, поэтов,
кулаком грохочет
и хочет наши души мять, как воск,
и вылепить свое подобье хочет...

И мне не хочется, итожит стих поэт, "задрав штаны, бежать вослед за этим за комсомолом".

***
А жизнь продолжалась. Жизнь, она такая штука, что ее не остановить. На факультете действовала система учебно-исследовательских работ студентов (УИРС) и студенческого научного общества (СНО). В дебрях неизведанных наук преподаватели сами искали опору в студенческой среде, привлекая молодых коллег к поисковым работам. Студенческие научно-исследовательские работы вводились в учебные планы. Здесь зародилось состязание групп под девизом «За увлеченность своей профессией». С 1956 года физико-технический факультет раскрутил ежегодные фестивали «Праздник весны», приходящиеся на майские дни Победы; на институтской площади, вокруг памятника С.М. Кирову, проводились массовые мероприятия, концерты, соревнования, гуляния. К подготовке фестивалей привлекались все группы, проводился конкурс факультетских костров с песенными номерами под гитару и увеселительными номерами костровиков. На  фестивалях собиралось по пять тысяч участников УПИ, гостей других вузов и городской молодежи. Бывало и много больше.

Не только на ФТФ, но во всем институте огромное внимание уделялось агитационно-пропагандистской, культурно-массовой работе и спортивной работе. На концертах-капустниках, проводимых в клубе УПИ, яблоку было негде упасть. Помнится, признанная первая красавица института исполняла креольский танец. Вот она врывается в низком поклоне к рампе, обжигая зал жгучим кареглазым взглядом, руки в широких взмахах касаются пола, и быстро семенит ногами, удаляясь вглубь сцены, а глаза все также завораживают зрителей.
Песня студента В. Кобякова «Огоньки» стала гимном УПИ:

Мне стало грустно отчего-то,
Здесь тополя стоят в цвету,
Расправил крылья для полета
Родной навеки институт.
Мы здесь, любимая, бродили,
Когда вокруг сады цвели,
Смотреть отсюда мы любили,
Как в затуманенной дали…  (припев):

        Огоньки голубые мерцают,
        Огоньки, точно звезды, сияют
        Огоньки золотые горят
        И как будто бы мне говорят:
        Смело в путь, мы тебя провожаем,
        Весел будь, мы твой путь освещаем.
        О, как сердцу милы и близки
        Дорогих городов огоньки.

Неповторимые минуты,
Передо мною путь далек.
Прощайте, стены института,
Прощай, родной Втузгородок!
До скорой встречи, дорогая,
Еще хочу тебе сказать,
Что не забуду никогда я,
Как в озорных твоих глазах … (припев).

***
    Молодость всегда сопряжена со спортом. Наша группа в спортивных соревнованиях была одной из лучших на факультете, даже лучшей. Борис Калинин и Валерий Якубов входили в сборную команду института по баскетболу, особые надежды подавал Валера. Виктор Корольков занимался бегом на короткие дистанции, показывая результаты близко к нормативу кандидата в мастера спорта. Неплохими волейболистами и баскетболистами были Слава Тюпаев, Валера Чепурко и Гена Петушков. Стасик Наумов – гимнаст первого разряда. Виктор Найденов занимался борьбой. Где еще наберется столько звезд? Физическая подготовка, полученная в работах по домашнему хозяйству, была мне крепким подспорьем в спорте. Легко, словно пушинку, выжимал двухпудовую гирю, приводя в восторг публику легкостью движений. Меня, гимнаста второго разряда, ставили на слабые места, например, вратарем игр в ручной мяч. Нелегкое занятие, когда мяч летел, словно из пушки, брошенный перворазрядником из группы ФТ-59 точно над головой, и пока я вскидывал руки, он уже трепыхался в сетке.
 
  Весной весь Втузгородок выходил на эстафетные забеги  по городским улицам на приз институтской газеты «За индустриальные кадры» (ЗиК). На своих коротких дистанциях я выкладывался на пределе сил и возможностей. Ноги наливались упругой силой, отталкиваясь от асфальта. На них ложилась главная нагрузка, сравнимая с усилиями рук, выталкивающих штангу. Казалось, с каждым толчком земля тяжело и нехотя откатывалась назад, за спину, а тело летело, рассекая воздух, и надо было мчать, мчать, ведь впереди ждал эстафетную палочку товарищ по команде.
  На  спартакиаде по легкой атлетике был разыгран комикс, один во веки веков. Не повторяется такое никогда. Все началось с разговора с Борей  Калининым.
- Саша, выручай, в команде факультета на институтскую спартакиаду нет второго шестовика.
- Борис, я только на шесте еще не висел. Я же его в руках не держал, - попытался я вразумить отличника учебы.
- Понимаю, но вы в гимнастике вытворяете такое, что простой прыжок в сгиб-разгиб с опорой на шест вам детская забава, - толкал меня на авантюру десятиборец ростом за сто восемьдесят.
- Нет, Боря, это технически сложный вид спорта, его с кондачка не возьмешь, - упорствовал я.
- Ладно, организуем тебе пару тренировок до соревнований. Ты пойми, другого варианта нет. Записываю тебя в состав команды.

Конечно, в сектор для прыжков я вышел без обещанных тренировок. К тому часу в том же секторе стадиона УПИ проходил финал забегов на стометровку, и сотни зрители перебрались ближе к яркому, захватывающему зрелищу. Мои дружки-товарищи по группе разместились впереди трибун, на газоне, чтобы поддержать маститого  спринтера Витю Королькова и меня, новичка-прыгуна с шестом в руках. Слышались подбадривающие крики. Я присмотрелся, как спортсмены держат шест, как ввинчиваются ногами в небо, переваливаясь за планку. Последний этап прыжка вызывал опасения, а ну, если шест потянет обратно, не придется ли воткнуться головой в землю? Это не устраивало, и я попросил судейскую бригаду опустить планку ниже установленной двухметровой высоты. В ответ получил разъяснение, что такие высоты относятся к прыжкам без шеста.

Два пробных прыжка оказались неудачными, но в них был выработан свой, безопасный стиль преодоления высоты с горизонтальным перенесением тела в параллель планке и отведением упорного шеста в сторону левой стойки. При этом  центр тяжести тела переносился по более низкой траектории и никакой опасности втыка в землю головой. Прыжки, хоть и неудачные, завершались кошачьими приземлениями на маты, удавалось даже на лету подхватывать летевшую рядом планку. Сотни зрительских глаз уставились с трибун на странный способ преодоления высоты. Судьи тоже заинтересовались, чем закончатся прыжки новатора?

Как ни удивительно, но первая высота со второй зачетной попытки была взята! Есть шестьсот очков в копилку факультетской команды! Планка поднята на десять сантиметров выше; борьба впереди. Разбег, взлет, но на рекордной высоте шест предательски качнулся к левой стойке, к которой  совсем некстати приблизился главный судья соревнований. Я каким-то образом оседлал шест  и вижу, что он точнехонько опускается на широкополую шляпу высокого человека в плаще, который не видел летящую на него бомбу. Стадион замер в страхе за человека в плаще. А ну как расколется череп!

Удар! И человек в шляпе оседает, пока мои ноги не уперлись в землю. У него оказалась хорошая реакция, возможно, он был боксером и умел держать удар. Главный судья распрямился, поправил шляпу и дал указание снять прыгуна-самоучку с соревнований за неподготовленностью. Со скамеек болельщиков раздались аплодисменты  в адрес исполнителей яркой заключительной сцены спортивного спектакля. Мои друзья в диком хохоте катались по траве, держась за животы. Убедительная победа Вити Королькова на стометровке померкла в самоотверженном штурме высоты, проявленном их доблестным комсоргом.
***
Весной 1959 года институт был взбудоражен известием о гибели в горах северного Урала туристической группы Дятлова. В ее составе были студенты ряда факультетов, поэтому трагедия была воспринята близко всем многотысячным студенчеством. Среди погибших был опытный турист с физтеха Саша Колеватов. Я ходил на собрания, на которых товарищи погибших и спасатели, тогда молодые, рассказывали, что знали о трагичном событии, но знали не больше того, что они постаревшими  рассказывают спустя шестьдесят лет. Ныне снова и снова я смотрю на ставшие модными телепередачи о группе Дятлова, в которых много версий и пустых домыслов, но нет ничего вразумительного об истинной причине гибели ребят, ставших жертвами какого-то жестокого произвола. Но чем больше передач, тем яснее выясняется причина гибели группы: ребят физически уничтожили за то, что они стали свидетелями события, представляющего, по всей видимости, государственную тайну. Уничтожили вместе с пленками, на которых были сделаны фотоснимки того события. Группа дала отчаянный бой превосходящим силам, исход которого был предрешен.

А следующим годом в горах Восточного Саяна погибла другая  группа туристов, сплавляющаяся по одной из своенравных горных рек. С ней погиб студент нашей группы Володя Беляков, славный, заводной и настырный парень. Большой комсомольский активист, член комитета комсомола УПИ, он торопился жить, всегда куда-то стремился, эта тяга к новому и неизведанному повела его в сибирский поход, который сразу как-то не заладился. Дошло до серьезной травмы девушки, участницы группы, другой участник разболелся, и вызванный вертолет взял на борт всех травмированных, заболевших и тех, кто решил выйти из рискованного мероприятия. Остались самые отчаянные и с ними первый заводила Володя  Беляков.
На собрании в институте один из тех участников, вернувшихся из похода, рассказывал: «Вертолет взлетел и начал набирать высоту. Из его иллюминаторов мы видели четыре маленькие фигурки наших товарищей, которые остались, чтобы пойти по реке сплавом. Они уменьшались в наших глазах, пока не исчезли совсем». Позже поисковая группа находила то рюкзак, выброшенный волной на берег, то покореженные остатки плота, но не было обнаружено никого из погибших.

Сохранилась характеристика на меня, написанная по какому-то поводу рукой Володи Белякова. Приведу выдержку из той записки, которая долго  ждала в ящике стола своего часа, чтобы перекочевать на книжные страницы: «За время учебы Ведров проявил себя как способный, успевающий студент. Отличительная черта Саши – скромность, большая выдержка… Его убеждающий тон, спокойствие, невозмутимость в споре позволяют ему быстро убедить других. Саша чуткий, отзывчивый товарищ …»  (Иркутский Госархив).
***
После весенней сессии комсомольский комитет УПИ включил меня в состав делегации для поездки в Каунасский политехнический институт с целью укрепления дружбы и сотрудничества между молодежью братских республик. Литовские друзья предоставили нам возможность проявить свою работоспособность на стройке сельского дома культуры, куда и завезли на недельную трудовую вахту. Пришлось показать прибалтийским франтам, как обращаются уральские парни с совковой лопатой и носилками. Мы с Леней, здоровяком с химфака, устроили безостановочный живой конвейер  из носилок,  на которые двое других наших делегатов  в поте лица грузили бетон на заливку фундамента. За ночь суставы отходили от бетонной тяжести, а утром снова в бой. Наш показательный труд был оценен Почетными грамотами ЦК ЛКСМ Литвы, оформленными на зеленом фоне и с элементами национальной символики. Но какая досада оттого, что моя реликвия не сохранилась до сего дня, а запросить дубликат в нынешней обстановке вряд ли возможно. Не думалось, что маленький народец когда-нибудь поведет себя столь заносчиво и вызывающе перед народом-исполином, сломавшим за свою историю трех величайших завоевателей мира, перечислять которых по именам нет необходимости.
 
В награду за трудовое отличие нас вывезли на побережье Балтийского моря, в замечательное курортное местечко под названием Паланга. Дюны и песок, белый, мелкий, чистый и хрустящий под ногами. Купание вволю, а через три дня для меня состоялось первое знакомство с белокаменной  столицей страны. Выставка ВДНХ, главная московская достопримечательность, оставила неизгладимое впечатление от посещения неприметного дальнего уголка, где в суповых тарелках подавали вареных раков под пиво из трубы, проложенной через стенку из соседствующего пивоваренного завода. Красные раки под свежее пиво высокого качества вызывали наслаждение бытием и радостное предвкушение его манящего продолжения.

Посетили, как полагалось, мавзолей, где Ленин и Сталин, основатель  первого в мире социалистического государства и его продолжатель, мирно лежали в подземном саркофаге по разные стороны прохода посетителей. Решение о выносе из мавзолея тела товарища Сталина было принято двумя годами позже, на 22-м съезде КПСС, после выступления женщины-ветерана партии, которая поделилась с делегатами своими впечатлениями о душещипательной встрече, когда она «советовалась с Лениным». В том вещем разговоре Ленин перед ней во сне «стоял как живой» и сказал, что ему «неприятно лежать рядом со Сталиным, принесшим столько бед партии». Пришлось съезду выполнить пожелание Ильича.
***
Осенью 1959 года нашей группе в составе студенческого отряда факультета довелось трудиться на строящейся Белоярской атомной станции, которая уже через год дала первый ток, а через полвека работы стала первой станцией, применяющей наиболее мощные реакторы БН-600 и БН-800 на быстрых нейтронах. Их опытные образцы разработаны в Обнинске. А это что за чудо? В «быстрых» реакторах не устанавливают замедлители нейтронов, энергия которых остается близкой к максимальной энергии деления, что позволяет значительно улучшить технические показатели реактора и расширить топливную базу  путем получения другого делящегося изотопа, плутония-239.

Россия занимает лидирующую роль в переходе на замкнутый ядерный цикл, что обеспечивает воспроизводство топливной базы за счет многократного увеличения потенциала природного урана. Количество обедненного урана-238 в мире приближается к двум миллионам тонн, и он весь может быть использован в качестве топлива быстрых реакторов, что позволит решить проблему ядерной энергии на многие сотни лет вперед, при чем без дополнительной эмиссии парниковых газов и при сведении радиоактивных отходов к минимальному количеству. В этом направлении реальна перспектива энергетической безопасности человечества, видимая гарантия его длительного существования на земле.

На Белоярке строительный отряд насчитывал четыре сотни бойцов лопаты, тачки и кайла, а нашей группе были доверены отбойные молотки, которыми в траншеях для коммуникаций долбили шурфы под взрывы  каменистого грунта. Трясучка крепкая, но оказанное доверие было оправдано. Однако, и здесь не обошлось без шумного происшествия.

Один из комсомольцев, для которого комсомольская символика была чем-то вроде святыни, принес в штаб отряда скомканную комсомольскую путевку, обнаруженную в лесу. Штаб, возглавляемый Николаем Скробовым, выпускником ФТФ того же года, принял решение рассмотреть на общем собрании персональное дело комсомольца, порочащего честь комсомола и  факультета. В назначенный час организаторы собрания, проводимого в огромной солдатской палатке-столовой, предложили избрать председателем собрания студента химической кафедры, выпускника суворовского училища, но их ждал сюрприз. Общественная защита персональщика, возглавляемая Виктором Найденовым, выдвинула альтернативную кандидатуру студента третьего курса, комсорга группы ФТ-60, стало быть, меня. Началась битва за председательское кресло, длившаяся с полчаса.  Обе стороны понимали, что от председателя собрания зависит его исход.

Наконец, большинством голосов бразды правления были вручены в мои демократические руки. Защита торжествовала. Начались бесконечные прения. Владелец путевки утверждал, что бережно хранил ее в прикроватной тумбочке, доступ к которой был открыт для всех и каждого, чем мог воспользоваться злоумышленник, устроивший ему каверзу. Один из  выступающих произнес горячую речь в защиту обвиняемого, который  «… всегда готов прийти на помощь в трудную минуту. Когда сломалась моя лопата, - заявил защитник, -  то он без колебаний отдал мне свою». От состояния инвентаря собрание перекинулось на злободневные вопросы жизни лагеря. Умывальников мало, бани нет, с туалетами черт те что; и никакой культурной жизни. На первом ряду руководящих товарищей, оказавшихся в роли ответчиков, наблюдалось замешательство. Как председатель, дал возможность бойцам строительного отряда их помурыжить. На исходе третьего часа, воспользовавшись паузой, я поставил на голосование предложение ограничиться обсуждением персонального дела, которое было принято явным большинством, и закрыл говорильню.

***   
В 1960 году на экраны кинотеатров вышел фильм Михаила Ромма «Девять дней одного года» с Алексеем Баталовым в главной роли. Он и не мог не выйти, настолько востребованной была тема мирного атома. В основе сюжета – работа советских физиков по освоению термоядерной энергии, задачка, решение которой и сегодня плохо просматривается. Мы с Геннадием Петушковым вышли из просмотрового зала кинотеатра «Октябрь». Мне тогда и в голову не приходило, что доведется жить в Иркутске на той же Медведниковской улице, на которой в 1901 году родился кинорежиссер лучшего фильма о советских физиках, даже окнами напротив, только чуть наискосок. Позже дом, в котором родился Ромм, снесли, и мемориальную доску вывесили на соседний дом № 1.
- Как тебе фильм? – задал вопрос товарищу по студенчеству, к мнению которого прислушивался не только потому, что он был старше меня на пару лет, но из-за его рассудительности и житейской мудрости.

- Кино, - ответил он, - Но то, что мы нахватаем радиации, так это точно.
В термоядерной реакции, в отличие от цепной реакции распада тяжелых элементов, внутриядерная энергия высвобождается  при объединении, синтезе, легких атомных ядер за счет их кинетической энергии теплового движения. На первых порах планируется получение реакции с применением дейтерия Н2 и трития Н3. В середине двадцатого века на головы ученых и общественность обрушилась череда небывалых научно-технических достижений, под впечатлением от которых казалось, что вот он, почти в руках человечества, доступ к колоссальным и неисчерпаемым запасам энергии. Преимущества реакции синтеза – в доступности дешевого исходного сырья, отсутствии в процессе реакции радиоактивных и токсичных продуктов и в полном исключении вероятности ядерного взрыва. Есть за что биться!

От взрыва американских атомных бомб в Японии до появления атомной электростанции в Дубне прошло всего-то девять лет, так что на пуск первой термоядерной станции отводились те же десять, пусть двадцать, лет от момента взрыва водородной бомбы, а с ней - долгожданный рай на земле! Фильм поставлен по сюжету ошибочного вывода экспериментаторов, принявших вызванный нейтронный поток за термоядерную реакцию, тогда как он оказался побочным эффектом опыта (по фильму, эффект Гусева). Основной проблемой термояда является удержание плазмы с температурой в миллионы градусов магнитной ловушкой, предохраняющей ее от соприкосновения со стенками камеры. На сегодня она удерживается в реакторах на протяжении секунды, но за полвека пройдена большая часть пути, и отдаленное будущее, хотя и туманное, остается за синтезом. Если плазма миллиардами лет бушует в недрах Солнца, то остается создать условия ее существования на Земле. Задачи человечества столь же бесконечны, как и природа.
***   
Двенадцатое апреля 1961 года – день, который разбил историю человечества надвое, на ее земную составляющую и новую, вселенского масштаба, начавшуюся с выходом человека в космическое пространство.   Этот день, поначалу ничем не отличавшийся от других, был взорван сообщением ТАСС о полете Гагарина, с пафосом зачитанным Юрием Левитаном. Что тут началось! Все занятия в институте махом прекратились. Заполошные студенты врывались в лекционные аудитории с диким воплем «Человек в космосе!», и все срывались с мест, преподаватели неслись следом, чтобы не отстать от космоса. Коридоры, вместительный зал фойе главного корпуса переполнились бурлящим студенчеством. Люди, выбитые сногсшибательным известием из привычной колеи, не знали, как им выразить свои чувства и что их ждет в ближайшем будущем. Наступило время простора для фантазии. Космос стал таким же близким, как перелет на самолете. Скоро полетим! Куда? Еще не понятно, но полетим на Марс, конечно, и дальше, куда Макар телят не гонял…

Фойе института гудело, как потревоженный пчелиный улей. Ко мне, секретарю бюро специальности, подошел заместитель секретаря институтского комитета с каким-то журналистом и сказал: «Вот с ним и поговорите». Журналисту нужен был отклик о событии века. Высказав ему  тот сумбур, которым были забиты студенческие головы, я с приятелями покинул институт. Улицы были забиты ликующим народом, беспорядочные людские шествия длились до позднего вечера. Ликовала вся страна, оглушительная весть прокатилась по земному шару. Народы всех континентов отдавали дань признания советским людям, спасшим мир от коричневой чумы и через пятнадцать лет после победоносного марша по Европе совершившим прорыв в недосягаемый прежде космос.

Не в пример прогрессивному человечеству, в Национальном управлении по аэронавтике, НАСА, в связи с «ЧП», вызванном полетом русского космонавта, наступили траурные дни. Американские газеты горланили о русском триумфе, словно они были рупором Кремля. Газета «Нью-Йорк мирор» заявила, что сотрудники НАСА «посажены на горячую сковороду». И точно, не успела Америка очухаться от потрясения, вызванного запуском русского спутника, как получила еще один щелчок по носу. Американские разработчики надеялись,  что у соперников за короткий срок не может появиться мощная ракета, способная выводить на орбиту многотонные корабли, и раструбили миру о своих грандиозных космических программах, но сильно просчитались.

Вся Америка, от руководящего клана и до широкой общественности, была уверена в том, что варварская Россия в области науки и техники отстает от мирового гегемона на полвека, а то и на весь век. И вдруг, среди ясного дня, на их самовлюбленные головы выливается один ушат ледяной воды за другим! Откуда у русских взялась такая ракета, когда хваленый «Меркурий», готовившийся к полету с двумя космонавтами на борту, обладал лишь десятой долей мощи советского космического носителя? Да и первый американский рейс планировался по дальности в сто раз короче гагаринского. Заокеанские деятели еще не знали, что пока им преподнесен скромный букет русских полевых цветов, а ягодки  ждут впереди. Тогда-то  звездно-полосатые недруги признают, что сами всерьез и надолго отстали в ракетно-атомном и космическом производствах от неудержимой Русь-тройки. О том речь впереди.
***
1961 год советскому народу стал годом исторического значения. В октябре с трибуны 22-го съезда родной коммунистической партии до трудящихся донеслась радостная весть – к 1980 году в  СССР будет построен коммунизм! До рая на земле оставалось всего-то два десятка лет! Двадцатый век! Сколько бед и лишений досталось народу, первым в истории человечества взявшемуся за построение социализма, но уже близко видится от них полное избавление.  Наша семья с переездом в Верх-Нейвинск всегда держалась за подсобное хозяйство, поначалу содержала коз, на выделенных полях сажали много картошки, даже на улице Победа, в центре города, отчим утеплил дворовую кладовку под стайку для коровы.  Потом, на улице Зеленой, был огород и коровник с уголком под свинарник. Много сил уходило на покосную страду, куда добирались пешим ходом из Азии в Европу за двадцать пять километров, переваливая Главный Уральский хребет. И вот оно, брезжит долгожданное счастье,  коммунизм, при котором от каждого – по способностям и каждому – по потребностям! Почему бы и нет? Мой отчим без труда не представлял свое существование, привив трудолюбие всей семье, а потребности наши были не заоблачные. Тогда – учиться, учиться и учиться,  как завещал великий Ленин.

Объявив о скором наступлении светлого будущего, Никита  Сергеевич тут же приступил к воплощению в жизнь грандиозной программы. Однажды студенты были приятно поражены отменой платы за хлеб в столовых. Хлеб, главный продукт питания, уже распределялся по потребностям! Достаточно было взять  за пять копеек салат и чай, и с хлебом ты почти сыт! С Витей Найденовым мы как-то подслушали разговор двух парней, сидевших с нами за одним столом: «Видишь, ребята с горячим супом как много хлеба едят, летит кусок за куском …». До коммунизма пока было далековато.

Не останавливаясь на первом достижении, Хрущев пошел дальше, решив покончить с архаичным частным сектором. Он опирался на известное изречение Ленина: «Мелкое производство рождает капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе». Реформатор предпочел не замечать главный принцип ленинского НЭПа, где отношение вождя к мелким частникам кардинально изменилось в их пользу. В начале шестидесятых годов был веден фактический  запрет на городские подворья под предлогом отвлечения людей от общественного производительного труда. Введенные налоги обесценивали натуральное домашнее хозяйство, содержать его стало бессмысленным занятием.

Мой отчим, Петр Ильич, человек работящий и с крепкой крестьянской жилкой, сильно загрустил и решился на переезд в сельскую местность, но не в колхоз, где хрен редьки не слаще, а в уединенный от мира домик посреди леса, подальше от налогов. Нашлась такая заимка меж деревень Поташка и Липовка  на южных землях Свердловской области. Едва устроившись на работу, я помог тогда родителям  купить тот домик и даже посетил его однажды. Хозяйство напоминало что-то вроде усадьбы отшельников Лыковых, обнаруженных через полтора десятка лет в затерянном алтайском крае. Скука на безлюдье, можно одичать.

Освобождаясь от подсобного хозяйства, частники массово забивали домашнюю скотину, а оставшись без подручных средств существования, утратили прилежание к труду и запили горькую. Через год на рынке мясо исчезло, а в магазинах его и не было. Зато стало актуальным общественное течение  борьбы с пьянством, новой видимости в деле воспитания советского человека. Отдаленные последствия запрета частной инициативы проявились в нарастающем товарном дефиците, росте импорта продовольствия и провале всей коммунистической затеи вместе с нерушимым Союзом республик свободных. Мои родители, не выдержав испытания затворничеством, через год вернулись в Верх-Нейвинск, где я купил им на берегу пруда, по улице Горького, домик с огородом. Завели свинушек и курей.

Петух настолько ревностно охранял куриный гарем, что не подпускал к несушкам хозяйку дома. Разрешение на вход в курятник  он выдавал только тезке, Петру Ильичу, которому приходилось заниматься сбором яиц. Моя обиженная мамаша,  Раиса Михайловна, пожаловалась сестре на привередливого петуха. Зоя Михайловна, женщина не робкого десятка, возмутившись нахальным поведением пернатого, вооружилась веником и храбро двинулась в курятник, откуда послышалось шумное кудахтанье, хлопанье крыльями и устрашающие крики, исходящие от обеих конфликтующих сторон. Бой был скоротечным, и во двор выскочила всклокоченная Зоя Михайловна, на плечах которой сидел воинственный петух с распростертыми крыльями и с остервенением долбил клювом по вражьей голове. Домочадцы кинулись на помощь укротительнице, отогнав разбушевавшегося куриного атамана. Нанесенные раны головы залили зеленкой.

Петушиные замашки, на политическом языке – волюнтаристские, все нагляднее проглядывались в деятельности Хрущева. Только что он, укрепляясь во власти, подкармливал партократию, как на съезде строителей коммунизма повел разговоры о переносе упора на демократические формы правления и на обязательную ротацию высшего руководящего звена, в котором зрело недовольство непредсказуемым реформатором. Высшее звено ротироваться не желало. Хрущевские совнархозы, встрявшие между министерствами и облисполкомами, внесли путаницу в систему управления народным хозяйством. Сельхозникам набила оскомину кукуруза. В культуре и искусстве разбирался, как в апельсинах. Даже Боря Калинин без стеснений повторял фразу, выражающую его политическое кредо: «А Никитку Хруща изловить и повесить!»
***   
Была в Свердловске особого рода достопримечательность, вызывавшая у людей чувства покаяния, одна на всю Россию. В центре города, на перекрестке улиц, которым за нехваткой имен русских революционеров присвоили германские, Карла Либкнехта и Розы Люксембург, стоял особняком дом инженера Николая Ипатьева. Не особо приметный дом, но когда горожане проходили мимо, то умолкали, задумываясь о темных страницах истории многострадальной страны, иные крестились, а то указывали несведущему  человеку: «В этом подвале была расстреляна царская семья». Семья, она всегда семья, будь то царской либо крестьянской. Массивные, кованые двери входа в подвал располагались с торца здания под окнами комнаты, выделенной тогда для молодых княжон. К дверям вел покатый спуск.

В довоенное время в доме на крови разместился Музей революции, где экскурсанты спускались в подвал по тем же ступенькам, по которым вели царскую семью якобы для фотографирования, но «фотографы» ждали ее с оружием в руках. Царь первым упал замертво. Расстрел больше напоминал мученическую казнь, когда кучка службистов  выцеливала из револьверов царское семейство в семь человек и четырех людей из прислуги. Когда дым от беспорядочной стрельбы рассеялся, исполнители воли трудового народа увидели многих оставшихся живыми. Главарь добивал их одиночными выстрелами, один из палачей колол штыком винтовки. Позже здесь, в музейном подвале семейной казни, появились профессиональные фотографы. Они фотографировали экскурсантов «на память», запечатлевая их на мрачном фоне расстрельной стены.

В послевоенное время дом Ипатьева был был отдан под хозяйство областного партийного архива, подвал – под его хранилище, а память народная не стиралась, не умирала, посылая мученикам  благословение на вечный покой. Чтобы покончить с негласным паломничеством, Политбюро ЦК КПСС в 1975 году приняло закрытое решение о сносе дома Ипатьева, к которому не зарастала народная тропа, но он еще под разными предлогами простоял два года, пока первым секретарем Свердловского обкома не был назначен Б. Ельцин. Тогда и снесли за пару дней. По свидетельству Я.П. Рябова, ельцинского предшественника по свердловскому обкому, его преемник был амбициозен, властолюбив и ради карьеры «готов выполнить любое задание начальства, переступить через мать родную». Он и переступил через память о царской семье, а вскоре «царь Борис» взялся за проматывание доставшего царского наследства.
***
В 1962 году вышло издание трудов по теоретической физике выдающихся советских ученых Ландау и Лифшица, которое было отправлено на одну из дальних звезд, чтобы показать братьям по разуму, насколько продвинута в развитии цивилизация Земли. В том году мы, физтехи,  бережно держали в руках тома в темно-синем переплете «Курса теоретической физики». Лев Ландау говорил, что не обязательно знать физику, для раскрытия ее законов нужно лишь владеть математическим аппаратом. Он и сам с тринадцати лет занимался интегральными исчислениями, а дифференцировал с того времени, с какого  помнит себя. Нам, бедным студентам, приходилось разбираться в достигнутых человечеством премудростях, как тем космическим существам на далекой звезде.

Лев Давидович Ландау с юношеских лет задумал издание Курса теоретической физики, ставшего делом всей его жизни. Он сотрудничал со  многими европейскими светилами, но считал себя учеником Нильса Бора. Ландау единственным из ученых обладал знаниями по всем разделам теоретической физики и объединил их в единую взаимосвязанную науку. Его труды изменили облик современной физики, определили методы, которые до настоящего времени позволяют найти кратчайшие пути к решению непрерывно возникающих новых задач. Академики Курчатов, Кикоин, Арцимович, как прилежные ученики, сидели на первом ряду слушателей курса десяти лекций Ландау по физике атомного ядра. Теоретическое наследие Льва Давидовича стало основным учебным материалом для последующих поколений физиков.

Это достояние человечества могло и не появиться, поскольку гениальный ученый в 1938 году был арестован за «антисоветскую деятельность». Политической деятельностью ученый не занимался, но его высказывания были далеки от восхваления Советского строя: «Наша система – это диктатура власти чиновников. Я отвергаю, что она является социалистической, потому что средства производства принадлежат никак не народу, а бюрократии». Могла ли понравиться блюстителям советской идеологии его фраза: «Советское государство построено на угнетении»? Академик Капица бил тревогу во все колокола, вместе с Нильсом Бором они слали прошения Сталину, что подействовало, и через год Ландау был выпущен, точнее, его вынесли из тюрьмы на руках. Едва успели.

Все-таки, судьба не пощадила гения, попавшего в 1962 году в тяжелейшую дорожную аварию. Два месяца в коме, вся ученая Европа кинулась на спасение столпа науки, лучшие врачи мира круглосуточно дежурили в его палате, жизнь была спасена и продлена на шесть лет, но уже не для науки. Последние два тома Курса теоретической физики дописывались по ранее сделанным наметкам и уже без участия Нобелевского лауреата. Выйдя из комы, Лев Давидович еще три месяца не узнавал членов семьи. Прежнего Ландау не стало, а умер он в 1968 году в возрасте шестидесяти лет.
***
В октябре 1962 года разразился Карибский кризис, в котором две сверхдержавы сошлись в геополитике грудь о грудь, готовые пустить в ход оружие массового поражения. На остров Свободы было завезено более полутора тысяч ядерных боеголовок, развернуты ракетные установки, командование получило разрешение ответить на агрессию атомным ударом. Америка впервые в своей истории испытала страх; население спешно покидало крупные города, рассредоточиваясь в отдаленных местностях. Человечество оказалось на краю пропасти, сообщения ТАСС приравнивались к военным сводкам, но двухнедельный кризис был разрешен. Ныне демократическая Россия смотрит, как ее опоясали сотни баз НАТО, а тогда по требованию СССР американская база в Турции была ликвидирована в момент.

Атомная гроза развеялась, и с пятого курса началось наше приобщение к избранной профессии. Спецкурс № 1 включал в себя теорию разделения изотопов урана, спецкурс № 2 –  оборудование и технологию обогатительных заводов. На лекциях по спецкурсу все записи, касающиеся научных основ и промышленных технологий, мы заносили в толстые прошнурованные тетради (96 листов), где каждый лист был на учете под грифом «секретно», и списывать из них для освоения материала или на шпаргалки запрещалось под расписку о неразглашении. Как сдавать экзамены? Дело каждого. В порядке самоподготовки тетради выдавались в читальной комнате Первого отдела.  Г.Т. Щеголев, заведующий кафедрой, искал материалы для обучения, как мог. Во время поездок на заводскую практику он засиживался в Первом отделе комбината, переписывая инструкции и другую секретную документацию. Мы с затаенным дыханием слушали, когда он рисовал нам полные романтики картины уранового производства на далекой Ангаре:
- Превосходно отстроенный, современный город Ангарск, город, рожденный Победой…
- Красное бетонированное шоссе, широкое и прямое как стрела, ведет от центральной части города к жилому массиву атомщиков, а еще дальше закрытая ведомственная дорога углубляется в нетронутую тайгу, где уже три года в непрерывном цикле действует крупнейший ядерный комплекс…

Воображение рисовало самые красочные картины. Сказочный город,  новейшие технологии в глухой тайге. Более всего дразнило и волновало то красное бетонированное шоссе, что уводило людей из мира обычных понятий и представлений в микромир, в глубокие тайны мироздания. Но почему оно красное? Хотя, конечно, оно должно отличаться от всех прочих, как яркая граница режимной территории, как эффект Черенкова, вызывающий таинственное свечение в прозрачной среде, или как квантовый скачок…

Разумеется, производственную практику четвертого курса я проходил в «почтовом ящике 79», как условно назывался атомный объект в живописных окрестностях города на Ангаре. Посреди ночи поезд высадил нашу группу в составе пяти студентов-романтиков на станции Ангарск. Не дожидаясь открытия автобусного движения, романтики предприняли ночной марш-бросок до центра города и были поражены добротностью и опрятностью городского антуража. Григорий Тимофеевич был прав! Такого благоустройства в сибирской глухомани невозможно было себе представить. Жители называли Ангарск городом без окраин, без привычных для других городов унылых и беспризорных, приютившихся с краю улочек. Было чем гордиться городу-красавцу, закрытому для иностранцев.

Утром – на комбинат, в отдел кадров, располагавшийся в «квартальском районе» города. Дорога, прямая как стрела, рассекала надвое лесной массив. Но где же вожделенное красное дорожное полотно, одно на весь Союз? Его все нет и нет, а шоссе действительно широкое и прекрасное. Ба! Да вот она, разгадка! Шоссе не красное, оно прекрасное! В памятной речи Григория Тимофеевича я недослышал приставку к хвалебному эпитету! Сегодня оно пролегает по Ленинградскому проспекту, уже заасфальтированное.

На ангарской земле студентам-практикантам фартило на каждом шагу. Нас разместили в большой комнате благоустроенного общежития, что на центральной улице городка, улице Энгельса. Пять кроватей, большой стол, за которым допоздна гоняли преферанс, модную студенческую игру, перенятую у царских аристократов и построенную на математических расчетах и сообразительности участников. На первом этаже душевая комната. Другим подарком оказалась горячая вода в кухонном кране: наливай, заваривай, и чай аристократам готов, когда захочется. О таком комфорте братва не смела и мечтать, направляясь из Свердловска в глухой медвежий край. В те строгие времена народ о существовании электрических чайников и знать не знал, в магазинах из бытовой техники – мясорубки с ручным приводом.

Но это еще не все! Министерство и без того баловало физтехов повышенными стипендиями, на средних курсах где-то в полсотни рублей, тогда как в студенческой столовой можно было плотно поесть за 30-40 копеек, а в ресторан сходить за два-три рубля. Здесь же, на комбинате, нас, студентов-практикантов, оформили слесарями четвертого разряда с выплатой получки, превышающей размер стипендии в три-четыре раза. Гуляй – не хочу! Хочу - не хочу, а гуляли, сдавая чемоданами накопившуюся посуду, с приемом которой в городе образцового быта не было проблем. Снова заметный доход от сдачи стеклянной тары. Под праздники мы, обеспеченные студенты, летали самолетом до дома родного по маршруту Иркутск-Свердловск (Кольцово).
***
Сибирских впечатлений было хоть отбавляй. В первое же воскресенье, по прибытию в Ангарск, наша дружная студенческая пятерка устремилась на Байкал, сокровенную жемчужину Сибири. Золотая сибирская осень. Высокие горы горели красно-желтым цветом игольчатой лиственичной бахромы. В поселке Листвянка, за судоверфью, поднялись на высокую сопку, с которой открывалась потрясающая панорама озера-моря, величественная и завораживающая. Ничего подобного на среднем Урале. Далекая кромка горной гряды на противоположном берегу, покрытая  вечными снегами, подчеркивала грандиозность природного творения. Долго сидели под солнцем на горной верхотуре, ощущая себя песчинками в водоеме, плескавшемся внизу, и хотелось раствориться в окружающей животворной красе, мудрой и великой. Как-нибудь оно и сбудется.

Посетили местную достопримечательность тех времен, дачу президента Эйзенхауэра, в срочном порядке построенную для высокого гостя на месте нынешнего санатория «Байкал». Ему, как и нам, не терпелось полюбоваться священным Байкалом, вмещающем пятую часть чистейшей пресной воды мира. Дача представляла собой домик в два этажа, наскоро сколоченный среди густого леса и обшитый дощечками в форме чешуи. В таком он уже нигде не проживал. Но благим президентским намерениям помешал инцидент со сбитым над Свердловском американским самолетом-шпионом. В тот злополучный день, а это было 1 мая 1960 года, наша студенческая колонна шествовала по улице Ленина, демонстрируя солидарность с трудящимися всех стран. И надо же было Пентагону в тот день запустить над Уралом небесного шпиона!

Его и сбили на глазах многотысячных людских колонн доблестные советские ракетчики, устроив резкое похолодание российско-американских отношений, затянувшееся до наших дней. Не желая признавать поражение, американцы заявили о сбитом в той суматохе советском истребителе. Факт поражения двух самолетов, американского разведчика и советского истребителя-перехватчика, был наглядно подтвержден двумя маленькими кучевыми облачками, появившимися на свердловской небесной голубизне вроде как из ничего, но Хрущев в нашей колонне не стоял и упрямо твердил о безупречной точности советских ракет, которые с первого раза уничтожают цель. Но мы-то, студенты, во время демонстрации видели не один, а два тепловых облачка и понимали, что коммунистический лидер явно привирает.

Удивительно, но активное участие  в инциденте мирового масштаба умудрился принять студент нашей группы  Эдуард Марченко, который в тот первомайский день променял демонстрацию международной солидарности на охоту. Они-то, рядовые граждане, еще и браконьеры, в решительный час проявили чувство долга перед страной, задержав спустившегося с небес парашютиста, птицу высокого полета, за что тем же днем были представлены к правительственным наградам. Наш однокурсник награду не получил, побоявшись предстать перед властями за браконьерским занятием. Предупредил же декан под угрозой водосточной трубы, чтобы он больше не попадался. С приближением группы захвата к пилоту, окруженному охотниками с берданками, Эдуард дрогнул и умыкнул в ближайшие кусты. Замаскировавшись в кустарнике, он наблюдал, как армейцы закинули в вездеходы парашютиста, его безалаберных охранников и угнали в неизвестном направлении.
***   
Студенческая группа ФТ-60, как и весь факультет, практически сплошь состояла из членов ВЛКСМ, разве что Владимир  Половников, отслуживший на флоте четыре года, считал себя выбывшим из «детской команды». Да еще Юрий Дмитриев, десантник, преследовавший по Прибалтике «лесных братьев», недавних гитлеровских союзников, состоял членом КПСС. На его счету было шестьдесят прыжков с парашютом, один из которых пришелся приземлением на противопехотную мину. Врачи починили десантника с головы до пят, но с разорвавшимися  барабанными перепонками он приобрел способность дышать не только носом и ртом, но и ушами. Новый ихтиандр раз за разом выигрывал пари на задержку дыхания, пока не разобрались в особенностях его дыхательной системы.

Вернемся к делам комсомольской группы, решившей на собрании установить дружеские отношения с одной из студенческих групп экономического факультета, в составе которого в явном большинстве преобладали девушки. На физико-технический факультет лиц прекрасного пола не принимали из соображений безопасности их материнского здоровья. Потому-то преподаватель курса измерений физических параметров Аэлита Константиновна Штольц была крайне удивлена, когда на первой перекличке студентов группы наткнулась в журнале на девичью фамилию.

- Дубина? – вопрошающе произнесла Аэлита, деликатно поставив ударение на первый слог. – У вас в группе девушка?
Встал Анатолий и во всеуслышание представился, четко перенеся ударение на второй слог. Девичья фамилия превратилась в мужицкую. Надо сказать, что наш сокурсник уродился в семье Дубининых, но при его регистрации местный поп казахстанской провинции, склонный к балагурству, проставил в церковной книге невинному дитя фамильное наречение экзотического характера. Способный ученик, Толя Дубина по окончанию школы в ней же преподавал физику, что послужило ему лучшей подготовкой для поступления на уральский физтех. Окончив УПИ, Анатолий  угодил в  научный ядерный центр мирового уровня в подмосковном городе Обнинск, первом российском Наукограде. Там он вернул себе законную родовую фамилию, исправив поповский ляпсус; стал кандидатом  физико-математических наук. Вот тебе и Дубина!
***
Итак, мне, комсоргу группы, предстояло исполнить возложенную собранием деликатную миссию, с которой я и направился в комсомольский комитет экономического факультета. Там, недолго думая, адресовали меня в группу, где комсоргом была некая Леонора Марли, числившаяся в комитете в числе лучших активисток, в чем позже я имел возможность не однажды убедиться. В перерывах между лекционными парами институт напоминал московское метро в часы пик. Плотные студенческие колонны двигались по широким коридорам и подземным переходам, добираясь до очередной учебной аудитории, которая могла оказаться там, где ей заблагорассудится. В таком потоке на лестничном пролете экономфака до меня донесся девичий голос в адрес разбегающихся студенток: «Девчонки! Не забудьте, встречаемся в четыре часа!» Я присмотрелся к организатору назначенной встречи: девушка в голубом платье с тонкой талией и большим, по самые плечи, белым воротом. Прямо Людмила Гурченко из «Карнавальной ночи», только без муфты. Я понял, что с этой девичьей командой предстояло встретиться нашей группе, ведь она была назначена тем же часом в одной из экономических аудиторий.

Предчувствия меня не обманули. Леонора, в обиходе звавшаяся Нолей, и впрямь была великая затейница, активистка и, можно сказать, красавица. Художественная самодеятельность была ей тем же, что рыбам водная стихия. Пела в знаменитой капелле института, которая под управлением большого знатока хорового искусства Рожанского брала призы среди самодеятельных коллективов, но могла поспорить и с профессионалами. Была та активистка и отменной швеей, кто бы ее обучал? В советские времена истые модницы брали безнадежное дело сотворения нарядов в свои искусные руки, создавая шедевры изысканного женского одеяния, хоть выходи в нем на мировой подиум. А вот о качестве труда мастеров швейных ателье рассказывал любимый в народе сатирик Аркадий Райкин:
- Костюм Ваш? Забирайте.
- Нет, нет, не мой. У него один рукав короче другого.
- Но пуговицы Ваши?
- Пуговицы, кажется, мои.
- Тогда и костюм Ваш. Забирайте.

На совместной встрече двух групп наметили проведение совместного вечера отдыха, на чем и закончились совместные культурно-массовые мероприятия, но комсорги не оставляли надежды на их продолжение, изыскивая варианты содружества. Тому способствовало близкое к общежитию место жительства Леоноры. Всего-то через дорогу, в доме соседней улицы Первомайская, проживала эстонская семья Марли, занимающая в коммунальной квартире две смежные комнаты. Дворик был уютный, со скамейками, на которых, бывало, организаторы комсомольских затей допоздна засиживались теплыми вечерами, так что иной раз девушка погружалась в легкий сон в объятьях спутника.

Комнаты, в которых Леонора жила с отцом Яном Антоновичем и бабушкой Амалией, были обставлены просто, но всегда чисто прибраны. Отец, главный механик автоколонны № 1212, что по улице Завокзальная 30, своими руками изготовил комод, стиральную машину и всякую мелочь. За порядком следила бабушка, высокая, спокойная и сохранившая черты женской красоты. Ее отличало чувство не показного достоинства человека, однажды проторившего путь к жизненному успеху. Когда-то она владела крепким хозяйством, за что была раскулачена, потому и знала себе цену, а свою волю и твердый характер передала внучке. Однажды объявившись в гостеприимной квартире, я зачастил в нее и был радушно принят хозяевами. К родителям в Верх-Нейвинск выезжал по выходным дням.
***
Летом 1962 года мы крепнущим комсомольским союзом взяли курс на юг, в Сочи, город-курорт на Черноморском побережье Кавказа. Остановились в частном доме, куда надо было ехать от Платановой аллеи через реку Сочи и вдоль городского парка «Ривьера» еще две-три остановки.  Хозяйка сдавала комнату по рублю в сутки, а ее дочь, работавшая контролером в новом шикарном кинотеатре «Мир», пропускала нас на сеансы бесплатно. Все условия для отдыха «диким» способом. На городской пляж, где яблоку было некуда упасть, ездили городским автобусом.

На улочках, утопающих в пальмах, эвкалиптах и магнолиях, привлекали уютные уголки общественного питания. Множество мелких кафе на открытом воздухе. Ограды из тонких прутьев, по которым вились виноградные лозы, образуя зеленую стену.  Вьющиеся поросли заменяли и потолочные перекрытия; посетители сидели в зеленом раю, не горожане, а дети природы. Простенькие столики создавали впечатление старинного быта, на виду очаг, где мастера грузинской кухни готовили ароматные шашлыки на длинных шампурах. Приветливые девушки разносили по столам заказы, к ним бутылки кавказских вин.

Быстро освоившись в городе, где никто не работал, а все отдыхали, мы активно включились в экскурсионные поездки по злачным местечкам в черте города и за пределами. Замечательный мир нам, уральским провинциалам, открывался в Ботаническом саду, где благоухали экзотические растения из разных уголков мира. В Тиссо-самшитовой роще в жаркие дни царили полумрак и прохлада, цепкие лианы жадно обвивали древесные стволы, устремляясь наверх, к солнцу, а там густые кроны переплетались в сплошной зеленый массив, отделяющий небо от земли.

На башню горы Ахун, видимую со всех концов города, дорога вела серпантином на высоту, откуда открывался захватывающий вид на ландшафты Кавказских гор, уходящих в бесконечных пересечениях хребтов и кряжей к далекому, синеющему в мареве горизонту. Не зря же Михаил Лермонтов славил полюбившийся ему Кавказ, который стал, по сути, главным героем его произведений. Читаешь Мцыри или Демона, а в памяти остаются волшебные картины горных пейзажей. Закрадывается подозрение, что сюжеты тех произведений были поэту лишь неким поводом для описания природного великолепия. Были и более далекие поездки. На Красной поляне, ныне широко освоенной, в те благословенные времена, куда ни глянь, пустынные дикие склоны, покрытые дикоросами, и никакой не виделось поляны, сколько ни вглядывайся, лишь гора с горой сходились и расходились, открывая вид на новые горы.
***
Из Сочи совершили путешествие по Абхазии. На берегу голубого озера Рица, затерявшегося в кольце изумрудных гор, стояло небольшое гостиничное сооружение, да деревянный настил над прибрежной кромкой воды, вот и вся инфраструктура. В сторонке дача Сталина, тоже незамысловатая. Скромности в быту вождю не занимать. Запомнилась дорога к озеру, узкая, прижимавшаяся к горному склону, а с другой стороны то обрыв, то пропасть, куда лучше не заглядывать. По всем маршрутам картины первозданной природы, влекущие нетронутой дикостью, а вот сейчас, себе представляю, на первом плане – железо, стекло и бетон, но манит мечта побывать в том Богом дарованном краю, убедиться, что не все в нем еще исковеркано властителями природы.

Поездка вдоль морского побережья имела свое, особое очарование. Море – вечно живая субстанция планеты, находящаяся в постоянном движении и волнении, а то кидающаяся в яростных накатах водных громадин на прибрежную твердь. Море – это бушующая жизнь планеты, в отличие от окаменевшей земной коры, подающей признаки жизни лишь в колыханиях лесных покровов, и те безжалостно уничтожаются алчным человеком. Человек, эта живущая меркантильными интересами бабочка-однодневка, страшно далек от человечества, потому-то он беззаботно рубит сук, на котором сидит, обращая континенты в пустыню Сахара. На век бабочки-однодневки леса пока хватает, хотя с натяжкой, а до судеб человечества ему и дела нет. Человек и есть первый враг человечества.

Не обременяя себя планетарными проблемами, мы нежились на пляжах Пицунды. И все-то было замечательно кроме неудобства с песком, налипавшим на ступни, когда надо было перед уходом надевать обувку. Как избавиться от налипавшей помехи? Моя находчивая спутница, решительности которой было не занимать, и здесь нашлась, ловко закинув ногу для омовения в мойку под краном, назначение которого предписывалось объявлением: «Вода для мытья фруктов». Во взглядах собравшейся очереди с фруктовыми припасами читалось неодобрение вызывающим поступком неучтивой девицы. Я испытывал неловкость, надеясь, что бестактность как-то обойдется без последствий.
- Девушка, для Вас же написано – вода для мытья фруктов, - выразил общее недовольство мужской голос из очереди. Надо было разрядить напряженную обстановку, что мне удалось изречением известной присказки:
- Она и сама еще тот фрукт!
Под раздавшиеся смешки наша парочка унесла ноги от греха подальше.
***
Отдых окончен, и мы на обратном пути. На станции Геленджик женщина продавала ведро сливы за рубль. Пересыпать приглянувшиеся фрукты было не во что, и находчивая продавщица сбыла нам товар вместе с невзрачной тарой за два рубля. Сочных плодов с сиреневой кожицей хватило до станции Красный Кут Саратовской области, чтобы навестить Гельму Мартыновну, маму моей подруги по комсомолу, институту и, с некоторых пор, по жизни. Из Саратова уезжали по длинному железнодорожному мосту через привольно разлившуюся Волгу-матушку, которая в сером полноводье несла большие нефтяные пятна. Даже взглядом ощущалась лоснящаяся жирная пленка на водной поверхности великой русской реки, за которую некому было заступиться. Общество служило послушным придатком государству, как профсоюз считался «приводным ремнем партии», а об экологических движениях и понятия не имелось. Помнится, в школьных учебниках по географии публиковались снимки, где небо чернело от густого дыма заводских труб. Снимок наглядно отображал достижения в деле индустриализации страны, так что люди, без особых на то недовольств, вдыхали заводскую копоть, приближающую их к светлому будущему.

За мостом – город Энгельс, в довоенное время значившийся столицей Автономной республики немцев Поволжья, но в 1941 году немецкие жители с Волги дружно эвакуировались на восток, подальше от наступающих дивизий вермахта. Широкую известность город получил весной 1961 года, когда в его окрестностях жители деревни Смеловка, привлеченные раздавшимся в небесах грохотом, увидели спускаемый на них парашют. Откуда взялся? Опять сбитый американский летчик, какой спускался на Урале? Разве могли они подумать, что к ним пожаловал человек из космоса?
Тормозная установка на корабле «Восток-1» включилась за шесть тысяч километров от границы СССР, но отключилась на секунду раньше положенных сорока одной секунды, что сбило расчетную траекторию спуска и точку приземления, где космонавта ждала служба спасения. За одной неприятностью – другая. Через десять секунд после торможения должен был отстегнуться электрокабель, соединяющий кабину космонавта с модулем корабля, но он и не думал отстегиваться. Две части корабля болтались в космосе подобно ботинкам, связанным шнурками. Кабина крутилась и кувыркалась, уподобившись акробату, перед глазами мелькали небо, Африка и солнце, а к ним добавилось пламя от раскалившегося в атмосфере «второго ботинка». Гагарин, а это был он, находился на грани потери сознания, держась усилием воли. Перегрузки в десять ускорений, что равнозначно состоянию при весе тела в семьсот килограммов.  Представьте себе!
Через десять минут, показавшихся вечностью, сработала «автоматика», - разгоревшееся пламя расплавило «шнурок», и кабина отскочила от корабельного модуля, продолжая исполнять кардебалет. Кабина с гулом входила в плотные слои, выравнивая полет, появилась радиосвязь с центром управления, и Гагарин доложил, что полет идет нормально, хотя и с перегрузками.

На высоте семи километров выстрелило катапультируемое кресло, донесшее до землян момент прибытия космонавта. Гагарин увидел, что спускается на Саратов, места знакомые, но его относило на Волгу. Вдобавок ко всему, резервный груз весом в тридцать кило, вместе с надувной лодкой, где-то сорвался, и космонавт остался без средства спасения на воде. Ситуация. Но может быть, все было к лучшему, если парашютиста, освободившегося от лишнего груза, перенесло через широкую реку, из Саратова в Энгельс. Там, в трех километрах от берега, бабушка Анна Тахтарова сажала картошку, обомлев при виде приближающегося чудовища в оранжевом скафандре. «Не бойся, - сказало чудовище на чистом русском языке, - Я советский человек из космоса». Позже ТАСС сообщало о десяти смертельных опасностях, поджидающих Юрия Гагарина в полете, но все они были отведены судьбой или преодолены космонавтом.

От Энгельса мы, путешествующие студенты, добрались до Красного Кута, где Гельма Мартыновна, птичница комбината пернатых, прижилась с сестрой Леной, когда Ян Антонович переселился в Свердловск. Война разбросала супругов по необъятной России, и брак распался. Покинутая супруга сошлась в гражданском браке с местным жителем Яковом Пантелеевичем и поселилась в его крестьянском доме. Она была бесконечно рада приезду дочери с дружком, о котором отозвалась, как о парне «нашенском», и первым делом истопила для гостей баню.

В Красном Куте не утихали отголоски о приземлении в тутошних местах космонавта, но уже другого, под номером 2. В августе 1961 года, за год до нашего приезда, в десятке километров от поселка приземлился Герман Титов, торжественно встреченный четырьмя колхозниками артели «40 лет Октября». На сей раз траектория полета была выдержана по расчету, подальше от Волги, но при спуске Герман увидел, что его несет на поезд, несущийся по железной дороге. Посадка на состав казалась неминуемой; и куда он увезет? Упаси Бог! Бог отвел небесного гостя от помехи.  Прибывший отряд спасателей в дар набежавшему населению оставил парашюты космонавта. Хватило всем. Тем же вечером счастливые девицы щеголяли по Красному Куту в юбках из материала, доставленного из космических высот. Завсегдатаям блатных местечек такая удача и не снилась.  И в Париже не найти. Но место посадки космонавтов перенесли в широкие казахские степи, где нет ни Волги, ни поездов.