В 2016 г. на портале Проза.ру был опубликован материал "Автор "Слова о полку Игореве"(Свидетельство о публикации №216103100470), где было дано предварительное обоснование, что автором "Слова" является ростовская княгиня Мария Михайловна. Проведенные с тех пор ниже опубликованные результаты исследований позволяют перевести версию в установленный факт.
Макин Юрий Николаевич
профессор,
доктор технических наук
«Слово о полку Игореве» и другие загадки Ростова Великого
Основные загадки Ростова Великого
«В истории действительно встречаются по местам словно провалы, перед которыми мысль человеческая останавливается не без недоумения». (Салтыков-Щедрин. История одного города.- М.: Дрофа Плюс, 2004 г.- с. 120).
История Ростова Великого (Ярославского) имеет ряд таких «провалов» - загадок, над разрешением которых работали множество ученых различных направлений науки, но, «недоумения» не развеялись. Вот некоторые из них, пожалуй, самые фундаментальные:
- как звали жену основателя династии ростовских князей Константина Всеволодовича, матери знаменитого героя битвы с татарами на реке Сить святого князя Василька; в разных источниках упоминаются имена Анна (Е.В.Плешанов: «Великий князь 15 октября 1196 г. женил его, князя Константина на Анне Мстиславовне Смоленской [35]); Авдотья («В 1220 г. в Успенском соборе была погребена княгиня Авдотья, вдова кн. Константина, мать кн. Василька Константиновича». [50, с. 218]), Агафия (согласно [37], это ее иноческое имя, а по В.Н.Татищеву, том 1 его «Истории», за 1195 г. – это ее светское имя, а за 1218 г. – уже иноческое); Мария (по результатам археологических находок печатей того времени); но, согласно существовавшей княжеской традиции, иноческое имя должно начинаться на ту же букву, что и светское, то есть на «А».
- каковы были мотивы у митрополита Ионы (Сысоевича) построить не просто резиденцию (Архиерейский дом – Ростовский кремль), а настоящую крепость, созданную по всем правилам фортификационного искусства (несмотря на приписываемую всему этому декоративность): с мощными башнями, стенами с переходами и бойницами, внутренней инфраструктурой для длительной осады, включая возможность полноценного отправления богослужений не покидая резиденции (возможный ответ на этот вопрос приведен в статье [67, с.24 – 29]);
- с какой целью было организовано строительство в 1631 … 1633 г.г. Земляных валов, с учетом того, что не было в них к тому времени никакой функциональной потребности;
- насколько соответствует критериям подлинности версия, что автором «Слова о полку Игореве» (в дальнейшем «Слово»), является невестка князя Константина, жена князя Василько, княгиня Мария Михайловна;
- и, пожалуй, самая таинственная загадка, волнующая исследователей свыше семи столетий: почему епископ Игнатий похоронив со всеми почестями в 1278 году в Соборной церкви тело князя Глеба Васильковича Ростовского (Белозерского), внука князя Константина и сына князя Василько и княгини Марии Михайловны, через девять недель тайно ночью его изринул из могилы и закопал в пустынном и отдаленном от города Спасском монастыре, каковы были побудительные причины этого не имеющего аналога в истории поступка?
Ни одна из этих загадок не получила серьезного монографического исследования.
Авторы гипотезы о кн. Марии, как авторе «Слова»
Целью первой части настоящей работы является изучение подлинности написания «Слова» кн. Марией Михайловной и возможной связи этого с перезахоронением ее сына.
«Слово о полку Игореве» - самое известное и до сих пор самое загадочное произведение русской словесности. Не смотря на то, что его изучают уже более двухсот лет, так и осталось не выясненным до конца: где, когда и кем оно было написано?» [57, с. 6 ].
Гипотеза, что автором «Слова» является княгиня Мария Михайловна упоминалась неоднократно в книгах о Ростове Великом, например, [14, 16, 51]. Так ярославский писатель В.А. Замыслов в романе «Княгиня Мария» [16] писал: «Прав был когда-то мой двоюродный брат Василько, говоря, что его супруга, обладает необычайным умом. Она действительно выдающаяся женщина, и только ей было по силам написать изумительное «Слово о полку Игореве», кое Александр (Невский) прочел в стенах Григорьевского затвора. А почему ты свое «Слово» не отдашь переписчикам и не размножишь книгу для других княжеств? Не могу преодолеть себя, Александр. Такой же вопрос мне задал ученый монах Дионисий, кой пришел в Ростов из Москвы. Всю жизнь он занимался летописями, прочел сотни знаменитых книг, и теперь настаивает, чтобы «Слово» отдать переписчикам. Но… но я до сих пор страшусь. Я до сих пор не считаю свою рукопись совершенной. Пусть пока полежит в Григорьевском монастыре. Чересчур скромничаешь, Мария Михайловна. Уверяю тебя: твое «Слово» - изумительное творение, кое должно стать достоянием всей Руси. Не знаю, не знаю, Александр. Может быть, я когда-нибудь и решусь на размножение книги о своем пращуре (Мария была внучкой великого киевского князя Всеволода Святославича Черемного, кой доводился старшим племянником князю Игорю)».
Но, к этой догадке никто в научном сообществе не отнёсся всерьез и она никогда не была предметом специального монографического исследования. Доходило даже до некоторой степени ёрничества. Так, писатель из Ярославля И.А. Смирнов в своём отзыве о трилогии Валерия Замыслова «Святая Русь» («Князь Василько», «Княгиня Мария», «Полководец Дмитрий»), вышедшей в Ярославле в издательстве «Лия», писал: «по мнению академика Д. С. Лихачева и многих выдающихся историков и ученых России и Запада, княгиня Мария была самой образованной женщиной Средневековья. Как не прочесть такую книгу? Тем более что ее героиня является… автором «Слова о полку Игореве»! Замыслов так и пишет: «Силу Галицкого княжества, его борьбу с половцами и оборону русскими Дуная обрисовала княгиня Мария в своем «Слове о полку Игореве». Не один век исследователи безуспешно ищут автора великой поэмы — а Валерий Замыслов взял да нашел. Академик Лихачев считал, что «Слово…» «не могло быть написано позднее 1187 года». Княгиня Мария родилась в 1210 году. Получается, она написала «Слово о полку Игореве» почти за четверть века до своего появления на свет?»
В то время мнение академика Д.С. Лихачёва было, хотя и не новым (М.Д. Приселковым время написания «Слова …» отнесено до апреля 1187 г. [70]) но, истиной в последней инстанции. Вот, например, как описывает А.Л. Никитин свои злоключения, в связи с тем, что отступил от установленных академиком правил трактовки и подачи материала «Слова»: «Будучи одновременно исследователем и популяризатором «Слова о полку Игореве» и возглавляя с конца 70-х годов Постоянную комиссию по изучению «Слова о полку Игореве» при СП СССР (позднее — Постоянная комиссия по проблемам «Слова о полку Игореве» СП СССР), в 1984 году я неожиданно подвергся яростным гонениям со стороны академика Д.С. Лихачева. Формально этот известный литературовед выступил против моей документальной повести «Испытание “Словом...», напечатанной в журнале «Новый мир» (1984, №№ 5-7), фактически — против меня лично, воспользовавшись своим полуофициальным положением «придворного интеллигента» при Генеральном секретаре ЦК КПСС М.С.Горбачеве и его жене» [71].
Можно вспомнить, не побоюсь этого слова, трагическую судьбу историка А.А. Зимина, с мнением которого о позднем написании «Слова» архимандритом Спасского Ярославского монастыря Иоилем Быковским, научное сообщество не согласилось, но которое, конечно, имело право на существование [72].
В связи с этим и по многим другим причинам, гипотеза об авторстве княгини Марии не получила дальнейшего развития.
Время написания «Слова»
Были и другие мнения, например, «По наблюдениям историка А.В.Кучкина, Автор «Слова» знал ряд исторических реминисценций 11 века, о которых не упоминают летописи, причем, хронологический диапазон этих припоминаний оказывается достаточно широким: с 1022 по 1097 г.» [57, с. 338]. Значит, написано «Слово» после 1097 г. в любом случае.
Но, как отметил А.Л. Никитин, «Наличие в “Слове о полку Игореве” двух хронологических пластов событий — 70-х годов XI века и лета 1185 года, никак не связанных между собой, приводило в недоумение всех исследователей “Слова”. В последнее время был обнаружен еще и третий, так называемый “архаический” пласт, содержащий упоминание о славянском язычестве, “земле” и “тропе” Траяна, готах, “времени бусовом” и о многом другом, что не находило себе объяснения в древнерусской культуре XII века». [71]
И, если проследить хронологию написания «Слова» в исследованиях, то она постоянно смещалась к 13 веку.
«Альшиц Даниил Натанович. Рассматривает «Слово» как источник «Задонщины» … как памятник, совпадающий по своим политическим идеям (призыв к единению князей, борьба за интересы всей русской земли) … считает неверным видеть в авторе «Слова» современника событий, неосновательным принимать дату 1187 за верхнюю границу написания произведения. … Политическая ситуация, боле всего отвечающая отраженной в «Слове», приходится на период между 1223 и 1237, после поражения русских князей в битве с татарами на реке Калке, и до похода Батыя 1237… Основываясь на методике Альшица, Л.Н.Гумилев также относил время написания «Слова» к середине 13 века». [61, с. 49]
«Время создания «Слова». По мнению Альшица «Слово» могло быть написано после первого поражения русских князей от монголо-татар в битве на реке Калке в 1223 г., но не позже 1237 г., не позже нашествия Батыя». … «Гумилев считает, поскольку автор «Слова» не мог предсказать вторжение Батыя, то естественнее всего предположить, что он имел в виду вторжение Неврюя в 1252 г., которое за год или два предвидеть было не сложно». … «Под масками князей 12 века должны скрываться деятели 13 века». [61, с. 246]
«Гумилев Лев Николаевич. Оно было написано в 1249-1252 г.г. … Полагает, что «Слово» должно было побудить Александра (Невского) выступить против татар в союзе с западными соседями». [62, с. 73]
«Иванчин-Писарев Николай Дмитриевич. Песнь не поддельная и не новая. Она могла быть создана двумя-тремя столетиями позднее события, в ней описанного». [62, с. 234]
«Маркс Карл. Определил идею памятника: «Суть поэмы – призыв русских князей к объединению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищь». [63, с. 221]
Ряд персонажей «Слова» исследователями отождествлялся с князьями – участниками битвы с татаро - монголами на реке Калке. «Мстислав Мстиславич Удатный (Удалой). Этого князя мог иметь в виду автор «Слова». … Он соответствует характеристике «Слова». … При условии, что обращение к нему в «Слове» датируется более поздним временем. … К середине 13 века или позднее». [63, с. 279] «Мстислав Романович. Погиб в битве на Калке в 1223 г.». [63, с. 280] «Мстислав Ярославич Немой. Участвовал в битве на Калке (1223)». [63, с. 181]
А вот «Грунский Николай Кузьмич. Отметил невозможность определить точную дату создания произведения». [62, с. 64]
Но, объективный анализ описания природы в «Слове», свидетельствует, что автор не был очевидцем похода: «Сумаруков Георгий Владимирович. Исследователь приходит к выводу, что поведение зверей и птиц для описываемого времени года или суток неестественно» [38].
Развитие методов исследования
К настоящему времени, как показывают публикации и небольшое число докладов на конференциях [1, 3], осталось мало энтузиастов занимающихся изучением «Слова». Это не говорит о том, что исчерпано содержание произведения, а, скорее о том, что иссякли потенциальные возможности применяемых методов исследования. Вспоминается известная сентенция И. Брауна, «сейчас прорывные открытия осуществляются на стыке наук». Мы уже не раз наблюдали это явление при применении математических методов в истории, лингвистике и других. Например, в монографии А.А.Зализняка [15]. Еще один пример из статьи А.А.Горского. «Проблема подлинности «Слова о полку Игореве»: современное состояние изучения»: В качестве эксперимента было произведено статистическое сопоставление параллельных текстов, исходящее из допущения первичности «Задонщины»; в результате него закономерности в распределении фрагментов по объёму не обнаружилось. С точки зрения математической статистики, такой результат изучения соотношения параллельных фрагментов двух памятников может быть интерпретирован только как свидетельство влияния «Слова» на «Задонщину», а не наоборот» [3. с. 24]. Этим был окончательно опровергнут основной тезис «скептиков», что «Задонщина» — главный источник «Слова о полку Игореве» [76].
Первым примером такого «стыка наук», тектологии (наука об общих принципах организации систем, их организующих и формирующих механизмах) и истории, явилось объяснение мотивов строительства митрополитом Ионой Сысоевичем Архиерейского дома крепости [67, с.24 – 29]). Историками и клириками это не было воспринято по двум причинам: историки не знакомы с тектологией, а клирики не могут (или не имеют канонического права) отказаться от объяснения данного в Евангелии о райском саде на земле.
В данной работе впервые предпринята попытка применения изучения «Слова» с применением технических методов.
«Со времени первого издания этого произведения были написаны тысячи исследований, посвящённых автору, времени создания, жанру, композиции, отражению истории в «Слове», соотношению этого произведения с памятниками древнерусской книжности, русского фольклора, средневековой словесности Запада и Востока» [40, с.10]. Но, анонимный автор так и не был однозначно идентифицирован ни с одной реальной исторической личностью [48]. Даже звучали мнения, что не стоит искать автора, потому, что: «Васильева Лариса Николаевна. Не могу и не хочу знать имени автора. Допустим, узнаю … и сразу нет величия». [61, с. 180]
Работа ученых различных направлений над «Словом» продолжалась. Появлялись новые идеи, мнения, факты. Но, указанные загадки так и оставались не изученными.
В 2013 г. впервые был сделан и в тезисах опубликован доклад «О Ростовском авторстве «Слова о полку Игореве» [29, с. 240], позволивший дать новое направление в поисках автора «Слова». В нем известный в технических науках системный анализ и метод принятия решений в условиях неопределенности применен для решения исторической задачи – определение авторства «Слова о полку Игореве». Установлено, что паретооптимальным решением является отнесение авторства ростовской княгини Марии Михайловне.
В октябре 2018 г. в Ярославле в стенах «колыбели» «Слова» - Спасском монастыре, («Музеи «Слова». В 1979 г. МК РФ приняло решение о создании Музея «Слова» в Ярославле» [63, с. 282]) на юбилейных «X Чтениях по истории и культуре древней и новой России» был сделан доклад в развитие указанных технических методов применительно к решению исторических задач: «К вопросу об авторстве «Слова о полку Игореве» в свете современных научных данных» [30].
Абстрагируясь от научных подробностей, сущность методов состоит в следующем. Среди множества опубликованных ранее результатов исследований по «Слову» (анализ) определяются данные (критерии, факторы, логические условия), которые можно отнести к разряду квалиметрических, то есть тех, которые можно выразить числовым выражением алгебры логики: «1» - истинное высказывание, и «0» - ложное. Затем они рассматриваются на предмет соответствия известных данных о предполагаемом авторе «Слова» выявленным квалиметрическим высказываниям. Если в результате выполнения данной логической операции оказывается, что предполагаемый автор «не проходит» хотя бы по одному критерию, он убирается из списка претендентов на авторство. Если таких критериев достаточно много, может случиться так, что в конце этой логической цепочки останется только один писатель, которого можно с паретоопимальностью отнести к авторам «Слова». Почему речь идет только о паретооптимальности? Потому, что сам метод принятия решений в условиях неопределенности не предполагает точного однозначного решения, а лишь наиболее оптимального среди других оптимальных. Ведь наука не стоит на месте, могут вновь открываться ранее неизвестные критерии и сведения о событиях и писателях Древней Руси.
Метод настолько прост и функционален (хотя и трудоемок), что нет необходимости в рамках данной работы рассматривать всех пепсонажей, когда - либо выдвигавшихся на роль автора «Слова». Они систематизированы в разных справочниках, например, [40, 48, 61 - 65], и каждый может сам проверить, соответствуют ли предполагаемые «авторы» выявленным квалиметрическим критериям.
И всем исследователям «Слова» цепко держащимся вопреки фактам за «своего автора», необходимо помнить известную сентенцию А.Эйнштейна: «Можно совершить тысячу опытов, результаты которых будут подтверждать теорию, и лишь один, который все опровергнет и разрушит».
При всей простоте предложенного метода, наиболее трудной является задача нахождения критериев авторства, которые можно отнести к разряду квалиметрических. Таких единичных факторов исследователями «Слова» предлагалось огромное количество, но они, в основном, являлись «вкусовыми», то есть выражали пристрастия тех, кто их продвигал. И, только с появлением фундаментальной монографии академика А.А.Зализняка, появились и научно обоснованные безусловные критерии авторства, полученные путем лингвистического анализа [15]. Эти логические посылки очерчивают временные, географические границы написания «Слова…» и общие черты автора: «Текст «Слова» был создан в конце 12 начале 13 века и переписан где то на западе в 15 или 16 веке» [15, с. 30]; «…попадает в одну группу с не церковными памятниками, созданными в 11 – 12 веках» [15, с.64]; «… светское произведение (вероятно светского автора), объединяется с агиографическими произведениями» [15, 238]; «12 век – это время, которое ещё очень незначительно отстоит от эпохи праславянского единства» [15, с.287]; «все грамматические явления … он воспроизводил … в силу выработанных с детства автоматизмов» [15, с.317].
Без таких строгих критериев все дискуссии по «Слову» сводились, по существу к: «моё слово против вашего слова». При этом, зачастую, авторы версий продавливали их своим научным авторитетом, а все то, что противоречило фактам, легко объяснялось повреждениями текста, позднейшими вставками и ошибками переписчиков.
Недоумения содержания «Слова»
Что же вызывало недоумение при рассмотрении «Слова», как «героической поэмы»», написанной сразу по результатам неудавшегося похода, или, как «репортаж с места событий»)?
На мой взгляд, наиболее содержательно об этом сказано в книгах В.А. Леонова [27] и отдельных статьях «Энциклопедии «Слова о полку Игореве». «Противоречивость содержания поэмы, порой кажущаяся абсурдность и нелогичность. Игорь безрассудно погубил тысячи русских людей, в том числе невинных мирных жителей какого-то большого поля-города или поля-станицы. Погубил практически цвет тогдашнего русского войска. Сам попал в плен. Позорно, как трусливый заяц, бежал из плена. Но, несмотря на это, его побегу из плена и возвращению на Русскую Землю и в Киев радуются практически все русские города и веси, и не только русские, но и расположенные в бассейне реки Дунай и другие. Вместо проклятия от вдов, невест, матерей за погубленных сынов и мужей, эти вдовы и матери поют славицы Игорю. Возможно ли такое? Более того, автор торжественно восклицает: Русской земле нельзя без Игоря, так же как телу нельзя без головы! Следует сказать, что, по мнению историков, Игорь – всего лишь князь Новгорода Северского, и никогда не был Великим Киевским князем, да и никак себя не проявил в древней Руси» [27 с. 6 - 7]; Следующее недоумение. На протяжении всей поэмы автор оперирует только дохристианскими, якобы языческими понятиями и образами. И это якобы спустя два века после крещения Руси. И вдруг в самом конце поэмы забывает о них, и в тексте появляется Бог, Пресвятая Богородица Пирогощая, указываются христиане. [27 с. 7]; Незадолго до похода Игоря, не более чем за год, его отец, Великий князь Киевский Святослав Игоревич, сын княгини Ольги, укоротил и подчинил своей воле половцев. Но Игорь вероломно нарушил установленный было мир. [27 с. 29]; Святослав обращается ко всем князьям земли Русской с просьбой прийти на помощь, защитить Киевские земли. Но никто не отозвался на призыв Святослава. Все князья были заняты своими разбоями по земле Русской, ковали крамолу и проливали кровь в междоусобицах [27 с. 32]; Складывается впечатление, что во времена жизни автора христианства на Руси еще не было, или оно было не главенствующей религией». [27 с. 35]
«Эпос тюрский и «Слово». Характер русско-половецких отношений знал не только военные стычки или, напротив, совместные военные операции, но и самые тесные семейные и родовые связи: браки русских князей и дочерей половецких ханов обычное явление для 11 – 12 веков». [65, с. 259]
«Адрианова-Перетц Варвара Павловна. Избрать своей темой именно неудачный поход Игоря, на примере которого можно было убедительно показать, какую губительную силу представляла для отечества феодальная разрозненность русских князей … доказывает необратимую зависимость «Задонщины» от «Слова» [61, с. 38]
«Ворт Дин С. Рассматривает «Слово» как развернутое лирическое стихотворение, автор которого практически игнорирует реальные время и пространство и реальность представляет лишь короткими вспышками, перемежая их длительными погружениями в иные пространства и времена … Автора интересует преимущественно не военный поход незначительного удельного князя Игоря, а вся сложная политическая, экономическая, социальная, даже моральная картина Киевской Руси». [61, с. 239]
«Мазон Андре. Произведение характеризуется непоследовательностью изложения и бессвязностью второй части, что указывает на более позднего рассказчика, а не очевидца событий. Автор, вероятно, не современник Игоря, а пылкий патриот более позднего времени, просвещенный человек, знающий древнерусский язык и литературу. … Полагал, что автором «Слова» был просвещенный человек, знавший древнерусский язык. Отсутствие религиозного чувства. Использование языческих элементов, псевдоклассические клише, оссианизмов, галлицинизмов – все это указывает на светского человека, занимающегося литературой и наукой». [63, с. 195]
«Перетц Владимир Николаевич. Едва ли можно допустить, будто бы в конце 12 века, спустя два столетия после принятия христианства высший класс общества сохранял еще веру в древних богов. К этому времени языческое прошлое стало уже достоянием истории». [64, с. 83]
Князь Игорь в «Слове», по мнению Мазона, «не кающийся грешник после своего поражения … Это язычник-рыцарь, помышляющий о славе и не заботящийся вовсе о христианстве … поход Игоря совершается в Руси насквозь языческой, и это почти на пороге XIII столетия. Частое упоминание различных богов на протяжении всего текста, сгущает эту атмосферу язычества, рядом с которой заключение христианское, вопреки ожиданию, детонирует настолько, что некоторые очень горячие почитатели «Слова» считают это заключение неискусной переделкой. Во всем этом Мазон видит первый признак противоречия и несогласованности «Слова» с тем, что дают нам исторические свидетельства об этом периоде русской истории» [76] .
«Леже, наивно отождествляя дату создания памятника с датой списка, между прочим писал о «Слове»: «Если рукопись не сфабрикована в конце XVIII в. под влиянием оссиановских поэм, то во всяком случае очевидно, что она не современна событиям, которые в ней прославляются». [76]
Причины недоумения в понимании «Слова»
Понимание этих недоумений зиждется на концепции, хорошо сформулированной Л.Н.Гумилевым: «Любое литературное произведение написано в определенный момент, по определенному поводу и адресовано читателям, которых оно должно в чем-то убедить. Если нам удастся понять, для кого и ради чего написано интересующее нас сочинение, то обратным ходом мысли мы найдем тот единственный момент, который отвечает содержанию и направленности произведения.
Совершенно очевидно, что автор «Слова» намерен сообщить своим читателям нечто важное, а не просто рассказ о неудачной стычке, не имевшей никакого военного и политического значения. Значит, назначение «Слова» – дидактическое, а исторический факт – просто предлог, на который автор нанизывает нужные ему идеи. Историзм древнерусской литературы, не признававшей вымышленных сюжетов, отмечен Д. С. Лихачевым, и потому нас не должно удивлять, что в основу назидания положен факт. Значит, в повествовании главное не описываемое событие, а вывод из него, т.е. намек на что-то вполне ясное «братии», к которой обращался автор, и вместе с тем такое, что следовало доказывать. Нам, читателям XX в., этот намек совсем неясен, потому что призыв к войне с половцами был сделан Владимиром Мономахом в 1113 г. предельно просто, понят народом и князьями также без затруднений и стал трюизмом. Но к концу XII в. этот призыв был неактуален, потому что перевес Руси над половецкой степью сделался очевиден. В это время половцы в значительном количестве крестились и принимали участие в усобицах ничуть не больше, чем сами князья Рюриковичи. Призывать в такое время народ к мобилизации просто нелепо» [8].
Отнесение автора к современникам похода
Отнесение возможного автора к современникам похода в 1185 г. основывался, в основном, на не противоречии приведенной автором в тексте «Слова» информации по истории и хронологии событий, политике и княжеским взаимоотношениям, военному делу, топологии и географии, и многому другому, известным летописным материалам. В основе этой идентификации лежит посыл, что автор является очевидцем всей информационной составляющей «Слова». Но, если автор «Слова» писал историческое сочинение на основе изустных дошедших до него рассказов (детский возраст Марии Михайловны отделяет от событий похода всего 30 лет) и известных летописных сводов, то указанный критерий идентификации теряет всякий смысл, поскольку заведомо информация «Слова» будет соответствовать летописным свидетельствам.
Действительно: «Летописные повести о походе Игоря Святославича на половцев. Старшие версии содержатся в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях. Рассказ о походе Игоря в Ипатьевской летописи не является самостоятельным произведением, представляя собой часть статьи 1185 г., целиком посвященной военным столкновениям русских и половцев. Повесть о походе Игоря в Лаврентьевской летописи значительно короче, чем в Ипатьевской, независима от нее и написана как бы со стороны. Рассказ и язык «Слова» и повествования о походе князя Игоря и Ипатьевской летописи сходны. Ипатьевская летопись написана, несомненно, современником и очевидцем. Разница в изложении одного и того же предмета книжником и поэтом. Изучение повестей о походе Игоря в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях приводит к выводу о невозможности использовать повесть из Лаврентьевской летописи в качестве исторического источника. А.А.Шахматов считал статью 1185 г. Ипатьевской летописи по происхождению черниговской». [63, с. 151]
«Радзивиловская летопись содержит длинный рассказ» о походе князя Игоря [59, с.57]. Доказано, что автор «Слова» был знаком с Ипатьевской летописью 1200 г. Следует отметить, что «…к вспомогательным источникам Ипатьевской летописи должна быть отнесена черниговская летопись…» [61, с.77]. Напомню, что кн. Мария родилась и выроста в Чернигове.
«Ипатьевская летопись, наиболее полно сохранившая южнорусское летописание X–XIII вв., известна в нескольких списках, из которых основными являются собственно Ипатьевский (около 1425 г.) и Хлебниковский (XVI в.). Текстологическое их сопоставление обнаруживает, что оба списаны с общего протографа, причем текст Хлебниковского списка производит впечатление в отдельных местах более полного. Как определил еще Я. И. Бередников, Ипатьевская летопись состоит из «Повести временных лет», ее продолжения до 1200 г. и Галицко-Волынского свода XIII в. Согласно Б. А. Рыбакову, посвятившему анализу летописной «Повести о походе Игореве» специальное исследование, она составлена из текстов разных авторов, к тому же плохо объединенных редактором. Первая часть (поход, две битвы) написана летописцем Рюрика, которого якобы выдают здесь подробности в описании маршрута похода, точная дислокация полков, имена князей и воевод, ход двух битв с половцами и восхваление рыцарской доблести Игоря. Вторая часть, рассказывающая об ужасных последствиях поражения Игоря для Южной Руси и действиях Святослава Всеволодича по организации обороны от половецких вторжений, принадлежит перу летописца Святослава. Третья часть «Повести» (плен и побег Игоря) написана без привлечения Рюриковой летописи. В ней нет признаков стиля ее автора, к тому же присутствуют фрагменты текста, недоброжелательного Игорю, резко противоречащие содержанию и духу всего повествования. Да и сама третья часть внутренне противоречива. Особенно это будто бы проявлялось в отношении побега Игоря из половецкого плена. Один автор считал, что побег необходим, а другой — видел в этом неразумное мальчишество, объясняемое юностью князя. В целом «Повесть о походе Игореве», по мнению Б. А. Рыбакова, составлена позднейшим редактором — доброжелателем Игоря — из текстов не менее чем четырех авторов. Свое авторское участие он обозначил благочестивыми сентенциями, всегда благорасположенными к Игорю. Кто же этот загадочный автор — редактор летописной «Повести о походе Игореве»? Б. А. Рыбаков не склонен был приписывать ее ни одному из двух великокняжеских хронистов. Летописец Святослава был благочестив и любил церковность, но не был сторонником Игоря, летописец Рюрика был расположен к новгород-сиверскому князю, но не был благочестив. На этом основании Б. А. Рыбаков делает вывод, что «Повесть» писал кто-то третий. Наличие в тексте следов галицкого наречия указывает будто бы на его галицкое происхождение. Под 1205 г. в Галицкой летописи упоминается книжник Тимофей: «Б; бо Тимоф;и в Галич; премудръ книжникъ». Таким образом, заключает Б. А. Рыбаков, «Повесть» могла быть написана Тимофеем по поручению летописца Рюрика Ростиславича. Наиболее вероятной датой составления «Повести» представляются годы 1189–1190, когда составитель мог воспользоваться летописями обоих соправителей, что после ссоры Рюрика и Святослава в 1190 г. сделалось якобы невозможным». [82]
«Что касается сюжета «Слова», то в основном он, как утверждает Мазон, заимствован из летописей … в плане более архаическом, чем тот, который мы находим в летописях. Этот материал он отодвинул в пантеистическое прошлое, которое было чуждо Руси XII в., уже два века тому назад христианизированной. Его Игорь перед затмением — не христианский князь, каким он выступает у летописца. Но несколько тусклый материал летописей — полагает Мазон — автор «Слова», как опытный писатель, обновил, придав ему поэтический стиль» [76].
Частичные условия идентификации автора
Кроме того, в подавляющем большинстве работ в логическом условии идентификации рассматривается не всё множество критериев, а лишь отдельные из них, что делает некорректными выводы относительно истинности высказывания, как это сделано, например, в статье Б.А. Рыбакова «Кто же автор «Слова о полку Игореве?» [66].
Другой критерий – это способность и умение предполагаемого автора написать такое высокохудожественное произведение. Попытки такой жанровой и композиционной идентификации особенно сомнительны, поскольку сводятся в основном к следующему: если предполагаемый автор «Слова» известен в истории как книжник [40], значит, мог быть истинным автором. Но, попробуйте ответить на гротескный вопрос: «А мог ли, например, известный русский поэт В.К.Тредиаковский (которого А.Г. Костин [23] так же отнес к числу «авторов») среди своих сочинений иметь поэму, соответствующую творчеству С.А. Есенина»? Слишком преувеличенно контрастны стихотворения указанных великих поэтов, что бы у кого-то могла возникнуть мысль приписать (условное) анонимное стихотворение, написанное в стиле С.А. Есенина, времени и перу В.К.Тредиаковского только потому, что это был очень известный в то время поэт? Ответ очевиден! Но, в выдвигаемых гипотезах авторства «Слова» считают возможным, что книжник Древней Руси, известный своими короткими летописными записями и компиляциями, агиографическими, проповедническими и прочими малочисленными произведениями в совершенно несвойственном «Слову» художественном стиле, может являться его автором.
И совершенно нелепо выглядят такие критерии идентификации автора, как упоминание данного человека в тексте «Слова». Если признать этот путь прецедентно правомерным, то, в известной дискуссии об авторе романа «Тихий Дон», наряду с М.А. Шолоховым можно рассматривать в качестве возможного автора и «деда Щукаря». Нонсенс!
Социальный статус автора
Говоря о социальном статусе автора слова, В.П. Адрианова-Перетц [4], убедительно доказала, что «…наблюдения над элементами, из которых слагалась поэтическая поэма «Слова» … мы приходим к заключению, что и его жанровая природа, и отдельные тропы, и ритмичность речи связаны с обеими традициями словесного искусства 11 – 12 в.в. - фольклорной и литературной …Стилистические параллели к лексике и словосочетаниям «Слова» показывают, как прочно связаны со всеми типами литературного и живого языка 11-12 в.в. – от делового до устно-поэтического.» Очень важным наблюдением В.П.Адриановой-Перетц является: «Само обращение братие в 11-12 в.в. не ограничивалось значением «духовная паства» или «монахи»: это был и термин феодальной иерархии, объединявший князей». [4]
«Обращение в «Слове»: «Братие» - самое распространенное из обращений «Слова». [63, с. 342]
О княжеском достоинстве автора «Слова» говорят и другие исследователи.
«Миллер Всеволод Федорович. «Слово» – произведение книжное, автор был человек грамотный и просвещенный, он написал его, а не пел, и оно не принадлежало никогда ни народному, ни дружинному эпосу. … Политическая тенденция памятника, посвещенность автора во взаимоотношения князей». [63, с. 249]
«Пинчук Степан Петрович. Не решаясь назвать конкретного создателя памятника, ставит задачей составить довольно четкую и общую характеристику гениального поэта – автора «Слова». … Принадлежал к феодальной верхушке, был человеком передовым, его отличал пламенный общерусский патриотизм». [64, с. 104]
«Абихт Рудольф. «Слово», это древнерусская поэма, памятник не народного творчества, а продукт придворной княжеской культуры… Автор «Слова» наследовал виртуозную технику северных певцов, подвизавшихся на Руси» [61, с. 19]
А.Н. Ужанков акцентирует внимание: «Автор обращается к читателям (слушателям) «братие», что характерно для монаха. Он и был монахом». [57, с. 344]. И, далее: «Обращаю внимание на христианское (православное) обращение князя к своим воинам: он обращается к ним как к братьям во Христе и дружинникам – воинам, обращение «братие» - это православное обращение» [57, с. 357].
Но, это «монашество» вступает в противоречие с мнением большинства о светском авторе: «Автор «Слова». Был человеком широкой начитанности, он был хорошо знаком с исторической литературой своего времени, с памятниками книжной культуры своей эпохи … Прекрасное знание «Повести временных лет»… Широкий историко-политический кругозор ... В основе рассказа о походе Игоря и в «Слове» и в летописной повести Ипатьевской летописи, лежит общий источник … «Слово» написано без сомнения мирянином, ибо монах не позволил бы себе говорить о богах языческих и приписывать им действия естественные…. То, что автор «Слова» был лицом не духовным, признается подавляющим большинством исследователей … Общепризнанным следует считать и предположение о том, что автор принадлежал к высшему классу тогдашнего общества… Автор «Слова» – черниговец по происхождению… Г.В.Сумаруков – это жена киевского князя Святослава Всеволодовича Мария Васильковна» [61, с. 24]
«Повесть временных лет. Автор «Слова» как бы не заметил все то в летописи, что имеет религиозный смысл, ибо автор «Слова» здесь, как и в других местах своего произведения, стоит вне церковной исторической традиции … Историю 11 века и характеристики деятелей той эпохи автор «Слова» почерпнул если не исключительно, то в значительной степени именно из текста «Повести временных лет». [64, с. 123]
Если вспомнить, что в качестве автора «Слова» предлагались сказители, певцы, дружинники, воеводы, бояре, трудно представить, что бы кто-то из них посмел обратиться к князьям: «братие»! Так мог сказать только монах, или князь. Но, как сказано выше, духовные лица исключены из возможного авторства. Значит, автором был представитель княжеского рода.
Что говорит тайнопись
В подтверждение версии об авторе слова кн. Марии Михайловны, можно отнести исследования Г.В. Сумарукова и Н.С. Серегиной [38, 39]. Г.В. Сумаруков [38] расшифровывал тайнопись «Слова». Как известно, тайнопись была широко распространена в древнерусских произведениях. Он прочитал зашифрованное имя: «Мария Васильковна» и предположил, что это полоцкая княгиня Мария, жена князя Святослава Всеволодича, одного из главных героев поэмы. Она была родом из Полоцкой земли. Родилась Мария около 1127-1128 годов. Ее отец - Василько Святославич. В 1132 году он был приглашен на княжение в Полоцк.
Но, в плане аргументации об авторе «Слова» княгини Марии Михайловны Ростовской, логично предположить другое прочтение тайного имени: Мария Василькова (а не Васильковна), то есть жена князя Василька Константиновича.
Л.Е.Морозова отмечает такую странность: «Если в летописях нет никаких сведений о жене князя Игоря, то в «Слове» ей отведено несколько поэтических страниц. Но и в этом произведении нет ее полного имени, указано только отчество – Ярославна. Это указание отчества княгини представляется довольно странным, поскольку замужних княгинь в то время называли либо по имени мужа (в этом случае Евфросиния была бы Игоревой), либо по имени сына, но с указанием, что она его мать (если она уже была вдовой, а сын известным человеком), непонятное именование княгини привлекло внимание целого ряда исследователей, но достаточно убедительно объяснить его никто не смог» [80].
Встает и другой вопрос, а могла ли кн. Мария Василькова «зашифроваться» под Марию Васильковну? Ведь, если мы посмотрим аргументацию Г.В. Сумарукова относительно критериев А.А.Зализняка: «все грамматические явления он воспроизводил в силу выработанных с детства автоматизмов», что подразумевает литературную образованность автора, то невольно видится как бы «параллелизм в истории воспитания и детского образования обоих княгинь.
«Святослав Всеволодович. В 1143 году женился на Марии Васильковне, дочери полоцкого князя. … Святослав вел успешную войну против половцев. … Ему удалось сплотить русских князей и в ряде походов 80-х нанести половцам сокрушительное поражение, после которого половцы перестали существовать как самостоятельная военно-политическая сила. … В исследовании В.В. Каллаша, который пишет о беспомощности Святослава, изнемогающего и отчаявшегося, и, поэтому, к князьям обращается сам автор. … К русским князьям, более могущественным, чем князь киевский, мог обратиться только автор «Слова». [64]
Мария Васильковна: «Для маленькой Марии, а ей тогда было около четырех-пяти лет, начался новый, полоцкий период жизни. В Полоцке в то время жила одна из самых замечательных женщин Древней Руси — Евфросиния Полоцкая, сестра отца Марии, ее тетка. Евфросиния, став монахиней в возрасте 11 лет, первое время жила при полоцком Софийском соборе, где она «нача писати своими руками». Она не только переписывала книги для продажи, но и переводила с греческого. Деньги, полученные от продажи книг, раздавала бедным. За четыре года до приезда в Полоцк маленькой Марии Евфросиния основала в пригороде женский монастырь. Огромной заслугой Евфросинии было открытие ею при монастыре школы для девочек. И хотя нет прямых указаний на то, что княжна Мария обучалась грамоте в школе своей тетки, косвенные данные позволяют допустить это. Действительно, возраст Марии был самым «школьным», а ее отец, брат Евфросинии, в те времена был правящим князем в этом стольном городе Полоцкой земли. Невозможно представить себе, чтобы княжну Марию, прожившую в Полоцке до замужества 11 лет, не обучали бы грамоте: ведь, как известно из летописей и современных исследований, в княжеской среде на Руси образованию детей уделяли особое внимание» [38].
«Мария Васильковна. Жена великого князя киевского Святослава Всеволодовича, вышда замуж за него в 1143, пережила мужа, умершего в 1194 г. С именем Марии Васильковны связано то, что автор «Слова» так много внимания уделяет полоцким делам. Полоцкая тема занимает в «Слове» непропорционально большое место потому, что это тема Марии Васильковны». [63, с. 220]
Мария Василькова: «Марья Михайловна Черниговская вошла в семью Всеволодовичей, в семью с давними культурными традициями, в том числе и традицией женской образованности…не порывала связей с семьей, оставшейся в Чернигове. Её овдовевшая старшая сестра Феодулия стала монахиней, впоследствии одной из самых известных в православной церкви святой — Евфросинией Суздальской. В «Житии» особо отмечена ее незаурядная образованность, глубокое знание Феодулией - Евфросинией античной литературы: «Она познала все книги Виргилийски и витийски, была сведуща в книгах Аскилоповых и Галеновых, Аристотелевых и Омировых и Платоновых». В этом перечне и поэты — Вергилий, Гомер, и философы — Аристотель, Платон, и медики — Гален, Аскилон (Эскулап). Девочку учил отец, князь Михаил,— «уча но книгам и прочим премудростям», а также его ближайший боярин Федор — «зело учи бо ся от философ»… сестер в одной семье воспитывали примерно в равных условиях и, следовательно, княгиня Марья получила такое же образование. Со слов сына княгиня Марья узнала подробности гибели отца и позаботилась о том, чтобы сразу же после смерти Михаила Черниговского в Ростове было составлено его «Житие». Запись об ее участии сохранилась в древнейшей редакции «Жития»…сама княгиня принимала участие в составлении жизнеописания отца, поскольку лучше ее никто не знал его судьбы. Однако это была не единственная ее писательская работа. При дворе княгини Марьи было продолжено и русское летописание. Д. С. Лихачев, анализируя летописи XIII века, пришел к заключению, что «летописание 30-х — начала 60-х годов, отраженное в Лаврентьевской летописи, а с 1263 по начало 70-х годов в Симеоновской летописи, велось в Ростове» … Лихачев обратил внимание на то, что в этих частях летописи «настойчиво повторяется имя ростовской княгини Марьи. Упоминание женщин-деятелей необычно для русских летописей. И уже по одной этой настойчивости, с которой летописец отмечает имя Марьи, возникает подозрение в ближайшем отношении ее к ростовскому летописанию". [43].
Сравнение биографических отрывков княгинь Марии Васильковны Полоцкой и Марии Васильковой Черниговской - Ростовской: фундаментальное образование в княжеской семье, участие в нем ближайших родственниц – самых известных образованнейших писательниц монахинь: Евфросинии Полоцкой (Евфросиния уделяла большое внимание вопросам обучения и воспитания детей. В монастырской школе для девочек обучали письму, чтению, счету и основным правилам поведения … Евфросиния умерла в 1173 г. [80]) и Евфросинии Суздальской, причастность к летописанию и деятельному участию в управлении Полоцким и Ростовским княжествами, наводит на мысль, что Мария Михайловна Ростовская, вдова князя Василька, «уводя» от себя подозрения, что это она написала «Слово» (зачем это было нужно рассказано ниже), отождествила себя с Марией Васильковной Полоцкой, дочерью (а не женой) князя Василька.
О Ярославне. Любопытное совпадение (случайное ли?): «В древнейших летописях практически нет никаких сведений о жене новгород-северского князя Игоря Святославича, ставшего героем прославленной поэмы «Слово о полку Игореве». Данные о ней содержатся только в самой поэме, где она названа Ярославной и где помещен ее плач по поводу пленения мужа. Однако в самом начале XIX в. в исторической литературе появились сведения, что Ярославну (это отчество) звали Евфросинией, что она являлась второй женой Игоря Святославича и вышла за него замуж в 1184 г. В это время ей было только 16 лет, значит, родилась она в 1169 г. Эти факты повторяются в предисловиях ко многим современным изданиям «Слова о полку Игореве». То есть, опять имя Евфросиния…. В целом жизнь и деятельность Евфросинии Ярославны, любящей и верной жены, заботливой матери, настолько воодушевили автора «Слова о полку Игореве», что он всячески воспел ее в своем бессмертном произведении» [80].
Евфросиния Суздальская и кн. Мария. Наиболее подробно об двух замечательных женщинах Древней Руси, двух дочерях Михаила Черниговского: Евфросинии Суздальской и княгини Ростовской Марии, рассказано в монографии Л.Е.Морозовой [80]. Поэтому, ниже приводится пространная выписка из этого исследования.
«У Михаила Всеволодовича Черниговского, провозглашенного православной церковью святым за мученическую смерть в Золотой Орде, было две дочери, оставивших в русской истории не менее значимый след, чем сам князь. Более того, об его подвиге во имя веры современники узнали благодаря его дочерям. Именно они с помощью местных книжников составили в честь него Похвальное слово и написали Житие. При этом сами скромно остались в тени. Попробуем составить исторические портреты этих замечательных женщин.
Старшая княжна, Феодулия, в 16 лет покинула родное Черниговское княжество и переехала в Суздаль, где стала монахиней Евфросинией Ризоположенского монастыря. Ее праведная жизнь настолько восхитила и изумила местных представителей духовенства, что они стали почитать ее как святую. … Н. М. Карамзин вообще ничего не знал о Евфросинии Суздальской, поэтому отождествил ее с сестрой Марией, женой ростовского князя Василька Константиновича. … В начальной части «Жития» при описании детских лет Евфросинии большое сходство обнаруживается с «Житием Евфросинии Полоцкой». … При написании «Жития Евфросинии Суздальской» использовался текст «Жития Евфросинии Полоцкой», созданный раньше. Из него были взяты данные о любви княжны к книгам, к учению, о ее красоте, о сватовстве к ней многочисленных женихов, среди которых оказался один наиболее достойный.
В «Житии» не содержится точных данных о том, когда родилась Феодулия. Указано лишь, что она была первенцем в семье Михайла Всеволодовича. После нее появились на свет пять братьев и одна сестра, правда, и их даты рождения неизвестны. Некоторые соображения можно высказать лишь по поводу младшей княжны Марии, поскольку в 1227 г. она вышла замуж за ростовского князя Василька Константиновича (старшего сына Константина Всеволодовича и Агафьи Мстиславны) и вскоре родила сына. Значит, на момент замужества Марии было не меньше 15-16 лет и появиться на свет она могла приблизительно в 1211 г. Сам Михаил Всеволодович родился в 1179 г., значит, его первенец мог родиться приблизительно в 1196 г. Но в «Житии Евфросинии» отмечено, что в семье князя долго не было детей. Т. е. будущая святая должна была появиться на свет уже на рубеже XII и ХIII вв.
Несомненно, что в судьбе полоцкой и суздальской святых было много общего, поскольку обе не смогли удачно выйти замуж, хотя обладали массой достоинств. Главное – они любили книжное чтение, с готовностью овладевали различными науками своего времени (красивым письмом, умением говорить проповеди, врачевать и т. д.). По сообщению «Жития», монахини Ризоположенского монастыря были поражены ученостью Феодулии. Ведь она воспитывалась в культурных столицах Руси того времени: Чернигове и Киеве. Княжеские и монастырские библиотеки в этих городах были богаче суздальских, поскольку в этом городе князья постоянно начали жить только с конца XII в. … Она читала книги древнегреческих философов, поэтому по своим познаниям превосходила всех современных ей мудрецов и среди философов была самой главной» [80].
В «Житии Евфросинии Полоцкой», написанном монахом Григорием много лет спустя описываемых событий, смешались реальные характеристики Феодулии как глубоко интеллектуальной личности с искаженной внешней историей Ростово-Суздольской земли, что еще раз подтверждает тезис, что использовать агиографию в исторических исследованиях следует с большой долей критичности. Одно несомненно, высочайшая образованность княжны, полученная в результате домашнего обучения.
Что касается второй дочери Михаила Черниговского, ростовской княгини Марии Михайловны, ее литературный талант неоднократно прослеживается в ростовском летописании.
«Панегирик Василько Константиновичу составлялся явно светским лицом и скорее всего женщиной, т. е. Марьей Михайловной, в нем прославлена внешняя красота князя и его доброе отношение к окружавшим его людям, боярам, слугам, воинам: «Бе же Василько лицем красен, очима светел и грозен, храбр паче меры на ловех, сердцем легок, до бояр ласков… излишне же слуги свои любляше, мужество же и ум в нем живяше, правда же и истина с ним ходяста; бе бо всему хытрь и гораздо умея, и поседе в доброденьствии на отни столе и дедни, и тако скончася». Если бы характеристика Василько составлялась духовным лицом, то в ней бы отмечалась любовь князя к Богу, церковному чину, всевозможные его добродетели и т. д. … в отличие от панегирика Василько, представившего его красивым, добрым, смелым человеком, заботящимся обо всех окружающих его людях, даже о простых слугах. … В летописях встречается довольно мало некрологов, в которых описывается внешность князей» [80].
«После трагической гибели мужа Мария Михайловна возглавила Ростовское княжество, поскольку сыновья ее были совсем малы: Борису было только 7 лет, Глебу – еще меньше. … Поэтому Марии Михайловне на страницах своей летописи необходимо было доказать, что Ростовское княжество – наследственное владение ее сыновей. … Подчеркивалось, что Ростовское княжество было дано Константину по воле отца и стало его наследственным владением. … Князь покровительствовал Ростовской епископии, сам выбирал иерарха и помогал совершать ему поездки в Киев на церковные соборы. Этим подчеркивалась полная самостоятельность ростовского правителя и независимость его самого и местного иерарха. … Ростовский летописец – главное документальное свидетельство прав своих сыновей на Ростовские земли» [80].
«Несомненно, что главным помощником Марьи Михайловны был ростовский епископ Кирилл, который после гибели владимиро-суздальского владыки стал главным иерархом Северо-Восточной Руси. Его имя встречается в Ростовской летописи так же часто, как и Марьи Михайловны. Главной особенностью Ростовской летописи, составляемой по указанию Марьи Михайловны, было то, что в ней фиксировались в основном местные события, исключение было сделано только для данных о семье самой княгини: ее матери, оказавшейся в плену у Ярослава Всеволодовича, отца и братьев, бежавших в Венгрию от полчищь монголо-татар» [80].
«Марья Михайловна, очевидно, сразу же поняла, что после завоевания Руси ханом Батыем судьба каждого княжеского престола будет в его руках. Поэтому в ее летописце стали отмечаться все поездки в Орду владимиро-суздальских князей и фиксировались их результаты. Эти записи идут, под следующими годами: 1243, 1244, 1246, 1247, 1249, 1250, 1252, 1256, 1257, 1258 и далее. В большинстве из них принимали участие сыновья Марьи Михайловны Борис и Глеб. Поэтому каждый раз отмечалось, что ханы их почитали и подкрепляли ярлыком права на владение отчиной» [80].
«Частые поездки Глеба не только в Золотую Орду, но и в столицу всей Монгольской империи закончились тем, что он женился на дочери одного из ханов и привез ее на родину. Это существенно укрепило его положение среди других князей. В Ростове по поводу его возвращения с молодой супругой был устроен грандиозный праздник. … Политика, которую Марья Михайловна советовала сыновьям проводить по отношению к Золотой Орде, полностью совпадала с позицией по этому поводу Александра Ярославича Невского, ставшего в 1252 г. великим князем Владимирским. Поэтому в Ростовском летописце был зафиксирован факт посещения Александром Ростова в 1259 г. и отмечено, что местный епископ Кирилл, князья Борис и Глеб и мать их, «Марья княгиня, чтиша Олександра с великою любовью» [80].
Еще одной важной темой Ростовского летописца были церковные дела, в которых принимал участие местный епископ Кирилл. Это является главным доказательством того, что иерарх также являлся одним из составителей летописца. … В 1262 г. епископ Кирилл скончался. После этого Ростовский летописец, очевидно, закончился. Местные записи стали вестись очень кратко, без каких-либо подробностей и комментариев. Они дошли до нас в составе Суздальской летописи, изданной в приложении к Лаврентьевской летописи. В ней под 1271 г. зафиксирована смерть Марьи Михайловны: «Преставися княгини Марья Василькова, декабря 9, в Зачатье, в день обедню поют, ту сущу сыну ея Борису с княгинею и з детми, и положи ю у святаго Спаса в своем манастыри». … Из данной записи становится известно, что Марья Михайловна либо была основательницей, либо покровительницей Спасского монастыря в Ростове. Правда, никаких данных о том, что она являлась его постриженницей, нет. … В Троицкой летописи запись о смерти княгини более подробная» [80].
«В конце жизни Марья Михайловна жила в Спасском монастыре, в нем умерла и в нем же была похоронена. Данную запись, несомненно, сделал очевидец, знавший, что княгиня умерла спокойно, что на погребении не было ее сына Глеба, находившегося в Орде, но присутствовал старший сын с семьей и многие жители Ростова с епископом Игнатием и духовными лицами [80].
Интересная деталь: «в Троицкой летописи: запись 1263 г. о рождении у Глеба Васильковича сына Василия; в Суздальской летописи сын Глеба назван не Василием, а Михаилом; в Тверской летописи сын Глеба назван Демьяном» [80]. В апокрифических сказаниях Белозерского княжества делается предположение, что Михаил и Демьян были реальными сыновьями кн. Глеба от разных жен, что, возможно, вызывало сильную неприязнь к нему епископа Игнатия, которая, в конечном счете, вылилась в беспрецедентный в истории Руси эпизод, когда епископ Игнатий похоронив со всеми почестями в 1278 году в Соборной церкви тело князя Глеба Васильковича Ростовского (Белозерского), через девять недель тайно ночью его изринул из могилы и закопал в пустынном и отдаленном от города Спасском монастыре, как сказано в некоторых летописях, рядом с матерью, княгиней Марией.
«Необычайно хвалебные записи Марьи Михайловны о муже привели к тому, что он был канонизирован и стал общерусским святым. Важное значение имело и прославление ею вместе с сестрой Евфросинией мученического подвига в орде отца, Михаила Черниговского. Он стал одним из наиболее почитаемых святых Русского государства (ныне его мощи находятся в Архангельском соборе Кремля). При этом сама княгиня осталась в тени, поскольку всю свою жизнь посвятила близким ей людям: мужу, сыновьям и отцу» [80].
Образованность автора «Слова»
Рассуждая об образованности автора «Слова», можно привести некоторые характерные мнения исследователей:
«Веселовский Александр Николаевич. Начитанность автора «Слова», причудливым образом комбинирующего образы книжного происхождения с мотивами народной поэзии». [61, с. 193]
«Тихомиров Михаил Николаевич. Рассматривает личность Бояна и его влияние на автора «Слова». … Боян, являясь певцом черниговского князя, изображал в своей песне события на Черниговщине, происходившие между 1022 и 1893 годами; автор «Слова», говоря об этих событиях, пользовался свидетельствованиями Бояна, а не каких-либо летописей. … Содержание песни Бояна могло быть известно автору «Слова» как по устной традиции, так, возможно, и в рукописной традиции». [65, с. 116]
А.Н. Ужанков продвигая свою идею, что: «Слово» было написано в Свято-Михайловском Выдубицком монастыре. … Можно ли назвать его (автора) имя? Можно. Это игумен Моисей». [57, с. 345]. Он обосновывал это авторство в том числе тем, что «Автор «Слова» использовал в своем труде скрытые цитаты из «Книги пророка Иеремии» на греческом языке. Логично предположить, что с греческой рукописью … он мог познакомиться именно в Выдубицком монастыре». [57, с. 343].
Но, ко времени пребывания кн. Марии в Ростове, книга пророка уже была переведена на церковно-славянский; Мария знала греческий язык в силу полученного с детства образования; в Ростове существовал Георгиевский затвор, учебное заведение, где изучали греческий и были преподаватели и переводчики греческого языка.
Знание автором «Слова» древней зарубежной литературы неоднократно подчеркивалась исследователями: «Античность и «Слово». «Исследование князя П.П.Вяземского … Стремление автора доказать исключительную образованность сочинителя «Слова», равно как близкое знакомство с античной культурой русских читателей 12 века» [61, с. 60]. «Византийская литература и «Слово». Видит в авторе «Слова» человека грамотного, просвещенного, сочинившего свое произведение не изустно и не певшего его в народной или в дружинной среде, а написавшего его пером». … Его автор – книжный человек, представитель и поборник политической идеи». [61, с. 195]
«Число грамотного населения во всех слоях общества в XI-XVII вв. вовсе не было столь малым, как это представлялось в XIX в. Открытие берестяных грамот отчетливо продемонстрировало наличие грамотных крестьян, грамотных ремесленников, не говоря уже о грамотных купцах и боярах. Что духовенство было в основном грамотным, сомневаться не приходится». [81]
Гендерная принадлежность
Говоря о возможной гендерной принадлежности автора «Слова», А.Г.Костин [23]. и Г.В.Сумаруков [38]. приводят ряд рассуждений, позволяющих отнести автора «Слова» к женщине, а, именно, к княгине. «Манера описания сражений, какую мы видим в «Слове», явно более подходит автору женщине, нежели мужчине».
«Литературный этикет. Литературный шаблон воинских повестей. Самобытность этого памятника не позволяет рассматривать его в ряду других воинских повестей. Основные проявления литературного этикета определяются принадлежностью «Слова» стилю монументального историзма. Это стремление рассматривать предмет изображения с больших дистанций. [63, с. 164]
Считается, что широкое применение образов соколиной охоты указывает на то, что автор был хорошим охотником. Отсюда вывод напрашивается сам собой: поскольку охота — занятие чисто мужское, то автор поэмы — мужчина. В общем виде это так, но применительно к «Слову» этот вывод представляется спорным. Автором могла быть и женщина. Известно, что женщины – члены княжеской семьи принимали участие в данном развлечении. И еще, уместно вспомнить, что Ростов Великий с самых древнейших времен был центром культивации соколиной охоты и разведения, тренировки и поставки к великокняжескому двору охотничьих соколов. Как можно было кн. Марии Михайловне не знать особенностей этого исконно ростовского промысла: «Природа в «Слове. Средства художественного воздействия во многом брались из тех сторон действительности, которые сами обладали художественной значимостью. Художественное отражение получила любимая на Руси соколиная охота» [64, с. 179]; «Путины. Употребление термина «путины» … свидетельствует о знакомстве автора «Слова» с приемами соколиной охоты». [64, с. 192]. И, наконец, такое, что присуще женщине, «Птицы в «Слове. В «Слове», как ни в каком ином памятнике древнерусской литературы, часто упоминаются птицы». [64, с. 188]
Еще одна литературная особенность может свидетельствовать в пользу автора женщины. Это плачи. Хорошо известно, что во все времена слагательницами и исполнительницами плачей на Руси были женщины.
«Эффект присутствия» объясняется не реальным нахождением автора на месте событий, а его высоким писательским талантом.
«Плач Ярославны, один из самых поэтических фрагментов «Слова» [64, с. 109]». Мог ли такое написать мужчина – боярин, дружинник, монах …? Как то не вяжется это со здравым смыслом.
Мотив написания «Слова»
Но, в рамках возможного авторства «Слова», как будет показано ниже, у кн. Марии Васильковны Полоцкой не было мотива написать такое произведение и не было необходимости так тщательно скрывать свое авторство. А вот у кн. Марии Васильковой Ростовской это все было. И этим объясняется возможная «подмена», одной Марии на другую, что бы запутать недоброжелателей.
Что же позволяет отнести авторство "Слова…" перу Марии Михайловны, с учетом того, что наиболее значимые аргументы позволяющие идентифицировать автора и произведение, палеографические, содержались «…в том погибшем в 1812 г. сборнике Спасо - Ярославского монастыря, где находился список «Слова» [59, с. 380]? В первую очередь, наличие мотива.
Каков же был мотив написания «Слова» Марией Михайловной Ростовской и причины сделать его секретным, «потаённым» произведением?
1223 год. "В тот год, - сообщает летописец, - пришли народы, о которых никто не знает точно – кто они и откуда пришли, и каков язык их, и какого племени, и что за вера их. И зовут их татарами, а другие называют тауменами, а третьи – печенегами" [52, с.43].
«Начало татаро-монгольского нашествия охарактеризовалось недооценкой надвигавшейся опасности. Галицкий князь Мстислав Мстиславович в ответ на мирные уверения монголов, что они не помышляют о захвате русских городов и сел, вероломно перебил монгольских послов и выдвинулся навстречу монгольскому войску за Днепр на девять дней пути к берегу реки Калка. Битва на Калке сопровождалась предательством, нерешительностью, слабостью и неслаженностью в русских войсках. Это было трагическое поражение, не позволившее предотвратить дальнейшее татаро-монгольское нашествие.
К 1237 году, когда хан Батый двинулся на Рязанское княжество, возможно, события на Калке 14-летней давности забылись, потеряли свою остроту перед последующим отражением набегов западных соседей Руси и победой Новгородского князя Ярослава Всеволодовича в 1234 году над рыцарями Ордена меченосцев под Юрьевом. Поражение на Калке вспоминалось как случайное.
В 1238 г. из Рязанской земли татары двинулись на северо-восток. После взятия Москвы, Владимира, Ростова, Суздаля и других городов, 4 марта произошла решающая битва на реке Сити, правом притоке Мологи. В этой битве погиб ростовский князь Василько Константинович, племянник великого князя владимирского Юрия Всеволодовича. Не дойдя до Новгорода, татары повернули на юг и разгромили Смоленское и Черниговское княжества. К 1943 г. Русь окончательно стала вассалом и данником Золотой Орды». [52].
Все эти события 1223 – 1243 г.г. отразились в конкретной судьбе наиболее вероятного автора «Слова». В 1211 г. в семье князя черниговского Михаила появилась дочь Мария Михайловна. В 1227 г. вышла замуж за князя ростовского Василька Константиновича. В 1231 г. у них родился сын Борис, а в 1236 г. – сын Глеб. В 1238 г. овдовела. Она не постриглась в монастырь, как было принято в ту пору, а осталась регентшей при малолетних сыновьях, старший из которых стал ростовским князем, а другой князем Белозерским. До самой своей кончины в 1271 году, Мария Михайловна жила в Ростове, в основанном ею Спасском монастыре, помогала сыновьям, занималась писательской и летописной работой.
В 1245 году Марию Михайловну постигло ещё одно несчастье. В Орде был убит отец княгини, черниговский князь Михаил Всеволодович. А в 1263 году на обратном пути из Орды в Городце при странных обстоятельствах умер еще сравнительно молодым великий князь владимирский Александр Невский Ярославич, двоюродный брат ее мужа, опора и защитник княгини и племянников.
Выбор главного персонажа «Слова», князя Игоря Святославича (1150 – 1202 г.г.), сына Святослава Ольговича, князя черниговского, так же нельзя считать случайным, ведь он сам с 1199 г. являлся князем черниговским. Его победы над половцами 1170-х годов и неудачный поход против них в 1185 г. явились сюжетной основой для «Слова».
Княгиня Мария Михайловна имела мотив (в юридическом понимании этого термина - внутреннее осознанное побуждение) как никто другой ненавидеть татар. Она дочь святого князя Михаила Черниговского, который сам с 1223 года был одним из организаторов сопротивления русскими князьями от надвигавшихся татарских полчищ, и погиб в Орде мученической смертью вместе со своим сподвижником святым боярином Феодором. Она жена святого князя Василько Константиновича Ростовского, также мученически погибшего в 1238 г. от рук татар после битвы на реке Сить. И, конечно, она помнила, что великая княгиня Агафья, сестра его отца Михаила Черниговского, вместе со снохами, внуками, епископом затворилась во Владимирском соборе. Враги обложили его хворостом и подожгли.
В тоже время, Княгиня Мария Михайловна не имела возможности заявлять открыто о своей ненависти к татарам. Ведь оба её сына Борис (1231 – 1277 гг.) и Глеб (1236 – 1278 гг.) Васильковичи активно сотрудничали с татарами и, хотя сама княгиня до этого не дожила, их смерть непосредственно связана с пребыванием в Орде.
Уроки истории
Существует выражение "уроки истории". Таким уроком могли бы стать события, ретроспективно предшествующие татарскому нашествию и похожие по развитию сюжета. И именно к ним прибегла кн. Мария Михайловна в своём призыве к сплочению Руси для предотвращения грозного нашествия.
«В 1171 г. на Южную Русь напали половцы. Киевский князь Глеб поверив мирным предложениям, заключил с половцами договор и направился к Корсуню, оставив Киев без защиты. Половцы, вероломно нарушив мирный договор, захватили Киев и разорили окрестности. В этот раз кн. Глебу удалось собрать войско, догнать половцев и вернуть пленных. Это событие стоило жизни двум князьям, самому Глебу и его брату Михалку». [52, с. 31].
«Дальнейшие события 1172 – 1180 г.г., это непрерывная череда княжеских усобиц. Половецкое нападение 1171 г. забылось и ушло на второй план. Некоторые локальные победы над половцами 1184 г., сопровождавшиеся раздорами, предательствами, взаимным истреблением русских князей, создали иллюзию непобедимости даже отдельных княжеских войск. И такая беспечность закончилась в 1185 г. событиями, описанными в "Слове", то - есть сокрушительным поражением и пленением русских князей. И только успешный поход на половцев в 1203 г. можно считать завершением половецкой угрозы. Но и он завершился взаимными княжескими распрями. До 1223 г., начала татарского нашествия, оставалось 20 лет». [52, с. 39-43].
И для кн. Марии Михайловны, указанные "половецкие" события, были (напомню, что она родилась в 1211 г.) не такой уж далекой историей. Её окружали люди, которые могли быть непосредственными участниками антиполовецкой борьбы. Именно этот исторический урок и лёг в основу её завуалированного антитатарского призыва в «Слове».
О том, что «Слово» являлось историческим сочинением свидетельствует, например, такой факт: «Историки искусства относят постройку каменной церкви в Полоцке к концу 11 – началу 12 века, но Софийский собор в Полоцке уже упоминается в «Слове о полку Игореве» в связи с подробностями из жизни Всеслава Полоцкого и его кратковременного княжения в Киеве (в 1068 г.)» [54, с. 268].
Косвенным подтверждением не половецких, а татарских событий в «Слове» является употребление слова «Сулица. Характерно, что наибольшее число употреблений падает на описание войн с западными соседями Руси в 13 веке. А.Н. Кирпичников подчеркивает, что в 13 веке употребление метательных копий участилось. Здесь сказалась активизация пехоты и приспособление войск к борьбе в глухих лесных и болотистых районах». [65, с. 82]
Как остроумно отметил А.Г Костин «До начала 90–х годов прошлого столетия нельзя было обойтись без цитаты, взятой из письма К.Маркса к Ф.Энгельсу от 5 марта 1856 г., в котором он определил идею древнерусского памятника следующим образом: «Суть поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищь» [23, с. 19]. И это стало общепринятым утверждением [48, с. 17]. В то время никто не мог подвергнуть сомнению указанную сентенцию, потому, что: «В.И. Ленин: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно!» [23, с. 20].
Мазон отмечает, что «Использование «Словом» «Задонщины», по его взгляду, было тем естественнее, что сама собой напрашивалась аналогия межу гибельным походом Игоря против половцев и великой битвой 1380 г. русских с татарами» [76]. Но это утверждение справедливо и наоборот, при использовании «Задонщины» «Словом».
Таким образом, княгиня Мария по своему происхождению, трагическим событиям жизни, культурному потенциалу не только могла написать "Слово", но и имела серьёзную потребность к написанию такого произведения.
Вопреки литературному этикету
Исходя из логики ситуации в которой кн. Мария писала "Слово", ясно, что это был "крик души" одинокой женщины, которая не могла открыто выразить своё горе, поскольку думала, в первую очередь, о том, как это скажется на судьбе ее сыновей и на Ростовском княжестве. Но ей надо было высказаться, заявить свой протест, и даже, может быть, не столько призвать князей к объединению и борьбе с поработителями, сколько бросить им горький упрек, заявить об их виновности в том, что она осталась без любимого мужа и отца, вынуждена "кланяться" и сотрудничать с их убийцами.
Известно, что «Древнерусская литература, как и другие христианские средневековые литературы, подчинена особой литературно-эстетической регламентации — так называемому литературному этикету. В житии святого, согласно требованиям этикета, должно было рассказываться о детстве будущего святого, о благочестивых его родителях, о том, как он с младенчества тянулся к церкви, чуждался игр со сверстниками и т. д. Этот сюжетный компонент обязательно присутствовал в житии. Обратившись к летописям, мы обнаружим там подобную же картину: совпадают текстуально описания битв, из одних и тех же компонентов состоят княжеские характеристики-некрологи или характеристики церковных иерархов». [81] Но, «Слово» далеко от следования определенным каноническим образцам творчества древнерусских книжников.
Наверное, только для поэтов очевидно, когда произведение возникает на эмоциях, как «крик души», его отличает от гладкости профессиональных литераторов, как отметил Мазон «в «Слове» композиция несвязанная, и швы, скрепляющие отдельные части произведения, обнаруживаются в нескольких местах: «поэтический беспорядок» [76].
Зашифрованность событий «Слова»
«Как безопаснее изложить трагические события 13 столетия, чтобы не привлечь внимания баскаков и других ханских соглядатаев и не навлечь беду и на самого автора «Слова» и на его читателей?» [31]. Если Слово написано таким «темным» языком, что до сих пор не может быть адекватно переведено на современный русский язык, то, для подачи доноса к хану, оно должно было быть переведено на татарский язык. Очевидно, что в этом случае возникали те же трудности, что и у современных переводчиков. Но, если для нынешних толмачей перевод этих «темных» мест оставался просто на их совести, то для жалобщиков того времени это могло иметь смертельные последствия. Этим объясняется и отмечаемое в «Слове» «стремление его к известному поэтическому туману» [76].
О том, что «Слово» написано не столько на логике изложения, сколько на взволнованных чувствах автора, может служить следующее: «Мазон утверждает, что бесспорна только сюжетная канва, при этом произведение характеризуется непоследовательностью изложения и бессвязностью второй части, что указывает на более позднего рассказчика, а не на очевидца событий. Как полагает Мазон, автор «Слова» не является современником князя Игоря, им может быть пылкий патриот более позднего времени» [23, с. 195]. Поэтому, кн. Мария писала "в стол". Это было "потаенное слово", которым так изобилует древнерусская литература.
Этой же версии придерживается и Л.Н.Гумилев: «Наши изыскания привели к тому, что вероятнее датировать «Слово…» XIII в.; но приоритет в этой области принадлежит Д. Н. Альшицу, который привел доказательства того, что «Слово» написано позже 1202 г. Кроме того, можно думать, что автор «Слова» был знаком с Ипатьевской летописью, составленной в 1200 г. Когда существовала политическая ситуация, отвечавшая приведенному условию. Только в 1249-1252 гг., не раньше, не позже. Верхней границей написания «Слова» оказывается 1256 г., т.е. смерть Сартака, и, следовательно, единственно вероятной ситуацией, стимулировавшей сочинение антикочевнического и антинесторианского направления, остаются 1249-1252 гг. – трехлетие, когда Русь готовилась к восстанию, подавленному Сартаком Батыевичем и воеводой Неврюем.» [8].
«Гордлевский Владимир Александрович. Идея извечной принципиальной борьбы Руси со степью явно искусственного происхождения». [62, с. 44]
«Вольман Славомир. Автор «Слова» не ставил целью изобразить поход, поражение или отдельных князей, а стремился «создать произведение прямо таки агитационное», призывающее князей к объединению. Характеризуя автора «Слова» как человека независимых взглядов, близкого к народу и умеющего влиять на людей, озабоченного судьбами страны и народа, высокообразованного и знающего как устно-поэтическую, так и письменную традицию». [61, с. 229]
«Дынник-Соколова Валентина Александровна. Песнь обращена не к прошлому, хотя и не столь давнему, а «Слово» говорит о современности, причем его автор выступает не только как поэт - историк, но и как политический мыслитель». [62, с. 155]
«Мицкевич Адам. Строгий, печальный, скорбный тон. … Автор выражает чувства, общие всему славянству той эпохи, стремление к сильному, могучему и, главное, единому государству». [63, с. 262]
«Место написания «Слова». Автор «Слова» смог настолько подняться над местными интересами удельных князей, настолько отразить общерусские интересы, что попытки по тексту «Слова» определить его принадлежность одному из Ольговичей, по существу бесперспективны». [63, с. 237]
«Миллер Орест Федорович. «Автор сознательно, умышленно хочет быть историческим». [63, с. 252]
Внешнее и внутреннее время
А.Н. Ужанков обратил внимание на некорректность отождествления времени событий, отраженных в тексте произведения, и времени, когда писалось это произведение: «Важность обнаружения признаков отражения «внешнего» времени написания во «внутреннем» времени произведения для его датировки. Этот фактор еще более значим, если «внешнее» время написания существенно отстоит от «внутреннего» - «художественного времени» произведения. Здесь, правда, исследователя может ожидать соблазн принять детали и подробности описания за «датирующие признаки»: легко принять хорошо осведомленного автора за участника (очевидца) события, писавшего по свежим следам. Так, собственно, и случилось с датировкой «Слова». [57, с. 237 ].
«При датировке «Слова» исследователи долго исходили из посыла (по умолчанию), что «внутреннее время», то есть «художественное время» произведения, однозначно совпадает с реальным временем работы над ним автора (то есть, «внешнем времени»). «Слово о полку Игореве», таким образом, воспринималось, чуть ли не как репортаж с места событий … написанное по «горячим следам» после побега и возвращения Игоря в Новгород-Северское княжество (или приезд в Киев) летом-осенью 1185 г.». [57, с.238 ].
Так А.А.Горский, специально исследовавший проблему даты создания «Слова», исходя из безусловного посыла совпадения «внутреннего» и «внешнего» времени, делает вывод: «Таким образом, вряд ли есть основания видеть в дошедшем до нас тексте «Слова о полку Игореве» намеки на какие-либо события, происшедшие позже середины 1188 г., и относительно времени создания поэмы могут быть высказаны два предположения: 1) «Слово» было создано целиком осенью 1188 г.; 2) «Слово» было создано в 1185 г., а в 1188 г., после возвращения из плена Владимира Игоревича и Всеволода Святославича, в него были включены диалог Кончака и Гзака и провозглашение «славы» молодым князьям.
Такой посыл, конечно односторонний, и не может быть признан корректным.
«Слово о полку Игореве» было написано не ранее 1199 г. и не позднее лета 1201 г. … Новые открывшиеся исторические данные … позволяют более точно указать на время написания «Слова о полку Игореве» - осень – зима 1200 г. [57, с. 273]. Но, если действительно автор «Слова» для своего «ретроспективного репортажа» использовал Ипатьевскую летопись 1200 г., возникает вопрос, неужели автор «Слова» просто сел и сразу его написал и этот процесс не был растянут по времени? Маловероятно.
«Верхняя граница работы автора над «Словом» устанавливается довольно легко. … «Почнем же, братие, повесть сию от старого Владимира до нынешняго Игоря». Поскольку герой «Слова» умер, судя по летописным известиям, вскоре после лунного затмения 22 декабря 1200 года, то, стало быть, произведение написано до его кончины, ибо Игорь назван «нынешним», т.е. еще живым». [57, с. 263]. Тогда получается, что Ипатьевская летопись 1200 года вторична Слову? Хотя уже неопровержимо доказана ее первичность и как один из источников содержания «Слова».
На самом деле, как показано в [45, с. 148], фраза «Преставися князь черниговский Игорь. Тое же зиме явися знаменье в луне декабря 29» у Татищева отнесена во второй редакции его «Истории» к 6710 г., т.е. к 1202 г. [45, с. 168]. На самом деле, по астрономическим данным, полное затмение было действительно в 22 декабря 1200 г.» [45, с. 148].
«По «Слову» … Игорь оказывается в Киеве, хотя это не его отца престольный город. А «отни злат стол» находится в Чернигове, о котором в произведении ни слова. Разве автор об этом не знает? Знает, конечно, но умышленно так написал» [57, с. 269]. Видно, что автор «уводит» возможных недоброжелательных читателей от Чернигова, родного своего города, направляя их по ложному следу.
«Робинсон Андрей Николаевич. Настойчиво проводимой ученым идее об отсутствии серьезного русско-половецкого антагонизма во второй половине 12 века, когда появилась возможность выгодного участия разных ханов в качестве союзников тех или иных русских князей в их взаимных войнах. … Все более укреплялось кровное родство ряда князей и ханов, а также их дружин и местного населения обеих сторон. Призыв автора остался в веках вовсе не по причине своей политической реальности, а как раз вопреки ей – благодаря величию обобщенной патриотической идеи, облеченной в совершенно поэтическую форму». [64, с. 225]
«Секретность» «Слова»
О «секретном» произведении кн. Марии Михайловны мог знать только человек, записывающий продиктованный текст, писец, а, может быть, не знал никто, если она писала сама. Но, очевидно, какие-то слухи просочились и стали известны иерарху ростовской церкви. Это могло произойти, скорее всего, в процессе исповеди.
Казалось бы, эта «секретность» не противоречила тогдашней традиции письменности. «Большинство из древнерусских произведений анонимно. Многих удивляет, что мы не знаем имени автора «Слова о полку Игореве», но нам не известны авторы очень многих древнерусских произведений, как вполне рядовых в литературном отношении, так и шедевров, подобных «Сказанию о Мамаевом побоище», «Слову о погибели Русской земли» или «Казанской истории». С другой стороны, произведения торжественного и учительного красноречия почти всегда авторизованы. Но тут мы встречаемся с не менее странным явлением — обилием так называемых ложно-надписанных памятников. Это значит, что произведение в рукописной традиции приписывается какому-либо авторитетному богослову или проповеднику, хотя в действительности его автором является совсем другое лицо. Авторы житий чаще называют себя в заголовках своих произведений, но, видимо, здесь сказывается не столько стремление отметить свое авторство, сколько удостоверить своим именем, что житие и сопровождающий его обычно рассказ о чудесах изложены самовидцем — сподвижником или учеником святого». [81]
Но все это не подходит для «Слова». Почему было так важно скрывать его не только от баскаков, но и от епископа?
Благодаря мудрой политике кн. Марии Михайловны во взаимоотношениях с татаро - монголами, Ростов Великий не был разорен завоевателями. Но, светское население несло на себе сильный гнет дани, собираемой баскаками. А церковь была освобождена от всяких поборов, что делало ее лояльной к татаро - монголам, которые использовали ее и как инструмент влияния на население, и как источник инсайдерской информации о проявлениях нелояльность населения, в первую очередь, со стороны правящих классов. И, конечно, такое антитатарское произведение, как «Слово», да еще от правящей княгини, не могло не быть не узнано и повлекло бы за собой карательные действия.
Так, Л.В.Столярова и С.М.Каштанов отмечают: «Владимирский кн. Константин Всеволодович прославился тем, что «многы церкви созда по своеи власти … исполняя книгами и всякыми украшении». Если считать достоверными приведенные сведения, то можно думать, что и эти «книги» представляли собой элементы все тех же традиционных богослужебных книжных наборов. Нет оснований считать частной и так называемую «библиотеку» ростовского епископа Кирилла 1, изъятую по княжескому суду 1229 г. По видимому, под «книгами» этого владыки следует понимать богослужебный книжный набор кафедрального ростовского Успенского собора, которым Кирилл 1 владел как глава ростовской епархии. Смещение его с кафедры было равнозначно изъятию из его владения имуществ ростовской церкви («кун, сел и товара»), в том числе – епископской библиотеки». [50, с. 47]. «На производство сохранившихся рукописей, изготовленных в начале 13 в. В Ростове по распоряжению Кирилла 1, ушло не менее 676 шкур, а ведь многие ростовские книги этого времени безвозвратно утрачены». [50, с. 56]. «Полученные данные неоспоримо свидетельствуют об исключительных финансовых возможностях ростовской епископской кафедры в первой четверти 13 века, что подтверждается данными Лаврентьевской летописи (Епископ Кирилл 1 «… так бе богат всем, такъ ни единъ епископъ бывъ в Суждальстеи области …»)».[50, с. 60].
Это свидетельствует об огромном богатстве ростовской епархии и, конечно, епископ не мог рисковать, что бы лишиться всего этого.
«Сапунов Борис Викторович. Автор «Слова» – двоеверно живущий книжник. … Образ Ярославны, конечно, не укладывается в рамки христианского искусства и не может быть понят с точки зрения художественных приемов, используемых этим искусством, при создании литературных образов. Плач Ярославны в основной его части является типичным языческим заговором. Такое языческое заклинание не может рассматриваться как простой художественный прием. Обращение Ярославны – отражение реального верования, которое доказывает, что двоеверие проникло и в княжескую среду. Непопулярность «Слова» в 13 – 14 веках в том, что памятники письменности, не отвечавшие канонам ортодоксального христианского искусства, сохранявшие хотя бы следы двоеверческих традиций, методически изымались из обращения. «Задонщина» – типичное произведение ортодоксального христианского искусства, переработала «Слово» в соответствии с идеологией своего времени». [64, с. 268] Это позволяет условно отнести «Слово» в разряд апокрифов.
«Большинство апокрифов — это занимательные сюжетные рассказы, которые поражали воображение читателей либо неизвестными им бытовыми подробностями о жизни Христа, апостолов, пророков, либо чудесами и фантастическими видениями. Церковь пыталась бороться с апокрифической литературой. Составлялись специальные списки запрещенных книг — индексы. Однако в суждениях о том, какие произведения являются безусловно «отреченными книгами», то есть недопустимыми для чтения правоверными христианами, и какие лишь апокрифическими (буквально апокрифические — тайные, сокровенные, то есть рассчитанные на искушенного в богословских вопросах читателя), у средневековых цензоров не было единства. Индексы различались по составу; в сборниках, порой весьма авторитетных, мы встречаем рядом с каноническими библейскими книгами и житиями также апокрифические тексты. Иногда, впрочем, и здесь их настигала рука ревнителей благочестия: в некоторых сборниках листы с текстом апокрифов вырваны или текст их зачеркнут. Тем не менее апокрифических произведений существовало очень много, и они продолжали переписываться в течение всей многовековой истории древнерусской литературы». [81]
Таким образом, необходимость скрыть «Слово» и от ханских баскаков, и от церковников за завуалированный призыв к сопротивлению от поработителей, его двоеверие, автоматически перевели произведение в разряд апокрифической литературы в широком понимании этого слова.
Книжность древнерусского Ростова
Гениальное литературное произведение не может возникнуть, если его окружает культурный вакуум. Ростов Великий во времена кн. Марии Михайловны был крупнейшим книжным и образовательным центром Руси. «Древнейшим скрипторием Северо-Западной Руси была книгописная мастерская, действовавшая на рубеже 11 – 12 вв. в новгородском Лазаревом монастыре. Другой скрипторий в начале 13 века функционировал при кафедре ростовского епископа Кирилла 1.» [50, с. 9]. «Записи в книгах 13 в. сообщают об изготовлении рукописей в скриптории при ростовском Успенском соборе (1219, 1220 гг.)». [50, с. 41]. «По мнению В.Г. Пуцко, миниатюры Спасского евангелия и некоторых других кодексов 13 века были изготовлены греческим мастером, работавшим в ростовском скриптории». [50, с. 68]. «Скрипторий ростовского епископа Кирилла 1. Лаврентьевская летопись под 6737 (1229) г. сообщает о состоявшемся 7 сентября в Суздале суде над ростовским епископом Кириллом 1 (1216 – 1229 гг.), вследствие которого этот святитель оставил кафедру, принял схиму под именем Кирияк и удалился в Дмитриевский Суздальский монастырь «в свою келью, хотя лечити свою немочь». В этой обители он вскоре (17 апреля 1230 г.) скончался и был похоронен. Решением суда ростовский владыка лишился всего имущества, в том числе и книг. Из 133 кодексов 13 века, сохранились только два, безусловно происходящие из Ростова времени епископства Кирилла 1. Это список Жития Нифонта и Толковый Апостол 1220 г., имеющие записи писцов с указанием имени ростовского кн. Василька Константиновича (1209-1238 гг.) и еп. Кирилла». [50, с. 207]. «Если считать вероятным ростовское происхождение каждой из перечисленных рукописей (9 кодексов), то придется думать, что в Ростове конца 12 – первой половины 13 в. существовал едва ли не самый мощный в Древней Руси штат обученных переписчиков, в количественном отношении несравнимый даже с Новгородом того же времени». [50, с. 211]. «А.Н.Насонов установил, что уже со второй половины 12 м в начале 13 в. при ростовском Успенском соборе записывались связанные с ним события. Вероятно, там же составлялись «летописные произведения, посвященные деятельности ростовских епископов. Насонову удалось обнаружить следы ростовского летописания в Лаврентьевской, Типографской, Львовской и других летописях. «Летописец ростовский» упоминается в письме 1225 – 1226 гг. владимирского и суздальского епископа Симона печерскому монаху Поликарпу». [50, с. 218]. «Епископская библиотека, скорее всего, не была вывезена из Ростова и вряд ли вообще покидала стены Успенского собора. … Имевшийся в Апостоле 1220 г. отрывок Предисловия дьяка Евфалия к Посланиям апостола Павла был использован для составления помещенного в Лаврентьевской летописи под 1231 г. рассказа о новом ростовском епископе Кирилле 2 (рукоположен 6 апреля 1231 – умер 21 мая 1262 г.)». [50, с. 220]. «Влияние княжеской власти на судьбы местных епископий, видимо, было довольно мощным». [50, с. 221]. «Рукоположенный 6 апреля 1231 г. новый ростовский епископ Кирилл 2 известен как автор слов и поучений, продолжатель литературных традиций, начатых в Успенском соборе в 12 – 13 вв…. Ростовская епархия времени его епископства отличалась известной мощью, в том числе, экономической. Как мы видели, библиотека Кирилла 1 не покидала пределы Успенского собора после суда 1229 г. Видимо, не лишилась ростовская церковная организация и других своих движимых и недвижимых имуществ, накопленных при епископе Кирилле 1. Иначе трудно было бы объяснить основу экономического процветания церкви и преемственности довольно значительной литературной работы, ведущейся уже при епископе Кирилле 2 (1231 – 1262), т.е. спустя всего два года после «изъятия» имущества Кирилла 1.» [50, с. 222].
«В описи имущества Ростовского архиерейского дома, составленной в 1691 г. после смерти ростовского и ярославского митрополита Ионы присланным из Москвы дьком Иваном Воиновым, значилось всего 17 «письменных книг». … Среди них не было книг епископа Кирилла 1. К концу 17 века книг епископа Кирилла 1 в Ростове уже не было». [50, с. 223].
Культуру древнего Ростова в которой созрело "Слово" характеризует то, что "В конце 11 или начале 12 века в Ростове возникает первый на Северо-Востоке Руси монастырь, основанный Авраамием. Вскоре появляется и другой монастырь "Григорьевский затвор", где "книги многи быша" и при котором открывается первая в этих краях школа. В библиотеке ростовского (с 1207 по 1216 г.г.), а потом великого князя владимирского (с 1216 по 1219 г.г.) Константина Всеволодовича было около 1000 книг на греческом и русском языках. Есть предположение, что знаменитый список "Слова о полку Игореве", который граф Мусин-Пушкин нашел в Спасо-Преображенском монастыре Ярославля, первоначально хранился в Ростове. В Ростове велось великокняжеское летописание. Среди ростовских памятников письменности 13-14 веков особенно известна летопись княгини Марии, жены князя Василько Константиновича. После гибели мужа в битве на реке Сить в 1238 г., основала в Ростове Спасо-Преображенский монастырь. Ее летопись составлена в виде драматических некрологов русским князьям, павшим в борьбе с татаро-монголами. В 14 веке в "Григорьевском затворе" трудились в монашеских подвигах Стефан Пермский – составитель азбуки для зырян, Сергий Радонежский – великий деятель национального возрождения, Епифаний Премудрый – ученик Сергия, автор жизнеописания Стефана и Сергия Радонежского, основатель житийной литературы."[14, с. 34-46].
Конечно же, такое гениальное произведение, как "Слово…" не могло возникнуть из культурной пустоты. Сел какой-то монах, или князь, или боярин, или кто-то другой и, от нечего делать, написал "Слово". Понятно, что такого быть просто не могло. "Слово" – это переход количества (вся культурная квинтэссенция Ростова) в качество "Слова". И написать его мог только человек эту культурную квинтэссенцию впитавший в себя с детства.
Причина лояльности завоевателей к церкви
Остается вопрос о причине такой лояльности «языческой» Орды к Православной церкви Руси. Кажется не логичным, что высасывая все светские материальные и людские ресурсы, татаро - монголы не интересовались неэкспроприированными богатствами церкви? Понять это можно из исследования А.Н.Ужанкова:
«Когда же настанет Суден день? Первоначально, как указание на последние времена воспринимались знамения и природные явления: засухи, наводнения, эпидемии. В 13 веке – нашествие монголо-татар, в которых увидели нечестивое племя Гога и Магога, заточенное царем Гедеоном в недоступных горах, и пробившееся попустительством Божиим на свободу перед концом света. Изведены они были Богом в наказание погрязшим в грехах народам.» [57, с. 84]. Это восприятие, как наказание за грехи, исключало сопротивление нашествию (непротивление злу насилием). Как можно сопротивляться Божьему наказанию во искупление грехов? И эта такая полезная для завоевателей догматика исходила от церкви. Как можно рубить сук, на котором сидишь? Вот Орда его и не рубила. Тем более, в случае крайней необходимости, она могла в любой момент забрать себе эти церковные богатства.
Нашествие завоевателей настолько запечатлилось в народе, что даже Млечный путь, издревле называвшийся «Птичьей Дорогой», стал наименоваться «Батыева дорога». Якобы по ней татары ориентировались вторгаясь на Русь. В дальнейшем к ним присоединились названия «Мамаева дорога» и «Басурманское становище» [45, с. 342].
«Летопись изначально в хронологической основе своей имела временной предел – 1492 год. После него, как и в Пасхалиях мыслился конец света». [57, с. 87]. Эта церковная эсхатология психологически притупляла позывы к сопротивлению и бунту против поработителей.
В чем же была смысловая опасность «Слова» для церкви?
Если татаро-монгольское нашествие воспринималось как наказание за грехи и во искупление грехов, то сопротивление татаро - монголам могло восприниматься, как сопротивление воли Божьей. В «Слове» Игорю были Божьи знамения «Солнце ему тьмою путь заступало; стонущи ему грозою птичь буди; свист зверин вста, збися див – кличет вверху древа». Но, Игорь пошел против Божьей воли, пострадал, но, остался жив. Как бы наказ, не бойтесь идти против Божьего наказания – татаро-монгольского нашествия. Пророк Иеремия: «Не страшитесь знамений небесных, которых язычники страшатся». (10;2). Какой же Игорь язычник, если презрел затмение и другие знамения. Он поступил по заповеди Писания. «Забывает и Игорь Святославич и Бога Истинного, т.е. становится по сути дела, как и его предки язычником, идет за земными ценностями, славой, не внемлет предупреждению, солнечному затмению и, в результате, попадает в половецкий плен». [57, с. 314]. «Однако Игорь не внемлет посылаемым ему предупреждениям: ни затмению, ни предупреждающему поведению животных». [57, с. 318]. И остается жив. И претерпев плен обретает свободу.
При этом, А.Н. Ужанков отмечает: «Особенность «Слова» - призыв к единению русских князей перед угрозой внешних врагов. В 12 веке на этот призыв мало обращали внимания». [57, с. 333]. Следовательно, описывать половецкие события сразу после похода кн. Игоря, иметь мотивом указанный «призыв», не имело никакого смысла. Это косвенно подтверждает отнесение «Слова» к событиям татаро-монгольского нашествия.
«Митрополита Кирилла, предполагаемого автора «Летописца Даниила Галицкого» (связь этого произведения со «Слово» отмечалась в литературе), постоянно беспокоила проблема сплоченности русских князей. В «Летописце» он показал, как из-за зависти и вражды трех старших князей Мстиславовичей, жестокое поражение получили русские князья на реке Калке в первой битве с татаро - монголами». [57, с. 334].
Сразу необходимо отметить, что не все иерархи церкви были настроены на соглашательскую политику по отношению к завоевателям.
Когда было написано «Слово» кн. Марией
Период творческой активности княгини Марии, таким образом, приходится на 1238, (скорее 1245), – 1271 г.г., тридцать три года. В промежутке, между ее вдовством и кончиной.
Это не противоречит критерию А.А. Зализняка, что «Текст «Слова» был создан в конце 12 начале 13 века [15, с. 30], ведь этот временной промежуток – дисперсия статистического распределения лингвистических показателей, а черниговское происхождение (приобретенные в детстве автоматизмы), смещает его в более позднюю сторону.
Спасский монастырь в Ростове Великом был основан княгиней Марией Михайловной примерно в 1240 г., когда ей было около 30 лет, и прошло два года её вдовства. В 1244 г. она поселилась в основанном ею монастыре. Исследователи считают, что именно после этого княгиня Мария активно занялась ростовским летописанием. Академик Д.С. Лихачев даже ввел в литературу термин «летописание Марьи». Итоги этого летописания известны по Лаврентьевской летописи, являющейся компиляцией, состоящей из нескольких летописных сводов, в том числе, Ростовских записей (1239 г.) и Ростовского свода (1246 г.), написанных уже после того, как княгиня поселилась в Ростове после замужества с князем Василько в 1227 г. [18, с.130].
По свидетельству Д.С.Лихачёва, летописный свод княгини Марьи, «весь проникнут идеей необходимости крепко стоять за веру и независимость родины. Именно эта идея определила собой и содержание, и форму летописи. Летопись княгини Марьи соединяет в своем составе ряд рассказов о мученической кончине русских князей, отказавшихся от всяких компромиссов со своими завоевателями. Рассказы эти резко выделяются и своим объемом, и своим стилем в ростовском летописании Марьи. В цикл этих рассказов входят — рассказ под 1238 г. о гибели Василька Константиновича, рассказ под 1239 г. о князе Юрии Всеволодовиче, запись под 1246 г. об убиении в Орде Михаила Черниговского. Их подвиг представлен как мужественное выступление против гнета поработителей, а не только как страдание за веру, поскольку монголо-татары относились к вероисповедным вопросам весьма лояльно и русская церковь пользовалась в Орде целым рядом привилегий». [18, с.130].
После смерти мужа, Мария не постриглась в монахини, что было частым явлением в ту эпоху, а осталась регентшей при сыновьях, сохраняя за ним Ростовское и Белоозёрское княжества [34]. Как никто другой она осознавала, что Батыев погром на Руси только начало, что так же когда-то впервые грозно пришли половцы. И тогда тоже князья хотели отсидеться в своих княжествах. О творческом и литературном потенциале княгини свидетельствуют её такие яркие и нестандартные произведения, как «Некролог Васильку» и «Повести» об отце.
Авторство княгини в ростовских летописных записях 20-60-х годов XIII века подтвержден рядом фактов: "Характер ростовской летописи необычен…в ней не упущены подробности, касающиеся князя Василька. Так, описывая сражение на реке Калке, летописец после известия о поражении русских неожиданно выражает свою радость по поводу того, что князь Василько не дошел до Калки и остался невредим. Радость летописца кажется неуместной, но она понятна, если выражение ее принадлежало его жене — княгине Марье. Описание внешности и характеристика Василька сделаны любящей рукой: это и портрет, и одновременно воспоминания, в которых «ощущается не только похвала, но и выражение горести утраты. Рассказ о Васильке имеет законченную художественную форму. Летописец рассказывает о Васильке с достоверностью очевидца. Подробно описаны похороны Василька в Ростове, всенародная скорбь, и смерть его названа «закатившейся светоносной звездой». Усиливая впечатление утраты, красоту и доблести князя Василька летописец вспоминает ее уже после описания похорон… Летопись княгини Марьи отмечает важнейшие события ее семейной жизни. С большими подробностями описано, например, торжество по случаю рождения у князя Василька и княгини Марьи сына Бориса. Не забыты семейные свадьбы — брата Василька и сыновей великого князя Георгия. Летопись описывает женитьбу, поездки в Орду сыновей княгини Марьи: князя ростовского Бориса и князя белозерского Глеба… неизменно присутствует на страницах летописи Александр Невский, двоюродный брат Василька. Особо отмечены все его посещения города Ростова, где он встречался с княгиней Марьей. Безвременная смерть Александра Невского вызвала глубокую скорбь летописца… Летопись княгини Марьи подробно описывает судьбу родного ей города Чернигова … не менее дорогого летописцу и всего, что происходит в Ростовской земле. Летописец призывает бога «вложить ярость в сердца крестьяном, не терпяща насилья поганых». В пример всем русским князьям ставятся «новые мученики» — рязанский князь Роман, князь Василько, Михаил Черниговский и другие, которые предпочли мученическую смерть, но не уступили врагам ни своей веры, ни родины. Некрологи князьям-мученикам составлены как их жития. Особенность этой летописи в том, что вместо сухой записи по годам даны связные, как бы сюжетные повествования о событиях. Таковы рассказы «Батыева рать», «О Невском побоище», об «Убиении князя Михайло Всеволодовича Черниговского, внука Святославля Ольговичя, от окаянного царя Батыя в Орде» [43].
При этом, летописание кн. Марии Михайловны так же анонимно (как показано выше, об ее авторстве можно судить по косвенным признакам), как и «Слово».
Действительно, М.Д. Приселков в его исследовании по истории русского летописания XI - XV вв., в главе «Ростовский летописец Константина Всеволодовича и его сыновей», нигде не упомянул имя кн. Марии [74]; «с 1207 г. отец сажает Константина княжить в Ростов. Однако за время 1217 - 1218 гг. Летописец этот ведется как владимирский, потому что Константин в эти годы занимает великокняжеский владимирский стол. После смерти Константина (1218 г.) Летописец его становится Летописцем его сыновей, ростовских князей. Теперь ростовский княжеский Летописец ведется непрерывно и своевремен¬но силами ростовской епископской кафедры [74, с. 141]. … Работа эта была составлена в Ростове. В этом не может быть ни малейшего сомнения. В основу своей работы сводчик кладет рос¬товский Летописец Константина и его сыновей, кончавшийся описанием смерти от руки татар ростовского князя Василька (в 1237 г.) … Рассказ о гибели от татар ростов¬ского князя Василька в ростовском Летописце заканчивался его не¬крологом под тем же 1237 г. … Наше утверждение, что летописный свод 1239 г. был составлен в Ростове и ростовцем, сделанное на основании изучения использо¬вания сводчиком своих материалов, может быть подкреплено тем, что в одном месте своей работы автор дал указание на себя лично, опре¬делив себя как ростовца. … На вопрос, почему Владимирский великокняжеский свод Яросла¬ва, составленный в 1239 г., был делом ростовца, а не владимирца, - можно ответить указанием, что после татарского нашествия из главных городов Ростово-Суздальского края, благодаря осторожной политике ростовских князей, уцелел лишь город Ростов, где теперь, как в былые времена, находится епископская кафедра, управляющая всем Ростово-Суздальским кра¬ем. Когда князю Ярославу потребовался летописный рассказ, дово¬дящий изложение событий до вступления Ярослава на владимирский стол, то Ярослав, очевидно, мог обратиться только в Ростов, где уцелели вместе с городом и литературные средства и литературные силы, способные выполнить такое княжеское поручение». [74, с. 141 … 143].
М.Д. Приселков установил, что упадок ростовского летописания начался с 1263 г. А это год кончины кн. Александра Невского по возвращении из Орды. Не является ли это косвенным указанием, что именно после этого года кн. Мария переключила свои литературные силы с летописания на «Слово»?
«Составление свода 1239 г. было делом ростовца, из числа ростовских епископских служащих. Поэтому мы не будем удивляться, что продолжатель свода 1239 г., конечно, тоже росто¬вец, … не упускает из виду в своих записях ростовских дел и событий. … Последующие годы, т. е. начиная с 1247 г., своим изложением на¬водят на предположение, что великокняжеское летописание, веден¬ное до сих пор в Ростове, со смертью Ярослава прекращается как великокняжеское, но продолжается, как и прежде, силами епископ¬ской кафедры, но только как летописание местное, ростовское, как Ростовский Летописец. Все записи этого Летописца касаются или рос¬товских княжеских (главным образом семейных) дел, или связаны с епископом Кириллом, по деятельности которого во всем Ростово-Суздальском крае записываются события и внеростовские, например, под 1252 г. запись о вступлении Алек¬сандра Невского на великокняжеский стол Владимира». [74, с. 147 - 148].
М.Д. Приселков в свеем исследовании высказывает недоумение, почему в «семейном» летописце ростовских князей появляются записи о кн. Александре Невском. Но, если вспомнить, что Александр близкий родственник (а, значит, тоже член «семьи») и покровитель семьи кн. Василько, все встанет на свои места.
«То обстоятельство, что под 1263 г. сообщается о рождении сына у рос-товского князя Глеба, а затем приводится «житие» Александра Не¬вского, можно объяснить тем, что ростовский источник свода 1263 г. доходил до 1263 г., а общий состав известий за время великого княжения Александра Невского был так беден, что у составителя свода 1263 г. явилось желание не только пополнить свои источники само¬стоятельно придуманною статьею, как известие о приезде Алексан¬дра из Новгорода для оплакивания смерти отца, но и дать особое приложение, в котором сотрудник и очевидец жизни покойного Александра вскоре после смерти этого князя рассказывал о его под¬вигах и деятельности». [74, с. 149]. А кого же можно понимать под «сотрудником и очевидцем»? Конечно же кн. Марию Михайловну!
Как было показано, епископ Кирилл был духовный покровитель семьи кн. Василько и лично Марии Михайловны. Конечно же, это нашло свое отражение и в ее летописи. «Составитель свода 1263 г. был ростовец и горячий почитатель Ростовского епископа Кирилла, умершего в 1262 г. В своей работе сводчик не только с теплым чувством упомянул о смерти этого Кирилла, но и решил ознакомить читателя с жизнеописанием Кирилла («житием»), существовавшим как особое литературное произведение. … Похвала Кириллу, здесь помещенная как часть его «жития», написана после смерти Кирилла, т. е. после 1262 г., и что автор этого произведения обращается, как того требовала тогдашняя литературная манера, к умершему Кириллу с просьбою помочь в его литературном предприятии. … Мы читаем под 1239 г., что ростовский епископ Кирилл боялся, «абы не оскудела правоверная вера хрестьянская», что было естественно в первые годы татарского завоевания, когда еще не была ясна политика татар в отношении церкви. К этим словам о страхе Кирилла сводчик 1263 г. прибавил: «еже и бысть». Конечно, так написать было возможно только после 1257 г., … когда церковь получила ярлык, которым церковники были изъяты из татарского обложения и могли уверенно говорить, что христианская вера не оскудела [74, с. 150].
Если принять версию авторства «Слова» кн. Марии Михайловны, понятно движение рукописи от Ростовского Спасского Княгинина монастыря к его правопреемнику – Ростовскому Спасо-Яковлевскому Димитриевому монастырю, к возможному её пребыванию в руках св. Димитрия Ростовского и, после перехода архиерейской кафедры из Ростова в Ярославль, попаданию её в библиотеку Спасского монастыря, где она и была обнаружена князем Мусиным-Пушкиным.
Конечно, княгиня, писатель и политик, имевшая под рукой летописную информацию, выросшая среди княжеских воинов, среди приозёрной природы Ростова, когда образ сокола, ростовского промысла, Волги, как величайшей реки, и огромного озера (тинного моря) Неро, жившая во время, когда, согласно исследованиям Л.М. Демина: «фактически в Ростовском и Белозерском удельных княжествах мирно уживались христианство и язычество» [10], слышавшая легенды Ростова о языческих богах и не боявшаяся вставить их в своё произведение как человек светский, и много другого, что неоднократно ставилось исследователями во главу идентификации, прекрасно всё это знала и использовала в своём произведении. «О стойком сохранении остатков язычества в Ростовской земле говорят восстания волхвов в 1024 и 1071 г.г., «избивавших во время голода «старую чедь». И в том и другом случае волхвы были представителями языческих кругов». [54, с. 290]
Даже, как отметил Б.В.Сапунов, «Можно легко установить, что по своему характеру «плач» Ярославны в основной своей части (три абзаца из четырех) является типичным языческим заговором. Структура «плача» повторяет обычную четырехчастную форму заговора, сохранившуюся до XX в., — обращение к высшим силам, прославление их могущества, конкретная просьба и заключение. … Так называемое крещение Руси в 988 г. не могло превратить языческую страну в христианское государство. Практически это было только официальное провозглашение христианства господствующей религией и запрещение языческих культов. Процесс христианизации миллионных масс разноплеменного населения огромной страны затянулся на долгие годы и протекал далеко не мирно. Христианство распространялось из крупных административных и экономических центров, охватывая сперва русское, затем иноязычное население» [79].
Еще одним признаком «историчности «Слова» к событиям 1185 г. является описание солнечного затмения.
«По «Слову» выходит, что затмение Солнца было как бы поводом объявить поход на половцев. Но эта поэтическая вольность автора «Слова» расходится с действительностью. На самом же деле, как это видно из повествования Ипатьевской летописи, где под 6693 (1185) годом описан поход Игоря, последний выехал в поход из Новгорода Северского еще до затмения и постепенно к нему стали присоединяться его братья. Около реки Донца союзники соединились и хотели уже переходить ее в землю половецкую, как вдруг Игорь, посмотревши на небо, увидел знамение: «… идущим же им к Донцу реке, в год (час) вечерний, Игорь же, воззрев на небо и виде солнце, стояще як месяц, и рече бояром своим: «Видите ли, что есть знамение сие?». Они же узревшее и видиша вси и поникоша главами и рекоша мужи: «Княже, се есть не на добро знамение се». Игорь же рече: «Братья и дружина, тайны божия никтоже весть, а знамению творец бог и всему миру своему, а нам что сотворит бог или на добро, или на наше зло, а тоже нам видити». [45, с. 358].
Эти астрономические данные говорят о том, что «Слово» писалось не участником похода. В распоряжении кн. Марии была «Редакция Лаврентьевской летописи, кажущей потому изначальной, что наиболее метко определяет протуберанцы (от «уголь жаров» до «огонь палящий»). [45, с. 46]. Но это было видно в местах далеких от места похода кн. Игоря.
С другой стороны, кн. Мария могла наблюдать и наполниться впечатлениями от солнечного затмения. 3 августа 1236 г., прошедшее через Ростов.
«Игорь пытается развивать мысли, расходящиеся с общенародным взглядом на значение знамений небесных, опасаясь, чтобы предпринятый поход не расстроился. Поход решено было продолжать, и войска перешли Донец» [45, с. 358]. Автор Ипатьевской летописи, приводя речь Игоря, этим хочет показать, что взгляд, развивающийся князем, противоречит византийскому миросозерцанию, по которому: «Таковая бо знамения не на добро бывают, знамения же та не по всей земле бывают, но на ню же страну Владыка что хочет навести. [45, с. 50].
С другой стороны, возможно, то, что он дал трактовку затмения «на откуп» дружине, было стратегической ошибкой кн. Игоря. Вспомним, что Константин Великий и Александр Невский, перед началом решающей битвы, истолковали небесные знамения, как предзнаменование победы, вдохновили этим войска и победили. А «мудрые ж люди философы» о комете 1618 г. толковали, что та есть звезда не к погибели Московскому государству, но к радости и тишине. Великая сила внушения!
«Когда Игорь видел на берегу Донца, в пределах современной Курской области, частное затмение, летописец в Новгороде наблюдал его полным в то же самое время («в год вечерний» – «в звонение вечернее»). [45, с. 51].
«Кольцеобразное затмение 28 февраля 1207 г «Мнози бо верни человеци зрящее моляхуся Богу, дабы Бог обратил знамение то на добро» [45, с. 51].
«Полное затмение 14 мая 1230 г. Людем все отчаявшимся своего житья, мнящее же кончину сущую … мнящее яко скончание мира прииде … Суеверные люди ждали конца своего» [45, с. 52].
Конечно, страшные предзнаменования сообщали не только затмения, но и другие необычные небесные явления. Так, например, «комета Галлея в 1222 г. «иже знаменова новую пагубу христианом, яже по двою лету сотворися нашествие новых враг, си есть безбожных татар, их же в стране нашей не знаху». Здесь имеется в виду известная несчастная для русских битва на Калке летом 1223 г. [45, с. 373]. И даже комета Галлея 1378 г. была названа через несколько лет после наблюдения ее, предвестником, с одной стороны победы в Куликовской битве (1380 г.) и поражения от нашествия хана Тахтамыша на русскую землю и разгрома Москвы (1382 г.). А комету 1456 г. связали с падением Константинополя от турок; комету 1607 г. – со Смутным временем на Руси. Яркую комету 1664 г. связали с именем патриарха Никона и его ссорой с царем Алексеем Михайловичем. Таким образом, обязательно связать какие-то значимые события с небесными знамениями, была дань византийской традиции.
Из приведенного видно, как люди страшились затмений. И даже в эпоху Петра 1, во время полного затмения 1 (12) мая 1706 г., это не прекратилось: «Так как знамение произошло во время Великой Северной войны и Петр боялся падения духа в народе, то им заблаговременно было разослано много писем, в которых он просил, что бы эти лица старались распространить в народе здравые понятия о предстоящем затмении» [45, с. 73].
Сопротивление вопреки знамениям
Но, в плане мотива «Слова» - призыва к объединению всех русских сил для сопротивления татарскому нашествию, указанный пример несет прямо противоположную нагрузку: не непротивление, а сопротивление Божьему наказанию во искупление грехов в виде нашествия татар: «Полное затмение 1 мая 1185 г. «Страшно же видети человеком знамение Божье» … В Ипатьевской летописи о затмении упоминается в рассказе о походе Игоря на половцев, описанном под 6693 г. «Игорь же рече: тайны Божия никто же весть, а знамению творец Бог и всему миру; а нам что створит Бог, или на добро, или на наше зло, а то же нам видити». [45, с. 46].
Гапаксы
Ждёт своих исследователей и возможное объяснение «тёмных мест» в «Слове», гапаксов. Признано, что это безусловные или вероятные этнические названия [40, с.74]. Возможно, их разгадка найдётся в топонимике и местных словах праславян Ростовской земли, в настоящее время достаточно исследованных [Данилов А.Ю., Каретников А.Л. Ойконимы ростовской мери и [А.Малышев. Merjan Jelma. Меряно-русский, русско-мерянский словарь. Мерянский ономастикон. Издательство Merja-press. Москва, 2013].
«Этнонимия «Слова». «Слово» представляет собой широкое этнографическое обозрение, что было свойственно древнерусской письменности: этнонимы относятся к обширным пространствам различных стран света. В меньшей степени затронуто северо-восточное окружение Киевской Руси, игравшее не столь заметную роль во внешней политике той эпохи». [65, с. 265]
Еще раз о времени написания
Возвращаясь к вопросу научной дискуссии о времени написания «Слова», а, именно, к обилию мнений по данному вопросу, можно сделать вывод о шаткости и неубедительности логической аргументации.
«Еремин Игорь Петрович. «Слово» никогда и никем не было произнесено в порядке устной импровизации, и в этом его коренное отличие от тех речей, которыми в свое время обменивались князья и их дружинники и которые, надо полагать, относительно точно воспроизводилось летописцами. Речь такого литературного совершенства, как «Слово», могла быть только записана». [62, с. 167]
«Шахматов Алексей Александрович. Специально «Словом» Шахматов не занимался и ограничился в основном попутными замечаниями о несомненном влиянии «Слова» на «Задонщину». Не сомневался в древности и подлинности «Слова», но полагал, что дошедший до нас список гораздо существеннее, чем принято полагать, исказил первоначальный текст, отражая не столько оригинал 12 века, сколько его книжную обработку». [65, с. 221]
История Русского летописания [58, 59, 60] неопровержимо свидетельствует о том, что если бы «Слово» писалось вскоре после изображенного в нём события – похода Игоря Святославича, князя Новгорода-Северского на половцев в 1185 г. и была «озвучена» в любом жанре, она не могла бы остаться незамеченной в летописных сводах и книжности Древней Руси. Говорить о том, что «Слово» было известно в Древней Руси, ссылаясь на то, что в слегка измененном виде цитата из «Слова» была включена в послесловие к псковскому Апостолу, переписанному в 1307 г. Домидом, что «Слово» послужило основой «Задонщины» [48, с.16], можно с большой натяжкой, поскольку текст «Апостола» нам известен с 1307 г., а «Задонщины» был напечатан только в 1852 г.
О том, что «Задонщина» подражала «Слову …», достаточно сравнить даже самые первые строки этих произведений: «Не лепо ли ны бяшетъ, братие, начатии старыми словесы трудных повестий о полку Игореве …» [68, с.23] и «Лучше ведь нам, братья, начать поведать иными словами о похвальных о нынешних повестях, о походе князя Дмитрия Ивановича …» [69, с.86].
«Лихачев Дмитрий Сергеевич. Привел неопровержимые доказательства вторичности «Задонщины». [63, с. 172]
«Поэтика подражаний. Лихачев отмечает, в частности, неоправданное упоминание в Задонщине Каялы (вмести Калки)». [64, с. 169]
Единственное свидетельство об указанном времени создания поэмы, это слова Б.А.Рыбакова, что: «Лет пять спустя после создания «Слова …» киевский летописец, оформляя записи о событиях 1184-1185 г.г., явно подражал «Слову …» [66, с.121]. А может быть «Слово…» писалось на основе киевского летописца и других летописных сводов? И, конечно, предположение о том, что автор «остался для нас анонимом оттого, что был слишком хорошо известен людям своего времени и не посчитал нужным подписывать свою поэму» [66, с.119], маловероятно с учётом того, что Древней Руси того времени был не известен даже сам текст «Слова».
Конечно, и в наше время бытует мнение, что «внутреннее» и «внешнее» время «Слова» тождественны, например, С.О. Шмидт в статье «Первое издание «Слова о полку Игореве» в развитии культуры России», пишет: «Некоторые историки в недавнее время пытались обосновать мысль о создании «Слова» в 13 веке, через несколько десятилетий после похода князя Игоря под впечатлением столкновения не с половцами, а уже с татаро-монголами, и усматривали в «Слове» аллюзии, понятные современникам битвы на реке Калке (гипотеза Д.Н.Альшица) или Александра Невского (гипотеза Л.Н.Гумилева). И все эти размышления к тому же оставались достоянием сравнительно узкого круга ученых». [3. с. 18] Но, как показано выше по тексту, этот «круг ученых» не так уж и узок.
Это мнение о совпадении «внутреннего» и «внешнего» времени в «Слове» продолжает бытовать и в наше время, например: Вольский Е.В. К образу Всеслава Полоцкого в «Слове о полку Игореве». «Политическая мысль автора Слова сводится в основном к двум положениям – необходимости единения князей для борьбы с кочевниками и вытекающей из неё необходимости прекратить междоусобные войны». [3, с.92].
Но, даже некоторые отдельные слова раскрывают не совпадение этих времен: Сырнев И.П. Дон и море в «Слове о полку Игореве». «Думается, наиболее содержательным остается перевод данной фразы в первом издании поэмы 1800 г. «На реке Каяле свет в тьму превратился; рассыпались половцы по Русской земле, как леопарды из логовища вышедшие, погрузили в бездне силу русскую и придали Хану на великое буйство» [1. с. 74]. «Хан» с большой буквы это явно Батый, тогда «Каяла» - это Калка, а «половцы» - это татарские полчища.
И, как бы подытоживая приведенные выше рассуждения, можно привести отрывок из доклада М.В. Мелихова «Эволюция образа героя-врага в воинском повествовании 11 – 17 вв. Русский автор стремился не только воспроизвести сами события войн с иноверцами, но и объяснить, почему все происходило так, а не иначе, почему в одном случае христианское войско побеждает, а в другом – терпит поражение. Смысл этих событий в соответствии со средневековым религиозным мировоззрением он видит в том, что христиане своими грехами снискали «гнев Божий», вследствие чего и пришли на них враги. Не было однозначным отношение к половцам в летописных повестях о походе князя Игоря: половцы – жестокие и сильные враги, но их регулярные набеги на русские княжества чередовались с ответными походами русских дружин; за длительное время дружбы-вражды между русскими и половецкими княжескими родами неоднократно заключались браки, способствовавшие укреплению дружественных отношений. Меняется отношение к врагу только в 20-е гг. 13 века, когда на русских границах появляется новый враг – татары. Мотивировка вражеского нашествия во всех произведениях стереотипна: «Си вся наведена на ны Бог грех ради наших». Защита Русской земли, над которой вершится «Божий Суд», и гибель в случае поражения в битве с иноверцами в повестях этого времени приравнивался к искуплению грехов». [1. с. 150]
История открытия «Слова»
Малоисследованными идентификационными критериями авторства остаются «История открытия «Слова …», тёмная, в своём роде детективная» [40, с.15]. Ни одна серьезная монография не обошлась без того, что бы не повторить эту историю. И, можно было бы в данной работе этого не делать, отослав читателей к соответствующим источникам, например, [6, 76]. Но, логика исследования не позволяет этого сделать.
История рукописи «Слова» является одним из самых важных аргументов скептиков, пытающихся доказать, что «Слово» — подделка XVIII в. Прежде всего основанием для скептического отношения к рукописи «Слова» служит то обстоятельство, что рукопись эта сохранилась лишь в единственном списке, да и этот единственный список погиб [76].
До нас дошли 250 манускриптов Горация, 110 - Гомера, 100 - Вергилия, 100 - Софокла, 50 - Эсхила, 11 - Платона, 2 - Эврипида, 1 - Тацита. Древнейшие из дошедших до нас копий манускриптов отдалены от оригинала: Юлия Цезаря - 900 лет, Корнелия Непоса -1200 лет, Платона-1300 лет, Горация- 700 лет, Вергилия-400 лет, Софокла-1400 лет, Эсхила- 1500 лет, Эврипида - 1600 лет, Гомера - 2000 лет. И никто не сомневается в реальном существовании указанных авторов и в достоверности текстов [78].
«Цитата из «Слова» в «Опыте повествования о России» Е.П.Елагина, сделанной в 1787 – 1788 г.г. Это, пока, наиболее раннее из известных нам цитирований из «Слова» в 18 веке». [57, с. 367].
По свидетельству ученого-историка К.Ф.Калайдовича, рукопись «Слова …» была приобретена графом А.И.Мусиным-Пушкиным у удалившегося на покой архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского, который умер в 1798 г. [40, с.17]. Видевший её типографщик С.А Селивановский заявил, что «песнь Игорева» была написана белорусским письмом, не таким древним, похожим на почерк святителя Димитрия Ростовского» [40, с.20]; эту же версию развил русский литератор Андрей Нарваткин, «назвавший автором книжника второй половины 17 - начала 18 в. Димитрия Ростовского» [40, Ранчин, с.17].
Конечно, авторство св. Димитрия маловероятно в свете того огромного комплекса научных исследований его наследия, накопившихся к его недавнему юбилею – 250-летию прославления в Лике Святых. Но это не исключает того, что рукопись «Слова» побывала в руках митрополита и, может быть, была им переписана.
Поэтому, как отмечалось выше, можно предположить, что в Спасский монастырь Ярославля рукопись «Слова» попала из Спасо-Яковлевского Димитриевого монастыря. Известно, что библиотека митрополита Димитрия после его кончины в 1709 была отослана в Московскую патриаршую библиотеку. Но нельзя исключить, что какая-то часть книг осталась в монастыре и, после переезда в 1788 г. архиерейской кафедры в Ярославль, рукопись, вместе с архивом архиепископа Арсения, могла оказаться в библиотеке Спасского Ярославского монастыря. В свою очередь, рукопись «Слова» могла попасть в Ростовский Спасо-Яковлевский Димитриев монастырь из упразднённого в 1764 г. Спасо-Песоцкого монастыря, основанного кн. Марией Михайловной.
Эта версия, что рукопись «Слова» первоначально была доставлена и хранилась в Ростовских хранилищах, подробно обоснована ростовским краеведом М.Б. Сударушкиным [51, с.96…109], но не получила своего дальнейшего развития, возможно, из-за ранней кончины этого талантливого исследователя.
Но, исследования судьбы рукописи "Слова" проведенные Г.Н.Моисеевой, [32], Е.В.Синициной [47] и А.Г.Бобровым [6], доказали более сложный маршрут движения рукописи от автора до её первого публикатора.
Владелец рукописи А. И. Мусин-Пушкин в письме К. Ф. Калайдовичу уже после ее гибели в пожаре 1812 г. утверждал, что приобрел манускрипт у бывшего архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского, отстраненного от должности в 1787 г. По уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 323, под названием Хронограф, в конце найдено „Слово о полку Игореве“. Это прямое свидетельство А. И. Мусина-Пушкина легло в основание наиболее известной, хрестоматийной версии о получении графом сборника со Словом от Иоиля Быковского, в свою очередь якобы нашедшего его в книжном собрании Спасо-Преображенского Ярославского монастыря. [40].
Исследователей насторожило в этой «гладкой» версии следующее обстоятельство: «Лукьянов Владимир Васильевич. Посвятил ряд статей Иоилю Быковскому – первому владельцу рукописи «Слова». Обратил внимание на скорое и зашифрованное сообщение архиепископа Арсения о письме Бантыш-Каменскому, отправленному последнему на следующий день после смерти Иоиля. Осторожность архиепископа Арсения может быть объяснена лишь тем, что ему, вероятно, были известны причины, по которым Мусин-Пушкин задерживал обнародование рукописи «Слова». [63, с. 185]
Обратите внимание на даты: первое упоминание «Слова» у Е.П.Елагина в 1788 г. и переезд Ростовской – Ярославской кафедры в 1788 г. Возможно, это та дата, когда рукопись «Слова» попалась на глаза Е.П.Елагину и оказалась в ведении Иолиля Быковского. И, только через 10 лет, в 1798 г., после секретного оповещения архиепископом Арсением графа Мусина-Пушкина о кончине архимандрида Иоиля Быковского в 1798 г., рукопись «Слова» была предана огласке.
Основанный в Ростове кн. Марией Михайловной в 1240 г. Спасский монастырь ко времени кончины митрополита Димитрия в 1709 г. существовал лишь формально, а фактически был, как бы филиалом Спасо-Яковлевского монастыря, тем более, что они существовали «забор в забор». И в 1764 г., после своего упразднения, уже юридически влился в Спасо-Яковлевский монастырь.
Вот эти моменты, когда рукопись «Слова» вроде как неофициально присутствовала во всех трех монастырях, но официально ее не было, может свидетельствовать о том, что все, кто держал ее в руках, понимали ее художественную ценность, но в силу своей принадлежности к духовенству не смели ее обнародовать. Как книга языческая, она оставалась в разряде потаенной литературы в частных руках, либо в спецхране монастырей.
Г. Н. Моисеева детально обосновала гипотезу о происхождении Мусин-Пушкинского сборника из библиотеки этой (Спасо-Ярославской) обители. Действительно, в Описи Спасо-Ярославского монастыря 1787 г. против № 285 «Хронограф в десть» Г. Н. Моисеевой было обнаружено стертое слово, читаемое как «отданъ», а в Описи следующего 1788 г. эта рукопись была отмечена как уничтоженная «за ветхостию и согнитием». Таким образом, исследовательница пришла к выводу, что Хронограф со «Словом» около 1787—1788 гг. был изъят Иоилем Быковским из монастырского собрания и передан А. И. Мусину-Пушкину. Для сокрытия чего и была сделана запись о его мнимом уничтожении. [32]. Напомню, что 1788 г., это суматоха при перебазировании кафедры из Ростова в Ярославль.
Эта гипотеза была опровергнута в результате рукописной находки, сделанной в 1992 г. Е. В. Синицына обнаружила, что якобы «отданный» или «уничтоженный за ветхостию и согнитием» Хронограф под № 285 со временем вернулся в Ярославль, где хранится и поныне в собрании Ярославского музея под современным № 15443. Никаких прибавлений, в том числе «Слова», в нем нет. Таким образом, гипотеза Моисеевой не может быть принята. Если рукопись со Словом не принадлежала библиотеке Спасо-Ярославского монастыря, то как понимать утверждение Н. М. Карамзина о происхождении сборника из «монастырской архивы»? Оно в таком случае может быть интерпретировано как противоречащее версии А. И. Мусина- Пушкина, говорившего о получении им рукописи от частного лица. [47].
А.Г.Бобров, проанализировав все известные данные по рукописи "Слова", пришел к выводу, что А. И. Мусин-Пушкин получил рукописный сборник, содержавший Слово, не в конце 1780-х гг., а существенно позже, уже будучи обер-прокурором Синода, зимой 1791 / 92 г. Эта рукопись происходила из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря — той самой обители, где в XV в. священноиноком Ефросином была создана Краткая редакция «Задонщины», произведения, основанного на тексте Слова. «Не очевидно ли, что текст Кирилло-Белозерского списка здесь восходит непосредственно к «Слову», так как ни в одном из остальных списков «Задонщины» соответствующей параллели не находим?» [76]. Сумма фактов убедительно свидетельствует, что осенью 1791 г. «Хронограф» со «Словом» был привезен из Кирилло-Белозерского монастыря. По Реестру «А» 1791 г. в составе комплекса из 26 рукописных книг он был передан в ведение митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Гавриила (Петрова), а по Реестру «Б» 1791 г. — от архиерея в Святейший Синод. На каком-то этапе по личному указанию владыки Гавриила Хронограф вместе с Палеей был изъят из комплекса кирило-белозерских рукописей? Митрополит Гавриил передал эти две рукописи (а, возможно, и третью — Лаврентьевскую летопись) графу А. И. Мусину-Пушкину. Несмотря на наличие передаточных описей (Реестров «А» и «Б» 1791 г.), обер-прокурор Синода все же решился изъять эти книги для своей личной коллекции. [6]
Уже на протяжении первых месяцев после открытия Слова о Мусин-Пушкинском сборнике поведал в печати П. А. Плавильщиков. Вскоре его текст использовал при правке своего сочинения И. П. Елагин, а также, скорее всего, комментировал И. Н. Болтин и видел Йозеф Добровский. Уйдя в отставку с должности обер-прокурора Синода, А. И. Мусин-Пушкин не смог расстаться с некоторыми попавшими в его руки книгами, в том числе с двумя Кирилло-Белозерскими рукописями — Хронографом № 624 и Палеей № 592, выдвинув версию об их исчезновении во дворце при покойной императрице Екатерине II. Очевидно, стремясь запутать следы, собиратель указал в Первом издании «ложный» номер Хронографа (№ 323) вместо соответствующего Кирилло-Белозерской описи 1766 г. «правильного» № 624 (хотя не исключено, что на рукописи имелся и второй, старый номер). [6]
Интересна, в этом отношении, и история написания «Задонщины», на художественный строй которой, как указывалось выше, повлияло «Слово». Это древнерусское произведение написано Софонием, брянским боярином, ставшим позднее священником в Рязани и который, очевидно, спасаясь от татаро-монгол нашел своё убежище в Ростове. Для написания «Задонщины», он использовал помимо потаённого в Ростове «Слова», летописную повесть и народные предания о Куликовской битве, имевшиеся в монастырских хранилищах. [69, с. 86]. Имеются и другие версии. Что Софоний был по происхождению рязанец, но затем переселился в другой город (Ростов ?) и там создал своё произведение. [48, с. 348].
«Запутанность» движения рукописи «Слова» от Ростовского Спасского Песоцкого (Княгинина) монастыря, где предположительно кн. Мария Михайловна создавала это произведение, до установленной А.Г.Бобровым точки, откуда рукопись попала к ее публикатору, гр. А.И. Мусину-Пушкину, Кирилло-Белозерского монастыря, породила множество версий.
«Моисеева Галина Николаевна. Обратившись к изучению истории открытия «Слова», обнаружила ценные сведения о рукописи псковского Апостола 1307 г. с припиской, текстуально близкой Слову» [32, с. 266].
В.М.Михайловв своем исследовании выдвинул оригинальную, но исчерпывающе доказательную версию происхождения «Слова». Правильно, на его взгляд, расшифровывая тайнопись «Слова», он приходит к выводу, что «тайнопись неопровержимо доказала, что приписка (к «Апостолу») и «Слово» принадлежат перу одного и того же автора – Домиду». [31, с. 20]
Как известно, книга "Апостол" была написана в псковском Пантелеймоновом монастыре в 1307 г. Имя создателя и место написания так же явились результатом расшифровки принятой на Руси тайнописи и сомнения у специалистов не вызывают. Приписка к «Апостолу» очень близкая по содержанию к строкам из «Слова», повествующая об усобицах далеких времен, считается позднейшем заимствованием из «Слова». Утверждения скептиков, утверждающих, что приписка к «Апостолу» вдохновила автора «Слова» на создание этого произведения, маловероятна, в первую очередь потому, что отсутствует мотив написания. Тем более странно, что автор «Апостола» и «Слова» – одно и тоже лицо. Писать одновременно «открытый» и «секретный» документы с одинаковым текстом, в высшей степени нелепо.
С другой стороны, можно достоверно утверждать, что текст «Слова» был у Домида в 1307 г. в псковском Пантелеймоновом монастыре. Как отмечалось выше, кн. Мария создала «Слово», когда переполнилась горем "чаша терпения", когда уже в 1238 г. погиб ее муж, ростовский князь Василько Константинович, когда к 1943 г. Русь окончательно стала вассалом и данником Золотой Орды, когда в 1245 году был убит отец княгини, черниговский князь Михаил Всеволодович, когда в 1263 году умер Александр Невский Ярославич, двоюродный брат ее мужа. Верхней границей, конечно, является 1271 г., год кончины княгини.
Как уже отмечалось, временем написания «Слова» можно считать период с 1263 по 1271 годы. До создания "Апостола" осталось около 36 лет.
В. Замыслов довел свою дилогию «Ростов Великий» до 1262 г. Он считал, что «Слово» было написано кн. Марией до смерти Александра Невского в 1263 г. Это не соответствует концепции настоящего исследования. Но, великая заслуга В. Замыслова в том, что он воссоздал атмосферу политической жизни Ростова и роли в ней кн. Марии Михайловны. При этом, он сделал княгиню чуть ли не предводителем восстаний против татар, начавшихся в Руси с 1262 г. [16]. Но, достоверных исторических свидетельств этому нет.
Ретроспективная логика политической обстановки тех лет позволяет предположить, что кн. Мария и ее духовник, владыка Кирилл II, хранили тайну создания «Слова». Кирилл II был избран на епископскую кафедру мужем кн. Марии князем Василько Константиновичем в 1230 . «Василько Константинович Ростовский с братиею выпросили у стрыя своего великого князя Юрия игумена Рождественского (монастырь в Ростове) Кирилла в епископы и послали его в Киев. Которого митрополит Кирилл поставив отпустил в Ростов» (История В.Н.Титищева, кн. 2, 1230 г.).
«Епископ ростовский Кирилл оставил епископство в старости глубокой и изнеможении большом и возвели на его место архимандрида богоявленского Игнатия благословением и повелением Кирилла, митрополита киевского и Всея Руси» (История В.Н.Титищева, кн. 2, 1261 г.).
Скончался он в 1262 г. и погребен в Успенском соборе г. Ростова. «Преставился блаженный епископ Кирилл ростовский месяца марта в 21 день и положиша его в церкви пречистой Богородицы в Ростове. В тот же год поставлен был в епископы Игнатий Ростову» (История В.Н.Титищева, кн. 2, 1262 г.).
Язычество Ростова
И с 1262 г. кн. Мария и ее сыновья стали беззащитны (в плане сохранения тайны исповеди) перед новым епископом Игнатием.
Очевидно, епископ Игнатий, имевший характер ортодокса, был очень недоволен всей княжеской семьёй. И тем, что кн. Мария не постриглась после смерти мужа в монастырь, а осталась фактически правительницей в Ростовском и Белозерском княжествах. И тем, что она, очевидно, мало нуждалась в духовном окормлении новым епископом. И тем, что ее старший сын, Борис Василькович, вел самостоятельную, мало нуждающуюся в епископе взвешенную политику с татарами. И тем, что младший сын, Глеб Василькович, слабо боролся с язычеством во вверенном ему Белозерском удельном княжестве. И тем, что он женился в 1257 г. на принявшей православие татарке Феодоре, дочери хана Сартака и внучке хана Бату, правнучке Чингисхана. По апокрифическим некоторым данным, перед этим он расстался с законно венчанной женой [11]. И, возможно, были и другие поводы для недовольства, которые вылились в беспрецедентный в истории поступок: епископ Игнатий похоронив в 1278 году в Соборной церкви тело князя Глеба Васильковича Ростовского (Белозерского), через девять недель ночью его изринул из могилы и перезахоронил в Спасском монастыре!
Возможно, Епископ слышал о «Слове», что это языческое и антитатарское сочинение. И он искал это потаенное сочинение. Возможно, он думал, что рукопись погребена вместе с телом кн. Глеба. И это могло явиться причиной (одной их множества версий) перезахоронения.
«Ростов ни разу не пострадал от татар. Постепенно он стал опорой ордынской торговли и влияния татар в Верхневолжье». [73, с. 801]. И это, конечно, результат тонкой политики кн. Марии Михайловны и ее сыновей, Бориса и Глеба Васильковичей. Летописи подробно описывают их внешнеполитические усилия на поддержание мира в Ростовском княжестве [26, 36, 37].
Движение рукописи «Слова»
Вспоминая движение рукописи «Слова» от Ростова к Кирилло-Белозерскому монастырю, с возможным "заездом" в Псков, бросается в глаза такой факт, что Белозерское удельное княжество всегда принадлежало ростовцам. Первое упоминание о нем относится к 862 г. Самостоятельное княжество образовалось в результате дробления Владимиро-Суздальской Руси после смерти великого князя Всеволода Юрьевича Большое Гнездо (умер в 1212 г.). При первом разделе всеволодова наследства Белоозеро вошло в состав Ростовского княжества, доставшемуся Константину Всеволодовичу (умер в 1218 г.). Белоозеро осталось в составе Ростовского княжества и при Василько Константиновиче, муже княгини Марии Михайловны. К этому времени Константиновичи Ростовские устранились из борьбы за великокняжеский престол. [10, с. 48…50].
Погиб Василько Константинович в возрасте 29 лет. Его 7-летний старший сын Борис стал князем Ростовским, а сын Глеб, которому еще не было 2 лет, стал князем на Белоозере, положив начало Белозерскому удельному княжеству. Фактически, правление княжествами легло на плечи их матери, княгини Марии Михайловны и ее «духовного отца», ростовского епископа Кирилла. Фактически, кн. Глеб начал править непосредственно в Белозерске после достижения совершеннолетия, когда ему шел 15-й год. [10, с. 51…52].
Л.М.Демин задался вопросом: почему татаро-монголы, ставшие к тому времени хозяевами политики на Руси, смогли допустить передачу двух немаловажных уделов сыновьям ростовского князя. Ведь кн. Борис, Глеб и Мария Михайловна, вряд ли могли забыть о гибели отца, деда и других близких родственников от рук татар? Несомненно – это результат дальновидности, гибкости, тонкой дипломатии, выдержки и азиатской хитрости (усвоенными от своего же татарского сюзерена), которую проявила княгиня Мария, и которые передала своим сыновьям. Огромную роль в этом сыграл епископ Кирилл II, который занимал Ростовскую кафедру в течении тридцати лет, с 1231 по 1261 г. Считается, что Ростовский летописец, чье летописание отразилось в Лаврентьевском списке, принадлежит двору епископа Кирилла [10, с. 54…56].
Следует отметить, что, несмотря на то, что Ростов одним их первых городов на Руси принял христианство. В 1051 г. св. Леонтий, первый ростовский епископ, начал его распространение. Но во времена епископа Кирилла II христианство в Ростове мирно существовало вместе с остатками язычества. А вот Белоозеро, было, без преувеличения, оплотом языческих верований на севере Руси.
«В духовной жизни Белоозера, где пережитки язычества, особенно среди вепсской части населения, сохранялись долго, да и христианство здесь сохраняло заметный налет язычества. По существу в Белозерском крае сложился своеобразный симбиоз двух религиозных систем». [10, с. 17]. Фактически, отмеченная в данной ссылке методологическая основа духовной жизни Белозерского края, соответствует методологии построения «Слова». Тот же симбиоз христианства и язычества, с преобладанием последнего.
Все исследователи жизни Белозерского края акцентируют внимание на «большой живучести языческих пережитков и верований … обожествлении сил природы и проникновении элементов древнего язычества в христианские религиозные обряды. … Распространение и живучесть пережитков язычества, не исчезнувшего с принятием христианства. Борьба христианства с пережитками язычества далеко не всегда была успешной. … Это было не просто деревенское знахарство, а значительная развитая языческая культура со своей мифологией, пантеонов главных божеств, жрецами и, по всей вероятности, со своим языческим летописанием 980 годов». [10, с. 26…27]. Не напоминает ли все это жанровую природу «Слова»?
Действительно, языческие «солнечные праздники», весеннее равноденствие, летнее солнцестояние, осеннее равноденствие, зимнее солнцестояние, трансформировались, соответственно, в Благовещение и Христово зачатие, Иоанна Предтечи рождение, Иоанна Предтечи зачатие, Рождество Христово [45, с. 300]. В Ростове длительное время существовал языческий Велесов конец – Волос (Велес), это Лунный языческий бог славян. Волос считается скотьим богом. «Пастуху всегда придавалась свирель, да и по занятиям своим он более, чем кто-нибудь другой имеет удобства заниматься музыкой и песнями, - вот и свирель дали и Велесу-месяцу, и певцов (например, Бояна в «Слове о полку Игореве») зовут Велесовыми внуками» [45, с. 306]. «В Ростове Ярославском идол его не был повержен вплоть до 15 века» [45, с. 307].
Может быть, этот симбиоз христианства и язычества, так долго существовавшие в Ростове, и спас сыновей кн. Василько от судьбы кн. Михаила Черниговского. Как известно, он отказался принести татарам языческий ритуал прохождения через костры горящих кустов, за что и был убит и, впоследствии, за верность христианству, был причислен к лику святых. А вот для Ростова, где «Купальские дни связаны с летним солнцестоянием, а коляда праздновалась около времени зимнего поворота Солнца. С принятием христианства, в эпоху так называемого «двоеверия», когда новая религия еще уживалась с обрядами и обычаями старого культа, купальские дни совпадали с памятью Иоанна Крестителя, а коляда – с рождественскими святками. Из множества обрядов, связанных с этими языческими праздниками, обращает на себя внимание обычай добывать новый огонь под Иванов день, прыгать через горящий костер и катать с гор горящие колеса». [45, с. 300]. Существенное ли отличие от прохождения через горящие кусты в Орде? Возможно, сыновья кн. Василько, Борис и Глеб, даже не поняли, почему надо было отказываться от этого.
Княгиня Мария Михайловна во главу угла ставила не писательские амбиции, что бы «Слово» стало широко известно на Руси, а, в первую очередь, что бы какими-то своими личными побуждениями не помешать, не навредить «Умной политике Александра Невского, способствовавшего предотвращению разорительных нашествий татар на Русь. Вытеснению агентов ханской власти на Руси и передаче их функций великому князю. Летописные свидетельства о взаимоотношениях Александра Невского и Глеба Васильковича скупы, но все они дают основание предполагать о единодушии и сотрудничестве этих двух князей». [10, с. 61].
Определив «Слово» в ранг «потаенной» литературы, она берегла сыновей, берегла те дипломатические успехи, явившиеся результатом их дипломатического такта и авторитета, как результата научения их дяди, князя Александра Невского.
Очевидно, до смерти ростовского епископа Кирилла II в 1262 г., наличие рукописи «Слова» не представляло очевидной опасности для княгини и ее сыновей. Но ситуация резко изменилась с возведением на епископскую ростовскую кафедру Игнатия. Он был до этого архимандритом Ростовского Богоявленского монастыря, без сомнения, он слышал о рукописи, но не был знаком с ней. Его знания, через «испорченный телефон», представляли «Слово» как книгу языческую, еретическую, опасную для Церкви.
Свою основную миссию епископ Игнатий определил в расширении и укреплении христианства в Белозерском крае. Своим рвением он заслужил последующей канонизации, причислению к лику святых. Очевидно, епископ был не доволен либеральной политикой князя Глеба по отношению к язычникам своего края. Конечно, Мария Михайловна опасалась за судьбу рукописи. И опасность эта исходила от епископа Игнатия. И опасность рукописи была не в антитатарском призыве, он к этому времени вряд ли оставался актуальным, а в язычестве «Слова».
И Мария Михайловна могла заблаговременно отправить рукопись с сыном Глебом в его Белозерскую вотчину. Л.М. Демин утверждает, что направление книг в Белозерский край было распространено. «Любопытно упоминание о книгах. Из Ростова, старого гнезда русской культуры, рукописные книги не только религиозного, но и светского содержания (летописи, дидактические поучения) направлялись в Белоозеро и далее на северо-восток. При князе Глебе и вообще в эпоху белозерских Глебовичей в Белозерском крае еще не было значительных монастырей, таких как Кирилло-Белозерский, Ферапонтов, Воскресенский, Череповецкий, где собираются богатейшие монастырские хранилища. Все эти монастыри возникают не раньше конца 14 века. Во времена же Глеба Васильковича такими очагами книжной письменности были церкви. Говоря о книгах, украшавших церкви, летописец, очевидно, имел в виду не единичные богослужебные книги, а значительные по тому времени церковные книжные собрания». [10, с. 71…72].
Скорее всего, рукопись «Слова» так и «почивала» среди церковных книжных собраний. Её берегли как память о самом выдающемся князе Белозерского удельного княжества Глебе Васильковиче. Оттуда она со временем попала в собрание книг Кирилло-Белозерского монастыря и, уже оттуда, к графу Мусину-Пушкину.
Книгу могли хранить и потомки князя, которые упоминаются лишь в апокрифических сказаниях. Которые, возможно, пошли по языческой линии и хранили книгу как священно-языческую. Это мог быть Дамиан – Домид, внебрачный сын кн. Глеба: «Домид знал точно: кожу (пергамент) изготовили 30 лет назад. Значит, ему было немало лет, если он столько времени хранил у себя пергамент для будущей книги». [31, с. 24].
Возможно, автор Дамиан читал Слово в Белозерске, хронологически он мог дожить до 1307 г., переселиться в Псков, и включить цитату из «Слова» в Псковский Апостол.
Если вспомнить квалиметрическое условие А.А.Зализняка «Текст «Слова» был создан в конце 12 начале 13 века и переписан где то на западе в 15 или 16 веке» [15, с. 30], и вывод В.М.Михайлова «Тайнопись закрепила непосредственную связь приписки к «Апостолу» 1307 г. … со «Словом о полку Игореве». … Доказывает, что приписка и «Слово» принадлежат перу одного и того же автора – Домиду» [31, с. 20], не исключено, «Слово» было переписано не в Ростове митрополитом Димитрием, а Домидом в Псковском Пантелеймонове монастыре.
«Судя по характеру приписки и другим записям в «Апостоле», Домид по своему положению в монастыре был выше, чем простой монах. Мог быть монашествующим священником и, кроме того, принадлежать по своему происхождению к знатному сословию» [31, с. 22]. Это говорит в пользу версии, что он мог быть князем, внуком кн. Марии и сыном кн. Глеба.
«Приписка к «Апостолу» 1307 г. служила не только подтверждением авторства Домида на «Слово о полку Игореве». Другое ее назначение – указать на истинное содержание «Слова», на его политическую актуальность. Если в приписке к «Апостолу» Домид высказал своё осуждение княжеских раздоров открыто, то в «Слове о полку Игореве» он прибегнул к иносказанию. [31, с. 43]. Но, как то нелогично одновременно писать о княжеских раздорах в зашифрованном виде в «Слове» и тут же в открытом в «Апостоле». Все равно, что послать зашифрованное письмо с подстрочником, раскрывающим его содержание. Поэтому, скорее всего, Домид был только переписчиком «Слова», которое и вдохновило его на создание «Апостола».
Но, если все же предположить, что Домид писал «Апостол» по мотивам «Слова», то он прямо указывает на истинный антитатарский мотив «Слова»:
«Поганые сами победами нарыскивают на Русскую землю, взимая дань по беле со двора. … О половцах здесь не может быть и речи, они никогда не брали с русских земель дань [31, с. 45].
«Хинови» – употребляется в «Слове» несколько раз. Не только в 13 в., но и в 14 в. на Руси хорошо знали, что «хинови» («хины») – одно из названий татаро - монголов. В «Задонщине», написанной вскоре после Куликовской битвы (1380 г.) даже есть пояснение этому названию кочевников – ордынцев: «От него же (Сима) родися хиновя татаровя бусормановя» [31, с. 51].
«Вот еще один пример прозрачного намека «Слова» на татаро – монгольское нашествие: «На реце Каяле тьма свет покрыла: … великое буйство подасть хинови» [31, с. 51…52].
Одна историческая загадка породила другую. Как уже упоминалось, не исключено, что епископ Игнатий продолжал поиск "Слова…" в Ростове. Он мог думать, что "Слово…" тайно похоронено вместе с кн. Марией или кн. Глебом. Он решил проверить это вероломной эксгумацией в процессе перезахоронения.
Выводы
Княгиня Мария Михайловна первая в череде известных нам Ростовских великих женщин. За ней хронологически следуют герои Куликовской битвы, княжны Дарья Ростовская и Феодора Пужбольская, герой борьбы за освобождение от поляков, соратник митрополита Ионы (Сысоевича) Ирина Луговская (Мусина-Пушкина). Жизнь и труды каждой из них достойны серьёзных монографических исследований, которых, к сожалению, нет.
Работа посвящена исследованию неоднократно высказанной гипотезы, что автором «Слова о полку Игореве» является ростовская княгиня Мария Михайловна (1211 – 1271), жена героя битвы с татарами на реке Сить, святого князя Василько. Это одна из ряда представленных фундаментальных загадок Ростова Великого (Ярославского).
Установлено, что ретроспективно время написания «Слова» у разных ученых постоянно смещалось от времени похода в 1185 г. в 13 век. Анализ применяемых методов исследования показал, что существенным их недостатком явилось отсутствие логико - математически однозначных критериев характеризующих автора «Слова». Все они носили односторонний и «вкусовой» характер.
В работе был впервые применены технические методы системного анализа и принятия решений в условиях неопределенности, определены квалиметрические характеристики, позволяющие паретооптимально установить соответствие предполагаемого автора выявленным критериям.
Исследован вопрос, почему содержание «Слова» вызывает недоумение читателей и установлены причины этого: произведение рассматривалось как исторический факт, а не как дидактическое. Это привело к тому, что отнесение автора к современником похода, когда отождествлялось «внутреннее» и «внешнее» время, приводило к логическим ошибкам, которые объяснялись повреждениями текста и ошибками переписчиков. Отнесение «Слова» к сочинению недавней истории подтверждается, в частности, несоответствиями в описании солнечного затмения. К этому же приводили и исследования авторства по частичным критериям идентификации.
Анализ опубликованных работ по определению социального статуса и гендерной принадлежности предполагаемого автора неопровержимо отнес его к княжескому женскому роду.
Показано, что в целях сохранения анонимности произведения, кн. Мария Василькова представила себя в образе кн. Марии Васильковны Полоцкой. Рассмотрены аналогии этих персонажей: домашнее фундаментальное образование при участии близких родственников, монахинь Евфросинии Полоцкой и Евфросинии Суздальской. Эти образы Марий и Евфросиний воплотились в образе жены князя Игоря, Ярославны, которую звали Евфросиния.
Впервые, как один из существенных критериев авторства, рассмотрено наличие мотива (внутреннее осознанное убеждение) написать такое произведение. Доказано наличие мотива у кн. Марии Михайловны и отсутствие такового у других предполагаемых авторов.
Острая необходимость высказаться и одновременно скрыть произведение от соглядатаев ханских баскаков и собственных клириков явились причиной анонимности автора и отнесение «Слова» в разряд потаенной литературы Древней Руси.
Показано, что «Слово» родилось, с одной стороны, в окружении развитой книжности и образованности, а с другой, симбиоза христианства и язычества Ростова Великого.
Рассмотрен вопрос косвенной идентификации автора по факторам открытия «Слова». Показано, что все движение этого произведения с момента написания до его обнаружения происходило в области подконтрольной кн. Марии: Ростовское и Белозерское княжества.
Личность княгини Марии Михайловны Ростовской соответствует всем квалиметрическим критериям авторства:
• «Текст «Слова» был создан в конце 12 начале 13 века» [15, с. 30]; - в данном исследовании эти границы установлены 1238 – 1271 годами;
• «Переписан где то на западе в 15 или 16 веке» [15, с. 30]: не исключено, что первым переписчиком был Домид, возможный внук княгини, монах Псковского Пантелеймонова монастыря, автор «Апостола», написанного по мотивам» Слова».
• «Попадает в одну группу с не церковными памятниками, созданными в 11 – 12 веках» [15, с.64]: княгиня не приняла монашеский постриг после гибели мужа.
• «Светское произведение (вероятно светского автора), объединяется с агиографическими произведениями» [15, 238]: княгиня известна своими летописными работами и близкими к агиографии повестями о погибших своих родственниках.
• «12 век – это время, которое ещё очень незначительно отстоит от эпохи праславянского единства» [15, с.287]: княгиня родилась и 16 лет росла в Чернигове, а «белорусское» направление запаздывало в праславянском единстве по отношению к Северо-Восточным частям Руси.
• «Все грамматические явления он воспроизводил в силу выработанных с детства автоматизмов» [15, с.317]: в работе показано фундаментальное детское образование кн. Марии.
Список использованных источников.
1. 200 лет первому изданию Слова о полку Игореве: Материалы юбилейных чтений по истории и культуре древней и новой России (Ярославль – Рыбинск, 27 – 29 августа 2000 года). – Ярославль, Изд-во Александр Рутман, 2001. – 392 с.
2. http://w.w.w.RuLIT.NeT. Автор Радуга. Русское языческое княжество.
3. IX Чтения по истории и культуре древней и новой России: Материалы научной конференции (Ярославль, 25 – 27 сентября 2014 года) / Под ред. Л.В.Соколовой. – Ярославль: ИД «Канцлер», 2016. - 352 с.
4. Адрианова-Перетц В.П. «Слово о полку Игореве» и памятники русской литературы 11-13 веков. - М.: Наука, 1968 г.
5. Аничков Е.В. Язычество и Древняя Русь.-М.: Академический Проект, 2009.- 538 с.
6. Бобров А. Г. Происхождение и судьба Мусин - Пушкинского сборника со «Словом о полку Игореве» // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 62.. – СПб. 2014.
7. Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Белозерск.- М.: Искусство, 1979 г.
8. Гумилев Л.Н. Монголы XIII в. и «Слово о полку Игореве», 13 глава «Опыт преодоления самообмана» книги «Поиски вымышленного царства».- М.: Айрис-Пресс, 2014.
9. Гумилев Л.Н. От Руси до России.- М.: АЙРИС ПРЕСС, 2012.
10. Дёмин Л.М. Белозерское удельное княжество в системе феодальных отношений средневековой Руси и в свете объединительной политики Московского государства.- М.: РУДН, 2005.- 190 с.
11. Дёмин Л.М. Глеб Белозерский.- М.: «Издательство Астрель», 2003.- 426 с.
12. Жизнеописания угодников Божиих, живших в пределах нынешней Ярославской епархии. Составил граф Михаил Владимирович Толстой. - Ярославль, Изд. Ярославского Братства Св. Димитрия, Ростовского Чудотворца, 1905.
13. Жития святых Святителя Димитрия Ростовского: Т.10: Май.: М.: ТЕРРА – книжный клуб, 1998 г.
14. Зайцев-Картавцев А. Ростовская финифть. Том 1. М.: Руский раритет, 1993 г.
15. Зализняк А.А. «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста.- М.: Языки славянской культуры, 2004.
16. Замыслов В.А. Ростов Великий. Историческая дилогия. Кн. 2. Княгиня Мария.- Ярославль: ЛИЯ, 2007.
17. Звягин А.А., Хронология русских летописей, стр. 279 – 282
18. История русской литературы X-XVII веков. Под. Ред. Д.С.Лихачёва.- М.: Просвещение, 1985.
19. Карамзин Н.Н. История государства Российского в 12 томах. Т. 4 / под ред. А.Н.Сахарова.- М.: Наука, 1992.- (с. 78)
20. Карташев А.В. Очерки по истории Русской церкви. Том 1.- Минск: Белорусский Экзархат, 2007 г.
21. Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. Т. 7. Специальные курсы.- М.: Мысль, 1989.
22. Корсаков Д.А. Меря и Ростовское княжество. Очерки по истории Ростово-Суздальской земли.-М.: Кучково поле. 2015.- 448 с.
23. Костин А.Г. Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия. – М.: Алгоритм, 2014. – 432 с.
24. Крестьянинова Е.И., Никитина Г.А. Преславный град Ростов. История Ростова Великого от начала до наших дней.- М.: Научный мир, 2012 г.
25. Лаушкин А.В. Летописный некролог ростовскому князю Глебу Васильковичу.- Ростов: ИКРЗ, 2006 г.- с. 174.
26. Лаушкин А.В. Малоизученный эпизод Ростовского летописания второй половины 13 века.- ИКРЗ, 2001, с. 6…13.
27. Леонов В.А. Слово о полку Игореве. Новое прочтение. – М.: 2018. – 128 с. (Леонов В.А. Слово о полку Игореве. Величайшая древнерусская эпическая поэма. – М.: 2014. – 744 с.)
28. Макарий (Булгаков) митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Кн. 3. Том 4, гл. 5. Церковное право.- М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1995 г.
29. Макин Ю.Н. К вопросу об авторстве «Слова о полку Игореве» в свете современных научных данных. X Чтения по истории и культуре древней и новой России. Октябрь 2018 г., Ярославль.
30. Макин Ю.Н. О Ростовском авторстве «Слова о полку Игореве». - Тезисы докладов МНТК «Гражданская авиация на современном этапе развития науки, техники и общества». – М.: МГТУ ГА, 2013. – с. 240.
31. Михайлов В.М. Тайна древнего "Апостола": Кто написал "Слово о полку Игореве". - М.: Совпадение, 2012. – 176 с.
32. Моисеева Г.Н. Спасо-Ярославский хронограф и "Слово о полку Игореве". Л., 1984.
33. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. Историко-географическое исследование. Монголы и Русь. История татарской политики на Руси.- СПб.: Наука.- 2006.- 414 с.
34. Плешанов Е.В. Княгиня Мария Ростовская.- Ростов, ИКРЗ, 2003 г.
35. Плешанов Е.В. ИКРЗ, 2001 г. (Сборник 2002 г.)
36. Полное собрание Русских летописей. Том. 10. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. – М.: Языки русской культуры, 2000 г.
37. Полное собрание Русских летописей. Том. 7. Летопись по Воскресенскому списку. – М.: Языки русской культуры, 2001 г.
38. Полоцкая княжна Мария Васильковна — автор «Слова о полку Игореве» : исследования тайнописи / вст. ст. Л.Ф. Данько, А.И. Судника. - Полоцк : А.И. Судник, 2008. — 53 с. : ил. — (Наследие Полоцкой земли ; вып. 6). // Г.В. Сумаруков. Затаенное Имя. Тайнопись в «Слове о полку Игореве».
39. Полоцкая княжна Мария Васильковна — автор «Слова о полку Игореве» : исследования тайнописи / вст. ст. Л.Ф. Данько, А.И. Судника. - Полоцк : А.И. Судник, 2008. — 53 с. : ил. — (Наследие Полоцкой земли ; вып. 6). // Н.С. Серегина. Мария Васильковна, сестра Изяслава, и «Слово о полку Игореве».
40. Ранчин А.М. Путеводитель по «Слову о полку Игореве».- М.: МГУ, 2012 г.
41. Росли Р.Д. Житие св. Игнатия Ростовского.- Ростов, ИКРЗ, 1993 г.- с. 62-68.
42. Сазонов С.В. Время похорон.- Ростов: ИКРЗ, 1994 г.- с.50-59.
43. Светлана Кайдаш. Сила слабых. Женщины в истории России (XI-XIX вв.
44. Святитель Димитрий, митрополит Ростовский: исследования и материалы.- Ростов; Спасо-Яковлевский Димитриев монастырь, 2008 г.
45. Святский Д.О. Астрономия Древней Руси», (стр. 521 … 524),
46. Седых В.Н., Повелихин А.В. Погребения в белокаменных саркофагах из Успенского собора Ростова Великого.- ИКРЗ, 2099.
47. Синицына Е. В. К истории открытия рукописи со "Словом о полку Игореве" // Русская литература. № 1. 1992.
48. Словарь книжников и книжности Древней Руси. 11 – первая половина 14 в.- Ленинград: Наука, 1987.
49. Соловьёв С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. 2. Т. 3. История России с древнейших времён.- М.: Голос, 1993. (стр. 225…227)
50. Столярова Л.В., Каштанов С.М. Книга в Древней Руси (11 – 16 в.в.). – М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науки, 2010. – 448 с.
51. Сударушкин М.Б. Истории оборванные строки. - Тверь: Седьмая буква, 2008.
52. Творогов О.В. Древняя Русь. События и люди. - Санкт-Петербург, "Наука", 2001.
53. Титов А.А. Дмитрий Ростовский. Летописец о Ростовских архиереях.- М.: Книга по требованию, 2011 г.
54. Тихомиров М.Н. Древнерусские города.- СПб.: Наука, 2008.
55. Толстой М.В. Древние святыни Ростова-Великого. Издание второе.- М.: Тип. И.П.Захарова, 1860 г.
56. Толстой М.В. История Русской церкви.- М.: Фирма СТД, 2009 г.
57. Ужанков А.Н. «Слово о полку Игореве» и его эпоха.- М.:НИЦ «Академкнига», 2015.- 512 с.
58. Шахматов А.А. История русского летописания.- С-Пб.: Наука, Том 1, кн. 2, 2003 г.
59. Шахматов А.А. История русского летописания.- С-Пб.: Наука, Том 1, 2002 г.; Том 1, кн. 2, 2003 г.; Том 2, 2011 г.
60. Шахматов А.А. История русского летописания.- С-Пб.: Наука, Том 2, 2011 г.
61. Энциклопедия ««Слово» о полку Игореве» в пяти томах.- С.- Пт., Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН, том. 1, 1995 г.
62. Энциклопедия ««Слово» о полку Игореве» в пяти томах.- С.- Пт., Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН, том. 2, 1995 г.
63. Энциклопедия ««Слово» о полку Игореве» в пяти томах.- С.- Пт., Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН, том. 3, 1995 г.
64. Энциклопедия ««Слово» о полку Игореве» в пяти томах.- С.- Пт., Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН, том. 4, 1995 г.
65. Энциклопедия ««Слово» о полку Игореве» в пяти томах.- С.- Пт., Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН, том. 5, 1995 г.
66. Рыбаков Б.А. Из истории культуры Древней Руси. Исследования и заметки. Кто же автор «Слова о полку Игореве?».- М.: МГУ, 1984.
67. Макин Ю.Н. К истокам конструктивной тектологии.- Научный Вестник МГТУ ГА, серия История, философия, социология, № 191, 2013 г.- с.24 – 29.
68. Слово о полку Игореве. Древнерусский текст.- М.: Художественная литература, 1986.
69. Федорова М.Е., Сумникова Т.А. Хрестоматия по древнерусской литературе.- М.: Высшая школа, 1985.
70. Приселков М. Д. «Слово о полку Игореве» как исторический источник.- М.:.
71. Никитин А.Л. «Слово о полку Игореве». Тексты. События. Люди.- М.: 1998.
72. Зимин А.А. «Слово о полку Игореве».-
73. Гумилев Л.Н. От Руси до России.- М.: АЙРИС ПРЕСС, 2012.
74. Приселков М.Д. История русского летописания XI - XV вв. СПб., 1996.
75. Горский А.А. Проблема даты создания «Слова о полку Игореве».
76. Гудзий Н.К. По поводу ревизии подлинности «Слова о полку Игореве».
77. Дмитриев Л.А. История открытия рукописи «Слова о полку Игореве».
78. Библейская энциклопедия. - М.:Российское Библейское общество, 1996.-352 с.
79. Сапунов Б.В. Ярославна и древнерусское язычество.
80. Морозова Л.Е. Великие и неизвестные женщины Древней Руси.
81. Творогов О.В. Литература Древней Руси.
82. Толочко П.П. Русские летописи и летописцы 10 – 13 вв.
Установлен автор Слова о полку Игореве
© Copyright: Юрий Макин, 2019
Свидетельство о публикации №219102900412
Свидетельство о публикации №219102900412
Рецензии