Очищение, полный вариант книги

               
               


                ОЧИЩЕНИЕ      
               
               

     Телефон 89095360549               
               


                Живое родит мёртвое,
                А мёртвое родит живое.

                (Древнерусская загадка.)

                ***

                Иная династия будет в России,
                Страна за свободу свою восстаёт,
                Народ, став от горя единым Мессией,
                К расцвету и славе всё царство ведёт.
                (Нострадамус, ц. 5 к. 26.)               

            
               

В некотором царстве, в некотором государстве... А можно и так сказать – в тридевятом царстве, в тридесятом государстве жили-были… Так начинаются только русские сказки, а также сказания, предания, легенды, были и небылицы. Оба выражения завоевали право на жизнь, разница лишь в том, что в первом случае царство и государство не конкретизировано, хотя мы прекрасно понимаем, о каком царстве и о каком государстве идёт речь, а вот во втором вроде бы и всё в порядке. Есть конкретное монархическое тридевятое царство, в котором, между прочим, почему-то функционирует тридесятое государство. Как такое могло случиться, что именно в тридесятом, а не в тридевятом государстве, и почему так? Получается, что первые три государства как-то обходились без царского участия. Что же это были за государства, и в какой форме там осуществлялось управление, и почему, по прошествии трёх государств, возникла острая необходимость призвать кого-то на царствование?
Процитированное выражение, пришедшее из глубины веков, своей правдивостью не оставляет выбора, а поэтому нам необходимо разобраться в этом, на первый взгляд, простом и незатейливом словосочетании.
Каждый пойдёт своим путём, но какой бы длины ни была его кривая, конечная точка у всех одна.






                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Глава 1

Наше время

 «Жара, опять жара. Вчера жара, позавчера жара, неделю назад тоже была жара. Вот зараза! Да что же это такое, да когда же этот кайф закончится и как его пережить так, чтобы без последствий для почек? Абсолютно тупиковая ситуация, я бы даже сказал – самострельная, а всё почему, да потому что денег эта напасть не берёт, поэтому и договориться с ней невозможно. Вот уже и лето перевалило через свой экватор, а дождичка как не было, так и нет, да и Герман, гад, глаз не кажет, одна сухость вокруг, и во рту тоже. Куда делись, разрази меня гром, все эти циклоны вместе с их кучевыми и остальными облаками, со шквальными ветрами, почему давление не шалит, не балует наше сердечко своей непредсказуемостью? Кто-нибудь ответит за климатический беспредел? Они что там, всем табором в отпуск свалили, забыв на радостях о нашем существовании? Не думаю, что все. Скорее всего, это тонкий сволочной намёк на предстоящие в будущем ещё более серьёзные испытания. Эх, не дожить бы до этого судно-паскудного дня. Кстати, а как насчёт позвонить, туда, наверх, и справиться у них на счёт ближайшего будущего да прогнозишко по первому требованию получить. Нет, метеоцентр тут ни при чём, обращаться сподобимся напрямую. Узнаем в справочной службе телефон, у этих хитрецов наверняка имеется такой про запасик, и нежданно-негаданно – бац! засвидетельствуем своё почтение небесной канцелярии. Правильно, не будем церемониться! Надо же как-то налаживать обратную связь, воздействуя снизу, а заодно и жару задать, такого же, как и они нам. Эй, там… братья и сестры наши небесные… Нет, не так. Да почему ж не так? Да потому что не так, и всё, потому что звучит как-то по панибратски. Может, что-нибудь из этого – господа крылатые, товарищи в белом или как вас там, чиновники бестелесные, побойтесь Бога, начальника своего непосредственного, ведь суббота на дворе, как-никак выходной, а на улице ни души. Народ исчез. Куда загнали народ? Очевидно, как я мыслю, вслед за птицами к прохладе потянулся народец, за полярный круг сбегать решил и освежиться заодно. Ну что же, пускай, хоть кому-то повезёт в этой жизни. Одобряю. И всё же потянуться-то потянулись, а вот о надёжной машине, как всегда, не побеспокоились? Люди, ау-у-у, не проходите мимо, джипы, новые джипы, не упускайте свой шанс. Пока злодействует жара, действует наивыгоднейшее предложение на покупку автомобиля: первый взнос – ноль, проценты по кредиту – ещё ноль, это уже два ноля, вдобавок скидка до десяти процентов, и до двадцати, если за наличные и всю сумму сразу. Не слышат, ох, не слышат горемыки или делают вид, что не слышат, а в реалии опять никого, хоть лоб расшиби об это чёртово бронированное стекло. Даже в нашем крутом, элитном, гламурном и вообще… автосалоне и то никого. А когда такое было, чтобы в субботу и без «денежных мешков», без наших любимых толстосумов? Что-то не припоминаю. Уж скоро как его… обед, вот-вот, а посетителей как не было, так и нет. Хоть бы залетела какая-нибудь… или какой-нибудь, а ещё лучше на пару, да зажгли бы спичку и подорвали к ядрёной фене всё это смердящее болото. Вот бы живые похохотали».
Приблизительно такие мысли, а может быть, и хуже, посещали молодого человека, который в течение получаса стоял не двигаясь, уткнувшись лбом в огромное витринное стекло. Его мозги ещё не потекли окончательно лишь только потому, что сбоку, под потолком, бесшумно, но на полную мощность трудился кондиционер.
А на улице и вправду бушевало настоящее пекло. Чистейший небосвод без единого намёка на облачко, небесное светило кочегарит, как стахановец в день получки, и полный штиль. Сухой воздух, обжёгшись об раскалённый асфальт, удирает, поднимаясь вверх дрожащими потоками.
Продолжая подпирать стекло, тупея от застывшего как будто после страшной эпидемии пейзажа, молодой человек скорее почувствовал, чем услышал, изменения в замкнутом пространстве салона. Что-то в сонном царстве произошло, что-то в субстанции между макромиром и микромиром зашевелилось. Не отрывая лба от тёплого стекла, он с трудом повернул голову в сторону центрального входа, чтобы проверить свои предположения.
 «Оба-на… я бы даже добавил: ни фига себе, но с губ рвётся только – охренеть! И всё это, облечённое плотью, движется прямо на меня? Вот это да, вот это, действительно, финиш! Вот так явление! Фигурально выражаясь, фигурка высшего пилотажа проявилась из небытия. – Кожа на лбу подалась к затылку, потащив за собой брови, а за ними и глазам уже ничто не оставалось делать, как выкатываться из орбит. – Не может быть, она, скорее всего, перепутала двери. Бедняжка, солнечная кувалда не прошла мимо её блондинистой головки. – Молодой человек качнулся всем телом и, оторвавшись от стекла, встал по стойке смирно. Озноб пробежал по его телу, видимо, от холодного воздуха, дующего из кондиционера прямым потоком в спину. – Факт, ошиблась. Поди, немножко слепенькая, вот указатель и просмотрела, или буквы оказались незнакомые. Когда подойдёт, непременно подскажу, записав в свой актив добрый поступок, что модельное агентство за углом на втором этаже. А вот кастинга, уж извините, сегодня нет, они по выходным никогда себя работой не утруждали. Ну, точно, а я редко ошибаюсь, разжижение мозгов у девочки. А жаль, ведь могла бы осчастливить какого-нибудь хорошего парня и талантливого фрезеровщика. – Тем временем осиная фигурка в туго облегающих джинсах-дудочках на плавно покачивающихся широких бёдрах, в умопомрачительно коротком топике, не сдерживающим свободное движение выдающейся груди, и босоножках на высоченных шпильках, ограничивающих и без того короткий шаг, неумолимо приближалась. – Однако ступает уверенно, как будто знает куда, головой по сторонам не крутит, значит, обстановка ей знакома. Мать честная, да она же идёт в моём направлении, а я… а я её не помню. Вот чёрт, я же не причёсан. Спокойно, пока вспоминаю, где и как я с ней пересекался, до тех пор изображаю полную непонятку, холодное безразличие как к женщине, но чисто деловое участие как к клиенту. Советовать легко, а вот поди сделай, когда тут такое всплывает из прошлого. – Она остановилась прямо перед ним. Её лишь для приличия прикрытая грудь против его глаз. Лицом к лицу не получалось из-за очевидной разнице в росте. – Это мой самый лучший клиент, с которым я готов работать, не покладая рук. А куда денешься, работа есть работа. Сколько потребуется, столько и будем усердствовать. Не забыть бы взять телефон».
– Извините, я бы хотела проконсультироваться… – её фраза была произнесена голосом уставшей от жизни женщины.
 «Я представляю, какие потрясающие дети появятся у нас. Всё её, а доброта моя».
– Молодой человек, я к вам обращаюсь…
 «Принцесса! Нет, я забылся, не принцесса, – королевна, так, кажется, в русской сказке. Ошибки быть не может, только у королевны могут быть такие идеальные формы и… под мышками сухо. Действительно сухо, и запаха пота нет, один только нежный дурман от этих, уж наверняка недешёвых духов. А почему, почему это мы не потеем? Из какой морозилки ты выпрыгнула, прекрасная незнакомка?»
– Я оценила ваше пристальное внимание ко мне и понимаю вас, но всё-таки не соблаговолите ли вы прежде ответить на мой вопрос…
– Сейчас, сейчас, только умоляю, добавь к своему вопросу имя, которым называла тебя твоя мама, когда целовала перед сном. – Борис, задерживаясь на мелких детальках гладкого белоснежного тела, неторопливо карабкался взглядом вверх. Он успел дойти только до подбородка, когда зацепил боковым зрением летящий ему в лицо кулак. Последнее, что он запомнил, так это то, что кулачище был неимоверно большого размера, а на фалангах пальцев, поросших чёрными проволочными волосами, жирными фиолетовыми буквами сверкнуло быстро читаемое «Яша».
Яркая вспышка – и сразу темнота, а за ней тишина, и покой, переходящий в вечное блаженство.
– Я скорее умер, чем жив, или скорее жив, чем умер? – Борис не спешил открывать глаза, ожидая отклика на свой вопрос.
– Надо же, очнулся! Значит, скорее жив, чем умер. – Голос принадлежал заведующей. Звали её Маргарита Сергеевна. Железная леди для всех сотрудников салона, но для него она была просто «крем Марго», хотя сама об этом не знала, а он, являясь её подчинённым и соблюдая обязательную субординацию, не спешил ей в этом открываться.
– Не ожидал, что мне приятно будет услышать ваш голос.
– Не хами Соколов, не обращай свою беспомощность в преимущество и не торопись засорять эфир, озвучивая свои похабненькие мыслишки, попридержи их там, где им в принципе и место. От удара у тебя до сих пор, вон, мозг колышется, как подтаявший холодец. Подожди, покуда он окончательно не восстановится от сотрясения, вот тогда и рискуй в выражениях, чтобы потом нельзя было списать на больную голову.
– Как хорошо! – Борис открыл один глаз, повращал им туда-сюда, потом открыл второй. – Как хорошо просто лежать, смотреть в бесконечную высь и ни о чём не думать. Какой интересный узор на вашем потолке, никогда раньше не замечал, и цвет подобран продуманно, глаз не режет и не давит своей вычурностью.
– На потолке нет узоров, Соколов, и цвет его прагматично-белый. – Маргарита Сергеевна подошла к Борису, лежащему на большом, в стиле хайтэк, кожаном диване, заглянула ему в глаза, потрогала тыльной стороной руки его лоб и, осторожно дотронувшись до небритого подбородка, слегка подвигала нижнюю челюсть, после чего приложила к ушибленной щеке завёрнутый в тряпочную салфетку лёд. – Лёгкая припухлость, а в остальном… явных повреждений не видно, но рентген всё же сделать придётся. Жажда, сухость во рту? Дать тебе простой воды или минералки?
– От такой нежной заботы у меня возникает желание назвать вас мамой.
– По возрасту не подхожу. Скорее, сестрой. – Она вернулась к своему рабочему месту.
– Согласен, но только сестрой милосердия. Простой, пожалуйста.
– Чего простой? Ты о чём? Ах, водички! Ну, конечно.
В дальнем углу кабинета, на гнутых кованых ножках, расположился миниатюрный столик, где на круглой стеклянной столешнице стоял массивный хрустальный графин и под стать ему два стакана из разноцветного стекла. Маргарита Сергеевна не любила пользоваться новомодными автоматами и каждое утро, по старинке, меняла воду в графине.
– Проверь, все ли зубы на месте и не прокушен ли язык?
– Какая вкусная вода, – Борис залпом осушил стакан. – Что вы туда добавляете, какую-то секретную добавку? Я тоже хочу, чтобы у меня дома рядом с кроватью всегда стоял, неважно какой формы, графин, но очень важно, чтобы именно с такой водой. Раскроете коллеге тайну золотого ключика?
– Пожалуйста, тайн здесь никаких абсолютно, всё просто. Я её каждое утро заряжаю, по методу Алана Чумака. – Маргарита Сергеевна забрала стакан, но поставила его не на столик, а на свой рабочий стол. – Однако надо отдать тебе должное, после такого сокрушающего удара ты быстро восстанавливаешься.
– А то! Не вы первая это замечаете. Сам себе иногда удивляюсь, раны так быстро заживают, собаки завидуют.
– Тебе действительно лучше? Отгулом не воспользуешься на остаток дня?
– Что вы, Маргарита Сергеевна, никаких отгулов, готов приступить к служебным обязанностям немедленно, не вставая с этого дивана.
– Договорились. – В следующий момент её напускная начальственная напыщенность враз куда-то исчезла, осталась простая милая женщина с лукавым блеском в глазах. – А теперь так, из чисто женского любопытства, расколись, лично для меня, из-за чего всё-таки он на тебя набросился?
– Понятия не имею. – Борис поспешно подошёл к столу и, сев напротив, оглянулся по сторонам, но только после того, как будто убедился в чём-то, заговорщически прошептал: – Я слова не успел сказать, а тем более каким-нибудь движением обидеть, я даже не видел его.
– Но за что-то он тебя всё же ударил, – заражаясь таинственностью, прошептала Марго. – Значит, была причина. Меня просто распирает от любопытства. Как можно так умудриться вывести из себя человека, даже не видя его в глаза?
– Не иначе как мистика, Маргарита Сергеевна, другого объяснения не нахожу.
– Вот с этого момента, Борис Брониславович, прошу медленно и членораздельно.
– Тут уж как смогу, ведь рассказчик-то я совсем никудышный. – Борис мечтательно вздохнул. – Она возникла передо мной внезапно, как мираж в пустыне, как остров в бескрайнем океане, как незаселённая планета в бесконечном пространстве космоса…
– Кто, кто возник?
– Да грудь её, кто же ещё? И вот я смотрю на неё…
– На кого смотришь?
– Да на грудь, на кого же ещё? А она на меня…
– Грудь?
– Ну а кто же ещё? Пялится прямо в оба соска…
– Тьфу ты, какая убогая фантазия…
– Не фантазия это, Маргарита Сергеевна, это суть конфликта.
– Можешь не продолжать, теперь мне всё ясно. Я-то думала, что там действительно конфликт, борьба чувств – коса и камень, лёд и пламень, а тут… всего лишь сплошная похоть. Не оправдываю, но понимаю того южанина, на его месте и я бы не удержалась.
– Согласен с вами. Даже больше скажу, что и я его понимаю, а поэтому не в обиде на него.
– Удивляюсь тебе, Борис. Где бы ты ни появился, там сразу же происходит что-то нехорошее. Ты катализатор несчастий. Ладно для себя, но почему другие вокруг тебя должны страдать? Я работаю с тобой почти два года, или я ошибаюсь?..
– Вы, как всегда, точны, даже в мелочах.
– Ну, так вот, а спокойные дни за эти два года можно пересчитать по пальцам. О чём ты думаешь и думаешь ли вообще? Отягощён ли ты целью или так и будешь до конца дней своих в продавцах бегать? В тридцать лет пора бы уж повзрослеть. А эта маниакальная страсть к женщинам! Откуда, с каким вирусом она в тебя проникла, или это последствия генетического наследия? А? Ну, чего молчишь?
– Не могу определиться, в какой форме вам отвечать.
– Без протокола, как старшему товарищу, – откровенность за откровенность. Всё сказанное тобой сейчас не выйдет за рамки этого кабинета.
– А не боитесь, Маргарита Сергеевна?
– Чего?
– А этой самой откровенности.
– Ты же мне не муж, чтобы я боялась, так что давай...
– Значит, договорились?
– Договорились!
– Откровенность за откровенность?
– Откровенность за откровенность.
– Тогда получай. – Маска нагловатенького пройдохи исчезла, и лицо Бориса сделалось озабоченным. Он откинулся на спинку стула и некоторое время молчал. Начал он как-то неохотно. – Начнём с женщин. Патологии нет, но когда, извините, перед твоим носом обнажается умопомрачительных форм женщина, а тебе в этот момент некуда деться, то невольно приходится обращать внимание. А так как я нормальный мужик, то и реакция у меня адекватная. Не скрою, люблю женщин, поэтому и не женюсь – с выбором тяжело. Теперь о продавцах и карьере. Ни то и ни другое мне не интересно. Но, в отличие от продавца, в начальники меня почему-то не берут, даже при наличии диплома о высшем образовании, способностей и опыта работы. Не хватает чего-то ещё, какой-то изюминки, или джокера в рукаве, который перевесил бы чашу в мою пользу. Возьмём, к примеру, вас, Маргарита Сергеевна. Вы же по возрасту мне ровесница? Ну, может быть, чуть старше…
Директриса нахмурила бровки, изображая то ли возмущение, то ли протест.
– Не переживайте, Маргарита Сергеевна, не на много, всего-то на каких-то пару дней мы с вами разминулись в роддоме. – Оправдание подействовало, и болезненная гримаса на лице директрисы исчезла. – Образование имеете среднеспециальное? Бакалавриат, так, кажется, эта хрень называется, которая сейчас практикуется в учёных кругах, да к тому же специализация у вас не по нашему профилю. Вы, если разведка правильно мне донесла, на повара учились, или я что-то путаю? Ну, неважно. Значит, в машинах вы не разбираетесь, это точно, опыта в автомобильном бизнесе никакого, организаторскими способностями Бог тоже вас не одарил, так за какие, спрашивается, заслуги вы здесь начальствуете?
– Опять хамишь, Соколов. – Её щёки вспыхнули, залившись пунцовой краской. Прикусив губу, Марго прилагала приличные усилия, чтобы сдерживать себя.
– Ни боже мой! Правда не умеет хамить.
– Ты, Соколов, прекрасно знаешь, что на тебе держится вся продажа, и только это спасает тебя от увольнения. Ты, состоящий из одних недостатков, как сверхмощный магнит, притягиваешь не только негатив, но и клиентов, что необъяснимо, если следовать логике, но это факт, и они, в данном случае я говорю о покупателях, липнут к тебе, как мухи на… ну, ты понял?
– Обожаю откровенные беседы. Тогда уж всё на полную чистоту, чтобы ничего не оставалось за душой. Очистим Авгиевы конюшни до первоначального блеска.
– Не думаю, что это пойдёт на пользу.
– А я думаю! – Борис аж подскочил на стуле. – Послушай своё сердце и постарайся понять его правильно. Что оно говорит? А оно говорит, что тебя тяготит этот жестяной бизнес, это унылое заведование, эти ежедневные, не подходящие под твой менталитет головняки. Не знаю, как остальным, но мне это видится вполне отчётливо. Ты другая. Твой удел – семья, твоё рабочее место – кухня, твоё счастье, когда все сыты, от мужа до свекрови. Ты скучаешь по хозяйству, оттого и секретаршу не держишь. Посмотри на себя в зеркало, ты домашняя красавица! Какой идиот вбил тебе в голову, что ты можешь стать незаурядной бизнесвуменшей? Не будь я ортодоксальным холостяком, давно бы затащил тебя в свою постель и долгими зимними вечерами слизывал бы белый крем с твоего смуглого тела.
Маргарита ждала, но Борис не продолжал. Тогда она встала со своего ортопедического кресла, медленно обогнув стол, подошла к сидящему Борису и остановилась не прямо перед ним, а сбоку, достаточно близко, почти вплотную.
«Дежа вю», – мелькнуло у Бориса в мозгу. Он уже готов был распластаться в улыбке, как, в ту же самую секунду, сверкнув молнией, железный кулачок железной леди жалящим ударом прошёлся по его здоровой щеке.
– Я так понимаю, слияния душ не произошло, – вернув голову в исходное положение, подвёл итог Борис, – откровенность, как и инициатива, оказалась наказуема, что мне опять наглядно продемонстрировали.
– Возвращайтесь на своё рабочее место, консультант Соколов.
– Продавец-консультант, с вашего позволения. – На прощание Борис склонил голову в покорном поклоне. – Разрешите мне воспользоваться вашим советом и взять отгул на остаток дня? А то я что-то неважно себя чувствую, магнитные бури, знаете ли, вдруг на солнце разыгрались.
– Письменное заявление мне на стол, и чтоб духом твоим здесь не пахло до понедельника.
Борис ещё спускался по лестнице, как к нему, тут как тут, подскочил его сослуживец,  молодой парнишка, только-только прошедший через горнило испытательного срока и зачисленный в основной штат.
– Смотри-ка, живой, сам идёт и, кажется, невредимый. – Неподдельная радость во весь рот не оставляла сомнений в его искренности. – Ох, и доставил же ты нам несколько переживательных минут, ничего не скажешь.
– Скажи, Василько, – Борис опасливо оглядывался по сторонам, – чудовище и красавица ещё здесь?
– Давно уж как укатили.
– Да-а-а! – Борис тут же преобразился: плечи расправил, грудь колесом, даже «распальцовку» на руках завернул. – Жаль, очень жаль, недосказанность осталась у меня. Не люблю, знаете ли, когда исподтишка. А он-то хорош, убежал, словно шкодливый котяра, честного боя испугался.
– Для честного боя ты не подходишь. У вас разные весовые и ростовые категории. – Василий продолжал радостно прыгать вокруг Бориса, как преданная собачонка в ожидании вознаграждения за терпеливое ожидание. – Кстати, они не ушли с пустыми руками, купили «Порше Кайен», и даже кредитом не воспользовались. А покупку мы записали на твоё имя, так что с тебя причитается. – Василько сделал характерный жест рукой. – Ты бы видел его осенённое счастьем лицо, когда он отсчитывал деньги, приговаривая: «незатейливая забава для моей крошки».
– Хороша крошка, ничего не скажешь. – Борис приложил лёд к другой щеке. – Крошечка, крошечка-хаврошечка. Хавронья она, вот это будет вернее, и с этим я, пожалуй, соглашусь.
Засвидетельствовать своё почтение, подкрепив личными высказываниями, прибежали все, кто был в салоне. А было их всего двое – пожилой мужик предпенсионного возраста, коллега Бориса, а также охранник, на минутку сбежавший со своего поста. Они, перебивая друг друга, громко выражали своё мнение по поводу случившегося, восхищались мужеством Бориса, сочувствовали, подбадривали его, не забывая при этом давать советы, искренне полагая, что чем громче они выражают свои чувства, тем правдоподобней это будет звучать.
Кое-как отбившись от друзей-поклонников и увлекая за собой Василия, Борис углубился в дальний угол зала.
– Слушай сюда, пионерская душа. – Весь дрожа от внутреннего возбуждения, Борис брызгал слюной в самое ухо Василию. – Я тебе сейчас, как мужик мужику, про одну бабу расскажу, упасть… не встать. А баба эта, как ты уже догадываешься, наша директриса. Но о нашем разговоре никому, молчок, онеметь как рыба, потому что я тебе как другу, а если обнять, то как брату доверяю великую тайну. Закрой рот, а то ты привлекаешь внимание. Умница. А теперь очень напрягись и запоминай с первого раза, потому что повторять я не буду, так как это не в моих правилах. Теперь незаметно для окружающих икни, если всё понял и готов слушать.
Вася дёрнулся всем телом.
– Я же сказал, незаметно, что ты всё в буквальном смысле?.. Так изображают конвульсии в предсмертных судорогах. Благо что я понятливый и вижу глубже, чем мне хотят показать. Итак, возвращаясь к нашей теме, делюсь секретом. Когда там, лёжа на директорском диване с закрытыми глазами, я пришёл в сознание и у меня восстановился слух, то стал невольным свидетелем тайной исповеди, звучавшей над моей головой. Понимаешь?
Василько как будто ждал этого вопроса, и чтобы показать Борису, как он прекрасно всё понимает, стал так усердно кивать головой, что чуть не пробил себе грудную клетку подбородком.
– Нет, не понимаешь, – глядя в большие добрые глаза Василия, со вздохом подытожил Борис. – Я постараюсь попроще пересказать свою мысль. Директриса не знала, что её слышат, она думала, что я всё ещё пребываю в коматозе, и поэтому разоткровенничалась до неузнаваемости, раскрыв всю свою душу до наготы. Я в первый раз наблюдал нашу железную леди в таком состоянии и был приятно поражён её женственностью. Она, склонившись над моим телом, чуть не плача высказывала, как в действительности тяжело ей живётся. Про ненавистную работу и безответную любовь, про кучу денег в кошельке и холодную постель, про одиночество в квартире и душе, и много ещё чего прочего. Улавливаешь суть? Только головой не отвечай, произнеси одними губами, тихо и без напряга.
– Нет.
– Я так и думал. – Борис даже не расстроился. – Пойдём медленно, шаг за шагом, как шаговое реле, – он уже хотел было продолжить, но, будто о чём-то вспомнив, решил поправиться, – шаговое реле для тебя слишком сложно, так что я предложу более простое и подходящее для тебя сравнение – как шагающий экскаватор, который пойдёт медленно, с остановками и закреплением пройденного материала. Так вот, повторяю для особо счастливых, у нас есть директриса, это которая наверху, то есть на втором этаже, когда поднимаешься по лестнице, то сразу направо и тут же упираешься носом в дверь с табличкой. В этом крыле только одна дверь с табличкой, бухгалтерия в противоположной стороне. Я доходчиво объясняю?
– Очень.
– Прекрасно! Следующий шаг. За дверью кабинет, – место уединения директрисы, где она скрывается от народа, решая якобы великие задачи. Там, на её диване, лежал я. Подтверди, что тебе всё понятно.
– Подтверждаю.
– Ты очень способный, Василий, но мне кажется, тебя рановато зачислили в штат. Теперь о самом главном. Сначала я был без сознания и лежал, как трупешник. Потом сознание ко мне вернулось, но она этого не заметила, потому что я продолжал изображать покойника. Ну, теперь-то ты зацепился за нить рассуждения?
– Теперь… да, конечно!
– Так вот, не зная, что я всё слышу, она всё говорила и говорила. В основном обыкновенные женские недовольства, на которых не стоит даже грузиться. Но на одной фразе я всё-таки хотел бы остановиться особо, так как это касается тебя, Василий, в первую очередь, ну и немножко меня – как свидетеля. Фраза звучала так, передаю дословно: «Почему он ко мне равнодушен, почему не замечает меня, ведь я его так люблю?»
– Понял, но при чём тут я?
– Вот и я подумал, а при чём тут ты. Но когда услышал в конце фразы «милый Василий»,  то всё расставилось по своим местам.
– Да ну, не может быть, – Василько отмахнулся, как от назойливой мухи. – Ты что-то перепутал или спросонья не разобрал. Взгляни на меня, кто я и кто она. Она вон где порхает, а я здесь ползаю, и ещё неизвестно, когда выползу и куда. Нет, это невозможно.
– Возможно, Василий Апполинарьевич, ещё как возможно, любви… ей ведь все должности покорны. А также, присовокупляя ко всему сказанному, хочу напомнить, что из-за штата тебя вывели значительно раньше срока. Это о чём-то говорит? А бесконечные придирки в твой адрес? Да она просто голову потеряла на почве чувств. Приглядись к ней повнимательнее, и ты всё поймёшь. Как женщина, я имею в виду её внешний облик, она великолепна, а как мать – да ей цены не будет.
– А ты сам не желаешь за ней приударить?
– Ни секунды бы не раздумывал, но она, к сожалению, не мой типаж….
– Не твой что?
– Вася, не мучайся головой. – Борис тяжко вздохнул. – Видишь ли, мне бы кого-нибудь поэкстремальнее… меня не возбуждает девяносто-шестьдесят-девяносто, я давно не стою под плакатом «кахексия – наше прозрачное будущее», вот если бы она была сто двадцать, сто двадцать, сто шестьдесят, глухонемая и страдала бы «паркинсоном», вот тогда бы я – без оглядки и мёртвой хваткой.
– Уважаю…
– Ну и я, в свою очередь, за здоровую нацию. – Борис обнял народившегося друга, слегка прижал к себе, а затем, похлопав по плечу, не по-хамски, но настойчиво оттолкнул его от себя. – Иди, Вася, иди, теперь у тебя есть повод для тренировки мозгов, а мне ещё заявление на отгул написать надо, да свалить отсюда по-шустрому куда-нибудь в укромное местечко, прижаться щекой к холодному стакану и провести остаток дня с пользой.
Марго, забирая заявление, даже не взглянула на дающего, а Борис, как будто ничего не случилось, задав на всякий случай вопрос: «Теперь я свободен?» – и получив в ответ отмашку рукой, лёгким шагом удалился. Попрощавшись с братьями по продаже и подмигнув Василию, Борис ещё некоторое время постоял перед входной дверью, настраиваясь на банную неизбежность, и только после того, как взвесил все за и против, решительно шагнул в парилку. Рубаха прилипла к спине сразу, а метров через сто на лбу появились крупные капли пота. Вышагивая по проспекту неторопливым шагом, утирая пот то одной, то другой рукой, он упрямо сокращал расстояние до своего дома, и не только сокращал, но даже умудрялся размышлять на ходу.
 «Слава Богу, что я очнулся после того, как ушёл этот Бигфут. Не хочу признаваться себе в том, что я трус, но в данном случае лучше всё-таки признаться, потому что перспектива проведения остатка дней в инвалидной коляске с вечно трясущейся головой и висящей на подбородке слюной меня как-то не прельщает. Проигрыш в драке – не поражение в битве. Мудрое и своевременное отступление – это предтеча победоносного наступления. Мы победим, обязательно победим, враг будет повержен, поставлен на колени и перед всем честным народом будет молить о прощении, но мы, проявив твёрдость характера, не поддадимся его мольбам, и слёзы его не проточат, как та капля, наши сердца. Это время придёт, а когда оно настанет, вот тогда-то я быстренько его разыщу, вынув из небытия, чтобы покуражиться от вольного. Дождусь только, когда спадёт жара и установится прохлада. Кстати, зачем ждать, ведь все данные внесены в компьютер. Нет, торопиться не надо, подождём. Подкопим злости, и уж тогда, в комфортных условиях, получим удовольствие сполна, совершая акт мщения. Необходимое, так сказать, в приятном. И подружку его на дыбу… Да, хороша чертовка, ничего не скажешь, до сих пор её выразительные черты стоят у меня перед глазами. Холера ясная, не могу, подружку не могу, не её жалко, фрезеровщика жалко, не вынесет парень безвременной утраты, да и лишняя смерть мне ни к чему. Две ещё куда ни шло, а вот три – это уж… со всех сторон перебор. Вспомнил, наконец-то вспомнил, что мне не давало покоя. Три буквы, всего три буквы на пальцах. Почему три, а не четыре? Один палец остался свободным, с какой стати? Обычно в таких делах используют всю полезную площадь, а тут… такая экономия. Кто ему мешал наколоть полное имя, или что, Яков звучит сильно по-еврейски? Не нравится Яков, напиши Яшка, а если и это не в тему, то тогда – я Яша. По-моему, здорово, это я про последнее. Ладно, надоел он мне, сильно много внимания для одного гоминида. Нету ни времени, ни возможности, да и желания просчитать, чем он руководствовался в тот момент, а поэтому забудем покамест про Сасквоча и подумаем, где бы срочно промочить горло, потому что дальше в таком темпе обезвоживать организм также опасно, как и заглядываться на красивых женщин».
Борис нырнул в первый подвернувшийся подвальчик. Кабацкая прохлада, разжигающие аппетит запахи постепенно возвращали его к жизни. После выпитой залпом холодной поллитровой кружки пива прорезался зверский аппетит. Уничтожив, как врага народа, увесистый бутерброд, обозванный непонятным иностранным словом, и запив его второй кружкой пива, Борис аж прослезился от удовольствия. В животе появилась долгожданная тяжесть, а в ногах – приятная слабость, и только после этого он позволил себе осмотреться вокруг. Народу было как сельдей в бочке. Кому не хватило места за столиком или у стойки, уютно кучковались по тёмным углам, а самые «счастливые» – прямо вдоль стен. Порадовало Бориса ещё и то обстоятельство, что посетители добросовестно, не по принуждению, а может, зная о правилах внутреннего распорядка, выходили курить на свежий воздух, но, глотнув свежачка, тут же быстренько сбегали вниз в холодный полумрак тесного подвала.
 «Так вот куда собаки зарылись. Что, думали здесь отсидеться, надеялись, что мой нюх меня подведёт, и я вас не отыщу?»
Закончив осмотр и не встретив ни одного знакомого лица, Борис с нескрываемым удовлетворением шумно выдохнул. К нему опять вернулось то хорошее настроение, которое позволяло ему в любой обстановке чувствовать себя как рыба в воде. Он игриво глянул влево от себя и не без удовольствия обнаружил сидящего рядом колоритного мужичка. Сухонький, с копной цвета высохшей соломы волос, торчащих в разные стороны, с жиденькой бородёнкой и практически без усов. С его костлявого торса свисала майка салатной расцветки, какую носили ещё в середине прошлого века, аккуратно заправленная в цветастые шорты, больше смахивающие на семейные трусы. Что у него было на ногах, Борис не рассмотрел, так как сосед очень умело прятал их под себя.
«Настала пора им обзавестись фэйсконтролем», – хмыкнул про себя Борис. А мужичок, озабоченный одному ему понятным делом, тем временем сосредоточенно и отрешённо сверлил взглядом стоящую перед ним пустую рюмку, надеясь, и видимо уже не в первый раз, открыть в себе какой-нибудь дар, неважно какой, главное, чтобы эти экстраординарные способности помогли ему в нелёгком похмельном деле и наполнили бы наконец такую крохотную посудинку хотя бы на четверть. «Бывший музыкант-рокер или художник-авангардист. Не совсем спившийся, но с претензией на гениальность». – Борис специально развернулся к бармену таким образом, чтобы, как будто невзначай, задеть обречённого медиума. Ни одна соломинка не шевельнулась на его косматой голове, только лопатки, торчащие вдоль хребта, как нарождающиеся крылышки ангелочка, синхронно сложились, соединившись в центре спины.
– Я угощаю! – Борис щёлкнул пальцами, обратив на себя внимание бармена. – Налей ему, дружище, а то этот гениальный способ перегонки газа в жидкость доведёт моего аборигена до мумифицированного состояния. Потом повторишь ему ещё пару раз.
Закончив с бывшим авангардистом и автоматически потеряв к нему интерес, Борис направил свой взор вправо, где его ждала, не ведая о том, разрисованная под попугая да и прикинутая под стать этой же птице молодуха. Доли секунды хватило Борису чтобы, оценив обстановку, приступить к действию.
– Ваши ланиты ласкают мне не только глаза, но и возбуждают воображение, ваши чувственные уста парализуют волю даже тогда, когда молчат, ваша длань, возлежащая на прелестном бедре, создана для творчества в стиле артхаус, но более всего ваши перси, это высокоточное оружие со стопроцентным попаданием, разносящее любой мозг на куски. Намекните мне, буквально в двух слогах, ваше имя.
– Мэри.
– Это достойно вознаграждения! Бармен, на этот край для Мери Поппинс одну «кровавую Мэри»!
Пока молодуха, прокатывая между ладошек продолговатый бокал, осмысливала сказанное Борисом, хмуря подкрашенные бровки, к ним подошли два длинноволосых мастодонта, кожаное одеяние которых однозначно выдавало в них байкеров, а недобрый взгляд и звериный оскал говорил о недостатке материнского молока.
– Ого, откуда пойло?! – усатый забрал у Мери бокал, понюхал и выплеснул содержимое себе в глотку.
Девушка виновато скосилась на незнакомца.
– У тебя проблемы с одиночеством? – перегнувшись через плечо Бориса и не снимая с лица парализующую улыбку, процедил сквозь зубы второй мотоциклист, безусый, но с серьгой в левом ухе.
А тут вдруг и девица, воспрянув духом, оживилась, решив, по-видимому, что два старых друга лучше одного нового.
– Да-да, больной какой-то. – Голос её твердел, а на лице появилась показная обида. – Сначала дрянью обозвал, а потом вообще жопой окрестил. А за что? – и сама себе ответила: – Да за просто так. Ну, а потом вообще обнаглел, полез знакомиться, хотя я, не то что намёк там какой или чего ещё, даже не смотрела в его сторону.
– Маньяк! – объявил приговор усатый.
– Да вы что, хлопцы!..
– Хлопцы колхозных коней в ночное водят. – Увесистая серьга байкера неприятно холодила висок Борису.
– Она неправильно истолковала мои слова!.. – Борис попытался было встать, но, упёршись спиной в широченную грудь верзилы, оставил эту затею как бесперспективную.
– Да я враз его расшифровала! – Мэри явно вошла в раж. – Извращенец он, хитрый и коварный. Видите, старик спит, так ведь он специально споил его, чтобы свидетеля убрать.
– Раз уж мы перешли на технический жаргон, тогда правильнее будет сказать – дешифровала.
«Говорить, говорить, говорить, и побольше непонятного, – решил Борис, – это единственный способ смягчить эту до сумасшествия нелепую ситуацию, а затем, Бог даст, выйти сухим и невредимым, ну, может быть, и не совсем сухим да и не совсем невредимым, но хотя бы просто выйти».
– Ребята, вы что, не видите, да он же продолжает издеваться над нами, – неврастенично визжала молодуха, – расшифровала, дешифровала, перефаршировала, зафаршировала, что за анонимы он нам тут напевает?
– Полный отморозок, – перебив подружку, подтвердил свой приговор усатый. – Надеюсь, ты, в отличие от неё, правильно истолкуешь наши действия, – и он, оголив свои огромные прокуренные зубы, заржал, словно разгулявшийся на приволье жеребец. – Марьям, я чуток недопонял, а кто такие эти… ну, как ты их назвала, ах, вот, – анонимы?
– А я что, разве так выразилась?
– Ну да!
– Не знаю, не помню, это всё от перенапряжения мозга из-за этого козла.
– А вот за козла…
Дальше всё произошло, как потом вспоминал Борис, не просто быстро, а молниеносно. Безусый, как будто клещами, схватил его за плечи и, вынув из-за стойки, развернул лицом к своему товарищу, который, в свою очередь, уже стоя в боксёрской стойке, прицелился и приложился своим кулачищем Борису точно в нос. Все люди, да и сам бар вдруг куда-то исчезли, зато появились всполохи северного сияния в ночном небе и россыпь серебряных звёздочек, гаснущих и тут же загорающихся вновь. Казалось, хрустит не только носовая перегородка, но и трещит по швам вся голова, во всяком случае это было первое, что почувствовал Борис после того, как принял удар на себя. Как долго, он не знал, но нашлись, видать, добрые люди, не равнодушные к чужой беде, которые, подняв его с пола, усадили обратно за стойку и даже оплатили выпивку, которую бармен поставил возле лежащей на столешнице головы жертвы. Так они и лежали рядышком, мирно посапывая, и не было никакой разницы в том, что один из них был пьянчужка, отторгнутый обществом, а другой –топ-менеджер престижной компании.
– А вот сейчас действительно больно, – первые слова Бориса, произнесённые пересохшим ртом после того, как он пришёл в себя, – зато сухой, и за козла можете не отвечать. – Не поднимая головы, он открыл глаза. Стограммовая рюмка, до краёв наполненная водкой, сначала расплывчатая, но постепенно обретающая свои окончательные границы, была первым реальным предметом, представшим перед его взором после возвращения к нему сознания. – Здесь и заночую. А что, очень даже удобно, и за выпивкой бегать не надо, вот она, всегда перед тобой. – После того как он, не без усилий, поднял голову, сразу же подступила тошнота, пульсирующие удары в висках, теперь уже изнутри, раскалывали на составные части и так треснувшую черепную коробку. Ноющая боль в пострадавшем носу только набирала силу, и в довершение, а это было, пожалуй, самое болезненное, душила горькая обида от бессилия перед случившимся. Бросив косой взгляд на предложенную кем-то рюмку, Борис, долго не раздумывая, взял её и залпом осушил. Облегчение пришло только после второй рюмки, заказанной Борисом сразу же после первой. Его обидчиков, как и положено, след уж давно простыл. Народ как ни в чём не бывало продолжал, спасаясь от жары, осуществлять задуманное посредством выпивки и никчёмной болтовни.
 «По-моему, на этой подводной лодке, идущей ко дну, я задержался дольше, чем планировал. Теперь через торпедный отсек – домой, окончательно и бесповоротно. Хватит, наразвлекался до отрыжки».
Приближался вечер, то есть вечерело по-нашему, и жара отступала перед ночной прохладой, не такой бодрящей, конечно, как хотелось бы, но всё ж какое-никакое, а облегчение.
Ещё издали увидел Борис сидящего у подъезда облезшей пятиэтажки, на полуразвалившейся лавочке подростка лет двенадцати и лежащую возле его ног собаку, отдалённо напоминавшую немецкую овчарку. На душе потеплело, и вся трагедия прошедшего дня вдруг потеряла свою значимость. Пёс первый разглядел в потоке прохожих или унюхал, не суть важно, своего хозяина, поднял морду, расправил уши, но продолжал лежать, дожидаясь, как того требует воспитание, команды, без которой он не мог двинуться со своего места, и только кончик его хвоста, поднимая с асфальта пыль, выдавал собачье нетерпение. Парнишка, заметив резкие перемены в поведении четвероногого друга и посмотрев в ту же сторону, куда была повёрнута собачья морда, радостно замахал рукой.
 
Глава 2

Наше время

Трендафил Аспарухович Нетудыха, давно как профессор, завкафедрой исторического факультета, нажал клавишу внутренней связи.
– Анна Анатольевна, зайдите ко мне.
Не сразу, а только через несколько минут, вышагивая от бедра, в кабинет внесла своё тело секретарша.
Ну что ж, изначально женщина, лет тридцати пяти, по крайней мере на вид, в деловом, подчёркивающем мировой стандарт фигуры костюме, скомплектованном из чёрной, чуть выше колен, юбки и, в такой же цветовой гамме, жакета, из-под которого просматривалась белоснежная, до рези в глазах, блузка. Дополняли ансамбль со знанием дела собранные на голове чёрные как смоль волосы, эксклюзивные очки на бледном лице и умные, но с каким-то печальным оттенком, глаза. В одной руке она несла папку с листочками для записей, а в другой подаренную шефом чернильную авторучку «Паркер» китайского производства.
– Анечка, – по-деловому сухой голос профессора, которым он только что отдавал распоряжение, при появлении помощницы сменился на слащаво-противный, – челобитники там иссякли наконец?
– Давно уж как закончились.
– Прекрасно! – Профессор засиял, но отчего, пока не говорил, закручивая интригу. – Прекрасно, что рабочий день закончился, прекрасно, что на дворе лето, прекрасно, что есть ты – такая вся открытая, такая вся жаркая, такая вся моя. Не жмись возле дверей, иди, сядь возле меня. Никаких записей на понедельник, и ни слова о работе, на сегодняшний вечер только ты и я, будем фуршетить… – Трендафил Аспарухович сощурил свои маленькие глазки в полной уверенности в том, что эта гримаса обозначала на его лице хитрость и загадочность. – Неужели забыла какой сегодня день?
– День строителя?
– Фу-у-у!
– День железнодорожника?
– Опять не угадала, – профессор просто светился, веря, что Анна действительно забыла, какой сегодня день. – Сегодня третья годовщина нашей… – а дальше фраза не складывалась, и он виновато потупил взор.
– Обещанной свадьбы, – пришла на помощь секретарша.
– Нашего знакомства, – поправил профессор, – а это было за три месяца до обещания.
– Недолго биться мне, старушке, в высоковольтных проводах…
– Сегодня не просто праздник, – распалялся Трендафил Аспарухович, не слыша последней фразы Анны Анатольевны, – сегодня двойной праздник. Звонили из редакции и сообщили, что моя книга, «Основополагающее влияние скандинавских рун на формирование языка и зарождение письменности восточных славян» напечатана и скоро поступит в продажу. На следующей неделе, я надеюсь, она уже будет красоваться на полках всех книжных магазинов, и не только нашего города. Представляешь? И дело тут не в гонораре. – Профессор встал и гордо направил взгляд под потолок, вероятно, отождествляя себя с Лениным на броневике, или с Ельциным на бронетранспортёре, осталось только добавить вытянутую вперёд руку и крикнуть: «россияне!» – Познание древности, поиск исторической истины, и всё это для людей и ради людей – вот что вдохновляет меня как учёного, как художника и в какой-то мере как творца. А что ты даже не улыбаешься? Да, творца. Я воссоздаю заново то, что когда-то было потеряно, и, как все думали, безвозвратно. Только я всегда верил и продолжаю верить в то, что делаю. Под эту книгу я даже взял себе новый псевдоним. Хочешь услышать? Опять молчишь, скажи, наконец, что хочешь.
– Я сейчас обуглюсь от нетерпенья.
– Вдумайся глубоко, Анна, и ты сразу же почувствуешь всеми клеточками своего белоснежного тела, радость за себя, ведь ты будешь первая, кто узнает мой новый псевдоним. А псевдоним – это не просто… дань моде или никчёмная прихоть автора, он есть: как название корабля, как отправная точка произведения. Не зря же говорят, как назовёшься, так и поплывёшь. Книга выйдет под фамилией Часов, и теперь время будет работать на меня! – Трендафил Аспарухович приземлил свой взор, остановившись на секретарше. Но аплодисментов, как на всякий случай ожидал профессор, не последовало, публика отреагировала инертно. – Ну что, впечатляет?
– Нетудыха впечатляет больше.
Из-за своего скверного характера профессор никому не позволял, чтобы последнее слово оставалось не за ним, а поэтому, набрав побольше воздуха, он, не задумываясь, открыл рот, чтобы продолжить нравоучения, но в этот самый момент раздался стук в дверь, и с губ слетел остаток фразы, совсем не такой, какой замышлялся изначально. – Кого ещё черти принесли? Поди, Аннушка, посмотри и разрули вопрос как надо.
Анну Анатольевну, при всей её обиженности на судьбу, тоже сильно раздражали все эти незапланированные мелочи, разбивающие так чётко выстроенный и заранее продуманный график жизни, и поэтому она не просто вышла, но, как пантера, бросилась за дверь, полная решимости разрулить вопрос как надо.
Однако дальнейшие события подтвердили людскую мудрость, что не всё так просто в этой жизни и не всегда наши действия реализуют наши желания.
Дверь медленно открылась, и в кабинет, как того ожидал профессор, вошла совсем не Анна, а незнакомый мужчина. В своём скоморошном одеянии он выглядел не то чтобы странным, но смешным, это точно. Натянутая на глаза шляпа, с аккуратно заправленными под неё ушами, задранная вверх клинообразная рыжая бородёнка, вразрез ей чёрные тонкие усики, закрученные под Сальвадора Дали, отвратительного покроя мешковатый грязно-серый пиджак с длиннющими рукавами, из-под которых не видно было даже кончиков пальцев, волочащиеся по полу брюки, такие же грязно-серые, вытянутые на коленках и скрывающие под собой обувку, а в довершение – его походка, как-то боком да с припаданием на левую ногу.
– Дорогой Трендафил Аспарухович, я давно мечтал и безумно рад, что наконец встретился с вами.
– А-а-а где моя?.. – профессор почувствовал необъяснимую тревогу, и за себя в первую очередь, от этого холодного колючего взгляда, который пробирал его до костей, но от которого нельзя было оторваться.
– А она, как ей и положено, там, в приёмной. Честная, трудолюбивая и беспредельно любящая своё рабочее место. Как вам с ней несказанно повезло. Моя зависть всё чернее и чернее от созерцания такого крепкого тандема.
– А вы?..
– А вы присядьте, уважаемый профессор. Хоть я и не надолго, но вам лучше выслушать сидя. Я ознакомился с вашей новой книгой, и вот что хотелось бы сказать. Вы большой молодец. Потрясает всё: глубокое научное исследование, широкое знание предмета, лёгкость и доходчивость в изложении материала, а также тонко дозированное чувство юмора. Вы ещё сами не осознаёте, какой бриллиант огранили. Будем скромными и скажем без пафоса – это шедевр. Только опираясь на ваши труды, научный мир сможет сделать рывок в своём развитии. Подводя итог вышесказанному, хочу воздать вам по заслугам и принести в дар этот перстень. Только рождённый под знаком Скорпиона достоин владеть им. Протяните же мне правую руку.
Гражданин давно покинул кабинет, а Трендафил Аспарухович всё продолжал сидеть с видом человека, проглотившего гантель, – «чувствую, что внутри, но не понимаю, как смог». Из анабиоза он вышел только тогда, когда исчезла тяжесть в нижней части тела. Закончив осмотр кабинета, вдруг ставшего ему чужим и неуютным, он кликнул секретаршу.
– Что случилось? – вбежавшая Анна была не на шутку испугана криком никогда не кричавшего начальника.
– Ничего.
– Но ты так кричал.
– Я?
– А что, разве здесь ещё кто-то есть?
– Этот, который входит без разрешения, уже ушёл?
– Давно, а почему без разрешения?
– Потому что я его ему не давал, милая Анечка!
– Тише, тише, не заводись. Если б я была глухая, то не спорила бы с тобой, но я собственными ушами слышала, как ты разрешил ему зайти.
– Да-а-а, и что, он зашёл?
– И не просто зашёл, но даже ещё и вышел.
– Вышел… ну и хорошо, что вышел, ну и пускай не помню, зато сейчас так легко, и ты рядом. Ведь это здорово, когда ты рядом?
– Ты меня об этом спрашиваешь? – Анна собралась было уходить и даже развернулась в полоборота, как вдруг заметила на руке шефа перстень. – Трен, а что это у тебя на указательном пальце?
– Где?
– Ты задаёшь лишний вопрос, – она взяла его за запястье и поднесла окольцованную руку к его лицу. – Когда я выходила, то его здесь ещё не было.
С минуту они оба заворожённо смотрели на перстень, изучая его со всех сторон.
– А-а-а… это он, этот… который уходит тоже без разрешения, олигарх наверное, мне презентовал за труды праведные. Его потрясла моя последняя работа.
– Твоя работа?
– Ну да, моя новая книга.
– Всё это в высшей степени странно, ведь книга ещё не вышла…
– Я же тебе говорю, олигарх. И не засоряй голову всякими ненужными мелочами, лучше ответь, как ты считаешь, вещица эта ко мне глянется?
– Красивая, – нараспев подтвердила Анна, – и камень своеобразный, как будто застывшая капля ртути, в которую добавили красно-коричневой краски. Жуткий оттенок, и мне почему-то жутко. Трен, пора бы заканчивать трудовую пятидневку, опостылела она мне. Хочу вина, хочу спокойной негромкой музыки, хочу, чтоб твои руки вспомнили о моём теле. Я вся в нетерпении, я просто сгораю от него. Помнишь, как у Пушкина, – «пока внутри огонь горит, пока сердца любовью живы, мой Трен, друг другу посвятим души прекрасные порывы». Поехали скорей ко мне.
– Я тоже весь горю, милая. Едем, едем сейчас же. Всех к чёрту, а я к тебе.


Глава 3

Наше время

Борис устало опустился на скамейку, откинулся на спинку и, запрокинув назад голову, прикрыл глаза. Пёс, после целого дня разлуки, потеряв всякое терпение, не выдержал и, напрочь забыв о какой-то там дисциплине, о должном воспитании и ненужной дрессировке, вскочил на задние лапы и со всей собачьей бесхитростностью бросился изливать свою любовь, облизывая хозяину лицо.
– Умница, хороший мой, соскучился? Я тоже вспоминал, и не раз, а целых два… Не веришь? Честное пионерское, не вру. А вот тебе я верю, верю, что ты любишь меня. Ну, всё, достаточно нежностей собачьих, отстань от меня, а то, не ровен час, залижешь насмерть, кто тогда тебя сахарными косточками баловать будет? Лежать. Я кому сказал, лежать! Нет, ты только посмотри, какой неугомонный, да дай же, наконец, друга-то поприветствовать. Извини, Кольша, сам видишь, и привет. Да уберёт кто-нибудь от меня этого бешеного дратхаара? – Парнишка понимающе кивнул, ухватил собаку за ошейник и прямо-таки стащил её с хозяина. – Спасибо, Николай, спас ты меня от любви необузданной. Принародно выражаясь, и чтобы понятно для всех, ну просто непослушная собака.
– Никаких проблем, – мальчик успокаивал пса, теребя ему холку. – Дядь Боря…
– Кольша, дорогой мой человек, снова да ладом, да? А ведь я устал тебе повторять – никаких дядей. Ещё раз не вспомнишь, дружбе конец. Ущучил?
– Угу-у-у….
– Угу-гу – это не ответ, ущучил или нет?
– Да понял я, понял, чё сразу кричать.
– Добре, а теперь твой недопоставленный вопрос, чего ты там хотел узнать?
– Да я, – парнишка прыснул в кулак, – насчёт этого, – он обвёл пальцем своё лицо, а потом указал на Бориса.
– А что, сильно заметно?
– Ты сейчас на эту похож… на кобру… ага… которая очковая. Но, дело прошлое, у неё-то они сзади, а вот у тебя… издалека видать. – Коля прищурился, отклонил голову чуть вбок и назад, и через секунду добавил: – Теперь точно могу сказать, на солнцезащитные похожи. Я сперва засомневался, когда увидел тебя вдали, откуда, думаю, ведь ты не любитель носить очки, а сейчас всё разом и прояснилось.
– Тень сгустилась под глазами, нос нескладно внутрь сложился, не пугайся, друг мой милый, я, наверно, простудился.
– Ну да, ну да, как есть вирусное, и симптомы прям в точку.
– Какой здоровский вечер, не правда ли, Николай Васильевич? Чувствуешь, свежестью потянуло? Так бы сидел и сидел, любуясь звёздами, высматривая на них братьев по разуму, если б не жрать и по нужде. Кстати, этот обормот избавился от углеродистых накоплений?
– Не переживай, он у нас на этот счёт не стеснительный. Слушай, а чего это ты его нет-нет да дратхааром обзываешь?
– А что, сильно давит на психику?
– Не без этого, да и не заслужил он таких обидных слов.
– Это ты на счёт дратхаара, что ли?
– Ага.
– Бывает грубость с моей стороны, соглашусь с тобой, я не идеален, да и он, конечно же, не заслуживает обидных слов. – Борис потрепал нечёсаную голову парнишки.– А ты молодец, что вступился за друга, только спешу тебя успокоить, дратхаар не ругательное слово, это название породы, и, причём, довольно древней. «Обзываловка» эта тянется ещё оттуда, с тех давних времён, и имеет под собой вполне оправдательное объяснение. А что, разве я тебе никогда об этой эпопее не рассказывал?
– Не-а! Наверное, поскромничал, как всегда.
– Да, Кольша, скромность – это всего лишь малая толика из огромного набора моих сильных качеств. Видишь, как получается, – я поскромничал, вследствие чего не подумал, а потом выходит, что я жизненным опытом не делюсь, не учу молодёжь уму-разуму, а раз так, то спешу исправить свою ошибку.
Случился этот казус в том юном возрасте, когда я набрался смелости завести собаку. Забавным его не назовёшь, но кое-какая доля хохотунчика в нём всё же есть. Решил я, значит, ну и пошёл. А куда пошёл? Правильно, туда, где продают собак, – на «Птичий рынок». Воскресный день, народу тьма, и я весь в нетерпении от денег избавиться, а заодно и четвероногого друга завести. Тогда я ещё не определился, чего точно хотел, а поэтому, когда пробился в отдел собак и кошек, то стал методично обходить всех подряд, расспрашивая досконально о породах, об их повадках и обо всём, что имело хоть малейшее отношение к этому делу, а также и о приложенных к ним ценах не забывал. Говоря современным американизированным языком, маркетировал маркет, а по-нашему, по-простонародному, получается – рыхлил базар, фильтруя информацию. Породистые стоили дорого, даже по моим меркам, зато других, безбумажных, отдавали просто так, лишь бы в хорошие руки. Но у меня-то в кармане «бабки», и причём солидная кучка, и не для этого я припёрся сюда, чтобы вот так, запросто, вернуться с ними обратно домой. Короче, глаза мои разбегались, и мне хотелось всех. Когда я развернулся на третий заход, то почувствовал, что кто-то держит меня за рукав или я за что-то зацепился, в тот момент я ещё не понял. Оглянувшись, увидел парня, примерно моего возраста, с прелестным пушистым комочком на руках.
«Поправьте меня если я не прав, но, по-моему, вы никак не можете определиться с выбором, – это он меня специально сходу ошарашил, чтобы, значит, взять инициативу в свои руки, – так может быть, я тот, кто вам нужен, кто сможет вам помочь?» – И что же ты думаешь, ведь заговорил он меня, аферюга, запудрил окончательно все мои девственные мозги, и я повёлся на его мудрёные речи и, что самое невероятное, в конце концов купил у него щенка, как ты уже догадался, редчайшей породы, название которой помню до сих пор. Огромную скидку сделал он только из личного уважения к моей персоне, обезоружив меня, сказав, что я добрый, а оттого и понравился ему. Потом, когда пёс вырос, поздно было руками махать да слюной брызгать. Вспоминая, прихожу к заключению, что парень, хоть и блондин, но, как пить дать, из цыган происходил, потому что другого объяснения этому помутнению разума я не нахожу до сих пор.
– Точно, это был цыган, а перекрасился он для прикрытия, но нас-то не обманешь, мы их породу издалека видим. Щенка где-то украл и тебе втюхал. Он просчитал твою личность и понял, что ты легко внушаемый.
– Хочу согласиться с тобой.
– Гад он! – Коля даже погрозил кулаком воображаемому обидчику.
– Да ну его к лешему, слишком много внимания для одного цыгана.
– И то верно, пусть живёт пока, а я, раз уж мы всё о собаке, спрошу с твоего позволения?
– Валяй, доколачивай.
– Как тебя угораздило додуматься до клички такой?
– Вот туточки как раз всё гораздо тоньше. Я-то по первости размечтался Товарищем его назвать, и в паспорте солидно записать, чтобы созвучие олицетворяло истину – Товарищ-Собака, но моя идея – это только моя идея, которая моей идеей и осталась, а вот бабушка, давя авторитетом, настояла на своём, а ради неё… я не то чтобы Тузиком его назвал, мне даже Шарик бы был за счастье. Да-а-а… бабуля у меня… Это… а ты чего домой не идёшь?
Коля нахмурился и увёл взгляд в сторону. Накатила пауза, друзья замолчали, погрузившись каждый в свои думки. А светлый летний вечер, такой желанный, казалось, продлится вечность, или им хотелось, чтобы так казалось.
– Дядя… ой, извини, Борь… – Коля замялся, подыскивая слова.
– Что такое, что случилось, почему голосочек подрагивает? А ну-ка, засвети мне свои ясные очи, да пошире открой, чтобы я смог прочесть твою боль. – Борис взял парнишку за подбородок и развернул лицом к себе. Две слезинки катились по детским щекам. – О-о-о… вижу, не проблема у нас, а целая беда. Что, опять пьют? – Коля утвердительно кивнул. – И давно гужбанят?
– С утра подкатили какие-то с деньгами, ну и пошло-поехало.
– Да-а-а, брат Колька, это, по-видимому, надолго. Ладно, ты сильно-то не отчаивайся, ведь на такой случай у нас всегда в запасе имеется план «Б», о котором ты, между прочим, знал, и которым почему-то до сих пор не воспользовался.
– Тебя ждал, одному скучно.
– Не согласен с тобой. Во-первых, ты не один, а во-вторых, если любишь животных, то с собакой скучно не бывает, а в-третьих, гляди, как он асфальт копытом роет, только и ждёт, чтоб его озадачили какой-нибудь заковыристой командой, и всего-то лишь за горсточку кукурузных хлопьев. Чистейшая собачья душа. Да-а-а, ну что ж… – Борис резко поднялся и решительно направился к подъезду, протрубив на ходу: все за мной!
Построенная ещё во времена развитого социализма стандартная двухкомнатная квартирка, в которой комнаты, что встречается не часто, были раздельные, а это значит, выходящие на противоположные стороны дома, разделённые между собой узким коридором, огибающим одну из них и упирающимся в семиметровую кухоньку, смежную с ванной, а та, в свою очередь, объединена общей стенкой с туалетом. Она, то есть квартирка, гостеприимно распахнула свою дверь, после того как клацнул ключ в замочной скважине.
– Кольша, вы с Перуном на камбуз, сгоношите там чего-нибудь на скорую руку, да посытнее, а я, покуда выпала свободная минутка, бабулю навещу.
Даже не комнатёнка, клетушка в двенадцать квадратных метров, в которой свободно смогли разместиться разве только старинный шкаф да односпальная железная кровать, напоминала, в большей степени, склеп для прижизненного погребения, чем помещение для нормального проживания. Бабушка лежала на кровати, укрытая верблюжьим пледом по самое горло. Высохшее, с коричневатым оттенком, морщинистое лицо старушки с прикрытыми глазами напоминало египетскую мумию, непонятно каким образом оказавшуюся в этой комнате. Зато её неподвластные времени, удивляющие своей густотой, роскошные русые волосы, прибранные массивным, изогнутым дугой костяным гребнем, шикарно обрамляли, на фоне цветочной наволочки, реалии бренного бытия.
– Привет, красотуля! – Борис присел на краешек кровати. – Как самочувствие? Небось, кушать невтерпёж? Что ты хочешь, чтобы я тебе приготовил на ужин?
Мумия шевельнулась, и это уже было чудом, открылись глаза, а дальше больше – появилась улыбка, лицо разгладилось, посвежело, а на щеках даже проступил некий румянец. Но более всего поражали большие карие глаза, живой блеск которых выражал всё, что не досказывалось словами.
– Боренька, – слезинка, собравшаяся большой каплей в краешке глаза, серебрилась недолго, скользнув по глубокой морщинке, она пропала в гуще волос, – я приспала немножко, тебя ожидаючи, так и проворонила твой приход, но теперь, увидев тебя, я опять счастлива. – Вынув из-под пледа руку, она протянула её внуку. – Хочу прикоснуться к тебе, ведь в моём возрасте реальность и нереальность иногда меняются местами.
– Вы, Марфа Ивановна, так и норовите на комплимент нарваться, и я по-женски вас понимаю. – В его широкой ладони её старческая кисть казалась ещё меньше, чем на самом деле. – Я тебя до этого спрашивал, да ты, не ошибусь в утверждении, не услышала, так что повторюсь и надеюсь узнать, чего на ужин желаешь? Хочешь, отнесу тебя на кухню, или мне сюда принести, только скажи?
– Ох… отужинала я, видать, своё на этом свете.
– Ну, это ты брось! Ишь, взяла моду, на ночь панику разводить. И потом, кто тебе, интересно, на том свете готовить будет, ты об этом подумала?
– Что думай, что не думай всё одно… А что это у тебя с лицом, Боренька, никак зашибся?
– Да пустое, сюрприз не смог вовремя разглядеть, вот и качнуло на косяк.
– Всё шутишь. Ладно, иди, Боря, ужинай без меня и не печалься по моему поводу, я в порядке. Слышу шум на кухне, ты кого-то привёл?
– Коля с пятого этажа. – Поцеловав бабушку в лоб, Борис направился к выходу. – Отправлю к тебе Перуна, чтобы не возникало чувство одиночества.
– Обожди, – голос бабушки зазвучал надрывно, выдавая внутреннее волнение. – Перед сном, как соберёшься, обязательно зайди ко мне. Очень важное что-то хочу сообщить тебе.
– Хорошо, красотуля.
– Обязательно!
– Ну, я же сказал, а это уже не поддаётся сомнению и дальнейшему обсуждению.
На кухне Борис появился как раз вовремя. На столе в большой, даже можно сказать огромной, сковороде дымилась глазунья, заправленная полукружочками варёной колбасы и дольками помидора, белый хлеб ровными ломтиками лежал на разделочной доске, с маслёнки предусмотрительно была снята крышка, две вилки лежали друг напротив друга по разным краям стола, а также две кружки с крепким чёрным чаем, в стороне початая коробка с кубиками сахара для любителей послаще, и почему-то всего лишь одна тарелка. Пёс, уткнувшись мордой в свою миску, причмокивая от удовольствия, добивал гречневую кашу, оставшуюся ещё с утра, но сейчас обильно приправленную мелко нарезанной колбаской того же сорта, что и между желтками в сковороде.
– Один глазок, два, три… – Борис приподнял правую бровь и разборчиво крякнул. – Ты что, весь десяток забабахал?
– Я хотел, чтобы все наелись до отвала, – Николай, расплывшись в счастливой улыбке, явно был доволен собой.
– Ну что ж, пусть и не завтрак, если судить по часам, зато быстро, много и сытно. Кольша, а ты что, разве не собираешься вечерить, как подобает мужчинам?
– Почему не собираюсь, как раз наоборот, уже сажусь.
– Тогда, выходит, я пролетаю с ужином?
– Да с чего ты взял?
– А с того, мой юный друг, что на столе всего лишь одна тарелка, а это явный намёк на то, что кто-то из нас двоих на яичницу лишний.
– Выходит, что ты. Я же не виноват, что в твоём гостеприимном доме тарелки являются страшным дефицитом. Мне удалось кое-как найти одну, вот я и забрал её себе, думая, что она для гостей.
– А-а-а… ты прав, Кольша, вторая-то как раз у бабушки в комнате на табуретке оставлена ещё со вчерашнего вечера, между прочим, про остальные скажу так: остальные я нечаянно перебил, а вот с какой целью, не помню.
– На счастье?
– Ага, туда. – Борис почесал затылок, почему-то перевёл взгляд на собаку, которая, не обращая ни на кого внимания, облизывала свою морду после вкуснейшей гречки, потом, как будто спохватившись, обратился к Николаю. – У меня к тебе предложение, давай на пальцах бросим, и таким образом выясним, кто тарелкой воспользуется.
– Бросай хоть пальцы, хоть кости, хоть ласты, всё равно тебе из сковородки кушать.
– Да? Ну что ж, правильно, главное не строить иллюзий, – Борис опять посмотрел на пса и стоявшую перед ним пустую миску. – А что, неплохое решение проблемы, и всё так просто, что я и не додумался. Теперь нет нужды тарелки покупать.
Не успели друзья пожелать друг другу приятного аппетита, а Перун уже тут как тут, выбрав самого доброго, устроился рядышком, присев на задние лапки, а морду, как будто невзначай, положил Николаю на колени, при этом внимательно отслеживая взглядом все его движения.
– Вкусно, – Борис, не жалея масла, намазывал его толстым слоем на внушительный ломоть хлеба, – особенно, когда жрать охота.
– Ага… – поддакивал Николай набитым ртом.
– Я вот тут всё думал, а зараз, между вторым и третьим глазком, у меня возникла мысль, что если я, как покончим с ужином, поднимусь к вам и произведу воспитательную порку. Как ты на это смотришь?
– Никак.
– Никак – это не пойдёт. Надо же когда-то напомнить твоим родителям, что у них есть сын, и их долг хотя бы обращать на него внимание.
– А что, я тебе уже надоел?
– Ну что ты, Кольша, как тебе даже в голову такое залезло? Мы с тобой братья, понял? Хоть и названые, но получается, что роднее родного.
– Если мы братья, то тогда я против избиения наших родителей.
– Да-а-а… вот об этом я как раз опять и не подумал. Какой ты, Николай Васильевич, не по возрасту продвинутый. Молодец, братишка, вразумил!
Наелись на славу все, даже собаке перепало с барского стола благодаря слабому характеру Николая и упрямой толерантности Бориса.
– Раскладушка на прежнем месте, и если не в тягость, услужи старшему брату, помой посуду, а я обещал перед сном к бабуле зайти. Пойдём, Перун, для тебя есть работа на ночь.
– Бабушке Марусе привет от меня передавай, – успел крикнуть Николай вдогонку.
Борис ступал осторожно, чтобы сильно не скрипеть половицами, зато пёс, цокая когтями по голому полу, сводил все его старания насмарку. Бабушка открыла глаза, повернула голову на шум и, чуть двинув губами, улыбнулась.
– И всё-таки ты зря отказываешься от еды, – присаживаясь на кровать, ворчал Борис, – Коля старался для всех, а получилось… Он тебе передаёт наилучшие пожелания.
– Спасибо. Славный мальчонка растёт, позаботься о нём. – Бабушка сделала глубокий вдох, как будто ей не хватало кислорода. – Дай мне руку и слушай очень внимательно, что я тебе сейчас скажу.
– Бабуль, а может быть завтра, утомилась ты за день.
– Завтра я не смогу.
– А что так?
– Не доживу я, Боренька, до завтрашнего утра.
– Опять! – Борис хлопнул свободной рукой себя по коленке. – Ну что ты без конца наговариваешь на себя, даже слушать больно.
– Не перебивай меня больше, потому что сказать надо много, а сил осталось совсем мало.
– Ладно, бабуль, больше не буду, только ты не нервничай да силёнки понапрасну не растрачивай, хорошо?
– Так вот, Боренька, родители твои не умерли от несчастного случая, как записано в официальном заключении, – Марфа Ивановна с таким отчаяньем посмотрела на Бориса, что тот невольно поёжился, – их убили. Это первое, что я хотела сказать. Теперь следующее:  фамилия твоя не Соколов, а моя не Одинцова. – В глазах её метались красные огоньки, и если учесть, что костра никто не разжигал, то этот отблеск, по меньшей мере, наводил на размышление. – Всё гораздо сложнее. Насчёт убийц твоих родителей скажу следующее: ты их не ищи, зря только силы потратишь, потому что это бесполезно, не существуют они среди живых. Настоящую свою фамилию прочитаешь в моей записной книжке на последней странице, там написано всего одно только слово, так что гадать не придётся. А также крепко запомни, как «Отче наш», вслух свою фамилию произносить не смей, потому что, озвучив её, накличешь большую беду.
– А твоя, бабуль, твоя фамилия?.. – Борис, от охватившего его сильнейшего волнения, потирал руки, но не ладошкой об ладошку, а как будто умывал их под невидимой струёй воды.
– Глупенький. Да какая же у меня может быть фамилия, как не такая же, как и у тебя? Из одного мы роду-племени.
– Логично. А-а-а… почему же тогда… ой, ну да какая, в принципе, разница.
– Запомни ещё кое-что, – Борис почувствовал, как его руку, не по здоровью сильно, сжала бабушкина рука, – я хочу чувствовать связь времён. Вот так, хорошо, очень хорошо чувствую. Не отвлекайся, Борис.
– Да я-то как раз и не отвлекаюсь, слушаю тебя внимательно, как только могу.
– Там, в шкафу, завешанная старыми платьями и пальто, картонная коробка, потрёпанная и невзрачная. Сама по себе коробка ничего не значит, а вот то что в ней… – Марфа Ивановна прикрыла глаза, и было такое впечатление, как будто она, не договорив, умерла.
– Эй, бабуль, ну ты чего, – Борис слегка потряс её руку, – не пугай меня раньше времени.
Она открыла глаза, её взгляд был ясный и осмысленный. С минуту она смотрела на Бориса, затем продолжила, чётко выговаривая каждое слово.
– В коробке находится пирамидка, она из камня и очень тяжёлая, во всяком случае для меня, но дело совсем даже не в этом, а в том, что прикасаться к ней ни при каких обстоятельствах нельзя. Переносить только в коробке, а саму пирамидку, ещё раз повторяю, не трожь. – Её взгляд потускнел, веки стали медленно наползать на глаза, но губы ещё шептали. – Если хочешь жить, не трогай пирамиду. Гребнем воспользуешься тогда, когда… – не договорив последнюю фразу, Марфа Ивановна закрыла глаза и замерла в оцепенении.
– Опять, – Борис, как и в прошлый раз, осторожно потряс бабушкину руку. Нет, это не принесло желаемого результата, Марфа Ивановна не шевелилась. Исподволь плохое предчувствие зашевелилось внутри Бориса и, быстро разрастаясь, расползалось по всему телу. Не выпуская её руки, свободную руку он поднёс как можно ближе к носу, пытаясь определить, дышит она или уже всё – конец. Ощутив через некоторое время на своей ладошке тёплое дыхание, Борис облегчённо вздохнул. – Устала. Спи, бабулечка, набирайся сил, завтра договорим. – Высвободив свою руку, он встал. – Перун, дружище, остаёшься на всю ночь следить за состоянием нашего сокровища, и если что… сразу же зови меня. Понял? – Пёс, чуть наклонив голову набок, ничего в ответ не сказал и даже не кивнул. – Ну и славно, и не надо напрягаться, я и так понял, что ты меня понял. – Борис вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь, но не до конца, оставив приличную щёлочку для собаки.
Он не пошёл к себе, а, не зажигая свет, долго сидел на кухне у раскрытого настежь окна. Полная луна, как вселенский ночник, освещала помещение нежным матовым светом. Странный, если не сказать больше, разговор не выходил у него из головы, напрочь отогнав желание спать. Ему хотелось немедленно удовлетворить любопытство, прямо сейчас пойти  и вынуть эту таинственную коробку из шкафа, а также узнать свою настоящую фамилию и про гребень… она тоже не досказала. Он, конечно же, не стал бы дожидаться утра, но покой бабушки был для него превыше всего. Борис не заметил, как уснул тут же, за столом, положив голову на сложенные руки. Ему снилось, и он это отчётливо видел, мужское и женское очертание, два размытых серых силуэта на белом фоне, они держались за руки, и на каждой груди, подхваченная толстым сыромятным ремешком, висела табличка с надписью,  на женском – «мама», ну а «папа», соответственно, на мужском. Кому-то, приснись такое, могло бы показаться странным, но Борис, пристально всматриваясь в призрачные образы, оправдывал такую раскадровку необычного сновидения. «Всё правильно, – рассуждал он, – ведь я их не помнил, потому что был ещё совсем кроха, когда они погибли или, как теперь выясняется, их убили. К тому же после смерти от них не осталось ничего: ни личных вещей, ни документов, ни фотографий, всё куда-то бесследно пропало». – Борис до боли напрягал глаза, чтобы из представившегося шанса выдавить всё возможное и разглядеть хоть какую-нибудь характерную деталь, чёрточку, штришок, хоть что-то. Казалось, вот-вот, ещё немного усилий, и он сможет с облегчением вздохнуть. Не успел, как всегда бывает в таких случаях, не успел, видение пропало, а с ним и сон прервался, а всё потому, что кто-то настойчиво толкал его. Открыв глаза, он увидел перед собой собачью морду с торчащими вверх ушами, горящими глазами, с открытой пастью и вывалившимся набок языком. Пёс нервно перебирал лапами и часто дышал, то ли от возбужденья, то ли от непроходящей жары. Борис огляделся. На кухне от раннего летнего рассвета было совсем уже светло.
– Ну, и чего ты растыкался, если хочешь мне что-то сказать, то без этих… итальянских подходов, – Борис развёл затёкшие руки в разные стороны, прогнулся в спине, выпятив вперёд грудь и, потянувшись, сладко зевнул. – Только не кричи, я этого не люблю. – Пёс отпрыгнул в сторону и, добежав до дверного проёма, остановился, развернувшись мордой к хозяину, желая убедиться, что его правильно поняли. – Раз уж ты так настаиваешь, то я непременно пойду и посмотрю, но предупреждаю, не дай Бог окажется, что это твоя очередная утренняя шутка.
Бабушка лежала в том же положении, в каком её накануне вечером оставил Борис. Долго держал он руку над её лицом, в надежде ощутить теплоту дыхания – тщетно, и он это прекрасно понимал, однако же упрямо не убирал руку, призывая все небесные силы в помощники и лелея внутри себя слабенькую, но надежду.
– Дыши, родная моя, пожалуйста, дыши. Это же так просто, раз – вдох, раз – выдох. Чуть-чуть усилий, и у тебя получится. Смотри, даже Перун тебя просит, мы оба тебя просим, не откажи нам в такой малости. 
Убрав руку, Борис, не отрываясь, продолжал смотреть и смотреть на застывшее лицо, всё больше осознавая, что на этой земле потерял последнего родного человека.
«Какое оно маленькое, совсем как у ребёнка, нос чуть-чуть крючковат, а я и не замечал, для меня он всегда почему-то казался курносым. Рот полуоткрыт. Какие же последние слова ты собиралась сказать, или звала меня? Как я мог уснуть в такой момент? Умник, оставил собаку, а сам… впал в былое и думы, мечтая неизвестно о чём. Прости, родная моя, я надеялся, что это случится не сегодня».
Пёс, смирно сидевший тут же, рядом, встал на задние лапы, передние положил на грудь хозяину и, принюхиваясь, со всей собачьей нежностью слизывал с его щёк катившиеся слёзы.
– Умница, ты всегда вовремя приходишь на выручку. Я не виноват, они появились сами по себе, и без спросу. Откуда они взялись, не знаю. Никогда не думал, что они у меня есть. А вот у тебя их нет. Сочувствую, тяжело, когда не проплачешься.
Заставив себя встать, Борис первым делом позвонил в «скорую помощь», затем разбудил Николая, и, объяснив ситуацию, заручился его поддержкой, не столько моральной, как физической, при этом не обращая внимания, очевидно под воздействием обрушившегося несчастья, что своей просьбой чуть не обидел младшего брата.
«Скорая» приехала, как всегда приезжает, без объяснений. С виду уставшие после ночного дежурства врачи профессионально зафиксировали смерть, выписали бумажонку и, вежливо пожелав всем присутствующим всего хорошего (хорошо хоть не доброго здоровья), откланявшись, ушли, а вслед за ними, минутки эдак через полторы, сама «скорая», хохотнув на прощанье сиреной, метнулась за угол дома.
– Как ты думаешь, Николай, если мы обратимся за помощью к твоей маме, то есть шанс, что она будет в состоянии мне не отказать?
– Не откажет, я её знаю, сто пудов не откажет, да такого просто не может быть, чтобы она отказала. А что нужно сделать?
– Обмыть бабушку.
– Обмыть?
– Ну да, водичкой, – Борис развёл руки в стороны, как будто раскрывал их для объятья, – и переодеть в чистое. Да, Николай, в чистое и самое любимое. Ну, не сиди сиднем, час похмелья приближается, время торопит, так что беги, опереди врага, не дай ему усугубить наше горе.
– Я как-то об этом… ну конечно же, вот чёрт, – Коля стремглав бросился из комнаты.
Борис набрал справочную. Записав первый продиктованный номер, он тут же позвонил в фирму ритуальных услуг. Облизывающий женский голос тут же пообещал ему выполнить все его прихоти, а если сумма перевалит за символическую отметку, то они с превеликим удовольствием сделают скидку, правда какую и сколько, не сказали, да и про критическую отметку тоже поскромничали. Не успела трубка опуститься на рычаг, как в коридоре послышались шаги. Заспанная, с мешками под глазами, с собранным на затылке коротким пучком жирных волос, в когда-то цветастом сатиновом халате и тапочками-шлёпками на босу ногу, мамаша, чеканя нетвёрдый шаг, прогорланила с порога, как командир перед строем своих солдат:
 – Ну, и что тут у вас стряслось?
Изучив обстановку, она, сузив маслянистые глазки, многозначительно подняла вверх указательный палец и, гаркнув:
– Всем ждать, я щаз, – умчалась, по-видимому, докладывать по инстанции.
Всё складывалось более-менее предсказуемо, а поэтому Борис решил слетать на работу, благо не далеко бежать, и отпроситься на неделю за свой счёт. Вовремя вспомнив про своё отражение в зеркале, решился всё-таки воспользоваться тёмными очками. На полпути он вдруг поймал себя на мысли, что поторопился с полётом. «Вот голова садовая, сегодня же воскресенье, – констатировал Борис, однако ход не прекращал, – ну да, так оно и есть. Эх, прежде чем ломиться, как голый в баню, следовало бы позвонить и узнать, на работе ли Марго. А если её действительно нет, тогда что? Тогда ничего, оставлю заявление у неё на столе, ведь его всё равно писать, ну а потом засвидетельствую ей сей факт по телефону, раз уж… раз уж всё равно пришёл».
На его счастье, директриса почему-то оказалась на месте, и он, пролетев сквозь строй сослуживцев, не тормозя перед их настойчивыми отмашками, поднялся к ней в кабинет.
– Здравствуйте, Маргарита Сергеевна… – Борис торопился, надеясь покончить с формальностями, как можно быстрее.
– Доброе утро, Борис Брониславович, присаживайтесь, и всё по порядку, – в отличие от него, ей торопиться было некуда. – Что заставило вас, нарушив свои принципы, прийти сюда, прервав свой законный выходной? И, пожалуйста, снимите эти идиотские очки, а то, во-первых, выглядите нелепо, изображая из себя секретного агента, а во-вторых, проявляете неуважение к собеседнику. Давно не видала таких ретроспективных очков, из каких сундуков вы их только отрыли?
Подчинившись просьбе, Борис снял очки.
– М-м-м-да… – лёгкая улыбка скользнула по лицу директрисы, когда она увидела под очками пластмассовыми очки телесные, – если хотите, можете снова надеть.
– Не принципиально. – Борис как стоял у порога, так и оставался на месте, не сделав и шагу. – Я бы вот что хотел, взять неделю за свой счёт по семейным обстоятельствам.
– Позвольте уточнить, по каким обстоятельствам?
– По семейным, если вы не дослышали.
– Спокойней, Соколов, следите за речью. У вас появилась семья?
– Да… то есть нет, а впрочем, какая разница?
– Если нет семьи, то нет и обстоятельств, а если вдруг оказалось, что семья есть, то какова причина этих обстоятельств?
– У меня нет семьи и нет обстоятельств с причинными объяснениями. Я прошу, всего-навсего, несчастную неделю, да ещё за свой счёт.   
– Не кричите, пожалуйста, Борис Брониславович.
– А я не понимаю, к чему вся эта интермедия. Вам так хочется, а у меня, между прочим, каждая минута на счету. Маргарита Сергеевна, подпишите заявление, без вопросов и ответов, просто подпишите – и всё.
– У каждого что-то на счету. Я пытаюсь возвести справедливость в ранг ответственности, хочу оправдать вашу причину, которую выяснить до сих пор не могу.
– Да Боже ж ты мой, да нет никакой причины!..
– Опять кричите. Раз нет причины, тогда к чему, как вы выразились, вся эта интермедия?
– Маргарита Сергеевна, я так понимаю, вам скучно, время тянется медленно, поговорить охота, а словоохотливых мало, но позвольте, я-то тут при чём? Если уж совсем не с кем, включите телевизор да общайтесь до посинения, а мне, уж извините, действительно некогда, – Борис развернулся к выходу, взялся за дверную ручку, но, услышав за спиной примирительный тон директрисы, позволил себе задержаться ещё на пару минут.
– Давайте ваше заявление, я его подпишу, а эту неделю учтём в счёт будущего отпуска.
– Не понял! Я же не колядовал, и сегодня не предрождественская неделя, отчего такие подарки, и за что такое неприкрытое внимание?
Когда бумажка с заявлением скрылась в закромах толстой папки, на которой золотилось тиснение «Текущее», Маргарита Сергеевна, собравшись с духом, задала последний вопрос, который в последние сутки до того сильно волновал её, что не задать его она просто не могла, тем более перспектива не увидеть Бориса ещё целую неделю подстёгивала.
– Я вот что хотела спросить… – запнувшись, она, тем не менее, не отвела взгляд, продолжая смотреть Борису прямо в глаза, – можешь не отвечать, это твоё право, но услышать должен. Вчера, здесь, у меня в кабинете ты откровенничал про… – тут выдержка ей изменила и взгляд опустился вниз, – ну ты помнишь. Так вот, я, а для меня это важно, хотела уточнить, слова эти от сердца шли или в тебе взыграло желание позабавиться при подвернувшимся случае?
– Мне не составляет труда всё объяснить, но только не сейчас, – Борис говорил медленно, тщательно подбирая слова, – так что пусть останется недосказанность, не дающая чувствам угаснуть. И ещё, хотелось бы добавить к сказанному... Понимаете, Маргарита Сергеевна, любые слова рождаются чувствами и, ложась на сердце другого человека (кому камнем, а кому лекарством, кому острым ножом, а кому мягким пухом), рождают ответные чувства, а вот какие, это уже другой вопрос. Определённо скажу следующее: ваша пощёчина будет приятным воспоминанием в трудных для меня жизненных ситуациях.
Покинув директорский кабинет, Борис на всех парах помчался домой. Разговор по душам никак не вписывался в его сегодняшние планы, и он не то чтобы жалел о сказанном – нет, конечно, просто представлял себе эту беседу по-другому и в более располагающей обстановке. Тем не менее, непроходящее беспокойство о том, что контроль за ситуацией оставлен на ребёнка, и по поводу ненадлежащего, ввиду возраста, исполнения, щекотало нервы на всём протяжении дороги до дома и улеглось только тогда, когда он своими глазами удостоверился в своей излишней предвзятости.
Колина мамашка вместе с подружкой едва успели обмыть и обрядить тело, как примчалась похоронная бригада быстрого реагирования. После того как, сделав специальными препаратами всё необходимое на лице, усопшую положили в гроб, который поставили на табуретку и стул в её, теперь уже бывшей, комнате и, чтобы было как-то попросторней, избавились от мешавшей кровати, предварительно её разобрав.
На кухонном столе среди кружек, тарелок, крошек, а также оставленных фирмой необходимых документов, лежали аккуратно сложенные в стопочку деньги – сдача с общей суммы, оставленной Борисом на расходы.
– Борь, ты не против, я из этих денег выделил маме пару сотен, наказав ей помянуть бабушку Марусю. – То, что Борис пересчитывал деньги, не являлось для Николая толчком для признания.
– Ты всё сделал правильно, – ловким движением руки пересчитанные деньги отправились в карман, – и вообще, я рад, что у меня такой помощник.
Весь день прошёл в каких-то хлопотах. Нужная суета отвлекала, и усталость почувствовалась только ближе к полуночи. Коля, на славу помотавшийся, уснул мгновенно, только его щека коснулась подушки. Подняв с пола сползшую махровую простыню, Борис накрыл ею сладко посапывающего помощника и, пожелав ему спокойной ночи, ушёл к бабушке.
«Как же так, – вздыхал Борис, – я так долго подготавливал себя к такому повороту событий, а произошло всё неожиданно. Теперь я знаю, к этому нельзя быть готовым, никогда, потому что ты не хочешь, чтобы это произошло».
На следующий день, в тяжёлый понедельник, после полудня, бабушку похоронили. Похоронная контора сработала чётко и организованно. На кладбище, вместе с Борисом, поехали Колины родители да ещё несколько ходящих старушек, проживающих в этом же доме и близко общавшихся с Марфой Ивановной. Николай остался дома проследить за мамашкиной подругой, которая, после выноса гроба, должна была начисто вымыть весь пол в квартире.
Поминки, начавшиеся, как подобает в таких случаях, заупокойно, окончились весёлой попойкой. Выпив первую рюмку за Марфу Ивановну и закусив, как положено, блином с кутьёй, не спрашивая разрешения и не оправдываясь, Борис тут же покинул застолье, уединившись в своей комнате. Весёлый галдёж на кухне не раздражал и даже не мешал спокойно лежать и, глядя в давно не белёный потолок, размышлять о своей беде, до которой никому в этом мире, кроме его самого, не было абсолютно никакого дела.


Лета давно минувшие


– Дедо, глянь-ка.
– Чиво?
– Да ничиво… глянь говорю.
– Чиво там ещё?
– А ты глянь, тогда и чивокать перестанешь.
– Уймись, Макар, нечиво… нечиво, подсоби лучше деду своему.
Средь дремучего леса полянка, не такая широкая, но достаточная для того, чтобы на ней
могла произрастать трава, умудряющаяся сквозь верхушки столетних деревьев всё-таки поймать для себя редкие лучики солнца, такие необходимые для её выживания. В центре полянки двое, – мужичок в довольно преклонном возрасте, с виду почти старик, и подросток, а вокруг них разбросана добытая ими снедь: тройка глухарей, пяток рябчиков, и чуть в стороне пара зайцев. Уютно расположившись на поваленной трухлявой осине, дед добродушно ворчал:
– Давеча петли с заячьей тропы забыли убрать, вот он, глупый, и залез в них. Хоть и конец тай лета, а для него всё-таки рановато, мясо ещё не нагулял, и шкура… ну что это за шкура, никуда не годна.
Вытянув босые ноги, старик блаженно жмурился, запрокинув голову назад. Закончив растяжку, он степенно, даже с каким-то умилением стал наматывать уже просохшие холщовые онучи, после чего, сунув ноги в лапти, закрепил их оборами. Всё было сделано ладно, и старик, покрутив ступнями, остался доволен своей работой. Хлопнув себя по ляжкам, дед, не по возрасту проворно подскочив, встал на ноги. Однако внук, несмотря на всё безразличие к собственной персоне, не унимался, продолжая стучать кулачком по широкой дедовской спине.
– Почему ты меня не слушаешь? Вредный старикашка.
– Как ты сказал?.. Да как смел ты, поскрёбыш, да как язык твой не окостенел от слова такого, вот я тебе сейчас покажу… кто из нас вредный, а пуще за старикашку, – дед с разворота схватил внука за грудки и, приподняв, уткнулся своим лбом мальчишке прямо в переносицу. – Ну!..
– Чё ну… вон, лучше туда зри, – нисколько не испугавшись, Макар маячил большим пальцем себе за спину.
Дед выждал, обдумывая, затем, в мыслях, видимо, зайдя с другой стороны, опустил внука на землю и посмотрел в том направлении, куда ему с таким упрямством указывали. То, что он увидел, его весьма неприятно озадачило.
Невдалеке, как раз на краю поляны, выделяясь своей уродливостью, загибалась прошитая когда-то ударом молнии берёза с расщеплённым надвое стволом у самой земли. На её высохшей от времени ветке, грязно-серой и скрюченной, сидел огромный ворон, до того чёрный, что даже отливал синевой на гладких перьях. Вытянув вперед голову, он то наклоняя её низко-низко, то задирая вверх, то мотая ею из стороны в сторону, озирал, с высоты примерно пяти метров, всю поляну. Его угольные глаза, поблёскивая осколками хрусталя, сразу же застыли, увидев людей в центре, и весь он оставался неподвижным до тех пор, пока его не заметили.
– Во-ро-н-н… – левой рукой старик поглаживал бороду – он делал так всегда, когда события разворачивались неожиданным образом. – Плохи дела. Ворон, вестник беды. На моей памяти это второй раз, а сегодня он чересчур уж большой. Кыш! – дед взмахнул рукой. – Кыш, поганая птица!
В ответ ворон замахал одной лапкой, разжимая и сжимая её, как будто раздирал воображаемого противника.
– Дедо, а ведь он не боится, – и Макар боком-боком предусмотрительно зашёл за спину старику, – смотри, как клюв раззявил, и шипит ещё, слышишь, это он на нас шипит.
– Ах ты, падаль, возражать удумал. А ну-ка, унучек, только не спеши, достань из торбы крудило и незаметно вложи его мне в руку.
Не тут-то было, ворон, разгадавший коварный замысел людей, моментально расправил крылья, наклонил голову ещё ниже и, раскрыв во всю ширь клюв, издал крик такой силы и мощи, что по сравнению с ним крик раненой росомахи – лёгкий вздох. От неожиданности дед выронил крудило, а Макар зажал уши руками. Закончив звуковую атаку, зловещая птица довольно защёлкала клювом, затем, оттолкнувшись от ветки, вспорхнула и, встав на крыло, облетела поляну три раза. Каркнув напоследок что-то обидное, она скрылась в чаще леса, а охотники, проводив её долгим взглядом, ещё некоторое время стояли ошарашенные.   
– Надо идти, – придя в себя, заторопился старик, – сыростью потянуло, поди-ка подани скоро, успеть бы засветло возвернуться. – Подтянув повыше портки и перевязав потуже гашник, дед опустил поверх рубаху, расправил её, отряхнув прилипшие сухие хвоинки и листья, затем снял с осины веретище и, быстро натянув на себя, подвязался тонким пеньковым канатом. – Помогай, унучек, цепляй мне на пояс птицу, а торбу повесишь на себя, да зайцев не забудь в неё упрятать. Впереди меня пойдёшь, и сломи подходящую палку, а то и две, чтобы легче ход.
Лесом, затем через опушку вдоль оврага, потом опять лесом, и буквально в течение часа охотники вышли на вершину холма, с которого открывался великолепнейший вид на раскинувшуюся у его подножья долину, сквозь которую пролегала прямая как стрела дорога, упиравшаяся своим дальним концом в еле заметное на горизонте городище. Прежде чем спуститься, путники вынуждены были приостановиться на этой вершине и внимательно рассмотреть потрясшую их воображение картину, развернувшуюся у них под ногами. Дорога из обычной, бледно-серой, вдруг стала чёрной, точь-в-точь как тот ворон, только что синевой не отливала. Издали казалось, что гигантский, не имеющий начала и конца червь, неизвестно откуда взявшийся, выполз из-за холма и, разрезая зелёное поле пополам, скрывается за горизонтом. Этому видению нашлось вполне земное объяснение – вся дорога была забита людьми, которые, сбившись в единый поток, двигались на север. Охотники это поняли, когда, спустившись с вершины холма, подошли достаточно близко.
– Дедо, кто эти люди, откуда их столько и куда идут?
– Беженцы с юга, точнее узнаем, когда спросим, – чем ближе подходили, тем больше хмурился старик. – Не все останутся, – бубнил он себе под нос, – потому что знают, всех не прокормим, те, кто ещё способен добывать еду, уйдут дальше на север.
Уставшие от долгого перехода, люди шли медленно, таща на себе нехитрые пожитки. Колонну составляли в основном старики, женщины и дети. Мужчины встречались редко, да и те были основательно искалеченные, а свежие раны на их телах говорили о недавней схватке.
– Большая беда пришла, – охнул старик, когда они остановились у дороги, и тут же, испугавшись своего громкого голоса, прикрыл рот рукой, озираясь по сторонам, но затем всё же не удержался и тихо добавил: – Ох и большая.
Беженцы шли молча, переговаривались только по необходимости, и казалось горе, свалившееся так нежданно-негаданно, сломило их. Однако нет, глаза, достаточно только в них взглянуть, говорили о другом. Ни капли страха или намёка на панику, ни у взрослых, а от них и у детей, только спокойствие, твёрдая уверенность и решительность идти до конца, но не до края земли, а до победного.
Мало-помалу дед успокоился, первый страх ушёл, тревога стихла, и обида вроде бы отступила, но последствие напасти, постигшей не так давно этих людей, которое развернулось прямо на его глазах и на глазах его внука, с новой силой запалило в сердце злость к невидимому врагу, охватив ненавистью всю душу.
Четыре женщины утопая босыми ногами в глубокой дорожной пыли, чуть ли не на коленях тащили, по двое с каждой стороны, волокуши, оставляя за собой на рыхлой дороге характерный след. Волокуши своим видом походили на современные носилки, только жерди у них были раза в три длиннее, чем привязанный к ним кусок толстины. Рядом, держась за волоту одной из женщин, шла голубоглазая, курносая, с длинными светлыми, почти белыми, кудрями, девочка, лет не более семи. Она крутила головой во все стороны и непрерывно что-то спрашивала (конечно же, маму) женщину, за которую держалась, и, не получив в очередной раз ответа, поначалу хмурила чёрные бровки, но через секунду-другую опять забывалась, и её кудри вновь колыхались из стороны в сторону. На волокушах, вместе с домашней утварью, лежал раненый мужчина с торчащим из груди обломком стрелы. Глаза его были закрыты давно, да и пить он уже не просил, а вот дышать перестал только что. Внимание на это обратила всё та же неугомонная девчушка, которая, оторвавшись от маминой накидки, подбежала к лежащему и, начав ему что-то объяснять, никак не могла понять, почему тот не отвечает. Все остановились. Мама девочки подошла к мужчине, опустилась возле него на колени и, приложив ухо к груди, долго прислушивалась. А три женщины не выпуская жердей из рук, замерли в ожидании. Оторвав голову от груди мужа, она перевела взгляд на дочь, потом, сухо всхлипнув, осела всем телом на землю. Обессиленные за последние дни от невероятного физического перенапряжения, родственницы поначалу даже не могли сообразить, то ли плакать им, как просила об этом душа, то ли вздохнуть с облегчением. Ничего не надумав, они бросились успокаивать несчастную, наперебой рассуждая, как дальше поступить.
– Горе, горе, ох, какое горе, сироты мы.
– Дотянем до городища, говорят, он в конце этой долины, а там уж совершим обряд погребения.
– Я без сил, ещё день перехода, и я лягу рядом с её мужем.
– А давайте здесь предадим погребению?
– Правильно, совершим обряд тут.
– Нет, неправильно, мы не сможем, потому что для обряда у нас нет ничего.
– Мы второй день без еды.
– Как же нам быть? Предки обидятся на нас, если мы не выполним обряд.   
– Предки не простят, если мы позволим себе умереть.
– В своих молитвах попросим великую Магужь успокоить наших предков.
– Поднимайся, Бажена, потом поплачем, а сейчас сделаем то, что можем.
Женщина поднялась с пыльной дороги, размазала по пыльным щекам остатки слёз и, подводя итог дискуссии, решительно заявила:
– Выхода нет, выроем яму здесь, затем прикопаем, чтобы зверь не растащил, а после, если выживем, вернёмся и довершим погребение как положено. Согласны?
– Согласны, – в один голос поддержали родственницы. – Но нам нечем рыть, – вспомнила одна из них.
– Как нечем, а руки, наши руки, и вот это, – в лучах заходящего солнца сверкнул костяной нож. – Далеко от дороги не пойдём, – Бажена отдала нож близстоящей женщине. – Начинайте возле этого камня, который послужит нам меткой, – а сама вернулась к мужу. Склонив голову, она прошептала какие-то слова, затем нагнулась к нему, поцеловала в губы, выдернула из груди остаток стрелы и, не глядя, швырнула его себе за спину.
Обломок упал как раз к ногам старика, и он уже занёс ногу, чтобы отпнуть его в сторону, но в следующий момент почему-то раздумал, поднял обломок стрелы и сунул его в торбу.
– Слушай, Макарша, что сделать велю, – говоря в самое ухо, дед непроизвольно щекотал его своей бородой. От этого прикосновения мальчишка ёжился, приподнимая плечо и прижимая к нему голову, пытаясь это самое ухо почесать, но в то же время слушал очень внимательно то, что нашёптывал ему дед. – Дай мне топор, а сам ступай, займись маленькой, и вот тебе глухарь и пара рябчиков впридачу, в разговоре незаметно подложишь к ихним пожиткам.
– А ты?
– Помогу несчастным, – дед мотнул головой в сторону женщин.
Без лишних слов, только поприветствовав – здравствуйте, людины, – старик принялся за работу. Дело спорилось, работали молча, никто никому не мешал и никто никого не подгонял. Дед, удар за ударом, рыхлил землю, а четыре пары женских рук выгребали её.
– Откуда путь держите? – обратился старик, по виду, к самой старшей из четырёх.
– Кто откуда, отовсюду бегут, мы Вольковского князя будем.
– Не слыхал, видать, далековато?
– Да, не близко.
– А мужья ваши… – старик осёкся, понимая, что задал неуместный вопрос. – Ой, я извиняюсь, старая моя голова, ещё раз извините.
– Пали на поле брани, – женщина отхлебнула несколько глотков из кожаной фляжки, – не извиняйтесь, не все сильны духом, были и перебежчики, хотя и немного. Ты, мил человек, рыхли, не отвлекайся. А врагов там – да, тьма-тьмущая, и не щадят никого, вот все и бегут напуганные до смерти.
– Как же князья допустили, неужто воевать разучились? – старик яростно вонзил топор в землю.
– Некому было объединить княжества. Все гордые, им легче умереть, чем подчиниться и встать под чьё-то начало. Каждый рассчитывал справиться в одиночку, вот и просчитались светлые головы, врагов оказалось намного больше, чем предполагали, – женщина грустно вздохнула. – Ну а нам, простым человекам, от этого не легче.
– Меня Онфимом кличут.
– А меня Верой.
– Я к чему всё это говорю-то, – не будучи дипломатом, старик кашлянул, прежде чем перейти к главному. – Нельзя вам дальше идти, себя заморите и дитя погубите. Посоветуйся со своими, да к нам и приставайте. Хоромы у нас хоть и небольшие, но места хватит.
– Благодарствую тебя, Онфим, только зря ты это, посмотри, сколько нас, зачем вам лишние рты?
– Рты не такие ужо и большие, а вот на работу, я смотрю, вы охочие и дюже скорые. Не буду вам мешать и в стороне постою, а вы решайте не медля, ведь солнце к закату близко, как бы не пришлось в поле ночь коротать.
Онфим помог уложить тело мужчины в яму и сразу же отошёл в сторону, оставив заключительную и самую важную часть погребения на родных. Когда женщины закончили засыпать яму, получился невысокий, чуть выше щиколотки, холмик. Опустив головы и сложив руки на груди, женщины, встав вокруг могилки, беззвучно шевеля губами, проговаривали молитвы, прощаясь с усопшим. Слёз не было, за последнее время они были слишком истощены, чтобы плакать. Совещались недолго, тихо переговариваясь между собой, изредка поглядывая в сторону старика, и наконец Вера, отделившись от группы, подошла к Онфиму.
– Мы согласны, если не против будет ваша ведающая мать, с которой ты поведёшь разговор в нашем присутствии.
– Воля ваша, а теперь поторопимся.
Старик отдавал приказания коротко, но твёрдо. Женщины, услышав уверенный голос и почувствовав рядом с собой сильную мужскую руку, воспряли, упавшим было духом. По предложению Онфима волокуши понесли на плечах, доложив на них добычу и вещи охотников. Старик шёл впереди, взвалив на себя обе жердины, а женщины сзади, по двое с каждой стороны. Макару поручили опекать маленькую Снежку, которая, с радостью вцепившись ему в руку, уже не отпускала её.
Шли без остановок, перспектива долгожданного отдыха, тёплого очага и настоящей пищи придавала женщинам силы, успокаивала им сердца, отгоняя прочь тревоги последних дней. Добрались затемно, и спасибо полной луне на чистом звёздном небе, благодаря которой путникам удалось не сбиться с пути. Волокуши бросили тут же, у порога, как только вошли в помещение, в котором кроме горевшего очага, освещавшего земляной пол не дальше трёх шагов от себя, больше ничего видно не было. Обессиленные женщины бросились к пылающему очагу отогреваться и, усевшись на стоящие возле него полукругом чурбачки, перво-наперво протянули к пламени босые ноги. Старик тем временем, ни слова не говоря, исчез в темноте. На все уговоры Макара отпустить его руку, Снежка только крепче её сжимала, боясь потерять своего, как она уже для себя решила, лучшего друга.
Женщины, разморённые жаром костра, сразу же начали клевать носами и заваливаться на бок, но в это же самое время в стороне, куда до этого исчез старик, послышались приглушённые голоса, и из темноты появился Онфим с ендовой в руках, наполненной до краёв лёгким хмельным ягодным напитком с добавлением меда, а рядом с ним, прижимая к груди два довольно объёмных тряпичных свёртка, шла старуха, с виду роста чуть выше среднего, стройная, со спины так вообще как девица, в движениях быстра, но без резкости, с приятным низким голосом. Пепельная копна прямых волос перетянута лентой с вершок шириной и вытканным на ней замысловатым красно-синим узором, а цепкий взгляд её больших карих глаз гипнотически успокаивал собеседника, располагая к доверию и откровенности. Но самым значимым в облике главной матери было изжёванное временем лицо – обветренное и опалённое солнцем, оно было худое, скуластое, вдоль и поперёк исполосованное глубокими морщинами. Женщины, завидев вышедшую из темноты главу рода, дружно поднялись и, приложив сложенные руки к груди, склонились в глубоком приветственном поклоне.
– Я Мария, – и ведунья поочерёдно осмотрела каждую беженку. – Знаю, Вера, это ты, а Бажена – это ты, теперь вы назовите свои имена. – Две другие поочерёдно представились. – Теперь вы принадлежите к нашему роду, к роду Диловых. Захотите стать его частью, оставайтесь навсегда, а захотите уйти, чтобы продолжить свой род, уходите, но только в конце осени следующего лета.
Вера, не советуясь с остальными, ответила согласием, и никто не посмел возразить, тем самым давая понять, что поддерживают выбор старшей.
– Пойдёмте к столу, – Мария смело шагнула в темноту. – Вы голодны, а поэтому ждать заурницу не будем, – донеслось из ниоткуда, – с нами не вставайте, отоспитесь с дороги. Онфим, зажги лучину, а ты, Макар, кроме меня, всем чарки неси.
Из лежащей возле очага кучи старик выбрал лучину подлиннее, зажёг её от костра и пошёл туда, откуда доносился голос Марии. Вставленная в расщеплённое специально для этого навершие шеста, лучина осветила стоящий возле стены стол, столешница которого была собрана из длинного тонкомера, примерно трёхметровой длинны, тщательно подогнанного друг к другу и накрепко, через каждый метр, перетянутого тонкими пеньковыми канатами, которые, в свою очередь, укладывались в специально выдолбленный паз, благодаря чему брёвнышки не имели между собой щелей, а поверхность оставалась ровной. Вдоль длинных сторон стола стояли лавки, верхняя часть которых была собрана точно по такому же принципу, что и столешница, только прутья были гораздо тоньше и пазы на них уже не вырезались, а вот опирались они на ножки, собранные из коротких, но толстых чурок, уложенных на земле пирамидкой (две снизу, одна сверху) поперёк прутьев и не выступающих за их габариты. Выхваченная из темноты слабым светом лучины, Мария как раз раскладывала на большой, но неглубокой круглой глиняной чаше толстые гречишные лепёшки, а рядом на такой же посудине лежала зажаренная целиком, но теперь холодная тушка крупной птицы. Только сейчас, подойдя к столу, беженки обратили внимание на оберег, висевший на груди Марии. Подхваченная сыромятным ремешком плоская фигурка из обожжённой глины (семь на три сантиметра) стилизованно изображала лошадь; истыканная точками и испещрённая значками, она к тому же была подвешена вверх ногами.
А тем временем Макар, расслышав в просьбе ведьмы приказ, с подчёркнутой неизбежностью стал извинятся перед Снежкой и, когда она сдалась, молниеносно высвободив свою руку, свободный и радостный, стремглав бросился выполнять это ответственейшее поручение.
Ели не торопясь, даже дети, подражая взрослым, вели себя достойно, не позволяя себе шалить. Мария не ела и не пила, но как только женщины, выпив по чарке медовухи и слегка захмелев, разговорились, она охотно влилась в разговор. От тепла, сытной еды, сладкого питья и радушного приёма бедных женщин как будто прорвало. Они всё говорили и говорили о пережитых кошмарах, рисуя картины, одна страшнее другой, о превратностях судьбы и о божественном проведении, приведшем их под этот кров. Сменяя одна другую, они прерывались только тогда, когда становилось совсем невмоготу, когда спазм сдавливал горло и губы бились в лихорадке, но, проплакавшись, они начинали вновь, торопясь выкачать из себя всю боль.
Догорала уж третья лучина, когда Мария вдруг поднялась и объявила:
– Сейчас ляжете здесь, – она указала в темноту напротив стола. – Это ложе для гостей, но пока выбирать не приходится, так что разбираться будем потом. А ты, Онфим, их не торопи и, пока они доедают, постели им. – Она вышла из-за стола. – Макар, проводи меня, – и, взяв мальчишку за руку, исчезла в темноте.
Гостевое место было в виде вытянутого прямоугольного топчана, собранного из тонких ошкуренных брёвен, стоящего вдоль стены и отгороженного всего лишь занавеской, сшитой из кусков грубого полотна и подвешенной на канат, который, натянутый углом через столб, тянулся от стенки до стенки. Сначала Онфим уложил на брёвна плетёные из стеблей рогозы циновки, на них постелил шкуру бизона мехом вверх, бросил пару продолговатых льняных подушек, набитых пером и пухом, а чтобы укрыться, принёс два широких грубых покрывала, сшитых из подстриженных козьих шкур.
Онфиму не спалось. Видимо, перехотев, он уже не мог заснуть, да и до рассвета оставалось совсем немного. Перед глазами всё проплывали картины ужасов и страданий, представляемые разгулявшимся воображением. Он ворочался, переваливаясь с боку на бок, сопел, раздувая ноздри, сжимал кулаки, слал мысленные проклятия и угрозы, его бросало то в жар, то прошибал холодный озноб. Но он всего этого даже не замечал, и даже не слышал лёгкого, с присвистом, храпа внука, спящего тут же рядом, до того сильно было его возбуждение.
– Спи уже, – донёсся до его слуха голос Марии.
 «И то правда… а откуда она… и слышит же…» – только и успел подумать старик, перед тем как тут же смежить глаза.
Макар растолкал деда, когда первые лучи солнца уже заигрывали с утренней росой.
– Ох-ох-ох… – качал головой старик, – проспал, леший мне в бочину, как же я так? А, Макар?
– Ничего, дед, зато выспался.
– Уже, поди-ка, сваор, а я и ухом не веду, вот стыдобушка на седую голову, – качая головой, старик слегка поколачивал её кулаками.
– Не убивайся так, дедо, не надо.
– И то верно, чего это я разгорланился? Пойдём, Макарша, умоем себя, ты, я надеюсь, ещё не ходил?
– Не-а.
– Тогда сбегай к роднику, набери корчагу воды, а я покудова с матерью перекинусь парой слов.
– Полна корчага-то, я её, как встал, сразу же и наполнил.
– Разумно, ничего не скажешь, – голос деда чуть дрогнул от гордости за внука. – Ну что, сын моего сына, тогда пошли?
– Пошли, – радостно подпрыгивая, Макар скрылся в полумраке, крикнув деду на ходу: – Ты бери корчагу и выходи, а я сразу же за тобой, только полотно и ковш захвачу.
Когда Макар вышел во двор, дед уже в одних портках ждал своего «поливайку», согнувшись перед ним в земном поклоне. От студёной воды старик беспрерывно охал и ахал, быстро работая руками, он фыркал и одобрительно причитал, а вот Макар, в отличие от него, держался более стойко, эмоциями не разбрасывался, однако же процедуру проделал в два раза быстрее.
– Ты вот что, – растирая тело докрасна, наказывал Онфим внуку, – возьми глухаря, снеси в храм, да не задерживайся там долго, а то я тебя знаю. Прибавка у нас в роду, если помнишь, так что забот поприбавилось.
– А ты?
– Я до Светозара дойду, дело у меня к нему, перетолкую и сразу возвернусь.
Хоромы князя стояли на северной стороне городища, у самого его края, а род Диловых, наоборот, проживал на южной, так что Онфиму, чтобы не продираться через забитый беженцами центр, пришлось немного скривить и пройти окраинами. По-молодецки вышагивая, выспавшийся и взбодрённый родниковой водой, он, обогнув городище с запада, довольно скоро добрался до хором Светозара. Не встретив никого на входе, что было странно, Онфим, оглянувшись на всякий случай, решительно шагнул внутрь. После яркого света снаружи, он не сразу разглядел князя, сидящего за длинным (в два раза длиннее, чем у него) столом, а слугу, появившегося у него за спиной, тем более.
– Мир вам, здоровья вам! – с поклоном произнёс Онфим. – Я к тебе, Светозар.
– Проходи к столу, коль пришёл, – и, дождавшись, когда гость присел, прежде чем продолжить диалог, предложил отведать парного козьего молока.
– За молоко благодарю, выпью с удовольствием.
Князь сам налил полную чарку и подал её старику. Выпив до дна, Онфим, утирая рукавом с усов остатки молока, поблагодарил хозяина и только после того, как поставил чарку на стол, позволил себе спросить:
– Скажи, княже, к чему нам готовиться, а также посоветуй, что мне делать?
– Позаботься о роде своём, – как будто ожидая именно этого вопроса, сходу ответил Светозар.
– Уходить в леса, спасаясь бегством, отсиживаться в болотах в ожидании лучших перемен, к этому ты нас призываешь?
– Нет, я к этому не призываю.
– Тогда к чему?
– Я призываю всех, в том числе и тебя, Онфим, если не сможем победить супостата, то хотя бы достойно умереть и с чистой душой предстать перед нашими предками, увидев в их глазах гордость за нас. А схорониться в лесу людины смогут и без нас. Выживут, они умеют это делать, да поможет им великая Магуж, выживут и ещё детей нарожают. Верю я, не сгинет род наш, богиня не позволит, но прославит он себя и защитит землю свою. Как же ты, зная всё это, сомнения такие мыслишь?
– Беженцы говорят, что их там тьма-тьмущая, а жестокость их беспредельна. Князь, это верная гибель.
– Знаю, и поэтому гонцы с разъяснениями уже давно посланы. Помощь будет.
– А хватит ли помощи людской, может попросить?..
– Помощь… – голос князя прогремел набатом, а глаза сверкнули гневным огнём, – будет, – успокоился он так же быстро и добавил уже тихо: – Любая помощь завсегда лучше, чем если бы её не было вообще. Умереть всем вместе в битве с врагом, не отступив ни шагу назад, – не это ли самая лучшая память для наших потомков? Не этот ли пример поможет будущим воинам добыть в боях себе славу? А мы, глядя на них, будем плакать от радости.
– Стань во главе нашего воинства, Светозар.
– Это решится на совете, когда соберутся все князья. Ты лучше вот что скажи, вернулись ли твои сыновья из похода по южным землям?
– Нет, ещё не возвратились, и мысль об этом разрывает мне сердце.
– Пусть богиня наша небесная убережёт сыновей твоих, помогая им в нелёгком пути.
– Благодарю, князь, за слова добрые, – после этого Онфим встал, – однако пора мне, – перешагнул через лавку и направился вон.
– Ты что-то не договорил, старче.
– Я? – Онфим остановился в недоуменье.
– Ну конечно, неужели ты специально шёл ко мне, чтобы спросить, как предпочтительнее умереть в твоём возрасте? – князь добродушно улыбнулся.
– Да, действительно, в моём возрасте это не так важно, – старик морщинил лоб, не замечая, что рука сама поглаживает бороду, – нет, то есть важно, конечно, но всё же не эта главная причина, по которой я сюда пришёл. – И тут наконец он вспомнил. – Вот пень трухлявый, совсем памяти не осталось, я же вот что принёс. – Старик вынул из-за пазухи обломок стрелы и положил его на стол перед князем. – Пусть решение, которое ты примешь, будет верным, и я подчиняюсь ему независимо от своего желания. – Онфим глянул князю в глаза и, не прощаясь, почти бегом удалился.
Проводив взглядом старика и мысленно пожелав ему всего хорошего, Светозар с интересом стал рассматривать обломок.
«Стрела как стрела, и ничего необычного на первый взгляд. Понятно, что выпачкана запёкшейся кровью, заметны кусочки плоти на наконечнике, и что?» – Князь взял стрелу и поднёс её ближе к глазам. Отковыривая с наконечника присохшую корочку, он, сосредоточенно думая, старался разгадать, в чём же всё-таки подвох и на что намекал старик. И в следующее мгновенье он вдруг догадался. «Ах, дед, да какой же ты всё-таки умница!» – от радости у него аж перехватило дыханье, но эйфория от догадки быстро сменилась ощущением тревоги, и чем больше он понимал, в чём дело, тем больше хмурился. Наконечник удивлял своей необычностью: твёрдый как камень, гладкий как кость, на ощупь холодный и цвета красноватого. Светозар много чего видел и о многом знал, чтобы удивляться или тем паче пугаться, но сейчас случай получался особый, и с таким нежелательным сюрпризом он столкнулся впервые. Не очень хорошее предчувствие не заставило себя ждать, холодком пройдясь по его спине. Вмиг другие проблемы отошли на второй план, потеряв свою значимость перед надвигающейся угрозой.
Появившийся перед ним слуга оказался столь неожиданен, что князь чуть не вскрикнул, когда увидел его. Бывший раб, а теперь вольный помощник, преданный хозяину пуще собаки, как каменный истукан, застыл перед ним в смиренном ожидании. Стоит пояснить, что рабом-то он был как раз до знакомства с князем, а служить остался по собственной воле, потому что имел, так он решил для себя, неоплатный перед Светозаром долг.
Случилось это довольно давно. Охотясь как-то со своими братьями в дальних землях, отлавливая вилорогов для своих нужд, наткнулись они, перед возвращением домой, на караван чужеземцев. Охранники, заметив малочисленный отряд князя, решили воспользоваться моментом и прихватить с собой ещё пару-тройку рабов, хотя своих на тот момент, шедших гуськом за последней лошадью, у них было более чем предостаточно. Жадность погубила чужаков. Погнавшись сломя голову за лёгкой добычей в пылу азарта, они, забыв обо всём, не подозревали, что противостоят им в этой глухомани не простые охотники, но опытные воины. Князь со своей дружиной применили не хитрую, но проверенную тактику. Врагам они дали понять, что большой надобности ввязываться в драку у них нет, а поэтому они просто убегают. Растянув тем самым преследователей, дружина, благодаря своим слаженным и давно отработанным манёврам, скоренько перебила их всех поодиночке, а после, отловив трофейных коней, вернулась к каравану. Погонщиков не тронули, дав им возможность продолжать свой путь, и даже не позарились на их диковинный товар, а вот невольников освободили, предоставив им право выбора. Большинство тут же разбрелось, кто кучками, кто поодиночке, а были такие, которые примкнули к дружине, и только один, с глубокой раной в груди, остался лежать в мягкой дорожной пыли. Спасать его, тем самым взвалив ярмо ответственности на себя, это одно, но обременять других непомерной обузой никто желанием не горел. Советовали единственное для бедняги спасение – чтоб не мучился, просто его добить. Светозар сжалился, и долгая обратная дорога домой стала для него непростым испытанием. Когда невольник окончательно поправился, а это случилось только после возвращения князя в родные хоромы, оказалось, ко всему прочему, что он ещё и немой. В дальнейшем выяснилось, что немтырём он был не по природе, а по причине насилия, совершённого над ним. За какие заслуги был отрезан язык, чужеземец рассказать отказался, и все сразу же согласились с его принципиальной позицией, так как другого ответа всё равно бы не дождались. Однако же на жесты, разъясняющие понятный вопрос, – «как твоё имя?» – он отвечал охотно и просто: – «ы-ыа, а-аы» или «ы-ыу, а-ы-ым». Внимательно прослушав гортанную какофонию, ему дали созвучное его звукам имя Алим. И вот, теперь уже с полноценным именем, новоявленный Алим, храня долг чести, воспротивился предложению князя покинуть его, но, целуя ему одежды, с мольбой в раскосых глазах, выпросил разрешение остаться и служить верой и правдой, став впоследствии для Светозара его правой рукой. 
– Знаю, ты помнишь, но я повторюсь, – князь взял обломок со стола, прятать в одежды не стал, только крепко сжал в руке, – приезжих разместишь здесь, позаботься о них, но никуда отсюда не выпускай до моего прихода. – Алим чуть склонил голову, тем самым показывая, что понял и ожидает дальнейших распоряжений. – Нет, это всё, иди.
Не поднимая головы, слуга развернулся и, переваливаясь на «кавалерийских» ногах, удалился. Оставшись один, князь, продолжая сидеть за столом, думал, а почему думал, да потому, что было о чём подумать.
«Ну что ж, сиди не сиди, смотри не смотри, а всё равно в храм идти, больше ведь некуда», – так, видимо, решил для себя Светозар, потому что, ударив ладошками по столу, резко поднялся и направился в мужскую половину. Из короба (каркас сплетён из прутьев ивы и обтянут сверху кожей) он достал нарядную, сотканную из тонкой шерсти, рубаху с небесно-голубой, без рисунка, подоплёкой и красными ластовицами, которая была чуть короче обычной и носилась в прохладную погоду. Надев её поверх своей повседневной рубахи, он перепоясался простым сыромятным шнурком, после чего, намотав свежие льняные онучи, прикинул из мягкой кожи поршни, затем, проверив, всё ли на нём ладно, перетянул голову тонкой лентой с заметной замысловатой вязью.
Храм, к которому торопился князь, находился ещё севернее, примерно в километре от городища. Незаметно для глаза тропинка, петляющая среди лесных околков, уходила вверх, и поэтому храм, вроде бы стоящий, как и всё остальное в округе, на ровной земле, всё-таки возвышался, вследствие чего виден был издали, с какой бы стороны к нему ни подходили. Вход, который и входом-то трудно было назвать – скорее всего, лаз или проход во внутреннее помещение, был довольно длинный, достаточно узкий и такой невысокий, что входящему сюда приходилось идти, практически согнувшись пополам, машинально прижимая руки к бокам или к груди.
Там его уже ждали: войдя во внутреннее помещение и разогнув спину, он увидел за алтарём сидящую на каменном троне саму главную их жрицу в длинном белом облачении, освещённую рассеянным светом, который, появляясь ниоткуда, непонятным образом сходился в центре храма, высвечивая круг именно в том месте, где стоял жертвенник с троном. Отражаясь от её одежд, свет производил мистическое видение – мерцая слабым свечением, он создавал вокруг фигуры серебристую ауру, которая усиливалась эффектом фона из тёмно-серого гранита.
– Мир вам, – князь опустился на одно колено, но взгляда не отвёл. Он обязан был ждать, и он ждал, как бы долго ни тянулась пауза.
– Встань, Светозар, – практически не шевеля губами, произнесла жрица. – Ты можешь подойти настолько близко, насколько посчитаешь нужным для себя.
Остановившись перед жертвенником, он положил на него обломок стрелы.
– Скажи, великая жрица, мы все погибнем? – ни страха, ни волнения не слышалось в его словах.
– Они всего лишь человеки.
– Тогда зачем человеки пришли к человекам и убивают их? Им не хватает земли или мы представляем для них угрозу? А может быть, болезнь помутила их разум?
– Богиня покинула тот народ, забрав с собой их души. А без души разум существовать не может. Теперь у них нет небесного царства и подземного тоже нет, им теперь от века в век скитаться по земле, пока последний из этого рода блудного не упадёт на землю, как листок осенний, да не сгниёт, дождём поливаемый, землёю не присыпанный.
– Во что же тогда они верят?
– Что надумают, в то и верят.
– Разве они могут создать себе новую богиню? Ведь это невозможно, и человеку не создать то, что подвластно только всевышней.
– У них нет другого выхода, без веры они давно бы перегрызли друг другу глотки, а вот во что верить, не знают. Без разума умом не дойти.
– А разум душой питаем.
– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали.
– Но ведь наши души им тоже не получить?
– Они об этом не знают, зато уверены в другом: в том, что души врагов, доставшиеся им в битве, необходимы для обретения ими бессмертия.
– Но нам от этого не легче, и вот поэтому-то я и пришёл к тебе просить о помощи, так как одним нам с этой напастью не справиться.
– Я всегда с вами.
– Поведай, великая жрица, что нас ждёт?
– Ты волнуешься за себя?
– Нет, моя мера маленькая.
– Чтобы одолеть врага, вам будет достаточно человеческой мудрости. А ты, помолясь матери нашей небесной, создательнице мира сего, и с моего благословления, возглавишь воинство, которое поведёшь к славе.
– А это, – Светозар взял обломок и протянул его жрице, – как с этим быть? Откуда у отторгнутых и неверующих есть то, что нам даже во сне ещё не привиделось?
– Не им это было дано, но они научились делать это. Стрелу оставь, она тебе больше без надобности. Теперь запомни, в следующую седмицу, поутрось, придёшь в мастерскую Рода, там для тебя будут добрые вести.
– Позволь, государыня, ещё кое о чём тебя просить?
– Ты для этого здесь.
– Так получилось, что, прожив немало лет, я не смог найти себе жену. Многие нравились мне, но ни одна из них не растопила моё сердце. Мается душа моя, тяготит меня забота о продолжении рода моего. Завтра пойду биться с врагом, а в хоромах меня никто не ждёт, и чего же мне тогда искать на поле брани – славы или смерти?
– Когда в седмицу выйдешь из мастерской Рода, сразу же поторопись сюда. Будет у тебя жена, и любовь будет промеж вас, и род твой она продолжит, увеличивая многократно, и в бою ты будешь искать победы.
Больше ничего не сказала жрица, она бесшумно удалилась, оставив князя одного.
Светозар не сразу ушёл. Прежде, опустившись на колени перед алтарём, он ещё долго молился, негромко проговаривая слова, но благодаря великолепной акустике слышимые во всём храме, затем встал с земляного пола и, не отряхивая налипшую на портки грязь, убрался за порог. На обратном пути ему повстречались четыре женщины, одна из которых вела за собой белокурую девочку.

Глава 4

Наше время

Как будто два оголённых проводка замкнули на его теле, и вмиг от лёгкого электрического разряда короткая судорога, пробежав от пяток до макушки, разбудила Бориса.
«Надо же, кажется только-только закрыл глаза а уже… что у нас уже?» – он приподнялся на локтях, привычно осмотрелся и прислушался к звукам за окном. – «Светает, и птички… да нет, тихо пока, как в обычный день, обычный вторник. Мой младший брат здесь, и четвероногий друг тоже рядом, значит, всё в порядке».
И как подтверждение его мыслей, напротив, в уже привычной для Бориса позе нокаутированного боксёра, на той же самой старенькой раскладушке спал Николай. Без одеяла, широко раскинув ноги и руки, он мироточил сладкой слюной, которая, скапливаясь под щекой, расползалась по подушке тёмным пятном. Тут же, между диваном и раскладушкой, на голом полу лежал пёс, уже весь начеку, с поднятой мордой, навострёнными ушами, с постоянной готовностью предугадывать малейшее желание хозяина.
– Ну что, горемыка, пойдём, посмотрим, чё в квартире деится со вчерашнего, а после улицу на прочность проверим, только, я тебя умоляю, своим пышным хвостом сильно не размахивай.
На кухне и, как оказалось, во всей квартире было не по-праздничному чисто.
«Ай да Кольша, ай да сукин сын!»
– Понял, как надо? – щёлкнув пса по носу, Борис застегнул на его шее ошейник. – Ну что, Перун, Перунчик, Перунчело, ударим ненужным по «нужничку».
Летняя утренняя прохлада, влажная трава, горожане, только-только вставшие под прохладный душ, и счастливая собака, выслеживающая кузнечиков в высокой траве. Наслаждаясь идиллией, Борис как-то по-обыденному, спокойно и без мысленной суеты, как само собой разумеющееся, вспомнил про какую-то там пирамидку, которая вроде бы должна была лежать в старой картонной коробке, а та, в свою очередь, по его разумению, должна быть спрятана в бабушкином шкафу, а шкаф…
«Ох, у меня же бабушка умерла! А я-то всё гадаю, отчего с утра такое давление в груди. Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди, это только присказка, сказка впереди. Вот и Владимир Семёнович со своей нерадужной перспективой как раз кстати. Ладно-ладно, не унывать, плохое начало ещё не означает, что конец будет такой же. А сейчас домой, и, пока Николай не проснулся, не будем попусту терять время, и выясним, наконец, что же всё-таки там за штуковина такая загадочная».
Поспешно обтирая влажной тряпкой собачьи лапы, Борис всё более и более загорался любопытством. Не в силах отвлечь себя на что-то другое, не первостепенное, как теперь казалось ему, а также забыв про завтрак, он прямиком направился в комнату бабушки.
«Вот и старинный шкаф, между прочим, ещё тех, мозолистых, рук работа, а вот действительно картонная коробка, довольно высокая, с толстым слоем пыли, выкрашенная или от времени ржавого цвета. Ага, вот вижу довольно чёткую надпись: ”Мануфактура, Проханов”, кто такой, почему не знаю, ого, да здесь число стоит, и даже год сохранился – 1908. Добротная попалась коробчонка, а ведь ей, ни много ни мало, уже более ста лет, а выглядит… вполне респектабельно».
Раскрыв коробку, Борис заглянул внутрь. Из-за плохого освещения на дне, более-менее чётко, вырисовывались только очертания предмета.
«Надо бы достать да на свет отнести, а то так неинтересно и как-то неудобно, да и толком ни черта не разглядеть».
Только он сунул руки внутрь, как вдруг, откуда ни возьмись, из-под пирамидки повалил дым, густой и белый – такой пускают на сцене в театрах, и сразу же послышался низкий протяжный звук – «м-м-м-м», – напомнивший ему школьные годы, когда они, проказничая на уроке вредного учителя, мычали всякий раз, стоило ему отвернуться к доске. Ну, а дальше произошло совсем что-то потрясающее: вся пирамида изнутри засияла нежно-голубым свечением, которое пробивалось узкими полосками сквозь узорчатые трещинки, изображающие то ли витиеватый рисунок, то ли замысловатые надписи. От увиденного Борис даже не успел обомлеть – последовавшая в следующую секунду яркая вспышка на миг ослепила его, затем разряд больно пронзил всё тело, а ударная волна отбросила его назад. Ударившись затылком о стену, он потерял сознание.
 «Вообще-то утро начинается с рассвета, как учит нас советский шлягер, но, чувствуя в затылке боль, хочется добавить, что к правилам бывают дополнения».
Пёс вылизывал ему лицо, тычась холодным и мокрым носом.
«Какая-то неприятно отталкивающая конструкция, а ведь бабушка меня предупреждала, вот только о последствиях забыла проконсультировать. Ох, и почему же мы не слушаемся старших? А всё потому, что хочется самим, на своей собственной шкуре… и пока как следует башкой не трахнешься обо что-то железобетонное, до тех пор не осознаешь. Весь жизненный опыт через боль, но… не всё так плохо, и чем крепче голова, тем богаче опыт. Ну её, эту пирамиду, обождём пока, а как дальше быть, покумекаем за кружкой чая. Да, что-то я проголодался, спросить бы у кого. – Поднявшись с пола, Борис двинулся в сторону кухни, решив окончательно и бесповоротно позавтракать. – Сколько раз говорил себе, что вся поспешность из-за пустого желудка. Вот насытим его, а там видно будет, что делать и как делать».
– Перунчело, а ну-ка, вперёд, поднимай этого засоню, довольно ему дрыхнуть, – и пёс отреагировал мгновенно, весело виляя хвостом, он помчался в комнату, где спал Николай. – И передай ему, чтобы побыстрей, а то мне одному скучно завтракать, а когда мне невесело, я съедаю всё, без остатка.
От того, что было наготовлено вчера, не осталось ничего. Видать, большой у коровы был язык, а поэтому только омлет и бутерброды – всё, что на скорую руку смог приготовить Борис. Против никто не возражал, даже усатый и волосатый, одаренный куском колбасы от щедрот с барского стола.
Утреннее приключение, живописно рассказанное Борисом, хоть и поразило Николая до глубины души, захватив его целиком, но всё же оставило укромное местечко для сомнения. Он даже был не против открыть рот от удивления, если б не нужно было жевать, глотать и запивать. Николай не мог не верить правдивости рассказа старшего товарища и почти что брата, но всё же лучше один раз увидеть, чтобы окончательно и бесповоротно сказать: ты абсолютно прав, и я это подтверждаю, потому что видел собственными глазами.
– Пойдём ещё раз посмотрим, – уничтожив завтрак, предложил Николай.
– Я как-то после первого просмотра ещё не отошёл.
– Тогда ты посиди, а я одним глазком, жуть как хочется.
– Ни в коем случае! – Борис аж подпрыгнул. – Ты что, хочешь повторить мой печальный опыт? Не дай Бог сломаешь себе чего-нибудь, а там паралич, и страна лишится ещё одного космонавта. Нет! Во имя будущего нашей космонавтики я на это пойти не могу.
– Ну-у-у, Борь!
– Никаких Борь, нет и всё, пока сам не решу, – на сей раз он уже не шутил, звеня металлом в голосе. – Кстати, – смягчив тон, продолжил Борис, – только сейчас вспомнил, бабушка говорила ещё про какую-то запись в её записной книжке, в ней, якобы, записана моя настоящая фамилия.
– Ух ты!
– Посиди пока здесь, а я пойду, найду книжицу.
– Я с тобой.
– Нет! Я один! Рисковать двоим нет смысла. Повторяю, жди меня здесь. На помощь придёшь только тогда, когда позову или услышишь нечто необычное. Собаку держи за уши.
– За уши?
– Да, за них, родных.
– Но ему же больно.
– Ну, тогда за хвост, или за холку, короче, держи за что угодно, мне без разницы, лишь бы он не увязался за мной.
Через пять минут Борис вернулся, неся в руке маленькую, в кожаном переплёте, записную книжку.
– А это точно она? – со взрослой серьёзностью выразил сомнение Николай.
– Несомненно, других нет, я всё перерыл, – Борис подсел к другу. – Она говорила про последнюю страницу, – он торопился, листочки срывались в нервных пальцах, и это его бесило, – ах, вот она, ну наконец-то.
Как сиамские близнецы со сросшимися головами, смотрели они, не отрываясь, один сопя, а другой шмыгая носом, в раскрытую страницу.
– Ничего не понимаю, что это такое, каракули какие-то, и даже не каракули, а значки, – ёлочки да палочки, – Коля не скрывал своего разочарования. – Что-то подобное я видел в «Знаке четырёх» у Конан Дойла. Всё это здорово, но я не Шерлок Холмс. Где фамилия?!
– Ты даже не доктор Ватсон и даже не… Ну, это уже лишнее, ты, Кольша, обычный русский гений, ведь это шифровка, настоящая шифровка. Именно в ней и сокрыта моя настоящая фамилия.
– Да-а-а?! А зачем кому-то понадобилось её таким образом прятать, и от кого?
– Вопросы у тебя, Николай… правильные, но с моей стороны пока что безответные. Мне бы подумать…   
– А чё тут думать, ответ лежит на поверхности, нам надо просто расшифровать её, и всего делов, но на этом месте, извините, моя гениальность обрывается, в этой области мы не то что плаваем, мы даже в воду не заходим.
– Отвлечёмся, – Борис взял со стола две кружки и направился к мойке, чтобы их ополоснуть, – хлебнём чайку, авось мысля запоздавшая в голову подтянется.
– Не хочу чаю, нахлебался уже до отрыжки. – Николай вошёл в роль, в какую, он ещё не понял, но кулаком по столу стукнул. – Должен быть код, его надо найти, не может быть, чтобы его не было.
– Так что, чай пить не будем?
– Нет, теперь все силы на поиски кода, – Николай поднёс записную книжку к собачьему носу. – Нюхай, Перун, внимательно нюхай, запоминай запах, а теперь ищи. – Пёс продолжал лежать, переводя свой добрый взгляд то на одного, то на другого, а если б мог, то улыбался бы непременно.
– Направление верное, только повторить надобно, он у меня не то что тугодум, просто медленно соображает.
– С Перуном ничего не выйдет, он охранник, а нам нужна собака-ищейка, а вот с этим у нас как раз большая проблема, поэтому придётся самим, – воодушевлённый Николай ринулся в бой, не хватало только красного знамени в руках и такого же цвета повязки на голове.
Они перевернули квартиру вверх дном, от балкона до туалета, потом передохнули, смочив крепким несладким чаем пересохшие от поднятой вверх пыли глотки, и, взбодрённые, повторили попытку, сменив направление, теперь уже от прихожей до кухни. После четвёртого захода огонёк в глазах поугас и сыщики, изрядно измотанные, прекратили бесполезные поиски. Теперь, лёжа на диване, они рассуждали спокойно и трезво.
– Здесь… нужен… научный… подход, – как будто забивая гвоздь, акцентировал каждое слово Николай.
– Я же говорил, что ты гений, – на полном серьёзе прозвучал комплимент. – Продолжай, Николай Васильевич.
– Обратимся за помощью к научному сообществу.
– У вас, Николай Васильевич, есть знакомый академик?
– Да, мы пойдём в центральную городскую библиотеку.
– Разрешите мне, даже не аспиранту, задать вам, товарищ небожитель, нескромный вопрос? – Борис сломил шею набок и затащил брови на лоб. – Насчёт книжицы, здесь без вопросов, она запросто уместится в кармане, а вот как быть с пирамидой?
– С пирамидой?
– Ну да, с пирамидой.
– Это которая в шкафу?
– Совершенно в яблочко.
– А-а-а вот её-то мы вообще брать не будем.
– Это как?
– А вот так! – Николай, как заговорщик, перешёл на шёпот. – Подозреваю, здесь замешана потусторонняя сила, и с ней надо быть поосторожней, все эти чудеса неспроста. – Видать, для себя Николай поверил окончательно. – Сделаем проще, сфотографируем её на «цифровик»…
– И напечатаем фотографии, для лучшей наглядности, – Борис робко взял на себя смелость завершить мысль.
– Да, фотки это неплохо, идея подходящая, только вот фотоателье меня смущает.
– А что не так?
– Фотоателье – это нежелательные свидетели, а свидетели – это след, который в конечном итоге приведёт к нам.
– Хороший свидетель – мёртвый свидетель.
– Борь, ты так шутишь или всерьёз думаешь, что мы сможем убить человека?
– Какие в наше время могут быть шутки, когда кризис на дворе? Или они нас сдадут, или мы повяжем себя кровью, третьего не дано. Выживать так выживать.
Слова Бориса показались Николаю ну уж очень убедительными, а тон, которым он их произнёс, даже испугал. Коля перевернулся на живот, обхватил голову руками и жалобно заскулил. Даже Перун, и тот, отвернув морду, вдруг заинтересовался радиатором.
– Придумал! – Борис хлопнул друга по спине. – Я спасу нас обоих. Обойдёмся без мокрухи. Ну, чё рот раззявил, спроси… спроси меня, как мы это сделаем.
– Как мы это сделаем? – еле слышно выдавил из себя Николай.
– А вот так, мы их напечатаем в нашей конторе, там для этого есть всё необходимое, – Борис чмокнул пальчики, собранные в щепоть. – Фотографии получатся что надо – высший класс.
– Так, – повеселевший и осмелевший, постукивая указательным пальцем по коленке, рассуждал Николай, – книжка здесь, теперь дело за пирамидой. Борь, тащи её на кухонный стол, а я за фотиком, только скажи, где он лежит.
– Не получится, – и, предполагая вопрос, сразу же на него ответил: – Я не про фотик, а как раз про другое, про сопротивление, которое оказывает адская конструкция, она вот так запросто в руки не даётся, и при этом ещё сильно лягается.
Настала пора призадуматься, и призадуматься крепко. С такого доброго начала, где всё так хорошо складывалось, вышла такая обидная концовка. Настенные часы отстукивали неумолимо летящие в прошлое секунды, напарник, что постарше, лежал на диване, почёсывая подбородок, а второй, не находя себе места, расхаживал по комнате взад и вперёд, заложив руки за спину, точно арестант на прогулке. Оба, надо полагать, думали.
– Я знаю как, – Коля аж взвился от радости. – Неси её прямо в коробке. Да-да-да, всё до смешного просто. Когда ты брался за неё, разворачивая, чтобы посмотреть, тебе же не было больно?
– Нет.
– Ну вот, принесёшь коробку на кухню, там освещение лучше, и поставишь на стол поближе к окну. Разрежем ту сторону, на которую падает свет, затем мы эту вырезанную сторону аккуратнейшим образом отогнём на себя, и в хорошем естественном освещении сфотографируем. После того как закончим съёмку, так же аккуратненько приложим сторону обратно, а снаружи коробку обмотаем скотчем. Ну, как мысль?
– Можно я промолчу, ведь нести коробку всё-таки мне, а фотоаппарат лежит на верхней полочке в тумбочке под телевизором. – Бубня себе под нос, Борис без особого желания пошёл на дело. – Эх, быть бы до старости ребёнком.
Больше неожиданностей не произошло. Борис с коробкой в руках появился на кухне, где его уже поджидал Николай. Дальше сделали всё так, как предложил младший напарник. Разрезав и отогнув, сделали пять дублей – на всякий случай, чтобы с запасом. Когда закончили, оказалось, что в доме нет скотча, а значит, коробку замотать нечем.
– Что делать будем, товарищ гений?
– Да ничего, ноги в руки – и в магазин.
– Не устаю тобой восхищаться, Николай Васильевич! Ты вот что, в магазине не торопись, с кондачка не хапай, приглядись для начала, посоветуйся с продавцом, а уж потом покупай самый прочный и широкий.
– А что, разве мне бежать в магазин?
– Ну, а кому же! Ты придумал, тебе и расхлёбывать, и потом, старикам у нас почёт, а молодым у нас дорога. Вот и шагай по мостовой, мой маленький брат.
– А-а-а?!.
– Нет, Николай Васильевич, торг в данном случае неуместен.
Закрыв за Николаем дверь, Борис не успел отойти и двух шагов, как пришлось возвращаться, потому что соловьиной трелью вдруг взорвался звонок. «Наверное, забыл чего, или…» – щёлкнув замком, он даже не посмотрел, кто стоит за дверью, в полной уверенности, что это Николай.
– Я так и знал, что ты что-нибудь да забудешь… – но когда он всё же оглянулся, то увидел совсем не Колю, а наоборот, его маму, которая, виновато переминаясь с ноги на ногу, мычала себе под нос что-то нечленораздельное. – Какая же ты… всё-таки нехорошая, пользуешься моментом, хотя сама мать. Ну, что с тобой делать? – Женщина пожала плечами. – Ладно, иди на кухню, а я решу, как с тобой быть. – Пошарив по разным карманам, а также в портмоне, Борис наскрёб кое-какую мелочь, чтобы только-только хватило на чекушку. Дать больше – значит, пропьют и сдачи не вернут, поэтому лучше недодать, чем передать. Так он рассуждал, подсчитывая деньги на ладони. И вот тут неожиданно его бросило в жар. «Осёл, какого… ты вообще разрешил ей заходить, да ещё отправил на кухню?! Там же… ох и осёл, вот уж действительно куриные мозги!»
Когда Борис влетел на кухню, мамашка как ни в чём не бывало стояла у окна и, осматривая двор, то и дело слюнявила руку, чтобы пригладить торчащий на голове спутавшийся сальный вихор. Встав между ней и коробкой, Борис, как можно равнодушней, всучил деньги и буквально вытолкал её из квартиры, в глубине души успокаивая себя тем, что она, ввиду её тяжёлого похмельного состояния, не обратила должного внимания на коробку и тем более на её содержимое.
Николаю, когда тот вернулся из магазина, Борис ничего не рассказал, решив, что так будет спокойней для парнишки. Обмотав коробку, они поставили её на место, шкаф, по совету Бориса, закрыли на ключ, а ключ, по тому же совету, нанизали на толстую нитку и повесили Николаю на шею. Затем, прихватив бабушкину книжицу и фотоаппарат, друзья отправились в автосалон.
Разрешение воспользоваться компьютером получили без проблем, что было отмечено Борисом как первая приятная неожиданность, вторая же случилась, когда Марго подарила ему солнцезащитные очки, чтобы он не пугал народ своими фиолетовыми глазницами. Фотографий, на всякий случай, отпечатали штук десять.
Пока что всё шло по-задуманному, и уже через следующие полчаса они стояли на пороге центральной городской библиотеки.
– Не заметил ли ты за нами хвост? – прежде чем зайти в здание, поинтересовался у напарника Борис.
– Нет.
– Что нет? Смотрел и не заметил или не смотрел, потому что уверен?
– Не заметил, потому что не смотрел, а не смотрел, потому что забыл начисто.
– Грубейшая ошибка, Николай Васильевич, грубейшая, на руку врагам и на радость им же.
– А сам-то ты?..
– А что я?
– Смотрел или нет?
– Я-то?..
– Да, ты-то!
– Нет, Кольша, не смотрел, я всецело полагался на тебя.
– Всё, теперь точно пропали, накроют нас здесь тёпленькими.
– А кто накроет?
– Кто-кто… эти… как их… посланники потусторонних сил.
– И как нам быть?
– Заметём следы. Сделаем отвлекающий манёвр вокруг библиотеки.
– А может, отбросим паранойю и просто войдём?
– Хорошо, затеряемся в гуще народа.   
Центральный холл в форме полукруга, с уходящими ввысь окнами, которые где-то вышине сливались со стеклянным потолком-крышей, был огромен и пуст. Изредка из залов, проскользнув между створками высоких массивных дубовых дверей, появлялись одинокие фигуры и, мелко семеня по мозаичному полу, отлитому из мраморной крошки ещё в прошлом веке, осторожно и даже как-то устало двигались каждый в своём направлении, видимо, заранее зная куда идти. Они не останавливались и не крутили головой, чтобы сориентироваться в пространстве, они только, словно родное дитя, крепко прижимали к груди только что отобранную кипу книг. Да и видок у них был такой, как будто от внезапно разразившейся страшной головной боли на лице свело все мышцы или, того хуже, – не рассчитав свои силы, сдуру перебрали знаний, которые теперь нужно было сохранить и ещё донести домой, не расплескав по дороге.
– Нам к третьей стойке, – сквозь зубы процедил Николай.
– А почему именно к третьей? – вторя напарнику, так же сквозь зубы процедил Борис.
– Потому что эта библиотекарша вызывает у меня меньше всего подозрений.
– Да-а-а! Ну, если так, то пошли.
«Интересно, – прикинул в уме Борис, – почему же именно этот образ не вызвал у Николая никаких подозрений. Надо бы и мне проявить проницательность. – Борис свёл брови к носу и сосредоточился на кандидатке. – Ничего не выходит, хоть заглядись, девушка как… и положено быть библиотечному работнику, ничего запоминающегося – белый верх, чёрный низ, большие очки, а также, Бог ты мой, густые тёмные брови, изящно огибающие большие карие глаза, маленький рот с чуть припухлыми губками на пышущем здоровьем румяном лице и, наконец, шикарная тёмно-русая коса, преломляясь на высокой груди, спускается почти до самого пояса. Да, действительно, подозрений никаких не вызывает. – Борис посмотрел на других девушек, стоящих за стойками, и как-то совсем разочарованно подытожил: – Может быть, я совсем профан в разведке, но лично у меня вообще никто не вызывает никаких подозрений».
  Девушка приветливо улыбнулась подошедшей парочке.
– Нам бы… это… ну… – забуксовал Николай.
Прочитав на бейджике имя красавицы, Борис поспешил другу на выручку.
– Какое у вас редкое русское имя – Степанида. Спасибо вашей прабабушке, сумевшей сохранить в памяти наследие прошлых времён?
Девушка даже не смутилась, продолжая с профессиональным любопытством изучать необычных посетителей.
– Не судите строго моего брата, тоже, кстати, наречён русским именем – Николай, и поймите его правильно, ведь он не виноват, что находится здесь впервые. А теперь, если позволите, перейдём к сути проблемы. Загвоздка у нас в… – Борис чуть не рассмеялся, поймав себя на мысли, что и он совершенно не подготовлен к разговору, а поэтому не может деликатно сформулировать просьбу, не выдав при этом тайны. – Как бы это правильней вам объяснить… Загвоздка эта вот в чём… – Он почувствовал, как рубаха прилипла к спине. – Хотелось бы чего-нибудь почитать.
– А что вас интересует?
– Всё! – возглас Бориса расколол тишину.
– Всё и сразу, это прекрасно, но, спешу предупредить, объять всё и сразу невозможно, начните с чего-нибудь конкретного, – очаровательная улыбка не сходила с её лица. – Для начала сказки можно почитать. Советую русских классиков, например Лескова или Бажова.
– Классики – это хорошо, и живые хорошо, и мёртвые не повредят, – теперь Борис ощутил влажность в подмышках. – Однако наш вектор мы бы хотели направить в область научных изысканий.
– Физика, химия, мат. анализ, генная инженерия?
– Скажите, Степанида, – Борис перешёл на шёпот, – в вашей библиотеке в последнее время никаких аномальных событий не происходило?
– Я работаю два через два, и только за свои дни могу гарантированно ответить, что ничего такого необычного не случалось. А что, – Степанида тоже перешла на шёпот, – было сообщение в интернете?
– Да, нет, это я так, на всякий случай. Кондиционеры у вас плохо работают, прям вспотел весь.
– Так какая отрасль науки вас всё-таки интересует?
– Отрасль… – Борис посмотрел на Николая, а тот, в свою очередь, на Бориса, и после короткого молчаливого совещания их взгляды разошлись. – Шпионаж, раздел шифрования и дешифрования. – Улыбка исчезла с ангельского личика Степаниды. – Да вы не пугайтесь. Что ж вы так резко-то, уж не думаете ли вы, что мы действительно эти… Нет, мы не эти, о которых вы подумали, нам для всестороннего развития. Интерес вдруг, знаете ли, проявился. – Борис кое-как натянул улыбку на лицо. – Нехорошо, когда, не разобравшись, вот так, сходу, неправильно делать выводы.
– Да нет, почему же… – девушка перешла на официальный тон, – давайте паспорт, я оформлю вам читательский билет.
– Кольша, доставай паспорт, тебе читательский билет нужнее, у тебя вся читательская жизнь впереди.
– У меня нет паспорта.
– Забыл, что ли?
– Ничего не забыл, я его ещё не получал, мне по возрасту не положено.
– Тебе ещё нет четырнадцати?!
– Нет.
– Боже мой, я связался с малолеткой.
– А у тебя-то у самого есть паспорт?
– В отличие от вас, Николай Васильевич, я имею привычку готовиться заранее, а поэтому портфель в школу собираю с вечера.
Девушка взяла паспорт, и через несколько минут Борис стал счастливым обладателем читательского билета. Проверив на развороте картонки свои данные, он задал наводящий вопрос.
– Теперь нам куда?
– Если у вас есть конкретный автор и название книги, то прямиком в читальный зал, а если нет ни того ни другого, то для начала посоветую вам покопаться в разделе криптографии.
– Автора нет, названия книги тем более, и что такое криптография, мы понятия не имеем, зато есть вот эта надпись, – и Борис, сам не зная почему, достал книжицу, открыл последнюю страницу и в развёрнутом виде протянул сотруднице. – Посоветуйте, с чего нам начать.
Степанида подняла взгляд сначала на одного, потом, опустив взгляд, перевела на другого, и со словами «ну, хорошо» взяла протянутую ей книжку. Буквально через пару секунд на её лице опять появилась очаровательная улыбка.
– Так значит, эти три знака не дают вам покоя? – она возвратила книжицу Борису.
– Пока что дают, но потихоньку начинают волновать.
– Не знаю, что вас так взволновало, ведь это всего лишь, насколько я в этом разбираюсь, обычные рунические знаки.
– Сами вы… руническая, – обиделся Николай, ведь это рушило всю его концепцию. – Скажете тоже,  всего лишь… и никакой это не всего лишь, это самый настоящий шифр.
– Коля, не хами, – наградив напарника подзатыльником, Борис опять обратился к девушке. – Вы утверждаете или предполагаете?
– Конечно же, я утверждаю, потому что учусь на историческом, правда заочно, но это не важно. Вы лучше за себя порадуйтесь, что подошли именно ко мне, а не к кому-нибудь другому, теперь у вас отпала нужда изучать шпионское дело.
– Порадоваться, это мы завсегда и даже выпить за это… Коля, не пихай меня, имей терпение… И всё же, если вас не затруднит, объясните нам, – Борис ласково потрепал Колину шевелюру, – малообразованным, что значит рунические, с чем их едят, и что сия надпись означает?
– Руническая надпись – это надпись, записанная рунами, то есть слоговыми значками, где каждый значок обозначает тот или иной слог, в зависимости от сочетания. Такой письменностью пользовались в очень глубокой древности.
– Послушайте, Степанида, если ко мне приглядеться, то я, а у окружающих нет иного мнения, произвожу впечатление взрослого человека. Не так ли? А если так, то пусть окружающие, и вы в том числе, не сомневаются в моей осведомлённости о древних письменах. Так что, пожалуйста, не читайте нам лекцию, а лучше по-шустрому переведите на нормальный язык эту абракадабру – и всё, мы расстанемся друзьями, удовлетворившись каждый по-своему.
– Я бы с радостью, но дело вот в чём: один и тот же слог в разных словах звучит по-разному, а это осложняет работу, поэтому-то без силлабария здесь никак не обойтись, а он у меня дома.
– Что-то вы, Степанида, темните. Сначала наговорили здесь слов всяких непонятных, правда, Кольша? Затем технично про дом тему затронули. Вы недвусмысленно намекаете мне на свидание? А почему я имею в виду только себя? Да потому что малолетка, понятное дело, не в счёт.
Перед таким напором, неприкрытой откровенностью и почти что хамством девушка устоять не могла. Бедняжка растерялась, потупила взор и залилась лёгким румянцем.
– Я ни на что не намекаю, у меня даже в мыслях ничего такого не было, – ещё немного, и она бы разрыдалась.
– Смотри, Николай Васильевич, как надо разоблачать, – Борис уже не походил на себя на обычного, словно какая-то заразная муха укусила его. – Силлабарий у неё дома! А этот склад готовой продукции тогда для чего? Неужели в это грандиозное хламохранилище до сих пор не завезли какой-то там занюханный силлабарий? Вот холера ясная! Как же тогда люди-то жили до этого без него? И как ни странно это прозвучит, но я вам верю, такое возможно, а хуже всего, так и должно быть – когда тебе что-то нужно, то этого как раз и нет. Россию не исправить.
– Я хотела вам помочь, а вы… – Степанида, справившись с чувствами, успокоилась и продолжила разговор уже в обычном тоне. – Как хотите, раз вы такие продвинутые, то разбирайтесь самостоятельно, если сможете. Освободите стойку!
– Ой-ёй-ёй, что ж вы так сразу-то, Степанида, горячитесь, не надо нас торопить…
– Нет, надо, я на работе, и меня люди ждут.
– Подождут, – Борис оглядел пустой зал. – Последний вопрос. Скажите, этот… как его… этот силлабарий, он сильно объёмный?
– Вот такой, – толщину она показала большим и указательным пальцами, а габариты двумя руками.
– Ого! А потоньше и поменьше разве нет? – Борису как-то сразу стало тоскливо.
– Мужчина, не задерживайте меня и других читателей.
– Да нет здесь никаких читателей, кого бы я смог задержать!
– Не кричите, пожалуйста, здесь вам не футбольная трибуна, идите лучше в читальный зал, или вообще идите… или просто отойдите.
– Степанида, давайте вы не будете сердиться, и мы не будем ругаться, а если вы сможете успокоиться, то мы окончательно помиримся. Я сейчас же попрошу у вас прощения за свою грубость, и вы, как добрая девушка, меня простите. Ну, мир?
Степанида упрямо молчала.
– Между прочим, плохой мир лучше худой войны.
– Не худой, а доброй, – поправил Николай.
– Вот именно, если даже она и добрая, то всё равно худо, а вот плохой мир, он всё-таки хороший. Так что, мир?
– Ох, не знаю!
– Я приношу извинение от своего лица, а также от лица своего младшего брата и повторно прошу нас простить.
– Принимается, – и на лице Степаниды вновь засияла обворожительная улыбка.
– Вот это радует, – Борис тоже улыбнулся, но теперь это произошло само собой. – Итак, какие наши дальнейшие действия?
– Какие действия?
– Наши, Степанида… извините, не знаю вашего отчества, наши! Ведь нас теперь трое – вы, как узкий специалист, Николай Васильевич, как менеджер проекта, ну и где-то сбоку я.
– Да-а-а, вот никак не ожидала попасть в проект и работать в такой славной команде. Ну, раз такое дело и нас уже трое, тогда конечно, тогда без вопросов, и сразу же, как специалист узкого профиля, хочу предложить свой вариант дальнейшего развития ситуации.
– Вы нас просто спасаете, спасибо вам, а то у нас с Николаем от пробелов в образовании сплошной тупик и никаких проблесков.
– Я перепишу в свой блокнот вашу надпись, а вы запишите мой домашний телефон. Сегодня, после работы, займусь переводом, а завтра с утра, часов эдак в десять, вы мне позвоните узнать результат.
– С утра?
– Ну да, с утра, у меня следующие два дня выходные.
– А сегодня вечером разве нельзя позвонить?
– Борис Брониславович, ну что же вы такой нетерпеливый? Я два дня работала, сегодня заканчиваю поздно, пока доберусь до дома, приготовлю чего-нибудь, хотя бы лёгкого, поужинаю, приведу себя в порядок, малость передохну…
– Я всё понял, не продолжайте, с вечерним звонком я погорячился, опять же извиняюсь за эгоистичную мысль. Давайте свой телефон.
Обменявшись информацией, они расстались. Решив, что такси для них будет слишком жирно, тем более что и торопиться теперь было некуда, напарники решили обойтись троллейбусом. Две остановки ехали молча, не доезжая третьей, Коля не выдержал.
– Зря мы посвятили её в свою тайну.
– Какую тайну? О чём ты говоришь, Николай?
– А вдруг её придётся ликвидировать, как ненужного свидетеля? Жалко, ведь по незнанию она взялась нам помогать, потому что добрая, а мы её не уберегли.
– Мне она тоже понравилась, славная девушка. Но дело не в этом, ты сам-то, Кольша, с ума не торопись сходить, очнись от потустороннего, а то у тебя от мозгового перенапряжения уже гуси летят, и это меня больше всего беспокоит.
– И всё равно, надо было самим, в таком деле доверять никому нельзя.
– Так в чём же дело, напарник, ещё есть время всё исправить, вернуться назад, извиниться, попросить Степаниду обо всём забыть и на неопределённое время погрузиться с головой в библиотечную пыль. А что, времени у нас навалом, правда знаний с гулькин нос, но не беда, при нашей-то работоспособности мы махом наверстаем, не пройдёт и полгода.
– Было бы неплохо, но она всё равно уже знает, и потом, чё ты так разошёлся?
– А ты чё орёшь на весь троллейбус о своей тайне?
– Я не ору.
– Хорошо, значит ору я.
– Благо фотографию ей не засветили.
– Я думал об этом, но решил обождать, пускай для начала покажет себя как специалиста…
– Ты что, и фотографию ей покажешь?! Мы же её совсем не знаем, а может, она аферистка на доверии.
– Во-первых, не кричи, а то все пассажиры во главе с водителем выйдут за нами на нашей остановке, во-вторых, если она окажется специалистом, почему бы и нет? А насчёт аферистки ты не прав, скорее мы похожи на аферистов, чем она. Ты себя-то в зеркале видел? Волосы не причёсаны, носом постоянно шмыгаешь, глаза хитрые, беспокойные, ногти на руках не подстрижены, под ногтями хорошо если земля, рубаха неглаженая, брюки по полу волочатся, и я везде говорю, что это мой брат. Интересно, что же в таком случае люди обо мне думают?               
– Но, Борь, завтра утром, это же так долго, я не вынесу столь долгого ожидания!
– Здоровый у тебя мозг, Николай Васильевич. Я тебе про Фому, а ты мне всё про Ерёму.
– Тогда нам надо забыться на время, а для этого занять себя чем-нибудь, а то я точно сойду с ума.
– Не вылечившись от первого, невозможно сойти с ума во второй раз. А вот насчёт заняться – тут ты прав, давай займёмся.
– А чем?
– Теперь настала моя очередь выручать тебя. Сейчас приедем домой, возьмём удочки, купим червей и чего-нибудь пожрать, захватим клыкастого – и на речку, на наше укромное место.
– И будем ждать.
– Нет, будем удить рыбу.
 

Лета давно минувшие


Алим встретил Светозара на подходе к хоромам, и для князя это было вполне понятным знаком.
– У нас гости? – в ответ слуга утвердительно кивнул. – Много? – Алим показал четыре пальца. – Останешься здесь, – и князь зашёл внутрь.
Четверо мужчин сидели за большим княжеским столом и неторопливо вели беседу, проявляя большой интерес друг к другу, так как были давно знакомы и очень дружны. За разговором гости не заметили, как к ним тихой походкой подошёл сам хозяин.
– Да хранит вас, братьев моих, всевышняя! В это лихолетье я безумно рад снова видеть вас рядом с собой.   
Все разом поднялись, чуть склонили головы в почтительном поклоне, затем поочерёдно     подходили к князю и после долгих объятий возвращали, каждый свой, вжатец (плоский круглый камень, похожий на сегодняшнюю хоккейную шайбу, только чуточку меньше размером, в центре которого отчётливо выделялся вдавленный оттиск княжеского профиля, а вокруг него, по окружности, таким же способом были нанесены надписи). Закончив с формальностями, Светозар пригласил гостей присесть.
– Отдыхайте после долгого пути, ешьте, пейте, отвлеките себя пустыми разговорами. Совет начнём только тогда, когда прибудут остальные.
– А если кто-то не сможет?
– Значит, пришлёт кого-нибудь вместо себя, так или иначе, но вжатец обязаны вернуть.
Прошло ещё три дня, прежде чем собрались все одиннадцать приглашённых. Поутру, отведав княжеских угощений, начали совет. На правах хозяина Светозар, призвав всех к тишине, первым взял слово.
– Нет нужды пересказывать меру опасности и то, что нас, возможно, ожидает, вы это всё смогли наблюдать воочию по дороге сюда. Враг силён, враг не знает пощады и не остановится ни перед чем. Нет надобности напоминать, что только объединившись, мы сможем одолеть супостата, а если кто из вас сомневается или, хуже того, не желает подставить своё плечо, думая, что сможет защитить себя сам, то пусть покинет нас сейчас же и непременно. – Князь специально выжидал, дав остальным время подумать, но когда никто не сделал даже попытки встать, у него сразу полегчало на душе. – Я вижу ваше единодушие и рад, а теперь говорите, хочу услышать всех своих дружинников.
Князья вновь оживились, зашушукались, переглядываясь между собой, и первым, не сдерживая себя какими-либо условностями, высказался Добрыня, самый молодой из всех.
– Враг силён, но и мы не слабы. Встретимся на поле брани и померимся силою в открытом бою.
– Правильно говорит Добрыня. Объединимся и, пока враг оправляется от предыдущих битв, зализывая раны, нанесём упреждающий удар.
– Добрыня молод и неопытен, – вступил в разговор Храбр, самый возрастной из присутствующих. – Супостат подобен саранче, которую невозможно сосчитать. Топором махать можно день, другой, если силы есть, то хоть до недели, но потом-то всё равно устанешь. Нет, как ни крути, а без хитрости и смекалки здесь не обойтись.
– Пока мы будем хитрить и смекать, от нас уже ничего не останется. Выбирать не приходится: если суждено победить – победим, а если нет – значит, не судьба нам и нашим потомкам жить на этой земле.
– Уйдём в леса, а нападать будем из засады, не давая покоя врагу ни днём, ни ночью, пусть земля под их ногами озарится пламенем.
– Все не уйдём, старики, жёны, дети останутся без защиты.
– Возьмём их с собой.
– А храмы со жрицами тоже с собой?
– Выход есть, обратимся за помощью к северянам.
– Пока обратимся, пока придёт подмога, момент будет упущен, а в результате, ожидая их, сами не успеем как следует подготовиться.
– Никто не собирается сидеть сложа руки, пока идёт подмога, начнём нападать сами исподтишка.
– Вот если бы мы сумели каким-то образом разделить их на части, то смогли бы решить исход битвы в свою пользу, и даже северян не пришлось бы звать.
Долго и бурно обсуждали князья создавшееся положение, ещё много было разных предложений, но чем дальше, тем всё больше несущественных, а порой даже нелепых. Светозар в разговор не вступал, молча наблюдая, старался запомнить самую, казалось бы, незначительную мелочь. В душе он был несказанно рад, слушая своих товарищей, что не обманулся в своих ожиданиях, и это было для него главное, то есть это было той отправной точкой, от которой зависело принятие последующих решений. Чутко чувствуя ситуацию, Светозар заговорил вновь только тогда, когда князья, выпустив весь пар, притомились, теряя интерес к беседе.
– Мы говорили, не скрывая своих мыслей, и теперь каждый знает всё, о чём думают его товарищи. И если я правильно понял, то все исполнены решимости повести своих дружинников в бой. – Возглас одобрения сотряс свод княжеских хором. – Но это ещё не конец нашего сборища. Закончим мы его только тогда, когда выберем себе вождя.
Переглядываясь между собой, князья почувствовали себя сразу как-то неловко. Воины, но не политики, они терялись в этих тонких хитросплетениях и, как большие дети, более всего боялись обидеть ближнего, а поэтому хмурились, сводя к переносице густые брови, злились, покусывая пшеничные усы, но переломить себя так и не смогли. И тогда встал Храбр и сказал:
– Достойны все, но есть среди нас тот единственный, кто приведёт нас к победе, и вы знаете, о ком я говорю, – он мог и не произносить это имя, так как в предварительных обсуждениях только оно звучало как единственная достойная кандидатура, но Храбр всё же произнёс его: – Светозар достоин быть нашим вождём, ибо только под его началом я хочу сражаться, и если придётся умереть, то, испуская дух, хочу знать, что он видел мою доблестную смерть. А теперь пусть каждый встанет и произнесёт имя, которое я предложил, или скажет нет.
Ни секунды не раздумывая, поднялся Добрыня и громко крикнул: «Светозар!» Вслед за ним поочерёдно поднялись остальные, и никто не сказал нет, все как один отдали свой голос за Светозара. Последнее слово оставалось за князем, и он не заставил себя ждать, встав в один ряд со своими товарищами.
– Да будет так, и пусть благословит нас всевышняя, поможет и защитит в трудную долю. А теперь слушайте меня. Доносят мне верные люди, что едут к нам посланники супостата. Какова их цель, доподлинно не известно, только догадки, но мы всё узнаем при встрече. Сейчас самое главное – опередить их и, сбив с толку, сделать первый хитрый ход. Обойдите всех, и прикажите от моего имени, чтобы, прихватив самое необходимое, уходили подальше в леса и, затаившись в чащобе, ожидали сигнала для возвращения. Сами же, выбрав для себя жильё, останетесь здесь. Сидите тихо, очаг не разводите, еду вам будет приносить Алим, и будьте готовы, когда я вас позову. При мне останутся Храбр и Добрыня. Всё, идите, и да хранит вас всемогущая Магужь!
Послы появились в княжеских хоромах на четвёртый день после памятного совещания. Четверо из пятерых всадников были крепкого телосложения и легко вооружены (лук за спиною наперевес, кожаный колчан, полный стрел, а на поясе изогнутый костяной нож). Пятый же, с измождённым лицом и тщедушным тельцем, кое-как поспевал за товарищами на своей старой и такой же худой, как и он сам, кляче. На подъезде к городищу парламентёров остановил заранее предупреждённый об их визите дозорный, который, после непродолжительных объяснений с той стороны, взялся проводить их до князя.
Светозар встречал незваных гостей, стоя в центре стола. Алим остался снаружи, а внутри у выхода караулил Храбр вместе с Добрыней, который присоединился к нему после того, как усадил гостей напротив князя. Воцарилось долгое и напряжённое молчание, как будто с той и другой стороны забыли слова. Нет, слов никто не забывал, просто началась битва – битва невидимая, битва нервов и психологий. Но это маленькое сражение закончилось, и закончилось оно первой маленькой победой князя. Старший из переговорщиков, сидевший как раз напротив него, сломался и заговорил первым. Отхаркнув из себя гавкающую фразу, он сразу же повернул голову в сторону худого, тем самым давая ему понять, что уже можно.
– Слова повелителя нашего мы принесли тебе, князь, дабы ты услышал их и ответ дал, – перевёл толмач.
– Говорите, – ответствовал Светозар.
– Повелитель уважает тебя, как достойного противника, но принуждает смириться перед силой и подчиниться его воле. Тебе будет дарована жизнь, но все едоки станут данниками.
– Не скажу, что предложение повелителя вашего для меня стало неким откровением, но всё же не могу не спросить об иных возможных исходах.
– Другой исход один, и он таков. Ты будешь жить до тех пор, пока не увидишь смерть последнего своего человека. Потом тебя отпустят, и ты, став свободным, будешь искать смерть.
– Как скоро мне дать ответ?
– Тебя, князь, никто не вправе торопить, и мы готовы ждать.
– Я посоветуюсь со своими соплеменниками и послезавтра, в обестину****, дам ответ.

* 
Обестина - в древней Руси - обедня, с 12 до половины второго, в это время весь род собирается вместе перед обедом.

Иноземцы погыркали между собой, после чего старший утвердительно кивнул, а худой перевёл: «согласны».
– На том и порешим, – князь встал, встали и гости. – Сейчас Храбр подыщет вам жильё и обеспечит всем необходимым.
Когда переговорщики вышли, Светозар, придержав Храбра, дал ему дополнительные указания, которые касались строжайшего контроля за нежелательным передвижением послов.
– Присматривай лично, ни на мгновенье не оставляй одних, за еду и питьё не переживай, это возложим на Добрыню.
Светозар остался один. «Теперь ждать, ведь осталось не так долго, с завтрашним рассветом будут даны кое-какие ответы, получив которые станет легче… а может быть, и нет».
День тянулся нестерпимо долго, а ночь, казалось, вообще никогда не кончится. Измяв себе все бока, Светозар подскочил со своего ложа, как только блеснул первый лучик восходящего солнца. Сегодня его ждали в мастерской Рода, и он, всё убыстряя шаг, просто летел туда.
Дух перевёл только внутри и, привыкнув глазами к полумраку, оглядел помещение. Пришлось слабо крикнуть, чтоб появился хоть кто-нибудь. Не сразу из бокового прохода возник мужичок, в котором Светозар узнал старшего мастера.
– А-а-а… это ты, князь, – мастер тут же развернулся и снова исчез в проёме, из которого только что появился. В следующий раз он вышел с каким-то продолговатым предметом в руках, завернутым в кусок ткани. – Не суетись князь, сейчас всё покажу и всё обскажу. – Тряпица слетела на землю, и в руке мастера сверкнуло необычное изделие, похожее на большой нож, с прямым обоюдоострым лезвием. Деревянная рукоятка была копией костяного ножа, только чуть массивнее и по-особому вытянута, так что за неё можно было взяться обеими руками. Лезвие, длиной в аршин, бликуя в лучах утреннего солнца, отливало светло-серым цветом.
Князь принял в руки изделие и сразу почувствовал его тяжесть.
– Не лёгкое, – дивился Светозар, держа изделие в руках, – и холодное.
– Это железо.
– И чем хорошо твоё, как ты говоришь, железо?
– Всю прелесть этого меча ты узнаешь позже, а сейчас могу сказать только то, что он не крошится, как камень, не так быстро тупится, как кость и… – мастер задумался, но, улыбнувшись, закончил: – Для первого знакомства, я думаю, этого будет достаточно.
– Подожди, но я хорошо помню, что тот, оставленный в храме, наконечник другого цвета.
– Ты прав, другого, но, как и в цвете, у того вещества другие свойства, и в данном случае не в лучшую для него сторону.
– Я должен знать.
– Конечно, князь, – и мастер опять скрылся в своих лабиринтах. Вскоре он появился, неся в руках точно такой же меч, только красного цвета. – Клади, князь, свой меч на брёвнышко, только не плашмя, а на остриё, и держи крепко.
Страшный удар обрушил мастер, рубанув со всего плеча по мечу князя. Металлы лязгнули, сойдясь друг с другом, и Светозар собственными глазами увидел разницу. От удара красный меч прогнулся, хоть и на малую величину, но уже достаточную, чтобы броситься в глаза, тем более что это был всего лишь первый удар. Но и это ещё не всё: на лезвии красного клинка осталась глубокая зазубрина, наглядно свидетельствующая о его мягкости. Зато меч князя не пострадал никоим образом, если не считать лёгкого притупления на лезвии, куда был нанесён удар.
– Наконечники для стрел мы сделаем тоже из железа, – добавил довольный собой мастер. – Первой заточки наконечнику хватит не на один охотничий сезон, если, конечно, в камни не пускать стрелу.
– Я заберу меч?
– Забрать-то заберёшь, только сейчас он тебе для какой надобности?
– Надобности нет, согласен, – князь с превеликой неохотой вернул оружие. – Жаль, ведь он мне так понравился. Ладно, пойду я, мне ещё в храме надо появиться. 
С необычайным волнением заходил он в священное сооружение, именуемое храмом Магуж. А событие, ожидавшее его там, волновало больше, глубже, сильнее предыдущего, приятно щемя сердце.
Главная жрица встретила князя доброй улыбкой. Тут же попросила его встать с колен и подойти к трону с левой стороны.
– Сейчас, князь, приведут деву, и прежде, чем что-то сказать, вглядись в неё и проникнись сердцем. Не торопи себя, жди – душа сама подскажет, какой дать ответ.
Девицу вывели под локотки две молодые помощницы главной жрицы и оставили справа от трона.
– Подойди, Светозар, и полюбуйся на свою весту.
Никогда даже в мыслях не представлял он, что для него это будет настолько волнительно.  «Вроде бы ничего такого особенного, подумаешь… – соглашался он сам с собой, – но от чего ж тогда коленки мои подрагивают, а в горле образовалась сухость, и лицо пылает жаром, как будто его сунули в раскалённые угли, зато плечи, наоборот, мёрзнут, и поэтому жутко хочется поёжиться».
Ему надо сделать всего лишь несколько шагов, и вот оно, счастье, перед тобой. И всё же шаг мелкий, неуверенный, а внутри дух сомнения, рвущийся наружу. Но поздно, путь пройден, и не избежать реальности, представшей во всей своей красе.
«Она говорила: любуйся, и я…» – тут сердце князя затрепетало, забилось, как птица в клетке, хотя по существу он ещё ничего толком и не увидел, только то, что ростом она была даже выше его, голову покрывало, скрывая под ним лицо, полотенце, сотканное из тончайших нитей, вокруг шеи белоснежная запона была заткана красно-синей вязью, которая повторялась на рукавах в предплечье. Понёва же, наоборот, собранная из четырёх частей, в основе своей красная, с бело-синим узором по нижнему краю. Пока что это всё, что можно было выудить из представленного образа, но почему-то голову кружило, и кружило основательно, а руки сами тянулись к её рукам.
– Теперь, князь, можешь снять полотенце и взять весту за руку. Подойдите оба ко мне и встаньте между жертвенником и мной, – услышал он откуда-то сверху.
 «Конечно, конечно, снять, и как можно быстрее, нельзя же так долго тянуть, ведь мне так хочется взглянуть, я изнемогаю от любопытства. И всё же мне чуточку страшновато». Полотенце скользнуло по плечам и, обогнув талию, повисло на руке у князя, обнажив перед его взором большие синие глаза под черными коромыслами бровей, высокий лоб, чуть вздёрнутый нос, аккуратный рот с тонковатой верхней и пухленькой нижней губами, русую косу, перекинутую на грудь, которая, с вплетённой в неё белой лентой, спускалась до пояса. И эта забавная ямочка на правой щеке, её было видно, потому что веста улыбалась. Светозар вдруг забыл, где он, что с ним и кто там говорит, беспрестанно называя его имя.
– Князь, ты слышишь меня?
– Кто, я?.. Ах, да, ну конечно, слышу, всё прекрасно слышу, но ты что-то сказала?
– Светлана, так зовут твою будущую жену.
– Светлана… – «Ну, конечно же, Светлана, светом озарённая внутри и прекрасная снаружи». – Пойдём, Светлана, нас позвали.
Они встали так, как просила их жрица, и сразу же у них за спиной, на алтаре, вспыхнул огонь. Они не смели поднять глаза, боясь пошевелиться, и только стук сердец, прикосновение плеч, да тепло по всему телу.
– Руки ваши соединились сейчас, но сердца ваши соединятся только через сорок дней, а до той поры, в течение этого месяца, Светлана уже не будет считаться вестой, но и женой её тоже назвать нельзя. Днём будьте как брат и сестра, ночью спите порознь, она на своей половине, а ты, Светозар, на своей. Пройдёт срок, и вы снова придёте сюда, чтобы сказать друг другу слова, которые или разделят вас навсегда, или объединят для жизни вечной. А теперь ступайте своей дорогой.
– Благодарю тебя, госпожа, – Светозар предложил Светлане свою руку, и она приняла его приглашение, взявшись за неё. – Я отведу тебя в свои хоромы.
Верный друг и слуга, по заведённой им же традиции, в почётном карауле встречал хозяина с новой хозяйкой у входа в жилище, позволив себе, как только заметил парочку, в первый раз улыбнуться. Пройдя мимо склонившегося в глубоком поклоне Алима, Светозар приостановился, чтобы пропустить вперёд себя Светлану, так как только ей полагалось первой пересечь порог жилища.
К немалому удивлению князя, Светлана прямо с порога, нисколько не тушуясь и без всяких лишних расспросов, сразу же принялась хлопотать по хозяйству, делая всё так заправски и сноровисто, как будто всю жизнь только этим и занималась. Светозар смотрел на неё с восхищением, и удивлению его не было предела. Прервал благостное созерцание князя Алим, красноречивыми жестами, дополняемыми невыразительным помыкиванием, как смог, напомнил, что настала пора звать парламентёров.
– Ты прав, – князь положил руку на плечо Алима и крепко его сжал. – Передай Храбру и Добрыне, чтобы привели посланцев сюда.
Чужеземцев рассадили точно так же, как и в первый раз. Как ни создавали они на своих лицах иллюзию безмятежности, а всё никак не получалось. Бегающие глаза, беспокойные руки и деланая улыбочка, больше похожая на лисий оскал, выдавали их нестерпимое желание, но одновременно и боязнь узнать судьбоносное решение.
– Вот что передайте повелителю своему, – убийственно спокойным голосом начал Светозар. – Пока не поздно, надлежит ему покинуть земли наши, и если есть у него жилище, то пусть найдёт в нём угол, где остаток дней проведёт в молитвах за отпущение грехов своих, сотворённых им по злому умыслу, а иначе… умрёт грешником здесь, и тело его растащат по кусочкам дикие звери.
– Передадим слово в слово, – озвучил толмач слова старшего.
– Перед вашим уходом хочу спросить. Ладно ли с вами обращались, тепло ли вам спалось и сытно ль елось, и не осталось ли обид каких?
– Ложе было мягкое, покрывало тёплое, еда обильная, и невысказанных обид тоже нет. – Когда слова были переведены, старший встал, давая понять, что переговоры окончены, и, гаркнув своим товарищам, предварительно отвесив скромный поклон князю, направился к выходу.
Стук копыт ещё не затих, а князь уже отдавал приказания.
– Подойдите все ко мне, и пусть каждый запомнит, что я ему сейчас скажу. Битвы нам не избежать, а поэтому будем готовиться к ней. Ты, Храбр, скачи в лес, скажи всем, чтоб возвращались, а сам отбери себе добровольцев столько, сколько сочтёшь нужным, и отправляйся по следу иноземцев. Проберись в их логово, выведай про них всё и не отправляйся назад, пока не удовлетворишься полностью. От того, что ты скажешь, зависят наши дальнейшие действия. Ты, Алим, сходи за князьями, а ты, Добрыня, мне здесь нужен будешь, но прежде поезжай к родственникам, да не задерживайся там, оставь за себя достойного, а сам, с малой дружиной, скорым ходом возвращайся ко мне.
Оставшись наедине с собой, как в былые времена одиночества, Светозар, скорее повинуясь своей давней привычке, подошёл к очагу и, присев на чурбан, стал смотреть на огонь, забывшись в думах своих. Так, загипнотизированный магической пляской пламенных языков, он сидел и смотрел, вспоминая прошлое, удивляясь настоящему и изредка забегая в будущее. Он не заметил, как к нему подошла Светлана, не почувствовал, как на его плечо легла её лёгкая рука, он только чуть вздрогнул, когда, присев рядом, она преклонила голову к его плечу. «Как же я мог забыть… видимо, не привык ещё, – первое, о чём подумал князь, когда ощутил близость женщины. – Не знаю, как и чем объяснить, но раньше мне так хорошо не было. Мой очаг согревал меня только снаружи, а теперь мне тепло внутри».

Глава 5

Наше время

Борис почувствовал, что его кто-то тормошит. «Вот противный пёс, и не спится же ему. Не злись, ведь сам виноват, разбаловал его ранними походами – вот и просится». Но это был как раз и не Перун, это был Николай, который прилагал недюжинные усилия для того, чтобы растолкать вконец заспавшегося друга.
– Собака, будь человеком, дай ещё хоть немножко поспать, – не желая расставаться со сном, умоляюще прорычал Борис.
– Это я!
– Мне это снится или взаправду – собака заговорила человеческим голосом?
– Какая, к чёрту, собака, это я, Коля!
Борис с трудом открыл глаза и долго рассматривал сидящего рядом с собой подростка с взъерошенными волосами и безумными глазами.
– А-а-а… Николай Васильевич. Ну что ж, тогда с добрым утром вас и вас всех.
– Вставай, Борь, вставай, всё равно уже глаза открыл, ну, вставай.
– Черносотенец на улицу просится, ему уже невмоготу?
– Нет, не просится, потому что я уже с ним погулял, и он никакой не черносотенец.
– Ну, а кто же он?
– Черноносец!
– Ну да, конечно, черноносец. А я что сказал? Черносотенец? – Борис вяло хохотнул. – Вот болван, надо же такое ляпнуть спросонья. А сколько вообще времени?
– Уже девять.
– Ещё только девять?! – Борис демонстративно повернулся на другой бок, спиной к Николаю. – И за каким… я извиняюсь, надобностью ты не даёшь мне отоспаться и отваляться за все слёзы, пролитые клерками на каторжной службе ненасытного капиталиста?
– У нас много дел на сегодня.
– Самое главное мы… то есть ты, уже сделал – выгулял собаку, а других дел, кроме как пожрать, я не предвижу.
– А Степаниде позвонить?
– Эка невидаль, успеем ещё, день впереди длинный.
– А вдруг как уйдёт?
– Куда, куда она может уйти? – Борис снова перекатился на другой бок, но на этот раз уже лицом к Николаю. – Ей учиться надо, да она ради знаний и должности младшего научного сотрудника готова день и ночь напролёт… каждую свободную минуточку… Ей бы в колхоз, да на трактор, чтобы пахать, пахать и пахать, чтоб насытить свою тягу к созиданию и остудить пылающую страсть к науке. А ты говоришь, уйдёт. Наивный ты парняга, Николай Васильевич.
– Значит, ты отказываешься?
– Зачем отказываюсь? Ни в коем разе, но и рыхлить понапрасну не вижу смысла.
– Тогда я сам ей позвоню.
– А это сколько угодно. Я даже больше скажу: правильно, Кольша, прояви мужской характер и позвони… и завтрак приготовь… и мусор вынеси, пыль вытри да пол помой, а потом – волонтёром на уборку улиц. А мне уж позволь здесь… на мягком диване, по-стариковски забывшись в полудрёме, дожидаться твоего молодецкого клича: «К столу, Борис Брониславович, завтрак стынет!».
Коля ушёл, Борис откинулся на спину, натянул до носа покрывало и буквально через несколько минут, как и обещал, задремал.
Сладкая дрёма длилась недолго. Через пятнадцать минут, если строго хронометрировать события, до сознания Бориса через его правое ухо донёсся истошный вопль, в котором с трудом угадывался молодецкий клич «к столу», а таких слов, как «Борис Брониславович» и «завтрак стынет», вообще было не разобрать. Подскочив как ошпаренный, Борис сначала помчался на кухню, но, вспомнив по дороге о чём-то более важном, развернулся и галопом припустил в ванную комнату. Оттуда он вышел совсем другим человеком. Гордо прошагал на кухню, сел за стол, взял вилку и, хлопнув свободной рукой по столу, повелительно протянул:
– Ну-у-у!
Завтрак был, конечно, не ахти, но переварить можно, а поэтому, не имея представления о неточном времени обеда, его съели без остатка.
– Спасибо, Кольша, еды было много.
– А как насчёт вкусно или невкусно?
– О вкусах, Николай Васильевич, можно было бы и поспорить, а вот о вкусности лучше помолчим.
– Подумаешь, не сильно-то и хотелось.
– Да, опустим…
– Время почти десять, пора звонить Степаниде.
– Глядя на вас, Николай, так и хочется сказать: звони.
– Ну, хорошо, если ты настаиваешь… только напомни её отчество.
– Чьё отчество?
– Борь, ну хорош уже шутки шутить и прикидываться неизвестно кем.
– А я и не шучу, и уж тем более не прикидываюсь. Сам-то пораскинь умишком, ну зачем мне знать про её отчество, когда она в полтора раза младше меня? Для меня она – Стеша на все времена. Ладно, не морщись, как сдутый мячик, я тебе помогу выкрутиться, подскажу тактику разговора, чтобы без всяких там отчеств и имён. Первое – забудь, как её зовут, и во время диалога не обращайся к ней напрямую. Ну, чего захлопал ресничками, не понял, что ли? Поясняю, употребляй только местоимения, такие как вы, вам, вас. Ну, сейчас-то дошло?
– Дошло, – Коля прям таки схватил трубку. – Диктуй номер! – К телефону долго никто не подходил, но Николай, выслушивая длинные гудки, упрямо ждал, хмуря свои выгоревшие на солнце брови. Когда же на том конце наконец прозвучало «слушаю», Васильевич от неожиданности, или, наоборот, от долгого ожидания, враз растерялся и напрочь позабыл, для чего звонил.
– А-а-а… э-э-э… – А Борис, нет чтоб помочь другу, в пику ему стал корчить всякие рожицы, тыкать в него пальцем и изображать хохот. – Здрасте, – весь раскрасневшийся и вспотевший, только и смог выдавил из себя Николай.
– Доброе утро, – ответила трубка.
– Это Коля.
– Да я уж догадалась, но, честно говоря, не думала, что именно этот недоверчивый и такой весь ершистый юноша решится мне позвонить.
– Да, это я.
– Молодец, а я, представляешь, о вас только что вспоминала. И чего это, думаю, они не звонят, неужели им не интересно узнать, а может быть, это вообще был своеобразный розыгрыш и я, не распознав его вовремя, попалась на крючок как последняя простушка.
– Ты что, знаешь как нам интересно, я почти всю ночь не спал, всё думал и переживал, а потом опять переживал и думал, справишься ты или нет.
– Справиться-то я справилась, но здесь не так всё просто и однозначно, и поэтому нам необходимо встретиться, чтобы я смогла наглядно показать и разъяснить.
– Разъяснить? Подожди минутку, – Коля прикрыл ладонью трубку. – Борь, она говорит, что надо встретиться, ну… чтобы всё наглядно было.
– Какие могут быть встречи, когда луны в зените нет, пусть просто назовёт фамилию, а тонкие намёки оставит при себе. Я всегда говорил, что сегодняшний уровень образования, со стыдливо протянутой преподавательской рукой, деградирует пропорционально количеству вымороженных взяток, – Борис, почесав себе под подбородком, сощурился от удовольствия. – Кстати, нам, в нашем тайном обществе, новые члены не нужны, своих девать некуда.
– Степанида, приезжай.
– Нет, – она была явно смущена, – давайте где-нибудь в кафе или парке встретимся, а то после мимолётного знакомства и сразу же домой – это как-то….
– Да никаких проблем, Степанида, вон и Боря головой машет, соглашаясь со мной. И потом, в кафе неуютно, там народ туда-сюда, не даст поговорить, а на улице жарища, зато у нас… на кухне… под кондиционером… ну, просто оазис, самая та обстановка для секретных разговоров. А-а-а, я понял, ты, наверное, боишься?
– Ну, ты уж и скажешь, вот ещё, и ничего я не боюсь, родители всегда знают, куда я пошла и с кем.
– А раз так, то не заставляй нас так долго тебя уговаривать, приезжай и точка.
– Ну, хорошо, сейчас приеду, – и в телефонной трубке послышались короткие гудки.
Коля нажал на кнопочку, положил трубку на стол и, облегчённо вздохнув, довольный, посмотрел на своего товарища по тайному сообществу. Борис тоже улыбался, но, в отличие от Николая, как-то ехидно.
– Скажу только одно слово, вы, Николай Васильевич, дипломат, но позвольте сказать ещё одно только слово, короткое и понятное всем слово: адрес.
– Чё адрес?
– Вы, товарищ дипломат, дипломатично не успели сообщить Степаниде наш адрес.
– Ах, чёрт! Вот идиот! Просто склеротик! Балбес, валенок, дырявая башка, тупица!
– Ну, что ж вы уж так-то… Николай Васильевич?
Коля схватил трубку и нажал повтор вызова. На том конце ответили сразу же.
– Степанида, зачем же ты так быстро отключаешься, ведь я не сказал тебе адрес, куда нужно ехать.
– Ничего страшного, я и так знаю, куда ехать.
– Как, откуда?!
– Оттуда. В вашей библиотечной карточке кроме фамилии также записан и домашний адрес. Я вчера, не знаю почему, переписала все ваши данные в свою электронную записную книжку.
– Книжку, говоришь? А-а-а вдруг случилось бы несовпадение, и мы проживаем не там, где прописаны?
– Вот чёрт, какой ты молодец, я об этом и не подумала. – Послышалось какое-то шебуршание, после чего уже строгий женский голос продолжил: – Коля, диктуй адрес.
– Диктую, адрес тот же, что записан у тебя в книжке
– Тот же? – Степанида сначала даже не поняла. – Ах, тот же, конечно, тот же, ну, Коля… ах, Николай, и всё-таки заставил меня поволноваться.
– Так значит, я вас жду, через сколько вы примерно подъедете? – Получав ответ, Николай, в гордом повороте головы, вновь посмотрел на коллегу, на лице которого на сей раз не увидел, как раньше, той идиотской ухмылочки. – У неё электронная книжка есть!
– Живут же библиотекарши! Послушайте, Николай Васильевич, а я вам случайно не мешаю? Что-то у меня на этот счёт большие претензии. Не далее как вчера вы только познакомились с дамой, и уже на ты, в гости приглашаете, не церемонясь с хозяевами, чай, наверное, пить будете?..
– Точно, надо за тортом сбегать. Борь, дай денег!
– Ну, конечно, я так и думал, а на что же я ещё годен?
Целый час в непрерывном томлении, если не сказать хуже, прошло ожидание. Хотя и не для всех, некоторые вообще читали книжку, лёжа на диване.
И вот для кого-то свершилось! Соловьиная трель возвестила о прибытии Степаниды, но возвестила почему-то не так, как всегда (заливаясь громогласно и радостно), а как-то болезненно и с хрипотцой. Коля, заплетаясь в собственных ногах, стремглав бросился открывать дверь. Борис, от души наслюнявив пальцы, шумно перелистнул очередную страницу.
– Здравствуйте, – Степанида прошла в прихожую, не прибегая к помощи рук, сбросила босоножки и сразу же вручила Николаю принесённый с собой небольшой пакет. – Там пирожки к чаю, я сегодня с утра напекла, так что они у меня, как у нас говорят, с пылу с жару.
Неожиданно из-за спины Николая выскочил пёс. В два прыжка он оказался возле застывшей от ужаса девушки и… лизнул ей руку.
– Боже, у меня аж всё внутри оборвалось, когда я увидела несущуюся на меня собаку.
– Да он у нас смирный, когда сытый.
– Смирный не смирный, а чужой в доме это… не всякой собаке понравится.
– А вот вы ему сразу понравились. Он хороших людей чувствует за версту, не каждому, знаете ли, будет руки лизать. Да вы проходите… на кухню.
– Коля, раз уж мы давно на «ты», то давай договоримся раз и навсегда, что забудем слово «вы». Хорошо?
– Замётано. А у вас… ой, извини, у тебя пирожки с какой начинкой?
– Есть с капустой, есть с луком и яйцом, и даже с ливером.
– С ливером – это хорошо, Перун очень любит.
– Кто?
– Да вот он, самый хитрый из всех дворняжек.
Пока шли, Степанида внимательно осматривала квартиру. Не успели они зайти на кухню, как Николай тут же схватил чайник и кинулся наливать в него воды.
– Сейчас чай будем пить с тортом. Я такой вкусный торт купил, пальчики оближешь.
– Обожди, Коля, не спеши, сперва дело, а уж потом видно будет, кто его знает, может, такое случится, что и кусок в горло не полезет.
– Ну, конечно, у кого-то, может быть, и не полезет, но у меня-то завсегда... Ну, раз ты настаиваешь… тогда ладно… – Николай отставил чайник в сторону. – Дело так дело.
Они сели за стол, Степанида достала из пакета пару-тройку листков и ручку. Она собралась уже было начать и даже набрала в лёгкие побольше воздуха, но потом вдруг покрутила головой вокруг и вопросительно посмотрела на Николая.
– А-а-а где Борис… э-э-э…
– Просто Борис, – выручил Николай, с важным видом делая упор на «просто», давая тем самым понять, что отчества здесь не приветствуются.
– Хорошо, пусть будет просто Борис, – Степанида подняла вверх руки, как будто сдаётся. – А его что, не будет?
– Почему ж не будет, он как раз и будет, только его высочество позвать надо.
– А откуда позвать-то?
– С лежбища своего.
– Понятно, а лежбище это?..
– Это его любимый диван.
– Так что ж мы сидим, беги, зови его, или постой, раз он сам не горит желанием прийти, значит…
– Да что ты! Это он малость важничает, поэтому и выпендривается, а так-то ему знаешь как интересно, у него от всех этих напрягов не далее как позавчера аж… аж… аж синяки под глазами выступили. Да ты же сама видела. Посиди здесь, а я мигом. 
Борис, конечно же, вышел, ведь по большому счёту ему было не всё равно а даже в некотором смысле интересно. Но вышел он с таким лицом, как будто ему только что сообщили о награждении его Золотой Звездой Героя России и он уже представлял её на своей груди, такую маленькую, сверкающую, видную издалека, правда, так и не докумекал, за какие подвиги такое признание, но это всё мелочи по сравнению со всеобщей любовью, признанием и почитанием.
– Привет, Стеша, – по-простому, по-свойски, решив не изображать из себя невесть что, сказал Борис, слегка пожимая оторопевшей девушке руку. – Наслышан, наслышан. Позвольте краешком глаза… знаете ли, очень хочется увидеть результат научного изыскания.
– Ну-у-у… результат более чем скромный.
– Ничего, мы тоже не в гламуре воспитывались, правда, Кольша?
– Как есть правда! Не тяни, Степанида, давай, а то я уже весь извёлся, да и торта хочется.
– Ну что ж, тогда приступим, – перебрав бумажки, она взяла одну из них. – Вот сюда я переписала ваше слово, вот оно, – и показала листок, на котором крупными буквами было написано: «Т – Ь – //», – всем хорошо видно? А сейчас расскажу ход своих рассуждений. На первый взгляд, мне показалось, что всё просто, и если предположить, что слово написано знаками руны, то, значит, воспользовавшись футарком, можно запросто и просто прочитать его.
– Чем воспользоваться?
– Футарком. Это… ну, как вам объяснить, что-то отдалённо напоминающее алфавит.
– Коля, давай не будем вдаваться в подробности. Тебе что важнее – результат или процесс блуждания в научных дебрях? Стеша, не отвлекайся на глупые расспросы.
– В своё время немецкий исследователь Гвидо фон Лист составил так называемый Арманический прафутарк. По его заявлению, это самый древний первоначальный рунический ряд, состоящий из восемнадцати рун, а также с претензией на сакральность. Исходя из своего анализа, он утверждал, что остальные футарки, такие как немецкий, датский и шведско-норвежский, вышли именно из Арманического. Не могу объяснить, чем он руководствовался, делая вывод насчёт сакральности, наверное, 3х6=18, тремя шестёрками, но дело ещё вот в чём. Доисследовавшись, как говорится, до ручки, учёный признался, что этот ряд ему явился в образе ночного видения, когда он, после операции по удалению катаракты, проходил курс реабилитации, не уточняя, однако, во сне это произошло или наяву.
– Прям как Менделееву! – довольный собой, вставил Николай.
Борис хотел одёрнуть несдержанного мальчишку, но что-то остановило его и заставило призадуматься. Он смотрел на него, а в это время его мучили догадки, от напряжения у него даже застучало в висках. «Ну, довольно истязать себя, нашёл о чём печалиться… А о чём я печалюсь? Действительно, о чём? О Николае или над тем, что он сказал? Наверное, и о нём, и над тем… Постой-ка, ну конечно же, он упомянул Менделеева. А откуда ему, сироте при живых родителях, полубеспризорнику, проходящему курс средней школы заочно, можно знать про Менделеева? Теоретически, конечно, возможно, но вот реалии… Ладно, Бог с ним, узнал так узнал, иногда такое случается, здесь поражает другое: зачем и для чего в его памяти зацепилась эта, не пригодная для его дальнейшей жизни информация? Ещё раз удивлюсь, если окажется, что он и про братьев Ползуновых знает, и про Лазо читал, хотя это уж совсем из области фантастики. А между прочим, зададим теперь вопрос самому себе:  а действительно ли Лазо сожгли живьём в топке паровоза? Надо будет как-нибудь на досуге порыться в интернете или в библиотеку сходить, не лежать же читательскому билету мёртвым грузом, да и люди там у нас свои заимелись.
– Да, но есть маленькая разница, – от эмоционального возбуждения глаза Степаниды просто сверкали. – До Менделеева другой таблицы не было, и никто её даже не пытался составить, и уж тем более облачить её в какую-то ни было форму. А вот что касаемо Листа, то до него уже вовсю пользовались немецким, датским и тем же шведско-норвежским футарками. Доказано, что старший футарк, то бишь немецкий, а это уже не сновидения, самый древний из всех, и состоял он из двадцати четырёх рун. И вот именно из него в середине десятого века нашей эры сформировался так называемый младший футарк, в который входили датский и шведско-норвежский, и оба они состояли уже из шестнадцати рун каждый.
Всё равно, думала я, Гвидо фон Лист – это только начало, надо отработать все варианты, чтобы утвердиться в правильном мнении. Так вот, в Арманическом футарке таких значков, какие вы мне показали, я не обнаружила вообще и, забегая вперёд, скажу, что и в остальных тоже. Единственное, что я нашла в старшем и младшем футарках, так это руну «вуньо» и «турисаз», они более-менее похожи на ваш значок «Р». Вот и всё.
– Да-а-а… – подытожил Борис. – Глубоко, широко, а главное научно! И стоило из-за такого пустяка тащиться через весь город сюда?
– Не совсем через весь город, но причина в другом. Я хотела, если это возможно, взглянуть на оригинал. Может, вы не точно перерисовали или второпях ошиблись, всякое же бывает?
– Без проблем, – Борис встал, взял чайник и пошёл наливать воду. – Эх, чаёк-чаище, да тортец песочный… Коля, ну а ты чего сидишь, быстренько сбегал и принёс гостье древние надписи, да смотри не растеряй по дороге. – Борис вдруг рассмеялся. – Надо же, чуть не сказал, – наскальные надписи.
– А где они?
– Где-где, в Экибастузе рядом с Карагандой, в правом кармане моих брюк пошарь.
Коля принёс ту самую бабушкину записную книжицу, развернул её на последней странице и показал Степаниде.
– Эту я уже видела, – как будущий научный работник, она разочаровалась, увидев то же самое. – Я-то думала, что вы мне покажете артефакт.
– Да не вопрос, сейчас кусок скалы притащим, и будет, как у Гвидона фон Лиственница, – виденье артефакта натрезвяк.
– Так что, артефакта нет?
– Артефакт, Стеша, у тебя в руках.
  Степанида тщательнейшим образом сравнила записи и, разочарованно вздохнув, возвратила книжицу.
– Я так и думала, «турисаз» отпадает, остаётся «вуньо».
– И что нам это даёт?
– А то, Коля, и даёт, что ничего не даёт. Сама по себе эта руна обозначает радость, а в сочетании с двумя другими – неизвестно.
– Раз эта руна обозначает радость, так давайте порадуемся, друзья, хотя бы тому, что у нас уже есть. А есть у нас, ни много ни мало, руна радости. Ты, Стеша, не расстраивайся, а ты, Коля, выйди на несколько минут из состояния самадхи и стань радушным хозяином: налей чаю, достань кухонный ножичек, порежь торт на кусочки и подай красиво каждому. За сладеньким, оно, знаешь, как-то лучше думается.
– Это урок мне, хотелось показаться умной… вот и показалась во всей своей красе, получила щелчок по заносчивому носу.
– А вкусные у тебя пирожки, давно таких не ел. Да что там давно, вот как бабушка слегла, царствия ей небесного, так и не ел. Сама пекла, что ли?
– Сама, – пискнула Степанида и заплакала.
– Коля, – заорал Борис, – полундра!
– Что, что случилось?
– Надувай лодку!
– Ага! – Сначала Коля бросился вон из кухни, но затем вернулся весь в непонимании и слегка расстроенный. – Какую лодку?
– Ну не дюралевую же, конечно, резиновую.
– А зачем?
– Вот теперь вопрос корректный. Отвечаю: чтоб не утонуть и выплыть из бурлящего, сметающего всё на своём пути потока. Большая вода пришла с гор, дамбу прорвало, смотри, первая волна уже близко, нельзя терять ни секунды.
– Эх, – Коля махнул рукой. – Нет чтоб помочь человеку, успокоить…
– Запомни, Кольша, крепко запомни, когда имеешь разговор с женщиной, всегда держи лодку про запас, а сковородки одолжи соседям.
– Да ну тебя, – Коля сел рядом со Степанидой, отрезал кусок торта, положил на блюдечко и лёгкими толчками пододвинул его к рыдающей девушке. – Ты, действительно, поешь, ведь торт… он такой… сладкий, а сладкое успокаивает нервы. Ты его не слушай, это он только рисуется, а на самом деле он добрый.
Уговоры не помогали, Степанида не на шутку разошлась.
– Что же нам с ней делать-то, а? Вот ведь Ниагара какая. – Боря и сам был не против каким угодно образом утешить вконец расплакавшуюся гостью. – Хоть бы ты, Перун, подсказал.
Пёс, услышав своё имя, навострил уши, поднял с пола морду, посмотрел сначала на одного хозяина, затем на другого и тут же, без лишних объяснений со своей стороны, подбежал к Степаниде и, встав на задние лапы, стал облизывать ей лицо.
– Ай да Перун! Вот тебе и собака! Нашёл-таки выход из положения. – Борис даже захлопал в ладоши. – Я до такого никогда бы не додумался.
Против таких аргументов даже столь впечатлительная Степанида и то устоять не могла. Теперь уже она гладила пса по голове и приговаривала:
– Хороший мой, ну, что ты так разволновался, всё прошло, видишь, я уже не плачу.
– Ну, довольно, Перун, я сказал, отстань от дамы, иди вон… ляг возле моей левой ноги.
Перун был послушной собакой и после того, как заслышал грозные нотки в голосе главного по стае, тут же, без всяких огрызаний и какого-то ни было недовольства, исполнил команду. Степанида, надо отдать ей должное, перестав плакать, всё-таки угостилась тортом. Откусывая маленькие кусочки, она нет-нет да всхлипывала, а когда это совпадало, на её губах оставался крем. Вот и получилось, что не успела она покончить с куском торта, как основательно измазалась.
– Перун… – Борис специально выдержал долгую паузу. – Как ты смотришь на то, чтобы полакомиться кремом сливочным?
– Нет-нет, я сама, – Степанида бросилась к умывальнику.
– Ну что же, – Борис дождался, когда Степанида вернулась к столу. – Дорогие мои братья по оружию, это хорошо, что мы опять веселы и полны здорового оптимизма, но, хотим мы этого или не хотим, а надо как-то двигаться вперёд. Что предложите? Коля, я знаю, что ты готов, хоть и не состоишь в пионерской организации, но будь тактичен, уступи очередь даме.
– Я заварила, мне и расхлёбывать, – вернувшись в свои берега, Степанида вновь обрела уверенность и исполнилась решимостьи. – Поедем в университет.
– Куда?! – в один голос вскричали братья.
– Есть у нас один профессор… большой любитель всей этой чертовщины и большой профессионал. Имеет два высших образования: филологическое и историческое. Вот он-то нам в два счёта разгадает загадку.
– Спасибо, ваша позиция нам ясна. Теперь ты, Коля, будут ли у тебя встречные предложения?
– Степанида права, нам нужен специалист высшего порядка. Самим нам… похоже, опять не справиться.
– Странно как-то. У всех что-нибудь да есть. У одной конкретное предложение, у другого его нет, зато есть предложение поддержать первое предложение. Ну почему же у меня никогда не возникают бредовые идеи, почему только я один хочу уснуть с книжкой на лице? Выручай, Перун, похоже, в моей квартире случился переворот и большевики опять захватили власть, а ведь ты у меня, как-никак, палочка-выручалочка.
– Если ты не поедешь, то я и Степанида обойдёмся без тебя.
– Железный аргумент, Николай Васильевич.
– Так да или нет?
– Эх, что намекай, что не намекай, а всё едино. Конечно же, я поеду с вами, – а про себя добавил: – А так хотелось услышать столь милое сердцу слово – пожалуйста.
– Очки надень! – крикнул на ходу Николай. – И нигде не снимай, а то провалишь нам всё дело.


Лета давно минувшие

Стылое осеннее утро застало князя сидящим на большом валуне под старым раскидистым вязом. Он наслаждался тишиной, постигая её вечную мудрость, восхищался утренней зорькой, созерцая, как солнце появляется из-за макушек вековых деревьев, которые своим бесконечным буйством красок напоминали палитру художника, любовался травой-муравой, которая, примерив зимний наряд, в одночасье поседела, скрыв под ним до первых утренних лучей свой изумрудный макияж, умилялся торопыгам муравьям, спешащим закончить свои дела до наступления настоящих морозов. «Вот именно, – подумал князь, – они уже заканчивают, а мы только-только начинаем».
Увлёкшись окружающей природой и восходящим солнцем, князь, уже в который раз, не заметил подошедшую Светлану. Он понял это только тогда, когда на его плечи лёг тёплый свит. Поймав её руку, князь поспешил привлечь её к себе. Она не артачилась, однако присела на самый краешек его колена и тут же, без всяких объяснений, встала, потому что вперёд князя заметила на тропинке Храбра, поднимающегося к ним в сопровождении Алима. Удалилась она, как будто испарилась, так же тихо и незаметно.
– Доброе утро предвещает нам день удачный, – Храбр поклонился. – Пришёл проститься с тобой, князь, ибо сбор веду в дорогу дальнюю, и, кто знает, может, не увидимся больше.
– Присядь, Храбр, вот сюда, на этот камень, – Светозар указал на торчащий из земли похожий на тот, что под ним, валун, только поменьше. – А ты, Алим, поди, помоги государыне нашей.
Алим, если можно о нём так сказать, ни слова не говоря, удалился, а Храбр расположился напротив князя.
– Запомни главное, верный мой дружинник Храбр, сейчас от тебя как ни от кого другого зависит успех предстоящей битвы. Ты мои глаза и уши, так что береги их.
– Будь покоен, князь, я не позволю тебе ослепнуть и оглохнуть, кто-нибудь из нас да вернётся.
– Возвращайтесь все.
– На всё воля Всевышней, князь.
– Добрых ли ты воинов подобрал себе, Храбр?
– Я не выбирал, потому что добры все, брал тех, кто подходил первым, а вот если бы я стал выбирать, то своим недоверием обидел бы остальных. – Храбр встал. – Перед уходом хочу предупредить. Так же, как ты посылаешь нас на тайное соглядание, так и к тебе могут отправить лазутчиков.
– Ты прав, Храбр, никогда не будет лишним предупредить своего дружинника, но, чтобы лёгок был твой путь, спешу обрадовать тебя и сказать, что пойманы они все, и в яме сидят под охраной, и сидеть будут до поры до времени. А как с ними поступить, решим тогда, когда ты из похода вернёшься и расскажешь нам, что и как. 
– До свиданья, князь.
– Я жду тебя, Храбр.
Светозар встал, подошёл к товарищу и крепко обнял его. Когда Храбр исчез из виду в ближайшем кустарнике, князь, более не задерживаясь на этом месте, двинулся в обратную сторону. Он шёл протоптанными кривыми дорожками сквозь городище, без какой-то определённой цели и направления, всякий раз останавливаясь и затевая нехитрую беседу с встречающимися на своём пути горожанами, будь то муж, женщина или ребёнок, которые, обременённые поутру своими заботами, спешили по неотложным делам, но всё же останавливались и с охотой делились своими мыслями. Так, за разговорами, и не заметил он, как, добравшись до окраины, оказался возле жилища Онфима.
«Вот и добре, – решил князь, – если не ушмыгнул ещё старый уток, то, может случиться, что и встреча будет, а за ней, глядишь, и разговор по душам».
Онфима он нашёл неподалёку. Тот, сидя на широком комле, правил рогатину, а рядом, изнывая от ожидания, не находил себе места суетливый внук.
– Никак на медведя собрался? – Увидев перед собой словно выросшего из под земли князя, дед бросил рогатину. Через долю секунды они обнялись, как будто не виделись по меньшей мере несколько лет, и долго не разжимали объятья. – Ну, довольно, старче, довольно.
– Прости, Светозар, это я так… – дед смахнул накатившую было слезу, – расчувствовался трошки.
– Вот я и говорю – медведь нынче отъетый, нагулял жирок-то на долгой осени.
– Да что ты, князь, до медведя мне ль теперь, да и слаб я уже для охоты такой, – Онфим поднял рогатину, чтобы вновь ей заняться. – Траву шебуршить пойдём да в копны складывать, нужда заставляет оставшийся скот поддержать, да и коней подкормить до весны, вдруг снег будет глубокий, такой животиной я рисковать не могу. Сейчас для меня крупного зверя добыть… это уж не по моим силам, а людины останутся, когда я покину их и уйду с вами супостата рубить, они-то уж точно на зверя не пойдут.
– Как, а сыновья? Подожди-ка… так ты что же хочешь сказать… – князь отказывался в это верить. – Неужели?..
– Да, Светушка, не вернулись мои соколята в гнездо своё и, видать, никогда уже больше не вернутся. Который день оплакиваем их, утешиться не можем.
– А не рано ли оплакиваешь?
– В начале осени оправились они на отлов. А сейчас у нас что?.. Вот то-то и оно… бегуны давно ушли на юг, и вилороги тоже ушли, другого зверя нет, а поэтому задерживаться им там без надобности. Горе, князь, горе без стука зашло, и не ко мне одному, теперь вот оплакиваем его всем миром. – Шлёпнув по мягкому месту в очередной раз подвернувшегося под руку внука, старик вдруг ощерился в гордой улыбке. – Зато вон какой у меня помощник растёт, и, я надеюсь, ещё вырастут, и не один и не два.
– Постой-ка, старче, что-то не соображу я, уж не хочешь ли ты мне сказать, что у тебя добрые вести?
– Чего ж скрывать-то, имеются, как же без них, не всё ж в горе купаться.
– Ну и… не томи, дед, не вынуждай тебя упрашивать.
– Взял я тут себе в жёны одну из беглянок, уж больно приглянулась мне она.
– Смелый шаг, а у жрицы узнавался, совета спрашивал?
– Конечно, как же без этого, первым делом повёл её туда. Жрица не возражала против нашего соединения, о чём и сообщила мне после длительной беседы с ней, которая происходила, как ты сам понимаешь, без меня.
– И она способна рожать?
– Ещё как способна.
– Но в таком случае родившиеся дети не будут принадлежать вашему роду.
– Да-а-а… не будут, – Онфим потянул было руку к бороде, но, остановившись на полпути, резко махнул ею вниз. – А-а-а… мы им об этом и не скажем, правда, Макарша? Ну, а если серьёзно, то к такому решению мы пришли единодушно, когда хороводили вокруг печи на новую луну. Да и жрица сказала, что у неё, то есть у жены моей, будут рождаться только сыновья.
– Сыновья – это хорошо, это даже… так ты… это… давай, поспешай, дед, нам воины сильно как необходимы.
– Не всё от меня зависит. А ты сам-то, люди доносят, в женихах ходишь, никак тоже решился? Пригласил бы по глупости, а я бы по хитрости на родоначальницу вполглазика зыркнул.
– Отпираться незачем, да и ни к чему, что есть, то есть, возымел я страстное желание род новый основать.
– И то дело….
– Дело-то дело, – князь не дал деду договорить. – И это моё дело, а вот как на счёт твоей… другой новости?
– Какой другой?
– Плоха память твоя, старче, врачевать тебя надобно, дабы исцелившись, не забывал бы ты облик жены своей молодой и последышей бы не путал при дневном свете. А на сей раз я выручу тебя и напомню слова твои. Ты сказал: чего ж скрывать-то, имеются новости. Это о чём говорит? А говорит это о том, что новостей всяко больше, чем одна.
– Да, помню… – рука Онфима уже гладила бороду. – Ты молодец, что заметил… И вправду, была ведь новость… – Старик обратил внимание на внука, который своими выразительными жестами что-то ему пытался показать. – И-и-и-эх… – хлопнув себя ладошкой по лбу, старик радостно закричал: – Вспомнил! Макарша, ну-ка давай, сбегай, принеси нам… штуковину, она там возле короба лежит.
Макар живо припустил в сторону жилища и, буквально только исчезнув, вновь появился, неся в руках что-то объёмное и тёмное, но, судя по его лёгкой трусце, совсем не тяжёлое. Забрав у мальчонки штуковину, князь стал пристально её рассматривать. С виду как рубаха, цвета тёмно-коричневого, но как будто околевшая, от того и гнуться не хотела. Собрана она была из шести цельных пластин толстой кожи, одна из которых закрывала грудь спереди от горла до бёдер, другая, точно такая же, была сзади, и по две на рукава, которые спускались до локтя. Все пластины для соединения между собой прошнуровывались сыромятной лентой, которая закреплялась намертво только с одной стороны.
– Смекалистость твоего ума, Онфим, удивляет меня всё больше и больше, но в чём загадка?
– А ты пощупай.
– Пощупал… рубаха толстая, и что?
– Вот в ней-то, толщине, вся хитрость и спрятана.
– Да-а-а?!.
– Вот именно. Рубаха не простая, а двойная. Кожа снаружи, кожа изнутри, а между ними… Ну… соображай, нет, князь, никогда не отгадаешь, свалянная шерсть проложена. – Дед важничал, а поэтому через каждое слово выдерживал многозначительную паузу.
– Ох, дед, любишь ты… ну, заканчивай уже.
– Заканчиваю. Стрела, пущенная вон от того ясеня, уже не страшна, а если подойти ещё ближе, то здесь уже не стрела нужна, а топор. Так вот, пробивая верхнюю пластину, она, увязая в шерсти, не успевает дойти до пластины внутренней. А теперь сюда смотри… Чувствуешь, какой он лёгкий?
– Ну, согласен, чувствую.
– А что это значит? А значит это, что в таком панцире будешь долго рубиться без устали.
– Как… как ты сказал? Панцирь, ты назвал эту штуковину панцирем?
– Панцирем, как видишь.
– Но с чего?
– Да вроде бы и не с чего, но уж сильно напоминает черепаший.
– А ведь и вправду похож. Ну и дед, опять удивил. Востёр же у тебя глаз.
– И память не подвела, так что рановато мне к ведунье за помощью.
– Так от какого ясеня, ты говоришь, стрела бесполезной становится?
– Дык один он здесь растёт, другие что-то не прижились.
Светозар сначала прикинул расстояние на глаз, потом, удовлетворённо кивая головой, прошёлся туда и обратно, пересчитывая шаги.
– А помнишь, дед, тот наконечник, который ты мне передал? Ведь он оказался не костяной и не каменный.
– Конечно, помню, поэтому я и сходил в мастерскую Рода, чтобы забрать его. Наладил стрелу, а потом пускал её с разных расстояний, проверяя на прочность эту штуковину.
– Эх, – вздохнул князь, – кабы ещё знать, какие у них луки… Но всё равно, ты, Онфим, умница, и панцирь твой в ратном бою будет ох как незаменим. Я возьму его с собой, отягощу Алима заботой, пусть обходит дворы и показывает.
– Всем князьям разошли, и чтоб не медля в работу пускали.
– Так что ж я сижу, то есть стою, время теряю, да и ты, старче… тоже давай поспешай, – князь привлёк к себе старика и тихо шепнул ему на ухо: – Сам знаешь с чем.
Возвращался Светозар в прекрасном настроении. Увидев Алима, встречающего его, на своём любимом месте, князь вдруг осознал, что поторопился с решением озадачить своего слугу. «Ну, конечно же, как я не додумал, ну какой из него объясняльщик!»
Поравнявшись с Алимом, князь попросил его сходить за Добрыней, что тот, заразившись хозяйским настроением, с превеликим удовольствием и исполнил.
– Звал, князь? – протрубил молодой великан, выпрямляясь после низкого, не подходящего под его рост, входного проёма.
– Да, звал, проходи, Добрыня, присядь рядом, кислого испей.
– Благодарствую.
– Вот тебе, Добрыня, штуковина одна, – Светозар вытащил из-под стола кожаные доспехи. – Панцирь называется, так ты снеси её по дворам, да мастеровым покажи, пусть немедля налаживают работу, а через пару-тройку дней, а лучше всего, чтоб не торопиться, в третейник соберёшь нужное количество и с гонцами разошлёшь по всем князьям.
– Я сделаю всё, как ты велишь, князь Светозар, – выслушав секрет производства, светлокудрый силач, подхватив, точно воздушный шарик, доспехи, без лишних вопросов вышёл.
В то время как Добрыня, выполняя приказ, обходил каждый двор, Храбр с дюжиной своих дружинников догнал парламентёров, не так давно отъехавших от князя, и, пристроившись им в хвост, на достаточном, чтобы не выдать себя, отдалении, сопроводил их до самого вражьего логова.
Землянку Храбр приказал вырыть в глухом неприглядном месте, землю носили к ближайшей речушке и сваливали прямо в воду, входов, на всякий случай, сделали два, и всё замаскировали так ловко, что даже самый опытный охотничий глаз не усмотрел бы обмана. Разбившись на семь двоек, организовали наблюдение за противником и круглосуточную охрану лагеря. Три двойки каждое утро отправлялись на свои наблюдательные пункты в стан врага, ещё три двойки, поочерёдно сменяя друг друга, круглосуточно охраняли подходы к землянке, а оставшаяся пара занималась добычей провизии и готовкой пищи, причём костёр разводили на приличном расстоянии от базы. Себя Храбр включил в одну из первых трёх двоек, что для остальных не явилось какой бы то ни было неожиданностью.
А рядом с отважной горсткой, во широком поле, что не объять глазу, раскинувшись лагерем от края и до края, расположился враг, пришлый народ, неизвестно откуда взявшийся, но зато с известной целью – стереть с лица земли всех, кто не похож на них и не говорит на их языке, и чтобы через поколение даже упоминаний о бывших хозяевах не осталось. Их убогие шатры, как уходящие за горизонт кочки на болоте, представляли собой лёгкие конструкции, собранные из нескольких жердей, которые были как попало обтянуты шкурами. В центре же этого болота возвышался главный шатёр, яркий и красочный, он на гнетущем серо-коричневом фоне красовался примерно так же, как цирк шапито на развалинах после землетрясения.
Возвращающихся послов заметили издалека. Раздались радостные крики вперемешку с улюлюканьем, из пирамидок повалили люди, которых становилось всё больше и больше, настолько, что они, превратившись в единую массу, как селевой поток заполнили всё свободное пространство, через которое, утопая по холку, продиралась пятёрка уставших коней. Остановились посланники у главного входа шатра, после чего четверо без промедления скрылись внутри, а оставшегося чахоточного тут же поглотила толпа.
Внутри шатра, на возвышенности вокруг центральной опоры, на шкурах полулежал повелитель. Он, ожидая своих переговорщиков, о которых уже был оповещён, играл с недельным ягнёнком. Вокруг него, четверо с каждой стороны, немыми изваяниями застыли самые доверенные телохранители.
– Слава тебе, повелитель Регарт! – приветствовал за всех Хаво, самый старший, который вёл переговоры с князем.
– И я рад видеть вас живыми и невредимыми. Всем воды, мёд потом пить будем. – Тут же из-за перегородки, отделяющей меньшую заднюю часть шатра, выбежал худощавый старикашка с ведёрной бадьёй и черпаком в руках.
Напившись, старший продолжал:
– Дозволь нам, повелитель, рассказать тебе, что видели мы, что слышали, да мыслями кое-какими поделиться.
– Возле меня сядьте, разговор долгий, а продолжать тебе, Хаво, раз начал.
– Да, я начну, но если что забуду, то пусть дополнят товарищи мои. – С минуту Хаво собирал свои мысли и начал незамедлительно, как только выстроил их в логическую последовательность. – На твоё требование, повелитель, их князь Светозар ответил отказом, и я передаю слово в слово то, как он ответил, дабы имел ты представление о его характере. Он сказал так, что пока не поздно, надлежит тебе покинуть земли ихние, и если есть у тебя убежище, то найти тебе в нём угол, да-да, он так и сказал, – угол, где остаток дней своих ты должен провести в молитвах за отпущение грехов, сотворённых тобой якобы по злому умыслу.
– Именно так он ответил?
– Я повторюсь, но так оно и есть, повелитель, я передал слово в слово.
Регарт нахмурился и сжал шею ягнёнка так, что тот, бедняга, даже не успев подать голос, с отчаянием в глазах начал задыхаться. Когда же повелитель расслабил хватку, полумёртвый ягнёнок, хватанув спасительного воздуха, нашёл в себе силы, чтобы жалобным блеянием напомнить о себе как о ещё живом существе. Однако, на беду беззащитной животине, совсем некстати, щегольнув перед хозяином своей памятью, влез другой парламентёр.
– Дозволь мне, повелитель, дополнить? – и сразу же расстарался, увидев царственный одобрительный кивок. – В конце своей речи он угрожал тебе, сказав, что иначе, если не уберёшься восвояси, умрёшь ты грешником, а тело твоё пожрут волки.
Бедный ягнёнок, он так и не узнал, чем закончился разговор! Отброшенный в сторону, валялся он бездыханный, с переломанной шеей и вывалившимся наружу языком.
– Есть ещё слова, которые вы забыли мне передать?
– Нет, повелитель, – косясь на безжизненное тельце ягнёнка, поспешил вставить Хаво. – Это последние его слова.
– Хорошо, эти же слова будут последними, которые я напомню ему перед смертью, когда, пойманный живьём, предстанет коленопреклонённо пред очами моими. Он не первый наглец, который бездумно даёт волю языку своему. Многих я встречал, и все хотели пощады для себя, да вот только сказать об этом не могли, не получалось у них без языка. Нет, не тот это народ, чтобы противостоять мне, и я избавлю землю от недостойных. Они не способны защитить её и не могут сохранить, значит, не нужна она им, а они ей. Что ещё видели вы интересного? Рассказывайте подробно, ничего не упускайте.
– Городище их отстоит от нас довольно далеко, и переход до него будет долгий. Местность не такая, как здесь, и очень отличается. Ровные места встречаются редко, да и те наполовину заболочены, лес там несравненно гуще, а местами вообще непроходимый, горы приходится преодолевать, не такие уж высокие, но достаточные, чтобы переломать себе шею, – и Хаво опять невольно покосился на каракулевый комочек, так до сих пор и не убранный. – Дорога до самого городища с той и с другой стороны сплошь усеяна свежими холмиками земли. Они мрут, повелитель, мрут как мухи. А также страх гонит их дальше на север. Все едоки, вслед за беженцами, покинули свои жилища, в городище, кроме князя и его охраны, никого не осталось. Слух о тебе, повелитель, выкосил народ без единой пущенной стрелы. Сам князь Светозар, я так думаю, вскоре последует за своими соплеменниками, потому что не такой уж он и храбрый, как хочет казаться, да и с чего: росточку-то он невысокого, а значит, силушкой не наделён, также мудрость в его голове не просматривается, ведь не смог же он остановить свой народ, вот и сбежал народец, не поверив увещеваниям княжеским. Нет, не высокого полёта эта птица, чтобы противостоять тебе, повелитель. Ты победил всех, и преград для тебя более не существует. А об этом жалком племени забудь, оно само выбрало свою судьбу – сгинуть в пучине якияна. Теперь и на все времена эта земля твоя, владей, повелитель, землёй своей!
– Кто ещё хочет добавить или поправить? – Желающих не оказалось. – Идите, верные слуги мои, вы честно заслужили свой отдых.
Как только за последним послом заколыхалась занавеска, прикрывающая вход, из-за перегородки в центр шатра вышли шесть воинов. Это были главные военачальники и проверенные в боях товарищи. Не спрашивая разрешения, они, подогнув под себя ноги, полукругом расселись вокруг повелителя.
– Вы слышали всё о начала и до конца, и теперь я жду, что вы скажете.
За долгие годы, проведённые в походах, они научились быстро думать и медленно говорить, а поэтому в беседе со всей тщательностью подбирали слова, не смея перебивать очередного оратора.
– Кроме отказа князя, который мы и так предполагали, послы не сообщили нам ничего нового.
– Скоро зима, повелитель, и было бы правильным обосноваться в тёплых жилищах.
– Разницы нет, что там, что здесь, и зимы нам не страшны, плохо будет, если мы окажемся в окружении врагов, которые, как я понял, ещё не сложили луки и топоры и, по всей вероятности, не собираются этого делать, а поэтому зимовка в тепле может превратиться для нас в непрерывный ледяной дождь.
– Я поддерживаю Кнепа, сначала надо уничтожить всех до единого и только после этого можно будет задуматься об успокоении. Предлагаю перезимовать здесь и, набравшись сил, по весне двинуться на север, вот тогда-то наша мощь будет несокрушимой.
– Мы торопимся с выводами, не дождавшись возвращения наших лазутчиков.
– А если их уже давно нет, вдруг их изловили и казнили, тогда как?
– Тогда тем более не стоит торопиться.
Выговорившись, все разом посмотрели на Регарта, ожидая, что скажет главный.
– Я вас выслушал и запомнил всё, что здесь было сказано, а теперь идите, мне надо крепко подумать.
Прошло уже семь дней, как Храбр с товарищами организовал наблюдение за неприятелем. В этот день обстановка ничем, в общем-то, не отличалась от дня недельной давности, и глаза, продолжая потихоньку замыливаться скучным однообразием, всё труднее воспринимали происходящее, совершенно не обращая внимания на мелкие детали, пропуская их мимо себя. Но многовековой опыт охотника всё-таки не подвёл, и в это морозное утро, а мороз действительно был крепок, как никогда, наблюдатели заметили, может быть самые важные в свете будущих событий изменения. То там, то здесь лагерь противника стал менять свой внешний облик. Их шатры уже не стояли, как раньше, продуваемые всеми ветрами, безобразные и недоделанные, теперь они выглядели аккуратно укутанными благодаря добавленным новым шкурам, чуть расширенными и хорошо укреплёнными. Не надо было никому ничего объяснять, все поняли нововведенье во вражьем лагере так, как и следовало понимать.
Но радость от полученной информации длилась недолго. Дальнейшие события не укладывались ни в один из просчитанных вариантов, опровергнув даже самые нелепые прогнозы.
Нежданно-негаданно на дороге, выходящей из леса и огибающей лагерь по дуге, появился одинокий беженец. Это был маленький мальчик, видимо потерявший своих родителей, так как никто вслед за ним из леса не появился, хотя мальчишка удалился от него уже порядком. Кутаясь в свои лохмотья, он шлёпал босыми ногами по затвердевшей от ночного заморозка пыли. Зато вместо родителей из леса с криками и гиканьем выбежали два здоровяка, по всей видимости дозорные, каким-то образом прозевавшие его во время своего дежурства. Недвусмысленно угрожая, они размахивали длинными копьями, принуждая беглеца остановиться. Но беглец и не думал останавливался, хотя и не бежал, потому что от усталости и голода у него заплетались ноги и он едва-едва передвигал ими. Дозорные без особого труда настигли мальчишку и первым же ударом древка сбили его с ног. Собрав последние силёнки, мальчишка подскочил, но даже шага не успел ступить, как получил второй удар, пришедшийся ему прямо в голову. Маленький беглец упал и, не подавая признаков жизни, остался лежать на промёрзшей дороге. Один из воинов наклонился над телом, осмотрел его, пощупал голову и, успокоив товарища, опёрся на копьё, чтобы спокойно и не торопясь обсудить ситуацию. Их обсуждение закончилось, так и не начавшись, потому что в следующее мгновенье оба рухнули, сражённые метко пущенными стрелами. Оказавшись поблизости, Храбровские дружинники, наблюдая из засады за разыгравшейся трагедией, по-видимому, не выдержали и, нарушив все правила скрытного наблюдения, решили рискнуть, чтобы спасти мальчика. Прошло несколько минут, всё было тихо, три тела продолжали лежать на дороге, и, только выждав для верности ещё несколько минут, дружинники вышли из укрытия, чтобы забрать мальчика, а убитых на время спрятать в траве. Дальше случилось самое худшее из того, что можно было бы ожидать. Как только мальчик оказался на руках одного из ратников, откуда ни возьмись, из высокой пожухлой травы выскочил довольно многочисленный вражеский отряд и, как вороньё, огромной тучей налетев на оторопевших дружинников, облепил их плотным кольцом.
Храбр видел всё от начала и до конца и, оставаясь на приличном расстоянии в своём укрытии, он в этот момент даже при огромном желании, даже ценой своей жизни, ничем бы не смог помочь так глупо попавшим в переплёт товарищам, да и нельзя было этого делать, потому что, спасая их, он бы подставил под удар не только себя но и всех остальных, провалив тем самым задание. Пошумев ещё немного, толпа, весело и громко ликуя, двинулась к лагерю, уводя пленников и унося своих убитых товарищей. Храбр, злобно кусая губы и ожесточённо выщипывая себе бороду, не то что бы негодовал, он был просто взбешён детским поступком своих совсем не желторотых юнцов, но довольно зрелых и опытных ратников. Однако что случилось то и случилось, прошедшего не вернуть, а поэтому надо было срочно думать, что делать дальше. В связи с изменившейся обстановкой возникла реальная угроза провала всей операции, которая – и для всех это было очевидным – теперь весела на волоске. Поэтому вечером в землянке, при свете лучины, что до этого ни при каких обстоятельствах не дозволялось, собрался совет из десяти дружинников, без тех двоих, что в это время находились в карауле, а чтобы при горении лучины не задохнуться от угарного газа, обитателям пришлось пойти на некоторый риск и приоткрыть оба люка, тем самым организовав сквозняк.
– Как они могли так неоправданно поступить, это же глупо, глупо, о чём они думали, куда подевался их разум, такого поступка я что-то давно не припомню, ну, попадитесь мне на глаза, уж я вам быстренько разум верну на место, – язычок пламени нервно подрагивал, отражаясь в Храбровских глазах. – Но сейчас не об этом, сейчас надо соображать, как нам выбраться из этой ямы, любезно выкопанной нашими дружками.
– Согласен с тобой, Храбр, глупо получилось, но ведь и мальчонку жалко, пропал бы малец.
– Он бы и так пропал, если уже не пропал, а если и не пропал, так всё равно умрёт не сегодня так завтра.
– Что ты всё пропал да пропал, говори толком, что делать.
– Уходить надо, а их мы так и так не спасём.
– Бросим соплеменников поганым на растерзание, да вы представляете, что их ждёт?
– Что бы ни ждало, а рисковать нельзя, смерть рано или поздно приходит ко всем, выходит, что у них она стояла за спиной.
– Значит, бросим?
– А у тебя есть замысел, как их спасти?
– Нет, но может появиться, стоит только хорошенько задуматься и…
– Вы как хотите, а я без них не уйду.
– И что же ты делать будешь, выйдешь один против всего их войска?
– Эх, ну и попали же мы в переплёт, и дёрнул же их чёрт за руку!
– Видать, не за руку он их дёрнул, а за голову.
– Храбр, а ты почему молчишь, аль сказать нечего?
– Ну почему же, есть чего, – Храбр затушил лучину. – Закройте лазы, и всем спать, вечер уже давно настал, завтра по заурнице*****, со свежей головой, и решим, как нам дальше быть.

Заурница - у древних русичей время с половины пятого до шести утра, когда происходит окончание звёздного сияния.



Утром, как только рассвело, Храбр собрал всех, кроме отдыхающих, которые сменились с ночного дежурства, на небольшой полянке, поодаль от землянки.
– Поступим так, – Храбр ещё раз, как будто кого-то не досчитался, обвёл пристальным взглядом своих товарищей. – Продолжаем наблюдение так же, как и всегда, только никакой спешки, и очень прошу, будьте предельно внимательны и осторожны.
Без возражений, и каких бы то ни было вопросов, все разошлись на свои прежние места, а попавшую в плен двойку заменили другой, взятой из лагерного охранения. Когда стемнело, все опять собрались на этом же самом месте и при достаточном лунном свете поделились своими дневными наблюдениями. Никто не ожидал, что заменившая двойка как раз и увидит из своего наблюдательного пункта то, что произошло с их товарищами.
– Мы наблюдали с противоположной стороны от дороги, – докладывал один из напарников. – Они начали, как только проснулись, их было много, а поэтому рыли они быстро. Как только закончили, тут же привели мальца с дружинниками и, развязав им руки, сбросили в яму.
– Руки, говоришь, развязали, – Храбр полушёпотом рассуждал сам с собой. – Это хорошо, можно будет быстрее выбраться. Так где, говоришь, эта яма?
– Яма на краю лагеря, возле рощицы. Три охранника постоянно дежурят возле неё, только не понимаю зачем, яма и так довольно глубокая и им оттуда всё равно самостоятельно не выбраться.
– А дежурят потому, что, предполагая наше нападение, хотят предотвратить побег пленников, и правильно делают, ведь мы всё равно попытаемся их освободить. – В глубине души никто не упускал такой возможности, однако и всерьёз не воспринимал, ввиду её абсурдности, но когда Храбр вдруг предложил такой рискованный и заведомо обречённый на провал вариант, все поначалу даже опешили. – Они знают, что мы здесь и никуда не ушли и не уйдём без своих дружинников. Они нас ждут, и мы придём. – Все оживились, вполголоса загалдели, и в ночном воздухе повис единственный и единодушный вопрос – когда? – Следующей ночью. Они рассчитывают, что мы будем присматриваться, усыплять их бдительность, ведь не зря же они вырыли яму ближе к лесу, всё сделали для того, чтобы приманить нас. Если получится, то спасём, а если нет, ну что ж… отдадим свою жизнь подороже.
– А как же наше задание?
– Ты прав, Стоян, о главном забывать нельзя. Вот поэтому ваша двойка не медля соберётся и сейчас же отправится обратно с докладом князю.
Возражений не было, да и не могло быть, приказ есть приказ и его не обсуждают. Тут же Стоян со своим напарником, собрав всё необходимое и попрощавшись с товарищами, выдвинулись в обратный путь.
Оставшиеся десять храбрецов, хорошенько выспавшись, провели последнюю дневную разведку и, собравшись засветло в лагере, ещё раз уточнили детали предстоящего нападения.
Сгустились сумерки, и дружина выдвинулась на исходную позицию. Когда обходили вражеский лагерь, освещавшая дорогу луна вдруг исчезла, скрывшись за тучами, и это было им на руку, а также поднявшийся ветер, заставивший лес громко шуметь. Поздняя осень, длинные ночи, и Храбр не спешил действовать, выжидая самого сонного момента перед рассветом.
«Пора», – прозвучала команда, которой всю ночь с таким волнением ждали дружинники. Бесшумно подкравшись, тихо убрали дремавших охранников, те даже ойкнуть не успели, спустили в яму заранее приготовленное сучковатое бревно и дали знак пленникам, чтобы те выбирались быстро, но без лишней суеты и шума. Мальчишку пришлось нести на руках, так как он очень ослаб, а поэтому не то чтобы быстро, он вообще идти не мог.
С рассветом добрались до своего лежбища. Всё прошло на редкость тихо и гладко, что отчасти беспокоило Храбра. Мальчишку первым делом напоили специальным крепким травяным настоем, а потом, укутав в тёплые шкуры, уложили в землянке подремать, чтобы он набрался сил перед дальней дорогой. Собирались неторопливо, продумывая каждую мелочь, а когда всё было готово, тут-то и случилась та обыкновенная трагедия, какие случаются на войне повсеместно. Враги налетели как ураган, сметая на своём пути тех, кто успел-таки в последний момент достать оружие. Сопротивление было недолгим, то есть его вообще практически не было, четверых убили сразу, а оставшихся восьмерых, вместе с Храбром, пленили.
По предварительному распоряжению Регарта пленников должны были сразу же привести в шатёр. Их и привели, ему на радость, поставив перед ним на колени. Повелитель ликовал, а возле него, с подобострастной улыбкой, вился ужом уже знакомый нам иуда-переводчик. 
– Кто из вас главный, кого бы я мог допросить? – перевёл болезнеликий толмач.
– У нас все равны, – отозвался Храбр.
– Значит, ты главный, раз осмелился отвечать за всех. Назови своё имя, я хочу знать, под чьим командованием вы так глупо попались.
– Моё имя Храбр, а теперь ты назовись, я хочу знать, кого мне искать в царстве Мары, когда я спущусь за тобой в Навь.
– Я повелитель, затмевающий солунце и владычествующий на этой земле.
– Как же зовут того, который уверил себя, что затмевает солунце?
– Ты не Храбр, ты злослов, а злословишь, потому что боишься, вот поэтому умрёшь последним, а сначала вдоволь налюбуешься страданиями своих дружинников, а также услышишь их мольбу о пощаде, но только прежде они расскажут мне всё, что меня интересует, ну а потом я, в великой щедрости своей, одарю тебя кожей, снятой с них живьём.
– Твоя ненасытная кровожадность тебя же и погубит, ты захлебнёшься в этом потоке.
– Да, не скрываю, люблю вкусно поесть, и у меня сильный желудок. А вот у вас ни желудка, ни мозгов, – его хохот был похож на икание. – Так глупо попасться можно только в очень умно расставленные сети. Не печалься, Храбр, не ты первый и не ты последний, скоро, очень скоро вы все там окажетесь. Я тебе открою один секрет: твоя жизнь прошла зря, ты напрасно появился на этом свете, согласен?
– Любой мой ответ будет для тебя пустым звуком.
– От вас веет скукой, а я ожидал веселья, а когда мне скучно, у меня просыпается голод. – Регарт выбрал из стоящего перед ним огромнейшего блюда мосол побольше и с садистским наслаждением вонзил в него свои крупные белые зубы. – Я что-то устал, поэтому на сегодня хватит, – мотнув головой, он вырвал огромный кусище. – А вот завтра… – его набитый до отказа рот продолжал что-то говорить, однако разобрать это мычание было не так-то просто, но когда часть мяса провалилась в утробу, слова стали более-менее понятны. – Охрана, посадите этих в ту же яму, они, похоже, любят возвращаться на старое место. Окружите яму плотным кольцом и не спускайте с них глаз. Детёныша не искать, оставьте волкам полакомиться.
Мальчик проснулся оттого, что как будто сквозь сон услышал, что его кто-то зовёт. Он ещё долго прислушивался, продолжая лежать с открытыми глазами. Было тихо, темно и немножечко страшно. После чудодейственного травяного настоя и долгого сна он чувствовал себя прекрасно, как заново рождённый, и был вполне готов для дальнейшего длительного перехода. Выбравшись из-под шкур, он нащупал в темноте лаз и, прильнув к нему ухом, ещё некоторое время слушал звуки, доносящиеся снаружи. Не услышав ничего подозрительного, мальчишка решился приоткрыть крышку, но только на очень узенькую щёлочку, которой было достаточно для того, чтобы осмотреть окрестность вокруг землянки. Опять ничего подозрительного, а вдобавок и никого в округе. Возникающие в голове вопросы уже выстроились в очередь, и каждый ждал своего ответа. Ответы он нашёл сразу же, как только вылез из землянки и осмотрелся кругом. Четыре убитых дружинника лежали совсем недалеко, их ещё не остывшие тела кое-как прикрывал лапник. Разыгравшаяся здесь трагедия ясно предстала перед глазами мальчика. Немного погоревав, он стал собираться в дорогу. Кое-какие съестные припасы нашлись в землянке, там же, на радость ему, попались нож и топор, а вот одежду пришлось снять с убитого, и он снял, оставив угрызения совести на потом, затем, как мог, подогнал её под свой размер, где обрезал, где подвернул, а где и просто несколько раз обмотал вокруг себя, подобрал валявшийся рядом с убитыми лук с колчаном, полным стрел, и, больше уже не оглядываясь, скрылся в лесу. Выбравшись на дорогу, он свернул в сторону севера.
А в это время в яме, на сырой земле, восемь ратников вели последнюю печальную беседу, решая свою дальнейшую судьбу.
– Простите меня, дружинники мои, простите меня, если сможете, это я во всём виноват, это я погубил вас, это из-за моих недосмотров и просчётов вы оказались в этой яме. – Храбр с великой скорбью рвал на себе волосы. – Ваши телесные муки, каким я вас подверг, будут великие, но это ничто по сравнению с моими душевными муками. Будь моя воля, я бы один отстрадал за всех за вас.
– Что сделано, то сделано, чего ж теперь руками махать. И не казни себя, Храбр, не ты один несёшь ответственность.
– Да-а-а… не всё нам быть хитрее.
– Ловко, ничего не скажешь, ловко они нас передумали.
– Давайте говорить тихо, чтоб они не слышали.
– Зачем, они же всё равно не разбирают нашего разговора, не понимая ни единого слова.
– А вдруг за их спинами поставили этого червяка склизкого, ну, который в шатре переводил, чтобы разговоры наши подслушать да планы выведать.
– Ага, особенно наш план побега – с этой-то глубины и при такой-то охране.
– И всё-таки нужно быть потише, хотя бы для того, чтобы не раздражать охранников.
– Тише не тише, какая разница, всё равно умирать, давайте, наоборот, разозлим их до бешенства.
– Правильно, чем завтра мучиться, наблюдая, как с тебя сдирают кожу, так уж лучше сейчас, разозлив охрану, получим в сердце стрелу и умрём достойно, как подобает воину.
– Размечтался, так тебе и дадут умереть славно, а тем более быстро, лишив себя завтрашнего удовольствия.
– Не дадут они, сделаю сам, всё равно не видать им моих мучений.
– Интересно, и как ты собираешься это сделать?
– Очень просто, заколю себя ножом. 
– У тебя есть нож?
– Есть.
– Откуда?
– Я его очень хорошо спрятал, а они второпях не сумели его найти.
– Прежде чем заколешь себя, Твердислав, сделай милость, отправь мою душу к предкам моим, я так чувствую, заждались они меня, да и я скучаю по ним.
– И мою душу тоже!
– И мою!
Давняя привычка вставать рано выгнала Регарта из шатра ещё затемно, и, прогуливаясь вокруг него, он встречал рассвет, погружённый в свои думы. Не рассеялась ещё толком ночная хмарь, как, запыхавшись от быстрого бега, появился один из воинов, охранявших яму с пленниками. Выслушав его, Регарт, ни слова не говоря, ударил бедолагу плёткой по лицу и сейчас же отправился к яме, чтобы самолично убедиться в достоверности плохой новости.
Всё, что сообщил охранник, всё подтвердилось в мельчайших подробностях. На дне ямы, плечо к плечу, лежало семь мёртвых тел. Единственный живой стоял возле них на коленях и, оплакивая их, проговаривал молитву. В нём, к своему разочарованию, Регарт узнал Храбра. Отдав короткие распоряжения, повелитель вернулся в свой шатёр, куда через некоторое время привели и Храбра, а яму засыпали, сравняв с землёй.
– Почему ты остался жив, почему не заколол себя? – по разговору было видно, что Регарта это всё уже мало интересовало, а с пленником разговаривал лишь только для того, чтобы хоть как-то компенсировать недополученное удовольствие. – Твоя вера не позволяет тебе убить себя? Да? Потому что боги разгневаются и отвернутся от тебя? Говори, скотский выродок, не испытывай моё терпение!
– Если нет терпежу, тогда к чему эти задушевные беседы?
– Это мне решать, беседовать или не беседовать, а также когда, как и где тебя казнить. Ты, кабанье рыло, должен только отвечать, пока я спрашиваю.
– Тогда я отвечаю. А твоя богиня не будет против, чтобы разрешить тебе собственноручно удавиться, пока ещё не поздно.
– Мне без надобности богиня, я сам бог и властелин мира!
– Если ты такой великий, то прикажи рекам, чтобы потекли вспять.
– Они потекут, когда это будет необходимо, но без тебя, ты этого не увидишь.
– У безбожника, идущего против воли Всевышней, только одна дорога, – дорога в ад.
– А ты, значит, вознамерился обосноваться на небесах, под крылом своих богинь?
– У меня одна Богиня, и она, наложи я на себя руки, не осудила бы меня…
– С чего бы это?
– Незачем тебе объяснять, не вижу смысла для безбожника. Не имеющий души не в силе понять душу бессмертную.
– Самоубийца с бессмертной душой, так я должен тебя понимать?
– Понимай, как считаешь нужным для себя.
– Я не собираюсь играть здесь с тобой в догадки. Или ты объясняешь, или я повыдёргиваю все ногти на твоих руках. – Регарт, подойдя к Храбру, сделал вокруг него круг, затем, остановившись напротив, несколько раз наотмашь ударил русича по лицу плёткой. – Ну, и что же ты замолчал, продолжай, объясни, почему ты не зарезался?
– Я хотел посмотреть на твоё бессилие и рассмеяться тебе в лицо, – Храбр захохотал от души, и смех его был слышен далеко за пределами шатра.
– Веселись, ведь тебе только это и осталось. Должен ещё кое-что тебе сказать напоследок, хотя заранее знаю, что пустое это, но всё же скажу, для своего самоуспокоения. Была у меня мысль предложить тебе и твоим сотоварищам перейти ко мне на службу, но ты всех зарезал, лишив их последней надежды на жизнь.
– Я лишил их возможности породить в своих сердцах малодушие. Неужели ты взаправду думаешь, что русич согласился бы служить ходячему мертвецу?
– Твоя уловка не прошла, ты не разозлил меня, а поэтому я не дам тебе уйти в мир теней, как подобает витязю, быстро и достойно. Я предоставлю тебе другой способ умереть. Ты будешь подыхать медленной позорной смертью. Тебя посадят на кол, который вкопают в муравейник, твою кровь будут высасывать большие мухи, а хищные птицы будут выклёвывать тебе глаза. Но если вдруг случится и ты надумаешь что-то сказать, чтобы облегчить себе мучения, то дашь знать сторожнику, который неотступно будет следить за тобой и днём и ночью. Он передаст мне твою мольбу, ну а дальше всё будет зависеть от моего настроения.
Ничего не ответил Храбр, только запрокинул голову и, по-детски щурясь, вгляделся в бесконечную синеву неба. Вдруг его пшеничные усы шевельнулись, и лёгкая улыбка очертилась под ними. Высоко в небе, прямо над ним, зависла тёмная точка. «Ты здесь, мой верный сопутник, я верил в тебя и не ошибся, да и как я мог сомневаться? Теперь я спокоен, моя душа в надёжных когтях».
Что-то больно кольнуло промеж лопаток. То вражье копьё подталкивало Храбра к его судьбе, и он пошёл, ступая твёрдо и держа голову прямо, чтобы незамедлительно принять её.


Глава 6

Наше время

Троица весёлых друзей, а по этому поводу у них уже не возникало никаких сомнений, уверенно шагала по таким длинным, но зато, из-за своих толстенных стен, таким прохладным университетским коридорам к заветной для них двери, на которой должна была висеть табличка с надписью «Зав. кафедрой истории древнего мира Т. А. Нетудыха». Впереди всех, с серьёзным видом, прокладывала курс Степанида, рядом с ней, в нетерпении, с горящими глазами, козликом подпрыгивал Николай, а сзади безучастно плёлся Борис. Пробежавшись на всякий случай глазами по табличке, Степанида уверенно рванула дверь на себя, и искатели приключений очутились в просторной приёмной. Над столом, слева от двери, которая разделяла мир на внешний и собственный, возвышался колосс в виде уже знакомой нам секретарши Анны. Шевеление, а также звуки для неё были излишними, потому что запрет на любое беспокойство шефа, как Великая Китайская стена, отражался в её в глазах.
– Здрасьте, – Степанида, подтверждая возложенный на себя статус, пробивала, на правах предводителя, брешь в прочной секретарской кладке и, глядя глаза в глаза, уверенно приближалась к столу.
– Здравствуйте, молодые люди.
Борис, в отличие от остальных, аж просиял от такого лестного, и в свой адрес тоже, обращения, от этого его правая бровь горделиво полезла вверх. Он ещё раз обвёл взглядом приёмную. «Да-а-а… жаль, что здесь, кроме нас, никого больше нет».
– Можно пройти к Трендафилу Аспаруховичу? – Степанида коснулась кончиками пальцев холодного металла серебристой дверной ручки.
Молчаливый ответ секретарши красноречиво и однозначно выразил: читайте по глазам. Но Степанида, не зря провозгласив себя главной, но поскромничав объявить об этом остальным, всем своим видом, а также твёрдой речью и решимостью взгляда тоже красноречиво намекала, что отступать, по крайней мере в ближайшие пару-тройку минут, не собирается.
– Девушка, – секретарша опустила свой пудовый взгляд на слабую девичью руку. – Он сейчас занят.
– А-а-а?..
– А потому что должность моя обязывает меня знать обо всём и разъяснять вот таким страждущим посетителям.
– И долго он будет занят?
– Пока не загорится красная лампочка на моём аппарате внутренней связи.
– Но нам очень надо, мы его долго не задержим, буквально на одну минуту.
– Я вас понимаю, для вас это всего лишь минутка, а для учёного это ускользнувшая мысль, вынашиваемая годами, так что пока ничем помочь не могу. Извините.
Было очевидно, что этот редут друзьям вот так запросто не пройти, и тогда Степанида решила действовать по-другому.
– Мы нашли очень древний артефакт, взглянув на который, даже студент первого курса поймёт, что перед ним информация, способная произвести переворот во всей истории… – и через короткую паузу блеснула познаниями: – Неолита, а может быть, даже и верхнего палеолита, и не исключено, что и среднего тоже.
– Хотелось бы верить.
– Разве мы производим впечатление лживых людей?
– Покажите мне хотя бы кого-нибудь, кто производил бы впечатление правдивого человека.
– Коля, дай фотографию, – Степанида взяла припрятанный козырь и прямо-таки сунула его под нос секретарши. – Вот эта вещь, покажите её профессору, и он, я думаю, сделает правильный вывод.
Секретарша Анна впилась глазами в снимок. Долгая работа в этой области, даже если и непосредственно с ней не соприкасаешься, всё равно накладывает какой-никакой научный отпечаток, и волей-неволей начинаешь разбираться, хоть и не так глубоко, в общих исторических темах. Чем дольше Анна всматривалась, тем учащённее билось её сердце. Она нутром почувствовала, что на снимке действительно запечатлено что-то очень значимое. Она с трудом оторвала взгляд от изображения на карточке, а затем, как будто по-новому, взглянула на странных посетителей.
– Хорошо, я постараюсь вам помочь, – Анна встала и направилась к двери, отделявшей кабинет от приёмной.
Неожиданно дорогу ей перегородила Степанида.
– Возьмите, пожалуйста, этот листок, на котором написано важное слово, скопированное с оригинала, оно прилагалось к этому артефакту и является его неотъемлемой частью.
– Давайте, – секретарша взяла листок и скрылась за дверью.
Степанида повернулась к своим друзьям, оставшимся скромно стоять у входной двери, ведь присесть им так никто и не предложил и, ободряюще подмигнув, показала кулачок с поднятым вверх большим пальцем. Ожидать, подпирая спиной стенки, было как-то не с руки, и друзья в молчаливом согласии решили всё-таки не дожидаться приглашения. Расположившись на свободных стульях, расставленных вдоль стены, они приготовились к долгому ожиданию. Однако нет, ожидание оказалось совсем коротким, не прошло и минуты, как из кабинета вышла секретарша. Возвратив только листок, она добавила на словах:
– Фотография заинтересовала профессора, и с ней он решил основательно поработать, а что касается знаков на листке, то это всего лишь «знаки собственности». Я от вашего имени разрешила профессору оставить снимок у себя, думаю, вы не будете возражать? Зайдите через пару-тройку дней, может быть, кое-что и прояснится к этому времени.
– Да, но у нас нет этих трёх дней, – вскричала Степанида. – Нам некогда ждать, нам нужно сейчас… – Ещё секунда, и она готова была наброситься на эту, изначально не располагающую к любезности, а теперь вообще ненавистную, секретарскую морду и укусить её за какое-нибудь оттопыренное место.
– У вас что, взяты билеты на поезд?
Но тут, к спасению секретарского лица, подоспела ватага студентов, шумно ввалившихся в приёмную.
В полной растерянности, с поникшими головами, почти пятясь задом, заединщики, повинуясь какой-то невидимой и неведомой силе, были как будто выдавлены из приёмной. Но всё это в полной мере касалось только Степаниды и Николая, а вот Борис, наоборот, с превеликим удовольствием, широко улыбаясь, вышел первым.
– А что это ты такой довольный? – Николай не понимал и тем более не одобрял поведения Бориса. – Все переживают, а он, видите ли, скалится.
– Ты знаешь, Кольша, я вдруг ясно представил себя лежащим на своём любимом диване напротив широкого экрана плазмы, а рядом, тоже лежащим, преданнейшее мне существо с отвислыми ушами и влажным носом, которое я всякий раз поглаживаю, когда поворачиваюсь на правый бок. Я рад, что эта никчёмная затейка так быстро разрешилась.
– А я нет!!
– Тише, Кольша, не кричи, оглянись, ведь вокруг тебя пока ещё храм науки. Пойми, дружище, кроме нас троих, не хочется сказать идиотов, которые, поддавшись какому-то бредовому наваждению, поверили в сказку, никому в целом свете до этого артефакта и всяких там непонятных надписей дела нет. А насчёт пирамидки я мыслю так: нам не учёного надо искать, а толкового электрика с допуском до десяти тысяч вольт, а ещё лучше опытного сапёра.
– Ребята, – от былого предводительства не осталось и следа, только извиняющийся тон в голосе Степаниды, – надо использовать все шансы.
– Ещё один шанс? – Борис еле сдерживался, чтобы не поддаться Колиному примеру, он по-отечески положил руку на девичье плечо и ласково посмотрел в её большие карие глаза. – Какой шанс, сестрёнка?
– Последний.
– Разве он есть?
– Я не совсем уверена, что он сработает, но попробовать стоит, чтобы уж окончательно…
– Стеша, вот… – звучным шлепком Борис приложил ладошку ко лбу, – положа руку на сердце, я бы никогда… – теперь он перенёс ладонь на нечесаную голову Николая, – но только ради тебя, Стешенька, и только ради того, чтобы головная боль у тебя прошла, ведь, в отличие от нас, тебе дальше учиться. Не принимай так близко к сердцу, побереги его, настанет время, и когда ты, закончив свою академию, станешь дипломированным специалистом, а потом попрактикуешься лет эдак с пяток, ковыряясь в земле, вот только после этого, вооружённая до зубов знаниями, какими только возможно, ты снова вернёшься к этому вопросу. А пока пусть наша тайна полежит в шифоньерной тиши, тем более, что пить-есть она не просит и даже не гниёт, а поэтому никуда от тебя не денется, будет ждать столько, сколько нужно, уж я-то, будь насчёт этого спокойна, проконтролирую. Ну… и что встали, как… потерявшиеся в своём поколении самородки, пошли, предъявим последнему шансу чёрную метку. Степанида, не дрейфь, тебе ещё рано умирать, ты ещё не взглянула последнему шансу в глаза.
Двинувшись за ведущим, Степанида опять пошла впереди, ведомые скрылись за углом, там, где коридор делал резкий поворот на девяносто градусов. А в это же самое время в противоположном конце коридора появился человек, при ходьбе заметно припадающий на левую ногу, и в странном для такой жары прикиде. Дойдя до двери с вывеской «Зав. кафедрой древнего мира Т. А. Нетудыха», он, постояв несколько секунд, прошёл внутрь, её не открывая.
Профессор, с большой лупой в руке, увлечённый изучением фотографии, не то что не видел, даже не прочувствовал, что в кабинете присутствует кто-то ещё. Этот кто-то выхватил у ошалевшего от неожиданности Трендафила Аспаруховича карточку и, тыкая пальцем в снимок, обрушил на бедолагу град вопросов, от которых тот сразу же растерялся, затем, не откладывая в долгий ящик, сник, ну а после вообще потерялся в пространстве и во времени, как настоящий трус и истинный «плохиш».
– Откуда?! Кто принёс?! Как его зовут?! Где живёт?! Говори!..
– Да я не… Позвольте, а как это вы без стука?.. Без разрешения, знаете ли, нельзя. – Трендафил Аспарухович на секунду вдруг вспомнил, что вообще-то это его личный кабинет, и приказа о снятии его с занимаемой должности, к которой он так долго карабкался, не видел. И как только он это осознал, ему сразу же захотелось накричать на наглеца, обругать его с ног до головы и с позором выставить за дверь, дав напоследок пинка. А для этого ему нужно было всего-навсего разозлиться, что он и делал, тщетно предпринимая одну попытку за другой, но вместо угрожающего рыка с его мокрых от слюней губ срывалось только жалкое блеяние. – Что-то личность ваша мне подозрительна, где-то я вас уже видел, причём, чувствую, что где-то в нехорошем месте. – Профессор протянул руку к аппарату внутренней связи, чтобы вызвать секретаршу. Она-то куда смотрела?
Внезапно в кабинете запахло жжёной пластмассой. Профессор вовремя отдёрнул руку, увидев, как аппарат внутренней связи на глазах превращается в бесформенную кучку расплавленного пластика. Он не понял, как это произошло, но испугался не на шутку, а после того, как его взгляд и взгляд проходимца встретились вновь, страх в его душе прописался на постоянной основе.
– Повторяю вопросы, отвечай согласно очерёдности. Итак, первый – кто он, и второй – где его найти?
– Отвечаю… – сложив руки на груди и поджав ноги, профессор, уменьшаясь в размерах, всё больше походил на утробного младенца.
– Я жду!
– Конечно, отвечаю… – своей подбадривающей интонацией Трендафил Аспарухович тщетно пытался унять мелкую дрожь всего тела.
– Так отвечай же!
– Вот уже и отвечаю… – Последний раз на него кричали в десятом классе, на уроке физкультуры, когда он висел на турнике, сдавая нормы ГТО. – Отвечая на ваш первый вопрос, спешу сообщить конкретно: я его не видел, а на второй ваш вопрос отвечу более определённо, что не знаю, как на него ответить, потому что человека этого тоже не видел, что я и сказал, отвечая на первый вопрос.
– Но кто-то же принёс эту фотографию, дубина ты стоеросовая!
– Конечно, принёс, и не кто-нибудь а… человек, – самое обидное, запереживал вдруг профессор, это то, что если его сейчас поставят в угол, то, по закону подлости, непременно зайдёт секретарша, а это конфуз. – Этот человек или кто там ещё, пришёл и просто передал через Анну фотографию… для меня. Да он, наверное, до сих пор в приёмной ждёт ответа.
– Так что же ты сидишь?
– А что, надо куда-то сходить?
– Вызывай секретаршу, только спокойно и без поросячьего визга.
– Да, но как же я её вызову, ведь аппарат-то… – Трендафил Аспарухович указал было пальцем на аппарат или то, что ещё от него осталось, но, к его удивлению, переговорное устройство по-прежнему лежало на столе целым и невредимым, так сказать в своём первозданном виде – в том виде, в каком его вынимали из упаковки, когда привезли из магазина. – Да никаких проблем, – он нажал клавишу и вернувшимся к нему барским тоном коротко скомандовал: – Анна, зайдите ко мне.
На сей раз секретарша отреагировала молниеносно. Но когда за ней захлопнулась дверь и она увидела неизвестно откуда взявшегося мерзкого типа, то всё, что она смогла в следующий момент выговорить, так это только удивлённое «здрас-с-с-те».
– Виделись уже, – профессор расправился, заполнив собой всё пространство кресла, дрожь прошла, а голос зазвучал в привычном мажоре. – Скажи мне, родная, кто принёс эту фотографию, как его зовут и где этот ходок сейчас? Нас заинтересовала эта личность.
– Карточку принесла девушка, совсем юная, по-моему, школьница.
– Как её зовут?
– Э-э-э… не спросила, а она не представилась.
– Где живёт?
– Как же я могу знать, где она живёт, если я даже не знаю, как её имя, а также отчество и фамилия.
– Как выглядит?
– Помню… глаза… тёмные и коса шикарная, почти до пояса, тоже тёмная, лицо европеоидное с аристократической бледностью, платьице чуть ниже колен, креп-жоржет, маленький жёлтый цветочек в голубых тонах, босоножки кремовые на «липах», платформа без каблука, в общем, китайский самопал, сляпанный под «Гуччи».
– Где она сейчас?
– Ну, уж этого я точно не знаю, они ушли, как только услышали от меня ваш ответ.
– Жаль, что…
– Ты сказала, они, – незнакомец нагло прервал профессора, а тот, в свою очередь, возражать почему-то не стал. – Значит, она была не одна?
– Нет, не одна, с ней был подросток, мальчишка лет десяти-двенадцати, одет… неброско, во что-то серое, не исключаю, что младший брат, также мужчина был, по всей видимости их отец, в чём я, конечно, могу и ошибаться, потому что вот сейчас, восстанавливая его образ в памяти, прихожу к выводу, что всё-таки слишком молод он для отца, да… скорее всего, старший брат или какой-то родственник, возможно, их дядя, – и, слегка задумавшись, добавила: – да, слишком молодой, неприятный, да ещё и ниже меня, в общем… не к чему взгляд приложить.
– Это даже не кое-что, это уже конкретная зацепка: девушка, мальчишка и мужчина, – неприятный тип сузил свои мелкие, как булавочная головка, глазки, но не так, как обычно делают все нормальные люди, подводя нижнее веко к верхнему, а совсем другим непостижимым образом, вытягивая их по вертикали. – А давно они ушли?
– Буквально с минуту назад ещё сидели в приёмной, а сейчас, наверняка плутают где-то в прохладных лабиринтах нашего университета и не торопятся с выходом на уличное пекло. – Незнакомец рванулся с места, но следующие слова Анны задержали его на некоторое время. – Ещё у них был листок с какой-то надписью…
– И где он, где этот листок?!
– Я показала его профессору, а потом, за ненадобностью, вернула.
– Там ничего стоящего, – важно оправдывался учёный. – Набор ничего не значащих «черт и резов», и я сделал вывод, что это знаки собственности.
– Ты… ты великий учёный, и побольше бы нам таких, как ты, а также знаков собственности, таких как Т. А. Н., вот где была бы польза для… – окончание фразы прозвучало уже за закрытыми дверями, потонув в нетерпеливом галдеже ожидавших в приёмной студентов.
– Анна, повтори, что он сказал после слов «была бы польза для…», а то я что-то не разобрал.
– Я тоже не расслышала, слишком шумно было в приёмной.
– А чего тут гадать? Кроме как «для всей российской науки» больше ничего и не подходит. Согласна?
– Нет.
– Как это?
– Не российской, а мировой, так будет справедливее. Ой! – Анна всплеснула руками. – Я ведь не успела ему сказать об очень существенной детали.
– Какой такой детали?
– Которая при встрече сразу бросается в глаза и которую ничем другим не заменишь.
– М-м-м… интересно было бы узнать.
– У этого неприятного дядьки солнцезащитные очки от «Армани», и причём не подделка.
– Как пить дать, украл.
– И я так же подумала.
Напротив университета, в тени старой липы, на пустой лавочке вдруг появился человек. Мужчина, с первого взгляда, лет сорока, со второго взгляда, лет пятидесяти, а с третьего – вообще неопределённого возраста. На нём широкая гавайская рубаха навыпуск, под стать ей бриджи, раскрашенные под цвет Российского флага, и вся эта палитра скрывала под собой неимоверно тощее тело. Следующее, на что можно было бы обратить внимание, это узкие зеркальные очки на смертельно бледном лице и широкополая шляпа, болтающаяся на голове, как ведро, насаженное на рог носорога. В общем, ничем особым гражданин среди окружающих его людей не выделялся и внимания к своей особе не привлекал.
Тем временем, не зная ничего о том, что их уже пасут, Степанида, Николай и Борис спокойно зашли в университетскую библиотеку.
– Степанида! – не выдержал Борис. – Ты куда нас завела? Сусанин в юбке.
– Я в платье.
– Хрен редьки не слаще. Мы уже имели счастье парковаться в одной библиотеке, и причём не просто в библиотеке, а в самой лучшей, самой продвинутой на сегодняшний день библиотеке, зачем нам этот занюханный стеллаж со старой макулатурой?
– Здесь работает Маргарита Михайловна, добрейшей души человек.
– Ах, вон оно что, так значит, мы пришли не в библиотеку, мы пришли к Маргарите Михайловне, чтобы почирикать с ней за жизнь. Так вот, у меня на этот счёт сразу же возникло предложение – сначала наш шанс, последний и решительный, ну, а потом, может быть, когда-нибудь, в далёком будущем с Маргаритой Михайловной оторвёмся за кружкой чая.
– Так Маргарита Михайловна и есть наш последний шанс.
– Она здесь полы моет?
– Она заведует библиотекой со дня образования университета.
– В киоске «Роспечати», моя дорогая, тоже можно всю жизнь проработать, правда с литературой там жидковато, всё больше кроссворды да глянцевые «Весёлые картинки». Иногда, правда, марки завозят, но это на любителя, а мы, как известно, не филателисты.
– Может быть, она и не учёный, но знаний, а также опыта ей не занимать, даже может поделиться кое-какими с доцентами, и поэтому её совет вполне может оказаться нам полезным, подсказав направление поиска. И потом, за спрос ведь денег не берут, так что грех не воспользоваться.
– Сделаем так. Она… как ты её назвала, Маргарита Михайловна? Очень хорошо, вот пусть она подсказывает тебе и Николаю всё, что только помнит, начиная с «кровавого воскресенья», а вы, естественно, постарайтесь ничего не упустить, а что касается меня, то сейчас ты мне быстренько подскажешь короткий путь на улицу, где я вас с удовольствием и подожду.
– Борис, вы…
– Степанида, где выход?
– Там! – она махнула в сторону библиотечной двери.
– Коротко, ёмко, а главное понятно. Что бы я без тебя делал, уж и не знаю, заблудился бы в научных дебрях, факт, заблудился бы. Короче, вам удачно побиблиотекарствовать, а мне уж, извините, пора на воздух, делать ингаляцию.
Перешагнув порог и оказавшись на университетских ступеньках, Борис жадно глотнул раскалённого воздуха свободы и, к своей радости, увидел свободную скамейку, выгодно стоявшую в тени пожилой липы. Скамейка эта, правда, не совсем была пуста, но его никоим образом не смущал пассажир в петушином наряде, пригнездившийся на самом её краешке.
«Устал, полезный. Понимаю. Реклама, хоть и двигатель прогресса, но в такую жару не то что рекламу, самому двигаться проблематично. Интересно, что он рекламирует, жвачку или шоколад, или и то и другое одновременно? Одну позицию, видимо, со спины, а вторую, получается, с живота? Ну что ж, ему надо зарабатывать». – С такими мыслями на вольную тему он подошёл к скамейке.
– Отменная нынче жара, не правда ли? – теперь, когда Борис досыта наглотался воздуха свободы, ему вдруг жутко захотелось поболтать, и он начал издалека. – И ни облачка. – Но сосед даже ухом не повёл. – Жара, говорю, нынче разгулялась, не замечаете? – «Глухой попался. А я-то размечтался язык почесать».
– Не замечаю.
– Да-а-а?! – Борис чуть не подпрыгнул от радости.
– Ну конечно, да. А что вы так кричите?
– А я подумал, что вы глухой.
– Да-а-а?!
– Ну конечно, да. А вы-то что ж так кричите?
– Нет, я не глухой, не дальтоник, и даже СПИДом не болею.
– Значит, можно не переживать, неожиданностей больше не предвидится?
– Будьте спокойны.
– Рад, несказанно рад, в основном, конечно, за вас, ну и немножечко за себя. Но как же всё-таки насчёт жары?
– А что?
– Почему вы её не чувствуете? Первый раз, а я прожил немало, встречаю человека, не реагирующего на жару, и причём не просто жару, а адское жарево.
– Ничего сверхъестественного, врождённый талант, доведённый до совершенства.
– Вы занимались культуризмом?
– А что это такое?
– Значит, оккультизмом.
– Нет, оккультизмом я не занимаюсь. А с чего вы взяли, что я вообще чем-то занимаюсь?
– Как с чего, как с чего, довести себя до такого состояния… тут целая наука нужна.
– До какого такого состояния?
– До такого. Вы когда на себя в последний раз в зеркало смотрели? Я уж не говорю, что вы законченный рахит, это ещё полбеды, но вот какой загламуренный кутюрье посоветовал вам обмотаться нашим флагом ниже пояса, да ещё в комплекте с буржуйской петушиной рубахой и соломенной шляпой времён завоевания кроманьонцами севера Европы?
– Что-то я вас плохо понимаю.
– Не удивлён. Понаехали тут… гастарбайтеры.
– Кто?
– Кони в рабочем одеянии, вот кто. Гастарбайтеры, и ты один из них, у тебя все признаки налицо: недостаток белковой пищи – это раз, привычный к жаре – это два, хамское отношение к моему родному флагу – это три, а самое главное – нежелание работать, и это четыре. Так что перебор у тебя, голубчик.
– Я вас чем-то обидел или просто мешаю?
– Паспорт при себе имеете?
– Паспорт?
– И всё-таки ты немного туговат на ухо, раз постоянно переспрашиваешь. Да, я спросил про паспорт, про него, родного, книжечка такая есть, для определения личности, а к ней бумажка с разрешением на работу.
– Вы смеётесь?
– Я?! Никоим образом. Повсюду теракты, требуется повышенная бдительность, и я, как сознательный гражданин и законченный патриот, не имею права пройти мимо вашей личности, а поскольку она подозрительна, и не только мне, то её необходимо проверить. Сидите тихо, никуда не уходите, а я сбегаю за милиционером, надеюсь, слово «милиционер» ещё не забыто вашим народом после обретения независимости от ненавистного ига русских угнетателей. – Борис встал и тут же удивился самому себе, поражаясь своей откуда-то взявшейся прыти.
– Не дёргайтесь, товарищ, я ухожу, тем более что мне всё равно уже пора. А вы не обольщайтесь тем, что добились чего хотели, просто обстоятельства сложились таким образом. Можете наслаждаться своим одиночеством. – Выплюнув последнюю фразу через плечо, гастарбайтер зашагал по гаревой дорожке, и чем дальше он удалялся, тем быстрее был его шаг. Через мгновение он исчез из виду, скрывшись в глубине университетского парка.
– Знать надо, что такое культуризм, – прокричал вслед Борис. – И товарищами сейчас у нас никто никого не называет. – «И чего это я так взъелся, хотел ведь просто поболтать, а он тоже, хорош… испугался чего-то, ломанулся так, как будто о наследстве узнал. Подожди-ка… это что ж такое получается, выходит, я угадал с гастарбайтером?»
Насладится одиночеством Борису не удалось, потому что на освободившемся краю сразу же расположилась влюблённая парочка, которая, не замечая жары и никого вокруг, обнималась, целовалась, шептала и хихикала. А ещё через несколько минут на пороге университета появились Степанида и Николай. Они крутили головами по сторонам – могло показаться, что они кого-то потеряли. Они ещё о чём-то оживлённо переговаривались, помогая себе выразительными жестами. Борис хотел было махнуть рукой, но притормозил, залюбовавшись своими друзьями, вдруг ставшими для него такими близкими и родными, а ещё через мгновение он узнал, как щемит сердце, а слёзы разрывают глаза. Даже когда умирала бабушка, он не испытывал подобного.
– Стеша! Кольша! Ребята, я здесь! – его крик получился совсем уж негромким, а всё из-за какого-то комка в горле, наконец он взмахнул рукой, и его тут же заметили.
Они подбежали к нему радостные и возбуждённые.
– Вы такие счастливые, – Борис и сам был почему-то счастлив. – Неужели Тортила раскрыла секрет золотого ключика?
– Да! – Коля не замечал, что почти кричит. – Едва выслушав нас, она сразу назвала человека, который нам поможет.
– Кольша, не кричи… А впрочем, почему бы и нет, кричи, Кольша, кричи, не стесняйся, пусть всё, и влюблённые в том числе, знают, что когда на сердце радость, а душа поёт, то об этом надо кричать. Давай, Николай, объяви всему миру имя этого гения электричества.
– Его зовут… зовут его… погоди-ка, сейчас вспомню… вот чёрт, забыл, а ведь помнил, такое простое имя, и отчество тоже…
– Валерий Алексеевич, – не выдержала Степанида.
– Точно, Валерий Алексеевич, ну куда уж проще, правда? А вот фамилия у него не совсем простая, а какая-то чудная.
– Чапаев.
– Вот-вот, именно такая у него заковыристая фамилия.
– Ну что ж, фамилия и впрямь заковыристая, да и вы, ребята, молодцы. Теперь осталось найти нашего комдива и, надеюсь, познакомиться с ним. Эх, кабы ему ещё имя с отчеством… Ну, да ладно, не суть важно. Пошли.
– Да-да, надо торопиться, – Степанида взяла Колю за руку, и они пошли по дорожке, но не в сторону университета, а совсем в противоположную.
– Эй, следопыты, а вы направление не перепутали случаем, университет-то у вас за спиной.
– Нет, не перепутали, он уже давно там не работает, поэтому мы едем к нему домой.
– Ах, вот как, – Борис поспешил догнать своих друзей. – Подождите, а адрес… мы же не знаем его адреса.
– Маргарита Михайловна, спасибо ей, всё для нас разузнала, мировая бабуленция.
– Ну, вы и впрямь следопыты. – Борис тоже взял Колю за руку.
 
Лета давно минувшие

Светозар почувствовал, что его кто-то усердно толкает, причём толчки были настолько реальны, что он тут же открыл глаза. Обшарив руками пустоту и не наткнувшись на ответ, он стал вглядываться в темноту, но даже привыкшие к темноте глаза ничем не могли помочь, хоть выколи их совсем. Князь злился, однако продолжал упрямо таращиться по сторонам. «Значит, никого? Ни справа никого, ни слева никого, сверху тем более, ну а подо мной?.. А что подо мной? Нет, подо мной тоже никого. Получается, что всё-таки приснилось».  Князь облегчённо вздохнул, но на всякий случай всё же прислушался и после недолгого ожидания, окончательно уверив себя в беспричинном беспокойстве, встал и вышел за порог, охладиться на осеннем, но уже по-зимнему морозном воздухе. Присев на одно из приготовленных к долгой зиме бревен, он почему-то стал смотреть не куда-нибудь, хотя ночь предоставляла такую возможность – звёздное небо, огромная, как замёрзшее озеро, луна, от которой на земле лежали длинные тени, да и сама окрестность, отбеленная по верхам ночным светилом, привлекала своими необычными формами, – а смотрел он на тропу, которая чёрной змейкой сбегала от его усадьбы вниз, теряясь в густом подлеске. «Светлана не проснулась, в первый раз не проснулась, и хорошо, пускай спит. Ночи сейчас долгие, теперь у неё появится возможность высыпаться. Странно, но я рассуждаю так, как будто она мне жена».
Вдруг далеко на тропе Светозар заметил какое-то движение. Сначала он рассудил, что ему это кажется, и причиной тому утренний воздух, настолько плотный, что иногда удавалось увидеть, особенно у самой земли, как он бликует от малейшего дуновения, отражая лунный свет, однако, приглядевшись пристальнее, он понял, что не ошибся в первой мысли. Навстречу к нему поднимались три фигуры. Фигуры мужские, и только при ближайшем рассмотрении князь распознал шедшего впереди Добрыню, а за ним двух воинов из отряда Храбра. Сердце учащённо забилось, и Светозар с трудом сдерживал себя, чтобы не броситься к ним навстречу. А Добрыня с воинами, не заметив сидящего на обочине князя, поспешно прошли мимо, и не окликни он их, то неизвестно ещё, какой бы переполох они наделали своим ночным появлением.
– Как же вы так неосторожно, куда подевалось ваше охотничьё чутьё?
– Князь!..
– Тише, Добрыня, твой голос – как раскаты грома, напугаешь спящих, ещё подумают спросонья, что поздней осенью разразилась гроза, и решат, что настало светопреставленье.
– Хорошо, я буду говорить шёпотом.
– Правильно, так будет лучше, – Светозар обнялся с дружинниками Храбра. – Давно жду, и хочу прямо сейчас услышать ваш рассказ. Вижу, что вы с дороги, вижу, что устали, но прошу ещё чуток потерпеть.
– Мы не устали, князь, а голос дрожит, так это от волненья. – Когда все расселись в круг, Стоян продолжил: – Мы здесь, потому что Храбр приказал нам идти с донесением, а почему только двое, так на то были причины, о которых мы тебе, князь, поведаем, и не только об этом, а ещё о многом другом.
Вот уже и солнце, выскочив из-за макушек деревьев, устремилось к зениту, и Светлана не раз звала к столу, а разведчики всё рассказывали и рассказывали, заново проживая все перипетии долгого похода. Ни разу не перебив, Светозар дослушал доклад до конца.
– Пойдёмте к столу, Светлана заждалась, – князь жестом руки дал гонцам понять, чтобы те шли первыми. Пока Добрыня с путниками, омывшись, усаживались за стол, на ходу вытираясь белым полотном, князь сходил за Алимом, который неподалёку от хором занимался княжескими лошадьми. На предложение присоединиться и разделить трапезу слуга, в знак благодарности приложив руку к груди, отвесил поклон, но при этом остался стоять на месте. Настаивать было бесполезно, и Светозар вернулся к столу. Разлив по чаркам хмелевую настойку, он сказал:
– За последний месяц эта первая радостная весть, и её принесли вы. Пейте, ешьте и постарайтесь забыться и снять с себя всю тяжесть, накопившуюся в долгом и трудном походе. – Князь выпил со всеми, но впоследствии к питью, а также к еде больше не притронулся. А гости, наоборот, не скрывали своего веселья и с удовольствием угощались от княжеских щедрот. – Стоян и ты, Мирослав, до прихода Храбра останетесь здесь, на постое у Добрыни. Если вздумаете отлучиться по любому поводу, то предупредите, а если меня не найдёте, то есть, опять же, Добрыня или Алим.
– Будет так, как ты скажешь, князь, – почти в один голос ответили дружинники.
Наевшись и напившись, но не обожравшись и не перепившись, гонцы, возглавляемые всё тем же Добрыней, ещё засветло, отблагодарив хозяина, покинули его хоромы.
Тихой поступью подошла Светлана и стала прибирать на столе. Светозар, чтобы ей не мешать, ушёл к очагу. Сухие полешки живо занялись пламенем, потрескивая, они горели почти бездымно, что особо нравилось князю. Он заворожённо глядел, как рыжие языки, облизывая закопчённые бока камней, наполняют их жаром, поднимаясь всё выше и выше, и начинало казаться, что окружающее пространство исчезает, и теряется чувство времени, а мысли, как снежинки на ладони, одна за другой тают, опустошая голову, зато остаётся он, этот магический танец огня перед глазами.
Он услышал шаги, и, больше того, он узнал их, что было для него неожиданно, потому что это были её шаги, до этого ни разу им не услышанные и не узнанные. Она предложила ему чарку с мёдом, и он не отказался.
– Сядь рядом со мной, – Светозар не отпускал её руку. – Не уходи. Без тебя радость не полна, а горе через край.
– Ну что ты, это жар разморил тебя, да мёд игривый голову затуманил.
– Не жар, не мёд причина тому. Вот, Стоян с Мирославом вести принесли добрые, а мне почему-то тревожно. А отчего, понять не могу, чтобы хоть самому себе объяснить.
– Видать, уж слишком тяжела твоя ноша, которую ты взгромоздил на себя.
– Не страшно мне, но сомнения – а вдруг как не справлюсь и, не рассчитавши сил, надорвусь на полпути? – Светозар протянул руки к костру, и так близко, что почти касался ладонями пламенных языков. – Зачем мне это всё? Сбросить груз и уйти налегке. Одному спастись легче.
– Легче, кто ж спорит, а двоим? Ведь нас теперь двое.
– Да, двое… конечно, двое… А с чего вдруг двое… – Светозар как будто заснул с открытыми глазами, замерев на непродолжительное время. – Ну что ты говоришь, свет мой, вдвоём с тобой мы вовсе не пропадём, а защитить нас двоих у меня хватит сил.
– А троих?
– Троих?! А кто третий? Ах, вон ты о ком, об Алиме вспомнила? Вот его-то как раз защищать и не надо, он сам кого хочешь защитит.
– Нет, я о ребёнке нашем вспомнила.
– О ребёнке?.. Ах, о ребёнке! Ну конечно, как же я… Надо же, ты вспомнила, а я нет. А что ребёнок, ребёнок – это… будущая подмога, и здесь не то что спорить, говорить даже не о чём.
– Но ребёнку ещё надо вырасти, и ладно если сын, а вдруг как дочь?
– Ничего, и троих защищу, я же сказал, сил у меня хватит.
– А если два, или три, или пять детей?
– Погоди, ты слишком быстро говоришь, я не поспеваю за твоими мыслями, чтобы вот так сразу догадаться, понять, а тем более ответить.
– Поймёшь, обязательно поймёшь, никуда не денешься. – Загадочная улыбка скользнула по лицу Светланы. – У тебя просто нет выбора, зато есть время, – она ещё плотнее прижалась к его плечу. – Завтра заканчивается срок, отпущенный нам жрицей. Сорок дней прошло.
– Да-а-а… эти незабываемые сорок дней. Месяц пролетел, как будто взмах крыла. Что и говорить, летят дни, иногда даже быстрее, чем бы нам этого хотелось. А что касается именно этого дня, то о нём я помнил всегда и с нетерпением ждал его. Нынче светает поздно, так что мы завтра, не торопясь, по настя***** и пойдём.

**У древних русичей - утренняя заря, с шести утра до половины восьмого.


Встав пораньше, и прежде чем разбудить Светлану, Светозар, тщательно пересматривая свой гардероб, подбирал наряд для такого торжественного случая. Промучившись над несвойственным ему занятием, он наконец определился с выбором и даже остался им доволен. Голову его обрамляла широкая синяя лента, сотканная из тонкой шерсти, погода ещё позволяла не прибегать к головным уборам; рубаха из тёплого грубого льняного полотна с подоплёкой, расшитой угловатым красно-синим орнаментом, и с чёрными ластовицами в подмышках, рукава на концах имели такой же рисунок, как и на подоплёке; портки тёплые суконные в серый цвет, подвязанные простым гашником; зато поверх рубахи, чуть ниже талии, кожаная перевязь с двумя заячьими хвостами на концах; на ногах доходящие до щиколотки поршни без меха внутри, но зато на подошве; онучи тоже серые, с синей полосой по одному краю, поэтому создавалось впечатление, как будто голень обвивает синий шнурок, а завершала наряд овчинная безрукавка мехом внутрь, зашнурованная спереди сыромятным ремешком. Шнуровка не доходила до самого горла, а заканчивалась в центре груди, специально для того, чтобы была видна подоплёка. Теперь можно было смело ступать на женскую половину и производить впечатление. К огорчению князя, Светлана уже поджидала его, сидя на краешке своей постели, и, чтоб смягчить возникшую неловкость, заговорила первой, не забыв при этом одобрить его наряд. Взявшись за руки, они, сопровождаемые, но только до порога, Алимом, обогнув городище с западной стороны, что было гораздо длиннее, чем если бы они шли сквозь него, вышли к редкому сосняку, за которым уже проглядывался храм.
– Тебе зябко? – князь остановил шаг, как только они, миновав полесье, вышли к храму.
– Что ты, совсем не зябко.
– Но я же чувствую, ты вся дрожишь.
– Это не от холода, поверь, то охвативший мою душу трепет. Пойдём скорее, а то мы и так уже долго в пути, нельзя заставлять себя ждать.
– Хорошо, тогда поспешим.
Пройдя по узкому и низкому проходу, они наконец оказались внутри храма, а когда, разогнувшись во весь рост, подняли головы, то приняли как должное, увидев жрицу сидящей, как обычно, на своём каменном троне.
В этот раз она была облачена в долгополую рубаху бледно-голубого цвета, украшенную тончайшим, едва различимым красным узором, шедшим вокруг шеи, по середине рукавов, а также вкруговую на подоле. Поверх рубахи накидка, настолько тонкая и лёгкая, что вздымалась даже при обычном вздохе и поражала не только своим загадочным происхождением, но также нежно-пастельными тонами, которые переливались от прозрачно-белого и далее, следуя цветам радуги, до фиолетового. Её волос видно не было, и были ли они вообще, понять было невозможно, потому что голову покрывал ослепительно белый убрус с большой жемчужиной в центре лба, собранный сзади, он спускался на плечи поверх накидки. Шею жрицы опоясывал, в палец толщиной, хрустальный обруч.
– Подойдите к алтарю, – голос жрицы звучал чисто и звонко, многократно отражаясь, он уходил ввысь под каменные своды, повторяясь там уже едва слышимым отголоском. – И прежде чем я приложу к челу венец, пусть каждый ответит мне. Первой будешь говорить ты,  Светлана.
– Я готова.
– Так вот, ты обязана знать, что тебя ждёт. А ждёт тебя вот что: ты будешь любить, но также будешь и страдать, будешь смеяться, но будешь и плакать, будешь сыта, но испытаешь голод, познаешь радость материнства и страх за детей. Зачем тебе это, возвращайся в храм, и я отгорожу тебя от любых невзгод.
– Благодарю тебя, великая жрица, но я выбрала себе путь и сопутника, с которым хочу пройти до конца.
– Подумай, только одно слово, и если скажешь да, то всё решится прямо сей миг.
– Нет, великая жрица, мой выбор сделан.
– Теперь ты, князь. Скажи мне, зачем разрываешь сердце Светлане, зачем обрекаешь её на страдания? Умри сейчас же, и она будет избавлена от терний.
– Умереть… мне… сейчас?.. Но я не хочу умирать, и ей… не хочу причинять боль. Великая жрица, я не знаю, как ответить на твой вопрос.
– Тогда встань перед ней на колени и моли прощенья за ту боль, которую ты, вольно или невольно, причинишь ей в будущем.
Как только Светозар опустился перед Светланой на колени и стал тихо наговаривать молитву, из тёмной глубины храма появились две женщины преклонного возраста. Одна несла чашу, наполненную тёмной жидкостью, другая несла в одной руке остро отточенный, с кривым лезвием, костяной нож, а в другой руке отрез длинного белого, без всякой вышивки, полотна. Поставив чашу на алтарь, женщины сразу же принялись за Светлану. Они обрезали ей косу до плеч, затем из оставшихся на голове волос сплели две косички и хитроумно собрали их на затылке в тугой узел, после чего покрыли голову полотном, закрепив его сзади костяной заколкой. Закончив, они отступили на три шага и, оставаясь за спиной Светланы, замерли в ожидании дальнейших приказаний.
– Поднимись, Светозар, и встань по левую руку от Светланы. Теперь забери то, что по праву принадлежит тебе. – Одна из женщин подошла и отдала князю отрезанную часть косы, туго перетянутую пеньковым шнурком. – Храни это.
Светозар тут же спрятал волосы за пазуху.
– Подойдите к алтарю и отведайте сама, но не больше глотка. – Князь взял чашу, пригубил напиток и, не выпуская из рук, дал отпить Светлане, затем чаша вернулась на прежнее место. – Ты, Светлана, родившаяся под чертогом Сокола, дашь начало роду новому. Принесите ей её оберег. – Из-за трона появилась совсем юная девушка, почти подросток, в глазах которой от оказанного ей доверия, как в открытой книге, можно было прочитать всё,  начиная от восторга своей причастности к магическому обряду и заканчивая трепетным страхом. Однако держалась она стойко, шла, как и подобает помощнице великой жрицы, выступая степенно, мелкими шажками, но всё же так, чтобы из-под подола был виден хотя бы кончик носка искусно сделанных черевик. Подойдя к Светлане, девочка повесила ей на шею терракотовую глиняную фигурку в виде летящей птицы на тонком сыромятном ремешке, который был продет через дырочки в крылышках. – С этого момента вы под его защитой. Когда вернётесь в свои хоромы, не забудьте перед входом посадить вишню. А теперь возьмите чашу и подойдите ко мне. – Как только чаша оказалась в их руках, тут же вокруг них, на полу вдоль стены вспыхнули слабые огоньки. Похожие на звёздочки в ночном небе, они так же не освещали, а только мерцали слабым зелёноватым свечением. Светозар и Светлана встали перед троном и, устремив взгляд на жрицу, замерли в покорности. Жрица, спустившись к ним, сперва приложила свою ладонь ко лбу Светланы. – Ты жена ему, и на чело твоё венец наложен, – потом приложилась ко лбу Светозара. – Она жена тебе, а ты муж ей, и также венцом своим отяготи чело себе, – и через недолгую паузу добавила: – А теперь пейте из чаши до дна, не оставляя ни капли. – Жрица ещё держала прислонённые к их челам руки, когда они начали по переменке маленькими глоточками отхлёбывать из чаши. Только после третьего глотка жрица отстранилась от них и вернулась на трон. Дальше для Светозара и Светланы началось самое интересное, захватывающее, поражающее воображение своей необъяснимостью представление. Откуда ни возьмись, снизу, сверху, из-за спины, а также спереди, не оставляя ни малейшей щёлочки для тьмы, появилось яркое, а в какие-то моменты даже слепящее разноцветное сияние в сопровождении незнакомого, но приятно ласкающего слух звучания. А затем произошло вообще что-то невообразимое. Их кто-то подхватил, и эти невидимые руки, не прикасаясь к ним, сначала медленно, но потом всё быстрее и быстрее, раскручивая их по спирали, поднимали вверх, унося в бесконечность. От этого круговорота кружилась голова и пьянел разум.
Они проснулись, открыв глаза одновременно. Был полдень следующего дня, после того как они посетили храм. Лежали в постели на женской половине лицом к лицу. Им не нужно было говорить, чтобы понимать друг друга, они лишь улыбались, переполненные чувствами. Светозар провёл рукой, и плотно прилегающая косынка с лёгкостью соскользнула, а прядь русых волос тут же скрыла ямочку на разрумянившейся щёчке. Кончиками пальцев, очень осторожно, не дотрагиваясь до лица, он отстранил мягкий локон и нежно поцеловал так полюбившееся ему углубление. В ответ она, обвив руками его шею, всем телом прижалась к нему. Дрожь волной пробежала от макушки до кончиков пальцев на ногах, и Светозар, усмиряя до времени клокотавшее внутри него желание, поцеловал её в губы, долго и страстно. Затем стал осыпать поцелуями всё её лицо: лоб, щёки, шею, ну а когда выскользнул из объятий, то её одежды сверху и до самых пят, а потом в обратном порядке, только уже обнажённое тело. Страсть захлестнула их, и они с удовольствием отдались этому чувству.
– А знаешь что? – Светозар приподнялся на локте.
– Не знаю, а что? – Светлана лежала на спине, закрыв глаза.
– Я вдруг почувствовал страшный голод.
– И что это значит?
– Я так думаю, что завтра резко похолодает, а может быть, даже ляжет снег.
– С тобой трудно спорить.
– Пойдём, поедим чего-нибудь.
– Да, неплохо было бы, только вставать не хочется.
– Давай я принесу сюда?
– Нет-нет, что ты.
Соскочив с постели, накинув на себя только рубахи, они наперегонки кинулись прямо к столу. А там, чего они, конечно же, не ожидали, их ждало праздничное угощение, приготовленное заботливыми руками Алима и до этого не тронутое никем, правда, в течение прошедших суток основательно подостывшее на сквознячке. Однако счастливые молодожёны совсем этого не заметили.
– Я скажу Алиму, чтобы нагрел камни в каморе и веток пихтовых наломал.
– Ага! – с набитым ртом кивала Светлана.
Разговор возобновили только тогда, когда насытились основательно.
– Ох, хорошо, – Светозар навалился спиной на стену. – Не забыть бы Алима поблагодарить за такое изобилие.
– Да, очень вкусно.
– Ой, – Светозар чуть челюсть не вывернул в глубоком зевке. – Что-то меня опять в сон потянуло, прямо переламывает пополам. С чего бы?
– Желудок на глаза давит.
– Да-да, постарался так постарался, нельзя так, надо бы усмирять свои желания. – Он встал, снова зевнул и, прикрыв рот рукой, прямиком направился на женскую половину, забыв отдать распоряжение своему слуге.
Светлана собрала грязную посуду, оставила её возле очага, затем вышла наружу, чтобы набрать воды. Увидев Алима, она передала пожелание князя.
 
Глава 7

Наше время

– Кажется, где-то здесь, – Борис, увлекая за собой друзей, свернул с проспекта в узкий проход между двумя старыми панельными пятиэтажками. – А может, мы промахнулись и рано свернули? Какая, говоришь, на его доме должна быть буква,  «бэ» или «вэ»?
– «Гэ»! – сверившись с бумажкой, выкрикнула Степанида.
– Тогда нам туда, в каменные джунгли, – и Борис указал в глубь хаотичного нагромождения домов.
Они подошли к дому, на котором надеялись увидеть ожидаемую букву «Г». Пришлось потрудиться и обойти длиннющую крупнопанельную коробку кругом, чтобы убедиться в отсутствии не только буквы, но и какой бы то ни было надписи вообще. Другие, рядом стоящие дома-близнецы тоже оказались без единой подсказки.
– Вот, смотрите, люди, это результат титанического труда муниципальных паразитов, сосущих налогоплательщическую кровь, и какие же они всё-таки сукины дети, на всё им наплевать, только бы мошну свою набить, ни одной таблички, ни надписи, ни чёрточки, хоть тресни. Добро что сейчас лето, а если зимой, в трескучий мороз, да ещё ночью, когда на улице ни души и фонари на столбах не горят? А? – Борис с досады хотел сплюнуть, но из пересохшего рта вырвалось только «тьфу». – Ну, искатели приключений, и что нам теперь делать?
– Продолжать искать.
– Неужели? А я-то, дурак, терзался в сомнениях, а оказалось так просто – искать и не сдаваться. Осталось только выяснить, как это осуществить практически?
– Не знаю.
– Вот то-то и оно, что не знаю. Привыкай, товарищ искатель, к безвыходным ситуациям. А пока ты набираешься опыта, пребывая в отчаянии, я, как всегда, приду на выручку. Будем определять на нюх, как те голодные собаки, на каком из них нарисована или была нарисована, да и рисовали ли её вообще, эту букву-невидимку. Ну, как вам моё предложение? Если молчите, значит одобряете. Итак, кто будет собакой?
– Спросить надо, – в свою очередь, мудро заметил Николай Васильевич.
– Тоже шанс, имеющий право на жизнь. Иди, Кольша, иди и спроси.
– Я?
– Конечно, ты, твоя ведь идея, так что сбегай и подтверди её практическими результатами.
Коля, надо отдать ему должное, не долго думая, и откуда прыть взялась, тут же подскочил к бабулькам, сидящим на лавочке возле подъезда, и после минутной беседы узнал всё, что было необходимо.
– Это вон та облезлая, первая, к которой мы подходили, – сообщил он, возвратившись.
– Ага, ну и кто оказался прав?! Не слушаете старших, а ведь я всё верно рассчитал и сразу привёл вас к ней.
– Случайность, – зло огрызнулся Николай.
– А я тебе отвечу. Неправда твоя, Николай Васильевич, у меня случайностей не бывает, только тонкий математический расчёт, ну… и плюс немного интуиции.
– Да если бы… Да не я бы… так ты бы… так бы и стоял бы перед домом до самого Нового года, просчитывая формулы в своей… этой…
– Бы-бы-бы да бы-бы-бы… Ну, что ты буксуешь, как лодка на асфальте, давай, сплавляйся уже на воду и заканчивай свою мысль, режь по живому, да соли не забудь подсыпать, а то ведь…
– Надо будет подсыпать, не боись, подсыплю и перчиком приправлю…
– Ах, даже так!
– Ах, даже и вот так!
– Ну, Николай Васильевич… уж от кого, от кого… Не ожидал, что на тебя жара так подействует.
– Мальчики и взрослые! – стараясь перекричать спорящих, встряла Степанида. – Может быть, прекратим балаган и всё-таки войдём в подъезд.
– Прошу вас, Николай Васильевич, заходите первый, видите, сударыня в нетерпении.
– Да что вы, Борис Брониславович, у нас в стране старикам почёт, так что только после вас.
– Спасибо вам, Николай Васильевич, за уважение, за напоминание про возраст, однако позвольте также заметить, что у нас в стране, наряду с почётом, есть ещё и дорога для молодых. Так что прошу…
– Так значит, вы отказываетесь, Борис Брониславович?
– Неправильно истолковываете мою мысль, Николай Васильевич, не отказываюсь, а уступаю…
– Нет, это я…
– Да ну вас! – Степанида рванула на себя дверь, окатила спорящих уничтожающим взглядом и скрылась в сумраке лестничного пролёта.
Спорщики переглянулись, оторопев от неожиданности.
– Коля, а ты помнишь номер?
– Нет.
– Так что же мы стоим?
Они догнали её у самой квартиры, преодолев четыре этажа с рекордом для книги Гиннеса.
– Звони, Кольша, кнопка над твоим левым ухом.
– Нет, лучше ты, а то я как-то ещё не отдышался.
– Юноша, не вымораживай для себя…
– Опять начинаете! – Степанида с таким ожесточением нажала кнопку, как будто хотела продавить её через стенку.
За дверью послышалась безобразная какофония отечественного звонка. И тут только всем стало ясно, что они вламываются не к родственнику и не старому приятелю, а совсем к незнакомому человеку, не подготовившись заранее и не договорившись предварительно о встрече. Николая вдруг что-то неотложно заинтересовало на полу, и он, двигая носком сандалии, пытался это непременно отковырять, чтобы потом внимательно рассмотреть. Степанида, непроизвольно втянув голову в плечи, как-то сразу вся съёжилась и, приложив руки к груди, готова была, наверное, читать молитву, если бы знала. Один только Борис обратил внимание на глазок, стекло которого было всё испещрено мелкими трещинами, как будто по нему снаружи ударили молотком, и не преминул задаться вопросом: как же он может видеть сквозь такую паутину?
– Кого ещё нелёгкая принесла? – прозвучало из-за двери, как приговор.
Коля ещё усерднее стал тереть мраморную крошку на лестничной площадке, у Степаниды побелели костяшки на кулачках, а Борис, не очень-то и задумываясь, ответил прямо в глазок, простодушно улыбаясь:
– Гостей.
– Гостям всегда рады, – голос за дверью смягчился, и с некоторой уверенностью можно добавить, что повеселел. – Если с добрыми намерениями, то милости просим.
Клацнул английский замок, ржавые шарниры от забытого движения застонали, дверь, обитая грязно-жёлтым дерматином, подалась внутрь, и в проёме гости увидели смелого хозяина. Под два метра ростом, косая сажень в плечах, добродушная улыбка на заросшем густой бородой лице, а спутанные волосы, спускающиеся с головы разнообразно-причудливыми косичками, почти касались плеч, белая футболка, обтягивающая рельефный торс с пикантным животиком, казалось, вот-вот лопнет, зато спортивные шорты, вразрез ей, свободно болтались на узких бёдрах, и последний, завершающий первичное описание пятидесятилетнего мужчины штрих, от которого увернуться никак было нельзя, так это бросающаяся в глаза обильная рыжая волосатость его конечностей.
– Мы с очень добрыми намерениями, – изумлённо взирая на доктора наук, выпалил Борис и, резким, как будто отдавая честь, движением снял очки. – Мы к Чапаеву Василь… ой, извините, Валерию Алексеевичу. За помощью.
– Вот теперь окончательно вижу, что если и были у вас злые намерения, то все уже давно повыветрились, – хозяин отступил на шаг назад, а шаг у него был не маленький, тем самым приглашая незваных гостей в дом, то бишь в квартиру. – А Валерий Алексеевич это я, – и улыбка на его лице стала ещё шире. – Проходите, гости добрые, не робейте.
Со смешанными чувствами переступали они этот, их последней надежды, порог. Пройдя три шага по узкому коридорчику, гости сразу же оказались в небольшой комнате, которая служила хозяину одновременно залом и библиотекой. Книг было много, и размещались они не только на стеллажах, опоясывающих весь периметр комнаты, но и на полу, оставляя только узкий проход к балкону. Кроме книг в комнате был старомодный, но ещё довольно сносно держащий форму диван, массивный журнальный столик со стеклянным верхом и два новых, с высокой спинкой, кресла от другого гарнитура. С потолка, почти к самому столику, свисала довольно объёмная люстра, дизайном под старину, красоты необыкновенной, и действительно из чешского хрусталя.
– Располагайтесь поудобнее, разговор, я надеюсь, не на пятнадцать минут, ненавижу короткие беседы. – Привычным картинным жестом Валерий Алексеевич подкрутил себе усы, надеясь на то, что хоть кто-то из гостей смотрел легендарную картину о гражданской войне. – Для вас диван и одно кресло, второе кресло мне, ничего, знаете ли, не могу с собой поделать, предпочитаю табуретке кресло и не скрываю этого.
Степанида заняла кресло, а Коле с Борисом, естественно, достался диван.
– Ну-у-c, а теперь давайте знакомиться, – хозяин обвёл присутствующих внимательным взглядом. – Предпочтение барышне.
– Степанида.
– Прелестно! Теперь вы, молодой человек.
– Николай!
– У-ух, какой голосистый у тебя брат, Степанида.
– А он мне не брат. Я с ними только вчера познакомилась.
– Тогда, стало быть, ваш брат, или, пардон, я опять ошибся?
– Да, он мой брат, но не единокровный. По этому поводу есть даже занятные слова в одной песенке – «тарам-тарам, тарам-тарам, мы братья-близнецы, у нас одна мамаша, но разные отцы». Борис Брониславович, можно просто Борис, и желательно на «ты».
– Принято. Ну а себя представлять, я так понимаю, мне уже не нужно? – Никто по понятным причинам не возразил. – Везучие вы, ребята, что застали меня дома, не у всех желающих даже с третьего раза получается.
– А вот у нас насчёт везения в последние дни складывается другое мнение, – Борис опять надел очки, но в ту же секунду снова снял.
– Тогда скажем так, – хозяин хохотнул, – что с нашего знакомства, ваша полоса невезения закончилась.
– Хотелось бы вам верить, но что-то с трудом получается.
– Борис, сходи, если тебе не трудно, на кухню, возьми в холодильнике сметану и принеси её сюда.
– А зачем нам сметана, лично я кофе люблю, насчёт Степаниды не в курсе, а вот что касается Николая, то однозначно заявляю, что он точно от этого продукта не в восторге.
– Охотно поясню. Сметана – это волшебный продукт, являющийся лучшим на сегодняшний день индикатором человеческого пессимизма, недовольства, раздражительности, злости, зависти и даже жадности.
– Вот бы никогда не подумал! – Борис повеселел, расслабился, сбросив с себя остатки неловкости. – И как же она реагирует, краснеет, как целомудренная девица или как лакмусовая бумажка?
– К сожалению, не краснеет, что было бы замечательно, – Валерий Алексеевич подправил усы указательным пальцем. – Она сначала киснет, а потом просто тухнет, постепенно превращаясь в удобрение.
– А правда, что вы академик? – по-простому, дипломатично воспользовался моментом Николай. Степанида тут же наступила ему на ногу, забыв, что столешница прозрачная.
– Нет, Коля, я не академик.
– А почему?
– Потому что мои работы считаются ересью и в научном мире не признаны.
– Но вы же доктор наук, – постепенно овладевая собой, уверенно вступила в разговор Степанида, – и ваша диссертация… это уже признание.
– Согласен с тобой, только маленькое уточнение: я доктор физико-математических наук, но в этом направлении давно уже не работаю.
– А почему?
– А потому, мой милый почемучкин, что увлёкся я письменностью, а именно русским языком, его происхождением и развитием, что для российской научной парадигмы, а для западной тем более, явилось большой неудобной неожиданностью. Но не всё так безнадёжно… Сметану ещё не принесли? Есть у нас в стране ещё светлые головы, которые в неурочное время двигают науку вперёд.
– Так вы еретик-с? – глядя на доктора-неудачника, Борис, к своему удовольствию, почувствовал, что эта одиссея, как, впрочем, и все предыдущие, скоро закончится с предсказуемым результатом.
– В некотором роде да-с, за что и пострадал-с. Хоть я и не первый, но всё же хочется надеяться, что последний. Благо, что сейчас есть Интернет, спасибо тебе, цивилизация, за это достижение.
– Да, уж кому-кому, а ему колбасой глотку не заткнёшь.
– Жму твою руку, Борис. Однако перейдём к проблеме, приведшей вас ко мне.
– О-о-о, это не ко мне, это к тимуровцам, у них вопросы, у них картинки, у них даже некие знания имеются, кстати, с парадигмой знакомы, а мы так, группа сопровождения и охраны в одном лице.
– Хорошо, обращаюсь к тимуровцам, кто из вас начнёт?
– Можно я попробую? – Степанида даже подняла руку, ну в точности как школьница за партой.
– Не можно, а нужно.
– Вот, никак не можем понять и прочитать, – Степанида достала из своей миниатюрной сумочки фотографию и листок с надписью. – Это всё, чем мы располагаем.
По мере того как учёный углублялся в изучение фотографии – листок он отложил практически сразу, – весёлость с его лица улетучилась, зато лоб с запада на восток прочертили две глубокие морщины.
– Борис, ты хотел кофе? Свари, пожалуйста, и на нас тоже, – отрешённо, как будто в никуда, отнёс учёный свою не то просьбу, не то пожелание, не то приказ.
– Я кофе не люблю, я мороженое люблю.
– А я… а я и не знаю, чего бы сейчас выпила.
– Борис, нам с тобой кофе, Николаю мороженого, а даме соку.
А Борис и не возражал, так как его в данный момент не прельщало выворачивать свои мозги наизнанку для разгадывания исторических ребусов. Нет, чего уж лукавить, он, конечно же, не против был бы узнать перевод своей фамилии и кнопку отключения напряжения в пирамиде, но только без всех этих мытарств по раскалённому городу, в которых с катастрофической скоростью иссякали физические и умственные ресурсы. Короче, почувствовав себя лишним, он решил устроить себе экскурс по квартире. Заложив руки за спину и вышагивая, словно журавль на болоте, Борис не спеша двигался по коридору по направлению к кухне. Отойдя от зальной двери четыре шага (он специально подсчитал), Борис поравнялся ещё с одной дверью, за которой была вторая и последняя комната в этой квартире. Дверь была приоткрыта, и он вошёл, оправдывая свой поступок тем, что дверь оставлена открытой специально, якобы для того, чтобы похвастаться внутренним наполнением. Крохотная комнатёнка, типичная для архитектуры застойных времён, служила хозяину кабинетом и спальней. В дальнем углу компьютерный стол, в другом односпальная кровать, а перед ней, вдоль стены, двустворчатый шкаф и книги, опять книги, напиханные везде, где только можно. «К сожалению, ничего интересного, – разочарованный вывод прозвучал в его голове. – Ни зимнего сада, ни лестницы на второй уровень, сплошное уныние, а ведь я ещё кухню не видел». И кухня оправдала ожидание, но, надо отдать ей должное, хоть и была подстать комнатам, такая же маленькая, а всё ж таки имела отличие – она была уютная и совершенно без книг, что, несомненно, порадовало Бориса. Разобравшись в нехитром хозяйстве, он сварил кофе, налил соку, а вот мороженого почему-то не нашёл. «Большие таланты – большие склеротики. Ладно, Коле не привыкать праздновать «день авиации», хлебнёт из моей чашки для бодрости». Поставив кружки на круглый поднос, Борис снова присоединился к компании.
За время его отсутствия немая сцена познания истины изменений не претерпела. Физик-лингвист, склонив голову над фотографией, не шевелился. Степанида с последней надеждой в глазах сверлила темя учёного. Коля, задумавшись или замечтавшись, не мог оторваться от невидимой точки на люстре.
– Валерий Алексеевич, ваш кофе.
– Угу.
– Степанида, тебе тыквенно-морковно-яблочное ассорти, я глотнул там, на кухне, очень вкусно.
– Спасибо.
– Коля, извини, мороженого не оказалось, придётся тебе привыкать к кофе.
– Сначала кофе, потом водка, а дальше что?..
– Ну, не было там мороженого, я весь холодильник перетряхнул. Если так сильно хочется, сбегай в ларёк, денег я дам.
– Обойдусь, не маленький.
После двух больших глотков крепкого ароматного кофе Борис почувствовал настоящий прилив сил, энергия опять вернулась к нему, ему захотелось как-то себя проявить, и он проявил, подойдя к этой ситуации неординарно, – он спросил:
– Валерий Алексеевич, вот такой нескромный вопрос, а задаю я его потому, что кроме меня никто не решится его задать. Скажите, неужели вам всё это интересно?
– Я тебе отвечу одной цитатой: «Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего». А что касается интереса, в смысле выгоды, то интерес здесь небольшой, а выгоды ещё меньше, просто это смысл моего бытия. Такой ответ тебя удовлетворит?
– Почему бы и нет?
– Теперь насчёт подставы, – учёный ткнул пальцем в снимок. – Этого не может быть. Кое-какие мелочи не стыкуются. Слишком обыденно для сенсации. Но если всё же предположить, что это правда, то значит, мы столкнулись с артефактом, значимость которого переоценить невозможно. Но учёные не должны поддаваться эмоциям, какие бы радужные перспективы перед нами ни вырисовывались. Остудим воспалённую голову и взглянем на фотографию трезво. Что же мы видим? А видим мы то, что, предположительно бесценная вещь стоит на каком-то столе, а стол, по-видимому, на чьей-то кухне, и вокруг неё валяется разорванная в клочья картонная коробка. Вы меня извините, но так безалаберно ценнейшие артефакты не хранят, на такое способен только… мягко выразимся, дилетант, а если он таковым и является, то откуда ему знать, что эта штуковина обладает ценностью, чтобы её, вот так запросто, засвечивать миру без предварительного обсуждения в серьёзных научных кругах. Поэтому я выскажу сомнение по поводу подлинности снимка, так как уж слишком серьёзная информация заявлена на пирамиде, да и сама пирамида… о ней ни в одном научном источнике до сегодняшнего дня не было никаких упоминаний. И вот мой предварительный вывод: скорее всего, это монтаж. Пирамиду пересняли с какой-то картинки или комикса, но не американского, и бездумно наложили на первый попавшийся интерьер. Кто вам подсунул эту фотографию?
– Никто! – Борис даже удивился своей прыти и твёрдости в голосе.
– Значит, вы скачали её из Интернета?
– Нет! 
– Тогда где… или как она вам досталась?
– Да это наша фотография, мы сами фотографировали, вот Коля не даст соврать.
– Кончайте ваши шуточки!
– Отвечаем за базар, век воли не видать, – Николай аж подпрыгнул на диване.
– Вы что, серьёзно?
– Нет, мы из спортивного интереса проехали через весь город, чтобы пошутить с доктором наук, – рука Бориса опустилась на плечо брата и чувствительно сдавила его.
– Если это так, то мне нужны неопровержимые доказательства, – отечески ласковым тоном, в котором явно проступало скрытое нетерпение, сказал Валерий Алексеевич. – Дайте мне её, а то у меня руки чешутся от непреодолимого желания её пощупать. Ну… где сама пирамида?
– Пирамида-то, да она… – забыв обо всех предосторожностях, чуть не проболтался Борис.
– А-а-а… это секретная информация! – заорал Николай, поддерживая статус голосистого.
– Секретная?
– Да, я как-то совсем забыл, конечно, секретная, а что касается секретов, то по этой части у нас Николай заведует, с ним общайтесь, он вам всё, что разрешено, сообщит и разложит по полочкам.
– Вы меня извините, но я всё-таки недопонял, вы что, меня разыгрываете, какая ещё там секретная информация? – учёный начинал терять терпение, не желая играть в детские игры.
– А то и значит, что мы вам раскрыть её не имеем права. – Коля даже хлебнул кофе из Борисовой кружки.
– Ах, вот даже так?
– Да, вот так, и никак иначе.
– Да-а-а… понагнали вы здесь страху… ну очень предостаточно, что даже я уже готов испугаться.
– Испугаешься тут, если учесть, что эта штука уже чуть не убила человека.
– Боже, как интересно, и кого же? – Валерий Алексеевич покосился на Бориса.
– А-а-а… это тоже секрет. Вы лучше расскажите, что за надписи здесь такие и о чём в них говорится?
– А-а-а это… – с оттенком лукавого задора Валерий Алексеевич растягивал слова, передразнивая Николая, – вообще-то разглашать нельзя.
– Почему это?
– Государственная тайна.
Теперь пришло время задуматься Николаю. Он подумал-подумал, пытливо сузив глаза, и, махнув рукой, решительно пошёл на мировую.
– Хорошо, мы расскажем вам, где спрятана пирамида, но только после вашего объяснения.
– Слово джентльмена? – Валерий Алексеевич протянул Коле руку.
– Чего?
– Понял, тогда честное комсомольское?
– Чего?
– Да-а-а, тяжёлый случай. Ну что ж, вариант последний – клянусь мамой?
– А можно просто – клянусь?
– Принято, – они пожали друг другу руку, и учёный приступил к объяснению. – По фотографии трудно судить, так как мелковата и ракурс оставляет желать лучшего, но одно могу сказать с большой долей уверенности: на пирамиду нанесены рунические письмена, а если, опять же повторюсь, не дай Бог, этот артефакт окажется реальным, то тогда перед нами во всей красе железобетонные доказательства существования русской письменности во времена палеолита.
– Наверное, вы хотели сказать, славянской письменности?
– Нет, дорогая моя Степанида, я не оговорился, именно русской. В то время, когда высекались эти знаки, этноса, позиционировавшего себя как славяне, ещё не существовало на политической карте Европы.
– Но до славян, как нам преподают в университете, в Европе преобладали в основном германцы, а чуть позже скандинавы, и никаких русских, ни единого упоминания.
– Вам неправильно преподают.
– Ну как же так, Валерий Алексеевич, даже если судить по письменности, ведь доказано, что славянская руническая письменность формировалась на основе германской, следовательно, они первыми и появились.
– Тебя, Степанида, как, впрочем, и многих других, вводят в заблуждение. Так бывает, когда наука не хочет пересматривать свои устоявшиеся взгляды, опираясь на старые догмы. А новые открытия говорят совсем о другом. О том, что изначально существовали только русские руны, а уж потом славянские, что, в принципе, одно и то же. Опять же, опираясь на последние научные данные, можно авторитетно утверждать, что славяне как этнос возникли в центральной Европе шесть с половиной тысяч лет назад, в так называемую эпоху Винча, что они, я имею в виду славян, собственноручно зафиксировали, оставляя надписи на камнях, и, как мы теперь понимаем, задолго до появления тюркоязычных племён, которые и являются настоящими предками нынешних германцев, датчан, норвежцев и шведов. Они перекочевали в Европу лишь в начале нашей эры, мигрировав из центральной Азии.
– Хотелось бы ознакомиться с этими изысканиями.
– Нет ничего проще, я помогу тебе в поисках правды.
– А вы не ошибаетесь?
– Насчёт чего?
– Насчёт тех надписей на фотографии.
– Повторю ещё раз, чтобы знать наверняка, мне, для более детального изучения, нужен сам предмет, а без него это всего лишь предположение, но я больше чем уверен, что его не существует. Вас, видимо, разыграли, а вы, по простоте душевной, теперь вводите в заблуждение меня.
– Есть пирамида!
– Коля, ну что ты всё кричишь? – изыскано-любезным тоном Валерий Алексеевич остудил чересчур эмоционального подростка. – Для вас есть, а для меня, извините, нет. Не вижу я её и потрогать не могу.
– Но листок-то есть, – Николай чуть не плакал от досады. – Вот он, реально лежит перед вашими глазами.
– Тетрадный листок в клеточку, выпущенный на целлюлозно-бумажном комбинате не раньше прошлого года, артефактом не является и научной ценности не представляет.
– Там написано слово.
– Вижу, а кто его написал?
– Я написал.
– Извини, Николай, но я не знал, что ты владеешь письмом наших древних предков.
– Ничем я не владею, чего вы подкалываете, эта фамилия переписана из одной записной книжки.
– Не понял, ещё раз повтори.
– Я честно говорю, что переписал её из очень старой записной книжки.
– Нет, Коля, я не про это. Ты сказал, что это чья-то фамилия?
– Да, сказал, но мы не уверены, что это так.
– Не знаю, разочарую я вас или обрадую, но эта надпись не совсем обозначает фамилию в нашем современном понимании.
– И что…– Степанида просто сгорала от нетерпения, в отличие от Николая, хотя и он нервничал в ожидании, а что касается Бориса, то он придремал, откинувшись на спинку дивана. – И вы можете прочитать эту надпись?
– Ну… честно говоря, могу.
– Вот здорово, – не удержавшись, девушка захлопала в ладоши. – Прочтите, прочтите скорее.
– Что такое? – не меняя позы, Борис приоткрыл глаза. – Что случилось, нам пора уходить? – Двигая взгляд по кругу, он наткнулся на успокоительный жест Николая. – А-а-а… да-да, понял, извините профессор, что перебил, продолжайте, пожалуйста.
– Охотно, только я не… ну, не важно. Итак, перед нами слово, записанное слоговыми знаками. Их всего четыре. Первый знак похож на нашу букву «Т», второй, опять же, на нашу букву «Ь», мягкий знак, следующие за ним, это «//», две наклонные палочки, и завершает текст латинская буква «U». Вот, в принципе, и всё, что мы имеем в данном случае. Но поверьте мне, этого не так уж и мало. Сразу могу сказать, что так называемый мягкий знак и две палочки обозначают слово «род». Это сочетание довольно часто встречается, и вопросов здесь не возникает.
– Валерий Алексеевич, так это же это первый славянский бог?
– Правда в том, Степанида, что он действительно был богом и поклонялись ему ещё до славян, но вот насчёт первичности, тут я тебя разочарую, он не первый. Первым богом у русскоязычных людей была Богиня Магуж, а впоследствии Макошь, то есть богиня-женщина, создательница всего сущего, вот ей-то и поклонялись наши пращуры. Они полагали, что в основе всего, что может воспроизводить себе подобных, лежит женское начало. Это уж потом, где-то во время верхнего палеолита, порядка тридцати тысяч лет назад, перед последним оледенением, при главном храме Макоши возникают так называемые мастерские, одна из которых получила название «мастерская Мары», а другая Рода, но о них мы пока не будем говорить. Могу лишь вкратце сказать о причинах, приведших к возникновению мастерских в те времена, когда существовал храмовый строй.
Сначала, когда прихожан было не так много, храм Макоши без особого труда справлялся со всеми делами, мирскими и духовными. Но всё растёт, всё развивается, и работницам храмов, а это были не только девственницы, но и простые женщины, год за годом стало всё труднее управляться с делами. И вот в одно прекрасное время произошло разделение труда. Второстепенные функции отошли к мастерским, а религия, как основная из функций, а также политическое управление осталось за храмом. Так мастерской Мары делегировали право заниматься врачеванием, погребением мёртвых, а также отвечать за охрану природы. Мастерская же Рода, в свою очередь, отвечала за промышленность, астрономию и астрологию.
Моё поверхностное и схематичное пояснение дано лишь для того, чтобы вы могли иметь хоть какое-то представление о том, о чём идёт речь.
Однако вернёмся к нашему слову, часть из которого мы дешифровали как «род». Теперь в начало слова подставим знак «Т», который не только похож на нашу букву «тэ», но и читается так же, а в конце знак «U», который в данном случае читается как русская «вэ». Записываем исходную заготовку: «-Т-РОД-В-», где чёрточки между буквами обозначают недостающие гласные. Не буду утомлять вас своими умозаключениями и сразу перейду к выводам.
Первый. Запись состоит из двух частей и предположительно может звучать так: «то род», или на нашем профаном языке, «это бог Род». Этот вариант я отметаю сразу, так как подобная надпись может быть нанесена только на храм, или на антропоморфный, или зооморфный лик этого божества, а поэтому с фамилией смертного человека не сочетается, тем более что у нас еще не задействована буква «в».
– А на мастерской?
– Что на мастерской?
– Ну, на мастерской разве не вырубали такие надписи – это бог Род?
– Когда возникли мастерские, Род ещё не был богом, поэтому над её каменным или деревянным входом, как ты правильно заметила, вырубали или, опять же, вырезали только – «мастерская Рода». Такая же надпись была и на предметах, которые изготовляли за её стенами.
Теперь рассмотрим второй вариант, который будет звучать так: «ОТ РОДАВ» или «ОТ РОДОВ». Здесь, собственно говоря, разжёвывать ничего не надо, всё и так понятно, – нужен дополнительный текст, для разъяснения, кто от этого рода берёт начало. Опять же оговоримся, текст состоит из двух частей, – предлога и существительного. А нам нужно одно слово, и желательно, чтобы соотносилась с фамилией.
Вариант третий – «ОТРАДОВ». Неплохо, однако не несёт нужной нам смысловой нагрузки.
Вот, вроде бы, казалось и всё, тупик. Но нет, не стоит торопиться, есть, оказывается, ещё варианты. Если допустить, что две наклонные палочки – это лигатура, состоящая из двух пар, но записанных как одна, то, развёрнув её, мы получаем вот такую интересную конфигурацию:  «Т Ь // // U». Но и это ещё не конец. Вторую пару палочек мы разбиваем порознь и убираем наклон, выравнивая по вертикали. А вот теперь уже записываем окончательный вариант: – «Т Ь // I I U». Смотрим, что же в итоге у нас получилось? А получилось у нас очень даже презанятное словечко, которое иначе как только «ОТРОДЬЕВЪ» или «ОТРОДЬЕВЫ» прочитать нельзя.
– Отродье? – Борис приоткрыл один глаз. – Это как прикажете вас понимать, уважаемый профессор?
Коля, взглянув на одноглазое разукрашенное лицо Бориса, не удержался и прыснул в кулак.
– Я что-то не так понял или неудачно влез в ваш разговор? – Борис открыл второй глаз. – Что ты ржёшь как... сивый мерин?
– Ой! – испуганно вскрикнула Степанида, – там мышка прошмыгнула за батарею.
– Бог с тобой, какая мышка, тебе, вероятно, померещилось. У меня не может быть мышей. Четвёртый этаж, бетонная конструкция, сплошной, можно сказать, монолит, даже пол бетонный, для приличия прикрытый сверху линолеумом. Скорее всего, это отъевшийся на целлюлозе таракан.
– Уж чего-чего, а таракана от мыши я как-нибудь отличу. 
– Ладно, Степанида, не закипай, я тебе верю. Наверное, через балконную дверь пробралась, зараза, прогрызла дырочку и… вот вам, всем большой привет, я здесь буду жить, свыкайтесь с этой мыслью, а когда свыкнетесь, то любите меня и жалуйте.
Не успели прозвучать последние слова про мышку, как случилась другая оказия. Ножки у дивана с одной стороны подломились, он поехал и, уткнувшись в пол, застыл в косом положении.
От удара Бориса тряхнуло, и он, окончательно сбросив с себя остатки дремоты, с интересом, как что-то давно забытое, стал рассматривать окружающие его озадаченные лица. Пока он соображал, его тело с ускорением скользило по наклонной. Когда до него дошло, что он сползает не головой, а телом, и по какой причине это происходит, первичный испуг, после вздоха облегчения, сменился хитрой улыбкой.
– А зачем вы ножки подпилили, хотели меня разыграть?
Вместо ответа вдруг послышался звон разбитого стекла, шедший определённо из кухни. Все переглянулись, и весёлая озадаченность на лицах сменилась реальным недоумением, граничащим с испугом.
– Вы тоже это слышали или только у меня у одного слуховые галлюцинации? – Валерий Алексеевич перешёл на шёпот.
– Мы тоже слышали, – так же шёпотом за всех ответила Степанида.
– Пойду гляну, – Валерий Алексеевич, кряхтя и охая, поднялся со своего кресла. – Кто желает составить мне компанию? – Воцарилась тишина с немым намёком на то, что вопрос не был услышан. – Ладно, вы тут пока не скучайте, я скоро. Может быть, кто-то чего-нибудь желает? Степанида, тебе соку повторить?
– Нет-нет, спасибо.
– А тебе, Николай?
– Конечно, повторить.
– Но ты же ничего не пил.
– Вот этого и повторить.
– Постараюсь. Ну, а тебе, Борис?
– Как обычно: марафета, водки и девочек. Я правильно процитировал классика?
Валерий Алексеевич вернулся не сразу и с тревогой на лице.
– Странно всё это, – он поставил стакан с соком напротив Степаниды, чашечку дымящегося кофе придвинул к Борису, а Коле достались только слова. – Ты представляешь, а ведь мороженого действительно нет.
– Да не надо мне никакого мороженого, я его уже терпеть не могу, оно мне уже противно, что вы докопались ко мне со своим мороженым!
– Хотелось сделать тебе приятное, чтобы ты не чувствовал себя обделённым.
– Если хотите сделать приятное, тогда поскорее расскажите, что у вас грохнулось на кухне.
– Представляете, но каким-то непостижимым образом в обеих створках окна лопнуло стекло, разлетевшись в мелкую крошку. Теперь пол хрустит. Сначала подумал, что это злая шутка моих недоброжелателей, но ни камней, ни каких-либо других посторонних предметов я не нашёл. Тут, конечно, я и загрустил, лучше бы это были всё-таки мои недоброжелатели.
– Зря вы с нами связались, – смакуя крепчайший напиток, предупредил Борис. – Теперь наша заразная невезуха стала и вашей тоже.
– Бесполезно, я в чертовщину не верю.
– Ура, в нашем полку единомышленников-атеистов пополнение. Ну, что, Кольша, как тебе такой расклад?
– Да никак! А вот как тебе твоя новая фамилия?
– Неужели прочитали?
– С полпинка.
– И какая же моя настоящая фамилия?
– Твоя фамилия – Отродьев.
В эту же секунду, произведя глухой хлопок, треснули обои на противоположной стене, и жирная ломаная линия прочертила их от потолка до пола, аккурат в том месте, где книжные стеллажи, не соприкасаясь друг с другом, образуют нишу для телевизора.
– А я вас, Валерий Алексеевич, предупреждал. Гоните нас, пока мы весь ваш дом не разрушили.
– Всему есть своё объяснение.
– И какое же? Особенный, знаете ли, у нас интерес услышать объяснение с научной точки зрения.
– Усадка.
– А дому, позвольте опять же полюбопытствовать, сколько лет?
– Лет тридцать с гаком.
– И всё, бедолага, никак седалище не притрёт?
– Выходит что так, видать, грунт в этом месте каменистый попался.
– Ну что же, граждане и гражданки, мы все заслушали глубокий анализ научных обоснований и свежий взгляд на застарелую проблему крупнопанельного строительства. Может быть, у кого-то из вас возражения имеются, замечания или какие-либо поправки? Нет? Товарищ академик, ваше профессорское объяснение принято. – Борис пересадил постоянно сползавшего на него Николая на другую сторону. – Валерий Алексеевич, а что, действительно, у меня такая пикантная фамилия, и не вкралась ли ошибочка?
– Эта надпись, как я уже говорил, не совсем обозначает фамилию…
– Слава Богу, что не совсем, а то представляете, как бы звучало, – Отродьев Борислав Брониславович. Вот вам и готовая кличка, которую не исправить, не забыть.
– Отродьев не так уж и плохо. – Николай похохатывал, косясь на друга.
– Да что ты говоришь… а что же тогда действительно плохо?
– Ну, например… – Коля почесал затылок. – Например, Выродков куда как неприятнее, чем звучное Отродьев.
– Однако, фантазия у тебя… родственничек. Хотя… как ни крути, а хрен не получается слаще редьки. Поэтому что Отродьев, что Выродков – всё едино, и определение ему – пакость, а она, как её ни назови, пакостью и останется.
– Сейчас же прекратите ёрничать, – Валерий Алексеевич, не желая больше терпеть, прервал раздухарившихся друзей. – Перестаньте бросаться словами, о значении которых вы оба не имеете ни малейшего представления.
– Как это не имеем, очень даже имеем, и представляем, и употребляем правильно, и не надо нам здесь всякую базу научную подводить под простые и понятные всему российскому народу слова. Вы хоть и профессор, но у вас тоже… знаете ли, не пролезет, нас к недоумкам записывать. Поучайте лучше своих бездельников лингвистов-эпиграфистов, которые кроме как только камни из-под земли выкапывать больше ни на что не способны. Так что соблаговолите, без всяких там намёков и толкований, опуститься до нашего уровня и разговаривать с нами на простом и привычном для нашего понимания языке.
– Сколько раз повторять, я не… – Валерий Алексеевич в сердцах махнул рукой.
– Борь, ты чего так разошёлся? Какая муха тебя укусила? А может быть, это не муха, а та, заражённая бешенством мышка, которая сквозь балконную дверь проникла? – Коля снова хлебнул кофе из его чашечки.
– Оправдываю свою фамилию, Николай Васильевич, и не пей мой кофе, сколько раз тебе можно повторять!
– Борис Брониславович, если вы хотели пошутить, то, извините, это у вас получилось не совсем удачно.
– А чего это ты, Степанида, вдруг как-то невзначай на официальный тон перешла, выкать мне начала?
– А вы чего на людей заслуженных напраслину возводите?
– Напраслину?! Я, напраслину?! Нет, Степанида… как там тебя по батюшке? Не напраслину, совсем не напраслину. – Борис аж задохнулся от возмущения. – Да, сознаюсь, я не знаю значения этих слов, и многих других тоже. А почему так, возникнет резонный вопрос. А я тебе отвечу – да потому!.. Вы сами когда-нибудь вслушивались в то, что говорите, или всматривались в то, что читаете? Так вот, вслушивайтесь и всматривайтесь, и может быть тогда поймёте, что наш великий и могучий практически весь состоит из слов, значение которых, я уж не говорю о нас, они вообще никому в мире не ведомы. И что теперь, как прикажете простому неучу выкручиваться из этого положения? Не знаете? Тогда спросите у первоисточника, у этого самого простого неуча, и он ответит, что в таких случаях он полагается в основном на свои чувства, которые заменяют ему знания. Поэтому и я имею право не знать значения этих слов, достаточно того, что я их чувствую.
– Борис, ну хорош уже комедию ломать.
– А чё, разве комедия не проканала?
– С артистической точки зрения, может быть, и проканала, утверждать не могу, я в этом деле не специалист, хотя, надо отдать тебе должное, выглядело правдиво, а вот с позиции наезда, заявляю авторитетно,  не проканала.
– Я так и знал. Ладно, Валерий Алексеевич, не держите обиду.
– А я и не держу, так как держать нечего, потому что обиды нет.
– Ну что, братцы-кролики, – Борис встал. – Хорошего понемножку, знаний тоже по чуть-чуть, пора бы и честь знать. Собирайтесь, отчаливаем обратным курсом.
– Как?! Зачем?! – в Колином возгласе было больше мольбы, чем возмущения.
– Почему так быстро? – Степанида просто опешила от неожиданности.
– Ничего не зачем, и ничего не быстро. Мы и так засиделись… злоупотребляем гостеприимством, а Валерию Алексеевичу ещё стёкла вставлять и желательно сделать это в ближайший час.
– А давайте мы поможем, – Коля подскочил со своего места, по-деловому потирая руки. – Валерий Алексеевич, где у вас запасные стёкла?
– Правильно, Николай, останешься и поможешь профессору, а нам со Степанидой надо поспешать.
– Да что за спешка такая? Действительно, вас как будто кипятком ошпарили.
– Взгляните в окно, Валерий Алексеевич. Видите, вон там, облачко на горизонте? Так вот, примерно через час разразится страшная гроза, и вот это уже я вам, как метеоролог метеорологу, авторитетно заявляю.
– Вот те раз, как же так, я ведь собственными ушами слышал прогноз погоды на сегодня, так там ни о какой грозе ни сном ни духом. Ещё неделю без дождей было обещание, и ни о каком хотя бы маломальском осадке, – физик-лингвист развёл в стороны руки и пожал плечами.
– Поторапливайся, Степанида, если не хочешь промокнуть до нитки.
– Но мы же ещё не договорили… и не обсудили…
– Успеем, Стеша, завтра договорим, на неделе обсудим, ну что ты так торопишь события, ведь у нас ещё вся жизнь впереди. Фотографию оставь, Валерию Алексеевичу перед сном будет на что полюбоваться. Кольша, останешься и поможешь по хозяйству. Профессор, вы не против?
– Сколько раз повторять, я не профессор.
– Хорошо, вы не профессор, но вы не против посильного Колиного участия в разрешении ваших бытовых проблем?
– Конечно, не против, вдвоём гораздо веселей. Я только переживаю за его родителей, как бы папа с мамой не потеряли сыночка своего.
– С родителями я улажу, можете не переживать. Степанида, ну чего ты копаешься, как будто зима на дворе.
Борис уже был на площадке и собирался захлопнуть за собой дверь, как его окликнул Валерий Алексеевич.
– Постой, мы ведь о самом главном не договорили.
– Как избавиться от проклятия?
– Это не поддаётся сомнению, но всё-таки хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на артефакт, я уж не заикаюсь о том чтобы его потрогать.
– Нет проблем, смотрите, трогайте, нюхайте, хоть облизывайте, только мой вам совет – найдите продвинутого электрика. Хотя постойте… а зачем вам электрик, вы же как-никак физик, а следовательно, все электрические законы знаете, выходит, что вам повезло, этот большой плюс, несомненно, поможет вам для начала остаться в живых, а затем обеспечит разрешение проблемы. А насчёт того, когда и где вы сможете применить свои знания, так это с Николаем решайте, тем более что он у вас остаётся, вот с ним, за вечерними блинами, и обсудите дальнейшие совместные действия. – Хлопнула входная дверь, и радостный возглас «спасибо» не был услышан.

Лета давно минувшие

Маленькая комнатка, пристроенная в противоположной стороне от центрального входа, была небольшая, шагов пять в длину и в ширину не больше трёх, вход в неё был скрыт от посторонних глаз. В центре, чуть больше метра в основании, стояла пирамидка в три четверти человеческого роста, выложенная из гранитных валунов средней величины, как раз такого размера, чтобы его смог принести один человек. В глубине за каменкой, тоже из гранита, был выложен не высокий, но довольно широкий полок. Рядом с ним стояла кадка, выдолбленная из цельного ствола дуба, перетянутая сверху и снизу пеньковыми канатами, доверху наполненная тёплой водой. Вход плотно, не пропуская внутрь холодный воздух, прикрывал каркас, обтянутый воловьей шкурой. На стене, справа и слева от входа, горели лампадки. Их утопленные в жире фитили, прогорая, шумно потрескивали, а пламя, хоть и подрагивало, слабо мерцая, но зато не гасло в водяных парах.
Убедившись, что угли прогорели полностью, и проверяя каменку на пар, плеснув на неё из ладошек, Светлана осталась довольна результатом. Теперь можно было будить Светозара. Растолкав князя, ей пришлось ещё некоторое время объяснять ему, для чего и зачем она это сделала, так глубок был его сон и так тяжело ему было спросонок понять, что от него требуют и что вообще вокруг происходит.
Скинув с себя одежды и прикрывшись сверху только широкими льняными полотнищами, Светозар и Светлана, прихватив с собой пихтовый веник и ковш, босые прошлёпали в парилку.
Парились от души, не жалея ни себя, ни веника, ни воды, и так расшалились, что не заметили, как кадка опустела. Пришлось ополаскиваться холодной водой из корчаги, за которой сбегал Светозар. Вслед за ними, чтоб не пропадать теплу, воспользовался парилкой Алим. Ну а после, все вместе, чистые и довольные, вечеряли за общим столом. Вдруг Светозар, как будто что-то вспомнив, спохватился и обратился к слуге.
– Вот что, Алим, после того, как поешь, сходи к Добрыне и скажи ему, чтобы скоро шёл ко мне и пусть Мирослава с собой захватит.
Алим это понял так, как привык всегда это понимать. Тут же встал, накинул на плечи козий полушубок и вышел вон.
Безлунная непролазная мгла, в которой так легко потеряться, предоставляла, мягко сказать, некоторые неудобства неопытному путнику, но только не Алиму, знавшему местность как свои пять пальцев, где он мог ориентироваться даже с закрытыми глазами, а тут как раз нежданное подспорье в виде свежевыпавшего снега, радовавшего не только своим похрустыванием но и белизной.               
После ухода Алима Светлана, не позволив себе долго рассиживаться за столом и не вняв уговорам Светозара ещё немного побыть с ним, сразу же ушла, так как для неё насущные дела никто не отменял. 
Однако и князю не пришлось долго пребывать в одиночестве. Вскоре вернулся Алим в сопровождении Добрыни и Мирослава. Отвесив приветственный поклон, дружинники сели напротив князя.
– Отведайте моей пищи, выпейте мёду, возможно, разговор будет долгий.
– Не голодны мы, и за мёд благодарствуем, – Добрыня на правах старшего отвечал за обоих. – Но ты не для этого нас позвал.
– Верно.
– Тогда говори, князь.
– Для того чтобы победить врага, нам нужно его ослабить.
– Это даже ежу понятно, непонятно только, как это сделать.
 – Мы должны расчленить его войско, а для этого нам недостаточно только силы и храбрости, нам нужна ещё хитрость. Клюнет враг на нашу уловку, значит, не напрасны наши старания, а не клюнет, значит… он умнее нас.
– Никуда не денется, клюнет как миленький.
– С чего такая уверенность, Мирослав?
– Не знаю, мне так кажется.
– А вот мне, в отличие от тебя, так не кажется.
– Почему?
– Да потому. Если ты забыл, то я тебе напомню: Храбр с дружинниками до сих пор не вернулся, так? А пора бы, сколько можно ждать, все сроки вышли. Это о чём говорит?
– Что-то задержало их.
– Верно, только не что-то, а кто-то. И подсказывает мне моё чутьё, не увидим мы больше наших братьев. Видать, не такой уж он и глупый оказался, противник наш, раз смог такого опытного воина, как Храбр, заманить в ловушку.
– Было бы лучше, если б ты ошибся.
– Да я и сам не против ошибиться, но по всему выходит, что угадал я на этот раз, к нашему несчастью.
– Мирослав, доколе ты своими пустыми речами будешь князя с мысли сбивать? Не для этого он велел привести тебя к нему.
– Прощения прошу, князь.
– Не вини себя, Мирослав. Пока есть возможность для пустых речей, выговори их, освободи от них голову, потому что настанет момент, когда нужное слово, не сказанное вовремя, может свести на нет все предыдущие усилия, что приведёт к большой и непоправимой беде. – Тут князь призадумался, его взгляд стал отрешённым, а переносицу прочертили, соединившись снизу, две короткие, но глубокие морщинки, затем он встал и, сделав полукруг, оказался возле Алима, стоящего, как обычно, у входа, положил свою руку ему на плечо, постоял и, не сказав ни слова, отошёл к очагу, куда подкинул несколько полешек, после чего опять вернулся к столу. – Мирослав, возьмёшь мой вжатец и поскачешь к поморам, княжит там Терентий из рода Лосевых, найдёшь его и передашь ему мой приказ. Пусть он немедля поднимает народ и для нашего воинства готовит берестянки, не долгие, а размером таким, чтоб умещалось в них не более двух воинов. Останешься при нём и проследишь, чтобы работа не прерывалась до наступления нового лета. Как закончите, пересчитай и сразу же скачи обратно.
– Когда мне отправляться?
– Тебе осталось время только собраться.
– Я понял тебя, князь.
Не ожидая других приказов, Мирослав с Добрыней тут же поднялись со своих мест и, отвесив поклон, направились к выходу, но в следующее мгновенье голос князя остановил их.
– Добрыня, подожди не уходи, мне с тобой ещё кое-что нужно обсудить.
Дружинники, переглянувшись между собой, молча попрощались и разошлись в разные стороны: Мирослав покинул хоромы, а Добрыня вернулся на своё место.
– В эту шестицу день сравняется с ночью.
– Я помню, князь, и, как все, готовлюсь к нему.
– Да, это великое событие. В этот день, ещё до рассвета, люди пойдут в храм, а после будет большое гулянье.
– Князь, тебя не так просто понять, но ты медлишь и не говоришь чего-то важного, аль не принял для себя окончательного решения?
– У тебя в яме четверо пленников…
– Я как раз хотел просить тебя, чтобы в эту шестицу принести их в жертву перед всем народом.
– Вот и я всё думаю и думаю, то ли принести их в жертву, то ли, наоборот, дать им другую возможность.
– Какую ещё возможность?
– А пусть они увидят, как мы живём, пусть увидят, что мы никого не боимся, как мы празднуем и веселимся, как мы почитаем свою богиню.
– Какой смысл, если мы всё равно их казним?
– Может быть, ты и прав, и нет здесь никакого смысла, и не надо забивать голову всякой чепухой, – князь опять задумался. – Но ведь об этом мы узнаем только потом, а сейчас…
– Трудно мне тебя уразуметь, князь, но воля твоя, как решишь, так и будет.
– Тогда слушай. Сейчас я решаю так: показать им нас и наше бытие, и не просто показать, а вбить им в мозг, чтобы им навсегда стало понятно, что в Яви мы не покоримся никому из смертных.
– Показать всем четверым?
– Всем четверым, но сделать это надо так, чтобы у них не было подозрения, что всё подстроено специально.
– Я обдумаю, как лучше устроить им представленье.
– Надеюсь на тебя, Добрыня.
Утром шестого дня, ещё затемно, людские ручейки, просачиваясь между городскими строениями, сливались в мощный поток, течение которого, опровергая законы физики, несло людей в гору.
В то же время Добрыня с пятью соратниками и толмачом появились возле ямы, где содержались вражеские лазутчики, которые, не ожидая столь раннего прихода, сразу же насторожились, почувствовав в этом визите что-то совсем не доброе.
Вытаскивали их по одному и, не утруждая себя объяснениями, надевали на каждого толстую колодку, которая сковывала им не только шею от плеч до подбородка, но и запястья на уровне лица. Затем толмач перевёл слова, которых обречённые ждали с нетерпением, но одинаково боялись их услышать.
– Сегодня, в день великого равноденствия, вам будет оказана великая честь быть принесёнными в жертву во имя нашей богини – великой Магуж. Пока мы, перед жертвоприношением, будем совершать обряд, у вас есть время отмолить грехи у своей богини.
Один из пленников усмехнулся и начал что-то быстро тараторить.
– Он говорит, – перевёл толмач, – что у них не одна богиня, а много богов и молиться они будут им всем.
– Переведи им, пусть никого не забудут, а то потом поздно уже будет вспоминать.
– Ещё он говорит о том, что как один палец не победит кулак, так и один бог, как бы ни был он могуч и силён, не устоит перед их богами.
– Ну, что же… так это или не так, они смогут убедиться только после того, как их души отправятся в преисподнюю. Там, в Нави, в обиталище их богов, они вечно будут бегать по кругу, расспрашивая каждого (а вдруг кто-то из них врёт), как идёт противостояние и на чьей стороне перевес.
Как только толмач перевёл последние слова Добрыни, наглая ухмылочка с лица пленника вмиг исчезла.
Окольными путями, чтобы, значит, от греха подальше, шёл Добрыня к храму с пятью соратниками – толмача он отпустил за ненадобностью – и четвёркой пленников, привязанных за шею к длинной лесине на расстоянии примерно метра два друг от друга. Держась поодаль, они дождались, когда прибежит последний опоздавший и народ, гудя как пчелиный рой, расположится полукругом у входа в храм в ожидании значимого события – выхода главной жрицы, и только после этого Добрыня позволил себе и остальным приблизиться, заняв укромное место за спинами горожан.
Усадив приговорённых к жертвоприношению пленников на землю, Добрыня оставил их под охраной товарищей, а сам, расталкивая толпу, пробрался на передний край, аккурат напротив входа.
В этот самый момент, как будто повинуясь взмаху дирижёрской палочки, вдруг стих ветер, птицы перестали летать, воцарилась гробовая тишина, и люди, затаив дыхание, замерли в предвкушении великого события. И она вышла, внезапно возникнув из темноты входа, та самая, которую все прекрасно знали в лицо, и в тот же миг тысячи колен преклонились к земле, и тысячи голов склонились в земном поклоне, и тысячи пар глаз потупили свой взор.
Она была высока и стройна, её фигуру скрывала лёгкая, как будто сотканная из паутины дымчатого цвета, накидка, расшитая снизу серебряным узором, которая никак не соответствовала морозному утру. Голову, выдержанный в том же тоне, что и накидка, покрывал повой, не прихваченный спереди и не собранный сзади, он, спускаясь плавными складками, держался только благодаря приложенному сверху венцу в виде серебряной змейки с изумрудными глазками и прикреплённым к нему серебряным же ряснам, спускавшимся до плеч. Говорила она негромко, однако никто, даже в задних рядах, не напрягал слух, чтобы услышать её.
– Великое событие свершилось сегодня! День сравнялся с ночью. Веселитесь, люди добрые, ибо уже завтра равновесие нарушится. Тьма вступит в свои права, предупреждая о скорой и долгой зиме. Ночь и стужа будут править миром. Земля заснёт, но только для того, чтобы однажды вновь проснуться, и жертва, унесённая сегодня с алтаря священным пламенем для великой Магуж, создательницы трёх миров и всего сущего в них, не напрасна. Нашу подать увидят, и возрадуется праматерь наша, а возрадовавшись, возлюбит нас ещё сильнее. И тогда в назначенный день, по слову великому, вновь проснётся земля, как предначертано ей из лета в лето, и отступит тьма, скрывшись в Нави до своей поры, до своего времени. – Жрица прервалась, обвела взглядом склонённые перед ней головы и, прежде чем продолжить, подняла руку и пальцем указала на толпу. – Всю весну и всю осень вы, все до единого, приносили в храм дань, и вот теперь настал мой черёд отдать то, что не по праву принадлежит мне. Дары на алтаре, – жрица возвела руки к небу. – Поднимите головы и смотрите, как вознесутся они.
Не успели люди поднять головы, как вспыхнувший внутри храма свет вырвался наружу, и был он настолько яркий, что заставил прихожан вновь поспешно опустить лица, чтобы не ослепнуть от такого мощного излучения. Светопреставление длилось недолго, свет исчез так же быстро, как и появился. Но каково было изумление всех присутствующих, когда, вновь подняв головы, они увидели не объяснимые для их понимания перемены в облике верховной жрицы. Оказалось, что её одежда из светло-дымчатой вдруг сделалась иссиня-чёрной.
– Жертва принята, – как раскат грома, прозвучал её голос. – Идите, люди добрые, пейте, ешьте, веселитесь и прославляйте богиню нашу – великую Магуж.
Снова подул слабый ветерок, защебетали птицы, и люди, поднимаясь с колен, стали поспешно расходиться.
Пленники, потрясённые увиденным, испуганно озираясь по сторонам, перестали даже переговариваться, а когда толпа перед ними расступилась, то их внимание привлекла сцена, имевшая непосредственное отношение к их дальнейшей судьбе. Они увидели возле жрицы Добрыню, который, указывая рукой в их сторону, что-то оживлённо ей объяснял. Выслушав его, она, ответив односложно, развернулась и скрылась в темноте проёма, а Добрыня, согнувшись в глубоком поклоне, остался стоять у порога. Когда он вернулся к пленникам, его лицо не выражало ничего хорошего и, как следствие, не осталяло никакой надежды дожить хотя бы до завтрашнего утра. Возвращались они той же дорогой. А вот и яма, в которой содержались лазутчики, но странное дело: даже не замедлив ход, их провели мимо неё, и не успели пленники осмыслить одно, как произошло другое: сначала их отвязали от лесины, затем завели в хоромы, в которых временно столовался Добрыня, загнали в дальний тёмный угол и там, усадив на земляной пол, стреножили, а дальше им объяснили, что смотреть не возбраняется, а панорама, которая открывалась из угла, и впрямь была великолепная, но при этом вести себя следует тихо, после чего их оставили в покое под присмотром одного охранника.

_________
Первый раз за последние несколько месяцев у Онфима было по-настоящему приподнятое настроение, даже более приподнятое, чем в тот день, когда он проходил обряд венчания со своей новой женой. Именно сегодня, когда факелы вместо лучин, когда вокруг цприла праздничная суета и обязательный шум с незлобными шутками да весёлыми прибаутками, и произошло то, от чего затвердевшее было сердце Онфима окончательно оттаяло.
Светящиеся редким оптимизмом лица женщин, повзрослевший буквально за несколько недель Макар, вырезающий из куска коряги какую-то фигурку, и неугомонная Снежка, которая, удовлетворяя своё любопытство, практически висела на его руках, непрерывно задавая один и тот же вопрос, пытаясь дознаться о его художественных замыслах, все эти обыденные изменения рождали большую радость, и в груди от этого приятно щемило, а слёзы неудержимо наворачивались на глаза.
– Вера, – остановил он пролетавшую мимо жену, – поди ко мне, сказать кой-чего хочу.
– Что, Онфимушка?
– Схожу-ка я в лес да к празднику мяса свежего добуду.
– Что же ты сегодня-то решился, вчера надо было.
– Вчера как-то на ум не пришло.
– А сегодня так сильно приспичило, что и отложить нельзя, вот именно сей миг тебе должно до лесу сходить?
– Ну да, сей миг… а почему бы и нет, захотелось вдруг порадовать вас парным.
– Ступай, раз отговорить нельзя, только долго не задерживайся, потому что без тебя, сам знаешь, не начнём.
– Я быстро, если с наскоку не получится, то сразу же назад. 
Пока Онфим пребывал в тягостных, но по-своему приятных раздумьях, чего бы с собой этакого взять, чтобы уж чересчур не нагружаться, а потом, когда всё-таки определился и с такой же неспешностью стал экипироваться, Макар как раз закончил выстругивать поделку и, полюбовавшись на деревянного человечка в последний раз, отдал его потерявшей всякое терпение Снежке, которая тут же, крепко прижав фигурку к груди, с криками радости побежала показывать её своей матери.
– Дедо, вижу, ты, никак, на охоту собираешься?
– Да, Макар, удачу хочу пытать, авось мяска парного добуду.
– А я как же, почему меня с собой не зовёшь?
– Подумал, что одному, да налегке, скорее обернуться можно.
– Зато вдвоём сподручней, какая-никакая, а помощь.
– И то верно говоришь, хоть и мал кулик, а всё ж таки птица. Ладно, предупреди мамку и догоняй меня.
Погодка, под стать настроению, как на заказ, ясная и безветренная, а искрящийся на солнце снег был не глубок, но достаточен, чтобы оставлять на себе чёткие звериные следы. Шагалось легко, виделось далеко, и охотники, то приостанавливаясь, то вновь прибавляя шаг, уверенно брали нужный им след. В этот раз решили остановиться на зайчатинке. Репетировать нужды не было, все знали свои роли назубок. Макар гнал беляка по кругу, а Онфим, затаившись в засаде, без особого труда подстреливал выбегавшего на него обреченца.
– Думаю, достаточно, – привязывая к поясу четвёртую тушку, подвёл итог Онфим.
– Ну, дедо, мы с тобой сегодня молодцы.
– Да, удачно поохотились.
– Когда вернёмся, я из хвостов украшение для Снежки сделаю.
– Сделаешь, только давай на обратной дороге крючок небольшой совершим.
– Зачем?
– Ямы медвежьи проверим.
– Так мы же их второго дня как проверяли.
– Солунце ещё не скатывается, так что время есть.
То обстоятельство, что ни одна из ям не была провалена, со слов Онфима, было как раз таки кстати.
– Добре, теперь без остановок до родных хором.
– Подожди, – Макар ухватил деда за рукав.
– Что случилось?
– А вон там, смотри.
Недалеко, в берёзовом околке, на белом снегу темнел какой-то бугорок.
– Никак, издох кто-то, по всей видимости, молодой олень. Пошли, Макарша, некогда нам на всякой дохлятине останавливаться.
– Не похоже на оленя-то, да и на бегуна тоже.
– Значит, медвежонок.
– Нет, дедо, и не медвежонок это.
– А кто же тогда?
– Это человек.
– Как это ты отсюда так хорошо видишь?
– Потому что мои глаза зорче твоих.
– Зорче, говоришь, допускаю, и что же нам теперь делать?
– Бежим, вдруг ещё не совсем замёрз, тогда мы успеем его спасти.
– Раз такое дело, то пойдём, глянем, а заодно проверим, действительно ли ты так зорок, как утверждаешь.
Под кустом волчьей ягоды, не подавая признаков жизни, свернувшись калачиком, лежал мальчик. Онфим потрогал лицо несчастного, оно было холодным, тогда он приложил ладонь к носу и стал ждать. Когда Онфим взглянул на свою влажную руку, вздох облегчения вырвался из его груди.
– Живой!
– Нам повезло.
– Нам-то что, вот ему повезло так повезло.
– Дедо, а как мы его понесём?
– Смастерим волокуши, эх, жалко, топор не прихватил, ну ничего, обойдёмся ножом. Волокушами займусь я, а ты отогревай мальца и постарайся во что бы то ни стало разбудить его.
– Может, костёр разведём?
– Нет, это слишком хлопотно и долго. Попытайся дыханием и руками. Начни с лица, растирай его без нажима и медленными движениями.
– А снегом растирать не лучше ли будет?
– Жёсткий снег только расцарапает холодное лицо, и потом, когда влажная кожа будет вновь замерзать, это только ускорит обморожение. – Онфим скинул с себя тулуп и завернул в него окоченевшее тельце.
Макар старался изо всех сил, он с такой любовью дышал на заиндевевшее лицо и с такой нежностью растирал задубевшую от стужи кожу, что у него вдруг получилось. Произошло то, о чём никто уже не помышлял, мальчик стал оживать. Он приоткрыл глаза, долго и пытливо всматривался в пыхтящего над ним незнакомого ровесника, а потом вдруг моргнул, затем ещё и ещё, и, видать от частого моргания, у него заслезились глаза, и две большие горячие капельки, сбежав по раскрасневшимся щекам, пропали в рыхлом снегу.
– Дедо, дедо, он проснулся!
– Теперь растирай руки и ступни ног, да, и вот ещё что, напои его водой.
От радости у Макара приятно сосало под ложечкой, и он, окрылённый своей маленькой победой, с утроенной энергией продолжил реанимационные процедуры. А тут как раз и дед подоспел с волокушами, устланными сухой травой. Уложив парнишку, Онфим перевязал тулуп, чтобы тот от тряски не раскрывался, а вдобавок обложил несчастного по бокам тушками зайцев.
– Дедо, а тебе самому-то не холодно будет?
– Что ты, как раз наоборот, чем меньше потеешь, тем больше остаётся сил. Впрягайся позади меня и ходу, – Онфим подхватил жерди, зажал их в подмышках, а верёвку перекинул через голову на шею. – Ты там нет-нет да поглядывай, нам же не только мальца надо привезти живым, но зайцев желательно не растерять по дороге.
Когда солнце, мелькнув своим раскалённым горбом сквозь частокол деревьев, спряталось за горизонтом, в родовом гнезде Онфима среди оставшихся женщин произошло сильное волнение, и они, почувствовав неладное, высыпали наружу буквально все до одной. Переминаясь с ноги на ногу и кутаясь в зимние одежды, они с тревогой всматривались в белую даль. Вдруг одна из них как вскрикнет да как хлопнет в ладошки.
– Ой, не обмануться бы, но по-моему это они!
– Никак, увидела?
– Да где же, где?
– Да не кричи ты как оглашенная, а то оглохнуть можно.
– Покажи, где они?
– Да вон, с холма спускаются.
– Ой, вижу.
– А что это они, никак, тащат чего-то?
– Или кого-то?
– Да что ж мы стоим-то, как маяки?
И женщины, одетые как попало и обутые в домашнее, бросились навстречу охотникам. Передав мальчика в надёжные и заботливые руки, Онфим, изрядно вымотавшийся, без каких-либо объяснений дошёл до своего топчана, чтобы прилечь и малость передохнуть, но не заметил, как тут же забылся в сладкой дремоте. Его разбудила жена, настойчиво тормоша за плечо.
– Не сплю я, просто решил переждать пока вы беженцем заняты… да вот, поди ж ты, задремал. Кстати, как он там, оклемался?
– Давно оклемался и просит к себе кого-нибудь из мужчин, чтобы сообщить нечто важное.
– В здравом ли он уме, ведь был совсем плох?
– Был плох, но, слава Всевышней, с крепким здоровьем оказался.
– А до завтра эта важность подождать не может?
– Это ты решишь сам, когда выслушаешь его. 
– Хорошо, пойдём, узнаем, чего он такого важного хочет нам сообщить.
_________   
Закончив праздничную трапезу, а после навеселившись досыта, все – хозяева, а также приглашённые гости разошлись кто куда. У каждого были свои дела, и князь в этом смысле никогда не отличался оригинальностью от всех остальных, но только не сегодня, потому что именно в эту минуту он был занят таким делом, которым кроме него никто (и не побоюсь сказать, в целом свете) заниматься не мог.
Ещё с утра ему принесли первый свежевыкованный железный меч и прилагающиеся к нему две буковые половинки для рукоятки, которые ещё следовало, доведя до ума, подогнать под свою ладонь. Он прикладывал их к мечу, затем брал его в руку и, рассекая воздух, пробовал на удобство, а после, не удовлетворившись, снова разбирал рукоять, брался за правило, возобновляя подгонку. В очередной раз порубив воображаемых врагов, он вдруг увидел перед собой стоящего в проёме Онфима.
– И долго ты тут наблюдаешь?
– Трошки наблюдаю.
– И какие мысли от увиденного тебе приходят в голову?
– Мысли всякие, но всё больше светлые.
– Светлые – это хорошо, поделился бы радостным приходом.
– Поделюсь, князь, обязательно поделюсь, но о другом я пришёл поведать.
– Голос твой тревогой и печалью наполнен.
– Поэтому-то я здесь.
– Говори, старче, не томи.
– Был я с Макаркой сегодня в лесу, зайчатинку добывал, ну и решил после удачной охоты сделать крюк да медвежьи ямы проверить.
– И кого же ты вместо косолапого там обнаружил?
– Да нет, ямы как раз таки оказались не тронуты, – дед пригладил бороду. – Зато рядом с ними мы наткнулись на полузамёрзшего мальца.
– Беженец?
– Да, с южных краёв.
– Я так понимаю, раз ты, прервав празднество, пришёл ко мне, значит, выжил мальчонко?
– Да, выжил, слава Богине.
– И что же он открыл тебе?
Старик, не торопясь, во всех подробностях передал князю всю историю, которая приключилась с отрядом Храбра. Светозар выслушал спокойно и без эмоций, как будто знал всё наперёд.
– Сегодня никому ни слова, понял, старик, никому, и передай это своей ведающей матери. В этот день надобно веселиться, завтра будем оплакивать соплеменников и воздавать им почести.
– Передавать не стоит, она приняла такое же решение.
– Побудешь ещё у меня? – Онфим замялся с ответом. – Оставайся, вкусностей отведаем, мечом полюбуемся, проверку ему какую-никакую устроим.
– Я бы с удовольствием, князь, мне всегда приятно находиться в кругу твоём, но прости, сегодня не получится, меня родичи ждут.
Онфим ушёл, а Светозар ещё долго сидел неподвижно, погружённый в думы, поглаживая лезвие холодного метала.

Глава 8

Наше время

Максим Подосиновиков, сидя за своим рабочим столом, листал настольный перекидной календарь. – «И для какой надобности нам до сих пор выдают эти устаревшие календари? Анахронизм какой-то, ей-богу. Ведь давно вошли в обиход компьютеры, вместо ежедневника электронная записная книжка, даже эти… как их, стикеры, вот бесовское название, для разных почеркушек и то имеются. Да-а-а, бесполезное на сегодняшний день орудие труда, этот архаичный календарь, но мне, чёрт возьми, почему-то приятно, что он есть на моём столе. Он мне как друг, товарищ, брат и напарник, с которым мы протащили службу от звонка до звонка. И вот я её открываю, эту страничку, на которой, красным по серому, большими цифрами отмечен последний день моей затянувшейся карьеры в органах МВД. Решение принято, рапорт подан, через пару недель медкомиссия – и в конце месяца прощальный марш с цветами и слезами коллег, а после пышные, (я так думаю, что райотдел раскошелится) проводы на заслуженную пенсию. Какое приятное словосочетание – месяц и пенсия. Не кривлю перед собой душой и признаюсь, что за тридцать лет беспорочной службы, где один день честной работы приравнивается к двум, а то и к трём, устал. Хочется расслабиться где-нибудь в безлюдном живописном месте и стать ненужным для общества». Зазвонил телефон, Максим замешкался, но потом всё же снял трубку. В динамике звучал сиплый голос начальника, по тону которого можно было предположить, что он крайне взволнован. «Привет, Максим Иваныч, – Подосиновиков вежливо ответил, – зайди ко мне». Максим аккуратно положил трубку и быстрыми движениями толстых коротких пальцев поправил прилипший к шее воротничок. «Странная манера у наших начальников тыкать своим подчинённым направо и налево. Какой-то хреновый у нас в России менталитет».  Через минуту он уже входил в кабинет начальника райотдела милиции.
– Разрешите? – Максим сделал два шага вперёд и остановился. – Товарищ подполковник, по вашему прика…
– Максим Иванович, ты неисправим. Давай без официальщины, лучше присаживайся ко мне поближе. Здесь такое дело… – подполковник раскрыл лежащую перед ним на столе папку. – А кстати, почему ты на планёрке не был?
– Я заходил в дежурку поинтересоваться насчёт свеженького и интересненького, на что получил ответ о на редкость тихой, без каких-либо серьёзных правонарушений, ночи.
– И это, по-твоему, даёт тебе право игнорировать штатное расписание?
– Богдан Борисович…
– Товарищ майор!
– Виноват.
– То-то же. Ладно, Иваныч, с этим разобрались, – и тут вдруг Максим заметил, как начальник нервно перебирает пальцами сигарету, чего до этого за ним не наблюдалось. – Думаешь, не понимаю твоего настроя? Конечно же, всё понимаю, но и ты меня пойми, я же не от нечего делать и не просто так… У меня в подчинении коллектив, который тестирует меня ежесекундно, да и по долгу службы я обязан реагировать.
– Ещё раз извиняюсь, – выпалил Максим Иванович заученную фразу. «Ещё секунду назад в его руках ничего не было, как и когда он успел её достать, но самое интересное – откуда, ведь пачки на столе я не вижу».   
– Ну, достаточно извинений, перейдём непосредственно к делу. Вот, только что принесли, материалы опергруппы, – подполковник передал тощую папку. – Без вариантов, статья сто шестьдесят четвёртая. Досконально ознакомишься потом у себя, а сейчас я тебе только вкратце обскажу, чтобы ввести в курс дела. Так вот, в нашем краеведческом музее, который, кстати, тут неподалёку, имени… этой… ну, как её… а, вспомнил, Клары Цеткин, спёрли картину. Музейщики в голос орут, что это очень ценный экспонат.
– Розы Люксембург.
– Не понял?
– Музей имени Розы Люксембург.
– И чё?
– Да так, ничего, к слову пришлось.
– Хорошо, пускай не Клара, пускай Роза, кража от этого самораскрывающейся не станет. Ясно другое – дело это громкое, резонансное, и поэтому для его раскрытия направляются наши лучшие силы и средства. Ты у нас лучшая сила и средство в одном лице, так что для тебя не составит большого напряга раскрыть это дерзкое преступление, и можешь считать это для себя дембельским аккордом. Кстати, я ознакомился с материалом, и мне кажется, что дело весьма и весьма перспективное.
– Как знать, как знать, ведь кража-то, если судить по статье, серьёзная, дилетант на такое вряд ли решится.
– И всё же я на тебя надеюсь, Максим Иванович.
– Постараюсь и на сей раз оправдать ваши надежды, Богдан Борисович, – Максим встал. – Разрешите идти?
– Идите, товарищ майор, и о ходе следствия докладывайте мне лично.
– Есть докладывать, – вместо того чтобы незамедлительно выйти, Максим продолжал стоять.
– Что-то хотите добавить?
– Да так, ерунда, у вас сигарета во рту не тем концом вставлена.
– Ох, и то верно, – начальник, осмотрев подмоченный конец сигареты, бросил её в пепельницу, – работа, знаете ли, накладывает отпечаток.
Максим Подосиновиков вернулся в свой кабинет, плюхнулся на свой стул, откинулся на свою спинку стула, раскрыл, теперь уже свою, папку и чисто механически, не заостряя ни на чём особого внимания, стал её просматривать. «Чёртова погода, а после вчерашней грозы стало только хуже. Теперь к невыносимой жаре прибавилась влажность и духота. Вселенский катаклизм, и никакого настроения вести это дело. А может, взять больничный, а после полежать на обследовании? – Повинуясь сигналу из подсознания, рука сама вернула назад очередную страницу. –Ну, раз ты настаиваешь, то я готов даже прочитать. – Ничего особенного, самый, что ни на есть обычный протокол об изъятии видеокассеты, на которую велась съёмка из того злополучного зала камерой внутреннего наблюдения. – О нет, зачем эти лишние телодвижения? – Однако ноги уже сами несли его к выходу. –Ну какой идиот будет воровать картину перед направленным на него объективом? Наверняка он его чем-нибудь завесил».
Спустившись в дежурку, Максим забрал вещдоки и снова вернулся в свой кабинет. Вставив кассету в видеомагнитофон, он промотал её на начало, затем включил телевизор и, умостившись на ветхом диванчике, настроился на просмотр. Ничего привлекательного, редкие посетители, лениво прохаживающиеся по залу, работница музея, лет сорока, симпатичная, как будто бы случайно, уже раз шесть останавливалась перед объективом в разных ракурсах и каждый раз, бросив томный взгляд в круглое отверстие, медленно удалялась. Через некоторое время зал опустел, затем погас общий свет, а видимость обеспечивал довольно сносно подсвечивающий дежурный ночник.
Полудрёму прервал зашедший в кабинет сослуживец.
– Про чё фильм Иваныч?
– Про любовь.
– Несчастную?
– Безответную.
– Значит, драма, – порывшись в сейфе и не найдя того, что искал, коллега досадно шлёпнул себя по бокам. – Драмы не люблю, да что там не люблю, терпеть не могу. И куда оно подевалось… – сослуживец тихо ругнулся и скрылся за дверью.
А Максим, поменяв позу на более удобную, приготовился продолжать этот полудрёмный просмотр.
Ночник в музейном зале продолжал гореть ровно, но тускловато для съёмок, зевота всё чаще выламывала нижнюю челюсть, а свинцовые веки, беспардонно опускаясь вниз, тянули за собой всю голову. Но в следующее мгновенье из свернувшегося калачиком сытого и ленивого удава он вдруг преобразился в голодного леопарда, готовящегося к прыжку. Ему показалось, что на экране мелькнула тень. Отмотав чуть назад, Максим проверил подозрение. Так и есть, камера зафиксировала скользнувшую под ней мужскую фигуру. А ещё через пару секунд она беспристрастно снимала весь процесс кражи. Здоровенный мужик в шортах и футболке, абсолютно не скрывая своего лица, спокойно снимал со стены картину. Мало того, спрятав местного значения шедевр в мешок, он оглянулся и самодовольно улыбнулся в камеру. «Ты бы ещё ручкой помахал», – пронеслось у Максима в голове.
Ещё и ещё раз, по давно заведённой привычке, Максим Подосиновиков снова и снова просматривал кассету, стараясь в каждом новом просмотре отыскать ту, пропущенную ранее, очень важную деталь. Но в этот раз всё оказалось настолько банально и до смешного наивно, что после нескольких просмотров сыщик потерял к видеозаписи интерес. Распечатанное крупным планом лицо подозреваемого он сунул в свою папку.
 «Выходит, что дело раскрыто? – рассуждая, Максим Иванович заваривал в кружке чай, то поднимая, то опуская квадратный пакетик дешёвого российского контрафакта. – Установить личность преступника не составит большого труда, это дело техники. И что? Да ничего, получается, что дело действительно раскрыто. Вот бы порадовался за меня Шерлок Холмс, будь он сейчас жив. Однако чем больше думаю об этом деле, тем больше укрепляется чувство, а интуиция меня редко подводила, что всё здесь не так ладно и складно, как кажется на первый взгляд».
Отхлебнув подкрашенного пойла, Максим поморщился и вылил остатки в горшок с каким-то экзотическим растением, название которого он никак не мог запомнить. Вооружившись необходимыми бумагами, товарищ майор решил осчастливить краеведческий музей своим личным присутствием.
В музее не то чтобы обрадовались появлению милиции, однако встречали с надеждой в глазах. Директриса, женщина в теле, заслуженно избалованная мужским вниманием, на время забыв о своём женском начале, встретила сотрудника внутренних дел сухо и по-деловому.
– Здравствуйте, э-э-э…
– Максим Иванович Подосиновиков.
– Ага… Максим?.. Подосиновиков?.. это случайно не…
– Случайно нет. Тот был Подберёзовиков, хотя и тоже Максим.
– Ах, да-да, верно подмечено, и отчества у вас разные.
– К сожалению, мы не родственники. Давайте лучше поговорим по существу дела, про вашу беду, так сказать. Расскажите, что у вас стряслось этой ночью?
– Все сотрудники в шоке, только и разговоров, что об этой краже. А ведь это не вымысел, кража произошла реально, и не просто кража – пропал подлинник ранних голландцев.
– Надо же, подлинник… И что интересно – голландцев. Хотелось бы уточнить некоторые детали. Скажите, эти самые голландцы, они что, действительно настолько ценны, чтобы из-за них идти на преступление?
– О чём вы говорите, это же не просто голландцы, это ранние голландцы, наше музейное достояние, единственный оригинал, остальное – или копии известных мастеров, или местные таланты. Благодаря только им мы выполняем план посещаемости.
– А-а-а… ох, извините, не расслышал вашего имени-отчества.
– Галина Васильевна.
– Галина Васильевна, а не подозреваете ли вы кого-нибудь? Музей у вас небольшой, персоналу – раз, два и обчёлся, все как на ладони.
– Нет, ну что вы. У нас люди работают по двадцать лет и более. Мы все, как одна семья.
– Не спорю, но, знаете, как бывает, – в семье не без урода.
– Нет, товарищ…
– Майор.
– Так вот, товарищ майор, в нашем коллективе уродов нет. 
– В таком случае я рад, что у вас здоровый коллектив. Скажите, – Максим достал фотографию, – вам случайно не знаком этот человек?
В директрисе сразу же проснулась женщина, в которой женское начало не позволяет стирать из памяти приглянувшиеся образы. Она ещё с минуту полюбовалась, а затем, вернув себе строгий взгляд, ответила.
– Мне знаком этот человек.
– Расскажите о нём всё, что знаете. Сначала, где и при каких обстоятельствах познакомились, а затем… ну и так далее, по протоколу.
– Не буду утомлять вас предысторией, а перейду к самому главному. Как-то раз, кажется, в пятницу, в наш музей, а произошло это ещё год или полтора назад, принесли на сохранение некую домашнюю утварь, найденную на раскопах древнего города, (вы не можете быть не в курсе о наших знаменитых на весь мир руинах). Предполагали, что город этот был основан ещё в двенадцатом веке нашей эры, но теперь-то уж можно с определённой точностью утверждать (доказано разнообразными анализами), что нашему городу как минимум восемьсот лет. Так вот, когда очистили предметы от пыли времён, то на некоторых из них проявились непонятные надписи, которые даже при детальном изучении нашими учёными прочтению не поддавались. Долго мы, то есть они, мучились, но так ни к чему единому и не пришли. Страсти улеглись, интерес поугас, и артефакты, переписанные и классифицированные, перекочевали в хранилище дожидаться лучших времён, если бы не случай. Как-то раз, кажется, тоже в пятницу, на одной из вечеринок – насколько я помню, праздновали чей-то юбилей – разговорилась со мной одна старая приятельница, работающая в настоящее время в университете. Кстати, степень имеет, и не последний человек в руководстве. Ваши дети ещё школьники?
– Давайте лучше про подружку.
– Она всегда была карьеристкой, достаточно взглянуть на неё хотя бы один раз. Я её слегка в этом упрекала, поэтому мы не были близки в дружбе. Но вернёмся к тому памятному разговору.
– Вы знаете, и я не против.
– Начало разговора было натянутым, но потом потихоньку, помаленьку разговорились о том о сём, и, в конце концов, получился вполне приличный никчёмный и ни к чему не обязывающий светский междусобойчик. Так бы мы и разошлись до следующего юбилея, не затронь кто-то из нас тему раскопок. В конечном итоге я пожаловалась на наших учёных мужей, что, мол, не могут прочитать какие-то царапины, а она, в свою очередь, посоветовала обратиться за помощью к этому человеку. – Галина Васильевна прервалась, видимо возродив в памяти безвозвратно ушедшие в прошлое приятные события.
– А дальше… как у вас сложились отношения с этим человеком?
– Вы на что намекаете? Я, между прочим, замужем, хотя и не ношу кольца.
– Я имел в виду деловые отношения.
– О-о-о… деловые отношения у нас складывались, как нельзя прекрасно. Он сразу откликнулся на мою просьбу, проявив живой интерес к находкам. Настоящий профессионал, – улыбка Джоконды легла на её лицо. – Эпиграфист, каких ещё поискать.
– Ну и как сработал эпиграфист, пробил брешь в познании недоступной истины?
– Простите?
– Прочитал царапины на горшках?
– Да, работу выполнил быстро, жаль было расставаться с таким умницей. Оказалось, это…
– Как, говорите, его имя?
– Валерий Алексеевич.
– Фамилия?
– Ягужинская.
– Вашу фамилию я знаю, мне бы теперь Валерия Алексеевича узнать.
– О-о-о… у него знаменитая фамилия, просто легендарная фамилия…
– Так назовите её.
– Чапаев.
– Превосходно, осталось только адресом обзавестись.
– Адрес не помню, помню только, что дом на окраине, в спальном районе, зашарпанная такая хрущёвка, зато телефон записан.
– Продиктуйте, пожалуйста.
– 41-91-77.
– Галина Васильевна, спасибо вам за исчерпывающую информацию, а теперь разрешите откланяться и...
– Как-то вы уж очень быстро, Максим Иванович, даже по музею не прошлись, с прекрасным не соприкоснулись, когда вам ещё такая возможность представится? А я бы вас сопроводила.
– Я бы и рад соприкоснуться с прекрасным, да бдительный устав не позволяет.
– Скажите, Максим Иванович, неужели Валерий Алексеевич каким-то образом замешан в этом гнусном деле?
– Пока что как свидетель.
– Что значит пока, а потом что?
– Потом… под давлением неопровержимых улик, может быть переквалифицирован в… не свидетеля.
– Вы меня, не совсем конечно, но успокоили. Я позвоню Валерию Алексеевичу, чтобы он тоже не переживал.
– Нет! Звонить, Галина Васильевна, никуда и никому нельзя, потому что разговор наш является конфиденциальным, и за его разглашение автоматически наступает ответственность по суровой статье нашего Российского уголовного кодекса. Я понятно излагаю?
– Доходчиво.
– Значит, мы поняли друг друга. До свиданья.
– Прощайте.
Выйдя из музея, Максим тут же позвонил по мобильнику в отделение, и, передав информацию оперативникам, озадачил их поиском и доставкой подозреваемого.
Он уже сидел на своём протёртом стуле, когда ввели Валерия Алексеевича. Мужчина пребывал в явном недоумении и лёгком возбуждении, которое читалось в его испускающих молнии глазах.
– Сядьте, пожалуйста, вот сюда, напротив меня.
Максим не торопился начинать допрос, он вообще никуда не торопился, разглядывая сидящего перед ним будущего каторжанина. «Статный мужик (директрису понять можно), только сильно нервничает, но взгляд добродушный, глаза ясные, как то небо над головой, и борода ему к лицу, длинные кудри не портят общей картины, а вот футболка та же, что и на плёнке, и шорты совпадают. Передо мною сидит вор, а мне не хочется в это верить. Странные чувства посещают меня перед пенсией. Сейчас бы пива холодного, да вместе с этим добродушным великаном на берег речки, под навес из простыни, и, лёжа на мягком песочке после прохладной водицы, предаваться беседам о таинствах нашего бытия, о загадках природы, о превратностях археологии как науки, о наших предках как о людях разумных. А ведь наши предки, хоть и разумные, но тоже кого-нибудь судили, приговор выносили и, приводя его в исполнение, без сожаления отсекали от основного тела весь разум вместе с головой. Вот и я вынужден буду его посадить, а что делать, закон есть закон, и все улики против него, и придётся ему в ближайшие лет восемь постигать новую науку».
– Для начала давайте знакомиться.
– Обстановка неподходящая для знакомства.
– Я Максим Иванович Подосиновиков, старший следователь по особо важным делам.
– Да-а-а! А не тот ли…
– Нет, тот был Подберёзовиков.
– Жаль, честный был дознаватель.
– Значит, разобрались. Теперь извольте назвать своё имя, отчество и фамилию.
– Валерий Алексеевич Чапаев.
– Чапаев? Это не того ли Чапаева…
– Не исключаю, возможно, я ему какая-то дальняя родня, только вот по какой линии, сказать не могу, не удалось отследить.
– Валерий Алексеевич, вам известно, почему вы здесь?
– Люди в форме объявили мне, что якобы я подозреваюсь в какой-то краже.
– И что на этот счёт вы бы хотели пояснить?
– Всё это происки империалистов.
– Надо же, а я об этой версии как раз и не подумал. Закуривайте, – на стол легла нераскрытая пачка сигарет.
– Спасибо, но я придерживаюсь здорового образа жизни.
– Чистосердечное признание написать не желаете?
– О чём?
– О подвигах ваших.
– Я не Геракл, чтобы писать о своих подвигах.
– А с виду и не скажешь, – Максим Иванович достал из папки фотографии. – Валерий Алексеевич, у нас есть все основания подозревать вас в совершении кражи картины из краеведческого музея. Где вы были этой ночью?
– Как где, дома, конечно.
– Кто-то может это подтвердить?
– Естественно, это может подтвердить…
– Смелее, Валерий Алексеевич, чего вы так стушевались?
– Это может подтвердить любой из моих соседей.
– Они звонили вам или посещали вас ночью?
– Нет.
– У вас прозрачные стены?
– Нет.
– Так как же они могут подтвердить ваше наличие в квартире в течение всей ночи?
– Не знаю, как они могут подтвердить, но, во всяком случае, у меня других свидетелей нет, кроме разве что тараканов, которые проживают у меня без прописки, да ещё мышки, нагло оккупировавшей часть территории.
– Второй раз заостряю ваше внимание на чистосердечном признании.
– Максим Иванович… могу я к вам так обращаться?
– Правильнее будет – гражданин майор.
– Гражданин майор, я не понимаю, что здесь творится, но это бред, понимаете, самый настоящий бред. Я ничего вам больше не скажу и требую адвоката, так, кажется, в фильмах учат.
– Не верьте всему, что показывают по телевизору, гражданин Чапаев, – Максим разложил перед Валерием Алексеевичем фотографии. – Вам это о чём-нибудь говорит?
– Лицо вроде бы моё, а остальное… вероятно, монтаж. Я не эксперт, но подозреваю, сделано профессионально. Хотите дельный совет? Откройте при вашей богадельне фотоателье, доходный бизнес, я отвечаю, правда, деньги невесть какие, зато в конце месяца стабильная премия, а главное, легально и государству налоги.
– Ну что же, есть в вашем предложении рациональное зерно, надо будет на досуге подумать, – договорив фразу, Максим Иванович встал, достал из ящика стола видеокассету, вставил её в магнитофон, включил телевизор и, вооружившись пультом, вернулся на своё место. – Валерий Алексеевич, а что вы скажете об этом монтаже? – Нажав кнопку на пульте, сыщик продолжал, не отвлекаясь на экран телевизора, внимательно следить за реакцией подозреваемого.
А реакция была неподдельная и без всякой наигранности. Сначала зашевелились усы, потом задвигалась борода в районе желваков, а густые брови, сдвинувшись друг к другу, спрятали под собой сверкавшие яростью глаза.
– Откуда это у вас? – прошипел Чапаев.
– Подарок из Африки.
– Но это же неправда.
– Не верите глазам своим?
– Глазам-то я как раз верю, только поверить в эту фантасмагорию не могу. В данном случае мне остаётся только добавить, что и это смонтировано.
– Других предложений нет?
– Надо отдать её на экспертизу.
– Отдадим, если понадобится. Но я-то вот что хотел сказать вам, гражданин Чапаев, а вы постарайтесь донести до своего сознания то, что услышите сейчас от меня. Картина, в хищении которой вы подозреваетесь, имеет историческую ценность, то есть стоит больших денег. Идём дальше. На месте совершения преступления обнаружены потожировые отпечатки пальцев, среди которых, а я больше чем уверен, обнаружатся и ваши узоры. В заключение хочу напомнить о самом убийственном факте – это запись видеонаблюдения, где во всех красках запечатлено преступление, предусмотренное статьёй 164 УК РФ, а именно «хищение предметов или документов, имеющих особую историческую, научную, художественную или культурную ценность, независимо от способа хищения», по которой предусмотрен срок лишения свободы от шести до десяти лет и штраф до пятисот тысяч рублей. При сложившихся обстоятельствах у вас остаётся только два варианта. Первый, – вы возвращаете похищенное, пишете явку с повинной, что, несомненно, в дальнейшем смягчит наказание, и до суда спокойненько находитесь под подпиской о невыезде. Вариант второй: я задерживаю вас в порядке статьи 91 УПК РФ, предъявляя обвинение в совершении названного преступления, и выхожу с ходатайством перед судом об избрании для вас меры пресечения в виде заключения под стражу. Что выбираете, Валерий Алексеевич?
– Правду!
– Тогда вот вам правда – статья 46 УПК РФ, ознакомьтесь со своими правами, а пока знакомитесь, подумайте об адвокате, если таковой у вас имеется, но если вы бедны, то защитник будет предоставлен вам государством.
– Мне не надо защитников ни своих, ни государственных, я сам себе китайская стена.
– Это ваш выбор. Сейчас вы подпишете протокол допроса, напишете заявление об отказе от услуг защитника, ознакомитесь с предъявлением обвинения, затем ещё раз придётся подписать протокол в качестве обвиняемого, ну и в изолятор временного содержания. Завтра утром вас привезут в суд, где буду присутствовать и я, а там судья вынесет вам постановление об избрании меры пресечения в виде заключения вас под стражу сроком на два месяца. Ну, а дальше вы догадываетесь, – скорый, беспощадный, но справедливый суд – и по этапу в колонию.
Следователь подготавливал необходимые бумаги, а Валерий Алексеевич продолжал пребывать в прострации, отказываясь верить в происходящее. Он уже не раз щипал себя за различные места, но каждый раз было больно, и пока, даже не прочитав, Чапаев подписывал протоколы, Подосиновиков тем временем вызвал конвой, и после того как был поставлен последний автограф, обвиняемого увели в СИЗО.

                – – -
 
Отложив книжку, Борис посмотрел в окно. Чтение разладилось, мозги не переваривали входящую информацию, а в душе всё больше и ощутимее росло какое-то неопределённое чувство, от которого почему-то портилось настроение. «Не слишком ли я равнодушен к наследию предков? Прабабушек и прадедушек не знаю, откуда мы ведём свой род, не интересовался, тайну гибели родителей не разгадал, даже странная штуковина, валяющаяся в шкафу – только руку протяни, интереса не вызывает, да и повесть в этой книге без внутреннего наполнения, а значит пустая, чего зря повторять знакомые слова. Эх, где они, эти современные писатели? Грустно без родственников и одиноко, благо что собака есть, последняя родная душа. А вдруг как умрёт? Ну что же, тогда и мне смысла в дальнейшей жизни нет. И то верно, ведь меня на этом свете ничего не держит, даже зацепиться не за что. Зароют во сыру землю, а сверху, на могилке, и всплакнуть некому. Впустую смерть пройдёт, без борща, без блинов, без кутьи и добрых слов по усопшему. Эх, пойти что ли, жахнуть рюмашку горькой, а то и две, чтобы мысли мрачные отогнать?»
Философию прервал Перун. До этого лежавший спокойно, он вдруг навострил уши и, подняв морду, повернул её в сторону двери. Затем подскочил, завилял хвостом и заегозил передними лапами.
– Чего ты встрепенулся, никак, знакомый запах учуял?
Клацнул замок, входная дверь открылась, и пёс, игнорируя команду «сидеть», бросился навстречу вошедшему Николаю. Ничего не оставалось делать, пришлось и Борису подниматься со своего любимого дивана и встречать неожиданно вернувшегося товарища.
– Быстро же ты нагостился, я даже соскучиться не успел.
– Холодная вода есть? – Весь мокрый от пота, с вытаращенными от испуга глазами, Николай дрожал мелкой дрожью, как осиновый листок.
– Эк тебя колбасит, у тебя такой вид, как будто бы ты ежа проглотил морского, – Борис достал из холодильника початую полторашку с квасом. – Чего случилось-то?
– А то и случилось, – залпом осушив один стакан, Николай налил ещё.
– Ты сильно-то не увлекайся, и не оттого, что мне жалко, просто ангину схлопочешь по-глупому.
– Валерия Алексеевича арестовали.
– Чего?!
– Того! Лапти сплели и под белые рученьки в ментовский воронок.
– Во дела! – Борис тоже замахнул полный стакан квасу. – А тебя за что пощадили и прицепом не загрузили?
– Не успели, схоронился я, а после через чердак ушёл.
– Это как схоронился?
– Под кроватью отсиделся, – только теперь Николай позволил себе сесть на кухонный диванчик и перевести дух. – То есть отлежался.
– Так, Кольша, давай-ка всё по порядку, и хватит хлебать холодный квас, – Борис отобрал почти пустую бутылку.
– А чего рассказывать-то, и по какому порядку, я сам до сих пор толком понять ничего не могу. Сижу, в стрелялку играю, он в библиотеке из книжек выписывает чего-то, и тут, представляешь, вдруг, откуда ни возьмись, фараоны изо всех щелей. «Стоять, лежать, руки за спину, лицом к стене, всем строиться, выходи по одному!» Я, как услышал знакомые позывные, тут же под кроватью оказался, не прошло и секунды.
– Отменная у тебя реакция.
– Когда его увели, то и я не стал задерживаться, сразу же к тебе.
– Хвоста не было?
– Хвоста?.. Вот чего не видел, того не видел. По-моему, не было.
– А обвинение профессору какое выдвинули?
– Он не профессор.
– Какая сейчас разница? Так чё ему предъявили?
– А я знаю?
– Не расслышал, что ли?
– И не слышал, и не видел, всё произошло очень быстро.
– Хочешь пожевать чего-нибудь? Со страху всегда жор нападает, а я как раз супешник рыбный сварганил из консервов.
– Мне бы ещё холодненького глоток.
– Обойдёшься. Сразу много жидкости нельзя. Лошадей после скачки и то ограничивают, а ты вообще ещё жеребёнок.
– А картошки жареной нет?
– Нет, только суп с ржаным хлебом.
– Ну если только с ржаным…
Пока Николай уплетал рыбный супчик, Борис обдумывал создавшуюся ситуацию. «То-то у меня с утра паршивое настроение было. Видать, есть во мне что-то такое,  экстрасенсорное, раз смог предчувствовать беду».
– Ну как «рататуй»?
– Кто?
– Суп, говорю, как, понравился?
– Знатная похлёбка, – без лишних слов Николай вымыл за собой посуду и вытер стол.
– Что же нам теперь делать-то, а, Коля-сан?
– Борь, а вдруг Валерий Алексеевич действительно террорист, скрывающийся в подполье, а выдаёт себя за учёного?
– Ежовый яд тебе на мозги подействовал, разжижение началось. Сам-то понял, что ляпнул?
– А чё, всякое же может быть, ведь мы его совсем не знаем.    
– Точно, а бомбы он книгами начиняет, для более эффективного поражения. Коля, береги мозги смолоду, не глотай всё, что под руку попадёт.
– Береги не береги, а менты просто так на голову не сваливаются.
– Тоже верно.
– Хотя бы узнать, за что его повязали, а там и стратегию выработать недолго.
– Кольша, ты где таких слов нахватался – стратегия, выработать, а тем более недолго?
– Не знаю, как-то само на язык подвернулись.
– А знаешь, самое парадоксальное состоит в том, что ты прав. Действительно, нам надо сначала узнать, где его содержат, потом, какое предъявили обвинение, а затем, как ты и предлагал, выработать стратегию для его вызволения.
– Держат его на киче.
– Ну ты-то откуда знаешь?
– Мне ли не знать?
– Ах, да, извини, запамятовал, это же «твои университеты». Значится так, первый пункт мы, благодаря совместным усилиям, выполнили – вычислили местонахождение, теперь пункт второй – в чём его обвиняют.
– Борь, давай второй пункт пропустим, не будем на нём зацикливаться и перейдём сразу же к последнему.
– К последнему, говоришь, ну что же, ты как всегда на высоте, Коля-сан. К третьему так к третьему. Какие будут предложения?
– Позвоним Степаниде, посоветуемся, а вдруг у неё папа генерал.
– Согласен, позвонить надо, но только не Степаниде. Мобильника моего случаем не видел? Борис бегло осмотрел кухню, затем направился в свою комнату.
– А кому мы будем звонить?! – крикнул ему вслед Николай.
– Королеве Марго.
Из комнаты доносилась негромкая речь, разобрать которую было невозможно, а через пару-тройку минут возвратился Борис с хитрым прищуром и довольной гримасой на лице.
– Собирайся, Николай, поедем, Николай, к королеве, Николай.
– К твоей начальнице?
– К ней, к родимой.
– Обещала помочь?
– Есть кое-какие варианты, оказывается, не всё так безнадёжно, как кажется на первый взгляд.
Ободрённые и окрылённые вновь открывшимися обстоятельствами, друзья-товарищи весело шагали по проспекту, отпуская по любому поводу колкие шуточки да прибауточки.
В кабинет директрисы Борис зашёл один, Коля остался внизу рассматривать машины.
– Здравствуйте ещё раз, Маргарита Сергеевна.
– Проходите, Борис Брониславович, присаживайтесь, – она указала на кресло, стоящее напротив. – Спешу вам сообщить, пока вы шли ко мне, я уже успела кое-кого обзвонить, и вот что у нас получается. Дело по вашему Чапаеву очень серьёзное, и срок он может отхватить довольно приличный, а также штраф. Инкриминируют ему кражу «голландцев» из нашего музея, которую он совершил этой ночью. Картину возвращать не хочет, и поэтому его определили в СИЗО.
– Он не мог выкрасть картину этой ночью, потому что всю ночь пробыл дома, это я знаю наверняка.
– Откуда такая уверенность?
– Как раз в эту ночь Николай оставался у него погостить.
– А что он там делал?
– Помогал с ремонтом. Там у него несчастье случилось, стёкла в окнах повылетали и обои трещинами пошли, а в довесок, – нашествие мышей.
– Как же так всё сразу-то?
– Дом усадку дал, вот его и перекосило.
– Получается, что его подставили?
– Выходит, что так.
– Но кому это нужно, чью дорогу он перешёл?
– Загадка, на которую пока нет ответа. 
– Самое большее, что можно сделать, это выпустить его под подписку о невыезде.
– Это даже больше, на что можно надеяться. Главное – не за решёткой. Пока суд да дело, есть время провести своё расследование.
– Маленький нюанс: это будет стоить некоторого количества денег, причём не малого количества.
– Это сколько?
– Думаю, тысяч в десять уложимся.
– Долларов?
– Тугриков.
– Ничего себе, маленький нюанс с немалым количеством. – Борис почесал затылок. – А-а-а… плевать, десять так десять, возьму кредит.
– Я тоже так думаю, что ради друга и пострадать не грех.
– А он мне как раз и не друг.
– Родственник?
– Да практически никто, мы только вчера познакомились.
– Прости, может быть, я что-то неправильно понимаю, но ты собираешься выложить десять тысяч зелёных за первого встречного?
– Ну что ж делать, раз другого выхода нет?
– А у него у самого разве нет денег, ну хоть сколько-то?
– О чём ты говоришь, ну откуда у честного российского учителя деньги?
– А ты спрашивал?
– Как-то к слову не пришлось, мы всё больше о науке да об её проблемах.
– Ладно, Борис Брониславович, иди домой и считай, сколько у тебя там в кубышке наличности, а об окончательной сумме я перезвоню позже, когда подробнее всё узнаю.
Не дав Николаю насладиться внутренним убранством внедорожника, Борис буквально вытащил его оттуда, и, попрощавшись с коллегами, он, увлекая за собой подростка, покинул салон. Объяснение происходило на ходу, и к тому времени, когда они подошли к дому, общий план последующих действий был выработан. Хотя на самом деле никакого плана и не было, просто надо было сидеть у телефона и ждать новых сообщений.
Придя домой, Борис сварил, как он это умел делать, кофе и, расположившись на диване, включил телевизор. Показывали какой-то затёртый до дыр сериал. Пройдясь по программам, он выключил его, как нечто бесполезное.
– Кольша! – вдруг ни с того ни с сего вырвалось у Бориса. – А чего ты там делаешь?
– Дрессировкой занимаюсь, – донеслось из соседней комнаты.
– Это кто ж кого дрессирует?
– Глупый вопрос.
– Ну не скажи, не скажи. Слышь, сродственничек Запашных, ты бы сбегал наверх да предкам своим показался, а то, небось, переживают, извелись все, места себе не находят.
– А их сейчас всё равно дома нет.
– А и где же они?
– На посту возле пивнухи.
– Кольша, а помнишь, ты хотел Степаниде позвонить?
– Ну, хотел.
– Так ну и звони, сейчас как раз самое время, а то девушка, понимаете ли, ждёт, а он тут, понимаете ли, дрессируется, непорядочно, понимаете ли, так обходиться с друзьями.
– Попозже позвоню.
– Эгоист ты, Николай Васильевич.
Вместо ответа тишина, но недолго, буквально через минуту вбегает Колька, губы плотно сжаты, глаза сощурены в тонкую щелочку, а из ноздрей шумное дыхание.
– Кто это эгоист?
– Не пыхти как паровоз, кроме тебя здесь только собака, так что мог бы и догадаться.
– Ах, вон оно как, я, ко всему прочему, ещё и тупой?
– Нет, ты самокритичный эгоист.
– Пусть так, пусть я эгоист, пусть тупой и самокритичный, но зато… но зато… а ты-то тогда кто?
– Я Макаренко – лучший друг беспризорников и трудновоспитуемых подростков.
– Какой ещё Макаренко?
– Который Антон Семёнович.
– Ты не Макаренко, ты этот… ну… как его… да ну тебя! – Коля рубанул рукой воздух и убежал в другую комнату.
– Так ты будешь звонить Степаниде аль нет? – Борис прислушался и вдруг довольно улыбнулся. Он услышал шлёпающие шаги в направлении кухни, затем характерный звук снимаемой трубки, после чего акцентированные удары по кнопкам телефона и через паузу обречённый возглас – «Алё!».
Сначала Николай разговаривал с явной неохотой, выдавливая из себя каждое слово, но затем потихоньку, помаленьку разговорился, и вот он уже шутит и смеётся, а от прежнего психоза не осталось и следа.
Пока на кухне звучали телефонные трели, Борис достал деревянную шкатулку, в которой хранились документы и деньги, вынул заначку и тщательно, на два раза, пересчитал купюры. Оказалось не густо, всего три тысячи, если пересчитать на долларовый эквивалент. «Да-а-а, браток, если чуда не свершится, то тащить тебе, товарищ Чапаев, всю десятку без права переписки от звонка до звонка».
Не успел Николай положить трубку, как телефон тут же зазвонил. Звонила Маргарита, и Николай, приглашая Бориса, показывал ему знаками, что на том конце его начальница. Теперь уже Борис равнодушно и безучастно выслушивал трубку, отвечая короткими «да» или «нет», затем он произнёс слово «три», но буквально через минуту и он начал меняться в лице, а к концу разговора даже пытался шутить.
– Кольша! – Борис довольно потирал руки. На его крик вместе с Колей появился и Перун.
– Что случилось?
– А не сбегать ли тебе, друг мой Колька, за тортиком, нет, лучше за тортищем?
– Королева нашла безденежный вариант?
– Кое-что в этом роде.
– Ну, тогда и я не против сладенького. Давай деньги, мы с Перуном быстро слётаем.
– Нет, Кольша, сбегай один, неохота мне опять ему лапы мыть. А пока ты ходишь, я чайник на огонь поставлю, заварку свежую заварю.
– Чайник ставить рано.
– Почему?
– Степанида обещалась подъехать.
– Точно подъедет или только обещала?
– Точнее не бывает.
– Тогда вот тебе ещё денег, да чтоб размер у торта был как надо, и чтоб крема на нём не мерено. А чайник я всё-таки поставлю, потому что чай у меня настоящий листовой, это вам не какая-то труха в бумажечке, ему ещё настояться необходимо. Вот так-то, воспитатель животных.
Минут через пятнадцать в холодильнике дожидался своей очереди большущий торт, на столе в центре стоял пузатый фарфоровый заварник, укутанный полотенцем, а вокруг него –приготовленные три комплекта из родительского чайного сервиза с вложенными в них ложечками.
Не прошло и получаса, как пришла Степанида. Увидев на радостных лицах друзей уверенный оптимизм, она тут же успокоилась, выкинув из головы остаток тревоги, мучавший её всю дорогу.
– Мальчики, девочки, где будем разговляться?
– Как где? – Коля уже полез было за тортом, но остановился.
– Ой, а я не знаю, наверное, на кухне, ведь там сподручней.
– Нет, мои юные друзья, лёгкое счастье – это не для нас. Мы пойдём тернистым путём и организуем веселье в самой большой комнате, а значит, в моей спальне. Разделимся на группы. Моя группа подготавливает площадку, то бишь стол, посадочные места и тихим фоном музыкальное сопровождение, а вам, мальчики и девочки, всё остальное – готовка, сервировка и увлекательная беседа. Задача ясна?
– Да, – хором прозвучало в ответ.
– Тогда разбежались.
Общее дело, объединяющее людей не хуже чем беда, заставило всех на какое-то время забыть о проблемах насущных, отдавшись без остатка этому короткому, но увлекательному занятию. Когда последний штрих на журнальном столике был обозначен и кусочки торта, свисая своими острыми углами за край блюдца, приготовились принести себя в жертву ради общего веселья, Борис громогласно объявил:
– Дорогие друзья, прежде чем мы пойдём на посадку, позвольте, от себя лично, пару слов. Возражения есть? Если нет, то спасибо за оказанное доверие. В это лихолетье, свалившееся на нас внезапно, как зима в декабре, мне приятно сознавать, что мы всё ещё в состоянии забыть о превратностях судьбы и заставить себя немножечко побыть счастливыми. – Речь, так долго конструировавшаяся в его мозгу центростремительными нейронами, закончилась до обидного быстро. Бурных оваций не последовало, но некоторые преданные слушатели продолжали внимательно ждать. – Вот вы и услышали всё, что у меня с утра копилось на душе. А теперь вперёд, занимаем приготовленные для нас лучшие места.
Степанида с Колей застолбили себе мягкие места на диване, Борису пришлось довольствоваться старым жёстким креслом, принесённым из бабушкиной комнаты, а вот собаке достался круглый коврик ручной, опять же бабушкиной, работы. Возражений ни с чьей стороны не последовало, а это означало, что все остались удовлетворены, и как могло быть иначе, если они могли без проблем, не в ущерб другому, дотянуться до своего куска. Уплетая за обе щеки свою первую долю пирога, никто не проронил ни слова, и только на втором заходе Николай наконец вспомнил то, о чём хотел спросить.
– Борь, так чё сказала королева?
– Какая королева? – Степанида даже отложила недоеденный кусок.
– Да есть тут у нас особа, к которой Борис Брониславович не равнодушно дышит.
– Ой, как интересно. А почему её нет за нашим столом?
– Ей по королевскому статусу не пристало.
– Послушай-ка, Николай Васильевич, а тебе не кажется, что ты взваливаешь на себя не ту штангу? Смотри, как бы пупок от натуги не развязался.
– А я что… я ничего… нет, если я вру, то ты так и скажи, а извинение за мной не заржавеет.
– Нет, такого я сказать не могу.
– Тогда и мне извиняться нет необходимости.
– Всё, Николай, покончили с этим. Стеша, как тебе торт, вроде свежий?
– Ваш торт просто объедение!
– Спасибо Николаю Васильевичу, он выбирал.
– Да, ладно вам, – от смущения Колины щёки покрылись лёгким пурпуром.
– Теперь о волнующей нас проблеме. Докладываю, о чём по страшному секрету поделилась со мной королева Марго. Оказывается, она нашла таки нужных людей через своего… этого… ну, в общем, не важно. Главное, что нашла, а это дорогого стоит, теперь будет легче правду искать. И ещё хочу представить вам одну грань, которая открылась в её, закрытом от посторонних глаз, характере. Ты, Стеша, не в курсе, а вот Николай знает, что у меня не хватало денег на взятку, да и занять не у кого, разве что кредит, так вот она добавила большую часть из своих запасов. Завтра, сразу после обеда, Валерия Алексеевича выпустят под подписку о невыезде. Если хотите, то поехали со мной встречать без вины виноватого.
Степанида по своей привычке захлопала в ладоши, а Николай, с криком подскочив с дивана, представил, как будто он скачет на коне и рубит воображаемых врагов воображаемой шашкой.
– Справедливость восторжествовала! – кричал Николай, размахивая руками.
– Дорогая оказалась справедливость.
– Борь, не будь скупердяем, да ради такого человека… ведь ты даже не знаешь, какой он!
– Куда уж нам, мы же с ним всю ночь «косынку» не раскладывали.
– И между прочим, зря не остались, столько интересного бы узнали.
– Коля, а расскажи, о чём вы беседовали с Валерием Алексеевичем.
– Вот-вот, для Степаниды это будет интересно и познавательно, как-никак одного поля ягодка, а для меня так себе – обыкновенный порожняк, ещё одна вариация на утопическую тему. Нет, я не против самого Валерия Алексеевича, мне он как человек очень даже симпатичен, но, простите, заниматься тем, от чего никакого проку, и в кармане, как говорится, не прибавится, и на стол не поставится, одно лишь моральное удовлетворение, я лично не готов. И как только об этом подумаю, меня сразу же подмывает спросить всех землекопов от науки, напрямую и без всяких там итальянских подходов, извините господа-товарищи, а кто пахать-то будет? Хватит тратить народные деньги в никуда. Лихо, понимаешь, пристроились – что-то непонятное выкапываем, зато реальное умело закапываем.
– Между прочим, Валерий Алексеевич денег у государства не берёт, а исследования проводит на свои кровные.
– Верю тебе, Николай, как никому верю, – Валерий Алексеевич не берёт и хороший он человек. Но вся беда в том, что он один такой альтруист, а остальная чёрная сотня что делает? Берёт, и не просто берёт, а хапает всеми частями своего тела, но при этом, что самое паскудное, делает вид, что этот харч достаётся ей огромным непосильным трудом, можно сказать, кровью и потом.
– А не надо мешать всех в одну кучу, и потрудитесь, Борис Брониславович, в следующий раз отделять зёрна от плевел.
– Ого, чего мы знаем! – Борис даже захлопал в ладоши. – Видишь ли, Кольша в чём тут заковырка, дело в том-то, что бочку мёда можно испоганить одной ложкой дёгтя, а вот в бочке дёгтя ложка мёда тут же становится дёгтем.
– Коля, и вы, Борис, давайте не будем нервничать, а то опять сейчас как разойдётесь, так и ругаться начнёте.
– Ругани не будет, было бы из-за чего.
– Вот и славно. Хотите, я вам ещё кусочек отрежу?
– Спасибо, Стеша, но я действительно насытился сладким.
– А тебе, Коля?
– Только совсем небольшой.
– А что это ты, Кольша прервался, куском себя соблазняешь? Не позднее как минуту назад, ты воспылал желанием открыть нам глаза и показать очередную Америку, по которой мы, оказывается, ходили, но не замечали, и будь, пожалуйста, последователен в своих действиях, когда начнёшь рассказывать про неё, про ту, которая валяется у нас под ногами и которую мы топчем не задумываясь.
– А я и не отказываюсь.
– Ну так давай.
– И дам!
– Давай, давай.
– И дам!
– Мальчики! – Степанида шлёпнула ладошкой по столу.
– А чего он перебивает, с мыслями не даёт собраться? Только, понимаешь, сосредоточишься, настроишься на позитив, так он тут как тут – вя-вя-вя да вя-вя-вя, – вякает что ни попадя. 
– Он больше не будет. Правда, Борис?
– Поклясться не могу.
– Коля, ну начинай уже, мне жуть как интересно, только попрошу – сначала и поподробнее.
– Хорошо, только пусть он не перебивает.
– Он постарается.
– Значится так… про окно я рассказывать не буду, это к делу не относится, да и никому не интересно. – Николай промочил горло остатками чая, крякнул в кулак, как подобает заправскому лектору и, важно оглядев свою аудиторию, продолжил: – Сели мы ужинать, поздно, правда, зато подготовились достойно. Сварганили себе макароны по-флотски с ржаным хлебом, гречневую кашку с молоком и чуть-чуть сахару туда, но без хлеба, а на десерт чай с лимоном под медовые тульские пряники. Даже сейчас, как вспомню, так дух и захватывает. Присели мы, стало быть, к столу, да как нажрались… ой, то есть, как наелись, ну прям от пуза, и, конечно же, нас сразу потянуло на разговор. Как все-таки чертовски приятно философствовать на сытый желудок.
А началось всё просто: что-то мне вдруг ударило в голову, и я спросил: «Валерий Алексеевич, скажите, а чей язык самый древний?» – На что он мне тут же без запинки ответил: «Русский». – «А откуда вы это знаете?» – продолжаю я расспрос. – «А мне, – говорит, – камни об этом рассказали».
– Камни, Кольша, не умеют разговаривать.
– Вот и я ему то же самое, а он в ответ только смеётся. «Ты прав, Николай, камни не разговаривают. Но стоит прочертить на них какое-нибудь слово, знак или чёрточку, как они тут же начинают голосить, не переставая, миллионы лет, пока не превратятся в пыль. И только тот, кто способен слышать зов камней, сумеет прочитать послания предков, дошедшие до нас из далёкого прошлого».
– Надписи на камнях лучше всего сохраняются, это правда, после них только рисунки в пещерах, тут я с Колей согласна.
– Камни могут рассказать многое и о себе и о цивилизациях, которые их использовали в тех или иных целях. На свете много камней, и в нашей стране их предостаточно, и в Европе навалом. С надписями и без, в виде людей и зверей, или просто обработанные под геометрические фигуры, и все они ценны безмерно. Много надписей прочитано, но многие так и остаются непознанными. А почему, почему их не могут прочитать, и неужели это невозможно? Не будем далеко ходить, до египетских пирамид мы ещё доберёмся, а оглянемся вокруг себя. А что вокруг нас? Правильно, Россия и Европа, где этих непрочитанных камней – лопатой не перелопатить. Пожалуйста, господа учёные, читайте и людям расскажите, что сто тысяч лет назад хотели передать нам предки, выдалбливая знаки на камнях. Но учёные почему-то не желают разгадывать ребусы, а может быть, просто не могут. Хотя и среди них есть головастые, как на Западе, так и у нас, которые в какой-то момент начинают догадываться, как же всё-таки следует ларчик открывать. Но тут уж учёная мафия начеку, мафия не спит, мафия бдит, и тогда для догадливых начинается совсем другая жизнь – отлучение от науки, безвестность и забвение, а иногда, для самых непокорных, несчастный случай со смертельным исходом. Так было во все времена. Человека, тем или иным образом, остановить можно, но вот развитие науки – никогда, и…
– И здесь уже поговорка «никогда не говори никогда» не пролезает. Но я тебя перебил, извини, Кольша, продолжай, пожалуйста.
– В тонкостях, как расписывал мне Валерий Алексеевич, я рассказать не смогу, но главное запомнил чётко. Самые древние надписи на территории современной России и Европы, будь то в пещерах или на камнях, читаются нашими знаками… этими… ну, как их… Стеша, подскажи.
– Руническими знаками?
– Вот-вот, в самую точку.
– Коля, ты сказал, «самые древние», но древность – понятие растяжимое. Пятьсот, тысяча и две тысячи лет назад – это всё древность. Где тот порог, за которым наступает та самая древность?
– Не знаю, Стеша, и точно сформулировать понятие древности не смогу. Но Валерий Алексеевич показывал мне картинки животных, заснятых в пещерах Франции. Этим наскальным изображениям по меньшей мере тридцать – тридцать пять тысяч лет, а то может быть и старше. А теперь я задам вам незамысловатый вопрос, который он, в свою очередь, задавал мне. Зачем люди рисовали животных на стенах пещеры, у них что, жрачки было заготовлено на целый год вперёд и им больше как реализовать себя в искусстве, делать было нечего? Что за напасть заставляла их лезть на стены? Степанида, вопрос скорее к тебе, ведь ты у нас по этому делу единственный специалист.
– Их могли нарисовать как неандертальцы, так и кроманьонцы, заселявшие Европу в те времена, но вот что их сподвигло на творчество, я так сходу сказать затрудняюсь.   
– А я тебе подскажу. Валерий Алексеевич говорил, что гомо сапиенс сорок тысяч лет назад не то что рисовать, он говорить-то толком ещё не умел.
– Ничего себе подсказочка.
– Это ещё чего. Вот тебе подсказочка номер два: как надо так изловчиться, чтобы на высоте пяти метров и более без приспособления чиркать угольком? Вприпрыжку это, знаете ли, не сделать, тут хоть и немудрящие, но кое-какие строительные леса да потребуются, а также освещение, ведь вслепую даже в наше время не рисуют, но, как оказалось, а на это указывают официальные источники, на потолке следов копоти нет, да и самого кострища тоже не обнаружено.
– А что на это ответил сам Валерий Алексеевич?
– Ничего. Он сказал, чтобы я для начала сам пошевелил мозгами некоторое время.
– Допустим, это не кроманьонцы, а тем более не неандертальцы, тогда напрашивается резонный вопрос: кто это сделал?
– А вот тут уже я тебе отвечу.
– Да, ну.
– Век воли не видать.
– И кто же?
– Умные люди.
– Естественно, не дураки, это я и сама бы поняла.
– Поняла, да недопоняла. В картинках животных, а также людей, зашифрован текст вот этими самыми знаками, про которые ты мне говорила.
– Руническими…. 
– Да, я вспомнил, Валерий Алексеевич называл их – руны Макоши.
– И что же в этих картинках было зашифровано?
– Многое. Например, как называется животное, как и когда его нужно ловить и для каких целей, а если убивать, то как сохранять мясо, а также куда приспособить шкуру, если таковая нужна, ну и так далее.
– Неужели всё это можно прочитать?
– Рунами Макоши можно, а вот другими не получается, ведь никто до сих пор так и не прочитал эти надписи. Правильно?
– Наверное, до этого ещё никто не додумался.
– Да в том-то и дело, что додумались, только ничего у них не вышло, потому что не теми рунами пользовались. Но я также не исключаю, это со слов Валерия Алексеевича, что они пробовали пользоваться и нашими рунами, и у них наверняка получилось, потому что обязательно должно было получиться, ведь не глупые же люди, учёные всё-таки, но об этом… почему-то молчок, рот на крючок – и никому ни слова.
– Но зачем им было скрывать свои результаты?
– Глупая, тогда всем придётся признать тот факт, что на территории всей Европы жили люди, говорившие на русском языке. Представляешь, какой удар по их научной репутации. Теперь придётся переписывать все учебники и вымаливать себе пенсию за прошлый бесполезный труд.
– Интересная гипотеза, но у меня возникает вопрос, откуда люди, говорившие на русском языке, пришли на территорию современной Европы и России?
– Откуда, говоришь?
– Да, откуда?
– Да ниоткуда, они всегда жили на этой земле, расселяясь по планете, и только в чрезвычайных ситуациях, во время оледенения, совершали массовый исход на юг, но потом снова, так же, как и птицы, летящие на север, возвращались домой. Это всё не мои слова, как ты понимаешь, а Валерия Алексеевича, которые я стараюсь передавать дословно.
– А вот тут-то я вас и огорчу.
– Кого это нас?
– Тебя и Валерия Алексеевича.
– Интересно, это чем же ты сможешь нас огорчить?
– А тем, и это тоже научно доказано, что расселение кроманьонцев (людей разумных) происходило из центральной Африки, где и проживала та первая мать, названная впоследствии Евой. А это доказывает, что?..
– Это доказывает только то, что учёные тоже могут ошибаться.
– Хорошо, учёные ошибаются, но как быть с митохондриальной ДНК?
– С кем?
– Не с кем, а с чем.
– С кем было бы лучше, а вот с чем – вообще глухо.
– Так как насчёт митохондриальной ДНК?
– Ты так смачно произносишь название этой ДНК, тебе, наверное, нравится это слово?
– Не скрою, есть немного.
– А вообще-то нечестно задавать мне вопросы, на которые я, и ты об этом прекрасно знаешь, не могу ответить, так как не обучен этой грамоте. Однако помню, что Валерий Алексеевич упоминал и про Африку, и про всех тех голодных и безоружных людей, если не ошибаюсь, их было около двухсот человек, которые, якобы начали великое заселение земли. Он, конечно же, ещё упоминал много всякого разного про этих переселенцев, и мне невозможно за один раз всё запомнить, но одну фразу забыть не могу, она въелась в мою память намертво. Твоё право, говорил он, всё подвергать сомнению и доказывать свою точку зрения.
– И я с ним согласна.
– Так вот, раньше люди тоже верили, что земля плоская, а кто сомневался, того объявляли еретиком и просто отрубали башку.             
– Ну, ты нашёл с чем сравнивать, тогда наука только начинала развиваться и в неё мало кто верил.
– А сейчас, думаешь, верят, вон, спроси у Бориса, чего далеко ходить, – Коля развернулся, и его взору предстала картина, достойная более подробного описания.
Напротив них в кресле спал Борис. Но спал он не просто так, как все нормальные люди (пустив тело на самотёк), нет, наоборот, он сидел глубокой посадкой, закинув ногу на ногу, спину и голову держал ровно по вертикали, локти его опирались на подлокотники, в одной руке он держал чайную ложку, а в другой блюдечко с остатками торта. Складывалось такое впечатление, что сон застал его неожиданно, сотворив скульптуру сидящего на троне правителя с державой и скипетром в руках.
– Тс-с, – Коля приложил палец к губам, – разговариваем вполголоса, а лучше перейдём на кухню.
– Правильно, не будем ему мешать.
– Надо забрать у него блюдце, а то, не дай бог, дрыгнется, и все остатки на себя.
– Ни в коем случае делать этого нельзя, потому что нарушится гармония.
– Тогда уберём хотя бы торт с блюдца.
– Опять же нельзя, нарушится равновесие.
– И что теперь, так и оставим его в таком положении, бросив на произвол судьбы?
– Придётся рискнуть, другого выхода нет.
Осторожно, без малейшего скрипа, ребята приподнялись с дивана, развернулись каждый в свою сторону и только сделали первый шаг, как услышали баритон, исходивший явно не из телевизора.
– Не могу не поддержать Николая. Есть науки точные, такие, например, как математика, физика, химия, где теорию можно проверить практикой, то есть экспериментально, а есть субъективные, такие как литература, искусство, философия, история и, как ни крути, археология, в какой-то её части, где воссоздать картину прошлого до верного невозможно. Свидетели тех событий давным-давно поумирали, а поэтому и спросить не у кого, чтобы можно было бы подтвердить или опровергнуть правоту той или иной теории.
– Так ты не спал?
– Честно говоря, нет.
– Зачем тогда закрыл глаза?
– А что, разве я должен держать их открытыми?
– Не должен, но мы подумали, что ты спишь.
– Глаза я закрываю специально: во-первых, для обострения восприятия, а во-вторых, из-за неумения делать ими умное выражение.
– Что-то раньше я в тебе такого не замечал.
– А чего на вас таращиться, мы же не влюблённые, в конце концов.
– Знаете, – Степанида вдруг встрепенулась. – Я поеду домой, пора мне. Спасибо вам за торт, очень был вкусный, но у меня ещё дел… – она резанула себя по горлу ладошкой.
– Куда ты заторопилась так рано?
– Нет, Коля, пора и честь знать, пойду я. Встретимся завтра, если вы не против, только скажите, во сколько и где.
– Смотри, Степанида, выгонят тебя с работы за прогулы, а я себе этого не прощу, да и Николай тоже будет страдать.
– Ничего, на завтра подменюсь.
– Есть кому подменить?
– Подруга, мы с ней вместе работаем и учимся в одной группе.
– Тогда мы спокойны. Кольша, запиши даме адрес и время укажи. Не забудь что у них обед с часу до двух, так что встречу назначим на час, чтобы с запасом и не разминуться.
Больше Степаниду уговаривать смысла не было, и она, забрав листок, который кое-как отыскали в квартире, ещё раз поблагодарив друзей, ушла.
– Николай Васильевич, вы, как самый умный, убираете со стола и моете посуду, а я беру четвероногого товарища –и на прогулку.
– Я уберу и помою, только не уходите без меня гулять.
– Ладно, так уж и быть, уговорил, ты тащишь стеклотару на кухню, а я её быстренько вымою.

                * * *

Лязг железной двери всколыхнул вяло текущий быт арестантов, и в открывшийся проём, расколов тишину камеры, ворвался звучный приказ охранника: «Чапаев, на выход!»
Как ждут праздника на воле, так и в изоляторе любое событие – это повод развлечься, отогнав на время гнетущие думы. Камерный муравейник тут же пришёл в движение, и со всех сторон посыпались дружеские напутствия:
– Комдив, шашку не забудь, будет чем перед следаком отмахиваться.
– Братва, а где его бурка с папахой, кто видел?
– Там же, где и конь вороной.
– Это где?
– Где-где, в реке.
– Что за река?
– На Урале есть такая река, Урал называется. Потонули они, несчастные, не выстояв в кровавых разборках с белогвардейской нечистью. А он, значит, выплыл. Да и выглядит неплохо для соратника Ильича. А если судить по фильму, так он потонул, застигнутый вражьей пулей. Врут, коммунисты всегда врут. Не дрейфь, Чапаев, будут расстреливать во второй раз, пой «Интернационал», так легче помирать истинным борцам за всенародное счастье.
Соблюдая все положенные процедуры, охрана привела Валерия Алексеевича в комнату для допроса, где его уже поджидал незнакомый ему человек. Странного вида тип представился как адвокат, предоставленный государством. Одет он был в мятый, как будто в химчистке его забыли прогладить, грязно-серый костюм, явно на пару размеров больше, оттого и висевший на нём мешком. Бледное лицо, худое, остроносое, с маленькими глазками, рыжей козлиной бородкой и чёрными проволочными усами, вызывало удивление и лёгкое отторжение.
– Присаживайтесь, Валерий Алексеевич.
– Можно и присесть, почему бы и нет.
– Поговорим начистоту.
– И по душам?
– Боюсь, по душам не получится. 
– Хорошо, переживу и эту утрату.
– Как я понял из вашего дела, то свидетелей у вас… увы, нет?
– Нет, они как раз есть… но в то же время их как будто бы нет.
– Так есть или нет?
– Теперь, по прошествии некоторого времени, их, видимо, уже точно нет и не будет.
– Вы не хотите предъявлять своего свидетеля, чтобы его не скомпрометировать?
– И его тоже. Товарищ адвокат, давайте навсегда забудем про свидетеля, а будем исходить из худшего.
– Верните картину, и вам зачтётся. Отделаетесь минимальным наказанием, а то и вообще избежите его.
– У меня нет картины.
– Заберите у того, кому передали. Назовите фамилии, имена, адреса, и я всё улажу.
– У меня нет картины, потому что я её не воровал.
– Вы знаете, Валерий Алексеевич, я почему-то вам верю.
– Слабое утешение в моей ситуации.
– Валерий Алексеевич, при обыске вашей квартиры был обнаружен и приобщён к делу вот этот снимок, – адвокат положил на стол фотокарточку с изображённой на ней пирамидой. – Что вы можете пояснить?
– Ах, эта… да это… эту фотографию мне… – но тут учёного как будто током ударило, и он вдруг по-другому посмотрел на этого странного и совсем не похожего на адвоката человека. – А при чём тут фотография?
– Дело в том, что она проходит по другому уголовному делу, и чтобы вам опять не попасть впросак, мы совместными усилиями заранее выработаем линию защиты и подготовим остальных, проконсультировав их в нужном направлении.
– А вы что, принимали участие в обыске?
– В некотором роде.
– Это в каком же таком роде?
– Валерий Алексеевич, давайте я буду задавать вам вопросы, а то мы, по вашей милости, далеко не продвинемся.
– Слушай, как там тебя, адвокат хренов, или ты сейчас же говоришь, кто таков и с какой целью сюда припёрся, или я, а мне, по-видимому, терять уже больше нечего, аккуратно ломаю тебе шейный позвонок, а всем скажу, что ты сам упал случайно.
– Берегите нервы, гражданин Чапаев.
– А ты береги свою шею, – Валерий Алексеевич подскочил с табуретки и уже протянул было руку, чтобы ухватить подозрительного типа за горло, как вдруг сам, в то же самое мгновенье, ощутил на своей шее чью-то железную хватку.
Как показали дальнейшие события, опрометчивость в действиях со стороны учёного чуть не стоила ему жизни. Не успел он и глазом моргнуть, а его ноги уже оторвались от пола, и чем выше его поднимали, тем труднее становилось дышать.
«Боже, какая худая и костлявая у него рука, и откуда только силища такая?» – это первое что пришло в голову подвешенному и прижатому к стенке несчастному академику. Потом он почувствовал удар в область печени, затем пронзающую всё тело нестерпимую боль, и всё вдруг разом пропало, как будто одновременно с выключенным светом ушло сознание.
Так же внезапно, как пропало сознание, так оно и вернулось вместе с памятью и ясностью ума. Валерий Алексеевич открыл глаза и, оглядевшись, понял, что лежит на полу, а справа над ним нависает тот самый, теперь уже непонятно кто, называющий себя адвокатом. Черты лица его были такие же, как и до потери сознания, а вот выражение изменилось. Что-то страшное и пугающее источало оно, пронизывая всё тело насквозь, отчего холодный пол теперь казался тёплой печкой, но всё равно никак не мог отогреть стылую спину. Увидев, что учёный пришёл в себя, незнакомец подхватил его под мышки и, подняв словно пушинку, усадил на стоящую вдоль стены лавку.
– Где эта пирамида? – показывая фотографию, адвокат приближал её всё ближе и ближе, до тех пор, пока она не упёрлась в кончик Чапаевского носа.
– Там, – Валерий Алексеевич улыбнулся и махну рукой в сторону маленького окошка под потолком.
– Где там?
– Ну, где-то там… – удар в живот прервал дыхание, не дав возможности закончить фразу. Жадно глотая ртом воздух, он никак не мог вздохнуть. И только через минуту, почти теряя сознание, ему удалось всё-таки протолкнуть воздух в лёгкие и сделать глубокий полноценный вдох.
Дав Валерию Алексеевичу возможность продышаться, адвокат вновь задал свой дурацкий вопрос.
– Где находится пирамида?
– Сейчас… сейчас скажу, только не бей.
– Не буду, если скажешь, где.
– На хуторе.
– Уже лучше, теперь точный адрес и фамилию с именем и отчеством.
– На хуторе нет ни адреса, ни фамилий, ни имён, да и отчеств тоже нет.
– Как это?
– Очень просто. Хутор – это конкретное место, куда конкретно посылают, конкретно ловить бабочек, оставаясь при этом культурным человеком.
– Стало быть, ты меня обманул?
– Я тебя не обманул, я тебя культурно послал. А теперь можешь бить.
С каждым последующим ударом боль притуплялась, а сознание удалялось. Казалось, вот он, решающий удар, и с последним проблеском сознания тело покинет душа. Но тут откуда-то издалека, совсем приглушённо и еле разборчиво, донеслись слова, в которых блеснула надежда на недолгое, но спасение.
– Время свидания окончилось, адвоката просим покинуть помещение.
Уходя, изверг шепнул полуживому Чапаеву прямо в ухо:
–Моли свою память, чтобы она к тебе вернулась, да поскорее, потому что, не далее как к завтрашнему вечеру, при её отсутствии, она тебе более не понадобится уже никогда.
Уходя, адвокат сообщил охранникам, что подследственному неожиданно поплохело и неплохо было бы пригласить врача, так как сам он до госпиталя вряд ли дойдёт. Никакого врача, естественно, никто не вызывал, а обездвиженное тело Валерия Алексеевича, без всяких церемоний, оттащили в камеру, оставив на попечение сокамерников.



                Лета давно минувшие


Долгая зима, налютовавшись вволю, устала, израсходовав последние силы и запасы снега, да и трескучие морозы ей всё труднее становилось поддерживать в борьбе с набирающим силу солнцем. Скоро, совсем скоро день сравняется с ночью, ознаменовав предсказуемый конец холоду и мраку. Придёт время весны, а вместе с её приходом оживёт природа. Так же в преддверии наступления нового лета, оттаивая под тёплыми лучами солнца, оживало и городище, опутанное паутиной темнеющих день ото дня тропинок.
Зиму пережили на удивление легко, образно говоря, простояли на одной ноге, даже с учётом беженцев, увеличивших население больше чем в два раза. Осенних запасов хватило с лихвой, хотя за свежениной отлучались частенько. Долю с добытой на охоте дичи в храм не отдавали, зимой это разрешалось, однако тропинки в его сторону, протоптанные по первому снегу, никогда не исчезали.
В хоромах Онфима жизнь, набрав нужный ритм, наладилась окончательно. Да и как могло быть иначе среди сплошного женского засилия, со старой матерью во главе, которая умело управляла большим коллективом. Вячко, так звали мальчика, которого дед с внуком спасли в лесу, оказался крепкий здоровьем и при должном уходе быстро встал на ноги. Теперь под сводами родового гнезда с утра до вечера звучали весёлые детские голоса. Макар с названным братом быстро сдружились, прямо не разлей вода, а неусидчивая Снежка, таскаясь повсюду за ними, как хвостик, ни на минуту не позволяла мальчишкам забывать о себе, и они, надо отдать им должное, проявляя завидное терпение, никогда не гнали её от себя прочь.
День близился к полудню. Онфим, расположившись недалеко от входа, как раз заканчивал выделывать большую медвежью шкуру, когда услышал доносившиеся снаружи детские голоса. «Проголодались. Да и пора бы уж, а то с самого рассвета на горке пропадают», – только он так подумал, как, распахнув притвор, вбежал Макар. Пробежав несколько шагов, он остановился и огляделся, но, увидев деда, тут же бросился к нему.
– Пошли, – Макар схватил деда за руку и стал тянуть.
– Куда ты меня тащишь?
– Туда.
– А что там?
– Увидишь.
– А на словах сказать нельзя, обязательно выходить на мороз?
– Скорее, ну что ты возишься?
– Да иду я, иду, и что за спешка такая?
«Опять какой-нибудь подвох придумали, вот неугомонные бесенята», – увлекаемый внуком, размышлял Онфим, приготавливая себя к самым каверзным неожиданностям. Однако в этот раз подвоха не случилось, зато от увиденного у старика враз перехватило дыхание, а грудь сдавило так, что, не будь рядом сугроба, он так бы и рухнул, как подкошенный, прямо на стылую землю. Долго ещё, указывая пальцем в сторону первопричины, не мог он выговорить ни слова.
Возле загона стоял конь, сильно исхудавший, со спутанной гривой, с изодранными в кровь о ледяную корку ногами и с глубоким следом на боку от когтистой медвежьей лапы. Измученный и обессиленный, он из последних сил держался на ногах, уронив голову как раз в любезно подставленные детские руки, которые, поддерживая его, гладили и утешали, как могли.
– Откуда? – наконец-то смог вымолвить Онфим.
– Когда мы возвратились с горки, он уже стоял здесь, – поспешила с ответом Снежка.
– Ведь это конь моего пропавшего сына и твоего отца, Макар, – старик обнял бедное животное за шею и заплакал. – Он вернулся, он не забыл дорогу в родные края. И где же ты так долго скитался? Пойдём, пойдём в тепло, там мы тебя накормим и помощь окажем, а ты нам расскажешь, как ты потерял своего хозяина и где сложил голову мой сын.
Онфим отвёл коня в дальнюю от входа, часть хором, где был отгорожен угол под ясли, а дети, без напоминаний, тут же застелили их свежим сеном, потом сбегали за снегом и натопили воды. Ведающая мать, внимательно осмотрев изодранные ноги и бок животного, принесла какой-то густой отвар и, смазав им все раны, ноги замотала тряпицами.
Когда всё возможное в отношении бедного животного было сделано, Онфим, взяв жену под локоток, отвёл её в сторону.
– Как твоё самочувствие?
– Всё хорошо.
– Как дитё? – Онфим притронулся к заметно выпирающему животу Веры.
– Да что с тобой?
– Так, ничего, трошки расчувствовался.
– Хочешь, я хмельного принесу, тебе враз и полегчает.
– Выпью, обязательно, только потом. Я что хотел тебе сказать… – старик, поглаживая свою бороду, как будто забылся, но не надолго, потому что через мгновенье, мотнув головой, спросил: – С дитём, значит, всё в порядке?
– Да что с тобой?
– Схожу в мастерскую Мары.
– Сходи, а зачем?
– Разузнаю у вещуньи о сыне.
– Зачем тебе тащиться к вещунье, не легче ли спросить у нашей матери?
– Не хочу обидеть нашу мать, да и о беде лишний раз напоминать не хочется, и потом та посильнее будет, вот об этом-то я и намеревался с тобой посоветоваться.
– Иди, раз решил, только не забудь срезать прядь конских волос.
– Уже срезал.
– Возьми пару куропаток в дар.
– Нельзя, мать сразу же всё поймёт.
– Скажешь, что ходил в храм или навестить князя.
– О чём ты говоришь, как я могу обманывать, да и не скрыть мне от матери, она всё одно узнает.
– Ну, раз нельзя, значит, сходи так.
Больше не говоря ни слова, Онфим развернулся и, ступая широким шагом, пошёл прочь. Неожиданно путь ему преградила Снежка.
– Я с тобой.
– А разве я куда-то пошёл?
– Да, пошёл, ты что-то задумал и решил сходить разузнать. А мне тоже интересно.
– Никуда я не пошёл… то есть пошёл, но задумать это уж… никак ничего не задумал.
– Тогда почему меня не хочешь взять с собой?
– Потому что это моё дело, и попутчики мне в этом не требуются.
– Я всё равно за тобой пойду.
– Тогда мне ничего не остаётся делать, как привязать тебя к дереву. Постоишь на морозце до моего прихода, подумаешь, ума немного наберёшься, а после моего возвращения покажешь, насколько ты поумнела.
– Привязывай, но до твоего прихода я буду громко и без умолку кричать.
– Ничего, я тебе рот-то завяжу.
– Сначала догони.
– Ну, что с тобой делать, наказание ты моё, Уговаривать я тебя не собираюсь, а приказов ты не слушаешься, значит, пойду к твоей матери и про все твои проказы ей расскажу.
– И я всем расскажу.
– И что же ты всем расскажешь?
– А то, что ты задумал.
– А что я задумал? 
– Пока не знаю, но для чего-то ты срезал пучок волос с конской гривы.
– Ах ты… – Онфим прыгнул, чтобы схватить шантажистку. Но не тут-то было, увернувшись от крепких мужских рук, Снежка, взвизгнув, стремглав бросилась вон из хором, выкрикивая на ходу:
– Не догонишь, не догонишь!
Онфим плюнул, досадуя на себя, и, осознавая своё бессилие перед маленькой бестией, решил: пусть будет, что будет, затем, слегка успокоившись, поспешил по намеченным делам.
Может быть, Снежка и не пошла бы за Онфимом, будь она старше и рассудительней, но она, к её огорчению, была ещё всего-навсего безмозглый подросток, а рассудительность для неё была тем же самым, что и безрассудство. Быстро одевшись, она, соблюдая меры предосторожности и выдерживая безопасную дистанцию, кралась вслед за стариком. В какой-то момент, выпустив его из виду, она приостановилась в раздумье, чтобы прикинуть своим маленьким умишком два представившихся ей варианта, и когда, выбрав для себя направление, уже было собралась вдогонку, вдруг, к своему удивлению, почувствовала, что кто-то поднимает её за шиворот. Отчаянно брыкаясь, Снежка крикнула, но тут же чья-то меховая рукавица плотно закрыла ей рот.
– Молчи! – Онфим поставил Снежку на землю и развернул лицом к себе, однако руку со рта пока не убирал. – Не будешь кричать? – Девочка несколько раз моргнула. – Не обманешь? – Снежка отрицательно мотнула головой. – Я тебе верю, – и только после этого старик опустил руку.
– Деда, не прогоняй меня.
– Я тебя не прогоню, только при одном условии, если ты никому, даже своей матери, не расскажешь об увиденном.
– Я тебе очень-очень обещаю, дедушка.
– Тогда пошли, но смотри, ты сама напросилась.
Не доходя храма, они свернули влево, на тропинку, которая вела прямо в лес, и чем глубже они заходили в него, тем крепче прижималась Снежка к деду.
В чаще леса они вышли на широкую круглую поляну, посреди которой, прямо из земли, выступала четырёхскатная крыша, крытая сеном. Тропинка подвела их к входу, уходящему резко вниз шестнадцатью каменными ступеньками. После ступенек шёл широкий и высокий коридор, пол и стены которого тоже были выложены камнями, а перекрытием для потолка служил тонкомер, плотно пригнанный друг к другу и засыпанный сверху землёй. Шагов примерно через шесть коридор разветвлялся, уходя под прямыми углами вправо и влево. Повернув, после некоторого раздумья, налево, старик и девочка уткнулись в занавесь из толстого войлока, откинув которую оказались в просторном помещении. О его размерах можно было судить только по лампадкам, тускло горевшим на стене по левую руку и симметрично им на правой стороне, на высоте в два человеческих роста от пола. Остальной же интерьер только угадывался в едва различимом полумраке.
Крепкий духом Онфим, повидавший немало на своём веку, ёжился от неприятного ощущения. Ему казалось, что вокруг него кто-то ходит или ходят, прощупывая его осторожными прикосновениями. Снежка, так та просто висела на дедовской руке, дрожа всем своим тельцем.
– Мир вам! – глухой звук, не отразившись от стен, повис в воздухе.
Онфим прислушался, а затем повторил:
– Мир вам!
Наконец, где-то в глубине, прочертив под сводами крыши полоску, блеснул слабый луч света. Он, как будто двигаясь в угловатом лабиринте, то резко слабел, почти угасая, то вновь усиливался, неизменно приближаясь к старику с повисшим на руке ребёнком, которым уже начало казаться, что этот луч надежды никогда не пробьётся, заблудившись в каменном хитросплетении. К счастью, неприятное ожидание вперемежку с безотчётным страхом длилось недолго, так как прямо перед ними на тёмном фоне высветился арочный проём, приблизительно в двадцати шагах от того места, где стояли Онфим и Снежка, в котором и возник, а больше никак и не назовёшь, чёрный силуэт. Как только силуэт миновал арку, мгновенно из-за его спины, огибая каждая по своей стороне, вышли две женщины с факелами.
Теперь, с помощью света от двух факелов, можно было рассмотреть не только помещение, но и центральную фигуру. Комната, если глядеть сверху, напоминала круг, разрезанный по диаметру. Центральный вход был проделан в прямой стене, а арочный зев, из которого вышли женские фигуры, располагался на полукруглой. В центре этого сектора лежал круглый, с плоским верхом, гранит, не возвышающийся выше колена, а за ним, так же из цельного куска, лежала каменная плита, отдалённо напоминавшая лавку, только без ножек. Таинственным чёрным силуэтом оказалась горбунья с сухим землистым лицом, одетая в длинную чёрную рубаху, сотканную из шерстяных ниток, но таких толстых, что похожа была, если близко не приглядываться, на рогожку, а её согнутую голову покрывал такого же цвета, что и рубаха, повой, концы которого касались земли, на груди висел оберег в виде головы ящера, а в руке она держала деревянную клюку с навершием в виде спутавшихся корней.
Вещунья села на лавку, а женщины остались стоять по бокам, затем старуха подняла голову и открыла глаза. Ох, уж лучше бы она этого не делала! От всей этой мрачной обстановки было и так не по себе, а тут ещё её глаза, заросшие бельмами, к тому же светящиеся отражённым лунным светом, хотя за стенами был день, если кто не помнит, и ни о какой луне речи идти не могло.
– Мир вам, – как раз кстати вдруг вспомнил Онфим.
– Мир и твоей душе, – старуха говорила, как казалось, не шевеля губами.
– В том-то и беда, что покой из души ушёл, да и сама душа не на месте.
– Я души не возвращаю и не лечу, я их только провожаю и оплакиваю. Говори, за чем пришёл.
– Узнать хочу судьбу сына моего.
– Положи то, что принёс.
Однако Онфим, как загипнотизированный, не слышал этих слов, и, оставаясь недвижимым, он продолжал смотреть в её лунные глаза, не в силах отвести взгляд. Лёгкий толчок сзади вывел его из оцепенения. Он оглянулся, хотя догадывался, что за спиной никого быть не может. Убедившись в своей правоте, Онфим достал из-за пазухи клок конских волос и положил его на каменную плиту перед вещуньей. Старуха, склонив голову, протянула костлявую руку, и, вращая ею по кругу над волосами, задалась низким протяжным звуком. Мычала она недолго, а закончив, сложила костлявую руку, спрятав её под одежды. Вещунья не подняла голову, чтобы ответить просителю, глядя прямо в глаза, а наоборот, еще ниже склонила её.
– В нашем мире только тело твоего сына, и лежит оно в поле, разрубленное на части иноземцами, которые пришли с юга. Душа же твоего сына упокоилась и пребывает в царстве Прави.
– А остальные… остальные сыновья, о них скажи.
– Все тела в одном месте, придёт время, я тебе укажу, а души всех твоих сыновей там, – она указала пальцем вверх, – на небесах.
– Я ничего не принёс тебе в дар, но прими блага от сердца моего.
– Приняла я блага сердца твоего, а ты больше не терзай себя, ибо нет твоей вины.
Старуха встала и скрылась в арке, а за ней и две её спутницы с факелами, оставив после себя прежний полумрак и неприятные ощущения.
– Пойдём отсюда скорее, – Снежка тянула деда за руку.
– Конечно, – Онфим пошарил по поверхности камня, но волос на нём уже не оказалось.
Почти бегом выбирались они на свет божий и, вздохнув полной грудью свежего морозного воздуха, не оглядываясь, скоренько зачастили по тропинке в обратную сторону. Поравнявшись с первой постройкой, Онфим, теперь уже без боязни, отпустил Снежку домой, а сам свернул в сторону княжеских хором.
Переступив порог, он наткнулся на Алима, который, не пропустив деда, дал понять знаками, чтобы тот вёл себя тихо и переждал на стоящей тут же, у стены, лавке, пока князь не закончит совет. За столом, кроме князя, Онфим узнал только Добрыню и Мирослава, остальных же троих дружинников видел впервые.
– Как вскроются реки и пройдёт лёд, выступаем, – объявил князь.
– А если снег не растает?
– Глубокий снег нам в помощь, что не скажешь о вражьей коннице.
– Где будет сбор, князь?
– Соберёмся здесь, – князь поворотился к незнакомцу. – Терентий, у тебя всё готово, берестянок достаточно?
– Да, князь.
– Тогда слушай, что я скажу, потому что увидеться мы сможем только после битвы, и то, если останемся в живых. В берестянки посадишь не более одного человека, остальных же направишь ко мне в дружину. Спустишься по реке к устью и выйдешь в море, дальше, без задержек, пройдёшь вдоль левого берега до тех пор, пока не упрёшься в другое устье, и, войдя в него, поднимешься по этой реке до сейдов, стоящих на вершинах скал, друг против друга по обоим берегам реки. В этом месте сойдёшь на берег и станешь лагерем. Усиленные же дозоры выставишь особливо из своих дружинников, чтобы ни одна, я повторяю, ни одна вражья душа не смогла проникнуть в ваше расположение. На дозоры я особо обращаю твоё внимание, в них наше спасение, хоть плечо к плечу ставь, но чтобы враг не разгадал обман. Далее… на каждого оставшегося в лагере ратника разводите по два костра, а если сможете, то и три. Ваша задача ждать и смотреть, смотреть и ждать. Выжидайте до тех пор, пока кто-нибудь не появится. Если враг клюнет на нашу уловку и направит к вам часть своего воинства, то вы, обнаружив его, в битву не вступайте, а садитесь в берестянки и уходите от берега, сваливаясь в море.
– Нам подождать, пока они уйдут, затем снова вернуться и сойти на берег?
– Нет, возвращайтесь в свои земли, больше, чем вы сделаете, уже ничего не сделаете.
– А если вместо ворога придёте вы?
– Тогда заберёшь покалеченных столько, сколько сможешь. Всё, Терентий, иди, более мне сказать тебе нечего.
Терентий ушёл, а князь продолжил совет.
– Добрыня, как наши пленники, живы ли?
– Что им сделается, живы, конечно, всё жрать просят. Какие-то они ненасытные, я уж, грешным делом, подумываю, не зажарить ли нам их на празднованиях встречи нового лета.
– Ни в коем разе, как раз наоборот, теперь ты будешь их основательно подкармливать, чтобы силёнок у них поприбавилось, потому что настал их черёд сослужить нам службу.
– Раз надоть подкормить, подкормим, только уточнить хочу, как сильно будем их откармливать?
– Чтобы смогли добраться до своих.
– А зачем им добираться до своих?
– Они должны нам помочь и кое-что донести.
– И что же они донесут, когда доберутся?
– Расскажут они про то, что увидят своими собственными глазами.
– А чего они такого увидят своими собственными глазами, кроме того, что они и так уже достаточно увидели?
– Пусть видят, как мы замышляем хитрость против них, как мы, разделяя свои силы, часть направляем морем, чтобы напасть на врага внезапно, ударив ему в спину.
– Что требуется от меня?
– Вперёд себя направишь двух доверенных дружинников на берег реки, где стоят берестянки. Пусть они подыщут жилище поближе к берегу, а когда найдут, то один из них возвратится, чтобы сообщить о готовности. Затем ты, Добрыня, вместе с возвратившимся дружинником отведёшь пленников к берегу, якобы для обмена. Торг веди в их присутствии, это важно, пускай смотрят. Двух пленников тебе удастся обменять, а вот двух других якобы, не получится и поэтому поведёшь их обратно. Тех, которых обменяешь, сразу же убейте, потому что рисковать нельзя, а вот двум другим устроишь побег, только так, чтобы выглядело взаправду. Если при этом придётся принести в жертву чью-то жизнь, то найди добровольца, объяснив ему, какую великую услугу тот должен будет совершить.
– За такое дело, князь, я сам готов принести себя в жертву. 
– Нет, Добрыня, ты мне нужен на поле брани, где пользы от тебя будет несравненно больше, а до этого жертвовать собой я тебе запрещаю.
– Подчиняюсь и выполню всё, что ты прикажешь.
Отдав ещё несколько мелких поручений, Светозар распустил совет и, провожая людей до выхода, приметил ожидавшего своей очереди Онфима.
– Пресвятая Магужь! Старче! Вот кого я рад всегда видеть, – князь обнял старика. – И каким ветром тебя занесло, и как долго ты меня здесь ожидаешь? Прости, что раньше не подошёл, но ты сам всё видел.
– Что ты, Светозарушка, это мне впору извиняться за непрошенное вторжение к тебе, за вмешательство в ваши секретные дела, какие не должны были влетать в моё ухо, но, подслушав которые, язык я себе должен был бы отрезать, чтобы случайно не проболтаться где ни попадя.
– Не кайся и не дёргай свои старческие волосы, раз Алим пропустил, значит, тебе можно и должно. Лучше пойдём, сядем рядком да поговорим ладком, ведь не с бухты-барахты заходишь ты ко мне, а всегда с каким-то умыслом. Надеюсь удивиться и в этот раз, послушав тебя, а между тем Алим подаст нам чего-нибудь, да и сам, если желание есть, к нам присоединится. Верно я говорю, Алим?!
Но Алим, ни проронив ни жеста, быстренько расставил на столе нехитрую снедь и, как обычно, поспешно удалился.
– Нет, нет, мне ничего не нужно, – замахал руками старик. – Сыт я, да и зашёл ненадолго. 
– Не обижай меня, старче, отведай яства мои.
– Благодарю тебя, князь, – Онфим срезал ломтик холодного мяса и переломил гречичную лепёшку. – Узнал я сегодня о судьбе сынов своих, и печаль легла на душу мою.
– Не буду пытать, как ты узнал про это, ведь столько времени прошло после их пропажи, но желание есть спросить у тебя, какая печаль затуманила душу твою? Уж не смалодушничали ли сыновья твои перед угрозой смерти?
–  Сыновья мои во славе, и души их на небесах. Другое замешано здесь, и это не даёт мне  покоя – убили их супостаты, пришедшие с юга, жестоко убили, расчленив тела на части и разбросав их по земле на радость падальщикам. И как узнал я это, с тех пор пылает голова моя, кругом идёт, мести хочу, князь, мести, чтобы утолилась жажда ненависти моей. А поэтому решил я с тобой пойти. Не возьмёшь дружинником, ратником пойду, а не возьмёшь ратником, сам по себе пойду, но здесь не останусь.
– Гнев твой мне понятен, я с превеликим удовольствием возьму тебя к себе в дружину, и даже не сомневайся, ведь у нас каждый ратник на счету, и лишняя пара рук нам ох как не помешает. Но я чувствую занозу, беспокоящую тебя, а поэтому скажи, что это неправда, что ошибся я и чувства мои меня подвели.
– Чувства твои тебя не подвели, и не то что бы заноза, но преграда есть, и пока что для меня непреодолимая.
– Мой долг помочь тебе, и я буду рад, если мне это удастся.
– Помоги, Светозарушка, на тебя одного и уповаю.
– Не тяни, старче, выкладывай.
– Поговори с нашей матерью, уговори её отпустить меня, тебя она послушает… должна послушать.
– Ох, и задал ты мне задание, а вдруг как не послушает? Я ведь знаю, у вас одни женщины в роду остались.
– Как же одни… а Макар, ему до обряда всего-то лето и осталось, а Вячко – чем не мужик, – тут Онфим с нескрываемым достоинством погладил свою бороду. – Вера, жена моя, мальчонку вскоре родит. А ты говоришь…
– Так у тебя сын народится?
– Да, князь.
– А Вера – это та, что из беженок будет?
– Из беженок.
– Прижилась, значит.
– Имеется такое событие.
– А знаешь что, Онфим, я тебе тоже кое-чего приоткрою.
– И что же?
– Светлана моя тоже вскоре родить должна.
– Сына?!
– Не знаю, не говорит, как я ни пытал, молчит и всё тут.
– Кто бы ни был, всё равно радость.
– Да, старче, радостно мне, чего уж скрывать!
– Так что, Светозар, поговоришь с нашей матерью?
– Поговорю, Онфим, обязательно поговорю.
– Но когда же?
– Спрашиваешь, когда, – князь приподнял правую бровь и пристально так посмотрел на старика. – Действительно, а когда же нам поговорить? – и тут же сам себе ответил: – Да хоть сейчас, чего тянуть-то. Пошли, Онфим, раз уж такое дело, то не будем откладывать на потом.
Предупредив Алима о своём уходе, князь, долгим шагом, а за ним Онфим, семеня вприпрыжку, поспешили на встречу с ведающей матерью. А там их уже поджидали, только, не в обиду князю будет сказано, он в расчёт ожидающих не входил. Но мужская парочка, ничегошеньки об этом не подозревая, на всех парах влетела в хоромы и, переведя дух, раскрыла было рты – один собирался поздороваться, а другой – позвать ведунью, и тут же их невысказанные слова повисли в воздухе, потому что увидели они перед собой весьма неожиданную и довольно впечатляющую картину.
Возле очага, на чурбане, сидела сама ведунья. Справа от неё стояла Снежка с матерью, а слева – жена Онфима. Старику не составило большого труда сопоставить одно с другим и сложить известные слагаемые, чтобы понять, что произошло здесь в его отсутствие.
– Э-э-э… – начал было Светозар, но потом осёкся, кашлянул и, скривив рот в сторону товарища, тихо обмолвился: – По-моему, мы с тобой чего-то недодумали, что-то главное упустили, и сдаётся мне – а я это чувствую отчётливо– что рушатся наши надежды на благополучный исход разговора, если он, конечно, вообще состоится.
– Только не мы, а я.
– Что?
– Я не додумал, и я упустил, понадеявшись на авось, и, как теперь вижу, просчитался.
– Скажу тебе больше – разницы никакой, кто из нас просчитался, отвечать-то всё равно обоим.
– Как выкручиваться будем, князь?
– Очень просто, – так же, как вкручиваться, только в обратную сторону, – князь широко улыбнулся и поклонился чуть ли не до земли. – Мир вам, людины добрые!
– Подойди, Светозар, сядь поближе к очагу, жар прими. – Мария в ответ на княжескую улыбку даже уголком рта не шевельнула, приглашая его к огню. – Голоден ли ты, а может, жажда подступила? Не тушуйся, скажи только, и твоё желание исполнится.
– Не голоден я, и пить не хочу, но разговор к тебе, Мария, имею.
– Не торопись, князь, ещё успеется, наговоримся вволю, а пока посиди, нас послушай, задумайся ещё раз, может, и охота отпадёт, к разговору-то.
Ничего не оставалось князю, как согласиться с главнокомандующей, и, расположившись за спинами женщин, пребывать в молчаливом созерцании.
– Ты, Онфим, ходил в мастерскую Мары? – старик машинально перевёл взгляд на Снежку, которая, в свою очередь, тут же виновато понурила голову. – И надобность твоя в том походе мне известна, но ответь мне, зачем… зачем так далеко ходить?
– Я не хотела говорить… То есть, я им ничего не говорила… Но они уже откуда-то обо всём узнали, – тихо, чуть всхлипывая, оправдывалась девочка. – И тогда я не смогла…
– Утри слёзы, Снежка, ты тут ни при чём, это всё я, трухлявый пенёк, сам начудил, – Онфим подсел к женщинам на свободный чурбан. – Я вот что скажу тебе, Мария, раз это для тебя так важно…
– Это важно не так для меня, как для тебя, – жёстко поправила Мария.
– Не хотел я своими расспросами старую рану вскрывать да лишний раз напоминать тебе о беде нашей, нежданно представшей пред нами в новом облике.
– И это только одна причина?
– А что, есть вторая?
– Онфим, это я тебя спрашиваю.
– Ну, конечно же ты, не мог же я сам себя спросить, – Онфим сглотнул образовавшийся во рту сгусток, – но получается, что спросил.
– Что ты всё сам не сам, мог не мог, спросил не спросил, говори прямо, какая вторая причина?
– А откуда ты знаешь, тебе Вера сказала?
– Никто мне не говорил, я сама догадалась.
– Прости, Мария, разум замутился, ну, и сомнения всякие сразу же полезли в голову.
– Сомнения?
– Да, напирают, знаешь ли, давят, аж в глазах темень.
– Я не про те сомнения.
– А про какие?
– Про мои, ты же во мне сомневался?
– Мария, ещё раз прости, что-то дрогнуло внутри, пошатнулось и понесло, вот я и…
– Неужели я за столько лет давала тебе повод хоть раз усомниться во мне?
– Нет, не давала, конечно же, не давала.
– Так что же ты?
– Не знаю, как-то всё само собой получилось.
– Вот видишь, Онфим, своим недоверием ты обидел меня, своим упрямством ты унизил жену, и, наконец, своим поступком ты подорвал наши вековые устои.
– Я больше не буду.
– Иди, Онфим, молись нашей создательнице, чтобы пощадила тебя и, простив грех твой, вернула тебя на путь праведный. Молись упорно, с трудом, ибо если не услышит она тебя, то не будет пользы в том. Уйди подальше, да место потемней найди.
– Мне прямо сей миг идти?
– Раньше начнёшь, дольше помолишься, быстрее простит.
– Иди, тебе говорят, – без крика в голосе поддержала ведунью Вера. – Чего глаза-то нам мозолить?
– Пойду, раз уж такое дело, только хотел вот… – старик неуверенно показал пальцем на притихшего Светозара.
– А князя нам предоставь, – Мария не дала Онфиму договорить. – Не так часто он заходит, чтобы нам делить его с тобой.
Онфим под напором женского большинства удалился, Бажена и Вера тоже ушли восвояси, не забыв прихватить Снежку, а Мария осталась с князем. Как-то сразу, без предисловий и ненужной дипломатии разговорившись, они потом ещё долго вели беседу о всяком разном и так увлеклись, что не заметили, как за порогом стемнело, как давно уже стихли детские голоса, сморённые быстрым сном, как в подступившей тишине отчётливо слышалось доносившееся из леса зловещее гукание ночного хищника. Опомнился князь только тогда, когда вернулся Онфим, вероятно вымоливший себе прощение.
– А вы всё наговориться не можете.
– Богиня всемилостивая! – вскричал Светозар. – Как же я так долго-то, как не узрел… да меня живьём закопают на позор всему честному миру.
– Правильно, поспешай, князь, а то, не ровен час, и тебя заставят на ночь глядя грехи отмаливать.
– Да, пошёл я, однако, спокойной вам ночи.
По возвращении домой князя никто прощать не стал, потому что никто и не обвинял, да и кому обвинять, кроме как Светлане, а у неё, и так загруженной с утра до вечера работой, такое даже в мыслях не успевало созревать. А вот оставшиеся одни Мария с Онфимом ещё долго судачили о том о сём в полумраке хором, возле тлеющего очага.
Но настал тот день, тот долгожданный день весеннего равноденствия. С самого раннего утра, почти что затемно, силами жриц перед храмом был разложен огромный костёр, который своим пламенем возвестил всей округе о начале празднества. Горожане, соблюдая порядок, спозаранку дружно снялись со своих нагретых мест и, подхватив заранее приготовленные дары, потянулись в сторону храма. Среди этой разношёрстной толпы были как мужчины, так и женщины, как старики, так и дети. Видно было, что люди спешили, чтобы успеть ещё засветло преподнести дары, однако толчеи и суеты при этом не наблюдалось. Заходили семьями и по одному, остальным приходилось ждать у входа, пока не выйдет ранее зашедший, так как в узком храмовом коридоре встречным разойтись было невозможно. Из-за этого неудобства образовалась длинная очередь, спускавшаяся от храма до самого городища, которую издали можно было принять за тёмную девичью косу на белоснежной рубахе. Снизу тонкая да изящная, но чем выше к голове, тем толще и прямей. Людские дары мало чем отличались друг от друга, в основном это были, чтобы не отягощать руки, средних размеров тушки животных, как свежепойманые, так и схороненные ещё с осени. Зато из храма каждый человек выносил в руках горевший почему-то голубоватым пламенем, туго перетянутый тонкой бечёвкой пучок соломы. И всякий раз народ встречал очередного факелоносца громким приветствием и ликованием. Именно в этот день и именно от этого священного огня во всех жилищах зажигался очаг, который нельзя было гасить все девять дней. Людской поток не прекращался весь день. Опоздавшие, проспавшие и просто тяжёлые на подъём заходили в храм уже затемно, но это обстоятельство никоим образом не омрачало их радостного настроения, наоборот, в подступившей темноте их факела смотрелись ещё более эффектно, чем днём.
Гулял народ, веселился, но недолго, буквально с рассвета следующего дня хозяйские дела потихоньку засасывали, как болото, людей с головой, не давая опомниться и расслабиться, как это было позволительно на протяжении девяти дней.
Светозар открыл глаза, сон пропал, а рассвет ещё не занялся.
– Светлана, – князь приподнялся на локте и, перегнувшись через плечо жены, заглянул ей в лицо, – спишь аль нет?
– Уже нет.
– И у меня нет. Как-то так вдруг исчез он бесследно.
– Тебя что-то гложет изнутри, оттого и недосып.
– Да, меня беспокоит, и очень беспокоит наше скорое расставание, а расстаться нам придётся, как только лёд сойдёт. Первый раз в жизни, уходя в поход, я оставляю своё сердце здесь. Будет мне от этого легко, без страха и сомнения, с холодной головой и без колебаний в душе или, наоборот, невыносимо тяжело без клокочущего гнева в пылающем сердце, не знаю, там видно будет, но это всё не важно, а важно только то, а я понял это мгновенно, как проснулся, что счастлив. И как бы дальше ни сложилась моя судьба, я ей благодарен. И тебе благодарен.
– Мне-то за что?
– За то, что показала мне другую жизнь, которую до твоего появления я не знал.
– Я буду ждать тебя, а ты обещай мне, что вернёшься.
– А вдруг как не вернусь?
– Всё равно пообещай, мне так легче будет.
– Обещаю.
– Вот видишь, так просто, а мне сразу легче.
– Ну и славно, – князь, встав с постели, стал одеваться. – Пойду, пройдусь по морозцу.
– Куда же ты, ведь темень ещё?
– Хорошо, что темно. Не хочу, чтобы меня видели бесцельно блуждающим в одиночестве. Прогуляюсь до дубравы и назад. Подышу свежим воздухом, на звёзды полюбуюсь.
– Соглашусь с тобой, иногда просто необходимо побыть одному. Иди, а я пока за очагом послежу.
Оказавшись один под светом полной луны, князь, заложив руки за спину, медленно побрёл по тропинке, но почему-то вместо дубравы ноги привели его к храму, чему он вначале сильно удивился. «Однако неспроста это, и тому, что я оказался здесь, должно быть объяснение». Потоптавшись на месте ещё некоторое время, Светозар решительно шагнул внутрь.
Внутри было пусто и тихо, только неощутимое дуновенье ветра доносило из глубины храма незнакомый, но приятный запах. Князь подошёл к алтарю, облокотился на него, сложив руки калачиком, и, склонив на них голову, отрешённо, без всяких дум, уставился в одну точку на каменном изваянии, стоявшем позади трона.
– Не ждала я тебя сегодня, а особливо в столь ранний час, – жрица появилась внезапно, без шума, как будто из ниоткуда. – Праздник не в радость?
– Наоборот, радуюсь вместе со всеми, и по-другому быть не может.
– Тогда какая нужда привела тебя сюда?
– Если ноги принять за нужду, то им виднее, а сам я пока ещё не прочувствовал.
– Я помогу тебе, князь, ведь ты этого желаешь?
– Не буду скрывать, желаю.
– Тебе хочется узнать судьбу свою.
– Верно ты говоришь, но не за себя переживаю, а за жену и будущее дитя. Раньше, когда я был один, мне было безразлично, что меня ждёт там, впереди, оттого и не задумывался над этим, но в этот раз всё по-другому, а поэтому знать хочу, на что им надеяться.
– Не обессудь, Светозар, но смертным не можно знать судьбу свою.
– От чего же запрет такой строгий?
– Потому что, узнав судьбу, человек, вольно или невольно, захочет её изменить.
– Разве человек не вправе менять свою судьбу, если она плоха и счастья не приносит?
– Плохих судеб нет, есть неправедная жизнь.
– Ты, как всегда, права, но тогда, если судьба благоприятная, зачем её скрывать, ведь изменять её человеку выгоды нет?
– Выгоды нет, это правда, но, узнав о таком счастье, человек очень быстро забывает о богине-роженице, создавшей всё и вся. В беспамятстве начинает он молиться на благоприятную судьбу, и чем больше молится, тем больше боится потерять её, а это гораздо хуже, потому что последствия наступают быстрее и удар их многократно тяжельше.
– Стало быть, мне мою судьбу не узнать никогда?
– Ну почему же, если согласен покинуть мир Яви раньше времени, то нет ничего проще. Откажу я, пойдёшь в мастерскую Мары, откажут там, что вряд ли, отыщешь в лесной глухомани вещунью Йайгу, уж она-то, за щедрые дары, точно не откажет. Решай князь, всё в твоих руках.
– Я подумаю.
– Думай, князь, но только один думай, ни с кем не советуясь, потому что это твой выбор, и не смей разделять свою ответственность с кем бы то ни было. 
– Обещаю, если я и приму решение, то приму его сам, – поклонившись в пояс, Светозар ушёл.


Глава 9

Наше время


В эту ночь Николаю не спалось. Не то чтобы совсем не спалось, получалось забыться на каких-нибудь полчасика, а потом опять хоть песком глаза засыпай. Под утро, в очередной раз забывшись в сладкой дремоте, вдруг почувствовал он, как его будто бы кто-то толкает, причём голова от этих толчков отыгрывала в обе стороны. Сложив всю свою маленькую волю в кулак, он всё ж таки приоткрыл глаза, глянул нетрезвым взглядом сквозь густую поволоку и… чуть не выругался всем своим дворовым лексиконом. Рядом с раскладушкой сидел Перун и настойчиво, без зазрения совести, долбил, а по-другому и не скажешь, своей мохнатой лапой Николая прямо в лоб.
– Ах ты, сучий потрох, совсем уже охренел, решил спозаранку моей головой в футбол поиграть? – однако после очередной собачьей отмашки, Николай резко отпрянул всем телом назад, не забыв при этом прикрыть голову руками. – Ну всё, всё уже, я понял, что тебе скучно, но при чём тут я? Прошу тебя, будь человеком, дай мне ещё капелюшечку поспать. Я вот только-только смог заснуть, чтобы мне как раз пару часиков до будильника, а потом, пожалуйста, всё что хочешь, в любые игры, которые только пожелаешь, я даже мячик тебе найду. Ну, отвали, пожалуйста, ну чего тебе стоит, скройся с глаз моих или на кухню сходи, посиди там… возле холодильника, может, колбаса привидится. – Последние слова Николай проговаривал уже в полузабытьи, но очередной толчок всё-таки не дал ему воспользоваться моментом. Тут уж парень разозлился не на шутку. – Ещё раз тронешь меня, блохастый инкубатор, накажу. Не успеешь оскалиться, как окажешься посаженным на цепь в тёмном углу, а чтоб не скучал без жареного ливера, прямо перед твоим мокрым носом поставлю часы, чтобы стрелки изучал, где большая, где маленькая, а где самая шустрая – секундная, может быть, в конечном итоге, наберёшься ума и научишься правильно отслеживать время. Поверни, это же не так сложно, поверни свою беспредельную морду и посмотри трезвыми глазами на будильник. Видишь, до звонка ещё сколько… – но, увидев, сколько показывает будильник, Коля чуть не закричал в голос. Стрелки показывали одиннадцать часов ровно.
– Как же так, почему он не прозвенел? Мы же чуть не проспали! Да нет, ничуть, мы уже конкретно проспали. – Николай пулей слетел с раскладушки и бросился будить Бориса. – Вставай, нам хана, мы проспали всё на свете.
– Что, что такое, – сев на диване и протирая глаза, Борис не понимал, что вообще вокруг происходит. – Что за переполох в общежитии, кастелянша постельное бельё требует для замены?
– Мы проспали!
– Чего ты орёшь, как чёрт на сковороде, намалёванный на церковной стене кузнецом Вакулой? Куда проспали, почему проспали? Объясни толком и без этих… душераздирающих воплей.
– Мы опоздали в тюрьму.
– Её закрыли на переделку в пятизвёздочный отель?
– Да разуй ты свои зенки и посмотри, который сейчас час.
– Одиннадцать, и что?
– Да нет, ничего, просто опоздали и всё.
– Коля, я тебя предупреждал, твои тупые полуночные сериалы не доведут тебя до добра, ей-богу. Ну что ты скривился как сморчок на солнцепёке, я смотрю на время, как ты того требуешь, и мои глаза говорят мне то же, что и ты, – на часах ещё только одиннадцать часов.
– Вот именно, что не ещё, а уже. Тюрьма, знаешь ли, не работа, ждать не будет, так что надо рвать когти, а завтракать придётся в обед, и то если получится.
– А почему будильник не трезвонил, или всё-таки трезвонил, но мы его не расслышали?
– Чтобы он трезвонил, его, Борис Брониславович, необходимо немножко заводить, у него для этого на задней стенке даже штучка специальная есть, её ещё барашком называют, так вот, эту заводилку следует раз в сутки провернуть по часовой стрелке до упора.
– Да-а-а… значит, ты его не завёл?
– А ты его завёл? Ты, старший и умный, ты проконтролировал младшего и неопытного? Только и можешь, что Коля, сделай то, Коля, сделай это, Коля туда, Коля сюда, а сам?!.
– Коля, не суетись под прицелом, когда расстреливают, до тюрьмы доберёмся вовремя, в нашем распоряжении целых два часа. Иди, встань под холодную воду, остудись чуток, а то, я смотрю, пар у тебя валит прямо оттуда, откуда только возможно, и оттуда, откуда только невозможно.
– Вот именно, что доберёмся. Да до неё на трамвае только сорок минут ехать, а ещё собака не гулена, и завтрак не готов.
– А ещё кони не запряжёны и пулемёты на тачанках не установлены, хотя насчёт трамвая ты прав, не могу с тобой не согласиться, на сегодня это самый быстрый городской транспорт. Ну, хватит, иди, Кольша…
– Куда?
– Холодный душ с утра легко снимает ночной негативный налёт.
После некоторого препирательства всё-таки решили поступить следующим образом: душ Коля пропускает, берёт собаку и во двор, а Борис, потянувшись всеми членами своего тела, встаёт, аккуратно заправляет постели за себя и за товарища, тщательно чистит зубы проверенным зубным порошком и умывается дегтярным мылом, ну а затем, уже не отвлекаясь на посторонние дела, со знанием дела, готовит завтрак, предварительно продумав меню.
Но как ни старались наши герои делать всё быстро и без лишних споров, однако про трамвай пришлось забыть и рискнуть пересесть на такси, положившись на его величество случай.
В этот день им везло, вот что значит хорошо выспаться хотя бы одному. Пробки они благополучно миновали и в тюрьму успели как раз за несколько минут до прибытия Степаниды. Уже издали, выходя из автобуса, увидела она, как Николай машет ей рукой.
– Ну что, ещё не выпускали? – забыв даже поздороваться, первое, что спросила Степанида.
– Почему же не выпускали, как раз наоборот, выпускали, но Валерию Алексеевичу вдруг чего-то там неожиданно приспичило, и он вернулся, сказав нам обождать.
– Он что-нибудь забыл?
– Не слушай его, Стеша, Борис сейчас плохо соображает, так как всю ночь ремонтировал будильник и так увлёкся, что уснул прямо за столом в неудобной позе, что в конечном итоге привело к искривлению позвоночника, последствия которого отразились на мозге, оттого и мелет теперь чушь всякую, а Валерий Алексеевич ещё не выходил.
– А в каком часу его должны выпустить?
– Наверное, после двух, так как с часу до двух у них по расписанию обед. Борь, как ты считаешь, у них с часу обед или с двух?
– Не знаю, я давно уже не работаю в органах, – Борис, прикрывшись рукой, зевнул. – У них там реформы за реформой, не уследишь.
– Тогда подождём?
– Опять же ты права, Степанида, и как тебе это удаётся?
– А вы, Борис, всё шутить изволите. Пойдёмте лучше в тенёк, ведь нам ждать ещё минимум как час.
– Тенёк вижу, а вот на что присесть, не вижу. Такая большая тюрьма, и ни одной лавки для ожидающих. А вдруг кому-нибудь от радости плохо сделается, и что, вот так запросто падай в грязь лицом?
– Борь, что с тобой, где ты грязь-то увидел?
– Не вся та грязь, что с водой, Николай Васильевич.
Понятное дело, выбор был невелик, и троице пришлось приспосабливаться на железных трубах, межующих газон с тротуаром, но зато в тенёчке, а это уже не так и плохо при убийственно палящем над головой солнцем.
По движению тени на асфальте и дополнительной сверке её с российскими ручными часами можно было с точностью до минуты сказать, что прошло полтора часа, а из злосчастной двери так никто и не появился. Ожидавшие, ёрзая на трубе, как птички на проводах, едва скрывая своё нетерпение, готовое вот-вот перевалить в разряд раздражения, а после… даже страшно подумать, терпеливо ждали.
Ещё через полчаса, когда у наших героев не осталось и следа от нетерпения, раздражения и даже психа со злостью, а только понурые головы и тупой взгляд на тротуарную пыль, дверь госучреждения бесшумно отворилась и на пороге появилась фигура высокого человека с длинной спутанной шевелюрой и серебрящейся на солнце бородой.
Ожидавшие почему-то сразу догадались, что это Валерий Алексеевич. А ведь это действительно был он, но только по форме, чего нельзя сказать про содержание.
Взгляд затравленного зверя, с опаской шарящий вокруг себя, сгорбленная спина и руки, прижатые к животу, как будто в них было вложено что-то драгоценное, а шаг мелкий, осторожный, пощупывающий почву на твёрдость, потому что так по асфальту не ходят, так крадутся по болоту, не хватает только кочек вокруг да слеги в руках.
– Валерий Алексеевич, мы здесь! – замахав руками, ребята дружно бросились навстречу. Тот, который не профессор, увидел их, и болезненная улыбка тонкой кривой линией почертила его лицо. В ответ он дёрнул было рукой, чтоб помахать, но в ту же секунду вернул её на прежнее место.
Чем ближе подбегали друзья, тем медленнее был их бег, да и радостное выражение их лиц быстро сменялось растерянностью. Они обступили Валерия Алексеевича и, оглядывая его, невольно задавали себе вопрос, ответ на который в виде страшной догадки тут же созревал в их умах.
– Дядь Валера, что с вами случилось?
– Алексеич, тебя что, били?
– Валерий Алексеевич, вы травмированы и вам больно терпеть, может быть, вызвать «скорую»?
– Друзья мои, как я рад видеть вас вновь, – от переизбытка чувств доктор физико-математических наук даже прослезился, не стыдясь и не прикрываясь. – Я ничего не понимаю, что со мной происходит, и почему вы здесь, но сейчас это неважно, а важно то, что вы передо мной, и это не сон и не галлюцинация, и мне действительно чертовски приятно вас видеть. Ой… – он вдруг прикрыл ладонью рот. – Как же я так неосторожно, надо бы впредь быть поаккуратней и следить за своей речью.
– Ты о чём, Алексеич, за кем следить?
– Да это я так, тихо сам с собою летнею порою вдруг завёл беседу.
– Валерий Алексеевич, вы выглядите просто ужасно, давайте я всё же вызову «скорую»?
– Не стоит, Степанида, я думаю, что обойдусь без медицинской помощи. По моим ощущениям, ни один из моих органов не пострадал до такой степени, чтобы потребовалось вмешательство медиков.
– Между прочим, Стеша права. На тебя, Алексеич, посмотреть, так можно с уверенностью биться об заклад всей своей годовой зарплатой насчёт того, что сквозь твою камеру не далее как сегодня ночью пробежало стадо слонов.
– Боря, не смеши меня, ну хотя бы пару-тройку дней, а то то, что не довершили демоны, довершит банальный смех, разорвав все мои внутренние органы на куски.
– Дядь Валера, вы о чём, какие такие демоны?
– Тише, Коля, тише, не упоминай лишний раз это слово и тем более так громко, а то, не ровен час, услышат гады, и тогда не только мне, но и вам всем крышак подвалит.
После таких слов Коля, Степанида и Борис невольно переглянулись и, многозначительно обменявшись взглядами, поняли друг друга без лишних слов.
– Я поймаю такси, – первым смекнул Борис, бросившись к проспекту.
– Он прав, надо поскорее убираться отсюда домой, – Валерий Алексеевич заковылял следом. – Покамест это единственная здравая мысль, которая приходит мне на ум.
Поймав такси, компания быстро домчалась до чапаевского дома. Отдав Николаю ключи, Валерий Алексеевич, не без помощи Бориса, медленно поднимался следом. Когда он зашёл в прихожую и закрыл за собой дверь, то облегчённо вздохнул, а когда оказался в зале и увидел, что там творится, то застонал, словно от острой зубной боли.
В комнате, да впрочем, и во всей квартире, всё, вплоть до дивана и кровати, было перевёрнуто вверх дном, в буквальном смысле этого слова. Все книги и вся посуда валялись на полу, разница была лишь в том, что книги валялись в комнатах, но целые, а вот посуда на кухне, и вся вдребезги.
– Ого, лихо мышки повеселились в твоё отсутствие, Алексеич! Нам троим здесь за неделю не убраться. Кольша, когда ты в прошлый раз уносил отседова ноги, дверь за собой плотно закрыл?
– Плотно, я отчётливо это помню, потому что, уходя, её проверил.
– Тогда точно мыши, больше некому, оторвались серые проказники на всю катушку.
– Выходит, они знают, где я живу, – у Валерия Алексеевича было такое выражение лица, как будто он увидел призрака. – Нам грозит беда, – пошептал он, и задом попятился к выходу.
– Интересно было бы узнать, что, чёрт возьми, здесь всё-таки произошло?
– Никогда! – вскричал академик, и даже сделал попытку бросится к Борису, чтобы зажать его рот своей рукой. – Никогда не произноси это слово вслух, ни сейчас, ни после.
– Какое слово?
– Вот это, на букву че.
– Чёрт, что ли?..
– Да тихо, тебе говорят!
– Это с какой такой стати?
– С простой, если хочешь остаться в живых, не упоминай чертей вслух. Кстати, это всех касается.
– Алексеич, а может быть, всё-таки «скорую» и тихой сапой в «Кащенко», пока не поздно? Я не за селезёнку и печень переживаю, я конкретно за твою голову боюсь. Менты, они ведь, как ни крути, всё же мастера своего дела.
– Поверь мне, «паниковская» твоя душа, меня били не менты.
– А кто же в таком случае? Неужели всё-таки слоны?
– Потусторонняя сущность.
– Стеша!..
– Борь, может, хватит уже прикалывать Валерия Алексеевича, – встал на защиту Николай. – Давай, наконец, выслушаем его, и только после этого будем делать выводы.
– Я присоединяюсь к Николаю и никакую «скорую» вызывать не буду, а если вы, Борис, настаиваете, то сами вызывайте!
– Вот наглядный пример того, с чего начинается парадигма.
– Спасибо, ребята, за поддержку, большое спасибо, и даже огромное, я действительно ещё не сошёл с ума, а теперь уходим, нам надо срочно найти другое укромное место, где бы нас никто не знал, и тогда есть шанс, что нас не найдут.
– Да где же мы тебе его в конце рабочего дня найдём, мы ведь не революционеры-подпольщики какие-нибудь, чтобы иметь запасные явки. Здесь, Алексеич, не всё так просто, как кажется на первый взгляд, тут надо всё досконально обмозговать.
– Вот именно, – академик уже стоял на лестничной площадке и жестом приглашал остальных, – на свежем воздухе и обмозгуем.
– И что, даже чайку не попьём?
– Нет, Боренька, не получится, да и всё равно пить не из чего, посуда-то вся, до последнего стакана, расколочена.
– Тогда пойдёмте к нам, – простая и ясная мысль привела Николая в восторг.
– Кольша, извини, конечно, но я немножечко хочу уточнить, к нам – это куда, к тебе?
– К нам – это значит к тебе, чего здесь непонятного?
– Нет-нет, друзья мои, домой ни к кому нельзя, они могут догадаться.
– Да кто, чёр… ей-богу, Алексеич, твоя паранойя заразна.
Первым из подъезда вышел Валерий Алексеевич. Он тщательнейшим образом осмотрел двор и только после этого, дав отмашку, позволил выйти остальным.
– Алексеич, прошу у тебя прощения, но я еду домой, а вы как хотите: хотите, обживайте подвал или коллектор, затесавшись среди бомжей, а хотите – полнометражную землянку в лесопосадке отройте, кому как нравится, на любой вкус и глубину, а меня увольте. Взрослые люди, а посмотреть со стороны – детский сад, ей-богу, ясельная группа.
– Не имею права тебя принуждать, и вообще кого бы то ни было. Каждый волен поступать согласно своим принципам и понятиям. Тем более не в моих силах вас держать, но предупредить обязан. Вы через меня непроизвольно ввязались в то, что современная наука ещё долго объяснить не сможет, а поэтому нам, независимо от нашего желания, придётся порознь или сообща, но позаботится о своей безопасности.
– Вот-вот, безопасность прежде всего. Прощайте, параноики! – Борис, не оглядываясь, зашагал к остановке.
– Ребята, вы тоже расходитесь по домам, от греха подальше, – Валерий Алексеевич устало опустился на лавку, – одному мне будет сподручней, да и за вас спокойней.

* * *
               
Максим Подосиновиков, как обычно, в конце рабочего дня просматривал свои незавершённые дела и, поминутно вздыхая, перекладывал их в другое место, но затем опять брал их в руки, и снова просматривал, и снова, в очередной раз вздохнув, откладывал их на очередное новое место, надеясь где-то в глубине души, что от этой перестановки что-то или как-то изменится. Совсем недавно он вдруг открыл в себе странную закономерность – чем ближе пенсия, тем ленивее он становился до работы. Зато чаще стал смотреть на облака, по утрам слышал пение птичек, а некоторых даже различал по голосу. «Надо собраться, – настраивал он себя. – Ты же прожженный опер, у тебя опыт в этих делах, что тебе стоит слегка напрячься? Ну, давай, встряхнись, не уподобляйся квашне». Но как ни настраивал себя Максим Иванович, ничего у него не получалось, даже наоборот, веки становились невыносимо тяжёлыми, а голова почему-то всё стремилась свалиться на правое плечо. «А может, ну их всех к чёрту?..»
Не успел он додумать, как дверь без стука отворилась и на пороге появился непонятный гражданин.
Непонятный в том смысле, что на улице лето, жара неимоверная, а он был одет по-осеннему, да и козлиное выражение наглого лица наталкивало мысли на что-то отдалённо знакомое.
– Эй, товарищ… – но писклявый голосишко непрошенного посетителя не дал майору закончить.
– Максим Иванович, позвольте у вас полюбопытствовать, где в данный момент находится задержанный по делу об ограблении музея Чапаев Валерий Алексеевич?
– А вы, собственно говоря, кто такой и на каком основании задаёте мне вопросы?
– Отвечайте, любезнейший.
– Как это где, в тюрьме, естественно.
– Вы в этом уверены?
– А вы?
– Я нет.
– А я – да.
– А я нет, потому что был там, и если вы не понимаете по-русски, то я могу на любом другом языке, в пределах школьной программы, повторить специально для вас, что его в следственном изоляторе нет, исчез прямо после обеда, – незнакомец презрительно сплюнул на пол. – Мистика какая-то происходит, и причём без всякого колдовства. Человека, можно сказать, расстреливают, и в то же время за пятнадцать минут до казни отпускают по какой-то острой нужде исполнить своё последнее желание. Это ж где такое возможно?
– Ещё вопросы будут?
– Вопросов нет, будут требования.
– Требования?!.
– Да, мне нужны все материалы по этому делу.
– На каком, позвольте, основании…
– Ох, отвечайте уже, любезнейший.
– У меня их нет.
– А где же они?
– У следаков поинтересуйтесь, может быть, там повезёт.
– Кто такие следаки?
– Вы не знаете, кто такие следаки? Вы не адвокат, так? Кто вы?
– Отвечайте на мой вопрос.
– До недавнего времени следаками называли следственный отдел.
– Спасибо и до свиданья, продолжайте перекладывать дела.
– Хорошо.
  «Сука… – вдруг ни с того ни с сего ругнулся Максим. – Да какой же он сука, он, скорее всего, кобель. Нет, кобель для него не обидное слово, тогда выходит, что всё-таки сука. А почему он сука и отчего я на него так взъелся? Да потому что ведёт себя не интеллигентно и вопросы гадостные задаёт. И кому задаёт? Тому, кто сам задаёт их и никому не позволяет делать наоборот. А он умудрился, и ведь как умудрился – просто без мыла в задницу влез. Ну и кто он после этого как не сука, хоть и мужского пола. Козёл! Точно, козёл он, и морда у него козлиная, и голос блеющий. Ещё раз зайдёт сюда, я ему так и скажу, «привет, козёл». Стоп, какой на фиг привет, единственное, что он от меня услышит – «пошёл вон, козёл», и никак не иначе, а вдобавок только пинка для скорости. Вспомнил, ведь он даже не представился. Это ещё раз подтверждает, что он козёл, тут и маму его искать не надо. А я тоже хорош, любезничаю с ним, на вопросы его козлячьи отвечаю.
Кстати, он сказал, что Чапаева в тюрьме нет. Специально врёт, чтобы меня запутать, а потом на что-нибудь спровоцировать. А вдруг как не врёт? Думай, Максим, шевели извилинами.
Если проанализировать ситуацию, не вдаваясь сильно в глубину, то даже из этого понятно, что врать-то ему не резон, да и переться сюда от нечего делать тоже смысла маловато. Что же тогда получается? Чапаев сбежал из тюрьмы? Сам или ему помогли? Несущественно, главное, что его там нет. А то, что его там нет, это, по-моему, факт свершившийся, я чувствую это на уровне интуиции, а она редко меня подводила. Но этот чертила для чего-то всё же разыскивает Чапаева, и не просто так, а даже дело затребовал. Нет, тут что-то нечисто. Надо съездить в тюрьму и самому всё проверить».
По приезде в следственный изолятор Подосиновиков узнал о том, что арестованному Чапаеву Валерию Алексеевичу изменили меру пресечения и сегодня, сразу (это по милицейским понятиям) после обеда, выпустили под подписку о невыезде. С чьей подачи это было сделано, догадаться было нетрудно, да и сотрудники изолятора, к которым обращался Максим, все как один, недвусмысленно намекая, закатывали глаза вверх.
Покинув тюрьму, Максим Иванович, оставаясь на ступеньках у её парадного входа, размышлял ещё несколько минут. «Навряд ли Чапаев будет скрываться, скорее всего, он сейчас дома, пьёт чай с бубликами. Но я не помню адреса, помню только, как нас привезли для обыска, помню, что где-то на краю географии, помню дома, похожие друг на друга, как братья-близнецы, а вот как и какими закоулками добирались, не приметил. А ведь это не в первый раз. Плохая черта, и надо бы исправляться, да вот никак не получается, да и поздно уже, и не только исправляться, а вообще». Максим посмотрел на часы, обречённо вздохнул, но затем всё же заставил себя просто прогуляться пешком на солнцепёке и на нём же продолжить, применяя дедуктивный метод, разбор этого странного дела. Он частенько, независимо от погоды, прибегал к такому способу, когда что-то не срасталось, когда разрозненные факты никак не хотели складываться в единую картину, а ему во что бы то ни стало нужно было найти и ухватиться за ту единственную ниточку, потянув за которую, он смог бы размотать весь клубок.
В этот раз думалось гораздо хуже, и не только из-за жары, но в большей степени из-за мыслей о пенсии, которые навязчиво лезли в голову, не давая сосредоточиться ни на чём остальном. «Вот зараза прилипучая, пристала так, что все мозги набекрень посворачивала. Нет, в такой обстановке работать невозможно, и я бы сказал, даже вредно. А может быть, не мучиться и не отпихивать её от себя, а наоборот, встать на её сторону и принять за основу? Действительно, что мне, больше всех надо? Рыхлю землю, как тот червяк, даже оглянуться не могу. Права моя мысль, достаточно рыхлить, всю землю не перелопатишь, пора выбираться из этого андеграунда. Домой, на мягкий диван, к холодному пиву и планам на отдых. Так, и где у нас тут ближайшая остановка?»
Продавленное автобусное кресло, неимоверная духота, запах человеческого пота – весь этот букет не помешал Максиму Ивановичу сладко задремать, прислонившись головой к раскалённому стеклу. Сон был неглубокий и чуткий. Он слышал, как объявлялись остановки, как открывались и закрывались двери, он чувствовал толчки не только автобуса, когда тот трогался или останавливался, но и людей, движущихся по салону мимо него. Ещё его сон сопровождался всякими странными картинками, проносящимися одна за другой с определённой частотой, – не так быстро, но и не задерживаясь надолго перед взором.
Вдруг одна из картинок настолько ясно высветилась в его сознании, задержавшись на какое-то мгновенье чуть дольше других, что, увидев её, Максим невольно проснулся. От пришедшей догадки у него приятно засосало под ложечкой, а лоб покрылся холодной испариной. «Ух ты!» – только и смог произнести Максим, выбегая из автобуса. Перейдя на противоположную сторону дороги, Иваныч пересел на другой автобус, маршрут которого пролегал мимо его райотдела.
На своём столе он моментально отыскал блокнот для записей, на одной из страниц которого были записаны кое-какие важные пометки и в том числе адрес проживания Чапаева Валерия Алексеевича. Переписывая данные на клочок тетрадного листка, Максим в очередной раз похвалил себя за старую привычку сохранять черновики.
Ещё примерно минут через сорок Максим Подосиновиков входил в нужный ему подъезд нужного ему дома. С каким-то трепетом, которого давно за собой не замечал, нажал он на кнопку звонка, ожидая услышать тот, с хрипотцой, голос. Он позвонил снова, но уже настойчивей. Прождал пять минут, но ему никто не открыл. Он жал на кнопку, как на заклятого врага, но ответ был всё тот же. Тогда Максим, досадуя на себя, да и на Чапаева тоже, с силой стукнул кулаком в дверь, и – надо же такому случиться – она приоткрылась, подавшись вовнутрь.
«Ну что же, – сказал оперативник гражданину, – вас приглашают, грех не воспользоваться гостеприимством, но спешу предупредить, что это незаконно». На что гражданин ответил оперативнику: «А-а-а, была не была! Вот только жалко, пистолета нет, в кинокартинах в таких случаях детектив достаёт оружие и, выставив его впереди себя, осторожно пробирается вслед за ним». Однако то, что увидел Максим Иванович, зайдя в квартиру, ни мало ни много, но озадачило его. Вот совсем недавно, можно сказать, только что, он был здесь с обыском. Но то, что оставили милиционеры после себя и представшая в данный момент картина разнились между собой, как земля и небо.
«Кто-то, оказывается, побывал здесь после нас, оставив после себя явные следы присутствия. Но кто это мог быть и что он искал? Что не картину, это точно. Искали что-то явно меньше, чем метр пятьдесят на семьдесят пять сантиметров. Кстати, Чапаева тоже нет, и ушёл он явно до прихода неизвестных искателей, которые даже не озаботились закрыть за собой дверь. Видать, они расстроились, оттого что не нашли то, что искали, да и самого Чапаева тоже, по-видимому, профукали, вот с психу-то дверь и оставили нараспашку. Всё это логично, красиво и правильно, но вопрос остаётся открытым – Чапаева нет, след его простыл, и где теперь разыскивать комдива, ума не приложу. Опять думать, опять пешие прогулки устраивать?»
Максим Иванович хорошо помнил, как проводился обыск, длившийся, кстати, не более получаса и не выявивший ничего полезного. Всё проходило в спешке и формально, как будто отбывали некую повинность, что не удосужились даже… тут его мысль оборвалась. Максим подивился такой резкой остановке, и не только мысли, но и тому, что он оказался в центре меньшей комнаты лицом к окну. «Только этого мне и не хватало. Ну, и что я должен здесь увидеть? Перевёрнутую кровать, пустые полки на стене, выпотрошенный стол с компьютером… Бог ты мой, ну конечно же… компьютер. По какой-то причине его просмотрели, более того, на него никто даже не покусился, и теперь стоит он себе преспокойненько, весь такой целёхонький, с места не сдвинутый. Как это про него-то забыли, а ведь могли бы до кучи расколотить, но не тронули. А почему? Да потому, что вещь, которую искали, в него не запрячешь, а может быть, просто мимо глаз пропустили. Такое бывает, и довольно часто. Смотришь эдак на что-нибудь в упор и в упор не видишь».  Максим Иванович включил компьютер, и он, к его радости, заработал, высветив на мониторе множество значков. «Что я должен здесь найти? Вопрос, конечно, интересный. Наверное, что-нибудь нужное для меня. А что нужно мне? Как что, его друзей, товарищей, подруг, родственников, у кого-то должен же он столоваться». Максим методично, подойдя к этому делу со всей ответственностью, просмотрел все файлы, но, к его огорчению, ничего полезного для себя не нашёл. Никакой информации, ни единой зацепки о родственниках, друзьях и даже подругах близко не было. «Сирота, не имеющий друзей, или… я что-то пропустил? Придётся повторить, не может быть, чтобы не было зацепки». Максим снова и снова просматривал файлы, выискивая малейший намёк на возможное место пребывания беглеца. «Бестолочь вы, Максим Иванович, другого слова и не подберёшь, думаете, что Чапаев идиот, что он настолько туп, что оставит записку с подробным адресом, где его искать? Да мало-мальски думающий человек сообразит, что первое, куда придут с арестом, это к родственникам и друзьям. А я тоже хорош, Пинкертон хренов, весь компьютер излазил, все пальцы истёр о клавиатуру, вместо того чтобы реально взглянуть на вещи. Старею, как пить дать старею, пора на пенсию и к морю, жареные бананы под пальмой кушать». Но тут Максим увидел папку с пометкой «игры», на который за всё время просмотра не обратил должного внимания и в расчёт никак не брал. Не столько надеясь чего-нибудь найти, сколько повинуясь наработанной привычке доводить все дела до конца, открыл он эту папку и стал с таким же должным вниманием, как и все предыдущие, просматривать записанные игры. Ничего интересного, кроме того, что у взрослого человека, учёного с мировым именем, записаны детские игрушки. И всё бы ничего, и можно было бы закрывать папку, если бы не последняя игра, в которой по условиям игры участвовали три участника, из которых один был компьютер, другой – Валерий Алексеевич, а вот третий участник был записан под именем Кольша, не Николай, не Коля, а именно Кольша. Этот маленький нюанс не мог не заинтересовать старого опера. «Так ты, не хочу забегать вперёд и давать тебе определение, играешь с маленькими мальчиками в игрушки? И давно забавляешься этим, учёная твоя башка? Не дай Бог, моё предположение подтвердится, а выяснить для меня не составит труда, вот тогда-то я тебе твою учёную башку собственноручно откручу к едрёной фене».
Компьютер был уже не нужен, нужны были соседи, лучшими представителями которых являлись бабушки, божьи одуванчики – самый ценный и надёжный источник информации. Их он нашёл на улице, сидящими, как обычно, на своём посту возле подъезда на лавочке. Из их рассказа майор, к своей радости, узнал, что ошибся в своих предварительных выводах, обвинив достойного человека в мерзких деяниях, а также о последних часах, когда видели академика, привезённого домой на такси в сопровождении странной троицы – парня лет тридцати, девушки лет двадцати и подростка. На этом, к великому сожалению Максима Ивановича, информация обрывалась, однако в последний момент одна из бабулек вспомнила, что её дочка, проходившая в момент приезда Валерия Алексеевича, опознала в мальчонке Николая, сына своей школьной подруги, с которой не общалась уже как года два, не меньше.
«Вот она, эта ниточка, как последняя надежда, способная привести меня к цели. Других вариантов нет, и даже думать не моги. Если след ложный, ничего, зато совесть чиста, и с ней – на заслуженный отдых, не оглядываясь и не отвлекаясь уже больше ни на кого и ни на что».

                * * *

Тихий летний вечер, подзабытый за последнее время, прохладный ветерок, вдруг задувший с северной стороны, старая, безобразно отлитая из бетона лавочка под вязом, как напоминание о далёком социалистическом прошлом, а на лавочке Борис, распластавшись в вольной позе, вглядывается в бездонную синеву неба. Пёс, повинуясь ненужному инстинкту, бегает по парку и метит деревья, обозначая свою территорию.
Борису дышалось легко, его сердце билось в нужном ритме, мышцы расслаблены, а на душе долгожданное умиротворенье. Никаких нервотрёпок и переживаний, а значит, жизнь вернулась в своё привычное русло. Он уже решил для себя, что сегодня ляжет спать пораньше, а завтра на работу, по которой успел даже капельку соскучиться.
– Эх, хорошо-то как, Господи! Так лежал бы и лежал до скончания века, если б дожил, конечно. – Борис поискал глазами пса. – Перун, пошли домой, достаточно выдавливать из себя послания, от запаха которых всем и так уже давно понятно, кто в парке главный и кому принадлежат шишки. – Пёс остановился и, развернув морду, выжидающе посмотрел на хозяина. – Ну, и что ты уставился на меня, домой, говорю, пошли, я кушать хочу. Нет, если ты не голоден и у тебя свои какие-то архиважные дела, то можешь оставаться и продолжать опрыскивать всё, что попадётся тебе под лапу, а утром я за тобой приду. – То ли пёс понял, о чём говорит его хозяин, то ли действительно выжал из себя всё без остатка, но только, весело завиляв хвостом, Перун бросился в сторону дома. – То-то же! От холодильника ещё никто не убегал.
Пулей взлетев на свой этаж, Борис открыл входную дверь и, пропустив вперёд себя пса, зашёл сам. То, что донеслось до его уха, не то чтобы огорошило его, нет, это его просто прибило к маленькой табуретке, стоявшей тут же, возле стенки, на которую Борис и водрузился, сползая спиной по стене. Перун тоже сел, как он всегда это делал, в ожидании водных процедур.
 А в это время на кухне раздавались довольно-таки радостные голоса, в основном юные, но среди них нет-нет да и проскакивал добродушный бас со знакомой хрипотцой.
Оставив четвероногого друга в прихожей, Борис прошёл на кухню, оказавшуюся заполненной не только телами, но и ароматными запахами готовящегося ужина.
– Здрасьте вам, давненько не виделись, а я уже, грешным делом, начал вас забывать и так переживал по этому поводу, что и словами не передать... Не знаю, каким эпитетом всё здесь происходящее можно обозвать, но то, что это большая неожиданность для меня, это факт. Опять же вопрос вытекает из сложившейся ситуации: и как же это вас угораздило, граждане дорогие, оказаться всем вместе на чужой кухне, да ещё в одно и то же время?
– О-о-о! Борь, заходи, а мы так и подумали, что ты с Перуном на прогулке.
– Спасибо тебе, Коля, за приглашение. Вообще-то я задал вопрос, но раз его никто не услышал, то в повторении, я так думаю, смысла уже нет. Похоже, придётся перейти сразу ко второму вопросу, который, на правах собственника, я всё-таки позволю себе задать, не возражаете? – В ответ он услышал невнятное бормотание, отмашку рукой и одобрительный кивок головы. – Как добирались, и не трудна ли была дорога?
– Вы, Борис, нас извините, мы тут без вас похозяйничали немного, уж очень есть всем захотелось. Вы, Борис, не переживайте, мы по дороге зашли в продуктовую лавку и затарились всем необходимым, спасибо Валерию Алексеевичу. А вы, Борис, хотите кушать?
– Прекрасная из тебя, Стеша, выйдет хозяйка, а жена тем более, никого не забыла, и я даже больше чем уверен, что и Перун не останется внакладе.
– Правильно, Борис, даже и не сомневайтесь, для собачки в первую очередь, вон его чашка остывает.
– Валерий Алексеевич, я так полагаю, с меня, как с зарабатывающего, причитается посильная лепта. Предлагаю затраты разделить поровну.
– Да что ты, Борис Брониславович, на это я сегодня пойти никак не могу. Если в какой другой раз, то может быть, но только не сейчас. Сегодня мой день, день, который впишется в мою летопись великим праздником, – днём освобождения от тирании, а в полночь, после двенадцатого удара курантов, начнётся отсчёт его первой годовщины.
– И это, если я правильно понял, принципиально и без вариантов?
– Понимаешь правильно.
– Ну, если так, то я, сразу предупреждаю, упорствовать не стану.
– А хоть бы и стал, всё равно бесполезно, я даже в письменном виде возражения не принимаю.
– Ну что же, дело хозяйское, и, видит Бог, что я хотя бы пытался. Кольша, там, возле входной двери, тебя Перун дожидается, чтобы ты озадачился им и лапы ему обработал в соответствии с правилами домашней гигиены. Облизывать не надо, просто вымой их, да насухо вытри.
Коля, сама исполнительность, пулей вылетел из кухни, мурлыча себе под нос какую-то, только ему понятную, мелодию. Тем временем Степанида уже накрывала на стол, Чапаев, как мог, ей помогал, а Борис, видя такой расклад, поспешил в ванную, чтобы ополоснуть руки после улицы.
Когда Борис, с чистыми руками и холодной головой, вернулся на кухню, где его уже поджидал ломящийся от изобилия праздничный стол, то первое что он произнёс, это – «ну, вы и красавцы». На столе стояли две больших миски салата, в одной точно был зимний, а вот другой был укомплектован свежей капустой с добавлением мелко порезанной вареной телятины, яйцами и гранатовыми зёрнышками, заправлен же он был небольшим количеством майонеза, также на столе стояла большая кастрюля, доверху наполненная толчёной картошкой с варёной перловкой вперемешку, в которую от души добавили зажаренного до золотистой корочки репчатого лука, ну а на сковороде, хоть и под крышкой, но благодаря просачивающемуся запаху, угадывалось тушёное мясо с подливом, и, наконец, центр по праву занимало главное блюдо лета, это, Господи ты Боже мой, окрошка, в большой эмалированной кастрюле, возле которой потела «двушка» с холодным квасом, хоть и покупным, но, в конечном счёте, не повлиявшим на её общий вкус, стоит ещё обратить внимание на выставленную бутылку водки и бутылку настоящего, со слов продавщицы, сухого красного вина, а вот про остальные мелочи, как-то: белый и ржаной хлеб, всякие там нарезки да маринованные деликатесы, как само собой прилагающееся к российскому столу, упоминать было бы и не обязательно.
Перун уже доедал свою кашу, приправленную, по случаю праздника, тушенкой, когда Валерий Алексеевич смог наконец-то успокоить народ и, подняв рюмку, возвестить о начале торжества.
– Родные мои, да-да, я не оговорился… – но тут, перебив его на полуслове, раздался звонок в дверь, – что за…
– Алексеич, держи язык в руках! – мгновенно отреагировав, прокричал Борис. – Не сметь упоминать это слово вслух, – и уже спокойней продолжил: – Это нашинские пришли, это дальняя родня учуяла запах халявы и слетается на пиршество. Иди, Кольша, разберись с кровниками, ведь это твой крест.
Прошла одна минута, затем вторая, и где-то на четвёртой минуте все начали нетерпеливо переглядываться между собой, покачивать головой и шумно вздыхать, и только, наверное, на шестой в кухонном дверном проёме появился Николай, но не один, а в сопровождении незнакомого мужчины. Странно, но пёс, увидев чужака, никак не проявил своих охранных качеств.
Никто толком ничего не понял. Продолжая вопросительно смотреть, все надеялись услышать хоть какое-то более-менее разумное объяснение, и только Чапаев, сразу изменившись в лице, сдерживал в себе всё более и более нарастающий гнев. Но долго это продолжаться не могло, и негодование вырвалось наружу в виде фразы, процеженной сквозь зубы.
– Вы что, совсем… совесть потеряли? К чему эти служебное рвение, ведь срочного ничего нет, могли бы предварительно позвонить или повесткой вызвать. Зачем беспокоить остальных, ни в чём не повинных, мирных граждан?
– Кольша, тебя стоит отпустить всего на одну минуту, так ты сразу же кого-нибудь приволокёшь. Кто это рядом с тобой? – на вопрос Бориса подросток в ответ только пожал плечами. – Перун, ну а ты чего молчишь, никак знакомого унюхал? Хоть бы тявкнул для приличия. – И чтобы хоть как-то загладить свою промашку, пёс негромко рыкнул, но тут же замолк, посчитав, наверное, что этого будет вполне достаточно. – Ну что же, опять придётся делать всё самому. – Теперь Борис обратился непосредственно к незнакомцу: – Вы кто, товарищ, и по какому такому неотложному делу к нам?
– Это следователь, который ведёт моё дело.
– Да-а-а?! То-то я смотрю, на нашего слесаря не похож.
– Добрый вечер. Моя фамилия Подосиновиков, а зовут Максим Иванович, я майор милиции и, как правильно заметил ваш друг, являюсь следователем по особо важным делам.
– Час от часу не легче, только ментов нам и не хватало, да ещё по особо важным делам. Кольша, а ты не мог для начала сержанта привести, чего сразу майора тащишь?
– Мальчик ни при чём, я по своей инициативе.
– То, что мальчик ни при чём, нам объяснять не нужно, нам непонятно ваше появление, и будь я вашим начальником, то вот за эту вашу инициативу я бы вас наказал, – и через паузу добавил: – материально.
– Похоже, мне повезло, что вы, Борис Брониславович, не мой начальник.
– Так вы и меня знаете! Но позвольте поинтересоваться, откуда?
– Борис Брониславович, ну на такой вопрос мне даже как-то и неловко отвечать…
– Ах, ну да, конечно же… – Борис почесал затылок, – Подождите, но ваша фамилия мне что-то напоминает, или кого-то. Мы раньше нигде не встречались?
– Со мной нет, это точно, а вот у того, с кем вы встречались, по-видимому, была фамилия Подберёзовиков.
– Может быть, может быть, ну да ладно, оставим грибные воспоминания, всё равно они на погоду не влияют, а перейдём сразу на личности. Прошу вас, Максим Иванович, разъяснить мне, если удостоверение дома забыли, как законопослушному гражданину и собственнику этой недвижимости, суть вашего появления.
– Я искренне перед вами извиняюсь…
– Вот это да, что же это в мире деется! Слушайте, люди, напрягите уши и не говорите потом, что вы не слышали. Вместо удостоверения нам преподносят извинения… но я вас перебил, продолжайте, пожалуйста. Такие слова, интонацию, выражение лица, жесты надо на камеру записывать и в интернет заряжать.
– Да, я искренне приношу вам свои извинения за причинённые неудобства и сразу хочу заверить, что этот визит не официальный, а сугубо частного характера. Ни начальство, ни кто-либо ещё не знает, что я здесь. Вы вправе выгнать меня, ко всем…
– Нет! Не упоминайте этого слова!
– Какого слова?
– А того, нехорошего, которое вы чуть не произнесли.
– Это к чертям, что ли?
– А ведь я предупреждал!
– Я ничего не понял, но мысль свою доскажу. Если вы сейчас меня выгоните, тогда я буду вынужден действовать через контору, чего мне совсем не хочется, так что в ваших интересах выслушать меня, а мне послушать вас, но не всех, конечно, а в основном Валерия Алексеевича.
– А нельзя ли перенести мой допрос на завтра?
– Это не допрос, это простая беседа.
– Хорошо, пусть будет беседа, но только завтра, сегодня у нас торжественный день, и мне бы не хотелось омрачать его простыми беседами.
– Можно и завтра, но боюсь, завтра вы скроетесь, и я уже точно вас не найду.
– Мне очень жаль, но если никто не против, то я выражу общее мнение, – вам, Максим Иванович, лучше оставить нас.
– И всё-таки не спешите гнать меня, Валерий Алексеевич, ведь я знаю, что вы не крали картину.
– Как ни странно, но для меня это тоже не является новостью.
– Скажу вам больше, картина уже висит на своём законном месте.
– Как?!. – грянул хор из четырёх голосов.
– Приблизительно так же и я воскрикнул, когда узнал об этом. Одно дело расследовать пропажу, но совсем другое дело – раскрывать таинственное воскрешение, что в моей богатой практике встречается впервые, и для меня в некотором роде проблематично. Вот поэтому мне нужна ваша помощь, Валерий Алексеевич.
– Даже не знаю, как в этом случае вам ответить, ведь не я хозяин этой квартиры.
Наступила неловкая пауза, продолжительность которой только усугубляла напряжённость.
– Максим Иванович, а присаживайтесь к нашему столу, – только доброе женское сердце способно, не задумываясь о последствиях, на уровне интуиции, правильно разрулить ситуацию. – Небось, за своей работой и не обедали вовсе? – Степанида встала из-за стола, подошла к майору и, взяв его под руку, настойчиво потянула за собой. – Садитесь на моё место, а я сяду здесь, поближе к плите, так мне будет даже удобнее, всё под рукой, и бегать далеко не нужно.
– Всё это как-то неожиданно, и я, честно говоря, теряюсь… – следователь слегка упирался, но только для приличия, уступая желанию единственной женщины. – Борис Брониславович, вы хозяин, и за вами последнее слово.
– А чего тут решать, – Борис, разведя руки в стороны, вдруг залился весёлым смешком. – Видать, судьба, не больше не меньше, и опять-таки права Степанида, хоть и нежданный гость…
– Незваный, – незлобно буркнул Чапаев.
– Да без разницы, – Борис вновь поднял поставленную было рюмку. – Видать, хороший ты человек, Максим Иванович, раз собака на тебя не залаяла и девушка встала на защиту.
– А впустил ребёнок.
– Я не ребёнок!
– Верно подметил, Алексеич. Садись с нами, товарищ майор по особо важным делам, и не обижайся, что я, не дойдя до пятой рюмки, сразу перешёл на «ты». Раз мы сидим за одним столом и делим между собой кусок хлеба, значит, имеем право. Расслабься и не заставляй слабый пол применять в отношении тебя силу.
Дождавшись, когда все, рассевшись по своим местам, снова угомонились, Борис продолжил.
– Скажу честно, что ещё полчаса назад, гуляя в парке, я чувствовал себя вполне комфортно, считая, что река жизни опять вернулась в свои берега, но сейчас меня, с одной стороны, удивляет, а с другой – ну просто-таки распирает от переизбытка чувств, когда я вдруг осознаю, что пятеро совершенно чужих друг для друга людей, плюс собака, просто жить теперь друг без друга не могут. Откуда это всё произрастает и как это объяснить, я не знаю, да и не хочу знать. Давайте не задумываясь и не вдаваясь в дебри бытия, выпьем за эту правдоподобную дружбу, которая не укладывается в наших умах, но зато понятна нашим сердцам.
Мужчины выпили водочки, Степанида пригубила вино, Николай хлебнул газировки, а пёс облизнулся.
– Стеша, ты пока накладывай окрошку в тарелки, да сметанки не жалей, но с квасом обожди, впрочем, как и с солью, пусть каждый сам себе по вкусу добавляет, а мы пока, не отходя от кассы, по второй опрокинем, чтобы прочувствовать её сверху донизу, так сказать, всю её теплоту, обострив тем самым наше желание к еде.
На некоторое время за столом воцарилось чавкающее молчание. Все с нескрываемым аппетитом, не обращая внимания друг на друга, постанывая от удовольствия, уплетали прохладную окрошку с ржаным хлебом.
– Ну что, – Борис облизал ложку и положил её в пустую тарелку, – Бог любит троицу, товарищи антагонисты, или я не прав?
– За Иваныча не отвечаю, но что касается меня, то я с удовольствием.
– Да и я слукавил бы, если бы отказался.
– Правильно, товарищ майор, грех под горячее не выпить.
– А потом под салатики, – наливая себе газировки, съязвил Николай.
– Нет, салаты нам нужны для другого.
– Для чего?
– Это я тебе чуть позже покажу.
Борис наполнил рюмки, но прежде положил себе в тарелку картошки и пару приличных кусочков мяса с подливом.
– А знаете, друзья, наш стол вызывает в моей памяти ностальгические воспоминания, – Валерий Алексеевич покачал головой. – Да-да, вот именно, перед моим взором предстала столовая, которую в те далёкие времена мы называли «столовка», «забегаловка», «тошниловка», «закусочная для трёх поросят» – в общем, как только мы её ни называли, так вот, в ней продавали точно такие же блюда, какие и у нас сейчас на столе, правда, порции тогда были поменьше и жареного лука с перловкой в картошку не добавляли. Помнишь, Иваныч?
– А то как же, обед на обеденный час.
– А этот особый столовский запах, такой въедливый, но в то же время такой притягательный?
– За полтора рубля можно было прилично пообедать.
– Эх, Иваныч, где мои семнадцать лет?
– Ну, вы закончили свой ностальгический экскурс в прошлое или как… Может быть, продолжим жить в настоящем?
– Извини, Борис, накатило что-то ни с того ни с сего, аж слезу прошибает.
– Понимаю тебя, Алексеич, – воспоминанья старины глубокой. Повезло вам, вы видели неотретушированный социализм и даже принимали участие в его строительстве.
– Скажу больше, мы даже верили в его победу.
– И когда же эта вера закончилась?
– Когда жрать стало нечего, вот тогда и протрезвели, а протрезвев, озверели, ну а затем, закусив удила, погнали себя в капитализм. Спасибо, Борис, что не забываешь про нас и пополняешь рюмочки, но сейчас дай возможность сказать мне. – Валерий Алексеевич даже попытался было встать, но не смог, из-за того что в стеснённых условиях маленькой кухни стол был очень близко придвинут к диванчику. – Я предлагаю выпить за судьбу, за нашу общую судьбу, и каждого в отдельности. Пусть злодейкой она будет для плохих людей, а для нас пусть будет счастливой, потому что мы добрые и хорошие. Это не бахвальство, это правда человека, который через многое прошёл и немало повидал на своём веку. Выпьем!
Выпили бодро, а вот закусывали уже в растяжку, лениво направляя вилку то в одну, то в другую сторону.
– Ну что, Максим Иванович, настало время для твоего душещипательного рассказа про то, как же всё-таки картина, таинственно пропавшая из музея, таким же таинственным образом возвернулась на своё прежнее место. Я просто весь сгораю от нетерпения и уверен, что остальные тоже.
Борис подтвердил убедительным кивком головы, Николай громогласно задакал, а Степанида радостно прихлопнула в ладоши.
– Всё это странно, если не сказать больше, – все затаили дыхание в предвкушении чего-то загадочного, необычного и мистического, от которого в скором времени по спине должен пройти холодок, – и со мной, я повторюсь, случилось впервые. Я сидел в своём кабинете и в очередной раз просматривал ту самую злосчастную запись видеонаблюдения. На ней, как говорится, чёрным по белому ясно видно, как ты, Алексеич, извини, крадёшь картину. Тут неожиданно звонок. Я, нажав на паузу, снимаю трубку и узнаю в ней голос директрисы музея. У неё, доложу я вам, очень своеобразный тембр. И вот она, криком крича, счастливая до безобразия, благодарит меня за спасение шедевра. Сперва я опешил, ничего не понимая, но, мало-помалу придя в себя, подробно расспросил её о том, когда, а главное – как всё это произошло.
Оказывается, где-то перед полуднем к ней пришёл человек и, представившись моим помощником, отдал под расписку картину. Тут же срываюсь с места и рысью в музей. Я стоял перед картиной, вглядываясь в неё обоими глазами, призывая в помощники остальные пять чувств, и всё равно ощущал себя круглым дураком. Поняв, что столбняк ни к чему не приведёт, я вернулся в отдел.
Буквально через час вваливается ко мне тип, ну полный урод, и представляется твоим, Алексеич, адвокатом. От него я узнаю, что тебя выпустили под подписку о невыезде и что ты пропал в неизвестном направлении. Так называемого адвоката я вычислил сразу и оказался прав, потому что и не адвокат он вовсе. Надо было мне его задержать, да вот маху дал, улизнул, гад. Неожиданно я вспомнил в эмоциональном рассказе директрисы об её брезгливом отношении к моему якобы помощнику. Набираю телефон и прошу её подробно описать моего сотрудника. И что вы думаете…
– Это один и тот же тип, – Чапаев тяжело дышал, а его глаза выдавали глубокое волнение.
– В самое яблочко. Помню, за глаза я его ещё козлом обозвал.
– Почему именно козлом, а, например, не бараном или свиньёй?
– Понимаешь, Алексеич, я бы и крысой его назвал, приди эта мысль мне на ум первой, но он был так похож на козла, что других вариантов просто не возникло.
– И припадает на левую ногу?
– Точно, а ты откуда знаешь?
– Знаю, потому что он приходил ко мне в камеру.
– Да что ты говоришь?
– А то, что ты слышишь. Но про меня потом, а ты не отвлекайся и продолжай, пожалуйста.
– Немного подвигав извилинами, я решил сбегать к шефу за советом. И тут выясняется, что он ни о какой краже ни сном ни духом ничегошеньки не знает. Дальше больше – эта кража даже не зарегистрирована в реестре. Тут уже у меня, потихонечку так, шифер с чердака начал съезжать. Вернулся я к себе в кабинет, сел в своё кресло и сижу. Сижу, значит, вращаюсь против часовой стрелки, шифер налаживаю, как могу, чтобы окончательно его не потерять, и думаю, думаю, думаю. В какой-то момент обращаю внимание на экран телевизора, на котором вместо оставленной мной картинки почему-то мерцала чёрно-белая рябь. Нажимаю кнопку воспроизведения, однако рябь не исчезает и запись не воспроизводится. Проматываю вперёд, назад, но результат прежний – записи нет, её кто-то стёр в моё отсутствие. Всё, говорю себе, приехали, конечная станция, дальше поезд не идёт. И как-то мне сразу стало нехорошо, дискомфорт какой-то во всём теле образовался, я даже почувствовал некий страх и поймал себя на том, что озираюсь по сторонам. Вот тут-то я и вспомнил о тебе, Алексеич, а вспомнив, понял, что ты тот единственный человек, который поможет пролить хоть какой-то свет на это тёмное дело. Однако через мгновенье я ещё кое-что понял: если со мной такая фигня происходит, то ты, как непосредственный участник и пока ещё живой свидетель, не исключено, подвергаешься ещё большой опасности, чем кто бы то ни был. Решено, это я себе в кабинете сказал, высиживать тут в позе мыслителя смысла нет, надо ноги в руки и срочно разыскать человека, живого или мёртвого, но лучше конечно, живого, пока не поздно. Дальше – дело техники, и вот я здесь, среди живых, что для меня является огромной радостью и большим облегчением.
– Теперь настал мой черёд дополнить картину, – академик взял бутылку, повертел её в руке, оценивающе присмотрелся на содержимое и поставил обратно. – А твоё предисловие как раз кстати. Пока я слушал тебя, одновременно рассуждая про своё, то тоже пришёл к кое-каким выводам. Борис, в этой бутылке только на одну рюмку…
– Ой, извини, Алексеич, заслушался, сейчас исправлю.
Вылив остаток в свою рюмку, Борис убрал с глаз пустую бутылку и достал из холодильника новую, открыл и разлил.
– Прежде чем я продолжу, мы выпьем. Так надо, потому что события, которые разворачиваются вокруг нас, очень серьёзные, необычные, и, не побоюсь добавить, опасные для жизни, и на трезвую голову воспринимаются тяжело.
Три рюмки были осушены молниеносно, и даже Степанида, не ожидая о себя, допила вино из своего фужера, а Николай, уничтожив ещё до этого всю газировку, нервно покусывал пустой стакан.
– Кольша, налей себе квасу, – Борис, приложив некоторое усилие, отнял у подростка стакан и со стуком поставил его на стол. – Теперь всё в порядке, продолжай, Алексеич.
– Вывод первый: мы столкнулись с чем-то сверхъестественным и оно настроено очень решительно. Это ведь оно отметелило меня в камере, и я, который лёжа жмёт сто пятьдесят, летал по ней, как тряпичная кукла, о которую потом ещё и ноги вытерли. Вывод второй: картина – это прикрытие, отвлекающий манёвр, истинная цель колченогого – это пирамида. Он тыкал мне в лицо фотографией, точно такой же, какую вы показывали мне в первый день нашего знакомства, и требовал, чтобы я отдал пирамиду или сказал, где она находится. Для чего она ему нужна, я пока не знаю, но одно я могу утверждать с вероятностью сто пятьдесят процентов, пирамида ему нужна явно для каких-то плохих дел, и если пирамида действительно существует, то её необходимо срочно схоронить, найдя для неё укромное место. Этим мы займёмся после застолья. Я думаю, у нас ещё есть небольшой запас времени, но и расхолаживаться не стоит, ведь если нас нашёл простой оперативник...
– Во-первых, следователь, а во-вторых, у меня стаж за четверть века зашкаливает.
– Вот именно, а тот гусь на порядок круче будет, и это не сулит нам ничего хорошего.
– Мы в опасности? – слабый, тоненький голосок Степаниды привлёк внимание всех мужчин разом. Они посмотрели в её большие, наполняющиеся страхом глаза и поняли, каждый по-своему, что в каком-то месте переборщили с изгибом палки.
– Стеша, ты же взрослая девушка с уравновешенной психикой, в институте реальные науки постигаешь, ну неужели ты всерьёз воспринимаешь всё, о чём здесь говорят подвыпившие пенсионеры? Их можно понять: один только что освободился из тюрьмы, а второй – маковой росинки за целый день во рту не поимел. Выпили люди, расслабились, вот и попёрла фантазия наружу лавиной.
– Хорошо, если б всё было так, но факты говорят нечто другое. Кому вы ещё, кроме меня, давали фотокарточку?
– Я не давала… – но тут же поправилась: – Мы не давали, он сам забрал.
– Кто?!
– Ну-у-у, этот…
– Смелее, Степанида.
– Наш заведующий кафедрой истории древнего мира.
– Нетудыха, что ли?
– Да, он, а вы его знаете?
– Кто же не знает Нетудыху? Нетудыху знает всё научное сообщество, и не только у нас, но и за пределами наших государственных границ.
– Вот он и забрал.
– Так, а ещё кто-нибудь забирал или кому давали? Вспоминаем, это очень важно.
– При мне никому… может быть, Борис с Колей без меня кому-нибудь давали…
– Я никому давать не мог, так как у меня их не было, Николай всегда держал их при себе.
– Я тоже никому не давал. Вот, – он полез в карман и достал конверт, – они у меня все наперечёт, не хватает только одной.
– Неужели Трендафил нанял колченогого? А что, на него это похоже, если он чего удумал, то уж ни перед чем не остановится. И всё-таки что-то здесь не так, что-то не срастается, – с одной стороны мистика, а с другой – полуграмотный дарвинист. Нетудыха, конечно замешан, это факт, но вот кто истинный кукловод, дёргающий за ниточки?..
– Ну, а третий?
– Чего третий?
– Ты сформулировал только два вывода, а по закону жанра обязательно должен присутствовать третий.
– Ах, третий… Ну, ты даёшь, Иваныч, вот что значит оперативник от райотдела… Да и от Бога немножко.
– Я следователь.
– Какая разница, мент – он в любой ипостаси мент, а поэтому холодный рассудок – это неотъемлемая часть его существа. – Чапаев подпёр кулаком подбородок и, прищурившись, уставился в окно. Через минуту он пробасил: – А третий вывод такой, друзья-товарищи мои, – успеть разгадать ребус, пока живы.
– Здрасьте, приехали – успокаивали, успокаивали, и на тебе, успокоили окончательно, – Борис в сердцах даже бросил вилку в тарелку.
– Дядь Валера, а если мы не успеем?
– Тогда, Николай свет Васильевич, не узнав истины, мы все как один умрём, как в той революционной песне.
– Жаль!
– Чего тебе жаль, Кольша, того, что мы умрём, или того, что не узнаем?
Парнишка призадумался, переводя взгляд то на одного, то на другого, и это продлилось бы неизвестно сколько времени, если бы его внутренние противоречия не разрешил всё тот же дядя Валера.
– Не стоит по этому поводу сильно переживать. В неведении мы пробудем недолго, потому что там, ну вы понимаете, о чём я, так вот там нам откроются все тайны мира, и уже тогда, собравшись вновь, только уже на небесной кухне, за одним столом обсудим правильность наших сегодняшних выводов.
– Алексеич, по-моему, настал момент, когда нужно срочно выпить.
– Вот теперь, Борис, ты прав! Чё мы, действительно, всё о грустном, а ведь так хорошо начали, дополнительный красный день себе в календаре обозначили…
– Так давайте больше никогда не будем забывать об этом.
– Правильно, не будем… наливай!
Выпили, крякнули, закусили, кроме молодёжи, конечно, которая, в подвернувшийся момент подсуетившись, уже наливала себе чай, честно кромсая большой круглый торт на неравные сектора.
– Желаю посмотреть, – с полным ртом потребовал Чапаев, – и лично убедиться в достоверности предъявленных претензий. Где она?
– Кто?
– Кто-кто, чекистка без кожаного пальто и без маузера. Я в данном случае всё о пирамиде, всё о ней, дорогой мой коллега.
– А-а-а… так она здесь.
– Как! – Валерий Алексеевич даже перестал жевать, а потом и дышать, хотя говорить ещё мог. – И вы, – давясь куском, он с трудом выговаривал слова, – можете мне её прямо сейчас показать?
– Без лишних базаров и какой-либо волокиты.
– Боже мой, так что ж мы… так что ж я… так что ж ты сразу-то не сказал!
– А куда нам торопиться?
– Эх, молодёжь, молодёжь, вот когда не надо, то вы просто струя из брандспойта, а вот когда действительно нужно поспешить, то вас из пушки не сдвинешь, – от волнения академик щипал свои усы. – Всё-то вам некуда торопиться. Скорее показывай, пока я всю растительность не убрал со своего лица.
– Спокойней, Алексеич, ещё спокойнее.
– Не могу, меня всего аж колотит от предвкушения.
– Ну, раз такая недержачка, тогда пошли, сейчас ты всё увидишь собственными глазами. И ты, Иваныч, тоже пошли, ведь факт, что сгораешь от нетерпения, как и он.
– Не скрою, есть малёха.
Поднявшись из-за стола, все проследовали за Борисом в бабушкину комнату к старому шкафу. Борис выждал паузу, дав тем самым возможность расположиться зрителям вокруг него и, протрубив какой-то марш, торжественно открыл дверцу.
– Всё здорово: и марш узнаваем, и подход торжественен, но где же сама причина, по которой мы сюда припёрлись?
– Так вот же… – Борис заглянул за дверь шкафа. – Она здесь… ещё вчера стояла.
– Пирамида исчезла, – растягивая каждый слог, полушепотом воскликнул Николай. – Я подтверждаю, что ещё вчера она была здесь, а сегодня исчезла не только сама пирамида, но даже коробка, в которой она хранилась.
– Дьявольские проделки.
– Ты же учёный, Алексеич, тебе по статусу не положено, ведь дьявольщина не твой метод.
– Я и не верю, но… одновременно с этим я не могу не верить своим глазам, своим друзьям и фактам, которые, противореча науке, доказывают обратное. Что прикажете мне делать в таких случаях?
– Напиться и забыться.
– А потом?
– Постараться не выходить из этого состояния.
– И умереть бомжом в канаве под забором?
– Ничем не хуже, чем, например, гнить на зоне в окружении «тубиков», а может быть, даже и лучше, ведь, как-никак, на свободе.
– Ладно, оставим дебаты о том, где лучше или хуже, всё равно лучше там, где нас нет, а вот что мы будем делать с якобы пропажей или, лучше сказать, с исчезновением?
– Дядь Валера, вы что, нам с Борей не верите?
– Верил, но почему-то меня не покидало чувство, что именно так всё это и закончится.
– А сейчас, значит, точно не верите?
– Пустой разговор, Коля, пирамиды-то нет, а значит, и говорить не о чём.
– Я вам не врал, и Боря не врал, слово православного, – Николай неумело перекрестился, перепутав правое и левое плечо. – Она стояла здесь, бабушка Маруся перед смертью раскрыла секрет её существования. Мы хотели вытащить её из коробки, чтобы сфотографировать, но она не далась, пришлось нести её на кухню прямо в коробке, и в ней же фотографировать, и вы не смеете… не смеете уличать нас во лжи, ведь вы же… ведь вы же… эх вы, а ещё… да ну вас, – Коля махнул рукой и убежал в другую комнату.
Прошла минута, прежде чем Степанида нарушила тишину.
– Я, пожалуй, тоже пойду, – прожурчал тоненький голосок.
– Стеша, ну ты-то с чего это вдруг? – Борис ухватил девушку за руку чуть выше локтя.
– Нет-нет, пойду я, поздно уже. Спасибо вам, Борис, за угощение, но меня, поди, дома уже заискались.
– Удерживать тебя не имею права, да и то верно, чего тебе с тремя пьяными мужиками и одним малолетним неврастеником делать? Слушать, как мы тут друг друга уважаем. Если хочешь, приходи завтра на холодную рыбу.
– На рыбу? Но у вас не было рыбы.
– Значит, рыбу тоже спёрли, а мы даже пожарить её не успели, да и купить тоже, ну что за невезуха сегодня разыгралась.
– Степанида, давайте я вас провожу.
– И ты, Иваныч, туда же. Впрочем, мне без разницы, можете уходить, все… все уходите… и всё… и с глаз долой, и плевать… – Борис оттолкнул стоящего на его пути профессора и, чуть пошатываясь, вышел из комнаты. – Крысы покидают тонущий корабль, – донеслось из кухни.
– Алексеич, ты-то хоть останься, надо присмотреть за товарищем. Нельзя оставлять его в таком состоянии.
– Не переживай, Максим Иванович, всё хоккей, всё под контролем, тем более что идти-то мне всё равно некуда.
Проводив Стапаниду и майора, профессор вернулся на кухню, где, развалившись на диване, с наполненной рюмкой в руке его поджидал Борис.
– Алексеич, а не слабо нам напиться в драбадан?
– Есть причина?
– Нет, причины нет, есть накатившая на сердце грусть.
– Грусть-тоска?
– Она самая, она, стерьва, съедает меня изнутри.
– Ну что ж, если только тоска, да ещё изнутри… тогда это просто необходимо, – Чапаев налил рюмку до краёв. – Давай напиваться.
Они быстро выпили, но потом, не подражая друг другу, долго закусывали.
– Чувствую я, что пошёл во мне обратный процесс.
– Что за процесс, Борис Брониславович? Поясните для непросвещённых.
– Такое иногда со мной случается.
– Надеюсь, это не передаётся воздушно-капельным путём?
– Не боись, Алексеич, это означает только одно, а именно то, что со мной теперь нельзя пить.
– Это почему же?
– Да потому, что теперь с каждой выпитой рюмкой я становлюсь всё трезвее и трезвее.
– Замечательно, ты трезвеешь, а я вообще никогда не пьянею.
– Скажи, Алексеич, ты действительно мне не веришь?
– Отвечу тебе, как трезвенник трезвеннику, – конечно, Борис, я тебе верю, ну какая тебе корысть меня обманывать? Во-первых, фотография, я её видел своими глазами, и текст, который, для начала, не каждый учёный сможет прочесть, а тем более написать, даже если вдруг, по каким-либо причинам, захочет фальсифицировать артефакт. Нет, это всё до страшного реально. А в свете последних событий от этой реальности становится просто жутко, и спина пребывает в вечной мерзлоте. Хорошо, что у меня волосы седые, чего не скажешь о тебе, которому ещё предстоит побороться за естественность их цвета.
– А что там, ну… на этой пирамиде написано?
– Пока точно сказать не могу, остаётся только предполагать или догадываться. Но есть у меня одна гипотеза… – Чапаев в задумчивости склонился над столом, как будто над картой предстоящего боя, не хватало только картофелин. – Нет, пока всех доказательств не будет, говорить что-либо определённое нельзя. Ты ведь даже не представляешь себе всю важность и последствия открывшейся нам информации. Там, в этом сакральном тексте… – академик посмотрел по сторонам, затем навис над столом, чтобы быть поближе к Борису, нахмурил зачем-то брови, а потом прошептал, как заговорщик: – Нет, сакральное не прокатывает, не то это слово, чтобы передать всю важность информации. Здесь надо бы употребить такие слова, как магическое или волшебное, потому что в этих знаках каждый звук может сыграть определяющую роль. Всё очень серьёзно, Брониславович, и настолько, что лучше… а не хлопнуть ли нам ещё по рюмашке?
– «Менделеевки»?
– Какой ещё «Менделеевки»?
– Как какой, сорокоградусной, я её в честь Менделеева так называю.
– А, так ты тоже полагаешь, что водку придумал Менделеев?
– Предполагаю.
– Не знаю, разочарую я тебя или нет, но Менделеев водку не придумывал.
– Если не Менделеев, значит, народ.
– Нет, народ тут тоже ни при чём, то есть наш народ ни при чём. Её в восемнадцатом столетии, с великого благословления Петра Первого, завезли к нам италики, итальянцы на современный лад, а называлась она тогда «аква вита» и гнали её из винограда. Но наши умельцы, быстро научившись, пошли дальше и стали гнать эту «аква виту» из чего придётся, чем с успехом и пользуются до сих пор. Слово аква, из-за непонятного для русского уха смысла и длины произношения, выбросили, а виту, витку, со временем переименовали в водку. Видимо, «во» звучало как-то лучше, ассоциируясь с восклицанием «во!», «вот это да!», «вот так пойло!», чем «ви», похожее на «фи», употребляемое при отвращении и неприязни, короче «фи»гня да и только.
– Алексеич, я открою тебе страшную тайну.
– А не много ли тайн для одного вечера?
– Это не общественная тайна, а моя личная, и после её обретения последствий не наступает.
– А ты спросил меня, умею ли я хранить чужие личные тайны?
– Эту сумеешь, потому что кроме меня она никому не интересна, но в то же самое время она очень хочет, чтобы ею поделились.
– Так раскрой же для меня свою тайну!
– Я ненавижу иностранные слова.
– Опаньки, а что так?
– Давай выпьем.
– Давай, только на сей раз чаю.
– Который изобрели китайцы?
– Вот здесь ты не промахнулся. Его, родного, его, и тортиком заедим.
– Нет, торт, а в особенности шоколад, я люблю употреблять с прохладным молоком.
– За последнюю минуту вы, Борис Брониславович, меня удивили дважды, раскрыв новые, доселе не засвеченные, части своего характера. Да вы, Борис Брониславович, прямо-таки человек-бутон.
– Да, я такой, не мазаный – сухой!
– Итак… я готов прослушать инструкцию поедания тортов и других сладостей.
– Так вот, когда во рту начинает таять шоколад, его тут же заливают небольшим количеством прохладного, не холодного, от которого можно подхватить ангину, а именно прохладного молока. Далее происходит следующее: нерастаявший кусок шоколада вновь застывает, а растаявший, перемешавшись с молоком, проглатывается. Потрясающий эффект – и вкус прочувствуешь, и удовольствие растягивается неимоверно.
– Как представится удобный случай, обязательно воспользуюсь.
– А чего его представлять, когда он здесь. – Борис достал из холодильника молоко и, налив в кружку, поставил её перед академиком, и тому ничего не оставалось делать, как воспользоваться представившимся случаем.
– Если честно, то в этом что-то есть, – запивая торт молоком, резюмировал дегустатор.
– Да не что-то, а очень многое – тепло и холод, лёд и пламень, коса и камень… ну, и так далее.
– Однако вернёмся к неприятной для нашего слуха иностранщине….
– Нет, к иностранщине возврата быть не может. Бриттам и скотам – брито-скотский язык, – Борис махнул рукой, как отрезал.
– Вернее сказать, англам и саксам.
– И им в том числе. Пускай они промеж себя упражняются в красноречии на своём недоразвитом языке и не засоряют своим пустым звуком наш великий и могучий.
– Поздно, импортные слова давно и прочно обосновались в нашем лексиконе, и теперь нам от них уже никогда не избавиться. Мы их приняли, а потом привыкли, так они и стали частью нашей культуры.
– Неправда твоя, товарищ академик, излечиться можно, и даже очень быстро, была бы на то политическая воля. Вон, в Прибалтике, после развала СССР, быстренько разобрались с нашим первым государственным, да так, что даже крякнуть никто не посмел. Сексоты и предатели они все – бывшие наши советские граждане. Ишь, как сразу переметнулись. А почему они вдруг в одночасье стали такими, откуда такая нелюбовь к бывшему родному? Я имею в виду русских, проживающих в Прибалтике. Всё это очевидно и лежит на поверхности, а имя этому – зависть и жадность. Захотелось от добра добра поискать. Глазёнки у людишек поразгорелись, после того как рухнул железный занавес, и перед их взором открылась она, сытая и богатая, ухоженная и прилизанная западенщина. Сбылась она, голубая мечта прибалтийского обывателя, к которой теперь, казалось, стоит сделать только шаг, и ты уже тоже весь такой же чистый, сытый и нарядный, весь такой гламурный-гламурный, и теперь «шансон» в твоей речи уже звучит только с французским прононсом. Э-э-эх, да что там, – Борис отмахнулся, – приблуды они, а не прибалты. А приблуды они и в Африке приблуды, всегда истекали слюнями, когда глядели на Запад, надеясь на взаимность. Ну что же, надежды их оправдались, пошёл Запад им навстречу, только вместо протянутых рук выставил перед ними свою голую задницу, на которой большими буквами читалось: работайте, ребята, не побрезгуйте. И они отрабатывают с большим усердием своё вступление в Евросоюз, и причём по полной программе. А хохлы, кровники наши, так у тех вообще от самостийности чердак снесло. Теперь они польскую мову осваивают, аккуратно переписывая свой словарь. «Ну а как же по-другому, – аргументируют они, – надо же соответствовать европейским стандартам, а с варварским прошлым далеко не уедешь», – поэтому и выметают мусор из своего лексикона поганой метлой, укрепляя международный статус. Напрашивается вопрос: хлопцы, а почему именно польский, почему, к примеру, не румынский или молдавский? Если уж решили приобщаться к высшей материи, так приобщайтесь по-взрослому, сразу к индоевропейскому, чтобы наглушняк утереть нос всему остальному миру. Бедные украинцы, им так хотелось побыстрей стереть из памяти русский язык, что они легли под первого, кто пришёл им на ум, а это уже, господа хорошие, проституция. А бритые саксы им подзюзивают, в ладоши хлопают на ассамблеях разных, речами своими куцыми национальную гордость ихнюю воспевают, только вот денег при этом без процентов не занимают и газ на халяву не дают, а в остальном, пожалуйста, только попроси, сделают всё что угодно. Правда, потом окажется, что ты должен им, как земля колхозу, но это так – чисто символическая плата за великое признание считаться европейцем. Вот племя чухонское, и откуда только оно выползло?
– Ты это про хохлов, что ли?
– Нет, с хохлами мне как раз всё понятно. Я про «вестерн» речь толкую в полном его многообразии. Почему они не любят всё, что связано с нами, с нашим прошлым, настоящим и даже будущим?
– Про "вестерн" я обязательно расскажу, но сейчас хотелось бы немного задержаться на наших братьях украинцах. Буквально несколько штрихов для полноты портрета. Пусть не обижаются те, кто живёт на Украине, в её теперешних границах, но такого народа или этноса, как "украинец", история, до начала двадцатого века, не знала. Ни на одной карте мира не было такого государства, как Украина. Даже Киевской Руси, как нам преподносят школьные учебники, тоже не было. Ни один мировой документ не был подписан следующим образом: "Я, такой и такой-то, князь Киевский и всея Руси…" Из чего следует, что Киев никогда не был столицей Руси. Есть ещё одно расхожее выражение, что, мол, Киев якобы мать городов русских и крещение Руси пошло из него же. Сразу поясню, что это неверное толкование истории. Киев никогда не мог быть матерью, по одной простой причине, что слово Киев мужского рода, и в те далёкие времена люди были не глупее нас с вами, а поэтому не могли так выражаться. Теперь лёгкий прикол по поводу самого слова "Киев". Раскрывая этимологию слова Киев, мы не без интереса узнаём, что нынешнее его название происходит от слова "кидалов". Я ни на что не намекаю, это просто научно-лингвистические выкладки. Теперь о крещении. Крещение Руси началось в Херсонесе, на берегу Крымского полуострова, прошу не путать с нынешним Херсоном, а первым провославным русичем был князь Владимир.
К возникновению народа, которого впоследствии, назовут украинским, приложили руку, как ни странно, поляки, считавшие южные приграничные земли, примыкающие к их территории, своей окраиной. Затем эту тему подхватила Австро-Венгрия, решив тем самым разыграть национальную карту и поссорить русских с русскими. Сама Украинская республика, как искусственное образование, состоялась лишь в двадцать втором году прошлого века. Это пришедшие в то время к власти большевики во главе с Лениным своим волевым решением раскроили бывшую Российскую империю на республики. А потом ещё и Никита Хрущёв, если кто не знает, это бывший наш генеральный секретарь во времена СССР, подарил Крым Украине. Никиту понять можно, ведь он думал, что СССР – это навсегда. Украинского языка в природе тоже никогда не существовало. Теперешний их язык – это искусственный новодел, так сказать, мешанина из разных языков: польского, румынского, молдавского и так далее, ну и, конечно же, русского, как его основы. Вот ты говорил про так называемую "мову". "Мова" в переводе на русский означает "язык", однако откуда это слово произошло, никто толком не знает и его этимологию раскрыть не может. Получается забавная штука: в русском исполнении слово "язык" мужского рода, а на украинском женского. Также добавлю, что ни у одного славяноязычного народа, проживающего в Европе, в слове "язык" нет даже отдалённого сходства со словом "мова", да к тому же все они как один мужского рода. Однако есть одна маленькая зацепка, которая поможет нам хоть как-то нащупать подход к раскрытию значения слова "мова". Обратимся, опять же, к нашему языку, где есть похожая ситуация. Вот смотрите: одной стороны, есть нормальный литературный язык, но наравне с ним народ употребляет ещё и так называемый сленг и даже блатную "феню", которая, как и "мова", это нам стоит отметить, тоже женского рода. У меня складывается впечатление, что новоукраинский орфографический словарь – это набор древней и современной "фени", возведённой в ранг официального языка. И теперь, принципиально забывая литературный язык, они конкретно переходят на блатняк. Мы – "по фене ботаем", а они – "балакают на мове". Получается интересная штука, в своём лексиконе украинцы используют два слова, одинаковых по значению, но совершенно разных по написанию, их ещё называют синонимами. И ещё одна маленькая ремарка: в нашем лексиконе имеет хождение только одно слово, а на Украине два, следовательно, одно из этих двух слов привнесённое. Несложно догадаться, какое. Зато алфавит у них, это правда, теперь на латинице. Это сделано для того, чтобы рассказывать потомкам о древности своего языка или, скорей всего, своей мовы. Представляю, какую им придётся предпринять изобретательность, чтобы объяснить, как на основе латинского алфавита произошли русские слова. Очень бы хотелось послушать. Украинский язык – это основательно испорченный русский, что сродни американскому, который, в свою очередь, не что иное, как испорченный английский. Если немножко углубиться в историю, то станет очевидно, что центральная Украина с восточными и южными областями, кроме Крыма, в древней Руси всегда называлась Малороссией, в западной же Украине, в её сегодняшних границах, проживают так называемые русины, которым на протяжении всей истории никогда не везло, вследствие чего им приходилось часто менять свою государственность. Нынешняя Белоруссия называлась Белороссией. И вот на этих всех землях проживали и проживают до сих пор в подавляющем большинстве русичи, то есть люди, говорящие на русском языке. Сегодня белорус, украинец – это то же самое, что и россиянин, в понятие включены все народности, проживающие в границах своего государства. Сегодня мы с интересом наблюдаем, что в Белоруссии а также и на Украине, в большей степени искусственно, образовывается новый этнос, в просторечии – племя. Группа людей, сосредоточившись на определённой территории, решила назвать себя белорусами и украинцами. Ну, решила так решила, пожалуйста, никто не против, хотите назвать себя белорусами, называйтесь белорусами, хотите называться ободритами, назовитесь ободритами, хоть поморами, хоть варягами, да хоть папуасами, это ваше право, главное, что суть от этого не изменится, это будут всё те же русичи, только с лёгким добавлением в основу русского языка своего диалекта. Я мог бы более глубоко и более широко развить эту тему, но не сейчас, информацию тоже надо употреблять дозированно, поэтому для начала, я думаю, достаточно.
Теперь обратимся к Западу и его неприятию нас, как источнику вечной зубной боли. Эта неприязнь закреплена у них уже на генетическом уровне, которая переросла в идеологию и возведена теперь в ранг политики. Вот в чём весь фокус, понял?
– А-а-а… ну да, понял, – Борис долил себе молока и отрезал ещё кусочек торта. – Но всё равно ничего понял.
– Люди, которые не знают своих корней, а если и знают, но, по каким-то причинам, о которых, впрочем, не трудно догадаться, не признаются в своём происхождении, всегда хотят, чтобы и другие народы тоже забыли о своём прошлом. Народ, не помнящий своего прошлого, обречён не иметь будущего, так же, как не имеющее корней дерево обречено на высыхание, как бы обильно его ни поливали. Но, в отличие от них, мы-то знаем как свои, так и корни англо-саксов, знаем, кто они такие, откуда пришли и за какие заслуги их сослали на остров, где они долго, очень долго, подвергались нападениям и унижениям со стороны разных народов, но только не русичей. Теперешнее их параноидальное желание убедить весь мир в обратном, а также в своём особом предназначении на этом свете толкает их на всякие ухищрения, переворачивая всё с ног на голову. Вот так делается, нет, я скажу правильнее, так лепится история. А что ты хочешь, если в школьных учебниках Америки уже в открытую пишут, что во Второй мировой войне победу над фашистской Германией и милитаристской Японией одержали Соединённые Штаты и некоторые их союзники, о которых и напоминать-то, ввиду их несущественного вклада, особой нужды нет. Ну а если кто и захочет узнать поподробней, то, пожалуйста, рыхлите, но во внеурочное время, между бейсболом и концертом Майкла Джексона. Даже в самой Японии образовалась прослойка, которая уверена, что на Хиросиму и Нагасаки атомные бомбы сбросили не Американские Штаты, а Советский Союз.
– Алексеич, расскажи мне о корнях.
– Какие корни тебя интересуют?
– Ну не западные же.
– Что касается корней… – Чапаев прервал повествование, увидев, как за спиной Бориса, в дверном проёме переминается с ноги на ногу Николай. – Ну и чего ты там косяки подпираешь, проходи, раз уж пришёл. Тортика с молочком попробуй, новое слово в кулинарии.
– Да пробовал я уже это слово, и не раз.
– Тогда просто составь нам компанию.
Коля сел на диван рядом с Борисом, специально, чтобы быть напротив рассказчика.
– Так я, с вашего позволения, продолжу?
– Продолжи, пожалуйста, а то ведь не знаешь, когда ещё представится нам случай в приватной беседе послушать лекцию живого академика.
– Ну, вот опять…
– Что опять?
– Опять буржуйское словечко проскочило.
– Это ты про приватное, что ли?
– Так точно.
– Извини, Алексеич, ей-богу не хотел, само как-то сорвалось.
– Ладно, забыли, – неожиданно для слушателей Валерий Алексеевич налил себе полную стопку и, никому ничего не объясняя, одним глотком осушил её. – Обидно, друзья мои, до глубины души обидно за себя, за вас, за нас, за отечество наше горемычное, за язык наш русский. Поимели нас бриты, скотты, англы и саксы, отомстили за прошлое, и очень сильно отомстили. У всех, я надеюсь, на слуху, как англичане называют нашу страну. Они называют её Раша. Это, друзья мои, не название, это какая-то кликуха на блатном жаргоне. В названии нашей страны нет буквы "а", тем более двух таких букв, а также отсутствует буква "ш". С какого перепугу в больную сакско-выбритую голову пришла крамольная мысль так нас назвать? Я могу ответить, – это от большой "любви" к нам. Но это ещё не самое страшное, беда в том, что повелись мы на его рекламу, заглотили его цветастую обёртку, под которой пустышка, как живца заглотили, аж по самую селезёнку, и теперь мы на крючке. Нас тащат, выворачивая нам кишки наизнанку, а мы вроде как упираемся, но всё больше как-то так, по инерции, и чем ближе кишки к глотке, тем безропотнее становимся мы. А почему? Да потому что забыли корни свои, вытравили из души своей гордость за наше прошлое, за родной язык наш. Не изучаем мы его, а наоборот, с лёгкостью предаём, припадая на иностранные словечки. Выучим парочку и козыряем ими при каждом удобном случае, показывая свою якобы образованность и принадлежность к чему-то такому значимо-гламурному, от которого нас распирает, как петуха в курятнике, но о котором сами-то толком ничего не разумеем. Сразу оговорюсь: запоминание иностранных слов – это не образованность, друзья мои, это понты говяжьи, и только лишь знание русского языка, в глубинном его понимании, – вот первая ступень к образованности. А если копнуть ещё чуточку глубже, да вынув, присмотреться на трезвую голову, а затем пораскинуть остатками мозга, то можно довольно-таки скоро распознать, что английский, испанский, итальянский, французский, а также немецкий со всеми скандинавскими вместе, все, которые пишутся на латинице, образовались на основе нашего русского языка, как, впрочем, и сам латинский. Да, дорогие мои, и пока вы перевариваете информацию, я повторюсь чайком. – Чапаев взял с газовой плиты чайник, и, предварительно проверив его на горячность, налил себе в кружку, а из пузатого керамического чайничка долил заварки. Затем он бросил в кружку две полных ложки сахара и, тщательно перемешав, отхлебнул пару глотков. Не ставя кружку на стол, он, продолжая держать её примерно на уровне глаз, делал вид, что разглядывает на ней полустёртый убогий рисунок, хотя на самом деле внимательно наблюдал за своими слушателями. Так они и просидели минуты три, глядя он на них, а они в никуда. – Хорошо, давайте чуточку отвлечёмся и оглядимся вокруг. Вот смотрите: у шумеров клинопись, у китайцев иероглифы, у арабов арабеска. А у нас? А у нас, дорогие мои, руница, глаголица и даже кириллица, а вот у них сплошная латиница, причём одна на всех, и, как говорится в песне, «мы за ценой не постоим». Даже восточные славяне, а теперь ещё и Украина с Белоруссией, переписали свои алфавиты с глаголицы на латиницу, что является путём неверным и в конечном счёте губительным для их языка. В начале было слово, так говорится в книге книг, Библии. А что есть слово? Слово – это не что иное, как вибрация. Сейчас учёные всё больше уходят от теории большого взрыва и склоняются к теории струн, то есть вибрационного развития вселенной. Так вот, каждому языку своя вибрация, а каждой вибрации – своя энергия, которая, в свою очередь, может быть направлена как на разрушение, так и на созидание. Делайте, как говорится, выводы, друзья мои. В своё время, а это было в десятом веке нашей эры, арабский путешественник Ибн-Абу-Якуб эль-Недим указывал на существование у руссов весьма своеобразной графики. Он так и назвал её – «русское письмо». Этим я не ставлю перед собой вопрос, откуда, почему, когда и зачем, мне-то как раз давным-давно всё понятно, этот гвоздь в их стул, пусть поёрзают. И не надо, Николай, лохматить затылок, конструируя на лице вопросительное удивление. Человек сам виноват, когда, устремляя свой взгляд вдаль, преимущественно на запад, не видит, что у него творится под носом.
– Алексеич, подожди минуточку, я хочу кое-что уточнить. Ты сказал, что на основе русского, и это не оговорка ли, может быть, на основе славянского?
– Нет, я не оговорился. Славяне – это часть от общего, так же, как, к примеру, древляне и поляне. На сегодняшний день самое древнее упоминание о славянах восходит к культуре Винча, а это, ни много ни мало, четыре с половиной тысячи лет до… нашей эры. О чём это говорит? А это говорит о том, что в те времена ещё даже не зародились племена, давшие впоследствии названия сегодняшним западным этносам. Про те времена наука, языком всё тех же западников, утверждает, что, кроме шумеров, цивилизованных людей на земле больше не было. Не хочу с ними спорить, потому что их бронированный лоб всё равно не пробить, а просто приведу некоторое сравнение. В то время как шумеры осваивали клинопись, русичи, между прочим, уже имели алфавит, и это подтверждает тот факт, что в среднем течении Дуная в местечке Йованица под Горней Милановицей в Сербии были отрыты камни с вырубленными на их поверхности надписями. На одном из камней, изображавшем голову сокола, я и прочитал о зарождающемся племени, называвшем себя «соколовяне», что дословно означает «люди сокола». Они, кстати, так себя и называли – люди сокола. Затем «соколовяне» трансформировались в «склавяне», «склавины», а в результате осталось сегодняшнее название – «славяне». Некоторые утверждают, что название «славяне» произошло от прилагательного «славный». Допустим, что их называли славными, и именно называли, потому что сами себя они так назвать не могли, так как невозможно вообразить что бы кто-то из русичей во всеуслышание объявил окружающему миру, что мы, мол, славные ребята, и теперь нас называйте только так и не иначе. Но если они себя так не называли, тогда кто их так называл, и где записи, свидетельствующие об этом событии? Таких записей на сегодняшний день нет и, по всей вероятности, быть не может. В нашем языке просто так слова не образуются, они рождаются, неся в себе весь глубинный смысл этого буквенного сочетания. Ведь только в глаголичном, тут я уточняю, что не в кирилличном, а именно в глаголическом алфавите, единственном на земле, содержится, ни много ни мало, зашифрованное послание о смысле бытия в мире Яви, и обращено оно в первую очередь к нам и, конечно же, к будущим нашим поколениям.
– Дядь Валера, а вот эта каменная голова в виде сокола была их тотемом?
– Красивое слово, но я бы назвал его оберегом, что для русского уха более информативно.
– Они поклонялись ему как богу?
– Нет, Коля, на Руси, а территория Сербии относилась к Волевой Руси, что означает свободная, никогда не поклонялись животным как богам. Скажу больше, мы даже звёздам не поклонялись, в том числе Солнцу и Луне. Хотя нет, вру, на закате язычества, когда богов наплодили пруд пруди, был один такой – Яр, Ярило, Бог Солнца или впоследствии Солнцебог, а люди, молившиеся на него, называли себя Яриями или Ариями, что привычней для нашего сегодняшнего понимания. Бедный Гитлер, он наивно полагал, что Арии – это предки немцев. Неуч, ведь его предками были тюркскоязычные племена. Однако Бог с ним, с Гитлером и его корнями, забудем про него, не достоин он, чтобы лишний раз упоминать его имя. Так вот, единственным животным у русичей, и то полубогом, был конь, или дил, (слово лошадь пришло к нам из тюркского языка) который, если судить по мифологии, мог превращаться в других животных, но только в них и ни в кого более. А сокол – это чертог, или по-сегодняшнему – зодиакальное созвездие, их в те времена у русичей было шестнадцать. Какие причины побудили людей взять себе именно этот чертог, можно только догадываться, но факт остаётся фактом, эта группа взяла его себе, положив начало своему роду-племени. Вспомните, как в наших сказках встречают незваного гостя и какой задают первый вопрос? А я напомню – встречают хлебом-солью, а усадив за стол, вопрос задают такой: «Скажи-ка, мил человек, какого ты роду-племени?» Вот так, дорогие мои, как говорится, из песни слов не выкинешь.
– Дядь Валера, а какие ещё были созвездия, или, как вы говорите, чертоги?
– Чертоги? – Валерий Алексеевич, запрокинув голову назад, чуть наклонил её вбок и, слегка покачиваясь всем телом, стал проговаривать слова, как будто нараспев: Чертог Девы или Дива, которому соответствует Яблоня, далее Вепрь, которому соответствует Груша, затем Щука и Слива, Лебедь и Сосна, Змея и Липа, Ворона и Лиственница, Медведь (Рыкас) и Бук, Аист и Ива (Ракита), Волк и Тополь, Лиса и Граб, Олень (Тур) и Осина, Лось и Берёза, Сокол и Вишня, Конь (Дил) и Вяз, Орёл и Дуб, ну и, наконец, Рысь и Ясень, вроде бы никого не забыл, если просчитался, то поправьте меня.
– Класс! – Николай аж подпрыгнул от восторга. – А почему именно шестнадцать?
– Вот и я думаю, почему? Месяцев было девять, а чертогов шестнадцать.
– Всего девять?
– Да девять, по три на сезон, – весна, осень и зима.
– А лето?
– А лета, дружок мой, не было. Летом считался целый год. – Академик улыбнулся. – Но лето не кануло в Лету, оно дошло до нас, и мы до сих пор употребляем это слово в нашем обиходе. Теперь один и тот же вопрос может звучать двояко. Например, сколько тебе лет, или сколько тебе годков? То и то будет правильным. А вот дней в одном лете было, как и положено, триста шестьдесят пять, так как месяцы, чередуясь, имели то сорок, то сорок один день. На эту же тему можно вспомнить и выражение, пришедшее оттуда, – сорок сороков. Кстати, душа человеческая покидает наш мир на сороковой день. Это понятно?
– Понятно.
– Теперь я просто хочу закончить свою мысль о тех камнях из Йованицы, и голове сокола в частности. Так вот, текст на этих артефактах записан рунами Макоши, а следовательно, люди, выдалбливавшие его, говорили на русском языке. У меня по этому поводу даже написана отдельная монография, если есть желание, то я вас с ней ознакомлю.
– Нет-нет, это не к нам, это к Степаниде, она у нас главный библиотекарь с историческим уклоном, ей и монографию в руки. Однако мы, но в большей степени ты, Алексеич, отклонились от западного курса.
– Как скажете, уважаемые слушатели. Итак, продолжим про Запад. В начале своего развития эти народы, кроме восточных славян, говорили на других языках, которые они благополучно забыли и который сегодня им чужд, а поэтому диалектика их развития такова, что в конце своего развития они уже не будут понимать того, что говорили сегодня. И может случиться так, а это подтверждается историей развития человечества, что в скором будущем их языки один за другим омертвеют. Хорошо, если их запомнят, как сейчас, например, помнят латинский, древнегреческий, коптский или санскрит, а то ведь могут переписать историю так, что в результате научного исследования окажется, что их вообще не существовало, как они до сих пор пытаются это сделать с русским языком.
– Дядь Валера, а как так происходит, что языки умирают?               
– Если ты свободен от догматов парадигмы, то всё очень просто. Не будем далеко ходить и возьмём для примера всем нам известный латинский язык. Ни один учёный в мире не возражает против того, что латинский язык – мёртвый язык. Однако о причинах и следствии этого феномена существуют большие разногласия. Но у меня, как и у Паниковского, есть своё особое мнение. Хотите услышать?
– Алексеич… давай-ка без этих… без ударов в ладоши и истеричных возгласов «просим, просим!», или ты всё же настаиваешь?
– Да нет, это я так, чтобы дух перевести, хотя… наверное, это чертовски приятно.
– Алексеич, мы же договорились – без упоминания чертовщины.
– Ой… Борис, ты прав, извини.
– А теперь вернёмся к духу.
– Вернёмся…
– И узнаем, перевёл ты его наконец или нет?
– Перевёл.
– Вот теперь мы действительно за тебя рады.
– В то далёкое время Апеннинский полуостров был, как ни странно, обитаем, и на нём проживал некий народ, о котором до поры до времени ничего говорить не будем. Ну, жил себе и жил народец, землю топтал, детей рожал, хозяйством занимался и даже, может быть, о будущем задумывался. И вот в одно прекрасное тёплое утро, а может быть, ненастный промозглый вечер, причаливают к берегу лодки и выходят на берег какие-то странные, не похожие на местных жителей, люди, которых, как и ранее приплывавших из-за моря, здесь давно прозвали знакомым для нас словом иноземцы. Вы, конечно же, догадались, о ком идёт речь?..
– Это были латинцы?
– Да, Николай, это были латины, полудикие кочевые племена, волей судьбы занесённые сюда с Ближнего Востока, хотя согласно русскому языку их можно было бы назвать и латинцы, так же, как мы называем, к примеру, немцев, австрийцев или итальянцев. Так вот, их не стали топить в море и превращать в рабов, наоборот, их встретили радушно, как у нас принято, с хлебом-солью и отнеслись к ним по-человечески. Не они первые приплывают на этот благодатный берег и, к сожалению, не они последние. Многие кочующие племена ассимилировались в здешнем коренном этносе, а кто не сумел, тот был или уничтожен, или уплыл обратно, или пошёл на север в поисках своей земли обетованной.
Но вернёмся к нашим латинам. Что же после долгого плаванья увидели их глазки, когда ступили они нетвёрдой ногой на новую и, как они надеялись, необитаемую землю? А увидели они реалии, которые сперва ошарашили их, затем разочаровали, спутав все их карты, ну а в конце концов наверняка повергли в уныние. А перед ними-то, всего-навсего, здесь мне хочется особо подчеркнуть, предстало высокоразвитое общество, не государство в нашем сегодняшнем понимании, но сообщество людей, имеющих к тому времени своих богов, жрецов и свои законы, увековеченные в камне собственным письмом. Да и не грех повториться, что именно благодаря своей письменности живший на Апеннинском полуострове коренной народ помнил свою историю, знал, откуда он, для чего на этой земле живёт и в какой путь потом отправятся его тело и душа.
Вот с этим, ни много ни мало, и пришлось столкнуться пришельцам из-за моря. И как теперь, скажите пожалуйста, им от всего от этого увиденного было не обалдеть? Да-а-а… есть над чем задуматься, когда мёрзнешь под открытым небом у тлеющего костра, отыскивая остатки мяса в давно обглоданной кости. Но делать нечего, надо было как-то жить и, хочешь не хочешь, приспосабливаться к новым условиям. Поначалу всё шло хорошо, латины дружно вливались в коллектив, впитывая в себя все преимущества цивилизации. Ну а уже в пятом, а может, и в десятом поколении они практически забывали свой язык, полностью перейдя на местный, оставив для себя лёгкий оттенок диалекта. Но, видать, предыдущая захватническая деятельность и хищническая сущность на генетическом уровне, а скорее всего обыкновенная зависть, не давала покоя набирающей силу латинской диаспоре. Осевшие на благодатной почве, они быстро размножались, а новые, прослышав о халяве, косяками потянулись к соплеменникам. Коренной народ, хоть и был, со слов пришельцев, лохастый, однако пока что его было много и он был силён, а поэтому преимущество было явно не в пользу латинов. Но всё течёт, всё изменяется, и вот уже иноземцы, где хитростью, где обманом, где постепенным выдавливанием, а где откровенным захватом, медленно, но верно продвигались на север, присоединяя всё новые и новые территории. В наши дни происходит то же самое, достаточно вспомнить Америку, где цивилизованный запад Европы сначала истребил почти всех бизонов, основную пищу индейцев, а потом и самих едоков. Это ведь не индейцы, а эти, цивилизованные дикари, придумали снимать скальпы с аборигенов, и не важно, чей был скальп, ребёнка или старика, главное получить за это "бабло", это ведь гуманные европейцы придумали суд Линча, это они привязывали индусов к стволу пушек. Интелектуальные саксы визжали от удовольствия, когда вылетевшее из пушки ядро разрывало беднягу на мелкие кусочки. Да и чего далеко ходить, взгляните, к примеру, на нынешнее Косово, где албанцы, под патронажем всё тех же саксов, выгнав коренных сербов, забрали землю себе, провозгласив новое государство. И поверьте мне, что не пройдёт и пятидесяти лет, как косовские албанцы с полной уверенностью будут думать, что их предки жили на этой земле ещё с таких давних времён, до которых даже современная археология не сможет докопаться. А что на это ответил цивилизованный Запад? А Запад не просто промолчал, он признал новое государство, тем самым вбив первый гвоздь в крышку своего гроба.
Так и в нашей ситуации оказалось, что в определённый момент практически весь полуостров уже принадлежал им – новым хозяевам земли обетованной, которую они со знанием дела взялись переобустраивать на свой манер. Латинцы не стали изобретать велосипед, а просто взяли за основу уже существующую письменность, но, чтобы отличаться от прежних хозяев, переделали её на свой лад. Таким образом на политической карте мира возникает латинский язык. И вот уже город Мир стал Римом, а затем, благодаря усилиям италиков, Ромой, этруски со своими братьями венетами, кстати, главный город венетов была Венеция, стали людьми второго сорта, а впоследствии варварами и недочеловеками. Не могу не остановиться и кое-что пояснить про этруссков, о которых в научных кругах было много споров и разных кривотолков. Так вот, этрусский язык или так называемая этрусская мова принадлежит выходцам из Смоленской и Полоцкой земель, где, как раз и проживали кривичи. Этруски себя называли расенами, а территорию, на которой они проживали, – Этрузия, больше известная нам как Этрурия.
Но опять же вернёмся к нашим латинам. Казалось, счастью завоевателей не будет конца и будущее будет таким же незыблемым, как и настоящее. К сожалению, не знали латины мудрой русской поговорки – на чужом несчастье своё счастье не построишь. Кабы знали, то ещё не известно, по какому пути развивалась бы история. Но, как любят сегодня выражаться гламурные граждане, история не знает сослагательного наклонения. Но мы не гламурные, мы простые люди, а поэтому скажем просто: история имеет свойство повторяться. И вот уже из-за моря прибыла новая партия «старушек», и история чудесным образом повторилась. Настанет время, а оно уже не за горами, когда самим итальянцам придётся на себе почувствовать, как колесо истории продавит хребет теперь уже на их спинах. Это ожидает всю Западную Европу, и выхода у неё нет. А почему, спросите вы меня. Да потому, отвечу я вам, что это не родина тех, кто сейчас живёт на ней, они временщики на этой земле, да и защититься им нечем. Не будет же она применять ядерное оружие на своей территории? Да ни при каких условиях, это и дураку понятно. Остаётся одно – гражданская война, в которой цивилизованные европейцы обречены на поражение, и одна из основных причин состоит в том, что в Европе ускоренными темпами идёт общий процесс деградации, в том числе церкви, государства и личности, со всякими ихними феминизмами и однополыми браками. И пока они выдавливают из обихода, соотнося это с каким-то непонятным образом политкорректности, слова «папа» и «мама» и заменяют их на «родитель номер один» и «родитель номер два», новоявленные кроманьонцы, не так уж медленно, но очень настойчиво освобождают для себя пространство под ихним солнцем, и противостоять этим захватчикам уже невозможно. Процесс, как говорится, пошёл, и вот уже на горизонте замаячил шариат, и настанет время, когда придётся платить по счетам, потому что стёртый когда-то римлянами с лица земли Карфаген, оказывается, жив, и он не забыл того унижения, хоть и прошло две тысячи лет. Теперь Карфаген наносит ответный удар, и уже в недалёком будущем на площади святого Петра будет красоваться памятник Ганнибалу. Вот он, как живой, стоит перед моими глазами – вставший на дыбы слон, а на нём воин, указывающий мечом на север.
– Эх, жалко нет Степаниды.
– А что бы изменилось, будь она здесь?
– Измениться, может быть, ничего и не изменилось, но она хотя бы с тобой поспорила, вопросы бы каверзные позадовала.
– Да, – поддержал Николай, – она, это не то, что мы, она эту тему вкуривает, потому что учится, между прочим, на историческом.
– Вот она бы тебе, Алексеич, поморочила голову всякими рунами, футарками да славянскими этносами.
– Тогда действительно жалко, что её нет, потому что я с превеликим удовольствием подискутировал бы с ней.
– Ты шибко-то не радуйся, мы и без Степаниды, тоже… не лыком шиты и на каверзные вопросы мастаки, не правда ли, Николай Васильевич?
– Ага, засыпем до талова, только успевай отгребай.
– Ну что ж, если до талова, тогда значит до талова. Я готов.
– Ну, а если готов, то тогда ответь, какой из ныне существующих языков самый древний?
– Отвечу без колебаний – русский.
– Может быть, ты и самое древнее слово знаешь? – Борис хитро подмигнул Николаю.
– Знаю.
– Да, ну… и какое же?
– Ай-яй-яй.
– Ай-яй-яй! Я так и думал. – Борис расхохотался от души. – Доказательства, Алексеич… хочу услышать доказательства, и причём такие, чтобы мне понравились. А если не услышу, то будет как в том анекдоте.
– А что было в том анекдоте?
– Там после ай-яй-яй было ой-ёй-ёй.
– Кстати, насчёт «ёй» или «ей», есть в русском языке такое выражение – ей-богу, о котором мало кто задумывался, но о котором вы можете поразмышлять на досуге. Теперь насчёт ай-яй-яй, то я бы, конечно, мог объяснить по-научному, но там для вас много иностранных слов, поэтому, не тратя время даром, перейду на простой профанный язык.
– Ага, давай, только профанацию нам не гони!
– Я постараюсь, – Алексеич глубоко вздохнул и шумно выдохнул. – В Вене, в Музее естественной истории, хранится женская фигурка из Виллендорфа. Её высота одиннадцать сантиметров, высечена она из тонкозернистого плотного известняка а возраст её… двадцать шесть тысяч лет. Вот такая вот старушенция. Характерные черты: пышнотелая, крупные груди и широкие бёдра. На теле надписи, о которых говорить не буду, лишь заострю внимание на главной – «Макожь». Так и было написано – Макожь, без пояснений и приписок, а это значит, что фигурка изображает богиню в человеческом обличие.
 Совсем недавно под Рязанью, где проводятся археологические раскопки, русскими учёными найдена женская фигурка Макоши, точь-в-точь похожая на Виллендорфскую, только возраст её сорок пять тысяч лет.
Идём дальше. В 1981 году в Израиле, на стоянке Берехат-Рам, в слое, датированном по потокам вулканической лавы между 800 и 233 тысячами лет до Христова рождения, найдена ещё одна женская статуэтка. Её размеры – два на три сантиметра, материал – окатанный вулканический туф, возраст возьмём средний, где-то 500 тысяч лет. Эта фигурка по своим антропологическим параметрам также совпадает с фигуркой из Виллендорфа – типичная фотомодель тех давних времён. Так вот, что меня поразило, в дополнение ко всему остальному, на этой крохе я прочитал восемьдесят три слова.
– Глазастый ты, Алексеич, очки не носишь, а на шести квадратных сантиметрах умудрился прочитать целую поэму.
– А я сильно прищурился.
– Верю, такое бывает. Продолжай, пожалуйста, и извини, что перебил.
– Здесь хочу отметить две основные надписи: «Мастерская храма Макожи» и «Рунова Русь». С первой надписью всё понятно, палеолитическую «Венеру», так их условно называют археологи, видимо, из-за того что ни у одной из них не было рук, изготовили в мастерской при главном храме богини Макоши. А вот со второй надписью вроде бы тоже понятно, да не совсем. Такую же надпись мы встречаем во французских пещерах, но там возраст надписей датируется тридцатью-сорока тысячами лет назад, а значит…
– Ну и чего ты замолчал?
– Да я не замолчал, я просто акцентирую ваше внимание. Это означает, что двести тысяч лет назад в Европе было достаточно прохладно, и по этой причине всемирная библиотека, а также всемирный образовательный центр располагался в самом, на тот момент, подходящем месте, то есть на месте сегодняшнего Израиля.
Академик, увидев перемену на лице и в поведении подростка, опять прервал повествование.
– Коля, здесь все свои, ты не будешь выглядеть смешно, не стесняйся, задавай свой вопрос.
– Что означает слово Рунова?
– Рунова от слова руна. Руна, в свою очередь, произошла от глагола «рути», что означает резать. Так и получилось, что существительное «руна» дословно означает «прорезь» или «борозда». В сегодняшнем понятии руна означает слоговый знак, а руны означают письменность. Значит, «Рунова Русь» дословно переводится «Русь Письменная». В то далёкое время руны знали все, но вырезали их только в храмах и мастерских при этих храмах, просто потому, что простым людям этим делом заниматься было некогда, да и незачем.
– А почему эти фигурки называют пале… пале…
– Палеолитическими Венерами?
– Ну, да.
– Представь себе, Николай, что учёные (я имею в виду западных), раскопав такую вот фигурку, заорали бы на весь белый свет: «Ура, мы нашли ещё одну русскую богиню, великую Магужь!» – и пустились бы от радости в плясовую. Ну что, представил?
– Что-то не получается.
– Вот и у них не получается, не поворачивается их поганый язык признать правду. Костенеет он от тех мыслей, что у русских и письменность на пару миллионов лет древнее, и в космос они первые полетели, и во Второй мировой победили, и вообще они живучие, как кошки. Хочу поделиться с вами одним своим наблюдением. Навязчивая идея, прослеживаемая практически во всех голливудских фильмах, – это спасение мира и человечества. Уж больно хочется им войти в историю в качестве спасителя. Не дают им покоя наши лавры. Мучаются они, в бессоннице выдавливая последние соки из поджелудочной железы и стирая импланты до дёсен, а всё не по-ихнему. Жизнь диктует свои правила, по которым и получается, что одним остаётся только мечтать, а другим реально спасать, кладя на алтарь победы неисчислимые жертвы. Вспомните, кто освободил Средиземноморье от римских варваров. А так называемое татаро-монгольское нашествие, хотя и здесь не всё правда. В двенадцатом веке нашей эры татары входили в состав Руси, как и другие многочисленные тюркоязычные племена. Иногда воевали, но в основном жили мирно. В то время Русь простиралась от Атлантического океана до Тихого. О монголах, конечно, нам было известно, но они находились в таком зачаточном состоянии, что на них не обращали никакого внимания, их просто не замечали ввиду их малочисленности. Это потом, во время гражданской войны между большевиками и белогвардейцами, разгоревшейся после Октябрьского переворота, русский офицер барон фон Унгерн освободил малочисленные монгольские племена от китайских оккупантов, а потом уже и весь остальной мир узнал о монголах, и то только тогда, когда Русь сказала: не трожь слабых, не обижай маленьких, тем самым был спасён монгольский этнос от полного уничтожения. Этот факт в очередной раз недвусмысленно показывает предназначение русского народа на этой земле, хотя у нас у самих в это время шла кровопролитная гражданская война. В своё время то же самое было и с Грузией, отличие только в том, что грузины сами вовремя сообразили и попросили защиты, войдя в состав Российской империи. Теперь снова ненадолго вернёмся к монголам и кое-что проясним. В середине двадцатого века они, то есть монголы, к немалому своему удивлению, узнали о себе такое, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать. Оказывается, они, сами того не подозревая, когда-то давным-давно, а почему давно, да потому что ни в летописях, ни в их народном эпосе этого не было отражено, завоевали полмира. Теперь, гордые и счастливые, они сами себе передают эту легенду из уст в уста, даже памятник Чингсхану отгрохали высотой в сорок метров, не пожалев на это двести пятьдесят тонн нержавеющей стали. Кстати, сам Чингисхан, согласно описанию современников тех лет, выглядел как высокий, светлокожий, голубоглазый блондин. И уж совсем последний маленький штрих: русское слово "хан" обозначает главнокомандующий, что-то вроде "босса" всех воинов, если говорить на современный лад. Вот, кстати, интересный момент. Совсем недавно группа наших учёных, анализировавших конный переход казаков в Первой мировой войне, обратила внимание на интересные детали. Дело в том, что казаки, пройдя тысячу километров и достигнув передовой, были просто не способны к боевым действиям, они истощились до такой степени, что их впору было класть в лазарет вместе с конями. Вот тогда учёные и задумались, а как же монгольская армия, преодолевая десять тысяч километров, переплывая тысячу рек, доходила до Балкан? Да никак не доходила, а если бы и дошла, то только кучка больных и измождённых стариков. Идём дальше. Теперь вспомните Наполеона, Первую мировую и, конечно же, Вторую, я уж не говорю о мелких европейских интрижках, когда любой обиженный правитель мог прибежать к нам с мольбой о помощи и найти-таки защиту. Ну а теперь задайте себе вопрос: так кто же всё-таки спасал и продолжает спасает человечество? Вот то-то и оно, что ни у одного народа на земле нет таких исторических фактов.
Однако я отвлёкся. Продолжаю скрести по сусекам и доставать факты о письменности русской. В 1889 году недалеко от города Намп, штат Айдахо, на глубине девяносто метров находят глиняную фигурку. Независимые эксперты, по простоте душевной, определили её возраст – почти два миллиона лет. Так вот, на этой фигурке, кстати, тоже женской, процарапаны надписи, которые с лёгкостью читаются нашими рунами, то есть рунами Макоши. Ни немецкими, ни скандинавскими рунами, ни коптскими письменами и даже не шумерской клинописью, а именно русской руницей. В тексте так и говорится, что слова написаны рунами Магужь, а территория эта называлась Слепова Русь. Раскрыть этимологию Слепова пока достоверно не могу, ну а что касается остальных слов, то тут, как говорится, без комментариев.
– Алексеич, мы же договорились – без ругательств.
– Без ругательств? А я что… Ах, да, ты про этимологию?
– Да-да, про это самое.
– Ты прав, но я, с твоего позволенья, продолжу. Самое восхитительное, самое железобетонное доказательство существования великой Руси было обнаружено в Иране в 2008 году. На этой территории, точное место держится иранцами в секрете и охраняется спецслужбами, бала найдена гробница с тремя монолитными саркофагами. Вскрыв самый большой, учёные или исследователи, что в данном случае не столь принципиально, обнаружили спящего мужчину славянской наружности, с вьющимися русыми волосами и  такой же бородой. Его лицо выглядело настолько великолепно и свежо, что создавалось впечатление, что заснул он вчера вечером, а сегодня должен вот-вот проснуться, чтобы не опоздать к завтраку. Однако анализ показал, что человек, лежащий в саркофаге, находится в состоянии анабиоза уже двенадцать тысяч лет. Известно, кто он и даже его имя. Иранцы определили, что это великий маг, а имя ему – Ярамир. Тут надо бы пояснить, в чём заключается ошибка. На золотой лобной привеске было написано МИМ ЯРА или ЯРА МИМ, а иранские эпиграфисты прочитали как МИР ЯРА или ЯРА МИР, из чего и заключили, что перед ними русский маг ЯРАМИР. На лобной привеске действительно есть такие слова, как МИМ ЯРА, однако тут же есть ещё и другие надписи, проливающие свет на это чудо. Чтобы разобраться, сначала прочитаем крупные буквы. Получается МИМ МАМУК, что, в свою очередь, является кодировкой для двух других, более мелких, записей, зашифрованных в четырёх строках. Две верхние образуют слова МИМ ЯРА, тогда как остальные образуют слова РОДА МИР, или РОДАМИР, что и является истинным именем этого мага. Также на головном уборе читаем МАСКА РОДА ЯРА. Маска Яра означает, что в данном саркофаге покоится живой человек. Если бы в саркофаге находилась мумия, то надпись звучала бы так: МАСКА РОДА МАРЫ, так как Мара в то время уже олицетворяла загробный мир. Ещё одна ключевая фраза, прочитанная на той же лобной привеске и которую надо обязательно озвучить, для того чтобы вам иметь полную картину. Эта фраза записана следующим образом: МАГ, МИР РУСИ ЯРА. Теперь всё это обобщаем, переводим на литературный язык и читаем: на территории Руси, где богом является Яр, покоится маг Родамир, служитель храма Яра. В подтверждение написанному, у изголовья мага, приставленный к стенке, находится круглый артефакт, по виду напоминающий поднос, в центр которого нанесён рисунок с пояснительным текстом вокруг него. Опускаю подробности и сразу же привожу дословный текст – «Карта всех земель, Скрижаль Бога Яра из рая». Слово СКРИЖАЛЬ не обозначает каменные таблички, на которых, как мы знаем, высечены заповеди, в данном случае это КАРТА, карта местности. Даю раскладку – СКРИ является усечением от слова СКРЫТОЕ, а ЖАЛЬ – усечённое слово ЖАЛЬЕ, а это не что иное, как жалить или ужалить. Суммируя, получаем, что скрижаль – это скрытые наколки на каком-то носителе, как сказали бы сегодня, информация для служебного пользования, записанная в данном случае на золотом диске, по аналогии с нашим теперешним компакт-диском.
После прочитанной наскоро лекции у вас, я надеюсь, шевельнулось серое вещество, и гипоталамус наконец-то вышел из комы, и вы начали понимать, что русский язык не является, да и никогда не являлся новоделом. Наш язык обладает сложнейшей фонетикой и огромным лексическим фондом, у него прозрачное словообразование и наличие крупного арсенала грамматических явлений, а поэтому ни одно русское слово не образовывается просто так, с бухты-барахты, как, к примеру, большинство западноевропейских. В наших словах выражена суть предмета, его предназначение и смысл, а поэтому только в русском языке один и тот же предмет или существо имеет несколько названий. Я надеюсь, за примерами далеко ходить не надо.
– Конечно, не надо, я назову их без подготовки: фуфайка – производная фофан, она же телогрейка – производная телага, она же душегрейка, и она же ватник.
– Правильно, Борис.
– И я назову: воровайка…
– Красивое слово, понятное, только скажи мне, Николай, это из какой же оно оперы?
– Да вы что, дядь Валера, на дороги не смотрите? Это же самогруз, японская бортовая машина, в кузове которой пришпандорен подъёмный кран, вот её воровайкой и называют.
– Коля, ну ты уж совсем меня… Смотрю я на дороги, смотрю, и машины эти видел, но однако ж народное их название, тут ты прав, я не знал. А ведь и вправду, наш-то советский автокран не мог грузить на себя, а поэтому воровайкой его, ну ни при каких обстоятельствах, в то время назвать было нельзя.
– Кстати, Алексеич, а ведь у меня тоже фамилия Соколов. Значит я есть прямой потомок тех соколовян?
– Здрасте вам, приехали! Николай, Борису больше не наливать, а то у него начинает прогрессировать склероз.
– Какой склероз?
– Ранеестарческий, какой же ещё, если ты за пару часов забыл свою настоящую фамилию, ту, которую бабушка написала перед смертью.
– Ах, да-да-да… верно! Действительно, совсем забыл, как будто специально кто-то из памяти вырвал.
– С пьющими людьми ещё и не то бывает.
– Да ладно тебе, Алексеич, накручивать.
– А действительно, дядь Валера, что означает фамилия Соколов?
– Как что? Птичка такая.
– А птичка…?
– А вот птичка состоит из двух частей. Ну, не сама птичка, конечно, а её название. Сокол – это «со» и «кол». Кол – это древнее название Полярной звезды, вокруг которой, как считали наши предки, вращается небесный ковёр, отсюда, кстати, произошло такое слово, как  «коловрат», первый небесный календарь. Приставка «со» означает причастность к основному, или сопричастность к чему-то основному. Приведём примеры: событие (со и бытие), или собрат, соратник, сородич, спутник (со и путник), и так далее, таких слов масса в русском языке. Кстати, Солнце изначально называлось Солунцем. Объясняю, почему. Потому что много лет назад Луна находилась гораздо ближе к Земле, чем сейчас, и по этой причине её видимый размер был больше диаметра Солнца. Усекаете?
– Дядь Валера!
– А?
– А помните, вы мне про германцев рассказывали?
– Наверное, я много про что в своей жизни рассказывал.
– Расскажите ещё, я хочу, чтобы Борис послушал.
– Я?!
– Ну да, ты, потому что я-то уже слышал.
– А почему бы и нет, но только не сейчас.
– Ну Борь!..
– Кольша, не канючь, а посмотри на часы, время уже давно за полночь. Тебе хорошо, у тебя организм молодой, а нам с дядей Валерой отдыхать положено.
– Действительно, ребята, время уже позднее. Борис, ты меня куда определишь?
– Выбор небольшой, ляжешь на бабушкину кровать, она, правда, не заправлена, но я дам тебе чистое бельё, а ты уж там сам как-нибудь разберёшься.
– А Николай?
– А Кольшу, как всегда, на его любимую раскладушку. Кстати, Алексеич, всё хотел тебе сказать, да не мог в струю попасть… Моё полное имя Борислав.
– Николай, а ты знал?
– Не-а.
– Борислав – это интересно, очень интересно, но ещё более интересна пропажа пирамидки. Куда же она всё-таки могла так ловко скрыться?
– Отдыхай, Алексеич, завтра придёт специалист по розыску пропавших пирамид, и, я уверен, он отыщет её след.
– Ты даёшь мне надежду.
– Я даю тебе постельное бельё, надежду ты сам обретаешь.
– Тогда я помогу тебе убрать со стола.
– Нет, на кухне я привык один управляться и не люблю, чтобы у меня кто-то крутился под ногами. Если хочешь помочь, то помоги Николаю с раскладушкой.
Вытирая руки, Борис ещё раз оглядел кухню и остался доволен результатом. Теперь, решил он про себя, проверить пациентов – и со спокойной душой самому на боковую. К его приятному удивлению, все уже спали, даже собака. «Вот и замечательно. Где тут моя мягкая постелька, где тут моё тёплое одеяльце, хотя нет, одеяльце-то как раз может расслабиться, где тут моя пуховая подушечка? Вот они, близкие моему телу друзья, ждут не дождутся». Борис лёг на бочок, поёрзал немного, принял удобную позу и, вздохнув глубоко два раза, на третий мгновенно заснул.


Лета давно минувшие

За вскрывшимися реками пришла большая вода, которая прибрала в свои объятия прибрежные низины, и только лишь запоздалые льдины, одиноко дрейфуя по фарватеру, будоражили воспоминания о прошедшем суровом времени. Благодаря жаркому солнцу и безоблачному небу снег быстро растаял, пропитав землю талой водой, отчего трава, напоенная да прогретая, дружно пошла в рост, перекрашивая земное покрывало из пыльно-серого в ярко-изумрудный.
Этот день выдался тёплый, даже жаркий, безветренный и душноватый, как перед грозой. Солнце давно уж скатилось с зенита, а в городище, да и вокруг него продолжалось необъяснимое затишье, никакого движения, как будто мор выкосил всё население.
Князь, в обычном раздумье, сидел за столом, перебирая в руках тряпицу с вышитым на ней цветком, а под ним, изгибом, мелкие значки, больше похожие на угловатый узор. К походу всё было готово, ждали прибытия последней дружины. Напряжение с каждой минутой возрастало, накаляя и без того наэлектризованный воздух.
Вдруг, к своему изумлению, Светозар увидел, как рядом с его столом исчезла часть стены, и сквозь прорвавшийся свет он различил силуэты, входящие в образовавшуюся брешь. Они медленно двигались, хотя нет, скорее всего, плыли, едва касаясь травы. Остановились силуэты аккурат подле стола, и только тут князь наконец различил их лица. Для Светозара было обыденным делом и хорошим знаком увидеть своих умерших родичей, однако настораживало одно обстоятельство, а именно присутствие среди них Светланы. «Как оказалась ты среди теней прошлого? Негоже живым присоединяться к мёртвым. Отойди от них прочь и встань возле меня, так ты сможешь лучше разглядеть моих предков. Что же ты не отходишь? Не молчи, скажи чего-нибудь. Тогда вы, отец мой и мать моя, скажите ей, чтобы отлепилась она от вас. Светлана, почему ты такая худая и где твой живот? Что с нашим дитём?»
Вместо ответа Светозар вдруг услышал доносящийся откуда-то сбоку голос Добрыни.
– Князь!
Светозар перевёл взгляд в ту сторону, откуда шёл звук, но, толком не разглядев ничего, сразу же вернул его обратно и, к своему сожалению, обнаружил, что просвет исчез, а также все родственники вместе с женой.
– Очнись, князь!
Только теперь, скинув с себя дрёму, Светозар открыл глаза и вернулся в реальность. Перед ним, возбуждённый, с озорным блеском в синих очах, стоял Добрыня, а рядом с ним, как всегда невозмутимый, Алим.
– Княже, из Аркторусии пришла дружина.
– Наконец-то! Слава Магужь!
– Не подвели северяне, а ведь я, грешным делом, ужеть засомневался.
– Добре, пойдёмте встречать, а ты, Добрыня, это тебе на будущее, пожалуйста, о своих сомнениях кроме меня никому больше не открывайся.
Светозар чуть ли не бегом, за ним Добрыня и Алим спешили по направлению к центру городища, а навстречу им лёгким аллюром скакали три всадника.
– Славим тебя Светозар, – скакавший впереди наездник соскочил с коня, и, подбежав к князю, обнял его.
– Рад видеть тебя, Михаил. – Князь не скрывал своей радости. – С нетерпеньем поджидаем вас, что ж вы, так вас растак, припозднились?
– Дорога оказалась дольше, чем мы рассчитывали. Одним словом – весна.
– Дадим вам день отдыха, а завтра выдвинемся.
– Что ты, князь, усталости нет, мы уже втянулись в поход, и лишнее расхолаживание пойдёт только во вред.
– Будь по-твоему, Михаил. Добрыня, труби общий сбор, выводи рать в поле, вон за тот лес, и строй в походный порядок.
Князь вернулся в свои хоромы, а Алим предусмотрительно остался снаружи, якобы ещё раз проверить проверенное и перепроверенное на сто раз снаряжение.
Светлана стояла возле стола, на котором лежала приготовленная для похода княжеская одежда. Светозар подошёл к столу, быстрыми движениями скинул с себя всё домашнее и в таком же темпе переоделся во всё новое. Поправив на себе панцирь, он попросил жену подтянуть шнуровку и, когда она закончила, заложил обоюдоострый меч за широкий кожаный пояс.
– Ну, вот и всё, пора мне.
– Не забудь рушник.
– Он здесь, – Светозар приложил руку к сердцу. – Прощай мне, если что не так.
– Прощаю, Светозарушка, всё прощаю, ступай с лёгким сердцем и ни о чём не печалься, – Светлана приблизилась к князю, обняла его и расцеловала: сначала в лоб, затем в обе щеки, а напоследок долго-долго в уста. – Покрой свою голову славой и защити землю нашу от поругания.
Светозар, не проронив ни слова и не оглядываясь, покинул хоромы.
– Алим! – звенящий голос расколол тяжёлый застоявшийся воздух. – Коня мне!
Они выехали за лес, где в походном порядке их ожидала рать. Светозар вихрем промчался вдоль ровного строя, направив коня на пригорок, где и остановился, развернувшись лицом к войску.
– Русичи… дружинники… братья! – без надрыва, спокойно, но с такой невероятной энергией разносились слова Светозара, что стоявшие в последних рядах воины неуютно поёживались. – Снова беда пришла на нашу землю-матушку, и захлёбывается она кровью русскою, не от тяжести, но от бессилия стонут старики наши, слепнут от горьких слёз старухи, скорбят жёны по мужьям своим загубленным, и дети-сироты понапрасну ждут родичей своих. Пришла пора нам снова постоять за родную сторонушку. Там, – князь указал на юг, – затаилось зло, нечисть в человеческом обличие, которая жаждет нашей крови. Скалит зубы и облизывается погань в предвкушении пира. Мы утолим её жажду, но только пить она будет собственную кровь, в которой и захлебнётся. Не была и не будет Живина Русь под ворогом, и не топтать супостату её святую землю. Да поможет нам царица наша небесная, великая Магужь. Громче бейте в бубны, веселей играйте, дудари, не отставайте, трещёточники! Вперёд, люд ратный, добудем себе славу вечную в бою праведном!
И грянул оркестр мелодию залихватскую, и понеслась она по долине, от гор отражаясь многократно, далеко вперёд. Двинулось войско, с каждым последующим шагом убыстряя свой ход, за князем и дружиной его.
Как стемнело, остановил князь войско своё на отдых. Он предпочёл не торопиться, дав ратникам хороший отдых, и только с рассветом двинулся дальше. Впереди колонны, на приличном расстоянии, выступал отряд разведки, составленный из самых лучших следопытов, в задачу которого входило обнаружение и уничтожение вражеских дозорных постов. Всё было чисто, и войско двигалось спокойно, но через десять дней хода, на одном из коротких привалов, к Светозару прискакал вестовой из разведотряда. Князь отвёл гонца с дороги чуть в сторонку и начал расспрос.
– Говори.
– Вот какие новости княже, – гонец, почти подросток, сильно волновался.
– Не торопись, переведи дух и рассказывай спокойно, а то вдруг забудешь что-нибудь важное.
– Там, в двух часах пешего ходу, как раз где кончается этот лес, есть особое место.
– Ну, чего остановился, продолжай, в чём его особенность?
– Дорога там сужается. Слева скалы, не очень высокие, но достаточно отвесные, а справа начинается болото. Горловина эта тянется шагов пятьсот, затем скалы резко обрываются, а вот болотина простирается чуть дальше.
– Подожди, – князь поднял лежавший рядом обломок ветки и протянул его гонцу. – На, возьми и обрисуй местность.
Юноша довольно уверенно и чётко изобразил на пыльной дороге карту местности, поясняя по ходу, где скалы и куда тянется болото, также изобразил расположение вражеского форпоста.
– Мне всё понятно, – Светозар затёр рисунок ногой. – Только ещё несколько вопросов для уточнения.
– Всё, что в моих силах.
– Скалы, о которых ты говоришь, это вот эти? – князь указал рукой за спину.
– Да, эти.
– Они нигде не прерываются?
– Нет.
– Они так же резко обрываются, как ты показал?
– Да, как раз там, где болото начинает резко уходить вправо.
– Ещё один вопрос. Болото это сильно топкое?
– Сплошная трясина.
– Проход сквозь болото не искали?
– Да что ты, князь, даже и не пробовали, через такую топь только с проводником можно пройти, да и, честно говоря, некогда не было.
– А дозор ворожий аккурат перед выходом в чисто поле?
– Да.
– Хорошо, иди, отдыхай пока. Будь на виду, когда понадобишься, я тебя кликну.
Светозар, подозвав к себе Алима, велел ему собрать князей на совет, а также попросил отыскать Стояна с напарником, тех единственных, кто вернулся из той памятной разведки.
Когда все собрались, князь, повторив на земле карту, подробно изложил обстановку, но прежде чем отдать приказ к действию, вызвал в круг Стояна.
– Скажи нам, куда и как долго тянется это болото?
– Болото, огибая вражье стойбище справа, заканчивается за полем, аккурат перед лесом.
– А скалы?
– Скалы резко уходят влево и сходят на нет только вблизи того же леса, который закрывает поле с юга, соединяясь с болотом.
– Хорошо, Стоян, посиди пока в сторонке, ты мне ещё понадобишься. А теперь, – обратился князь к военоначальникам, – слушайте мой приказ. Ты, Михаил, забираешь всю нашу конницу и, пройдя с ней сквозь болото, таишься в лесу. Там, когда начнётся битва, будешь ожидать моего сигнала, и без него даже шелохнуться не смей. Добрыня, ты возглавишь передовой отряд, который своим внезапным броском уничтожит вражеский дозор, тем самым обеспечив нам запас в два дня. Я думаю, раньше, чем за два дня они к битве не приготовятся. Я, с оставшейся пешей ратью, подойду чуть погодя, предварительно кое-что приготовив.
– Князь, разреши слово молвить?!
– Говори, Михаил.
– Через эту трясину не то что конница, малый зверь не проскочит. Без проводника мы рискуем потерять всех коней вместе с конниками. Зачем нам неоправданные риски? Если засада столь необходима, то пусть пешие, и то не все, попробуют пробраться сквозь болото. Коннице нужен простор, в этом её сила.
– Кто ещё так же или приблизительно так же думает, а может быть, кто-то хочет предложить своё видение? – обычная маленькая уловка князя, чтобы выпустить пар, дав народу возможность выговориться.
Мнения, как это всегда бывает, разделились приблизительно поровну. Светозар не вмешивался в дискуссию, терпеливо выжидая, но внимательно прислушивался, не пропуская ни одного, пусть даже на первый взгляд самого бредового, предложения.
Выговорились довольно быстро, обсудив по возможности со всех сторон пару-тройку предложенных вариантов, однако к общему знаменателю совет, как обычно, не пришёл.
– Вижу, что мнения разделились и единого решения нет? – Кто замотал головой, кто разводил руками, но никто не возразил. – Тогда слушайте меня. – Князь, обведя всех взглядом, заглянул каждому в глаза. – Михаил, завтра ты со всеми конниками пройдёшь сквозь болото. А чтобы не увязнуть, пустишь вперёд себя белого коня. Да не забудь нашептать ему на ухо слова нужные, перед тем как пустить его. – Услышав про коня, Михаил сначала развёл руки в стороны, как будто извинялся, а потом ладошкой похлопал себя по лбу. – Да, Михаил, согласен с тобой, иногда память подводит. Так вот, когда выберешься из болота, затаись и в драку не ввязывайся, жди моего знака. Для тебя всё, можешь идти. Теперь ты, Добрыня. Сегодня ночью со своими дружинниками позаботишься о вражеском дозоре и постарайся, чтобы никто не ушёл. Остальным ратникам до захода солунца заготовить пики не меньше трёх сажений. Костров, как стемнеет, не разводить, всем отдыхать. Завтра, по сваор****, выступаем. 

Сваор - у древних русичей означал восход солнца, с половины восьмого до девяти утра.
****

Когда все разошлись, Светозар подозвал к себе Стояна.
– Стоян, у меня на тебя… – князь, в подступившей вдруг нерешительности, вглядывался в ясные очи молодца, как будто через них намеревался заглянуть в будущее, где надеялся отыскать нужный ему ответ. – Ты должен сделать это для меня и ни для кого больше.
– Для тебя, князь, я сделаю всё возможное и невозможное.
– Об этом, кроме нас двоих, никто не должен знать.
– Никто не узнает, даю тебе слово.
– Даже твой напарник не должен знать истинный замысел задания. Если вдруг, а я этого всем сердцем не желаю, с тобой случится непоправимое, ты понимаешь, о чём я, то только в том случае ты раскроешься перед ним, если, конечно, успеешь.
– Не переживай, князь. – Стоян широко улыбнулся, а в глазах засверкал озорной огонёк. – Ничего со мной не случится, у меня ещё много чего намечено, и много чего надобно сделать по возвращении из похода.
– Сей же миг отправляйся во вражье стойбище, тихо обойди ихний дозор и постарайся до верного узнать, клюнул ли Регарт на нашу уловку и отправил ли он к реке часть своего воинства?
– А если он не отправил, то это как-то повлияет на твои решения, князь, и на весь дальнейший ход нашей битвы?
– Сильно, конечно же, не повлияет, – князь тяжело вздохнул. – Но если вдруг окажется, что всё было впустую, значит, жертвы, принесённые ради этого, были напрасны, и смерть дружинников ляжет тяжким бременем в сердце моём. Да что же я такое говорю-то, впустую не впустую, да какая теперь разница, ведь рана эта кровоточащая всё равно не заживёт теперь уже никогда.
Сразу же в памяти Светозара всплыл рассказ Добрыни после возвращения его с того памятного задания, когда он, не решившись открыть правду своим товарищам, боясь спровоцировать в них малодушие, отправил их одних с двумя пленниками в обратную дорогу, предварительно подлив им в питьевую воду настой из волоконницы. Он рассказывал, как, неотступно следуя за ними, видел всё от начала и до конца, не имея права вмешаться. Дождавшись, когда освободившиеся пленники скроются на приличное расстояние, он закопал товарищей, оставив на этом месте маяк, и по возвращении в городище сразу же оповестил родичей.
– Скажи, князь, до какого срока ты должен знать результат?
– Не торопись, крепко утвердись во мнении, но желательно, конечно же, загодя до битвы.
Затемно Светозар самолично, объехав воинство, проверил исполнение приказа. Если взглянуть со стороны, то недавний холм, походивший на гладкий черепаший панцирь, теперь напоминал гигантского ёжика, ощетинившегося перед опасностью. Удовлетворённый осмотром, князь приказал всем отдыхать, да и сам, не долго думая, расположился в небольшом углублении, чтобы ночной ветерок не выстужал уставшее за день тело.
Не успел он закрыть глаза – так ему показалось, как тут же почувствовал, что кому-то приспичило его тормошить. Очнувшись, он увидел над собой чёрную бездну неба, усыпанную серебром звёзд. Но любоваться долго не пришлось, через секунду над ним зависло взволнованное лицо Алима. Прибыл гонец от Добрыни с хорошими новостями, который в деталях рассказал, как они ликвидировали вражеский форпост. Отправив гонца обратно, Светозар передал приказ – удерживать форпост и по возможности не раскрывать себя до прихода основных сил.
Больше Светозару спать не пришлось. Занимался рассвет, а вместе с ним и время для великих свершений.
Рать походным порядком выдвинулась к намеченным рубежам, быстро пересекая «бутылочное горлышко», – узкое пространство между скалами и болотом. Ещё солнце не предстало во всём своём ослепительном блеске, а уже северная часть поля перекрасилась из изумрудного в тёмно-коричневое.


Регарт, склонив голову, сидел на своём топчане и кончиком длинного ножа рисовал фигурки животных на земляном полу, когда к нему в шатёр вбежал один из его военоначальников.
– Повелитель, появились русичи и заняли северную часть поля.
– Я чувствовал. – Регарт затоптал рисунок. – Сегодня ночью мне приснилась лиса, которая, забравшись ко мне в шатёр, воровала у меня птицу. Почему дозорные не доложили о приближении русичей?
– Вырезали наш дозор полностью, никто не ушёл.
– Как могло такое случиться?
– Расслабились после зимы и долгого отдыха.
– Плохо, – медленно подняв голову, повелитель мира упёрся взглядом в своего боевого товарища, отчего у закалённого в битвах бойца возникло непреодолимое желание прямо сейчас спрятаться куда-нибудь в тихое и укромное место. – Отдых не идёт воинам на пользу.
– Твоя правда, повелитель.
– Сколько их?
– Гораздо меньше, чем нас.
– Что они делают?
– Роют себе могилу.
– Не понял, какую могилу? 
– Должно быть, глубокую, чтобы все уместились.
– А теперь подробней.
– Позади себя, в самом узком месте, где как раз располагался наш дозор, между скалами и болотом, они роют яму, отрезая тем самым себе всякий путь к отступлению.
– Да-а-а… нелёгкая у нас будет битва.
– Глупцы.
– Не скажи, не такие уж они глупцы. Этим поступком они поднимают свой боевой дух и, несомненно, отвлекают нас от чего-то главного, а вот от чего, пока понять не могу, но чувствую подвох, и причём не один. Что ещё необычного ты увидел, но забыл мне об этом сказать?
– У них появилось новое оружие, доселе нами не виданное.
– Ну-у-у…
– У них теперь нет топоров и дубин, зато появился меч. В противоположность нашему, их меч прямой, сам клинок с руку или чуть длиннее, заточен с двух сторон, и цвет клинка…
– Что тебя смутило в цвете клинка?
– Он как будто бы землистого цвета, только светлее.
– Как пыль на их дорогах?
– Точно, повелитель!
– Так, а конница с какой стороны расположена?
– А конница, повелитель… а-а-а… а конницы вообще нет.
– Как нет?
– Ну, так, нет и всё.
– Как же они без конницы биться собрались?
– Дикари они и есть дикари, повелитель.
– Может быть, они и дикари, но не самоубийцы, это точно. Куда же они свою конницу схоронили?
– Скорее всего, в болоте. Возмечтались нас обмануть, пустив конницу сквозь болото, а она возьми да и сгинь там. Теперь роют яму, я их понимаю, а что же больше им остаётся делать?
– Ещё осенью я приказывал проверить болото.
– Так мы и проверяли.
– И что, совсем прохода нет?
– Если бы была хоть малейшая лазейка, то кто-нибудь из посланных туда воинов вернулся бы обязательно.
 – Ладно, у нас ещё есть время подумать и разгадать эту загадку. Готовь войско для сражения, и доложишь только после того, как самолично всё проверишь. Сколько тебе нужно времени, только без спешки?
– Думаю, дня два, не больше.
– Ступай.

Глава 10

Странный сон снился Борису, и странность та была в его необычной реальности. Он довольно отчётливо видел, как от дальнего угла комнаты отделилась чёрная тень и, доплыв до середины, материализовалась в человека, не знакомого Борису, но хорошо знакомого нам. Что-то наподобие мужчины, не отводя взгляд и не мигая, смотрело Борису в глаза. Белёсые зрачки незнакомца излучали тревогу, и, чем дольше он в них всматривался, тем быстрее тревога перерастала в панический ужас. Надо было срочно разорвать этот порочный круг, и Борис решился. Он сделал попытку заговорить первым, однако не смог проронить, не то чтобы слово, ни единого звука. Тогда, видимо, в знак вежливости, а так это было или нет, он и сам понять не мог, решил просто улыбнулся, но улыбка далась настолько мучительно, что, скорее всего, смахивала на гримасу от зубной боли.
– Не напрягайся, зря. Когда я позволю, тогда и будешь говорить, – существо бесшумно двинулось в сторону дивана и остановилось прямо у изголовья Бориса. – Где пирамида? – Борис сделал жест, показывающий, что он не может говорить. – Ах, да, говори.
– А ты кто такой? Ой, подожди-ка секундочку, что-то мне твой фэйс напоминает. Дай-ка вспомню. Ну, точно, ты тот самый гастарбайтер…
В следующую секунду Борис почувствовал на своей челюсти резкую боль, потом что-то схватило его за горло и поставило на ноги перед собой. Теперь-то у Бориса окончательно не осталось сомнений, в том, что сон этот слишком реальный, чтобы быть просто сном.
– Неуважение к старшим – показатель плохого воспитания. Не надо отвечать вопросом на вопрос.
– Мне будет дан шанс исправиться?
– Только один.
– Слава Богу, а то я уж было совсем потерял всякую надежду.
– Не упоминай Бога всуе! – И снова острая боль пронзила челюсть, но только уже с другой стороны.
– Хорошо, хорошо, я расскажу, зачем же сразу так сильно волноваться. – Борис подвигал челюстью и, отметив для себя её целостность, продолжил: – Пирамида стоит в шкафу, в смысле стояла, я её обнаружил третьего или нет, четвёртого дня… а может быть, и шестого….
– Опустим предысторию и перейдём к эпилогу. Итак… пирамида стоит… ну, где она стоит?
– Нигде… ну, в смысле в шкафу, где она, по идее, должна была стоять, её нет.
– Понятно, в шкафу её нет, а где тогда она есть?
– Вы знаете… – Борис почесал затылок. – А как вы сказали, ваше имя и отчество, напомните мне пожалуйста, а то я что-то запамятовал?   
– Карл Великий!
– Это который у Клары… – Теперь удар пришёлся в солнечное сплетение. С минуту Борис даже вздохнуть не мог, а имя это, которым он опять захотел воспользоваться, всуе упоминать было нельзя, так что пришлось обращаться к нему мысленно, и спасибо ему, по окончании страшной минуты Борис кое-как продышался. – Вы такой настойчивый, что вам трудно отказать. Не буду лукавить и скажу честно, я не знаю, где в данный момент находится пирамидка, хотя и сам проявляю живой интерес к её поиску.
– Сядь там. – Существо, словно половую тряпку, швырнуло Бориса в противоположный угол от двери. – Будь смирен и терпелив, пока я не вернусь.
«Ну вот, теперь, в довесок к остальному, ещё и копчик раздробил, гадский дух. – Добросовестно исполняя приказ, Борис не шевелился, стойко перетерпетевая боль. – Нет, это не может быть реальностью, не должно быть, слишком больно для организма. Надо постараться убедить себя в том, что это сон, тогда будет легче, тогда есть надежда проснуться утром здоровым».
– Ты мне не соврал, в шкафу её действительно нет, но это не снимает с тебя ответственностИ.
– Разрешите нескромный вопрос?
– Валяй.
– Кто меня заложил?
– Ты сам себя заложил.
– Я?!
– Да, ты.
– Неужели?
– Какой мне резон врать?
– Да, действительно, какой вам резон врать? А я, болван, как же я сразу-то не допёр, конечно, я сам, кто же ещё.
– Сейчас я уйду, но под вечер вернусь, и твоё счастье будет, если ты вспомнишь, а лучше всего отыщешь мою пирамидку.
– А разве она?..
– Мою! Тебе нужны доказательства? – Костлявая рука потянулась к горлу Бориса. – Ты хочешь их просто услышать или прочувствовать на себе?
– Извините, я был не прав, глупейший вопрос чуть было не подвернулся у меня на языке, видать, вследствие болевого шока.
– Итак, до вечера!
– Вы главный, о Великий Карл, вам и банковать.
На четвереньках Борис дополз до дивана и потом ещё долго ворочался, отыскивая безболезненную позу. «Да-а-а, славно мы тут пошумели. – Веки его тяжелели. – Вот народ, здесь, можно сказать, целая баталия разыгралась, а им хоть бы хны, даже ухом не повели».  Последнее, на что Борис обратил внимание, так это на то, что за окном занимался рассвет.
Борис не хотел просыпаться, ему так сладко дремалось на своей кровати, что он был готов совершить нехорошее, лишь бы от него отстал Николай, который уже несколько минут настойчиво тряс его за плечо.
– Вставай, тебе говорят.
– Кольша, миленький, отстань от меня, а не то я сорвусь на плохой поступок. Ты даже представить себе не можешь, как мне хреново.
– Ну а я про что, встань, опохмелись, и сразу станет легче.
– Нет, ты не понимаешь, голова моя в порядке, и водка тут ни при чём, у меня всё тело разобрано на куски, а чтобы его собрать воедино, нужно время и разводной ключ. Иди, Кольша, дай мне ещё чуточку времени собраться с мыслями, а потом с телом.
– Максим Иванович пришёл, дядя Валера на стол накрыл, тебя ждут, чтобы начать поиски пирамиды.
– Пирамиды? – Борис встрепенулся всем телом. – Точно, пирамида, надо найти пирамиду, это вопрос жизни и смерти. Пошли, Николай Васильевич.
 Старческой походкой добрёл Борис до кухни.
– Всем привет, и если для вас сегодняшнее утро доброе, то с добрым утром.
– Что с тобой, ты печально выглядишь?
– Ничего, Алексеич, всё нормалёк.
– Может быть, водочки для поднятия боевого духа?
– Да всё в порядке.
– Если всё в порядке, отчего же тебя так скрючило?
– В неудобной позе спал. Кольша, налей мне, пожалуйста, чаю. Ну, что вы на меня уставились, давайте пирамиду искать. Иваныч, ты у нас по этому делу профи, тебе и факты в руки.
Иваныч не заставил себя долго уговаривать и приступил к расследованию немедленно.
– Кто, когда, и при каких обстоятельствах видел пирамиду в последний раз? – Майор посмотрел на Бориса, затем перевёл взгляд на Николая. – Это в первую очередь касается вас, дорогие хозяева.
– Когда мы с Николаем уходили из квартиры, пирамида оставалась на столе, вот здесь, а когда я вчера вернулся, её уже не было.
– И ты не заметил, что на столе чего-то не хватает?
– Вообще-то не придал этому никакого значения. У меня мысль о том, что она всегда лежала и лежит в шкафу, как будто бы застолбилась в голове.
– Скажи, Борис, когда ты открывал входную дверь, то ничего такого необычного не почувствовал? Я имею в виду дверной замок.
– Да нет, всё, как обычно, открылся легко и без проволочек.
– А ключи от квартиры, кроме тебя и Николая, у кого-нибудь ещё имеются, может, кому дубликат отдали, на всякий пожарный, да и забыли?
–  Нет, ключи только у нас, и дубликатов мы не делали.
– Николай, а ты никому свои ключи не давал?
– Ни Боже мой, да и некому, хотя постойте…
– Так, что ты вспомнил?
– Я вспомнил, когда мы уходили, коробка с пирамидой стояла на подоконнике.
– Нет, Кольша, ты ошибаешься, она оставалась на столе, там, где мы её фотографировали.
– Да, нет же, вспомни, перед уходом ты её поставил на подоконник.
– Окстись, юноша, я её не то что трогать, подходить к ней с некоторых пор боюсь, и потом я точно помню, твоя мамаша стояла возле окна одна, и никакой коробки рядом с ней не было, как говорится, горизонт был чист.
– Секундочку, давай, Борис в этом месте кое-что уточним. Мамаша… это?
– Мамаша – это биологическая мать Коли.
– А зачем она приходила?
– У неё одна проблема, как бы на выпивку нашкулять.
– Она могла видеть пирамиду?
– М-м-м… не могу с определённостью утверждать, ведь я отлучался за деньгами.
– Значит, она могла видеть, что находится в коробке?
– Гипотетически это предположить можно.
– Моей маме пирамида не нужна!
– А ключи от вашей квартиры у неё есть?
– Коля, вспомни, ты когда-нибудь давал своей матери ключи от моей квартиры?
– Никогда, понял ты, никогда!
– Кольша, зачем ты на меня голос повышаешь, ведь ещё неизвестно, кто для тебя является настоящей матерью, она или я.
– Граждане! – Максим Иванович вклинился между Колей и Борисом. – Не будем кричать, возмущаться, и гадать тоже не будем, давал, не давал, просто отработаем версию – и всё, дабы исключить женщину из состава подозреваемых. Николай, где живёт твоя мама?
– На пятом этаже.
– А пятый этаж в каком доме находится?
– В этом доме.
– А подъезд?..
– И подъезд этот.
– Так что же мы стоим, товарищи понятые, нельзя терять ни секунды. Борис и Николай идут со мной.
Валерий Алексеевич, оставшись в одиночестве и ни секунды не сомневаясь в отрицательном исходе оперативных мероприятий, наслаждался крепким душистым чаем и баловал себя остатками торта.
Где-то минут эдак через десять услышал он характерный щелчок замка, а затем неспешную поступь по коридору.
«Быстро возвратились и медленно идут, значит, результатов ноль и радости никакой, – продолжая намазывать масло на хлеб, резюмировал Валерий Алексеевич. – Я заранее это предвидел, но как же всё-таки…» – выпавший из руки бутерброд так и не был надкушен, да и забыл Валерий Алексеевич про него сразу, когда увидел, как на кухню торжественно входит Подосиновиков, а на его вытянутых руках лежит та самая коробка, которую, со слов Бориса, он уже знал наизусть. Учёный подскочил, как ужаленный, его руки, освобождая стол, двигались быстрее молнии. В то время как Максим Иванович ставил коробку, Валерий Алексеевич, не в силах оторвать от неё взгляд, медленно опускался на табурет.
– Вот, – майор, довольный собой, потирал руки, – даже наручники не понадобились.
– Боже… Боже мой, свершилось, неужели это она, неужели я её вижу! Не трогать, никому ничего не трогать! Я сейчас сойду с ума, и вы сойдёте с ума, но только потом, когда я вам всё расскажу. Люди добрые, вы даже не представляете себе, что вы сюда притащили. Нет, это уму непостижимо. Я верю и не верю своим глазам. Подождите, ничего не делайте и не до чего не дотрагивайтесь, пока я не переведу дух. Я сейчас… чувства в порядок приведу и продышусь немного, надо срочно восстановить спирометрию????????? лёгких. Дайте воды… а впрочем, не надо.
– Да не волнуйся ты так, Алексеич, не заставляй за себя переживать. Может быть, успокаивающего, или водки на худой конец?
– Не знаю, Боря, не могу определить, валерьянки, может быть?
– Извини, но валерьянки нет, так что давай сам как-нибудь выкарабкивайся.
– Коля, Коля, Николаша, где ты, милый мой, родной, поди, принеси скальпель мне! – Стряхнув с себя оцепенение, Чапаев склонился над коробкой.
– Алексеич, помни, руками к ней прикасаться не смей, не повторяй моей ошибки.
– Дядь Валера, у нас нет скальпеля.
– Тогда неси нож, будем вскрывать.
Когда скотч, скрепляющий стороны коробки, был перерезан, конструкция распалась на четыре части, обнажив содержимое.
Учёный снова сел и, упёршись взглядом в артефакт, замер, как лев перед прыжком.
– Николай…
– Чё, опять скальпель?
– Нет, листок бумаги, и ручку.
Юноша сбегал в комнату Бориса и принёс старый ежедневник и толстый маркер.
– Что это… – Чапаев с недоумением вертел в руках маркер. – Обыкновенной ручки, я так понял, не предвидится?
– Дядь Валера, ну мы же не писатели, хорошо хоть это завалялось.
Но учёный уже не слышал никого и не замечал вокруг ничего. Он крутил картонку, на которой стояла пирамидка, то в одну сторону, то в другую, при этом нашептывая вполголоса, всё время что-то лихорадочно записывал, затем часть написанного зачёркивал, нежно ругаясь, и снова писал. Окружающие переглядывались, пожимали плечами, затем одобрительно кивали друг другу и с понимающим выражением на лице переключались обратно на учёного.
Незаметно бежали секунды, и вот уже прошел час, и к концу подходил другой, как вдруг раздался звонок в дверь. От такой неожиданности, да ещё в такой тишине, все разом вздрогнули, схватившись кто за сердце, а кто за соседа, и только профессор остался глух, он даже бровью не повёл, как будто окружающего для него в данный момент не существовало. Николай побежал открывать дверь, а вернулся уже не один, за ним следовала Степанида.
– Ой, я так рада, так рада, неужели нашли?..
– Тс-с-с… говори потише, у нас здесь человек историю ваяет. А кстати, кареглазая, тебя каким ветром сюда занесло?
– Мне Коля позвонил, а уж я как услышала, как услышала… так со всех ног сюда, и вот я здесь. Скажите, Борис, а долго ещё Валерий Алексеевич будет колдовать?
– Как переведёт с латыни формулу философского камня, так и остановится.
– А там разве на латыни написано?
– Ну а на чём же ещё?
– Может быть, на санскрите?
– Если бы было написано на санскрите, то я бы так и сказал – на санскрите, а раз я не сказал на санскрите, то значит…
– А вы откуда знаете, вы же не лингвист?
– Я, дорогая Стеша, и лингвист, и плотник, и до дуды охотник.
– Да ладно вам, всё разыгрываете меня. Лучше скажите, где пирамиду нашли?
– Это было трудно, многим пришлось пожертвовать, а иногда и кое-кем, но мы прорвались, спасибо товарищу майору, в этом неравном бою он определял нашу тактику, стратегию и сумму выкупа.
– И чё?
– Чё?
– Так где нашли-то?
– Слушай, ты такая приставучая, просто жуть, тебя в детстве, случайно, не дразнили липучкой? Ну ладно, не кисни как квашня, хорошо, только тебе, по секрету, мы её… мы её у пиратов отбили.
– У каких ещё пиратов, пираты же на море, а мы вроде бы в центре города.
– А мы у сухопутных, по-нашему бандитов. Многих гадов положили, почти все патроны истратили, пока вынудили их сдаться.
– Ну вот, – Чапаев отстранился от записей, выпрямился и, потянувшись, расплылся в довольной улыбке, – в общих чертах готово. – Все замерли в ожидании. – Эх, сейчас бы кофейку, да со сгущенными сливками.
– Кольша, – не поворачивая головы, прошептал Борис, – передай Стеше, чтобы она сообразила бокальчик кофе для Алексеича.
– Хорошо, передаю. Стеша, сообрази-ка для дяди Валеры бокальчик кофе со сгущенными сливками.
– Коля, а почему я?
– Ща узнаю. Борь, а почему именно Степанида?
– Потому что так хочет гений лингвистики.
Напряжение нарастало и, казалось, достигло своего максимума, и даже уже перевалило за него, как вдруг добродушный бас возвестил:
– Ну, что, голуби мои сизокрылые, хотите узнать, чего я здесь такого напереводил? – Нарыв лопнул, и уже остановить никого было нельзя. Все кинулись к Чапаеву, выкрикивая на ходу вопросы и ликуя от непонятного восторга. – Граждане, понежнее, пожалуйста, с лобызаниями, а не то вы мне всю шею свернёте. Так нальёт мне кто-нибудь кофе, в конце концов? – Все дружно кинулись наливать кофе, и через мгновенье перед академиком стояло уже четыре кружки кофе. – Ладно, уговорили, присаживайтесь поудобнее. Честно говоря, мне и самому не терпится поскорее с вами поделиться своим размышлизмом. Итак, что мы видим перед собой? А? Николай!
– Мы видим древнюю штуковину.
– Правильно, некую штуковину, в которой вроде и ничего такого нет, что заслуживало бы особого внимания. Так… кусок камня, почти чёрного цвета, в форме пирамиды, в основании которой лежит равнобедренный треугольник, и с какими-то бороздками в виде закорючек на каждой стороне. Посмотри, Стеша, учёным взглядом на эту эпиграфику, что ты можешь о ней сказать?
– Не знаю, Валерий Алексеевич, может быть, скандинавские руны?
– А может быть, ацтекская идеографика или шумерская клинопись?
– Скорее всего, шумерская.
– Так вот, дорогой коллега, если бы я думал так же, как и ты, то мы бы, наверное, никогда бы не прочитали то, что здесь увековечено.
– Неужели это…
– Да, Степанида Батьковна, именно руница, а если точнее, руны Макоши. Есть у меня одно преданье старины глубокой… которое, до сегодняшнего дня, никак не давало мне покоя, а вот теперь… нет, сказания и былины – это всё потом, сейчас пирамида, вот на чём мы заострим своё внимание. – Чапаев громко, даже очень громко отхлебнул из самой большой кружки. – Начнём, пожалуй!..
– Давай, космонавт, потихонечку трогай, и нас по пути не забудь.
– Не забуду, Борис, никого не забуду. А теперь попрошу тишины и максимум сосредоточенности. Перед нами, как я уже говорил выше, пирамида, в основании которой лежит равносторонний треугольник, сторона которого составляет, а если кто сомневается, то пусть проверит, тридцать пять, с копейками, сантиметров, а если уж быть совсем точным, то тридцать пять целых и пятьдесят шесть сотых, что соответствует двум пядям или восьми вершкам. По несложной формуле высчитываем высоту правильного тетраэдра, что составляет двадцать девять сантиметров. На всякий случай, для тех, кто в школе прогуливал геометрию, я разъясню, что является правильным тетраэдром. Из представленного нам артефакта видно даже невооруженным глазом, что он не обладает золотым сечением, или, по-другому, божественной пропорцией, поэтому все стороны пирамиды, а их четыре, должны быть совершенно одинаковы, и представлять собой, как мы уже знаем, равносторонние треугольники. А теперь, внимание, мистическое русское число три, которое для всего остального мира, кроме разве что каббалы, является просто цифрой в счётном ряду. Мало сказать, что пирамида сложена из треугольников, так ещё и её высота делится на три части без остатка. Из древних славянских летописей нам известно, что окружающий нас мир состоит из трёх частей: Правь – это небесный мир, Явь – земной мир, и Навь – мир подземный. А что об этом говорит академическая наука? А наука говорит, что мы живём в трёхмерном пространстве. Итак, магическая тройка, которая формировала нашу культуру в древности, продолжает это делать до сих пор. Я не буду, дабы не терять драгоценного времени, останавливаться на примерах нашей культуры, где фигурирует цифра три, потому что они всем хорошо известны, только добавлю к этому ещё пару любопытных фактов. Из школьной программы мы знаем, что в основе кристаллической решётки алмаза лежит правильный тетраэдр, основанный четырьмя атомами углерода, из которых один атом центральный, а три остальных являются вершинами. В основе льда тоже лежит тетраэдр, но уже образованный соответственно молекулами воды. Ну а уж про мистические свойства алмаза и воды мне также напоминать нет никакой надобности, они, опять же, у всех на слуху. Теперь перейдём непосредственно к самой пирамиде. Выпилена или вырублена она, я не знаю, но то, что это диорит, самый твёрдый камень на земле, нет никаких сомнений. Как мы видим, на вершину пирамиды насажен какой-то знак, похожий на букву «Х», но только похожий, так как это не есть буква «ха». Ещё мы видим лежащую на левом боку английскую букву – «V». Предварительно с уверенностью можно сказать только то, что навершие представлено в виде лигатуры, с зашифрованным в ней словом. Сначала более внимательно рассмотрим букву «Х». У этой буквы одна палочка стоит строго вертикально, а вот другая, действительно, находится под наклоном. Вертикальная палочка это буква «Й», наклонная это «А», а вот упавшая на левый бок птичка не что иное, как слог «В». Далее, путём нехитрых перестановок, ставим эти буквы в таком порядке – «йав», что соответственно является не чем иным, как словом «йавь», или «йавъ», а это как раз и есть явь – мир земной.
– Валерий Алексеевич, вы написали слово йавь, которое состоит из четырёх букв, а на вершине мы видим…
– Экая ты глазастая, верно подметила. Спешу пояснить, что мягкий, а также твёрдый знак в письменах обозначается такой же вертикальной палочкой, как и буква «Й». Но, тому, что он здесь не показан, есть научное объяснение. В слоговом письме после согласной гласная, а также мягкий и твёрдый знак не писались. Но если бы так случилось, и две палочки стояли рядом, то расшифровка приобрела бы совсем другой смысл. Идём дальше, последовательно спускаясь сверху вниз. Спустившись с вершины на одну треть, мы видим идущую по периметру горизонтальную полоску, которая разделяет пирамиду на две части. Может быть, это и борозда, но скорее всего это щель, благодаря которой мы понимаем, что верхняя треть является крышкой, и на каждой стороне этой крышки мы видим вдавленный оттиск печати, так называемый вжатец. Борис, у тебя случайно не завалялось граммов пятьдесят алебастра?
– Хочешь снять слепок с печати?
– Очень.
– Сожалею, но алебастра у меня нет, вот мыло хозяйственное есть, а алебастра… точно нет. Подожди, а как же ты собрался снимать оттиск, если прикасаться к пирамиде нельзя?
– Вот об этом я как-то подзабыл. А жаль, очень жаль, представляете, мы бы прямо сейчас смогли бы увидеть лик самой Магужь.
– Валерий Алексеевич, почему вы так уверены, что там отпечатано именно лицо?
– А ты приглядись повнимательнее. Пригляделась? Вот, видишь, нос образовал глубокую ямку, а вот глазки, а вот под печатью слоговым письмом высечена надпись «М-Г-Х», то есть МАГУЖЬ, – великая Богиня, создательница всего сущего. Я думаю, что я прав. Эх, мне бы кроху алебастра, а уж как залить… решили бы проблему. А здесь, пожалуй, я сделаю маленькое отступление. В то далёкое время, а это было очень далеко от сегодняшнего, у наших предков было единобожие, следовательно, поклонялись они только одному Богу, а если точнее, одной Богине. Почему именно Богиня, и почему женского рода? Пока на этот счёт никаких письменных объяснений не найдено. Однако проанализировав имеющуюся в нашем распоряжении информацию, накопленную веками, приходим к логическому объяснению: в природе только женский вид может воспроизводить себе подобных, и не всегда для этого требуется мужская особь, за примером далеко ходить не надо, достаточно заглянуть в Библию и вспомнить описываемый там случай о непорочном зачатии девы Марии. Не исключено, что в то далёкое время женщина могла размножаться и почкованием. И как это ни печально прозвучит, да простят меня мужчины, но всё-таки первой на свет появилась именно женщина, и, как говорится, по образу и подобию. А раз первой была женщина, то и Бог в её понятии тоже был женского рода. Жила она в раю, то есть на земле нашей, тогда ещё не грешной, грешной земля стала гораздо позже, и об этом свидетельствует выражение, сохранившееся только в русском языке и дошедшее до нас из глубины веков. Жила она, значит, себе жила, без каких-либо забот и хлопот, катаясь, как сыр в масле. Но потом, оставим ей имя Ева, которое, кстати, тоже имеет русские корни, по каким-то не известным нам причинам, то ли это был змеюга хитрющий, то ли первый муж-недоумок подсобил, то ли сама по простоте душевной, но совершила она, в конце концов, грех. Грех этот был не первый, первый был не у неё, просто по счёту её грех был вторым, первооткрывателем в этой области стал падший ангел, который как раз и был обладателем первородного греха. Кто он был на самом деле, действительно ангел или всё-таки ангелина, опять же доподлинно нам не известно. А может быть, было всё гораздо проще. Богу или Богине в конце концов надоело самолично оплодотворять женщин, и тогда это ответственное дело поручили другому существу, придав ему обличие мужчины. Идея прижилась, дав толчок к совместному развитию. Теперь осталось выяснить, по чьему образу сотворён Адам, которого так ловко подсунули женщине под бочок? Улавливаете ход моих мыслей? Видите, нам опять доподлинно ничего не известно, Мы рыхлим, мы тужимся, мы изнемогаем в поисках хотя бы одного ответа и когда, наконец, кричим во всю ивановскую:  «эврика», то на один найденный нами ответ сразу же возникает сто новых вопросов. Записывай, Степанида, тут есть над чем поразмышлять, не ленись, накапливай темы для своих будущих диссертаций.
А теперь вернёмся к нашей святой цифре три. Почитайте с пристрастием наши русские пословицы и поговорки, и вы откроете для себя такую мудрость, по сравнению с которой Конфуций ещё школьник. Хотелось бы отметить, что есть ещё одно доказательство первичности женщины. Чтобы не заморачиваться научными терминами, я постараюсь объяснить простыми словами. В русском языке слова имеют тенденцию укорачиваться, поэтому изначально появившиеся женские имена путём сокращения впоследствии дали названия мужским, и никогда наоборот, никогда женские имена не были производными от мужских. Например, от Степаниды произошел Степан, от Агриппины произошел Агрипп, ну и так далее.
Сидевший до этого неподвижно, Николай заёрзал, завертел головой, а потом повернулся к девушке, и, расплывшись в улыбке, нежно толкнул её локтём. Степанида сверкнула своими карими очами, но затем, смягчив взгляд, поднесла указательный палец к губам с понятным для Николая намёком. Сценку эту, кроме увлечённого рассказом Чапаева, заметили все.
– Скажу больше, – учёный не прерывался ни на секунду, – на основании вышеизложенного я готов спорить с Библией, где первенство происхождения отдаётся Адаму, который, кстати, даже не рождён от своего родителя, а слеплен из глины. Напрашивается вопрос, а почему, собственно, из глины, почему бы не вырезать его из дерева, дуб для этих целей очень даже подходит, или высечь из камня. Кстати, если у Адама повзаимствовали ребро, то мужчины и по сей день должны оставаться недоделанными инвалидами, не досчитываясь в грудной клетке одной косточки. Откуда эта несрастуха? Всё очень просто: дело в том, что в те времена не знали пластилина, но если бы знали, то точно слепили бы Адама из него, это первое, а второе это то, что Библию сочиняли бездельники мужики, которые работать не хотели, а иметь хотели много чего, вот поэтому и писали они её под себя, точно так же, как и сегодняшние наши депутаты штампуют под себя законы. А женщина? А женщина, по их стройной библейской доктрине, должна была служить придатком, недостающим придатком к мужской грудной клетке. А вы говорите Богиня! Какая к чёрту Богиня, только женщина-раба, без права на всё. Работай, говорили они ей, рожай в муках, почитай мужа своего, а мы, так уж и быть, может быть, простим тебе все твои грехи, которые ты привнесла в этот мир вместе со своим рождением.
Давайте опять обратимся к Библии. Там говорится, что после того как в райских кущах Адам и Ева совершили свой первый грех, кстати, один грех на двоих, разделённый двумя половинками яблока, съеденными с древа познания, то их тут же, ещё не проголодавшихся, прямиком отправили на землю. Очутившись на земле, сладкая парочка не впала в депрессию, а наоборот, обрадовалась представившемуся случаю почувствовать себя самостоятельными, а также для изучения окружающей среды и познания законов природы. Они так увлеклись этим занятием, что не заметили, как прошло целых три часа. Тут они вдруг почувствовали, что голодны, и причём основательно, сказывалась тяжёлая научная деятельность. И пока мужик, лёжа под дубом, соображал, чё да как, почёсывая свой брутальный затылок, женщина, как продолжательница рода, интуитивно сообразила, куда надо идти, что нужно собрать и как это всё приготовить, чтобы хоть в глотку полезло. А когда Адам, очнувшись после великих раздумий, увидел накрытую поляну, то в следующее мгновенье на земле появилось первое крылатое выражение – «с бабой не пропадёшь». Вот с этого всё и началось. Кстати, последние, очень интересные, выводы учёных говорят о том, что мужчины и женщины ничего общего между собой не имеют, это два совершенно разных вида, и этот постулат только подтверждает первичность происхождения женщины, вспомните легенду об амазонках, и она не покажется такой уж бредовой. Кстати, насчёт мужиков подобной легенды не существует.
Вот так – «Х» – выглядит женская хромосома, а вот так – «У» – мужская. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что мужская хромосома – это недоделанная женская. А неутомимые учёные не успокаиваются, снова ошарашивая нас своим очередным открытием, в котором доказали, что женская хромосома гораздо старше мужской.
В своё время тамплиеры двести с лишним лет держали на крючке католическую церковь, которая даже рот открыть против них не могла. Отчего так? Чаша Грааля, копьё Судьбы, посох Моисея, ковчег Завета? Нет, конечно. Обладай вольные каменщики таким оружием, то они давно бы стали властелинами мира, и никакая вшивая католическая церковь не смогла бы им противостоять. А раз так, значит, что-то другое парализовало католиков, связывая их по рукам и ногам. Я думаю, информация, вот чем обладали храмовники, а кто владеет информацией, тот владеет миром, и тамплиеры первое тому подтверждение. А вот какой они обладали информацией, мы опять же точно не знаем, но наверняка эта информация была подтверждена документально, и поэтому она подрывала всю основу католической идеологии, а также весь её логично выстроенный догмат. Знала католическая церковь, о чём идёт речь, знала и боялась, за халяву свою дрожала. Долго терпела, вынашивая план мести, и вот срослось. Сначала разобралась с вольными каменщиками, выкрав или каким-то образом уничтожив компромат, ну а уж потом всю свою ненависть, всю свою энергию она перенесла на первопричину, обрушившись с такой яростью, что содрогнулась земля-матушка от полыхающих на её теле костров. Содрогнулась, но терпеть не стала, а наслала на людей мор в виде бубонной чумы, и, что характерно, косила эта зараза в основном Западную Европу, оставив Восточную нетронутой. Но даже такой горький урок всё равно ничему не научил алчных церковников, и они продолжили свой кровавый поход. Однако как ни старалась церковь, всё равно все её усилия, изначально построенные на лжи и насилии, сходили на нет, и у Папы, со всем его репрессивным аппаратом, никак не получалось справиться с обыкновенной женщиной. И тут, надо же, ну просто напасть какая-то, в подмогу им, в третьем веке нашей эры возникает ислам, самая жёсткая по отношению к слабому полу религия. Те вообще упрятали её в паранджу. Вы только представьте себе, что ни конфессия, то всё против женщин. Кошмар! Но сильный пол всё равно проиграет, если не изменит своё мировоззрение. Мужской вид на пути к вымиранию, и это подтверждает даже официальная наука, которая научно доказала деградацию мужской «У» хромосомы, проще говоря, в недалёком будущем она будет выглядеть вот так – «V», а потом исчезнет совсем, с чем я нас, мужиков, и поздравляю. Как говорится, время выпендриваться, и время записываться в Красную книгу.
Однако я отвлёкся, я извиняюсь, и я возвращаюсь к нашей пирамиде. Что мы видим под крышкой на нижних двух третях корпуса? Мы видим, что все стороны заполнены текстом. Сразу скажу, что текст не повторяется, а поэтому на каждой стороне свой. Привожу первый текст, сначала в оригинале.
  «она нашият душевен покой
  помни буквите разбирай думите
  добро да се живее твърдо на землята
  лети хвърчи размисляй върви расти побеждавай
  червей планина
  вие всички хора
  ум разум посока здравомыслие»
 Теперь литературный перевод.
«Она (в смысле Магужь) наш душевный покой.
Помни буквы, понимай слова.
Пусть добро утвердится на земле.
Лети, ……… думай, ….., расти и побеждай.
От червей до горных цепей.
Вы все люди.
Ум и разум, указание к здравомыслию».
– Ну, что скажете об услышанном?
– Это бесподобно! Фантастика!
– Ни фига себе!
– А что, там действительно так написано?
– Обычный текст, а хотелось бы услышать какое-нибудь магическое заклинание.
– Продолжим чтения или как?
– Ну конечно, Валерий Алексеевич, пожалуйста, продолжайте, я так взволнована, ну и просто сгораю от нетерпения.
– Дядь Валера, даже и не думай останавливаться.
– Хотелось бы собрать все факты и сопоставить их между собой.
– Опять какая-нибудь бесполезная проповедь.
– Теперь, чтобы не тратить время даром и не перегружать ваш мозг, я не буду зачитывать оригинальный текст, а сразу перейду на литературный.
«Рунов Божев,  что означает записано Божественными Рунами.
Рук творенье.
Единожды записано для мира.
От века в век, ход вперёд обратному равен.
Трое сказали, бечати (печати) поставили.
Трое вскроют и запишут».
– А-а-а?!
– Давайте я сначала всё зачитаю, а вопросы, комментарии и обсуждения потом.
«Я, МАГУЖЬ.
Я, родительница мира,
Я начало его и конец его.
Я Мать всего сущего и Творительница его.
Я Вседержительница правды человеческой.
Я Судия мира Прави, Яви и Нави.
Я Судия душ человеческих.
Слово моё первое».
– Чё, в натуре, так и написано?
– Да, Борис, слово в слово.
– Валерий Алексеевич, а давайте прочитаем, что написано на днище. – Степанида протянула было руку к пирамиде, но тут вдруг случилось необыкновенное. Все надписи, все углубления сразу же высветились голубоватым свечением, и в ту же секунду раздался оглушительный окрик Бориса, подействовавший на Степаниду как удар хлыста, от которого она тут же одёрнула руку.
– Не трогать, убьёт!
– Кто убьёт?
– Пирамида убьёт!
– Кого убьёт?
– Дура, тебя убьёт!
– Как?
– А вот так – бац, и всё. Поверь мне, я уже ставил такой эксперимент. Пирамида не хочет, чтобы к ней прикасались. Реагирует мгновенно, как удар молнии, а дальше, минимум тридцать минут, будешь валяться в полной отключке, и это ещё самое лёгкое, что она может для тебя сделать. А если полезешь по второму разу, тогда уж извини, жалеть не будет, испепелит в труху, останется только в вазочку собрать и подписать: «Здесь покоится прах незабвенной Степаниды».
– Неужели такое возможно?
– Если не веришь, протяни ручонки ещё разок, а за ними, извини, придётся протянуть и ножонки.
– Вы видели, вы все видели, как засияли эти…
– Видели, Кольша, видели, мы же не слепые.
– И под крышкой, вы видели, тоже светилось и печати, а эта… наверху, как её, дядь Валера?
– Лигатура.
– Вот-вот, она самая, такое впечатление, как будто её снизу подсвечивали.
– Ничего не могу возразить, красивое зрелище. Знаешь, Стеша, я склонен верить Борису, как никто другой, не надо играть со своей судьбой в орлянку, эти тексты не просто тексты, это сакральные тексты, и они настолько древние, что малейшее необдуманное действие или произнесённое слово может привести к непредсказуемым последствиям.
– Спасибо за поддержку, Алексеич, я, конечно, польщён, но, право, не стоит. Иваныч, а ты что об этом обо всём думаешь?
– Я поражён не меньше вашего, а думать склонен, что русские народные сказки, оказывается, основаны на реальных событиях, а дальше, вольно или невольно, но придётся в них верить, скажу больше, выражение «сказка станет былью» начинает приобретать реальные очертания, но я также опасаюсь, что эта чёрная дыра засосёт нас в неизвестность безвозвратно.
– Я понял, это машина времени!
– Ну, ты, Кольша, лупанул.
– А что, не совсем, конечно, но в какой-то степени ты прав, Николай, как ни абсурдно это прозвучит.
– Алексеич, что всё это значит, и какие выводы можно теперь сделать, и вообще, как нам с этим со всем жить дальше?
– Дело серьёзное, и дело пахнет керосином. Теперь я понимаю интерес колченогого к этой пирамиде. Я, друзья мои, даже боюсь вам дальше рассказывать.
– Кольше рассказывать можно, у него мозг невосприимчивый ко всяким непоняткам, Иванычу тоже худо не будет, у него мозг вообще забит до отказа, и всякая лабуда к нему пробиться уже не может, а вот я, это другое дело, я от этого всего начинаю чувствовать себя не в своей тарелке. Лучше бы, Алексеич, ты сказал, что всё это для тебя ново и странно и ты в этом ровным счётом ничего не понимаешь, и всё это, в конечном счёте, брехня. Но, к сожалению, ты не сообразил вовремя, и теперь, дорогой профессор, всё, зёрна любопытства уже дали свои всходы, и у тебя обратной дороги нет.
– Тогда вам надо крепиться, а мне продолжать, раз начал, и я перехожу к самому главному. Давным-давно у русичей существовало такое поверье, или легенда, как вам больше нравится, что якобы с незапамятных времён у богини Магужь было три дочери: Правь, Явь и Навь. Жили они тогда в доме своей матери, неизвестно где, но известно, что там, высоко наверху, то ли в нашей вселенной, то ли за её пределами, то нам не ведомо и здесь не уточняется. Когда дочери подросли, призвала Магужь их к себе и сказала: «Дочери мои любимые, вы уже взрослые и много чему выучились, но чтобы стать настоящими богинями, нужно проявить самостоятельность, а стало быть, настала вам пора применить на деле знания свои. Ответьте мне, хотите ли вы постигать премудрость дальше и, в конце концов, достигнув совершенства, стать богинями?» – «Да!» – ответили дочери в один голос. – «Тогда вам надлежит кое от чего оттолкнуться, чтобы кое-что начать, а когда этим овладеете, идти дальше, чтобы, в конечном итоге, кое-кем стать». – «Как тебя понимать, и о чём ты таком говоришь, матушка?» – «Потом узнаете, а пока дам я вам кусочек вселенной, дам звезду и планеты, дабы взяв всё это себе во владение и распорядившись им по разумению, подготовили бы вы почву для промысла моего». И отвечали ей дочери: «Не переживай, матушка, ты увидишь, мы достойны твоего доверия, ты порадуешься за нас». – «Хорошо, вот вам звезда, вот планеты, а вот место, где вы подготовите условия для жизни, которая по моей воле зародится на этих планетах». Получив всё это, три сестры дружно взялись за дело. Есть у нас, у россиян, одна мудрая поговорка, что две хозяйки на одной кухне не уживутся. Если две хозяйки на кухне ужиться не могут, то что говорить о трёх хозяйках на ограниченном крохотном пространстве вселенной. Вот и получилось у них, как в басне Крылова про лебедя, рака и щуку. Хотели сёстры как лучше, но в итоге только всё испортили, рассорившись между собой окончательно. По прошествии назначенного срока приходит матушка с проверкой, и что же она видит? А видит она полный хаос. Восемь планет в плачевном состоянии, девятая вообще в виде осколков, и только одна единственная, маленькая голубая кроха каким-то чудом осталась нетронутой. Рассердилась Магужь, отругала дочерей и наказание им назначила. «Не можете трудится вместе, будете отрабатывать раздельно, и вот что я сделаю. Отправлю я вас всех троих на Землю, – так назвала она голубую планету, – ты, Правь, возьмёшь себе пространство над Землёй, ты, Явь, позаботишься о том, что на Земле, ну, а ты, Навь, присматривай, что творится внутри Земли». Тут осерчала Явь, пригорюнилась и с обидой говорит матушке: «Одной сестре безграничный надземный мир, другой весь подземный мир, а мне только узкая полоска между ними. Несправедливо, матушка!» – «Не печалься, Явь, – успокаивает её Магужь, – придёт время и узнаешь цену свою, и возгордишься. А чтобы не было раздора между вами, запишем договор, который я скреплю своей печатью».
– Опачки, что написано пером, не вырубить топором, так, что ли? Выходит, что эта пирамида является вещественным доказательством того самого договора?
– Иваныч, ты верно сопоставил факты, получается, что текст договора покоится внутри этой пирамидки.
– И мы можем его прочитать?
– Наверное, сможем, если достанем.
– Так что же тогда получается? – Борис вытер пот со лба. – Получается, что этой штуке не один миллион лет?
– Миллион – это мягко сказано, миллиард, и причём не один.
– Охренеть, здесь один-то миллион в башке не укладывается, а он аж целый миллиард пихает и спокойно так добавляет, что миллиардов этих несколько больше, чем один. Ты, Алексеич, пока не продолжай, вон добавь себе в кружку чего-нибудь, а мне дай для начала устаканить в моём мозгу эти цифры.
– Валерий Алексеевич!
– Что, Стеша?
– Выходит, что кроме этой пирамиды, которая принадлежит Яви, существуют ещё две?
– Выходит, что существуют.
– И где же они находятся?
– Вопрос, конечно, интересный, даже немного провокационный, но я постараюсь и на него частично ответить. Теперь, в свете вновь открывшихся фактов, я могу предположить, что одна пирамида, та, которая принадлежит подземной владычице Нави, находится на Кавказе, под горой Хара-Хора. Недавно в этой горе обнаружен узкий проход, уходящий на многие сотни метров к подножию горы. Сделан он из огромных хорошо отполированных базальтовых мегалитов, вес которых может доходить до нескольких сотен тонн. Поясняю, мегалиты – это большие цельные каменные блоки. Об этом говорит официальная наука, а вот что говорят легенды. Вспомните аргонавтов, которые зачем-то плавали в Колхиду. Чего они там забыли?
– Они приплыли туда за золотым руном.
– Верно, коллега, а что есть золотое руно?
– Шкура барана, но только не обычная, а золотая.
– Опять верно. А зачем им золотая шкура? В чём её сакральный смысл?
– Чтобы греческий царь выглядел перед другими царями самым крутым.
– Нет, Коля, в то время крутизна царей измерялась другими канонами.
– Я знаю.
– Говори, Борис.
– Шкуры баранов использовали для добычи золотого песка. Вода стекала по верху шкуры, оставляя в густом ворсе мелкие крупинки золота. Добыв золотое руно, аргонавты доказали, что Колхида обладает большими запасами золота, дав тем самым намёк греческому царю, что пора надевать доспехи и затачивать мечи.
– Действительно, с помощью шкуры добывали золотой песок, но сама шкура при этом не становилась золотой.
– Алексеич, ну ты прям как неучёный. Естественно, шкура барана не может быть золотой, но ведь это же аллегория.
– Конечно, аллегория, и я согласился бы с тобой, если бы не два но. На Кавказе никогда не добывали золото в промышленных масштабах – это первое, также в летописях того времени нет ни одного упоминания о том, что греки вели военные действия на Кавказе, – это второе.
– Значит, шкура нужна была для каких-то магических обрядов.
– Опять же не подтверждается документально. Жрецы древней Греции, а также их оракулы в своих обрядах не использовали бараньи шкуры, ни простые, ни золотые.
– Ну и на хрена тогда им золотое руно?
– Дело всё в том, что аргонавты плыли не за золотым руном, а за золотыми рунами. Греческая мифология основана на эллинской, а эллинская, в свою очередь, заимствовала мифологию русскую, но переломив на свой лад, передала её по эстафете грекам, от которых, вновь подредактированная, она и дошла до наших дней. Наглядный пример действия сарафанного радио, только растянутого на тысячелетия.
В нашей пирамиде лежит, я предполагаю, золотая пластина, или пластины, на которых записан тройственный договор между Правью, Явью и Навью. Золото мягкий и довольно инертный метал, идеально подходящий для подобных задач. Также я твёрдо уверен, что, достань мы их, то смогли бы прочитать текст, который записан рунами Макоши, то есть русскими рунами.
– А-а-а?..
– Спрашивай, Стеша, спрашивай.
– Интересно, а где до этого, ну, не до сегодняшнего дня, конечно, а вообще хранилась эта пирамида?
– Я предполагаю, что наша пирамидка хранилась на горе Меру в Аркторуси. Её называют горой из-за больших размеров, а вообще-то это была пирамида. Её могли сложить из блоков, как египетские, а могли высечь из скалы…
– Наподобие Кайласа?
– Так точно, коллега. А землю, на которой была возведена пирамида, называют Гипербореей, что по своей сути является неправильным. Бореем древние эллины называли бога северного ветра. Однако северного ветра как такового, который бы дул со стабильным постоянством, наподобие муссонов и пассатов, приходя с севера в одно и то же время, никогда не было. Тот же самый случай, что и с золотым руном. С севера с завидным постоянством, что отражено в мифологии, приходило или прилетало что-то другое, предположительно миссионеры, несущие веру или верование. Впоследствии греки эллинского бога забыли, оставив для себя только ветер, но, чтобы усилить значимость, добавили слово «гипер», в точности так же, как наши сегодняшние гламурные нувориши дают названия своим объектам: гипермаркет, гиперконтинент, гиперларёк, гиперклозет. Вот так и получается, что люди неосознанно передают заведомо ложную информацию. Не может страна называться северным ветром ещё и потому, что у неё есть своё название. А называлась эта страна Аркторусь. Существует много карт, где в районе северного полюса отображено её местоположение. Самая известная – это карта Герарда Меркатора 1554 года, которую он, в свою очередь, честно признаваясь, перерисовал с более древней. Так вот, в центре северной земли отчётливо видна гора Меру. Сейчас на этом месте плещется Северный Ледовитый океан, а реликтовый артефакт лежит у нас на столе, вот два железных доказательства, которые, дополняя друг друга, подтверждают мою теорию.
– Я ещё хотела спросить…
– Валяй.
– Про третью пирамиду, о её предполагаемом месте нахождения.
– Вот с третьей немного сложнее. По идее, она должна находиться где-то на небе, но вот где… Надо бы подумать на досуге да кое-какие факты сопоставить.
– А-ха-ха, о-хо-хо… Ой, не могу, ну мы и договорились. Алексеич, ты сам-то понял, что сейчас сказал? Где-то на небе. На каком небе, гражданин академик, ближнем или дальнем, а может быть, на седьмом небе? Тебе срочно нужно охладиться, а то ты совсем запереводился, и если б я тебя не знал, то сказал бы, что ты, братка, умом тронулся.
– Тронулся, не тронулся, но нам надо что-то предпринимать, и причём срочно, а твою информацию о седьмом небе я возьму на заметку. Давайте, друзья мои, думать, напрягать извилины, потому что не сегодня так завтра колченогий вычислит нас, и тогда… прощай, пирамида, и это не шутки, ребята.
– Он её не возьмёт.
– Это почему же?
– Потому что я уже раз пробовал взять, и что из этого вышло, всем известно.
– Ты – это одно, а он – это совсем другое.
– Вообще-то ты прав, Алексеич. – Борис откинулся было на спинку стула, но резкая боль в спине вернула его в исходное положение. – Я как-то об этом не подумал.
– Пока мы не поймём, что нам дальше со всем этим делать, пирамиду придётся схоронить в надёжном месте, и знать об этом должен только тот, кто её спрячет.
– Лично я отказываюсь её прятать.
– Как отказываешься? Она же твоя, тебе и охранять.
– Нет, нет, она принадлежит этой… как её… Яви, вот ей и отдайте. А когда будете отдавать, то пусть расписку напишет, а также спросите её, почему она такая безалаберная, договорами, понимаете ли, разбрасывается. А ведь это не простая бумажка, это ведь золото, и наверняка девятьсот девяносто девятой пробы.
– Коля, найди скотч, затем принесёшь ко мне в маленькую комнату, там мы запакуем пирамиду и поставим её обратно в шкаф до того времени, пока не придумаем более-менее подходящий выход из сложившейся ситуации. – Чапаев одной рукой осторожно приподнял коробку за днище, другой собрал в охапку её стороны и понёс, выцеливая каждый свой шаг. А буквально через пару минут из комнаты донёсся его раздражённый голос: – Ну, и долго мне ещё тебя ждать? – А ещё через пару минут он уже почти рычал: – Николай, в чём дело, я уже десять минут стою на коленках, у меня в запасе уже молитв не осталось, у меня уже чашечки на коленях приняли форму пола, ты хочешь, чтобы я ещё и лоб из-за тебя расшиб?
Потеряв всякое терпение, Чапаев, оставив коробку с пирамидой на полу возле шкафа, вернулся на кухню в полном раздражнии, о чём свидетельствовало нервное подёргивание усов.
А Николай, проклиная свою забывчивость и чуть не плача от досады, метался по кухне, что-то бурча себе под нос и кого-то всё время посылая.
– Да где же этот проклятый моток, куда я его заховал…
– Кольша!
– А!
– Кольша!
– Ну, чего тебе?
– Кольша, послушай меня, своего старшего брата.
– Отстань, не мешай.
– Кольша, хочешь скажу, где лежит скотч?
– Отстань, говорю.
– Ну, хочешь, или нет?
– Обойдусь без подсказчиков.
– Я же вижу, что хочешь, не стесняйся, спрашивай.
– Ладно, старший брат, уговорил, где он лежит?
– Ты забыл сказать волшебное слово.
– Ну, хорошо, пожалуйста.
– Что пожалуйста?
– Скажи, пожалуйста, где лежит скотч.
– Пожалуйста, скотч лежит там, где ты его оставил, – и Борис залился весёлым смехом.
– Тьфу на тебя…
Николай не успел закончить фразу, как за спинами своих друзей, в проходе на кухню, он увидел Перуна, держащего в зубах пирамиду, ухватив её за ту самую лигатуру, которая была жёстко приделана к вершине.
– Ложись! – заорал Николай и упал ничком на пол, закрыв голову руками.
Никто ничего не понял, но все дружно засмеялись. Через мгновенье Николай поднял голову, и, указав пальцем на дверь, снова её опустил.
Когда все обернулись, чтобы посмотреть на то, что так поразило юношу, они и не предполагали, что в этот момент у них возникнет желание устроиться рядом с Николаем. Застыв в оцепенении, все стали ждать.
– Перун, – Борис шептал, одновременно сдерживая себя, чтобы не заорать. – Фу, нельзя, бяка, кака, брось эту хреновину, нет, бросать не надо, поставь её аккуратно на пол, давай, мальчик, слушайся своего хозяина, а лучше всего отнеси её на место. Я кому сказал, на место!
– Что, не слушается?
– Иваныч, ты не поверишь, это в первый раз.
– А хочешь, одну умную вещь скажу?
– Ага, давай, меня ещё разыграй.
– Век воли не видать!
– Ладно, не томи, говори свою умную вещь.
– Нужно просто забрать пирамиду из его пасти.
– Надо же! А знаешь, Иваныч, оказывается, ты не один здесь такой умный.
– Разве тебе в голову тоже пришла эта гениальная мысль?
– Не время прикалываться, майор, за твоей спиной висит сумка, такая спортивная, так ты приготовь её на всякий случай.
– А знаете, по-моему вы не одни здесь такие умные, – вмешался Чапаев. – По-моему, эта гениальная мысль пришла в голову всем, и я так подозреваю, одновременно. Здесь важно другое, как нам избежать нежелательных последствий.
– Борис, твоя собака, ты и забирай.
– Иваныч, ты что, меня на смерть посылаешь, ведь знаешь, что мне нельзя прикасаться к пирамиде.
– Ну, тогда дай команду своему псу, чтобы положил эту штуку на место.
– Ты чё, склеротик…
– Ой, забылся, извини, тебе действительно нельзя, и команды ты уже давал. Но если тебе нельзя, значит, кто-то другой должен это сделать. Я, а также Степанида с Алексеичем не в счёт, мы для него пока ещё не совсем родные, а вот он… – сыщик указал на лежащего Николая.
– Кольша, вставай, иди, вытащи у Перуна из пасти пирамиду.
– Откуда?!
– Из пасти, откуда же ещё.
– Ага, сам вытаскивай.
– Ты чё, тупой, тебе сто раз повторять? – Борис дал лёгкого щелчка по детскому затылку. – Мне нельзя.
– А я твой родственник, мне тоже нельзя.
– Да, но ведь пирамида об этом не знает.
– Я понял, ты хочешь свою смерть переложить на меня?
– Кольша, мы потом насчёт смерти разберёмся, время не ждёт, не дай Бог, Перун её уронит и она расколется, ведь тогда за склеенную мы уже не сможем выручить столько денег, как за целую.
– Не расколется, дядя Валера сказал, что это самый твёрдый камень на земле.
– Он не утверждал, он предполагал. Давай, Николай Васильевич, не буди во мне зверя, иди и забери эту чёр… Подожди-ка, подожди-ка, одну секундочку. – Борис схватил голову паренька, приподнял её и направил в сторону пса. – Смотри, Кольша, он её держит, и ему при этом ни фига не делается, ты понимаешь, ни фига, а ты, будущий защитник отечества, выламываешься тут перед нами, труса включаешь.
– Конечно, ему ничего не будет, он ведь собака.
– Но ведь он тоже моя родня.
– Действительно, родня, и ему хоть бы хны.
– Наконец-то ты начал соображать. Давай, брат единокровный, выручай братьев названных, на тебя одна надежда.
Коля, сначала осторожно, но потом всё смелее, и вот он уже не без усилия вырывает пирамиду из клыкастой пасти. Однако дальше произошло непредвиденное. Своими неловкими движениями Николай повернул пирамиду против часовой стрелки, а в это время зажатая в собачьих зубах лигатура, издав довольно приличный щелчок, повернулась в обратную сторону. Как это произошло, где щёлкнуло и почему она повернулась, такие вопросы повисли в воздухе, потому что из-под крышки пирамиды внезапно повалил густой зелёный дым, который в считанные секунды заполнил всю кухню.

                *  *  *

Трендафил смотрел, убеждая себя в том, что такое невозможно, а если предположить, что возможно, то только в одном случае – когда кто-то сходит с ума. Но если предположить, что ум в порядке и способен рассуждать, то значит, от подхваченного где-то галлюциногенного вируса, ему вся эта чертовщина снится, но если опять же предположить, что вирус ни при чём и это не сон, то значит, любимая, в своей безграничной любви, подмешала ему что-то в суп, потому что то, что он сейчас видел, априори не должно было происходить. От стены, возле окна, отделившаяся фигура, казавшаяся на контрасте со светом довольно тонкой, припадала на левую ногу, и поэтому шла боком, да ещё с подачей левого плеча вперёд. Трендафил протёр глаза, больно ущипнул себя за ляжку, шлёпнул по щеке, но затем, после недолгого раздумья, оказавшись шлёпать себя по другой, всё смотрел и смотрел широко раскрытыми от удивления глазами, надеясь, что всё это вот-вот исчезнет. Ошибался он в своих надеждах, а видение всё приближалось. Подойдя вплотную к кровати, фигура, принявшая к тому времени облик человеческий, мужского рода, сходу отвесила учёному смачную затрещину по той же самой щеке.
– Ну, что, вспомнил меня, Трен?
Выдохнув остатки своей воли, Нетудыха сник, обмяк и, пытаясь найти хоть в ком-то, хоть какую-то поддержку, стал лихорадочно тормошить спящую рядом подругу.
– Бесполезно, она не проснётся до тех пор, пока я не сочту нужным разбудить её.
– Вы способны на такое?
– Да, есть кое-какие таланты.
– Скажите, это не сон?
– Ты, наверное, мазохист, Трен, ты хочешь, чтобы я врезал тебе по другой щеке?
– Значит, не сон.
– Вы, Трендафил Аспарухович, участвуете в реалити шоу, с запахами и ощущениями.
– Да, теперь я вас вспомнил, я вас узнал, и я вас знаю.
– Молодец, Трен, этого достаточно.
– Извините, что задаю вопрос, который может показаться вам бестактным, и…
– Короче, Нетудыхин…
– Нетудыха, – поправил Трендафил незваного гостя. – Скажите, а почему именно через стенку, почему бы, как это делают все нормальные люди, не позвонить в дверь?
– Во-первых, через дверь далеко, это метров двадцать крюк давать, во-вторых, это только нормальные люди звонят в дверь, а умные жмут на кнопку звонка, ну и в-третьих, я не человек. Тебя устраивают такие ответы?
– Вполне исчерпывающе, даже и возразить нечего.
– Тогда собирайся.
– Не понял.
– Одевайся, говорю, одежда повседневная.
– Мы куда-то идём?
– Да, и причём срочно.
– А куда?
– Мы уходим отсюда.
– Надолго?
– На всю оставшуюся жизнь.
– До вечера, что ли?
– Ты явно перетрудился на научном поприще. Повторяю для особо озабоченных наукой – на всю оставшуюся жизнь.
– Тогда я возьму с собой жену.
– У тебя нет жены, олух ты царя небесного.
– Я имел в виду Анну Анатольевну.
– Зачем?
– Мы друг без друга не можем, мы любим друг друга.
– Ты заблуждаешься, она тебя не любит.
– Ну, мне-то лучше знать, любит она меня или нет.
– Хорошо, тогда смотри, – пришелец щёлкнул пальцами, засветился экран телевизора, приделанного к стенке напротив кровати, и через пару секунд появилась картинка, на которой молодая пара занималась любовью на рабочем столе Нетудыхи.
– Мой кабинет, Аннушка тоже моя, а это… а кто это? Это ведь не я?
– Конечно, не ты, старый пердун, это молодой, красивый, перспективный аспирант. Смотри, какой у него темперамент. Вот его она любит, а тебя просто разводит.
– Качественный монтаж.
– Если не веришь, давай разбудим твою аферистку на доверии и проведём очную ставку.
– Неужели это правда?
– Говорю как брату, и жариться мне на сковородке не одну тысячу лет, если я вру.
– Я давно, давно подозревал, однако не хотел в это верить и, как последний идиот, убеждал себя в обратном.
– Не казни себя, она недостойна тебя и твоей любви. Нет, если у тебя есть хоть капля сомнения, то давай всё же разбудим её и, услышав исповедь, высушим эту каплю.
– Нет, не надо, пусть спит, уйдём по-английски.
– Чувствую, просыпается в тебе мужик. Ну что, пошли?
– Последний вопрос, если у вас, конечно, ещё найдётся капелюшечка времени.
– Ты прям убиваешь меня наповал своей вежливостью. Спрашивай, разрешаю.
– Почему именно я?
– Если я правильно понял, ты предпочитаешь услышать горькую правду, а не сладкую ложь?
– Да, горькую, потому что уже лет как тридцать я забыл её на вкус.
– Ну что же, начнём терапию.
– Наркоз, скальпель, тампон?.. – Нетудыха мысленно похвалил себя за удачную, как ему показалось, шутку.
– Нет, тебе просто показалось. Так вот, тампон, скальпель и наркоз нам без надобности, попробуем обойтись простыми словами.
– А-а-а… а как это у вас получилось?..
– Мне такие люди, как ты, нужны.
– И в чём моё преимущество перед остальными?
– У тебя редкий дар аккумулировать в себе всё самое плохое. Жадность, зависть, ненависть, лесть, подхалимство, лизоблюдство, подлость, трусость, ну и так далее…
– И всё это во мне?
– Это только навскидку, так сказать, по верхам.
– Что же мне теперь делать?
– Идти.
– Куда?
– Туда, куда я укажу.
– Там мне будет лучше, чем здесь?
– Тебе будет так хорошо, что ты даже маму родную не вспомнишь.
– Тогда пошли.
Захлопнув за собой входную дверь, Трендафил вместо межлестничной площадки увидел себя рядом с широким раскидистым дубом, одиноко стоявшим в широком поле. Оглянувшись в надежде, что дверь каким-то чудесным образом всё же осталась, он, к своему глубокому разочарованию, лицезрел всё ту же ровную как стол, необъятную степь.


                Лета давно минувшие

Подходил к концу второй день, как Светозар вывел своё войско на поле. Ров, который они выкопали позади себя, был достаточно глубокий и широкий. Ратники отдыхали, готовясь к предстоящей битве. Все эти два дня Светозар, вглядываясь в противоположный край поля, непрерывно наблюдал за противником, отвлекаясь только на самое неотложное, где его личное присутствие было крайне необходимо. От его зорких глаз не ускользала ни одна, даже самая мелкая и вроде бы незначительная, деталь. Он хотел почувствовать врага, проникнуться его духом, понять его сильные стороны, но также выявить слабину. Он видел, как после их внезапного появления зашевелился вражеский муравейник, как потом очистилось поле от частокола шатров, а в этот вечер убрали самый большой шатёр, и это был знак главный, ясно говорящий о том, что завтра всё и свершится. Страха не было, было спокойствие, твёрдая вера в своих ратников и жажда справедливой мести.
День был долгий, но сумерки всё же наступали, а с ними и вечерняя прохлада. Светозар запретил разводить костры, дабы лишить противника всяких ориентиров. Зато противоположная сторона, от края и до края, озарилась тысячами огней, и чем темнее становилось вокруг, тем ярче сверкало зарево и всё отчётливее доносился ритмичный бой барабанов, слышались крики, отдалённо напоминающие звериное рычание. 
Кто-то тронул плечо Светозара. Оглянувшись, он увидел стоящего перед ним Стояна с товарищем.
– Слава Богине, ты живой, – князь обнял молодца, прижав его к своей груди. – Как я рад снова видеть тебя. Ты не ранен?
– Нет, княже, мы целы и невредимы.
– Тогда скорее, скорее поделитесь своими наблюдениями.
– Охотно….
– Подожди, давай присядем, – Светозар указал на большое высохшее дерево, лежащее неподалёку. – Так будет сподручнее.
 – Охотно присяду, и ты садись, – приказал Стоян своему нерешительному товарищу. – Слушай, княже, что я сейчас скажу. Войско ворожье после того, как я видел его в первый раз, сильно истощилось, видать, половина его, или чуть меньше, куда-то припряталась, да так надёжно, что мы никак не смогли его обнаружить. Уж прости, княже. Михаила с конницей мы тоже не обнаружили, или они ещё не подошли, или, опять же, так хорошо схоронились, что даже нам не дали себя обнаружить. Ещё хотим предупредить тебя о том, что враг припрятал в лесу конный отряд в запас. У них всё готово, и, я так думаю, завтра они нападут.
– Благодарю тебя, Стоян, и дружинника твоего. Прежде чем пойдёшь отдыхать, вот тебе мой приказ. Завтра возглавишь ратников по левую руку от меня, а сейчас тебе придётся запомнишь все знаки, которые я буду подавать во время битвы. – Светозар подробно объяснил назначение каждого знака и попросил, чтобы Стоян повторил их несколько раз. Порадовавшись за его хорошую память, князь, прежде чем отпустить дружинника и товарища его, напомнил о древнем обряде: – Не забудь, Стоян, хотя, я так разумею это вряд ли понадобится, но всё же проследи, чтобы перед боем все облачились в чистое.
– Я прослежу, княже, будь спокоен.
Силуэты исчезли в темноте, но Светозар не пошёл отдыхать, а решил ещё немного поразмышлять, оставаясь сидеть на этой же коряге. Размышляя, он поймал себя на мысли о том, как ему вдруг сразу стало легко на душе после этого разговора.
В стане врага утихла барабанная дробь, стихли голоса, и один за другим погасли костры. Тьма и тишина опустились на поле. Ни единой звёздочки на небе и ни единого звука на земле. Мир замер в ожидании.
Вдруг голос, едва различимый, но не оттого, что шёл издалека, а оттого, что произносился тихо и вкрадчиво. Кто-то звал князя по имени, и Светозар откликнулся, стараясь попасть в тон зовущего.
Из темноты вышли двое – Алим, а за ним Михаил.
– Нет, это невозможно, – князь, растроганный до глубины души, чуть не расплакался, хорошо, спасла темнота. – Две добрые вести за один вечер. Какой же ты молодец, что дошёл.
– Всё получилось, и конь не подвёл.
– Все целы?
– Все.
– Добро. Теперь слушай и запоминай, что тебе предстоит сделать. Под покровом ночи обойдёшь вражье войско справа и затаишься в лесу, недалеко от того места, где стоит в запасе их малочисленный конный отряд. Запомни одно, когда их отряд вступит в бой, а он обязательно вступит, то это тебе и будет сигналом.
– Всё сделаю, как ты велишь. И всё же позволь ещё раз спросить, а вдруг как не вступит?
– Тогда уходи, той же дорогой, через болото.
– А вы?
– А о нас не беспокойся, мы к тому времени уже будем на небесах.
– Я всё понял, держись, князь, – и Михаил исчез в темноте.
Светозар не заметил, как его сморил сон, и не почувствовал, как сполз с коряги на землю, он был во власти сладкой неги, захватившей всё его существо. Однако это не помешало ему вмиг проснуться, едва он почувствовал лёгкое прикосновение Добрыни.
– Вставай, княже, скоро туман рассеется, пора рать ставить в боевой порядок.
– Да, пора, – Светозар жестом подозвал Алима и приказал привести коня, Добрыне же наказал следующее: – Лучников поставишь с правого краю и скажешь им, что как только вражья конница приблизится на полёт стрелы, пусть бьют в переднюю линию, но не долго, а только чтобы внести в их ряды сумятицу и приостановить напор. После этого должно им утихнуть до времени. А ты, после того, как только начнётся образовываться вал из трупов, постарайся первым взойти на него, чтобы иметь преимущество, а когда я опять подам знак для лучников, пусть они, обогнув вал, зайдут справа, чтобы отсечь конницу, которая, поспешив на помощь супостату, появится из леса. Остальное я повторять не буду, надеюсь, ты и так всё помнишь, или всё же повторить?
– Незачем, княже, я ничего не забыл.
– Добро, ступай.
Добрыня ушёл, а князь, вскочив на коня, помчался на левый фланг, чтобы проконтролировать Стояна.
Прижимаясь к земле, туман постепенно обнажал поле брани, очерчивая две тёмные полосы, разделённые между собой полосой изумрудной. Когда же первые лучи рассеяли остатки водяной пыли, противники смогли отчётливо разглядеть друг друга.
Русичи представляли одну сплошную ровную линию, тогда как их противник выстроился несколько по-другому. Конница, составлявшая основную часть войска, стояла по центру, а пешая часть сосредоточилась на флангах.
Оглядев противников, Светозар облегчённо вздохнул. Его план удался, и силы противоборствующих сторон практически уравнялись, на одного русского воина приходилось приблизительно двое или трое воинов вражьих. Теперь всё зависело от мужества, стойкости и умения его ратников.
Молнией промчался князь вдоль передней линии, поднимая боевой дух своих соратников. Вернувшись в центр, Светозар обратился к войску с последним словом перед битвой. 
– Русичи, ратники, братья, дети земли Русской! Слушайте слово моё! Перед нами звериный лик супостата! Это не человеки, это зараза, расползающаяся по нашей родной земле-матушке. Там, за нашими спинами, старики, дети, матери и жёны, сородичи наши, там наше будущее. Нам выпала честь защитить его. Да будет сеча! А вам я приказываю не умирать, но если таковое случится, то пусть улыбка сияет на устах ваших. Слава ваша останется в веках, и потомки будут петь о ней песни. Павшим витязям жить вечно в хоромах царицы нашей небесной, великой богини Магужь.
Спрыгнув с коня, Светозар передал его Алиму, чтобы тот отвёл его в безопасное место, а сам, опустившись на одно колено, руки сложил на другое, голову же приклонил. Князь читал молитву, которую нельзя было услышать, но о которой можно было догадаться по едва заметному шевелению его губ. Увидев это, вся рать, как по команде, так же припала на одно колено и склонила головы в глубоком поклоне.
Низкий звук трубы, донёсшийся с вражьей стороны, объявил о начале битвы. Поднявшись с колена, Светозар подал знак музыкантам, а сам встал в строй первой шеренги. Рядом с ним, плечо к плечу, как всегда в невозмутимом спокойствии, стоял его верный друг.
По неслышимой команде вражья конница цепью двинулась вперёд, с каждым шагом убыстряя свой ход. И вот уже она, как ураган, несущий смерть и разрушения, летела навстречу войску русскому. Когда же до первых рядов оставалось, как говорится, два конных скачка, вся русская рать разом ощетинилась тысячами пик, а небо прочертили тысячи стрел. Лучники сработали чётко и дело своё сделали. Падая, первые ряды конницы вносили сумятицу в общий строй, сбивая тем самым стремительный порыв атаки. Однако, набрав инерцию, основная масса уже не имела никакой возможности для перестроения, а тем более для того, чтобы совершить запланированный манёвр. Конница, едва перескочив через своих, с размаху насаживалась на остро заточенные колья, так же легко, как хорошо промаринованные куски свинины на шампур. Их первые ряды падали замертво, давя собой тех, кто ещё оставался в живых. Последующие ряды, подпираемые основной массой, натыкаясь на трупы, образовывали всеобщую давку, в которой, стеснённые и обездвиженные, гибли под тяжёлыми ударами русских топоров. Конница потеряла свою стройность, а натиск и напор, на который так рассчитывал противник, захлебнулся. С ходу расчленить русское войско, посеяв в нём хаос и страх, не получилось. Образовалась каша из людей и коней. Лязг металла, хрип коней, рёв отчаяния, стоны умирающих и лихая мелодия позади русского войска. Одни, что есть силы, напирали, другие же стойко держались. В результате короткой, но кровопролитной схватки в рядах противника появилась некая растерянность, перешедшая в замешательство. Видя такой расклад, Регарт подал знак к перестроению. Басом взревел рог, повинуясь которому, конница тут же отошла на исходную позицию. Настала пора лучников, которых, по приказу Регарта, сняли с флангов и выстроили во фронт перед конницей. Прикрываемые сзади, они приблизились к русичам на длину полёта стрелы и остановились в ожидании приказа. В ответ на правом фланге Светозар выдвинул своих лучников, которые стояли от противника гораздо дальше, на расстоянии, не доступном для вражьих стрел, что позволяло им, не в ущерб себе, существенно влиять на ход боя. Но был и минус – русских лучников было на порядок меньше. Команды с обеих сторон последовали одновременно, и враз небо потемнело от стрел. Перестрелка длилась недолго, однако потери были ощутимыми, и пропорции были не в пользу русичей. После обстрела враг выстроился в новый боевой порядок. Часть войска спешилась и вместе с лучниками образовала центральный ударный кулак, прикрываемый с флангов остатками конницы. С диким криком бросился враг в последнюю для себя атаку. Светозар приказал музыкантам ни при каких обстоятельствах не прекращать играть. Стенка на стенку сошлись противники в открытом противостоянии. И снова лязг металла, хруст костей, проклятия, стоны умирающих и кровь, кровь, кровь, которая обильно пропитала не только землю, отчего та стала склизкой, но и воздух, который тяжестью своей сдавливал грудь. Каждый думал только о победе и верил в неё, однако, по мере того как быстро в этой кровавой мясорубке худел и слабел пресловутый ударный кулак, пропорционально ему и вера иноземцев так же ослабевала. Пора, решил Светозар, увидев, как всё больше к центру смещалась вражеская конница, и уже вместо стройной ровной линии враг сбился в одну большую кучу. По сигналу князя задние ряды стали расходиться, создавая видимость отступления, и, в конце концов, расступившись, пропустили неприятеля вперёд, одновременно обходя его с флангов. Продвигаясь по образовавшемуся коридору, вражеское войско в итоге упёрлось в ров. Манёвр удался, и ловушка захлопнулась. Окружённый враг, как загнанный в угол раненный зверь, истекая кровью, отчаянно цеплялся за жизнь. Видя, как погибает его войско, Регарт самолично возглавил резервный отряд конницы, поспешив на помощь остаткам своего войска. Но только он вступил в бой, как в тыл ему ударила русская конница, по численности значительно превосходящая неприятельский резерв. 
Дело было сделано, и Светозар решил более не участвовать непосредственно в битве. Алим подвёл коня, и князь, не без усилия, вскочил на него. Затем он приказал Алиму отыскать, что было не так просто, Добрыню, Стояна и Михаила.
Всматриваясь с небольшого пригорка в бурлящий котёл, сердцевина которого таяла прямо на глазах, Светозар заметил приблизительно дюжину всадников, прорывающихся сквозь кольцо окружения, во главе которой заметно выделялся один с белой лентой на роскошном головном уборе. «Это он», – пронеслось в голове князя, и жажда мести захлестнула разум. Тем временем прорваться из кольца удалось только троим, в числе которых и был тот самый, белоленточный.
Подобрав с поля лук и несколько стрел, князь бросился в погоню. Свежий конь догонял беглецов быстро, и, когда расстояние сократилось до минимума, Светозар на ходу, метким попаданием, убрал двух всадников, оставив себе главного. У опушки леса князь настиг беглеца и в ловком прыжке сшиб его на землю. Поднявшись с земли, Светозар не атаковал сходу, а подождал, пока противник встанет, приведёт себя в порядок и будет готов к поединку.
– Чтобы испить чашу мести до дна, твоя казнь будет медленная, а возмездие неотвратимо, – и, не желая слушать ответ, князь напал первым.
Не рассчитывая на пощаду, противник бился с удесятерённым отчаянием. Однако после каждого последующего княжеского удара он терял не только силы, но и надежду на благополучный для себя исход. Весь в крови, которая сочилась из глубоких ран, с переломанным пополам мечём, без величественной папахи, он стоял перед князем на коленях и, вытянув вперёд здоровую руку, молил на своём непонятном языке о пощаде.
– Хочешь жить? – Приговорённый тут же закивал головой, как будто понял вопрос. – А наши старики, женщины и дети, ни в чём не виновные, они ведь тоже хотели жить, и так же молили о пощаде. Ты лишил их жизни, но не в честном бою, а как трусливый убийца. Но разница в том, что их души сейчас в раю, а вот твоя душа отправится в ад. Поспешай, потому что Навья ждёт и уже приготовила для тебя тёпленькое местечко. Расплата тебе будет по делам твоим совершённым. 
Сверкнул клинок, и голова приговорённого бесшумно упала на свежую зелень травы. Вытерев рукавом со лба пот, князь уже было развернулся, как вдруг почувствовал резкую боль в обеих ногах сразу. Он сделал шаг, но второй не получался, ноги его подкашивались. Прилагая немалые усилия, он старался удержаться, но ничего не выходило, его всё больше и больше прижимало к земле. И когда, не в силах сопротивляться, он упал на четвереньки, из-за его спины вышел вражеский воин, в спине которого, с правой стороны торчала стрела. Это был один из тех двух беглецов, которых подстрелил князь во время погони. Высокий, хорошо сложённый, со злобными глазами, тонкими губами и тяжёлым подбородком, во всём облике его чувствовалась властная и жестокая натура. С трудом подбирая слова, он говорил медленно, фразы его были корявые, однако довольно понятные.
– Ты хорошо говорил, но не мне, так что слова твои ушли в пустоту.
– Однако ты их слышал, а это уже немало, ведь предназначались они тебе, поэтому сказанное праведником свершиться.
 – Если бы я прикончил тебя сразу, то ты никогда не узнал бы ни обо мне, ни о своём пророчестве. Но я хотел, чтобы ты меня увидел, поэтому-то я не стал убивать тебя сразу, а только перерезал сухожилия на твоих ногах, потому что, как и ты, я тоже хочу испить эту чашу до дна. Я жаждал этой встречи и представлял её именно такой, когда ты стоишь на коленях передо мной. Я мечтал заглянуть в глаза твои, чтобы разглядеть там страх и насладиться им. Я Регарт – повелитель мира и никому из вашего племени не победить меня. Я перехитрил тебя, дикий русич, и далее заставлю выполнить мою волю.
– Ну и как, разглядел?
– Ты о чём?
– Отыскал страх в моих глазах?
– Иногда страх приходит сразу, иногда медленно, у меня ещё есть время. И пока твоё сердце наполняется им, ты ещё успеешь ответить мне на один вопрос. Что ты молчишь?
– А разве я должен что-то говорить?
– Я спрашиваю тебя ещё раз, ты ответишь на мой вопрос?
– Спрашивай, а там посмотрим.
– Скажи мне, предводитель дикарей, что сегодня ночью ты увидел во сне, или дикари не имеют сновидений?
– Мне снилась моя мать, мой отец, жена, сторонушка родная, яблоня в цвету.
– Ты лжёшь или это правда?
– А ты хотел услышать только то, что тебе самому хотелось бы услышать. Я не предоставлю тебе такого удовольствия.
– Достаточно, наговорились досыта, теперь биться будем. Хотя… с кем тут биться, не вижу противника, не много же мне будет удовольствия просто добить дикаря.
– Если ты такой великий, что ж ты исподтишка нападаешь, а не бьёшься в честном бою? Вот тогда бы я удовлетворил твою жажду.
– У нас были неравные шансы.
– А теперь, стало быть, равные?
– Теперь да, я ранен, и ты ранен. Но ты истекаешь кровью, и глаза твои застилает пелена, ты издохнешь медленно. Попроси меня, и я дам тебе возможность умереть, как истинному воину, быстро и с мечом в руках.
– Глупец, я и так умираю с мечом в руках и от раны, нанесённой врагом, – князь рассмеялся.
– Раз тебе так весело, то я обрадую тебя ещё больше. Твоя рана не последняя, я изрублю тебя на куски, да так искусно, что ты сможешь ещё некоторое время дышать и соображать, если справишься с болью. Мне этого будет достаточно, чтобы иногда радовать себя приятными воспоминаниями во время вечерней скуки.
Регарт занёс над головой меч, но тут вдруг стрела, вошедшая ему сзади в шею и вышедшая из горла, остановила повелителя мира. В глазах его появилось удивление, потом сверкнула бессильная злоба, а изо рта хлынула тёмно-бордовая кровь, потоком своим заглушая свирепый предсмертный хрип. Повелитель мира и его окрестностей обмяк, сгорбился, а затем со всего своего роста рухнул ничком на землю.
Сзади, шагах в двадцати, как всегда невозмутимо, стоял Алим, чей меткий выстрел спас князю жизнь.
– Алим, – силы покидали Светозара, – душа моя… – говорил он про свою душу или обращался к спасителю, осталось недосказанным, так как князь потерял сознание.
Светозар открыл глаза и увидел над собой голубое небо. Пробежав глазами вокруг себя, он понял, что не умер, что сознание к нему вернулось и смерть на сей раз ушла восвояси, а значит, ни с чем. По правую руку у изголовья стоял Алим, а по левую сторону Михаил, Добрыня и Стоян.
– Алимушка, ты спас меня, теперь твой долг, которым ты сам себя обременил, выполнен сполна. Отныне душа твоя легка, и я рад ещё раз повторить – ты чист передо мной, перед собой, а также перед небом и волен поступать так, как сам считаешь нужным. Я отпускаю тебя. Иди, и пусть отныне богиня Магужь сопутствует твоей удаче.
Алим не отвечал, только крупная слеза, сорвавшаяся с уголка глаза, обожгла княжескую руку. Алим накрыл то место своей ладонью и, глядя прямо в ясные очи князя, отрицательно покачал головой.
– Тогда слушайте меня. – Лёгкий румянец покрыл щёки князя, сквозь тяжёлое прерывистое дыхание слова давались с трудом. – Пусть Михаил возглавит рать. Сделайте засаду по-разумному и уничтожьте всех, чтобы даже духом ихним на нашей земле не пахло. Тела поганые не закапывать, оставить падальщикам, а кто ускользнёт, тех не догонять. Тела наших ратников с почестями и молитвами предать земле. Знаю, что нарушим обряд, но другого выхода нет, задерживаться здесь более не можем, теперь каждый день дорог. Алим останется со мной, и ещё дюжина ратников ему в помощь.
Долго, очень долго над курганом сокол парил в вышине точкой незаметной, собирая души русичей, и улетел, а когда и куда, никому то не ведомо.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ



Глава 1

– Коля, Коленька, сынок, я тебя очень прошу, прекрати свои дурацкие приколы, забудь школу и не вспоминай учителей, сейчас каникулы, уйми свой темперамент, не пугай людей, ведь среди нас женщины, старики и собака, не забывай об этом.
– Иваныч, это Борис сейчас про кого сказал, старики?
– Ну уж никак не про меня, это точно. Это он про тебя, Алексеич, ты ведь у нас самый старший.
– Да, но он сказал, старики.
– Это в фигуральном выражении, но в основном он имел в виду тебя.
– Борис, где ты здесь, подойди-ко поближе, мне надо с тобой поговорить.
– Говори, Алексеич, я тебя прекрасно слышу.
– Да, но я тебя не вижу.
– Это затрудняет твою речь?
– А я, между прочим, тоже возмущена всем этим безобразием, и кто тянет мою сумочку? Пожалуйста, отцепитесь от неё.
– Тебе режет ухо слово «женщина»? Предупреждаю вас, Степанида Батьковна, любой ваш ответ предполагает признание при свидетелях.
– Ошибаетесь, Борис, мои уши не чувствительны к острым предметам, я возмущена совсем не этим.
– А чем же, кареглазая ты наша?
– Тем же, чем и вы.
– Вот женская натура во всей своей красе, и тут вывернулась.
– Товарищи, кто-нибудь скажет, когда это безобразие кончится?
– Иваныч, не шуми, лови момент, ведь темнота – друг молодёжи.
– Я польщён, значит, старик – это всё-таки Алексеич. Однако я про другое.
– И ты про другое, интересно, что тебя конкретно не устраивает?
– Всё то же, что и остальных, окружающий нас бардак.
– А что тебе в этом бардаке не нравится?
– Нравится, не нравится, не в этом дело. Мне всё нравится, но, может быть, вдруг захотелось кое-куда сходить.
– Так иди, Иваныч, за чем же дело стало, или тебя за ручку проводить?
– Куда идти-то, ведь ни черта же не видно.
– Ощупью, товарищ Подосиновиков, ощупью, прямо по коридору, и первая дверь слева.
– Спасибо, но прежде надо нащупать коридор, а он что-то, гад, не прощупывается. 
– Коля, это я, Валерий Алексеевич, который тебе официально заявляет, прекрати безобразие, которое ты тут заварил.
– А как, как я это прекращу, и потом это не мои приколы, я здесь такой же пострадавший, как и вы, лучше подскажите, если вы такой… образованный. На малолетку-то нападать вы все горазды. Где-то вы учёный, где-то вы всё знаете, где-то вам слова поперёк сказать нельзя, а тут сразу в кусты, свалив всё на самого младшего, слабого и беззащитного.
– Хорошо, давай попробуем исправить положение, но только сообща, Без твоей помощи у меня вряд ли что получится. Пирамида ещё у тебя в руках?
– И у меня, и у этой собаки.
– Тогда скажи так: Матушка наша, великая Богиня Магужь, освободи нас от дыма дремучего, яви нам свет Божевъ.
– Алексеич, ты забыл сказать аминь.
– Не лезь, Борис, если не хочешь вечно пребывать в дыму. Коля, не тяни резину.
– Дядь Валера, вы чё, взаправду думаете, что это поможет?
– Рассуждать будем потом, для начала ты просто произнеси слова, которые я надиктовал.
– Хорошо, только не нервничайте…
– Я не нервничаю, я почти спокоен. Начинай.
– Угу…
– Такого в тексте нет.
– Угу…
– Коля, ты чего там, поиграться решил?
– Да нет, я с духом собираюсь.
– Давай-ка духа пока оставим в покое, а ты уж без него как-нибудь начни.
– Значит так, как вы там говорили, Матушка моя…
– Наша.
– Матушка наша, э-э-э… а, вспомнил, великая Богиня Магужь, освободи нас от дыма вонючего…
– Дремучего.
– Да, дремучего, и дай нам свет Божий.
– Не дай, а яви.
– Ну ладно, яви.
– Не ну ладно, а повтори фразу целиком.
– Яви нам свет Божий. Всё правильно?
– Полностью, пожалуйста, произнеси эту фразу, не прерываясь, не заикаясь, не нукая, не фукая и не пукая. Подтверди, что понял.
– Понял.
– Тогда говори.
– Матушка наша, великая Богиня Магужь, освободи нас от дыма дремучего, яви нам свет Божевъ. Теперь правильно?
– Более-менее.
Настала тишина, и все замерли в ожидании. Терпеливо прождав минуты полторы, первым её прервал Борис.
– Алексеич, хреновину не пори, ваши мантры не сработали, полистайте конспект, авось подберёте что-нибудь посущественнее, – но не успел он это сказать, как туман стал стремительно рассеиваться, и буквально в течение нескольких секунд от него не осталось и следа. – Ба-а-а… да ты, Алексеич, колдун и волшебник в одном лице. Свою хреновину беру назад. Бог ты мой, а это что за светопреставление?
Вся компания, вместе с собакой, по какой-то причине оказалась вдруг не на кухне, как все, естественно, того ожидали, а совсем в другом, прямо-таки неожиданном месте. Они стояли на небольшой, идеально круглой полянке и в таком дремучем лесу, что свет в это место едва доходил, оставляя путникам полумрак, достаточный лишь только для того, чтобы совсем не ослепнуть и не затеряться навсегда в этом глухом урочище.
– Ты куда же завёл нас, Сусанин-герой?
– Вопрос обращён ко мне?
– К вам, Шаман Алексеевич Сусанин.
– А кто его знает, я сам здесь впервой.
– Спасай нас, ведьмак, ведь не видно ни зги.
– Идите вперёд, не сушите мне мозги.
– Валера, а действительно, что происходит? – Подосиновиков старался сдерживать раздражение, однако сам, тем не менее, мерил поляну широкими шагами, прохаживаясь по ней взад и вперёд, в точности как зэк на тюремной прогулке. – Мы же не можем пребывать в спячке все одновременно, и массового умопомешательства я что-то не заметил, однако же мы отчётливо понимаем, что здесь что-то не так, обстановка, в которой мы сейчас находимся, как-то не сходится с оригиналом.
– Сам вижу, но то, что происходит, с научной точки зрения объяснить пока не могу, могу только догадываться и предполагать, а утверждать могу вот что: здесь явно задействовано что-то другое.
– Твой ответ гениален, но возникает вдруг вопрос, а что же это такое другое?
– Другое – это то, что не поддаётся научному и разумному объяснению. Однако произошедшее с нами подтверждает мою гипотезу.
– Какую ещё гипотезу?
– Иваныч, ты хотел по нужде, так тебе представился такой шанс, пользуйся, пока нас не занесло ещё куда-нибудь. А ты, братишка, не слушай дядю Валеру, это первое, а второе – не держи пирамидку, что ты вцепился в неё, как утопающий за соломинку, оставь её Перуну, пускай теперь он таскает её при себе, раз она ему так дорога.
– Коля, я тебя очень прошу, не отпускай её, пожалуйста, щёлкни ещё раз чем-нибудь, чтобы мы сейчас же оказались там, где были до этого момента. Я не предупредила родителей, а сами они это место вряд ли найдут. Мне даже страшно подумать, что подумают они и где потом будут меня искать. Они сойдут с ума.
– Знаете что, вы мне все надоели. Один кричит, Коля сделай так, другой кричит, сделай эдак. Хорош, делайте теперь всё сами, а у меня, честно говоря, уже руки затекли. – Николай разжал руки, оставив пирамидку собаке, а сам, разминая конечности, присел на сухое поваленное дерево.
– Ну всё, теперь уже точно мои предки сойдут с ума. Папа убьёт, когда я вернусь. Нет, папа пощадит, он отходчивый, а вот мама убьёт гарантированно.
– Ты для начала вернись.
– Да, надо вернуться, и как можно скорей. Валерий Алексеевич, вы всё знаете и всё умеете, вы самый мудрый и самый опытный среди нас, так, может быть, вы возьмётесь и всё-таки попробуете вернуть нас назад?
– Нет, Стеша, по моему великому разумению это невозможно, по крайней мере сейчас. Может быть, потом, когда мы научимся управлять этой штуковиной.
– Это значит никогда.
– Не будем, дорогая моя коллега, делать поспешных выводов. Мы же до сей поры тоже никак не предполагали, что сможем вот так, запросто, переместиться в эту местность.
– А вдруг это наш городской парк?
– Боюсь тебя разочаровать, Николай, но на парк этот лес явно не тянет, слишком густоват.
– Алексеич, Стеша, Кольша, ребята, чего вы скисли, ведь при нас имеется профессиональный следопыт, вот он-то и выведет нас из этих дебрей. Я прав, Иваныч?
– Нет, ты немножко путаешь, я не Чингачгук Большой Змей, у меня другой профиль, я следователь, а не искатель следов на пыльных тропинках, я откапываю улики.
– Не вижу разницы. У того нюх и у тебя нюх, у того зоркий глаз и у тебя не хуже, тот может сложить два плюс два, и у тебя аналитический склад ума. Так что, Иваныч, пора брать след.
– След, между прочим, должна брать собака, а я не…
В одно мгновенье всех как будто осенило, и их взоры тут же были обращены в сторону ничего не подозревающего пса. От такого внимания Перуну стало даже как-то неловко. Сначала он поставил пирамидку на землю, затем, ни с того ни с сего, исполнил команду «сидеть» и, не дожидаясь похвалы, выполнил команду «лежать», а потом вообще решил умереть, закрыв морду лапами.
– Не придуривайся, ты не в цирке и здесь не арена, а они не зрители, потому что денег пожалели на билеты, давай поднимайся и слушай мою команду. Бери след и веди нас домой.
– Какой след?
– Не мешай, Иваныч. След, по которому мы сюда забрели.
– А разве мы сюда шли?
– А что, летели?
– Насколько я разбираюсь в физике, да простит меня академик, но похоже, мы действительно сюда прилетели.
– Да-а-а… ну сейчас мы это узнаем. Перун, не позорь меня, бери след. Тебе даётся шанс отличиться, дома я забыл выключить утюг, и если мы вовремя не вернёмся, то твоя чашка расплавится в огне пожарища и придётся тогда тебе хлебать из кастрюли. Нет, с кастрюлей, это я погорячился, хлебать тебе всю оставшуюся жизнь из ложечки, из чайной.
Пёс смотрел своими умными глазами на Бориса, однако при этом никак не реагировал, но потом вдруг встрепенулся, вскочил, затем подбежал к близстоящей берёзе, задрал морду вверх, оскалился и стал рычать.
– Что за несанкционированные выходки, что за самовольный лай на берёзу? Ты где находишься? Ты в лесу находишься, а не на бульваре городском, так что будь любезен, веди себя прилично.
Но Перун, распаляясь всё больше и больше, просто кидался на дерево, царапая и кусая ствол.
– Смотрите, – закричал Николай, указывая пальцем вверх, – я такого монстра в жизни не видел.
– Где?
– Да где же?
– Да вон, слепошарые, справа на ветке сидит. Видите?
На высоте метров шести, среди листвы, на толстой берёзовой ветке сидел огромный, иссиня-чёрный ворон. Немигающими глазищами он смотрел на беснующегося пса, время от времени раскрывал клюв и, перебирая лапами, легко сдирал кору с ветки своими мощными острыми когтями.
– Мамочки родные, разве такие бывают?
– Степанида, не дрейфь, он ручной, видишь, агрессии не проявляет. Он, наверное, сбежал из зоопарка, потерялся, а теперь вот к людям жмётся.
– Ага, вам, Валерий Алексеевич, хорошо говорить, вы ведь мужчина, а каково мне, ведь я даже институт не окончила. Смотрите, как недружелюбно он смотрит, и прямо на меня, какой злобный огонёк в его глазах, такое впечатление, будто бы он ухмыляется. Коля, прогони его сейчас же.
– Лучше поймать и сдать в зоопарк, есть шанс получить вознаграждение.
– Нет, Николай, такая награда нам слишком дорого обойдётся, пожалуйста, прогони его, пусть к другой компании пристаёт.
– Только ради тебя. Кыш, окаянная птица! – Николай подпрыгивал, размахивая руками. – Брысь отсюдова, кому говорят.
– Коля, ты бы взял палочку, да подлиньше, что ты Брумеля из себя изображаешь.
– Чем советы раздавать, помог бы лучше, братишка.
– Хорошо, критика принята, помогу, чем смогу, – Борис оглянулся вокруг и, выбрав для себя, как ему показалось, правильное направление, отправился на поиски палочки.
Тем временем ворон, проводив взглядом Бориса, ещё раз осмотрел непрошенных гостей, после чего, разинув свой клювище, гаркнул с такой силой, что у присутствующих задрожали коленки, а на затылке зашевелились волосы, включая собаку. Снявшись с ветки, ворон сделал крутое пике и, едва не коснувшись своими остро заточенными когтями людских голов, взмыл вверх чёрной тенью.
– Ну, и как вам такой аттракцион, хорош?
– Как-то странновато, да и страшновато. Не правда ли, молодые люди?
– Да, вы правы, Валерий Алексеевич, номер удался на славу. Я бы предложила на бис, но воздержусь.
– Неужели из скромности?
– Представь себе, Николай, из скромности. А вообще-то жуткое зрелище. Валерий Алексеевич, скажите, разве такое возможно?
– Не знаю, Степанида, но раз мы это видели, значит, возможно, и анализируя всё происходящее, осмелюсь предположить, что это всего лишь цветочки, а вот какие будут ягодки, мне даже страшно представить.
– Я надеялась услышать от вас что-то ободряющее, а вы опять нас пугаете.
– Что же я могу поделать, если знаний полна голова, а честность обязывает меня говорить правду.
– Есть предложение, – Борис постукивал найденной палкой по лежачему стволу дерева. – Давайте будем выбираться из этого сосняка.
– И как можно скорее, потому что здесь сыро, мрачно и жутко, да и родители меня заждались.
– Ура!.. – Николай аж подпрыгнул от радости. – Я нашёл выход. Если у кого-нибудь есть мобильник, то надо просто позвонить. Кто у нас с телефоном?
– Я! – как-то без радости признался Максим Иванович.
– У меня тоже телефон с собой. – Степанида шарила в сумочке, пытаясь удостовериться в сказанном. – Как здорово, как прелестно, как же я сама-то не догадалась, всё так просто оказалось, сейчас я маме позвоню, ага… вот он. – Она набрала номер, приложила телефон к уху и, расплывшись в улыбке, приготовилась к разговору. Буквально через мгновение счастливая улыбка с лица девушки исчезла. – Связи нет, – упавшим голосом пояснила она. Повторная попытка, впрочем, как и третья, также не дали результатов. – Может что-то с телефоном?
– Не мучайся, ничего не получится, и телефон тут ни при чём, – Чапаев по-отечески обнял девушку.
– И у меня мобильник не пашет.
– Повторяю своё, ране сказанное, предложение. – Борис продолжал постукивать палкой по сушняку. – Не теряя попусту времени, выбираемся из леса, находим дорогу, а уж по ней, стопудово, доберёмся до цивилизации. Кто за это предложение, прошу поднять руки. Против, воздержавшиеся, принято единогласно, при пятерых – за, один воздержался.
– Что-то я не пойму, – Николай крутил головой, разводя руки в стороны. – А кто из нас воздержался?
– Перун, единственный из нас, кто дипломатично промолчал. Ну что, пошли?
– Пошли-то пошли, но куда? – поспешил уточнить Валерий Алексеевич.
– Туда.
– Почему именно туда, а, допустим, не туда?
– Потому что мне так кажется.
– А мне кажется, что идти нужно на север.
– Почему на север, а не на юг, там, между прочим, теплее.
– Потому что север – это се и вер, а это, в свою очередь, означает – се есть вера, или здесь вера. А там где вера, там и надежда. Поэтому единственная наша надежда, это идти на север, туда, где зародилась вера.
– А может быть, на за и пад. Потому что за – это означает там или туда, или то, что находится за какой-то границей, то есть определённое направление, а пад – это падаем или попадаем за ту черту, за которой долгожданная цивилизация, в которой мы растворяемся, даже не удосуживая себя оформлением шенгенской визы.
– Валерий Алексеевич, не слушайте Бориса, ему лишь бы поспорить. Я согласна с вами, идти надо на север, и мы пойдём на север. Правда, Коля, правда, Максим Иванович? Однако… север, это в какую сторону?
– В ту сторону, где у дерева растёт мох.
– Ой, ну конечно. Вы, Валерий Алексеевич, как всегда, правы, и как я могла забыть? Люди, давайте поспешим, а то я что-то начинаю замерзать в этой прохладе.
– Да-а-а… одежонка-то у нас совсем не походная. Кольша, возьми у Иваныча сумку и положи туда пирамиду.
– А почему опять я?
– Потому что ты проверенный экспериментально.
– Я тебе что, носильщик?
– Нет, конечно, но ты есть мой Санчо Пансо – маленький, великий и ужасный.
– А кто этот Санчо?
– На твоём месте, Николай Васильевич, я бы поостерёгся задавать такие глупые вопросы. Мы ведь не одни в лесу, посмотри вокруг, он просто кишит интеллектуалами у которых есть уши. Короче, пирамиду взял, засунул в сумку, сумку под мышку, и за мной шагом марш.
– Чё хотите со мной делайте, но пирамиду я нести отказываюсь.
– Борис, не напрягай парня, я понесу.
– Молодец, Алексеич, ты поступаешь правильно, своих заединщиков надо выручать. А действительно, что-то стало холодать, и не пора ли нам… руки в ноги, и жару поддать.
Выстроившись в колонну по одному, группа из пяти человек двинулась сквозь чащу, собака следовала параллельным курсом. Возглавлял колонну, естественно, Чапаев. Прошёл час, как группа двигалась северным курсом, однако край леса даже не проглядывался. Ещё через полчаса стала отставать Степанида, тем самым тормозя продвижение.
– Привал, – поступила команда от ведущего.
Кто где стоял, там и рухнул на мягкий хвойный подстилок.
– Случайно ни у кого не завалялась за пазухой бутылочка с квасом, можно тёплым? – Тыльной стороной руки Борис вычищал уголки рта. – Только не все разом, проявляйте выдержку и такт.
– Степанида, как ты себя чувствуешь, идти сможешь?
– Спасибо, Валерий Алексеевич, чувствую себя более-менее, только с непривычки утомилась.
– Потерпи немного, лес стал реже, трава появилась, значит, скоро выйдем на его край.
– Ничего, я смогу, я в школе физкультуру никогда не пропускала и в институте в самодеятельности пляшу.
– Борь, а Борь.
– Отстань Кольша, не тормоши, я так хорошо задремал.
– Борь, я что хотел сказать, ты обратил внимание на то, что пройдя почти весь лес, мы никого не встретили?
– Интересно, а кого бы ты хотел встретить в лесу: братьев по разуму в облике грибников или браконьеров?
– Ну, зверушку какую-нибудь или птичку залётную, а я не то что живьём их не видел, я даже голосов их не слышал.
– Зверушки по норам попрятались, как увидели, что сам Николай Васильевич, собственной персоной, объявился в их епархии, а птички, так те на гнездовании, и им сейчас не до песен.
– Нет, Борь, это всё неспроста, – Коля перешёл на шёпот. – Может быть, зверушки и по норам, а птички на яйцах, пусть это будет правдой, однако я видел кое-что другое.
– У тебя это иногда случается, я припоминаю, от перенасыщения озоном воображение переходит в фазу буйное, и тогда, пожалуйста, в глазах всё, что угодно, – от снежного человека до инопланетянина.
– Я тебе точно говорю, там какие-то тени преследовали нас, причём как с той, так и с другой стороны.
– Спереди и сзади?
– Нет, справа и слева.
– Конечно, Николай Васильевич, конечно, а за ноги они случайно тебя не хватали? Я тебе вот что скажу – у тебя проявился первый параноидальный синдром, твой юный мозг не справляется с таким объёмом чистого воздуха, оттого и видения случились, вот и всё объяснение.
– Не веришь и не надо, я больше вообще ничего тебе рассказывать не буду.
– Ладно, не сердись. Держись поближе ко мне, и я тебя защищю.
– Закончить привал. – Чапаев поднялся первым. – Так же, в колонну по одному строимся и продолжаем движение. Степанида пойдёт рядом со мной, благо лес стал пореже.
Буквально минут через двадцать лес неожиданно закончился, пошёл подлесок вперемешку с большими полянами, усеянными высоким разнотравьем, а ещё чуть дальше лес представлялся только в виде отдельных околков. Однако выход из леса ещё не означал выхода из ситуации, так как ни цивилизации, ни намёка на неё ни в одной из четырёх сторон света не просматривалось. Линии электропередач им не встречались, и дорог, даже просёлочных, они не пересекали. Вспыхнувшая было радость надежды постепенно скатилась к безысходному пессимизму. Только пёс, видать, почуяв свою родную стихию, разрезвился не на шутку. Он носился по полям, как ошпаренный, то исчезая, то появляясь в высокой траве. Ободрился и Николай, он уже не озирался по сторонам, как давеча, а шёл уверенно, глядя только вперёд.
– Если хотите, то устроим очередной привал?
Никто даже не откликнулся на предложение академика, только, отыскав тенёк, попрятались от палящих лучей дневного солнца.
– Неплохо было бы водички-то всё-таки испить, и желательно перекусить чего-нибудь, а если чего-нибудь нет, то кого-нибудь. С моим желудком шутить опасно, товарищи мои дорогие, он от голода становится непредсказуем, или неадекватен, кому как нравится. Кто из вас, здесь присутствующих, проходил курсы по выживанию в экстремальных ситуациях? – Вопрос Бориса повис в воздухе без ответа. – Спасибо, главное доходчиво. Из предложенных ответов у меня сформировалось предложение – давайте насобираем ягод и грибов. Ягоды употребим сырыми, а грибы зажарим, благо что зеленюшки вокруг завались. Почему молчим? Не нравится это предложение, тогда у меня есть другое. В таких ситуациях, а случай у нас классический, съедают самое слабое звено. Кольша, ты куда пошёл?
–  За грибами.
– Правильно, повнимательней там, далеко не уходи, периодически кричи «ау», не думай только о себе, а то, не дай Бог, ещё потеряешься, что в нашей ситуации смерти подобно. Я так понял, что одну позицию мы кое-как закрыли. Ещё добровольцы будут, кто отважится на ягоды? – И снова молчание. – Ну что же, умирать так умирать, одно радует, скопом помирать веселее, перед смертью можно даже пошутить.
Как ни странно, но в словах Бориса была доля здравого смысла. Выйдя из прохладного леса, путники оказались на солнцепёке, скрыться от которого становилось всё сложнее, и ещё неизвестно, что лучше: замёрзнуть в лесу или умереть от обезвоживания. Каждый, конечно, думал о своём, но об этом, однако же, не забывал. Вдруг из ближайшего околка донеслось протяжное «ау-у-у», следом тут же «ау-у-у», и измученные лица просияли улыбками. В ответ на гулкое «ау» воздух прорезал пронзительный свист, и тут все, с немалым удивлением, покосились на Степаниду.
– Да, у меня получается, дедушка научил. Что вы на меня так смотрите, я подумала, что нужно ответить сигналом на сигнал.
– Сюда, скорее сюда, – Колька бежал навстречу, размахивая руками. – Я нашёл родник. Ура-а-а, мы спасены!
Все как будто ополоумели от счастья, повскакав со своих мест, они бросились на крик, не разбирая дороги. Родник, в окружении трёх берёз, бил из-под большого валуна, возле которого, намыв небольшое углубление, серебрилась лужица, примерно в метр диаметром, а далее, вытекая из неё, шёл тоненький ручеёк, который, спускаясь в овраг, терялся среди больших лопухов. Вокруг валуна образовалась лёгкая возня и толчея. Долго под струёй никто не задерживался, потому что зубы ломило сразу после первого глотка, настолько студёна была водица.
– Давайте сделаем большой привал, хорошо отдохнём, потому что неизвестно, сколько нам ещё шагать, обмоемся сами и поможем товарищу. Сначала ты, Степанида, прими ванну, а мы, чтобы тебе не мешать, вон за тем кустарником переждём. Пойдёмте друзья, не будем смущать девушку. Одна управишься?
– А что, разве есть варианты?
– Ой, извини, сглупил по-стариковски.
Оставив Степаниду у родника, все скрылись за ближайшим кустарником. Николай, взяв Бориса за руку, оттащил его чуть в сторону, а когда они сели на траву, шёпотом произнёс.
– Борь, слушай, что я хочу тебе сказать, – он пододвинулся как можно ближе. – В этом лесу конкретно что-то не так.
– Кольша, ты опять за своё.
– Я отвечаю.
– За что ты отвечаешь?
– За свой базар. Я тебе ещё раз повторяю, что здесь что-то непонятное происходит.
– Охо-хо… Николай Васильевич, видать, здорово тебе студёная водица в голову-то шибанула.
– Если ты будешь надо мной прикалываться, то я ничего рассказывать не буду. Я к тебе как… а ты всё ха-ха. Не хочешь слушать, пожалуйста, дело твоё, тогда я пойду и дяде Валере расскажу.
– Ладно, уболтал, чёрт языкастый, рассказывай, чё опять стряслось.
– Видел родник?
– Ну-у-у… видел.
– Заметил, какое там место приметное?
– А чего в нём такого выдающегося?
– А то! Везде сосны, а тут вдруг три берёзы, с чего бы это? И валун посреди леса, откуда ни возьмись.
– Ага… и родник.
– Зря смеёшься. Да, родник. Я посмотрю, как ты сейчас будешь смеяться, когда дослушаешь до конца. Я, когда искал грибы, проходил мимо этого места дважды. А теперь самое главное: когда шёл туда, родника не было, а когда возвращался, то родник вдруг появился.
– Коля…
– Боря… только давай без этих, без прокладок.
– Никаких прокладок, всё на полном серьёзе. Ты точно помнишь, что возвращался именно тем же путём? Может быть, неподалёку есть ещё такой же похожий валун?
– Ага, и три берёзы.
– Да-а-а… насчёт берёз ты, наверное, прав. Теперь давай не торопясь и подробненько, так сказать, пройдём пошагово от начала и до конца. Значит так, ты пошёл искать грибы, и…
– Иду я иду, не спеша, никуда не сворачивая. Собственно говоря, я и грибы-то не искал, думал, так, поброжу себе просто по лесу. А когда наткнулся на то место, то ещё удивился, ни фига, думаю, и кому это взбрело в голову в сосновом лесу высаживать берёзы. Подумал-подумал и пошёл дальше, опять же никуда не сворачивая, ну, чтобы всё время прямо и прямо, тогда точно не заблудишься. Тут вдруг мне тревожно стало отчего-то, сам не знаю отчего, как будто испуг меня взял. Стал я аукать, а в ответ тишина, ты представляешь, у меня аж всё похолодело внутри. Ну, тут уж я конкретно в крик, и успокоился только тогда, когда услышал ответный свист.
– Странно, но мы слышали твоё ауканье только два раза.
– Нет, я много раз кричал.
– Действительно, странно.
– А я что тебе говорил!
– Так, а дальше?
– Дальше ничего, возвращался той же дорогой, мимо тех же берёз и того же валуна. Только в этот раз из-под камня уже бил родник.
– Если всё так и было, как ты рассказываешь, и в связи с последними событиями, то я уже ничему не удивлюсь. Как ты считаешь, Алексеичу стоит рассказать?
– Я думаю, пока не стоит.
Тут раздался звонкий голос Степаниды, сообщавший, что водные процедуры ею закончены. Мужчины, резвясь как дети, поливали себя с ног до головы, не снимая одежды, а одежды-то – футболка да шорты, только Максим Иванович был в брюках, в рубашке, правда с короткими рукавами, и в галстуке. Чистые, напоенные и отдохнувшие они двинулись дальше, и буквально метров через пятьсот группа вышла на дорогу.
– Старший!
– Чего тебе, Борис?
– Теперь куда, направо аль налево?
– Неважно, важно только то, что мы на дороге, а дорога уже сама рано или поздно выведет нас к людям, а значит, мы спасены. Ура, товарищи!
И все радостно поддержали Чапаева.
– Так в какую сторону нам всё-таки поворачивать?
– Вот привязался, говорю тебе, без разницы.
– Нет, Алексеич, разница всегда есть. Помнишь, как в русской народной сказке, направо пойдёшь – счастье найдёшь, налево пойдёшь – голову потеряешь, а прямо пойдёшь – никуда не придёшь. Так что выбирает ваше поколенье?
– А чего это тебя вдруг на сказки потянуло?
– Дядь Валера, вы же его знаете, и прошу вас, не обращайте на него внимания, пойдёмте просто… направо.
– Ну, направо так направо. Никто больше не против?
Единогласным решением все повернули направо. Дорога эта с натяжкой напоминала просёлочную, такая же узкая и заросшая травой, но почему с натяжкой, да потому, что колеи, как таковой, на ней не было. Скорее всего, её можно было бы назвать большой тропинкой. Через пару километров, справа от дороги, им повстречался четырёхугольный каменный столб, вкопанный вертикально в землю. На столбе выделялось высеченное, явно женское, лицо и чуть ниже какая-то надпись. Поравнявшись со столбом, группа остановилась и, окружив его, стала с любопытством рассматривать.
– Какой гладенький столбик.
– Ты права, причём никаких приоритетов, все четыре стороны обработаны одинаково. – Поглаживая ладошкой ровные поверхности, Максим Иванович одобрительно покачивал головой. – И не лень же было полировать со всех четырёх сторон, да так гладко, а потом куда-то в поле под дождь, пыль и мороз, ну точняк кому-то делать было нечего.
– Смотри Коля, он аккурат твоего роста. Валерий Алексеевич, а что означает это лицо и надпись под ним?
Застыв точно так же, как стоящий напротив него столб, академик с каменным лицом, не мигая, смотрел на женский образ. У него как будто перехватило дыхание, про которое он, видимо, благополучно забыл, и только усы, подёргиваясь то одной то другой завитушкой, вселяли некий оптимизм.
– Валерий Алексеевич, что с вами? У вас всё лицо белое. Дайте кто-нибудь нашатырь. – Степанида коснулась плеча академика и слегка потрясла его. – Вам плохо?
– Нет, ничего, нормально. – Чапаев вышел из оцепенения и обернулся к Степаниде. У него было такое выражение лица, как будто он видит её впервые. – Всё хорошо, просто трошки задумался.
– Валерий Алексеевич, это я, Степанида.
– Да-да, я понял, это вы, Степанида.
– Вы прочитали что-то ужасное, и нам грозит опасность?
– Ну что ты, ни в коем случае, какая опасность может грозить от обычного столба, всё нормально.
– Тогда расскажите, что означают это лицо и текст под ним.
– Ничего нового, всё обыденно, по древнему, – и, понизив голос до шёпота, добавил: – Только очень древнему.
– А? Что вы сказали, Валерий Алексеевич, я не расслышала.
– Здесь написано следующее: маяк, Богиня Магужь, лик Магужь, Русь Магужь. Перевод требуется?
– Кроме маяка, всё остальное понятно.
– Тебе непонятно значение слова или его предназначение?
– Мне непонятно значение, предназначение, назначение и т. д. и т. п., и вообще всё, что, так или иначе, соприкасается с этим менгиром, мне хочется знать. Ведь это менгир, я права?
– Да, ты права, но только отчасти. Слово «маяк» не я придумал сиюминутно, оно выбито вот здесь, на этом столбе. – Его трапециевидный ноготь упёрся в знаки, высеченные на полированной поверхности. – Слово «менгир», которое довольно грубо и примитивно отображает суть предмета, используют проповедники западного образования. Ведь что такое менгир? – это мен, означающий камень, и гир, в переводе с английского длинный. Однако в данном случае это не совсем камень, как мы его себе представляем, да и о размере его стоит ещё крепко подумать, чтобы с большей долей уверенности можно было бы назвать его длинным. Перед нами рукотворный предмет, специально обработанный столб, которому придали вполне определённую форму. Ну, Степанида, не хочешь закончить вместо меня? Хорошо, тогда я сам. Если есть новая форма, то у неё должно быть и своё определение, отраженное в буквенном выражении. Бесформенные камни в древней Руси назывались сейдами. Друзья мои, давайте продолжим движение, потому что – я, конечно, могу ошибаться, – но, по-моему, совсем скоро мы выйдем к людям.
Никто не возражал, да и не поддерживал столь смелого утверждения, так как все изрядно подустали и ни у кого не было на это особого желания. Дальнейшее движение проходило в полной тишине, без шуток и прибауток, при полном погружении в свои мысли. Совсем незаметно тропа стала уходить вверх, заползая на холм, как огромная змея, петляя среди высоких стволов и густого кустарника, она, проведя путников через довольно приличный по размерам лесок, вывела их на опушку, с высоты которой остановившаяся группа увидела перед собой долину, посреди которой, утопая в садах, расположилась, домов примерно в пятьсот, деревенька.


Глава 2

На болоте, в самом центре непролазной топи, на клочке сухой земли, окутанном со всех сторон густым маревом, поднимающимся из пузырящейся зловонной жижи, стояло строение, издали напоминающее большой стог свежескошенного сена, но при его ближайшем рассмотрении не оставалось сомнений, что выложено оно было из камней, покрытых чем-то зелёным, не то мхом, не то слизью, да и размерами камушки были немаленькие, от того и непонятно было, кто и как притащил их в это гиблое место.
К сооружению, не кружа и не петляя, ступая по зыбкой жиже как по выстеленной гати, приближались двое человек. Один был невысокого роста, худощавый, одетый в рубище грязно-серого цвета, доходившее ему до колен, с длинными рукавами, которые скрывали под собой руки, талию его перетягивала пеньковая бечёвка, штаны же… а вот штанов не было, были худые, поросшие до самых щиколоток рыжей растительностью кривые ноги, которые при быстром шаге разбрызгивали босыми ступнями болотный кисель. Была у худого красавца уже знакомая нам примета – он прихрамывал на левую ногу. Его спутник, полная ему противоположность, был высокого роста, крепкого телосложения, с богатой тёмно-русой шевелюрой, а также в одежде имел отличие – цветастую, с коротким рукавом, рубаху, тёмно-синие шорты и плетёнки на босу ногу. Особых примет он не имел, разве что глаза его от происходивших с ним перемен и произведённых на него впечатлений почти выкатывались из орбит.
Обогнув каменный стог, парочка подошла ко входу в виде вытянутого по вертикали эллипсоида, завешенного целым куском невыделанной шкуры от какого-то очень большого животного. Откинув притвор, они шагнули в темноту.
– Почему не встречаешь, аль не ждала?
– Ждала, господин, ждала, – говорящую не было видно, однако голос, шедший откуда-то из глубины, выдавал её извиняющуюся нервозность. – А за то, что не вышла навстречу, не обессудь. Проходите ближе к очагу, небось, устали в пути, проголодались. Сейчас я его скоренько запалю и поесть приготовлю.
Колченогий уверенно скрылся из виду, а Трендафил замешкался, топчась на месте. Он дождался, когда его глаза, постепенно привыкая к перемене освещённости, стали различать внутреннюю обстановку, и только после этого решился пройти дальше. Первое, на что Трен обратил внимание, это пол, вымощенный булыжником, причём разным по размеру и по форме, что предполагало некий узор. В центре помещения, имевшего форму круга, приблизительно десять метров в диаметре, из такого же камня, как и на полу, был выложен очаг, формой напоминающий лапоть, только, естественно, без завязок, в котором, в том месте, где должна быть пятка, тлели остатки углей, производя подобие освещения. Вокруг, по определению Трендафила, печки-каменки стояли четыре лавки, каждая из которых была сработана из двух специально подобранных камней, поставленных на бок таким образом, что на них устойчиво опирались перевязанные между собой тонкие брёвнышки. У стены, на западной её стороне, стояло каменное кресло, на котором благополучно расположился тот, кого хозяйка назвала господином. Теперь стали заметны более мелкие детали. Стена по кругу была увешена всякой всячиной: здесь тебе сушёное разнотравье вперемежку с кореньями, разнообразие которых не поддавалось подсчёту, какие-то шкурки, конечности, черепки и рога как мелких, так и крупных животных, С севера, с противоположной от входа стороны, на тонком пеньковом канате висела штора, выполнявшая роль ширмы, за которой угадывалось отдельное помещение.
– Проголодался не я, а он, и с дороги устал тоже он.
– Иду, иду. – Из-за плетня, выполнявшего роль ширмы, вышла женщина лет сорока, стройная и лицом пригожая, в долгополой рубахе, расшитой красно-синим угловатым узором, опоясанная чёрным поясом, который усиливал стройность её фигуры, волосы же на непокрытой голове были прибраны костяным ободком, и только глаза у этой, вполне приятной во всех отношениях, женщины были точь-в-точь как у кошки, а шею обвивала живая гадюка. – Присаживайся, гость дорогой, – она указала на одну из лавок.
Трендафила не покидало чувство, что он присутствует на каком-то бале-маскараде, в конце которого, во время вечернего салюта и пионерского костра, все снимут маски и раскроют свои лица, подарят друг другу подарки, а потом, весёлые и довольные, разойдутся по домам. Перспективы заманчивы, вот только дорога домой омрачала мысли и рушила стройность воображения.
– Спасибо, – проявил вежливость Трен. Но только успел он это произнести, как хозяйка, тут же своеобразно отреагировала вмиг изменившимся обликом. Она съёжилась, скрестив руки на груди, ободок от вставших дыбом волос слетел с головы, а глаза засверкали зелёным светом. – Я, наверное, что-то не то сказал?
– Мне терпимо, – вмешался колченогий, – а вот для неё не совсем корректно, оттого и реагирует очень болезненно. Успокойся, Йайга, его воспитывали в другом мире, и он ещё мало посвящён в уклад нашего бытия.
– Как… как ты сказал, Яга?
– Обращение ко мне всегда начинай со слова Господин.
– Это уменьшительно-ласкательное от слова демон или дьявол, а может быть, сатана?
– Прошу тебя, видишь, я не требую, а именно прошу, и это в последний раз, ты обязан начинать обращение ко мне только со слова Господин. Мне не хотелось бы начинать наше сотрудничество с воспитания болью. Это некомфортно для тебя и не совсем приятно для меня.
– А мы разве сотрудничаем?
– Ну а как же, родной мой, конечно, сотрудничаем, и причём давно.
– Что-то я не припомню подписанного мной договора о нашем сотрудничестве.
– А его не надо подписывать, достаточно согласиться на продажу своей души.
– На продажу кому?
– Ну конечно же, мне, ведь он, – Господин закатил вверх глаза, – в отличие от меня, не коммерческая организация.
– У нас был торг?
– Мои условия такие сладкие и заманчивые, что они изначально не подразумевают торга.
– Допустим, но где же твоя плата за якобы проданный мною товар?
– Не прикидывайся дурачком, Трендафилушка, ты же ведь не на профсоюзном собрании.
– И всё-таки, раз пошла такая пьянка…
– Человек, живущий только низменными чувствами, в обойму которых входит тщеславие и удовольствия, автоматически соглашается на мои условия, достаточно сказать «хочу!». Это аналогично щелчку компьютерной мышкой.
– А разве желать – это плохо или противозаконно?
– Нет, конечно, но за удовольствие, подкреплённое деньгами немалыми, и обладание славой с прилагающимися к ней привилегиями неплохо было бы и заплатить.
– Значит, я всю жизнь купался в славе и получал нескончаемые удовольствия?
– Ой, извини, нет, конечно, ты же всю жизнь махал кайлом и страдал в основном за других, и причём на порядок больше, чем за самого себя. Назови, страдалец ты наш идейный, хотя бы один пример из своей жизни, где бы ты пожертвовал хоть чем-то, пусть даже для тебя не очень дорогим, ради кого-то другого? Если назовёшь, тогда я возьму свои слова обратно, более того, даже разрешу тебе называть меня так, как посчитаешь нужным.
– Дай время, и я вспомню.
– Интересно, что же ты хочешь вспомнить? А… ты хочешь вспомнить, как высаживал черенок для будущего дерева, или как в слезах бессонными ночами стирал пелёнки для своего сына, или как, раздирая руки в кровь, клал кирпич для будущего родового дома? Ой, извини, забыл, ещё раз прошу извинения, я забыл что ты, практически принося себя в жертву, не бежал после работы домой к молодой любовнице, а денно и нощно пропадал в хосписе, облегчая участь маленьким деткам. Ты это хочешь вспомнить?
– А без этой обязаловки разве нельзя обойтись?
– А может дом стоять без фундамента или дерево без корней, разве может быть свадьба без невесты или музыка без баяна?
– Дерево деревом, а человек это совсем другое. Я бы на твоём месте всё же дал мне время на раздумье.
– Не мучай себя понапрасну, я пролистал всю твою жизнь покадрово, от корки и до сегодняшнего дня, и, поверь, знаю, о чём говорю.
Трендафил отчаянно напрягал свой мозг, пытаясь отыскать в дебрях извилин хоть одну зацепку. Он сдвигал брови к переносице, он пыхтел, раскачивая голову из стороны в сторону, он заламывал себе пальцы, а потом, глубоко вздохнув, покорно подвёл черту:
– Господин, я понял.
– Я не сомневался в практичном складе твоего ума. Но ты хотел меня о чём-то спросить?
– Да, Господин, я спрашивал про эту женщину. Ты, Господин, назвал её Ягой?
– А что тебя смутило?
– Меня, по ходу, уже ничего смутить не может, но, глядя на неё, всё же берёт некоторая оторопь. Неужели эта та самая?..
– Бабка Ёжка, что ли?
– Ну да.
– Она самая, во всей своей красе, во плоти, так сказать, и крови, Для достоверности можешь её даже потрогать. Домик, тут я с тобой согласен, не на курьих ножках, но это уже издержки людской фантазии, понапридумывают всякого.
Кинутые на угли несколько берёзовых полешек разгорелись, и жар от огня окрасил лицо академического работника пунцовым загаром.
– Для гостя самое свежее и вкусное лакомство, – Йайга держала в руке длинный ивовый прут с нанизанными на неё тремя освежёванными жабами, – нежнейшее мясо, и готовится быстро. – Раздвинув полешки, ограничив тем самым пламя, она установила шампур над огнём и, периодически поворачивая его то одним то другим боком, следила за готовностью тушек.
– Сегодня у нас мясо по-французски?
– Насчёт французов она не в теме, поэтому бородавочники – это её личная разработка, а называется блюдо просто – болотная жаба, приготовленная на углях в собственном соку.
– Довольно крупные экземпляры, случаем не из-под Чернобыля привезённые?
– Не бойся, это местная фауна, но, надо отдать должное Йайге, с элементами индивидуальной селекции. Если желаешь, могу договориться, и она поделиться с тобой своей методикой.
– Не мой профиль.
– Хорошо, а сейчас, если не возражаешь, мне надо поговорить с бабушкой.
– Конечно, Гоподин, о чём речь.
– Йайга!
– Да, Господин, – женщина отдала лозу с подрумяненными тушками Трендафилу, а сама, скрестив руки на груди, встала напротив повелителя.
–  Слушай меня, и сделай так, как я велю. Сперва отправь Шушару, – Трендафил отметил про себя, что ударение было сделано на слог «ша», – пусть приведёт ко мне главную Навьючиху. – Йайга тихонько свистнула, звук был нежный, как у тростниковой дудочки, и тут же в стенной проём, который был одновременно и входом и выходом, оставляя на сухих камнях тёмный след, вползло существо, чем-то похожее на морскую звезду, только с тремя щупальцами. Йайга взяла Шушару на руки, что-то ей неразборчиво прошептала и бросила обратно в болото, после чего она опять встала супротив Господина. – Хорошо, а теперь присядь, – она опустилась на соседнюю лавку. – Через девять дней, в ближайшую неделю, надо устроить сходку на Лысой горе. Знаю, что сейчас не время для встреч, поэтому и пришёл к тебе. Успеешь к сроку оповестить всех?
– Я сделаю всё, что от меня зависит.
– Ещё спрошу.
– Да, Господин.
– Нет ли сейчас вражды между людьми и нелюдью?
– Сейчас мир, никто из них не нарушает договор.
– Это не входит в мои планы, – но, увидев вопросительный взгляд Йайги, поправился. – Это препятствует моей задумке. Мы должны, во что бы то ни стало, поссорить людей с нелюдью, и виновным должен стать человек. – В следующую секунду снаружи донеслось громкое карканье. Колченогий встал, жестом показал, чтобы остальные оставались на своих местах, и вышел. Пробыл он недолго, можно даже сказать, что вернулся сразу, а на лице лежала печать довольной ухмылки. – Она здесь.
– Да, Господин.
Жадно всматриваясь в колоритных персонажей и вслушиваясь в их порой не совсем понятные речи, Трендафил даже и не заметил, как умял всех до одной лягушек, и, разглядывая пустую палочку, ловил себя на мысли, что уплетал он их с превеликим удовольствием, прямо с костями. Ещё он заметил, что бабка Ёжка, так он про себя называл эту, ещё довольно молодую и привлекательную женщину, ни разу не задала вопрос.
– А кто, интересно, там каркал?.. – Трендафил осёкся, увидев пронизывающий колючий взгляд колченогого, который холодом прошёлся по позвоночнику историка. – Извиняюсь, Господин… – Трендафил сглотнул вязкую слюну и добавил: – Мой Гоподин.
– Таким говором может обладать только одна птица.
– Ворона, что ли?
– Ворон.
– И чего он там такого волнующего накаркал, что ты, Господин, аж в лице изменился.
– Пирамида здесь.
– Какая пирамида?
– Вот эта, – колченогий достал из-за пазухи фотографию и сунул её под нос Трендафилу, – что ты можешь на сей счёт пояснить?
– Знакомая вещичка, – Трндафил долго и внимательно изучал снимок, – но откуда она у тебя?
– Прихватил из твоего кабинета.
– Да ведь эта пирамида… которая…
– Да, эта та самая пирамида, которую ты благополучно профукал, – колченогий сверкнул глазищами. – Эх, Трен, если бы ты был хоть чуточку настоящим учёным, а не лошарой с липовыми регалиями, то сразу разглядел бы счастье своё, и тогда не сидел бы сейчас здесь в этом болоте, вкушая запахи местной флоры и заедая её местной фауной, а был бы ты сейчас морским владыкою, жил бы в Окияне-море, а Чапаев у тебя был бы на посылках.
– Раз пирамида здесь… кстати, а где это здесь, ворон не сообщил?
– Сообщил. Пирамида находится в ближайшем городище, а оно здесь одно, и в радиусе ста километров вокруг больше никого нет.
– Ох, и глухомань тут у вас.
– Да, не густо заселено пространство, однако чем дальше на север, тем плотность заселения возрастает в геометрической прогрессии. Теперь к пирамиде. Её принесли люди из будущего, кстати, Трен, они твои современники, и даже более того, твои земляки, а кое-кого из них ты даже знаешь.
– Мне так хочется ошибиться, но чувствую, что один из этой компании точно Чапаев. Он всю жизнь преследует меня и никогда не даёт мне спокойно жить, даже после того, как благодаря моим усилиям его выперли из вуза.
– Правильно, потому что он настоящий учёный, всегда говорил правду и от своих слов никогда не отказывался. Но нам с тобой его правда не нужна, а людям и подавно, мы напишем для них другую правду, и они в неё поверят, а поверят только потому, что другой правды не будет, она будет стёрта с жёсткого диска их памяти, – колченогий постучал пальцем по голове. – Так вот, их пятеро, и чувство тебя не подвело, Чапаев находится среди них, далее идёт мент пенсионного возраста, салажонок лет тринадцати, девчонка на выданье и ещё один, который меня интересует больше всего, – это повеса лет тридцати – тридцати трёх, законченный лоботряс, однако обладает даром, о котором даже и не подозревает. Имя ему Борислав, в вашем миру Борис, фамилия… фамилия тебе ничего не даст, так как не лингвист ты, а поэтому знать её тебе не обязательно.
– Пёстрая подобралась компания.
– Да, чуть не забыл, ещё пёс, породы двортерьер.
– Дворнягу зачем считать, ведь она не человек, а так, тварь безмозглая, поэтому не может быть для нас проблемой?
– Не делай поспешных выводов, ведь ты даже не знаешь, в каком времени находишься, и тем более не догадываешься, что здесь может произойти с каждым из нас.
– А кстати, в каком времени мы находимся и что такого необычного со мною может произойти?
– Необычного? – Господин улыбнулся кривым оскалом, заглядывая Трендафилу прямо в глаза. – Для тебя, значит, ничего необычного ещё пока что не происходит, и даже то, каким образом ты оказался здесь, является для тебя нормальным обычным делом. Кстати, насчёт времени могу поделиться, мы недалеко забрались, а так, всего лишь верхний палеолит, Костёнковско-стрелецкая культура.
– Что-о-о?! Не может быть!
– Может, дорогой мой напарник, может.
– Но ведь это же… сорок пять тысяч лет до нашей эры.
– Тебя удивляет расстояние или способ передвижения?
– Меня удивляет… да нет, меня уже, по ходу дела, ничего уже не удивляет, меня теперь только шокирует и немного интересует…
– Что именно?
– Сорок пять тысяч лет назад не было и в помине никаких городищ, о которых ты тут упоминал, или ты оговорился?
– Нет, не оговорился.
– Выходит, их построили неандертальцы, ведь кроманьонцы не могли этого сделать, так как они только в начале эволюционного развития, и только-только начали заселять эту территорию?
– Неандертальцы никогда ничего не строили и ничего не созидали, ни раньше, ни тем более сейчас. Они – деградировавшая, тупиковая ветвь человечества. А кроманьонцев здесь, к твоему великому сожалению, никогда не было, это уловка сторонников вашей парадигмы, объединённых под дарвинистским флагом. Кстати, гордись, ты в их числе.
– Тогда кто, кто построил здешние поселения?
– Не торопись, эту правду ты узнаешь сам, но чуть позже.
– Господин, ещё просьба, сделай привязку к местности, чтобы понять, где мы находимся.
– Хорошо, я тебя сориентирую. Если смотреть на карту России твоего времени, то это район Великого Новгорода.
– Надо же, кто бы мог подумать! Господин, объясни мне ещё одну, и я думаю последнюю, непонятку. – Трендафил подумал, подумал и добавил: – А может быть, и не последнюю. Вот скажи мне, раз ты такой могущественный, то почему бы тебе просто-напросто не забрать пирамиду у этого, как ты говоришь, повесы, и дело с концом? К чему весь этот антураж?
– Я бы с удовольствием, но, если следовать твоему совету, то вот так, просто-напросто забрать, не получается. Да, я могущественен, я властелин тьмы и повелитель тёмных сил, но всё же, Йайга, заткни уши, я не Бог, а поэтому у меня есть кое-какие ограничения, через которые переступить по собственному желанию я никак не могу. Например, забрать человеческую душу без согласия на то носителя этой души мне невозможно. Так же и пирамида, выкради я её у Бориса, не будет подчиняться мне. Дело в том, что Борислав сам, чёрт бы его побрал, сам, совершенно добровольно, самолично мне из рук в руки должен передать этот долбаный осколок. Однако и тут не всё так просто, ситуация малость парадоксальная, и парадокс этот состоит в том, что ему, этому никчёмному человечишке, прикасаться к ней нельзя, так как, возьми он её в руки, она тут же просто-напросто испепелит его, и произойдёт это мгновенно. Мгновенно сгорит он, и мгновенно исчезнет пирамида, а потом иди, ищи-свищи ветра в поле с фонарём в руках, незнамо как и незнамо где. Так вот, чтобы он успел передать пирамиду мне, ему потребуется моя помощь. Я, остановив время, продлю ему жизнь и сниму боль, ну а потом, когда в его услугах отпадёт необходимость, он моментально сгорит, даже не успев ничего понять, без боли и мучений. Можно ещё привести множество других примеров, но эти два, я думаю, самые яркие, показательные и вполне достаточные для пояснения. Есть ещё один нюанс, отличающий вас от меня. Дело в том, что я не могу отказаться от своих обязанностей ни при каких обстоятельствах, а вы можете. Вы, не задумываясь о последствиях, можете дать слово и благополучно забыть про него, вы можете пообещать и не сделать, вы можете совершить грех и тут же замолить его, вы можете красноречиво признаваться человеку в дружбе, а потом, ради меркантильных интересов, с лёгкостью предать его – можно продолжать сколь угодно долго. Видишь, сколько вам можно, а мне нельзя, но это только пока. Настанет время, и я стану Богом, и вот тогда-то мир уже будет существовать только по моим правилам.
– Будет вечная ночь?
– Почему бы и нет? – колченогий жестом дал понять Йайге, что уши уже можно открыть. – Не самый худший вариант, по сравнению с адом, где в самом пекле кое-кто до сих пор проживает и его нужно срочно оттудова освобождать.
– Иуда Искариот?
– Иуда мучается на предпоследнем, на одиннадцатом уровне, а есть ещё и двенадцатый.
– А там кто?
– Дед Пихто! Послушай, Трендафил, ты в студенческие годы посещал лекции научного атеизма или халявил по своему обыкновению?
– Ну, почему же, посещал.
– Значит, хреново посещал. А «Божественную комедию» Данте Алигьери читал?
– Читал.
– В чьём переводе?
– М-м-м… не помню!
– Не помню, а ещё учёное звание носишь. Стыдно, должно быть?
– Давай без этих, без нравоучений, просто скажи, кто там, на двенадцатом уровне, заточён?
– Там, в кромешной темноте, в самом пекле, находится застывшее озеро. Температура льда в нём всего на пару градусов теплее абсолютного нуля, при такой температуре лёд становится крепче железа. Так вот, в это озеро и вморожен самый талантливый, самый умный из всех ангелов, существующих во вселенной, но прежде чем его туда вморозить, этот ангельский дух заключили в человеческую плоть. Вы ещё иногда называете его падшим ангелом, приписывая ему совершение первородного греха.
– Извини, но первородный грех совершили Адам с Евой, сожрав яблоко с дерева познания.
– Молодец, вижу, что западная методика образования напрочь законсервировала твои мозги. Ну, ладно те, а сам-то ты что, сам-то ты думаешь хотя бы иногда, так сказать, на досуге, отвлекаясь от навязанного вам западного учения? Неужели тебе ни разу не хотелось заняться настоящими научными изысканиями, неужели тебе это было не интересно?
– Я занимался.
– Трендафил, очнись, ты что, забыл, с кем разговариваешь, мне врать бесполезно.
– Сознаюсь, не занимался.
– То-то же, и впредь попрошу не забываться. А что касается Адама и Евы, то их, как описывает Библия, никогда не было. – Колченогий прищёлкнул языком и тут же поправил сам себя. – То есть там, в раю, их вместе не было. В Эдемском саду, выражаясь вашим литературным языком, в полном одиночестве проживала только женщина. Это потом, причём уже на земле, ей дали мужика, взяв за основу её же женское начало, но при этом значительно упростив оригинал. Но отдадим должное Библии в части того, как недалёкий подкаблучник под влиянием умной и расчётливой женщины угостился халявным яблочком. Этот показательный сюжет по своей сути правильно отражает истину в отношениях между мужчиной и женщиной.
– Хорошо, опустим пока Еву с её мужским придатком и вернёмся-таки к первородному греху, про который мне всё же хочется узнать, что это был за грех, за который наступила такая немилость?
– Неужели ты о нём ничего не знаешь?
– Да, честно говоря, нет.
– Странно, но он на тебе лежит огромным чёрным пятном, а ты даже и не догадываешься, как, впрочем, и все остальные. Ну, довольно, мне ли удивляться и тратить на пустое своё драгоценное время, надо миссию выполнять – из неволи ангела вызволять.
– Но каким образом? Кассацию в небесную канцелярию запустить или лёд втихаря растопить?
– Нет, конечно, но мы сделаем проще. Хаос освободит его. Сначала хаос в душе, потом на планете, а затем во вселенной. Хаос будет такого масштаба, что с ним не сможет справиться даже сама Создательница, руководствуясь только одной своей любовью. Вот когда потребуется железная рука для наведения порядка. И наступит момент, а он наступит, я в этом не сомневаюсь, когда она сама, сама великая Магужь, призвав к себе падшего ангела, произнесёт то единственное и долгожданное слово – хочу! Вот с этого-то момента и начнётся великое переустройство мироздания, на подмостки которого взойдёт новый Создатель.
– Господин!
– Слушаю тебя, говори.
– Разве Создатель женского рода?
– Конечно женского, а я что сказал?
– Ты сказал, женского.
– Правильно, она женского рода и есть.
– Да… но разве такое может быть?..
– Ах, вон ты о чём! Я и забыл совсем, что в ваше время вы отождествляете Творца с мужским началом, представляете его как некоего старца с седой шевелюрой и с такой же бородой, ну, что-то типа Деда Мороза. Это правильно, так и считайте, раз это вас устраивает. А вот они, – колченогий указал на Йайгу, – считают, что Творец женщина, и они тоже по-своему правы. Правы все, но суть совсем в другом. Творец не является ни мужчиной, ни женщиной, он существует вне пространства и вне времени, он всё и он ничто, его нет и он везде, он конец и начало, он «а» и «я» нашего бытия. И вот это наше «Всё» скоро попросит помощи, и тогда настанет его черёд. Ученик превзойдёт своего учителя, и старый король умрёт, но взойдёт новый король, и тогда по мирозданью пронесётся: «Король умер! Да здравствует Король! Да здравствует Король! Слава Королю!» – Ноздри колченогого раздулись, он дышал медленно, глубоко вдыхая воздух, испуская на выдохе раскалённый газ, от которого вокруг его лица плавился воздух, который, капая хрустальными каплями, выжигал на его волосатых ступнях сквозные чёрные дырки, глазницы заполнились мерцающим тёмно-фиолетовым светом, а сквозь соломенную шляпу пробились кончики остроконечных рожек. Длилось сие представление не больше минуты, после чего колченогий быстро взял себя в руки и вернулся в привычный для окружающих образ, даже дырок на шляпе не оставил. – С людьми я уже разобрался, они созрели для самоуничтожения. В их душах поселился нужный мне страх, порождающий тот самый хаос, который растёт мне на благо. Он сидит в каждом из них, они сжились с ним и уже не могут от него отделаться. Ученик боится получить двойку, девица боится остаться старой девой, родители боятся, что их чадо сопьётся или станет наркоманом, рабочий боится увольнения, банкир боится потерять деньги, чиновник боится справедливых законов, государство боится порабощения себя другим государством, люди боятся голода, холода, и, наконец, люди боятся смерти. Каждый сам за себя, и все против всех. У вас есть такое выражение – на миру и смерть красна. На миру – да, когда все и разом. Но совсем другое дело, когда ты один, а рядом никого, и умереть тебе предстоит в одиночестве. Умирать в одиночестве и в безызвестности страшно. Ведь никто не посочувствует, никто не пожалеет, никто не поддержит, никто не скажет, что мы гордимся тобой, но самое главное, что угнетает любого человека, это то, что никто не будет знать, какой ты герой. Что мы имеем в итоге? Итог – на планете царит страх за выживание, порождающий всеобщий психоз. Это мною порождённый психоз, жертвенность и добродетель не в почёте, люди будут грызть друг друга за своё место под солнцем. Знаешь ли ты, голова твоя учёная, как в древности на кораблях избавлялись от крыс?
– М-м-м… подзабыл.
– Кого ты подзабыл или чего ты там подзабыл, гнёшься тут передо мной, как девица на выданье. Подзабыть нельзя, это можно только знать или не знать. Так вот, запоминай, картинщик хренов, как на корабле моряки выращивали крысоеда. А делали они это таким образом. В двухсотлитровую бочку, естественно, пустую, это я уточняю специально для членов академии, бросали штук пятнадцать обыкновенных свежевыловленных крыс. Сначала всё тихо, но потом происходит некоторая движуха, в результате которой на одну крысу становится меньше, её разделили на всех, чтобы каждому досталось по куску. Потом съедается другая, и так до тех пор, пока в бочке не останется всего две крысы, самых сильных и беспощадных. Вот их потом и выпускают гулять по кораблю, где в большом достатке легкодоступное свежее мясо. Моя задача – сделать из земли одну большую бочку, остальное произойдёт само собой.
– Значит, человеческий род вымрет?
– Этот непременно, но на его месте я выращу других людей, которые будут жить при коммунизме, о котором так мечтали большевики, и лозунг "от каждого по способностям и каждому по потребностям" будет осуществлён. Вот только потребности людские я жёстко ограничу – только жратва и секс, а больше им ничего и не нужно. Но я отвлёкся, заболтавшись с тобой, а мне перед уходом надо ещё кое-что доделать. Йайга!
– Да, Господин.
– Я отлучусь на какое-то время, а ты в моё отсутствие позаботься о моём помощнике, да смотри, не съешь его по запарке.
– Хорошо, Господин, но сей миг явится Навьючиха.
– Пусть ждёт, я задержусь ненадолго.
Колченогий прохромал к выходу и, не открывая полога, исчез из виду, растворившись в пространстве.
В спокойной вроде бы обстановке, Трендафил, наблюдая за уходящим вверх ровной струйкой дымом, ощущал какую-то нервозность, порождённую внутренней тревогой.
– На, – Йайга протянула гостю глиняную чашку, похожую на пиалу, с каким-то тёмным напитком, – выпей, и тебе полегчает.
– А-а-а что это?
– Долго объяснять, да и ни к чему. Ты же слышал, что сказал Господин, чтобы я позаботилась о тебе. Вот я и забочусь. Выпьешь, и лихоманку как рукой снимет.
– Хорошо. – Трендафил выпил довольно приятную на вкус жидкость и тут же почувствовал облегчение во всём теле, на душе повеселело, и обстановка в этом, гнетущем на первый взгляд, помещении предстала в новом, довольно милом и приятном образе. – Скажи, Яга, а какого… в чём смысл твоего бытия на этом гиблом месте?
– Не поняла?
– Ну, в чём суть твоего призвания?
– Не разумею я тебя что-то. Обликом ты вроде как наш, хотя одежда у тебя не нашенская, говор какой-то изменённый, а вопросы задаёшь так совсем непотребные.
– Ну, насчёт одежды и произношения согласен, но вот вопросы… в чём же это выражается их непотребность?
– Как в чём, неужели ты не знаешь, кто я и чем здесь занимаюсь?
– Спокойно, не нервничай, что ты уж так? Конечно, я тебя знаю, лично, конечно, знаком не был, но много читал про тебя в книжках детских, но вот насчёт твоего политического кредо недопонял.
– Что?! Какого ещё редо?
– Ой, извини, забудь, прошу тебя, это я совсем не о том, это совсем другое, к тебе не относящееся. Я хотел узнать, так сказать, поглубже о твоей работе и пошире понять, если это возможно, её тонкости.
– Совсем ты мне голову заморочил своими словами непонятными, видать, промахнулась я и не тот отвар тебе дала.
– Ладно, опять забыли, забыли всё, о чём говорили до этого момента, как будто и не было этого разговора. Давай так, я… просто хочу узнать… почему ты служишь тёмным силам и в чём смысл твоего предназначения быть здесь и заниматься тем, чем ты в данное время занимаешься? Представь, что у меня случился провал в памяти, а сейчас я хочу этот пробел восстановить. Помоги мне… пожалуйста.
– Хорошо, я восстановлю твою память. Слушай и запоминай. Человек не может служить двум господам одновременно, и поэтому я отошла в тень. Тёмным силам я служу только для того, как это ни странно прозвучит из моих уст, чтобы помогать людям.
– Опаньки, так ты, значит, навроде хирурга?
– Кого?
– Ну, есть такие индивидуумы, которые делают людям больно, чтобы потом им было хорошо.
– Не совсем так, но в общем можно сказать, что я этот… как ты сказал?
– Индивидуум.
– Ну, да. Я проводник между царством живых и царством мёртвых, между Явью и Навью.
– Позволь, но разве у людей нет такой службы?
– Есть, но не совсем такая. В подземное царство жрицы направляют только грешные души умерших человеков, не имея возможности вернуть эти души обратно. А я могу сопроводить в преисподнюю не только душу, но живого человека, и, более того, вернуть его обратно живым и невредимым.
– Ух, ты! Ничего не скажешь, захватывающая экскурсия должна быть, чёрт возьми. Хотел бы я сбегать на часок в преисподнюю да поглядеть, как там и чего. А где портал… э-э-э нет, я не это хотел сказать, где те самые ворота, или тот единственный вход в царство мёртвых?
– Неужели ты не знаешь? Странно, но об этом знают все.
– У меня провал в памяти. Забыла?
– Ах, да, ты же меня предупреждал. Вход в царство мёртвых находится по ту сторону речки Сомородины, но перейти на другую сторону следует только по Калиновому мосту.
– Ну, конечно, я так и думал, это определённо речка Смородина, а на ней никакого другого моста, кроме как Калинов мост.
– Да, об этом все всё знают, но не все знают, где, а тем более не знают, как.
– Чего где и чего как?
– Как найти речку, а на ней мост, как его перейти и как вернуться обратно живым. Не всё так просто, болезный, не всё так просто.
– Бабуля, а можно я тебя ещё кое о чём спрошу? Так, пустячок.
– Спрашивай, я не супротив, только какая же я тебе бабуля?
– А что, разве не бабуля?
– У бабулей должны быть внуки, а у меня их нет, и потом, только девственницам, и то избранным, даётся такой дар, как у меня.
– Так ты, значит, того?..
– Чего того?
– Ну-у-у… девственница?
– Как есть девственница.
– И сколько же лет ты девствуешь?
– Ой, да я уж и не помню, сколько сороков прошлою.
– Надо же, а по твоему виду и одного сорока не дашь. Да-а-а, интересненько сюжет развивается, жалко, с собой планшетника нет, такие исторические факты пропадают. Ну, а теперь совсем последний вопрос, так сказать, на засыпку. Скажи мне, Яга, а случаем летательный аппарат у тебя имеется?
– Летательный кто?
– Ну, летательная вещица какая-нибудь немудрящая.
– Вещица есть.
– Вимана шастра?
– А это кто?
– Так называются летательные вещи.
– Нет, у нас они так не называются.
– А как они называются?
– Ступай.
– Ага, вот значит как, Ступай, и с ударением всё-таки на «а». Обалдеть, вот это я прочувствовал, ну прямо не в бровь, а в глаз! Скажи, а Ступай этот на винтовой тяге или на реактивной?
– Не знаю, о чём ты, но я про такие штуки даже не слыхивала, а что, у вас такие есть?
– Буду с тобой честен, у нас такие есть.
– Везёт вам, а мы всё по старинке, и тяга, как ты сказал, у нас совсем-пресовсем обыкновенная.
– Ну, конечно, ни больше ни меньше, совсем обыкновенная, как же я не допёр, ну просто совсем обыкновенная. Скажи, а летаешь ты на нём как?
– Не высоко.
– На бреющем.
– Да, только чтобы не зацепиться за макушки деревьев.
– Что, прямо вот так, берёшь свой Ступай, садишься в кабину пилота, задраиваешь люк, говоришь «крибле, крабле, бумс» и летишь?
– Смешной ты, всё слова какие-то мудрёные говоришь.
– Нет, это уму непостижимо. И что же после всего этого увиденного и услышанного я могу себе сказать? Только одно – поздравляю тебя, Трендафил Аспарухович, ты, чисто конкретно, попал в сказку, и имя теперь твоё – Иванушка Дурачок. Признайся, Яга, ведь я сейчас и в данную минуту нахожусь в сказке?
– Да, какая же это сказка, это самая настоящая Явь.
– Тогда не сочти меня наглецом, но позволь мне прокатиться на этом твоём дивном летательном Ступай, чтобы я всеми клеточками своего тела почувствовал настоящую Явь.
– В Ступай только одно место, а без меня он не полетит.
– Разве в сказках… ой, извини, в Яви бывают ограничения?
Йайга не успела ответить гостю, её отвлёк шум снаружи. Она вся напряглась, замерев в позе марафонца на старте, и, не отрывая взгляда, выжидающе уставилась на полог, закрывавший вход. Проследив за её взглядом, Трендафил, с выражением понимающей решимости на лице, тоже упёрся взглядом в шкуру. Снаружи донёсся звук хлопающего по воде весла, и, видимо, чем ближе это что-то не понятное приближалось, тем громче и отчётливее были шлепки, а через пару-тройку секунд низ полога приподнялся на уровень не выше человеческого пояса, видать достаточного для того, чтобы это могло войти. «Ну, что же, глюки продолжаются, и не будем этому удивляться, на то она и Явь», – оправдывал Трендафил ползущую по каменному полу самую настоящую русалку. Русалка оказалась в годах, это было видно по её старческому морщинистому лицу, редким длинным седым волосёнкам и дряблому торсу. Однако, когда её глаза адаптировались к обстановке и она определила в стоящем перед ней силуэте мужчину, то изменения не заставили себя ждать. Вмиг перед Трендафилом предстала молодая белокожая красавица с длинющими иссиня-чёрными волосами, из-под которых просматривалась точеная, с перламутровым отливом, обнажённая фигурка, и без всякого рыбьего хвоста,
– Впервые вижу перед собой такого красавца. Пойдём со мной, молодец, и ты познаешь настоящую любовь. Я тебе её отдам, всю без остатка. Не будет на земле человека счастливее тебя.
Её зелёные глаза были прекрасны, нежный голос убаюкивал, а протянутая рука была настолько изящна, что Трендафил, невольно поддавшись охватившему всё его сознание непонятному чувству, протянул в ответ руку и уже сделал было первый шаг навстречу своему счастью, так ему теперь казалось, но окрик Йайги, прозвучавший как гром среди ясного неба, враз отрезвил пленённого колдовскими чарами Трендафила, а Навьючиху вернул в исходное её состояние.
– Властью, данной мне Повелителем тёмных сил, приказываю тебе, Навька, на то время, пока ты здесь, забыть о своём предназначении! – После этих слов Йайга смочила кончики пальцев одной руки в миске, а затем прыснула жидкостью прямо в лицо русалки.
И не смогла Навька перечить Йайге, так как волдырями покрылось всё её лицо, а поэтому послушалась она и покорно, без всяких возражений, вернулась в свой рыбий облик. А Трендафил, как будто неожиданно разбуженный, всё удивлённо крутил головой из стороны в сторону, как будто искал ту, которая только что разорвала его беззащитное сердце.
– Шушара сказала, что ты желаешь видеть меня? – Навьючиха, уже не обращая внимания на мужскую особь, говорила ровно и спокойно.
– Желаю не я, желает Господин, но его пока нет, и тебе придётся обождать. Это продлится недолго.
– Сухой воздух вреден мне, если ты позволишь, то я подожду снаружи, погрузившись в прохладную водицу.
– Можно, только далеко не отплывай.
Русалка выползла из «избушки», так Трендафил обозвал это каменное строение, прозвучал шлепок хвоста об воду, и на том всё стихло.
– Я в шоке от всего этого. – Учёный усердно тёр глаза нижней частью своих ладошек. – Послушайте, девушка, а нет ли у вас случайно припрятанного в заначке чего-нибудь хмельного, чтобы с крепостью эдак градусов до сорока?
– Есть, медовушка-веселушка.   
– Крепкая?
– А ты разве упиться желаешь?
– Честно говоря, уже и не знаю, чего я в данный момент более всего желаю.
Йайга сняла со стены большой деревянный черпак и скрылась за перегородкой. Через минуту она появилась с наполненным до краёв черпаком.
– На, пей, – подложив под запотевшее днище тряпицу, она протянула его гостю.
– Твоё здоровье. – Трендафил провёл носом поверх содержимого, затем отхлебнул малость, потом долго булькал жидкость во рту и наконец, сделав глоток, закатил для важности глаза. – Неплохо, совсем неплохо. – И тут же, припав к черпаку, не отрываясь, осушил его до дна. – После первой не закусываю. – Возвращая ёмкость, учёный картинно вытирал большим и указательным пальцами уголки рта.
– Этот напиток не закусывают. Повторить черпачок?
– Я не то чтобы напрашиваюсь или действительно хотел закусить, просто у нас… ну, там, в цивилизованном обществе, есть такая традиция, по которой…
Его проникновенную речь перебил громкий крик ворона, от которого он, да и Йайга тоже, невольно вздрогнули. Шкура на входе откинулась, однако в её светлом проёме никто не появился. Но когда шкура опустилась, закрыв проём, на её тёмном фоне проявилась фигура колченогого, обеими руками прижимавшего к груди ту самую пирамиду.
– Ого, дружище, да ты, я вижу, уже насинявился? Ну что за люди, ни на минуту нельзя оставить, в любой ситуации найдут, чем бубен залить. А ты чего молчишь, кто тебе разрешил моих помощников, без моего на то ведома, спаивать? Отвечай!
– Виновата, Господин, и наказание твоё будет мне наградой. Однако вынуждена была я расслабить его, уж больно он впечатлительный, а духом слабый, не ровен час, зайдётся испугом и не выдержит сердечко.
– Отныне объявляю сухой закон, больше ему не наливай, даже если он тебя об этом сильно попросит. Теперь вот, возьми пирамидку и спрячь её с глаз долой, да понадёжнее, и чтоб ни одна душа, ни живая, ни мёртвая, об этом не прознала. – Колченогий передал артефакт Йайге, которая, в свою очередь, приняв с поклоном, тут же удалилась за ширму.
– Господин!..
– Не так громко, Трен.
– Ты сумел, ты её всё-таки забрал, теперь мы властелины мира! Но парня всё-таки жаль.
– Ещё раз говорю тебе, не кричи так громко, ты не на трибуне. Эта не та пирамида, о которой ты подумал, хоть она и похожа, но всё же не та. У Бориса свой экземпляр.
– Так их что, две?
– Вообще-то их три.
– Да-а-а… а у кого тогда третья?
– Третья у Лиха.
– У какого ещё Лиха?
– У Одноглазого.
– Опять до боли всё знакомые имена. А как мы у этого Лиха Одноглазого заберём пирамиду?
– Легко.
– И проблем у нас не возникнет?
– Практически никаких.
– А кто этой пирамидой владел, – Трендафил указал на занавеску, из-за которой до сих пор не вышла Йайга, – до того как она оказалась в твоих руках?   
– До сих пор ею владела Правь.
– Так ведь она же… – учёный многозначительно поднял указательный палец вверх, – там.
– Да, пирамида была там.
– Высоко!
– Согласен, не ближний свет.
– Как же ты умудрился? Ведь это же не на крышу залезть.
– Это было непросто, можно даже сказать, что совсем не просто. Долго носился я над лесами и полями, забираясь в горы и заглядывая в глубокие ущелья, чтобы отыскать Древо Рода, или Древо Жизни. Увидеть его можно только в том случае, если к нему прикоснуться, а как можно прикоснуться к тому, чего изначально не видишь? И все бы потуги мои оказались напрасны, не помоги мне Чудьи Белоглазые, такие добрые и наивные, ну как слепые котята. Да и показали они мне то место только потому, что уходящие глубоко в землю медные корни этого древа создавали для них большие неудобства при прокладке туннелей. Дальше дело техники: по серебряному стволу добрался я до золотой кроны, где и нашёл спящую Правь. Пришлось разбудить, а что прикажете делать, ведь проблему нужно было решать. Проснулась она, вся недовольная, глазищами своими ясными сверкает, сродни молнии, того и гляди испепелит в крохотную кучку. Пришлось овечкой невинной прикидываться, мол, я бы никогда, да уж дело очень важное, касается лично вас. Ну, и раскололся я ей, якобы по секрету, что существует, мол, реальная угроза её физическому, духовному, астральному и всякому такому прочему пребыванию на небосводе.
– Господин, слушая тебя, можно решить, что ты впал в детский маразм. Какое, на хрен, дерево с медными корнями, какая ещё Чудь Белоглазая?! Вернись на землю грешную, ведь в отличие от тебя я-то пока ещё не впал в детство, чтобы мне на ночь глядя морочили голову всякими небылицами.
– Я тебя понимаю, ты никак не можешь свыкнуться с мыслью о том, что находишься в непривычном для себя мире, и если ты, по каким-то причинам, не принимаешь его, то это ещё не означает, что он не существует. Но ничего, не переживай, это скоро пройдёт, первые пятьсот лет тяжело, а потом привыкаешь и начинаешь чувствовать себя как рыбка в аквариуме. Однако дело хозяйское, и ты можешь отказаться от дослушивания, а я, в свою очередь, не буду попусту тратить на тебя свою энергию. Итак, твоё решение?
– Эх, чувствую, что любопытство моё заведёт меня в непонятку.
– Я так и не расслышал ответа.
– Так… я вроде бы уже ответил.
– Слово, я должен услышать слово.
– Ах, слово… ну да, слово… и это слово… да что же это такое, чёрт меня дери. – Трендафил покрылся холодной испариной. – Всё, вспомнил, это слово – хочу.
– Правильно, и только так, через короткое «хочу», тем более что обратной дороги у тебя всё равно нет.
– Какой дороги, твоя аллегория, Господин, не поддаётся моему пониманию, а также умозаключению.
– Ух ты, слова-то какие философско-академические – аллегория, умозаключение. Всё гораздо проще, дорогой мой Трендафилушка, попал ты в мои клещи, как кур в ощип, и будешь ты теперь вариться в моей кастрюле всю оставшуюся вечность.
Трендафил вдруг вспомнил своё детство, комнатку в коммунальной квартире, старый примус с кипящим на нём чайником, обворожительную мамину улыбку, её ласковые и тёплые руки, а также её печальные глаза.
– Значит, всю оставшуюся вечность я буду делать плохие дела?
– Кому как, для кого-то твои дела плохие, а для нас так ты просто идеал, образец для подражания, которому отказать я ну просто не имею права. Итак, слушай, ведь ты первый получаешь эксклюзивное интервью. Я по большому секрету рассказал Прави о том, что жалкие людишки, от большого своего ума, немножко взбунтовались и, ни много ни мало, возомнив себя богами, хотят отречься от создательницы. «Торопись, – говорю я ей, – ещё немного, и вдобавок ко всему прочему они откажутся от вашего тройственного договора, тем самым уничтожив его». Впервые я наблюдал растерянную Правь и её неприкрытую женскую слабость. Она металась, закусив удила, как та кобыла на заклании, не зная, как поступить, но и тут я ей помог. «Иди, – убаюкиваю её я, – к Магужь, это ведь быстро, а тем временем я пригляжу за хозяйством». – «Но у меня пирамида, – запричитала Правь, – я не могу её оставить». Не сразу, но всё же я смог убедить её передать пирамиду лично мне в руки, которую я должен был держать, как будто к ней прикованный, до её прихода, а затем так же лично в руки пирамиду ей возвратить. Она даже приставила ко мне своего соглядатая, чтобы тот не спускал с меня глаз. Лохушка, она так до конца и не поняла, с кем связалась.
– Господин, извини, что опять перебиваю, но разве Правь не может находиться в пространстве в двух точках одновременно?
– Может, конечно, она может находиться и в четырёх точках, но только не её сознание. Этого мгновенья мне как раз и хватило, чтобы, получив пирамиду, подменить оригинал муляжом.
– А если она распознает подмену?
– Тем хуже для неё. Узнав о подмене, она будет молчать, и её не расколют даже самые страшные пытки. Представляешь, что с ней будет, узнай Магужь о её, как у вас говорят, косяке.
– А что с ней будет, на молекулы разве что разберут?
– Это для неё как раз не самый худший вариант, поверь мне, хуже, если её поместят в человеческое тело, которое чувствует не только душевную боль, но и боль физическую. Во всей вселенной я ещё не встречал существа, которое бы желало обрести плоть, со всеми её страхами, переживаниями, болезнями и унижениями. Не-е-ет, она будет молчать, тут я спокоен.
В это время из-за ширмы вышла Йайга. Она двигалась медленно, как будто из последних сил, её бледное лицо отдавало синевой, а тело лихорадило мелкая трясучка.
– Господин, я позабыла тебе сказать, а ведь в болоте Навьючиха ожидает твоего приглашения, – еле слышно прошептала она.
После одобрительного «зови» Йайга, проковыляв к выходу, скрылась за шкурой, раздался негромкий свист, после чего Йайга вернулась вместе с русалкой.
– Ползи ко мне, моя девочка, дай я тебя приголублю, радость моя ненаглядная, – колченогий потрепал по голове подползшую Навьючиху, а после поцеловал её в самое темечко. – Как живёшь-можешь, как племя твоё, Навьючихинское, процветает ли, не притесняют ли вас?
– Господин, житьё наше не худо, жаловаться грех, процветать не процветаем, но и угасать причин нет, а насчёт притеснения – не обессудь, не было случая такого.
– Ну и ладненько. – Колченогий откинулся на спинку каменного кресла. – Я вот чего позвал-то тебя, – сделав зачем-то небольшую паузу, он продолжил: – услужи мне в одном деле.   
– Приказывай, Господин.
– Ну что ты, никаких приказов быть не может, только просьба.
– Тогда сделай мне приятное, попроси меня.
– Здесь, неподалёку, есть городище русичей, в котором княжествует некто Вячко. Князь он молодой, но не по летам умный, смелый до отчаяния и решительный до безрассудства. Он не женат, что для нас облегчает задачу. Так вот, направишь к нему одну из своих лучших дочерей с особым поручением. Задача проста – подчинить его волю своей, лишить его чувств человеческих, оставив только инстинкт звериный, чтобы отвернулся он от народа своего, а народ, в свою очередь, от него.
– Будет исполнено, Господин. Но есть просьба одна.
– Проси.
– Наша стихия водная, понятная для нас, а вот на суше…
– Не продолжай, я понял, о чём ты хочешь спросить. Йайга, проработаешь для её дочери легенду и пристроишь к кому-нибудь на воспитание и содержание.
– Пристрою, как же не пристроить, есть у меня как раз на примете вдовица одна, долгами ко мне приросшая.
– Направляй дочь свою к Йайге не медля!
– Будет исполнено, Господин, – и пожилая русалка боком-боком, скоренько так покинула расположение.
– Знаю я, что не стоит напоминать тебе, однако всё-таки повторюсь. Наречёшь молодуху именем человечьим, и подстрой знакомство с князем так, чтобы после встречи этой сильно обязанным оказался бы он ей.
– Сделаю всё, как ты велишь.
– Ну и славненько, а вот теперь можно мозгам дать послабление, а желудком поднапрячься, не правда ли, Трен?
– Правда твоя, но я пока ещё не проголодался.
– А вот я жрать хочу, хочу утробу свою насытить, жажду утолить, чтобы до отрыжки, и чтоб стошнило от удовольствия.
– Ещё вопрос задать можно, пока дело до тошноты не дошло?
– Валяй, я сегодня добрый.
– Зачем этого… ну… местного князя, э-э-э… как его там?
– Вячко.
– Точно, вот этого самого Вячко разума лишать?
– А почему тебя это так взволновало? Слабость человеческая взыграла, захотелось своё малодушие адвокатской мантией прикрыть?
– Не то чтобы взволновало, хотя вообще-то взволновало, но так, слегка, и надо отдать должное моей не такой уж сильной прозорливости, которая и подтолкнула меня к вопросу о разъяснении твоего замысла.
– А попроще нельзя, гражданин учёный?
– Попроще можно. Зачем тебе такой замысловатый подход, когда можно очень просто взять этого паренька с пирамидой в любой момент и, притащив его сюда, преспокойненько заставить его отдать то, что ему не принадлежит?
– В том-то и дело, что в любой момент нельзя, ведь пирамида, сама по себе, не просто кусок камня с выковыренными на нём письменами, она живой организм, который, как ни странно, способен мыслить и анализировать. Более того, пирамида наделена паранормальными способностями, поэтому и сопротивляется она ловко, умело ускользая от чужих рук, ей не предначертанных и для неё опасных. В данный момент я не знаю, где находится пирамида, но как только этот недоумок возьмёт её в руки, не её саму, а, допустим, в сумке, коробке или там в рюкзаке, а также если он произнесёт вслух свою настоящую фамилию, то мне это будет сигналом, с точным установлением времени и места, равно как GPS-навигатор. Но если уж брать по большому счёту, тj я бы с превеликим удовольствием под корень вырезал бы всё это гадское племя, оно давно мне мешает, и не только мешает, а создаёт определённые проблемы. Это ведь Явь, дура безмозглая, самолично доверила этим никудышным смертным символ бытия, и племя-то выбрала под стать – русы, ни больше ни меньше, которые даже со своим умом совладать не могут, живут как-то всё… через пень-колоду. Зачем, скажи мне, зачем их так упорно крышевать, выручая раз за разом… ума не приложу, хотя, конечно, догадываюсь.
– Может быть, для того, чтобы сохранить у них разум?
– Опа, поглядите-ка на него, ещё один умник выискался. Забудь про прошлое, к нему возврата нет, забудь про разум, он здесь не прокатывает и не помогает, живи умом, и только им, если хочешь быть всегда в шоколаде.
– А как же насчёт правды, или она тоже под запретом?
– Тебе не даёт покоя это слово, оно будоражит твоё сознание, в котором ещё теплятся остатки совести? Ну ничего, правдоискатель, скоро твоё сердце охладеет и превратится в ледышку, как у того Кая из сказки «Снежная королева», вот тогда-то глупости из твоего поганого рта вылетать уже более не будут. 
Тем временем, Йайга, поняв пожелания хозяина правильно, в момент подсуетившись, положила перед Господином доску, не узкую, но довольно длинную, что позволяло ей опираться на высокие подлокотники каменного кресла. На неё Йайга выкладывала яства, от которых любого нормального человека не просто бы стошнило, а вывернуло бы наизнанку. Воздух наполнился стойким запахом сырого мяса с лёгким душком. Колченогому преподносились внутренности чьих-то животных, а может быть, и не животных, вслед за которыми следовали человеческие головы, мужские и женские. Умываясь кровью и нисколечко не давясь от их переизбытка, колченогий проглатывал всё без разбору, при этом, прищёлкивая от удовольствия языком, он периодически оглашал пространство избушки безобразной отрыжкой.
– Господин, разреши мне выйти на двор? – Спазмы сдавливали живот, к горлу подступала тошнота, голова кружилась, мысли начинали путаться, ещё немного, и переселенец из цивилизованного мира готов был потерять сознание.
– А чё так сразу, тебе противно моё общество?
– Конечно, нет, твоё общество за счастье… в любой ипостаси, просто на свежий воздух вдруг что-то потянуло. Пока вы здесь… насыщаетесь, пойду, поброжу по болотцу, достопримечательности местные изучу, на карандаш может кой-чего попадётся.
– Иди, продышись, заодно и достопримечательности местные обсмотри, здесь их хватает, особенно пузыри на болотной поверхности. Рано тебе ещё вкушать с моего стола, но пройдёт время, запомни мои слова, и ты сам, того не замечая, попросишь у меня первый кусок.
Пошатываясь, Трендафил вышел на воздух, который своей чистотой только усилил его тошнотворное состояние. Сунув два пальца в рот, он облегчил себе нутро, затем, черпая ладошками чистую болотную водицу, принял освежающие водные процедуры, этой же водой он и рот прополоскал, в полной уверенности, что никакая зараза к нему не пристанет, а если и вздумает, то за его спиной мощная поддержка двух реаниматоров.


Глава 3


– Ну, вот и цивилизация, – вознеся руки к небу, радостно вскрикнул Борис. – Здравствуй, родная, тебя приветствуют потерявшиеся во времени и в лесу гомо сапиенс!
Путешественники оживились, почувствовав прилив сил, на которые, казалось, нельзя уже было надеяться, но второе дыхание пришло, а вместе с ним появились улыбки на лицах, и даже шутки, отложенные было до лучших времён, которые вдруг снова стали срываться с языка легко и непринуждённо. С горы не в гору, и вот уже край деревни и сопутствующий запах жизнедеятельности человека.
Первое, на что путешественники из-за усталости не обратили абсолютно никакого внимания, так это то, что дорога шла не прямиком через всю деревню, разделяя её на две практически равные части, как это обычно бывает в российских деревнях, а петляла между строений, как в хорошем лабиринте.
– Боже мой, какой до боли родной, запах, а какие странные здесь дома, ну просто прелесть, вы не находите, Валерий Алексеевич? – Но учёный, якобы погружённый в свои думы, отводил глаза в сторону и не отвечал на вопрос. – Товарищ академик, я к вам вообще-то обращаюсь.
– А?! Ты меня о чём-то спрашивал, Борислав Брониславович?
– Конечно, а заодно и посоветоваться хотел. Как вы считаете, нам сначала в кафешку какую-нибудь заскочить перекусить или сразу в сельсовет для прояснения ситуации?
– Не знаю, может, и в контору, там наверняка телефон имеется, а может, и в столовку… там тоже телефон может быть…
– Что с тобой, Алексеич, выглядишь ты как-то хреновасто, а рассуждаешь вообще не в ту степь, уже часом не подхватил ли чего лишнего после долгого перехода?
– Нет-нет, всё в полном порядке, в полном…
– И всё же, если не возражаешь, я проверю твой лоб.
– Борис, прекращай, ну ты чего, в самом деле, совсем, что ли, меня за мальчика держишь. Иди лучше, спроси вон у гражданина с бычком, далеко ли сельсовет и есть ли там телефон.
Навстречу путникам действительно шёл мужичок, таща за собой упирающегося телёнка, то дёргая его за петлю, затянутую на шее, то пиная его коленом под зад.
– Извините, любезный, – Борис остановился в пяти шагах от животного, не то чтобы уж так сильно боясь непредсказуемого поведения молодого производителя, но всё же подстраховав себя на всякий пожарный случай, – всего один вопрос, и если вас не затруднит, то можете на него ответить.
Мужичок явно не торопился говорить, а тем более отвечать, он просто, прищурив один глаз, внимательно рассматривал человека, странно одетого и с незнакомым диалектом.
– Чего тебе?.. – мужичок осёкся, чуть не сказав «чужестранец».
– Ой, совсем забыл… здрасьте.
– И ты будь здрав.
– Помогите нам, пожалуйста. – Тут вдруг и Борис обратил внимание на то, что селянин этот был одет как-то по-особому, вроде бы и по-деревенски, но не современно, это точно, а под стать ему и парнокопытный этот не похож был на обычного телёнка, каких он не раз видел в деревне. – Подскажите, где у вас тут сельсовет?
Мужичок ещё внимательнее вгляделся в незнакомца, периодически переводя взгляд на группу, стоящую сзади и чуть в стороне.
– Кто?
– Вообще-то сель-со-вет, предмет неодушевлённый!
– У нас нет такого.
– А что у вас есть?
– Всё что надо, то и есть.
– Значит, всё есть, а сельсовета нет?
– Значит так.
– Хорошо, пойдём другим путём, раз сельсовета нет, то и шут с ним, но раз его нет, тогда есть что-то другое взамен сельсовета. У вас какая форма правления?
– Как это?
– Давайте не будем прикидываться шлангом и так щурить глаза, как будто я спросил вас о вашей сексуальной ориентации. Поверьте, ваша ориентация мне до фени, я всего лишь спросил про форму правления, которая подразумевает под собой иногда колхоз, иногда совхоз, а в свете последних преобразований, возможно, и фермерский кооператив, неужели непонятно?
– Нет.
– Ты начинаешь меня раздражать, товарищ, ты прикидываешься или в натуре у тебя не все дома. Короче, где правление, где администрация этого чёртового поселения?
– Это не чёртово поселение, чёртово поселение там, за большой горой, в глубоком омуте.
– Спасибо за напоминание. Значит, за горой? – Селянин утвердительно кивнул. – Значит, в глубоком омуте? – Мужичок опять подтвердил. – А может быть, мы с тобой так, на минуточку, просто возьмём и забудем про горку, забудем про омут с чертями, потому что в данный момент разговор не об этом, сейчас разговор конкретно обо мне и о тех, кто стоит за моей спиной, надеюсь, ты их видишь? Так вот, нам, и мне в частности, нужен глава здешней администрации. Ничего не говори и даже не вздыхай, просто покажи рукой, в какую сторону идти.
– Туда.
– Но мы только что оттуда, – теряя терпение, чуть не заорал Борис. Ещё немного, и он готов был перейти на личность и, как следствие, на ненормативную лексику, а дальше… а дальше и подумать страшно, что могло бы произойти. – Там нет конторы, понимаешь, конторы там нет, ни вывески, ни намёка на неё, там даже парковка не предусмотрена. Зачем же ты, это я мягко выражаюсь, вводишь меня в заблуждение, ведь я пока что ничего плохого тебе не сделал?
– Туда, – мужичок указал вперёд по дороге.
– Ну что же, большое тебе человеческое спасибо, ты такой любезный, кстати, я тебя сразу так и назвал, и я не прочь бы зацепиться с тобой языками, да вот загвоздка – коллектив меня не поймёт.
Борис вернулся к товарищам, а селянин с таким остервенением дёрнул за верёвку и задал телёнку такого мощного пинка, что бедное животное, не ожидавшее такого обращения и явно к нему не готовое, резво побежало впереди хозяина.
– Я врубился, – Борис был не на шутку зол, – это… сплошная партизанщина, и деревня эта партизанская.
– С чего ты взял, что она партизанская?
– А ты не улыбайся, Иваныч, я вполне серьёзно, и за базар отвечаю.
– Тогда расскажи, а не пыхти как паровоз, ведь нам же интересно, откуда здесь вдруг взялись партизаны,
– Очень просто, во-первых, вызывает подозрение то, что проходя мимо нас, местные жители тут же ускоряют шаг и, даже не здороваясь, пробегают мимо, чего в наших деревнях не бывает, во-вторых, этот тип мне ничего толком не сказал, более того, хотел запутать, направив нас в обратную сторону, а в-третьих, фамилия у него – Сусанин, я это понял по выражению его хитрых глаз.
– Да-а-а, партизаны это… народ суровый. И что же нам теперь делать?
– Не знаю, Иваныч, – Борис развёл руки в стороны. – Вон, у Алексеича спроси.
– Алексеич, я тебя спрашиваю, что нам делать?
– Перво-наперво искать ночлег, а о телефоне забыть, потому что с телефоном, я так думаю, ничего не получится. – Академик вдруг улыбнулся, отчего его, цвета высохшей соломы, усы в одном из уголков рта чуточку приподнялись, затем, положив руку на плечо Николаю, он пробасил: – Давай, сынок, пробегись по округе, найди пацанов да разузнай у них, у кого из местных можно будет переночевать пятерым путникам с собакой,
Почувствовав себя спасителем, Николай, отрапортовав по-военному: «есть» и прихватив, с разрешения Бориса, пса, стремглав бросился в ближайший переулок.
– Разве мы останемся здесь ночевать? – голос Степаниды дрожал, а глаза наполнялись ужасом.
– И, я так предполагаю, не на одну ночь.
– Ой, мамочки! – Степанида приложила ладошки к щекам и закачала головой. – Ой, мамочки мои, что я скажу папе, как оправдаюсь за своё отсутствие, тем более по ночам?! Валерий Алексеевич, скажите, что вы пошутили.
– Я мог бы тысячу раз сказать, что пошутил, я даже готов это слово прокукарекать, если бы это нам помогло.
– Ну, теперь мне точно конец, папа этого не переживёт, а мама меня просто линчует.
– Прекрати истерику, Степанида, у тебя ещё будет время нахныкаться. А теперь ты, Иваныч, слушай, что нам с тобой нужно будет сделать.
– Слушаю.
– Нам нужно отыскать здешнего князя.
– Главу местной администрации?
– Нет, не главу местной администрации, а именно князя, самого настоящего, самого наикнязейшего.
– Не понял.
– А что тут понимать? – Борис похлопал Подосиновикова по плечу. – Эх ты, а ещё сыщик! Оглянись вокруг, посмотри внимательно на эти хаты, тебе не кажется, что они странным образом выстроены, а люди… нет, ты приглядись, во что они одеты! А я тебе объясню. Всё очень просто, это же съёмочная площадка, а вокруг сплошные декорации, здесь снимают кино про партизан.
– А князь – это их главный режиссёр?
– Ну, конечно, то есть фигурально выражаясь. Слушай, Алексеич, может быть, мне повторить попытку?
– О чём ты сейчас хочешь спросить?
– Узнаю, где базируется вагончик главного режиссера. Вон артистка ковыляет, под бабку загримированная.
– Нет! – академик схватил Бориса за руку, – нельзя… То есть подождём возвращения Николая. Время к вечеру, все устали и умирают от голода, а режиссёр… он подождёт до завтра. Давайте присядем вон на то брёвнышко, в ногах правды нет, да и силы надо экономить, а то, не дай Бог, Коля о ночлеге не договориться.
– А вдруг как действительно не договорится?
– Тогда, разлюбезная моя, перейдём на вегетарианскую пищу, будем питаться хвойными иголками, кстати, они очень питательны и полезны, в них много витаминов – С, В1, В2, Р, они содержат каротин, эфирные масла и смолы, кроме того, они выводят из организма радионуклеиды.
– Радионуклеиды это хорошо, ну а спать-то мы всё-таки где будем? – Степанида не унималась.
– А спать мы будем на голой землице, прижавшись друг к дружке, чтобы, значит, не замёрзнуть.
– Ничего себе перспективочка.
– Да что ж ты такая паникёрша-то, это же в худшем варианте, а мы всё ж таки надеемся на благоприятный исход. Да нет, я просто уверен, что Николай не подкачает. Располагайтесь, друзья мои, располагайтесь, и постарайтесь восстановиться по мере сил.
Не сумев предложить ничего другого, друзья по несчастью, опустив гривы, побрели к поваленному дереву. Усевшись рядком, все, не сговариваясь, враз задумались, каждый про своё.
Но недолго ностальгические воспоминания ласкали путникам головы. До их ушей отчётливо донеслись детские голоса. С какой стороны они доносились, определить не представлялось возможным, но то, что они приближались, становясь всё громче и громче, это отчётливо прослушивалось.
Первым на дорогу выбежал пёс, а вслед за ним Николай и двое мальчишек, приблизительно одного с ним возраста.
– Вот они, – радостно прокричал Николай, указывая в ту сторону, где на брёвнышке, в полном безмолвном унынии, пребывали его товарищи. – За мной, пацаны!
Столь быстрое возвращение Николая всех несказанно обрадовало, немножко удивило, но самое главное, вселило некую надежду на сытный ужин и даже, может быть, мягкую постель.
– Это Кузьма, можно просто Кузя, – Коля положил руку на плечо чернявенькому, – а это Казимир, – другая рука опустилась на плечо русоволосого подростка, – мои друзья.
– Кольша, Кузьма и Казимир, три «ка». Я приветствую вас, братья куклусклановцы.
Иронию Бориса не поняли, отроки только молча переглянулись, после чего Николай продолжил:
– Их родители согласились приютить нас, но они не братья, а поэтому нам надо будет как-то разделиться. Только двоих сможет забрать Казимир, а вот остальным придётся пойти с Кузей.
Предложение, оказавшись достаточно неожиданным, привело всех в некоторое замешательство.
– А чего тут думать, – ударив ладошками по коленям, Валерий Алексеевич поднялся. – Степанида пойдёт со мной, это не обсуждается, ну а Кольшу, Иваныча и Бориса заберёт Кузьма. 
– Ну, и что я тебе говорил? – прошептал Борис майору в самое ухо.
– А что ты мне говорил? – так же шёпотом спросил Иваныч.
– Заметил, в чём одеты мальчишки?
– Заметил, а что, что-то не так в их прикиде?
– Правильно, следопыт, прикид не тот. Такие расписные косоворотки, и тем более такие нелепые штаны, смахивающие на кальсоны, в наших деревнях не носят, к тому же они пришли босые.
– Говоришь, в наших не носят, а здесь, говоришь, носят, – майор развернулся, оказавшись нос к носу с Борисом, и ещё тише произнёс: – А почему?
– Потому что здесь даже дети артисты, полное перевоплощение. Ох, чувствую я, что после кормёжки нас заставят вступить в партизанский отряд, а потом придётся шашкой махать, и отказываться будет нельзя, потому что скажут, что долг, мол, платежом красен. Интересно, против кого нам придётся воевать, а то, глядишь, и буйную головушку сложить?
– Борис, прекрати лепить всякую чушь, ну, поприкалывался и будет, хватит с тебя, надо ведь и меру знать.
– Не веришь, – сощурив глаза до щелок и сжав губы в тонкую полоску, Борис покачал головой, – ничего, товарищ следак по особо тяжким делам, у тебя ещё будет возможность пожалеть о том, что в своё время ты не прислушался к моим словам. – Отвернувшись от неверующего Иваныча, Борис, как ни в чём не бывало, громко и радостно объявил: – Товарищ профессор, закругляйтесь, а то ваша дипломатия доведёт нас до голодного обморока. Кузьма, сынок, отведи нас, пожалуйста, домой.
Согласно договорённости группы разошлись, причём совершенно в противоположные стороны. Первая группа, ведомая Казимиром, пошла на северо-запад, тогда как вторая, во главе с Кузьмой, отправилась на восток.
Пройдя с километр, Валерий Алексеевич и Степанида оказались на краю деревни. Свернув с широкой дороги на тропинку, уходящую вверх по холму, они, пройдя ещё метров сто, упёрлись в жилище, больше похожее на небольшой холмик, покрытый зелёной, ровно подстриженной травой, который каким-то образом был приподнят и поставлен на каменные стены, примерно с метр высотой. Казимир попросил гостей чуточку обождать, а сам, отставив в сторону притвор, прикрывающий вход в жилище, скрылся в темноте.
– Жаль, – Чапаев легонько тронул Степаниду за локоть, – жаль, что у тебя нет с собой тетради и ручки.
– А зачем мне тетрадь и ручка?
– А затем, чтобы всё увиденное тобой записывать, причём записывать, не пропуская ни одной мелочи. Поверь мне, когда вернёмся домой, тебе этот материал ой как пригодится.
– Вы так думаете?
– Стеша, я тебя когда-нибудь обманывал?
– Но мы так мало знакомы.
– Вот видишь, не обманывал! А в данной ситуации мне тем более нет никакого смысла пудрить тебе мозги. Если не на чем и нечем записывать, то придётся выкручиваться следующим образом: внимательно смотреть и очень сильно запоминать.
– Запоминать – это, конечно, необходимо, Однако же проблему эту можно решить гораздо проще.
– Проще – это как?
– Сфотографировать.
– У тебя что, за пазухой случайно завалялся фотоаппарат?
– Фотоаппарата нет, но вот мобильник имеется.
– Точно, мобильник, вот склеротик, как же я об этом забыл! Срочно всё фотографируй, пока он не разрядился.
Ни секунды не раздумывая, Степанида достала из сумочки телефон и, держа его на вытянутой руке, стала общёлкивать местность вокруг себя. В объектив попал даже Казимир, вышедший за гостями.
– Матушка просит вас зайти в хоромы.
– В хоромы? – Степанида прикрыла рот рукой. – Он сказал, в хоромы?
– Ты удивлена?
– Как-то непривычно слышать такое. Обычно просят зайти в дом или хату, более того, я бы даже не удивилась, если бы нас пригласили в хибару или лачугу, а тут, ни больше ни меньше, хоромы.
– Хоромы ¬– от слова «хор», что означает круг. Кстати, слово «хоровод» и «коровай», но изначально «хоровай», из той же серии, и это только начало, то ли ещё будет! – Профессор слегка подтолкнул девушку вперёд. – Не забывай фотографировать, только делай это как можно незаметней, чтобы не напрягать наших хозяев, а то необдуманным действием ты можешь спровоцировать конфуз.
Хоромы оказались внутри гораздо просторнее, чем представлялось снаружи. Казимир провёл гостей прямо к столу, стоявшему у стены, по правую сторону от входа, за которым уже сидела женщина преклонных лет.
– Мир вам, – спокойно и уверенно приветствовал женщину Чапаев.
– Слава Магужь! – Женщина указала на лавку с противоположной стороны стола: – Садитесь здесь, супротив меня.
Первым уместился Чапаев, сумку с пирамидой он поставил под лавку, и только после этого, плотно прижавшись к нему, села Степанида. Женщина внимательно смотрела на пришлых людей, не выражая при этом никаких эмоций, и Валерий Алексеевич, в свою очередь, не отводя взгляда, спокойно ждал дальнейшего развития событий, в отличие от Степаниды, которая, как затравленный зверёк, озиралась по сторонам.
– Я Светлана, зачинательница рода нашего. Теперь вы назовитесь.
– Валерий, сын Алексея, а это… моя дальняя родственница, Степанида.
– Казимир сказал, что вы заблудились?
– Да, заблудились, вообще-то правда состоит в том, что мы немножко потерялись, – как и положено старшему, Чапаев взял на себя ответственность вести разговор.
– Так заблудились или потерялись?
– Я не оговорился, мы действительно потерялись.
– Какого вы роду-племени?
– Мы… – Чапаев запнулся и призадумался.
А призадуматься было отчего. На простой, казалось бы, вопрос, он не находил даже маломальского ответа. Пауза затягивалась, неловкость усиливалась, а Степанида всё плотнее прижималась к профессору.
– Мы соколовяне, – не моргнув глазом, выпалил Чапаев.
– Не слыхала я о таком племени.
– Племя наше возникнет потом, гораздо позже. Мы, если так можно выразиться, ваши потомки.
– Ну, теперь мне всё понятно, – впервые за время разговора женщина улыбнулась. – Мой род – род Сокола, значит, это племя возродится от нашего рода?
– Я бы не стал столь категорично утверждать, ведь не вы одни родились под чертогом этой прекрасной птицы.
– Правда твоя, – Женщина снова улыбнулась, но на этот раз как-то хитро. – Вы устали в пути, вы голодны, и прежде чем нам продолжить беседу, стоит подкрепиться. До вечера ещё далеко, только что утдайни закончился, но ждать не будем. Казимир, дай знать Агрипу и жене его Чаруше, чтобы скоро принесли еды.
Агрип, высокий широкоплечий брюнет с голубыми глазами, и, в противоположность ему, невысокая, стройная, как тростинка, светловолосая, с карими глазами Чаруша, которым в помощь был приставлен знакомый нам Казимир и две девчушки, совсем ещё крохи, хохотушки и шкодницы, от которых было больше суеты, чем пользы. Но, несмотря на огромную помощь сестрёнок, стол, уставленный всякой всячиной, был-таки накрыт быстро. Оглядев придирчивым взглядом ассортимент и оставшись удовлетворённой, Светлана объявила общий сбор. Справа от неё разместилась Чаруша со своими дочерьми, слева другая женщина, возрастом явно моложе Чаруши, напротив Светланы, справа от профессора, посадили, по всей видимости, мужа хозяйки, который идти сам не мог, а поэтому был принесён на руках Агрипом и ещё одним молодым человеком, после чего Агрип сел напротив Чаруши, оказавшись плечом к плечу со Степанидой, ну а Казимир с молодым человеком расположились на противоположном краю лавки.
– Прежде чем мы обратимся с молитвой к Богине нашей, великой Магужь, а потом приступим к еде, я ознакомлю вас с путниками, волею судьбы занесёнными в наши края, ну, а путников с моей роднёй. – Светлана посмотрела вправо, потом влево, как будто раздумывая, с кого начать, или как лучше представить чужакам свою семью. – Агрипа и Чарушу вы уже знаете, а также их балованных дочек и моего младшего сына Казимира. По левую руку от меня Влася, жена моего среднего сына Горазда, который сидит рядом с мужем моим Светозаром. Теперь о гостях скажу, это Валерий, сын Алексея, и его родственница Степанида, прибывшие к нам издалека. Будем с ними любезны и обходительны, ведь они тоже русичи, как и мы, только живут от нас далёко. Теперь же воздадим хвалу создательнице нашей великой Магужь. – Светлана встала, сложила ладони, поднесла их к подбородку и, чуть нагнув голову вперёд, стала негромко проговаривать молитву: – Матушка наша, царица небесная, благодарим тебя за доброту твою, за день наш сытый и воздаём хвалу тебе на земле, и будем воздавать хвалу тебе на небе. – Закончив молитву, она села. – Чаруша, милая, раздай яства всем по их просьбе и по достаточности.
Чаруша, вооружившись черпаком и управляясь сноровисто, поочерёдно, начиная с главной матери, затем Власе, далее, к большому удивлению, Степаниде, и только после неё Чапаеву, Светозару, Агрипу, Горазду и Казимиру соответственно, разливала по глиняным мискам похлёбку, черпая её из большой ендовы, стоящей в центре стола. Так же она раздала всем по лепёшке. Для дочек же своих она воспользовалась черпачком размером раза в три поменьше, а лепёшку разломила пополам. Закончив со всеми, Чаруша обслужила себя.
Прихлёбывая из своей миски, Чапаев между тем не торопился опустошить её одним махом, хотя и был очень голоден. Он бдительно приглядывал по сторонам, контролируя обстановку и предугадывая последующие действия хозяев, обусловленные их местными обычаями, ведь кроме ведающей матери никто даже и представить себе не мог, откуда они такие пришли, или правильнее будет сказать, свалились им на голову. Ели молча, не переглядываясь и не перемигиваясь. Закончив с первым, ко второму приступили каждый самостоятельно. – «С чего бы мне начать? – Разглядывая изобилие, Валерий Алексеевич выбирал для себя следующее блюдо. – Нет, начать – это неправильно, правильнее будет сказать, чем бы мне продолжить. Действительно, а чем же мне продолжить? Скорее всего, вот этим желтым горшочком, закупоренным сверху глазуньей из одного яйца». Оказалось, что это запеченная репа, начинённая мелко рублеными кусочками мяса, перемешанными с остатками той же репы и ещё какой-то зеленью. Странно, но на вкус фаршированная репа оказалась очень даже современна, достаточно солона и не пересыщена специями. Покончив со вторым и переведя дух, Чапаев, ощутив жажду, захотел чего-нибудь холодненького. Он пошарил глазами по столу и увидел высокий жбан со свешивающимся с его стенки ковшом. «По-моему, это то, что надо, да и кружечка, стоящая возле меня, как раз кстати». Для приличия он всё же спросил у Светланы разрешения налить себе из жбана, на что получил утвердительный кивок головы и успокаивающую улыбку. Кисель оказался достаточно прохладный и не слишком густой, кисло-сладкий на вкус, с запахом свежих яблок. Поставив пустую кружку на стол, профессор краем глаза обратил внимание на то, что никто уже не ел, а только с любопытством, что явно читалось в их глазах, все смотрели на него, отчего ему сразу стало как-то неловко, и он решил загладить свою вину, думая, что своей нерасторопностью заставил всех ждать.
– Храни вас гос… всевышняя, – Валерий Алексеевич сглотнул подкатившую слюну, вытер со лба капельки пота – это было нужно для оправдания своей заминки. – Всех благ вам всем, и особливо тебе, Светлана, за вкуснейший ужин, думаю, что Степанида меня поддержит.
– Да хранит и тебя Богиня наша, – глава рода сделала понятный жест, и все стали расходиться, унеся её мужа таким же способом, как и приносили.
– Пойдём, – профессор крепко взял под локоток свою дальнюю родственницу. – Разреши, Светлана, мы посидим у очага, пока в животе не устакан… э-э-э, пока не уляжется эта… ну, то, что мы туда наели. У-у-у-ф, как же всё-таки тяжело на сытый желудок разговаривать.
– Я распоряжусь, чтобы запалили очаг.
– Ну что вы, не стоит, мы и так доставили вам массу хлопот, да нам и не холодно совсем. Правда, Стеша? – Девушка неопределённо пожала плечами. – Ну, вот видите, тем более что на улице… ой, извините, на дворе… ну, то есть там, за хоромами, короче, снаружи стоит такая жара. Я здесь немного зарапортовался, это всё еда даёт о себе знать. Оказывается, сытый желудок не только на глаза давит, но он ещё и мозги разжижает.
– Правильно ты, Валерий сын Алексея, сказал, что снаружи жара, но внутри совсем не так, здесь очень даже прохладно. Не пройдёт и трёх частей, как вы начнёте замерзать, тем более что облачение ваше оставляет желать лучшего. Я позабочусь о вас, и не спорьте.
– Ладно, будь по-твоему, вот и Степанида меня поддерживает, правда? – Девушка в ответ опять только пожала плечами.
Хозяйка скрылась во внутреннем лабиринте хором.
– Валерий Алексеевич, а вам понравилось первое блюдо?
– Да, очень вкусное.
– На окрошку похоже, не правда ли?
– Отдалённо оно действительно напоминает окрошку, но это не окрошка, это, скорее всего, ботвинья.
– Вы знаете рецепт ботвиньи?
– У неё нет строгого рецепта, но есть основа и желание повара импровизировать.
Не прошло и минуты, как их разговор прервался из-за появивления Казимира. Разложив внутри каменной кладки полешки нужным образом, он достал из-за пазухи что-то похожее на бумажную салфетку, только коричневого цвета, и два камушка. Положив край салфетки на один камушек, он ударами другого камушка стал высекать искру, от которой и занялась эта самая салфетка. Приложив к ней кусочки бересты и сухие щепочки, Казимир в считанные минуты развёл огонь. Светлана была права – пока разгорался костёр, у Чапаева тем временем замёрз кончик носа. Растирая его ладонью, он невольно обратил внимание на Степаниду, и по её телодвижению понял, что и ей не особенно комфортно. Однако в этот самый момент Светлана принесла две, мехом вовнутрь, безрукавки. Она присела рядом на свободный чурбан, подкинула пару полешек в уже довольно прилично разгоревшийся костёр и, чуть-чуть в распев, начав издалека, завела беседу.
– Скажи мне, Валера, сын Алексея, какое яство, оказавшееся на моём столе, в ваших краях называют ужином? 
– Никакое конкретно. В наших краях ужином называют застолье, которое происходит перед заходом солнца.
– Зачем же тогда застолье называть ужином, какой в этом смысл, так бы и назвали поудайние**** застолье или вечернее???????? застолье?

****Поудайне - у русичей обозначал завершённый день, его время, - от 18 часов до половины восьмого. А перед ним, с половины пятого до шести, шёл утдайни, что означало окончание деяний.



– Не могу объяснить смысл, потому что смысл утерян, но у нас с какого-то времени, о котором уж никто и не помнит, так повелось.
– Ну что ж, повелось так повелось, да простит вам Магужь вашу слабость. Но меня более всего вот что интересует – ответь, из какого будущего вы к нам прибыли и как живут в этом, твоём будущем, мои потомки?
– Чтобы ответить на твой вопрос, мне, в первую очередь, надо знать, какое сегодня лето.
– Смотря от какого срока вести исчисление.
– Раве оно не одно?
– И не два, и не три, а гораздо больше.
– Тогда мне трудно будет просчитать срок. Но я уже, кстати, думал об этом, и приблизительно прикинул временной отрезок от вас до нас, и у меня получилось, что разбег этот составляет где-то от шести и до десяти тысяч лет.
– Не так уж и далеко.
– Смотря с какой стороны смотреть.
– Так как же всё-таки живётся вам в своё время?
– Сложно, истинно тебе говорю, сложно, вот так однозначно взять и ответить нельзя. Но если коротко, то, в принципе, неплохо, а если подробно, то разговор этот не на один день. Если ты позволишь то мы бы уже головки-то наши где-нибудь приложили, а то, честно говоря, страшно устали с дороги, а в довесок ещё такой сытный ужин… ой, что я опять такое говорю, сытное вечернее застолье.
– Хорошо, не буду вас утомлять, отдыхайте. Степаниде постелено на женской половине, и она пойдёт со мной, а тебе на мужской, я пришлю Казимира, он покажет. Вот ещё что, завтра, как взойдёт Солунце, сходишь в храм и покажешься нашей главной жрице. Это не просто моё желание, всё гораздо хуже, и я это предвидела, потому что пятого дня видела сон, где сказано было мне, что придут люди, на нас похожие, будет их пятеро, а вместе с ними животное, похожее на волка, будут они предвестием времён лихих, тёмных и голодных. Ты у них голова, я это знаю, так как видела тебя, когда ты являлся ко мне в видениях моих, задолго до этого дня, поэтому тебе и в ответе быть. Более сказать ничего не могу, не в моих силах видеть больше того, что дано мне.
– Валерий Алексеевич, – прошептала ему на ухо Степанида, – что-то мне не по себе, знобит меня.
– Сейчас я всё улажу. – Затем он обратился к Светлане: – Будь по-твоему, как займётся заря, посещу храм ваш и покажусь жрице, а теперь, пожалуйста, отведи девушку на покой, а то она себя неважно чувствует.
Светлана увела Степаниду, а профессор, взволнованный откровениями ведающей матери, ещё долго сидел у очага, наблюдая за пляской пламенных языков, в отличие от Казимира, который терпеливо ждал, не торопя и не понукая гостя.

Глава 4

А на противоположном краю городища события развивались следующим образом. Пока шли до дома Кузьмы, Борис, воодушевлённый благополучным исходом, беспрестанно шутил на все лады, веселя компанию, и так раздухарился, что порой, переходя не крик, просто никак не мог остановиться. Перед входом в дом, который по своей архитектуре в точности напоминал хоромы Казимира, их встретила старуха, опиравшаяся подбородком на сухую, корявую палку.
– Вот это приём, вот это уважуха, самые достойные и авторитетные ветераны сельского хозяйства вышли нам навстречу, не хватает только музыки и хлеба с солью, – Борис сложил руки в рукопожатии и потряс ими над головой. – Приветствую тебя, бабуля!
Вытянув руку вперёд, старуха жестом дала понять, чтобы все остановились.
– Стойте, – старуха, прищурив и без того узкие глазки, поочерёдно рассматривала чужеземцев, и даже пса не обошла стороной.
– Не беспокойтесь, граждане, предстоящий фейс-контроль – это последняя проверка для тех, кто не прошёл предварительную аккредитацию.
– Кузьма, – голос старухи звучал громко и членораздельно, и это было странно, так как рот она практически не открывала, а губы её едва шевелились, – усадишь путников за стол, а Вере скажешь, чтобы накормила их.
Кузьма жестом призвал всех следовать за ним, но когда путники стали обходить старуху сбоку, она вдруг вскинула свою клюку, которая своим грязным концом упёрлась в грудь Борису.
– Обожди, весельчак, мне надобно сказать тебе слова некоторые, которые ты выслушаешь наедине со мной.
– Без меня не начинайте, я к вам вскоре присоединюсь, – прокричал Борис вдогонку уходящим друзьям . – Бабуля, а можно уже убрать палочку, а то такое чувство, как будто я под дулом автомата стою.
– Твоё имя Борислав?
– Бори… а откуда вы меня знаете? У меня, насколько я помню, родственников в вашей деревне нет. Кстати, как она называется?
– А это что за зверь, рядом с тобой?
– Это мой верный пёс по кличке Перун.
– Теперь о сопутниках своих расскажи.
– Что-то я, бабуля, не догоняюсь, зачем тебе всё это? Встретились мы случайно, пробудем у вас, ну максимум, до утра, завтра мы расстанемся и больше никогда не увидимся. Ты забудешь о нас, как только за нами закроется дверь, – Борис оглянулся в сторону выхода, указал на него пальцем, а затем добродушно ухмыльнулся, – или то, что там колыхается вместо неё, а я… а я, вот тебе как на духу, буду помнить о тебе столько, сколько смогу. А теперь задай себе вопрос – зачем тебе знать, кто мы, что мы и откуда?
– Нельзя заранее знать то, что будет, знать можно только то, что было. Расскажи мне, кто они такие, где ты их встретил, веришь ты им, или точно знаешь, что чужие они тебе.
– Ну, это уж чересчур, ну просто все границы дозволенного перешла. Ты, бабуля, не старайся уж так шибко, я ведь и сам могу участковому доложить, так сказать, без посредников.
– Это не беда твоя, что ты много говоришь, твоя беда в том, что ты не то говоришь.
– То или не то, тебе какая разница?
– Не было бы разницы, я бы и не спрашивала. Не тяни время, а то без еды останешься.
– И то верно, чего это я в философию ударился? Ладно, твоя взяла, благо что я голодный как волк, а то бы мы с тобой поупражнялись в красноречии, и неизвестно ещё, кто кого заговорил бы.             
– Рассказывай, Борислав, рассказывай.
– Значит, так: мальчонку зовут Николаем, он мой брат, и этим всё сказано, Иваныч… то есть Максим Иванович – мой близкий друг, которому я доверяю полностью и готов на него положиться. Думаю, этого всего достаточно для таможни?
– Всё совпадает. Ты правильно сделал, что мне рассказал, а теперь пошли.
– Наконец-то, – Борис шёл за старухой, но обгонять её не смел. – Кстати, вот ты знаешь моё имя, а я, в свою очередь, не в курсе насчёт тебя.
– Я Мария – ведающая мать рода нашего, рода Дилова.
– Вот это другое дело, теперь всё встало на свои места. Можно я буду называть тебя просто – баба Маша?
– Называй.
– И всё-таки мне непонятно, откуда ты знаешь моё имя, причём в его полной форме?
– После узнаешь, придёт время, и узнаешь всё, что захочешь.
Борис не сразу разглядел в полумраке стол, за которым его товарищи, работая в четыре щеки, уплетали дары щедрых хозяев. Не дожидаясь особого приглашения, он присоединился к процессу.
– Слышь, Иваныч, – Борис скользнул по лавке поближе к следователю, – а ты знаешь, кто нас встречал на пороге в образе тщедушной бабушки?
– Наверное, самая старшая из семьи.
– Насчёт старшинства не знаю, так как остальных не видел, поэтому и не спорю, но то, что эта бабуля ведьма, то мне доподлинно известно.
– Прямо так уж и ведьма?
– Вот прямо так и ведьма. 
– Откуда такая информация?
– Не поверишь, она сама мне об этом сказала.
– Врёт?
– А я тебе о чём говорил давеча? А ты мне не верил. Здесь все актёры, причем заигравшиеся до такой степени, что даже между съёмками не могут выйти из образа. Я тебе больше скажу. У меня, на основе увиденного и услышанного, закрадываются новые мысли. Не хочу до поры делать выводы, которые напрашиваются сами собой, потому что кое-что ещё нужно проверить и сопоставить. Кстати, Иваныч, а почему я должен делать эту работу вместо тебя, кто из нас профессиональный сыщик?
– В отличие от тебя, у меня никто и ничто не вызывает никаких подозрений.
– Ты не можешь отличить актёра от простого деревенского жителя?
– Могу, но я не вижу здесь актёров.
– Это твои проблемы, и вообще, не мешай мне принимать писчу.
– Пищу!
– Это у тебя пища, а у меня писча!
Путешественники ещё доедали, когда к ним подошли Кузьма и, как потом оказалось, его отец, представившийся Макаром. Они присели чуть в стороне, дожидаясь, пока все закончат есть. После их проводили, показав им ложе, на котором они будут спать.
Максим Иванович и Борис уснули практически сразу и одновременно, укутавшись в мягкие шкуры, в отличие от Николая, который ещё долго шептался со своим новым другом Кузьмой. разговаривая, они поочерёдно поглаживали Перуна, смирно сидевшего между ними.
Утром, когда Борис открыл глаза, то обнаружил себя лежащим на широком топчане. Первые секунды он напряжённо соображал, где находится, как сюда попал и не продолжение ли это того кошмарного сна, который начался ещё вчера. Но, мало-помалу восстановив в памяти весь прошедший до этого день, а после осознав, что это совсем и не сон, а никчёмная действительность, настроение его сразу же испортилось. Вполголоса Борис позвал пса, но на его призыв верный друг не появился, тогда он присвистнул – и опять безрезультатно.  «Ну, гадская собака, погоди!» – Окончательно разозлившись, Борис решил, что только плотный завтрак хоть как-то поможет снять негативное напряжение. «Надо найти старуху и осведомиться насчёт пожрать». – Он облазил весь дом, осмотрел все закоулки, но никого не нашёл. Оправдывая свои честные попытки, Борис вернулся к тому большому столу, за которым вчера ужинали. К своему удивлению, он увидел, что стол, как будто бы специально, был накрыт на одного едока. «Хоть бы записку черкнули, что так мол и так, что это всё оставлено для вас, уважаемый гость». После первого съеденого куска ещё тёплого сазана, запечённого в глине, по-видимому, этой ночью, после первого хорошего глотка прохладного напитка, отдающего на вкус как квасом, так и медовухой, Борис физически ощутил, как глаза его добреют ну прямо на глазах. Он прищёлкивал языком, причмокивал губами, облизывал пальцы, стирая напрочь рисунок на подушечках, глубоко вздыхал, чтобы перевести дыхание, и беспрестанно жмурился от удовольствия. «Вкусно?!» – вдруг услышал он над своим ухом. Если бы не его умение держать удар, а также ситуацию под контролем, то Борис подавился бы мгновенно. Оглянувшись всем телом, он увидел молодую красавицу в цветастом сарафане с убранными под косынку тёмно-каштановыми волосами.
– Не то слово, язык можно проглотить, а также и слюной подавиться.
– Ну и славно. Меня Снежаной кличут.
– А я Борис.
– Как спалось на новом месте?
– Честно говоря, могло быть и лучше. Доски – это тебе не ортопедический матрас. 
– Спать положено на твёрдом.
– Не принимайте на веру всё, что говорят режиссёры, это они вас к реализму приучают, а что касается меня, то я, вот так добровольно, отказываться от благ цивилизации не собираюсь. Кстати, а где все? Я обошёл весь дом – и никого. Народ на съёмках, что ли?
– Нет.
– А где же тогда?
– Кто где. Кто в поле, кто на озере, а кто и в лес подался.
– Репетиция на натуре, стало быть.
– По-вашему, может быть, так и называется.
– Ну, а ты что же не на площадке, – Борис приподнял бровь и лукаво стрельнул глазом, – аль с гримом задержалась?
– На какой такой площадке?
– На фильмосъёмочной.
– Твои шутки непонятны и странны. Если ты не насытился, то ешь, а если закончил, то я, с твоего позволения, уберу всё со стола.
– Ты, случаем, не видела, куда Николай моего пса увёл?
– Так на озере он, вместе с Козьмой рыбу таскают.
– И давно таскают?
– Ещё Солунце не взошло, как они ушли.
– Кто не взошёл?
– Солунце!
– Ах, вон оно что, да-а-а… капитально вы в роль вжились. И давно это у вас… съёмки идут?
– Как это, не пойму я?
– Ну, и давно вы здесь проживаете, для того чтобы, значит, окончательно вжиться в образ?
– Тебя наш род интересует?
– Нет, ваш род меня не интересует, тем более весь, для начала меня интересуешь только ты, лично.
– Если про меня, то я уже почитай лет двадцать пять как осела в этих краях. Сама-то я родом не здешняя, мы с юга переселились, во время нашествия кочевников. Отец умер по дороге сюда, могила его там, где дорога выходит из леса в долину, а нас – меня, маму и троих её сестёр приютила Мария, с тех пор мы здесь и живём. Здесь замуж пошла и сына, Козьму, родила.
– Значит, говоришь, кочевники во всём виноваты?
– Ну да.
– Что-то не помню, пил я вчера или нет. Вроде как не пил. Да что там вроде, точно не пил, да и вы не производите впечатления законченных алкоголиков. Знаешь, я это… наверное, пойду, прогуляюсь, а то что-то с головой у меня не в порядке, как бы совсем не расхвораться. – Не выпуская из виду Снежану и оставаясь к ней всё время лицом, Борис, пятясь задом, медленно отходил к выходу. – А чё, хорошая у вас хата, не бутафорская, я проверил, всё натурально, аж зависть берёт.
– Какая же это хата, это хоромы.
– Ах, да, извини, конечно, хоромы, как же я сразу-то не догадался. Ты на меня не обижайся, я, видать, ещё не совсем с дороги оклемался.
Выход был совсем близко, и чувство свободы уже наполняло его сердце, как вдруг Борис почувствовал на своём плече чью-то руку. «Или Иваныч, или Алексеич, больше никто на такое панибратство не способен», – Борис оглянулся, и его нарождающаяся улыбка так и осталась нарождающейся. На него в упор смотрел незнакомый мужик в прикиде под русскую старину, впрочем, ничем не отличавшийся от всех остальных в этой деревне.
– Куда-то собрался? Мир тебе, сестрёнка!
– Да, пойду… по грибы схожу.
– Как же ты, без лукошка-то? Ух, и жара! Снежка, принеси водицы холодненькой. А грибов в лесу нет, земля вся пересохла. Потолковать мне с тобой надобно, а там, – мужик указал на выход, – самое пекло, так что давай здесь, в прохладе, объяснимся.
– Это приказ или такая своеобразная просьба?
– Я Вячко. – Князь присел на лавку у стола. – Иди, сядь рядом со мной.
Появившаяся в этот момент Снежана поставила на стол глиняную крынку.
– Пей, князь, родниковая.
– Благодарствую, Богиня не забудет твою доброту.
– Вот здорово, на ловца и зверь бежит. Мы тут давеча хотели князя найти, а он, нате вам, сам объявился. Так вы, значит, и есть главный режиссер?
– Какой ещё режиссер?
– Обыкновенный, режиссер-постановщик, вы же здесь кино снимаете?
– Что мы снимаем?
– По длительности вашего пребывания в этих павильонах, я, так понимаю, замахнулись аж на сериал и, если я не ошибаюсь, снимаете про партизан.
Князь посмотрел на Снежку с немым вопросом в глазах, на что она в ответ только пожала плечами.
– Как твоё имя? – начал князь с самого начала.
– Моё имя Борис, отчество Брониславович, фамилия… по паспорту Соколов, живу в городе Омске. – Борис сел рядом с князем. – Адрес говорить полный, а также телефон – домашний, мобильный, рабочий?
– Иди, Борис, за грибами, можешь даже лукошко не брать, налегке – оно так сподручней будет. – Вячко предусмотрительно отодвинулся от Бориса. – Сестрёнка, здесь ещё один чужестранец был, где он?
– Не ведаю, он по заурнице куда-то ушёл.
– Товарищ режиссер, – Борис легонько похлопал князя по плечу, – я так понял, кастинг закончен?
– Да, всё закончено.
– Так я, с вашего позволения, пошёл?
– Иди!
Гордо подняв голову, вышагивая вразвалочку, Борис покинул хоромы. Как только притвор оказался на своём месте, Снежана подбежала к названному брату и, взяв его за руку, присела рядышком.
– Зря ты его отправил.
– Но это не он.
– Вячко, милый, ну как же не он, это он, точно он, мать Мария не ошибается.
– Посмотри на него, разлюбезная сестра моя, слышишь, что он говорит, ведь он же заговаривается, слова произносит непонятные, как в бреду, он не от мира сего, он юродивый, как есть юродивый.
– Ладно, не буду спорить с тобой.
– И последнее, о чём я хотел бы тебя попросить: как придёт тот, другой, отправь его ко мне без промедления.
Покинув хоромы, Вячко не пошёл к себе, а отправился в дальнюю дубраву проверить свои кулемы, заряженные ещё вчера вечером. Ориентируясь по оставленным накануне меткам, князь уверенно пробирался короткой дорогой, прямо через бурелом. Подойдя к первой ловушке, он увидел неприятно поразившую его, картину. Попавшегося в западню сохатого рвали на части три нереально здоровенных волка. Кровь ударила князю в голову от такой неприкрытой наглости. Не было ещё такого, даже в самые голодные времена, чтобы звери крали добычу у людей. По закону, если человек сам не делился с лесными жителями, то те не имели права претендовать на человеческий куш. «Что же предпринять, как отогнать зарвавшихся зверей, а заодно и проучить их так, чтобы в дальнейшем не повадно им было?» – Кроме ножа, другого оружия у него с собой не было, поэтому проблема, с первого взгляда, казалось, была неразрешима. А волчищи, как будто заранее зная об этом, нагло и бесцеремонно, не обращая внимания на человека, продолжали свою кровавую трапезу. Вариантов было не много, более того, их было всего два, поэтому решение не заставило себя ждать, и князь принял его. Он подкрался к ним с подветренной стороны, стараясь подойти как можно ближе, и бросился на волков только тогда, когда расстояние составляло не больше двух сажений. Своим внезапным манёвром ему удалось сразу заколоть одного хищника, вонзив ему нож под лопатку в самое сердце, и это была несомненная удача, потому что не заколи он его, то с двумя здоровыми и одним раненым зверем ему было бы никак не справиться. Князь отскочил в сторону, приготовившись к продолжению схватки, но в следующую секунду его как будто окатили ледяной водой: он увидел свой нож, торчащий в боку лежащей на земле туши. По какой-то непонятной причине нож выскользнул из руки, оставшись в теле зверя, и теперь расстановка сил складывалась совсем не в пользу князя, более того, он был просто обречён. Князь стал медленно отходить, не выпуская из поля зрения хищников, одновременно отслеживая их манёвры. А манёвры волков были просты и понятны. Один из них подошёл к своему мёртвому собрату, обнюхал торчащую в боку рукоятку ножа, потом приглушённо рыкнул, на что таким же рыком отозвался его товарищ, затем оба развернулись в сторону князя и, расширяя фронт, пошли в наступление.
– Назад, уходите в свою стаю, пока вас не покарал Леший! Вы нарушили закон, и вы об этом знаете, а такое не прощается. Ещё шаг, и я призову лесного хозяина!
Зелёные немигающие глаза, кровавый оскал, обнажающий саблевидные клыки, с которых стекала пенная слюна, вздыбленная холка и прижатые к голове уши – весь этот вид леденил душу, не оставляя никаких шансов на будущее. «Эх, кабы речку или озерцо, да хоть канаву с водой!» – беспрерывно, как набат, звучало у князя в голове.
– АОУМЕ-Е-Е!!! – как последняя надежда, вырвался призыв из княжеской груди, эхом прокатившись по лесной чаще.
То ли от крика, то ли от предполагаемого эффекта, но волки на мгновение остановились, навострили уши, и создалось такое впечатление, что они как будто прислушиваются. Всё стало понятно, когда их уши вновь сложились, и они, убыстряя шаг, ринулись в атаку. Отступая в предварительно присмотренный кустарник, Вячко, как раз вовремя, подобрал подвернувшийся под руку увесистый обломок лесины. Он размашистым ударом оглушил одного из волков, остановив тем самым его отчаянный прыжок, однако второго остановить не успел, и тот, повалив князя на землю, клацая челюстями, прилагал немалые усилия, пытаясь дотянуться до княжеского горла. Тем временем первый волчище, оправившись от удара, спокойно, не торопясь, обошёл сцепившуюся в смертельных объятьях парочку и, подойдя к князю со стороны головы, уже было разинул огромную пасть, чтобы нанести смертельный укус. Предвидя свою смерть, Вячко стал молиться. Однако, не дойдя и до середины молитвы, он увидел, как в свесившуюся над ним звериную морду вонзилась стрела, войдя ему в одно ухо и выйдя из другого. Зверь рухнул, как подкошенный, а за ним и второй через какое-то мгновенье расслабил хватку, затем обмяк и повалился на бок. Выбравшись из-под звериной туши, князь увидел своего спасителя. Примерно в двадцати шагах от места схватки на белоснежном коне сидела удивительной красоты дева, держащая наготове лук, заряженный очередной стрелой.
– Кто ты, спасительница моя?
– Полада.
– Дозволь мне отблагодарить тебя.
– Когда найдёшь, тогда и отблагодаришь, – всадница дёрнула за поводья, развернув коня.
– Зачем ты бросаешь меня, пойдём вместе, и ты покажешь мне свои хоромы, чтобы я знал, куда приходить с дарами.
– Нет, князь, негоже девице самой приводить мужчину в родовое гнездо.
– Назвав меня князем, ты показала сим, что знаешь меня?
– Да, я знаю тебя, ты Вячко. – Девица улыбнулась. – Прощай, князь, пора мне, захочешь отблагодарить, найдёшь меня у Матрёны.
Полада натянула поводья, конь встал на дыбы, а затем вихрем унёс спасительницу в глубь леса.
Вячко снял остатки растерзанного лося, оттащил его чуть в сторону и оставил лежать на лесной подстилке, в радость другим хищникам. По новой заряжать кулему он не стал и, не теряя больше времени, поспешил ко второй. Ему повезло, вторая кулема тоже сработала, зацепив приличного кабана. Уложив трофей на волокуши, Вячко заторопился обратно, чтобы ещё до темноты успеть освежевать и разделать тушу.

Глава 5

Валерий Алексеевич встал, как ему показалось, довольно раненько, однако когда он решил совершить необходимый утренний обряд, а потом как следует принять водные процедуры, то понял, что практически все домочадцы встали раньше и даже успели уйти по своим делам, кроме Светланы с мужем, которые остались на хозяйстве, да Степаниды, которой вообще некуда было идти.
Прогулявшись по утренней прохладе, академик вернулся в хоромы, где нос к носу столкнулся со Светланой.
– Доброе утро, Светлана.
– Надеюсь, что сегодня так и будет. Как спалось на новом месте?
– Никогда так сладко не спал, такое было чувство, как будто сплю на лугу, вдыхая разом всё его разнотравье.
– Для подстилки мы специально подбираем травы, и только во время их цветения. Иди, Валерий, сын Алексея, к столу, сядь и перекуси, дни нынче долгие, сил надобно много. А пока ты ешь, я родственницу твою пойду разбужу.
– Светлана, давай на будущее договоримся, что ты не будешь всё время упоминать моё отчество, во-первых, произношение становится довольно длинным, а во-вторых, мне сразу становится как-то неловко, такое чувство, как будто я на официальном дипломатическом приёме.
– А-а-а… договорились, Валерий, пусть будет по-твоему.
«Вроде бы и есть не хочется, – ударился Алексеич в размышлизм, – ну, не так чтобы уж совсем, но особого желания, во всяком случае, не возникает». Но это было до тех пор, пока он не сел за стол и не вдохнул аромата натуральной пищи. Чапаев не торопился, покачиваясь и ловя удовольствие от процесса. Ему было так хорошо, что он не сразу заметил, как к нему присоединилась Степанида, которая, в отличие от него, напротив, не проявляя к еде никакого интереса, сидела, повесив нос, а ручки свои она, сложив в крепкое рукопожатие, аккуратно положила между колен.
– Почему в наклон, и лицо постное, почему не кушаешь?
– Не вижу причины радоваться. Я отсутствовала дома целый день и всю ночь, меня за такие подвиги по головке не погладят.
– Это ещё с какой стороны посмотреть, аккумулятор в мобильнике ещё не разрядился?
– Похоже, что ещё не разрядился.
– Да тебя за такие фотографии, которые ты здесь начикаешь, не только по головке гладить будут, тебя на руках носить будут, зацеловывая на ходу.
– Но сначала, я так предчувствую, выпорют хорошенько.
– Ничего, пострадаешь за правду, не одна ты такая. А теперь тебе надо покушать, хочешь ты этого или нет.
– Не могу с утра, если только чашечку кофе с молоком и сахаром.
– Ага, и йогуртом закусить. Где я тебе сейчас спозаранку кофе найду?
– А чё, у них нет, что ли?
– У кого, у них?
– Ну, у них, у кого же ещё? Надо у этой женщины спросить, она точно знает, потому что мне кажется, что она здесь главная.
– Так ты чего, так и не поняла?
– Чего?
– Короче, давай ешь. Я сказал, ешь, кому говорят! Мне, что кричать на тебя или ногами топать, а потом насильно в рот запихивать?! Тебя никто не заставляет наедаться до отвала, ты только перекуси чуть-чуть, чтобы впоследствии, а день, как здесь говорят, долгий, не так быстро возникло чувство голода. Вот, отведай-ка, вяленое мясо с горчичными лепёшками и кисель, сваренный на стеблях ревеня. Этого тебе хватит вполне комфортно продержаться до обеда, а может быть, и до ужина, потому что после завтрака, если ты помнишь, мы идём к жрице на собеседование в местный храм.
– Вот здорово, тогда конечно. – Степанида всё-таки взялась за еду, но делала она это как-то механически, как будто отрабатывала повинность. – А что мы у жрицы будем делать?
– Я так думаю, отвечать на вопросы, а может быть, и задавать.
– Валерий Алексеевич, я ещё вчера хотела спросить, да к слову не пришлось, что за бумажку вчера Казимир поджигал? Так интересно было смотреть.
– Это, по всей видимости, был трут.
– Не поняла, на конце «д» или «т»?
– Тэ!
– Так всё-таки трут! Интересно, и где же они его берут?
– Его не берут, его добывают из трутовика, это такой гриб, который растёт на стволах деревьев.
– Вы имеете в виду чагу?
– Нет, чага это совсем другой гриб, хотя и растёт также на стволах.
– Надо же, а я и не знала! У меня ещё вопрос, так сказать, на засыпку.
– Задавай, не стесняйся, какие могут быть недомолвки среди родственников?
– Зачем вы ввели в заблуждение эту женщину, сказав ей, что мы якобы явились из будущего? Если они неграмотные, то это не значит, что нам позволено над ними измываться.
– У меня не было ни малейшего желания измываться над этими милыми людьми. Дело в том, что мы действительно переместились во времени и попали в прошлое. Как это произошло и каким образом, я даже предположить не могу, но факт состоит в том, что мы в глубоком прошлом.
– А как же мои родители?
– Выходит, что в данный момент они остались в далёком будущем.
– Ой, мамочки!..
– Опять мамочки! Ну-ка, давай закругляйся со своим завтраком, и пошли. Нас ждут неотложные дела.
Закончив трапезничать и поблагодарив за это Светлану, Чапаев подробно расспросил её, как добраться до храма, и, не тратя больше ни минуты, прихватив родственницу, двинулся в путь.
Оказывается, о появлении странных людей в городище было известно уже всем, это на себе почувствовали Чапаев и Степанида, пока добирались до храма. Жителям как будто по рации передавали о продвижении чужестранцев, потому что они появлялись на дороге именно в тот момент, когда парочка подходила к их дому. Дети сопровождали их на протяжении всего пути, прячась с внутренней стороны плетёного забора, и обнаруживали себя лишь только тогда, когда нужно было перелезать на соседний участок.
Степанида то и дело под любым предлогом останавливалась, чтобы, изловчившись как можно незаметнее, сфотографировать местные достопримечательности.
– Смотри, не увлекайся, а то растранжиришь кадрики на ширпотреб, а на эксклюзив не хватит.
– Я потом подчищу.
– Потом аккумулятор сядет. Я сказал, прекращай делать остановки, а то на нас и так вся деревня пялится, как на заезжих скоморохов.
Пройдя через лабиринт хитросплетённых улочек, парочка всё-таки вышла на тропу, которая вела прямиком к храму.
– Так это вот и есть ихняя церковь?
– Похоже на то. Но только это не церковь, у них это называется храмом.
– Никогда бы не подумала, что обыкновенный курган может быть назван храмом.
– Давай не будем торопиться, ведь мы ещё не были внутри него.
– Нам надо зайти внутрь, чтобы проверить? И как мы это сделаем?
– Нет ничего сложного, просто зайдём и посмотрим. Прошу!
Последнее на сегодняшний день, через что предстояло им пройти, так это через длинный и узкий коридор с необработанными каменными стенами и грунтовым полом, а вот какой был потолок, они не рассмотрели, так как шли в наклон, чтобы ненароком не зацепиться и не разбить об него голову, так как был он очень низок.
Оказавшись внутри, Степанида чуть не ахнула в голос от увиденного, да, честно говоря, и сам академик еле сдерживал себя от нахлынувших чувств.
Внутреннее помещение напоминало собой огромный купол, только вытянутый вверх. Он был разделён по диаметру каменной стеной, выложенной из больших, прекрасно отполированных и плотно пригнанных друг к другу гранитных блоков. На высоте примерно метров семи, по окружности, на неравном расстоянии друг от друга располагались небольшие, вытянутые по вертикали оконца, более похожие на бойницы, через которые вовнутрь храма проходил наружный свет. Мозаичный пол был выложен кругами, по метру шириной, в каждом из которых был свой, и по цвету и по рисунку, угловатый орнамент. В центре вертикально стоял параллелепипед из цельного куска гранита, полтора метра высотой. За алтарём стоял каменный трон, также высеченный из цельного куска гранита.
– Пока никого нет, щёлкни пару раз.
– А можно?
– Чего тебе можно?
– Ну, в храме снимать?
– На крайний случай извинимся, ведь нас никто не предупредил, а обычаев местных мы вроде как и не знаем.
– У нас такие же обычаи, как и у вас, лишь с маленькой разницей в деталях, – голос шёл из проёма в стене, прямо за троном.
– Мир вам! – Чапаев напрягся всем телом, хотя прекрасно понимал, что опасаться абсолютно нечего.
– Мир и твоей душе, Валерий! – В проёме появилась женщина, если судить по нашим антропологическим параметрам, средних лет, высокая, с бледным лицом. Одета она была в серебристую, до пола рубаху, которую в области талии стягивал тонкий оранжевый ремешок, голову венчала диадема с большим бледно-голубым топазом, под которой покоилась прозрачная дымчатая накидка. – Мир и тебе, Степанида.
– А я… ой… здрасте.
– Подойдите ближе к жертвеннику и положите на него руки.
Повиновавшись, академик, а за ним и студентка сделали всё так, как того от них требовали.
– Слушайте и запоминайте! – голос звучал мощно, но не громогласно. – Вам обоим предстоит нелёгкий труд убедить вашего товарища Борислава совершить деяние. Должен он пойти на юг. Там, между двух пресных озёр, горы стоят, а в тех горах хатки великанов разбросаны, они путь укажут к той самой нужной горе, где вепрь гонится за волком. Под ними вход в обиталище Дыя, где сам Дый охраняет уже знакомую вам пирамиду, доверенную ему повелительницей всего подземного царства, Навью. Вход в обиталище охраняет верный его слуга Йайщер. Дыя нужно предупредить о надвигающейся на него опасности, а лучше всего забрать пирамиду, если, конечно, он согласится её отдать.
– Позволь спросить?
– Говори, Валерий, сын Алексея.
– К чему такая сложность, не легче ли предупредить Дыя, так скажем, телепатически, мысленно послав ему сообщение? И потом, не факт, что посланные тобой люди доберутся до той пещеры, а добравшись, не будут съедены ящером. Если здраво посмотреть, то вся эта затея настолько хрупка и непрочна, что достаточно малейшего сбоя или какой бы то ни было неточности, как всё запланированное пойдёт кувырком, а людские усилия насмарку, и в итоге… а в итоге время упущено и тёмные силы возьмут верх.
– Если так случится, то так тому и быть. Каждый должен пройти через то, что ему предначертано свыше. И от того, как человеческая душа пройдёт сию проверку, будет и оценка. Ты же, Валерий, знаешь, что если бы всё решалось Всевышней, а это возможно, то тогда, спрашивается, зачем ей люди, какой тогда смысл в их пребывании на этом свете? Навь не может самолично забрать пирамиду, не нарушив при этом словом положенное равновесие. Однако если вдруг непоправимое случится и Навь решится на этот отчаянный шаг, то ей прежде предстоит уничтожить Дыя. А дальше события произойдут одно за другим, и она на эти события повлиять уже не сможет. Без хранителя нижнего мира, а именно Дый является этим хранителем, нижний мир разрушится, а вслед за нижним миром разрушатся поочерёдно средний и верхний. Но на их месте тут же возникнут новые миры – верхний, средний и, опять же, нижний, и новый тройственный договор, с приложенными к нему пирамидами. Каждую пирамиду будет хранит свой хранитель, а поэтому возродится новый Дый, которому уже другая Навь передаст свою пирамиду на хранение.
– Если я тебя правильно понял, то выходит, что Навь, забрав свою же пирамиду, тем самым разрушит мир и нас в том числе?
– Это правда, исчезнет всё, и вы в том числе.
– А если пирамиду заберёт кто-нибудь другой?
– Тогда Навь будет искать её и не успокоится, пока не вернёт её на место.
– Скажи, а если, допустим, я соберу все три пирамиды, то я смогу уничтожить мир?
– Сможешь.
– Да-а-а… это не есть хорошо. – Чапаев машинально стал чесать бороду под подбородком. – И всё же, по моему мнению, это пустая затея в отношении Бориса, так как он никогда не согласится идти неизвестно куда, делать неизвестно что и, что самое главное, не видя в этом для себя никакой выгоды.
– А как ты думаешь? – жрица указала пальцем на Степаниду.
– Я? А что я, я не знаю, но, пожалуй, соглашусь с Валерием Алексеевичем. Борис не тот человек, который вот так, запросто, может изменить своим принципам.
– Тогда ответьте мне, кого он любит?
– Мы его не так хорошо знаем, правда, Стеша? Потому что знакомы всего-то несколько дней, но даже из того немногого, что мы имеем, можно заключить, что только Николая и Перуна он считает для себя самыми близкими и родными существами.
– Тогда пусть Николай и Перун уговорят его.
– Но… достопочтенная жрица, этот вариант вообще абсурден.
– В чём проявляется его абсурдность?
– Да в том, что Николай ещё совсем ребёнок, а Перун вообще… не человек, он собака.
– Ребёнок чист, собака предана, а конь мудр.
– Конь?! Какой конь?
– Которого они возьмут с собой в дорогу.
– А-а-а… понял, конь как средство для передвижения?
– И для этого тоже. Насчёт коня обратишься к ведающей матери, к Марии, но помни, конь должен быть белым.
– С тобой, конечно, тяжело спорить, но может быть, нам попробовать другой вариант?
– Какой?
– Я схожу к Дыю за пирамидой.
– Нет.
– Но почему?
– Тебе предстоит другой путь. Ты отправишься в земли Аркторуси, в стольный город Крумию, но не сразу, а чуть позже.
– А с кем мне предстоит преодолеть этот путь?
– Ты пройдёшь его один.
– Великая жрица, разреши взять с собой Степаниду, так как я в ответе за неё перед её родителями, и мне было бы спокойней видеть её около себя.
– Девица останется здесь, при храме, под моей защитой. Через мгновенье ты получишь мою именную бечать, которая послужит пропуском и поможет ходокам без каких бы то ни было затруднений добраться до места. После того, как уговорите Борислава, Степаниду отправишь ко мне. Более мне нечего вам добавить.   
Жрица ушла, а Валерий Алексеевич, провожая её взглядом, сожалел, что не смог задать ещё кучу волновавших его вопросов. Но не успел он ещё об этом подумать, как из-за каменного трона вышла молодая красавица, в руках которой он распознал каменный предмет, похожий на хоккейную шайбу. Это и была та самая бечать, о которой говорила жрица. С одной стороны бечать была плоская, с нанесёнными на неё руническими письменами, с другой же отчётливо просматривался вдавленный оттиск профиля женской головы, окружённый мелким витиеватым орнаментом по всей окружности.
– Пошли, – Чапаев подтолкнул застывшую в оцепенении девушку, и та неуверенным шагом последовала за наставником, – наша аудиенция закончена.
Возвращались они не спеша, так же не спеша они вели и беседу. Уже никто не встречал их на дороге, никто не подсматривал из-за плетня, их просчитали, они стали понятны, и к ним пропал интерес.
– Валерий Алексеевич, а куда мы сейчас пойдём?
– Нам надо найти Бориса, а для этого мы зайдём домой и попросим Казимира, чтобы он отвёл нас в те хоромы, где остановились наши ребята.
– Валерий Алексеевич, а вы заметили, сколько странностей было в этом храме, ну просто нагромождение нестыковок.
– Конечно, я обратил внимание. Но то, что для тебя является нестыковками, мне-то как раз очень даже понятно. Мне непонятно другое. Её не ввели в заблуждение слова «вариант» и «абсурд».
– Вы подразумеваете, что ей знакомы эти слова?
– В том-то и дело, в том-то и дело. Согласно нашей догматической науке, у этих двух слов латинское происхождение, а если верить своим ушам, то получается, что происхождение этих слов русское. Эх, сейчас бы видеокамеру сюда. Кстати, о птичках, сколько кадров ты успела заснять?
– Я?
– Нет, клюв у воробья!
– Нисколько.
– Как нисколько?!
– Ну, она, жрица эта, слишком быстро появилась, а в её присутствии я как-то не посмела.
– Ладно, забыли, всё равно тебе через какое-то время придётся сюда вернуться, вот тогда-то и оформишь свою фотосессию.
– Но я не хочу жить в церкви.
– Степанида, не забывай, в каком времени мы находимся, здесь со жрицами не шутят, потому что это может быть чревато последствиями для нашего будущего. Так что мой тебе совет: смирись и слушайся, и тогда всё будет правильно, а если всё будет правильно, то ты наверняка сможешь вернуться домой, к своим папе и маме, живой и невредимой. Ты хочешь к папе с мамой?
– Хочу.
– Тогда поспешим, жрица просто так задания давать не будет, что-то здесь назревает не очень хорошее, я печёнкой это чувствую.

Глава 6

Кузьма уловом был доволен, а Николай, видевший такое количество рыбы впервые в своей жизни, просто визжал от восторга. Они вываживали уже вторую сеть, и она опять была полной. Здоровенное озеро, с одной стороны подпираемое обрывистым берегом, с противоположной, наоборот, было пологое, поросшее камышом, уходящим в воду приблизительно метров на двадцать, двадцать пять. Вот в этой сплошной стене камыша была прорублена прогалина, по которой можно было дотащить лодку до чистой воды. Долблёнка на четверть была заполнена рыбой, рядом с ней, перетянутая верхней и нижней подборой, лежала конопляная сеть, эта та, которая была первой, а на корме, не пожелавший мочить лапы, разместился Перун, вменив себе в обязанность обозревать дозором прилегающие окрестности именно с этого места. Подтянув снасти поближе к лодке, ребята, усевшись на её край, доставали из ячеи рыбу. Быстро не получалось, так как улов располагался в основном возле грузового шнура, а поэтому сеть нужно было доставать из воды полностью. Работа спорилась, а молодые ручки управлялись довольно ловко. Неожиданно Кузьма остановился и, не выпуская из рук снасть, встал во весь рост. Осматриваясь и прислушиваясь, он при этом высоко задирал голову, как будто хотел заглянуть за верхушки камышей. Дальше случилось следующее. Перун, разморённый жарой и жмурившийся от яркого солнца, вдруг бросился в воду и неистово залаял. Он метался от лодки до берега, захлёбываясь в своём неистовстве, не реагируя на команды хозяина. Всё прояснилось буквально через минуту. В камышовом проёме появилась сначала полосатая морда, сжимающая в пасти молодого жеребёнка, а потом и сам, огромных размеров, матёрый тигрище. Увидев неистовствующего пса и двух людей, тигр остановился, долго смотрел на них своим немигающим зелёным взглядом, видимо, раздумывая, как в данной неожиданной ситуации поступить, затем, мотнув огромной головой, как будто стряхивая остатки сомнений, двинулся дальше своей дорогой.
– Ого! Кузьма, ты видел, нет, ты видел, какие у него огромные клыки?
– А что такого в них необычного?
– Как что, размер, их огромный размер, это же фантастика!
– Размер как размер, у них у всех такие.
– А как вы его называете?
– Как раньше называли, так и сегодня называем.
– Тогда назови.
– Кольша, в вашей стране все такие прилипалы?
– Ты не отнекивайся, не надо строить из себя такого… знаешь ли. Если не хочешь говорить, не говори, но тогда и меня больше не о чём не спрашивай.
– Хорошо, скажу, это тигр.
– Нет, Кузьма, это, – Николай показал пальцем на прогалину, – это не тигр.
– А кто же это тогда?
– Это саблезубый тигр. Нам про него в школе рассказывали. Его так назвали из-за огромных клыков, изогнутых в виде сабли.
– А что такое сабля?
– Сабля, – Николай почесал затылок, – как бы тебе попроще-то объяснить. Сабля – это вот таких размеров изогнутый нож. – Николай развёл руки в стороны.
– Но у тигра клыки гораздо меньше, чем ты показал, значит, это неправильно, так нельзя называть.
– Но у нас так называют, и вообще, чё ты прицепился ко мне со своими клыками?
– У меня нет клыков.
– Это образно, понимаешь, образно говоря, это как бы понарошку, ну, не взаправду. Короче, отстань, как хочешь, так и понимай, по-другому я объяснить не могу.
– Быстрей доставай рыбу, – заторопился Кузьма.
– А что так, случилось чего, что это ты вдруг заторопился?
– Случилось.
– Но саблезубый ведь ушёл.
– Да, ушёл, но это ничего не значит.
– А что тогда чего значит?
– Ты заметил, кого он держал в пасти?
– Я сильно не приглядывался, но, по-моему, косулю.
– Нет, это не косуля, он задрал жеребёнка.
– Ну и что?
– Звери никогда не нападали на наших животных.
– Всегда когда-то бывает в первый раз.
– Нет, это невозможно.
– Но мы-то видели собственными глазами, значит, возможно.
– Да, видели, и это плохо.
– Ты бы меньше разглагольствовал, а больше бы руками в сетях шевелил.
– Кольша, это ещё не всё.
– В каком смысле?
– Смотри, – и Кузьма указал на середину озера.
– Смотрю, там вода.
– В том-то и дело, что вода. Видишь, какое волнение на поверхности?
– Ну и что, обыкновенная рябь.
– Правильно, рябь, а движения воздуха нет, как ты такое объяснишь?
– А чего тут объяснять? – Николай набрал в лёгкие побольше воздуха, но призадумался, а когда пришлось выдохнуть, раздосадованно произнёс: – А нечего тут объяснять, загадка природы, вот и весь сказ.
– Это не природа, Кольша, это Водяной недовольство проявляет.
– Кто?!..
– Дед Пихто!
– Ого, ты и его знаешь!
– Кольша, поверь мне, у нас мало времени, из воды надо выходить. Быстро, всю рыбу, сети и долблёнку перетащим на берег, а дальше сделаем так: я сбегаю в городище за конём, а ты заканчивай с рыбой.
– Ты бросишь меня здесь одного, ты хочешь, чтобы меня задрал какой-нибудь зверюга или Водяной до смерти водой напоил?
– Звери не нападают на людей, а Водяной не выходит на сушу.
– Ага, ты это вон тому жеребёнку расскажи. Давай вместе домой сходим, а рыба пока пущай здесь полежит, ведь вокруг всё равно никого, так что никто и не сопрёт.
– Птицы растащат.
– А мы сверху сетями накроем.
– Кольша, мы очень много говорим, а время уходит, я ещё раз тебе повторяю: ты с Перуном остаёшься здесь, он тебя охранять будет, ну а я привожу коня, далее мы делаем волокуши, укладываем на них рыбу, а сами садимся на него верхом, и быстро возвращаемся к себе в хоромы.
– Ладно, валяй, ты же здесь у нас главный.
– Будь осторожен, в воду не заходи и Перуна стереги, чтобы по забывчивости в воду не сиганул, завидев ондатру.
Николай ещё не закончил с рыбой, как из-за леса появился Кузьма.
– Надо же, ну ты прямо метеор, у тебя что, лошадь на соседнем поле паслась?
– Какая лошадь?
– Как какая, вот эта, на которой ты приехал.
– Это не лошадь, я прискакал на коне.
– Да ну?
– Ну да.
– Ладно, Кузьма, не умничай, говори лучше, что делать.
– Оставшуюся рыбу заворачивай в сети, а я скоренько волокуши соображу.
Уложив рыбу на волокуши и крепко её привязав, ребята, взгромоздившись на широкий конский хребет, поспешили в обратный путь.


Глава 7

А по пыльной дороге вымершего от палящего зноя городища, насвистывая себе под нос весёленький мотивчик, брёл, без определённого направления и цели, Борислав Брониславович. Взбивая полушаркающей походкой дорожную пыль, он машинально свернул в очередной проулок и, неожиданно для себя, вдруг остановился. Через некоторое раздумье он пришёл к выводу, что его начинает одолевать жажда. Он стал осматриваться, одновременно вычисляя какое-нибудь питейное заведение или, как он рассуждал, "на худой конец, хоть вшивенький минимаркет". Но ничего, даже сигаретного ларька. «Да-а-а… глухо, как в танке», – сокрушался в мыслях Борис. Вдруг, как из-под земли, перед ним выросла девица. Она остановилась прямо перед ним, а он, увидев её, остолбенел. Она смотрела на него, а он потихоньку дурел от её красоты, она молчала, а он, как будто проглотив язык, тоже не мог вымолвить ни слова. Так они стояли примерно с минуту-другую. Тут неожиданно в памяти Бориса всплыл последний день его работы, когда он, вот так же засмотревшись на красотку, получил отрезвляющий удар в нос. «Нет уж, дудки, второго такого шанса я вам не дам». – Масляный взгляд его тут же сменился на строго деловой.
– Я приветствую вас, товарищ.
Незнакомка слегка улыбнулась, и этот жест вселил в Бориса определённую уверенность, дав толчок к его дальнейшим действиям.
– Жарко сегодня, не правда ли?
– Жарко.
«Боже, да она ещё и говорит со мной! – Борис всё больше воодушевлялся. – Но всё равно будь с ней осторожен, поглядывай по сторонам, так как провокация возможна в любой момент».
– Дайте-ка я сейчас угадаю, – для пущей важности Борис изобразил на лице короткое раздумье, – вам так же жарко, как и мне?
– Да, жарко.
– Не буду себя хвалить, но, по-моему, я провидец. А вы как считаете?
– Да.
– А вы немногословны.
– Да.
– И давно у вас стоит такая жара?
– Ой, давно. От такой жары речки пересыхают, озёра мелеют, на болотах вообще ужас, трясина на глазах каменеет.
– У нас то же самое, крыша так раскаляется, что просто жуть. Шифер ещё как-то держится, а вот на железной можно запросто глазунью жарить. Так что, может быть, не будем терять время, найдём затенённое местечко и пропустим по паре стаканчиков чего-нибудь холодненького? А то ещё немного, и мы расплавимся, как мороженое на асфальте.
– Да.
– Ну, вот и договорились. А теперь подскажите, где тут у вас приличная забегаловка?
– Забежать можно к моей хозяйке.
– К вашей?
– К моей.
– А она не будет против?
– Ну что ты, она всегда гостям рада.
– И как зовут вашу хозяйку?
– Как её зовут, я не знаю.
– Забыли её имя?
– Нет, имя её я не забыла. Она Матрёна.
– Добро, укроемся в спасительном ковчеге с крутым названием "У Матрёны". Кстати, моё имя Борислав, если коротко, то Борис.
– А я Полада.
– Красивое имя – Полада. – Борис сделал плавный жест рукой. – Полада Бюль Бюль Оглы.
– Оглы?
– Не берите в голову, это я так, о преданьях старины глубокой, не дающих мне забыть великих. – Борис развёл руки в стороны, показывая тем самым, что его объятья раскрыты. – А теперь я ваш, ведите меня, Полада, очень ведите, со всего размаху ведите, и опомнится мне не давайте.
Девушка, взяв на себя обязанность ведущей, шла чуть впереди. Борис время от времени пытался её догнать, но она, каким-то непонятным образом, всегда оставалась на пару шагов впереди ведомого. Так они вышли за пределы поселения и, пройдя через луг, оказались на опушке леса, возле которого стояла захудалая хижина.
– Проходи, – Полада сдвинула притвор.
Борис скользнул в низкий проём, а когда освоился в полумраке, то, неожиданно для самого себя, широко улыбнулся. Помещение оказалась уменьшенной копией того дома, где он перед этим заночевал.
– Да-а-а… вы не балуете себя архитектурным разнообразием, хотя определённый шарм в этих типовых застройках проглядывается. Не могу сказать, что я в восторге, но для декораций это круто.
– Сядь здесь, – Полада указала на лавку возле небольшого стола.
– Полада, кого ты привела в наши хоромы? – откуда-то из глубины донёсся низкий женский голос, а затем появилась и сама его обладательница.
– Не пугайся его, Матрёна, это Борислав, мой гость.
Как воспитанный человек, Борис стоя приветствовал старших по возрасту, особливо женского рода.
– Здравствуйте, – он протянул руку для рукопожатия, – рад нашему знакомству. – Не дождавшись ответного жеста, он опустил руку. – Мне Полада столько позитивного рассказывала о вас, что я вас именно такой себе и представлял.
– Полада, ты уверена, что этому чужестранцу можно верить и допускать до себя так близко?
– Не беспокойся, Матрёна, он опасен не больше летящего на свет мотылька в ночном небе.
– Хорошо, в таком разе я покойна и, если не нужна, то пойду.
– Принеси нам гарнец пенного, да чтоб холодненький был.
Матрёна ушла, а Полада обратилась к гостю:
– Голоден ли ты?
– Нет, не голоден, я так плотно утром позавтракал, что до сих пор ощущаю сытость в желудке. Нет, есть не хочу, вот пить, или там выпить… это другое дело.
– Скажи, Борис, а какого ты роду-племени?
– М-м-м… роду я вообще-то мужского. Это, конечно, шутка, а вот племени у меня отродясь не было, бесплеменной оказался я по жизни.
– Ты не помнишь своего родства?
– Ну почему же, я всё помню: как родился, как крестился, как в садик пошёл, а потом родителей моих не стало, и жизнь моя как будто надломилась, да и сам я чувствую себя надломленным, только не вперёд, а назад, вот так и хожу с облаками в глазах.
– Твой род закончился, это плохо, но тогда племя должно было позаботиться о тебе.
– О чём ты говоришь, какое племя? Моему племени на меня плевать, ему не до меня. Оно, это самое племя, сейчас в капитализм вступило и не замечает, как его туда всё глубже и глубже засасывает. Ждать осталось недолго, скоро леса вырубят, зверей перестреляют, воду отравят, атмосферу загадят, зато баблом насытятся по самое горло, вот им-то это племя и захлебнётся.
– И как же теперь вы живёте?
– У нас мирное сосуществование, теперь племя само по себе, а я сам по себе, у нас разные пути развития, но раз в год мы вынуждены пересекаться, но это только в налоговой.
– Скажи, Борислав, есть ли у тебя жена?
– Жены как таковой ещё нет, девушка есть, но она об этом ещё не знает. Я хотел тут, намедни, ввести её в курс моих чувств, но роковые обстоятельства обломали мне всю малину.
– Ты её любишь?
– На этот счёт у меня смешанное чувство: иногда тянет к ней, аж сил нет совладать, а бывает, что даже слышать её не хочу. Но как бы там ни было, а по моим собственным подсчётам получается, что мои мысли обращаются к ней на порядок чаще, чем это дозволено для обычных знакомых. Сейчас она там, далеко, среди своих друзей, близких и родных, и ей, я уверен, некогда, да и не по ком скучать. Ой, что это мы всё о ней да о ней, давай о тебе поговорим. Ты такая вся из себя, поразившая меня в самое сердце своей красотой, а это, при моей высокой планке, дело непростое, скажи, а у тебя есть возлюбленный, а может быть, и целый муж?
– Есть возлюбленный, но он тоже об этом ещё не знает.
– Интересно получается, мы уже знаем всё, а они там не знают ничего. Может быть, на этом основании нам с тобой стоит поближе друг к другу присмотреться. А вдруг это судьба?
– Давай попробуем.
– Ух, от таких слов у меня аж кровь закипает в жилах. – Борис распрямил спину и расправил плечи. – Ну, куда же пропала эта Матрёна, её только за смертью посылать.
Не успел Борис договорить, как появилась Матрёна, неся в фартуке внушительных размеров запотевшую глиняную крынку. Поставив её на стол, она так же молча развернулась и пошла обратно.
– Я извиняюсь, уважаемая Матрёна, к сожалению, не знаю вашего отчества, а нам можно прямо из горла пить?
– Экий ты торопыжный, – пробурчала в ответ недовольная Матрёна. – Обожди немного, не умирай сразу, сей миг чарки принесу.
– Премного вам благодарен, Матрёна э-э-э… и закусить, пожалуйста, захватите тоже. Много не надо, так, чисто символически. Слушай, Полада, – Борис дождался, когда Матрёна скрылась в дебрях своих хором, а затем продолжил полушёпотом: – мне кажется, что хозяйка твоя не совсем адекватная, ты, живя с ней, не акцентировала на этом внимание?
– Некоторые твои слова мне непонятны, поэтому я плохо улавливаю смысл сказанного. Тебя пугает моя хозяйка?
– Меня-то как раз нет, а вот тебе с ней дальше жить, поэтому я и хочу раскрыть перед тобой и с твоей помощью суть её характера. Вспомни, временами не возникает у тебя опасения за её не совсем логичные действия?
– Не накручивай, Борис, она добрая и беззащитная женщина, просто ей тяжело одной, оттого и недовольство, а также некая раздражительность.
– Ладно, забыли. – Послышался сухой кашель, появилась Матрёна, а затем на стол была выложена нехитрая закуска и две глиняные чарки. – А вот и закусончик собственной персоной, – Борис хлопнул в ладоши и принялся за дело.
Выпили по одной и, как положено, без перерывчика по второй. Слегка газированный прохладный напиток щекотал горло, отдавая пузырьками в нос. Терпкий на вкус, он, тем не менее, прекрасно утолял жажду. После третьей жажды и след простыл, а вот в голове зашаманило, да и ноги как-то сразу сделались ватными.
– Классный напиток, раньше я такого не встречал, хотя перепробовал практически всё. Скажи, как называется, чтобы я потом, когда вернусь домой, не забыл в интернете заказать.
– Это пиво.
– Не понял, ты сказала, пиво?
– Пиво.
– Вот просто пиво и всё?
– Да.
– Ну, хорошо, допустим, что просто пиво, но и у простого пива должно быть название, так сказать, имя собственное. Какое у этого простого пива название?
– Пиво.
– Или я непонятно формулирую вопрос, или ты уже настолько пьяна, что не вкуриваешь тему. Тебе я больше не наливаю, если ты, конечно, не против, а пиву этому дадим название – "Спотыкач".
– А почему "Спотыкач"?
– А ты попробуй встань, я пробовал, у меня не получается.
– Мне действительно больше не наливай.
– Хорошо, не буду, а теперь расскажи, кто он, твой суженый, кто этот счастливчик, будущий обладатель такого бесценного чуда?
После пятой, а может быть и седьмой, Борис, расстелившись на лавке и подложив обе ручки себе под щёчку, сладко задремал. Выждав некоторое время, пока гость не заснул покрепче, Матрёна на пару с Поладой перенесли Бориса подальше от ненужных глаз, в укромное место. Они уложили его прямо на земляной пол, предварительно набросав на него сена, подложили ему под голову подушку, а сверху укрыли тонким войлочным покрывалом. Только они убрали все улики со стола, как, отворив притвор, к ним в хоромы вошёл сам Вячко.
– Мир вам!
– Вячко, князь любезный, будь здрав и мир твоей душе, проходи, гость нежданный. – Матрёна от растерянности спотыкалась и натыкалась на всё, на что только попадалось под ноги и под руки. – Сядь сюда, а я мигом, сбегаю Поладу кликну.
Вячко сел, но не к столу, как ему предложила Матрёна, а на чурбачок возле каменки. Чтобы занять себя, он взял прутик и, водя им по земляному полу, рисовал какие-то фигуры. Девушка подошла тихо, но князь услышал её шаги. Он встал, протянул к ней руки, и она ответила тем же. Слегка сжав её руки-лодочки, князь подвёл Поладу к столу. Он смотрел на неё, не отводя взгляда, а она смущенно прятала свои бирюзовые очи под густыми ресницами.
– Ты так быстро ушла тогда, в лесной чаще, а мне так много надо было тебе сказать, – князь тяжело дышал. – Но я тебя нашёл и теперь не отпущу. Наберись терпения и слушай.
– Погодь, княже, – вступилась Матрёна. – Побереги девицу, ты ведь не на поле брани, а напираешь так, что враз разогнал все наши стройные мысли. Хочешь, я тебе квасу принесу, холодненького да кисленького, да на листочках смородиновых настоянного, а может, чего покрепче?
– Неси, Матрёна… квасу неси.
– Ага, ага, я мигом. – Матрёна засеменила что было мочи, приговаривая на ходу: – И то ладом, при жаре-то такой.
– Спросить хочу тебя, – князь чуть сильнее сжал её руки, – отдашь ли ты мне сердце своё, чтоб женой мне быть, чтоб по жизни супругами нам идти?
– Торопишься ты, князь. – Полада высвободила свои руки. – Ты не знаешь меня, а уж сам всё решил.
– Решил я за себя, а у тебя спрашиваю. Если не люб я тебе, то скажи, не томи душу мою, а если знать я тебя должен, то у меня вся жизнь впереди.
– А вот и квасок. – Матрёна налила из принесённой крынки большую чарку. – Смотри, князь, осторожней пей, уж шибко холодный.
Вячко не глядя взял чарку, выпил её залпом, и так же не глядя вернул её Матрёне.
– Ещё чарку?
– Нет, более не хочу, квас у тебя отменный, благодарствую тебе, Матрёна.
– Раз так, то удалюсь я, но если что, кликните меня, – и подмигнула Поладе.
– Ответь, Полада, так люб я тебе аль нет?
– Не принуждай зараз меня, князь, против воли моей. Должно мне жар в груди охладить, чтобы разум подсказал правоту мою. А сей миг мочи нет, пелена перед глазами, и дыхание твоё силы мои истощает. Уйди, князь, прошу тебя.
– Я уйду, только скажи, люб али нет.
– Скажу, но не в этот день, приходи в первый день осени после праздника долгого дня.
– Это невыносимо, ты обрекаешь меня на мучения душевные, легче два раза на кол сесть.
– Не так долго ждать, князь, день Солунцестояния послезавтра.
– Для меня каждый сиг, как целая вечность.
– Не настаивай, князь, своим упрямством ты только хуже делаешь. Дай плоду созреть, наберись терпения, ведь всего-то два дня.
– Ну что же, два так два, не буду настаивать. Права ты, страсть лишила меня разума, и хожу я сам не свой, ничего вокруг не замечая. А ведь прежде чем к тебе идти, должно было мне в храм сходить, дары принести Богине нашей, да помолиться за неё, так как её промысел сблизил нас.
– Теперь можешь идти в храм, и поспешай, князь, время летит быстрее сокола, и миг нашей встречи не за горами.
Нехотя поднялся Вячко, переминаясь с ноги на ногу, тянул время, но молчалива и холодна вдруг стала Полада, ни жестом ни словом не обмолвилась, чтобы остановить князя, а поэтому пришлось ему убраться восвояси, так же безмолвно и не прощаясь.
– Матрёна! – когда след княжеский простыл, Полада кликнула хозяйку.
– Здесь я!
– Скажи, Матрёна, всё ты сделала, как я тебя об этом просила, ничего не перепутала и не забыла чего?         
– Всё, как ты велела, и даже не сомневайся. Ты же сама видела, как он выпил всё до капли и даже ухом не повёл.
– Да, видела, ты умница, Матрёна. Но мне надобно покинуть тебя до завтра.
– А как быть с тем молодцем, который в закромах лежит?
– Скажи Хоромнику лукавому, чтобы в глушь его снёс, Лешему на забаву. Не нравится он мне, не по себе становится мне в его присутствии, холодом и тревогой веет от него, а почему, распознать его не могу.

Глава 8

Ещё издали возвращавшиеся в свой, теперь уже новый, дом, Валерий Алексеевич и Степанида обратили внимание на большое скопление народа, который кучковался в основном у входа. Пробившись, в прямом смысле, сквозь толпу, Чапаев со своей подопечной не без труда отыскали Светлану.
– Что случилось? – Валерий Алексеевич взял хозяйку под локоток и отвёл в сторону. – Зачем собралось столько много народу?
– Горожане собрались, чтобы проводить в последний путь душу усопшего накануне Светозара. Он был их князем, и люди хотят вознести ему почести.
– Он умер?
– Я же сказала, он усоп.
– Неужели это случилось в наше отсутствие?
– Верно, так всё и произошло, я нашла его не проснувшимся после ночи.
– Вот горе-то!
– Это не горе, это утрата, касающаяся нас, а для его души это праздник, ведь через сорок дней она будет в доме нашей матушки – великой Богини Магужь.
– Всё равно жалко, ведь он был ещё не старым и довольно крепким, без каких бы то ни было признаков прогрессирующей болезни.
– На всё воля Богини нашей, она дала жизнь, она и забрала её.
– Когда похороны?
– Тело мы схороним, как того требует обычай, на девятый день.
– На девятый?
– А что?
– Да нет, ничего. А до того, как его предадут земле, он будет находиться здесь, в хоромах?
– Нет, здесь он находиться не будет.
– Тогда где?
– Вскоре ты сам всё увидишь.
Светлана вернулась к своим обязанностям, а Чапаев, предупредив Степаниду о том, чтобы она держалась всё время возле него, отступил в укромное место, где мог спокойно за всем происходящим наблюдать, оставаясь при этом не очень заметным и не обременяющим своим присутствием остальных.
– Стеша, мобильник при тебе?
– Валерий Алексеевич, вы сейчас шутите или как?
– Да это я так, к слову, а вдруг ты его случайно вот только что выронила.
– Да не переживайте вы так, – Степанида достала телефон и, показав, успокоила академика. – Вот, видите, телефон на месте.
– Я рад, а теперь давай, продолжай нести свой крест, фотографируй происходящее.
Чтобы не привлекать к себе внимание, Степанида предусмотрительно отключила в телефоне функцию "вспышка", хотя это действие могло отразится на качестве снимков.
Народ, толпившийся внутри, вдруг по чьей-то негласной команде стал поспешно покидать хоромы, и, буквально ступая в след последнему уходящему, два сына – Агрип и Горазд, а также два друга – Добрыня и Стоян на руках вынесли из помещения тело Светозара, которое было туго завёрнуто с головы до ног в белое льняное полотно. Остановившись примерно в десяти метрах от входа, мужчины положили усопшего на специально приготовленные и уложенные на земле особым способом в виде настила колья, после чего, выждав прежде несколько минут, взявшись за колья, подняли покойного и понесли дальше по направлению к лесу. Подойдя к опушке, процессия остановилась возле старого дуба. Прежде чем положить тело на землю, его освободили от савана, который впоследствии и подстелили покойному под спину. К своему мужу подошла Светлана. Опустившись на колени, она негромко попрощалась с мужем.
– Матушка наша, Богиня небесная, великая Магужь, прими душу мужа моего, верой и правдой служившего тебе и детям твоим. На всё воля твоя, и я принимаю её как должное. Великая Богиня, позаботься о Светозарушке моём, пусть душа его блага получит из рук твоих и ни в чём более не будет иметь нужды. Я скорбеть буду всякий раз, когда придёт день кончины его, и дары приносить буду в храм твой. – Встав с колен, она обратилась к своим сыновьям, а также к Добрыне и Стояну. – Приступайте к обряду.
Первым делом сыновья, взяв с собой веревки, полезли на дуб, до того места, где почти на самой его вершине была оборудована специальная площадка. Добравшись до неё, они перво-наперво подстраховали себя и только потом спустили вниз концы длинных верёвок. А внизу происходило следующее. Добрыня острым ножом, начиная от солнечного сплетения, разрезал покойному живот, затем вместе со Стояном они снова замотали тело в полотнище, туго перевязали, а уже после привязали к спущенным сверху верёвкам. Поднимали покойного медленно, без резких движений, обходя острые сучки и корявые ветки. Пока шёл процесс подъёма, белое полотно, в месте, где был разрез, успело пропитаться кровью, окрасив саван в ярко-красный цвет. Успешно закончив подъём, Агрип и Горазд уложили отца на площадку, освободили от савана, но забирать не стали, а оставили его, подложив сие покойному под спину. Зафиксировав тело верёвками, сыновья спустились на землю, где, взяв мать под локотки, молча прощались ещё в течение нескольких минут, а затем, не распуская рук, сопроводили её обратно в хоромы.
– Валерий Алексеевич, – Степанида повисла на руке академика. – Давайте подождём, пусть все пройдут.
– А что такое?
– Мне надо с вами кое-что обсудить, прямо сейчас, чтобы не забыть, откладывая в долгий ящик.
– Тебя смущают эти люди?
– Есть немножко, не хочется при них шептаться.
– Хорошо, давай обождём.
Пропустив процессию далеко вперёд, Степанида успокоилась и отпустила руку академика.
– Пойдёмте, – нерешительно скомандовала она, – только догонять их не будем. Ладно?
– Как скажешь.
– Вот объясните мне, что сей обряд, который мы имели честь наблюдать, означает? В чем его сакральный смысл?   
– Я так думаю, что ничего тут заумного нет. Люди делают то, во что верят.
– А во что они верят?
– Во-первых, они верят в бессмертие души, а это немаловажный факт, если не сказать больше, что это самый важный и самый определяющий факт в оценке их мировоззрения. Как ты уже успела заметить, у них так же, как и у нас, единобожие, разница лишь в том, что у нас Бог олицетворён в мужском образе, а у них в женском, и это, кстати, подтверждает мою теорию, о которой я вам не так давно рассказывал. Далее, насчёт того, что покойника выкладывают на макушке дерева. Здесь всё просто – чтобы отсечь наземных падальщиков, а это в основном волки, иногда кабаны. Медведи, тигры и рыси предпочитают свежее мясо, кроме, конечно росомах, те как раз не пройдут мимо и не побрезгуют ничем. Об этом обряде я уже знал, получив информацию из прочтения древних надписей, но вот увидел, как и ты, впервые.
– Извините, Валерий Алексеевич, что перебиваю, но не могу не спросить, – как же всё-таки они предохраняют умерших от хищников, а именно от тех хищников, которые могут лазить по деревьям, ведь, согласитесь, не всегда звери могут добыть себе свежее мясо?
– Видать, есть у них способ, пока не знаю какой, но не думаю, что здесь уж так сильно мудрёно, наверняка что-то лежащее на видном месте, но мы, как обычно, этого не заметили. – Чапаев чуточку подумал и добавил: – Может быть, саван пропитывают специальным раствором или травку какую вокруг выстилают. Если у тебя есть желание, то мы об этом узнаем, не такая уж это великая тайна. Но вернёмся непосредственно к обряду. У наших предков было поверье, что птицы, выклёвывая внутренности человека, тем самым забирают частички его души. Затем, когда никакой уже души в покойнике не останется, то есть все внутренности будут выклеваны до основания, птицы передадут каждый свою частичку Соколу, который, в конечном итоге, и унесёт её на небеса. Девять дней и ночей покойник будет находиться на дереве, пока его душа не отправится по назначению. Число девять – это три помноженное на три, сакральное число, столько дней в ихней так называемой неделе. Ну, а дальше ты уже знаешь, это месяц, в котором сорок или сорок один день, затем сезон, в котором три месяца, и, наконец, лето, вмещающее в себя три сезона, – это зима, весна и осень. Подведём некоторый итог, формулируя который получаем, что на девятый день душа человека переселяется на небо. Там, в течение сорока дней, под присмотром Прави, её будут готовить к дальнейшему путешествию. Из царства Прави выходят всего две дороги, одна возвращает душу на землю, а впоследствии в царство Нави, а по другой душа направляется в чистилище. И вот уже там, в течение года, она, совершая поочерёдно один круг за другим, проходит через него, и если душа успешно прошла все девять кругов, тогда она, уже нигде более не задерживаясь, прямиком отправляется в рай, где царствует Богиня Магужь.
– А почему они не сжигают покойника, как это принято у язычников?
– Действительно, а почему? Давай разбираться. Сначала определим, кто такие язычники. Ну, отвечай, это к тебе вопрос.
– Язычники – это дикие племена дохристианских времён, которые поклонялись многим богам.
– Значит, у них было многобожие? Это я уточняю.
– Да, у них было многобожие.
– Этакие варвары о семи богах, правильно я тебя понял?
– Правильно.
– Ну, что же, если следовать твоей научной гипотезе, то древняя Греция и древний Рим – это истинно варварские государства, так же как и все дохристианские. Со своей стороны, и Википедия подтверждает твои слова, но только в той части, которая относится к дохристианству и ничего не говорит о многобожии, хотя это вроде бы как подразумевается. Также Википедия даёт толкование слова "язычество", поясняя, что оно произошло от церковно-славянского слова "йазыцы", что означает народ. Народ не какой-то в отдельности, а народ вообще. Если внимательно посмотреть на то, что мы тут сейчас наговорили, то просматривается много нестыковок. Если мы согласимся, что "йазыцы" и "народ" слова однокоренные, тогда "трактор" и "баклажан" тоже однокоренные. Идём дальше. Прозападные учёные утверждают, что церковно-славянский язык возник только после крещения Руси, и то не сразу, а чуть позже, потому что изначально служба в наших церквях велась на древнегреческом языке. Получается, где-то одиннадцатый, а может быть и двенадцатый или тринадцатый век нашей эры. Но если посмотреть на карту Средиземноморья одиннадцатого – тринадцатого века, то мы увидим, что практически все государства уже давно определились с религиями. Кто ударился в католицизм, кто принял ислам, а некоторые – иудаизм, а также каббалу, и заметь, никакого многобожия. Напрашивается вопрос, кого имели в виду наши церковники под словом «язычник»?
– Валерий Алексеевич, а по-вашему, кто такие язычники?
– А ты сама призадумайся, ведь здесь не так уж и сложно догадаться. 
– Я обязательно над этим вопросом подумаю, но прежде снова задам вам, может быть поднадоевший, но риторический вопрос.
– В зависимости от вопроса и ответ.
– Валерий Алексеевич, а мы действительно попали в прошлое?
– А ты всё ещё сомневаешься?
– Не скрою, тяжело в это поверить.
– Даю риторический ответ – мы действительно попали в прошлое.
– Скажите, а как далеко мы забрались?
– Честно говоря, я и сам ещё не определился. Всё прикидывал, анализировал, сопоставлял, даже у жрицы хотел спросить, но не успел. У меня было такое чувство, когда мы стояли у камня "алатыря", что жрица наперёд знала, какие вопросы я собирался ей задать. Знала, а отвечать не хотела. Это объяснить можно только тем, что не пришло ещё время знать нам правду. А теперь, дорогая моя коллега, давай всё-таки догоним процессию, не должно нам отрываться от коллектива.
Процессию они настигли практически у самых хором. Оставаясь в стороне, они выбирали такое место, чтобы быть как можно незаметнее, но при этом всё происходившее у входа должно было быть у них как на ладони. Толчеи не было, одни люди входили, другие выходили, третьи вообще покидали это место, никуда не заходя. Мало-помалу народ рассосался, и теперь Чапаеву и Степаниде ничто не препятствовало открыто зайти вовнутрь.
Светлана сидела у стола с отрешённым взглядом. Не двигаясь, она производила впечатление застывшей статуи, которое усиливала белизна её кожи.
Чапаев смотрел на вдову, Степанида молча подталкивала его в спину, время шло, а он всё не решался подойти и заговорить. Внутренние "за" и "против" боролись до тех пор, пока не победило "надо". Академик аккуратно, чтобы не создавать резких звуков, подсел рядом со Светланой.
– Я… э-э-э…
– Смелее, Валерий, я готова выслушать тебя.
– Как мне найти Казимира?
– Он в мастерской Рода, обучается ремеслу, вот-вот должен возвернуться. А зачем он тебе?
– Он знает, где живёт Кузьма, а там наши товарищи заночевали.
– Жрица озаботила тебя каким-то наказом?
– Она не посвятила нас в детали, однако дала понять, что всё очень серьёзно.
– Я тоже подозревала, что ваше появление неспроста, и жара эта неспроста. Посидите, ждать осталось недолго.
Светлана ушла, но тут же вернулась, держа в руках две чарки, доверху наполненные тёмным настоем с лёгким запахом полыни и по вкусу напоминающим вермут, в его истинном исполнении.
– Выпейте, этот напиток придаст вам силы и ободрит вас. Придёт Казимир, скажите ему, чтобы не терял меня, так как буду я в мастерской Мары.
– Обязательно ли тебе именно сей миг идти в мастерскую Мары, и нельзя ли отложить до завтра?
– Отпевание нужно провести сегодня, заодно и камень погребальный заказать.
– Да хранит тебя Магужь. – Одну чарку Чапаев взял себе, а другую отдал Степаниде.
Вскоре действительно появился Казимир. Выслушав Валерия Алексеевича, он не раздумывая согласился помочь, и без лишних приготовлений все отправились к хоромам Кузьмы.
Максим Иванович сидел под ясенем и, наслаждаясь его тенью, не торопясь срезал ножом кору с палки, приглянувшейся ему накануне. В трёх фигурах, появившихся на пригорке, двоих он узнал сразу. Да и как их было не узнать, ведь таких одеяний ни у кого из здешних обитателей отродясь не было. По лицам своих товарищей, когда они подошли, Иваныч понял, что произошло или должно произойти что-то очень важное.
– Где Борис? – забыв даже поздороваться, перешёл к делу Чапаев.
– Не знаю, когда я пришёл, буквально незадолго до вас, то не обнаружил его здесь.
– Значит, Бориса нет. – Валерий Алексеевич поочерёдно осмотрел каждого из стоявших вокруг него. – Это даже нам на руку. Казимир, будь любезен, сбегай в хоромы и пригласи сюда Николая.
Мальчишка пулей помчался выполнять поручение, но уже буквально через минуту вышел медленно, разводя руки в стороны.
– По-моему, его тоже нет, – предвосхищая ответ подростка, поторопился Подосиновиков.
– Не спеши, Иваныч, на себя брать, дай сначала парню ответить. Что-то не так, Казимир?
– Кольша и Кузьма ещё не вернулись с рыбалки.
– Добро. Теперь, Казимир, ты можешь идти по своим делам, более ты нам не нужен.
– Пока у меня дел никаких нет, и если вы позволите, то я вместе с вами дождусь их.
– Смотри, дело хозяйское. Нам тоже ничего не остаётся, как ждать, или Бориса, или ребят. А пока… – и Валерий Алексеевич, рухнув как подкошенный, расположился тут же на травке, рядом с Подосиновиком. Остальные, глядя на это дело, недолго думая, последовали его примеру. – Ответь, Иваныч, откуда у тебя взялся перочинный нож?
– Я всегда ношу его с собой, потому что в моей работе, как ты помнишь, он бывает столь же необходим, как и ложка к обеду.
– Это хорошо, – академик сладко зевнул, – мы сейчас как раз попали на большущий обед, и твоя ложка как нельзя кстати.

Глава 9

Вячко не то чтобы торопился, просто ноги сами несли его вперёд, а глаза, указывая дорогу, даже не заметили родного крова, мимо которого он, не замедляя хода, благополучно пролетел. Разговор со жрицей виделся ему как простая формальность, которую, однако, игнорировать было нельзя. И, естественно, он и не думал о предстоящей встрече, все его мысли были с ней, с той, без которой он уже не мыслил своё дальнейшее существование.  "Если бы она была уверена, что я ей не люб, то сразу бы сказала нет. Всё правильно, соглашаться сразу нельзя, как порядочная дева, она обязана оставить себе время на раздумье, тем самым дав возможность и мне спокойно поразмыслить. Но, в отличие от неё, я-то уже давно обо всём поразмыслил. А если она скажет нет? Такое невозможно, это будет неправильно, я такого не заслужил. И всё-таки, вдруг она откажет мне, что тогда? Тогда мир вокруг померкнет, тогда смысл жизни потеряет свою основу, и дальнейшее пребывание в миру Яви для меня не имеет продолжения. Нет, нет, прочь поганые мысли, всё будет хорошо. Всего два дня, каких-то жалких два дня, это не так долго. Богиня моя, да что же я такое говорю, два дня, целых два дня, да это целая вечность, да я с ума сойду в течение этих двух дней, мучаясь в ожидании ответа".
От калейдоскопа мыслей и наплыва чувств князя отвлёк буквально выросший перед ним гранитный валун. Вячко тронул камень рукой, приложив к нему ладошку, потом, подняв глаза, посмотрел на женщину в песочном наряде, стоящую за каменной глыбой, затем ещё в течение минуты сопоставлял факты, и только после того как все пазлы сложились, пришёл к выводу, что он находится в храме, в конечном пункте своего движения.
– Мир тебе, Великая Жрица!
– И тебе здравствовать, князь Вячко, долгие лета.
– Пришёл я к тебе за благословением.
– Правильно ли я тебя поняла, ты сказал, что пришёл за благословением, а не с просьбой?
– Именно так, просить тебя о благословении.
– На что же я тебя должна благословить?
– Полюбил я девицу одну, красоты неземной, и хочу на ней жениться.
– Неземной, говоришь?
– Во всяком случае, на земле я таких не встречал. Её лик подобен ангелине небесной.
– Как имя избранницы твоей?
– Имя ей Полада.
– Приведи Поладу ко мне в храм. Вы оба должны стоять перед алтарём и вместе просить благословения.
– Разве это что-то меняет? Разве есть разница, приведу я её через два дня или три, всё равно ты дашь ей благословение, так как не можешь отказать деве.
– А дары, которые ты обещал воздать Богине нашей за знакомство с Поладой, отдашь сей миг или тоже через три дня?
– Дары?.. Ах, дары, да воздам… потом. Ты права, и прошу милости, Великая Жрица, я про них совсем забыл.
– Подумай, князь, может сложиться, что ты ещё что-нибудь забыл. Я дам тебе те же два дня, которые дала тебе Полада, чтобы ты смог крепко подумать.
– Я не хочу больше думать, я хочу, чтобы ты просто благословила меня. Но если ты отказываешь мне, то плевать, я обойдусь и без твоего участия.
– Заповеди придуманы не нами, и не нам их нарушать.
– Как раз я и не нарушаю. Я пришёл, и я стою здесь, я не требую, а прошу, Полада всё равно придёт сюда через два или три дня, и вместе с ней я принесу дары. А теперь скажи, что я нарушил или сделал не по заповедям?
– А вдруг как она не придёт ни через три и ни через сорок дней?
– Такое невозможно, она не может не придти. Я уверен.
– Опасно отвечать за другого. Сказав слово, ты тем самым берёшь часть чужого греха на себя.
– Ради любви я готов и согрешить.
– Свою любовь ты ставишь выше любви к Богине нашей Магужь, а этот грех пострашнее будет твоего земного греха.
– Мне жить на земле, и я хочу при жизни насладиться этим чувством, которое, опять же благодаря Богине нашей, возникло в моем сердце. Что будет потом, мне то не ведомо. Попаду я на небеса или пропаду в аду, это решать не мне и от меня не зависит. Но, будучи на земле, я хочу быть господином своих поступков.
– Ты сделал свой выбор. Ступай. – Однако князь даже не пошевелился, оставаясь стоять на месте. – Чего ты ждёшь, Вячко?
– Я хочу услышать из твоих уст благословение.
– Через два дня, когда ты вместе с Поладой придёшь на это место, тогда я и вынесу окончательное решение.
– А если я вообще не приду?
– На земле ты господин своих поступков. А теперь ступай, нам говорить более не о чем, – жрица сошла с трона и, обогнув его, скрылась из глаз.
Князю более ничего не оставалось делать, как, постояв минуту, вернуться восвояси.

Глава 10

Расслабившись в тени густого лиственного дерева, дремали все, кроме Казимира, который, как будто в дозоре, не отвлекаясь по сторонам, смотрел именно в ту сторону, откуда должны были появиться Кузьма и Николай. Одним из первых он, естественно, увидел пса, мелькнувшего на дороге лишь на мгновенье, а затем снова исчезнувшего в высокой жухлой траве.
– Идут! – Чтобы привлечь к себе внимание, Казимир подпрыгивал, размахивая руками. – Сюда! Мы здесь! – И успокоился лишь только тогда, когда убедился, что его заметили.
Разбуженные шумом, все, кто спал, повскакали. Смахнув поволоку с глаз, они увидели свернувшего с дороги в их сторону коня с двумя седоками на нём. Поравнявшись с группой товарищей, Кузьма остановил рысака.
– Что случилось, Казимир? – Перво-наперво следовало бы определиться с рыбой, а уж потом разбираться с пацанскими проблемами. Так, или приблизительно так, думал Кузьма, и от этого его голос звучал крайне раздражённо. – У тебя должна быть очень основательная причина, чтобы заставить нас свернуть с пути.
– Она есть, но не у меня, а вот у них.
– Это, скорее всего, по твою душу, – Кузьма похлопал Николая по плечу. – Можешь оставаться, далее мне Казимир поможет. Правда?
– Э-э-э… даже не знаю, как тебе сказать, но не мог бы ты подождать, отдохнуть с дороги, ведь путь туда, а потом обратно, это ведь не так легко?
– Устал я или не устал, это не имеет никакого значения, родичи ждут рыбу, и я обязан её доставить.
– Родичи – это причина довольно весомая, тогда тебе придётся самому управиться со своей рыбой?
– Или я чего-то не знаю, или чего-то не могу понять, но мои уши меня не обманывают, и они говорят, что мой друг отказывает мне в помощи. Я всё правильно изложил, Казимир?
– Не обижайся, Кузьма, но здесь такое…
– Ребята, – Чапаев решил прервать нарастающую было дискуссию, – у нас совсем мало времени, а проблема… ну, то есть преграда, которую некоторым из нас в ближайшее время предстоит преодолеть, зело глобаль… нет, почти непреодолимая. Касается это прежде всего Николая и нас, так как мы с ним в одной упряжке, и никуда нам от этого не деться. А что касается тебя, Казимир, то не трать с нами попусту своё время, потому что не твоя это забота, нам ты и так уже помог выше крыши, и поэтому спасибо тебе огромное, теперь своему другу помоги.
– А-а-а… знаете что, а рыба в тени пролежит до вечера и даже не стухнет. Скажи, Казимир, я прав?
– Ты, Кузьма, всегда прав.
– Ну ладно, хитрецы, ладно, оставайтесь пока. Это от взрослых можно спрятаться и отбрехаться, а от детворы никогда. Николай, подойди поближе, чтобы мне не кричать во всю Ивановскую. – Николай подошёл поближе к академику, однако остальные, не надеясь на приглашение, тоже окружили Валерия Алексеевича плотным кольцом, показывая всем своим видом, что отходить на исходные позиции никоим образом не намерены. – Задача, Николай, тебе предстоит нелёгкая, я бы даже сказал, опасная для жизни. Будь моя воля, а она, к сожалению, не моя, то я никогда бы не послал тебя на такое задание, которое не каждому и взрослому-то под силу. Ну, делать нечего, и как гласит армейский устав, если командир не прав, то смотри пункт первый. Помнишь, я говорил, что таких пирамид, как наша, ещё две?
– Конечно, помню.
– Так вот, за одной из двух надо будет сходить, забрать и принести сюда, чтобы потом передать здешней жрице.
– А что значит забрать?
– Очень просто, забрать это значит взять в руки.
– Здесь, дядь Валера, я с вами не совсем согласен. По-нашему, забрать – это значит у кого-то отнять.
– Соглашусь, пусть будет отнять, но ведь отнимают руками?
– Когда как, иногда приходится зубами вырывать, если в руки не дают.
– Николай, ты… это, давай не отвлекай меня, здесь и так мысли путаются, а тут ещё ты со своими докопушками.
– Хорошо, не буду, только уточнить хочу – кого напрягать будем?
– Николай, я же сказал, всему своё время, ты можешь хоть иногда не бежать впереди паровоза?
– Ладно, всё, уговорили, а идти-то далеко?
– Да нет, – Чапаев сдерживал себя из последних сил, потому что ещё один такой вопрос, и его разорвало бы, как паровой котёл. – Не так уж близко, но и не далеко, всего лишь до Кавказа и обратно.
– До кого?!
– Не до кого, Николай Васильевич, а до чего. До Кавказа, это горы такие, между Чёрным и Каспийским морем, если ты ещё помнишь географию.
– Ни фига себе география! Ведь Кавказские горы это… где-то там, или там, а может быть, вообще там. Легко сказать, сходи до горы, когда я даже не знаю куда, тем более не знаю даже, где мы сейчас находимся, и потом, по какой дороге идти, и, наконец, в какую сторону, и вообще, как это всё будет выглядеть?
– На первый взгляд, вроде бы как и сложно, я тебя понимаю, но по сути проще простого, Твоё сегодняшнее местоположение определяющей роли не играет, но для твоего успокоения, если судить по звёздам, скажу. Мы находимся где-то примерно на шестидесятой широте, между Ладожским и Онежским озёрами. Исходя из этого, делаем вывод, что тебе придётся двигаться всё время на юг, а там язык твой, как известно, до Киева доведёт.
– Я один не пойду.
– А кто тебе сказал, что ты пойдёшь один? В помощь тебе будет придан Борислав, в миру мы называем его Борисом, и его верный пёс по кличке Перун, в нашей мифологии – Бог Громовержец. По-моему, вполне боеспособная команда. – Тут вдруг, ни с того ни с сего, Чапаев расхохотался в голос.
– Валерий Алексеевич, это, наверное, снова очередной розыгрыш, раз вам так весело.
– Нет, мой юный друг, это не розыгрыш, а смешинка мне в рот попала, конечно, некстати. Извини меня, просто я представил вас троих, таких смелых и решительных, с горящими глазами, и тут нате вам, под это дело, как назло, песенка подвернулась из мультика "Волшебник изумрудного города". Помните, там есть такие слова: "Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной, идём дорогой трудной, дорогой непрямой". Как только я представил себе вас троих, шагающих по этой жёлтой каменной дороге, то меня почему-то сразу смех разобрал. Ещё раз прошу прощения.
– Ну, хорошо, я, может быть, и соглашусь, а вот что на это сказал сам Борислав, который в миру Борис?
– Я уверен, он не будет против.
– Так вы что же, его даже ещё не спрашивали?!
– На то объективная причина есть – мы его ещё не видели. Видимо, он пошёл прогуляться, а возвращаться не торопится.
– Продолжительные, я вам доложу, у него гулянья, – в разговор вступил Подосиновиков. – Когда я сам поутру уходил прогуляться, то его, по моему глубокому убеждению, уже не было.
– Выходит, что с самого утра и по сию минуту он продолжает гулеванить и даже на обед не возвращался?
– Давай-ка, Алексеич, кое-что уточним.
– Давай, Иваныч, уточняй.
– Никто из нас ведь в дом, то есть в хоромы, до той поры как мы все здесь встретились, ещё не заходил. Или кто-то заходил?
– Я заходил, – отозвался Казимир.
– А когда ты успел?
– Когда я привёл сюда Валерия, сына Алексея, и Степаниду.
– Верно, так оно всё и было. Когда ты их привёл, то мы, а это я и Валерий Алексеевич, послали тебя за Николаем, а ты его не нашёл. Так?
– Так.
– Вот видишь, за Николаем мы тебя послать послали, а посмотреть Бориса попросить забыли.
– Я хотел было посмотреть, да ты перед этим сказал, что уже смотрел и что его там нет.
– Я?!
– Да, ты, – поддержал Чапаев парнишку. – Я тоже вспомнил, как ты про это рассказывал.
– Что рассказывал, помню, но вот досконально ли я всё просмотрел внутри, это не помню, отчего осмелюсь заявить, что вопрос этот остаётся незакрытый. А теперь, чтобы я смог подвести итог, попрошу меня не перебивать. Мы все, здесь стоящие, не можем утверждать на сто процентов, присутствует в хате Борис или его там нет. Вроде бы как и нет его там, а может быть, и наоборот, он уже давно там, забился в укромное место, дрыхнет в прохладе и в ус не дует, что мы тут, совсем рядом, гадаем на протухшей рыбе. Поэтому я предлагаю Кузьме отвезти свой улов домой, Казимир, естественно, ему помогает. Там они капитально всё обшаривают и, если наткнутся на Бориса, то пошлют его сюда, а если его не обнаружат, то вернутся и расскажут нам.
– А у меня другое предложение. – Ухватившись за конскую гриву, Кузьма лихо запрыгнул ему на спину. – Пойдёмте все вместе и там всё сами увидим, и не надо будет никого и никуда посылать.
– Да что ты такое говоришь? – От волнения Чапаев аж слюной поперхнулся и продолжил только тогда, когда основательно прокашлялся: – И вообще, попрошу тише, ишь раскудахтались, это, между прочим, секретная информация, о ней никто не должен слышать, а знать о ней вообще чревато погибелью.
– Странные вы иноземцы. – Кузьма пожал плечами. – Печётесь о секрете, о котором уже почти все знают. У нас люди истолковывают это так – по секрету всему свету.
– И у нас тоже. – Николай ткнул кулаком в плечо Степаниды. – Подтверди, сестрёнка!
– А-а-а я, пожалуй, с Кузьмой соглашусь, – и Максим Иванович встал рядом с конём.
– Ну, раз пошла такая пьянка, то кто ещё желает поддержать Кузьму с Подосиновиковым? – Руку подняли Степанида, Казимир и Николай, а Перун лапу не поднимал, зато он гавкнул. – Добро, – Чапаев развёл руки в стороны. – Как поборник демократического образа жизни, подчиняюсь большинству. А теперь нам ничего не остаётся делать, как всем вместе идти в дом, где будем искать Бориса. 
Тщательно, а поэтому долго, искали Бориса по всем мыслимым и немыслимым закоулкам. Даже сама мать Мария втянулась в процесс, а когда поиски были закончены, собрала пришлых за большим столом, а Кузьму же, и прицепом к нему Казимира, озадачила трудами праведными, то бишь домашними.
– Поведай мне, Валерий, о своём разговоре со жрицей. Знаю, что печать на вас лежит, а вот всю подноготную разглядеть не могу.
И академик без утайки пересказал весь разговор, произошедший в храме между ним и жрицей. Выслушав рассказчика, Мария задумалась. Глядя на её окаменевшее лицо, с застывшим взглядом, устремлённым в одну точку, можно было бы предположить, что она, войдя в изменённое сознание, медитирует. Но правда была в том, что она действительно впала в транс, ища таким образом выход из создавшейся ситуации.
– Борислава вы не дождётесь, – в её образе ничего не изменилось, двигались только губы. – Кто-то должен его заменить. Тебе, Валерий, идти никак нельзя.
– Да я и сам знаю.
– Тогда кто?.. – Мария повернула голову, и её взгляд остановился на Подосиновикове.
– Я?! – под пронизывающим взором ведающей матери Максим Иванович, не осознавая того, медленно поднимался, вставая во весь рост. – Я готов, конечно, но не морально. Надо бы как-то свыкнуться, что ли, с этой мыслью, а то вот так сразу и… такая ответственность. В школе у меня, между прочим, тройка, да ещё с натяжкой, по физкультуре была, спортивным ориентированием я тоже не увлекался, темноты боюсь, особенно когда в лесу и один. Нет, не подумайте, я не трус, но… надо бы вам доложить, и отвагой среди сверстников не отличался. А вдруг как не справлюсь, не оправдав ваших надежд, что тогда? И вообще способен ли я, гожусь ли я для такого значимого и ответственного дела? Вы не торопитесь, взвесьте все за и против, лишний раз обсудите мою кандидатуру, вдруг окажется, что я всё-таки не тот, за кого вы меня принимаете? В нашем деле любой… так сказать, недогляд может дорого обойтись.
– Да ты чего, дядь Максим? – Николай тоже встал. – Это же по приколу дракошу нахлобучить, а этого самого… как его… э-э-э…
– Дыя, – подсказала Степанида.
– Да-да, вот именно Дыя этого развести на пирамиду. Да у меня все пацаны во дворе, да что там во дворе, во всей округе от зависти на слюну изойдут.
– В отличие от твоих пацанов мои взрослые дядьки в эти бредовые россказни не поверят.
– А ты им в доказательство коготь ящера покажешь.
– Какого ещё ящера, какой там ещё коготь, и откуда я его возьму?
– Как откуда, всё оттуда же. Ты, дядь Максим, добудешь его в честной битве, убив чудище.
– Коля, ты чего, взаправду во весь этот бред поверил?
– Разрешите, я вас перебью?
– Да, комдив, разрешаю.
– А теперь слушай сюда. – Указательным пальцем правой руки Чапаев поправил себе усы. – Задача проще пареной репы, сверх способностей ни от кого не требуется, да и делать-то практически ничего не нужно, ну, в смысле более того, что вы и так уже умеете. Делайте, как я скажу, и ни на что понапрасну не отвлекайтесь. Запоминайте последовательность: дошли до места, вежливо попросили, аккуратно взяли и осторожно принесли сюда. А за это вам большая уважуха и, надеюсь, награда будет.
– Посмертно?
– Ну почему же сразу посмертно, авось как повезёт, то и прижизненно, – почувствовав, что переборщил, Валерий Алексеевич поспешил добавить: – Это такая шутка. Не бойтесь, ребята, ящер совсем домашний, не страшнее бычка в хлеву, и размером с небольшого варана. Вам с ним даже договариваться не надо. Этот варанчик просто живёт возле входа в лабиринт, он как живая метка. Поэтому как увидите большую ящерицу, у которой из пасти идёт что-то вроде дыма, значит, вход где-то рядом. Если этих аргументов недостаточно, приведу ещё один – с вами Перун, а он, вы только взгляните на него, прирождённый убийца ящеров и ящериц. Теперь насчёт Дыя – просто безобидный старичок, с трясущейся старческой головой, подслеповатыми глазами и жиденькой седой бородкой, этакий отшельник, вот его постарайтесь понапрасну не обижать. Верно я толкую, мать Мария?
– Не знаю, Валерий, я Дыя никогда не видела.
– Видишь, Иваныч, ведающая мать не возразила, значит, я прав.
– А вдруг как всё произойдёт совсем наоборот, ящер окажется драконом о трёх головах, размером с пятиэтажный дом, а из ноздрей его, вместо углекислого газа, напалм вырывается, а Дый вообще монстр, каких свет не видывал, отвратительный на вид, вонючий до отвращения и с огромной дубиной в ручище.
– В твоём возрасте, Иваныч, пора бы уже заканчивать в сказки верить. Оглянись, ты же в материальном мире находишься, а не в потустороннем.
– То-то и оно, что не могу я, никак не могу сообразить, в каком это мире я сейчас нахожусь. Вот всё хочу проснуться, а никак не получается, ущипнуть некому.
– У тебя, Иваныч, нет выбора, как ты правильно давеча заметил, придётся просто мне поверить и довериться. Не так страшен чёрт, как его малюют.
– Твоими бы устами, Алексеич, да мёд пить. – Максим Иванович медленно опустился на лавку. – Ладно, говори конкретно, куда идти? Видать, судьба у меня такая, да и похоже, выбора у нас другого нет.
– На юг, Максимушка, всё время на юг, а там ваш ориентир – гора Эльбрус.
– А вот и первая нестыковочка – это в наше время гора называется Эльбрус, но мы-то, как я понимаю, забрели во времени далеко назад. У них эта гора наверняка имеет другое название.
– Не надо названий, просто спроси про самую высокую гору, и любой местный житель тебе укажет дорогу.
– Местный житель – это ты про тех местных великанов, не знающих пощады ни к животным, ни к человекам? У них ответ один: залазь на вертел, посыпь себя пряностями и постарайся без крику получить удовольствие, когда запекаться будешь. Ничего не скажешь, славная смерть, которая мне даже в страшном сне присниться не могла, а уж представить о том, что я самолично приму в этом участие, это вообще ни в какие ворота. Когда вернётесь назад в будущее, то очень вас прошу не рассказывать моим родственникам и знакомым про мою затрапезную кончину.
– Ну, всё, дорассуждался называется, ты ещё всплакни принародно и панихиду не забудь заранее заказать. Какие великаны, Иваныч, ну какие там могут быть великаны сорок тысяч лет назад? Ну, выросли люди чуть выше двух метров, такое иногда случается во все времена. Что тут такого из ряда вон выходящего, не понимаю, тем более что это научно вполне обосновывается – влияние среднегорья. Представь, что там проводит сборы Российская сборная по баскетболу.
– А чего это ты всегда за всех отвечаешь, слова не даёшь никому сказать. Складывается такое впечатление, что ты как будто возвратился в родную стихию.
– Правильно рассудил, палеолит, а в особенности верхний, это моя стихия.
– Вы увидите гору издалека. – Мария зачерпнула из большого глиняного горшка квасу и медленно его выпила. – Когда вы дойдёте, она уже проснётся и её чёрное дыхание будет вам маяком.
– Ура, я увижу, как извергается Эльбрус! – Николай тоже зачерпнул в глиняную кружку квасу. – Это надо обмыть!
– Вроде бы всё обговорили. – Максим Иванович почему-то опять встал. – Теперь, товарищи, осталось обсудить мелкие технические нюансы и назначить дату отправки.
Неожиданно для всех Перун, лежавший до этого тихо и спокойно возле тёплого очага, вдруг неожиданно подскочил к столу, схватил миску с лепёшками, затем аккуратно поставил её на землю и, вынув одну лепёшку, начал её грызть, искося поглядывая в сторону людей. Подосиновиков, а вместе с ним и все остальные, как заворожённые, смотрели на безобразную выходку до этого момента вполне адекватного пса, и не могли понять, для чего и кому предназначен сей концерт. Первым опомнился Николай. Он закричал на пса и, подбежав к нему, вознамерился было забрать миску с оставшимися лепёшками, но не тут-то было – Перун оскалился, стал злобно рычать и в какой-то момент чуть не кинулся на своего хозяина. Коля, спасая свою руку, отскочил как раз вовремя, проявив при этом недюжинную реакцию.
– Чего это с ним? – Коля осматривал свою руку. – Никогда раньше его таким не видел, никак взбесился! Негодяй, конченный негодяй, жрёт без спросу и без разбору всяких бешеных тараканов, а потом благополучно с ума сходит.
– Всё не так просто. По-моему, этой экстравагантной выходкой он хочет нам что-то сказать, и, если рассудить логично, то это вполне конкретный намёк, предназначенный не кому-нибудь, а именно мне и Николаю, потому что только нам двоим предстоит составить ему компанию.
Последние слова следователя по особо важным делам должным образом подействовали на присутствующих, и по образовавшейся тишине можно было предположить, что идёт мучительный умственный процесс по разгадыванию головоломки.
– Ну, конечно же, – Иваныч хлопнул тыльной стороной правой руки об левую ладошку. – Перун намекает нам на еду, тем самым спрашивая, а что, дорогие мои путешественники, мы будем кушать в дороге? Дорога долгая, и не просто долгая, а очень долгая, поэтому, опуская вопрос, сразу отвечаю, я кулинарных курсов не кончал и "писчу" готовить не умею. Может быть, Николай у нас в этом деле дока?
– Не-а, я не дока и даже не Фока. Вот хлеб нарезать могу.
– На первое время мы вам дадим яств, которых вам с лихвой хватит до следующего городища, а дальше, через вашу бечать, полученную от жрицы нашей, вам отказа не будет, обеспечат всем необходимым и голодными не оставят. Эту бечать всяк знает, и любой, прочитавший на ребре послание, окажет вам всяческое содействие.
– А вдруг как не хватит запасов до этого самого вашего ближайшего городища, случается же всякое в дороге, к примеру, украдут или отнимут их у нас лихие лесные разбойники или, не дай Боже, потеряем по забывчивости? По этому случаю никаких других вариантов у вас не предусмотрено?
– Как же не предусмотрено, очень даже предусмотрено. Засучиваете рукава, напрягаете мозги и добываете себе пропитание сами. Это, конечно, затормозит ваше продвижение, зато сытые будете.
– Засучить и напречь – это мы можем, а вот охотиться голыми руками не обучены.
– Здесь одно из двух – или вы законченные олухи, или олухи те, кто вас обучал в мастерских Рода. – Затем Мария обратилась к внуку: – Кузьма, дай иноземцам всё необходимое для добычи зверя и разведения пламени, и вот ещё что, переодень их в нормальную одежду, а то в таком полуголом виде они слишком привлекательны и далеко не уйдут. Да, вот ещё что, если они пожелают сверх того, тоже дай.
– Утешила ты меня, матушка, премного тебе благодарен, – Иваныч склонил голову в лёгком поклоне, – но не успокоила, но это уже моя и Николая Васильевича забота. Согласен со мной?
– Так точно, дядь Максим!
– И последнее, – Подосиновиков обвёл присутствующих таким взглядом, как будто бы уже прощался. – Когда выступаем?
– Прямо сей миг, – по-обыденному, спокойно ведающая мать отдала приказ.
– Сейчас?! А-а-а… ну, ладно, раз надо, значит надо. Пошли, Кольша, собираться.
И, как поётся в одной из советских песен, "сборы были не долги, от Кубани до Волги мы коней собирали в поход". Поменяв свою одежду на нормальную, путешественники тем не менее переобуваться в местную обувь категорически отказались, но предусмотрительно взяли её в качестве запасной. Кузьма, прежде чем их отпустить, придирчиво, ещё и ещё раз осматривал и перепроверял свою работу. Передав Максиму Ивановичу вещмешок из плотной мешковины, Кузьма красноречивым жестом дал понять, что приготовления закончены, делать им на мужской половине более нечего и что настала пора прощаться.
Появившись в главной и самой большой части хором, группа специального назначения, во всей своей красе, предстала перед провожающими. Задержавшись на пару секунд, чтобы дать возможность соотечественникам и хозяевам оценить их прикид, Максим Иванович и Николай стали прощаться. Первая, с кем они поспешили проститься, а заодно и поблагодарить, была, естественно, мать Мария, вторым по авторитету был Чапаев, а дальше все остальные, стоявшие к ним в очереди. Слёз при прощании не было, а вот крепкие объятия были, были также дружеские напутствия и пожелания. Когда все дружной толпой вывалились во двор, то, в очередной раз удивившись, увидели Кузьму, державшего под узды двух великолепных жеребцов. Один, тот, который был полностью белым, без единого тёмного пятнышка, спокойно стоял, опустив голову, второй же, терракотового цвета, в котором чувствовалась неуёмная страсть, нервно перебирая ногами, то задирал голову вверх, издавая при этом лёгкое ржание, то, шумно пофыркивая, опускал её чуть ли не до самой земли.
– Это что, всё нам?! – Максим Иванович терялся в мыслях, не понимая, то ли радоваться предоставленному транспорту в одну лошадиную силу, то ли плакать от вынужденной верховой езды, без седла и стремян, тем более что за всю свою жизнь он ни разу даже не подходил к лошади. – Но я не умею ездить верхом!
– И я в первый раз.
– Мать Мария, ну скажи, зачем нам эти коняжки, разве нас поджимают сроки? – Мария промолчала. – Ну, а если не в сроках дело, то, может быть, мы лучше налегке двинемся?
– Не бойтесь, кони эти не простые, они помогут вам освоить верховую езду в короткий срок, вам останется только почувствовать их подсказки. Белый конь тебе, Максим, также возьми это каменное прясло, которое ты наденешь ему на шею в момент крайней опасности, когда вы поймёте, что жизнь ваша весит на волоске.
Иваныч протянул руку и увидел, как на его ладонь легло то, что мать Мария называла пряслом. Каменное колечко, где-то четыре сантиметра во внешнем диаметре и сантиметра полтора во внутреннем, ребро же кольца составляло не более сантиметра. Матёрый сыщик поочерёдно переводил взгляд то на прясло, то на морду коня, то опять на прясло, то опять на морду коня и, убей Бог его душу, никак не мог понять, как и каким образом такое меленькое колечко возможно надеть на такую толстую шею, причём конская голова, через которую нужно было продевать прясло, в диаметре гораздо шире, чем сама шея.
– Ох, и не нравится мне вся эта затея! Ох, чувствую, хлебнём мы счастья, по самое не хочу, и это, в принципе, уже началось, мы ещё, как говорится, не отъехали и метра, а у меня уже мандраж в коленках. Николай, а ты как себя чувствуешь?
– А мне всё по кайфу, лишь бы конь был подкован.
– Да, кстати, а лошади-то подкованы?
Мать Мария с минуту соображала, но всё же задала вопрос:
– О каких лошадях ты говоришь, Максим?
– Об вот этих.
– Но это кони.
– Когда помираешь, то разница, я думаю, небольшая.
– Кони подкованы, а вот прясло схорони за пазухой.
– Обязательно, – Максим Иванович подошёл к белоснежному жеребцу и попросил Кузьму подсобить. Обосновавшись на широком конском крупе, он легонько тронул поводья. – Слышишь, Алексеич, спой нам на прощание марш славянки. – И тут Чапаев, неожиданно для самого себя, громко и проникновенно запел «Прощание славянки», хотя до этого ему казалось, что слов он не помнил, а тут и Степанида поддержала его первым голосом.
– Спасибо, друзья! – еле сдерживая слезу, благодарил Максим Иванович. – Не отставай, Николай!
Никто не расходился до тех пор, пока наездники не скрылась в ближайшем лесу

Глава 11

Запах затхлости и прохладной сырости почувствовал Борис, когда, ещё не открыв глаза, очнулся от сна. Подтянув одеяло до глаз, он продолжал наслаждаться теплом, а также мягкой, отдающей лёгким приятным ароматом, не в пример воздуху снаружи, подстилкой, отчего просыпаться окончательно не торопился. Он нежился, наслаждаясь покоем, как вдруг его глаза, к немалому его удивлению, открылись, причём непроизвольно и как-то сами собой. Это было так очевидно, но в то же время странно, так как при полном своём сознании он чётко помнил, что на это действие у него желания не возникало. Дальше – больше, перед своим взором он увидел сидящего напротив, ни больше ни меньше, снежного человека, после чего одна за другой в голову стали закрадываться мысли, настолько противоречивые, что от их переизбытка и диаметральной противоположности произошло лёгкое головокружение. "Или я сплю с открытыми глазами, или мне кажется, что я проснулся, но в любом случае сидящее передо мной существо имеет место быть. Голографическое это изображение или реальный объект, мне предстоит в ближайшие пару минут выяснить, и желательно не задерживаться с выводами. – Борис, стараясь проделать сие действие как можно незаметнее, ущипнул себя за ляжку. – Значит, не сплю. Не знаю, хорошо это или плохо, время покажет, но будем отталкиваться от того, что есть, и двигаться в своём расследовании дальше. Изображение не дрожит и не плывёт, следовательно, по всей вероятности, это не мираж и не голограмма. Батюшки святы, да у него пар из ноздрей валит, да ещё вдобавок он сопит при каждом выдохе. Похоже, а на этом всё сходится, передо мной реальное существо, но вот кто оно такое, предстоит ещё довыяснить. Что он похож на снежного человека, то это и к бабке не ходи. Если он тот самый Йети, а я здесь, то это… это значит… что я у него в пещере, он меня добыл как дичь, затащил сюда и, в конечном итоге, собирается сожрать. Говорила мне мама, не пей с незнакомыми людьми, а я её не слушал, и вот результат. Как вы, Борис Брониславович, чувствуете себя в роли бифштекса? В этой роли я чувствую себя так, что никак не чувствую себя, просто от одной такой мысли мне делается плохо, воля моя сразу куда-то вдруг пропадает, а всё тело немеет. Неужели настоящий бифштекс чувствует то же самое? Стоп, секундочку-секундочку, разве снежные люди, перед тем как слопать свою жертву, накрывают её шкурами и дают ей вволю выспаться? Что ни говори, а довольно странный ритуал у этого гоминида. Ба-а-а… вот я дурак, ну просто круглый идиот. Такое бывает, такое случается с похмелья. Как же я сразу-то его не узнал? Да это же Николай, тот самый Николай Валуев, снявшийся для рекламы в роли снежного человека. Ну, точно, это он, а сам я нахожусь в съёмочном павильоне. Видать, спьяну забрёл сюда, а люди добрыми оказались, мне посочувствовали, спальное место предоставили, возможность дали придти в себя, а ведь я, скорее всего, съёмку им сорвал". – Почувствовав облегчение, Борис осмелел, приветливо улыбнулся Николаю, подмигнул одним глазом и в довершение, вынув руку из-под шкуры, помахал ею в знак своего доброго расположения.
– Привет, Николай… извини, но отчества я твоего не помню.
– Ты ошибаешься, здесь нет Николая.
Борису было довольно странно это слушать, а тем более наблюдать. Он отчётливо слышал голос, и похоже, голос исходил от того, кто сидел в данный момент напротив него, но так же отчётливо он видел, что Николай рта не открывал и губами не шевелил. Борис оглядел пещеру, однако никого не обнаружил. Они были совершенно одни в этой пропахшей то ли дихлофосом, то ли перепревшим навозом огромной пещере. И тут холодок, вновь пробежавшись по спине, напомнил о себе.
– А где он? – Спохватившись, Борис хотел было перефразировать свой дурацкий вопрос, но ватный язык отказывался ворочаться.
– Это лежбище моё, – слова лохматого существа опять прозвучали очень странно, сходясь прямо где-то в центре Борисовой головы, – Николай здесь не живёт.
– То-то я смотрю, что здесь как-то не так, интерьер противоречит утверждённым эскизам. Точно, это не его павильон. Я, видать, вчерась по запарке входом ошибся. Вы уж извините меня, э-э-э… не знаю, как вас звать-величать, что ненароком потревожил вас, так сказать, создав для ваших съёмок некоторые неудобства. Я компенсирую вам, настолько, насколько это будет в моих силах, скажите только, кому я обязан такой честью.
– Неудобства, о которых ты говоришь, ты причинил мне.
– Не спорю, а теперь, если вам не трудно, назовите всё-таки своё имя, а я вам своё. Моё имя  Борис.
– Я Леший, хозяин этого леса.
– Понятно, сказку, значит, снимаете? Здорово! Я смотрю, и пещеру подходящую подобрали, всё реально, даже кости, разбросанные от стенки до стенки, как настоящие. Сюжетом вкратце не поделитесь? Ну, не хотите, как хотите. Пожалуй, не буду больше мешать вашему процессу, ведь творческие люди, они, знаете, такие ранимые, чуть что, сразу в запой, а я этому способствовать не хочу, я за трезвую нацию.
Борис вылез из-под шкур, отряхнул немногочисленную одежду, которая была на нём, и направился к выходу.
– Не спеши, сядь на тот валун и слушай.
– Тороплюсь я, знаете ли, да и друзья заждались. – Но не тут-то было. Когда до выхода оставалась буквально пара шагов, ноги Бориса вдруг начали загребать влево, а затем, сделав полукруг, насильно привели его к большому валуну, похоже, к тому, о котором говорил лохматый верзила. – Ладно, если вы так настаиваете, присядем на дорожку.
– Прежде чем отправить тебя кое-куда, я кое о чём хочу спросить.
– Я так понял, что кушать вы меня не собираетесь?
– Хотел бы, но нельзя.
– Надо же, я здесь ещё только ночь переночевал, а у меня уже свой покровитель. Придётся с ним знакомиться и не забыть поблагодарить его за опеку. Извините, уважаемый артист, не могли бы вы постараться говорить вслух, а то ваше звучание в моей голове производит разбалансировку всего моего серого вещества?
– Скоро тебе представится такая возможность и ты встретишься со своим покровителем, – эти слова громила произнёс вслух. Голос его был под стать его размерам. Казалось, что в пещере раскачали колокол, но не просто колокол, а Царь-колокол.
– Приятный голосочек, ничего не скажешь. Теперь уже и не знаешь, что было бы лучше, то ли первый вариант, подсознательно-противный, то ли второй, убийственно-громогласный. Была бы моя воля, так я запретил бы и тот и другой, а также запретил излагать все мысли в любом виде. Но вернёмся к вашему вопросу, так о чём вы хотели меня спросить?
– Кто ты такой?
– Риторический вопрос, прямо как в "Золотом телёнке". Вы ещё добавьте – чей я холоп.
– Я спросил только то, что я спросил. Кто ты такой?
– Я, как и вы, человек. Мы с вами братья, только не в буквальном смысле, а в физиологическом. Помните, как в сказке про Маугли, "мы с тобой одной крови, ты и я." В ваших жилах течёт красная кровь, и в моих тоже, мы говорим на одном языке, каждый на своём диалекте, но корень-то этих слов один, и поэтому мы понимаем друг друга.
– Верно, кровь красная, и слова произносим одинаковые, но всё-таки ты не из нашего мира, я это нутром чувствую.
– Что вы всё мир да мир, наш, не наш, заладили, ей-богу, одно да потому.
– Ага, вот, слышишь!
– Что?
– Слышишь, что ты произнёс?
– А чего я такого произнёс?
– Ты обратился к Богу.
– Ну, упомянул случайно его имя всуе, просто к слову пришлось, и что тут такого?
– Вы поклоняетесь Богу?
– Кто как, все по-разному.
– Однако вы в него верите?
– Не совсем, есть и атеисты.
– Значит, у вас Бог.
– Да, у нас один Бог, а у вас что, по-другому, в вашей деревне ещё осталось многобожие?
– Ты сам подтвердил мои предположения, а поэтому я повторяю вопрос – кто ты такой?
– Вот прицепился, кто я такой да кто я такой. А действительно, кто же я такой? Странно, никогда раньше над этим вопросом не задумывался. – В следующую секунду Борис посмотрел на свои ладошки. – Наверное, я прежде всего человек, из плоти и крови, обладающий сознанием и некоторым подсознанием, также есть наличие души, свободной от какой бы то ни было религиозной идеи, из чего вытекает, что я действительно человек, и человек, по-видимому, неплохой. Вреда большого никому не делал, правда и добром сильно не разбрасывался, поэтому, опять же повторюсь, неплохой. Не скажу, что сильно хороший, но не плохой, а это скорее плюс, чем минус. Рассуждаем дальше. Если мыслить логически, то… а что то? А то и значит, что ничего, просто человек, со всеми его недостатками и некоторыми достоинствами. Звёзд с неба не хватал, но и своё никому не отдавал. Достаточно вам?
– Из какого ты времени?
– Это что-то новенькое, такого я в кинофильмах не слышал.
– Ты чего мне выкаешь?
– Вопрос встречный, а вы чего мне тыкаете?
– Обращаться на "вы", это так принято в вашем мире?
– Вы меня путаете сознательно или вжились в роль до такой степени, что выйти из неё сможете уже только через Кащенко?
– В нашем мире таких, как ты, нет, и говоришь ты не так как люди этого времени. Так откуда ты взялся, такой безрассудный?
– А может быть, мы закончим Ваньку валять? Устроили здесь… понимаете ли, цирк шапито, оценки постороннему человеку даёте, не изучив предварительно его историю болезни. Рассудный, безрассудный, за своей головой последили бы, а то лепите горбатого, а мы, как хочешь, так вас и понимай. Где ваш режиссер, я ему хочу пару ласковых слов в лицо бросить, левой рукой, на прощанье.
– А род твой откуда берёт начало?
– Это вы имеете в виду моих родителей?
– Я хочу знать, когда зародился род твой и под каким чертогом?
– Когда зародился мой род? Мой род зародился… Дилемма номер два – теперь уже будем вспоминать зарождение моего рода? Вопрос, конечно, интересный. Не буду перед вами вилять и выкаблучиваться, а скажу как на духу, я не знаю, когда и где зародился мой род и, тем более, под каким чертогом, а поэтому вы уж извините, что я не смогу удовлетворить ваше любопытство.
– Тогда мне тебя не жалко. Не знающий родства всё равно что без памяти, а значит, жизнь твоя дальнейшая не имеет смысла. Тебе незачем жить, если ты не знаешь, для чего живёшь. Иди, твой последний путь будет недолгий, а смерть – спасением от дальнейших мучений. Хорошо будет, если успеешь душу спасти.
– Спорить с вами не имею никакого желания, это то же самое, что учить собаку логарифмам, пусть каждый останется при своём мнении, так что прощевайте, засиделся я тут в вашем павильоне.
Борис, теперь уже решительно, встал, оглянулся напоследок, расправил плечи и шагнул к выходу.
– Тропинка укажет тебе дорогу, а попадётся развилка, ступай по той, где Солунце след оставило, а ночью Лунный след ищи.
– Ценные указания, ничего не скажешь, других не предвидится? А то давай, вспоминай, пока я не ушёл, чтоб потом не догонять.
– Других указаний нет.
– Ну, не поминай лихом, спасибо тебе, Николай, что не полакомился мною, а проявил, так сказать, характер, убоявшись моего покровителя. – Однако перед самым выходом Борис задержался. – А что за след такой от Солнца, как он хоть выглядит или на что похож? Это я просто для того переспрашиваю, чтобы не ошибиться ненароком.
– Будь внимательным, ошибка может жизни стоить.
– Ну, что же, если других пояснений не будет, тогда я учту только эти ваши наставления.
От входа пещеры, забирая сразу вправо по направлению к лесу, шла вытоптанная до земли довольно широкая, не тропинка, а получается, что целая дорожка. Других троп поблизости не наблюдалось. Борис чувствовал себя довольно сносно, похмельем не страдал и был этому немного удивлён, шагал бодро, любовался ясной солнечной погодой, вдыхая ароматы разнотравья. После километра пути Борис уже благополучно забыл и своё странное пробуждение в пещере, и ещё, в чём он нисколько не сомневался, более странное знакомство с Николаем Валуевым, и его раздражающие своими намёками вопросы. Пройдя полем, тропинка завела Бориса в лес, где, петляя между деревьями, привела его в самую чащу. Он это понял только тогда, когда оказался на небольшой полянке, где его путеводная тропинка, разделившись на три части, расходилась в разные стороны. Остановившись, он стал соображать.
«Про какой там солнечный след говорил мне Колян? – Оглянувшись вокруг, он вдруг осознал, что забрёл в такую глухомань, куда и не каждая зверюга забредёт. – И как же я, скажите мне пожалуйста, отыщу след солнца, когда в такой темноте я с трудом могу разглядеть свой собственный след? Вот я попал! Круто я попал в тёмный лес. Что же делать, как же быть, и кого теперь винить? Дальше ходу нет, это точно. Может быть, вернуться назад? – Борис оглянулся, и, вот тебе раз, позади себя он не увидел тропинки, по которой только что пришёл сюда. Она пропадала в метре от него, и дальше ничего, даже намёка на какую-нибудь тропу. – Час от часу не легче, и что же мне теперь делать? Нет, я конкретно спрашиваю. А кого я спрашиваю? Я спрашиваю какую-нибудь живую душу, которая, вдруг совершенно случайно, выйдет из чащи. Вот дурак, не спросил у артиста, в какую из четырёх частей света мне надо было идти. На север, на юг, на запад, или на восток? А впрочем, какая разница, ведь компаса у меня всё равно нет, и приметы народные я не знаю. Ну, что, будем пропадать? Через семь дней от голода и жажды я покину этот мир и уйду в иной, если, конечно, таковой существует, а из оставшихся на большой земле живых людей никто не узнает, где могилка моя. Успокаивает одно, что оплакивать меня всё равно некому, разве что Перунчело, верному моему псу и преданному другу, но он, как известно, плакать не умеет. Ну, хватит, хватит нюни распускать, ведь как ни крути, а мне предоставляется три шанса, не один, не два, а целых три. И это хуже всего, потому что из трёх представленных нужно выбрать один единственный. – Борис стоял на месте, не решаясь ступить на одну из трёх дорожек. Ещё через пару минут вынужденного простоя он почувствовал лёгкую панику. – Нет, это уже не смешно, и так дальше продолжаться не может, надо что-то срочно предпринять. Попробую позвать на помощь, что ли».
Борис сложил руки рупором и громко прокричал: "Ау-у-у!" Затем прислушивался долго и внимательно и, не дождавшись ответа, прокричал снова: "Ау-у-у!" Опять прислушался, и опять тишина. Опустив голову, чтобы почесать "тыковку", а только это и оставалось сделать в данной ситуации, он вдруг увидел на одной из тропинок солнечный зайчик, диаметром примерно с современную сковороду стандартного размера. Он задрал голову вверх, но солнечного луча, проекция которого в данный момент высвечивалась на земле, не увидел. Не понимая, в чём дело, Борис то задирал голову, то опускал её вниз, то опять задирал, то опять опускал, до тех пор, пока не сказал себе: "Ну, хватит уже, насмотрелся. Конечно, всё это странно, но, похоже, это и есть тот самый след от Солнца, о котором рассказывал мне Колян. Вычислять, каким образом он здесь образовался, не моя забота, если он появился, значит, так надо… кому-то или чему-то, хотя и это мне без разницы. Уф-ф-ф, даже как-то сразу легче стало. Появиться-то он здесь появился, но почему именно на этой, а не на двух других тропинках?" Убеждая себя в случайности происходящего, Борис, не отрывая взгляда от светлого пятна, выжидал, что оно вот-вот исчезнет, и тогда трагическая и безвыходная реальность восстановится. Время шло, а зайчик и не думал исчезать. "Ладно, уговорил, доверюсь тебе, светлый путеводитель." Первый осторожный шаг, потом второй, третий уже поуверенней, а четвёртый вполне осознанный и решительный. Зайчик же при этом всё время оставался на два шага впереди. Через полчаса горемыка Борис уже подходил к краю леса. Зайчик пропал в тот момент, когда он вышел на опушку. В радостном настроении миновав поле и подойдя к его краю, Борис, к не малому своему удивлению, упёрся теперь уже в болото. Как "опытный" путешественник, на этот раз он рассудил правильно, а именно, что не стоит пороть горячку, но стоит остановиться, осмотреться, всё взвесить, подумать и только тогда принять единственно правильное решение. Он мысленно даже похвалил себя за это. А задуматься было от чего. Тропинка, проложенная в колеблющейся жиже, которая посекундно вздрагивала от выходящих из глубины газов, была, как ни странно, абсолютно суха и тверда. Он снова оглянулся назад и увидел, что позади него, как и в прошлый раз, дорожка исчезала прямо в метре. "Намёк понятен, обратной дороги нет, теперь только вперёд. Ну, что же, вперёд так вперёд". Тропинка, петлявшая между огромными кочками и высохшими деревьями, вывела Бориса к строению, издалека напоминавшему скирду сена, только сложенную из каменных неровных блоков. "Ну, вот и заимка! Какая-никакая, а цивилизация". Борис откинул занавеску и шагнул вовнутрь.
– Есть кто живой?! – Борис протёр рукой глаза, чтобы они быстрее приспособились к разнице в освещении. – Здравствуйте, люди добрые. – Глаза стали различать обстановку, предметы и фигуры отшельников, обрёкших себя на болотное существование. Сначала Борис обратил внимание на миловидную женщину в русском наряде, с живой змейкой на шее. "Змея вокруг шеи, ну что же, вполне возможно, вполне. С научной точки зрения можно предположить влияние сероводорода, с координирующими мелкими добавками, на поведение пресмыкающихся. – Вторым, кого он разглядел, был не кто иной, как Трендафил Аспарухович. – Ну, вот, вполне современный человек, если судить по одёжке. Наверное, натуралист, раз забрался в такую топь, бабочек ловит и жуков-плавунцов собирает для науки. – Третьим был сидящий не каменном стуле отвратительный доходяга в рваных лохмотьях. – Колоритный прикид, рубище по высшему разряду. Монах-отшельник, как пить дать, а это его обитель, так называемый скит. Получается, что он здесь за главного. – Борис подошёл поближе к монаху, чтобы представиться, но, разглядев его основательно, чуть не ахнул. – Холера ясная, так это же тот самый гастарбайтер из моего кошмарного сна, после которого я реально чуть ласты не склеил".
– Да, Борислав Брониславович, это я. К счастью, не монах, но в отношении отшельника ты, в какой-то мере, угадал.
– Но я ничего такого не говорил!
– Это неважно, главное то, что ты подумал.
– Так ты, стало быть, ещё и телепат, мысли, значит, способен угадывать?
– Угадывать – это вот его профессия, – доходяга указал на Трендафила. – А я просто читаю мысли других, как открытую книгу.
– Что-то мне ваше гостеприимство на душу не ложится. Пойду, пожалуй, а то у меня ещё уйма всяких дел незаконченных.
– Учти, здесь дорог нет, а так иди, если есть желание сгинуть в болотной трясине.
– Как это нет дорог, я же пришёл сюда по какой-то дороге, а не прилетел по воздуху.
– Ту тропу, по которой ты забрёл к нам на огонёк, проложил я.
– Зачем?
– А ты тупее, чем я предполагал. Затем, что бы заманить тебя в мои сети.
– Зачем меня заманивать, попросил бы вежливо, я бы сам пришёл.
– После нашего ночного разговора в твоей квартире ты бы не решился придти ко мне добровольно, поэтому я сделал по-другому. Я, технично и ненавязчего, заманил тебя сюда.
– Значит, Колян, сволочь, пляшет под твою дудку?
– Какой ещё Колян?
– Который в пещере прикидывался Лешим.
– А он и не прикидывался, он действительно Леший. А насчёт того, что пляшущий под мою дудку, то тут ты не ошибся, он действительно пляшет под мою дудку. Ты тоже будешь плясать под мою дудку, если не согласишься по своей доброй воле сотрудничать.
– А та красавица, споившая меня вусмерть, тоже из этой оперы?
– Сам как думаешь?
– Думаю, гражданин телепат, твои потуги напрасны.
– Это почему же?
– Сотрудничество предполагает взаимовыгоду. Если ты меня сюда заманил, значит, тебе от меня что-то нужно, и я смею предположить, что именно тебе надо. С другой же стороны, я должен получить то, что мне надо. Правильно?
– Логично, я пойду на любые твои прихоти, говори, чего тебе надо?
– Так вот, мне от тебя… ничего не надо.
– Совсем-совсем?
– Совсем-совсем.
– Даже денег не хочется поиметь, много-много?
– У меня на родине говорят, что много денег не бывает. К чему эти абстрактные понятия в разговорах ни о чём?
– Хочешь конкретики?
– Так, из чистого любопытства.
– Сто миллионов долларов, причём американских.
– Ого, сразу сто?
– А чего мелочиться, для хорошего компаньона не жалко.
– Сурьёзный аргумент.
– А то!
– Однако неувязочка здесь, я терпеть не могу американские доллары, они не обеспечены золотом.
– Не хочешь американские, возьми канадские или австралийские, все по сегодняшнему курсу. А может быть, тебя устроят тугрики, но тоже по курсу?
– Откуда вдруг такая щедрость, и за какие заслуги ты мне предлагаешь такие огромные деньги?
– Но ты меня ещё не дослушал, сто миллионов – это только аванс.
– Разреши, я присяду?
– Позади тебя лавочка, не побрезгуй, располагайся у костерка. Трен, дружище, подкинь пару полешек берёзовых.
– Значит, аванс, говоришь? – Борис присел на каменную лавку. – И чем же я буду обязан за такие бабки?
– Сущий пустяк, ничего тебе не стоящий, тот же самый, что я требовал той ночью в твоей квартире. Кстати, ты меня тогда обманул, обещал отдать, а сам исчез. Нехорошо так поступать с партнёрами, поэтому должок за тобой числится.
– Я помню тот визит, до сих пор всё тело болит.
– Ты был тогда неосторожен в своих словах и в действиях, а также вежливость и гостеприимство не проявил должным образом.
– Сейчас я постараюсь быть предельно осторожным в своих действиях и обещаю, это я уже сам себе, следить за своим языком, ведь отсюда всё равно не убежишь. Я прав, или всё же есть вариант?
– Не играй словами, дурачков тут нема. Ты, как всегда, прав, отсюда не убежишь. Представь, что ты в частной тюрьме и тебе дали пожизненное. Но ты можешь выкупить себе свободу, и не только выкупить, но и получить приданое в виде кучи денег.
– Сколько у меня времени для раздумья?
– Ты невнимательно слушаешь. Ради тебя повторюсь – у вас, Борислав Брониславович пожизненное заключение.
– Если я понял правильно, то во времени я не ограничен?
– Ни в коем разе, разлюбезный мой каторжанин.
– Так я пойду подумаю, – Борис встал и направился к выходу. Яркий свет ослепил его на выходе. С минуту он снова привыкал, но теперь уже к свету, заслонив глаза рукой, как козырьком. Придя в норму, Борис осмотрелся. Дороги, в которую ему хотелось верить, ведущей от входа к остальному человечеству, почему-то не было. Обойдя постройку вокруг и не обнаружив даже указателя, Борис не удивился, заранее предполагая такой исход.
"Не может быть, дорога должна быть, эти хитрецы её просто спрятали, камуфлируя под трясину. Думай, следопыт, думай, надо делать ноги отсюдова, и чем скорее, тем лучше". Вдруг ему показалось, что он вроде бы обнаружил одно место, более-менее сухое на вид и твёрдое на ощупь. Решив рискнуть, Борис сделал шаг. Провалившись по пояс, он почувствовал, что трясина стала неумолимо его засасывать. Пришлось звать на помощь, а иначе хана, что в планы Бориса никак не входило. Из трясины его вытащили новоявленные компаньоны, затащили вовнутрь и бросили на ту же лавку у костра.
– Вы… – Борис, сняв шорты и фотболку, выжал их прямо на каменный пол, – не знаю, как вас там звать-величать, изменяете своим правилам.
– Это ещё каким?
– Спасаете чужого, ненавистного для вас человека.
– К чему ты клонишь?
– А к тому, что если бы я вам был не нужен, сильно-пресильно, то вы бы даже пальцем не шевельнули, чтобы меня спасать.
– И что… этим ты намереваешься меня шантажировать? Щенок ты паршивый! Да, не отрицаю, ты мне нужен, можешь тешить себя этой мыслью сколько хочешь, но знай, тебе никогда не изменить ситуацию.
– Понимаю, но я-то клонил к другому. Зачем было руки об меня марать, колданули бы слегка, и я вот уже весь перед вами, безоружный и беззащитный.
– Если можно сделать руками, то надо делать руками, колдовство сильно дорого обходится.
– Да что вы говорите, значит, и колдовству есть предел?
– Довольно инсинуаций, теперь, Бориска, слушай меня очень внимательно! – Колченогий схватил пленника за волосы и, дыхнув ему в лихо сероводородом, прошипел: – Шутки закончились, и, чтобы спасти свою никчёмную жизнь, ты сделаешь всё, что я тебе прикажу. – Не выпуская волосы из своей клешни, колченогий оттащил Бориса в какой-то дальний угол и сбросил в яму, довольно глубокую и холодную. – У меня здесь кое-какие делишки образовались, надо порешать, а ты посиди пока, подумай о судьбе своей горемычной.
Подняв вверх голову, Борис увидел стоящий на краю ямы чёрный силуэт тощей уродливой фигуры, на фоне которого сверкали кровавым светом только глаза, а на плече этого чудовища сидел огромный ворон со светящимися, в отличие от хозяйских, зелёными глазами.
"Где-то я эту птичку уже видел, и зубы этот гад не чистит, а жрёт, похоже, одни тухлые яйца. – Борис осмотрел яму. – Хоть бы табуретку дали, не на холодном же полу сидеть".

Глава 12

– Мать Мария, – Чапаев вглядывался в даль, туда, где исчезали, расплываясь в летнем мареве, двое всадников, – отчего у меня щемит на сердце? 
– Это добрая боль, не гони её от себя, вреда она тебе не причинит.
– Не спорю и всё прекрасно понимаю, но сделать с собой ничего не могу, тревожные переживания, не переставая, жгут вот здесь, в груди, и не отпускают.
– Пойдём, я дам тебе настой из отвара, ты выпьешь его, и тебе полегчает.
Проследовав за ведающей матерью, Валерий Алексеевич и Степанида вернулись в хоромы. Отвар был прохладный, как будто его только что достали из погреба, на вкус терпкий, с лёгкой горечью.
– Степанида, а ты не желаешь поправить своё здоровье настойкой полыни? – выпив четверть чарки, предложил Чапаев. – Как твоё самочувствие, в общем и в целом?
– Спасибо, Валерий Алексеевич, за заботу, чувствую я себя, и в целом и в общем, вполне сносно. Я как раз хотела сказать, а не пора ли нам возвратиться домой, а то загостились мы тут, неудобно как-то злоупотреблять гостеприимством.
– Да, ты права, пора и честь знать, да и домочадцы наши нас заждались.
Поблагодарив Марию за гостеприимство, Валерий Алексеевич и Степанида, откланявшись, поспешили, как сказала девушка, к себе домой.
– Скорей бы мы уже пришли.
– Что с тобой, Стеша? Буквально десять минут назад ничего не предвещало рождение таких слов.
– Не знаю, слабость какая-то вдруг во всём теле, и спать захотелось, спасу нет.
– Потерпи, осталось недолго, вон, уже за тем поворотом тебя ждёт мягкая постель.
– В том-то и дело что не мягкая, видать, по этой причине и не выспалась этой ночью.
– В смысле?
– В самом прямом. Матрасов у них нет, я уж не говорю про перины. Спишь на этих нарах, всё равно что на голом полу.
– Тут я готов поддержать наших предков. Я думаю, они вполне осознано мастерят твёрдое ложе, извлекая, таким образом, пользу для организма. Кстати, наши медики, опираясь на новые научные данные, склоняются в пользу твёрдого основания.
– А для чего же тогда рекламируют ортопедические матрасы?
– Не всё полезно, что рекламируют. Капитализм, в своей сущности, большой лохотрон, и главная его задача – это продать, не важно что и не важно как, главное как можно больше.
– Вот бы им сейчас да нашу рекламу.
– Можно, но тогда, в погоне за гламуром, они бы просто за очень короткое время перерезали бы друг другу глотки, лишив тем самым свой этнос будущего. А если бы у них не было потомков, то, следовательно, делаем вывод, не было бы и нас. Подумай об этом, Степанида, когда будешь засыпать, ворочаясь на жёстких досках. Ого, смотри-ка, за разговорами и не заметили, как дошли. Правду говорит восточная поговорка – с попутчиком и дорога вдвое короче. Не претендую на дословность, но суть верна.
Подоспели как раз к столу. Аппетит, как говорят мудрецы, приходит во время еды, зато обострённое желание пожрать возникает сразу, когда видишь стол, заставленный всякой вкуснятиной. Поэтому у Валерия Алексеевича и Степаниды, как у нормальных людей, тут же потекли слюнки, и только ожидание официального приглашения удерживало их от безрассудных действий. Трапезничали, как и положено, молча. Когда закончили, Светлана предложила Валерию Алексеевичу прогуляться.
– Люблю вечернюю прохладу.
– После такой дневной жары прохлада как манна небесная.
– Пойдём к реке, там посвежее.
Они спустились к реке, в то место, где воды, сделав крутой поворот, образовывали излучину. Чапаев снял плетёнки и пошёл босиком, утопая по щиколотку в тёплом речном песке.
– Завтра у нас большое гулянье, и я хотела узнать твоё намерение.
– А что за праздник?
– Завтра начинаются белые ночи.
– Ну, конечно, как же я мог забыть – самый длинный день, у нас его называют день Ивана Купалы. Правда, празднуют его не двадцать третьего июня, а шестого июля.
– А почему?
– Это связано с переходом от одного календаря на другой. Ещё там Библия замешана, и вообще, всё поперепутали так, что теперь уже и не разберёшь.
– А кто такой Купала?
– Про него тоже толком ничего не известно, никаких достоверных преданий не сохранилось.
– Как же вы так, почитаете человека, а сами не знаете, кто он такой.
– Ты, сама того не подозревая, расковыряла мою старую рану. Купала, это так, капля в море невежества. Ладно, не будем о грустном, ведь завтра как-никак праздник, а в праздник грех предаваться унынию.
– Хорошо, когда сохочется, тогда и расскажешь. Степанида, я думаю, тоже не откажется от гулянья?
– Я могу дать сто пятьдесят процентов гарантии, что завтра она не просто пойдёт, а побежит сломя голову.
– Почему ты так уверен?
– Она историк, и этим всё сказано.
– Теперь ещё кое-что, тебе со Степанидой надо будет перенарядиться, чтобы, не привлекая к себе внимания, в полной мере насладиться празднеством.
– Ты права, я с удовольствием переоденусь, только где мне взять такие наряды, как у вас?
– Я уже обо всём позаботилась, наряды ждут вас, и завтра поутрось вы их наденете.
– Ты знаешь, Светлана, у меня аж дух захватывает от предчувствия, что я буду участвовать в завтрашних гуляниях. 
– Теперь самое важное хочу тебе сказать. Как закончится веселье, ты без промедления отведёшь девицу в храм, и вот почему. Активизировалась нелюдь и нечисть, и с каждым днём они всё смелее и наглее. Это очень плохой знак. Почему они нарушили договор, мне неведомо, то знает главная жрица, но она не делится с нами. Звери уже нападают на людей, в воду заходить стало небезопасно, ночью вообще оставаться в лесу одному смерти подобно, и это всё печальные знаменья. А посему предупреждаю тебя, чтобы был осторожней и без надобности не рисковал. Если что не поддаётся уму, спрашивай у меня или у любой другой старейшей женщины.
– А ты сама что думаешь про все эти перемены?
– До конца понять не могу, но то, что это связано с вашим появлением, не подлежит сомнению. Но я знаю и другое, если вы здесь, значит, всевышней Богине нашей Магужь так нужно, это её промысел, и мы тут понять что-либо бессильны. Пойдём лучше купаться, а то от этой жары и пыли всё тело липкое стало.
– Ты же только сейчас сказала, что в воду заходить небезопасно.
–  Не бойся, именно сейчас опасности нет, я это чувствую.
– Тогда я с удовольствием.
Светлана зашла за соседний ракитник, сняла с себя одежды и, без всяких проволочек, зашла в воду. Чапаев скинул верхнюю одежонку, было бы чего скидывать, всего-то рубаха с короткими рукавами да шорты. Хлопнув в ладоши, академик разбежался и сходу нырнул в воду. Медленное течение позволяло им плавать как будто в стоячей воде. Наплававшись и нарезвившись, словно малые дети, они вышли из воды. Сначала вышла Светлана, предварительно попросив Валерия Алексеевича на время отвернуться, а уж потом и он сам, но только после того, как услышал разрешающий окрик. Возвращаться не спешили и, не сговариваясь, шли не прямо а зигзагами, тем самым оттягивая нежелательный для обоих момент расставания, и не важно, что ночь коротка, ведь расставание – оно, даже на миг, всё равно остаётся долгим.
– Ещё хочу спросить.
– Конечно, спрашивай.
– Меня волнует, как пережила твоя жена эту негаданную разлуку?
– Моя жена не переживала разлуку со мной. Скажу больше, а я это точно знаю, что и не горевала.
– Откуда такая уверенность?
– Оттуда, откуда я пришёл. У меня нет жены в прошлом и нет её в настоящем, в будущем не знаю, может быть, такое случится, что и в будущем у меня не будет жены.
– У тебя будет жена, Валерий, сын Алексея.
– Ну, дай Бог, дай Бог.
Услышав последние Валерины слова, Светлана на секунду призадумалась, отведя взгляд в сторону, затем, глубоко вздохнув, намерилась было что-то сказать, но в последний момент опять же передумала. Пожелав Чапаеву спокойной ночи, она проследовала на свою половину.
Ни свет ни заря, а семейство Соколовых, вместе с гостями, уже на ногах. Идут последние приготовления к празднику. Большая глиняная крынка с овсяным киселём поставлена на дно плетёной корзины, а чтобы не пролилась по дороге, была обложена кулями с ячменём, сырами разными да пресными лепёшками с добавлением в них толчёных конопляных семян. Венки, сплетенные из полевых цветов, украшали женские головки, наряды же их соревновались между собой своей изысканностью.
Радостные лица, и ни одного хмурого, хоть заищись, сплошь приветствия и пожелания всего наилучшего, а если уж разговоры, то только о предстоящем празднике. Влившись в основной поток, семейство наше тем не менее старалось держаться кучнее, дабы по ходу не разбрестись и не затеряться в основной массе.
Ритуал самого длинного дня и самой короткой ночи обязывал заходить на поле босиком. Специальное поле, подобранное жрицами, располагалось возле реки. Утренняя роса, окропив ноги, очищала их от всякой скверны, а те, кто по какой-то причине пришёл обутым, спешили разуться тут же, как только сходили с пыльной дороги.
Две тонкие берёзы, связанные макушками между собой и вкопанные на входе поля, образовывали арку. Сами же стволы, от земли и до макушки, были оплетены разноцветными травами, что придавало арке нарядный и в тоже время солидный вид.
В положенное время заиграли музыканты, и все стали подтягиваться поближе к разложенному в центре поля костру.
В какой-то момент, видимо, закончив первое отделение, музыканты, повинуясь неслышному приказу, прекратили играть, а значит, сейчас, по заведённой с незапамятных времён традиции, должен был разгореться костёр, но пред его зажжением в круг должна была выйти жрица. И она не заставила себя долго ждать.
– Русичи и другой народ, стоящий здесь вместе с вами, слушайте то, что я скажу. Великая Богиня наша Магужь дарует вам этот самый долгий день для воссоединения вас с огнём, водой и травами, которые не только обогатят души ваши, наполнив их любовью, но и очистят от скверны, а также помогут всем, кто желает найти себе сопутника, в котором найдёт для себя душу близкую, душу родственную, но прежде раскрыв своё сердце для любви. Славьте царицу нашу небесную песнями хвалебными да дарами хлебосольными, а также угощайтесь сами и угощайте всех.
Жрица подошла к широкому высохшему пню, на котором стояла небольшая ступа, а в ступе той три факела зажжённых. Взяв один, она поднесла его к выложенному пирамидально хворосту. Мгновенья не хватило ей, чтобы запалить костёр. Её остановили крики из толпы, желающие услышать здесь и сейчас своего любимого князя.
– Вячко! Вячко! – неслось из глубины. – Хотим услышать глас князя! Выйди, князь, покажи лик свой, слово скажи!
Напрасны были их старания, и желания их не исполнились. Не вышел Вячко в круг, и не прозвучало его слово в ожидавшей тишине, и не подхватил его ветер и не разнёс по полю. Чтобы прекратить гул, разрастающийся в толпе, жрица вознесла факел к небу. Народ, завидев знак, повиновался и притих. И только после наступившей тишины жрица поднесла факел к костру и смогла без помех зажечь его.
Вновь оживились музыканты, выкладываясь на полную, народ вспомнил, что он пришёл на праздник и загудел с новой силой, зашевелился и, движимый вековыми традициями, стал раскладывать небольшие костерки и варить вскладчину обетную кашу из принесённого с собой ячменя.
Те, кто не был задействован в священоварении, дурачились, шалили, водили хороводы, как возле своих костерков, так и вокруг основного костра. Уставшие и разгорячённые, возвращались гулеваны к своим лавкам, чтобы вновь подкрепиться да жажду утолить, передохнуть и с новыми силами опять пуститься в круговорот празднества.
– Странно! – Степанида скривила губки в упрямой гримасе.
– Наша Стеша чем-то озабочена?
– Да не то чтобы сильно озабочена, просто немного не укладывается в голове.
– Разрешите полюбопытствовать, что же в вашей головке не так?
–  Народ требовал князя, а он не вышел. Разве такое возможно?
– Этот вопрос ко мне?
– Ну конечно, к вам, Валерий Алексеевич.
– Думаю, что лучше будет переадресовать твой вопрос Светлане.
– Ну, что ж, давайте спросим у неё.
– Светлана!
– Что, Валерий?
– Вот у меня со Степанидой возник некий вопрос, на который мы хотели бы услышать ответ лично от тебя.
– Если я смогу, то отвечу.
– Скажи, почему не вышел в круг князь Вячко?
– Поговаривают, что князь наш не в себе, помутился рассудок его, замкнулся он и кроме своей наложницы никого видеть не хочет, гонит от себя людей, пришедших к нему с нуждами своими. Беда с ним приключилась.
– Что же это за напасть такая?
– Говорят, околдовала его девица эта, вместе с ним проживающая, в которой он теперь души не чает.
– И как теперь быть?
– Положиться на волю Всевышней.
– А самим попытаться спасти его разве нельзя?
– Наверное, можно, но сначала надо спросить совета у жрицы нашей.
– Поняла, Степанида, такой ответ тебя устраивает?
– Отчасти.
Ближе к вечеру те, кто чувствовал в себе силы, смог принять участие в прыжках через костёр. Прыгали в основном через свои костры, но не воспрещалось прыгать и через другие.
Музыка стихла окончательно, стихли и голоса, поле погрузилось в тишину, но движение на нём не остановилось и, в отличие от хороводов, приобрело другой рисунок. В основном движение создавали девицы в поисках своего суженого, чтобы, после того как отыщут, надеть ему на голову венок цветочный, сплетённый собственными руками, а те, в свою очередь, если их чувства взаимны, подарят свой венок, водружая его на девичью голову.
Светлане не нужно было ходить по полю в поисках своего суженого, она просто повернулась к сидящему рядом Валерию и водрузила ему на голову свой венок.
– Это… я не знаю даже, как реагировать на твой поступок. По идее, я должен отдать тебе свой венок, и я бы с удовольствием, но дело в том, что у меня его нет, я его не сплёл на досуге. – Академик ощупывал венок, негаданно и нежданно оказавшийся на его голове. – Это такой шутейский ритуал?
– Да, это ритуал. – Светлана взяла Валерия за руку. – Но шутейского здесь ничего нет, теперь ты мой суженый, и если твои чувства ко мне искренны и взаимны, то мы немедля пойдём к реке, чтобы омыться водой.
– Это так неожиданно, и я даже не знаю, на что мне решиться. Ты тронула моё сердце сразу, как я тебя увидел, это правда. Но я не смел и надеяться на какое-либо продолжение, а тем более углубление наших отношений. Мы из разных времён, и наши миры не могут соединиться. Это же не переезд из одного города в другой и даже не перелёт из страны в страну. Как, каким образом мы будем соосуществовать?
– Нам не надо будет приезжать и даже прилетать друг к другу, мы будем всегда рядом, мы будем неразлучны каждый миг и даже сиг.
– Но, прости меня за банальный вопрос, как это возможно и каким образом это будет выглядеть?
– Всё просто, Валерий, сын Алексея, ты останешься здесь, со мной.
– Я… здесь?!
– Разве такие мысли не посещали твою голову?
– Не скрою, я иногда ловил себя на мысли, что неплохо было бы мне пожить в этом времени, но чтобы остаться здесь навсегда…
– Тебя кто-то или что-то держит в том миру, или ты дал себе обет, который обязывает тебя вернуться туда?
– Действительно, а ведь никто и ничто меня не держит, и обязательств я никому не давал, да и, честно говоря, давать-то некому. Эх, и дом, в котором я проживал, треснул по всем своим швам, и в ближайшее время развалится, это точно, сложится, как карточный домик. Тогда мне и в голову не могло прийти, что это знак мне.
– Тогда поторопимся, а то скоро в реке места не будет хватать.
– Ты знаешь, а у меня вот именно сейчас как будто груз с плеч спал, и как-то легко сразу и на душе и во всём теле. Пошли к реке, а то действительно, понабежит народ и купайся потом в толчее.
Взявшись за руки, Светлана и Валерий, чуть-чуть обезумев от счастья, со всех ног понеслись вниз к речке.
– Валерий Алексеевич, вы куда?
– К своему счастью! – донеслось издали. – А ты лови момент, щёлкай, не останавливайся.
Домой возвращались по темноте, уставшие, но счастливые. На их счастье, на чёрном ночном потолке горел ночник с мелкими подсветками. Его яркий матовый луч, взойдя чуть выше горизонта, отбрасывал длиннющие тени, а когда подходили к хоромам, уже забрезжил рассвет, и ночное светило, как бы извиняясь за свою скоротечную службу, угасало на глазах.
Разбредались по хоромам молча, без пожелания друг другу спокойной ночи, прекрасно понимая, что нелепо желать того, что уже, де факто, прошло. Светлана, не отпускавшая руку Валерия от самого поля, увлекла его за собой в отдельный закуток, в который никто из домочадцев, кроме неё, не имел права входить.
– Эту ночь ты будешь рядом со мной.
– Разве так можно, Светлана?
– Ты видишь для себя какое-то препятствие, которое останавливает тебя?
– Да, есть одно.
– Расскажи.
– Ещё не остыла постель твоего мужа, а ты уже предлагаешь мне разделить её с тобой.
– Уймись, Валерий, я же не сказала, что мы будем этой ночью близки, я сказала, что ты будешь рядом.
– Тогда поясни, потому что я не понимаю смысла моего нахождения в твоей… присутствия возле тебя.
– Девять дней душа моего мужа Святозара, готовясь отправиться на небеса, пребывает на земле, и каждую ночь, в течение этих девяти дней, он будет приходить ко мне. Я хочу, чтобы он оценил того, на чью голову я сегодня возложила свой венок. Если ему вдруг станет что-то не по нраву, или сомнения какие, то он даст мне об этом знать, а если знака не будет, то это значит, что он одобряет мой выбор, и тогда, по истечении сорока дней, мы сможем быть близки.
– Значит ли это, что все девять ночей я должен провести здесь?
– Да, все девять, и ни одной ночи пропустить нельзя.
– Я согласен.
– Вот твоё ложе, – она указала на угол, в котором стоял застеленный одноместный лежак, похожий на тот, какими пользуются отдыхающие на море.
 
Глава 13

– Йайга! – Колдунья, оторвавшись от своих дел, вышла из-за перегородки. – Пока мы будем в отлучке, присмотри за моим пассажиром.
– За кем присмотреть?
– Извиняюсь, э-э-э… за моим пленником.
– Будет исполнено, мой Господин.
– Кто бы сомневался? Ну, что, Трен, ты готов?
– К чему?
– Не к чему, а куда.
– Конечно, готов, а куда?
– Мы сходим до пещерных людей.
– Как понять сходим?
– Сходим – это значит пешочком прогуляемся.    
– А это далеко отсюда?
– Смотря с чем сравнивать, но я всё-таки склоняюсь, что не далеко. Карту Европы можешь представить перед собой?
– Могу.
– Так вот, это район юга Франции и север Испании. А теперь пораскинь мозгами, кто там живёт?
– Сейчас соображу. Значит так: временной отрезок – это где-то тридцать пять – сорок тысяч лет назад, племена, обитающие в западной Европе, – Трендафил честно задумался и через некоторое мгновенье догадался: – неандертальцы. Угадал?
– Угадал, учёная твоя голова. Это действительно те, которых вы называете неандертальцами, а вообще-то они пещерные люди или то, что осталось от людей.
– Как понять – осталось?
– Регресс, дорогое ты моё светило, регресс в человеческом развитии, так, кажется, выражаются в вашем научном сообществе?
– Разве такое возможно?
– Ваша наука предполагает, а некоторые учёные даже утверждают, что это возможно, а я просто повторяю их слова.
– Утверждать-то утверждают, но никто ещё этого не доказал, и пока что это только гипотеза, не подтверждённая фактами.
– Радуйся, Нетудыхин, ты первый, кому представился шанс добыть доказательства превращения человека в животное.
– И я смогу донести их до нашего научного сообщества?
– Вот здесь ничего не могу тебе обещать, посмотрим, как сложатся обстоятельства или, скажем по-вашему, ляжет карта.
– Как понять сложатся, какие могут быть обстоятельства? Как ты, великий и ужасный, можешь говорить о каких-то там обстоятельствах, когда ты сам решаешь, быть этим обстоятельствам или не быть?
– Ты немножко перегнул насчёт ужаса. То, что великий, да, а то, что ужасный, – не совсем, бывают типы и поужасней, и насчёт обстоятельств… тут ты тоже не совсем прав.
– Но ты же всё-таки великий!
– Да, великий, но я не Бог!
– Но скоро им станешь.
– Как там у вас говорят, не говори гоп, пока не перепрыгнешь.
– Да, есть такое.
– И следовательно, что… Следовательно, не будем опережать события, а будем терпеливы и последовательны.
– Будем.
– Молодец, товарищ Нетудыхин.
– Интересно посмотреть, как эти Чудьи белоглазые уживаются с неандертальцами, деля между собой пещеры.
– Ни в коем разе, ты что, они даже не соприкасаются между собой. Чудьи живут глубоко под землёй, а неандертальцы живут на поверхности, и только в тех пещерах, которые не соединяются с подземным миром. Бывали случаи, не скрою, заселяли они по незнанию не предназначенные для них пещеры, так Чудь быстро на это реагировала и скоренько так выгоняла непрошенных гостей из своих владений.
– Господин, а что же с ними, я имею в виду неандертальцев, случилось такое, что они стали деградировать?
– Долго объяснять, ответ неоднозначный и требует массу времени для объяснения, которого у нас с тобой большой дефицит. Собирайся, а этот вопрос отложим для более подходящего случая.
– А чего мне собираться, я и так давно уж собран, осталось только подпоясаться.
– А, ну да, конечно же, это я так, образно говоря. Ну что, готов?
– Да готов я, готов, сколько можно повторять!
– Ну, если готов, то пошли.
Распахнув полог, они шагнули на свет. Трендафил автоматически приложил ладонь ко лбу, чтобы закрыться от яркого света, но, как потом оказалось, в этом не было необходимости. Перед входом в "избушку" вдруг, откуда ни возьмись, как будто из-под земли, выросла гора с зияющим огромным входом на уровне земли. Даже не заходя вовнутрь, было отчётливо видно, что вначале спуск в пещеру идёт плавно, но метров через пятьдесят резко поворачивает вправо и также круто уходит вниз.
– Прошу! – Ниян жестом пригласил Трендафила проследовать за ним.
– Мы что, действительно пойдём пешком?
– Да, прогуляемся в прохладе.
– До самой Франции?
– Трен, ну почему ты такой зануда? Доверься мне и смело шагай за мной, но только прошу тебя, не издавай лишних звуков, а если по-вашему, то не вякай почём зря, сделай мне такое одолжение. Хочу, пока мы идём, подумать кое над чем в тишине.   
Ниян уверенно шёл вперёд, а Трендафил, к своему удивлению, едва поспевал за хромоногим. Довольно быстро бесформенная пещера сузилась, приобретя вид тоннеля, точь-в-точь как в метро. Ровный пол и овальные, отшлифованные до блеска стены, переходящие в арочный потолок. Чем был вымощен пол и выложены стены, визуально определить было невозможно, но то, что это было сделано очень искусно, не вызывало сомнений. Когда свет от проёма, подсвечивающий им сзади, исчез совсем, то в образовавшейся темноте Трендафил не сразу, но стал различать светлые точки, которыми были усеяны стены и потолок. Создавалось ощущение, что миллионы светлячков враз зажгли свои зелёные фонарики. Трендафил вертел головой, изумляясь от увиденного, он даже вообразил себе, что попал в планетарий. И ещё ему показалось, что не они проходят мимо фонариков, а именно огоньки, с каждым их шагом, убыстряясь, летят к ним навстречу. Догадка подтвердилась скоро. Огоньки стали растягиваться и превращаться в тонкие линии, сначала короткие, но затем, всё более и более удлиняясь, они образовывали сплошные тонкие полосы. Несложно было догадаться, что они передвигаются в пространстве тоннеля с огромной скоростью. Однако, в свою очередь, было непонятно, кто из них в реальности двигался: они неслись вперёд по туннелю или, наоборот, туннель пролетал мимо них. Как бы там ни было, но один неоспоримый факт, ставящий под сомнение всю материалистическую теорию развития вселенной, показывал, что ветра в лицо и свиста в ушах Трендафил не чувствовал и не слышал.
Длилось сие чудодейство недолго, по замеру Трендафила не более десяти минут. Затем зелёные линии вновь стали укорачиваться, превращаясь в исходные точки. "Ну, вот и пришли, – успокаивал он сам себя, и уже хотел было добавить  "с Божьей помощью", но вовремя осёкся, прикрыв для надёжности рот рукой. Действительно, очень скоренько они уже выходили на поверхность.
– Странно, такой длинный тоннель, а мы ни разу никого не встретили.
– Ты просто не заметил.
– А как тут заметишь, если мы мчались с такой немыслимой скоростью?
– Вот и я про то же.
– Неужели в туннеле кто-то всё же был?
– Конечно, были, и не раз.
– Попробую угадать, это Чудь?
– Они, родимые.
– Но мы могли ненароком их зашибить?
– Совсем немного, пару десятков, не больше.
– Пару?! Господин, ты сказал пару десятков?! Да они нам этого никогда не простят.
– Чтобы не простить, надо для начала вычислить того, кому не нужно прощать.
– Получается, что они нас не заметили?
– Нет, конечно.
– Уф, а я уж испереживался.
– Радуешься, что не заметили?
– Да, отлегло немного от сердца.
– Как бы там ни было, а грех-то всё равно остался, и его уже не смыть. Непреднамеренное, как ни крути, а убийство, или убийство по неосторожности, тебе как больше нравится? – От таких слов Трендафил даже остановился. – Что ты так ресничками захлопал, испугался, что ненароком прикончил пару десятков нечеловеческих особей? А хочешь, я подсчитаю, сколько ты загубил человеческих особей, пока продвигался по своей служебной лестнице, а тем более когда, цепляясь за её верхушку, удерживался на ней до сего времени? Ну, рассказать тебе про них, перечислить всех по порядку? Не слышу ответа! Что, нет желания? Понимаю тебя, и ты не исключение, не всяк захочет выставлять наружу свои, пусть даже и былые, подвиги. А тут вдруг, посмотрите-ка на него, нелюдь он пожалел. Да если бы не я, гореть бы тебе в аду уже этой осенью. А там, поверь мне, не сахар, и даже не соль, там, как у наркомана, вечная ломка.
– Значит, ты заранее знал, что я должен был умереть этой осенью?
– Знал, Трендафилушка, знал. Ага, ну, вот и выход.
Они вышли на склон горы, покрытый густым кустарником. Вниз вела змеевидная тропинка, вытоптанная то ли зверьём, то ли кем-то ещё.
– Нам туда, – колченогий указал вниз.
– Несложно было догадаться, – Трендафил специально съязвил, нарываясь на неприятность, потому что хотел хоть как-то заглушить остатки совести, которая глодала его изнутри. – Было бы странно, если бы мы пошли в обратную сторону.
В какой-то момент, когда они спустились уже практически к основанию горы, дорогу их пересёк мальчишка, появившийся на тропе как будто бы из ниоткуда. Маугли, ни больше ни меньше, это первое, что мысленно мог произнести Трендафил, давая определение этому существу.
– Чего уставился, чертёнок, зови своего главнюка, – эти слова Ниян произнёс на чистейшем русском языке. Но Маугли продолжал неподвижно стоять, как будто сказанное относилось не к нему. Тогда колченогий перешёл на непонятный для Трендафила язык. – Иди и скажи, что Ниян пришёл.
Вот тут Маугли соизволил измениться в лице, когда услышал последнюю фразу колченогого и, ни секунды больше не раздумывая, пулей сиганул в кусты.
– Ждём здесь, они сами появятся.
– Долго ждать?
– Не дольше обычного.
– Какого такого обычного?..
Псевдоучёный не успел договорить, как их уже взяли в кольцо существа мужского пола, появившиеся из того же кустарника, в который до этого нырнул мальчишка.
В центр вышел косматый, с большой чёрной бородой, мужик, на вид пожилой, но в отличной физической форме. Указав пальцем на колченогого, он произнёс: "Ниян". Дальше они разговаривали на том же, непонятном для Трендафила, языке.
– Да, я Ниян. А теперь ты назови своё имя.
– Я, Окнешомит, Могучий Дуб, вождь племени Кесоварпов, рад приветствовать на своей земле великого Нияна.
– Отдай мне почести, как положено, или ты забыл, как это делается?
– Что ты, что ты, повелитель! – Могучий Дуб рухнул на четвереньки, как дуб подкошенный, и стал целовать землю вокруг ног колченогого, а за ним и вся его ватага повалилась и с протяжным воем стала биться лбами о землю.
– А теперь проведи нас к своему очагу, есть серьёзный разговор, от результата которого зависит процветание твоего племени.
Могучий Дуб протрубил что-то своим соплеменникам, и они тут же выстроились в две колонны по бокам Нияна и Трендафила, для сопровождения. Возглавил же шествие сам Окнешомит.
Через полчаса походного марша колонна вышла к большой пещере, возле которой, а также и внутри кипела обычная первобытная жизнь. Полуголые женщины хлопотали по хозяйству, а абсолютно голые дети играли в свои детские игры, больше похожие на зарницу или казаки-разбойники. Трендафил поймал себя на мысли, что не видит домашних животных, даже собак и тех не было. Ещё он обратил внимание на то, что вокруг у входа в пещеру валялись горы костей, вперемежку с черепами, как животных, так и человеческих.
У входа Окнешомит приказал группе сопровождения остаться, а сам пригласил Нияна и Трендафила следовать за ним. Они прошли в дальний угол пещеры, расположенный таким образом, что присутствующих в нём никто не видел, а если разговаривать вполголоса, то и не слышал. Вслед за троицей в тёмный закуток прибежала женщина с факелом в руке. Воткнув факел в расщелину, она разгребла кучу пепла, накопившуюся от прошлых кострищ, и на образовавшемся круге голой земли стала поспешно укладывать заранее приготовленные сухие полешки, затем, подложив под поленницу пару-тройку щепок, запалила их от своего факела. Убедившись, что с костром всё в порядке, женщина, прихватив с собой факел, молча ретировалась.
Костёр разгорался, а Трендафил, не теряя времени, изучал, стараясь как можно лучше запомнить, обстановку, да и самого вождя, думая при этом, что полученная информация авось да пригодится ему в дальнейшем. Обстановка была предсказуема, ничего, так сказать, нового от первобытного строя, а вот вождь притягивал к себе некоторое внимание. Скошенный лоб, большие надбровные дуги, большой, расплющенный книзу нос, широкие скулы, длиннющие руки и короткие ноги, грязный и вонючий, с набедренным куском шкуры и бешеным взглядом глубоко посаженных глаз, а также с идиотским оскалом во всё заросшее лицо, видимо, это была его дежурная голливудская улыбка. Какое-то время все сидели молча, переглядываясь друг с другом, пока до вождя не дошло, что по праву хозяина он обязан был вести беседу.
– Могучий Дуб готов выслушать великого Нияна.
– Ну, вот и славненько, значит, без предисловий и сразу к сути. – Неандерталец тупо молчал, продолжая скалиться во весь свой рот. – Мне нужна твоя помощь. – Оскал вождя тут же стал растягиваться к ушам. – Плата будет щедрая. – Голова вождя склонилась к правому плечу. – Ты, наверное, меня не расслышал? Плата, я говорю, будет щедрая, даже больше, чем в прошлый раз. – Теперь левое плечо любезно приняло на себя голову вождя. – Ну и чего ты тут головой машешь, выкаблучиваешься передо мной, не удовлетворяет гонорар, боишься прогадать, жадность последние мозги иссушила?
– М-м-м…
– Хорош мычать. Я здесь не для того, чтобы торговаться, а ты не для того, чтобы выдвигать условия. Нет, конечно, воля твоя, и ты вправе отказаться. – Могучий Дуб важно закатил вверх глаза. – Мне намедни ворон на ухо нашептал, что быть засухе в последующие четыре лета. У твоего племени как с запасами? – Довольный оскал исчез, и Могучий Дуб покорно склонил голову. – Я знал, что мы найдём общий язык. Теперь своими движениями и словами подтверди, что ты понял меня правильно.
– Да, Повелитель, воля твоя, и я готов исполнить всё, что ты мне прикажешь. Мне не надо награды, служить тебе – вот награда мне, о которой я мечтаю денно и нощно. – Могучий Дуб упал на колени и приложился лбом к земле.
– Ну, что ты, к чему такие излишества. А то, что быстро реагируешь, молодец, также вижу, что правильно понимаешь политику партии и правительства. Но можешь быть спокоен, награду ты всё же получишь, раз уж я обещал.
– Господин, – Трен ухватил Нияна за рукав.
– Чего тебе?
– Я правильно услышал, ты сказал – правительство, партия и политика?
– Да, в моей фразе были такие слова.
– Интересно, а про какую ты ему тут политику распространяешься?
– А что?
– Он же не знает значения таких слов, как политика, партия и правительство.
– На это и расчёт, побольше непонятного, да-да, не-по-нят-но-го, как говорил Остап Ибрагимович Бендер Бей. Итак, – Ниян снова обратился к вождю, – задача следующая. Твоя сотня аборигенов должна настигнуть группу людей, на которую я укажу, и распорядиться ими на своё усмотрение, как своим трофеем. Например, взять их в рабство или съесть на месте.
– Господин.
– Ну чего тебе опять?
– У них же нет рабства.
– Значит, сожрут на месте, а мне только этого и надо.
– А кого они должны сожрать?
– Твоих э-э-э… как там их, ага, вспомнил, твоих земляков, мента и пацана.
– Неужели они так опасны, что их обязательно надо уничтожить физически?
– Я уничтожаю всех, кто идёт против меня, или ты этого до сих пор ещё не понял?
– Извини, Господин.
– То-то же! Итак, мой разлюбезный Дубина Стоеросовая, тебе ясна задача?
– Да, Господин.
– Ну, вот и договорились. А теперь иди и подготовь бойцов.
– Я понял тебя, Ниян. Скажи только, сколько мне послать людей?
– Э-э-э… ладно, не думай об этом, я сам отберу нужное количество.
– Когда намереваешься отправлять людей?
– Как догорит этот костёр. А пока он горит, скажи своей главной женщине, чтобы принесла нам пожрать чего-нибудь. Трен, ты желаешь отведать полупротухшего мясца?
– Это шутка такая?
– Напротив, это реалии первобытнообщинного общества.
– Ну, конечно, я тебя раскусил, полупротухшее мясо – это такая фишка, особый местный способ его приготовления, типа французского сыра с плесенью?
– Полупротухшее мясо, Трен, – это обыкновенное полупротухшее мясо. Просто у них нет морозильников и погребов, а как коптить, вялить и сушить– они давно забыли, про соль, кстати, тоже уже не вкуривают.
– Тогда я подумаю, прежде чем угоститься таким деликатесом.
– Воля твоя, не хочешь – не ешь. Я тебе даже больше скажу, этим ты их даже не обидишь. Одно слово – дикари, хоть и живут на западе.
На сплетённой из болотной травы рогожке женщина принесла три, тут она с расчётом не промахнулась, больших куска мяса, с явными признаками обжарки их на огне. Затем она принесла большую глиняную чашку, наполненную, судя по запаху, каким-то отваром.
Трендафил отважился на свою долю, но взял самый маленький кусок. Для начала он его внимательно осмотрел, затем, также тщательно, обнюхал, полсле откусил кусочек, для чего потребовалось немало усилий, так как мясо было совсем не прожарено, и после нескольких жевательных движений выплюнул его в догорающий костёр.
– Трен, в чём дело, что за неуважение к поварихе? Стейк пришёлся не по вкусу? Хоть бы сделал видимость, ведь Гюльчатай так старалась нам угодить.
– Кошмар, это невозможно есть, один откушенный кусок можно жевать бесконечно, эта еда только для собак, потому что им как раз жевать и не надо.
– Значит, ты отказываешься от угощения?
– Отказываюсь – это не то слово.
– Тогда я съем твою долю, не отдавать же её обратно.
– Можно было бы и отдать, всё равно же мы за неё не платили.
– Это тебе так кажется. Действительно, денег как таковых мы не платили, но поверь мне, их долг передо мною просто безграничен.
Когда обглоданные кости завершали свою термическую обработку на затухающих углях, Ниян дал понять вождю, что пора на выход. Самолично отобрав сотню аборигенов, Ниян поставил перед ними задачу.
– Всем всё понятно?
– Разреши спросить, о великий Ниян?
– Говори, Могучий Дуб.
– Твоя задача ясна, но не ясно другое, как нам найти этих беглецов?
– Они укажут вам дорогу, – колченогий указал на близлежащий пригорок, на котором стояли три большущих волка, один из которых, явно главный, был весь белый, а два других тёмно-серые. – Идите налегке, и никаких запасов, волки сами обеспечат вас добычей.
Ниян взмахнул рукой, и тут же раздался протяжный вой. Белый волчище, оглашая округу жутким звуком, предупреждал, чтобы живущие в ней звери разбегались во все стороны и не путались у них под ногами. Встав в треугольник, волки двинулись мелким намётом, а за ними, не выпуская ведущих четвероногих из глаз, двинулась и ведомая группа быстрого реагирования.
– Ну что, напарник, – Ниян толкнул Трендафила в спину, – нам пора возвращаться?
– Да-да… – провожая взглядом удаляющуюся группу, отрешённо отозвался Нетудыха.
Прощаясь с вождём, колченогий достал из-за пазухи бусы, собранные из чёрного жемчуга, и водрузил их на шею Могучему Дубу. В ответ Окнешомит снова припал ртом к земле и стал её целовать, ползая вокруг Нияна.
Отойдя от стойбища примерно на километр, колченогий остановился.
– Я думаю, достаточно, отсюда они нас уже не увидят.
– А что такого они могли бы заметить?
– Не хотелось бы им засвечивать способ нашего передвижения.
– Да они по-любому не увидят, мы же под землёй двигаемся.
– Нет, на сей раз я решил полететь по воздуху.
– На ковре-самолёте?
– Конечно, только на огнедышащем.
– А чё, и такие разве бывают?
– А то!
– Это навроде реактивного, да?
– Ну, типа того.
– А куда мы на нём полетим?
– Нам срочно надо возвращаться к Йайге, сегодня ночью состоится сходка на Лысой горе.
– Много приглашено гостей?
– Много.
– Дамы предполагаются?
– Захлебнёшься слюной.
– Так я тоже приглашён на бал-маскарад?
– Да, пора выводить тебя в свет.
Трендафил мысленно уже было начал рисовать картинки предстоящих событий, где он, как один из главных вождей, повелевает своими подданными, решая судьбы народов, как вдруг до его ушей донёсся свист корабельного боцмана. Свист был негромкий, протяжно-тоненький и с переливами. Это не кто иной, как колченогий, самолично демонстрировал свои способности художественного свиста. Конечно, тот, кто ходил в друзьях с этим свистуном, никогда бы и не помыслил задавать ему такие глупые вопросы, как: "Чья школа? Сколько лет обучались? В каких фестивалях принимали участие, и каковы результаты?" – а просто, затаив дыхание, ожидал бы очередного чуда. Трендафил так и поступил, а результат не заставил себя долго ждать. На горизонте отчётливо прояснилась чёрная точка, которая быстро увеличивалась в размерах. И вот уже, спланировав на бреющем, возле них приземлился громадный, ни дать ни взять птерозавр.
– Правда, красавец? Это мой любимый размерчик, вы таких называете Кетцалькоатль.
– Прикольный коврик.
– Тогда пошевеливайся, Трен, у нас мало времени.
– Куда садится?
– Залазь на горбушку, а я ближе к шее сяду, порулю немножко, чтобы мы от курса не отклонились.
Не так-то просто было удерживать равновесие на лысом кожистом панцире огромного ящера. Поэтому Трендафил лёг на живот, ноги раскинул пошире, а руками ухватился за полу рубахи впереди сидящего Нияна. Нетудыха подозревал, что полёт будет протекать не очень комфортно, но он и представить не мог, что будет так страшно. Птицу раскачивало из стороны в сторону, она то падала камнем вниз, то резко взмывала вверх. Перспектива соскользнуть со спины птерозавра вышибала из Трендафила последние остатки мужества. Страшно кружилась голова, а тошнота подступала к горлу всякий раз, когда они проваливались в очередную воздушную яму. Но мало-помалу полёт худо-бедно выровнялся, а может быть, Нетудыхе это просто показалось, но, как бы там ни было, ему стало намного легче, настолько, что он даже решился заговорить.
– Господин, – приходилось кричать, так как встречный ветер глушил фразы на излёте, – скажите, пожалуйста, долго ли нам ещё лететь?
– Здесь уже недалеко.
– Ещё минуту назад я о такой фразе и мечтать не мог. Эти слова просто ласкают мою душу.
– Я всё прекрасно понимаю, но ты наберись терпения и продержись ещё немного, потому что нам надо сделать ещё небольшой крюк до городища и посмотреть, что там и как. Не возражаешь или всё же настаиваешь на обратном?
– Да мне уже всё равно, я практически уже адаптировался.
– Ну, вот и молодец.
Посадка была так же страшна, как и сам взлёт. Трендафил не верил своему счастью, когда, скатившись с кожаной горки, ощупывал зыбкое основание земли. От нахлынувшего переизбытка чувств он готов был обцеловать все болотные кочки вокруг домика Бабы Яги.
– Лучше бы мы поехали на метро, как в первый раз.
– Слабый ты, Трен, всё еще цепляешься за свою жизнь.
– А я не кошка, чтобы разбрасываться ими направо и налево, ей хорошо, их у неё девять, а у меня она всего лишь одна, и я не вижу ничего зазорного, чтобы её поберечь.
– Понимаю тебя, но это скоро пройдёт, когда ты обретёшь бессмертие, как духовное, так и телесное.
– Что! Что ты сказал? – Но колченогий уже скрылся за пологом внутри домика. – Что я обрету, ты сказал, бессмертие, это не шутка, или мне послышалось, ты ведь взаправду сказал, что я его обрету?
Йайга, сервируя каменные лавки разными, как ей казалось, деликатесами, как будто знала, что они возвратятся именно в данную минуту. Ниян, схватив на ходу тушку небольшого животного, проследовал к яме, где сидел пленник. Колченогий стоял на краю, а его левая рука, вытягиваясь, как телескопическая удочка, ухватила Бориса за горло, а затем стала таким же способом втягиваться обратно. Чтобы не остаться без головы, Борису пришлось, схватившись обеими руками, повиснуть на этой чёртовой клюке. Не ослабляя хватки, колченогий доволок Бориса до лавок и бросил на свободную. Подождав, пока несчастный восстановит дыхание, Ниян, сквозь полный рот, задал вопрос:
– Ну, что, сучий потрох, подумал, каким образом ты сможешь сохранить свою никчёмную жизнь?
– Конечно, подумал, было бы странно, что в такой обстановке можно делать что-то другое.
– Тогда говори, не тяни кота за… хвост, у нас и без тебя много дел, будь так любезен и цени не только своё время, но и других тоже.
– Чтобы мне сохранить свою никчёмную жизнь, а сидеть в этой яме мне, как я понял, завещано вечно, мне надо питаться хотя бы три раза в сутки, как это делают даже в самых захудалых тюрягах. Поэтому я прошу поставить меня на довольствие.
– На что поставить?
– На довольствие.
– Это на горох, что ли?
– Правильно, Господин, – лицо Трендафила сияло, а глаза сверкали новым, зловещим светом. – Поставь, поставь его на горох, да голыми коленками, да часиков эдак на пять.
– А что, верно предлагаешь, Трен. – Ниян похлопал напарника по плечу. – Как тебе, Борис, такое удовольствие в довольстве?
– Твой дружок, видать, этого вдоволь в своё время нахлебался от папы с мамой, но я не обижаюсь на него, чего с юродивого возьмёшь. Основываясь на Гаагской и Женевской конвенциях, повторяю свои требования, на которые даже самые отъявленные преступники имеют права, а пленные, такие, например, как я, тем более, – трёхразовое питание, куда обязательно должно входить горячее, и кровать с постельными принадлежностями.
– Трен, ты всё записал, ничего не пропустил? – Ниян подошёл вплотную к Борису. – Значит, на довольствие требуешь себя поставить?
– Так точно, на него, родимое.
– Хочешь хорошо питаться?
– Что значит хочешь, как положено пленнику.
– Но ты ведь хочешь этого, правильно?
– Я что-то не понял, чего это ты меня всё на хочешь – не хочешь разводишь. Если положено, давай, а если в вашей конторе напряг с продуктами, то вообще отпусти. Как потребуюсь, пришлёшь повестку.
– Продолжаем острить, умничать продолжаем. – Колченогий прикрыл глаза, а его ноздри стали раздуваться. – Встать! – приказал он таким голосом, что бедняга невольно подскочил на месте. – Сейчас я поставлю тебя на довольствие. – Колченогий упёрся пальцами одной руки в грудь Борису, в область сердца, а затем, на глазах у всё того же изумленного Бориса, да и Трендафила, который от увиденного чуть дара речи не лишился, стал погружать свои пальцы в грудную клетку, до тех пор, пока в ней не исчезла вся кисть, а ещё через мгновенье колченогий, с признаками садистского сладострастия на иссохшем лице, поворачивал руку то по часовой стрелке, то обратно.
Дикая боль обожгла грудь Борису, и крик, невольно вырвавшийся наружу, разнёсся над округой, леденя душу всем живым существам. Странно, но, при такой нестерпимой боли сознание Борис не потерял. Он видел эту процедуру от начала и до конца и не верил сам себе. На его глазах, из его же груди, было вырвано его сердце, которое, истекая кровью, продолжало пульсировать в костлявой руке изверга.
– Ты голоден? – Ниян ткнул окровавленную руку Борису прямо в лицо. – Жри свою плоть, утоли потребность в горячем питании. Если будет мало, то на добавку я достану твою печёнку.
Борис слышал, но уже плохо, последние слова колченогого растягивались и басили, как на пластинке, у которой переключили скорость на более медленную, перед глазами тоже всё плыло, принимая причудливые формы и размеры, а затем Борис рухнул как подкошенный прямо на каменный пол и потерял сознание.

Глава 14

Первый день пути наших отважных посланников подходил к концу. Честно признаваясь себе в своём дилетантстве, они, как ни странно, были довольны результатом своего первого походного дня. Летом, все знают, день длинный, а нашим путникам он показался просто нескончаемым. Но нет худа без добра, как говорится в русском фольклоре, и тому есть прямые свидетельства. Максим Иванович и Николай, как-то совсем не заметно для самих себя, научились довольно сносно держаться на конях без седла и стремян, а это немаловажный факт для их дальнейшего путешествия, а может быть, и самый основной.
За весь день останавливались раза четыре, и то только для того чтобы утолить жажду, наспех перекусить и сходить, если кому приспичило, по нужде. Перун же, к их немалому удивлению, ни разу не подошёл к ним во время перекуса и, как это обычно бывает, даже не клянчил себе подачку. Размышляя над произошедшей метаморфозой, они сошлись во мнении, что на собаку подействовала перемена обстановки, пробудившая в нём дикий инстинкт предков, следуя которому он сам себе начал добывать пропитание. "Баба с возу, кобыле легче", – приговаривал Максим Иванович, поглаживая пса, в тех редких случаях, когда тот, по тем или иным причинам, оказывался рядом с ним.
– Всё, привал, – Иваныч лихо спрыгнул с коня, но не совсем лихо разогнул затёкшие ноги, а затем осторожно, без резких рывков, выпрямил спину, – на этой опушки и заночуем.
– Я не против.
– Коль, будь добр, пробегись по округе, пошукай там, может, водоёмчик какой-никакой отыщешь, коням напиться, да и нам освежиться.
– Не вопрос, дядь Максим, я мигом.
– Молодец, а я тем временем шалашик соображу.
Натаскав хвороста и длинномера, Иваныч приступил к постройке шалаша. Получалось довольно сносно: высота в коньке не больше двух метров, где-то чуть выше уровня глаз, ширина в основании почти с двухспальную кровать. Готовый каркас он обложил еловым лапником и даже заложил один торец, тот, который располагался со стороны леса. Теперь же, по плану Максима Ивановича, настала очередь костра. Наломав веток, он смастерил из них пирамидку, однако кресала и кремня в своей сумке не нашёл, и, по горькому стечению обстоятельств, в сумке Николая ситуация с огнивом в точности повторилась. Зато вскрылось другое, а именно то, что незаметно для себя путешественники слопали почти половину всех съестные запасов. Было над чем призадуматься Максиму Ивановичу, как старшему группы и ответственному за выполнение задания. Вот в такой позе роденовского мыслителя и застал его Николай, вернувшийся из разведки.
– Дядь Максим, а дядь Максим!
– А?
– У меня радостная новость.
– Да что ты?
– Да-а-а, я нашёл речку, она здесь недалеко.
– А вот у меня нерадостная новость, можно даже сказать совсем печальная, мы потеряли приспособу для розжига костра. Вот сижу, думаю, анализирую, прокручиваю весь наш день и никак не могу припомнить момент, когда мы могли потерять наше огниво, и чем больше анализирую, тем больше склоняюсь к мысли, что мы её просто забыли взять. Олухи мы с тобой царя небесного, но в большей степени, конечно, я.
– Дядь Максим, а зачем нам костёр при такой-то жаре? Я думаю, он нам вообще не нужен. Костёр нужен для чего? – и сам же себе ответил: – Для того чтобы греться, да диких зверей отпугивать, ну или супы да каши там всякие разные варить.
– Ты хочешь этим сказать, что всё тобой перечисленное нас не касается и нам без надобности?
– Ну, сам рассуди, дядь Максим, такая жара, а вдруг, не дай Бог, пожар, это же сколько леса погореть может, а звери, так те сами нас боятся, да и без супа как раз можно обойтись. Мы, как-никак, в походе, всё время в движении, некогда нам кашеварку разводить. Вот если бы мы были на рыбалке, тогда да, тогда уха – это первое дело.
– Не знаю, может быть, в твоих словах и есть рациональное зерно, но всё же так хочется на природе получить незабываемое удовольствие – ночью, да у костерка, прихлёбывая из котелка горячую похлёбку, любоваться звёздами.
– А как это возможно – прихлёбывать похлёбку и одновременно смотреть на звёзды?
– Я не так выразился. Сначала сытая похлёбка, а уж только потом, с полным животом, лёжа на спине, да в прохладной вечерней тишине, постигать вечность бытия. Ладно, не будем о печально-несбыточном, давай о хорошем, так где, ты говоришь, речка?
– К ней лучше вдоль опушки идти. Лес обогнём, он не такой уж большой, а там и речка.
– Правильно мыслишь, лучше его обойти, чем напрямик сквозь бурелом да сквозь паутину. Довольно её на наши лица наматывать, мы и так уже достаточно намотали.
Взяв коней под узды и обогнув лес с правой стороны, они действительно вышли к речке, аккурат на пологий пляж. На песке остались лежать два комплекта верхней одежды, две пары обуви и две уздечки, всё же остальное с наслаждением плескалось в воде. Даже Перун, изменяя своим диким принципам, поддержал друзей.
Водными процедурами остались довольны все: Иваныч с Колей, вспоминая разные прикольные моменты из прошлой жизни, посмеивались, а если позволял сюжет, то непременно подшучивали над персонажами, Перун, как будто понимая разговор людей, шёл рядом, навострив уши, что было в первый раз за весь прошедший день, даже кони шли не совсем обычно, а как будто пританцовывая.
Потихоньку темнело, и солнце, прячась за тучу, озарило небосвод прощальным ярко-красным заревом.
– Если солнце садится в тучу, то погода завтра будет ветреная, как ты считаешь, Николай? – Иваныч сел возле обозначенного костра, поставил перед собой их походные мешки, раскрыл оба и приступил к внимательному изучению внутреннего содержания.
– А если закат такой красный, то, значит, завтра будет прохладно? – Николай улёгся по другую сторону незажжённого костра.
– Может быть, ты и прав, а может быть, и я прав, – Иваныч достал остатки еды и стал раскладывать их, деля на двоих. – Хотя, надо признаться, что синоптики из нас ещё те, особенно если следовать народным приметам. На, Николай, возьми, это твоя доля. Хочешь, ешь всё сразу, а хочешь, растяни до первого поселения, которое мы должны встретить по ходу нашего движения.
– А это разве всё, что у нас осталось?
– Да.
– И как это мы умудрись так быстро всё слопать, я думал, нам на неделю хватит, да ещё и останется.
– Мы незаметно для себя перевыполнили план, на свежем воздухе такое случается.
– Дядь Максим, а сколько нам идти до следующего поселения?
– До следующего не в курсе, нам бы до первого дойти, не померев от голода.
– А сколько до него километров?
– А я почём знаю, я не здешний, и "вёрстки" этой местности у меня нет.
– Спасибо, дядь Максим. – Николай вернул свою долю. – Я не проголодался.
– Странно, но мне тоже есть не хочется. – Иваныч сложил все оставшиеся запасы к себе в суму. – Если устал, то можешь идти в шалаш, укладываться на ночлег.
– Не-а, я здесь пока полежу, на звёзды посмотрю, уж больно они красивые.
– Эх, щас бы чайку, да с чабрецом!
– А почему именно с чабрецом?
– Для профилактики желудка, чтобы укрепить его для завтрашнего дня. Да шучу я, Коля, шучу, просто люблю чабрец, заваренный в собственном стакане.
– Да, я бы, честно говоря, тоже от чашки кофею сейчас не отказался.
– Вот и я про то, что некстати мы потеряли огниво. Ну что, может, на боковую?
– Пожалуй.
Вдруг мирно лежащий до этого рядом с ними пёс поднял морду и застыл, уставившись в темноту, затем он подскочил на все четыре лапы, оскалился и тихо зарычал, а холка его, вздыбившись, приняла боевой вид. Подавшись грудью вперёд, Перун вытянулся в струнку, встал в стойку, подогнув переднюю лапу, и готов уже был прыгнуть в темноту, чтобы сразиться в кровавой схватке с неведомым противником, но… что-то в последний момент его остановило.
Такой неожиданный поворот событий – а все, конечно, думали только о самом плохом – в диком ночном лесу для неподготовленных городских жителей был чреват нехорошими последствиями, и их сердца ушли бы в пятки, если бы они стояли на ногах, но, к счастью, они сидели на земле, оцепенев от страха и не представляя, что в данной ситуации нужно делать. А делать хотелось всё и сразу: кричать, бежать, защищаться, если это возможно, или, стиснув зубы, принять судьбу в любом её проявлении.
– Это я! – донеслось из темноты.
Голос был явно не взрослый, но и не женский. Перун вильнул хвостом, потом ещё раз вильнул, но уже увереннее, а затем замахал так, как будто ненароком сел в муравейник. Одновременно с ним, так же вдруг, зафыркали кони, дружным переливом насыщая ночную тишину.
– Кто это – я? – Услышав свой уверенный голос без малейшего намёка на страх, Максим Иванович даже похвалил себя.
– Я, Кузьма! – и действительно, из темноты, держа под узды коня, вышел Кузьма, собственной персоной.
– Вот те раз, действительно, Кузьма, – Иваныч облегчённо выдохнул.
– Ура, Кузьма! – Николай бросился к другу в объятья. – Иди к нам, к нашему шалашу. Как здорово, что ты…
– Подожди, Николай, ещё успеешь наобниматься, дай-ка сначала я кое-что выясню. Подойди, Кузьма, вот сюда, поближе ко мне, не стесняйся, молодец, а теперь всё по порядку: почему сбежал из дома, зачем увязался за нами, как на это посмотрит твоя мать, и в каком свете будем выглядеть мы, если оставим тебя при себе?
– Дядь Максим, ну чего вы на него наехали, не видите…
– Помолчи, Николай, пока ещё я здесь за старшего, и я принимаю решения. Вот когда мне понадобится твоё мнение, тогда я тебя спрошу, и только тогда ты сможешь раскрыть рот, а пока что, сделай одолжение, посиди молча. – Коля надул щёки, но возражать не стал. – Итак, Кузьма, мне повторить свои вопросы?
– Нет, не надо.
– Тогда будь любезен, отвечай на них.
– Да, я сбежал из хором, никто не знает, куда я ушёл, только бабушка Мария, я подложил бересту под её покрывало. Она прочтёт и поймёт, и маму успокоит. Перед этим я её убеждал, что вас одних отпускать нельзя, вы немощны, ничего не знаете и ничего не умеете, а поэтому пропадёте в диких лесах без поддержки опытных охотников-следопытов. Она отвечала, что на то воля Богини нашей Магужь. На что я отвечал ей, что не прощу себе, что позволил погибнуть человекам, которым мог помочь, но не помог. Ведь нам же это ничего не стоит, однако ж мы отказываемся сделать даже маломальское усилие над собой. Она обещала подумать, а мне думать было некогда, ещё бы день-два, и я бы вас уже не застал.
– Интересно, а что такого страшного случилось бы с нами через два дня?
– Всё что угодно. В последние дни происходит что-то странное во владениях Яви, такое впечатление, что она своими владениями уже не управляет.
– Хорошо, если Явь не управляется со своим хозяйством, тогда, позвольте вас спросить, мой юный следопыт, кто заменил её на этом посту?
– Видать, тёмные силы, а кто конкретно, я не знаю.
– А ты, значит, как профессиональный охотник, спасёшь нас от этих тёмных сил?
– Да, спасу, потому что я вижу дальше, слышу лучше, чую сильнее и не ошибаюсь в чувствах.
– Николай!
– А!
– Возрази товарищу.
– Возражаю!
– Молодец! Коротко, но ёмко. Видишь ли, Кузьма, мы ведь тоже не пальцем деланные, и тоже кое-что чувствуем на расстоянии, однако ж за целый день наши сердца даже не ёкнули, кроме разве что от твоей выходки, которая чуть было не разорвала их в клочья.
– В том-то и дело, если бы не ваш Перун, то вас можно было бы брать совсем тёпленькими, вы бы даже пикнуть не успели.
– Как ты считаешь, Николай, он прав?
– Я думаю, что нам без него не обойтись.
– А кто нам мешает сразу же, как говорится, не отходя от кассы, проверить нашего четвёртого напарника? Кто? – В ответ Николай утвердительно кивнул. – Правильно, никто, кроме нас самих. Задание первое: мы тут огниво посеяли, а посему кипяточку сообразить не можем, так что давай, Кузьма, подсобляй, запали костерок.
Через десять минут костёр полыхал, как подобает, а ещё через положенное на то время был круто заварен кипрей узколистный.
Только теперь, прихлёбывая душистый напиток, Максим Иванович почувствовал, как сильно он устал за первый день похода. Но более всего его удивило то, что с каждым глотком к нему возвращались силы, он как будто наполнялся изнутри новой энергией.
– Всё ребята, вы как хотите, а я пошёл спать. Спасибо тебе, Кузьма, за чай, а насчёт того, оставаться тебе или нет, то эту дилемму завтра будем решать, как говорится, утро вечера мудренее.
Иваныч скрылся в шалаше, а буквально через минуту уже был слышен его негромкий ворчливый храп.
– Что он сей миг сказал?
– Ты это про чё, Кузьма?
– Когда про отвар говорил.
– Да ничего, просто поблагодарил за чай.
– А как он сказал, ну-ка напомни.
– Он сказал: спасибо тебе, дорогой друг, за то, что напоил его до отвала.
– Вот-вот, именно, он так и сказал – спасибо. А что это значит – спасибо?
– Это типа – очень хорошо, всё здорово, короче, комплимент тебе отвесил.
– Чево отвесил?
– Да ничаво, тебе это всё равно не понять. – Николай лёг на спину, а руки подложил под голову. – Лучше ответь-ка мне, Кузьма, а знаешь ли ты, сколько на небе звёзд?
– Этого никто не знает.
– Неправда твоя, наши учёные подсчитали количество звёзд на небе.
– Как это им удалось?
– Программу специальную написали для компьютера, а уж он и подсчитал.
– Как, ты говоришь, его зовут?
– Кого, компьютера?
– Да, его.
– Да так и зовут – компьютер.
– А он что, такой шибко мудрый?
– Не знаю насчёт мудрости там всякой, но то, что быстро соображает, это без дураков.
– Без чего?
– Без того. – Николай допил чай. – Слушай, утомил ты меня своим переспрашиванием. Теперь я хочу задать тебе вопрос на засыпку. Скажи-ка мне, а вот, к примеру, мамонты в ваших краях водятся?
– Забредают иногда.
– Да ты что! – Николай аж подскочил на месте. – Неужели, в натуре, самые-самые настоящие живые мамонты?
– Ну, раз забредают, значит, живые, глиняными только дети играют.
– А вы их ловите?
– Кого?
– Ну, мамонтов, конечно, кого же ещё?
– А зачем их ловить?
– Как зачем, как зачем, ты прикинь, это же вот такая гора мяса, это же уму непостижимо, а если перекрутить на фарш, то сколько котлет можно нажарить, и это только часть полезного, а шкура, например, при хорошей выделке и раскрое, да из неё можно всю семью дублёнками обеспечить, я уж не говорю про кости и бивни, костную муку никто не отменял, да и костяные поделки всегда в цене.
– Многое из того, что ты сказал, мне непонятно.
– Чего тут непонятного, а? Мамонт, ведь он большой, правильно, а значит, из большого животного получается много мяса.
– А зачем столько мяса?
– Извини, Кузьма, но ты глупее, чем я предполагал. Мяса много не бывает, неужели такая простая истина тебе незнакома?
– Много мяса надо как-то сохранить, а это значит вялить или сушить, так как через пять дней оно протухнет. У мамонта мясо жёсткое и плохо поддаётся обработке, в лесу полно других зверей, мясо которых гораздо нежнее и вкуснее.
– Хорошо, а шкура?
– А чего шкура? Шкура мамонта очень толстая и грубая, для одежды не пригодная.
– Ну а кости, кости разве не используете?
– Используем, конечно, кости для построек хорошо идут, а из бивней фигурки вырезаем.
– Ну вот, значит, охотитесь за ними?
– Специально никогда, но если когда найдём останки, то кости и бивни обязательно забираем для своих нужд.
– Эх, расстроил ты меня, а я-то размечтался поучаствовать в охоте на мамонта.
– Есть много других зверей, на которых не менее интересно охотиться.
– Ничего-то ты не понимаешь, я же не для себя, я же для наших пацанов стараюсь.
– А разве твои… эти, пацаны не знают, что на мамонтов не охотятся?
– В том-то и дело, что не знают. Представляешь, какой бы был переполох, когда, вернувшись обратно домой, я рассказал бы своим корешам, как я охотился на мамонтов?
– Нет, не представляю.
– Вот это хуже всего. Если бы представлял, то без базара организовал бы охоту, хотя бы на самого захудалого мамонтёнка. Ладно, пойду спать, а то глаза уже слипаются.
– Иди, а я здесь заночую.
Коля ушёл в шалаш, а Кузьма, завернувшись в тонкое, но плотное шерстяное покрывало – всё-таки ночь есть ночь и прохладу никто не отменял, – устроился возле догорающего костра, суму же свою он подложил себе под голову.
Солнце ещё только думало выходить из-за горизонта, а Кузьма уже расталкивал заспавшихся товарищей, и, пока они потягивались, протирая глаза, вскипятил чаю и приготовил завтрак.
– Ого, – Николай довольно потирал руки, – вот это я понимаю, завтрак как завтрак, если так будет каждое утро, то с Кузьмой я готов путешествовать круглый год.
– Обожди, Николай. – Максим Иванович перехватил Колину руку. – Ты забыл, что провизии у нас осталось совсем немного. Прежде чем начать завтрак, нам надо определиться, сколько у нас запасов и на сколько дней мы их можем растянуть. – Иваныч взял свой мешок, раскрыл его и, прежде чем выложить всё содержимое на землю, обратился к Кузьме: – Тащи сюда свои запасы.
– Зачем?
– Мы сейчас, объединив провизию, прикинем, на сколько её хватит, и определим суточную норму, чтобы растянуть хотя бы до первого поселения.
– Я же говорил, что без меня вы бы начали голодать уже на третий день. Ешьте, не бойтесь, считайте, что со снедью вопрос решён, и пусть у вас об этом голова не болит.
– Николай!
– А!
– Если ты хочешь узнать моё мнение на этот счёт, то я скажу прямо, я верю нашему юному охотнику и предлагаю ему составить нам компанию.
– А я-то как рад, вы даже себе не представляете!
– Считаем, что проголосовали. – И только теперь Максим Иванович отпустил Колину руку. – А теперь, как в таких случаях говорится, попрошу всех к столу, и, люди добрые, где моя большая ложка?
Плотно позавтракав и не забыв при этом поблагодарить шеф-повара, все стали собираться в путь. Когда оставалось только оседлать коней, Максим Иванович решил лично осмотреть ребят. Первое, что бросилось ему в глаза, это меч, закреплённый у Кузьмы за спиной.
– Ого, да ты никак к нам с мечом пришёл! Зачем тебе меч?
– Вас защищать и себя в обиду не дать.
– Согласен, а почему нам не взял? Мы тоже хотим себя в обиду не дать и тебя защитить.
– Не было свободных, а в мастерской Рода надо заранее наказ давать.
– Ну, что же, один меч – это не то что совсем без меча, как-никак, а оружие, хоть и холодное. А теперь слушай мою команду – по коням! Кузьма, дорогу знаешь?
– Как свои пять пальцев.
– Тогда скачи в авангарде, а мы за тобой.
– Не понял, куда мне скакать?
– Не куда, а где, это значит впереди нас.
Следующий день пролетел незаметно. Останавливались три раза, если не считать того раза, когда Кузьма, выбрав подходящий лес, остановился, чтобы добыть дичи. В помощники он взял Николая, который, в свою очередь, оказался проворным и смышлёным подсобником. Охота прошла удачно, добыли три зайца, каждому по тушке. Николай просто светился от счастья, и его распирало от гордости, когда он показывал Иванычу результаты их общей охоты. На вечернем совете решили съедать по полтора зайца в день, чтобы не тратить лишнее время для охоты, ну и держать себя в тонусе. Так, в предсказуемом однообразии, прошло ещё четыре дня, менялось только меню большого перекуса. На воображаемом столе после зайцев появилась птица, а в последний день даже удалось поймать небольшого кабанчика. Однако на пятый день всё пошло не так, как им представлялось, пришлось столкнуться с обстоятельствами, которые могли привести всю группу к смерти.
Как обычно, ближе к вечеру, чтобы не на самом солнцепёке, группа остановилась на большой обед. Распределять обязанности не было нужды, так как за неделю странствий распределение это чётко закрепилось среди путешественников. Но, что странно, повинуясь какой-то неведомой силе, а может быть, благодаря шестому чувству Кузьма предложил на сей раз костра, за который он же и отвечал, не разжигать. Немного подискутировав, решили удовлетвориться на скорую руку, сухомяткой.
Жара немного спала, настроение у путешественников, и до того приподнятое, поднялось ещё выше, и на этой волне подростки, забыв про серьёзность положения, затеяли между собой шутливую потасовку. В какой-то момент они упали на землю, и тогда уже, перекатываясь друг через дружку, каждый старался уложить противника на лопатки. Изловчившись, Николаю всё же удалось оказаться сверху, припечатав Кузьму спиной к земле. Но Кузма ещё не сдавался, отчаянно сопротивляясь, он пытался вырваться из цепких объятий друга, но вдруг резко прекратил сопротивление, извернулся на бок и, приложив ухо к земле, прислушался.
– Что случилось? – Николай слез с товарища, лёг рядом и, так же приложив ухо к земле, прислушался. – Я ничего не слышу. А ты что услышал? – Коля пихнул друга в плечо. – Ну, чего ты молчишь?
– Да подожди ты, не торопи, дай распознать.
– А что там, что-то необычное слышно, земля не так гудит?
– Тс-с-с, ещё чуть-чуть. – Кузьма наконец встал и отряхнулся. – Нам надо бежать. – Выражение его лица не оставляло сомнений для другого варианта.
– Бежать так бежать, надо только позвать Иваныча.
– Конечно, сходи, позови, а я пока всё здесь соберу.
– А что всё-таки случилось?
– Беда случилась, зови Иваныча, я не буду ему отдельно повторять, я за раз всё расскажу.
С криками "дядь Максим!" Коля скрылся в лесу, а буквально через пару минут они уже бежали к месту стоянки.
– Кузьма, что стряслось?!
– Беда, дядь Максим, за нами погоня.
– А кто за нами гонится?
– Не могу определить, но их много, и нам одним с ними не справиться.
– А мы сможем от них оторваться?
– Оторваться не сможем, потому что они идут за нами след в след и не теряют его. Кто-то их ведёт, и это не человек, это зверь. Нам успеть бы добраться до ближайшего городища, тогда не страшно, там совместными усилиями мы отобьёмся.
Вскочив на коней, троица помчалась во весь опор. Так они скакали до самой темноты, только иногда сбавляя ход, чтобы дать коням передохнуть. Завидев родник, решили сделать привал. Напоили коней и пустили их пощипать траву, а сами, наспех перекусив, повалились на землю, чтобы передохнуть.
– Наверное, оторвались, – то ли спрашивал, то ли упокаивал себя Николай. – Как вы думаете, дядь Максим?
– Я не знаю, и потом, ты не того спрашиваешь, я ведь сквозь землю не слышу, вон, Кузьма у нас специалист по прослушке, его и пытай.
– Кузьма, я тебя спрашиваю, мы оторвались?
– Пока ничего не слышу, значит, оторвались, но вот далеко ли мы оторвались, точно определить не могу.
– Сколько бы там ни было, но у нас есть время передохнуть. Ребята, постарайтесь хоть немного подремать, потому что ещё неизвестно какая ночь нас ждёт впереди.
Усталость сморила неопытных путешественников, и они, забывшись сном, похрапывали, посапывали, а кто и постанывал, забыв об осторожности, вследствие чего на какое-то время перестали контролировать ситуацию. Всего лишь короткая потеря бдительности, один их просчёт мог дорого им обойтись, потому что всходившая на горизонте полная луна высветила на ближайщем пригорке силуэты трёх волков, один из которых, как мы догадываемся, был белый, а два других, естественно, серые.
Вожак, со своей небольшой высоты, точно сканером, оглядывал прилегающую окрестность, раздувая ноздри, он фильтровал запах, а мощными ушами прощупывал тишину.
Дальше события происходили спонтанно, и никто из противоборствующих не знал, чем в конце концов всё закончится.
Тишину расколол неистовый лай Перуна. Пёс выскочил из-за куста и кинулся на волков, но, не добежав около десяти метров, затормозил и спешно ретировался на исходную позицию. Затем он подбежал к спящему Кузьме и стал его отчаянно тормошить.                Отбиваясь поначалу от взбесившейся собаки, в следующее мгновенье Кузьма вдруг резко извернулся и встал на карачки, а когда огляделся, то в следующую секунду по краю опушки разнеслось громогласное "А-о-у-мэ-э-э!" Перун, бросив Кузьму, вновь кинулся на волков, а Кузьма, в свою очередь, уже поднимал друзей.
– Что, где, кто, зачем? – Ещё не отойдя от дрёмы, Николай указывал в сторону хищной троицы.
– Ого! Вот это зверьё, никогда раньше не видал таких. Николай, чё ты машешь руками, беги за конями. Кузьма, их надо как-нибудь задержать, ведь Перун не справится один.
Кузьма выхватил меч и бросился на помщь Перуну. На этот героический порыв волки только сильнее оскалились, понимая всю бессмысленность человеческой затеи. Они поспешили разделиться: белый в центре, а два других стали обходить противника с флангов. Видя такой манёвр и во избежание окружения Перун и Кузма отступили, однако этой небольшой задержки вполне хватило, чтобы Николай успел привести коней. Подняв коней на дыбы, беглецы бросили их в прорыв, но было поздно, волки прижали их с трёх сторон к лесу. Кони пугались и не хотели идти вперёд, они сбивались в кучу, несмотря на усилия всадников направить их на прорыв сквозь кольцо окружения.
– Надо уходить через лес! – стараясь перекричать пугливое ржание, предложил Иваныч.
– Нет, через лес нельзя, – возразил Кузьма. – Коням не разбежаться в этих дебрях, и у нас не будет свободы действий, там они переловят нас, как зайцев, поодиночке, а нам надо во что бы то ни стало держаться вместе.
– Тогда что ты предлагаешь?
– Спешиться, взять колья и отбиваться.
– Ты чё, Кузьма, ты на их размеры посмотри, да для них твои колья, как для нас зубочистки.
– Что за спички?
– Неважно, они сожрут нас вместе с твоими кольями и даже не поперхнутся. Смотри, серый обходит тебя справа!
Круг сжимался, Перун, с пеной вокруг пасти, метался между нападавшими и защищающимися. Видно было, что волки, нацелившись каждый на свою жертву, уже готовятся к прыжку. Ещё несколько метров, и начнётся то, что даже страшно было представить.
"Неужели это всё? – Каждый задавал себе этот вопрос и каждый одинаково сам себе отвечал: – По всей видимости, всё."
Но вдруг сквозь лай, рычание и ржание, как колокол надежды, прозвучал голос Кузьмы.
– Иваныч, быстрей досань пряслице.
– Зачем?
– Не задавай лишних вопросов, просто достань и передай мне.
Иваныч растерялся, от волнения руки его дрожали и не слушались, он, теряя драгоценное время, торопился достать из загашника каменное колечко.
– Да где же оно? – Иваныч вспомнил даже тот мат, который не знал.
– Спокойней, дядь Максим, спокойней. – Николай и сам не знал, кого он успокаивал, то ли Максима Ивановича, то ли себя.
– Вот оно! – Подосиновиков поднял руку вверх, держа между большим и указательным пальцем прясло.
– Бросай его мне!
– Лови! – Иваныч уже было замахнулся, но в этот самый момент конь под ним дёрнулся, и колечко, выскользнув из его пальцев, упало в траву.
Не раздумывая ни секунды, Кузьма спрыгнул с коня и стал шарить в траве.
– Николай, надо отвлечь волков. – И, чтобы хоть как-то сымитировать атаку, Иваныч, пятками пришпорив коня, направил того прямо на белого волчищу.
Николай последовал совету и тоже направил коня на врага. Однако ни тот, ни другой конь не отработали должным образом, более того, сделав пару шагов, они остановились и, перебирая на месте копытами, дальше ни в какую не двигались. А волки, не ожидавшие такой прыти от обречённых, и ещё, видимо от большого удивления, тем не менее остановились. Этого хватило для того, чтобы Кузьма, в эту последнюю оттяжку времени, смог отыскать прясло и сделать то, что в дальнейшем спасло их всех. Он подбежал к Перуну, приложил кольцо к его мокрому носу, а затем прошептал какие-то слова. А далее случилось невероятное, пёс стал втягиваться в кольцо с одной стороны и тут же выходить с другой. А потом те, для кого такое преображение изначально было невозможно, увидели – об этом глаза в реальном режиме сообщали мозгу, – как с другой стороны кольца непостижимо материализуется существо странного вида и уж совсем отдалённо напоминающее их любимого, доброго, ласкового и такого преданного Перуна.
Да, это был монстр, каких Николай и Максим Иванович видели разве что в фильмах ужасов. Ростом более трёх метров, голова же у этого чудища была медвежьей, тело человеческое, вместо кистей кошачьи лапы, а вот хвоста не было никакого, он исчез совсем.
Новоявленный Перун сперва огляделся по сторонам, потом встряхнулся, как это обычно делают все собаки, когда выходят из воды, а затем издал такое рычание, от которого кровь мгновенно застыла в жилах, а волки, не отдавая себе отчёта, враз сели на задние лапы. Схватка была короткой, но отчаянной. Белый вожак, преодолев свой страх и первичное замешательство, с жутким рычанием бросился в бой, призывая своих товарищей поддержать его. Однако товарищи не успели прийти на помощь, и белый был первым, которого разорвали в клочья, а затем такая же участь постигла серых, и даже бегство им не помогло. 
Когда всё было кончено, Кузьма подозвал к себе преображённого Перуна и так же, как в прошлый раз, приложил к его морде прясло, прочитал какие-то заклинания, и монстр, чудесным образом, снова втянулся в кольцо с одной стороны, а с другой стороны снова вышел обычный Перун. Отряхнувшись и оглядевшись, пёс игриво завилял хвостом.
Максим Иванович и Коля сидели на траве, прижавшись плечом друг к другу, они сидели с широко раскрытыми ртами и глазами, боясь пошевелиться, как будто позировали незримому художнику. Но когда этот художник дал отмашку и статисты вышли из своего оцепенения, то радости их не было предела. Они поймали Перуна и, не сдерживая высоких эпитетов, бросились обнимать и целовать лохматого героя. Его тискали до тех пор, пока сам пёс, не выдержав любвеобильного давления и крепких лобзаний, стал жалостливо поскуливать.
– Ну всё, достаточно тискать собаку! – Иваныч, вспомнив о своём холодном милицейском рассудке, проявил твёрдость в голосе, но тут же поймал себя на мысли, что сам всё ещё не может оторваться от Перуна, и, между поцелуями того в мокрый прохладный нос, периодически взлохмачивал ему холку.
– Очуме-е-еть! Дядь Максим, вы видели, нет, вы видели, как он их! – Николай захлёбывался от восторга. – Вот это силища, ужасть, я такого… да ещё воочию, да ни в жисть бы не поверил.
– Я тоже в какой-то момент ловил себя на мысли, что сижу в первом ряду и смотрю широкоэкранное кино в четыре-дэ формате.
– Нет, мне до сих пор не верится, что такое возможно. Посмотрите, дядь Максим, у меня, по-моему, до сих пор волосы дыбом стоят.
– Уже лежат, не преживай. – Иваныч не смог сдержать улыбки, глядя на взлохмаченную голову Николая.
– Какой лежат? – Коля, едва касаясь, аккуратно прикладывал руку к волосам на голове, а лицо в это время изображало удивление вперемешку с восхищением. – Видите, да это же сплошная дыба.
– Да-а-а, вот уж действительно, кому рассказать, не поверят. А теперь, – Иваныч обратился к Кузьме, – каковы наши дальнейшие действия?
– Я послушаю землю.
– Вот это правильно, Землю-Матушку, её слушать надо, внимательно слушать, ну, а потом?
– Потом видно будет, но всё равно нам стоит поторопиться, так как за волками придут те, кого они вели всё это время за собой.
– А кто они такие?
– Пока не знаю.
– Да пусть идут, пусть только посмеют показаться, – Николай грозил кулаком в ту сторону, откуда они должны были прийти. – Сразу познакомятся с нашим секрктным оружием. Нам теперь некого бояться, правда, дядь Максим?
– Ты, Кузьма, Николая не слушай, ты, покамест, землю слушай, а мы тем временем приготовим всё для дальнейшего похода.
Пока Кузьма вслушивался в землю, Иваныч и Николай привели разбежавшихся коней, собрали разбросанные по опушке мешки, проверили их состояние и, когда всё было готово, притихли возле лежащего Кузьмы в ожидании результатов прослушки. Ждали недолго, через пару минут Кузьма встал и, отряхнувшись, тихо произнёс:
– Уходим.
– Это и ежу понятно, а что слышно, что земля сообщает?
– Слышен топот большого количества людей. Топот приглушённый, а это значит, что они далеко, но не настолько, чтобы нам можно было бы мешкать.
– По коням, парни!
В лунном свете дорога просматривалась довольно чётко. Коней жалели и в галоп не пускали, шли лёгким намётом, этого было достаточно, чтобы держать преследователей на приличном расстоянии. Утром же, а это было в то время, когда солнце ещё не появилось, но уже было светло, как днём, ко всеобщей радости, группа вышла к городищу средних размеров.
– Ура, мы спасены!
– Тише, Николай, ты же не в лесу, своим криком ты, как заводской гудок, всё поселение перебудишь. – Иваныч натянул поводья, чтобы остановить коня. – Ну, что, Кузьма, каковы теперь наши действия?
– Надо найти местного голову.
– Коля, я, между прочим, не тебя спрашивал.
– Кольша прав, надо узнать, где хоромы князя.
– У кого будем спрашивать?
– У первого, кто попадётся нам навстречу.
– Тогда вперёд.
А тут, на их удачу, и информация подвернулась в виде девчушки, гнавщей дюжину коз на дневное пастбище. Прочертив в воздухе подробный план и сообщив имя князя, она, ласково подхлестнув прутиком своих питомцев и сердито прикрикнув в их адрес, продолжила своё обыденное занятие.
– Дядь Максим, вы запомнили план, который нам тут намахала эта пигалица?
– А чего его запоминать, вот он, перед глазами висит, свежевырисованный, ни стереть, ни с собой забрать.
– Я, между прочим, серьёзно спрашиваю.
– Николай, ну ты мозг-то включи, что за идиотские вопросы, конечно, я ни хрена не понял, а запоминать даже и не пытался. Вот Кузьма запомнил, он к таким рисункам привычный, у них это в обиходе очень распространено и с успехом применяется. Я прав, Кузьма?
– Да, прав.
– Ну вот, что я говорил. Итак, чтец воздушных карт, куда направляем поводья?
– Вперёд!
– Логично!
Следуя чётко отчерченному, на уровне глаз, плану, и благодаря умению отдельных лиц его читать, хоромы князя отыскали быстро. Спешились и осмотрелись. Возле хором никакого движения, такое впечатление, что все или давно ушли, или ещё не вставали, но, переглянувшись между собой и перекинувшись парой слов, всё же сошлись во мнении на том, что проверка не только не помешает, но она просто необходима.
– Сколь ни гадай, а зайти всё равно придётся, – Кузьма решительно направился ко входу.
– Может быть, я первый войду? – Иваныч остановил Кузьму за плечо. – Я, как-никак, посолидней выгляжу.
– Нет, Иваныч, сначала я начну разговор. Не сердись, но у тебя говор непривычный для здешних мест. Пусть думают, что я ваш проводник, а вы странники.
– Что на это скажешь, Николай, как тебе такая легенда?
– Я согласен с Кузьмой.
– Да и я, пожалуй, тоже не воспротивлюсь. – Подосиновиков тяжко вздохнул, махнул рукой и достал из-за пазухи кожаный мешочек, похожий на кисет для табака. – Возьми, Кузьма, эту печать, с ней тебе поверят быстрее.
– Бечать как нельзя кстати, молодец, Иваныч, что вовремя вспомнил про неё.
Так и порешили, – Кузьма первый, а Иваныч с Николаем за ним, Перуну же приказали охранять вход, да и за конями присматривать.
– Мир вам, – слегка поклонившись, Кузьма нарочито громко приветствовал хозяев.
Неожиданно для вошедших, из глубины дома им ответили. Голос мужской, и обладатель его, по-видимому, уже в годах. А через мгновенье навстречу гостям действительно вышел высокий худощавый старик, это возможно было определить только по его лицу, но никак не по телосложению и по походке.
– Пусть утро для вас будет добрым, гости нежданные.
– И тебе долгих лет, князь Аким.
– Присаживайтесь, – князь указал на большой дубовый стол, возле которого стояли мощные лавки, также сработанные из дуба, – расскажите, откуда идёте и куда путь держите, какого вы роду-племени?
– Род мой Дилова, из племени кривичей, городище наше стоит возле реки, которая с севера впадает в большое озеро, а это странствующие иноки, я веду их к южным горам, которые меж двух пресных озёр стоят. Это Кольша, сын Василия, а это Максим, сын Ивана, меня же кличут Кузьмой.
– Устали, небось, с дороги-то, проголодались?
– Не будем скрывать, есть маленько, князь Аким.
– Обождите миг, пока дочь моя для вас сварганит чего-нибудь на стол.
Девица лет тринадцати принесла пару туесков с ягодами, небольшую корзинку с яблоками, хлебцы гречишные, каждому по три штуки, и по куску холодной оленины, плошку мёда в центр да крынку кваса кислого на два с половиной литра.
– Сначала отведайте яств моих, а уж беседу потом толковать будем.
А никто и не возражал против такого предложения, а поэтому, без особых проволочек, активно угостились. Разговор возобновился, когда гости перешли к десерту.
– Раз ты, Кузьма, у них за ответчика, то к тебе и обращение моё. Скажи, какое такое дело у странников твоих в южных горах, куда просто так не всяк зверь желает заходить, я уж не говорю о людях?
– Прости, князь, но это не мой секрет, а они тебе не поведают, потому что не можно им.
– Ладно, не буду выпытывать у вас, что да как, но на один вопрос всё ж потребую ответа. Вы не прошли мимо городища нашего, и более того, даже нашли меня, а если это так, то значит, нужда у вас.
– Да, князь, помощь твоя нужна нам. – Кузьма вынул печать из мешочка и передал её князю.
– Помощь говоришь. – Князь внимательно, как будто под лупой, рассматривал каменное изделие. – Бечать знатная, не всякому даётся, да и вручить её может только верховная жрица, а если учесть, что её доверили отроку, то значит, дело действительно очень серьёзное. – Князь вернул печать. – Говори, какая помощь тебе потребна.
– Преследует нас кто-то, а кто, мы не знаем, поэтому стараемся уйти от них подальше, чтобы не встречаться, так как встреча эта, мы знаем наверняка, не сулит нам ничего хорошего.
– Ходят слухи от сороки, что силы тёмные зашевелились, нечисть закон нарушает и хищники уже не сторонятся наших владений. Ещё говорят, что люди к нам пришли из будущего, – взор князя упал на иноков. – Пятеро их, и беду принесли за собой, говорят, что наступят скоро времена тёмные да лихие и что трудно нам, человекам, тогда придётся.
– Слухи это всё, князь.
– Слухи, говоришь, ну-ну… пусть будет по-твоему. Помощь, по силам своим, вам окажу, за конями вашими присмотрят, а теперь ступайте, вздремните с дороги, а место вам моя дочь укажет. Вороги ваши в наше городище не сунутся, побоятся раскрыть себя, а поэтому будут хорониться, выжидая удобного момента. Долго скрываться от людского глазу у них не получится, а поэтому в скором времени мне донесут об их месте и количестве.
Путники встали из-за стола, поклонились хозяину и уже было направились за хозяйской дочерью, как вдруг, в этот самый миг, в хоромы вбежал светловолосый юноша, с перекошенным от негодования лицом и широко раскрытыми глазами. Забыв о приветствии, он закричал прямо с порога:
– Княже, беда, там, в лесу, а я только что оттудова, там эти, они сестру мою похитили, я их раньше никогда не видел, на злыдней похожи!
– Обожди, не тараторь, расскажи всё по порядку.
Юноша присел рядом с князем, а за ним, со всё возрастающей внутренней тревогой, остановились и путники, чтобы, значит, не пропустить чего-то важного для них.
– Отдышался?
– Да!
– Успокоился?
– Нет!
– А теперь всё с самого начала и медленно.
– Моя младшая сестра сегодня по утрось погнала коз на пастбище, у нас там, за дубравой, место приметное. Ей пора бы уже и возвернуться, а её всё нет. А тут смотрю, те самые козы у загона стоят. Забеспокоился я, и тогда решил пойти и самолично посмотреть, не случилось ли чего. И вот, не успел я дойти до леса, как навсречу мне вышли люди, дикие люди, а может быть, просто похожие на людей, но не в этом суть, а суть в том, что они кое-как объяснили мне, что хотят обменять пойманную ими девочку на каких-то пришлых людей. Я им говорю, что у нас таких нет, но они упорствуют и стоят на своём. Князь, если эти люди действительно забрели в наше городище, то их надоть найти и обменять на мою сестру.
– Не горячись, тут стоит хорошо подумать.
– Тут нечего думать, надо найти и обменять.
– Но ведь они тоже люди.
– Но они ведь пришлые, а значит, для нас чужеземцы, какое нам дело до них?
– Они издалека, это правда, но правда ещё и в том, что они наши кровники.
– Они что, тоже русичи?
– В том-то и дело, что они… – Князь перевёл взгляд на иноков и негромко закончил: – Тоже русичи.
– Значит, моя сестра умрёт?
– Не всё так просто, Вторак.
– Просто или не просто, мне всё равно, я пошёл поднимать свой род.
– Прошу тебя, успокойся, злость не лучший советчик, не стоит будоражить людей, к чему этот гам, скажи лучше своему отцу, чтобы без промедления явился ко мне.
Только сейчас, немного придя в себя, юноша, которого князь назвал Втораком, обратил внимание на притихшую в конце стола троицу.
– Это они? – И, не дождавшись ответа, повторил свой вопрос: – Ответь мне, княже, это они?
– Да, это они и есть.
– Так чего же мы ждём, прикажи совершить обмен.
– Я же тебе сказал, не горячись, мне надо подумать, а ты покудова поспешай за отцом, если, конечно, застанешь его в хоромах.
– Пока ты тут думаешь, там мою сестру предадут смерти.
– Не предадут, им, видимо, очень нужна эта троица, и поэтому они надеются на обмен.
– Если мою сестру убьют, то я самолично убью этих пришельцев, кем бы они ни были на самом деле.
– Юноша прав, – вмешался в разговор Иваныч. – Надо совершить обмен. Отправь меня взамен ребёнка.
– Княже, он согласен, он согласен идти на обмен, прикажи, и мы тут же отправимся.
– Молчи, Вторак, я тебе пока прощаю, исходя из твоего положения, но впредь подумай, прежде чем перебивать старших. Ты, Максим, сын Ивана, тоже не прав. Как я разумею, злыдни эти жаждут не одного, им надо всех троих. Они заберут тебя, но девочку не отдадут.
– Тогда и мы пойдём, правда, Кузьма?
– Сядьте и успокойтесь, здесь я решаю, и никто не может ослушаться слова моего. Сядьте, я вам приказал! – Последней фразой, как молотом, князь пригвоздил троицу к лавке. – А ты иди, у тебя есть наказ, вот его и выполняй.
Вторак ушёл, но ушёл неудовлетворённым, одарив напоследок иноков недобрым взглядом.
– И вы идите, чего расселись, вам велено было отдыхать, вот и отдыхайте.
– Какой там отдыхать, – Максим Иванович придержал ребят за плечи, а сам встал. – Спасибо тебе, князь, за тёплый приём, за сытный стол, ты хороший человек, однако я всё же принял для себя решение – я иду спасать девочку, и не пытайся меня остановить.
– И каким же образом ты собираешься вызволять её из полона?
– Как-нибудь попытаюсь обменять её на себя.
– Ты чё, давеча не слышал меня? Если ты такой невнимательный, то я тебе повторю: забрав тебя, они девочку не отдадут.
– Почему?
– Потому что они хотят получить всех, хотя можно и по одному, но в результате всё равно всех троих. Отдав одного, мы сразу же попадаем в зависимость. Они будут требовать ещё, а мы при этом не будем знать, жива ли ещё девочка. Обмен придётся производить, хотим мы этого или нет, но вот как это лучше сделать, я ещё не знаю.
– Я попробую их перехитрить.
– Нет, Максим, ты даже не подозреваешь, что это за люди. Да и людьми их можно назвать с большой натяжкой. Я слышал раасказы о них, не сомневаясь, что это предания старины глубокой. Теперь я вижу, что всё это оказалось правдой. В этих полулюдях-полузверях сочетается несочетаемое, они имеют всё лучшее от зверей и всё худшее от людей, а поэтому тягаться с ними, действуя нахрапом и в лоб, нам, простым и немощным человекам, не под силу.
– Получается, что мы в любом случае в проигрыше, как тогда быть? Не можем же мы допустить, чтобы из-за нас пострадал невинный человек, тем более ребёнок.
– Первое, что вам следует сделать, – это, как я и сказал, отдохнуть, и желательно принять сон. Не переживайте, вы и ваши силы нам ещё понадобятся. А пока вы их набираетесь, я, собрав совет, покумекаю над тем, как нам лучше разобраться с этой оказией. Идите, я сказал.
Ходоки всё же подчинились настойчивому приказу князя и в сопровждении его дочери покинули главный зал. Аким же, сев за стол, налил себе квасу и, погрузившись в раздумье, стал поджидать отца Вторака, который, в свою очередь, не заставив себя долго ждать, явился вместе с сыном незамедлительно. Отправив сына за другими представителями совета, они остались наедине.
– Ты уже знаешь?
– Да, мне сын всё рассказал.
– Что думаешь по этому поводу?
– Мне трудно здраво рассуждать, ведь там мой ребёнок. По мне, так я, не медля ни сансига, вступил бы с ними в схватку.
– И поступил бы крайне неразумно, ведь тогда они мгновенно убили бы твою дочь.
– На всё воля Всевышней! Моя дочь прямиком попадёт в царствие небесное, а я утолю свою жажду мести.
– Понимаю тебя, но дождёмся остальных, одна голова хорошо, а две всяко лучше.
Приблизительно в течение часа собрался весь совет, состоявший из пятнадцати человек, включая самого князя и отца Вторака. Слово, как и положено, взял Аким.
– Надеюсь, мне не нужно повторять оказию, случившуюся сегодня ранним утром? – Тишина позволила ему продолжить свою мысль, – Ну, вот и хорошо. Сразу перейдём к сути. Нам надо придумать хитрость, которая позволит спасти девочку и уничтожить злыдней, пришедших по какой-то не известной нам причине на нашу землю, для того чтобы сеять страх и наводить ужас. Если у кого есть мысли, то пусть поделится со всеми.
– Давайте их окружим и внезапно нападём.
– Напасть, конечно, можно, но внезапно не получится, эти твари чуют человека за сто сажений. Окружить, конечно, стоит обязательно, но взять их нужно измором.
– Ну, ты и сказал! Да как только они почувствуют даже лёгкие позывы голода, то первый, кого они сожрут, это будет ребёнок.
– В этом случае надо действовать или очень быстро, или очень заумно, чтобы не дать им опомнится, или, сообразив, сотворить ответку.
– А может, не надо так сильно ломать голову, просто выполним их требование, а когда совершится обмен, нападём.
– Правильно, когда они получат своё, то их бдительность притупится, и вот тут мы сможем напасть на них внезапно.
– А нам обязательно спасать чужеземцев?
– Дело не в чужеземцах, а в том, что, отведав человечинки, они из этих мест уже не уйдут никогда.
– Разве они едят людей?
– Они едят всё.
– Ты хочешь сказать, что мы для них лёгкая и вкусная добыча?
– Точно так, и наша головная боль.
– Отдать чужеземцев на заклание, да об этом не может быть и речи.
– Согласен, они хоть и издалека, но они тоже русичи.
– Тем более что из этой троицы двое подростков.
– Те же самые дети. Мы не можем взамен одного ребёнка отдать сразу двоих.
– Друже, время не терпит, и нам пора принимать решение.
– Что скажешь, князь?
– Приказывай, князь, пришла пора.
– Хорошо, теперь слушайте, что скажу, – князь, до этой поры не проронивший ни звука, встал. – Мы совершим обмен, но прежде возьмём их в плотное кольцо, а нашим чужеземцам, перед самым обменом, дадим выпить вытяжку из лесных грибов, после которой они, пройдя приблизительно тридцать саженей, упадут замертво, источая из себя отвратительнейший запах. Такой исход должен сбить с толку злыдней, они замешкаются в раздумье, не зная, что дальше предпринять. По моему разумению, они должны убить этих троих, ведь ради этого они их преследовали, а тут – нате вам, задание уже выполнено. Они должны будут задуматься, как им дальше поступить. Их замешательство станет для нас сигналом, и вот тут нам надо будет очень поторопиться с уничтожением, проявив всё своё мастерство и сноровку, чтобы затем успеть дать нашим инокам противоядие. Это всё. А теперь, пока я хожу к ведунье в мастерскую Мары, вы соберите дружинников, самых достойных и опытных в ратных делах. Сбор за поскотиной, где северная дорога заходит в наше городище.
Приказ был прост и понятен и вопросов ни у кого не вызывал, вследствие чего через пару-тройку секунд в хоромах кроме князя никого не осталось. Сам же Аким поспешил в мастерскую Мары за снадобьем. Получив нужное зелье, как ядие, так и противоядие, а также прослушав инструкцию по их применению, Аким поспешил вернулся в свои хоромы. Растворив, соблюдая все пропорции, зелье в квасе, а противоядие в воде, князь разбудил мирно похрапывающих путников, а когда они, придя в себя, стали адекватны, рассказал им план действия, при этом, однако, не затронул тему о противоядии, просто пояснив, что через определённое время срок действия зелья закончится, и они просто проснутся. Выдержав паузу, Максим Иванович посмотрел в глаза ребят и, увидев в них тот, столь нужный ему огонёк, порадовался несказанно и незамедлительно дал добро на княжеский план.
После полученной информации, о том, что лес, в котором спрятались пещерные люди, уже окружён плотным кольцом, Аким вместе с путешествующей троицей и примкнувшим к ним Втораком выдвинулись на исходную позицию.
Остановились они в поле, на открытой местности, предусмотрительно в ста метрах от леса, чтобы не дать противнику, совершив быстрый манёвр, внезапно напасть. Поставив троицу чуть поодаль от себя, Аким стал махать рукой, давая тем самым знак для парламентёра, который, не заставляя себя долго ждать, появился на окраине леса. Князь знаком показал, чтобы тот шёл навстречу, но когда парламентёр миновал середину, Аким приказал ему остановиться. Как только он встал, тут же из высокой травы появились княжеские дружинники и, обступив парламентёра плотным кольцом, сопроводили его к князю.
– Вот те, которые вам нужны, – князь указал на троицу.
– Мне нужно их обнюхать, – коряво, но более-менее понятно доносил свои мысли парламентёр. – Я должен убедиться, что они – это те, кто нам нужен.
Князь дал знак, и охрана подвела злыдня вплотную к трём путешественникам. Волосатое существо долго принюхивалось сквозь плотное кольцо охраны и наконец дало понять, что всё в порядке и это те самые люди, за которыми он пришёл.
– Теперь, – князь говорил негромко, но твёрдо, – дай знак своим, что мы вас не обманули.
Парламентёр, развернувшись к лесу, дал отмашку, вычерчивая руками понятные только ему знаки.
– Ну, а теперь, – продолжил князь, – пусть выведут на опушку леса девочку, я хочу посмотреть на неё и определить её состояние.
Приказ был выполнен, и соответствующий знак был послан. Через пару минут на поляну, в сопровождении двух горилл, вышла девочка, целая и невредимая.
– Теперь сделаем так, – князь, не моргая, смотрел прямо в глаза злыдню, – встречаемся на середине этой поляны, которая сейчас отделяет нас друг от друга, и там произведём обмен.
– А как быть с теми людьми, которые окружили наш лес?
– Для начала уточним, это не ваш лес, а наш. Если обмен пройдёт без провокаций с вашей стороны, то мы тут же снимем оцепление, предоставив вам возможность убраться восвояси с нашей земли.
Когда парламентёр поравнялся со своими соплеменниками, князь дал Иванычу команду, чтобы тот вместе с ребятами сел на землю, тем самым на какое-то время скрывшись в высокой траве от глаз неприятеля.
– Выпейте зелье только тогда, когда они выведут девочку для обмена, сигналом для вас будут слова "они идут".
Противники долго не раздумывали, и вскоре в сопровождении троих громил, один из которых был тот самый парламентёр, девочку вывели к барьеру, где должен был совершиться обмен.
– Они идут, – князь убедился, что выпили все. – Теперь быстро вставайте, но идите не спеша. Ничего не бойтесь, вас будут сопровождать мои лучшие дружинники.
Группы сближались, расстояние медленно сокращалось. Поравнявшись, все ещё пару минут стояли, не двигаясь, с любопытством осматривая друг друга, а затем, быстро и без раскачек, совершив обмен, стали расходиться. Девочка была уже в безопасности, когда, не доходя метров двадцати до леса, теперь уже новые заложники рухнули как подкошенные и, лёжа на земле, не подавали признаков жизни. Сопровождавшие их пещерные люди, не ожидая такого поворота дел, опешили. Они крутили своими косматыми головами, силясь понять, откуда пришла беда, затем кинулись обнюхивать упавших, они даже прикладывались ухом к грудной клетке, они подталкивали тела рукой, приподнимали их и безнадёжно бросали на землю. Видя такой расклад, из леса, сначала по одному, а затем уже толпой, вышли почти все злыдни, образовав на поляне большую бесформенную массу.
– Пора! – скомандовал Аким, и дал сигнал к наступлению.
– А-о-у-мэ! – разнеслось по полю. И тут со всех сторон появившиеся из травы воины лавиной обрушили всю свою мощь на пришлых дикарей. Напрочь забыв о своём задании, пещерные люди вынуждены были отбиваться. Бились они, как могли, насколько хватало им духу, желая во что бы то ни стало прорваться сквозь окружение, тем самым сохранив себе жизнь, за которую они цеплялись очень и очень жёстко. Однако воинская выучка и технический прогресс быстро одержали верх, но не так быстро, как этого было нужно для спасения Кузьмы, Николая и Максима Ивановича. С помощью товарищей, одни из которых поддерживали головы, а другие фиксировали пострадавшим языки, князь потихоньку, капля по капле, вливал бедолагам противоядие. Первым, на радость спасателей, открыл глаза Кузьма, потом Иваныч, и только через некоторое время Николай. Однако радость Акима и его соратников была недолгой – не издав ни звука, путешественники снова начали терять сознание, только уже в обратном порядке: сначала Николай, затем Иваныч, а через некоторое время и Кузьма. Их пульс практически не прощупывался, а дыхание было едва заметно. Тут уж и сам князь не на шутку испугался, перебирая в памяти процесс приготовления снадобья и выискивая возможные промахи. Нет, всё строго по рецепту ведуньи и ни на йоту в сторону.
– Быстрее, грузите их на коней, надо спешить, надо как можно быстрее доставить их в мастерскую, живее, я сказал, промедление смерти подобно.
Грузили к тем всадникам, у которых кони были более мощные. Пыль столбом, кони быстры, и спасение должно скоро быть. Вот уже и родные пенаты, и ведунья, как будто предчувствуя недоброе, встречает у порога. Всех троих уложили на большой топчан. Выпроводив посторонних, а для этого понадобился только подобающий жест, ведунья попросила Акима принести из кадушки, находящейся в глубокой яме, вырытой в дальнем углу здания, холодных мочёных яблок.
– Яблок?! – недоумённо переспросил Аким.
– Да, именно яблок, его сок поможет снять отравление. Ну что ты уставился на меня, иди уже!
Это последнее, чем мог помочь Аким, а после его выпроваживания за дело взялся женский персонал мастерской.
Князь ходил взад и вперёд, не останавливаясь ни на секунду. Неужели его блестящий план дал такую досадную осечку, и как это могло случиться, ведь всё было правильно, всё было соблюдено, всё было так, как надо. Мучаясь, он то успокаивал себя, то корил безбожно, и неудивительно, что не заметил появившуюся перед ним старуху.
– Скажи, ведунья, смогу я дальше жить с покоем в душе?
– Рано казнишь себя, Акимушка, всё обошлось.
– Но почему, как такое случилось, где я допустил промах?
– Это не ты, а я дала промашку.
– Как?!
– А вот так. Двое из них, мужчина и подросток, оказались слабы здоровьем, очень слабы, не чета нам, а вот третий, так тот прям молодец и, я думаю, к подани сможет очнуться.
– Это их проводник, наш земляк, он живёт к северу от нас. Но всё равно, мы обязаны были предвидеть всё, а мы вместо того их чуть не загубили, и нет нам в этом оправданья.
– Ничего, выкарабкаются, да поможет им Магужь! Через пару дней оклемаются, будут как новенькие.
На следующее утро больным существенно полегчало. Они уже могли сидеть и даже пытались вставать, но сил было явно недостаточно, и больные ограничивались лишь тем, что, выпендриваясь друг перед другом, поочерёдно становились возле топчана и, на дрожащих ногах, размахивали руками, изображая весёлый пляс, до тех пор пока ноги окончательно не подкашивались и они со смехом падали на свежевыстеленную, видать специально для них, перину. Этому искушению поддался даже Максим Иванович, впадая в детство наравне с ребятами. В конце концов, уставшие, но счастливые, они, образовав круг в центре топчана, завели беседу о насущных делах своих.
– Дядь Максим!
– Что, Николай?
– Вы не в курсе, как та девочка, не пострадала ли, когда в заложниках была?
– Я не в курсе, но чуйка мне подсказывает, что с ней всё в порядке.
– А здорово всё-таки мы их развели.
– Кто это мы?
– Ну не мы конкретно, а все мы. Хотя, конечно, рисковали-то больше всех, конечно же, мы, ещё чуть-чуть, и могли бы, между прочим, копыта отбросить.
– Коля, ну что ты прям в самом деле, выражаешься, как босяк из подворотни.
– А чё, не понимаю, нормальное выражение. Хорошо, не нравятся копыта, тогда заменим другим выражением, к примеру – склеили ласты! Ну как, подходит?
– Да ну тебя, говори что хочешь, видать, горбатого уже только могила исправит. – Подосиновиков махнул рукой. – Кузьма, давай лучше определим нашу диспозицию.
– Кого определим, какую э-э-э… позицию?
– Дис, диспозицию.
– А как это?
– Ой, извини, я, видать, после отравления впадаю в забывчивость. Но как бы там ни было, давай кумекать о том, что нам делать дальше.
– Первое – выздоравливать.
– Ну, это и ежу понятно.
– Второе – расспросим у князя не опасна ли дорога до следующего городища.
– Принято.
– Ну и завра, с первыми лучами, в путь.
– Как завтра? – Николай аж подпрыгнул на месте. – Я ещё не готов. Как это так, вот так сразу? Меня до сих пор ещё всего трясёт, у меня в руках и в ногах слабость, я голову еле-еле отрываю от подушки, я ещё ем почти лёжа, мне надо минимум дней пять или шесть, чтобы восстановить маломальскую форму и привести себя в боевое состояние. Кузьма, ну давай хоть послезавтра, со вторыми лучами… а?
– Да мне, Кольша, как там у вас говорят, по бубну, это ведь вам, в конце концов, нужно. Я не против, как скажете, можем остаться здесь хоть на зимовку.
– У нас говорят, по барабану.
– Вот, и по барабану тоже.
– Чё ты сразу в штыки, я же не то чтобы… могу и завтра, как скажет коллектив.
– Коллектив, Николаша Васильевич, говорит, что выступаем тогда, когда будем уверенно стоять на ногах, а будет это завтра или через пять дней, покажет наше самочувствие.
– С первыми лучами, я правильно вас понял, дядь Максим?
– Правильно.
– Вот здорово, значит сегодня не надо ложиться спать пораньше.
Приподнимающееся у отдельных лиц настроение дополнил обильный завтрак, к которому их проводили, поддерживая каждого с обеих сторон. Дымящийся горшок с гречневой кашей, блюдо с копчёными кусками какой-то большой рыбины, тарелка с разной зеленью, две большие крынки: одна с козьим молоком, а другая с чем-то наподобие киселя, плошка мёда и непочатый каравай хлеба.
Завтракали весело, с шуточками да подковырками, даже не замечая, что за ними, выглядывая из-за проёма в стене, наблюдает веснушчатое, с большими голубыми глазами девчачье личико. Она, чтобы не расхохотаться в голос, прикрывала рот ладошкой, прыская в неё поминутно. 
– Я что-то не понял, – Николай вертел перед собой ломоть хлеба, – какой-то хлеб странноватый. Отдаёт чем-то и по вкусу и по запаху, вам не кажется? Коноплёй пахнет, чувствуете, дядь Максим?
– Не знаю, я ничего такого не почувствовал, хлеб как хлеб. А ты что, разве помнишь запах конопли или у тебя ещё не прошла интоксикация организма, отчего обоняние, осязание и остальные твои два чувства, не восстановившись полностью, вводят тебя, мягко говоря, в заблуждение? Согласись со мной, Николай.
– Нет, не соглашусь и вы, Максим Иванович, меня не убедили.
– Хорошо, тогда пусть Кузьма подтвердит мои слова. Давай, Кузьма, поддержи, а то, я вижу, моё красноречие кое-кого не впечатляет.
– Кольша прав, этот хлеб особый, его выпекают из щерицы, и она, между прочим, помогает быстро восстановить силы.
– А разве он, судя по его тёмно-коричневому цвету, не из ржи?
– Нет, ржаной хлеб цветом потемнее, да и на вкус заметно отличается.
– Ага! Так кто из нас самый нездоровый? А? Максим Иванович, я не слышу ваших контраргументов на этот счёт, я имею в виду интоксикацию… всего организма.
– Николай, имей снисхождение к старшим и проявляй по отношению к ним терпение. Мы, хоть и взрослые, но всё же тоже люди, а людям свойственно ошибаться.
– Кузя, а что, разве этот хлеб действительно такой чудодейственный?
– Какой мне смысл тебе врать? Мы его преимущественно берём на охоту, когда уходим на дальняк. На охоте ведь всякое бывает, случается, что со зверем сходишься врукопашную, и не всегда победа на твоей стороне.
– А ну-ка, ну-ка… это кто там подглядывает? – Иваныч всё-таки заметил соглядатая. – Давай-ка, выходи, не прячься, и вот сюда, поближе к нам, чтобы нам получше рассмотреть тебя. – Веснушчатое личико вмиг исчезло, однако смешинки свои заглушить она не смогла. – Выходи, не бойся! А если воспротивишься, то тогда я твоей матери наябедничаю.
Последние слова, произнесённые Максимом Ивановичем, произвели на девчушку магическое действие. Она тут же вышла из-за своего укрытия и, понурив голову, от чего её светло-русые кудри скрыли лицо, медленно пошла к столу. Шаг её был настолько мелкий, что на сарафане даже не появлялись складки, тем самым создавалось впечатление, что она не идёт а плывёт, паря над земляным полом.
– Как твоё имя? – Подосиновиков задал вопрос только тогда, когда юная красавица остановила своё парение, упёршись в стол. – Не бойся нас, мы твои друзья.
– Как же, хороши друзья, – девчушка шмыгнула носом. – Настоящие друзья не ябедничают, особенно матери.
– Ты уж сильно-то не обижайся, я ведь твою маму вспомнил лишь для того, чтобы легче было выманить тебя из-за угла, и то чисто машинально.
– Лучше бы ты машинально отца вспомнил.
– Хорошо, в следующий раз вспомню только отца, обещаю. Мир? – Девочка пожала плечами. – Ну ты хотя бы на других, кроме меня, не сердишься?
– Нет. – И в мгновение ока девчушка преобразилась, а её конопушчатое личико просияло, глазки вновь загорелись озорным огоньком, а пухленькие щёчки покрылись пунцовым налётом.
– Ну, вот и прекрасно. Присаживайся к нашему столу, раздели с нами трапезу. Вот здесь… молочко… и ещё вот… да здесь всего много… а хочешь мёда с хлебушком?
– Нет, я есть не хочу, я так посижу.
– Теперь, я надеюсь, ты назовёшь своё имя.
– Василиса!
– Ого! – Николай оживился и как-то по новому взглянул на девочку. – Неужели премудрая?
– Пока не премудрая, но после сорока лет обязательно стану.
– Откуда такая уверенность?
– Мне жрица поведала.
– Напророчила, значит, жрица эта. – Николай постучал пальцами по столу. – Ох, я ей, а ещё чего она тебе напророчила?
– А тебе зачем знать?
– Ну, так… скажем, для общей эрудиции. – Василиса опять прыснула в кулачок. – Чё ты всё смеёшься, это ты над нами смеёшься, мы такие смешные здесь сидим перед тобой?
– Да, вы смешные, кроме вот него, – и она указала на Кузьму. – Вы так потешно говорите, что невозможно удержаться.
– Значит, мы только и можем, что своим говором вызывать смех у окружающих?
– Нет, Кольша. – Василиса вдруг стала не по-детски серьёзной. – Не только этим, вами гордится вся округа, судача о вашем героическом поступке, который вы совершили давеча.
Тут уже и Николай не выдержал такого комплимента, он распрямил спину, расправил плечи и важным взором оглядел присутствующих.
– Ну что ты, Василиса, не такие уж мы и герои, ну, проявили некоторую доблесть, ну подумаешь, чуть не умерли, что тут такого, на нашем месте так поступил бы каждый.
Они не могли наговориться и ещё долго сидели за столом, не желая расходится, болтая наперебой.

Глава 15

По наказу Светланы, Чапаев отвёл Степаниду в храм и сдал главной жрице, что называется из рук в руки. Степанида недолго сопротивлялась, так как по сути у неё и выбора-то не было, а намёк на то, что она там, в храме, может собрать бесценный материал для своих будущих работ, сломил её окончательно.
Тем временем один день сменялся другим, и Валерий Алексеевич, помогая Светлане по хозяйству, постепенно приобщался к труду крестьянскому. И вот, в очередное утро, так сказать, по холодку, растолкав Валерия Алексеевича, Светлана настоятельно потребовала следовать за ней. Заходя в основное помещение, по-нашему зал, или холл, Чапаев увидел, что за большим столом собралась вся семья. Лица были сосредоточены, разговоров никто никаких не вёл, все как будто чего-то ждали.
– А чё случилось-то? – выбрав подходящий момент, шепнул Чапаев на ухо Светлане.
– Сегодня девять дней как… ну ты понимаешь, о чём я.
– Ах, вон оно что! Да-да, конечно, я тебя понимаю, надо же, как быстро время летит, вот уже и девять дней минуло.
– Нам пора, и постарайся быть нужным помощником для моих сыновей.
– Ты во мне сомневаешься?
– Конечно, нет, просто мысли свои вслух выражаю. Волнуюсь сильно, ведь не каждый день приходится хоронить родного для тебя человека, – а на ухо добавила: – Честно говоря, у меня это вообще в первый раз.
Осмотрев всех, Светлана дала команду на выход, и вся семья уверенной поступью выдвинулась по направлению к дубу, где покоилось тело Светозара. От придирчивого взгляда академика не ускользнуло, что вокруг дерева не было никакого движения: ни зверей внизу, ни птиц вверху, хотя на макушке дуба лежала потенциальная приманка.
Агрип и Горазд, взяв верёвки, полезли наверх. Отвязав покойника от дерева, они замотали его в белый льняной саван и, закрепив его теми же верёвками, стали спускать на землю, где принимающими были Казимир и Валерий Алексеевич.
Когда тело лежало на земле, вся семья, окружив его, молча прощалась в течение примерно минут пяти. Затем, водрузив тело на плечи, родичи понесли покойника к месту его погребения, где предварительно был сооружён костёр. Когда уложили князя на хворост, к нему подошла Светлана с зажжённым факелом в руке.
– Сегодня, Светозарушка, последний день, когда душа твоя ещё вместе с нами, но завтра… завтра, когда ещё петухи не успеют пропеть свою утреннюю песню, она уже будет в миру Прави, куда сокол унесёт её на крыльях своих и где, по воле Всевышней, её будут готовить к предстоящей встрече с Богиней нашей великой Магужь. Ты прожил праведную жизнь, не такую долгую, как нам бы хотелось, но достаточно яркую, чтобы своим примером ещё долго светить всем нам. Надеюсь, ты был счастлив. С высоты соколиного полёта взгляни на нас перед уходом в мир иной и возрадуйся, как и мы радуемся за тебя. Когда придёт время, мы встретимся, и мы желаем этого, но для нас сие произойдёт нескоро. Мы сжигаем твою плоть, ибо она без надобности тебе, а пепел твой в землю уйдёт, чтобы возродить жизнь новую. Славен день сегодняшний, и да хранит тебя Магужь!
В безветрие огонь разгорался ровным столбом, поднимая искры высоко вверх и рассыпая пепел ровным ковром вокруг кострища. Хорошо, что ещё было раннее утро, не так жарко, и раскалённый воздух был терпим и не отгонял людей от костра, а ведь им так хотелось в эти последние минуты быть как можно ближе к родному человеку.
Немного пепла собрали в глиняный горшок, после чего вся семья двинулась в обратный путь. Когда зашли в хоромы, то, к удивлению Валерия Алексеевича, большой стол был уже накрыт. Он хотел было спросить у Светланы, кто это так постарался в их отсутствие, но в такой момент постеснялся донимать её глупыми, на его взгляд, вопросами. Здесь же, за столом, поминая Светозара, он вкусил напиток, доселе никогда не попадавший ему на язык. Напиток оказался очень ароматным, терпким на вкус и вроде бы не очень хмельным, однако в голову ударял молниеносно. Видя такой эффект, Чапаев после второй чарки пить перестал. И опять он отложил расспросы о чудо-вине до лучших времён, а сам для себя решил побольше закусывать, так как рабочий день был ещё весь впереди.
Вечером, лёжа на своём топчане, в наступившей темноте, которая, по мнению Валерия Алексеевича, была ему только на руку, потому что скрывала глупое выражение его лица, он решился всё-таки поговорить со Светланой на волнующие его темы.
– Светлана! – тихо позвал Валерий Алексеевич.
– Что?
– Фу ты, ну ты, а я думал, что ты уже спишь.
– Нет, даже дремать не начинала.
– Значит, спать ещё не собираешься?
– Ты так витиевато подступаешь к разговору, что я даже начинаю волноваться и задумываться, а не слишком ли серьёзен и тяжёл он будет для меня в преддверии ночи?
– Разговор-то как раз несерьёзный… то есть серьёзный, но не до такой степени, чтобы из-за него потом невозможно было уснуть. Во всяком случае, это моё мнение.
– Ну, о чём ты хотел узнать? – Светлана негромко рассмеялась. – Давай уже, спрашивай.
– Да, конечно, сейчас… сейчас начну, извини, это всё от моей неуверенности.
– Неуверенность тут ни при чём, просто ты ко мне неравнодушен.
Чапаеву показалось, что заливший его лицо румянец светится в углу красным фонарём, а жар, исходящий от пылающих щёк, плавит воздух вокруг него.
– Так я перейду к вопросам?
– Сделай милость.
– Скажи, Светозар приходил к тебе этой ночью, ну, в смысле не именно сейчас, а той, которая была перед этой?
– Да, приходил.
– И мне можно будет узнать, что он говорил?
– Он пришёл ко мне уже не в образе человека, а в виде дымки, навроде той, что поутру стелется по земле, хотя очертания человеческие...
– Извини, что перебиваю, но разве для тебя явление привидения – это естественно?
– Какое же это привидение, это душа моего мужа. Вот в ту первую ночь, никогда теперь уже не забуду, он пришёл как живой, в том же наряде, в который мы его снарядили в последний путь, однако с каждым новым приходом его образ таял, становясь всё размытее.
– И что он тебе сказал?
– Он поблагодарил меня за достойные проводы, где всё было соблюдено строго по обряду. Сказал, что он помнит всё, что было между нами, каждую мелочь, даже ту, которую я вспомнить уже не смогу. Сказал, что до сих пор любит меня и что он хотел бы вновь… – Светлана смолкла, и на несколько минут воцарилась тишина. – А ещё он сказал, что видит наше будущее, которое будет прекрасным.
– Какое именно, ваше с ним или вашей семьи?
– Конечно, моей семьи, ведь мы пока ещё живём в мире Яви.
– А ещё, что ещё он рассказывал?
– Тебе не кажется, что в эту ночь ты не в меру любопытен?
– Наверное, ты права, мой рассудок, видать, напрочь заблокирован любопытством, нет, скорее всего, любознательностью, подогреваемой огромной жаждой знаний.
– Не стану тебя мучить, я вижу твою искренность, а поэтому скажу. Он одобрил мой выбор в отношении тебя и благословил наш союз.
Теперь Валерия Алексеевича бросило в холод, аж до озноба, не спасало даже толстое одеяло.
– Интересно, почему он так во мне уверен, когда я сам порой в себе не уверен?
– Потому что в том мире ему видится гораздо больше, чем мы можем видеть в этом.
– Да-да, конечно, глупый вопрос я задал.
– Если ты говоришь, глупый, значит, там у вас знают про потусторонний мир?
– Знают, но не все в него верят, а некоторые его категорически отрицают.
– Как можно отрицать очевидное?
– Можно, если ты дарвинист.
– Я тебя не понимаю.
– Действительно, человеку сложно понять теорию эволюции, если его не коснулся научно-технический прогресс.
– И опять из твоих слов я ничего не поняла.
– Я постараюсь тебе объяснить, как у нас говорят, на пальцах, ну в смысле очень просто и доходчиво. Ты слушаешь меня?
– Слушаю, и очень внимательно.
– Допустим, тебе нужно сшить рубаху, что ты для этого делаешь? Сначала из разных частей и по своей технологии ты конструируешь ткацкий станок. Так? Потом собираешь лён, обрабатываешь его особым способом, ну, я не знаю, вымачиваешь, как-то сушишь, не важно, потом теребишь, ну и так далее, и в результате всех этих, так скажем, действий, получилось полотно, часть из которого пойдёт на пошив рубахи. Затем ты изготавливаешь, к примеру, из конопли, нитки, а из подходящих костей иголку, из растений же краски для ниток. Если что упустил, не важно, главное суть. А теперь рассмотрим то же самое, но с позиции эволюционистов. По их теории получается всё очень даже просто. Для этого только и надо, чтобы все составляющие: дерево, лён, конопля, травы, кости – оказались в одном большом непромокаемом мешке, чтобы затем этот мешок бросили бы в океан, где в течение примерно миллиона лет он качался бы на волнах, перемешивая внутри себя содержимое, по-нашему ингредиенты, и вот, в один прекрасный момент, набежавшая большая волна выбрасывает этот мешок на сушу, где он ещё в течение какого-то времени истлевает, а затем, после того как он рассыплется, на берегу останутся лежать готовая рубаха, остатки полотна, ткацкий станок, иглы и выкрашенные в разный цвет нитки. У них это называется цепью случайных событий, где из простых хаотических движений образуется сложная структура. Я доходчиво объяснил?
– Я поняла тебя, но так не бывает.
– А они говорят, что бывает, мало того, они ещё и молодёжи засоряют мозги этой бредятиной, доказывая, что это научно обоснованная точка зрения.
– Им надо запретить заниматься этим вредоносным учением.
– Нельзя! У нас нельзя!
– Почему?
– Потому что у нас плюрализм.
– Кто у вас?
– Поясняю. Мы руководствуемся законом единства и борьбы противоположностей, а поэтому у нас не может быть одного учения, минимум… то есть самое меньшее, это два. Противоположности нужны, борьба нужна, чтобы потом, как они говорят, пришло единство. Но единство почему-то не приходит, а происходит совсем обратное, противоположности всё более и более отдаляются друг от друга, борьба ожесточается, а единства как не было, так и нет. Зато образовалось два мощных антагонистических течения, первое – это философия, включающая в себя научный материализм, то есть мешок в океане, а второе – это религия, то есть божественный промысел. У вас это Богиня Магужь.
– И многие у вас поклоняются этой… как ты говоришь, философии?
– Ты даже не представляешь, какое это количество.
– Вы губите этих людей! На эту философию с её учением нужно наложить запрет.
– Если мы наложим запрет на их учение, то им придётся идти и работать руками, а они этого не хотят, не могут и боятся, а поэтому изо всех сил сопротивляются.
– Ты рассказываешь страшные вещи. Как же вы допустили такое?
– Мы шли к этому долго и упорно и достигли того, что люди ради своей идеи, которая их кормит и обогревает, готовы убивать своих братьев.
– Вы так сильно одичали в своём развитии?
– Тебе везёт, ты ещё про происхождение видов не знаешь, да с коммунистической идеологией не сталкивалась, и не дай Бог когда-нибудь тебе к этому всему прикоснуться, чтобы потом остаток дней слёзы лить за судьбу своих правнуков.
– Между прочим, ты обещал, что разговор будет лёгкий и приятный, навроде колыбельной, после которой я усну крепко, без сновидений и до самого утра. А что получилось? Теперь хоть глаза выколи, и думки зловредные на девять дней вперёд.
– Это я тебя ещё пожалел, не всю правду раскрыл и не все краски использовал.
– Благодарю тебя, мне и этого достаточно.
– Хорошо, я не буду больше тебя травмировать рассказами о будущем, давай говорить о настоящем. Скажи, а кто накрыл на стол, когда мы ушли хоронить Светозара?
– Как кто, соседи конечно.
– Действительно, соседи, так просто, что я даже об этом и не подумал. У вас такой обряд?
– Да, он идёт из глубины веков. Когда мы уходим из хором, вслед за нами уходит и душа усопшего, она всегда рядом с нами и сопровождает нас везде. А для того чтобы душа во время проводов не могла вернуться в хоромы и там остаться, мы для этих целей приглашаем людей, не кровных нам по родству, они оберегают наше жилище, а заодно наводят порядок и выметают сор. Мы возвращаемся как бы в новое жилище, а накрытый стол – это как бы дар усопшего за наши хлопоты.
– А вино, это великолепие, откуда оно берётся?
– Тебе действительно понравилось?
– Ещё бы, вино просто божественное, но оно такое хмельное, что я в какой-то момент даже перестал его пить, испугавшись за последствия.
– Сусло для этого вина мы берём в мастерской Мары, и никогда не спрашиваем, каким способом они его там делают, потому что это бесполезно и для нас запретно. Знает главная жрица, но и она не скажет. На основе этого сусла мы делаем своё вино, добавляя на свой вкус определённые добавки. Тут уж кто как хочет, буйство фантазии не ограничено, это может быть что угодно, начиная от хвойных иголок и кончая хреном, не исключая как его листьев, так и корневища. У каждой ведающей матери свой состав и свои хитрости.
– И как велико это разнообразие, например у тебя?
– Не так велико, как бы хотелось, ведь сусло мастерицы дают раз в лето, осенью, когда день сравнивается с ночью. Да и дают-то по чуть-чуть, так что не разбежишься.
– Знаешь, Светлана, что я тебе скажу?
– Нет.
– У меня такое чувство, как будто я сплю и во сне попал в сказку, и мне в этой сказке так хорошо, что просыпаться не хочется.
– Однако просыпаться всё же придётся. Завтра со старшим моим сыном, Агрипом, сходишь к нашему князю.
– Зачем?
– С князем что-то неладное, и движение это не в лучшую сторону. Он отдалился от дел, уединившись в своих хоромах, никого не хочет видеть, стал злым и грубым. Я уже, грешным делом, думаю, не приключилась ли с ним какая хворь. Плохо будет, если мои подозрения подтвердятся.
– Ты так переживаешь за него, что может показаться, что он уже безнадёжен.
– Вот я вас и посылаю разузнать, безнадёжен он или его ещё можно излечить.
– Значит, мы должны поставить диагноз?
– Что поставить?
– Диагноз, то есть с большой точностью определить, какая хворь скрутила вашего князя.
– Правильно, ваша задача определить, а мы подумаем, как с этой хворью справиться.
– Знаешь, – Чапаев смачно, да с причмокиванием, зевнул, – раз уж мне выпала такая честь стать твоим штатным терапевтом, то позволь мне принять сон, чтобы до завтра успеть выспаться, а утром встать бодрым и готовым во всеоружии приступить к исполнению своих служебных обязанностей.
– Ты чего там, никак спать удумал?
– Да, я тут чего-то раззевался не на шутку, и веки почему-то тяжёлыми стали, к чему бы это?
– Хитренький ты, Валерий, сын Алексея, меня, значит, взбудоражил на всю оставшуюся ночь, а сам храпака?
– Ну я же не виноват, что ты такая восприимчивая. – Чапаев повернулся на бочок, натянул одеяло до самого подбородка и, подложив руки одну под подушку, а другую под щёчку, закрыл глаза, ощущая себя в полной готовности принять сон. – Теперь буду знать твои слабости и в дальнейшем учитывать их при разговоре. Спокойной ночи, фельдмаршал!
Светлана немножко злилась на Чапаева, но по-доброму и сквозь улыбку, особенно когда услышала последнее – "фельдмаршал", непонятное для неё слово, но, по-видимому, хорошее.
Чапаев проснулся сам, и причём в то самое время, когда рассвет ещё только-только забрезжил на горизонте, это он увидел в небольшом квадратном стенном проёме, выполняющем роль окна. "Надо бы разбудить Светлану, вот удивится, что не она, а на этот раз я встал раньше. – Чапаев подошёл к кровати, осторожно приподнял одеяло и… и увидел, что под ним никого нет. – Фу ты, ну ты, ножки гнуты, опять прокол, да сколько ж можно, а со стороны кажется, что под одеялом кто-то лежит". – Настроение, конечно,  слегка упало, но не настолько, чтобы испортиться на весь оставшийся день.
Пройдя в центральное помещение, являющее собой горницу, кухню, столовую и зал с вестибюлем в одном лице, Валерий Алексеевич не удивился, когда увидел за большим столом всю семью.
– Пойдём, я полью тебе на руки, – засуетилась Светлана.
– Конечно, полей, нужное дело, как же без этого.
Завтракал Чапаев второпях, потому что все практически уже закончили трапезничать, а значит, приходилось догонять. Однако даже в такой спешке он успел задать Светлане очень волновавший его вопрос.
– Светлана, я вот что хотел спросить. Как мы объясним князю цель нашего прихода?
– Не забивай себе голову, положись на Агрипа, а сам всё больше наблюдай и запоминай.
– И это всё, чем ты хочешь меня напутствовать?
– Всё, Валерушка, всё.          
Нельзя сказать, что прогулка до княжеских хором была совсем уж легка и весела. Ну, насчёт того, что легка, то может быть и была, но вот что не весела, это точно. Агрип, замкнутый в себе и до слов неохочий, был скучным попутчиком и никак не способствовал поднятию настроения. Чапаев, видя такой расклад, решил не отвлекать своего спутника от дум великих и постарался настроиться на свои проблемы, а поэтому до конца пути сам не проронил ни слова. Прежде чем войти в княжеские хоромы, Агрип всё же выдавил из себя пару фраз.
– Там, – он указал на вход, – разговаривать буду только я. Не обижайся, Алексеевич, на то, что я запрещаю тебе говорить, это не оттого, что я тебе не доверяю, просто говор твой выдаёт в тебе чужеземца, а это может нам помешать и свести наши усилия в пустоту.
– Ну, что ты, Агрип, ради дела я готов самолично зашить себе рот.
И тут, к своему немалому удивлению, Чапаев узнал, что Агрип умеет улыбаться, что в данный момент он и продемонстрировал, прежде чем войти вовнутрь.
– Здрав будь, княже, и мир тебе!
Однако на приветствие Агрипа никто не ответил. Выждав некоторое время, Агрип снова проговорил, но уже с небольшим усилением в голосе:
– Аль жилищем мы ошиблись и не княжеские это хоромы? Если есть кто, то выйди и скажи нам.
И к ним вышли, но не князь, которого они ожидали, а красавица белолицая с косой белее снега по самые бёдра.
– Не ошиблись вы, люди добрые, княжеские это хоромы.
Ослеплённый девичьей красотой, Агрип с трудом возвращал себе рассудок для дальнейшего разговора. Но, надо отдать ему должное, справился он быстро, и далее голос его звучал уже без изменений.
– Я Агрип из рода Сокола, а он Валерий, сын Алексея, у нас разговор до князя.
– Конечно, разговор, как же без него. – Красавица указала на стол. – Присядьте, гости дорогие, сей миг угощения мной будут поданы.
Она скрылась так же быстро, как и появилась, дорогие гости даже рот не успели открыть. Переглянувшись, они поняли друг друга без слов, и суть перегляда состояла в том, что надо было ждать, ждать спокойно и без лишних телодвижений. А когда она снова появилась, неся в одной руке большое блюдо с закуской, а в другой кувшин с напитком, Агрип поспешил перевести ход события в нужное для них русло.
– Обожди, красавица, не суетись, лучше скажи нам имя своё, ведь негоже гостям не знать, как хозяйку хором этих величают, или ты не хозяйка здесь, а может, в гости когда зашла да и задержалась?
– Ты прав, Агрип, зашла я однажды сюда в гости, да так хозяйкой и осталась, а что до имени моего, то Поладой меня кличут.
– Вот и славно. Благодарствуем тебе, Полада, но всего этого, – Агрип указал на стол, – не нужно, так как не голодны мы, да и рассиживаться нам тут некогда. Ты бы, хозяюшка, подсуетилась, да князя вызвала.
– Я бы вызвала, да шибко нездоровится ему. Вы скажите мне, а я уж не забуду, и как полегчает ему, так и передам.
– Тебе сказать не можем, так как видим тебя впервые, да и не для хозяйских ушей наш разговор. Иди, Полада, приведи князя, хворого приведи, а если он сам не ходок, то тогда мы к нему зайдём. Если он в состоянии слушать и говорить, то для нас этого будет достаточно.
Агрип встал, показывая всем своим видом, что спорить с ним бесполезно.
– Хорошо! Будь по-твоему, вызову князя к вам, раз вы так настаиваете, но предупреждаю, будьте с ним помягче, так как волнения ему противопоказаны.
Пришлось ждать. Ждали долго, но другого выбора не было. Наконец к ним, поддерживаемый под руку Поладой, шаркающим шагом вышел сам Вячко. Агрип был готов ко всему, но даже его железные нервы не выдержали, когда он увидел то, что скрывалось под именем Вячко.
– Князь! – вскричал Агрип от изумления. – Как же так, как такое могло случиться, где сыскалась хворь такая, которая смогла тебя так одолеть?
– Кто ты? – князь потянулся вперёд лицом, чтобы лучше рассмотреть говорящего.
– Я Агрип, сын Светозара.
– Помню, помню Светозара, а почему он сам не пришёл?
– Упокоился он на днях, и душа его теперь пребывает в мире ином.
– Жаль, что он покинул нас, я любил его, как отца родного, а также жаль, что не проводил я его в последний путь. Как такое случилось, что не оповестили меня о том, что Светозар почил?
– Мы посылали за тобой, но тебя не нашли.
– Значит, так искали, а может быть, и не искали вовсе, что скорее всего и случилось. Вы намеренно лишили меня возможности попрощаться со Светозаром, и тут ваша вина в полной мере.
– Не гневайся, князь, если и есть здесь наша вина, то мы постараемся загладить её…
– Как, как ты её загладишь?! – Вячко почти кричал, брызгая слюной и кашляя почти через каждое слово. – Повернёшь время вспять? Думай, безмозглая твоя голова, прежде чем ртом своим поганым воздух сотрясать.
– Но, князь, слова твои неправедны, и укорять меня… – Агрип вспылил, и голос его с каждым последующим словом всё больше наливался свинцом.
Допустить нарастающую ссору Чапаев не мог, но всё, что он смог сделать в этой ситуации, так это взять Агрипа за локоть и крепко его сжать. Намёк Чапаева был понят, и Агрип, с немалым усилием подавив в себе гнев, смягчил тон, переведя разговор чуть в сторону.
– К тебе, князь, меня послала моя матушка, и мне предстоит обсудить с тобой кое-что.
– Так обсуждай, что ты ходишь вокруг да около?
– Дело в том, что разговор мой касается дел ратных.
– К чему ты клонишь?
– К тому, что Поладе стоит удалиться, так как не для неё слова мои, и не можно ей слушать нас.
Вячко ответил не сразу. Он упёрся взглядом в собеседника, и в какой-то момент Агрипу показалось, что глаза князя просияли, взгляд стал осознанным и он уже совсем по-другому смотрел на него. "Неужели это произошло, и миг прозрения настал?" – с надеждой подумал Агрип. Но он ошибся, это был всего лишь всплеск, всплеск разума в затуманенном мозгу, а через мгновенье опять… опять всё та же поволока в глазах и отрешённый безумный взгляд.
– Она останется при мне, желаешь ты этого или нет. – Вячко взял руку Полады и поцеловал тыльную сторону её кисти. – И если таковое тебя не устраивает, то ты можешь отправляться туда, откуда пришёл.
– Не торопись, князь, подумай прежде чем гнать нас. Разве ты не знаешь, что происходит вокруг? Позволь нам обсудить вместе с тобой события последних дней.
– О чём это ты? Я что-то не замечал в последние дни каких бы то ни было изменений. В нашем мире всё как и раньше, перемен в худшую сторону нет, врагов на горизонте я тоже что-то не приметил.
– Прости меня, князь, но всё гораздо серьёзней, чем ты себе это представляешь.
– Ты меня будешь учить или ты будешь подчиняться своему князю? Я ещё раз повторяю, в нашем городище и его округе всё спокойно, гонцов с посланиями из дальних земель я не принимал, а она останется там, где стоит сей миг, а ты вправе сам решать, говорить тебе при ней или нет!
– Тогда нам ничего не остаётся, как откланяться тебе и твоей хозяйке, а засим удалиться восвояси.
– Ступай, и матери своей передай мою признательность.
Агрип почти бегом покинул жилище князя и остановился только тогда, когда княжеские хоромы скрылись за поворотом. Тяжело дыша, он еле сдерживал свой гнев.
– Это всё она, сучья порода, – Агрип качал головой и сотрясал кулачищами. – Правильно мудрые говорят – чем красивее, тем ядовитее.
– Гневом делу не поможешь. – Чапаев обнял юношу и крепко сдавил ему плечи. – Надо спешить рассказать твоей матушке обо всём, что мы здесь увидели, а то, я так предчувствую, промедление может обернуться нехорошими последствиями.
– Ты верно говоришь, Алексеевич, нам надо спешить, рассказать всё матушке.
Набрав крейсерскую скорость, они не снижали её до самого дома. Светлана поджидала их, сидя у окошка, а поэтому издали заметила две родные фигуры. Перейдя к столу, она, сосредоточившись, приготовилась к разговору. Буквально влетев в хоромы, Агрип и Чапаев приземлились на лавку прямо напротив Светланы.
– Матушка, – Агрип тщательно подбирал слова, – её звать Полада, она живёт в княжеских хоромах и своими колдовскими чарами затуманила разум князю.
– Так значит, всё-таки женщина!
– Матушка, она не женщина, она нечисть в женском обличие.
– Давай всё по порядку.
– Хорошо! Эта змеища опутала князя путами с ног до головы и душит его, сжимая свои объятья всё сильнее и сильнее. Более того, она не из наших мест. Говорит вроде бы чисто, не подкопаешься, а вот обычаев наших не знает. Встречает не по-нашему, да и провожает тоже, живёт замужем, а волосы не покрыты, не отходит от него ни на шаг, такое впечатление, как будто боится его потерять. Князь чахнет на глазах и никого уже не узнаёт. Он помнит отца, помнит тебя, а вот меня уже нет.
– Что ещё такого необычного заметили?
– Можно мне сказать?
– Зачем спрашиваешь, Валерий?
– Ну, так, на всякий случай, чтобы ненароком не нарушить обычай какой-нибудь.
– Не переживай, у нас за незнание не наказывают.
– Вот видишь, а у нас совсем наоборот.
– Так что ты хотел сообщить мне?
– Я обратил внимание на то, что в доме… ну, я имею в виду жилище, сильно пахнет сыростью, и ещё мне показалось, внутри очень влажно, такое впечатление, что хоромы не проветривались с самого их основания. Однако не это меня поразило, а поразило меня то, что у Полады, в конце нашего разговора, потекли слёзы. Странно как-то всё это, и с князем, и с этой Поладой, взявшейся неизвестно откуда. Агрип ничего необычного не требовал, просто хотел наедине обсудить мужские дела и вежливо дал ей понять, чтобы она оставила нас одних. Неужели это так её оскорбило, что она не смогла сдержать своих эмоций?
– Вы оба большие молодцы и сделали всё правильно.
– Матушка, но что же будет с князем?
– Князя мы постараемся вылечить, но это потом, а пока нам предстоит избрать другого вождя.
– Как другого?! – в один голос вскричали мужчины.
– Идите, занимайтесь своими обычными делами, а мне надобно в храм поспешить.
– Матушка, объясни!
– Агрип, будь добр, займись делами, я тебя очень прошу, надо будет, скажу, а без надобности… ты уж не обессудь. 

Глава 16
 
"Странно, почему так темно? Я что, сплю? Допустим, я сплю, а если так, тогда конечно, тогда понятно, отчего темно, а если я проснулся, тогда мне не совсем понятно, отчего так темно. Обычно когда спишь, снятся сновидения, а мне сейчас ничего не снится, значит, я сплю, но сплю без сновидений. Обычная практика, но без сновидений спать мне неинтересно, буду просыпаться. – И Борис решил открыть глаза. Но, странное дело, у него это не получилось. Он попробовал ещё, и опять впустую, глаза никак не хотели открываться. – В чём дело, почему я никак не могу открыть глаза? Как это понимать? Как хочешь, так и понимай. Понял, понимаю, как хочу, и делаю вывод, что я умер. Хорошенькое дело, без моего на то согласия. Вообще-то я против, и в мои планы помирать ну никак не входило, ещё примерно лет так сто пятьдесят. А что, если я действительно "двинул кони", то каким образом это классифицировать, как де юре или как де факто? Вот тебе и задачка с двумя неизвестными. Ну, ладно, допустим, я отошёл в мир иной, но тогда как, или кто помог мне отправиться туда? Давайте разбираться. Итак, суицидом я, вроде бы, не страдаю, а раз так, то значит, кто-то взял на себя грех сопроводить меня сюда. – Борис напряг память. Он старался изо всех сил, но память так просто не сдавалась. Пришлось примерно с полчаса попотеть, и надо сказать, не напрасно, он вдруг вспомнил, где он в данный момент должен был находиться и каким образом он там оказался. – Я сейчас должен лежать в яме, а чтобы в этом убедиться, надо просто осмотреться, а чтобы осмотреться, надо открыть глаза. Всё логично, и всё бы хорошо, да вот глазоньки мои что-то не хотят этого делать. Надо, надо постараться, Борис Брониславович, ты же сумел вспомнить, в какую яму ты свалился, а ведь это какой-никакой но опыт, так что следующая вершина тебе покорится быстрее. Давай, не расслабляйся. – Собрав всю свою волю в кулак, Борис сосредоточил её в области головы, но через некоторое время он с горечью расписался в собственном бессилии. – Добро, не можем так, поступим по-другому, зайдём, так сказать, с другого конца. Мои веки, по-видимому, слиплись, такое иногда случается, когда глаза гноятся, и чтобы их разъединить, надо просто воспользоваться рукой. Молодец, Борис Брониславович. – Он был, как всегда, прав, и это у него наверняка бы получилось, если бы не одно обстоятельство: Борис не мог пошевелить ни правой, ни левой рукой. – Теперь мне понятно окончательно, что я бесповоротно мёртв, и с этим фактом стоит согласиться. – Но тут вдруг он услышал приглушённые голоса, доносившиеся откуда-то сверху. Один голос был тоненький, гнусоватый, как будто блеющий, а второй чуть погрубее, но произносился с таким придыханием, как будто, один раз выдохнув, говоривший никак не мог снова набрать воздух. – Я слышу речь ангелов? – Борис, радуясь, что он не один, прислушался, но чем больше он вслушивался, тем более узнавал эти голоса. – Боже, да это же он, я его узнал, козлиное отродье, это же он рвал мне сердце. Стоп, если это они и я их реально слышу, то это значит что?.. а то, что я скорее жив, чем мёртв. Ура, я живой!!! Я жив, и мы ещё поборемся. Ну что, съел, нечисть козлиная! Мы ещё покажем себя, вот только восстановимся и сразу, без объявления войны, в бой, отвоёвывать потерянные позиции. В бой-то в бой, но ведь я ни ногой, ни рукой… пошевелить не могу. Но то было раньше, а сейчас… а сейчас я думаю, это поправимо. А ну-ка, Борис Брониславович, давай-ка, с новыми силами, покажи-ка этой нечисти, кто духом крепче, объясни им, что значит сила воли плюс характер. – И Борис с удесятерённой энергией снова попытался пошевелить хотя бы пальцами. – Ничего страшного, когда-нибудь да получится, ведь у меня всё равно пожизненное, так что спешить некуда, но и затягивать не стоит. – И в какой-то момент ему всё-таки удалось, видать, сила воли плюс характер сработали, сначала пальцы сделали первые робкие судорожные движения, затем задвигалась рука, и вот уже с её помощью были приоткрыты глаза. Предположение подтвердилось, Борис действительно лежал на дне той ямы, в которую его сбросил колченогий. – Теперь ощупать себя, проверить, всё ли на месте, особенно грудную клетку. Вдруг это было не взаправду, и моё сердце никто не вырывал. – Проведя рукой по груди, Борис нащупал глубокий рубец, чуть левее от центра. – Ну, скотская морда, придёт время, и ты ответишь мне за все мои сердечные муки. – Продолжая себя ощупывать, Борис ненароком залез рукой в карман своих шорт и, к немалому удивлению, обнаружил там какой-то предмет. Вынув, он с любопытством его рассмотрел. Оказалось, что каким-то образом он прихватил с собой бабушкин гребень, тот самый, цвета тёмного янтаря, костяной гребень. – И что мне теперь с ним делать, на кой ляд он мне здесь пригодится? Ладно, оставлю при себе, ведь выкинуть эту реликвию всё равно не смогу, как-никак бабушкина память. – Но прежде, чем положить гребень обратно, Борис чисто машинально провёл им по своим волосам, чтобы хоть как-то упорядочить беспорядок на давно не мытой и не чёсанной шевелюре. В следующую секунду Борис не совсем понял, то ли ему действительно стало легче и он почувствовал необычайный прилив сил, то ли от физического и морального истощения у него случились галлюцинации. Пораскинув мозгами, он пришёл к мнению, что стоит подождать и проверить, реальные произошли изменения или это всё-таки обман, а потом, если что-то двигается в положительном направлении, то опыт стоит повторить. Если изменения реальные, рассуждал Борис, то они никуда не исчезнут, а если только показалось, тогда это скоро пройдёт и он вернётся в своё теперешнее вегетативное состояние. Выждав паузу, Борис понял, что прилив сил был реален, более того, он даже почувствовал некую лёгкость в теле. Преодолевая лёгкий страх и некоторую неуверенность, он решился на следующий отчаянный шаг. Он попробовал пошевелить ногами, и, надо же, ноги послушно сделали движение в нужном направлении. – Я понял, это гребень восстанавливает мои силы. Но как и каким образом? Может быть, через него осуществляется связь с предками, в том случае, когда мёртвые помогают живым. – Борис, с нескрываемым нетерпением, ещё несколько раз провёл гребнем по волосам. Эффект был поразительный, боль в теле прошла, а силы полностью вернулись, и теперь он ощущал себя вполне здоровым во всех отношениях человеком. Он встал, и на сей раз уже более тщательно осмотрел себя. Невероятно, но он даже не обнаружил на своей груди того рубца, как напоминания о страшной пытке. Испугавшись такой новости, Борис поспешно застегнул рубаху, при этом он оглядывался по сторонам, как будто боялся, что произошедшие на его теле изменения заметит тот, кому это видеть совсем не обязательно, более того, противопоказано. Затем пришло время и для гребня, а именно для его глубокого изучения. – Хоть тресни, но гребень действительно оказался гребенем, с какой стороны ни посмотри, – Борис почесал за ухом. – Хоть бы какой знак или там намёк в виде монограммы, но нет, ничего необычного, обыкновенная расчёска, да и только, правда размером побольше. Ну что же, видать, в том и фишка, что всё гениальное – просто. Ну, теперь-то, козья морда, мы пободаемся, не всё, как говорится, скоту масленица. А то ишь, сволочь, раздухарился, понимаешь ли, пытки напоказ сподобился демонстрировать, и кому демонстрировать? Мне же и демонстрирует. Но мы тоже не пальцем деланы, теперь и у нас есть секретное оружие. Посеявший ветер пожнёт бурю".
В отличие от бури внизу, верху был полный штиль. Колченогий, снова обожравшись мертвечины, полулежал на своём каменном троне, периодически показушно отрыгивая. Нетудыха сидел тут же, напротив, поджав ноги под каменную лавку и, положив руки на колени, спину держал так ровно, что можно было подумать, что он проглотил лом. Выражение лица Трендафила было слащаво-подобострастным, а в глазах блестел нехороший огонёк, до этого момента никогда не появлявшийся.
– Йайга, – отрыгнул колченогий, – у тебя всё готово?
– Да, господин! – донеслось из темноты.
– Когда сходняк?
– Этой ночью, как прокричит первый филин.
– Молодец, Йайга, оперативно сработала, сущий профи, вот за это я тебя и люблю. Хотя слово это, – колченогий сплюнул, – не моего лексикона ягодка. В моём орфографическом словаре таких слов не должно быть. Это слово – обман, неопределённое и неконкретное, размытое в понятиях и толкованиях. Никто не знает, что означает слово любовь, и не может дать ему определение. Оно применимо как к грехам, так и к добродетели, оно и доброе и злое, оно безлико и в тоже время многолико. Это слово – хамелеон, и зачем создатель его придумал? Вот смотри, это я к тебе, Трен, обращаюсь, чтобы человека похвалить, для этого есть дюжина вполне конкретных, несущих смысловую нагрузку, слов. Например, я тебя хвалю, или уважаю, или там… преклоняюсь за то, что ты умный, исполнительный, аккуратный, смелый, волевой, сметливый, смекалистый… ну и так далее. Нет, ему видите ли понадобилось придумать это дебильное слово – любовь. А дальше как? Слово, значит, дал, а в чём его смысл, не объяснил. Догадайся, мол, сама, так, что ли? А народу думать лень, вот и употребляют его, как аксиому. Правильно, зачем думать, голову ломать, раз слово дали, значит так вроде бы и должно быть. Нам, кстати, надо обратить на это особое внимание, когда будем обучать людей их новому языку. А ты говоришь…
– Да я вообще-то молчал.
– Это ты вслух молчал, а про себя говорил, и не просто говорил, а критически возражал мне. Правда?
– Да я и не провоцировал мысли, они сами как-то в голову залезли, я их и не звал вовсе.
– Но и от себя не гнал. Так?
– Ну-у-у…
– Ладно, расслабься, интеллигенция, у нас на предстоящую ночь большие планы намечены. Сегодня на Лысой горе состоится тайное вече, прошу не путать с тайной вечерей.
– А вече – это типа Новгородского?
– Не совсем, но что-то типа этого…
В этот торжественный момент снаружи вдруг раздалось громкое карканье. Колченогий аж привстал от неожиданности, он посмотрел сначала на Трендафила, потом на Йайгу, которая, как ни странно, оказалась рядом.
– Ты тоже это слышала?
– Да, это крик твоего ворона.
– А почему он здесь? Он же должен быть там… – колченогий махнул рукой в южном направлении.
– Видать, что-то пошло не так, и он прилетел сообщить.
– Скорее всего.
Ниян встал и прошаркал на выход. Не прошло и десяти секунд, как он вернулся, а на его плече сидел ворон. Колченогий снова водрузился на свой трон, а ворона поставил перед собой.
– Рассказывай, как такое могло произойти.
И ворон, в мельчайших подробностях, рассказал о том, как выкручивались путники, оставшись при всех передрягах целыми и невредимыми, более того, без малейшей царапины. Нетудыха, слушая рассказ ворона, ловил себя на мысли, что понимает речь птицы. Это было так удивительно и захватывающе, что от осознания этого феномена у него слегка кружилась голова.
– Я понял тебя, мой преданный друг. – Ниян поглаживал свой подбородок, проводя пальцами снизу вверх, начиная от кадыка и заканчивая нижней губой. – Ты возвратишься и поступишь следующим образом. Погонишь стадо "шерстистых" по их следу, и когда они подойдут к болотам, а они к ним подойдут обязательно, потому что другой дороги нет, вот тогда ты и натравишь стадо на них. Они сгинут в болотной топи навсегда. Ты меня правильно понял?
– Да, мой господин.
– Пойдём, я тебя выпущу.
Ворон улетел, а настроение колченогого резко переменилось в худшую сторону, настолько, что стали заметны проклюнувшиеся рожки.
– Чёрт, чёрт, чёрт!!! – Ниян бил копытом по каменному подлокотнику, высекая искры. – Никчёмные людишки, клопы желеобразные, всю масть мне портят. Смотри-ка, какие живучие попались.
– Господин.
– Что ты хотел?
– Я хотел спросить, а кто такие "шерстистые"?
– Это носороги.
– Да-а-а?!. А разве… ах, ну да, конечно, как же я забыл? А как они там оказались?
– У них сейчас как раз идёт миграция, ворону останется только чуточку подкорректировать траекторию их движения в нужную нам сторону.
– Так что прикажешь, мой Господин, я готов исполнить любое твоё желание!
– Ого! Чавой-то ты так вдруг резко и громко?
– Надоело ждать, надоело догонять, надоело уговаривать, а просить вообще противно.
– Молодчина, Трен, потихонечку втягиваешься. Засим собирайся, скоро уж полночь, а мы должны не опоздать и прибыть на Лысую гору раньше всех, и уже на месте услышать первый крик филина. Йайга, ты сегодня со мной не пойдёшь, здесь останешься, за нашим гостем присмотришь.
Сборы были недолги, да и чего там было собирать, только подпоясаться, и вот уже очертания тёмной парочки таяли в болотных сумерках.
Проводив гостей, Йайга занялась наконец своим хозяйством, которое изрядно подзапустила в последние несколько дней. Она с таким упоением хлопотала, что совсем забыла про пленника, сидящего в яме. О нём ей напомнила вездесущая крыса, которая, прерываясь только на сон, беспрерывно мониторила свою территорию в поисках чего-нибудь съедобненького. Крыса подбежала к Йайге и слегка прикусила ей большой палец на ноге.
– Ну и что ты лезешь мне под ноги, а ну как ненароком отдавлю тебе чего-нибудь? – Крыса, вцепившись мёртвой хваткой, не отпускала палец Йайги. – Ты что-то хочешь мне сказать? – Крыса отбежала, затем вернулась и снова отбежала в том же направлении. – Ты меня куда-то зовёшь? – В ответ крыса сделала подряд три сальто назад. – Раз ты так настаиваешь, то пошли.
Крыса подвела Йайгу к краю ямы, и только тут колдунья вспомнила про узника.
– Умница, а я уж, грех-то какой, и подзабыла про него.
– Кто здесь? – донеслось из ямы.
– Это я, не пужайся, – Йайга заглянула через край ямы.
– Вот уж кого не ожидал увидеть, так это вас, королеву красоты местной фауны. Ну что же, день начинается с приятных эмоций. – Борис помахал рукой. – А может быть, я путаюсь, и сейчас вечер?
– Скоро полночь.
– Надо же, как быстро день прошёл. А можно узнать имя ваше, раз уж у нас завязывается такой задушевный разговор?
– Йайга!
– Что-то я не понял, вы сказали Яга?
– Так, но чуть мягче – Йайга.
– А это всё, как я понимаю, ваша избушка, на этих… ну, на ножках?
– Да, это мои хоромы.
– А-а-а!.. так это хоромы?!. Тогда понятно, ну, конечно, хоромы, и никак по-другому, и вы в этих, значит, хоромах, хозяйка?
– Да, я хозяйка.
– У вас такой прелестный голосок, если вы об этом ещё не знали, такой завораживающий тембр, в этом, наверное, наследственность виновата, или, может быть, здешний климат так благоприятствует?
– Голос как голос, ничего необычного.
– Правильно, вы просто привыкли к нему, а вот мне со стороны виднее.
– Заболталась я с тобой, а ведь у меня дел невпроворот, – Йайга развернулась, чтобы уйти.
– Ой, гражданочка, подождите, пожалуйста, товарищ Яга, можно мне выразить маленькую просьбу?
– Какую?
– Нельзя ли узнику совести принести стаканчик воды?
– Пить захотел?
– Да, хочется! Знаете, здесь хоть и сыровато, но пользы из этого не извлечёшь.
– Обожди, я вмиг принесу.
– Вы меня простите, но напрягать женщину…
– Я девица.
– Тем более! Напрягать девицу такими мелочами мне не то чтобы не удобно, мне совсем не удобно. Давайте я сам дойду до кадушки и утолю жажду.
– Как же ты дойдёшь, из ямы невозможно вот так запросто вылезти.
– Согласен, что запросто не вылезешь, а вот с помощью лестницы или, на худой конец, верёвки можно.
– Лесенки нет, а вот верёвка имеется.
– Ох, как бы я хотел сейчас ухватиться за её конец, потянуть на себя и, испытав её на прочность, подняться вверх, покорив первую в своей жизни вершину.
– Так мне нести верёвку аль нет?
– Конечно, и поскорее, ведь промедление иссушает не только моё тело, но и мою душу.
Девица упорхнула в жилую часть избушки, и возвращение её было столь же стремительным. Бросив один конец вниз, другой она привязала к столбу, вкопанному поодаль края ямы. Предназначения столба были весьма разнообразны, начиная от пыточных и заканчивая чисто бытовыми.
Борис, проявляя сноровку альпиниста, быстро вскарабкался на край ямы, и вот уже он стряхивал высохшую грязь со своей немудрящей одежды.
– Мадам, извольте проводить вас до кадушки? – пропустив девицу вперёд, Борис проследовал за ней. – Водичка, я надеюсь, колодезная?
– Да что ты, у меня колодца нет, я черпаю прям из болота.
– Отлично, сразу же закусим дафниями, а если повезёт, то пиявкой полакомимся, а чё, сплошной протеин.
– Смешной ты…
– Борис… меня зовут Борисом.
– Смешной ты, Борис, всё у тебя словечки нерусские проскакивают, порой даже трудно распознать, что ты говоришь, в точности как тот, которого Ниян с собой привёл. Вы похожи друг на друга, даже рубище у вас одинаковое. Случаем не сородичи?
– Будь он моим, хоть на каплю, сродственничком, то я бы, не задумываясь принял постриг, а потом в монастырь, чтоб с глаз долой, и там бы весь остаток жизни молился бы за упокой его души. А что касается словечек, то могу пояснить следующее. Да, действительно, мы иногда используем одинаковые слова, тут уж, как говорится, никуда не денешься, так как живём мы с ним в одно и то же время и, что хуже всего, в одном и том же городе. Этот гад весь воздух портит в нашем городе. А что, словечки мои ухо режут?
– Не то чтобы режут, но ведь я-то с тобой не по-звериному разговариваю.
– Что правда, то правда. Извините за назойливость, но неужели вы звериный язык понимаете?
– Есть малость.
В углу, а его можно было бы так назвать, но только с большой натяжкой, так как углов в круглом помещении по определению быть не может, однако перегородка, примыкающая к стене, как раз и образовывала тот самый угол, в котором и стояла обыкновенная деревянная бочка, отличавшаяся от современной лишь тем, что вместо железных обручей она была стянута толстым пеньковым канатом. Йайга дала Борису деревянный ковш, а сама ушла за перегородку по своим делам. Сначала Борис попробовал водицу, как говорится, на язычок. Вода как вода, ничем таковым, напоминающим болотный сероводород, не отдаёт, более того, приятна на вкус, достаточна прохладна и чиста как слеза. Борис зачерпнул полный ковш и, жадно припав к нему, уже не отрывался до тех пор, пока не выпил его содержимое до конца. Довольно крякнув, он утёр рот тыльной стороной кисти.
– Славная водица, даром что из болота. Кстати, а куда вы подевались? Ау-у-у… товарищ Яга, где вы?
– Да здесь я, рядом с тобой, чего раскричался? – донеслось из-за перегородки.
– Я, в принципе, не против, но по-моему, вы легкомысленно оставляете меня один на один с собой.
– Что же, я должна привязать тебя к себе?
– Привязать – это, конечно, сильно сказано, но ведь контроль никто не отменял, я же как-никак заключённый под стражу, и вы, получается, мой страж.
Йайга вышла из-за перегородки.
– Отсюда, мил человек, ещё ни один заключённый не убегал. Оглянись, вокруг непролазная топь.
– Как это, как это, неправда ваша. Вы говорите, топь, утверждаете, что она непролазная, но я-то сюда не по воздуху прилетел, я, между прочим, шёл по вполне реальной твёрдой земле.
Йайга ничего не ответила, только скосила глаза в сторону Бориса, и тому показалось, что они блеснули зелёным свечением. Борис немного опешил и вдруг, ни с того ни с сего, выпалил:
– А-а-а… не найдётся ли у вас чего-нибудь пожевать?
– Экий ты шустрый: сначала водички, теперь пожевать… а потом чаво?
– А потом, как в той русской народной сказке, – перину попуховистей, да подушку поперовестей, да не забыть баю-баюшки-баю на сон грядущий промурлыкать.
– Что-то не припомню я сказки такой. Опять шуточки твои, – Йайга негромко хихикнула.
– Ну, что вы, мадемуазель, какие шутки, когда ветер в желудке? Я бы вам заплатил, да вот наличные кончились, а кредитку дома забыл. Если это принципиально, то я отработаю. Хотите, болото ваше осушу? Хотите, дров наколю в ближайшем лесу? Только тропинку покажите.
– Ничегошеньки мне от тебя не надобно, я тебя задарма накормлю.
– Ну что же, задарма так задарма, кто бы возмущался? Извините за нескромный вопрос, а что у нас сегодня на ужин?
– Что Явь с Навью дают, тем и кормимся. Иди, присядь на лавку, я принесу.
Борису подали холодную жаренную тушку, то ли кролика, то ли кошки, кашу, по цвету и по запаху напоминающую горошницу, да и по вкусу тоже, два ломтя тёмно-коричневого, почти чёрного подсушенного хлеба, из чего был выпечен хлеб, Борис так и не понял, и большую керамическую кружку с кисло-сладким напитком.
К угощенью Борис отнёсся со всей серьёзностью и усердием, короче, съел и выпил всё, вылизал тарелки, собрал со стола крошки и отправил их в рот.
– Большое вам человеческое спасибо. – После слова «спасибо» Йайгу передёрнуло, как будто током ударило. – Вы только что спасли человека от голодной смерти. Особенно вам удался жареный кролик, правда чуть-чуть недосоленный, а так – полный улёт. А теперь разрешите мне, так сказать, после сытного обеда, ой, извиняюсь, ужина, прилечь на эту дивную скамеечку?
– Располагайся.
– Ну, что ж, теперь пришла, наконец, пора открыть секрет поварской кухни. Расскажите, разлюбезная Яга, как же он вам всё-таки так удался?
– Да кто он?
– Кролик… жареный.
– Какой же это кролик?
– Хорошо, если не кролик, тогда кто?
– Обыкновенно, крыса болотная.
– В таком случае мне надо принять вертикальное положение, оно, знаете ли, будет лучше способствовать перевариванию писчи.
– А про кашу почему не спрашиваешь, аль не по нраву?
– Решил оставить на посошок, слишком много информации отрицательно действует на пищеварительную систему. А вообще-то… – Борис встал, потянулся и, разминая запястья, громогласно объявил: – Лежать – это контрпродуктивно, а для вас перевожу – это не полезно, поэтому движение и только движение, как завещал нам великий Конфуций. Я решил вам помочь, ведь должен же я хоть как-то отблагодарить вас за доброту вашу и участие, проявленное к моей особе. Командуйте, что я должен делать?
– Ну, что ты, мне помощи никакой не нужно.
– Как это не нужно, не согласен, помощь всегда нужна и никогда не помешает. По большому счёту, это, скорее всего, нужно не вам, а мне. Очень прошу вас, говорите, с чего начать.
– Ох, уж и не знаю…
– Давайте начнём с малого, ну, что там у вас: листочки отсортировать для гербария, корешки почистить для просушки, пиявок наловить на живца, лягушек препарировать, яд змеиный собрать… готов на любую работу, мне даже интересно.
– Ну, коли так, то будь по-твоему. Пойдём в закуток.
Йайга прошла в свою лабораторию, то есть скрылась за перегородкой, туда же поспешил и Борис.
Лёгкой походью, не убыстряясь и не притормаживая, Ниян, а за ним Трендафил шли сквозь болото по проложенной кем-то прямой как стрела, тропинке, о происхождении которой Нетудыха даже и не мыслил задавать вопроса, так как заранее знал ответ. Болото же, провожая путников, раздухарилось не на шутку. Оно дружно бурлило, испражняя наружу зловоние, его кочки с громким хлюпаньем то появлялись по обеим сторонам тропинки, достигая иногда роста человека, то исчезали в топкой пучине; тонкий сухостой, изгибаясь в дугу, выражал своё почтение; туман же, образовав огромную фигуру, похожую на человека с метлой, расчищал перед путниками тропинку, периодически перебегая с одной её стороны на другую.
Миновав болото, парочка ступила на твёрдую землю и, пройдя редкий березняк, вышла к полю, которое простиралось аж до самого горизонта. Оказавшись в кильватере колченогого, Трендафил тем самым получил некоторое преимущество, так как прокладывать дорогу, продираясь сквозь густую траву, доходящую местами до пояса, не легче, чем сквозь лесной бурелом. Дальше, после ровного, как стол, поля, пошла сильно пересечённая местность, изрезанная речками, оврагами, холмами и небольшими долинами. Но незаметно земля снова выровнялась, однако теперь перед путниками встал дремучий лес. Он был настолько дремучий, что, сделав только первый шаг, сразу же оказываешься в непролазной чащобе. Но и это не стало для нашей парочки препятствием, они, как и раньше на болоте, шли прямо, не испытывая никакого сопротивления, потому что лес чудесным образом перед ними расступался, образовывая узкий проход. Нетудыха обратил внимание, что свет снаружи в чащу не проникал, однако дорожка была каким-то образом подсвечена, и ещё он не ощущал прохлады, свойственной такой обстановке.
Долго ли, коротко ли они пробирались через лес, толком никто не знает, но в какой-то момент они подошли к необычному дереву, породы для Трендафила неизвестной. Два ствола, выходящие из одного корня, расходились в стороны прямо у земли, но на высоте примерно два человеческих роста эти стволы снова сходились, образуя тем самым большой эллипс.
Подойдя к дереву, колченогий остановился.
– Вытри ноги, – приказал он Трендафилу.
– Ноги?
– Да. Ноги, именно ноги.
– Не надо так кричать, я понял, что ноги, только я не понял, зачем?
– Ты входишь в моё царство.
– В царство? В царство, это… – Нетудыха посмотрел себе под ноги. – Да, но здесь нет половичка.
– Ты об землю оботри, этого будет достаточно.
– Хорошо, но я не совсем понимаю смысла в этом ритуале.
– Ты, Нетудыхин, ещё много чего не понимаешь. Вытирай, тебе говорят, или я пойду один, а ты останешься за порогом.
– Нет-нет, конечно, я с тобой, а то здесь как-то неуютно и одиноко.
Трендафил с особой тщательностью обшоркал подошвы своих сандалий об лесную подстилку.
Они шагнули сквозь нерукотворную арку, и свет, до этого ещё хоть как-то дававший возможность различать окружающие предметы, пропал вовсе. Настала темень, хоть глаз выколи.
– Я ничего не вижу. – Трендафил, вытянув руки вперёд, наподобие слепого, ощупывал пространство вокруг себя. – Мой Господин, вы здесь?
– Да здесь я, чё ты расскулился, как собачонка.
– Вам легко говорить, а я действительно перетрусил, ведь ни черта же не видно.
– Сейчас всё наладится, надо только капельку подождать. А чего это ты вдруг ко мне на вы начал обращаться?
– Не могу ответить однозначно, наверное, от неожиданности.
– Ну-ну, а может от сыкливости твоей природной?
– Ой, по-моему, я начинаю прозревать.
Нетудыха не врал, он постепенно начал различать предметы вокруг себя. Однако чем больше он прозревал, тем больше его охватывал, нельзя сказать ужас, но страх, это однозначно.
Действительно, ландшафт, увиденный Трендафилом, не впечатлял, более того, удручал наглушняк. Они стояли на выжженной, в буквальном смысле слова, земле, по щиколотку в золе, а вокруг то тут, то там, короче повсюду, торчали обугленные остовы деревьев, разной высоты и толщины. Всё вокруг: и земля, или то, что называлось землёй, освещалась лунным светом, хотя луны на небосводе, таком же чёрном и без звёзд, не наблюдалось.
– Ну что, как тебе пейзажик?
– А что, повеселее нельзя было нарисовать?
– Это мой любимый сюжет с одноимённым колором. Сам-то как, освоился уже, или чуточку обождать?
– Освоился, если это можно так назвать.
– Тогда вперёд, вон к тому бугру на горизонте.
Казалось, что до обозначенного бугра им не дойти аж до следующего рассвета, если, конечно, таковой здесь вообще наступает. Однако всё произошло неожиданно просто и, как всегда, непонятно. С каждым их шагом бугор, прямо на глазах, разрастался в огромную гору, и вот они уже поднимаются вверх по его крутому склону, и буквально через пару шагов достигают плоской вершины, тянущейся за горизонт, на которой, в одиночестве, стоял такой же каменный трон, как и у Йайги в избушке.
Колченогий, с резвостью леопарда, запрыгнул на своё законное место, жестом показал Трендафилу его место слева от себя, а справа, взявшийся, видимо, ниоткуда, приземлился тот огромный чёрный ворон. Он важно посмотрел в сторону Нияна, кивнул, затем громко, во всё воронье горло, каркнул и, посчитав это достаточным, стал смотреть прямо перед собой. Трендафил, в полной солидарности, смотрел в ту же сторону, что и все.
Ожидание долго не продлилось, вскоре на горизонте появилась малозаметная точка. По мере приближения оказалось что это была сова, точнее филин, по-видимому, тот самый, который и должен был прокричать первым. Филин сел на самый высокий ствол, и тут же тишину, словно удары колокола, раскололо его уханье. Филин прокричал три раза, и всё, больше он не кричал, но и после его крика ничего не происходило, только тишина, сдавливающая барабанные перепонки вовнутрь среднего уха.
– Неужели промашка и нашу Ягу недостоверно информировали, а может быть, она число перепутала?
– Здесь такое в принципе невозможно. А теперь, Трен, заткнись и смотри, что будет дальше, и по ходу мотай на ус.
А дальше было вот что. Со всех сторон света, таковые тоже, наверное, в этом мире имелись, со всех трёхсот шестидесяти градусов, стали слетаться совы, а вслед за ними потянулись стервятники-падальщики. Казалось, что на всех пернатых не хватит кольев, торчащих из того, что мы обозвали землёй, однако ж, странным образом, но каждый нашёл себе свой шесток. Совы, в знак своего почтения, как могли, вращали головами и бесшумно хлопали крыльями. Стервятники, так те с усердием и подобострастием кивали лысыми головами, опуская их ниже своих лап, благо длинная шея им это позволяла.
Теперь настала очередь ходящих и ползучих. Из темноты, как будто из-за чёрного задника, висящего на заднем плане сцены, выхваченные лучом прожектора, вышли три волколака в сопровождении дюжины обычных волков. Главный и самый ужасный волколак подошёл к колченогому и, опустившись перед ним на передние лапы, лизнул торчащие из-под его брючин копыта. Трендафил видел всё собственными глазами, и его не удивило, что зверь кого-то лизнул, удивило другое – зачем Нияну понадобилось менять свои человеческие ступни на козлиные копыта.
– Ко мне подойди, ближе, – Ниян вытянул руку, чтобы погладить волколака, но вместо руки из рукава опять появилось копыто. Зверюга, не смея смотреть в глаза хозяину, аккуратно подставил свою черепушку под это копыто, а колченогий в ответ ласково потрепал косматую шевелюру. – Мой старый друг и верный служака, ты первый откликнулся на мой зов. Скажи, прямо сейчас скажи, ты готов отдать свою жизнь во славу имени моего, ничего не попросив взамен?
– Да, мой повелитель, – чудовище скорее членораздельно прорычало, чем невнятно сказало: – Только прикажи, и ты убедишься в моей преданности.
– Пойми, я обязан был спросить тебя. – В ответ зверюга понимающе кивнул. – А ты должен был подтвердить… или опровергнуть. Но теперь я спокоен, иди, встань в первом ряду, чтоб я видел тебя.
Вожак осклабился, обнажив свою страшную челюсть, выгнул шею в подобострастном поклоне и только после этого отвёл свою когорту чуть в сторонку от каменного трона. А на подходе, томясь в ожидании, уже выстроилась немаленькая очередь. Следующими, спеша выразить своё почтение, подошли представители саблезубых тигров, за ними кабаны во главе с матёрым вепрем, дальше шли шерстистые носороги, за ними росомахи, завершала же процессию огромная змея со всем своим выводком. Но вот подоспела и тяжёлая артиллерия, первыми представителями которой были хозяева лесов и полей во главе со старшим Лешим.
– Постой, – Ниян жестом показал старшему лесовику, чтобы тот задержался. – Почему с тобой пришли не все? Где домовые, то есть хоромные, где рыкасы, почему кошки, живущие с человеками, отлынивают?
– Все оповещены, повелитель, но, ты не поверишь, они в раздумье и до сих пор не приняли какого-либо решения.
– Передай этим предателям, если до конца шабаша они не появятся перед очи мои, то будут сильно наказаны. Они, видать, подзабыли, какой я бываю во гневе.
– Да, повелитель, я передам им твою озабоченность.
Следующими подошли представители подводного мира, а возглавляла шествие та самая главная Навька, полурыба-получеловек. Справа её сопровождала Кикимора, неописуемой болотной красоты, а слева, сложной конструкции из разных частей животного мира, как надводного так и подводного, весь синий и в бородавках, Водяной. Но вот каким образом Навька, соблюдая вертикальное положение, передвигалась на своих хвостовых плавниках, было так же непонятно, как и всё остальное здесь происходящее, и уж тем более не поддавалось никакому разумному объяснению
– Рад лицезреть тебя, царица водного мира. Ты, как всегда, хороша, и кожа твоя, по-моему, стала ещё белее, чем прежде, а вот чешуя зеленью подёрнулась.
– Где? Не может быть!
– О, женщины! Успокойся, я пошутил.
– А я уж было и взаправду…
– Оставим это. Поведай-ка лучше мне о Вячке, в коем дюже наш интерес имеем.
– Повелитель, Вячко под нашим непрестанным надзором.
– Верю, не спускайте с него глаз, он нам скоро понадобится.
Навька, облобызав Нияново копыто, отошла к шеренге и заняла положенное ей место.
Следующими подкрались упыри всяких форм и мастей, на плечах которых пристроились летучие мыши-вампиры.
– Повелитель, – истекая пенной слюной, шипели они, – мы так долго ждали этого дня, и вот, благодаря тебе, он настал. Мы изголодались по кровушке человеческой, мы практически забыли вкус её и запах. Но, слава Нияну, великие времена наступили и наш черёд пришёл.
– Пейте крови столько, сколько в вас влезет, только смотрите, ненасытные вы мои, не переусердствуйте, не высосите её всю сразу, оставьте часть людей для воспроизводства новой крови.
Только отползли кровососущие, как тут же на их месте оказались Чудьи белоглазые. Они двигались ощупью, но довольно уверенно для слепых. Их глаза были закрыты белой пеленой, да и сами они видом своим больше напоминали привидения, нежели телесных существ.
– Ну что, ясноглазые вы мои, как обстоят дела в подземелье?
– Повелитель, позволь нам запечатлеть тебе своё почтенье.
– Ну, на это разрешения можно было бы и не спрашивать. У меня такое впечатление, что вы начинаете как-то издалека, или мне показалось?
– Разве мы давали повод так думать о нас?
– Действительно, здесь не повод, тут целый вызов корячится. Я вас прямо спросил, как дела в подземелье? А вы что мне на это ответили? "Позвольте запечатлеть почтение". За кого вы меня принимаете? А? Черви белобрысые. Или вы сей миг скажете, чего вы там у себя в подполе удумали, или я затоплю все ваши червоточины водою морскою.
– Не гневайся, повелитель, мы пришли по твоему зову, хотя нашего желания, что правда, то правда, на это не было. Люди нам ничего плохого не делали, ты ведь и сам об этом знаешь, тогда за что мы будем воевать с ними?
– Откуда ты знаешь, что я собираюсь напасть на людей?
– Здесь нет секрета, и об этом уже все знают, просто не все говорят, боясь накликать гнев твой на себя. Ты намедни, проходя по нашим норам, задавил много наших братьев, которые оказались на твоём пути. Теперь мы надеемся, что наша жертва во имя твоей победы привнесена сполна и ты, удовольствуясь этим, оставишь нас в покое.
– Смелые речи заслуживают уважения, ты, наверное, так думал, когда шёл сюда? Ты ошибся, здесь или подчиняются мне, или становятся врагами, а с врагами у меня разговор короткий. Встань вон там, с краю, и думай, я тебя не тороплю, но по окончании собрания хочу получить ответ окончательный.
Подходила ещё всякая разная мелкая сошка, мечтающая выслужиться и продвинуться по служебной лестнице, но Ниян был к ним показательно равнодушен. Он механически выставлял копыто для поцелуя, кивал головой, что-то отвечал, и иногда невпопад. В это момент Ниян всё крутил головой, внимательно всматриваясь в толпу, явно выискивая кого-то, и не найдя свой объект, подозвал к себе водяного.
– Скажи мне, дружище, я или ослеп, или действительно не вижу здесь чертей?
– Будь спокоен, повелитель, это же черти, а они всегда опаздывают, им хоть кол на голове теши.
– Вот черти полосатые, ну что за нечисть такая неорганизованная. Накажу, обязательно накажу… в следующий раз.
А тут, как будто услышав имя своё, черти и объявились. Они шли шумной ватагой, весело приплясывая на ходу, отпускали язвительные шуточки в сторону толпы, а иногда даже провоцировали драку. Но, надо отдать им должное, подойдя к Нияну, они враз притихли, присмирели и даже выстроились в колонну по росту.
– Ты нас звал, повелитель, и мы пришли.
– Опаздываете!
– Мы спешили со всех копыт, но сейчас так трудно пройти незамеченным… живности расплодилось, аж кишмя кишит, и пока всем объяснишь, зачем да почему... вот и задержались. Не вели казнить, повелитель, вели имя своё достойное оправдать делами.
– Ладно, чёрт с вами, идите и встаньте в строй, только кипишь мне тут не устраивайте.
Черти оправдали ожидания повелителя и кипишь устраивать не стали. Какое-то время колченогий, с каменным лицом, молча смотрел на стоящую перед ним разношёрстную гвардию. Но вот он встал, получеловек-полукозёл. Роста ниже среднего, даже очень ниже, не выше спинки своего гранитного кресла, на коротких козлячьих ногах, с туловищем человека, руки опять же козлиные, а вот голова осталась человечья, но со всеми признаками окозлячивания, это помимо бороды и рожек.
Однако когда этот невзрачный карлик поднял свою короткую ручонку, шум и движения в строю враз прекратились, а в воздухе отчетливо слышалось, как аккумулируется статическое электричество.
– Я хочу света и музыки!
Не успел он закончить фразу, как остовы обуглившихся деревьев облепили какие-то светящиеся букашки, наподобие светлячков, окрашивая деревья в разные цвета, и одновременно, в бешеном ритме, разрывая слуховые перепонки, загрохотала музыка. Трен, в свойственной ему манере – привычка, тянущаяся ещё со студенческих времён, – имея в кармане неоконченное музыкальное образование, пытался определить смешанный стиль звучащего произведения, но как он ни напрягал свои мозги, дальше тяжёлого рока его слуховое воображение распознавать эту какафонию отказывалось.
Колченогий рухнул в кресло, откинул голову назад и, закатив глаза, наслаждался музыкой. Длилась сия фантасмагория недолго, ведь в конце концов надо было не забывать и о главном, ради чего они здесь и собрались. Музыка понемногу начала затухать, но иллюминация продолжала сверкать своим разноцветьем.
– Полада, краса моя, представь нам сегодняшнюю жертву, – приказал Ниян, и мгновенно из-за трона вышла девица красоты не земной, а за ней, опустив "гриву" и вытянув руки вперёд, брёл, как ягнёнок на заклание, наш знакомый Вячко. – Выведи его сюда, но отодвинь на пару саженей от меня, лицом же ко мне не поворачивай. – Полада сделала так, как требовал повелитель. – Кто ты?! – Но Вячко, находясь в некой прострации, не понимал, что обращаются именно к нему, да и выглядел он так, словно потерялся в пространстве и во времени. – Полада, сделай милость, отрезви его, помоги ему прийти в себя.
Полада достала из-под одежд своих прозрачный сосудик, наполненный каким-то зельем, и дала Вячко пригубить. Взор князя, до этого затуманенный, стал проясняться, он огляделся, и нескрываемое удивление проявилось на его лице.
– Ну-у-у, вот теперь с ним можно разговаривать, – Ниян довольно ухмыльнулся. – Скажи, наконец, всем здесь собравшимся уважаемым существам, кто ты такой?
– Я… – князь внимательно и с любопытством, оглядел фронт стоящего перед ним строя. – Я человек. – Вячко выпрямился, и теперь, от понимания всего происходящего с ним, взгляд его стал суровым и решительным.
– Какой же ты человек? Люди с нелюдью вместе находиться не могут. А раз ты пришёл к нам, и заметь, добровольно, значит, ты уже не человек, но, к сожалению, ещё и не один из нас. Смотрите все, и потом не говорите, что вы этого не видели. Сей миг вот этот, уже не человек, на глазах у всех превратится в нелюдя, то есть в одного из нас, а затем возглавит наше воинство и пойдёт в поход против своих же сородичей и земляков. Скажи, Вячко, ты готов к превращению? Мы тебя не торопим, покопайся в глубинах своей души и отыщи там затухающий уголёк тщеславия, вынь его, покажи нам, а мы, в свою очередь, поможем раздуть его, и тогда ты обретёшь жизнь другую, жизнь вечную, жизнь в наслаждениях, жизнь без душевных переживаний и физической боли, а главное – Полада всегда будет рядом.
– Я не совсем соображу, что здесь происходит. Полада, о чём говорит этот недоросль?
– Милый, здесь происходит то, о чём мы, лёжа в постели, мечтали и к чему стремились.
– Неправда, я не мог о таком мечтать.
– Ну как же, если бы ты не дал своего согласия, то мы бы здесь не стояли.
– Но я не помню, чтобы когда-то давал на такое согласие. А может… неужели это ты, Полада? Как ты могла?
– Я всего лишь хотела помочь тебе, я хотела, чтобы мы были неразлучны.
– И ради этого ты пошла на подлость?
– Только ради нас, ради нашего же счастья.
– Ты, воспользовавшись моим чувством, в то время, когда я от любви к тебе потерял рассудок, пленила меня своими чарами, сдобрив всё это приворотным зельем, и, превратив в лицедея, управляла мной?
– Да, я сознаюсь, всё было так, но зато теперь мы будем счастливы, нас не смогут разлучить, и, наконец, мы будем жить вечно. Разве не об этом, шепча мне на ушко, мечтал ты? Любой другой человек, живущий на той земле, многое бы дал, чтобы сей миг оказаться на твоём месте.
– Да, наверное, об этом мечтает каждый человек, но только идёт он к этому не таким путём.
– Чем же тебе этот, самый короткий путь, не по нраву?
– Я не хочу в конце пути остаться без души.
– Зачем тебе здесь душа, ведь наши желания и так исполняются.
– Исполняясь, эти желания не греют душу, а если не будет тепла, то значит, вечный холод и ледяное сердце, не способное на любовь.
– А как же я? Вячко, я же люблю тебя.
– Нет, Полада, это не любовь, это, как ты говоришь, исполнение твоих желаний. Любить можно только душой, а у тебя её нет. Я прощаю тебе все твои прегрешения, это твой выбор, но отныне нам не по пути.
– Ты отказываешься от своей любви?
– Нет, я не отказываюсь от любви, я по-прежнему тебя люблю, я отказываюсь от платы за такую любовь.
– Значит, ты сознательно обрекаешь себя на страдание?
– Страдать душой во имя любви – это величайший дар и ни с чем не сравнимое блаженство.
Дальше продолжать этот диалог, скатывающийся в опасное русло, было просто нельзя, а когда Ниян это понял, то мгновенно прервал их беседу.
– Своими словами, Вячко, ты напросился на приговор смертный, ты хоть это осознаёшь?
– Кто говорит со мной? Назови имя своё, скажи, какого ты роду-племени.
– Смело, ничего не могу сказать, смело для покойника. Но я всё же назовусь, имеешь право знать палача своего. Я Ниян!
И тут же поднялся шквалистый ветер, который, подняв чёрную пыль, закрутил её в огромную воронку и унёс в чёрную высь. Стих ветер так же внезапно, как и начался, но следом пространство озарилось яркими вспышками, после чего пролился дождь из расплавленной серы.
– Ну, что, князь Вячко, теперь ты понял, с кем дело имеешь?
– Я обязан отвечать?
– Конечно, не обязан, ведь в данный момент твоя судьба так и так в моих руках и она предрешена, но, пока я приду к окончательному решению, у тебя ещё есть время подумать, а если дума не думается, то спроси совета хотя бы у своей жены.
– Она не жена мне, и завлечён я сюда обманом, и судьба это не моя. Моя судьба уже давным-давно высечена рунами на небесном сейде.
– И какой же из этого следует вывод? А? Какой? Скажи, Вячко, нам всем скажи! Что молчишь, не знаешь или не хочешь отвечать? Хорошо, тогда я за тебя отвечу. Я скажу то, о чём ты боишься признаться даже самому себе. Ты, наивно полагая, рассчитываешь на то, что никто не догадается о сути твоего молчания? Я хочу тебя разуверить, уже все давно об этом знают, а я просто озвучу, но озвучу это только для тебя. Итак, ты меня внимательно слушаешь? Так вот, получается, что мой обман сильнее твоей правды, и тут же хочу добавить, так всегда было и всегда будет. Твоя Магужь не поможет тебе, просто от того, что ты, по большому счёту, ей не нужен, и она о тебе постаралась благополучно забыть, а вот я, как видишь, о тебе помню. Вот поэтому ты будешь принесён в жертву нашему богу. Как ты на это смотришь?
– Это не жертва, это казнь, которая нужна тому, на кого ты молишься, но в то же время это и жертва, однако жертва эта во имя нашей Богини, великой Магужь. И если я должен принять смерть мученическую, то значит, на это была её воля.
– Ой-ёй-ёй, как пафосно! – Ниян повернулся к Нетудыхе. – Я правильно по-вашему выразился? – Трендафил кивнул. – Перед кем ты, князь Вячко, тут красноречествуешь, твоих слушателей здесь нет, они остались по ту сторону занавеса, тебя никто не слышит кроме нас, но нам твои речи фиолетово, то есть фиалково, то есть… короче, до одного места. Ты будешь распят на кресте, твоя смерть будет долгая и мучительная. Мы по капле выпьем всю твою кровь, и с каждой каплей мы будем забирать частичку твоей души. Ты умрёшь тогда, когда с последней каплей крови иссякнет твоя душа, и оставшуюся вечность ты проведёшь здесь в полном одиночестве, непогребённый и неотпетый. Вот такая у тебя перспектива, бывший князь Вячко. А ну-ка, чертенята, принесите ему его крест.
Черти стремглав кинулись исполнять приказ и тут же притащили крест, собранный из обугленных стволов, в виде большой буквы "Х". Они воткнули крест в твердь и стали ждать следующего приказа.
– Снимите с жертвенного тела все одежды и этой же одеждой привяжите его к кресту, – Ниян указал на князя.
Этот приказ черти исполнили с особым удовольствием. Как только всё было готово, Ниян подошёл к жертве и самолично сделал надрез справа под грудной клеткой. Кровь из ранки не лилась, она медленно сочилась.
И тут, хотите не хотите, нате вам, средь могильной тишины зазвучала русская песня. Сначала тихо и вкрадчиво, словно прощупывая пространство вокруг себя, но потом всё громче и звучнее, и вот она уже неслась поверх голов войска нечестивого, заполняя собой пространство.
– Возрадуйтесь, дети мои, – вознеся копыта вверх, а затем зависнув над своим троном, Ниян, напрягаясь изо всех сил, старался перекричать князя, – ибо настал миг вашего помазания. Это кровь человеческая, её вкусите вы и обретёте силу великую. Нетудыха, собери прах под его ногами и забей этим прахом ему глотку, чтобы не пущал здесь вражескую пропаганду. Нам же дайте нашу музыку, да погромче, и света, да побольше. Приступайте же, не томите меня ожиданьем, я хочу насладиться этим представлением.
Ниян опустился в кресло, а к распятому телу тем временем уже выстроилась очередь. Очередной помазанник слизывал натёкшую капельку крови с тела бедной жертвы, и тут же отходил, но к подходу следующего капелька успевала вновь появиться.
Ниян не торопил событие и не подгонял очередников, он наслаждался зрелищем. Казалось, очереди не будет конца, однако, на удивление Нетудыхи, она незаметно быстро закончилась. Последней к обречённой жертве подошла Полада.
– Прощай, – шепнула она на ухо умирающему князю.
В ответ Вячко, собрав последние силы, приоткрыл глаза и, чуть шевельнув краешками губ, ответил:
– Прощаю.
На этом силы его закончились, веки плотно закрылись, голова ещё ниже склонилась к земле, и только улыбка, едва уловимая, навеки запечатлелась на его измождённом лице. Полада провела рукой по густой шевелюре князя, как будто убеждаясь в его кончине, и в тот момент, когда она отняла свою руку от княжеского чела, то мгновенно русская девица преобразилась в главную Навьку. Слизнув последнюю каплю крови и при этом криво ухмыльнувшись, она отвалила восвояси. Как только последний помазанник, то бишь главная Навька, встал в строй, музыка тут же оборвалась и иллюминация погасла. Вновь воцарился лунный полумрак, в бледном свете которого вырисовывались всего четыре силуэта, один из которых безжизненно покоился на кресте, остальные же – колченогий, он вновь обрёл образ человека, чёрный ворон и Трендафил – не спеша переговаривались между собой.
– Мой Господин, а можно мне попробовать крови человеческой?
– О! Здрасте вам, приехали, конечная остановка. Где ж ты раньше-то был, Трендафилушка, целовался с кем, этот поезд уже ушёл, надо было не спать, а вместе со всеми занимать очередь, но сейчас уже поздно, ручеёк иссяк.
– Я хотел было, да никак не мог решиться. Ведь в первый раз я на таком карнавале, незнакомая обстановка, народу много, всё это как-то давило на меня и сковывало.
– То, что ты не испытал наслажденья от крови человеческой, не беда, у тебя ещё будет возможность, главное в другом – ты изъявил желание, а желания, как известно, имеют свойство исполняться. Однако нам пора возвращаться, да и Йайга заждалась, небось наготовила всякой всячины к нашему приходу. Ну вот, вспомнил о еде, и сразу жрать захотелось. Трен, ты как, не проголодался ещё, случаем?
Комок подкатил к горлу, когда Трендафил вспомнил, о какой всякой изысканной всячине упомянул колченогий. Спустившись с горы, они оказались перед такой же аркой, перед которой стояли давеча, когда переходили в этот параллельный мир, отличие было только в том, что эта арка состояла из обугленных стволов, видимо, того же дерева. Пройдя через портал, колченогий и Нетудыха сразу оказались возле избушки Йайги, вот только ворона с ними уже не было. Трендафил глянул туда-сюда и, разведя руки, не удержался от вопроса:
– А-а-а… где?!
– Забудь, он на задании.
– Понял, больше вопросов нет.
– Вот и умница.

Глава 17

Узкой лесной тропинкой Светлана спешила в храм. Второпях она даже забыла прихватить дары, приготовленные накануне. Вспомнила о них только тогда, когда уже подходила к храму, но возвращаться не стала, сочтя это неоправданной тратой времени. Войдя в основную и главную часть храма, так, во всяком случае, ей казалось, да и остальным прихожанам тоже, она подошла к алтарю, поцеловала его край и приложила лоб на его ложе. Оставаясь в такой позе, Светлана терпеливо дождалась появления главной жрицы.
– Какая такая острая нужда привела тебя ко мне, что даже дары, приготовленные для храма, ты забыла в своей опочивальне?
– Великая жрица, если я, забыв дары, нарушила обряд, то ты меня накажи, и пусть это наказание будет самым страшным в остатке моей жизни. Я спешила сюда, забыв обо всём на свете, чтобы сказать тебе, что наше бездействие обернётся для нас большим горем, надо срочно что-то делать. Утешь меня, если сможешь, а если нет, то подскажи, как дальше стоит поступить.
– Поведай мне о печали своей, но не волнуйся, прошу тебя.
– Разве ты не знаешь, а я в это не верю, что мира Яви больше не существует, то есть он ещё существует как таковой, но не в том виде, каким мы его привыкли воспринимать, и я это не только чувствую, но уже и вижу. Все последние ночи, после праздника белых ночей, я вижу один и тот же сон – пчёлы лесные, взбесившись, прилетают каждую ночь, чтобы жалить меня, и спасенья от них нет, и терпеть мне эту боль тоже мочи нет, порою кажется, что я схожу с ума. Но это ещё не всё. Пропал наш князь, Вячко, а куда, никто не знает. Последние, кто с ним разговаривал, были мой сын Агрип и мой гость Валерий. Из их рассказа я поняла, что Вячко не властен над своим разумом, им управляет его жена, которая и не жена ему вовсе, а кто она такая и откуда пришла, никому не известно. Но и это ещё не всё. Стали пропадать люди, а те, которых потом находят, или то, что от них осталось, похоже, были растерзаны дикими зверьём. Стало опасно далеко отходить от городища. В людях поселился страх.
– Я отвечу тебе прямо и без утайки. Это нечисть и нелюдь, во главе с Нияном, воспряли духом своим и рвутся подчинить себе наш мир. Зло это крепнет и набирает силы, и более того, уже принесена первая жертва на Лысой горе.
– Кто же тот несчастный или несчастная, пострадавшая за нас?
– То мне неведомо, знаю только, что жертва принесена, и у нас не так много времени, не далёк миг, когда они придут сюда за пирамидой, потому что это главная их цель. Её здесь нет, однако это их не остановит, и они захотят всё проверить. От городища останется лишь одна пустошь и ни одной живой души, поэтому хоромы будут развалены до основания, а оставшиеся люди истреблены. Вам надо идти на север, в Крумию, но прежде выбрать для себя другого князя, который бы возглавил поход.
– Скажи, великая жрица, а кто будет новым князем?
– Новым князем будет твой сын Агрип, люди сами выберут его, после того как он расскажет им про свой последний разговор с Вячко. Торопись, потому что на обратной дороге тебе ещё придётся зайти в мастерскую Рода и передать главному мастеру, чтобы тот повесил набат на старый дуб, который растёт на площади в центре городища, и бил бы в него до тех пор, пока не соберётся весь люд. Не забудь, Светлана, как только Агрипа изберут, отведи его к Змеиной тропе, которая, как ты знаешь, соединяет средний мир с нижним, и пусть он совершит обряд прохождения. Если он выйдет из лабиринта, это подтвердит правильность его избрания, а если сгинет с глаз, оказавшись в мире нижнем, значит, не судьба ему, и тогда вам придётся выбрать другого князя, но это будет уже не твой сын. Среднего же сына,  Горазда, и гостя Валерия отправь днём завтрашним на восток к Спящим горам. Там им предстоит разбудить девять витязей, без помощи которых не справиться людям в решающей битве против нечисти.
– Почему именно завтра, почему раньше нельзя было их отправить, а ещё лучше через седмицу?
– События стали развиваться быстрее и не так, как мы рассчитывали, что для нас гораздо хуже.
– Можно и мне пойти на восток вместе с Гораздом и Валерием?
– Я тебя понимаю. Истекают твои сорок дней, осталось совсем чуть-чуть, и твоё сердце уже доверху наполнено любовью, которую надо излить на любимого, однако сделать для тебя ничего не могу, придётся потерпеть.
– Тяжко терпеть, когда не знаешь, вернётся из похода твой возлюбленный или нет, я уже с этим сталкивалась, и вот теперь сызнова такое же испытание. Сначала похороны, затем расставание, а потом… как же мне вынести всё это?
– Иди, я сказала, не трави себе душу, да и мне тоже, а то, не ровен миг, расплачемся на пару. Вот, возьми бечать мою и отдай Горазду, она поможет им в дороге.
– Но к этим горам очень долгий путь, успеют ли они вовремя вернуться?
– Пусть постараются, да поможет им Магужь.
Возвращалась Светлана в плохом настроении, да, по правде сказать, и до этого, на пути в храм, настроение у неё было не лучше. Томящее грудь почти сорок дней ожидание теперь так и останется ожиданием, только срок ему будет не определён. Эта новость разрывала ей сердце, слёзы текли ручьём, и она не останавливала их, ей нужно было успеть выплакаться до возвращения. Вот так, вся в слезах и в растрёпанных чувствах, она и предстала в мастерской Рода перед главным мастером. Приказ мастер выслушал спокойно, без эмоций, и так же спокойно, без всяких расспросов отправился его выполнять.
После мастерской Светлане стало даже как-то полегче, было такое впечатление, что она кому-то выговорилась, а её, не перебивая, слушали и сочувствовали, поэтому остаток дороги для неё был уже не таким нервным.
Домочадцы даже и не заметили в возвернувшейся хозяйке каких-либо перемен, для них она осталась такой же, какой всегда и была, – строгой, подтянутой, сосредоточенной и решительной. По приходе Светлана сразу стала собирать на стол, отдавая помощникам сухие и короткие распоряжения. Застолье для этого времени суток было не подходящим и, по меньшей мере, странным, но никто не решался об этом спросить, ожидая, что хозяйка сама всё прояснит.
Светлана проследила, чтобы все сытно поели, и только после этого заговорила по существу.
– В первую голову это касается вас – тебя, Горазд, и тебя, Валерий. Завтра вы отправитесь на восток к Спящим горам. Там вам предстоит разбудить девять витязей и призвать их на помощь людям.
– Дойти-то мы дойдём, да поможет нам Магужь, только скажи, матушка, как нам разбудить этих витязей?
– Сказать точно я не могу, но на одной из гор должна быть подсказка, разгадав которую вы сможете разбудить витязей.
– А ты случаем не знаешь, – Валерий по привычке накручивал ус на палец, – на какой из девяти гор нам искать эту самую подсказку?
– На какой, не знаю, знаю только, что на одной из них вы найдёте сейд с рунами.
– Значит, нам надо будет обойти все горы в округе?
– Обойдёте только девять самых больших. Их видно издалека, и стоят они в ряд, в самом центре гряды, которая тянется с севера на юг.
– Это, случаем, не Уральские ли горы?
– У нас их так не называют, они как были Спящие, так ими и остаются, и других таких больше нет, ни до них, ни после, аж до самого окияна.
– Ну, точно я определил – это и есть самые настоящие Уральские горы. Но позволь, ведь до них не менее трёх тысяч килломет… то есть саженей, нам и двух лет не хватит, чтобы сбегать туда и обратно, и не будет ли эта затея бессмысленна в таком временном промежутке?
– Может быть, и пустая эта затея, как ты говоришь, но идти всё равно придётся. Я уверена, Магужь не даст вам пропасть и поможет быстро добраться туда, и ещё быстрее возвернуться.
– Ну что же, на безрыбье, как говорится, и рак за сёмгу сойдёт. Нам с Гораздом уже можно идти собираться?
– Когда всё обсудим и завершим кое-какие дела, тогда и пойдёте собираться, а прежде вот, возьми, Горазд, эту бечать, она будет вам подспорьем в пути.
В это самое время снаружи донеслись звуки набата. То главный мастер колотил по большому куску железа, подвешенному на пеньковом канате к толстой ветке старого дуба. Все, кроме Светланы и Валерия, стали перешёптываться, не понимая, что это за звук, откуда он и для чего нужен.
– Это звучит набат, зовущий горожан на центральную площадь. Мы тоже туда пойдём, все без исключения.
А народ тем временем, привлечённый необычным звуком, быстро стекался к центру городища, заполняя всю площадь и прилегающие к ней улочки до отказа. Мастер, стоя на колоде диаметром в метр и сантиметров пятьдесят в высоту, равномерно и монотонно отстукивал в набат свой ритм, одновременно следя за притоком людей, и, как только наплыв спал, за исключением отдельных задержавшихся, прекратил стучать и, призвав всех к тишине, обратился с речью.
– Я послан главной жрицей созвать вас на вече, где нам предстоит решить дальнейшую свою судьбу. Вы все знаете, что творится вокруг и какие силы восстали против нас, нарушив тем самым договор между людьми и нелюдью. С каждым днём силы нечистивых крепнут и становятся всё могущественнее. Главная жрица повелела всем сняться с мест насиженных и идти на север, в стольный град Крумию, где мы будем в безопасности. Но прежде чем отправиться, нам надо выбрать нового князя, потому что Вячко исчез, и никто не знает, куда и вернётся ли он вообще. Если кто-то желает сказать, то пусть проходит сюда и говорит с этого места.
Первым к колоде подошёл мужичок лет так сорока пяти.
– Я думаю, что мы сильно преувеличиваем опасность. Неужели мы так слабы? Ведь это не в первый раз случается на нашей памяти, и каждый раз наши предки давали достойный отпор, неужели мы их подведём и не сдюжим? Я мыслю, что на сей день мы гораздо сильнее, чем были раньше, и поэтому у нас достаточно сил, чтобы самим справиться со всякой нечистью. Лично я за то, чтобы остаться здесь, найти князя и сразиться с ворогом в открытом бою.
Толпа, как это всегда бывает, загудела, разделившись на два лагеря. Следующей на трибуну взошла женщина преклонного возраста.
– А вот лично я согласна с главной жрицей. Вспомните, как помутился разум нашего князя, разве раньше такое было возможно для человека? Его разумом в открытую завладели тёмные силы, и это неспроста, а на сегодняшний день он вообще пропал, и неизвестно, найдём мы его или нет, и в каком виде, и это ещё цветочки, потому что свою истинную силу нечисть ещё не показала. А время идёт, и надо решать, чтобы потом не опоздать. Поэтому я предлагаю выбрать нового князя, который и решит, уходить нам или нет.
Следующим взял слово молодой парень.
– О чём мы спорим? Мы спорим о том, что все ведающие матери в один голос говорят о большой беде, грозящей нам от нечистой силы, и о том, что князь исчез, и не по своей вине. Нам объявили войну и сразу же обезглавили, но так быть не должно, и нам придётся найти новую голову, и все это прекрасно понимают. Я предлагаю своего отца, Стояна, которого вы все хорошо знаете.
Его сменил другой юноша.
– Я за то, чтобы поверить жрице и идти на север, но я против выбора князя. А вдруг как Вячко вернётся, да в полном здравии, что тогда будем делать? Не можем же мы допустить двоекняжия. И потом, мы в настоящее время ни с кем не воюем, а отбиваться от всякой нечисти мы сможем самостоятельно.
Светлана почувствовала, что настал её черёд выйти к людям.
– Род без головы не может быть. А в походе мы все как одна семья. Если кто-то ещё сомневается в серьёзности намерений, которые питают нелюди к нам, то вспомните тех несчастных, которых мы находим в лесах. Такой жестокости я что-то не припомню в рассказах наших предков. Стоян мудр и опытен, но он стар, и для него такая ноша слишком тяжела. Дорога в Крумию долгая и трудная, и может так случится, что Стояну самому помощь потребуется. Я предлагаю выбрать моего сына Агрипа. Он достойный преемник своего отца, и я ручаюсь за него. Я попрошу Агрипа выйти сюда и рассказать о его встрече с князем, так как он последний, кто видел Вячко.
Агрип, не предполагая такого развития событий, стоял не возле трибуны, а гораздо дальше, а поэтому понадобилось какое-то время, прежде чем он взошёл на колоду. В мельчайших подробностях он рассказал присутствующим о встрече с Вячко, при этом тактично умолчав, что был там не один. После Агрипа слово опять взяла Светлана.
– Кто ещё хочет предложить себя али своего сородича быть нашим князем? Предлагайте, прошу вас, мы выслушаем всех. – Она ждала несколько минут, но никто не отозвался. – Значит, у нас всего два претендента, и, чтобы надолго не затягивать избрание князя, я начну с Агрипа. Если собравшиеся проголосуют против него, то уже за Стояна смысла голосовать не будет, и тогда он уйдёт отсюда князем. Я попрошу тех, кто доверяет Агрипу и видит в нём своего князя, встать по правую руку от меня, ну а те, кто не согласен, пусть встанут по левую, только попрошу разделиться так, чтобы между вами образовался проход. Итак, кто за Агрипа, встаньте здесь!
Толпа пришла в движение, и поначалу казалось, что это движение хаотично и не имеет чётко выраженного направления. Но мало-помалу середина площади стала редеть, и вскоре наметилась разделительная полоса между голосующими. Победила, как и ожидалось, молодость, разделение произошло со значительным перевесом в пользу Агрипа. Светлана, не сходившая со своего места в течение всего голосования, не могла скрыть улыбку. Призвав всех к тишине, она подвела итог.
– Решение принято! Да будет так, и я призываю, теперь уже князя, Агрипа пройти на это место, чтобы сказать соотечественникам слово.
Внезапно Агрипу показалось, что кто-то взвалил на его плечи что-то очень тяжёлое, отчего его ноги подкосились и стало как-то трудно дышать. Он посмотрел матери в глаза и прочитал в них всё, что она хотела, но не успела ему сказать, чтобы хоть как-то подготовить его к переменам, которые в одночасье изменили всю его жизнь. Ещё он увидел такую непоколебимую уверенность и веру в него, что мурашки покрыли всю его спину, а тело пробил озноб. Первый шаг дался ему нелегко, можно даже сказать, что очень тяжело, как будто к ногам привязали камни по пуду веса в каждом. Однако с каждым шагом камни на ногах теряли вес, груз на плечах таял, а дышать можно было уже полной грудью. И вот на стилизованную трибуну взошёл уже другой Агрип, внешне оставаясь прежним, но внутри совсем другой человек.
– Низкий поклон вам за доверие, которое вы мне оказали, – Агрип коснулся рукой кончиков пальцев на ноге.
Снова загудела толпа, и с разных сторон посыпались просьбы, предложения и требования. Говорили о разном, но более всего требовали от новоявленного князя принять, здесь и сейчас, решение о том, покидать им свои дома или готовиться к обороне на месте. Агрип выждал паузу, дав людям возможность выговориться, и когда основной поток спал, поднял руку к верху, призвав всех к тишине.
– Слушайте первый мой указ. Через двадцать дней мы снимемся с места и пойдём на север, прошу всех основательно подготовиться к длительному переходу. Движение начнём с рассвета. За два дня до отхода все старшие мужи из каждого клана должны будут собраться в наших хоромах. Это пока всё! Вече закончено!
Народ колыхнулся и потихоньку стал расходиться. Светлана, вместе со своим семейством, покидала площадь последней. До хором никто не проронил ни слова, и только зайдя вовнутрь, Светлана обратилась ко всем с просьбой не расходиться и собраться за общим столом. Она говорила, а все внимательно слушали, даже Агрип, теперь уже князь Агрип, но князем он был только за пределами этих стен, а здесь, как и все, подчинялся главной матери. Светлана вкратце обрисовала тактику и стратегию на ближайшие двадцать дней и, отдав ещё несколько мелких поручений, закончила планёрку. Когда все стали расходиться, она попросила Агрипа задержаться.
– Пойдём со мной, тебе стоит посетить одно место.
– Далеко это место?
– Не так далеко, на сухом болоте.
– Не Змеиная ли это тропа?
– Да, именно к ней мы и пойдём.
– Мне с собой нужно что-нибудь взять?
– Нет, пойдём налегке.
Они удалились незаметно, да, честно говоря, за ними никто и не следил. До сухого болота путь не ближний, но и не далёкий, всего-то пару часов хода. Вскоре они подошли к тому самому месту, к которому и торопились. Болото хоть и было высохшим, но стойкий зловонный запах, ударяющий в нос сразу, как только делаешь первый шаг по высохшему торфу, дурманил разум.
– Зажми нос, – и это был не совет, а прямое указание Светланы, – и дыши только ртом.
Ещё примерно через пятнадцать минут они достигли небольшой возвышенности, на которой и был расположен тот самый лабиринт, прозванный в народе Змеиной тропой. Лабиринт – это было громко сказано, он представлял собой узор на земле, выложенный из небольших камней и валунов.
– Вот здесь вход, – она точно показала, где именно он находится, – но это ещё и выход. Здесь ты войдёшь, и из него же должен выйти. Через пару шагов можешь освободить нос.
Агрип, полностью полагаясь на материнский авторитет и безгранично веря ей, начал движение по очень узкой дорожке, на которой, даже если постараться, нельзя было поставить обе ступни вместе. Обходя круг за кругом, Агрипп, двигаясь по спирали, приближался к центру лабиринта. Он вынужден был смотреть себе под ноги, чтобы ненароком не оступиться и не перескочить на соседнюю дорожку. Светлана до боли в глазах всматривалась в каждое движение сына, в то время как её сердце готово было выскочить из груди. Наконец Агрип дошёл до центра и остановился. Он стоял как будто в раздумье, видимо решая для себя какую-то задачку. В этот момент Светлана замерла, она, затаив дыхание, боялась даже пошевелиться. Ещё примерно с минуту длилась пауза, после которой Агрип стал раскручивать спираль, двигаясь в обратном направлении. Он вышел в том же месте, откуда до этого зашёл, и остановился в метрах пяти от входа. Радостная Светлана подбежала к сыну и уже хотела было его обнять, но что-то в последний момент её остановило. Она заглянула в глаза сыну, которые показались ей как будто остекленевшими, и тихо позвала его по имени. Ни ответа, и никакого шевеления – такова была его реакция. Недолго думая, Светлана легонько стукнула сына по лбу кулаком, и тут же взгляд стеклянный стал взглядом осмысленным.
– Матушка, скажи мне честно, как на духу, я уже вышел?
– Вышел, сынок, вышел. 
– Ух!.. Слава Магужь!
– Ты что-то видел такое, что тебя потрясло?
– Я не просто видел, я во всём этом принимал непосредственное участие, и сказать, что меня потрясло, это значит ничего не сказать.
– Поведай мне, я хочу знать.
– Конечно, матушка. Сначала была полная темень, а затем яркий свет, до рези в глазах, а потом обычный свет и обычный зелёный лужок перед нашими хоромами. Слышу внутри голоса и узнаю их. Я хочу пройти, но почему-то не могу. Смотрю себе под ноги и не верю своим глазам. Мои ступни облепили крысы и поедают их. Я хочу их отогнать, однако вместо рук у меня две змеи, которые, в свою очередь, хватают этих крыс и проглатывают их целиком.
– А дальше, а дальше что, чем всё закончилось?
– Они съели мои ноги, затем они съели моё тело, а когда дошли до горла, змеи освободились и уползли. Последнее, что я видел, так это огромную крысячью морду перед своим лицом, а дальше опять темень.
– Богиня моя, свят-свят-свят, Агрипушка, что с тобой происходит?
– А что такое?
– Ты же седеешь, прямо на глазах.
– Как же это? Отчего это?
– Пойдём скорее с этого места.
Они появились в хоромах так же незаметно для всех, как до этого исчезали. Чаруша, жена Агрипа, увидев своего мужа седым, не стала расспрашивать сразу, только тяжело вздохнула и удалилась по своим делам. До вечера все в клане Соколовых ударно хлопотали по хозяйству и так заработались, что Светлане пришлось несколько раз созывать всех к столу на вечернюю трапезу. Прошёл ужин быстро и при полном молчании, а когда стали покидать стол, то Горазда и Валерия Алексеевича Светлана попросила задержаться.
– Скажи, Горазд, всё ли у вас готово к завтрашнему походу?
– Да, матушка, мы всё проверили, и не на один раз.
– Возьмите лучших коней.
– Не беспокойся, матушка, мы взяли хороших коней.
– А это… как же его…
– Матушка, тебе не стоит так волноваться, мы же всё-таки не малые дети.
– Знаю, что не малые, а сердце всё равно ноет, так болит, аж в глазах туман.
– Ну что ты, родная, – Чапаев подсел к Светлане и приобнял её за плечи. – Мы же не на войну идём, нам всего-то навсего и надо, что сбегать до пригорка и разбудить пару парней. Это же так просто.
– Эх, отчаянные вы головы, да неужели же вы не понимаете, что нечисть не хуже нас соображает, а поэтому будет охранять все подступы к этим горам.
– А мы их обманем и зайдём к горам с востока.
– А через горы вы перелетите на больших орлах.
– Поясни, Светланушка, это у тебя вопрос или намёк?
– Ты правильно мысль подал. Я дам вам прясло, и в самый трудный миг, под угрозой вашей жизни, когда отчаяние превзойдёт ваше желание, вы и воспользуетесь им. Теперь же всем отдыхать, завтра трудный день намечен.
Горазд ушёл на свою половину, и только он исчез, Светлана крепко взяла Валерия за руку и увлекла за собой в опочивальню.
– Эту ночь мы проведём вместе, этой ночью мы будем близки, как никогда, – Светлана скрестила руки на шее Чапаева и, привстав на цыпочки, страстно поцеловала его в губы.
– Любимая, но как же так, ведь сорок дней ещё не прошло! Опережая события, ты обрекаешь себя на грех.
– Да, обрекаю, да, нарушаю обет, – её глаза были полны слёз, – а разве любить и быть любимой – это грех? Почему же тогда быть несчастной не грех? Если дарить любовь – это грех, то пусть я потом буду гореть в аду, зато моя любовь навсегда останется с тобой. А вдруг ты пропадёшь в этом путешествии, сгинешь в непролазных чащобах, неоплаканный и непогребённый, куда мне тогда девать свою любовь, кого я ею согрею, с кем поделюсь своей радостью, кого осчастливлю? Не будет тебя, не будет и любви, а не будет любви, то и жизнь моя будет хуже неволи.
– Но…
– Молчи и не перечь мне. Может так статься, что это последняя наша ночь, ведь неизвестно, что с нами случится, и мои странствия не менее опасны, чем твои.
– Ты не поверишь, но я думал так же, только не решался тебе об этом сказать. Иди ко мне, любовь моя, я так долго ждал этого момента.
– Да, любимый мой, обними меня крепко-крепко и не отпускай до самого утра.
Они любили друг друга, забыв обо всём на свете, и ощущение счастья, захлестнувшее их, вмиг отгородило их сознание от земного бытия.
В минуты любовного затишья Чапаев неожиданно вспомнил про Бориса, который, после их появления в городище, на второй день ушёл погулять, но так до сих пор и не объявился. От предчувствия чего-то плохого его бросило в жар.
– Светлана… – Валерий замялся. – Даже и не знаю, с чего начать.
– Не бойся, говори смело, любую твою просьбу выполнить всяко легче, чем решиться на поход вместе с тобой.
– Помнишь, с нами был парень, Борис, полное имя Борислав, так вот, он куда-то ушёл и до сих пор не вернулся. Я очень переживаю, не случилось ли с ним чего, учитывая его взбалмошный характер, может быть, чего-нибудь нехорошее, ведь дней немало прошло? Как бы его найти и узнать, жив ли он, а может уже и… даже страшно подумать об этом.
– Помню, конечно, я помню Борислава. Немного странноватый, но в сущности он правильный человек. Действительно, я вспоминаю, он пропал сразу после вашего прихода.
– Постарайся, если сможешь, его найти, мне дорог этот парень, он мне как брат. Если с ним что-то случится, то мне это трудно будет пережить.
– Хорошо, а теперь скажи, какого он роду-племени?
– Роду?.. Э-э-э… да ещё и племени… Как же тебе попроще всё это разжевать? Видишь ли, у нас, ну там, откуда мы прибыли, такое отождествление личности не принято.
– А как же у вас принято?
– У нас человека идентифицируют по паспорту, в котором записаны его имя, отчество и фамилия.
– А твоё второе имя Алексей, это и есть отчество? Я правильно поняла?
– Угадала.
– Стало быть, фамилия, я правильно это слово называю, твоя будет?..
– Чапаев.
– Ну что же, пусть будет Чапаев, а у Борислава какая фамилия?
– Вот как раз по паспорту он Соколов, но настоящая его фамилия Отродьев.
В следующую секунду произошёл подземный толчок, настолько мощный, что в результате него влюблённые снова оказались друг у друга в объятьях и, посчитав это добрым знаком, уже не расставались до самого утра.

Глава 18

Прожив ещё пять дней в княжеских хоромах, Максим Иванович, Николай и Кузьма окончательно восстановили свои силы, а так как они ни на минуту не забывали о своём задании, то в одно прекрасное утро решительно засобирались в дорогу, а предварительно оповестили об этом князя Акима. Узнав об этом, князь передал с посыльным, чтобы путники дождались его. Аким, как и обещал, под вечер этого же дня зашёл к ним.
– Я пришёл с вами поговорить, прежде чем вы отправитесь дальше. Я не знаю, кто вас послал, могу только догадываться, но, скажу вам откровенно, это безумие. Отправить на край света двух детей и одного бестолкового переростка – это всё равно, что вплавь пересечь окиян. А вы-то сами как могли на такое согласиться?
– Я, как самый бестолковый и самый переросший, по заведённой не так давно между нами традиции, отвечу за всех. Так сложилось, что жребий судьбы пал на нас, и поэтому для нас выбора не существовало, а отказаться мы не могли, по причинам, касающимся только нас. Лучше расскажи, Аким, какие трудности и препятствия ожидают нас на пути к двум озёрам?
– Ох, даже и не знаю, с какого боку подойти. Так далеко я заглядывать не могу, – Аким вдруг замялся, посмотрел на ребят, и в его глазах появилась грусть. Он глубоко вздохнул. – Через два дня пути будет большое болото, которое обойти ни с левой, ни с правой стороны не можно. Вообще-то можно, но обходить вы его будете не меньше месяца. Вам, хотите вы этого или нет, но придётся идти сквозь него. Благо что оно давно заросло и вам не придётся хлюпать по сырому, но кое-где ловушки всё же остались, и тут уж всё зависит от вашего опыта, которого, как я вижу, у вас, кроме Кузьмы, просто никакого. Дальше за болотом немного леса, а потом степь, по которой кочуют степчаки. Вы можете пройти всю степь и не встретиться с ними, а можете сразу же напороться, это уж как повезёт. Их не бойтесь, они не так опасны, как... – Аким чуть не проговорился, и чтобы как-то оправдать свою заминку, не придумал ничего лучшего, как прокашляться, но сделал это так коряво и неумело, что было непонятно, то ли он кряхтел, то ли отрыгивал. На его счастье, никто допущенную им оплошность не заметил. – Покажете степчакам свою бечать, и этого будет достаточно.
– А дальше, там, за степью?
– Дальше?.. Дальше не знаю, мы так далеко не заходили.
– Допустим, вы не заходили, но оттуда кто-нибудь да выходил, какая-то маломальская информация должна же быть на слуху?
– Слухами земля полнится, одни говорят одно, другие другое, и пусть говорят, для нас это пустое, мы туда не ходим и переселяться не собираемся, а поэтому и дела нам нет.
– Стало быть, мы теперь навроде первопроходцев. Добро! Когда будем возвращаться, то вы первые узнаете о том, что там, за бугром, происходит.
– Выслушаем вас с превеликим удовольствием. – Аким засуетился, показывая всем своим видом, что собирается уходить. – Но вы уж там будьте всё-таки поосторожней. Еды вам мы собрали в достатке, однако вы её поберегите до болота. Завтра, с восходом солнца, я вас разбужу.
Аким ушёл, и в воздухе повисла тишина.
– Ну, и чего сидим, молчим с умным видом, ерунду всякую думаем? Николай, а также и ты, Кузьма, давайте, ребята, на покой, всём байбулечки на подушке отрабатывать, потому что завтра у нас подъём ни свет ни заря.
С некоторой неохотой ребята всё же подчинились приказу и отправились спать. Утром, чуть забрезжил рассвет, к ним в опочивальню вошёл князь и, растолкав спящих, звучным голосом протрубил подъём. Провожали ходоков всем большим семейством. Во всё время прощания маленькая Василиса стеснительно пряталась за свою мать. Она раз за разом выглядывала из-за спины, всего на каких-то пару секунд и, внимательно оценив ситуацию, снова исчезала. Но когда путешественники направились к коням, Василиса вдруг выскочила из-за своего убежища, подбежала к Николаю, схватила его за рукав и сунула в сумку какой-то предмет, завёрнутый в тряпицу.
– Это тебе в дорогу, но только сей миг не смотри, вечером, на привале у костра глянешь. Обещаешь?
– А-а-а?..
– Только вечером, там и узнаешь.
– Ну хорошо, как скажешь, вечером так вечером.
Василиса сремглав упорхнула, скрывшись среди своей многочисленной родни. Вскочив на коней и осадив их по бокам, отчего те взяли с места в галоп, троица и верный пёс, взбивая дорожную пыль, ринулась за горизонт. Соскучившись по вольнице, они, переходя с галопа на рысь и с рыси на шаг, а потом в обратной последовательности, скакали весь день, останавливаясь лишь только для того, чтобы чуток передохнуть и утолить жажду себе и животным. Поздно вечером, изрядно устав, друзья остановились на ночлег у неширокой, но довольно глубокой речки. Посоветовавшись своим коллективом, решили за дичью на ночь не ходить, а на сей раз довольствоваться рыбой. Кузьма отправился за удилищем к ближайшему ракитнику, Иваныч занялся конями и костром, а Николаю дали ответственное поручение наловить кобылок, то есть кузнечиков. Когда Коля вернулся в лагерь, костёр уже горел а рядом с ним Кузьма мастерил удочку. Николаю было жутко интересно посмотреть, из чего и как Кузьма соберёт удочку. Он подсел рядом и стал с любопытством следить за процессом. А Кузьма, не обращая внимания на зрителей – Иваныч тоже присоединился к Николаю, – лихо мастерил себе орудие для ловли рыбы. Он достал из сумы моток очень тонкой бечёвки, настолько тонкой, что без особой приглядки невозможно было разглядеть её скрутку, достал кисет, порывшись в котором извлёк маленькую, искусно обточенную, белую косточку, выполняющую роль крючка, а затем из толстой берёзовой коры вырезал изящный поплавок, а вместо грузила использовал скатанный мякиш хлеба, вдобавок выполняющий ещё и роль прикормки. Собрав всё воедино, Кузьма с гордостью продемонстрировал зрителям своё произведение.
– Лихо, ничего не скажешь, – Николай по достоинству оценил умение мастера, – теперь бы ещё посмотреть, как на этом крючке рыба держится.
– Давай кобылок. – Забрав кузнечиков, Кузьма направился к берегу. – Двигайся за мной, будешь помогать.
– С такой тонкой ниткой нам только мальков таскать.
– Мальки тоже рыба.
– Правильно, представим, что это анчоусы.
Берег реки в этом месте был обрывистый, но невысокий, метра полтора, не больше. Кузьма ходил вдоль речки туда-сюда, что-то высматривал, заглядывал под обрыв, чесал затылок и снова возвращался туда, откуда начинал. Когда же он всё-таки определился с подходящим местом, то, не раздумывая, приступил к делу. Он насадил кузнечика на крючок, предварительно оторвав у того костлявую часть лапок, три раза плюнул на наживку и сделал первый заброс. Клюнуло сразу, поплавок, как торпеда, ушёл под воду, не оставив даже кругов на воде, бечёвка натянулась, как струна, потянув за собой конец удилища, изогнув его в дугу. Началось противостояние – кто кого, рыбак или рыба, совсем как по Хемингуэю, только там – старик и море, а здесь – мальчик и речка. Борьба была недолгой, не то что у Хемингуэя, и гораздо результативней. Подведя обессиленную рыбу к берегу, Кузьма крикнул Николаю:
– Спустись и постарайся взять её под жабры, а если не получится, то бери за глаза.
– Ни фига себе, как же я её возьму, здесь дно резко уходит на глубину, мне встать негде.
– Ну, ты уж изловчись как-нибудь, не дай всем умереть с голоду.
Николай изловчился, и вскоре рыбина, похожая на сазана, отплясывала последний танец в прибрежной траве. За полчаса рыбаки наудили штук пять приличных сазанов. Этого было вполне достаточно, чтобы от пуза наесться сегодня, а остатками воспользоваться завтра.
Возле костра было тепло и уютно, дровишки потрескивали, разбрызгивая искры, пламя выкаблучивалось в гипнотическом танце, а луна взяла на себя роль торшера. Николай, разморившись у костра, задремал и сквозь дрёму увидел Василису, подносящую ему подарок, который держала в одной руке, а указательный пальчик другой руки прикладывала ко рту, видимо, давая Николаю понять, чтобы тот помалкивал. Николай дёрнулся и проснулся. Он взял суму и достал свёрток, развернув который, увидел тряпичную куклу. Невозможно было поверить – так искусно была сделана кукла, – что её смастерили детские ручки. Коля загляделся на подарок и буквально на минуту забыл об окружающем его мире.
– Что там у тебя? – Максим Иванович подвинулся поближе к Николаю. – Ух ты, какая красота! Знатный подарок, ничего не скажешь, только за что, за какие такие заслуги?
– Максим Иванович, не начинайте…
– Кузьма, иди, посмотри, какую прелесть Василиса подарила нашему партнёру.
Кузьма, с разрешения Николая, взял куклу и внимательно рассмотрел её.
– Это лик Василисы, и сделана она на удачу в пути.
– А с чего это ты взял, что это лик именно Василисы?
– Вот здесь, Иваныч, присмотрись, вышито имя – Василиса.
– Где?
– Да вот же.
– Да это какие-то закорючки.
– Это не закорючки, а руны.
– Руны?
– Ну конечно, что же ещё?
– Ах да! Ну, ты прав, конечно же, это руны, что же ещё, извини, я просто запамятовал. Ну, а теперь объясни, почему на удачу, да ещё и в пути.
– Если кукла дарится перед дорогой, значит, это оберег. Руки её раскрыты, чтобы ловить удачу, одна нога чуть короче другой, а это понимается в том смысле, что кукла шагает.
– Логично, как ты считаешь, Николай?
– Вы посмотрите, она улыбается, она улыбается мне. – Коля чуть не поцеловал куклу, но опомнившись, засмущался, как будто виноватый, и, завернув подарок обратно в тряпицу, поспешно спрятал его в свою суму.
Байки у костра длились недолго, усталость быстро срубила одного за другим, погрузив друзей в сладкий сон.
Утром Максим Иванович проснулся с каким-то тревожным чувством. Создавалось такое впечатление, что его всего трясёт. Он огляделся и увидел сидящего рядом Кузьму, с явно озабоченным видом.
– Кузьма, ты чего такой нахохлившийся, случилось чего?
– Опять!
– Что опять?
– Опять за нами кто-то гонится.
– Такое невозможно, может быть, ты ослышался или не то ухо приложил?
– Причём их огромное количество, и движутся они быстро.
– Кого огромное количество, кто движется?
– Я не знаю, кто они, но земля дрожит так, что всё вокруг подпрыгивает.
– Ладно, не будем гадать на ромашке, будем валить отсюдова, и чем быстрее, тем полезнее для нашего здоровья. Иди, буди Николая, а я бегу коней седлать.
Разбудив Николая, Кузьма вкратце обрисовал ситуацию. Не медля больше ни минуты, друзья рванули в сторону болота, надеясь там найти спасение.
Остановились они всего один раз, для короткого отдыха и перкуса, благо что осталась вчерашняя рыба, пусть даже и холодная. Прежде чем двинуться дальше, Кузьма снова послушал землю.
– Они нас догоняют.
– Ты нас пугаешь.
– Я пугаю? Это, Иваныч, я ещё не пугаю. Испугаться у нас ещё будет время.
– Ладно, поговорили. По коням, ребята!
И снова погоня, адреналин зашкаливает, кровь в жилах, от предыдущих воспоминаний и будущих событий, неотвратимо стынет.
В какой-то момент слева блеснул рукав очередной речки. Увидев её, Кузьма притормозил коня.
– Ты чего? – вскричал Иваныч в негодовании. – Вперёд, и не останавливаться!
– Мы должны перебраться на тот берег.
– Зачем, в чём смысл этого манёвра?
– Не знаю, а вдруг эта преграда станет непреодолимой для них, что было бы спасением для нас, а если даже и приостановит, то и это нам на пользу.
– Согласен, надо пользоваться любым представившимся шансом. Вперёд, гардемарины, нам нужно охладиться!
Речку не просто переплыли, через неё перемахнули, аки посуху. На просушку одежды времени не было, решили, что на ходу она высохнет не хуже и быстрее. От долгой скачки кони стали уставать, этого нельзя было не заметить, так как скорость их упала в разы. Заставлять их выжимать из себя последние силы было бесполезно и непродуктивно. Но, на счастье беглецам, большие леса резко сменились маленькими околками, что явно говорило о приближении болота. С одной стороны их окружало хорошо просматриваемое открытое пространство с представившимся шансом для манёвра, и это был плюс, но, как показали дальнейшие события, с другой стороны это могло грозить катастрофой.
– Смотрите, там начинается болото, – Кузьма показывал в ту сторону, где виднелись высохшие деревья.
– Ура! – от радости у Николая бешено колотилось сердце, но когда он оглянулся назад, радость спасения сменилась кошмарным предвидением. – Эй! Полундра! Все сюда! Посмотрите назад!   
Николая услышали и даже посмотрели в ту сторону, куда он указывал. То, что они увидели, чуть не привело их в ступор. Сзади накатывалась тёмная лавина смерти, состоявшая из шерстистых носорогов, спасения от которых просто не существовало. Они неслись, сметая и перемалывая всё на своём пути. Их поведение было нелогично, а это означало только одно – они были чем-то напуганы или, скорее всего, их кто-то гнал в этом, заранее заданном, направлении. Но от этих гениальных выводов путникам, жизнь которых висела на волоске, было не легче. Их обессиленные кони уже по инерции, чисто автоматически, выбрасывали ноги вперёд, а расстояние тем временем между ними и носорогами неумолимо сокращалось. Нарастающий гул от топота десяток тысяч копыт наводил страх и ужас, подавляя последние остатки воли к сопротивлению. Но всё же они успели, и теперь болото, это гиблое для всех место, должно было стать для них защитой. Каким образом оно будет их защищать, они не знали, но чувствовали, что их спасение где-то здесь. Коней пустили в шаг только тогда, когда почувствовали себя на безопасном расстоянии от края болота. Теперь можно было более-менее спокойно перевести дух и посмотреть, что в данный момент происходило у них за спиной. А происходило следующее. Под давлением огромной массы заросшая было поверхность болота не выдержала и, разорвавшись во многих местах, начала погружаться на дно, увлекая за собой носорогов. Передние ряды тонули, а сзади подходили новые и повторяли участь передних. Всё было бы хорошо, но поднимающаяся вода стала быстро растекаться по болоту, угрожая затопить всё, что веками нарастало.
– Быстрее, – Кузьма спрыгнул с коня и взял его под уздцы, – пойдём пешком, и коням легче, и нагрузка на сплавину меньше.
– А куда идти?
– У нас теперь одно направление, – Максим Иванович тронул Николая за плечо и, когда тот обернулся, показал большим пальцем себе за спину, а именно туда, откуда прибывала вода, – подальше от сырости.
А вода, по мере того, как огромное количество носорогов продолжало тонуть, шла волной вглубь бывшего озера, и причём с приличной скоростью. Путешественники уже не вели своих коней, они опять спасались бегством, таща за собой обессиленных животных. Но бежать – это мягко сказано, потому что даже просто идти по такой неустойчивой почве и то можно было с трудом. Это всё равно что бежать по огромной водяной кровати, одновременно перепрыгивая с качелей на качели.
Измождённые вконец, даже не сговариваясь, все рухнули без сил, когда добежали до небольшой возвышенности.
– Всё, шабаш, – Коля чуть не рыдал от бессилия. – Хоть стреляйте, но дальше я идти не могу.
– Я тоже выдохся, – хрипел Максим Иванович.
– Здесь высокое место, похоже на бывший остров, надеюсь, вода не поднимется до такого уровня, – Кузьма хоть и хорохорился, но было хорошо видно, что ему тоже очень тяжело.
Вода действительно не дошла до верха бывшего острова, с которого путники могли спокойно наблюдать, как огромное стадо, разнося по округе свой предсмертный хрип и фыркая последним издохом, тонет в болотной трясине. Всё было кончено. Большая часть стада благополучно погрузилось на дно, а другая, повернув обратно, спокойно, как ни в чём ни бывало, отходила восвояси. Да, болото для путешественников стало своеобразным спасением, это с одной стороны медали, а с другой – новой ловушкой. Вокруг водяная гладь, а под ней зыбкая почва, пропитанная водой, как губка.
Увидев, что опасность отступила, друзья тут же повалились на траву и мгновенно, на счёт раз, уснули. Спали как убитые, не меняя позы, аж до самого утра. Но и утром, когда встали, чувствовали себя как разбитые корыта.
– Кто за то, чтобы плотно позавтракать?
– Я за, – Коля поднял руку.
– А ты, Кузьма?
– Раз все за это, то и я за это, только что значит позавтракать?
– Позавтракать, это в том смысле, чтобы перекусить.
– Перекусить, конечно, перекусить, я страсть как хочу есть.
Пришлось доставать княжеские запасы, которые было завещано не трогать до болота, а сейчас как раз то самое время и подошло. Решили ввести жёсткий режим экономии, Перуна это тоже касалось, ведь неизвестно, сколько времени им предстоит топать по этому болоту, тем более задача осложнялась ещё и тем, что сплавина была сплошь залита водой. Вода хоть и доходила до щиколотки, но это ничего не значило. Ориентиры, которые и так не поражали воображение своими размерами, были скрыты, что уж говорить о промоинах. Эти страхи и пришли в головы нашим ходокам, когда желудок, удовлетворённый завтраком, отступил на второй план и перестал возбуждать их воображение.
– Что делать будем, Кузьма? – Максим Иванович деликатно начал разговор. – Кругом вода, я даже не могу сообразить, где север, а где юг, про запад с востоком я вообще не спрашиваю.
– Эх, сейчас бы вертолёт.
– Да, было бы неплохо. Так что скажешь, Кузьма?
– А чего это вы приуныли?
– Приуноешь тут. У меня лично нет, знаешь ли, желания утопнуть в этом прекрасном пейзаже.
– Не скулите раньше времени, выход есть.
– Какой?! – вырвалось у Подосиновикова и Николая одновременно.
– Пустим вперёд белого коня.
– Наш конь родом из этих мест, и поэтому он знает дорогу? А два других наших коня, они как же? Не поступаешь ли ты опрометчиво, Кузьма, или ты знаешь то, чего мы не знаем?
– Не гони волну, Иваныч, всё будет топ-тип.
– Тип-топ, – поправил Николай своего друга.
– Да, всё будет тип-топ.
Кузьма снял с коня уздечку, затем прошептал ему что-то на ухо и, шлёпнув по крупу, пустил вперёд. Конь прошёл метров десять и остановился. Он вытягивал вперёд шею, раздувал ноздри, как будто принюхиваясь, мотал головой, фыркал, перебирал копытами, но не сделал и шага вперёд.
– Фокус не удался, фокусник не опохмелился.
– Коля, пожалуйста, заткнись, не мешай человеку делать своё дело.
В эту самую минуту конь вдруг громко и протяжно заржал, мотнул напоследок своей косматой шевелюрой и медленно двинулся вперёд.
– Иваныч, – не оборачиваясь, крикнул Кузьма, – привяжи Перуна к себе на короткий поводок, чтобы ни шагу в сторону.
Надо было торопиться, и все это отлично понимали, а поэтому шли по этой водной пустыне сутки напролёт. Когда было невмоготу, останавливали коней, залезали к ним на спину и на какое-то время засыпали. Следующей ночью сделали большой привал, то есть спали на конях дольше обычного. Но летом ночь короткая, и разлёживаться было некогда. Трое суток герои, а теперь их так можно было назвать, продирались, в буквальном смысле слова, сквозь чавкающую, липкую грязь. Шли босиком, а чтобы не потерять сандалии, повязали их вокруг шеи. На сухих возвышенностях подолгу останавливались, чтобы обсохнуть, а особенно давали обсохнуть ступням ног, которые от сырости побелели, а кожа на них вздулась, образовав большие складки. Также нужно было дать возможность коням не забыть вкус свежей травы, невесть какой, но всё же лучше, чем ничего. Да и у наших друзей запасы закончились уже день назад, и если бы не Кузьма, с его корешками да стебельками, которые он собирал на болоте, то вряд ли бы они дотянули до края этого кошмара.
Когда путники увидели большую землю, всю в цветах и зелёной траве, то радости их не было предела. Максим Иванович не мог сдерживать эмоции, он, чуть не плача, целовал белого коня прямо между ноздрей, в его бархатную верхнюю губу. А конь, как будто стесняясь, фыркал и уклонялся. Николай бегал по полю и кричал всякую чушь. Перун лежал в траве и, чтобы охладится, открыл пасть и, высунув язык, часто дышал. Только Кузьмы рядом не было видно, он сразу же, как только вышли из болота, оседлал коня и отправился добывать сусликов. Как ему это удалось, мы не узнаем, и это останется его секретом, но только через пару часов на траве перед своими товарищами он положил целую дюжину сусликов. Первого освежёванного суслика отдали псу, которому пришлось привыкать к сыроедству. Костёр разожгли из сушняка, который наломали из торчащего сухостоя тут же, на болоте, но наломали побольше, чтобы про запас, так как предвидели, что в степи с дровами будет напряжёнка. Первую партию сусликов жарили прямо на огне, такое своеобразное барбекю. Смотреть на это действо терпежу не хватало, а томительное ожидание просто сводило с ума. И вот долгожданная награда за все мытарства последних дней – пикник на обочине болота, который, по мнению всех участвовавших, удался на славу.
– Эх, сейчас бы к этому жаркому да клюквенный соус и сто граммов перцовки, – обгладывая косточку, размечтался Максим Иванович.
– Хорошо, что хоть соль есть.
– Правильно, Николай, пьянству бой, – ни с того ни с сего ляпнул Подосиновиков. – А, между прочим, с этой травкой мясо тоже неплохо сочетается.
– Кстати, а чё это за трава?
– Ты не у меня, ты у Кузьмы спроси.
 – Да, это я так, промежду прочим.. Что толку спрашивать? Толку никакого, поэтому и спрашивать не буду. Для меня разницы нет, как она называется, я в травах всё равно не разбираюсь, а тем более в их названиях. Вообще-то нет, как раз одно название помню, это когда мы ели камыш.
– И как же эта трава называлась?
– Камыш, так и называлась.
– Правильно, то был камыш, а ещё, это уже я знаю, был стрелолист, клубни которого мы тоже ели, а вот насчёт всего остального тоже, хоть убей, не в курсе. Да не загружай свою голову, Николай ибн Васильевич, не востребуемой информацией. Приятного аппетита!
– И вам приятного аппетита, Максим Иванович.
– Эй, Кузьма, приятного аппетита!
– И тебе, Иваныч, тоже пусть будет приятно.
Непреложная истина говорит, что полный желудок давит на глаза. Поэтому, подчиняясь этой непреложной истине, пикникёры, все как один, после сытного обеда, прилегли возле догорающего костра. Перун хоть и не знал об этом законе, но возможность храпануть не упускал никогда.
Проспав всю ночь напролёт и встав утром почти в полдень, друзья всё равно ещё никак не могли освободиться от своих тревожных мыслей и наконец-то вдолбить себе в голову, что за ними уже никто не гонится, что уже не нужно бежать, спасаться, трястись от страха, молиться о спасении своей души. Они даже боялись заводить об этом разговор, чтобы не сглазить ненароком. Наскоро перекусив, путники отправились дальше, навстречу своей судьбе.
Следующая пятидневка прошла спокойно. Степь да степь кругом, а путь далёк лежит. Один к одному, как в той русской народной песне. На шестой день наткнулись на стойбище степняков. Сначала степные люди приняли их настороженно, но после того, как им была предъявлена печать, отношение враз переменилось. Они долго расспрашивали, куда, зачем, от чего да почему, но когда поняли, что ни черта не поняли, то тут же потеряли всякий интерес. Надо отдать им должное, провизией они одарили щедро, сказали, что до южных лесов должно хватить, а дальше, мо,л им уже и ни к чему, а почему ни к чему, не объяснили. Путники расценили это так, что в лесах этих полным-полно дичи.
На следующее утро они расстались с гостеприимными степняками, а отъехав на приличное расстояние, вдруг вспомнили, что даже не спросили ни их имени, ни какого они роду-племени. "Да и ладно", – махнули они рукой, действительно, не возвращаться же из-за такого пустяка.
И снова степь, ровная как стол и продуваемая всеми ветрами, а по ночам песнь волков, и чтобы она звучала подальше от лагеря, приходилось добавлять в костёр зелёную траву для большой дымовухи.
Через неделю пути вышли к большой реке, на противоположной стороне которой, почему-то сразу, почти у берега, начинался лес. Было немного странно, с одной стороны, значит, шаром покати, а с другой, наоборот, откуда ни возьмись, урман непролазный.
– Слышь, Кузьма, как думаешь переправляться?
– Широкая, однако, речка, и течение быстрое.
–  Ты в данный момент с кем разговариваешь? Может быть, мы вместе подумаем?
– Думать будем потом, для начала поедим. Кольша, натаскай сухостоя, травку заварим.
– Дурман-травку?
– Нет, заварим другую, ту, которая даст нам силы.
– Да что ты говоришь, и где же мы возьмём эту волшебную траву?
– На поле нарвём.
– В смысле вот здесь, на этом поле, на котором мы сейчас стоим?
– Да.
– Хорошо, и которую из них рвать?
– Вон ту, с жёлтыми цветками.
– А она точно даст нам силы?
– Да.
– А силы нам зачем, мы собираемся с кем-то сражаться?
– Сражаться, я думаю, мы не будем, а вот реку переплывать придётся.
– Как это переплывать? Ты, наверное, немножечко рехнулся? Да ты глаза-то свои разуй, на ней водоворот на водовороте, нас затянет туда мгновенно, и даже имени не спросят.
– Кольша, иди уже.
– Между прочим, в Колиных словах есть рациональное зерно. Переправляться вплавь – это не очень хорошая затея.
– Вот после еды и подумаем о хороших затеях.
Сначала, как это не раз уже бывало, ели молча, но по мере насыщения языки развязывались всё больше и больше.
– Между прочим, ребята, знаете, на что я сейчас хочу обратить ваше внимание?
– Нет, не знаю.
– Чего-нибудь воспитательное?
– Обратите внимание на это уникальное место. Я ведь тоже не сразу сообразил.
– И что же в нём такого удивительного?
– А то, Коля, что с одной стороны реки, это вон там, раскинулась степь, а с другой стороны – раз, и всё вдруг резко меняется. Отчего это, как думаешь?
– А чего тут думать… тут и думать нечего, меняется, значит, так надо, – задумки ландшафтного дизайнера.
– Ладно, не буду вас мучить. Вдоль этой реки проходит раздел климатических зон. С той стороны, где степь, климат ещё умеренный, а на противоположной – уже субтропический, это можно определить по специфическому разнообразию флоры.
– И чё, мы должны от этой новости подпрыгнуть или в ладоши захлопать?
– Представь, Николай, что ты на открытом уроке географии и на месте изучаешь тему климатических зон.
– Я не могу представить, потому что мне география никогда не нравилась.
– А какой предмет из школьной программы тебе нравился?
– Физкультура.
– Я так и думал. Ладно, закончили урок географии и теперь перейдём к нашим баранам. Кузьма, так какие мысли насчёт переправы?
– Будем искать брод.
– Гениальная идея, надо же, и пришла-то ведь как-то неожиданно. А чего же ты нам тут тогда… Всё, хорош расслабляться, седлать коней и вперёд, на поиски брода.
Как такового брода не нашли, но подыскали узкое место, на излучине реки, без водоворотов и с пологими берегами. Без купания не обошлось, хотя в такую жару это было как раз и не плохо.
Сориентировавшись на местности, это когда уже переплыли, и определив стратегическое направление, группа углубилась в лес. Лес поражал своей дремучестью, деревья казались великанами или былинными богатырями, запах хвои и всего остального приятно щекотал нос, птички не разлетались в разные стороны, а наоборот, проявляя интерес, летали вокруг, сопровождая путешественников некоторое время.
– Здесь, наверное, полным-полно зверья, как ты думаешь?
– Да, здесь зверья навалом, и не только… – Кузьма натянул поводья и остановил коня. Дорогу ему перегородили трое хорошо вооружённых всадников, другие воины взяли путешественников в плотное кольцо.
– Ого, люди здесь… откуда-то объявились по наши души.
– Максим Иванович, это бабы.
– Да ну, не может быть!
– Ну точно, присмотритесь внимательно.
– А ведь ты прав, Николай, это, в натуре, женщины. Ни фига себе, картина Репина "Не ждали". Что же получается, нас в полон захватили амазонки?
– Амазонки! Вот это кайф! Кому рассказать, не поверят!
– Обожди кайфовать, ещё неизвестно, чем всё это закончится, ведь мы не их соплеменники. Блин, час от часу не легче, как хорошо было в степи, ни тебе носорогов, ни тебе амазонок, знай себе собирай кизяк да вари бешбармак.
– Максим Иванович, может, устроим им бой, дадим понюхать пороху. – Коля взялся за рукоять меча. – Три на одного, это для нас семечки.
– Вот они и расщёлкают нас в шесть секунд, разве ты ещё не понял, что это профессиональные воины, так сказать, лесной женский спецназ. Нет, Николай, не будем торопиться, будем выжидать, и порох прибережём, целее будет.
Навстречу выдвинулась одна из амазонок, по-видимому, старшая.
– Следуйте за нами, – приказала она.
– Смотри-ка, – Иваныч наклонился к Николаю, – по-нашему шпрехает.
– Может быть, не всё так плохо?
Странно, но даже Перун не проявил агрессии к чужакам, как он это иногда делал хотя бы для приличия. Видать, принял за своих. Ну что же, видать, не только на старуху, но и на собаку бывает проруха.
Под охраной десяти амазонок задержанные проследовали через лес и примерно через час вышли к невысоким горам. Среди этих гор, а также внутри них расположился город. На открытой местности жилых домов было мало, предпочтение в основном было отдано хозяйственным постройкам, основная же масса жилых, как бы мы сейчас сказали, кварталов располагалась внутри самих гор. Пленников привели к самой высокой горе, прямо к широкому входу. Амазонки спешились, спешились и пленники. Дальше их путь пролегал по освещённому факелами лабиринту, спирально уходившему вверх. Поднявшись к самой вершине, пленников вывели на открытую площадку и представили главной амазонке. В отличие от своих воительниц, одета она была, как и положено, во всё женское.
– Слушай, – прошептал Максим Иванович Николаю на ухо, – ты хоть одного мужика видел, пока мы сюда добирались?
– Нет, не видел, – так же шёпотом ответил Николай.
– И чё, совсем-совсем не видел?
– Не-а… даже тени на земле.
– Совсем нехорошо. Что-то всё это мне начинает не нравиться. У меня плохое предчувствие. А как у тебя, Кузьма?
– Степняки над нами посмеялись.
– Да хрен с этими степняками, как теперь выкручиваться будем?
– Не знаю, посмотрим, как будут развиваться события.
– Скажите мне, – приятным мелодичным голоском обратилась к пленникам главная амазонка, – кто у вас голова?
– А разве не понятно? – вышел вперёд Максим Иванович.
– Теперь понятно. Назови себя.
– Максим, отчество не обязательно.
– Какого ты роду-племени, Максим?
– Просто Максим. Род, конечно, был, а племя… а племя у нас одно – Российская Федерация.
– Скажи, Максим из племени Российской Федерации, эти отроки твои чада?
– Да, это мои чада.
– Уведите их, – приказала главная.
– Куда? Не сметь, это мои дети, и они останутся со мной.
– Не надо кричать, Максим, это бесполезно, тебе не изменить наш миропорядок. С твоими детьми ничего плохого не случится, они будут переданы горным людям, которые и позаботятся об их будущем. Ты же нам подходишь и пока останешься здесь, но не буду скрывать, что, использовав тебя по назначению, потом убьём за ненадобностью.
– Подожди, э-э-э… не знаю, как к тебе обращаться…
– Я Маргала!
– Маргала?! Ох, ну и имечко, час от часу не легче. Ну, что же, Маргала значит Маргала. Так вот, Маргала, не уводи их пока.
– Твоя просьба отклонена. Уводите!
– Нет, стой! – Максим Иванович достал печать и протянул её амазонке.
– Мне ведома эта бечать, она говорит о том, что вы поклоняетесь Богине Магужь. Мы тоже, когда-то давным-давно, поклонялись этой Богине, но сегодня у нас другая вера, и Магужь нам не указ.
– Хорошо, но здравый рассудок у вас присутствует? Нельзя разлучать детей с их родителями.
– Конечно, вот именно им я и руководствуюсь. Отведите отроков и подготовьте их к передаче.
– Великая Маргала, – Кузьма подбежал к амазонке и встал перед ней на колени, – если уж нам суждено расстаться с нашим отцом, то хотя бы, умоляю тебя, не разлучай меня и Кольшу с нашими конями, эта разлука для нас будет невыносима, да и для них тоже.
– Твоя просьба удовлетворена, нам ваши кони без надобности.
– Тогда отдай нам и отцовского коня, как память о нём.
– Не слишком ли много просьб за одну встречу?
– Другой встречи не будет, а раз встречи не будет, то и попросить тебя о чём-то я больше не смогу.
– Смышлёный отрок. Я разрешаю вам забрать всех своих коней, и шакала тоже забирайте.
Ребят увели в одну сторону, а Максима Ивановича, естественно, в другую. Его поместили в нишу, похожую на келью для монахов-отшельников, связали руки и ноги, а концы верёвок привязали к медному кольцу, вмурованному в стену примерно на уровне груди. Когда надзиратели ушли, то и освещение ушло вместе с ними, оставив узника в полной темноте.
В отличие от Подосиновикова, обречённого на неизвестность, судьба Николая и Кузьмы была более-менее прозрачна и предсказуема. В сопровождении всё тех же конвоиров их вывели обратно к центральному входу, вернули им все вещи и даже вооружение, ну и, кнечно же, коней, а после этого ровным строем все выехали за пределы города. Дорога была неблизкая, и только к вечеру группа добралась до блок-поста, принадлежавшего уже горным людям.
Голосом какой-то птички просвистела позывной старшая конвоирша, на который незамедлительно ответили в том же стиле, и буквально через пару секунд из-за гранитной глыбы вышли три бородача с деревянными остро заточенными пиками. Старшая подошла к бородочам и о чём-то долго с ними шепталась, указывая на парней.
Теперь путь Николая и Кузьмы пролегал по еле заметным тропам, прямо в горы, в сопровождении молчаливых бородачей. Чем выше они поднимались, тем холодней становился воздух. Но не всё так страшно, миновав перевал, они вышли к долине, и теперь пришлось спускаться. Пленников определили на постой к одной семье, чей дом, похожий на саклю, находился на краю долины, что, в свою очередь, не осталось без внимания Кузьмы. Молчаливая хозяйка, сухонькая старушка с печальными глазами, накормила ребят, а потом показала им их место, где они смогли отдохнуть после долгого пути.
– Да-а-а!.. Невесёлая, я вам доложу, здесь обстановка. – Николай, поправив шкуру на топчане, улёгся на бочок поближе к стене. – Так, глядя на них, и сам разучишься разговаривать. Я тебя попрошу, – тут Николай сладко зевнул, – не забывай разговаривать со мной, не хочу, знаешь ли, превратиться в Маугли. Эй, ты не слышишь, что ли? Я с тобой, между прочим, разговариваю.
– Чё?
– Ничё, я тут перед ним распинаюсь, а он, понимаете ли, чё. Разговаривай, говорю, со мной, вот чёго.
– Мы должны отсюдова бежать, – Кузьма, после челночного хождения по комнате, подсел к Николаю, – и как можно быстрее. Надо спасать Иваныча. 
– Я тоже об этом думал всю дорогу, пока мы тащились сюда. У тебя есть план?
– Кто?
– Ну-у-у… соображения насчёт побега и спасения.
– Завтра мы внимательно осмотрим окрестности и уже перед сном обсудим этот… как ты говоришь, план.
На следующий день ребят подняли раным-рано, можно даже сказать, затемно. Укладывая сухпаёк к себе в суму, бородатый мужичок, на ломаном русском, объяснил, что сейчас они, вместе с ним, пойдут за хворостом. Дорога за сушняком была неблизкая, и поэтому до обеда они успели сделать только одну ходку. После обеда парней заставили чистить кошары, заполнять поилки водой, укреплять ограждения. Ужинать в этих племенах, похоже, было не принято, и как следствие, ребят на оставшееся время предоставили самим себе.
– Ты заметил? – Кузьма выглянул из комнаты проверить обстановку на предмет прослушки. – Ты заметил, что за нами никто не следит?
– Ты знаешь, как ни странно, я тоже обратил на это внимание. Мне кажется, что мы им до лампочки.
– До чего?
– Ну… это значит, что мы им безразличны.
– Я скажу тебе больше, они уверены, что мы самостоятельно отсюда не выберемся.
– А мы выберемся?
– Выберемся, да поможет нам Магужь.
– Да, она нам поможет, я почему-то в этом уверен. Значит, у нас вся ночь на сборы и поутру… двинемся.
– Нет, Кольша, собирать нам нечего, так что двинемся мы сей миг.
– Но почему непременно сейчас?
– Утром мы не сможем далеко уйти. Когда они хватятся нас, то быстро догонят, и тогда нам конец – если сразу не убьют, то наденут на нас колодки и приставят соглядатая.
– Подожди, Кузьма, не гони волну, нам ещё надо найти коней, потому что здесь я их не видел, а ночью искать – это же… сам понимаешь, сплошная безнадёга.
– Я уверен, мы их отыщем.
– Но как?
– Ты собирайся пока, а за это не волнуйся.
– Не волнуйся, всё тебе не волнуйся, ишь, раскомандовался.
Сумки проверены, одежда поправлена, вот в принципе и всё, что нужно было для готовности.
– Давай присядем, – предложил Кузьма и первый сел на топчан. Затем он кликнул пса и, когда тот подбежал, долго что-то шептал ему на ухо.
Слов Николай не разобрал, но только после нашёптывания Перун взял с места и, виляя хвостом, выбежал из так называемой сакли.
– Вперёд, Кольша, поспешим за Перуном, он приведёт нас к нашим коням.
– Да он же никогда… – Николай не договорил и, махнув рукой, поспешил за товарищем.
Недаром Кузьма упоминал Магужь на предмет помощи. Полная луна заливала своим светом всю округу, и было так светло, что хоть газету читай, однако, с другой стороны, они сами были никак не защищены от случайного глаза. Но всё обошлось, наверное, опять спасибо Магужь.
Перун, припав носом к земле, уверенно вёл друзей вперёд и, надо отдать ему должное, привёл-таки их к загону, расположенному на противоположном конце долины, где, в общем табуне, содержались и их кони. Кузьма приложил ладони ко рту и то ли крякнул, то ли прокукарекал, но сдержанно и осторожно. Тут же из гущи табуна к краю загона протиснулась знакомая нам, тройка.
– Режь пеньку с той стороны, начинай с нижней прожилины, – Кузьма достал нож и перерезал канат, который крепил длинномер к столбу.
– Слышь, Кузьма!
– Чего?
– А ты дорогу к этим, ну… к амазонкам помнишь?
– Кое-что помню, но ты не переживай, в случае чего, Перун поможет.
– Опять не переживай, это уже того… культ личности назревает.
Рассвет встречали возле города амазонок, укрывшись, до поры до времени в надёжном месте.
– Днём нам соваться не стоит, – Кузьма поудобнее улёгся на траву, а под голову подложил сумку.
– Почему?
– Да потому, что вот-вот нас нагонят бородатые преследователи и сразу же сообщат амазонкам о нашей пропаже, а те, в свою очередь, поднимут тревогу, одновременно усилив охрану, как Иваныча, так и во всём городище. Отсидимся здесь, пусть думают, что мы совсем ушли, что мы струсили и бросили Иваныча на произвол судьбы.
– А мы, реально, когда будем спасать Максима Ивановича?
– Когда они убедятся, что нас нет, и снимут охрану.
– А когда же они убедятся, что нас действительно нет?
– Кольша, ты чего мне такие никчёмные вопросы задаёшь? Когда снимут, тогда и снимут, а мы ждём, очень внимательно ждём, потому что это будет для нас сигналом.
– Да ладно, чё раскомандовался, полководец хренов, тоже мне, Александр Македонский выискался.
Прошёл день, потом второй, а за ним ещё два дня, а амазонки всё никак не хотели верить, что мальчишки отказались от своей идеи спасти отца. Но на пятый день терпение их всё же лопнуло, и они сняли все посты и, как потом оказалось, личную охрану Подосиновикова.
Ещё только через день решились друзья на вылазку по спасению Иваныча. Для этой цели Кузьма смастерил из какого-то тростника духовую трубку, а из дерева, понятного только ему одному, выстругал длинные дротики, концы которых пропитал ядом добытым у местных змей.
– Молодец, Кузьма, классно придумал, а главное тихо и быстро. Ты думаешь, нам эта штука понадобится?
– Я уверен, что его держат под охраной, и поэтому другого выхода нет. – Кузьма опять нашептал что-то Перуну, и тот опять, вильнув весело хвостом, взял след. – Ищи, Перун, ищи! Покажи, где наш Иваныч.
Под покровом ночи пёс вывел их к той же самой горе и, не останавливаясь, решительно побежал по лабиринту. Он остановился точно напротив той ниши, где содержался Максим Иванович, дождался, когда подтянутся Николай и Кузьма, и только после этого прыгнул в темноту. Через секунду оттуда донеслось слабое поскуливание и удивлённый мужской вздох. Перерезав узнику путы, все поспешили на выход, а дальше к секретной стоянке, где были приготовлены кони. Операция по освобождению товарища прошла более чем успешно, потому что обошлась без жертв.
Скакали, не останавливаясь, до самого утра, а потом, после небольшого отдыха, уже до вечера. Спать решили по очереди, один спит, двое на посту. Наутро решились на плотный завтрак, однако страх, на время забытый, но снова давший о себе знать, погнал героев прочь, и только к обеду, изрядно измотанные, они всё же сделали большой привал.
Мальчишки, зная свои обязанности, разбежались в разные стороны, а вот Максим Иванович подкачал. Он, как подкошенный, рухнул на землю, перевернулся на спину и, раскинув руки в стороны, закрыл глаза. Он хотел что-то крикнуть, о чём-то предупредить своих друзей, но не успел, забывшись сном. Его не стали будить, а просто сделали за него его работу. Разбудили Максима Ивановича только тогда, когда к обеду всё было готово.
– Ох, ёлки-палки! – Майор протирал глаза, делая это долго и тщательно, и только затем, чтобы скрыть свою неловкость и подавленное состояние. – Я здесь это… приспал. А вы чего же меня не толкнули? Теперь получается, что я…
– Ничего не получается, – перебил его Кузьма. – Ты правильно сделал, что уснул, а то на тебя смотреть было больно.
 – И то правда, дядя Максим, такое впечатление, что эти стервы вас пытали, я с трудом вас узнал, когда рассвело.
– И что, сильно заметно?
– Я даже слов подобрать не могу. А чего они от вас хотели поиметь, какую тайну выведать?
– Даже не соображу, как бы тебе это потактичней объяснить.
– А вы, дядя Максим, не стесняйтесь, говорите как есть, мы уже взрослые и всё понимаем.
– Короче, эти, как ты говоришь, стервы насильственным способом забирали у меня генетический материал.
– А-а-а как же… – сначала Николай смотрел на старшего товарища молча, потом вдруг заулыбался, затем, не удержавшись, прыснул в кулак, а после вообще залился весёлым смехом. – И часто забирали? – А дальше, уже не в силах себя сдерживать, он стал откровенно ржать.
Максим Иванович, глядя на Николая, думал, как ему отреагировать на поведение Николая, то ли жёстко одёрнуть раздухарившегося мальчишку и поставить его на место, то ли свести это всё в шутку, то ли… Но чем больше он думал, тем яснее понимал, что ему ничего не приходит на ум. И тут Максим Иванович поставил себя на место Николая и, немного поразмыслив, тоже расхохотался. Они оба хохотали так, как будто слетели с катушек, при этом один грозил указательным пальцем, а другой в ответ только отмахивался рукой. Глядя на всеобщую веселуху, не выдержал и Кузьма, оставалось только заржать Перуну – и тогда полный квартет и камерное исполнение. Нахохотавшись до коликов, друзья постепенно стали успокаиваться, приводя себя в рабочее состояние, но отдельные всхлипывания всё же давали о себе знать.
– Николай, ты не так всё понял. Вот, смотри, – Максим Иванович закатал рукав и показал напрочь исколотую в локте руку, отчего на коже образовался огромный синяк. – Они, оказывается, и это умеют делать.
– Дядь Максим, давайте, не стесняйтесь, налегайте лучше на еду, – Николай опять хохотнул. – Вам срочно надо восстановиться после амазонской тюрьмы.
– Я приложу все свои усилия. И хорош уже меня прикалывать. Тебя бы туда… ой, нет, это я того… это я погорячился, тебе туда ни в коем случае нельзя. Ну, что, сынки вы мои ненаглядные, приступим к трапезе?
– Да! – согласился Кузьма.
– Пожалуй! – поддержал Николай.

Глава 19

Глиняный горшок на каменке, внутри каменки догорающие угли, а над горшком колдует Яга, она, что-то бормоча себе под нос, помешивает вонючее варево, строго против часовой стрелки, а за перегородкой Борис, по Яговому рецепту, раскладывает, согласно строгим пропорциям, травки и корешки. И вот эту домашнюю идиллию самым бесцеремонным образом нарушили хлюпающие шаги, донёсшиеся снаружи. Яга, конечно же, слышала шлепки, но никак не реагировала на них, как будто заранее знала, кому они принадлежат. Полог, отделяющий внешний мир от внутреннего, распахнулся, и на пороге высветился женский силуэт. Не здороваясь и не извиняясь за внезапный и незваный визит, силуэт прошлёпал вовнутрь и уселся на каменную лавку возле Йайги.
– Зачем пришла? – Яга понизила голос до грубого.
– Поговорить хочу.
– Что это ещё за разговор такой?
– Хочу с тобой поговорить по душам.
– Когда это нечисть разговаривала по душам? – Йайга хихикнула и скосилась на гостью.
– И что, если души нет, то и поговорить нельзя?
– Зачем, не вижу смысла, по душам говорят, чтобы успокоить её, душу-то эту. А тебе чего успокаивать?
– Тогда прогони меня, раз я бездушная и со мной не о чем разговаривать.
– У людей не принято выгонять гостей, хоть и непрошеных.
– Разговаривать не желаешь, выгонять не выгоняешь, и что же мы будем в таком случае делать? Сразу предупреждаю: до тех пор пока не выговорюсь, я отсюда по своей воле не уйду.
– Ладно, встань здесь, помешивай, только против хода солунца, и рассказывай всё по порядку. – Девица заменила Ягу на её месте, а Яга, наоборот, присела на лавочку. – Не торопись, помешивай равномерно.
– Как ты знаешь, я некоторое время назад жила со здешним князем, а имя ему Вячко.
– Помню, при моём участии это происходило.
– Сказано было мне уморить этого князя, чтобы, значит, людям навредить.
– Знаю, справилась ты отменно, проявив при этом недюжинный характер, надеюсь, Навь наградила тебя за это, выделила, небось, самого красивого утопленника?
– Я оказалась от подарка.
– А что так? Зачем же ты обидела свою царицу? Она ведь от всей души… тьфу ты… не от души, конечно, но с добрыми намерениями за твои, так сказать, выдающиеся заслуги.
– Когда я вспомнила, за что мне преподносится такой подарок, а вспомнила я о князе, то мне почему-то вдруг расхотелось получать эту награду, и я отказалась, чем сильно огорчила свою царицу. Я готова была извиниться и объяснить ей причину, побудившую меня так поступить, но решила сделать это после того, как поговорю с тобой. Мне нужен был совет человека, обладающего душой. Так вот, слушай. В последнее время ко мне стал являться образ Вячко. Я думала, что его образ – это так, мимолётное виденье, а поначалу так и было, но потом он всё чаще стал являться передо мной, а теперь я не могу от него отделаться. По первости это меня пугало и я даже противилась, как могла, потом смирилась, а сегодня я просто не мыслю себя без него. Я жду его, я не нахожу себе места, пока не увижу его, а кода он приходит, то разговариваю с ним, доходя в разговоре до того, что строю с ним планы на будущее. В конце концов я поняла, что мне нужен не только его образ, мне нужен он сам, так как без него у меня жизни теперь не будет, и я серьёзно подумываю, чтобы вернуться к нему навсегда. Он любил меня искренне и верно, а я предала его самого и его чувства. Скажи, Йайга, что со мной не так, отчего эти страдания, свалившиеся на мою голову? У меня внутри болит то, чего нет, а раз души нет, тогда что так выворачивает меня наизнанку?
– Это любовь, деточка. Любовь, которой, оказывается, подвержены даже самые бездушные существа, и ты этому пример. Надо же, а я до этого думала, что такого быть не может. Сей миг ты перевернула моё мировоззрение. Слушай, а может быть, в твоём нутре, с чего-то вдруг, зарождается душа и, наверное, уже есть зачаток? Смотри, как бы тебе не переродиться в человека.
– А разве это возможно?
– А чёрт его знает, любовь, она ведь такая штука… ещё и не такие чудеса может вытворить.
– Каким же образом она мной завладела?
– Ну, насчёт овладевать, то тут ей равных нет, тут, доложу я тебе, она большая мастерица, каких мало в мире Яви, а может быть, она одна такая и есть. А вот каким образом она опутала именно тебя, и главное зачем, это мне невдомёк. Думается мне, что виды на тебя кто-то имеет. Да-а-а… скажу тебе без утайки, жалко мне тебя.
– И что же мне делать?
– Не знаю, как там дальше у тебя сложится, но то, что ты влипла всерьёз и надолго, это без всякого сомненья. От этой напасти вот так запросто не отделаешься.
– Ты не ответила на мой вопрос.
– Я думаю, что тебе придётся страдать какое-то время.
– Я не хочу страдать. Если это чувство, которое зародилось во мне, есть любовь, то значит, я хочу любить. Мне нравится это чувство, я до сих пор не испытывала ничего подобного. Прошу, дай мне совет.
– Дам, обязательно дам, если он у меня найдётся.
– Я вот чего здесь думаю, то ли сразу вернуться к Вячко, то ли тебя попросить сходить к нему и разузнать, как там и что.
– А ты задумалась о том, как на это посмотрит Навь?
– Я думала об этом.
– И что?
– Ровным счётом ничего, то есть ничего хорошего. Узнав об этом, она меня сразу же уморит.
– И ты всё равно хочешь к нему вернуться?
– Да, хочу! И в то же время я боюсь, я не хочу умирать, но и сдержать себя я тоже не в силах. А может быть, всё обойдётся, может быть, есть какой-нибудь выход, ну хотя бы малюсенькая лазейка? – Казалось, что девица вот-вот расплачется. – Так ты сходишь к нему али нет, ответь наконец!
– Я к нему не пойду.
– Почему?
– Не пойду, и всё тут, и закончим об этом.
– Тогда остаётся первое – я сама пойду к нему.
– И ты не пойдёшь!
– А вот это уже не твоего ума дело.
– А вот теперь уже ты ошибаешься, здесь-то как раз моего ума дело.
– Ты знаешь то, что не знаю я?
– Угадала, я знаю то, о чём ты даже не догадываешься.
– Тогда расскажи!
– Князя больше нет на этом свете.
– А где он, где его душа, она в царстве Нави?
– Нет.
– Значит, его душу забрала Правь?
– Нет, на небесах его души тоже нет.
– А где же она тогда?
– Тут я тебе помочь ничем не могу, потому как сама не знаю.
– Я с ума сойду, если не найду его душу.
– Извините, барышни, – из-за занавески вышел Борис с деревянной плошкой в одной руке и с каким-то веником в другой, – я тут прервал ваш диалог, но я обязан спросить у Яги насчёт смеси от психопатии, мне надо кое-что уточнить, чтобы не перепутать ингредиенты.
От неожиданности девица чуть не осталась заикой, она вскрикнула и, дёрнувшись всем телом, выпустила из руки толкушку прямо на пол.
Борис среагировал молниеносно, он схватил деревянную палочку, не дав ей удариться об каменный пол второй раз.
– Вот, возьмите, – он протянул предмет девице. – Один раз не считается замазанным, и не надо так активно реагировать. Ой, а я вас знаю, вы Полада. Я был у вас в гостях, и вы меня напоили какой-то бурдомагой, в результате чего я оказался в берлоге у Снежного человека, и он чуть не позавтракал мною, но потом, с чьей-то помощью, раздумал, а потом, опять же с чьей-то помощью, я добрался вот сюда, до Яги.
– Я помню тебя, кажется… Борис? Ты тогда так быстро ушёл, что от такой твоей прыти я аж растерялась, приблизительно как сей миг. Я хвать, туда-сюда, а тебя и след простыл.
– Честно говоря, я толком и не помню, но мне кажется, если не обманывает меня память, уходил я медленно.
– А что ты тут делаешь?
– Отбываю срок.
– Что отбываешь? Я не догадалась.
– Лямку тяну, если быть проще.
– Какую лямку?
– Лямка длинная, ценою в жизнь. Ты сильно-то не заморачивайся, тебе, я вижу, эти специфические определения невдомёк. Ты, видать, училась в школе с физико-математическим уклоном. Тогда постараюсь объяснить с позиции атомарно-молекулярной теории. Дом вот этой гражданочки теперь для меня является тюрьмой, срок заключения у меня пожизненный, а вон там яма, которая предназначена для засолки капусты, но её используют не по назначению, она переоборудована под карцер. Ну, теперь более-менее врубилась?
– Скажи мне, Борис, у тебя есть душа?
– Вот тебе раз, Полада, вы меня разыгрываете? Я ей про Ерёму, а она мне про Фому, я ей про то, что человека заживо умерщвляют, а она мне про душу бессмертную. Ладно, не могу отказать такой красивой барышне, отвечу как на духу, конечно, есть, как у любого нормального человека.
– А ты испытывал когда-нибудь такое чувство, как любовь?
– Гм, ну и вопросики у вас, мадам, один хлеще другого. Отвечать так же честно?
– Да, очень прошу.
– Ну, если честно, то испытывал, и не только испытывал, я и сейчас под влиянием этого чувства.
– Так ты счастливый человек?
– Есть немного, не хватает только одного.
– Чего тебе не хватает?
– Скорее не чего, а кого. Мне не хватает того человека, которого я люблю.
– А кто она?
– Ну, во-первых, она женщина, а во-вторых… а во-вторых, прекратите меня пытать, здесь кроме вас есть кому этим заняться. В этой части дома у вас что – пыточная? Яга, срочно, просто немедленно, поменяйте вывеску, снимите эту выворачивающую наизнанку вывеску – "пыточная", а на её месте повесьте "релаксационная". А я, в свою очередь, хочу спросить, так как стал невольным свидетелем вашего разговора, вы, Полада, я так понял, влюбились, и хотите найти своего возлюбленного?
– Подслушивать нехорошо, но я отвечу – да, я хочу его найти.
– Я извиняюсь, но подслушивал я не по своей вине. Я человек подневольный и покидать помещение не имею права, так что закроем эту тему. А почему Яга сказала, что у вас нет души?
– Она сказала так, потому что у меня её действительно нет.
– Подождите, но такого быть не может, у всех людей душа есть, это даже наукой доказано.
– В том-то и дело, что у людей, но я, в отличие от них, не человек.
– Ага, значит… то есть что это значит… что вы, значит… что вы не человек, значит, а кто же вы тогда?
– Я Навька, живущая под водой, но могу выходить и на сушу.
– Час от часу не легче, у меня такое чувство, что я в последнее время сплю с открытыми глазами и никак не могу проснуться. Если я тебя правильно понял, о Боже, что я сейчас говорю, ты – самая настоящая русалка?
– А кто это?
– Ну, это… это получеловек-полурыба, то есть полуженщина-полурыба. Сверху, до пояса, у неё облик женщины, со всеми причитающимися атрибутами, а ниже пояса рыбий хвост, и вот тут насчёт атрибутов ничего не могу сказать, наука до этого места ещё не добралась.
– Так это я и есть, только почему – русалка?
– Я не знаю, но мы так их называем.
– Ты говоришь – русалка? А что, красивое созвучие. Я не против называться Русалкой. Йайга, я больше не хочу быть Поладой, и Навькой тоже быть не желаю, называйте меня теперь Русалкой. Ой, как мне нравится это имя!
– Так значит ты, Полада… ой, извини, Русалка, не отказываешься от поисков своего любимого?
– Да, ищу и буду искать, потому что без него мне жизни нет.
– А это тот самый князь, который… там… из той деревни, и зовут его…
– Вячко!
– Правильно, Вячко. И, я так понимаю, гражданочка Яга не хочет тебе помочь?
– Получается, что так.
– Бедняжка, так ты, стало быть, в полном одиночестве, у тебя даже друзей нет, а одной тебе тут никак не справиться. Эх, кабы не эти застенки, то с моей помощью мы бы быстренько его отыскали. Не могу видеть, когда женщина в печали.
– А ну-ка тише, вы, – Йайга приложила ладонь к уху, – слышу знакомые шаги. Борис, давай-ка обратно в яму, да поживей.
– А что случилось, я ещё последний рецепт не скомпоновал.
– Потом скомпонуешь, бегом, тебе говорят, если не хочешь снова страдать от боли.
Борис кинулся было за перегородку, но, раздумав, притормозил, он зашвырнул туда плошку и веник, а затем, добежав до ямы, чуть ли не рыбкой бросился вниз. При приземлении он слегка подвернул ногу.
В тот же самый момент, когда Борис корчился от боли на дне ямы, в избушку зашли колченогий и Трендафил.
– Кого я вижу! – колченогий подошёл к Поладе и, обняв её, облобызал ей весь лоб, оставив на нём толстый слой своих липких слюней. – Всё-таки ты красавица, как на твой вкус, Трен? Жаль, что я не простой смертный, а то бы я тебя ни на шаг не отпустил от себя, приковал бы цепями и ходил в обнимку. Вообще-то я подумаю на досуге над этой проблемой. Эй, Йайга!
– Слушаю тебя, мой Господин.
– Голодны мы. – Ниян указал пальцем на Трендафила: – Он в понятие "мы" не входит, ты сама у него спроси, или не спрашивай, пусть сам побеспокоится. Ты готова утолить нашу жажду?
– Всё готово, мой Господин, сей миг подам.
Тут колченогий вдруг с чего-то встрепенулся, завращал головёнкой, затем он встал, обошёл помещение, обшарил своим носом все закоулки и только после этого вернулся на своё место, а когда появилась Йайга, недоумённо спросил:
– Ты заметила, как исчезла Полада?
– Нет, я же отходила.
– Шустрая оказалась Навьюшечка, и я не заметил, как она сиганула. А ты заметил?
– Конечно.
– Экий ты глазастый за красивыми девками. Слышь, Йайга, а чего она приходила?
– Она-то… – Йайга чуть задумалась, но тут же нашлась с ответом: – Хвасталась подарком, которым её одарила Навь.
– И чем же?
– Самым красивым утопленником.
– Достойная награда. А как наш камикадзе себя чувствует, не беспокоил тебя?
– Да что ты, Господин, на редкость тихий попался. 
– Пойду, проверю, а то вдруг издох уже, чего допустить никак нельзя. Ты, Йайга, накрывай пока на стол.
Колченогий осторожно, стараясь не цокать по каменному полу, подкрался к краю ямы, лёг на пол и заглянул вовнутрь. Борис не слышал, как подошёл его мучитель, и не видел, что за ним в данную минуту наблюдают, он просто прохаживался мерным шагом туда-сюда, насколько позволяла ширина ямы. Колченогий, как хищник из засады, внимательно оценивал ситуацию, цепляя свой взгляд за самые, казалось бы, не значительные мелочи. Недовольно фыркнув, колченогий отполз, встал и, не отряхиваясь, вернулся за стол, на котором уже воняли его любимые лакомства.
– А этот пока ничего, ещё двигается, только прихрамывает. – Колченогий закинул первый кусок себе в рот. – Довольно быстро оклемался. Что стоишь, Трендафилушка, давай, не стесняйся, присоединяйся к моему столу.
– Нет, я всё ещё не готов, я уж как-нибудь по старинке жареными лягушками обойдусь.
– Йайга, дай этому извращенцу жареного мяса.
После плотного перекуса Нияна разморило, и он, развалившись в своём кресле, предался лёгкой дрёме. Храп прерывался тонким свистом, иногда он причмокивал и даже что-то невнятное бормотал. Минут примерно через пять он открыл глаза и резко принял вертикальное положение, его взгляд был сосредоточен и суров.
– Где мой верный друг ворон, кто знает? Никто не знает? Вот и я не знаю, а он уже давно должен быть здесь. Опять какая-нибудь фигня с этими млекопитающими. Опять какие-то неправильные попались, никак не хотят достойно умереть. Как ты считаешь, Трендафилушка, может, слетать нам до этих упрямцев да лично порубать им головы?
– Я думаю, тебе не стоит размениваться по мелочам. Не такие уж они и крутые, чтобы выдержать все испытания. Кстати, а куда это они с таким упорством чешут?
– Они идут на Кавказ, чтобы предупредить Лихо одноглазое.
– На предмет чего они хотят его предупредить?
– Наверное, о моём визите. Видишь ли, в чём дело, он хранитель одной из пирамид, которая принадлежит Нави.
– А если они его предупредят, что он сможет сделать?
– Да ничего! Глупцы, они не понимают, что он и пирамида неразделимы, это одно целое. Как только он лишится пирамиды, как тут же исчезнет, а не будет его, не будет подземного мира, а не будет подземного мира, нарушится равновесие, вследствие чего мир Нави тоже исчезнет. А это крах, крах всего, и всему конец, ну и нам в том числе, чего быть изначально не может, да и не должно, и мы не позволим этому произойти. Ты же не хочешь, чтобы твоя бессмертная душа исчезла навсегда?
– А как же тогда ты ухитришься забрать у этого Лиха пирамиду?
– Есть одна идейка. Как там у вас говорят, голь на выдумки хитра?
– Есть такое выражение.
– Ну, вот видишь, значит, есть выход, значит, не всё потеряно. Лично я за Лихо не переживаю, он никуда не убежит, и туда мы всегда успеем. Меня беспокоит другое.
– И что же или кто тебя беспокоит?
– Меня беспокоит этот Борис и его сродственная публика. Ну ничего, недолго осталось им брыкаться, тоже мне, борцы за свободу. Да ладно бы действительно за свободу, а то за какой-то кусок земли, и ещё за идею, которую называют верой в единую творительницу. Представляешь, они ведь искренне в неё верят, молятся, просят прощения, бьются лицом о камень, думают что жертвенный, и что самое глупое, так это то, что с радостью в глазах и улыбкой на лице умирают во имя своей бабы.
– Но они ещё умирают за своих детей и за своё потомство.
– Не смеши меня, Трен! Лучше бы они своих детей не рожали. Какое наследство они им оставили? А?! Что-нибудь новенькое, или какое-то облегчение? Как у вас там говорят, – хрен с маслом? Тот же клочок земли и старую, как мир, веру в чудо, и всё, и больше ничего, только бесконечный труд до седьмого пота и муки при рождении.
– И поэтому ты хочешь их уничтожить?
– Я хочу освободить их от этих мук.
– А их ты спросил, хотят ли они освобождаться от этих мук?
– А зачем спрашивать, это естественное желание каждого – поменьше мучений, покруче результат. Разве я не прав? Сто пудов прав, и передо мной сидит живое тому подтверждение.
– Значит, ты хочешь их осчастливить, а они, дебилы, этого не понимают и не признают?
– Да, полное невежество и безграмотность.
– Мой Господин, а может быть, мы слетаем да сами и порубаем им головы, чего волынку-то тянуть?
– Трендушка, у тебя чего, с памятью провалы, я ж тебе объяснял, что мне это не позволено, поэтому я и призвал к себе всякую нечисть на помощь.
– А как же насчёт тех троих, которым ты хотел, вот прямо несколько минут назад, самолично головы порубать?
– Это я для тебя картину прогнал, я ведь тоже не идеальный. Всё, надоело мне с тобой философствовать, разбежались по углам, и всем спать мертвецким сном, силы скоро понадобятся. Думаю, не позже третьего дня нечисть придёт на доклад о готовности своих боевых отрядов.
После этих слов колченогий встал и ушёл за перегородку, а Нетудыха расположился тут же, на лавке.

Глава 20

Наступившее утро в родовом гнезде Соколовых ничем не отличалось от всех предыдущих. Такая же неторопливая, но осмысленная и продуманная суета, как вчера, как неделю назад, и так из года в год.
В какой-то момент Светлана, незаметно для своих домочадцев, вдруг исчезла из поля их зрения, что было вообще-то обычным делом, а поэтому никто не обратил на это никакого внимания. А между тем Светлана никуда не исчезала, она была в своей опочивальне, возле изголовья своего любимого, которого пора было будить, но она противилась этому и как можно дольше оттягивала этот миг. Но тяни не тяни, а деваться некуда, приходится идти против своих желаний. Утерев хрустальную слезинку с мраморной щёчки, она тронула Валерия за плечо.
– Вставай, любовь моя, тебе уже пора.
– А? Что-то случилось? Уже вставать? А который час? – Валерий тщательно протёр глаза, но вставать, однако, не торопился, – Светлана, Светланушка, дай я тебя обниму, я, пока здесь дремал, так соскучился по тебе, что мне снова захотелось тебя увидеть. И моё желание было настолько сильным, что я вдруг действительно увидел тебя, и так ясно и чётко, что даже разглядел слезинку на твоём лице. Скажи, была ли на самом деле слезинка или нет, неужели неспроста то, что мне приснилось?
– Видения прошли, Валерий, и теперь уже ты можешь смотреть на меня наяву, столько, сколько захочешь. Но всё же, будь добр, вставай уже, ведь тебе действительно пора.
– Эх, ты даже не представляешь, как не хочется вставать, но и без тебя мне неуютно на этом лежаке.
– Пойдём, я принесла свежей родниковой водицы.
– Холодненькая?
– Очень.
– Классно, мне сейчас как раз не хватает именно холодной, и чем холодней, тем лучше.
Водица действительно была холодна, но Валерий как будто не замечал её студёности, он плескался под ней, пофыркивая да поухивая, и всё просил Светлану, чтобы та ни в коем случае не останавливалась, а всё подливала бы да подливала.
– Достаточно, а то уже синий весь, – Светлана отложила ковш, дала Валерию рушник, а сама пошла в хоромы.
– Всё, иду, – растирая тело докрасна, Валерий поспешил за Светланой.
Выждав, когда Чапаев закончит с трапезой, Светлана пригласила Горазда. Последнее её напутствие перед дорогой было короткое, но ёмкое, а дальше расставание, и теперь уже ни одной слезинки она не могла себе позволить, всё должно было произойти по-обыденному, как будто они отправились на охоту, а вечером должны были вернуться и похвастаться добычей. Она дала волю своим чувствам только тогда, когда двое самых родных для неё людей скрылись в зелёной массе леса. Она ушла на свою половину и прорыдала там до полудня.
Вот и ещё одна группа добровольцев отправилась в дальний путь решать судьбу человечества, выписав для себя билет в один конец. А они ведь и вправду думали, что назад уже никогда не вернутся, но вслух признаваться, конечно же, не смели. Наоборот, как будто сговорившись, они непрерывно, в разных красках и с разных сторон, муссировали тему возвращения к родным пенатам. Но хватило их ненадолго, и примерно через час пути они замолчали, перейдя на собственные думки. По обоюдному согласию договорились не останавливаться как можно дольше, чтобы, дотянув до вечерней прохлады, основательно перекусить и сразу же на боковую. Так, собственно говоря, у них и получилось, без каких-либо проблем по дороге. Но не знали они, что эта ночь, отведённая им для сна, будет последней на их тернистом пути и что в дальнейшем спать им придётся только в светлое время суток, и то урывками.
Разбудил их непонятный звук. Валерий, не разбирающийся в лесных трелях, с надеждой смотрел на сидящего возле него Горазда, выражение лица которого не вселяло оптимизма.
– Что за звуки?
– Тише.
Пришлось ждать, пока Горазд закончит с вычислениями.
– Говори уже, не томи, а то у меня под ложечкой не просто сосёт, там конкретно уже всё высосалось, вместе с ложечкой и тарелочкой.
– Я таких звуков не знаю, это не птица, не зверь и не человек.
– Ты меня не пугай, пожалуйста, а скажи, что об этом думаешь?
– Думаю, что это нелюдь подаёт сигнал другой нечисти.
– И что из этого следует?
– Нам надо быть очень осторожными, и желательно как можно быстрее и незаметнее пройти их кордоны, а там, глядишь, станет полегче. Собирайся, не будем медлить, слегка перекусим – и ходу.
Горазд выдвинулся в авангарде, а Валерий оставался в арьергарде. Продвигались не торопясь, осторожно прощупывая местность, и это принесло свои плоды, когда они чуть-чуть не столкнулись лицом к морде с большим скопищем саблезубых тигров. Пришлось затаиться и наблюдать, чтобы держать ситуацию под контролем, коней же отвели в безопасное место.
– Хорошо, что ветер в нашу сторону и поэтому мы можем спокойно их контролировать. – Горазд забрался в небольшое углубление под огромной еловой лапой. – Если ветер будет менять направление, то и мы будем передвигаться вслед за ним.
– Понял. – Валерий нашёл себе место поблизости, облюбовав молодой куст акации. – Скажи, а разве тигры ведут стадный образ жизни?
– Нет, тигр всегда одиночка.
– А какого тогда хрена они сбились в кучу?
– Думаю, мы вскоре это выясним, – и тут Горазд указал в сторону, чуть левее поляны, где к тиграм подошёл огромного размера гоминид.
– А это ещё что за чучело?
– Это Лесовик, хозяин леса.
– Леший, что ли?
– Можно и так назвать. Это он их собрал со всей округи и готовит к нападению.
– А на кого они собираются нападать?
– Валерий, ты меня удивляешь, неужели непонятно?
– Ах… ну да, ну да, вот голова моя садовая.
В засаде они просидели до вечера и страху натерпелись предостаточно. Бывало, отходившие от основной толпы тигры подходили так близко, что их хвосты сдували пыль с носов наблюдателей. Но всё обошлось, если не считать пару седых волос к основной пряди. А тем временем стая, во главе со Снежным человеком, выстроившись ровными рядами, покинула поляну в том направлении, откуда пришли Горазд и Валерий.
– Гады, – Чапаев был вне себя от ярости и бессильной злобы, – ты видел, видел, куда они ломанулись?
– Сородичам будет нелегко противостоять этой своре.
– Мы должны торопиться, теперь от нас зависит жизнь близких нам людей.
– Наоборот, мы должны быть вдвойне осторожней, потому что если с нами что-нибудь случится, то тогда им уже точно никто не поможет.
– Железная логика.
– Кто?
– Да ладно, проехали… то есть поехали.
Только они выехали из леса, оказавшись в широком поле, как, откуда ни возьмись, появилась большущая стая ворон. Возвращаться до леса было далеко и смысла никакого не было, их всё равно бы заметили и догнали, а поэтому только вперёд – так решили Горазд и Чапаев. Действительно, беглецов заметили очень скоро, и тут же от стаи отделился один ворон, который был крупнее и чернее, чем все остальные. Войдя в пике, он полетел точно наперерез всадникам, и только над самыми их головами снова взмыл вверх. После этого для наших героев настал полный кошмар. Стая, волна за волной, с диким карканьем атаковала их сверху, стараясь наносить удары клювом прицельно в голову, а если удастся, то и зацепить глаз. Горазду и Чапаеву ничего не оставалось делать, как принять бой. Прикрывая локтем лицо, они наотмашь рубили обезумевших птиц, прокладывая себе дорогу вперёд. Чёрно-кровавый след потянулся вслед за всадниками, красноречиво повествуя о серьёзности намерений как с той, так и с другой стороны. Валерий, в отличие от Горазда, начал уставать, сказывалась неподготовленность, и вот он уже из последних сил, чисто механически, отмахивался своим клинком, и казалось, ещё мгновение, и он прекратит сопротивление, отдавшись на милость пернатому врагу. Силы ему придавала мысль о Светлане, и только её любовь не давала мечу опуститься, раз за разом спасая жизнь Валерию. Но всё когда-то заканчивается, или всему приходит конец, вот и стая, потеряв больше половины своего контингента, отступила, но только лишь для того, чтобы потом, восстановив силы, вернуться и закончить то, что не удалось сделать сейчас. Большой ворон протрубил, по-видимому, отбой, и остатки стаи, резко взмыв в высоту, выстроились клином и взяли курс на запад.
Тяжело дыша, Чапаев буквально сполз с коня, отбросил меч в сторону и, рухнув на землю, завалился на спину, распластав руки в стороны. Его примеру последовал и Горазд, но, в отличие от Валерия, он только опустился на колени, провожая взглядом чёрную точку на горизонте.
– Ещё чуть-чуть, и я бы не выдержал, – тихо признался Валерий. – Откуда они взялись, ведь небо было абсолютно чистое?
– Я заметил твою усталость, но ты молодец, добре держался. Откуда бы они ни взялись, не столь важно, важно то, что нас взяли на заметку, и поэтому, восстановив силы, они обязательно вернутся. У нас есть пара-тройка дней в запасе.
– Ты прав, с открытого пространства надо уходить. Я сейчас, немного отлежусь, и тогда пойдём.
Только к утру следующего дня они добрались до спасительного, как им казалось, леса. Настроившись на большой привал, решили заодно и поохотится. Поохотиться, это громко сказано, потому, что из Чапаева охотник, как из Горазда программист. Поэтому охотник, как ему и положено, ушёл на охоту, а сапожник остался на хозяйстве. Горазд вернулся только к полудню, но с добычей, и добыча эта была среднего размера кабанчик, перекинутый у него через плечо.
– Ну, ты и умничка, – Чапаев потирал руки, – килограммов тридцать, не меньше.
– Чего тридцать?
– Я говорю про вес, весит, я говорю, он прилично.
– Пуда два, это точно.
С кабаном пришлось-таки повозиться. Даже после того, как его освежевали, распотрошили и отделили, за ненадобностью, конечности и голову, всё равно ещё осталось приличное количество мяса. Хорошо прожаренное, оно было разложено по всем сумкам, которые были в наличии. Расположившись в тени ветвистых деревьев, друзья, не сговариваясь, дружно задремали и сделали это как раз вовремя, потому что где-то через час вдруг резко взволновались кони. Они испугано храпели, навострив при этом уши, вертели головами и мелко подрагивали всей кожей. Один из коней, потеряв, по-видимому, терпение, подошёл к спящему Горазду и стал тыкаться мордой ему в плечо, а в довершение ещё слегка тронул того копытом, но когда и это не помогло, стал, перебирая губами, щекотать тому лицо.
Горазд поначалу вообще не проявлял никаких эмоций, затем, чуть очнувшись, стал отмахиваться рукой, а потом вдруг резко открыл глаза и, поняв, что это не сон и не чья-то очередная шутка, вскочил на ноги. Оценив поведение коней, он бросился будить Валерия.
– Вставай, на нас надвигается опасность.
– Какая может быть ещё опасность? Мы же от неё уже избавились.
– Избавились от одной, но к нам пришла другая.
– А ты-то почём знаешь?
– Посмотри на коней, и ты сам всё поймёшь.
– Действительно, а чего это с ними?
– Ты, Валерий, останься здесь, коней придерживай, чтобы окончательно не взбесились, а я пойду, разузнаю, кто это там нас потревожил.
Горазд скрылся в глубине леса, а кони, удерживаемые сильной рукой Валерия, всё продолжали храпеть и бить копытом о землю. Чапаев и не заметил, как волнение коней передалось и ему. Сначала пробила лёгкая дрожь, а потом вдруг озноб по всему телу и слабость в коленках. От нехороших мыслей отвлёк его Горазд, возвратившийся из разведки.
– Уходим! – сходу скомандовал Горазд. – Там волколаки, и они знают про нас.
– А что за зверь такой эти волколаки?
– Оборотни. Днём они напоминают людей, и то отдалённо, а ночью превращаются в волков, но продолжают ходить на двух ногах.
– Блин, час от часу не легче, и откуда эти оборотни взялись на нашу голову?
– Преднамеренного ту ничего нет, просто так получилось, что наш запах попал в поле чувствительности их носа.
– Ну, попал и попал, какое им дело до нас?
– Дела, конечно, никакого, только теперь они от нас не отстанут, пока не прикончат. Идёт война, и это война на полное истребление. Не мы её начали, но нам её заканчивать.
– Ни фига себе перспективочка, и что, в этом случае спасения у нас не предвидится?
– Если честно, то никакого, если только не поубивать их всех, но для этого у нас не хватит сил, правда есть у них одна слабина, которой мы сможем и будем пользоваться. Ночью, это да, спасения почти нет, потому что они очень активны и сильны, но вот в светлое время дня они, наоборот, слабы и малоподвижны. Днём им нужно набирать силы для следующего ночного перерождения.
– Так давай мы днём их, всех до одного, и укокошим.
– Они слабы, это правда, но не до такой степени, чтобы их можно было бы вот так запросто всех переколоть. Не обольщайся, даже в таком состоянии одним ударом волколак может оторвать человеку голову, тем более что их там большое количество. И потом, нам ведь тоже нужно отдыхать, а для этого у нас есть только светлое время дня.
– Благо что в это время ночи короткие.
– Вот тут ты прав, и здесь у нас преимущество.
Всё, как предсказывал Горазд, так и получилось. Ночью беспрерывное преследование и бесконечная гонка, а днём отдых, перекус, благо мяса они заготовили предостаточно, и небольшой отрыв на безопасное расстояние. На третий день гонок стало казаться, что этот забег никогда уже не кончится, но, к их счастью, они ошибались.
Как-то, в очередной раз устроившись на привале в небольшом берёзовом околке, Валерий заступил в караул, предоставив Горазду возможность поспать, чтобы потом, через пару-тройку часов тот сменил бы его на посту. Чапаев обходил дозором свой периметр, когда краем глаза вдруг заметил две фигуры, вышедшие на поляну из соседнего леса. Издалека ему показалось, что это местные охотники шерстят окрестные леса, проверяя свои ловушки. Но этого быть не могло, так как поблизости, километров на сто, а это точно, ни деревень, ни ещё какого-либо жилья нет, уж это Валерий знал наверняка. Может быть, какая заимка затерялась среди этой глухомани, к такому, как ему показалось, единственно правильному выводу он и пришёл. Фигуры тем временем приближались, и в них теперь уже можно было достаточно чётко распознать сухонького, малого роста, старика и подростка лет двенадцати-четырнадцати.
– Стой, кто идёт?! – Валерий вдруг вспомнил армейский устав. Однако парочка даже не притормозила, продолжая уверенно приближаться. – Стой, стрелять… буду. – И тут Чапаеву показалось знакомой фигура паренька, но кто это, он точно вспомнить не мог. Пришлось будить Горазда, чему тот, в свою очередь, не очень обрадовался. – Смотри, к нам гости, и это точно не волколаки.
– Да, это не оборотни, это… – Горазд ещё пристальней всмотрелся в идущих, и тут, всплеснув руками, громко разразился мягкой руганью: – Да это же Казимир. Вот шалопай, ох, получит он от меня на орехи! А вот старика я впервые вижу. Странно это, ну ничего, сей миг всё узнаем.
Ещё издали парнишка, узнав старшего брата, замахал руками и радостно поприветствовал его, на что не получил адекватного ответа. Горазд дождался, когда они поравняются с ними и только тут "спустил полкана" на Казимира, от души вставляя крепкие словечки.
– Как ты… посмел оставить мать в такой тяжёлый для неё момент? Молчать! Кто тебе разрешил последовать за нами? Молчать! На каком основании ты подвергаешь свою жизнь ненужным опасностям? Если не хочешь меня расстроить и если ты не хочешь, чтобы я сердился на тебя, то ты немедленно, прямо сей миг, возвратишься обратно, бросишься матери в ноги и будешь вымаливать у неё прощение за свой проступок.
– Но я… – попытался оправдаться Казимир.
– Молчать! А это кто такой? Кого ты притащил с собой?
– Я, Хоромник.
– Кто?!
– Хоромник, говорю, и меня никто сюда не тащил, я сам пришёл и Казимира привёл.
– Подожди, Горазд, не гневайся раньше времени, лучше выслушай меня спокойно, – Казимир жестом предложил присесть, – а после, как я всё расскажу, примешь решение, которому я и подчинюсь.
– Ну, дай парню-то сказать, – заступился Чапаев, – может быть, у него действительно веские аргументы.
– Кто у него?!
– Кто-кто, дед Пихто, выслушай брательника, говорю, для начала.
– Хорошо, я тебя слушаю.
– Я виноват…
– Молодчина, правильно начал.
– Да не перебивай ты его, продолжай, Казимир, он тебя внимательно слушает.
– Давеча я случайно подслушал разговор нашей матушки с Агрипом. В разговоре матушка сокрушалась, что отправила в это опасное путешествие только двоих. Она так и говорила, что им ещё хотя бы одного в помощь, и тогда у них есть надежда вернуться обратно живыми. Я виноват лишь в том, что не предупредил, ни её, ни Агрипа о своём уходе. Я торопился, чтобы успеть вас догнать, но моего коня загрыз рыкас.
– А как же ты тогда смог нас догнать?
– Он мне помог, – Казимир указал на Хоромника.
– Так значит, Хоромник у нас в деле, – Горазд жестом показал старичку, чтобы тот подошёл поближе. – А скажи-ка мне, нелюдь хоромная, как ты смог оболванить моего брата и кто идёт за тобой, чтобы убить нас до того, как мы выполним свой замысел? Постарайся же ответить так, чтобы я тебе поверил, а не то осиновый кол навечно похоронит тебя на этом месте.
– Ты волен поступить так, как считаешь нужным, но ты мудро поступил, дав мне возможность объясниться. Сначала о моём якобы секретном задании по устранению вас как помехи для вынашивания тёмными силами своей цели по уничтожению человеков. Почему я так уверенно говорю, да потому что я сам с той стороны. И ты прав, когда утверждаешь, что я должен стоять по ту сторону, и правильно, что у тебя даже мысли не возникает, что может быть по-другому. Но всё-таки тебе придётся свыкнуться с ней, приняв мои доводы. Никто из тёмных сил не знает, что ты отправился за помощью к спящим витязям. И я не знал, пока не встретил твоего брата. Я мог бы несчётное количество раз убить Казимира, но я не сделал этого, и не из-за того, что я такой хитрый, а совсем по другой причине, о которой я скажу после. Допустим, узнав о походе и убив уже не нужного мне попутчика, потом я бы с лёгкостью догнал вас и без какого-либо напряжения так же умертвил обоих, чего бы вы даже и не заметили. А теперь о правде, которая привела меня к вам. Правда в том, что кто-то, а я, в отличие от вас, знаю кто, очень сильно возбудил потусторонние силы, а те, в свою очередь, поставили под своё крыло всю нечисть, отдав им в подчинение хищное зверьё, как ходячих, так и ползучих с летающими. Однако не все с этим согласились, как среди потусторонних сил, так и среди нечисти со зверьём. Я один из тех, кто не желает, чтобы мир, такой правильный, уравновешенный и подтверждённый тысячелетним своим существованием, исчез навсегда, а на его месте появилось бы неизвестно что, где мне, как и многим таким, как я, уже места не будет, это точно, потому что не будет больше никаких хором, а не будет хором, не будет и людей, живущих в них. Есть ещё одна правда, и состоит она в том, что без моей помощи вам не уйти от преследующих вас волколаков. Если вы мне поверите так же, как поверил мне Казимир, то спасётесь, а если нет, то пеняйте на себя.
С минуту никто не проронил ни слова, анализируя ситуацию и мысленно принимая решение, чтобы потом объявить его вслух.
– Что касается меня, – Чапаев, согласно своей фамилии, заговорил первый, – то я готов поверить Хоромнику и взять его в нашу команду.
– Поверь ему, Горазд, он нам поможет, так же, как помог мне.
– Между прочим, хоть ты тут и за главного, но большинство, а это я и Казимир, Хоромник пока ещё в наших голосованиях не участвует, за то, чтобы принять этого милого старичка в наши мощные ряды. Не будем нарушать демократические принципы даже на таком большом расстоянии от их провозглашения и внедрения.
– Добро, старик остаётся с нами.
– Благодарствую тебе, Горазд. Скоро ты убедишься в правильности своего решения. Но, позволь, почему ты меня называешь стариком?
– А как же мне тебя ещё называть, уж не молодцем ли? Ты на себя-то глянь, и у тебя тоже пропадёт желание сомневаться
– А ты не смотри на внешность, по людским меркам я твой ровесник, а может быть, даже и моложе.
– То-то я и смотрю, что вы с Казимиром хорошо смотритесь, ни дать, ни взять два дружбана. Ну а теперь, юноша…
– Прекрати, Горазд, паясничать, называй меня, как положено. Это я только в пересчёте на людской возраст молод, а так-то мне уже за пять сотен лет перевалило, так что имей уважение.
– Прости меня, Хоромник, что-то с разумом моим стало, видать малость помутился, но впредь, я обещаю, такого не повторится.
– Я принимаю твоё извинение, и теперь ты вправе получить пользу от меня. Я знаю, о чём ты хочешь меня попросить.
– Если ты знаешь, то я не буду повторяться, иди и сделай то, что подсказывает тебе твоя совесть.
– У меня нет совести, если ты забыл.
– Есть, Хоромник, теперь есть, просто она долго дремала в тебе, но всё изменилось, а ты этого просто не заметил, она проснулась после долгой спячки. Видишь, как иногда в жизни бывает, сначала совесть, а там, глядишь, ты и душу обретёшь. Ладно, говори, чего нам нужно делать.
– Я возьму с собой этого здоровяка, а вы тем временем продолжайте свой путь. О нас не беспокойтесь, мы потом вас догоним.         
Они разошлись в разные стороны. Казимир взял Чапаевского коня и вместе с братом двинулся дальше на восток, а двое других пошли на север. Но прежде, чем идти на север, Хоромник наломал еловых веток, связал толстый и высокий веник, который привязал к себе сзади таким образом, что широкая его часть волочилась по земле. Валерий, конечно, не догадывался, а между тем старик вёл его прямо к стойбищу волколаков, но об этом он узнал только тогда, когда увидел их воочию.
На людей они были мало похожи, скорее напоминали больших шимпанзе, только с более длинными нижними конечностями и более плоской мордой, а вот повадки ну просто один к одному.
– Ты чего, старче, задумал?
– Немного терпения, и ты всё узнаешь. – Хоромник отвязал веник и очертил им круг. – За черту пока не заходи.
– А зачем нам круг, и для чего вообще весь этот маскарад с веником?
– Внутри круга мы в безопасности, а к себе я его привязывал для того, чтобы эти нелюди не смогли распознать наш след и по нему догнать Горазда и Казимира.
– А что, хоромники тоже оставляют след?
– Болван, я твой след заметал. Будем наблюдать и поджидать момента.
– Сам ты… а если момент этот вдруг раз и наступит, то что мы будем тогда делать?
– Я ещё не придумал.
– Ну, ни фига себе, – Чапаев аж сел на землю. – Во мы попали, он, видите ли, не знает, что дальше делать. Очень перспективно. Так кто из нас двоих болван? Нет, понять тебя, конечно, можно, но позвольте тогда полюбопытствовать, а за каким тогда хреном мы добровольно залезли в пасть к этим милым людоедам?
– Не скули, дай время, и я чего-нибудь придумаю.
– Да бери сколько хочешь, мне не жалко. Но учти, пока ты тут пасьянсы раскладываешь, эти милые зверьки нас с аппетитом захомячат. Хотя нет, тебя без аппетита, а вот меня точно, ещё и пальчики оближут.
А тем временем зверьё вдруг заволновалось, засуетилось, начало обшаривать да обнюхивать прилегающие окрестности, видимо, почуяло что-то неладное, а может быть, вокруг них русским духом запахло, но скорее всего, они не могли найти след, и это обстоятельство их очень злило. Не будем гадать, отчего забегали волколаки, но обратим внимание на то, что, пробегая мимо Валерия и Хоромника, они их просто не замечали, как будто их и не было вовсе, а на том месте, где они сидели, как ни в чём не бывало росла незамятая травка. А старик тем временем всё продолжал сидеть в позе лотоса и, закатив глаза, покачивался из стороны в сторону, мурлыча себе что-то под нос. Валерий его, естественно не торопил, так как был занят забавными картинками, происходившими вокруг них.
Неожиданно, это естественно не касалось Валерия, старичок вышел из состояния "самадхи", поднялся и заговорил.
– Сделаем по-моему, – но увидев, что Чапаев его не слышит, шлёпнул рукой по его плечу, – сделаем по-моему, – повторил старик, чуть ли не крича напарнику в ухо.
– Я согласен, чё орать-то, конечно, сделаем так, как ты скажешь.
– Их надо разозлить, и разозлить так, чтобы они больше ни о чём, кроме как о мести, не думали.
– Как же мы их разозлим, голую задницу покажем или в глаз плюнем?
– Нет, это их не разозлит. Я же говорю, надо сделать что-то из ряда вон выходящее, что-то такое, чтобы они от жажды мести потеряли рассудок.
– Понял, допустим, мы придумали, и они его потеряли, а кому они должны будут мстить?
– А ты догадайся?
– С одного раза или можно с двух?
– Не важно, главное догадайся.
– Всё, уже догадался.
– Умница, а теперь слушай, что нам предстоит сделать. Мы убьём одну из этих тварей и потащим её за собой, специально волоча по земле. Вот тут-то они и бросятся за нами в погоню и не заметят, как угодят в нашу в ловушку. Здесь, недалеко, есть большая скала, сильно нависающая над пропастью. Когда они окажутся на этой скале, мы обрушим её, и тогда… и тогда никто не спасётся в этой бездне, а их разбитые тела погребёт под собой камнепад.
– Хороший план… то есть хорошая ловушка, но есть одна заковырка. И даже не одна, а сразу две. Первое – как мы оттуда свалим, после того как заманим их туда? Ведь вход на скалу только один, но и выход со скалы тоже один. Во-вторых, каким образом мы обрушим скалу?
– Доверься мне, человек, и дай мне свой меч.
Выждав, когда возле них замешкался один из волколаков, Хоромник вышел за черту, зашёл за спину к зверю и резким ударом меча снёс башку отвратительной твари. Тело рухнуло на землю, и трава окропилась черной кровью.
– Бери его за одну ногу, а я за другую – и вперёд, и как можно быстрее, – скомандовал старичок и, с необычной для такого возраста скоростью, бросился бежать.
Чапаев еле-еле поспевал за ним, в буквальном смысле слова держась за ногу мертвеца. Хоромник тащил их обоих. Отмахав, как показалось Валерию, не меньше десятки, он взмолился о пощаде, прося передых. Старичок внял мольбам и сделал небольшой привал.
– Скажи мне, Хоромник, раз ты такой сильный, то зачем я держусь за вторую ногу, не лучше ли мне просто бежать рядом?
– Не думай о них как о безмозглых тварях, нельзя недооценивать их. Они должны поверить и думать, что это именно ты тащишь их товарища, потому что моего следа они не чувствуют.
– О, Боже, теперь я их кровный враг. Ну, тогда чего же ты расселся, ходу, Хоромник, ходу! Сколько там ещё до скалы?
– Здесь, совсем рядом. Бежим!
И они побежали, обретя второе дыхание, у Чапаева, во всяком случае, оно появилось, это точно. Миновав пару холмов, они упёрлись в крутой подъём, поднявшись по которому вышли на довольно обширную площадку. Остановились они только на краю обрыва, под которым внизу было весьма сложно разглядеть даже крупные детали, так как земля представала перед их взором в виде географической карты – настолько была велика высота.
– Прыгай, – приказал Хоромник, указывая на край скалы.
– Куда прыгать?! Туда прыгать?! Ты, наверное, с ума сошёл!
– Прыгнешь вместе с этим куском мяса, но, начав падение, отпустишь его.
– Я что-то не понял. Ты хочешь, чтобы я прыгнул с этой скалы? Извини, но я летать не умею, и парашют, к твоему сведению, не прихватил из дому. Ему-то, конечно, всё равно, – Валерий указал на обезглавленного волколака, – но я как-то пожить ещё хочу. Ну, что ты смотришь на меня с укоризной, да, я слабый человек и имею право бояться. Слушай, у тебя такой прилипчивый взгляд, тебе об этом должны были постоянно напоминать. Ну, что ты хочешь мне сказать? Ты хочешь мне сказать, чтобы я пожертвовал собой ради спасения всего человечества? Так? Да, в принципе я согласен, но не сейчас, мне надо всё хорошенько обдумать. Дай мне хотя бы…
– Я ничего не хочу сказать. – Старик подошёл к самому краю. – Для начала посмотри, куда тебе надо будет приземлиться.      
– Это куда ещё? – Чапаев поравнялся с Хоромником и тоже заглянул вниз. – Никуда мне не надо приземляться, тем более что там внизу ни фига не разобрать, ты можешь, как ты говоришь, "для начала", точнее указать это место, или ориентир какой-никакой показать?
– Конечно, могу, вот смотри, видишь крутой изгиб речки?
– Где?
– Да вон, – и тут старик резким движением столкнул Валерия вниз, – а теперь можешь отпустить волколака, – крикнул он Чапаеву вдогонку.
Мысли у Валерия были примерно такие же, как в том анекдоте, когда неудачный любовник летел с пятнадцатого этажа, но отличие было лишь в том, что у нашего героя было гораздо больше времени на размышления. Вдруг Валерий почувствовал, что кто-то, как будто огромными щипцами, подхватил его, сдавив ему талию и плечи, и этот кто-то понес его в сторону, обходя скалу с южной стороны. Он задрал голову, и – о Боже! – увидел, что его, зажав в когтях, несёт огромный орёл. Хоромника же ни на орле, ни возле него Валерий не видел. Орёл облетел скалу и приземлился у её основания, точно там, откуда Чапаев вместе со стариком начинали своё восхождение. Пока Валерий поднимался да отряхивался, орёл, по-видимому, успел улететь, потому что, оглянувшись, он его уже не застал, зато рядом стоял улыбающийся старик.
– Как прошёл полёт, не страшно было?
– Не то слово, я уже было свыкся с мыслью стать сакральной жертвой для спасения человечества, как тут вдруг раз – и, откуда ни возьмись, такое большое да крылатое. Вот только я что-то его не вижу… – Чапаев крутился вокруг своей оси, явно выискивая кого-то в окружающем пространстве. – А-а-а… где же мой спаситель, куда он так быстро улетел, нехорошо, я даже не успел его поблагодарить.
– Не расстраивайся, у тебя ещё будет время для благодарности.
– Ты думаешь?
– Я знаешь!
– Ну, тогда я спокоен. Теперь какие наши дальнейшие действия?
– Пошли, надо убедиться, что волколаки уже собрались все до единого.
Подкравшись на безопасное расстояние, напарники нашли подходящее место для наблюдательного поста, из которого было хорошо видно всё, что происходило на краю скалы. Волколаки, явно обескураженные, метались по площадке, обнюхивая землю, и припадали к краю скалы, чтобы лучше рассмотреть, а может быть, и определить место падения своего товарища, при этом их злобное рычание, умножаемое троекратным эхом, разлеталось далеко по округе, приводя всех живых существ в ужас и трепет.
– Пора, этот миг настал. – Хоромник вышел из укрытия, оказавшись прямо на открытой местности, да к тому же в поле зрения волколаков. Звери, увидев старика, призадумались, такое бывает даже со зверями, откуда, мол, взялось это существо, похожее на человека, но не имеющее запаха. Эта оттяжка во времени как раз и нужна была Хоромнику для выполнения задуманного. Он простёр руки вверх, прочитал на своём нечеловеческом языке короткое заклинание, а в завершение что есть мочи крикнул: "Аоумэ!" – после чего с силой топнул ногой о землю. В следующую секунду, прямо из чистого неба, в скалу ударила молния, аккурат возле Хоромника. Земля дрогнула, и вмиг глубокая трещина разделила противников, теперь уже на живых и будущих мертвецов. Волколаки догадались, и уже было бросились то ли в атаку, то ли спасать свою шкуру, но всё равно было уже поздно, трещина быстро расширялась, и огромный кусок скалы, набирая скорость, отваливался от основной массы, унося с собой всю нечисть, которая была на нём. И теперь уже не рычание, а истеричный предсмертный хрип, от осознания неминуемой гибели, раскалывал воздух, становясь всё тише и глуше. Наступление тишины возвестил хлопок, донёсшийся откуда-то из глубины бездны. Всё было кончено, и напарникам ничего не оставалось делать, как, убравшись отсюда восвояси, догонять своих товарищей.
– Эх, нам бы сейчас какого-нибудь захудалого коня с крыльями… – мечтательно вглядываясь вдаль, не скрывал своих пожеланий Чапаев. – Ты, конечно же, о нём не слышал, мы называем его Пегасом, или того орла, который давеча спас меня, тоже, кстати, вариант неплохой. – Валерий повернулся к старику, чтобы поподробнее объяснить про Пегаса, да и про орла тоже, а если не поймёт, то, может быть, и на пальцах показать, что это за звери такие, но все его слова повисли в воздухе от того, что он увидел рядом с собой. А возле него, в полной готовности, стоял тот самый орёл, который давеча спас его от свободного падения без парашюта. – Так вот ты какой, старичок-хитровичок, с виду простачок, а на деле мастачок.
– Садись на загривок да крепче держись, – на чистом русском настоятельно предложил орёл.
И Валерий не заставил себя долго ждать, вмиг оказавшись на спине величавой птицы.
– Чудны дела твои, Господи, и непредсказуемы, – Валерий даже троекратно перекрестился. – Да, от этого можно просто офигеть. Это ж надо, я понимаю язык птиц, – но, подумав, добавил: – Нет, это, скорее всего, птицы вдруг заговорили на русском языке. А в общем, какая разница, что так, что эдак, всё одно чудеса.
От восхищения и восторга у Чапаева захватывало дух, а адреналин в крови зашкаливал, когда они на бреющем полёте пролетали над землёй, и казалось, что кровь вот-вот закипит, а сердце просто выскочит из груди и удержать его не будет никакой возможности.
Он их сразу заметил, двух всадников, одиноко двигающихся по бездорожью. Пролетев чуть-чуть вперёд, орёл спланировал на открытую местность меж двух лесных массивов.
– Подождём здесь, – обратился к Валерию уже не орёл, но старичок, – они выйдут прямо на нас.
– Ответь, Хоромник, а можно я расскажу вот про всё про это… ну, в общем, про нас нашим друзьям?
– Не стоит, и не потому что я такой скромный, нет, просто ты их ничем не удивишь.
– Может быть, ты и прав, и скорее всего, так оно и есть. 
Ждали недолго, братья появились из леса примерно минут через десять. Увидев Валерия и Хоромника, они сначала не поверили своим глазам, а когда убедились, что это не мираж и не сон наяву, то тут же припустили своих коней во весь опор. Крепкие мужские объятия и скупая мужская слеза на глазах, и никакого стеснения, просто они не считали нужным сдерживать свои эмоции, да, честно говоря, и не хотели.
Победу над страшным противником отмечали пышно и с размахом. Обильно накрытая поляна с разными деликатесами, припрятанными Гораздом, видимо, для такого случая, и его секретная заначка в виде хмельного напитка, настоянного на меду.
Застолье проходило шумно и весело, и мир казался таким прекрасным, умиротворённым и вечным. Только Хоромник не ел и не пил, но веселье поддерживал, как мог, хотя ему, как компаньону не от мира сего, непросто было ориентироваться среди живых.
Напряжённость улетучилась, как будто её и не бывало вовсе, но сказалась физическая усталость, накопленная за последние дни, а после такой обильной пищи да расслабляющего напитка все, кроме Хоромника, попадали, как подкошенные. А Хоромник не спал, он просто не умел спать, а поэтому непроизвольно ему пришлось исполнять роль часового, о которой он не знал, но был совсем не против этого обременения.
Поднявшись спозаранку и без лишних проволочек для утреннего туалета и завтрака, группа, теперь уже из трёх человек и одного сказочного персонажа, продолжила свой нелёгкий путь. Продвигаться таким же темпом, как раньше, они уже не могли, сказывалась удвоенная нагрузка на коней. Но, как говорится, тише едешь, дальше будешь. Вот бы эту поговорку, насчёт "дальше будешь", да нашим коням в копыта.

Глава 21

Подготовка к длительному походу захватила Светлану целиком, не давая не то что расслабиться, но и отвлечься ни на секунду. Она на какое-то время даже забыла про своего любимого, и про своего сыночка, а также негодного мальчишку Казимира, пропавшего через два дня после ухода Горазда и Валерия. Ей не нужно было догадываться, куда сбежал её младшенький, она просто точно знала, где он в данный момент находится, а сердце ей подсказывало, что он ещё жив и с ним пока беды не случилось.
В свою очередь, Агрип посетил все родовые кланы и договорился со старшими матерями, чтобы каждый род делегировал опытного воина, который войдёт в его личную дружину. Собрать совет дружины он решил перед самым отходом, о чём всех и оповестил.
А события тем временем развивались стремительно, и опять не в лучшую сторону. Снова с южного направления потянулись беженцы, в массе которых были не только русичи, но и другие иноземные племена, каждый со своим языком, обычаями и укладом жизни. Но беда объединяла, люди сплачивались, уклад жизни у них становился походный, а языковой барьер разрушался стремительно. Не было и дня, чтобы сквозь городище не проходила очередная партия вынужденных мигрантов.
И вот он, назначенный день, которого никто специально не поджидал и приближения его не торопил, всё-таки настал, об этом возвестил набат на центральной площади. Отсюда, выстраиваясь в колонну покланово, люди начинали движение, соблюдая между собой некоторую дистанцию, а возглавил шествие, со всеобщего одобрения, род Соколовых, за ним же следовал род Диловых, ну а дальше все остальные по порядку, но уже самопроизвольно. Впереди колонны был выдвинут возглавляемый Макаром малочисленный передовой отряд, выделенный из общей дружины, а сам князь с большей частью своих товарищей прикрывал колонну с тылу. На сутки пути приходилось всего лишь две остановки, одна после полудня, а другая на ночлег, и на этот счёт роптания среди людей не возникало.
Первая неделя прошла спокойно, но потом обстановка, по мере следования маршрута, стала обостряться. Заметнее всего это было ночью, когда в тишине отчётливо слышались разного рода рычания и завывания, а в чёрной мгле мерцало множество зелёных огоньков. Все прекрасно понимали, что это звери, под руководством нечисти, готовятся к нападению, выжидая удобный момент.
И момент этот не заставил себя долго ждать. Вечером, на очередной стоянке, во время молитвы к ведающей матери Марии из рода Диловых пришло видение, в котором сообщалось о ночном нападении хищников, однако она не могла определить, в какую именно ночь это должно будет случиться. Она незамедлительно поделилась увиденным со Светланой, а та, в свою очередь, с Агрипом. Князь с особым вниманием отнёсся к полученной информации и, решив подстраховаться, стал готовиться к схватке. Чтобы исключить потери среди мирного населения, он приказал, после того как все закончат с ужином, костров не тушить и, под покровом наступившей темноты, сняться с места и уйти подальше вперёд, чтобы на безопасном расстоянии, пожертвовав в этот раз своим сном, дождаться возвращения дружины.
Дружина же, пополненная ополченцами, хитроумно расположилась по периметру опустевшей стоянки и замерла в ожидании. Её задача была в том, чтобы, дождавшись подходящего момента, взять неприятеля в кольцо и уничтожить.
В самый пик темноты, с правой стороны дороги, если смотреть по ходу движения, тишину взорвало многоголосье дикого вепря, а вслед за ним, только теперь уже слева, похожий на брачные перепевы мартовского кота, прозвучал боевой клич шерстистого носорога. Похоже, что эта ночь была отдана на откуп травоядным. Поднятая ими пыль окутала ночное светило плотным покрывалом, отчего видимость ухудшилась в разы. Травоядные, между тем, неслись прямо на огонь без боязни и всякого сомнения, и то обстоятельство, что диких зверей не отпугивало пламя костров, могло привести в ужас кого угодно, сломив всякую волю к сопротивлению. Расстояние между носорогами и кабанами неминуемо сокращалось, и вот они уже несутся по опустевшему лагерю, вытаптывая последнюю траву и разбивая костры в сверкающую пыль. Ничто не могло бы противостоять этой необузданной мощи и невероятной силе, несущейся со скоростью курьерского поезда, ничто, кроме другой, но равнозначной силы. Не встречая никакого сопротивления и не имея возможности вовремя остановиться, две силы неизбежно должны были встретится на середине лагеря. И они сошлись, лоб в лоб, как сходятся на однопутке два локомотива без тормозов. Обезумев от вкуса и запаха крови, стороны всё больше зверели и уже не могли просто так остановиться, но, перемалывая в этой мясорубке себя и своих товарищей, всё напирали, попеременно тесня друг друга и одновременно вовлекая в процесс свежие силы. Основательно потрепав свои ряды и погасив наступательную прыть, стороны в какой-то момент остановились, а их вожаки, оглядев поляну, призадумались над создавшейся ситуацией.
Пока лешие соображали, как могло такое случиться, что людей в этом месте отчего-то не оказалось, дружина князя слаженно и одномоментно напала на остатки звериного войска, посеяв в нём панику и хаос. И как бы потом вожаки ни рычали и ни охаживали своими лапищами по хребтам своих подчинённых, призывая зверушек к порядку, ничего у них не получилось. Пришлось им, пока ещё была возможность, найти более-менее слабое место в окружении и с остатками стада по-скорому пробиваться, чтобы спасти, в первую очередь, свою шкуру.
Агрип был доволен своей первой победой, да и дружина, с минимальными потерями, тоже была довольна результатом. Прихватив погибших, они в скором времени догнали своих сородичей. Но радость их победы омрачилась событием, произошедшим в их отсутствие.
А случилось следующее. Ожидая в трепетном волнении возвращения дружины, люди, ничего не подозревая, мирно отдыхали. Но наслаждаться безмятежностью им пришлось недолго. Они не сразу-то и заметили, как в полнейшей тишине на них налетели летучие мыши-вампиры. Облако из этих тварей, полностью накрыв колонну, приступило к своему кровавому пиру. Вампиры цеплялись своими острыми коготками за человека, и не важно, что это было, – одежда или голое тело, они сразу же, без всякой раскачки, словно обезумевшие от голода, вгрызались в человеческую плоть. Борьба с ними осложнялась тем, что бить их на теле человека было чревато увечьями для самого человека, и поэтому, чтобы уничтожить вампира, его сначала нужно было оторвать от тела жертвы. Практически все были изранены, и, как ни странно, в меньшей степени старики и дети, а в большей степени пострадали зрелые и полные сил мужчины и женщины. А объяснение тут простое: в то время, пока они помогали слабым и немощным освободиться от напасти, сами оставались беззащитными, позволяя кровожадным тварям спокойно их пожирать. И неизвестно ещё, как бы там сложилось, но спас их зарождающийся рассвет, который, чуть-чуть забрезжив, принудил вампиров ретироваться в более затемнённое место. Но, чем ярче становилось вокруг, тем неприглядней вырисовывалась картина. Земля побурела от изобилия пролившейся крови, как с той, так и с другой стороны, и она, усеянная трупами летучих мышей, стала такой склизкой, что передвигаться по ней стало, мягко сказать, проблематично. То тут, то там слышались стоны и мольбы о помощи, кто был в силах и мог передвигаться, помогал лежачим, но не до всех доходили руки, и те немногие тела, которые вообще не подавали никаких признаков жизни, оставляли на потом, и даже подоспевшая дружина, прибывшая как нельзя кстати, не очень исправила положение.
Не обращая внимания на свои раны, Светлана тем временем спешила к ведунье Марии, чтобы как можно быстрее узнать, а если удастся, то и получить средство, ускоряющее заживление до сих пор кровоточащих ран. Все знают, что в слюне вампиров содержится фермент, препятствующий свёртыванию крови. Вот она и торопилась, осознавая всю серьёзность положения.
– Матушка Мария!
– Чего тебе?
– Матушка Мария, мне надобна твоя помощь.
– Я знаю, зачем ты пришла, – Мария закончила перевязку очередного пациента и теперь смогла уделить своё внимание непосредственно Светлане, – тебе нужна мазь для заживления ран от вампиров?
– Да.
– Вот, возьми, – Мария протянула пухлый кожаный мешочек.
– Зачем ты отдаёшь мне всё, оставь себе хотя бы часть.
– Я знаю, что делаю, бери и не беспокойся, мне уже готовят новую мазь. Много на ранку не клади, закрой подорожником, а затем оберни тряпицею, да завяжи потуже. Ай, – она махнула рукой, – да что я тебя поучаю, ведь ты и сама всё знаешь.
Светлана ушла, а к Марии уже выстроилась очередь. Пока были лежачие, о продвижении вперёд не могло быть и речи, а значит, минимум несколько дней вынужденного простоя под страхом всяких провокаций. Конечно, идти всегда трудно, но в то же время и легче, если осознаёшь, что с каждым шагом ты приближаешь своё спасение.
Как-то после хлопотного дня, Светлана, перекусив, чтобы уж не быть совсем голодной, села возле костра и засмотрелась на огонь. Вечер в этот раз выдался на редкость прохладный, и даже возле огня Светлана не преминула воспользоваться платком, накинув его на плечи. Из задумчивости её вывел вернувшийся с проверки постов Агрип.
– Тебя накормить, сынок?
– Нет, матушка, – Агрип отломил ломоть чёрного хлеба и присел возле матери, – что-то не хочется, я вот хлебушком червячка заморю, и то ладно. А ты сама-то ела, аль нет?
– Ну как же можно без еды, не лягу же я спать голодной.
– А мне что-то не спится. Матушка, ты посиди со мной.
– Обязательно посижу. А вон и жёнушка твоя к нам желает присоединиться.
Чаруша поставила крынку возле Агрипа, а сама села рядом, прижавшись к нему бочком.
– Что в крынке?
– Медовуха хмельная, припасала для особого случая, а тут вдруг взяла и раздумала ждать случай этот.
– А что так?
– А вдруг не будет случая этого больше никогда?
– Ты и вправду так думаешь, или уже хлебнула из крынки?
– Если бы я хлебнула из крынки, то уже давно отплясывала бы у костра.
– Какой сегодня благодатный вечер выдался. Правда, матушка?
– Правда, сынок.
– Ты тоже так считаешь, Чаруша?
– Да, сокол мой ясный.
– Как хорошо, когда все едины, а когда мы едины, то мы непобедимы.
– О-о-о… что за речи такие, сынок?
– Ответь мне, матушка, на такой вот вопрос, – Агрип тихонечко крякнул, прежде чем продолжил, – почему жрицы не пошли с нами? Ведь оставшись там, они подвергнут себя большой опасности и даже смерти, а здесь их так не хватает.
– Не переживай так за них, они найдут способ обезопасить себя.
– Но как, и почему нам нельзя так же, как и им, воспользоваться этим способом?
– Я не могу ответить на твой вопрос, но знаю одно – нам не можно воспользоваться этим. У них своё предназначение, а у нас своё, и пути у нас разные.
– Знаешь, я всё вспоминаю рассказы отца про битвы, в которых он участвовал. Были разные враги, и сражения были не похожи одно на другое, но всё было совсем не так, как в этот раз.
– А что было не так? Враг, он во все времена враг.
– Конечно, всё не так, разве ты не видишь? Раньше люди сражались с людьми, а мы сегодня, в это просто невозможно поверить, бьёмся со зверями. Разве когда-то такое бывало в наши прошлые лета? По-моему, мир сошёл с ума.
– Я согласна с тобой, сынок, что мир сошёл с ума, но это касается не всех, живущих в этом мире. Мы, во всяком случае, ещё в здравом уме и твёрдой памяти. А если так, то, значит, с ума сошла какая-то другая его часть, и мы знаем, кто это. Вопрос здесь в другом – почему именно мы стали предметом их нападения, и какова конечная цель ими задуманного? Разве тот, кто возбудил всю эту нечисть, думает, что, уничтожив нас, он добьётся своей цели и переделает мир под себя? Его наивность граничит с безумием. Восстав против Богини Магужь, он тем самым обрекает себя на смерть или на вечные мучения. Конец для него очевиден, и в этом нет сомнения. Но меня волнует другое – для чего и почему именно мы страдаем и несём такие огромные жертвы?
– Наверное, во имя спасения наших потомков и светлого будущего для них?
– Я тоже склоняюсь к этому, а иначе получается, что все жертвы, положенные на этот алтарь, напрасны. И всё-таки есть одна червоточинка, которая не даёт мне покоя.
– Какая, расскажи про неё, матушка, прошу.
– Мои родители погибли очень рано, мне тогда ещё не было и трёх лет. Они в моей памяти встают отрывочно, а лики их уже стёрлись, и вижу я их только размытыми образами. Меня, как и других девочек-сирот, отдали жрицам на воспитание. Я вспоминаю о проведённом в храме времени, как о самом светлом и радостном времени в моей жизни. Мы многому там учились, постигая наш мир, казавшийся нам совершенством, где всё устроено по мудрому замыслу нашей великой Магужь. Зачем кому-то понадобилось разрушать совершенство? Наверное, для того, чтобы создать другое совершенство? Может быть, это другое и лучше, но тогда почему именно таким способом, и в чём виноваты мы? Почему Магужь позволяет нас убивать?
– Погибают слабые, а сильные выживают.
– Нет, Агрип, тут выходит всё наоборот, погибают как раз сильные и смелые, которые защищают всех слабых и трусливых.
– Матушка, твои потуги напрасны, мы никогда не сможем до конца понять весь промысел нашей Богини, это не в нашей власти. Чаруша, а как ты мыслишь? – Чаруша ничего не ответила, она, пригревшись возле мужа, мирно посапывала. – О-о-о… да ты, я вижу, ни о чём уже не мыслишь, твои мысли в этот миг где-то далеко-далеко от нас.
– И то правда, идите-ка вы уже спать, довольно мы здесь посидели, а ведь завтра день хлопотный будет.
– Пойду, матушка, пойду, завтра действительно будет нелегко, нам давно уже пора покинуть это место и навёрстывать упущенное.
На следующее утро, организованно и соблюдая порядок, люди двинулись дальше, следуя заранее намеченному маршруту. Прошла ещё неделя, в основном тихо и без каких-либо потрясений, если не считать несколько мелких стычек, которые были пресечены княжеской дружиной в зародыше. Но никто не обольщался, понимая, что их так просто не оставят и главные столкновения ещё впереди.
Уже скоро, а ожидание так нетерпеливо, уже близко, только руку протяни, пограничные заставы стольного города Крумии, они и радость и спасение. Дорога вывела беженцев к реке и, уже никуда больше не сворачивая, шла вдоль неё до самого первого острога. По колонне пронёсся ропот облегчения, когда узнали о скором окончании трудного путешествия.
Было уже далеко за полдень, когда приняли решение остановиться для привала, да и место как раз подвернулось идеальное, низкий, почти пологий, берег реки, мелкий песок, а вокруг редкий лес без зарослей кустарника.
Передовой отряд тем временем ушёл дальше вниз по течению, чтобы прочесать и проверить местность. Не было никаких проблем в осмотре местности, так как, приблизительно через пятьсот саженей, с левой стороны начиналось озеро, а вот где оно заканчивалось, авангарду определить не удалось ввиду появившейся объективной причины.
Они чуть не наткнулись на волколаков, которые, вместе с упырями, рыли ров от озера до реки, перегораживая тем самым перешеек в самом узком его месте. Работали они всеми четырьмя конечностями, проявляя недюжинную выносливость и сноровку, в результате чего ров быстро, прямо на глазах, вытягивался и углублялся. Оставив четвёрку дозорных, Макар с основным отрядом вернулся в лагерь и без промедления направился к Агрипу на доклад.
– Слушай, князь, чего я тебе поведаю.
– Говори, Макар.
– Там, чуть ниже по течению, где озеро подходит к реке довольно близко, нечисть роет ров, перегораживая нам путь.
– А много ли там нечисти?
– Много, князь, на этот раз очень много.
– Ну что же, придётся собирать совет дружины.
Совет, в полном сборе, состоялся скоро. Сперва слово было отдано Макару, который, во всех подробностях, изложил обстановку. Затем начались прения. Дружинники говорили охотно, предлагая разные варианты.
– Нам надо сплавиться по реке, – предложил один из дружинников.
– Нет, – возразил другой, – на реке мы, как на ладони, беззащитны и лишены возможности сделать неожиданный ход, а когда они нападут, то скученность на плотах сыграет с нами плохую шутку.
– А мы сплавимся ночью.
– О чём ты говоришь, ночью волколаки в несколько раз сильнее, и темнота для них не помеха.
Были и другие предложения, такие как, например, засыпать ров или навести через него мостки, также предлагали переправиться через реку и пройти по другому берегу, а кто-то настаивал обойти озеро, потому что эту, на первый взгляд бредовую, идею нечисть никак не рассматривает, а поэтому, не успев разгадать, будет застигнута врасплох.         
Агрип дал возможность высказаться всем, никого не перебивая и не останавливая.
– Мне надо подумать, – подытожил он, – соберёмся ближе к вечеру, и тогда я представлю вам рисунок наших действий.
Все вернулись к своим обязанностям, а князь же отправился к своей матери. Он описал ей сложившуюся на данный момент обстановку и попросил посодействовать в разработке плана.
– Матушка, я ещё малоопытен и поэтому обращаюсь к тебе за советом. От принятого мною решения зависит судьба многих наших соотечественников, а может быть, и всех нас. В данном случае я не имею права ошибиться.
– Как бы ты ни раскладывал свои силы, их всё равно недостаточно, а поэтому нужна подмога. Застава не так далеко, пошли гонцов, и помощь придёт. И ещё вот на что я хочу обратить твоё внимание, нужно много огня, только он сможет надломить их нечистый дух.
Выслушав Светлану, Агрип уединился в тихом безлюдном месте и, уйдя в себя, погрузился в размышления. В назначенный час совет собрался вновь. Взяв слово, Агрип говорил уверенно, мысли излагал ясно и понятно, а приказы отдавал чётко.
– Ты, Макар, с основной дружиной и ополченцами встанешь перед рвом, а я организую людей, чтобы они заготовили вязанки хвороста и дров, которыми ты заполнишь ров. Нечисть встречай стрелами, не давая им возможности перебраться на нашу сторону, но если это их не сдержит, то тут же поджигай ров. Устин, подбери себе дюжину добровольцев и, не медля, отправляйся за подмогой к ближайшей заставе. Пойдёшь по реке, но не верхом, а под водой, как это делать, ты знаешь, каждому на шею сплетите венок из зверобоя, что позволит вам на какое-то время отпугнуть водную нечисть. Выйдешь из воды на безопасном расстоянии от волколаков. Ещё прошу тебя, Устин, поторопись, очень поторопись, так как от тебя теперь зависит, жить нам дальше или же умереть здесь. – Проводив Устина, Агрип вдруг задумался и некоторое время молчал, но потом, видимо, приняв для себя решение, обратился к Макару. – Вот что я тебе скажу, вместо тебя я пойду ко рву, а ты, с малочисленным отрядом прикроешь нам тыл. Вероятность нападения сзади невелика, но подстраховаться всё же стоит.
Макар таким приказом остался, конечно, недоволен и хотел было возразить, но Агрип, проявив жёсткость, не дал ему такой возможности, пояснив при этом, что приказы не обсуждаются, а выполняются. Собрав практически всех мужчин, способных держать оружие, князь занял позицию перед рвом. Лучники выдвинулись вперёд, в то время как основные силы занялись изготовлением длинных пик, которые потом закапывали в землю под углом в сорок пять градусов, остриём в сторону противника. Тем временем Устин со своими товарищами сплёл венки из зверобоя, смастерил из тростника трубочки для дыхания и, прихватив с собой только самое необходимое, погрузился под воду, где, со скоростью течения реки, начал свой сплав. Макар же, оставшись не у дел, а иначе он и не думал, при всём при том, толково организовал прикрытие тылов, расставив бойцов по обеим сторонам дороги.
К битве всё было готово, настрой был по-боевому высок, все знали, за что им придётся умереть, и никто даже мысли не допускал обнаружить в себе признаки малодушия.
Ближе к вечеру, когда прохлада взбодрила нечисть от дневной сиесты, в их стане началось движение, поначалу казалось, что хаотичное, но потом стали явно проявляться черты продуманной организованности. Приведя себя в исходное состояние, враг замер в ожидании приказа. Приказ атаковать отдал огромного роста Йети. Он зарычал так, что на близстоящих деревьях опали листья, а сучковатый обломок берёзового ствола в его руке указывал направление атаки.
У русичей в данный момент было небольшое преимущество, и состояло оно в том, что заходящее солнце светило им в затылок, а нечисти слепило глаза.
Сначала из-за земляного вала, возведённого на неприятельской стороне рва, замелькали морды волколаков вперемешку с упырями. Они осторожно выглядывали, оценивая обстановку, и тут же исчезали. Но чем дальше, тем дольше они задерживались на верхушке насыпи, и в какой-то момент, решившись на атаку, с душераздирающим воплем бросились на княжеское войско. Но не тут-то было, только нечисть появлялась на гребне вала, как тут же падала замертво, сражённая меткими выстрелами.
Агрип, наблюдая, как трупы скатываются в ров, до поры до времени был спокоен, потому что всё шло по плану, но в следующий момент он отдал приказ лучникам прекратить стрельбу, а вместо этого велел поджечь хворост. Решение он принял как раз вовремя, а то, промедли он ещё чуть-чуть, и трупы волколаков и упырей плотным слоем накрыли бы хворост, и о его поджоге можно было бы забыть, а нечисть, в свою очередь, могла бы, по трупам своих товарищей, беспрепятственно преодолевать ров.
Задние ряды напирали, а передние сгорали в бушующем огне, и продолжалось это до тех пор, пока нечисть, опять же своими телами, не погасила огонь. Теперь, уже без вариантов, снова пришла очередь лучников, и гора трупов возобновила свой рост.
Стрелы закончились, и лучники, просачиваясь сквозь ряды, как вода меж пальцев, отошли за спину основным силам, образовав в стороне запасной отряд.
Тем временем наступила ночь, что для волколаков означало удвоение сил, как минимум, и как максимум, создавало проблемы ополчению, продолжающему сражаться в темноте. И всё, может быть, закончилось бы печально, не взойди на чистом небе луна, осветив своим могильным светом поле брани.
Когда нечисть, собравшись с духом, в очередной раз бросилась в атаку, ополчение, не дрогнув, стояло, выжидая паузу, до тех пор пока расстояние между ними и нападавшими не стало критическим, а затем быстро и организованно отступило, оставив после себя частокол из острых кольев, на которые благополучно насаживались, как мясо на шампур, в равных долях волколаки и упыри. Они, корчась в предсмертных судорогах, вопили так, что у ополченцев кровь стыла в жилах.
Дальше сбылось то, что и предполагалось – стороны сошлись врукопашную. Ополченцы, рубя нечисть, словно капусту, стояли насмерть, они гибли, теряя своих товарищей, но не отступили ни на шаг. Сеча продолжалась до рассвета, и чем больше занималась зорька, тем слабее становилась нечисть. Почувствовав это, вражья стая отступила, уйдя за вал в свой лагерь. А то небольшое пространство, выделенное природой для битвы, было сплошь усеяно вражьими трупами, но и ополченцы понесли значительные потери. И всё же эта часть битвы была выиграна русичами, и это было правдой. Так решил для себя Агрип, обосновывая это тем, что потери среди личного состава были не так уж катастрофичны, а запасной отряд вообще остался незадействованным. Но он не обольщался и не радовался раньше времени, а настраивался на следующий раунд, который, как он предполагал, будет на порядок труднее предыдущего. Оставив дозорных и забрав убитых и их оружие, Агрип отвёл своё войско в лагерь на отдых, затем он распорядился захоронить героев в братской могиле, а родственникам, вместо тел погибших, отдать их оружие, и только после того, как всё было исполнено, отправился к своим. Мать Светлана, жена Чаруша, и жена брата Влася встретили его со слезами на глазах, но то были слёзы радости, так как они заранее знали, что он жив. Погибни он на поле боя, весть о его кончине долетела бы до лагеря быстрее, чем закончилась сама битва.
– Чаруша, милая, принеси водицы, уж очень пить хочется.
Чаруша подсуетилась, отойдя несколько шагов до импровизированного пищеблока.
– Скажи, сынок, сможем мы продержаться до прихода подмоги?
– Смотря когда подойдёт. – Чаруша подала Агрипу крынку с водой, и князь опустошил её до дна за один присест. – Если к вечеру подмоги не будет, то следующей ночью нам не устоять, у нас просто не хватит людей. Эх, кабы жрицу нашу сюда, она бы подсказала нам, разъяснила да успокоила, но её нет, и поэтому тревога растёт, а от неё в душе неспокойная тяжесть.
– Она мудра и видит дальше нас, и то, что её нет с нами, это тоже знак нам, говорящий о том, что нам самим должно справиться со всеми напастями, свалившимися на наши головы. А если все мужчины, не допусти великая Магужь, лягут на поле брани, то тогда мы поднимем их мечи и встанем на защиту наших детей, стариков и родины. Лучше умереть стоя, чем остаток жизни стоять на коленях с опущенной головой.
– Матушка, сделай милость, если к вечеру подмога не подоспеет, постарайся увести людей подальше в лесную чащобу, чтобы там схорониться. Потом, когда всё утихнет, и если вам повезёт, доберётесь до заставы или хотя бы дадите знать о своём существовании.
– Ты веришь в то, что мы сумеем скрыться и остаться незамеченными для нечисти?
– Я надеюсь на это.
В этот самый момент к Агрипу подбежал молодой воин, оказавшийся гонцом от Макара. Он прошептал донесение прямо на ухо князю, и по мгновенно изменившемуся его лицу стало понятно, что весточка была нерадостная, что произошло что-то очень плохое, и это, в конечном итоге, оказалась не просто неприятность, а можно сказать, беда. Князь подозвал одного из дружинников, стоявших тут же неподалёку, которые всегда сопровождали его, и очень тихо, чтобы никто из присутствующих не слышал, отдал приказ.
– Что случилось, Агрипушка?
– Плохие вести, матушка.
– Расскажи, я должна знать.
– Нельзя, это может плохо повлиять на настроение людей.
– Ты не сможешь это утаить, и мы, рано или поздно, а я так мыслю, что рано, всё равно узнаем.
– Узнаете, конечно, узнаете, но пусть это будет как можно позже.
– Мне не нужны подробности, просто скажи, к чему нам готовиться?
– Хорошо, только я прошу, больше никому, даже моей жене.
– Пусть покарает меня Магужь, если я пророню на сторону хоть одно слово.
– С утра на отряд Макара напали черти. Он до сих пор успешно сдерживал их натиск, но в данный момент дружинников у него осталось всего десять человек, и он боится, что надолго их не хватит, а поэтому просит помощи. Я отдал распоряжение послать к нему запасной отряд.
– А как же ты сам без отряда?
– Со мною останутся основные силы, более ничего сказать не могу, если что, то придётся по ходу придумывать чего-нибудь. Знаю только одно, будет не просто тяжело, будет невыносимо трудно.      
– В твоих словах я слышу оттенок сомнения, так ли это?
– Да, матушка, так, но это не оттенок сомнения, это крик отчаяния.
– Как же ты можешь сомневаться в своих дружинниках, как ты вообще посмел думать такое?
– Не горячись, матушка, у меня и доли сомнения нет в своих сотоварищах. Просто нас очень мало, и нам не устоять. Это горькая правда, которую знаю я, а теперь ещё и ты.
– Ты устал, тебе надо отдохнуть, иди покемарь, и уверенность к тебе вернётся, обязательно вернётся.
– И то верно, надо вздремнуть чуток, всё равно, я так думаю, нечисть только ближе к ночи восстановит силы свои, и нам следует этим воспользоваться.
Подозвав гонца, Агрип отдал ещё одно распоряжение, а сам ушёл в глубь шатра, где и устроился на толстой войлочной циновке, подложив под голову подвернувшийся под руку вещевой мешок. Он уснул мгновенно, как только голова коснулась импровизированной подушки, но не прошло и трёх минут, как Агрип подскочил, как ошпаренный, врезал себе ладонью по небритой щеке, потом ещё раз, и ещё, до тех пор, пока щека не окрасилась в розовый цвет. Он вышел из шатра весь собранный и сосредоточенный, а желваки на его скулах отплясывали карамболь.
– Что с тобой?
– Ничего, матушка, мне просто совестно, и я ненавижу себя.
– Тебе приснился кошмар?
– Мне не приснилось, я увидел воочию, что сижу на раскалённых углях, а вокруг меня бесы хоровод водят, скалясь мне в глаза.
– От твоих слов я диву даюсь.
– Ничего тут дивного нет, просто я здесь… а там… Макар, не щадя живота своего, спасает нас, и меня в том числе. Коня мне! – Дружинник подвёл к князю его коня. – Вы все, – это касалось только княжеского сопровождения, – тоже по коням, и за мной.
Агрип, когда оказался на поле брани, никак не мог понять, то ли он просто опоздал, то ли опоздал совсем. Дружина Макара, от которой осталось всего четверо, отдыхала, распластавшись вповалку прямо на траве, а также и запасной отряд, посланный Агрипом на помощь, отдыхал, понеся незначительные потери.
– Макар! – князь бросился товарищу на шею. – Живой! Дай я тебя обниму! Ты прости меня, прошу, за то, что самолично не пришёл к тебе на выручку.
– И правильно сделал, мы и без тебя сами с усами. Подивись лучше, сколько мы чертей тут накосили. Остатки попрятались в омутах, и, я так разумею, они не скоро оттуда вылезут.
– Добро, тогда я оставляю отряд под твоим командованием, а сам поспешу обратно.
– Постой, Агрип, расскажи, как вы там, на той стороне?
– У нас всё хорошо, разве ты не понял, когда увидел присланный тебе на помощь мой запасной отряд?
– Да, он пришёл как раз вовремя, но люди из отряда говорят, что вам еле-еле удалось выстоять после ночного боя, а поэтому следующее нападение может стать для вас непосильным.
– У страха глаза велики, особенно когда стоишь в стороне и мучаешься от безделья.
– Так значит, мои волнения напрасны?
– Похорони погибших по чести и следи получше за чертями, а то ведь они такие, эти черти полосатые, горазды на всякие выдумки.
– Будь спокоен, князь, мы ведь тоже не лыком шиты.
У Агрипа отлегло от сердца, и возвращался он уже в более приподнятом настроении. По прибытии в свой шатёр он просто заставил себя лечь и вздремнуть, дабы восстановить не только силы, но и своё сердце, которое просто рвалось изнутри от нахлынувших чувств. Спал он до тех пор, пока гонцы не доложили о начавшемся движении в стане врага.
– Что-то рано они зашевелились, – ворчал Агрип, поправляя на себе военную амуницию, – ведь ещё не… а хотя, нет, уже как раз и вечер, а там и до темноты ведь недалеко, а подмоги до сих пор нет.
Вскочив на подведённого к нему коня и лишив родных права на прощания и лобзания, князь рванул на передовую.
Агрип объезжал ополчение, выстроенное в боевой порядок, он вглядывался в лица, будто бы хотел запомнить каждого, иногда он останавливался и спрашивал, как зовут того или иного воина. А может быть, он вычислял сомневающихся или дрогнувших духом, всё может быть, но нам знать об этом не дано, зато мы знаем точно, что князь не нашёл таких, а поэтому ему не пришлось никого настраивать и воодушевлять. Агрип выехал на середину и обратился к воинам.
– Братья! Наступает тот счастливый миг, когда нам будет предоставлена честь не посрамить предков наших и послужить примером для потомков. Сегодня мы очистим нашу Землю-Матушку от нечисти поганой. Не мы нарушили договор, однако нам предстоит восстановить его, принудив к этому тёмные силы. Там, у нас за спиной, наши сородичи: наши матери, жёны и дети, они верят нам, они ждут от нас победы, и мы добудем эту победу для них, чего бы нам это ни стоило. Я знаю, будет очень тяжело, но подмога уже близка, она придёт, обязательно придёт, потому что никогда ещё в подлунном мире не было такого, чтобы русичи бросали своих. О великая Магужь, взоры наши к тебе обращены, помоги нам, укрепи силы и дух наш и не оставь нас на произвол судьбы.
Князь спрыгнул с коня, которого тут же увели за строй, сам же встал в первый ряд плечом к плечу со своими соплеменниками.
Ждали недолго, а душераздирающий рык, перекатившийся из-за бугра, ознаменовал приближение битвы, и тут же на куче, сложенной из смердящих трупов упырей и волколаков, на самой её вершине, переползая на карачках через своих товарищей, показались отвратительные морды. Осмотрев поляну и оценив диспозицию, твари поднялись во весь рост, а услышав призывную команду, решительно пошли в наступление. Битва началась, и чёрная кровь, разбавленная алой, потекла рекой. Русичи стояли насмерть, отражая одну волну за другой, но силы ополченцев были не беспредельны, ряды их таяли прямо на глазах, что не скажешь о нечисти, которая, как саранча, всё прибывала и прибывала. На просьбы дружинников послать за отправленным до этого запасным отрядом, Агрип отвечал категорическим отказом. Казалось, что вот-вот, ещё немного вражьего напора, и защитники земли русской дрогнут и духом падут. Князь это чувствовал, а поэтому с удесятерённой энергией бросался в самую гущу боя, чтобы своим личным примером воодушевить воинов. Но и этого уже было недостаточно, и всё заметнее и очевиднее инициатива переходила к противнику. И вот, казалось, что всё, что ещё одна секунда, ещё один лёгкий напор, и ополченцы сломаются окончательно, а за ним отступление, перерастающее в панику, и всё, и больше ничего, кроме смерти позорной. Но тут, нежданно-негаданно, из-за леса показалась конница. Рассыпавшись веером, она летела во весь опор. Но каково же было потрясение ополченцев, когда вместо ожидаемых на подмогу воинов они увидели женщин, стариков и подростков. Дальше необходимость воодушевлять кого бы то ни было отпала сама собой, и русичи с такой яростью набросились на врага, что перелом случился мгновенно, и, как мы теперь понимаем, уже не в пользу врага. Нечисть, поджав хвосты, с визгом и хрюканьем бросилась наутёк, снова скрывшись за пригорком, причём так же быстро, как и появилась до этого. Пока ополченцы добивали по окрестным кустам вражеские остатки, взошло солнце. Князь дал знак глашатаю, чтобы тот протрубил отбой, а сам пошёл искать свою мать, уверенный в том, что это именно она организовала подмогу.
Он нашёл её сидящей на земле, а на коленях у неё лежал израненный подросток, который, а это было очевидно, без спросу сбежал на битву. Он доживал последние минуты своей жизни, его дыхание, до этого учащённое, становилось всё медленнее, зато глаза его светились счастьем, а вот улыбка на его юном лице давалась ему с трудом. Светлана нежно гладила его слипшиеся от крови волосы и плакала навзрыд.
– Пожалуйста, не плачьте. Не надо. Ну что вы. Скажите моей матушке, что я виноват перед ней, и попросите её, чтобы она простила меня, – это были последние слова юного героя, после чего дышать он перестал, но лучезарная улыбка осталась.
Агрип не мог вымолвить ни слова, комок, поднявшийся откуда-то изнутри, застрял под подбородком, напрочь сковав всю гортань.
– Помоги мне, Агрипушка. – Светлана своей рукой закрыла парню глаза. – Его нужно отвезти к родителям, и сделать это я хочу сама.
– Да, матушка, – кое-как прохрипел князь.
Они водрузили юного ратника коню на спину и, взяв его под уздцы, сами пошли рядом. Вернувшись в лагерь, они разыскали мать погибшего героя.
К ним вышла крепкая, стройная, в движениях уверенная и лёгкая на походку женщина, которой можно было бы дать не больше сорока пяти, если б не её лицо, серое по цвету и испещрённое глубокими морщинами. Увидев на конской спине своего сына, мать вскрикнула, прикрыв рукой рот, и, собрав остаток сил, попробовала что-то сказать, однако вместо слов из её груди вырвался только стон, и такой, от которого у нормальных людей темнеет в глазах. Ноги у бедной женщины подкосились, и она рухнула тут же, где и стояла. Пришлось Агрипу сначала отнести под навес женщину, а уж потом её сына. Светлана же привела беднягу в чувство, дала ей воды и без всяких слов обняла её, прижав к себе, как родную сестру.
– Родненькая ты моя, – Светлана смахнула навернувшуюся слезу, – ты поплачь, и тебе станет легче. Знай же, что сыночек твой был героем, каких мало, и таковым останется в памяти нашей, вечная ему слава. Перед тем, как мне пришлось самолично закрыть ему глаза, он просил передать тебе просьбу о том, что он винится перед тобой, и просил у тебя прощенья. Я знаю, горе твоё велико, и утешить тебя мне нечем, остаётся уповать на то, что душа твоего сына прямиком отправится в рай, в царствие небесное к Богине нашей,  Магужь.
– Ох!.. – женщина говорила негромко, её осмысленная, с хрипотцой, речь текла равномерно, без срывов. – И поплакала бы я, да видать, выплакала всё, когда предпоследнего хоронила, а этот был единственной оставшейся моей надеждой.
– А сколько же у тебя было сыновей?
– Так, почитай, девять.
– О, Великая Богиня, аж девять сыновей!.. – Светлана сложила руки, обращая свой взор ввысь.
– В одном ты права, утешить меня теперь нечем, а уповать на то, что их души соединились в раю, так это слабое утешение. Чтобы утешиться мне, для этого душа моя должна соединиться с их душами, а для этого мне нужно умереть, да так, чтобы в рай попасть. Ведь только соединившись, мы обретём покой и будем счастливы.
– Не вправе я давать тебе советы, так что поступай сообразно совести своей, да как сердце тебе подскажет. Если какая помощь нужна, так ты уж не стесняйся и обращайся прямо ко мне, а для похорон Агрип даст тебе дружинников в помощь,
– Нет, не надо мне дружинников, у нас в роду много женщин, так что справимся. – Безутешная мать подняла меч и, поднеся к лицу, поцеловала окровавленный клинок. – Вот что теперь мне нужно, он переходил из рук в руки и теперь оказался в руках моих. Это знак, мне знак, и я поняла предначертанное. – Она подняла меч в вытянутой руке. – Теперь только смерть сможет разжать мои руки.
– Ну, что же, воля твоя, а стало быть, на том и порешим. – Светлана встала, оправила одежды и, опершись на руку Агрипа, устало проговорила: – Пойдём, князь, что-то притомилась я.
Они шли молча до самого лагеря, думая каждый о своём.
– Что-то я проголодалась, – присаживаясь к импровизированному столу, как-то обречённо проговорила Светлана. – А ты, Агрипушка, не проголодался ли часом?
– Ты не поверишь, матушка, аж до головокружения.
– Чаруша, милая, подай нам чего-нибудь.
Жена Агрипа как будто бы ждала именно этой просьбы. Она стремглав метнулась в сторону, на ходу раздавая знаки остальным, которые, в свою очередь, тоже давно были наизготове. Им всем хотелось не просто угодить, но чтобы хоть на миг глава семьи и князь отвлеклись от проблем насущных. Кушанья перед Светланой и её сыном появились мгновенно, как будто им постелили скатерть-самобранку.
Охотно взявшись за еду, Агрип, тем не менее, не позволил себе наедаться до отвала, и на это у него было, как минимум, две причины: полный желудок отягощал в делах ратных, а возникнуть они могли в любую минуту, а во-вторых, ему просто-напросто смертельно хотелось спать. Поблагодарив Чарушу, князь уединился подальше от всех, и буквально через минуту можно было услышать, если подойти поближе, его лёгкое похрапывание.
Светлана же, не позволив себе такой роскоши, занялась делами домашними.
Ближе к вечеру прискакал гонец с передовой и попросил срочно разбудить князя. Окружающие сразу всё поняли, потому что просто так с передовой гонцы на взмыленном коне не прибывают. Светлане ничего не оставалось делать, как поспешить за Агрипом.
– Что случилось? – поправляя амуницию и стараясь говорить ровно и спокойно, князь подошёл вплотную к посыльному.
– Нечисть зашевелилась за бугром, и ещё… – молодой ратник знаком показал князю, что дальнейшая информация не для всех ушей.
Остаток донесения Агрип выслушал на правое ухо, и чем дольше он слушал, тем бледнее становилось его лицо.
– Сбор у расщеплённого дуба, это касается всех старших по полкам. Скачи, а я следом за тобой.
Сменив коня, гонец умчался во весь опор, а Агрип обратился к матери.
– Матушка, это, наверное, последняя у меня к тебе просьба. – У Светланы похолодело в груди. – Достань мне чистую рубаху. – Светлана отчётливо ощущала, как земля уходит у неё из-под ног.
Как она нашла и как принесла эту злосчастную рубаху, она не помнила, она видела только силуэт удаляющегося сына, скрывшегося в глубине шатра, и тот же силуэт, уже выходящий из шатра. Она не могла взять в толк, откуда вдруг взялся этот густой туман.
– Чаруша! – князь обнял жену. – Береги мать, себя тоже береги и родных не забывай, да поможет вам Великая Магужь. Меня же не поминайте лихом. Матушка, вспомни, что я тебе давеча говорил, если худое вдруг случится, постарайтесь схорониться понадёжней, если это возможно.
– Агрипушка! – ухватив за поводья, взмолилась Светлана. – Подмоги не будет? Скажи только, да или нет.
– Ну, что ты, матушка, не беспокойся, конечно же, подмога будет, да она уже на подходе. – Пришпорив коня, князь взял с места в галоп.
Постояв ещё с минуту после того, как улеглась пыль от конских копыт, Светлана обратилась к младшей снохе.
– Влася, будь добра, подготовь мне коня, – после чего она исчезла в глубине шатра и вышла через некоторое время уже при полном боевом облачении. – Помощи не будет, князь хотел нас утешить, но у него это не получилось. Теперь настал наш черёд, идите в народ и поднимайте всех, кто способен держать оружие.
Сама же Светлана, оседлав коня, направилась к той женщине, которой утром отдала погибшего сына.
Когда Агрип прискакал к расщеплённому дубу, все полковые командиры были уже на месте. Сразу перейдя к делу, а это подразумевало разъяснение плана на предстоящий бой, князь отдавал распоряжения спокойно и чётко по-военному. И ещё он сказал вот что:
– Наблюдающие за врагом дозорные докладывают о том, что в стане врага большое пополнение. Не буду от вас скрывать, что силы наши не равны и нечисть превосходит нас во много раз. Более того, не буду я на сей раз и воодушевлять вас, просто оглянитесь назад и вспомните, кто там остался у вас за спиной. Прежде чем прискакать сюда, я надел чистую белую рубаху без узоров и надписей, а старшей матери сказал, чтобы в случае нашей гибели самостоятельно пробиралась на север, авось у неё это получится, хотя и здесь надежды мало. Вы же действуйте на своё усмотрение, можете предупредить сородичей, а можете оставить им надежду. Подмога давно должна была быть уже здесь, но её, как вы видите, нет до сих пор. Значит, что-то случилось с нашими посыльными, других причин я не вижу, да и не может быть других причин. Идите к своим ополченцам и воодушевите их, как сможете, а также к сородичам своим и расскажите им всю правду, если посчитаете нужным. До того, как протрубит большой рог, вы ещё успеете всё это сделать. 
Где-то примерно через час протрубил большой рог. Командиры встали во главе своих полков и по приказу князя разошлись на свои исходные позиции. Тактика была проста. Лучники расположились на левом фланге, заняв высоту, с которой было удобно вести обстрел перелезающего через вал врага. Полки же выстроились колонной. Головной полк первым принимал бой и сражался до тех пор, пока или весь не погибнет, или, истощившись, но опять же по приказу князя, должен был отходить в конец колонны, для формирования нового полка, а в бой тем временем вступали свежие силы.
Скоро, очень скоро должно было начаться сражение, его дух, витая в воздухе, постепенно переползал через смердящий от волколакских трупов вал. Ровными рядами стояли русичи, не производя ни звука и, до приказа, без движения. Воины готовились к смерти, так к чему им лишние слова и напрасная суета? Всё замерло в предстоящем противостоянии: птицы не летали, листва не колыхалась, и только солнце, закатываясь за горизонт, удлиняло тени ополченцев. И вот среди этой тишины послышались странные звуки непонятного происхождения, и, по странному обстоятельству, раздававшиеся в тылу у ополченцев. Невольно все стали прислушиваться, отмечая про себя, что звук постепенно усиливался. С удивлением для себя, они распознали топот многочисленной конницы. И действительно, через пару-тройку минут из-за леса показались всадники, которые впоследствии примкнули к основному войску. По полкам тут же прокатился ропот, и не всегда с однозначными оценками.
Не раздумывая, Агрип направил своего коня к возглавлявшему пополнение всаднику, не сомневаясь, что увидит в этом командире свою мать. Конечно же, он не ошибся в своих предположениях.
– Матушка, только одно и спрошу, скажи, зачем? Это, по меньшей мере, просто глупо и неоправданно.
– С твоей стороны, может быть, и глупо, но люди сами, по своей доброй воле, приняли решение, а оправданно оно или нет, это покажет время. Важно другое – то, что в данный момент они считают, что они правы и это единственное верное их решение.
– Если мы все здесь погибнем, то кто поможет старикам и детям?
– Если погибнете вы, то и нам не спастись, а так есть худенькая, но надежда, что, может быть, они не тронут стариков и детей. Смирись, Агрип, не гони нас, но позволь нам сражаться вместе с вами плечом к плечу. Лучше посмотри, как воодушевились твои ратники.
– Ладно, матушка, будь по-твоему, а теперь слушай приказ. Схоронитесь там, – Агрип указал на кустарник, раскинувшийся невдалеке на правом фланге, – до поры до времени сидите тихо, а как понадобитесь, дам знак.
Как только новоявленный запасной полк занял свою позицию, из-за бугра донёсся звук множества труб, призывавших нечисть к бою. Услышав тревожные звуки, князь не медля поспешил на передний край.
Каждый воин в русском войске понимал, что это его последний бой – победить или умереть, и других вариантов нет. Смерть не страшила сынов земли русской, и если суждено было им умереть, то каждый из них знал, что впереди его ждёт жизнь вечная, жизнь в царствии небесном.
И грянул бой, жестокий и беспощадный, бой на уничтожение, и для одной из сторон последний.
Полки русичей таяли один за другим, а князь всё ждал и ждал, придерживая резерв, неизвестно на что надеясь. Но момент настал, и протрубил он сигнал о помощи, и силы свежие смяли врага, но, как впоследствии оказалось, не настолько, чтобы обратить его в полное бегство. Нечисть быстро пришла в себя, оправилась, а когда поняла, что это последний и единственный резерв русичей, то с удвоенной энергией ринулась вперёд. В какой-то момент показалось, что это всё, не выстоять ополченцам перед силой нечестивой, но вдруг произошли такие события, на которые никто, как с одной, так и с другой стороны, не рассчитывал.
А случилось следующее. Под звуки залихватской музыки подоспевшая к русичам подмога крошила в мелкий винегрет вражескую нечисть с тыла, а когда та поняла, в чём, собственно, дело, было уже поздно, потому что практически всех волколаков уже уничтожили, и только чудом уцелевшая кучка спаслась бегством.
Радостью переполнялись сердца ополченцев, со слезами на глазах они обнимали своих спасителей и беспрестанно твердили слова благодарности. Но каково было удивление Агрипа, когда, по возвращении в лагерь, он обнаружил, что там уже знают о победе. Видать, кто-то сбежал раньше, или послали гонца с сообщением о победе. Но это уже не так важно, народ ликовал, празднуя победу, а кто о ней сообщил, теперь уже и не вспоминали.

Глава 22

Наконец-то небо затянуло кучевыми облаками, палящее солнце больше не обжигало и не иссушало, а в лицо путникам, на их нескрываемую радость, подул свежий и довольно прохладный ветер. Эх, им бы сейчас, для полного удовольствия, дождичка, однако дождичек что-то не торопился радовать их своей спасительной влагой, но путники не отчаивались, потому что даже без дождя им уже стало как-то легче и дышать, и на душе. Пять дней, почти без отдыха и сна, группа южного направления отрывалась от предполагаемых преследователей. Им казалось, что амазонки вот-вот настигнут их и порубят на куски, не дав сказать даже слова в своё оправдание, и вывод здесь был один – так как просить у амазонок пощады бесполезно, то значит, только бежать, бежать, и как можно дальше. Вот они и бежали почти целую неделю, не щадя ни себя, ни коней. Но в этот день они почему-то остановились. То ли не на шутку выдохлись, то ли страх притупился, а может быть, холодный ветер остудил их воспалённые головы.
– Всё, довольно скачек, – Иваныч притормозил коня. – Здесь организуем большой привал, – он внимательно осмотрел местность, – заночуем тоже здесь, а что, вполне подходящее место.
– А может…
– Нет, Николай, довольно, мы и так как ошпаренные удирали почти две недели без оглядки, пора бы уже и успокоиться. Паранойя… знаете ли, штука заразительная, и если вовремя не дать ей противоядия, то этот вирус сожрёт тебя без остатка. Кузьма, а ты как думаешь?
– Я почти уверен, что погони за нами нет. Если бы они хотели, то враз бы нас настигли, уж поверьте мне, я о них много наслышан.
– А чего нам бояться, если какая заваруха, то у нас Перун на это дело имеется, он наша надёжная защита. Правда, Перун? – Николай потрепал пса за холку.
– Ну, что, как обычно, Кузьма на заготовку провизии, а мы с Николаем по хозяйству похлопочем?
Возражений тоже, как обычно, не было, и всё произошло так, как и предложил Максим Иванович. Крыша над головой, в виде шалаша, была собрана быстро и профессионально, благо опыт в этом деле уже имелся, костёр горел, Максим Иванович и Николай, в ожидании добытчика, расслабились, быстренько забыв об опасностях, и вели неспешную философскую, как и положено русскому человеку, беседу. Перун лежал рядом и внимательно слушал их или делал вид, что слушает. Но в какой-то момент он вдруг приподнялся, навострил уши, стал тихо поскуливать, а затем, завиляв хвостом, бросился в сторону леса. Возвращался же он вместе с Кузьмой, вид которого прямо давал понять, что голодными они в ближайшие три, а может быть, и пять дней точно уже не останутся.
Уставшие от долгого путешествия, измученные пережитыми событиями, но уже закалённые, как физически, так и характером, путники всё ж таки решились устроить маленькое празднество, с пиршеством, но без алкоголя, с плясками, но без музыки. Алкоголь им заменило чувство свободы, а музыку они напевали сами, выступая по очереди, каждый со своим репертуаром. К полуночи, наевшись и наплясавшись, они в конце концов угомонились, но спать не пошли, ведь задушевные беседы при луне ещё никто не отменял.
– Я вот тут всё думаю, – Иваныч бросил обглоданную косточку в костёр. – Как там наши, я  про твою деревню, Кузьма, и про её жителей, как там они и что там происходит в данный момент?
– Не знаю, а гадать не хочется.
– И то правильно, гадать – это дело пустое и неблагодарное. А всё-таки узнать жуть как хочется, как говорится, хоть одним глазком, ну, на худой конец, хоть сорока какая-нибудь весточку, что ли, принесла бы на своём хвосте. А вдруг там всё плохо и наша помощь уже запоздала, а мы, как умалишённые, ломимся в неизвестность. А там ведь тоже ещё неизвестно, что с нами может случиться.
– На всё воля Всевышней.
– Дядь Максим, это он сейчас о ком?
– Они верят, что на небе ими правит Богиня Магужь, которой они и поклоняются.
– А-а-а!.. Это типа нашего Иисуса Христа?
– Да, типа того. Интересно, на какой широте мы сейчас находимся? Может быть, мы уже в предгорье? Как ты думаешь, Кузьма?
– Да, мы уже давно в предгорье. Вы, конечно же, не заметили, а дорога, между прочим, идёт вверх.
– Как это ты определил?
– Речек стало больше, но они небольшие и текут строго с юга на север, почва стала каменистой, дерева другие, и трава не наша.
– Вот, Николай, учись жить с природой в согласии. Скоро мы увидим настоящие горы, перед нами раскроются горные долины, а снежные перевалы встанут у нас на пути, и мы, голыми обмороженными руками, будем рыть тоннели в толще снега, прокладывая себе путь.
– Ох, и наговорите вы, дядя Максим.
– Хочу предупредить, – Кузьма старался говорить как можно равнодушней, – мы вступаем на землю больших людей.
– Каких таких больших людей? – Николай даже поменял позу из лежачей в сидячую.
– Больших, значит, вот таких, – Кузьма поднял руку над головой.
– Ты хочешь сказать, что мы встретимся с великанами?
– Я хочу сказать, что встречаться с жителями этой земли нежелательно.
– Подожди, – Николай явно нервничал. – Здесь что, действительно живут великаны?
– Да, живут.
– И какого же они роста?
– Люди говорят, что рост их достигает пяти саженей.
– Ни фига себе! Вот это рост! Кстати, дядь Максим, а сколько это в метрах?
– Если предположить, что сажень может достигать до полутора метра, то получается где-то в пределах семи-восьми метров.
– Вот я и говорю, ни фига себе, вот это рост! Иди-ка, прокорми-ка такую махину. А кстати, Кузьма, скажи нам, а что они едят?
– Они едят всё.
– Слышите, дядь Максим, они жрут всё, и это, в принципе, логично, если учесть размер ихнего желудка. Скажи, Кузьма, они что, действительно едят всё, прям всё-всё?
– Если тебя интересует про человеков, то они и их едят.
– О Боже, что-то мне стало как-то нехорошо. Это что же такое получается? Получается, что они самые настоящие… ну, эти… ну, как их? Максим Иванович, подскажите же!
– Каннибалы.
– Да-да, ведь эти самые каннибалы, значит, могут нас, вот так запросто, сожрать?
– Могут, а чем мы хуже других человеков?
– Теперь я понял, и мне всё стало ясно, нам туда никак нельзя, нам надо обойти эти земли стороной. Хотите вы этого или нет, но я туда не пойду. Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт.
– А ты знаешь обходной путь? Лично я не знаю, и Иваныч, я уверен, тоже не знает. Нам сказано идти строго на юг, не сворачивая ни вправо, ни влево.       
– А как же эти, вечно голодные великаны? Нам не пройти сквозь них незамеченными, после первой же ночёвки мы окажемся у них на сковородке и договориться уже не успеем, потому что сковородка очень быстро накаляется. Постой-ка, Кузьма, а может быть, ты это всё нам тут напридумывал, ну, чтобы разыграть нас да приколоться над нами? Успокой нас и скажи, что я прав. Ну, подумаешь, начитался книжек про Гулливера, с кем не бывает, ну и фантазируешь тут.
– Коля, – Подосиновиков дипломатично покряхтел, прежде чем продолжить, – у них нет книжек, вообще нет, никаких, понимаешь? Они ещё не умеют их печатать. А раз книг нет, то откуда им знать про Гулливера?
– Ну да, конечно, вы правы, Максим Иванович, но тогда откуда он набрался про этих великанов?
– Известно откуда – из уст в уста, а если по-нашему, то это не что иное, как "сарафанное радио", и поэтому остаётся предположить, что это действительно правда и что великаны – это реальность, как и то, что собака может превращаться в монстра.
– Если это так, то нам крышка. Тут и Перун не спасёт нас.
– Не скули, Кольша, авось прорвёмся, – Кузьма похлопал товарища по плечу. – Давайте укладываться, а то поздно уже, утро вечера мудренее.
– Да-а-а… Конечно, надо укладываться, что же нам ещё остаётся делать. Надо же, успокоил, утро, говорит, вечера мудренее. Конечно, мудренее, но нам бы ещё дожить до этого мудрого утра. – Хорошее настроение у Николая пропало окончательно. Ещё с полчаса назад ему казалось, что все мытарства закончились и пришло время ликовать, но, как оказалось, всё ещё только начинается. Как тут не расстроиться, у любого опустятся не только руки, но и все остальные части тела. Николай вполголоса ворчал: – Ну, да, наше вечное авось, конечно же, авось, кто же может с ним сравниться, только само авось и никто больше, теперь это авось наш спаситель. – Он бурчал до тех пор, пока не уснул.
Утро, конечно же, мудренее, чем вечер, но этого никто так и не понял, когда, проснувшись утром, обнаружили себя целыми и невредимыми. От завтрака все дружно отказались, и понятно почему. В дорогу собирались нарочито долго, как будто ждали чего-то друг от друга, думая, что вот-вот гениальная мысль озарит чьё-нибудь чело и выдаст идею, как обойти, или, на худой конец, пойти через эти треклятые земли незамеченными для великанов. Но, мысли, как назло, куда-то попрятались и никак не хотели давать о себе знать. Так и двинулись не спеша, со всеми предосторожностями, и только Перун был беспечен, весел и подвижен.
– Дядь Максим, – Николай придержал коня, – у меня с утра что-то плохое предчувствие.
– И что из этого вытекает?
– У меня предложение: давайте вернёмся домой. А по возвращении скажем, что не нашли ни этой горы, ни пещеры, ни этого, того, кто в ней живёт. Всё равно же никто наши слова проверить не сможет.
– Я тебя, Николай, понимаю и даже в чём-то тебя оправдываю. Не твоя вина, что тебе страшно. Мне, между прочим, тоже не очень радостно, да что там скрывать, нам всем страшно. Но я также понимаю и другое, а то, что нам уже поздно бояться, это надо было делать ещё там, как ты говоришь, дома. Мы однажды взяли на себя ответственность, а раз взяли, то значит, надо соответствовать. Лично я не могу принять твоё предложение, думаю, что и Кузьма тоже. Однако мы тебя не неволим и не осудим, хочешь вернуться – возвращайся, но только один. Кузьма, отдай Николаю всю провизию. Отныне наши дороги разойдутся. – Подосиновиков хлопнул ладонью по крупу своего коня. – Прощай, Кольша!
Николай смотрел вслед удаляющимся товарищам, которые за этот долгий переход стали для него больше, чем друзья. Какая-то жалость сдавила парню грудь, и было непонятно, кого в первую очередь ему хотелось пожалеть, а слёзы, навернувшиеся на глаза, только усиливали давление в груди. Николай позвал своего верного друга, но Перун почему-то на его зов не откликнулся. Оглядевшись, Николай Васильевич понял, что и пёс ушёл вместе с Максимом Ивановичем и Кузьмой. С ним поступили жёстко, и даже может быть жестоко, но в данном случае оправданно. Вокруг дикий и агрессивным мир, в котором за свою жизнь надо бороться, и Николай это вдруг чётко осознал, и ещё он понял, что ему в этой борьбе никто уже не поможет. Обида и отчаяние надломили его дух, и слёзы, теперь уже ручьём, потекли из юношеских глаз. Николай сунул руку в свою котомку, чтобы найти какую-нибудь тряпицу и вытереть ненужную сырость на лице, но вместо тряпицы ему в руку попалась каменная печать, которую он в данный момент и рассматривал, без любопытства, но с глубокой задумчивостью. "Как же они без печати? Без печати им никак нельзя. А мне с ними не по пути, мне в другую сторону, да и мне самому печать пригодится. Действительно, мне бы печать не помешала, но ведь им она нужнее. Я не смогу взять её себе, мне надо её вернуть… обязательно надо вернуть". Николай больше не раздумывал, он с такой силой осадил коня, что тот, ломанувшись вперёд, чуть не сбросил с себя седока.
Николай догнал своих товарищей довольно быстро, благо те никуда не торопились. Сообщив им причину своего возвращения, он отдал печать Максиму Ивановичу, а также добавил, что давеча смалодушничал и просит прощения, и ещё он сказал, что никогда больше не бросит своих друзей. И тут у Николая как будто гора с плеч свалилась, а на душе вновь стало легко и даже весело. А ещё Николай вдруг понял, что если и придётся погибать, то со своими друзьями ему это будет сделать гораздо легче, чем в одиночку.
Ещё через два дня пути уже и Максим Иванович и Николай не сомневались, что находятся в предгорьях Кавказа, где на горизонте явно просматривались белые вершины остроконечных гор. Незаметно закончились леса, сменившиеся изумрудными лугами, по которым то и дело кочевали тучные стада разнообразных копытных.
В одной из долин, небольшой по размеру, с разбросанными по ней огромными кусками гранитных глыб, и решили наши путники остановиться на ночлег. Уютное плато благодаря своим габаритам хорошо просматривалось во все стороны, а обломки скал служили неплохим укрытием от посторонних глаз. Для костра пришлось прилично попотеть и обойти всю долину в поисках кизяка. Старания не были напрасными, и путешественники смогли разжечь костерок, тем самым обеспечив себя горячим ужином. Посиделки у костра решили не устраивать, а поскорее лечь спать, чтобы утром пораньше встать, и не из-за того, что они торопились, просто ночи становились холодные, да и привычной крыши над головой не было. Приходилось скучиваться, прижимаясь друг к дружке, а вдобавок класть между собой Перуна в качестве обогревателя, вставать же приходилось до рассвета, пока на землю не легла роса.
Всё было хорошо: плотный ужин и быстрый сон в обнимку с Перуном. Однако проснулись они почему-то не так, как рассчитывали, а от лёгкой тряски и покачивания. Когда же протёрли глаза и огляделись, то неприятно удивились, увидев себя в деревянной клетке, которую, волоча по земле, тащил в горы огромный человек в сопровождении ещё двух таких же.
– Я же говорил! Я же говорил! Допрыгались, блин!
– Только без паники, Николай.
– А я предупреждал, что у меня плохое предчувствие. Я вам предлагал сделать небольшой крюк. Ну, и кто оказался прав? Кто, я вас спрашиваю?
– Да, ты, Николай, ты, свет очей наших.
– А я, между прочим, на полном серьёзе, дядь Максим, и не надо тут ехидничать. Посмотрим, как вы будете прикалываться, когда вас на раскалённую сковородку посадят. 
– Вот когда посадят, тогда и будем подпрыгивать, а сейчас я тебя попрошу, заглохни, пожалуйста.
– Легко сказать – заглохни. А если у меня не получается глохнуть, что тогда? Скажи, Кузьма, это они и есть?
– Да, это и есть те самые великаны, хозяева здешних земель.
– Надеюсь, что сегодня утром они уже успели плотно позавтракать. А вообще-то странно…
– Что тебе странно?
– А то, что Перун сидит рядом с нами в одной клетке. Как это он, со своим собачьим чутьём, смог проворонить этих монстров? Они же не по воздуху к нам прилетели, а явно шли по земле. Обратите внимание, как они шагают. От их шагов земля подпрыгивает.
– Молодец, Николай, на сей раз верно подметил, Действительно, как это Перун умудрился их проворонить? Кузьма, у тебя есть на это научное объяснение?
– Есть.
– Ну, тогда поделись с народом, не стесняйся, ведь здесь все свои, кроме этих трёх мотовилин. Но за них можешь не переживать, ведь они всё равно русского языка не бачут.
– А здесь ничего загадочного нет, они умеют ходить бесшумно, когда им это нужно.
– Тьфу ты! – Николай хлопнул себя по лбу ладошкой. – Как же я сразу не догадался!
– О чём, Николай Васильевич?
– Это же снежные люди. А если это так, то всё встаёт на свои места.
– Позволь мне с тобой не согласиться.
– Да, ладно вам, дядь Максим, опять начинаете…
– Я ничего не начинаю, я просто продолжаю твои рассуждения. Посмотри на них внимательно, что ты ещё видишь?
– Да вроде бы ничего особенного. – Николай прильнул к решётке и с минуту рассматривал великанов. – А-а-а!.. Я понял, у них нет оружия.
– Правильно, и оружия у них тоже нет. Ну, а что ещё ты видишь?
– Дядь Максим, а может быть нам лучше подумать о своём освобождении из плена?
– Это не снежные люди. Снежный человек обычно покрыт шерстью, а эти, так же как и мы, безволосые. Более того, одежды у них такие же, как у нас. Теперь нет никаких сомнений – это самые настоящие люди, только очень высокие.
– Да мне как-то от этого ни горячо ни холодно. Надо срочно разработать план побега.
– Я не против, сейчас как раз самое время. Какие у тебя предложения, Николай?
– У меня?.. – Глаза у Николая вспыхнули озорным огнём, но через мгновенье погасли, и с обречённостью в голосе он тихо проговорил: – Пока на ум что-то ничего не приходит. Время для обдумывания нужно.
А тем временем великаны дошли до того места, где, по их мнению, в ближайшие дни должны были содержаться пленники. Ровная площадка, вымощенная мелким щебнем, по кругу которой, на равном расстоянии, были установлены каменные домики, похожие на собачью конуру. Сложены домики из шести монолитных блоков. На большом и толстом основании смонтированы четыре стены, каждая из которых полтора метра в длину и столько же в высоту, с круглым отверстием в одной из них, а сверху крыша с выступающим козырьком над отверстием. Каждому из пленников досталось, правда без удобств, но по отдельной конуре, и даже пёс удостоился такой же чести. Происходило же это следующим образом. Один из великанов снимал крышку, другой помогал пленнику забраться вовнутрь, затем крышка возвращалась на место – и всё, одиночная камера в полном распоряжении узника. Круглое отверстие в стене позволяло просунуть в него только руку, но зато вполне свободно. Рассадив всех пленников, большие люди удалились.
Через некоторое время, а это буквально минут пятнадцать, узники освоились в новой и непривычной обстановке и, чтобы как-то себя отвлечь от мыслей печальных, стали переговариваться.
– Эй, Николай Васильевич! – приложившись ртом к отверстию, взял на себя инициативу Подосиновиков. – Николай Васильевич, ты слышишь меня?
– Да слышу я, слышу, – донеслось из соседней будки справа.
– Сейчас как раз самое время подумать о нём.
– О ком это?
– О плане побега. Надеюсь, ты не отказался от побега?
– Поздно, из этого курятника не убежишь.
– Это не курятники, Николай Васильевич, это так называемый дольмен.
– А что такое дольмен?
– Это то, где ты в данный момент находишься.
– Что дольмен, что курятник – один хрен.
– Ты давай не заводись, а лучше план побега прорабатывай.
– Дядь Максим, вы что, издеваетесь, какой ещё план, какой побег, здесь без вариантов, нам пришёл полный кирдык.
– А ты, Кузьма, что об этом обо всём думаешь?
– Пока на ум ничего не приходит.
– Надеюсь, когда придёт, ты поделишься с нами?
– Обязательно.
– Николай Васильевич!
– А!
– Я забыл спросить, как хатёнка, с точки зрения длительного проживания в ней?
– Хатёнка так себе, могли бы и получше дать. Хотя в данном случае это уже не столь важно. Главное – не дует, и дождь не каплет. А вы, дядь Максим, разве взаправду думаете, что нас здесь будут долго держать? Мне кажется, что край до завтра, потому что с наступлением рассвета нас принесут в жертву, а потом сожрут без соли и без лука.
– А почему на рассвете?
– А потому, что тут туалет не предусмотрен.
– А ведь точно Николай говорит, отхожего места я здесь не нащупал. Ну, а если по-серьёзному? Кузьма, как ты расцениваешь наши шансы, сможем мы отсюда выбраться?
– Ты уже спрашивал меня об этом.
– А я ещё раз хочу спросить, чтобы точно знать, к чему нам готовиться.
– А я ещё раз говорю, что пока не знаю как, но знаю точно, что из любой западни можно выбраться.
– Ну, хорошо, не буду тебя напрягать, а за надежду отдельное спасибо.
Дальше разговор как-то не склеивался и постепенно сошёл на нет. А ближе к вечеру пришли двое великанов и, к великому удивлению пленников, принесли кушанья, состоявшие из куска холодного мяса, ломтя чёрного хлеба и крынки с прокисшим молоком, что-то наподобие кумыса. И весь этот ужин подавали через верх, приподняв для этого крышу. Раздав пайки, великаны так же молча удалились.
– Дядь Максим, а дядь Максим!
– Ну, чего тебе, Николай?
– А вам то же самое принесли, что и мне?
– А что тебе принесли?
– Мясо, ни фига не солёное, хлеб какой-то пресный и кислятину в глиняной банке, которую пить невозможно.
– А по мне, так еда вполне сносная. Не шведский стол, конечно, но зато здоровая и экологически чистая. Ну, ты там смотри, Николай, если что, то я за тебя доем.
– Да нет уж, я как-нибудь сам, кроме кислятины, конечно. Эх! Только одного я не могу понять, зачем нас кормить, если завтра всё равно нам головы поотрубают.
– А это для того, чтобы мы форму не потеряли и выглядели прилично, – Максим Иванович нервно рассмеялся, – как кабанчики перед забоем. Плохое, конечно, сравнение, но в такой обстановке ничего лучше на ум не приходит.
– Дядь Максим, а дядь Максим!
– Ну чего тебе опять?
– А здесь на стенах какие-то надписи.
– Да-а-а?.. А на каком языке?
– А я знаю? Какие-то значки.
– Постой-ка, Николай, я у себя тоже посмотрю. – Максим Иванович, вспомнив между прочим, что он вообще-то профессиональный сыщик, с пристальным вниманием осмотрел стены. – Надо же, и у меня все стены исписаны. Понятно, что этот текст здесь не просто так и он должен о чём-то говорить, но вот о чём… Нет, это не для моего ума задача. Эх, сюда бы Чапаева нашего… Постойте, братцы-кролики, а может быть, Кузьма смогёт? Эй, Кузьма, ты случаем не в курсе, что здесь за царапины и есть ли они у тебя?
– Это руны Магужь.
– Вот здорово, но, честно говоря, мне это не о чём не говорит. Скажи нам, Кузьма, ты их можешь прочесть?
– Свои, конечно, могу, а ваши, естественно, нет.
– Тогда сделай милость, прочти, хотя бы свои, а мы послушаем, чего там в твоей хате на стенках нацарапали.
Кузьма начал не сразу, обрекая друзей на гадание, то ли он собирался с духом, то ли, прежде чем начать, досконально изучал текст.
– Слушайте!
– Слушаем тебя, Кузьма!
– Читаю дословно! – Богиня Магужь. Мастерская Мары. Я – ноша твоя, я – то ты, а ко мне приди приятным. Войти сюда нельзя, но выйти можно. Последний путь душе здесь уготован. Усопший, плоть твоя для жертвы Нави предстоит.
– Это всё?
– Да, это всё.
– Кое-что из этой абракадабры я всё же понял, а остальное и понимать не нужно, главное это то, что этот каменный ящик служит погребальным саркофагом, вот это мне стало понятно сразу. Да-а-а уж, не слишком обнадёживающие тексты. Слышь, Кузьма, посмотри ещё повнимательнее, может быть, там сноски какие-нибудь есть или инструкция, как из этих каменных гробов выбираться.
– Больше ничего, кроме лика Магужь.
– А ты не путаешь, может быть, это изображение Мары?
– Мара не богиня, поэтому её лик нельзя изображать.
– Ну что же, нельзя так нельзя. – Тут Максим Иванович зевнул, да так громко, что сразу с двух сторон одновременно ему пожелали спокойной ночи. – И вам спокойной ночи, ребята, если, конечно, в данной ситуации это возможно.
Но дальнейшие события показали, что это возможно. Никто, конечно, друг про друга не знал, но первым уснул Максим Иванович, за ним Николай, и последним сломался Кузьма, а что касается Перуна, то тот давно уже спал.                               
Несмотря на прохладную погоду снаружи, внутри каменного домика было довольно-таки тепло и комфортно. Но это было ещё не самое странное, удивляло другое, а именно то, что в эту ночь им, всем троим, приснился один и тот же сон, но об этом они узнают гораздо позже.
А снилось им следующее. Ночью, может быть, даже и не этой, а какой-нибудь другой, которая происходила, допустим, в прошлом, а также могла происходить и в будущем, что в общем контексте сути не меняет, приснилось им, что ехали они верхом на козлах, держась обеими руками за длинные рога. Дорога, освещённая ярким светом луны, хорошо просматривалась во все стороны, но была совершенно для них незнакома. Так вот, ехали они, значит, ехали, ничего себе так, без приключений, как вдруг их козлы, чрезвычайно резко, сворачивают с дороги в поле, на котором буквально через пару сотен метров стали появляться кочки, явно указывая на приближение болота. Всадники, не сговариваясь, стали налегать на рога, чтобы, значит, повернуть козлов в обратную сторону, но те с молчаливым упрямством шли только вперёд. Вот уже и кочки закончились, а вместо них пошла чавкающая жижа. В какой-то момент козлы останавливаются и, ни с того ни с сего, давай вертеть своими бородатыми головами то влево, то вправо, при этом ещё и громко блея. На блеяние никто не ответил, а поэтому вокруг было так же тихо, как и с минуту назад. Однако случилось другое: то тут, то там из воды стали медленно появляться кончики рогов, но то были уже не козьи рога, а тех, кто вслед за ними появился из болота. А появились, к превеликому удивлению наших путешественников, черти, самые настоящие полосатые черти, собственной персоной. Как и положено, они были волосатые, со свиным рылом и с длинными лысыми хвостами, на концах которых красовался клок шерсти. Всадники хотели было закричать, но почему-то их рты не открывались, как будто их кто-то зашил или заклеил. Тогда они, изо всей силы, какая была в их руках, дёрнули своих козлов за рога, вдобавок ещё и пятками осадили по бокам, чтобы, значит, развернув их на сто восемьдесят градусов, свалить отсюда по-быстрому. Но когда, после многочисленных неудачных попыток, всадники глянули себе под зад, то обнаружили, что под ними уже не козлы, а такие же черти, какие повылазили из этой трясины. Увидев испуг и отчаяние всадников, черти обрадовались неимоверно и тут же устроили себе веселье с плясками да с дикими криками. Черти забавлялись, как дети, они плескались, кидались грязью, а затем, обмазав бедолаг с ног до головы всё той же сероводородной жижей и при этом что-то приговаривая, стали поочерёдно целовать их в самое темечко. Затем, подхватив людей под белые рученьки, которые к тому моменту уже были чёрненькие, а также и ноженьки, потащили к себе в глубокий омут. Вода уже доходила до подбородка, ещё мгновенье, и жертвы насилия захлебнутся в коричневом бульоне, но тут до их ушей донёсся звук, похожий, как им показалось, на утренний крик петуха. Не успев разобраться в реальности своих слуховых ощущений, они вдруг разом проснулись. Их сердца стучали, как молот по наковальне, пот со лба ручьями стекал на каменный пол, слабость в теле была такая, что они чувствовали себя обыкновенным баклажаном, лежащим на грядке, и при этом каждый думал, что это происходило только с ним.
А между тем действительно рассвело. И если по правде сказать, так лучше бы оно и не наступало, это утро, потому что ещё неизвестно, какое для них оно будет, – доброе или последнее в их жизни.
Первым из проснувшихся подал голос Николай.
– Дядь Максим! Дядь Максим!
– Ну, что ты разорался спозаранку?
– Дядь Максим, вы живы?!   
– Догадайся с одного раза.
– А Кузьма жив?!
– Так ты не меня, а его спроси.
– Кузьма, ты живой?!
– Пока ещё живой.
– Ну, слава Богу! А то я тут запаниковал. В этом каменном ящике обстановка ненормальная, ночью всякие кошмары снятся, а я человек мнительный и мне это противопоказано. Но сон, зараза, настолько был реальный, что я чуть не помер со страху. Спасибо петуху, вовремя прокукарекал, а то…
– Надо же, – не сдержавшись, Максим Иванович перебил на полуслове Николая, – и мне кошмар приснился, и меня крик петуха, можно сказать, спас. Кузьма!
– Чаво!
– Даже и не знаю, как поделикатней к этому вопросу подойти. Короче, ответь как на духу, ты так же благодарен петуху?
– Да, он прокричал в самый подходящий момент.
– Ну, что я вам говорил?! – Николай от досады колотил кулаком по стене, но этого никто не слышал. – Эти курятники не просто курятники, это каменные гробы, да ещё со всякими штучками-дрючками. Надо срочно, каким угодно образом, отсюда линять. Кузьма, давай, напрягай мозг, проси свою Магужь, пусть нам поможет приподнять верхнюю плиту, неужели она позволит, чтобы три безгрешных человека погибли за просто так. Ну, чего ты там молчишь, ты думаешь или нет?
– Да думаю я, думаю.
– Думает он. Думай скорее, каждая секунда дорога. У тебя вся ночь была на раздумье, а вместо того, чтобы думать, ты дрых без задних ног да песню петуха слушал. – Николай на минуту замолчал, но потом закричал что есть мочи: – Ура, мы спасены! Всё так просто, как же я сразу не догадался! Дядь Максим, печать наша у вас?
– У меня.
– Надо её срочно предъявить этим громилам.
– Думаешь, подействует?
– Ну, раньше-то действовала, и потом, у нас выбора нет, это наш последний шанс. Кузьма всё равно уже ни хрена не придумает.
– Опять соглашусь с тобой, Николай. Конечно, испробуем наш последний шанс, ведь терять нам действительно нечего.
После этого разговора Максим Иванович призадумался, соображая, как бы, не упустив момент, удачней показать или передать своё доказательство, а лучше всего на словах объяснить, что они не враги, что у них ответственное задание по спасению человечества и что они, наконец, взращённые на ГМОпродуктах, совершенно невкусные. Рассуждать, лёжа на тёплых камнях, это хорошо, однако решение надо было принимать, ведь не ровен час, заявятся сюда великаны, и всё – кирдык подкрался незаметно. Думал он, думал и ничего лучше не придумал, как просунуть руку в отверстие как можно дальше, сжимая в кулаке печать, и разжать его только тогда, когда к нему приблизится хотя бы один из великанов. "Эх, вот бы ещё язык их понимать, а ещё лучше и разговаривать на нём", – сокрушался Максим Иванович, подсознательно готовя себя к самому худшему сценарию.
А тут как раз и великаны собственной персоной пожаловали. Максим Иванович припал глазом к отверстию в ожидании подходящего момента. Ждать пришлось недолго, толстые волосатые ноги появились прямо перед ним, как будто из ниоткуда, перекрыв Максиму Ивановичу весь обзор. "Пора, это и есть тот самый подходящий момент", – он просунул руку как можно дальше, повернул её ладонью вверх и разжал кулак. От напряжения, не только психологического, но и физического, старший следователь по особо важным делам даже зажмурился, при этом плотно сжав губы, вдобавок ко всему у него заложило уши и наступила короткая глухота, а когда слух восстановился, то он услышал вполне русскую речь.
– Смотри, этот недоросль нам что-то хочет показать.
– Ты полагаешь, что нам стоит обратить на это внимание?
– Не знаю, но давай посмотрим, ведь неспроста же он протянул руку.
– У нас своих дел невпроворот, а ты на какие-то протянутые руки внимание обращаешь. Мало ли кто чего протягивает.
– Но ведь нас это ни к чему не обязывает, и потом мне интересно и я лично никуда не тороплюсь.
– Я тоже никуда не буду торопиться. А если мы оба никуда не торопимся, то тогда давай посмотрим.
Кто-то из них взял печать с ладони Максима Ивановича. А когда он прочувствовал это, то сначала его прошиб пот, и только потом он убрал руку.
– Это бечать северных жриц.
– Я понял, и дальше что?
– Как что, мы должны отвести их к нашему жрецу.
– Зачем нам эта головная боль? У нас есть приказ – всех людей, приходящих на наши земли, приносить в жертву Йайщеру, предварительно очистив их от всякой скверны. Я уверен, что он будет рад нашему дару, ведь мы так давно его не задабривали. А бечать выкинь, как будто её и не было. Никто же не видел и никто не знает, а поэтому никто ничего не скажет.
– Я видел, я знаю, и я расскажу! – Максим Иванович кричал прямо в круглое отверстие, чётко для себя осознавая, что, не важно как, но нужно вмешиваться, и именно сейчас, потому что надо было для начала хотя бы отсрочить для себя смертный приговор, а там, кто его знает, там уж как Бог на душу положит.
– Кто это пропищал?
– Это изнутри чистилища.
– Слушай, они такие болтливые. Вчера всю дорогу несли всякую чушь, нас, кстати, ругали на чём свет стоит и сейчас угомониться не могут. Сам посуди, ну кому он сможет рассказать, кроме как нашему жрецу, больше-то некому. А до жреца ещё дойти нужно, чего мы ему, конечно, не позволим.
– Я знаю, кому он ещё может рассказать.
– Кому?
– Он может рассказать нам.
– Может, но его старания будут напрасны, мы-то и так уже всё знаем. Так что давай, собирай остальных, кроме заморенного волка, его отпусти.
– Вы что же, дубины стоеросовые, – прекрасно понимая, что терять им уже нечего, Максим Иванович не просто кричал, он рычал во всё горло, тем самым поднимая свой боевой дух, – думаете, что кроме вашего несчастного жреца мне и пожаловаться некому? Ошибаетесь, мальчики, найдётся и на вас управа. Мне этой ночью видение было, и не в вашу пользу, между прочим.
– Как ты думаешь, врёт?
– Про то, что могло быть видение, я думаю, не врёт, для того чистилище и предназначено, а вот о том, что именно про нас, то здесь у меня сомнения.
– Ошибаетесь, граждане великаны, ох как ошибаетесь. Вы мозгами-то своими хоть немного пораскиньте, или вы до такой степени отупели, что вам надо всё досконально разжёвывать и запихивать вам в рот, а вы бы только глотали? Смотрите, ошибка может вам дорого обойтись, и я даже не исключаю такого развития событий, когда, вслед за нами, быстренько так, уже вас скормят голодному ящеру.
– Опять пугает.
– И обзывается. Давай забьём ему рот землёй, чтобы не пищал, как назойливый комар.
– Дядь Максим, мы с тобой! Эй вы, телеграфные столбы, не спорьте с нашим шаманом и не злите его, а то вам же хуже будет.
– Зря мы их вчера кормили.
– Неблагодарные они.
– А может быть, всё-таки выслушаем этого голосистого? Он, наверное, надеется, что нас обманет.
– Ну что же, давай послушаем, только недолго, мы хоть и не торопимся, но я бы поторопился. – Великан постучал пальцем по крышке дольмена. – Эй ты, там, чего сказать хотел?
– Слушайте и не говорите потом, что вы этого не слышали, когда придёт время держать ответ на страшном суде. Если у вас есть хоть немного извилин в ваших ведёрных головах, то вы бы сообразили, что печать так просто не даётся, и даётся она не всякому первому встречному, а даётся тому, кто наделён особыми полномочиями, потому что выбран он был из тысячи претендентов, и намерения у этого уполномоченного весьма высоки. Но о намерениях чуть позже. Сейчас про саму печать. Печать эту нам вручила сама великая жрица, это раз, на печати лик Богини Магужь, это два, также на ней надписи, которые, если вы грамотные, то сможете прочитать, это три. Сопоставьте факты и сложите их воедино, большого ума, я думаю, для этого не понадобится, два плюс два, и вывод налицо, который и так напрашивался сам собой. Жрица, по великому своему повелению и с Божественного одобрения благословила нас на этот на ратный путь, поставив перед нами задачу не из лёгких и практически невыполнимую для остальных смертных. Но она верит нам и видит в нас ту силу, которая поможет справиться с поставленной задачей. Также хочу обратить ваше внимание на то, что жрица следит за нами и знает о нас всё, и она напрямую передаёт информацию, то есть рассказывает Богине нашей, Великой Магужь, как идут наши дела. Так что, братцы-кролики, мы под прямой защитой Богини Магужь, и если с нами, не дай Боже, что-нибудь случится, ну, что-то такое, из ряда вон выходящее, допустим, нас скормят каким-то рептилиям по вашей вине, то ответ вы будете держать перед нашей Вседержительницей, и по полной программе. Теперь насчёт видения. Явилась ко мне этой ночью жрица наша, в облике голубки, которая влетела вот в это отверстие, села мне на плечо и прошептала мне на ушко слова такие: "Узнала я, что заточили вас в каменные мешки насильственно, и даже собаку вашу не пощадили, и по причине этой поспешила я к вам на помощь. Не бойтесь, я помогу вам. У вас моя печать, её покажите вы тем, кто вас сюда посадил и объясните, что не в их власти решать судьбу вашу. А если будут противиться, то без боязни подчинитесь их воле, но предупредите их о последствиях для них самих и для рода ихнего. Скажите им так: болезни и мор постигнут тот народ, который осмелится помешать осуществлению замысла Божественного, одобренного самой прародительницей нашей, да и вашей, между прочим, тоже, Великой Богиней Магужь". Вот такое слово было сказано мне. А теперь, граждане великаны, решать вам. Не торопитесь, вы же никуда не торопитесь? Подумайте и примите правильное решение, чтобы и для вас, и для вашего племени всё прошло без тяжёлых последствий.
– Что скажешь?
– Нам разрешили не торопиться, так давай подумаем.
– Давай. И о чём думать будем?
– О том, как с ними поступить.
– Твои предложения.
– Давай здесь их убьём, сложим под большой камень и печать туда положим.
– Думаешь, никто не узнает?
– Ни одна живая душа.
– А если как не живая?
– Ты кого имеешь в виду?
–  Ихнюю Богиню Магужь.
– Да-а-а… Согласен с тобой, это осложняет дело, тут стоит ещё глубже поразмыслить.
– Нам, кстати, это и советовали. Ещё он говорил про то, что надо что-то с чем-то сложить, и тогда кто-то сам собой напросится, но тут я ничего не понял.
– Зато я понял!
– Что ты понял?
– Скажи мне честно, ты боишься небесной кары?
– Боюсь.
– Вот водишь, и я боюсь, а значит?..
– А значит?..
– А это значит, что нам всего-навсего надо отвести этих людишек к нашему жрецу, а дальше уже его воля, как с ними поступить.
– Мудрое решение.
– Значит, так и поступим, этих в клетку на волокуши, а этого… как он там его назвал?
– Он называл его собакой.
– Кличка, наверное?
– Наверняка.
– Так вот, собаку опустишь на волю.
И снова все вместе, и снова все в деревянной клетке, кроме Перуна, который бежал рядом. Однако уже никто не обращал внимания на стеснённое невольничье пространство, на тряску, выворачивающую все кишки наизнанку, на утреннюю прохладу, пробивающую на озноб, на голодное урчание в желудке и сухость во рту, всех переполняла радость оттого, что они снова вместе. Появилась, хоть и призрачная, но вполне реальная надежда на благополучный исход. Им хотелось говорить и говорить, как будто до этого они не виделись целую вечность.
– Дядь Максим, ну вы просто красавец, так развести этих олухов. А когда вам в голову пришла мысль рассказать им про ваше якобы видение?
– Во-первых, Николай, говори потише, и потом с чего ты взял, что я это всё придумал?
– А разве не так? – Николай перешёл на шёпот. – Так чё, в натуре, привиделось?
– И не только это, ещё я полночи на каком-то козле скакал, который потом превратился в чёрта.
– Надо же, и вам то же самое приснилось?
– Ты о чём, Николай?
– Я про козла, который потом превратился в чёрта.
– Я, так понимаю, и тебе такой же сон приснился?
– Мне тоже такой сон приснился, – Кузьме тоже не терпелось поделиться с друзьями своим необычным сном.
– Ну, дела! Всем один и тот же сон! Я думал, ладно мне, старому и выжившему из ума полицейскому, всякая чертовщина снится, а тут, оказывается, вон оно как – система… Эти дольмены не так уж и просты, как кажутся на первый взгляд.
– Иваныч!
– Чего?
– Забери у великанов нашу бечать.
– Молодец, Кузьма, что напомнил мне. Эй, рыжий! – Но ни один из великанов не откликнулся. – Эй, рыжий, я тебе говорю! – Великаны не реагировали и продолжали тянуть за собой волокушу с клеткой. – Стойте, большелапые!
На сей раз призыв дошёл до больших ушей, и великаны остановились. Они оглянулись, вопросительно высматривая кричащего. А там, снизу, Максим Иванович, указывая на одного из них, продолжал кричать.
– Вот ты, рыжий, я к тебе обращаюсь, ты чего, совсем оглох?
Тот, на кого тыкал полицейский, ничего не понимая, опустился на колени и почти вплотную поднёс свою голову к клетке, а чтобы лучше слышать, чуть развернулся одним ухом к говорящему.
– Мне послышалось, или ты звал именно меня?
– Я звал рыжего, а значит тебя.
– А я что, рыжий?
– Ну а какой же ты, конечно, рыжий. Если бы ты был синий, то я бы назвал тебя синим.
– Объясни мне, недоросль, что же у меня есть такого рыжего?
– У тебя шевелюра, – но, глядя в огромные глаза великана, Максим Иванович понял, что тот его не понимает, – в смысле волосы на твоей голове огненного цвета, а значит, рыжие.
– Ты слышал, Каплах, – обратился он к товарищу, – у меня волосы на голове рыжие. – Но затем снова вернулся к разговору с Максимом Ивановичем. – А у Каплаха тогда какие волосы?
– У Каплаха… тёмно-русые.
– Что значит – тёмно-русые, с чем их можно сравнить?
– Тут нет ничего проще. У твоего товарища волосы такого же цвета, как у нас, только темнее.
– Плохое сравнение, и не отвлекай нас больше.
– Я не буду вас отвлекать, если вы сейчас же вернёте мне мою печать.
– На, забери свою бечать, мне она без надобности.
Ближе к вечеру великаны доволокли клетку до места. Место представляло собой вырубленный в горе огромный проход, ведущий вовнутрь горы. Перед входом пленников, в буквальном смысле слова, вытащили из клетки, а доставали их через верх, и велели следовать за ними. Внутренняя архитектура бесспорно впечатляла. Перед ними раскрылись огромные залы с идеально отполированными стенами, и потолки, которые терялись где-то в вышине, а были ли они тоже отполированы, так и осталось невыясненным. Залы, в свою очередь, соединялись такими же высокими переходами. Долго вели наших героев по тускло освещённому дворцовому лабиринту, который, незаметно для свежего глаза, постепенно уходил вниз. Наконец экскурсия по подгорному городу закончилась, и они оказались в тупике, упёршись лбом в огромный камень. Диаметр камня был сопоставим с ростом великанов, он был идеально круглой формы и довольно искусно обтёсан с обеих сторон. Если его и можно было с чем-то сравнить, то только с огромной хоккейной шайбой. Так вот, чтобы пройти дальше, нужно было откатить эту "шайбочку" в сторону, что и сделали великаны, предварительно постучавшись в неё камушком, подобранным тут же с земли, и, приложив к "шайбе" ухо, видимо, получили одобрение с той стороны, что и стало основанием для отката. Проём оказался треугольной формы, но зайти вовнутрь было невозможно, так как всё внутреннее пространство было заполнено едким дымом, и, чтобы не задохнуться в этом чаду, пришлось подождать, пока дым выветрится. Без принудительной вентиляции или маломальского сквознячка, дым, под действием естественной конвекции, медленно оседал, расползаясь по земляному полу в разные стороны. Дым ещё не выветрился весь без остатка, а опустился до уровня колен, но только не великановых, а пленников, как им в спины последовал лёгкий толчок, давая тем самым понять, что, мол, пора бы заходить. И наши герои пошли, пошли не торопясь, осторожно прощупывая ногами почву перед собой.
Жреца они увидели сразу, да и как его не заметить, если он был один из великанов, и даже сидящий в позе лотоса он всё равно глядел на странников сверху вниз. Бледный до безобразия и худой до изнеможения, исколотый татуировками, которые не пощадили даже лица, он больше всего напоминал мумию, и даже было непонятно, жив ли он вообще или, скорее всего, мёртв, так как его грудь оставалась без движения – ни вздохов тебе, ни выдохов. Восседал он на идеально отполированной прямоугольной нефритовой плите, а вся его келья была облицована большими пластинами гематита. Подведя пленников на положенное расстояние, где-то метра три-четыре, до плиты, сопровождающие удалились, но оставались снаружи, заняв пост возле пролома.
– Я знаю, – мумия вдруг заговорила, – я знаю, кто вы, откуда идёте, и нетрудно догадаться о конечной цели вашего похода. Но вы своими словами должны мне всё это подтвердить. Из вас он самый старший, – мумия указала пальцем на Подосиновикова. – Пусть он и говорит.
– Ну что же, раз мне в очередной раз выпала такая честь, то, по-видимому, придётся ей опять соответствовать. Как мне можно к вам обращаться?
– Никак, просто говори.
– Хорошо. Тогда, с вашего позволения, я начну. Некоторое время назад наша жрица дала нам наказ такой, чтобы мы, дойдя до самой большой горы, меж двух больших озёр, нашли жилище Лиха Одноглазого, подземного хранителя пирамиды. Нам нужно его предупредить, что он в опасности, что пирамиду хотят у него похитить, ну а его, соответственно, уничтожить. Также мы должны сделать ему такое предложение: если он не сможет надёжно спрятать пирамиду, то пусть отдаст её нам, а мы отнесём пирамиду своей жрице. Вот такая, ни больше ни меньше, сверхзадача свалилась на наши плечи. Но предупреждаю, об этом никто не должен знать, и вообще, мы посланы инкогнито.
Воцарилось молчание, мумия не отвечала, видимо, осмысливала сказанное.   
– Вам не выполнить задание, данное вашей жрицей, и это она знала заранее, а вас послала на верную смерть.
– Вот тебе раз, а мы склонялись к другому мнению и поэтому так долго и с таким упорством и приключениями сюда добирались. По дороге мы могли умереть, и не один раз, а последний случай вообще связан с вашими братьями по разуму, которые хотели просто положить нас под камень, но, как ты смог заметить, мы пока что ещё живы и здоровы. А теперь, если судить по твоим словам, получается, что всё напрасно?! Всё зря?! Нам, значит, пора возвращаться восвояси? И что, придя домой, мы скажем нашим соотечественникам? Погибайте, люди добрые, мы не выполнили свою миссию, потому что чуть-чуть не дошли, потому что послушали одного провидца, который, оказывается, знает лучше и видит дальше, чем наша жрица. Мы, конечно, вам благодарны, товарищ шаман, за вашу заботу, но, если вы не возражаете, то мы, может быть, продолжим наш тернистый путь, а возможно это или невозможно, рассудит время. В связи с этим у нас к вам лишь одна просьба, укажите, а ещё лучше дайте провожатого, чтобы довёл он нас до того места, где проживает Лихо Одноглазое. Больше от вас ничего не требуется, дальше мы уж как-нибудь сами разберёмся. 
– Ты меня не дослушал, ты очень торопливый, но тем не менее я повторюсь – вам не выполнить задание. Лихо Одноглазое не отдаст вам пирамиду, это не в его власти, уничтожить его тоже нельзя, ну, а уж уговорить передать кому бы то ни было вещь, с которой он составляет единое целое, тем более не получится. И ещё, вход к Лихо охраняет Йайщер, и вам мимо него не пройти.
– От твоих слов веет холодом, и я начинаю зябнуть. Проясни, в чём, собственно говоря, дело, и помоги нам. Помоги нам пройти хотя бы мимо этого Ящера.
– Вы сильно этого хотите?
– Да, мы этого очень сильно хотим.
– Не надо отвечать за всех, пусть каждый ответит сам за себя.
Николай и Кузьма вслух подтвердили своё желание, высказанное майором.
– Я помогу, но взамен кто-то должен остаться здесь.
– Для чего?
– Мы обманем Йайщера, но за это нам надо принести жертву нашим богам, и жертва должна быть отобрана из вас.
– А почему именно из нас? Может быть, ограничимся нейтральной овечкой, я думаю, ваши боги не сильно расстроятся?
– Обман я делаю для вас, так вот вы и расплачивайтесь.
– Ого! Задал ты нам задачку. А по-другому никак нельзя?
– По-другому нельзя.
– И что, совсем-совсем нельзя, даже вот на капелюшечку?
– Чисто конкретно, нельзя!
– Тогда разреши, жрец, мне с народом посоветоваться. – Мумия в знак одобрения слегка кивнула головой. – Ну что, друзья мои, давайте советоваться?
– Дядь Максим, не надо советоваться, я останусь.
– Нет, Кольша, не тебе решать. Иваныч у нас самый старший, и ему решать, – и чуть тише Кузьма добавил: – Советы в этом деле не сильные помощники, здесь мудрость требуется.
– Я с тобой, Кузя, не согласен, но если так надо, то я подчинюсь, и пусть дядя Максим, как самый старший и опытный, решает.
– Я тут подумал и вот что решил – здесь останусь я. Уверен, что возражений не будет, и это правильно. Теперь немного от себя для вас. Ты, Николай, слушайся Кузьму, так как он за старшего остаётся. О том, что следует держаться друг за друга и помогать друг другу, надеюсь, напоминать нет необходимости? За Перуном приглядывайте, он такой баловник. Да, вот ещё что, печать и прясло пусть Кузьма держит у себя. – Затем Максим Иванович обратился к мумии. – Ты слышал наш разговор, и теперь тебе ясно, кто останется у тебя в заложниках?
– Тебя сопроводят к месту твоего заключения…
– Не спеши, – набравшись наглости, майор прервал жреца на полуслове, – не спеши, со мной ещё успеется. Сначала я хочу удостовериться в надёжности способа нейтрализации Ящера. Я, как старший, должен воочию увидеть доказательства правдивости твоих слов.
– Хорошо, я пойду тебе навстречу и удовлетворю твоё любопытство, – жрец сунул руку под рубаху и достал маленький кисет. Но маленький он был только на фоне великана, а для наших героев он был размером с мешок. Из кисета жрец достал горошину белого цвета, а когда отдал её Кузьме, то в руках у парня оказался шар размером с футбольный мяч. – Это лакомство, которое любит Йайщер, он уснёт довольно быстро, но спать будет недолго, потому что он никогда не должен спать.
– Ну, что же, все формальности соблюдены, будем прощаться.
Максим Иванович обнял Николая и крепко прижал его к своей груди, с Кузьмой он прощался так же.
– Дядь Максим, как же так, – Коля утирал слёзы, которые, как ни старался, сдержать не мог, – как же мы без вас, это несправедливо! А Перун, что я ему скажу?
– Я хочу напоследок ещё кое-что спросить, – обратился Подосиновиков к жрецу. – Через сколько дней меня… ну… принесут в жертву вашим богам?
– Когда луна покажет весь свой лик, тогда и срок.
– Ты понял, Кузьма, сколько у вас осталось времени?
Кузьма промолчал, но утвердительно кивнул.
– Ой, чуть не забыл, нижайше тебя прошу, о великий жрец, дай моим детям провожатого, чтобы без помех смогли они добраться до логова этого Лиха Одноглазого.
– Да ты, чужестранец, просто ненасытен в своих просьбах.
– Не совсем так, великий жрец, давеча я требовал, а сейчас только прошу. Поэтому и получается, что просьба у меня всего одна. А просьба обречённого на смерть – закон для палача.
– Провожатого я дам, мне не жалко, а вот тебе не жалко обрекать своих детей, хоть и не родных тебе, на верную погибель? От Лиха, если мне память не изменяет, а она мне никогда не изменяла, ещё никто не возвращался. А там были витязи, ого-го, не чета вам.
– На всё воля Божья. Ну что, я могу надеяться на тебя?
– Их проводят до Йайщера.
– Ну, хоть за это я могу сказать тебе спасибо.
В сопровождении одного из великанов, Максима Ивановича увели в неизвестном направлении. Ребят же другой великан, тот, что рыжий, сопроводил до выхода. Перун, лежавший у входа, чуть не очумел от счастья, когда увидел Николая и Кузьму.
Рыжий великан попросил ребят подождать, чтобы сходить за припасами на дорогу. И пока он ходил, напарники, от нечего делать, вели неторопливый разговор, который был о чём угодно, только не о Максиме Ивановиче. Когда же рыжий великан вернулся, то на его плече ребята увидели коромысло, на концах которого вместо вёдер были привязаны сетки. Великан пояснил, что эти сетки для них, так они быстрее доберутся, если великан понесёт их на себе, потому что пешком они его не догонят, а у него время ограничено. Ребята легко согласились на это предложение и быстренько заняли свои места. Не мешкая больше ни секунды, рыжий великан, отмеряя трёхметровыми шагами землю, поспешил к назначенному месту.

Глава 23

 Втихаря от Колченогого и подвергая тем самым себя неизбежному наказаниею, Йайга, прекрасно всё это понимая, тем не менее, сжалившись над узником, пошла на риск и дала Борису толстую камышовую циновку, для того чтобы ему не пришлось больше спать на сыром полу. Что заставило Йайгу пойти на такой шаг, она и сама толком не понимала, просто взяла и дала. И теперь Борис сладко посапывал в своей яме на сухой подстилке, и ничто и никто его не тревожил, а сны теперь ему снились без кошмаров.
Но, видно, не судьба ему была досмотреть очередной сладкий сон, а причиной тому, как всегда, была женщина. Она сидела возле его изголовья, смотрела на спящего нежным взглядом и, едва прикасаясь, гладила рукой по волосам, а он в ответ улыбался. Так бы она и наглаживала его всю ночь, если бы ненароком не задела его за ухо. От жёсткого прикосновения Борис очнулся, приоткрыл глаза и с нескрываемым удивлением уставился на ночную гостью. В выражении его лица чётко высвечивался немой вопрос: «Мне, конечно, это льстит, и я, в принципе, не против, но всё-таки, какого… извините, вы здесь делаете?» Полада не стала разводить антимонию и прямо ответила:
– Я пришла за тобой.
– А зачем? – видать, не совсем ещё проснувшись, Борис задал вот такой глупый вопрос.
– Чтобы уйти отсюда вместе с тобой.
– А зачем? – вопрос ещё глупее, чем предыдущий.
– Может быть, ты уже проснёшься наконец? Что ты заладил, как малахольный, зачем да зачем. Затем! Вставай уже!
Окончательно проснувшись, Борис привёл себя в подобающий вид, машинально протёр глаза, губами, а именно их внутренней стороной, почистил зубы, и сконструировал участвующее выражение лица.
– Полада, вот теперь я весь внимание.
– Не называй меня Поладой, зови меня теперь Русалкой.
– Как скажете, барышня Русалка. Итак, я слушаю тебя, Русалочка. Расскажи причину, побудившую тебя, тайно от Яги и под страхом смерти пробраться в мою берлогу.
– Причина простая. Я хочу отыскать Вячко, а ты грозился мне помочь, потому что знаешь, как его искать.
– Честно тебе скажу, что на сто процентов не уверен, но зато точно знаю, кто нам сможет помочь в энтом деле.
– Ну вот, поэтому я здесь.
– Теперь, если я правильно тебя понял, мы должны отсюдова сбежать?
– Да, и поскорее, у нас мало времени. Моё зелье будет действовать только до первых лучей Солунца.
– Так ты что же, Ягу усыпила?
– Я всех усыпила – и Йайгу, и Нияна, и его друга. Зелье я подсыпала в кадку с водой, а по-иному никак было нельзя.
– Однако ты храбрая и довольно дерзкая в своих поступках. А теперь расскажи, как мы будем линять из этой ямы?
– Сделаем так: я затоплю эту яму, а на дно положим утопленника, которого я принесла с собой. Пусть думают, что это ты утонул, а пока разберутся, мы уже успеем из этого болота выбраться. Болото – это вотчина Йайги, и пока на нём стоит хотя бы одна нога, нам не спастись. Прежде чем начну, я хотела тебя спросить. Ты плавать умеешь?
– Как Ихтиандр.
– Как кто?
– Это у нас такая рыба есть, немного смахивающая на человека.
– Это облегчит наш побег.
Полада подошла к глиняной стене и коротким движением вонзила в неё руку по самый локоть. Когда она вынула руку, из отверстия хлынула вода. Пройдя по окружности ямы, Полада проковыряла ещё с десяток дыр, из которых тоже пошла вода. Яма стала быстро наполняться, и вот уже, плавая по поверхности, они поднимались всё выше и выше.
– Эй, Русалка, я совсем забыл спросить, а где утопленник?
– Там, лежит на краю ямы.
Когда вода дошла почти до самого верха, приток её прекратился. Выбравшись из воды, Полада первым делом приказала Борису отжать свою одежду, чтобы стекающая вода не оставила бы следа, сама же она была уже совершенно сухая. Столкнув утопленника в воду, они дождались погружения его на самое дно и только после этого бесшумно выскользнули наружу. Ничего не говоря, Полада нырнула в болото, а когда вынырнула, то выглядела уже не как человек, а была в образе большой, незнакомой для Бориса рыбы.
– Быстрее, садись ко мне на спину, – скомандовала рыба.
– Вот это я понимаю, мне такие сказки по душе.
Борис прыгнул на спину Поладе и крепко вцепился в спинной плавник, больше похожий на рог, который к тому же был изогнут против движения, то есть к голове рыбы.
– Вперёд, мой Росинант!
Да-а-а… с такой скоростью Борис еще не плавал, а пляжный морской "банан" по сравнению с этим просто медуза. Огибая сухие островки, подпрыгивая на кочках, обливаясь болотной грязью, которая окатывала их брызгами, тем не менее они быстро продвигались к суше по самому кротчайшему расстоянию, о котором Полада была хорошо осведомлена. Только они, словно пробка из бутылки, выскочили на сухую траву, как за их спиной вздыбилась болотная масса, на пенном гребне которой сидели болотные жучки-плавунцы, а размерчиком эти жучки были примерно с человека, и скрежет их ужасных челюстей как-то нехорошо действовал на неподготовленную человеческую психику. Отбежав от болота до ближайшего леса, беглецы остановились, чтобы перевести дыхание и оглядеться. На их счастье, погони за ними не было.
– Ну вот, я свою часть выполнила, теперь дело за тобой. Куда нам идти?
– Нам надо в ту деревню, где ты жила с Вячко.
– Тогда нам туда, – и Русалка решительно направилась через лес.
Старый лес, много сухостоя и поваленных деревьев, пробираться через которые чрезвычайно тяжело… Хочешь, не хочешь, а деваться было некуда, и беглецы, вынужденные идти напролом, медленно, но верно продвигались к намеченной цели. Три дня и три ночи, почти не евши и мало спавши, они терпели лишения, пока не вышли на край городища. Сначала они на всякий случай посетили хоромы Вячко, в которых, естественно, никого не обнаружили, а затем, по замыслу Бориса, пошли к храму по самому короткому пути, который пролегал как раз через всё поселение. То, что они увидели на месте бывшего когда-то процветающим городища, потрясло не только человека по имени Борис, но даже и нечеловека по имени Русалка. Городище было до основания разрушено и сожжено дотла. Кое-где попадались человеческие тела, иногда целые, а бывало, что и части тел, а запах от их разложения стоял просто невыносимый. Не надо быть великим специалистом, чтобы догадаться, что бойня произошла здесь не так давно. Проходя мимо одной из развалин, они вдруг услышали детский голос. В такое невозможно было поверить, но, прислушавшись, беглецы действительно услышали живую речь и уже не сомневались, что голос принадлежит девочке. Зайдя за разрушенную стену, они увидели девочку лет семи. Она сидела на земле, а на коленях у неё лежал мальчик, годиков трёх от роду, рядом же лежала женщина, по-видимому, их мать. Женщина не подавала признаков жизни, а мальчик, слабо постанывая, широко раскрывал рот, как будто хотел побольше набрать воздуху, девочка же тем временем пыталась его напоить из кожаной фляжки. Мальчик никак не хотел даваться и старался увернуться, корчась при этом в болезненной гримасе, и вода, не попадая в рот, стекала по его грудке на землю.
– Здравствуй, девочка, – Борис присел на корточки рядом. – Как тебя зовут, милая?
– Я Веселина.
– Веселина, – повторил негромко Борис. – Как-то не созвучно нынешней обстановке. А на коленях у тебя, наверное, твой братик?
– Да, это мой брат.
– А маманька ваша где?
– Вот моя мама, – она указала на женщину, которая лежала рядом. – Но она умерла, ещё вчера.
– А братика ты зачем насильно поишь, смотри, он же не хочет пить, да к тому же он у тебя нездоров, его врачу показать надо.
– Не беспокойтесь, с братом всё будет в порядке, я его отпою, и он выздоровеет.
– Простой водой?! Ну как же так, и при чём тут вода?!
– Мама сказала, что его нужно всё время поить молоком, но молока у меня нет, зато есть вода, а водой тоже можно поить.
– Слушай, – Борис жестом подозвал Русалку, – ты в медицине соображаешь?
– А это что такое?
– О Господи ты Боже ж мой, я и забыл, что нахожусь в… хрен знает где. Хорошо, давай по-другому. Ты про знахарство слышала?
– Знахарство знаю.
– А на практике применять его можешь?
– Видела много раз, а вот лично самой применять не приходилось.
– Очень хорошо, сейчас ты быстренько вспомнишь и применишь свои знания вот на этом мальчике. И поторопись, я хоть и не лекарь, но отчётливо вижу, что пацан и до вечера не дотянет. А ты, Веселина, не беспокойся, сейчас эта тётя вмиг поставит твоего братика на ноги. Давай, Русалка, активизируй свои центростремительные нейроны и приступай к решительным действиям, видишь, мальчик уже задыхается.
– Оставьте нас одних.
– Пошли, Веселина, не будем знахарке мешать.
Борис почти силком увёл девочку за стену, и они оставались там до тех пор, пока Русалка не позвала их обратно.
– Я всё перепробовала, но у меня ничего не получается, тут нужен дар, а у меня его нет.
– Жаль, ты была последней надеждой для этого несчастного. Можно было бы донести его до храма и показать жрице, но мы не знаем, можно его трогать или нет, и как перенос отразится на его и так плачевном состоянии. Что же нам предпринять? – скорее сам себе, чем кому бы то ни было, задал Борис вопрос. Чтобы успокоить нахлынувшие вдруг эмоции, он стал прохаживаться, делая двадцать шагов в сторону и возвращаясь обратно. – Что же делать? Думай, Борис Брониславович, думай, ты можешь, я это чувствую, выход есть, есть, его надо всего-навсего достать из глубин подсознания. – И снова этот нервный челночный ход туда-сюда. – Стоп, гребень, ну конечно, мой спасительный гребень, как же я сразу-то не дотумкал? Ура, мы спасены! То есть, я хотел сказать, что мы спасём твоего братика.
Борис сел на землю, положил мальчика себе на руку, словно грудничка, настолько тот был мал и худ, другой же рукой начал аккуратно расчёсывать ему волосы. Через несколько минут такой терапии на лице мальчика явственно проступил румянец, дыхание начало выравниваться, он успокоился и, свернувшись калачиком, прижался к Борису.
– Русалочка, найди, пожалуйста, тряпок, да побольше, и сооруди колыбельку для мальчика. Ему стоит хорошенечко выспаться.
Полада, а за ней и Веселина бросились на поиски, и буквально через четверть часа больного уложили в уютную импровизированную кроватку, прикрыв сверху подобием покрывальца. Мальчик лежал с закрытыми глазами и ровно дышал, он спал, наверное, в первый раз за несколько дней.
– А теперь мы поступим следующим образом. Русалка, ты останешься здесь и присмотришь за Веселиной и её братиком, вдвоём вам будет легче. А я схожу в храм и проконсультируюсь по нашему вопросу и по делу Веселины, да и вообще по всей этой обстановке. Не скучайте, я мигом, только туда и сразу же обратно.
Буквально бегом и не оглядываясь, спешил Борис к храму. Однако навязчивая мысль, застрявшая в мозгу, теперь не давала покоя. "А вдруг как и храм разрушен до основания и жриц там никаких и в помине нет? Как же я об этом не подумал, самонадеянная моя башка. Придётся опять, как всегда, надеяться на лучшее, а к худшему я не готов".
 Ещё издали он увидел его, целым и невредимым, и у Бориса отлегло на душе. Прежде чем зайти вовнутрь, он замедлил шаг, чтобы выровнять дыхание. Пройдя длинный, низкий и узкий коридор, Борис оказался в большом круглом помещении, в центре которого стоял большой камень, а за ним каменный трон. Остановившись возле камня, Борис осматривал внутреннее убранство.
– Эй, здесь есть кто-нибудь? – негромко позвал он. На его призыв никто не отозвался, и тогда Борис повторил, но уже чуть громче: – Эй, есть тут кто живой? Отзовитесь, люди.
Он даже и не заметил, как на троне появилась жрица. Обрадовавшись, он облегчённо выдохнул.
– Я извиняюсь, что потревожил вас в столь бурное время и отвлекаю вас от дел великих, но не могли бы вы уделить мне самую малость времени и просветить меня.
– В чём же я должна тебя, Борислав, просветить?
– А откуда вы знаете?.. Хотя я должен был на этот счёт догадаться. У меня проблема. То есть, даже не у меня, а у Русалки и Веселины с её братиком. Русалка – это… как бы вам попонятнее объяснить, это как бы не человек…
– Не утруждай себя, я знаю, о ком ты говоришь.
– Уф! – Борис даже провёл рукой по лбу, как будто вытирал пот, которого пока ещё и не было. – Приятно разговаривать со знающим человеком. Значит, я продолжу?
– Будь так любезен.
– В этой деревне жил князь по имени Вячко, и мне очень нужно его найти. Это первое. Теперь второе. Там, – Борис указал себе за спину, – недалеко отсюда, маленькая девочка с ещё меньшим братиком, им нечего есть, и от хищников им не защититься, и если им не помочь, то они пропадут. Сделай милость, забери их к себе, если это, конечно, возможно.
– Ты прав, князь Вячко жил здесь до недавнего времени, но я не понимаю, зачем тебе, чужестранцу, он понадобился?
– Вообще-то он нужен не мне, а Русалке, я лишь обещался помочь ей. Сознаюсь и каюсь, что ляпнул сдуру ей, тем самым вселив в неё надежду, а теперь вот не знаю, как выкрутиться из этой щекотливой ситуации. Тут, как говорится, без бутылки не разберёшься. Может быть, я её в тот момент просто пожалел, кто его знает. Дело в том, что у неё, понимаете ли, к нему чувства высокие, любовь, значит. Ну как тут пройти мимо, вот я лично не смог. Если не смогу ей помочь, значит, я трепло. Вся надежда на вас, госпожа жрица, не дайте хорошему человеку превратиться в трепло.
– Я тебе расскажу, а ты уж сам дальше решай. Князь исчез внезапно, а как и при каких обстоятельствах, то никому не ведомо, даже мне. Знаю только одно, его нет среди живых, но и среди мёртвых тоже нет. Душа его не отлетала на небеса, а значит, она в аду, чего, по моему убеждению, быть не может, так как не грешен он до такой степени, следовательно, она неупокоенная мечется между мирами. Но в ад тебе всё равно стоит спуститься, чтобы наверняка убедиться в отсутствии там его души, и если его души там нет, то, значит, ловите её между миром Яви и Нави.
– Ты так спокойно говоришь "спуститься", как будто это так же просто, как спуститься с лестницы на землю, а перед этим, для приличия, сказать три магических слова – крибле, крабле, бумс.   
– Я не знаю, как и каким образом можно спуститься в ад, могу только догадываться, тем более что мне туда путь заказан. Тебе стоит обратиться к Йайге, из людей только она и есть тот самый проводник в царство Нави.
– Так значит, к Яге, говоришь? – Борис искренне расхохотался.
– Да, к ней, а что тут смешного?
– Согласен, смешного тут мало, тут в пору выть по-волчьи. Я же вот только что, буквально несколько дней назад, сбежал из её плена. А теперь что же получается, мне добровольно возвратиться в тюрьму?
– Мне трудно тебе советовать, могу сказать лишь одно – доверяй своим чувствам, у вас это называют интуицией.
– Хреново, конечно, но, как говорится, ничего не попишешь. Будем думать. Теперь насчёт Веселины и её брата, что с ними будет?
– Здесь я могу тебя успокоить, мы приютим их на какое-то время и, как подвернётся благоприятная ситуация, отправим на север.
– А почему именно на север?
– Потому что там спасение и там они будут в полной безопасности, чего здесь я им гарантировать не могу.
– Мне самому привести Веселину к тебе?
– Да, будь добр, расстарайся.
– Но сегодня не получится, мальчик ещё не совсем здоров. Можно я завтра их приведу?
– Приводи завтра.
Возвращался Борис не спеша, было над чем подумать, а для раздумий время нужно. Подходя к месту, он услышал оживлённую речь, сопровождающуюся весёлым смехом, и от этого у него на душе как-то враз просветлело. "Главное – спасти детей, а с любовью мы как-нибудь разберёмся", – решил Борис, окончательно подведя итог своим раздумьям. Вывернув из-за стены, он увидел милейшую картину. Вся троица увлечённо лопала, уплетая нехитрые яства, как говорится, за обе щеки. Веселина и Русалка управлялись с этим самостоятельно, а вот мальчика, который к тому времени уже проснулся, но был ещё очень слаб, приходилось кормить. Борис присоединился к трапезе, отложив отчёт о разговоре со жрицей на потом.
– Очень хорошо, очень вкусно, ты молодец, Русалка.
– Я старалась вам угодить.
– У тебя это получилось.
– Скажи, Борис, ты виделся со жрицей?
– Виделся.
– И что она сказала?
– Веселину и её братика она заберёт к себе.
– А про меня, про меня что она сказала? Ну, не томи уже, или так всё плохо, что не решаешься начать?
– Да, нет, не так уж всё и плохо, но кое-какие нюансы имеются. Ладно, слушай сюда, расскажу всё по порядку. Веселина, дай мне, пожалуйста, водички глотнуть. – Промочив горло, Борис бодренько приступил к рассказу. – Жрица сказала, что на небесах Вячко точно не числится и в аду его как бы нет, но тут же оговорилась и посоветовала сбегать в преисподнюю, чтобы это проверить. Скорее всего, подвела жрица итог, душа князя мечется между мирами, между Явью и Навью. Я вот что хотел у тебя спросить, есть ли у тебя на примете кто-нибудь, кто бы смог провести нас в ад, но, самое главное, вывести потом нас оттуда?
– Дай-ка подумать.
– Ну, ты пока думай, а я тем временем сухарик погрызу.
– Есть всего лишь два варианта. Провести и вывести нас может сама Навь, для неё это не проблема, но тут оговорка, я с ней не в ладах, так как преступила заповедь, по которым мы существуем, а также обременение, наложенное ею на меня. Ещё можно обратиться к Йайге, но и здесь… ты сам понимаешь.
– С Ягой вообще глухо, ведь мы её так подставили… Я представляю, как Коротышка отыгрывается на ней за мой побег.
– Что же, теперь получается, у нас нет выхода, мы не сможем отыскать князя, и я никогда не увижу любимого?
– Похоже, что всё указывает на такой конец. Лично я не верю в безысходность, должен, нет, просто обязан быть выход из этой ситуации, только надо хорошенько подумать, и без лишней суеты в черепной коробке. Давай сделаем так: завтра мне всё равно Веселину с её братиком нужно будет отвести в храм, а до этого времени и после того, как мы их туда отведём, есть время, за которое мы должны что-нибудь придумать. Не будем торопиться, хорошо?
– Ох, целый день на размышление.
– Не целый, а всего лишь половина.
– Как скажешь, так и будет.
– Ты давай, не как скажешь, а сама тоже думай. Что ты сразу нюни распустила, борись за свою любовь.
– А ты, Борис, за свою любовь боролся?
– Я не только боролся, я даже за эту любовь пострадал, причём морально и физически.
Заночевали тут же, не покидая этого места. Последним сломался Борис, до этого сидевший напротив спящих детей и с печальным видом смотревший на них не отрываясь. "За что, – думал он, – выпало детям такое наказание, почему они, не согрешив ни разу, должны страдать, и где же высшая справедливость?" – Глядя на мирно посапывающих детей, он совершенно забыл про Русалку, а когда наконец вспомнил, то тут же отогнал эту мысль обратно в дебри сознания.
Утром всех разбудила Русалка. Её желание поскорее избавиться от детей выражалось во всём: в торопливости движений, в скороговорке фраз, а то и вовсе проглатывании их половины, нетерпимость и раздражённость в разговоре и недобрый блеск в глазах. Перекусив на скорую руку, все, кроме мальчика, которого Борису пришлось нести на руках, двинулись в сторону храма. Без каких бы то ни было приключений добрались до него, сдали из рук в руки детей лично жрице и под её ответственность.
– Ты что-нибудь придумал? – не успели они отойти и пару шагов, как Полада просто налетела на Бориса с вопросом. – Нас теперь ничего не держит, и мы можем приступить к поискам Вячко. 
– А чего тут думать, тут думать не надо, надо просто трясти.
– Что трясти?
– Не что, а кого. Ягу надо трясти до тех пор, пока она не согласится привести нас в преисподнюю.
– Но ты же сказал…
– Как ни крути, другого выхода у нас нет. Придётся идти на риск, кто не рискует, тот не пьёт шампанского, а ещё необходимо, и причём очень необходимо, проявить чудеса изобретательности. Но мне потребуется твоя помощь.
– Я согласна, только скажи, какая?
– Ты должна скрытно доставить меня до Яговой избушки, и пока я буду уламывать старушку, ждать меня в полной боевой готовности. Вдруг нам опять понадобиться спасаться бегством?
– И чего же мы стоим?
– А что?
– Да ничего, поспешим к Йайге, путь-то не близкий, если ты ещё не забыл.
Обратная дорога всегда короче, но всё равно потребовалось три дня и три ночи, прежде чем Полада и Борис добрались до края болота, из которого они в прошлый раз вышли.
– Подожди меня на берегу, а я узнаю, каково настроение в болотной топи, – и Русалка скрылась под зелёной ряской.
Минут этак через двадцать Русалка вновь показалась на поверхности, но уже не в форме большой рыбины, теперь она предстала в виде большой анаконды.
– А почему на сей раз не рыба, а именно змея?
– Потому что нам надо очень тихо и осторожно.
– Понял! Мне куда садиться, ближе к голове или к хвосту?
– Садись в самой широкой моей части.
Борис так и сделал, оказавшись посредине её туловища.
Змея скользила по поверхности болота бесшумно, в основном выбирая чистины, Борису же наказала лечь на живот и ноги в воду не опускать а скрестить у неё на спине. Получилось медленнее, но зато риск был сведён до минимума. Возле избушки Борис перебрался со змеиной спины сразу на сухое, даже не шоркнув ногами по водяной глади. Прокравшись по стенке, он остановился у входа и прислушался. Внутри было тихо, а поэтому пришлось ждать какого-нибудь движения или звука. Долго ждать не пришлось, послышалась речь Йайги, которая вполголоса разговаривала с растениями, из которых, по-видимому, приготавливала настой. Затем Борис услышал стук колодок, приближающихся к выходу, и через секунду появилась Йайга с деревянным ведром в руке. Разогнав руками ряску у берега, Йайга зачерпнула полное ведро. Тянуть дальше было бессмысленно, и Борис, выйдя из своего укрытия, открыто вступил в диалог.
– Здравствуйте, барышня!
Йайга оглянулась, и ведро выскользнуло из её рук.
– Да как ты…
– Давайте не будем начинать разговор с ругани, – Борис поднял ведро и зачерпнул воды по новой.
– Нет, мы будем ругаться.
– Думаете, ругань продуктивна для нашего примирения?
– А кто тебе сказал, что мы помиримся? Во всяком случае я мириться с предателями не собираюсь.
– Никогда не говори никогда, есть такое мудрое выражение. Может быть, я и предал вас, но для этого у меня были очень веские обстоятельства. Я виноват, я знаю, и готов понести любое наказание, только не бросайте меня обратно в эту вонючую яму, от которой я так провонял, что, наверное, уже никогда не отмоюсь. Видите, я, против своей воли, встал на вашу сторону, понял вас, согласился и сделал выводы, опять же в вашу пользу. А теперь встанем на мою сторону, и что же мы видим? А видим мы то, что я вас и не предавал нисколечки, я был насильственно удерживаемый, моя жизнь была в опасности, и я просто обязан был её спасать, любым доступным для меня способом. А если уж начистоту, то мне просто надо было срочно отлучиться, а теперь, как видите, я снова вернулся.
– Ну и зря, лучше бы ты не возвращался. Ниян велел, как только ты вернёшься, тут же ему сообщить.
– И что, вы решительно настроены ему сообщить обо мне?
– А что мне остаётся делать? Ты знаешь, каким страданиям он подверг меня, когда узнал, что ты сбежал из-под моей опеки?
– Догадываюсь, но при чём тут вы, ведь вы, как могли, так и охраняли меня? Кстати, он тоже был здесь в ту ночь.
– При чём, при чём! Да при том, что я должна была всё предусмотреть. Если он узнает, что я проворонила тебя во второй раз, то я даже боюсь подумать, что со мной будет.
– Раз так, то, конечно, давайте, сообщите ему обо мне, и вы снимите с себя груз ответственности, а меня он просто сотрёт в порошок, и кое-кто из нас останется доволен. Если другого выхода нет и кто-то один из нас должен будет умереть, то пусть это буду я. Ну, что вы тянете, спешите, телеграфируйте своему боссу.
– Не гони гусей, сообщить я всегда успею. Сначала я должна узнать, зачем ты вернулся, ведь неспроста? Надо быть или умалишённым, или иметь такую причину, ради которой ты готов рискнуть своей головой. Ответ тут только один – тебе нужна моя помощь, и у тебя не было другого выбора.
– Приятно разговаривать с разумным человеком, который понимает больше, чем ему говорят.
– Ты, Борис, отчаянный, и мне это нравится. Скажу больше – это меня подкупает. Но я, в отличие от тебя, человек подневольный. Ещё раз повторюсь, лучше бы ты вообще не приходил, так мне было бы легче. Нет тебя – и мне отчитываться нет необходимости. А теперь что? Отпусти я тебя, Ниян тут же меня накажет, помоги я тебе, и результат снова тот же. Ты хоть сам-то понимаешь, что ты, теперь уже вольно, подставил меня во второй раз? Я обречена, и у меня нет другого выхода, как пленить тебя и сдать Нияну на его усмотрение. Ты пришёл ко мне, чтобы продолжить свою жизнь, заплатив за это моей жизнью. Так вот, я тебя выдам по той же самой причине.
– Поверьте, у меня не возникало мысли спасти свою жизнь за чужой счёт, то есть расплатиться вашей. И ещё я почти уверен, что знаю причину, по которой вы не торопитесь сообщать коротышке обо мне.
– И какая же?
– А-а-ан нет… вы должны сами угадать, а я скажу, правильно это или нет.
– Ну, вот ещё!
– Ну, и как прикажете мне оценивать такой ответ? Как простое нежелание или как неуверенность в себе и неверие в свои силы, а также боязнь показаться полной неумехой? Не бойтесь, признание – это ещё не конец, а только начало.
– Дай мне руку, – Йайга положила протянутую кисть Бориса себе на ладонь, а сверху прикрыла другой. Она прикрыла глаза, глубоко и протяжно задышала и как будто, во всяком случае так показалось Борису, впала в транс. Буквально через пару минут Йайга тихим спокойным голосом проговорила: – Моя помощь нужна не тебе, ты просто проводник чужой воли. Но я не вижу того, кто ведёт тебя. А если я не вижу образ человеческий, то значит, это не человек. Кто это, с какими силами ты снюхался?
– Не скажу, пока вы не дадите согласия на помощь. 
– Лучше расскажи, – Йайга вернулась в обычное состояние, – как ты, человек, решился помогать нелюдям?
– Нет, Яга, лучше ты, – Борис редко выходил из себя, но в данный момент сдержать себя уже не смог и взорвался, перейдя почти на крик. – Да, Яга – костяная нога, именно ты! Ну-ка, расскажи мне, как ты, человек по сути и по духу, решилась помогать всякой пакостной нечисти?
– Да что ж ты так сразу разгневался, прям аж в лице переменился? Я ведь не только нечисти, как ты говоришь, но и людям помогаю, всем помогаю, по мере сил своих. А вот когда это началось… ой, да я уж и не припомню, ведь давно это было.
– Людям ты помогаешь? Не знаю, не видел и не уверен, а вот то, что ты гадам всяким служишь, вот это я знаю, это я видел и уверен на сто пудов. Давно, говоришь, это случилось, что даже и не помнишь? А хочешь, я тебя просветлю? Так вот, слушай. Когда-то, давным-давно, а может быть, и не так давно ты вдруг захотела поиметь то, что в обычной жизни иметь бы никогда не могла. Желание завладело твоей сущностью, оно росло, бурлило и пенилось, оно, как та бражка, рвалось наружу, не давая тебе покоя, и в один прекрасный момент оно наконец-то вырвалось, сорвав тебе башню окончательно. А дальше уже было дело техники, и ты, в полной адекватке, согласилась на заключение сделки с этим упырём в козлином обличии. Причём решилась осознано, так как до этого долго размышляла. И он, конечно же, не отказал, он вообще никому не отказывает. И случилось то, что случилось, теперь ты способна на многое: магия, колдовство, общение с потусторонним миром, в основном тёмным, и, наконец, бессмертие, вот чего тебе хотелось больше всего. А что взамен, чего ты лишилась в результате этого соглашения? Да сущие пустяки. Ты лишилась, всего-навсего, материнского счастья, также ты не сможешь больше никого и никогда полюбить, и тебя больше никто и никогда не полюбит. А теперь скажи, когда ты ложишься спать, кладя голову на мягкую подушку, а руки автоматически складывают одеяло в форме младенца и, прижимая его к себе, ты перебираешь в голове разные имена, разве ты не жалеешь о той минуте, когда, круто изменив свою жизнь, ты польстилась на сомнительные блага? А?! Когда-нибудь потом, наступит такой момент, тебе очень захочется вернуть всё назад или навсегда покинуть этот, надоевший за многие столетия, мир, но ты не сможешь этого сделать, так как обречена быть вечной красавицей, не познав чувства любви, и продолжать жить вечно, но в одиночестве. Вот тогда ты взвоешь по-настоящему, но вот только вернуть уже ничего будет нельзя, потому что за базар, как говорят у нас в Одессе, надо отвечать. А теперь вернёмся конкретно к твоим словам, сказанным чуть выше, о том, что ты помогаешь людям. Так вот, сейчас мы это и проверим. Вот я, человек, стою перед тобой, прошу о помощи, и ты должна не отказать мне в моей просьбе.
– Умеешь ты складно говорить. Допустим, что ты оказался прав, и что из этого выходит?
– Да ничего для тебя хорошего при любом раскладе. Но я хочу дать тебе шанс почувствовать неизгладимое удовольствие, но не от твоих колдовских чар, а от простого человеческого участия в добром деле.
– Добро, добродетель, забота, переживания, жертвенность и, наконец, любовь… Такое чувство, что я слышу эти слова впервые.
– Конечно, впервые, ведь тебе никто ни разу их не говорил.
– Это только слова, за которыми ничего не стоит.
– Стоит, и ещё как стоит. Да, это только слова, но за этими словами стоят, как ни странно, реальные дела. Всё так просто, что даже стыдно об этом говорить. Попробуй, сделай добро, и ты почувствуешь как это здорово и приятно. Поверь мне, этого чувства ты не забудешь никогда, и всегда, когда потом будешь вспоминать о своём поступке, то на твоей душе, если, конечно, она к тому времени ещё у тебя останется, будут петь соловьи и журчать ручейки.
– А что, я думаю, стоит попробовать! Я при любом раскладе ничего не теряю, ведь я бессмертная.
– Тогда, значит, мы договорились?
– Договорились! Говори, в чём нужна моя помощь?
– Мне надо спуститься в преисподнюю и посмотреть там душу одного человека.
– И когда ты хочешь туда спуститься?
– Да прямо сейчас бы и начал, только ступеньку покажите.
– Ну, что же, тогда следуй за мной.
Йайга подвела Бориса к противоположной от входа стенке. На стенке она поочерёдно трогала камни, и у Бориса сразу возникла ассоциация с набором цифр на калькуляторе. Когда код был набран, тут же кусок стены подался чуть назад и отошёл влево за основную стену. То, что сразу ударило в нос Борису, запахом не назовёшь, то была отвратительнейшая вонь. Из проёма потянуло сыростью и холодом, при почти полной темноте за порогом.
– Подожди, Яга, я совсем забыл тебе сказать, что со мной ещё женщина, жена этого человека. Её надо взять с собой, так как его лицо распознать сможет только она.
– Тогда зови свою женщину, да поторапливайся.
Борис пулей выбежал из избушки и стал звать Русалку, которая всё это время никуда не отлучалась, а поэтому вышла сразу и в человеческом обличии.
– Тебе необходимо поменять свой лик, чтобы не злить старушку и исключитьо всякие случайные и не нужные нам помехи.
– А чей образ мне взять?
– Что ты задаёшь мне идиотские вопросы? Ты жила в доме у Вячко, видела многих людей, как мужиков, так и женщин. Вспомни одну из них, вот тебе и готовый образ, и попрошу, побыстрей, пожалуйста.
Йайга не стала ругать смертных, так она, во всяком случае, думала, потому что времени на это уже не оставалось, она просто втолкнула их в тёмный проём, сама же вошла следом за ними. Приказав Борису положить правую руку ей на плечо и женщине сделать то же самое, но в отношении впереди идущего Бориса, Йайга уверенно вела их вперёд в кромешной темноте, огибая невидимые препятствия. Только через какое-то время Борис смог более-менее различать предметы на их пути, и то только нечёткие силуэты. Внезапно сверкнула молния, совсем как на земле в тёмную ночь, только грома при этом не прозвучало. На миг пространство вокруг Бориса осветилось, и он смог разглядеть окружающий их ландшафт. Чёрная земля, изрытая огромными воронками с разбросанными повсюду камнями, некоторые из которых были в размер человека. Типичное поле боя, а некоторые воронки даже ещё дымились, что указывало на недавнее сражение. И ещё он заметил разбросанные человеческие останки, видать, результат той битвы. Останавливаться было нельзя, а задавать вопросы на эту тему было неэтично. Чем дальше они продвигались, тем чаще сверкала молния, а в какой-то момент, вспыхнув вновь, она уже больше не гасла.
– Это уже ад? – не удержался от вопроса Борис.
– Нет! Мы идём к речке Сомородине, через которую перекинут тот мосток…
– У которого название – Калинов?
– Откуда ты это знаешь?
– Иногда и смертные обладают знаниями, которые доступны только бессмертным.   
Ничего не ответив, Йайга только ускорила ход. Неожиданно, но это только для Бориса и Русалки, они вышли к речке. Если эту желеобразную полоску разогретого битума, который булькал, как будто его снизу подогревали, называли речкой, то пусть будет речка. Ширина же этой Сомородинки была не более тридцати метров, а глубину её, похоже, никто не мерил. Два противоположных течения разделяли реку пополам, а воронки, появляющиеся то тут, то там на обеих стремнинах, в своём бешеном вращении выглядели жутковато.
– Скажи мне, Борис, а как это вы смогли так незаметно добраться до меня? Могу ответственно заявить, что вы не летели по воздуху, а если это так, то значит, шли по болоту, но мне о вашем приближении никто не донёс. Почему?
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– Я бессмертная, ты разве забыл?
– Да не забыл я, не забыл. Однако ты, видать, в своём болотном одиночестве совсем чувства юмора лишилась. А насчёт того, как мы до тебя добрались, это наш секрет, и позволь нам его не раскрывать. Я же не требую от тебя технологию превращения ртути в золото. Правильно?! Вот и ты не пытай меня понапрасну.
– Я всё равно узнаю.
– Флаг тебе в руки и попутного ветра. Не могу лишить тебя этого удовольствия.
За разговорами и не заметили, как подошли к так называемому мосточку, переброшенному через речку Сомородину. Мосточек – это абсолютно точное определение той конструкции, которая упиралась своими краями в оба берега. Собран он был из таких тонких прутиков, точно большой паук забавлялся, и казалось, что хватит одного неровного дыхания, чтобы развалить этот архитектурный шедевр. Верёвочный мост, который возводят в горной местности, рядом с этим показался бы железобетонным. В начале моста, как с этой, так и с другой стороны, было вкопано по два столба, высотой примерно в два с половиной метра и в диаметре не более сорока сантиметров. Для чего здесь были эти столбы, пока было не понятно.
– Оригинальная и очень ажурная конструкция, ничего не скажешь. Так значит, вот это и есть твой Калинов мост или нет, или ещё есть какой-то другой? Глядя на него, так и хочется спросить у архитектора, как же тебе, бедолага, такое в голову пришло? – да и руку ему заодно пожать. Я бы назвал это монументальное произведение – волосы Вероники, или паучья импровизация. Видать, с большого бодуна гениальные мысли приходили архитектору в голову. Как ты думаешь, Яга, сколько пядей нам осталось жить?
– Сей миг помолчи, пока я со стражниками разговаривать буду.
– Стражники?! Сейчас и здесь должны будут появиться стражники? Очень интересно, ну, что же, давай подождём.
Ждать пришлось недолго, то есть не ждали вообще. Йайга чем-то острым резанула себе руку, подцепила пальцем кровь, сочащуюся из ранки, и стряхнула её, сначала на один столб, а потом на другой. Через мгновенье столбы пришли в движение, и вместо них Борис увидел голографическое, в кроваво-красном свете, изображение двух бесполых мужчин с головой волка, и с огромными палицами в руках. Йайга тем временем, не обращая внимания на столбовое изменение, пошептала что-то себе на ранку, и кровь тут же остановилась, а сама ранка быстро затянулась.
– Мы знаем тебя! – протрубили новоиспечённые стражники. – Но мы не знаем твоих попутчиков. Кто они и с какой целью пришли сюда?
– Это моё подношение для великой Нави. Я хочу сделать ей подарок, вот почему и привела жертву в живом виде.
– Но мы не видим страха в их глазах! – продолжали допрос полулюди-полусобаки.
– Страх в глазах только у мертвецов, а для моей задумки мне надобны живые человеки.
– Ты можешь идти и жертвенников с собой забрать.
Борис закрыл глаза и, держась за Йайгу, вступил, как ему казалось, на эшафот, на котором неминуемо последует казнь. Мысленно он молил только об одном, чтобы смерть наступила мгновенно и не так больно, уж очень ему не нравилось терпеть боль. Но смерть почему-то не наступала, хотя, по его подсчётам, они уже сделали не менее десяти шагов. Пришлось открыть глаза, и вздох облегчения вырвался из его груди. Мост, до этого не внушавший абсолютно никакого доверия, более того, вызывавший страх, теперь же выглядел совсем по-другому. То был мощный дубовый сруб, с перилами из цельных брёвен.
– Совсем другое дело, – Борис даже попытался изобразить на своём лице беспечность, подкреплённую кривой ухмылкой.
Мост был пройден, миновали на противоположном конце два других столба, которые так и остались стоять столбами, без каких-либо превращений. Следующее, что увидел Борис, это тянущуюся от моста дорогу, вымощенную раскалённым докрасна булыжником. Булыжник хоть и выглядел как свежевываленная вулканическая магма, но почему-то не поджаривал ступни, а на ощупь вообще оказался холодным. Тем временем Йайга поспешила дать Борису и его спутнице некоторые указания.
– Когда мы будем идти по этой дороге, то моя просьба к вам будет такая: если хотите вернуться живыми, то с дороги ни в коем разе не сходить, а если что упадёт на неё, то не трогать. Смотрите в оба на те образы, которые будут возникать по мере нашего прохождения и не провороньте своего товарища, другой попытки уже не будет.
Шли обычным шагом, не торопясь, но и не расслабляясь. Сразу же, откуда-то издалека, послышались стоны, плач и рыдания, но всё это было отдалённо и приглушённо и совсем не резало ухо. Однако по мере продвижения вперёд вся эта какофония усиливалась, становясь всё более и более нестерпимой.
– Стойте, – скомандовала Йайга, – и смотрите туда.
Справа от них, поодаль от дороги, с криками и воплями металась толпа людей, за которыми летели тучи оводов, слепней и других кровососов, да ещё с добавкой в виде ос и пчёл. Догнав людей, насекомые плотным покрывалом облепляли их и заживо пожирали, высасывая из них кровь.
– Ни хрена себе, – обречённо произнёс Борис, – как же их разглядеть?
– Обожди, я в миг подмогну, – и Йайга действительно помогла. Она свистнула с такой силой, что насекомых сдуло, как ветром.
Опешившие грешники стояли, ничего не понимая, они вертели головами и спрашивали друг у друга, что, собственно говоря, произошло, и кого благодарить за этот глоток свободы и блаженства. Но Борису и Поладе разглядеть в этой окровавленной с головы до ног массе искомую внешность было так же нереально, как и до этого, зато толпа теперь могла видеть всех тех, кто стоял на дороге. Тут Борис неожиданно для себя громко прокричал:
–  Вячко, выходи! – Но никто из толпы не вышел и знака не подал, ни голосом, ни жестом, а насекомые тем временем уже возвращались, и грешники, завидев их, тут же бросились наутёк. Так первая попытка закончилось ничем.
Повинуясь жесту ведущей, ведомые двинулись дальше. Практически сразу им открылась другая картина. Вдоль дороги стояли лавки, а на них, спиной кверху, лежали люди, естественно, тоже грешники, ноги которых были крепко привязаны к доскам, да и руки тоже были связаны, но только под лавкой. Рядом с каждым приговорённым стоял бес с факелом в руке и периодически поджаривал грешнику пятки. Вопль стоял неимоверный. Слабое утешение было лишь в том, что рассматривать обречённых на муки людей не составляло труда. Иди себе по дороге вдоль лавок и смотри. Но вот уже и лавки закончились, а князя всё не было, следовательно, и вторая попытка закончилась с нулевым результатом.
По логике вещей, должна была наступить третья попытка, и не нужно быть большим провидцем, чтобы предсказать её результат. Так и случилось, по левой стороне от дороги шла узкая канава с кипящей смолой, а по обеим берегам стояли всё те же бесы, но теперь у них в руках были палаши с длинным древком. Из смолы, как мы уже понимаем, выныривали грешники и быстро-быстро гребли к берегу, чтобы как можно быстрей выбраться из этого кипящего ада, но их попытки пресекались мгновенным ударом палаша, и, если кто не успел нырнуть обратно, то тут же лишался головы. Здесь Борису и Поладе так же не повезло, и канава, как и всё остальное, осталась позади.
Следующий сюжет стал для наших храбрецов настоящим испытанием. Они подошли к тому месту, где бесы сдирали кожу с живых людей. В какой-то момент Борис почувствовал слабость во всём теле, к горлу подкатила тошнота, перед глазами пошли круги, голова закружилась, и тут он понял, что теряет сознание. Вовремя же Борис обратился к Йайге за помощью, ведь ещё пара шагов, и он бы надолго впал в обморочное состояние, что в данной ситуации и в этом месте чревато нехорошими последствиями. Но Йайга молодец, она не дала ему пропасть: сунув в рот какую-то травку, она приказала только жевать, не глотая и не выплёвывая.
"Раз уже здесь такие ужасы, то что, интересно, нас ожидает дальше?" – с тревогой размышлял Борис. Опасаться было позволено, но идти тоже было необходимо. Борис старался, в какие-то моменты даже крепился и, конечно же, смог выдержать нагрузки в ходе дальнейшей экскурсии. Событий было не так много, для перечисления хватило бы пальцев одной руки, но дело совсем не в этом, а в том, что Вячко нигде им не встретился. Ну что же, отрицательный результат – это тоже результат, и на этом можно было бы закончить, однако последняя сцена "Марлезонского балета" требует, чтобы о ней было рассказано более подробно.
Дальше дорога проходила через лагерь, где в вечной оргии веселились бесы. Повсюду горели костры, а на вертелах целиком поджаривались грешники. Бесы пили кровь, предварительно спущенную с обречённых на съедение людей, и чем больше пили, тем неудержимей становились в своём веселье.
– Что будем делать? – Борис задал Йайге логичный вопрос.
– Чтобы просмотреть всех, кто нас интересует, нам нужно пройти сквозь них, другого не дано.
– Понятно, и кто будет думать над этой проблемой?
– Я!
– Ставлю на голосование. Кто за это предложение? Двое – я и Яга. Кто против? Никого. Ну, а воздержалась у нас По… – Борис осёкся, прикусив губу, – по-о-охоже, это будет Алёна.
– Значит, имя ей Алёна? И какого же ты роду-племени будешь, Алёна?
– Слушай, Яга, давай не отвлекаться, сосредоточься, пожалуйста, только на главном, ведь у нас и так мало времени. Мы же всеобщим голосованием уже постановили, чтобы доверить тебе шевелить мозгами, так давай, начинай шевелить, а с Алёной мы как-нибудь потом разберёмся.
Решение пришло быстро, и пришло оно в виде главного беса, который и вышел к Йайге навстречу.
– Чую я, здесь русским духом пахнет. Объясни мне, Йайга, суть присутствия этого духа.
– Верно говоришь, пахнет тут духом русским, но то мои пленники, и я веду их в подарок великой Нави.
– Нет, Йайга, дух русский тут только один, – бес ткнул своей трупной клешнёй в Бориса, – он источает это зловонье, а вот она не источает. Кто она и зачем здесь?
– Я Навька, дочь великой Нави, – Полада смело, чего мало кто от неё ожидал, шагнула вперёд. – Я заманила этого человека, пленила его, а потом попросила Йайгу передать мой подарок матери моей, но с условием, что я сама буду присутствовать при этом событии.
– Пусть будет так, но Йайга сказала, что ведёт пленников, а не пленника?
– Давай я тебе поясню, – поспешила, пока не поздно, вмешаться Йайга. – У нас, у людей, иногда принято обращаться друг к другу с таким посылом. Если ты, допустим, относишься к человеку недоброжелательно, то представляешь его как раздвоенную личность.
– А почему ты, Навька, в человеческом обличии?
– Потому что подо мной твердь, а для неё ноги нужны, вот если бы мы передвигались в воде, вот тогда был бы хвост.
– Покажи мне свой хвост, – потребовал главный бес.
– Но здесь нет воды.
– Будет тебе вода. – Бес метнул молнию в сторону от дороги, и на месте её удара о твердь мгновенно образовалось небольшое озеро с чистейшей водой. – Иди и покажи, какая ты есть Навька.
  Делать нечего, пришлось доказывать, и Полада, подойдя к краю озерца, скинула сарафан, рубаху и абсолютно нагая вошла в воду. Как только вода дошла до её груди, у неё тут же вместо ног появился рыбий хвост. Сделав им мощное движение, Полада скрылась, если так можно сказать, под водой. Почувствовав родную стихию, она уже не могла остановиться. Чего она только ни вытворяла, демонстрируя своё умение зрителям, в роли которых выступали и бесы от близлежащих костров, которые в миг собрались на берегу, чтобы посмотреть на настоящее цирковое представление, а также полюбоваться женскими прелестями.
– Довольно, – согласился главный бес. – Скажи ей, чтобы выходила. – И в следующее мгновенье озеро исчезло, оставив на сухом дне голое женское тело.
Видя такой конфуз – а бесы продолжали бесстыдно пялить зенки, исходя на слюну, – Борис схватил одежды и кинулся было к Поладе, но тут же был остановлен Йайгой.
– Ты что, забыл? – она просто вырвала из рук Бориса сарафан и рубаху. – С дороги уходить нельзя.
– Не понял, а как же она? – он указал на Поладу.
– Смертным нельзя, а вот ей-то как раз можно. Ты разве не понял задумку главного беса, ему было наплевать, появится у неё хвост или нет, ему было важно проверить её на смертность. Если бы она была смертная, то не сделала бы и трёх шагов по направлению к озеру, как испарилась бы в прах.
Йайга спустилась к Поладе и помогла ей одеться, прикрывая её своим телом от бестыжих бесовских глаз. А бесы тем временем, окончательно возбудившись, рукоплескали Поладе, приглашая её саму и её товарищей к своему столу, отвергая все возражения.
– Вот, видишь, Яга, нет худа без добра, и даже твоих мозгов не потребовалось. Не будем упускать шанс и воспользуемся гостеприимством таких очаровательных созданий.
– Согласна с тобой, используем возможность на полную. Только ещё раз предупреждаю, не сходи с дороги.
Дорогих гостей бесы, под всеобщее улюлюкание, проводили в центр своего лагеря, где стоял огромный стол, уставленный всякими кулинарными извращениями, приготовленными из человеческих тел и их внутренностей. А рядом со столом, на невысоком постаменте, Борис, к своему изумлению, увидел пирамиду, точь-в-точь, как его. От возникшего волнения его спина покрылась испариной. Теперь уже мозги Бориса заработали на полную катушку. Он подошёл вплотную к Поладе и, стараясь не шевелить губами, сказал следующее:
– Русалочка, родненькая, видишь вон ту пирамидку на камушке?
– Вижу.
– Ты должна её украсть.
– Зачем?
– Сейчас поясню. – Борис ещё плотнее прижался к Поладе, и даже приобнял её за талию, отводя подозрения и делая вид, что флиртует с ней. – Дело в том, что это моя пирамида. У меня её не так давно похитили, а кто её похитил и где она находилась, я не знал. Спасибо провидению, что навело меня на это место. А теперь скажу о том, почему я прошу тебя вернуть пирамиду законному владельцу. Мне сходить с дороги, ты сама понимаешь, нельзя, а пирамида находится вон там, и ещё есть одна немаловажная деталь, на мне лежит заклятье, а суть его в том, что мне, под страхом смерти, нельзя прикасаться к пирамиде. Между прочим, я уже один раз попробовал, так чуть ласты не склеил, хорошо братан вовремя подоспел. Пожалуйста, Русалочка, на тебя одна надежда, изловчись как-нибудь и сопри её для меня.
– Взять не проблема, а вот куда её спрятать?
– Сразу видать, что ты не из нашего мира. Тебя бы голодную, без денег, да в наш супермаркет запустить. Короче, пирамиду утаишь под платьем, а чтобы не так бросалось в глаза, грудь свою увеличь в размере.
– Но у меня нет платья.
– Тьфу ты, холера ясная, я имел в виду твой сарафан и то, что под ним.
– Поняла. А как же я смогу незаметно взять эту пирамиду? Бесы постоянно рядом и всё видят, они тут же заподозрят неладное, как только я приближусь к ней.
– Не дрейфь, я знаю, когда можно будет спокойно и без всякой суеты её взять.
– Когда?
– Когда они упьются в хлам и уснут.
– Слушай, Борис, я ещё вот что хотела спросить, а Йайгу стоит посвящать в наш замысел?
– Я думаю, не стоит. Лишние уши, лишние глаза, это всё лишние проблемы. А нам лишние проблемы не нужны, у нас и своих хватает. Согласна?
– Согласна!
– Ну и умница. А теперь иди и охмури всех этих безголовых.
Как долго продолжалось веселье, отследить было невозможно, потому что день, в привычном нашем понимании, не сменялся ночью, просто шёл вечный вечер. Бесы действительно, как и предполагал Борис, упились так, что попадали там же, где и пили. Улучив момент, Полада, незаметно для Йайги, взяла пирамиду и спрятала себе под одежды, а вместо неё положила подобранный тут же рядом булыжник, приблизительно подходящий по размеру, и накрыла его тряпицей. Как только пирамида оказалась в надёжном месте, Борис настойчиво заторопил Йайгу, а сам выбирал позицию так, чтобы перекрыть ей обзор и она не смогла бы видеть постамент, на котором стояла пирамида. Да и самой Йайге вся эта свистопляска порядком поднадоела и она, не сильно противясь просьбам Бориса, а если по существу, то сразу согласившись, ускорила шаг от этого места, но, к удивлению Бориса и Полады, пошла она не вперёд, а повернула в обратную сторону.
– Послушайте, гражданка Яга, а вы не перепутали, случаем, направление?
– Нет.
– Как же так, ведь дорога ещё не закончилась?
– Идти дальше смысла нет, потому что там ничего нет. Я в смысле того, что для нас там ничего интересного нет. Там пустота, а дорога вскоре упрётся в ледяное озеро, в которое вморожены всего лишь два грешника, и они точно не ваш Вячко, уж поверьте мне.
– Хорошо, мы тебе верим, но теперь получается, что в этом аду Вячко не присутствует?
– Я думаю, твоя Алёна, или как там её звать, имела достаточно возможности убедиться в этом.
– И где же тогда его искать?
– Между мирами, а конкретнее, так это между миром Нави и миром Яви.
– И ты знаешь, где находится эта прослойка?
– Догадываюсь.
– И ты сможешь провести нас туда?
– Думаю, это возможно.
– Что-то мы медленно идём. Вам, девушки, это не кажется странным?
Теперь Борис возглавлял колонну, но девушки за ним никак не поспевали, и тогда он взял их за руки, определив для себя роль буксира. Но вскоре ему от этой мысли пришлось отказаться, так как Полада дала понять, а он это не взял в расчёт, что она не может, неся пирамиду, поспевать за Борисом в таком темпе. Когда, наконец, Борис это понял, то прыть свою поубавил. Но, к их счастью, дорога обратно к мосту действительно была короче, причём в разы. Не успели они разогнаться, а потом притормозить, как оказались у моста. Два столба без предъявления крови своевольно превратились в тех же монстров, которые давеча были на той стороне.
– Стойте! – скрестив палицы, тем самым преградив путь на мост, прогорланили гермофродиты.
"Ну, вот и всё, – подумал Борис, – через этот кордон нам не пройти". Какое-то нехорошее предчувствие подкатывало к горлу в виде большого комка, перекрывая дыхание и парализуя речь. Борис с силой сглотнул, потом второй раз, и только на пятом почувствовал способность говорить.
– Послушайте, любезные, а в чём, собственно, дело, почему так категорично, мы, между прочим, торопимся, нас там дела великие ждут.
– Нам приказано вас задержать. 
– А с каких это… позвольте вас спросить? – Борис тронул Йайгу за рукав. – Слушай, Яга, а может быть, им на лапу сунуть?
– У них нет лап, только длань и морда.
– Ты меня не поняла, дадим им взятку на длань.
– И ты думаешь, что это поможет?
– Поможет, не поможет, откуда я знаю, рассуждать некогда, придётся рискнуть, попробуем, а вдруг получится.
– А что мы им дадим?
– А что у нас есть?
– У нас?..
  Неожиданно их диалог прервала Полада.
– Слышите?
– Секундочку, – Борис прислушался, – ничего не слышу. А ты, Яга, слышишь?
– Слышу, – Йайга обернулась назад. – Этот гул, он нарастает оттуда, – она показала рукой направление, откуда они только что пришли. – И звук этот плохой, и не сулит для нас ничего хорошего. Не знаю, откуда ветер дует, но нам надо поскорее перебираться на ту сторону.
– А я о чём всё время толкую, надо быстрее дать им взятку. Что там у тебя в закромах?
– У меня ничего нет, – Йайга пожала плечами.
– А у тебя, Алёна? – Но тут же Борис махнул рукой, как будто отмахивался от назойливой мухи. – Можешь ничего не говорить, я даже настаиваю на этом, чтобы нам не терять время. То, что у тебя может быть, мы уже видели в том озере. Яга, теперь опять вся надежда, как это ни покажется странным, на тебя. Думай, заставь своё серое вещество шевелиться быстрее.
Тем временем гул, несущий смерть, смог услышать уже и Борис, а ещё через мгновенье на горизонте появилось крохотное облачко пыли. Но самое неприятное для Бориса – это дрожь в коленях и холод по всей спине.
– Похоже, нам кирдык. Эй, Яга, как там твои умственные потуги, сколько нам ещё ждать, или уже не ждать и готовиться к смерти с храбрым выражением на лице?
– Знаю! – выпалила Йайга. – Знаю, что нужно делать.
– Ты не декламируй, ты делай уже.
– Дай мне свою руку. – Борис протянул руку Йайге. – Очень хорошо.
Своим остро заточенным ногтем Йайга резанула протянутую руку возле запястья, и Борис даже ойкнуть не успел, а кровь уже лилась потоком. Йайга набрала кровь в ладоши и плеснула на одного из стражников. А дальше случилось следующее. Стражник вмиг покрылся волдырями и начал медленно испаряться. Со вторым стражником произошло то же самое. Теперь путь к свободе был открыт, и наша троица не преминула этим воспользоваться. Только они ступили с моста на землю, как пространство позади них схлопнулось, и они чудесным образом очутились перед домиком Йайги, но не со стороны входа, а с противоположной. Обойдя дом, они зашли вовнутрь.
– Ура!!! Поздравляю вас с победой. А тебе, несравненная Яга, отдельная благодарность. Если бы не ты, то жариться бы нам сейчас на тех вертелах.
Пока Йайга, скрывшись за перегородкой, занималась своими делами, Борис показал Поладе, куда надо спрятать пирамиду. В болоте прятать её было нельзя, потому что сигнал незамедлительно поступил бы к Йайге, и поэтому Борис, вспомнив гениальное выражение – хочешь надёжно спрятать, поставь на самое видное место, решил заныкать пирамиду в самой избушке. Каменное кресло, на котором всегда сидел коротышка, как раз для этого подходило. Спереди было монолитно, а вот сзади, под сиденьем, была полость, куда Полада и поставила пирамиду, а чтобы кто-нибудь случайно её не обнаружил, Борис закрыл проём походящим по размеру камнем, который подобрал тут же, в хламе, куда Йайга сваливала всё не нужное.
– Ну, кажется всё, пускай пока полежит здесь, авось всё обойдётся и они её не найдут, – Борис обтряхнул ладошку об ладошку. – Хозяюшка! Куда ты там запропастилась? Выйди к нам, у нас вопрос к тебе имеется.
– Какой же это? – Йайга только выглянула из-за перегородки.
– Будем ли мы сегодня хотя бы вечерить, а то так жрать хочется, что аж в зобу дыханье перехватывает.
– Ну, а я, по-твоему, чем занимаюсь?
– Не могу знать, ведь я сквозь перегородку не вижу.
Минут через пятнадцать всё было готово, не без помощи Бориса и Полады, которые тоже принимали в этом посильное участие. И вот наконец все дружно сели за стол. Учитывая приоритеты каждого, Йайга постаралась угодить всем, и себе в том числе. Для Бориса был накрыт французский стол с его любимыми лягушачьими лапками, Поладе – её любимые водоросли, ну а себе положила немного корешков, травки и какой-то бурды в виде манной каши.
– Вот сижу я здесь, теперь уже весь сытый и умиротворённый, и в спокойной обстановке вспоминаю наш поход в преисподнюю. А знаете, что самое интересное во всём этом приключении? Нет, конечно, откуда же вам об этом знать. Так вот, я, к концу похода, не мог освободиться от мысли, что всё это я уже где-то однажды видел. Там, на лунных пейзажах, – Борис махнул рукой в сторону, – по естественным причинам, я спокойно анализировать ситуацию не мог, зато сейчас в моём мозгу кое-что начинает прояснятся и, между прочим, уже прояснилось. Я вспомнил, что такие сюжеты, за редким исключением, конечно, я встречал в книге Данте Алигьери "Божественная комедия". Наверное, он в своё время тоже посещал ад. Ну невозможно, не видя всего того, что мы там увидели, так подробно описать этот кочмар в своей книге.
– А кто этот Данте, и что такое комедия? – от плотного ужина у Полады посоловели глаза, и вопросы она задавала лениво, как бы с неохотой.
– Это там… это будет потом… тебе это незачем, да и ни к чему. Всё равно не поймёшь. Иди лучше вздремни, а то нам вскоре ещё между мирами протиснуться предстоит. – Полада как будто ждала именно такого приказа. Она тут же встала и ушла за перегородку. – Так вот, Яга, что я хочу тебе сказать. А наметил я сказать тебе вот что. Дело в том, что ад – во все времена ад, и никак не меняется. Говорю как очевидец. Я ведь давно понял, что нахожусь в параллельном измерении, в котором действительно существует та быль, которую потом мы превратим в сказку. Ты знаешь, как-то расхотелось умирать, и даже мысль эту гнусную я с корнем вырвал из своего подсознания. Тебе, естественно, этого не понять, для тебя это обыденность, ты в преисподнюю спускаешься, как я в погреб, по несколько раз на дню.
– Спускаться-то спускаюсь, но что-то тревожно мне на душе после нашего посещения. Как-то всё не так, такого, как в этот раз, никогда раньше не было. Остаётся только гадать, что там произошло, но знаю только одно, это определённо по нашей вине. В чём вина, не знаю, а также не знаю, большая она или маленькая, да и не важно это, важно лишь то, что последствия для нас будут ужасными.
– Да ладно тебе горевать-то. Лучше порадуйся за нас, да и за себя тоже, ведь ты такое дело доброе совершила. Неужели тебе не приятно?
– Не могу сказать, что мне неприятно, но приятность эта с каким-то горьким привкусом на губах.
– Не расслабляйся, товарищ, нам ведь ещё в одно место сходить треба. Я предлагаю не откладывать в долгий ящик, как говорится, не стоит тянуть кота за усы, вот уберём со стола, и сразу же в путь. Как ты на это смотришь?
– Согласна, надо заканчивать с этими хождениями по мукам. Алга селектормыс!
– Чего?!
– Это я по-казахски.
– Ни хрена себе повороты. Надо же, как в вашем измерении всё лихо закручено!
Йайга разбудила Поладу, а когда та привела себя в порядок, повела её в месте с Борисом через болото, предупредив их наперёд, чтобы ступали строго за ней, след в след, и ни шагу в сторону. Довольно быстро миновав болото, они очутились в лесу, настолько дремучем, что солнце едва пробивалось сквозь густые кроны деревьев. Борису казалось, что сквозь этот бурелом они будут продираться вечность, и причём не одну. Однако всё оказалось гораздо проще, по мере продвижения заросли перед путниками чудесным образом раздвигались, создавая тем самым узкий проход. Первая, и она же последняя, остановка была перед уже знакомым для нас деревом. Это было то самое дерево, из корня которого росло два ствола, расходящихся у самой земли и соединяющихся на высоте приблизительно двух с половиной или трёх метров. Йайга опустилась на колени и зашептала какие-то заклинания. Она раскачивалась взад и вперёд, а потом вправо и влево, а затем снова взад и вперёд, всё сильнее и глубже входя в транс. И вот она уже билась в конвульсиях, корчась на земле, но  вдруг затихла, не проявляя признаков жизни.
– Эй! Ты жива ещё, моя старушка? – Борис легонько толкнул "безжизненное" тело.
И тело отреагировало. Сначала глубоким вздохом, затем лёгким подрагиванием, потом Йайга вытянулась в струнку в последней судорожном припадке, а затем спокойно поднялась на ноги.
– Проходите, – показала Йайга на овал, созданный природой, а может быть, и рукотворный, – только ноги хорошенько вытирайте.
Шагнув в проём, они оказались, как показалось Борису, на Луне, так как пейзаж был один в один как на картинках, которые представили американцы, побывавшие там. Идти было непросто, ноги по щиколотку утопали в рыхлом грунте. Но это был не песок, а скорее всего пепел, или мелкодисперсная зола. Вскоре дорога устремилась вверх и привела нашу троицу на гору.
– Мы на Лысой горе! – объявила Йайга.
– Ну, то, что она лысая, тут я с тобой согласен, здесь даже деревья без веток. Ладно, гору мы покорили, что дальше?
– Дальше ты внимательно смотришь туда, куда я показываю пальцем.
Борис долго вглядывался, пока Полада не опередила его.
– Там что-то стоит.
– Где?
– Да вон же!
– Экая ты глазастая. Ладно, веди меня туда, где что-то стоит.
Всё ближе и ближе подходили они к тому месту, где был распят князь Вячко. Крест, в виде буквы "ха", стоял на том же месте и в том же положении, и распятое тело на том кресте покоилось, не тронутое никем. Высохшая мумия с чертами, отдалённо напоминающими князя – вот какое тело обнаружили Борис и Полада, сопровождаемые Йайгой.
– По-моему это он, – Борис внимательно вглядывался в валившиеся глазницы. – Как ты, Алёна, считаешь?
– Да! Это он! Это мой Вячко! – Полада прижалась всем телом к своему возлюбленному и тихо зарыдала.
Пришлось пережидать, пока нахлынувшие чувства не успокоятся.
– Повезло тебе… – Борис осёкся и тут же поправился. – Я в том смысле, что мы всё-таки его нашли. Никто не спорит, нашли-то мы его нашли, но как теперь нам дальше поступить? Что подскажешь, Яга?
– Могу сказать определённо только то, что отсюда мы забрать его не сможем.
– А как же тогда мы будем его хоронить? Не здесь же могилу копать?
– Не то что копать, его вообще трогать нельзя.
– Почему?
– Хочешь пообщаться с Нияном, тогда, пожалуйста, снимай и хорони.
– Ладно, я как-нибудь это переживу, но Полада… ей как быть?
– Так всё-таки Полада? Нехорошо, знаете ли, Борис, товарищей обманывать.
– Ой, ну да… конечно, Полада, а ты прям до сих пор и не догадывалась? Ну, извини, Яга, так получилось. Нельзя было тебе всего знать, сама теперь понимаешь. Эй, Полада, можешь возвращаться в свой прежний образ, нас раскрыли.
– Что же это такое творится на белом свете? Кто бы мог подумать, что водяная нечисть, не имеющая души, влюбится в человека!
– Ну, ты чего, Яга, причитаешь, разве это плохо? Любви, как говорится… все сущности покорны. Но странно, конечно, тут я с тобой согласен, души нет, а любовь присутствует. – Борис подошёл к Поладе и тронул её за плечи. – Ну, что ты так разнервничалась, ну, не плачь, а то и я не выдержу, и будем мы тут с тобою рыдать наперегонки, а остановить-то некому. Не к Яге же опять за помощью обращаться! Тебе хорошо, ты водяной продукт, в тебе воды хоть отбавляй, а мне как прикажете быть? Согласен, жалко героя, но на то он и герой, чтобы гибнуть в первых рядах. Ой, что-то я опять не в ту степь… Тебе не плакать, тебе гордиться им нужно и рассказывать всему миру, каким он парнем был, как сильно Родину любил, как храбро голову сложил и как красиво он любил. Пойдём, Русалочка, пойдём, родная моя, нам к людям идти надо да правду всю рассказать про суженого твоего.
– Я никуда не пойду.
– Как это? Прости, но вот тут я что-то недопонял. Ты, наверное, пошутила, хотя здесь не то место, где шутят. У тебя немножко помутился рассудок, и ты не понимаешь, о чём говоришь. Пожалуйста, уразумей мои слова, Полада, взять тело с собой мы не можем, похоронить нет возможности, оставаться здесь – значит подвергнуть себя медленной смерти, остаётся одно – это только отдать, как положено, почести князю, попрощаться с ним и скоренько покинуть эту гору.
– Я останусь здесь и пусть случиться то, что должно случиться.
– Ты хочешь сказать, что сознательно идёшь на смерть?
– Пусть лучше наши души соединятся здесь, чем мне одной веками скитаться по миру неприкаянной.
– Полада, очнись, у тебя нет души, а если её нет, то и соединение невозможно.
– Ошибаешься, Боренька, есть у меня душа, я её чувствую, более того, я уже чувствую в ней тепло. И всё, оставим этот бесполезный разговор, я остаюсь здесь, и, как там у вас говорят, баста. Прошу вас, оставьте меня наедине с моим любимым.
– Что делать будем, Яга?
– А что тут поделаешь, это её выбор.
– Раз это её выбор, значит, мы должны его уважать. Прощай, Русалка! Пошли, Яга.
Оставив Поладу на месте распятия, Борис и Йайга тронулись в обратный путь. По настоятельной просьбе Бориса шли нарочито медленно, постоянно оглядываясь и под любым предлогом делая мелкие остановки. Но как они ни старались оттягивать время, их так никто и не догнал и даже ни разу не окликнул. Постепенно они ускорились, перейдя на обычный шаг, и вот уже знакомый Борису лес, а там уж и до избушки рукой подать. Однако в избушку возвращалась только Йайга. Борис расстался с ней на краю болота, предварительно узнав направление к той деревне, куда они ходили вместе с Поладой.
 

Глава 24


Долго ли, коротко ли, это кто как для себя посчитает, но в один прекрасный день группа, состоящая из Горазда, его младшего брата Казимира, Чапаева и Хоромника, вышла на прямую видимость перед Спящими, они же Уральскими, горами.
– Здесь сделаем долгий привал, – привычно скомандовал Горазд, – основательно отдохнём, а завра у нас решающий бросок, и мы у подножья.
– Эх, красота-то какая! – Чапаев вдохнул полной грудью. – А запах, запах-то какой, этот запах несравним ни с чем. И дым Отечества нам сладок и приятен. Слышь, Хоромник, поднапрягись для решения общего дела и укажи нам направление к нашим девяти витязям.
– Мы пойдём туда, – старик указал на север. – Видишь, в той стороне горы становятся всё выше и выше, а в противоположной они сходят на нет.
– Значит, спящие витязи там?
– Там.
– Постой, а ты откуда знаешь про них?
– Дорогой мой Валерий, сын Алексея, мне ли не знать, что в мире Яви делается?
– Действительно, что-то я затупил к концу сегодняшнего дня. Надо срочно поесть, а так как выпить всё равно ничего нет, то вместо этого будем лечиться сном.
Для всех нашлись дела, каждому по силам и возможностям. Только Хоромник, по своей личной инициативе, самолично попросился сходить за провизией, объяснив Горазду, что у него это получится скорее, а в награду за понимание он подсказал ему, где здесь поблизости бьёт из-под земли родник. Больше вопросов и предложений ни у кого не возникало, и все дружно занялись делами.
Дичь Хоромник добыл быстрее, чем Казимир смог разжечь костёр. Пировали на славу, кроме Хоромника, который, по естественным причинам, пищу не принимал, однако в дружеской беседе, под потрескивание осиновых полешек, не уступал никому.
Первым в шалаш подался Казимир, за ним потянулся Горазд, и уже последним в шалаш заполз Чапаев, Хоромник же, как личность неспящая, остался бдить на посту, что было особенно на руку остальным.
На следующий день, по понятиям Горазда, встали довольно поздно, за что Хоромник получил нагоняй. Он не стал отпираться и сказал, что поступил так сознательно, дав всем возможность хорошо выспаться. После лёгкого, буквально на один зубок, завтрака все двинулись в сторону гор. Казалось, что горы – вот они, только рукой подать, но не тут-то было, потребовалось целых два дня, чтобы подойти к их подножью.
Прежде, чем повернуть на север, Горазд предусмотрительно сделал остановку, а вперёд выслал разведку в лице Хоромника и Чапаева. Они отправились, не раздумывая, однако, отойдя от лагеря примерно с километр, Хоромник вдруг остановился.
– Дальше не пойдём.
– Почему?
– Я не так выразился, дальше ты не пойдёшь.
– Как это?
– Побудь здесь, пока я изловлю Земляную кошку.
– На фига нам какая-то Земляная кошка, нам территорию разведать надо.
– Правильно, но для этого нам и нужно поймать Земляную кошку. Она хранительница подземных сокровищ, а поэтому знает всё, что в этих горах делается.
– Что я могу тебе на это ответить? Да, честно говоря, ничего. Тебе виднее. Если надо ловить кошку, значит, будем ловить кошку, если надо съесть мышку, значит, будем есть мышку. Шагай, что ж теперь с тобой поделать, лови свою Земляную кошку. Вот только я не пойму, а почему мне нельзя с тобой?
– Давай не будем сравнивать человека и… того, кто превосходит тебя во всём, и во много раз. Пойми, ты мне будешь только мешать. Не печалься, Валерушка, на твой век подвигов ещё хватит.
– Не могу не согласиться с тобой, иди, коли во мне надобности нет, а я тебя здесь подожду.
Хоромник зашёл за дерево, и больше Чапаев его не видел, он даже сходил к дереву и проверил, но оказалось, что Хоромника там действительно нет. Он в данную минуту был уже далеко в горах, где методично проверял норы, вынюхивая в них своеобразный запах, свойственный только Земляной кошке. Учуяв наконец в одной из нор свежий запах, Хоромник затаился, словно охотник, выжидающий появление своей жертвы. Жертва, а если быть точным, её золотые ушки, появились буквально сразу. Сама мордочка еще не появилась, а только уши, которые, вращаясь почти на триста шестьдесят градусов, прощупывали пространство вокруг норы. Вот за них-то Хоромник и вытащил кошечку, а когда он её успокоил, то она рассказала всё, что в данный момент творится по ту и по эту сторону гор.
Чапаеву показалось, что прошло не более десяти минут, когда он почувствовал чью-то руку на своём плече. То вернувшийся Хоромник потревожил его безмятежную дремоту. По возвращении в лагерь Хоромник рассказал, что услышал от Земляной кошки.
– Дальше идти нельзя, – без всяких предисловий выпалил старичок. – Все прилегающие леса сплошь забиты волколаками, а лесовики ими командуют. Они ищут вас, и это не секрет.
– Да-а-а… задал ты нам задачку. – Горазд, по своему обычаю, прохаживался взад и вперёд, когда особенно нервничал. – Надо как-то выбираться из этой западни, – скорее себе, чем кому бы то ни было, говорил он. – Если кто-то хочет чего-нибудь предложить, то говорите. – И сам же продолжил: – Вступать в открытое противостояние равносильно самоубийству, я думаю, все это хорошо понимают. Если их обойти, так это ещё крюк не на один день, и то ещё неизвестно, даст он результат или нет.
– А можно я выскажу своё предположение? – Чапаев, как при голосовании, поднял руку вверх.
– Конечно, говори, для нас любая зацепка важна.
– Я вот тут прикинул, кабы знать наверняка, что с той стороны гор волколаков нет, то можно, перейдя на ту сторону, спокойно пройти. Скажи, Хоромник, Земляная кошка ничего не говорила про ту сторону гор?
– Говорила.
– И чего?
– Там нет волколаков.
– Ну, вот вам и ответ, осталось только перебраться на ту сторону.
– Перебраться-то можно, но дело в том, что они обложили нас со всех сторон, и мы неизбежно столкнёмся с волколаками. Как мы вообще ещё с ними не столкнулись?
– Наверное, старче, опять твоя работа?
– Нет, Горазд, на сей раз не я. Думаю, что нам просто везёт, пока ещё. Однако Валерий прав, надо перебраться на ту сторону, и вот тут я вам смогу помочь.
– А ну-ка, ну-ка, – Горазд даже остановился.
– Я попрошу Крапчика, пчелиного царя, он со своими пчёлами отвлечёт их на время, и мы, я надеюсь, успеем проскочить через образовавшуюся брешь.
– Мысль верная, – по Горазду было видно, что он воодушевлён, – так и поступим. Договаривайся с Крапчиком, а мы будем ждать твоего сигнала.   
– Ждите!
– А как мы узнаем, что пора?
– Даже если я не появлюсь, то вы всё равно поймёте.
Хоромник опять убежал в лес, остальные же остались на месте. Все были в нетерпении, храня при этом молчание. Время шло, но ни Хоромника, ни его сигнала не было. Вдруг все услышали низкочастотный гул, который очень быстро нарастал, и буквально тут же из-за деревьев выскочил Хоромник. Он что-то кричал и размахивал руками, но поняли его только тогда, когда он поравнялся со всеми.
– Быстрее соберитесь все вместе и коней прихватите!
Почуяв, что дело пахнет керосином, все мигом столпились вокруг Хоромника, а старик в этот момент уже быстро чертил круг вокруг них, а затем и сам запрыгнул вовнутрь. Только он это сделал, как вдруг небо потемнело, а солнце исчезло совсем. Это мириады пчёл, проносясь мимо, заполонили всё пространство вокруг, и пришёл бы всем конец, и сожрали бы их заживо, если бы не надёжный купол, сотворённый Хоромником. Так же внезапно, как началось затмение, наступило и просветление, после чего Хоромник призвал всех не расслабляться и во весь опор мчаться на гору, пока не вернулись, хоть и основательно покусанные, но ещё довольно дееспособные волколаки. Оседлав коней, все так и сделали, как повелел старец. Дух перевели после того, как перебрались через вершину горы на другую её сторону. Сориентировавшись на местности, Горазд повернул отряд на север вдоль гор. Дальнейшее продвижение проходило спокойно и без каких-либо неожиданностей. Перекусив по-быстрому вечером, отряд не стал на ночлег, а продолжил движение. Это было оправданное решение, потому что волколаки рано или поздно поймут, что их обхитрили и бросятся в погоню, и вот поэтому надо было оторваться от них как можно дальше. На вторую ночь Горазд позволил спать всего пару часов, прямо на земле, подстелив под себя только пихтовый лапник, и без всяких лишних наворотов в виде шалашей. И только на третью ночь устроили большой привал и полноценный отдых до утра.
– Вот скажи мне, старче, – Горазд подбросил поленце в костёр, – если бы ты в тот раз опоздал, то увидев сигнал, как мы должны были бы от этого сигнала спасаться?
– Но я же успел!
– Ты от вопроса не уходи, мы все здесь с содроганием вспоминаем тот миг, когда на нас надвигался этот ужас, это скопище из лесных пчёл.
– Ну, что ты меня терзаешь, я подумал… а потом понял, что недодумал, однако же я всё-таки успел прибежать к вам.
– Ну, а если бы всё же не успел?
– Но я же успел!
– Что ты заладил  – успел да успел, знаешь, как мы испугались, тебе хорошо, ты нелюдь, а я как вспомню, так меня аж по новой колотить начинает.
– Хорошо, что ты хочешь? Хочешь, чтобы я извинился? Пожалуйста, я извиняюсь и говорю тебе и всем остальным, простите меня, люди добрые!
– Оставь старика в покое, – вступился Чапаев. – Что ты прилепился к нему, как банный лист, лучше бы поблагодарил его за наше спасение.
– Да, я что… да я ничего… конечно, низкий поклон тебе, Хоромник.
Долго у костра не засиживались, понимая, что завтра путь долгий, решили пораньше лечь спать и хорошенько выспаться. Хормник, как всегда, на посту. Утром быстрые сборы, лёгкий перекус – и снова в путь, вперёд и только вперёд, но иногда и оглядываясь назад. А ещё через пару дней их добровольный проводник, то бишь Хоромник, сообщил, что стоят они возле той, первой из девяти спящих витязей, горы.
– Ну, вот она, – старик указал на гору. – Эта первая, а все последующие идут за ней по порядку. Что мы здесь должны найти?
– Теперь нам надо найти сейд, на котором рунами выбито заклинание о том, как разбудить спящих витязей. Ты сможешь опять поймать Земляную кошку и разузнать у неё, где стоит сейд?
– Нет, Горазд, в этом я тебе уже помочь не могу, Земляную кошку можно поймать только один раз.
– Ну что же, тогда, Казимир, разводи костёр, думать нам долго придётся, а на голодный желудок думается плохо.
Во время еды никто ни о чём не думал, кроме как о самой еде, и только отвалившись на травку и переведя дыхание, возобновили разговор, и начал его Валерий Алексеевич.
– Насколько мне помнится, Светлана говорила, – рассуждал Чапаев, – ну, в смысле мама ваша, что камень этот находится на самой высокой горе.
– А вдруг не на самой высокой?
– Ну, если вдруг не на самой, то в таком случае нам предстоит прошерстить все горы подряд, начиная с той, на которой мы в данную минуту стоим.
– А ты знаешь, что значит прошерстить гору?
– Знаю, её надо всю обыскать.
– Правильно, причём снизу и до макушки, и, заметь, я даже не задаю вопрос, сколько нам потребуется на это времени. Нет, тут надо действовать как-то по-другому.
– Согласен с тобой, Горазд, тут надо предпринять что-то неординарное.
– А можно мне сказать? – скромно предложил Казимир.
Чапаев и Горазд переглянулись между собой.
– Если по делу, то говори, – дал добро старший брат.
– Здесь должна быть тропа, по которой люди ходят к этому сейду.
– Умница, – Горазд потрепал русые кудри брата, – вот так-то мы отстаиваем честь своего рода!
– Ну, куда уж нам, горемыкам, – парировал Чапаев.
– Вдобавок к сказанному Казимиром я вот ещё что добавлю – распадаться нам нельзя, то есть действовать поодиночке мы не будем, так как не исключена возможность встречи с волколаками. Поэтому искать тропинку будем все вместе, кроме Хоромника, его эти твари не едят, и они ему не страшны, а если для него опасности нет, то это значит, что он может бродить отдельно от нас. Разделившись, мы тем самым удвоим результат поиска. Мы берём относительно безопасную для нас восточную сторону, а ты, старче, пойдёшь по западной стороне.
На том и порешили, а начать запланировали с утра, предварительно хорошо отдохнув. Поиски на первой горе ни к чему не привели, на второй, к их глубокому сожалению, тоже не обнаружили никаких признаков тропы. Только на четвёртой горе им повезло, а если точнее, то именно Хоромник набрёл на тропу, которая, огибая гору с запада, уходила на восток к её вершине, на которой впоследствии и был обнаружен тот каменный монолит с письменами.
Огромный камень, формой напоминающий яйцо, своим тупым концом был наполовину вкопан в землю. С его южной стороны чётко просматривались надписи, выполненные рунами Макоши, и поэтому, чтобы их прочитать, надо было встать лицом к северу. Ошарашенный, удивлённый, восхищённый и счастливый одновременно, Чапаев рассматривал надписи, водя по ним пальцем и при этом тихо бормоча себе под нос.
– Я не верю своим глазам, так хорошо сохранившиеся знаки, какие ровные у них края и как гладко отшлифованы сами борозды. Эй, Горазд, прочти скорее, что здесь написано, мне уже просто невтерпёж.
– В верхней строке выбито два слова – Царица и Магужь…
– Ну, об этом и я догадался. Ты дальше, дальше читай.
– Если ты будешь меня перебивать, я вообще буду читать молча.
– Извини, я больше не буду, это у меня профессиональное… сразу всего захватывает, и, пока не закончу, остановиться не могу. Ну, давай, читай дальше, чё на меня уставился, ты туда смотри.
– Читаю дальше, вот здесь, чуть ниже, – и он прочитал следующее: – Богиня правду видит, да не скоро скажет. А теперь ещё ниже: Матушка Сыра-Земля! Из тебя рождён я, Ты меня носишь, Ты меня кормишь, Ты меня по смерти назад возьмёшь. Матушка Сыра-Земля! Охрани меня, чадо своё, Направи меня на стезю праведную. Да будут дела мои во славу Тебе! Земно кланяюсь Тебе! Гой – Ма!
– Это, верно, про нас повествуется, ну, в смысле про людей?
– Нет, Валерий, сын Алексея, я так думаю, что это про спящих витязей.
– Ну, хорошо, а вот эта, последняя строчка… там чего?
– Здесь написано так: Не было и не будет. А если будет, то весь мир погубит.
– И что сие значит?
– Вот это нам и предстоит разгадать, а разгадав, мы разбудим спящих витязей.
– Ах, вон оно что! И что ты, Горазд, предлагаешь?
– Ничего, просто подумать.
– Гениально, просто думать и всё. Ну что же, давай попробуем. Кстати, Казимир, тебя это тоже касается, и Хоромнику передай, пусть тоже напряжёт всё, что у него есть в голове.
Наступил момент истины, от которого зависела, ни много ни мало, судьба человечества. Усевшись в кружок, Горазд, Валерий, сын Алексея, ну и Казимир, сосредоточенно вели дискуссию, Хоромник же в их дебатах участия не принимал, он без напоминаний занял место на посту. Все рассуждали спокойно, не перебивая друг друга, однако в их голосе явно чувствовалось волнение, преходящее порой в раздражение.
– Чего же всё-таки не было?
– И чего не будет?
– Нас, ну, в смысле людей не было на Земле.
– Но теперь-то мы есть?
– Есть!
– Ну, вот, а там говорится, что не будет.
– Значит, люди отпадают?
– Выходит, что так.
– Веры не было! Хотя нет, сейчас она тоже есть.
– Вам везёт, а вот у нас её до сих пор нет, сплошной атеизм.
– Предлагаю исключить всё, что нас окружает, и нас как людей в том числе.
– А что же тогда останется?
– Я понял, это Дьявол. Точно, Дьявол. Вот смотрите – Дьявола не было? Не было. Теперь дальше, Дьявол будет? Ну, какое-то время будет, но потом его низвергнут, и его опять не будет. Всё сходится. Идём дальше и предположим, что он будет, чисто гипотетически, и если следовать логике, то предполагается, что он взойдёт на престол, то есть на царствование, и вот тогда-то он, обретя безграничную власть, всё и погубит. Ну, как я? – Чапаев был горд собой и смотрел на друзей немного снисходительно.
– Добро, – Горазд встал, – пойдём к камню, и ты произнесёшь над ним это магическое слово. Если ты окажешься прав, то витязи начнут просыпаться.
Они подошли к камню, и Горазд помог Чапаеву залезть наверх. Набрав побольше воздуху, Валерий Алексеевич заорал, что есть мочи:
– Дьявол!
Все затаили дыхание в ожидании эффекта, но сразу ничего не произошло, да и через пять минут тоже тишина, а через полчаса все поняли, что это не то слово, которое нужно.
– Слазь, пойдём дальше думать.
– Подожди, Горазд, дай я по-другому попробую.
– Это как?
– Сейчас увидишь, то есть услышишь, – Чапаев снова набрал побольше воздуха и громко выдал словесную очередь: – Сатана! Люцифер! Падший ангел! Сволочь библейская, козлорогий выродок!
После такого, подумал Чапаев, не только горы оживут, а даже в аду все выстроятся по стойке «смирно». Подождали ещё минут пятнадцать, но горы так и не ожили, и даже из преисподни сигнала не поступило.
– Будем ещё пробовать или уже хватит? Я тебе снова предлагаю слезть и продолжить наши раздумья.
Чапаев слез с камня, и они снова уселись кружком, чтобы помозговать ладком. Но поговорить им толком не дал Хоромник, прокричавший со своего поста:
– Смотрите туда, – он указывал на запад, – видите вон ту точку в небе? Это наша погибель летит. Думайте быстрее, если не хотите сгинуть на этой вершине.
Хоромник не врал, да и зачем ему бы это нужно было, указывая на расширяющуюся точку в небе. Когда точка выросла до таких размеров, что стало возможно разглядеть её состав, все увидели в первых рядах несметное количество воронья, а за ними, как будто тяжёлые бомбандировщики, летели стервятники-падальщики.
– Приготовиться к бою! – скомандовал Горазд, выдвинувшись на переднюю линию. – Казимир, тебе смотреть за конями.
В центре Горазд, справа Чапаев, у обоих по мечу, а слева Хоромник с дубинкой в руках.
Первую атаку отразили легко, окропив землю возле себя чёрными кляксами. Пока вороньё перегруппировывалось, их заменяли стервятники, от которых было гораздо тяжелее отбиваться. И так без перерыва, волна за волной. Их рубили, а они снова нападали, и конца этому не было видно. Думать про отгадку никому и в голову не приходило – отложили это дело на потом. Но по мере происходящей битвы приходило осознание, что к разгадке они вернутся не скоро, если вообще вернутся. А птицы тем временем немного изменили тактику, теперь они нападали не только спереди, но и с тылу, где стояли кони с Казимиром. Видя такое, Горазд приказал Чапаеву поддержать Казимира и, отпустив коней, вступить вместе с ним в бой.
В какой-то момент врагам удалось оттеснить Горазда от Хоромника, который  с нечеловеческой силой, не оставляя стервятникам никакой надежы на благополучный исход, вращал своей дубинкой, как пропеллером. Но мало-помалу крылатая нечисть оттесняла Горазда всё дальше и дальше от его напарника. А когда расстояние достигло того размера, когда уже никакая помощь не подоспеет, птицы сосредоточили на Горазде основные свои силы, а остатки стаи были брошены для отвлечения главного удара. В последнюю минуту Хоромник заметил, как упал Горазд, и он, удвоив силы, бросился на прорыв, чтобы спасти своего товарища. Разогнав пернатых, он увидел лежащего Горазда, истекающего кровью и тяжело дышащего. А вороньё со стервятниками как будто этого и ждали, они оккупировали деревья на ближайшем холме и, рассевшись на ветках, как в театре под открытым небом, предались созерцанию, перестав даже горланить.
Казимир припал к груди своего брата, обнял его, и стон обиды и отчаяния разорвал тишину, Чапаев же с Хоромником стояли возле умирающего с опущенными головами. Горазд тяжело и надрывно дышал, но говорить ещё мог.
– Вот, видишь, братушка, какая славная смерть меня настигла. Если будешь плакать по мне, то не долго, но потом возрадуйся, потому что душа моя прямиком в царство Прави отойдёт. Матери расскажи всё без утайки. – Горазд на минуту прикрыл глаза, а когда снова открыл, то говорил ещё медленнее и ещё тише. – Последняя просьба у меня такая, положите меня на этот священный сейд, хочу на нём упокоиться, а далее, если сможете, обряд совершите по моему погребению, а если нет, то не беда, потому что поспешать надобно вам туда, где вас ждут с нетерпеньем.
Сделали так, как велел Горазд, его положили на камень, где он, с улыбкой на устах, испустил дух.
– Ну, вот и всё, – Чапаев опустился на одно колено перед своим товарищем, Казимир и Хоромник последовали его примеру. – Отдадим последние почести нашему брату, геройски погибшему за наше светлое будущее. Пусть дела его будут славны в веках, а имя его будет БЕССМЕРТНО.
Только Валерий Алексеевич произнёс последнее слово, как камень, на котором лежал Горазд, со страшным треском раскололся пополам, но не развалился до конца, а расходился до тех пор, пока Горазд смог свободно провалиться вовнутрь, и, как только он скрылся в расщелине, камень снова захлопнулся, похоронив Горазда теперь уже навечно.
Все стоявшие тут человеки с изумлением смотрели на происходящее действо, Хоромник же всё это созерцал с обычным спокойствием.
Однако в следующую секунду, как показалось людям, дрогнула земля, потом ещё и ещё. Это было самое настоящее землетрясение. Земля заходила ходуном, гора задвигалась, начала расти вверх и прямо на глазах стала приобретать очертания средневекового воина в русском облачении. Когда преображение горы в витязя было закончено, Чапаев вместе с Казимиром и Хоромником, а также два их коня оказались у него на плече. Голова исполина повернулась, пару секунд посмотрела на них, видимо оценивая, а потом заговорила обычным человеческим голосом, язык которого был понятен для наших героев.
– Не бойтесь ничего и никуда не бегите, – потом он посмотрел вниз и добавил: – Да и бежать-то вам уже некуда, тем более что дело вы своё уже сделали.
Тем временем остатки воронья вместе со стервятниками, больше не ввязываясь в драку, решили скоренько так покинуть поле битвы. Встав на крыло, они стали лихо набирать высоту, но не тут-то было, две гигантские руки, хлопнув в ладоши, разом накрыли всю стаю.
Восемь каменных воинов, стоящих в одну шеренгу, ждали приказ девятого воина, своего командира, который выделялся среди них своим ростом и боевыми доспехами. Его амуниция состояла в основном из полудрагоценных камней, зато остроконечный шлем был увенчан огромным бриллиантом.
– Скажи нам, каменный человек, – Чапаев для усиления звука сложил руки рупором, – как имя вашего главного витязя?
И надо же, каменный воин услышал Чапаева, он развернулся головой настолько, насколько ему это было позволено и как мог тише произнёс.
– Это Святогор! – От его тихой речи у попутчиков чуть не полопались барабанные перепонки.
– Всё понятно, – прокричал в ответ Чапаев, – больше говорить ничего не надо! – Валерий Алексеевич хотел было ещё кое-что добавить, но раздумал, когда увидел приближающегося к ним самого Святогора.
Подойдя к своему воину, на плече у которого затерялись двое людей и ещё один, похожий на человека, а также пара коней, Святогор, чуть нагнувшись, обратился к ним:
– Вы разбудили нас?
Отвечать, как и всегда, пришлось Чапаеву.
– Да, это мы вас разбудили.
– Зачем вы это сделали?
– Мы русичи, и нам, то есть нашему народу, нужна ваша помощь.
– А кто или что вам угрожает?
– Нам угрожают тёмные силы, нелюди и всякая другая нечисть. Люди гибнут в неравном бою, и одним им, без вашей помощи, не справиться.
– Куда нам надо идти?
– Идите в Крумию, там будет решающая битва.
– Хорошо, – сказал Святогор и, вынув из-за пояса малахитовый рог, протрубил всеобщий сбор.
И вот девять витязей, выстроившись гуськом за своим предводителем, отмеряя семимильные шаги, двинулись на запад, а наши герои, благополучно устроившись на плече у одного из них, спали убийственным сном после недавней ожесточённой битвы.


Глава 25


Утром третьего дня, а это значит, через день после того как Борис расстался с Йайгой, он вышел к городищу, или к тому, что от него осталось. По знакомой дороге, петляя между развалин, Борис уверенно дошел до храма, а когда он подошел, то остановился как вкопанный. Он смотрел на храм, а храма, по факту, уже не было, а само это место являло собой картину Хиросимы после американской атомной бомбардировки. Такое впечатление, что сооружение взорвали изнутри, – глубокая воронка в эпицентре и ровно разбросанные камни в радиусе ста и более метров. Борис присел на один из больших камней и сам с собой заговорил вслух.
– Да-а-а… картина, прямо скажем, впечатляющая. Видать, чуть-чуть не успел я, вон ещё и камни не остыли, дымятся, как чёрные курильщики. И какая же сволочь здесь напроказничала? И никого, и ни души, и спросить не у кого.
– Борис! – вдруг услышал он за спиной, – Борис, это вы?
От неожиданности он аж вздрогнул, а оглянувшись, вообще обомлел. Перед ним, ни больше ни меньше, стояла сама Степанида.
– Ёлки-палки, я не верю своим глазам, Степанида, неужели это ты?
– Да, это я.
– А-а-а… почему ты здесь, и каким образом оказалась, и вообще, что здесь произошло? Буквально на минутку отойти нельзя. Кто здание разрушил? Ты можешь мне объяснить, где все остальные? Боже, что я говорю, Стеша, родная моя, как я счастлив видеть тебя живой и невредимой!
Степанида не выдержала и разрыдалась, бросившись к Борису в объятья, а он, в свою очередь, обнял её, приклонил её головку к себе на плечо и, поглаживая ей волосы, всё шептал слова утешения, все, которые только знал. Когда Степанида успокоилась, то рассказала всё, что здесь произошло. Но прежде Борис разжёг костёр, нашёл медный котелок и заварил в нём крепкий отвар иван-чая, также разогрел остатки копчёного мяса, подаренного ему в дорогу самой Йайгой. Сам он не ел, сославшись на то, что перекусил вот только что, когда подходил к деревне, но чай пил с удовольствием.
– Так неправильно, Борис, вы отдали мне свой последний кусок мяса, и у вас ничего больше нет?
– Ерунда, Стеша, не бери в голову.
– А что же мы будем кушать завтра?
– Я что-нибудь придумаю. И потом, добывать пропитание – это мужское дело, а я, как ты можешь видеть, пока что ещё не трансформировался в противоположный пол. Ну, давай, не отвлекайся от темы, употребляй пищу во благо.
– Вы не поверите, но это был какой-то кошмар. Хорошо меня главная жрица вовремя предупредила, и я смогла спрятаться в погребе ближайшего к храму дома. Мы несли службу, когда он вошёл, и даже не вошёл, а влетел, ломая и круша всё на своём пути. Жрица смогла остановить его, но ненадолго, потому что силы их были не равны, и в конечном итоге он так её исколошматил, что на ней живого места не осталось. После этого он бросил её на алтарь, а сам сел в её кресло. Здесь раньше стояло каменное кресло.
– Я знаю, о чем ты говоришь, я его видел, когда давеча заходил сюда.
– Так вот, он требовал от неё нашу пирамиду, или чтобы она указала место, где она спрятана. Она долго сопротивлялась, видать, только для того, чтобы он ей поверил, ну, а после долгих мучений, которые продолжились на жертвенном камне, согласилась принести ему эту пирамиду. Но вместо этого, зайдя в подсобку, тут же приказала мне бежать и спрятаться понадёжней, и даже сказала куда. Я, не долго думая, сразу же убежала, а что было потом, не знаю, только через некоторое время услышала страшный грохот, от которого мгновенно оглохла, но, слава тебе Господи, ненадолго. Вот теперь сижу здесь и жду неизвестно чего, и совсем уже было отчаялась, а тут вы явились, как будто ангел с неба спустился. Ой, Борис, как я вам благодарна!
– Ну, ладно, ладно, потом как-нибудь сочтёмся. Лучше подскажи, что нам дальше делать?
– Вы меня спрашиваете?
– Кто у нас Степанида?
– Я!
– Тогда тебя.
– Я не знаю. Правда, я ничего не знаю. Мы пропадём, мы умрём от жажды или от голода.
– Эко тебя шарахнуло взрывной волной. Ну, ничего, это скоро пройдёт. Вспомни, жрица случаем не говорила, что нужно делать, к кому, может быть, обратиться, или дойти до кого-нибудь?
– Можно я подумаю?
– Будь так любезна.
– Я вспомнила, она говорила, чтобы я шла…
– Ну, куда она тебя послала? Заканчивай мысль. Давай я тебе помогу – ты должна идти в…
– Крумию!
– А это что за хрень такая?
– Это город.
– Точно город? Название на баню смахивает.
– Да, она говорила про Крумию, она всё время повторяла, что там спасение.
– Хорошо, уговорила, а где эта Крумия, в какой стороне?
– Не знаю, не могу вспомнить. Пока не могу, а потом, наверное, смогу.
– А про пирамиду она что говорила?
– Про пирамиду ничего, мы этот вопрос вообще не обсуждали.
– Ну ладно, чай будешь допивать? А то нам идти надо.
– А куда мы пойдём?
– Пойдём по дороге, надо людей найти, хоть кого-нибудь, да расспросить. И вот ещё чего я хотел сказать… Нет, сначала сделаю, ну, а уж потом... нам надо будет походить по здешним развалинам, вещички кое-какие поискать, ночи хоть и тёплые, но без покрывала всё же прохладно на земле спать, а заодно и едой авось разживёмся. Как ты на это смотришь?
– Я как вы.
– Ну, тогда вперёд, труба зовёт!
Собрав для себя нехитрый скарб и кое-какой еды, Борис к тому же ещё разжился луком со стрелами да мечом обоюдоострым. Опосля уже, выйдя на дорогу, они, повертев напоследок головами, отправились, сами того не подозревая, на север.
 
Глава 26

Колченогий был зол, но это только нам для прелюдии, а если говорить серьёзно, то болото, по которому он вместе с Трендафилом шёл к избушке Йайги, закипало под его ногами, превращая всю влагу, аж до самого дна, в пар, а торф – в спёкшуюся и твёрдую, как гранит, золу. После того как они покинули разрушенный храм, Ниян не проронил ни слова, он только широко раздувал ноздри и периодически чесал проклюнувшиеся рожки. Трендафил же, подпрыгивая на раскалённой тропинке, решил с вопросами пока повременить, ну, как-то не с руки ему было, да и не с ноги тоже.
– Вот тварь, – вдруг, ни с того ни с сего, заговорил коротышка, – тягаться со мной удумала. Нет… нет и ещё раз нет, слишком быстро она приняла смерть свою, мало помучилась, надо было не торопиться, поизобретать… И хоть какое-то удовольствие получить от процесса, но, надо отдать ей должное, держалась стойко. А ты чего молчишь?
– Я-а-а…
– Ладно, можешь ничего не говорить, мне всё равно твоё мнение не интересно.
Они уже почти дошли, как вдруг откуда-то сверху прямо на плечо колченогому спланировал тот самый чёрный ворон. Едва коснулся он плеча, как тут же стал нашёптывать своему хозяину что-то на ухо. Итак чернее тучи, Ниян всё более и более хмурился с каждым словом ворона, становясь еще чернее, хотя казалось, что больше уже некуда.
– Убью, блин! – буркнул себе под нос Ниян, когда, откинув полог и обстучав ноги о привходной камень, вошёл вовнутрь избушки. – Что-то недружелюбно встречают нас в этой хате, аль не рады нам?
Из-за занавески метнулась тень, и вот уже Йайга обтирает вышитым рушником ноги Нияну.
– Ну, как же не рады, мы завсегда рады таким гостям, – доведя ноги до идеальной чистоты, Йайга, не поворачиваясь спиной к Нияну, отходила вглубь избушки с подобострастной улыбкой на лице и в покорном поклоне. Она была настолько любезна, насколько чувствовала свою вину и неотвратимость наказания.
– Мой Господин, прикажешь подавать на стол?
– Да, конечно, подавай. А что у тебя есть на сегодня?
– Что прикажешь, то и будет.
– Прямо так уж и всё?
– Всё, что в моих силах, Господин.
– Ну, ладно, что мы, изверги, что ли? Правда, Трендафилушка? Подай-ка ты нам, для начала, свеженькой требушки, а там посмотрим.
Йайга подсуетилась, и вот уже на столе куча свежих внутренностей: кишок, лёгких, трахей, сердец и всякой прочей дребедени. Ниян набросился на это изобилие, как будто его, месяц не кормив, сразу же дали десерт. Не успевая прожевать очередное, он запихивал в рот новую порцию, давясь и кашляя при этом. Особенно ему нравились трахеи, которые он с особым смаком обсасывал, а потом хрустел ими, закатывая глаза от блаженства.
В какой-то момент со склизской столешницы упало совсем крохотное сердечко. Тупо шмякнувшись на пол, оно откатилось прямо к ногам Нетудыхи. Он хотел отпихнуть его, но засмотрелся, и чем дольше смотрел, тем более смешанные чувства терзали его душу. Но в какой-то момент Трендафил очень даже спокойно, чего от себя он ну никак  не ожидал, поднял это сердце, очистил его от пыли и грязи и уже с предельным любопытством стал его рассматривать да ещё и принюхиваться. Сначала он просто попробовал его укусить, осторожно прикасаясь передними зубами, исключая всякую возможность запачкать губы, но потом вдруг с ожесточением вонзил их в тёплую мякоть и вырвал из неё приличный кусок, который затем, медленно разжевав, с лёгкостью проглотил. Остаток он доедал уже по-обыденному, причмокивая и ковыряясь в зубах.
– С почином, вас, Аспарухович! На, запей, – Ниян протянул деревянную кружку, – надеюсь, на томатный сок у тебя аллергии нет?
– А откуда тут помидоры, что-то я не видел стоячей ботвы на приусадебном участке?
– Значит, аллергии нет?
– Нет.
– Ну, тогда наслаждайся.
Нетудыха взял кружку и залпом опустошил её. Сначала на его лице появилось недоумение, которое переросло в непонимание, сменившееся затем брезгливым негодованием.
– Да это же кровь, самая настоящая! – Трендафил с отвращением отплёвывался, а увидев тряпку на столе, схватил и стал вытирать себе язык.
– Теперь вижу, что аллергии точно нет.
Громкая отрыжка, а чья она была, несложно догадаться, оповестила об окончании трапезы, и только после этого колченогий, весь окровавленный и с осоловелыми глазами, откинулся на спинку кресла. Тем временем Йайга уже шуршала по хозяйству, наводя порядок на столе и вокруг него, а Нетудыхин, после съеденного сырого куска мяса, погрузился в свои ощущения, анализируя их.
– Слышь, Йайга, хватит столешницу тереть, с таким усердием ты в ней дырку, не ровен час, протрёшь. Давай-ка заканчивай со своей чистотой да к нам присаживайся, разговор к тебе есть, и принеси мне свежий рушник, но только смочи его.
Йайга тут же прекратила всякую суету, сбегала за полотенцем, обтёрла им лицо и руки колченогому, а затем покорно села рядом со своим повелителем.
– Ходят слухи, это мне ворон на хвосте притаранил, будто бы в последнее время люди свободно, как у себя дома, разгуливают по преисподней а также проникают между мирами и, что самое интересное, возвращаются оттуда целыми и невредимыми. Ты, случаем, ничего про это не слышала?
– Мой Господин, мне ли тебе врать, расскажу всё без утайки. Вина на мне, большая вина, и твоя воля наказать меня за это.
– Ты только не говори, что тебя бес попутал.
– То не бес был, то человек сотворил сие деяние.
– И как же человек, это смертное существо, которое не видит дальше своего носа, смогло совратить колдунью? Я готов и даже хочу в это поверить, но мне это даётся с таким трудом, что легче спросить у тебя.
– Я сама в это поверила только тогда, когда всё закончилось.
– Что призналась, хорошо, это будет смягчающим обстоятельством, однако наказание, как ты сама понимаешь, неизбежно.
– Да, я знаю, что наказание неотвратимо, и я готова принять его.
– Я только одного понять не могу, да у меня просто в голове не укладывается, как, как ты могла это сделать, чего тебе не хватало в твоей бессмертной жизни? Ты, опытная как никто другой и прожженная насквозь, ты, застрахованная от любых соблазнов, обласканная моей заботой и вниманием, ты не имеешь ни в чём отказа, ну как ты могла действовать во вред мне?
– Это необъяснимо, это какое-то наваждение, я была как будто одурманена, вроде бы всё вижу и всё понимаю, и даже говорю себе: нельзя, стоять, тебя накажут, но в то же самое время у меня как пелена на глазах и в голове звон.
– Всё проще, Йайга, и ничего тут необъяснимого нет. Говорила мне мама, ну, я это образно, сами понимаете, не связывайся с плотью одушевлённою, потому что людская душа – потёмки, и она, душа эта, непредсказуема, тем паче в критическом состоянии. Не зря есть у людей такое выражение – "как она, то есть душа, в данный момент себя поведёт, одному Богу известно". Ему, конечно, известно, а вот мне нет, и как тут быть? А?!
– Не знаю, мой Господин.
– А я знаю. Надо душонку твою паршивую вырвать из тебя с корнем, и тогда все проблемы отпадут сами собой. Никогда не было в нашем мироздании, чтобы, к примеру, бес попутал беса, или чёрт спас человека. И это правильно, так и должно быть, никаких компромиссов, битва на вымирание. Люди нам нужны как придаток для нашего существования, и душа ихняя нам ни к чему, с неё воду не пить, и богаче от неё не станешь. Ты, вообще-то, понимаешь, куда я клоню?
– Догадываюсь.
– Вот и хорошо, догадливая ты наша. А наказание будет таким: сначала Трендафил тебя, против твоей воли, обесчестит, но тебе это бесчестие покажется приятным, и ты захочешь снова испытать его, но не сможешь, вдобавок я лишу тебя твоей красоты. А далее всё, как и было раньше, жить ты будешь вечно, как я и обещал, но только в облике безобразной калеки и с чувством плотской неудовлетворённости. Поверь, это самая безобидная месть, которую я могу тебе предложить, учитывая нашу долголетнюю дружбу.
Йайга покорно выслушала приговор, лишь реснички дёрнулись под её глазами, когда Ниян упомянул о бесчестии.
– Трендафил, ты чё, оглох?!
– Я-а-а?.. Нет, не оглох, а чё?
– Чё-чё… суп харчо, займись с дамой сексом.
– Да мне как-то не совсем удобно, незнакомая дама, ко мне равнодушна, да и я не испытываю к ней определённых чувств.
– Ну, не прикидывайся простачком, Трен, вспомни, скольких ты женщин совратил, не испытывая к ним никакого чувства. Как ты тогда себя убеждал – всё в порядке, Трендушка, это только бизнес и ничего более.
– Ну, так это было тогда и в том мире, а сейчас… совсем другая ситуация.
– Ситуации во все времена одинаковы. Хорошо, я тебе помогу взбодриться. Ну-ка Йайга, скинь свои манатки и покажи нам все прелести женского тела.
Йайга подчинилась с той же покорностью, как и давеча, она сняла с себя все одежды, оставшись совсем нагишом. Теперь уже Трендафил оживился и стал действовать посмелее. Для начала он обошёл её со всех сторон, затем стал гладить её белоснежное тело, не убирая принудительно руку, когда та задерживалась на самых желанных местах. Её покорность и доступность всё более и более возбуждали Нетудыху, и вот он, уже не контролируя себя, набросился на Йайгу с отчаянием маньяка, и в конце своего извращённого прелюбодеяния чуть не лишился сознания от полученного удовольствия. Пошатываясь и с какой-то демонической ухмылкой на лице, он вернулся на своё место.
– Ну и как ощущение от доступного соблазна, Трен?
– За это можно всё отдать, – вытирая пот со лба, прошептал научный работник пересохшими губами. Рухнув навзничь прямо на пол, он ещё долго не мог отдышаться.
– А это тебе, – Ниян достал из-за пазухи зеркальце и протянул его Йайге, – возьми это зеркало, будешь периодически в него смотреться, чтобы лишний раз не бегать к водной глади. В нём ты будешь видеть всё то, что ты потеряешь, и то, что будешь приобретать. А теперь иди, родная, омой своё тело водой чистой и одежды подыщи в цвете приглушённом.
Собрав свои одежды в охапку, Йайга молча удалилась, и только она скрылась за перегородкой, Ниян заговорил не громко, но быстро.
– Дела наши плохи, Трендафилушка, оказывается, из преисподней украли пирамиду, которую я припрятал до поры до времени.
– И кто же это решился на такой безумный поступок?
– Я так полагаю, что это был тот самый Борис и Полада, которых Йайга провела в ад.
– А кого они там искали?
– Да этого полоумного князя Вячко
– А как же они смогли уговорить Йайгу на воровство?
– Тут я теряюсь в догадках, наверное, всё-таки нашли способ и как-то сумели заболтать, и, потом, я уверен, что они использовали её втёмную. Во-первых, узнав о намерениях коварных, она бы никогда не позволила это сделать, не такая же она совсем конченая дура, а во-вторых, она бы сразу мне призналась и сказала, где пирамида в данный момент находится. Не-е-ет, нам надо искать этого проходимца, и только его одного, так как Полада, встретившись с душою своего возлюбленного, теперь сохнет возле его мумии, и ей оттуда назад уже дороги нет.
Колченогий замолчал, увидев подходящую к ним Йайгу, а Трендафил чуть не отмахнулся от увиденных перемен, которые прямо на глазах произошли с хозяйкой этого заведения. С потухшим взглядом, чуть сутулясь, во всём сером и с походкой усталой женщины, она предстала перед своими судьями и палачами одновременно.
– Скажи мне, Йайга, куда направился Борис после вашего расставания?
– Он пошёл в то городище, откуда был родом Вячко.
– А в руках он что нёс?
– В руках, – Йайга чуть задумалась, – в руках у него ничего не было.
– Ты точно запомнила?
– Тот момент я представляю себе очень ясно.
– Хорошо, ступай, милая, занимайся своими делами.
Йайга снова удалилась, тихо и без резких движений. Колченогий же, подозвав к себе ворона, продолжал говорить приглушённо.
– Лети и найди мне этого человека, подключи себе в помощь всю стаю.
Выпустив ворона, Ниян вернулся на своё место.
– Мой Господин, как я понимаю, на данный момент у нас нет ни одной пирамиды?
– Подождём до вечера, если ворон не возвратится, то в таком случае слетаем к Одноглазому Лиху и заберём у него хотя бы его пирамиду.
– Как заберём? Ты же говорил, что их нельзя разлучать.
– А мы и не разлучим, заберём его вместе с пирамидой, всего и делов.
– Правильно, хоть что-то будет у нас в руках.
– И я так же думаю, а пока до вечера ещё далеко, я позволю себе покемарить.


Глава 27

После почти суточного пути великан остановился, снял с плеча коромысло, опустил ребят на землю и помог им выбраться из сеток.
– Вон там, – великан указал на небольшое плато перед соседней горой, – вход в пещеру Лиха, а Йайщер должен быть где-то неподалёку. Я ухожу, а вас оставляю здесь, дальше вы уже сами.
– И на том спасибо, – Николай отошёл на несколько шагов, чтобы можно было разговаривать с великаном, не свернув шеи, – вы и так нас сильно выручили.
Без долгих прощаний великан развернулся и быстро зашагал прочь, а ребята, осмотревшись на местности, решили перво-наперво произвести разведку и после сбора данных обдумать последующий план действия. Оставив Перуна охранять вещи, напарники выдвинулись на линию огня, передвигаясь в основном мелкими перебежками, а где и по-пластунски. Кузьма был впереди, и это не оспаривалось со стороны Николая. Достигнув середины плато, ребята залегли в небольшой ямке. Не знали они, что ямка эта – всего лишь след, оставленный Йайщером, да и к лучшему для них было сие незнание.
– Чего залегли?
– Смотри, Кольша, дальше слишком открыто и слишком ровно, нам не спрятаться, и назад далеко бежать. Главное, что вход в пещеру прямо перед нами, и мы можем видеть всё, что здесь происходит.
– А не перегибаем ли мы палку? Может, никакого Ящера и в помине нет, а россказни про него – это всё сказки и выдумки.
– Лучше перегнуть палку, чем недогнуть. Будем наблюдать до тех пор, пока нам окончательно не станет ясно, что это за зверь такой и каковы его повадки.
– Так мы можем и до Сенькиного заговодя??????? пролежать.
– Будем лежать столько, сколько нужно. Ты так и не понял, что здесь вопрос жизни и смерти. Малейший промах, и всё, что мы достигли до этого, будет сведено на нет, и Иваныча мы тогда уже не спасём. Терпение, Кольша, терпение, и у нас всё получится.
– Слушай, а тебе не показалось, что великан уж очень поспешно покинул нас, да и глазками косил, как нашкодивший малолетка?
– Нет, не показалось.
– Ну и ладно, значит, и мне показалось, что не показалось. 
Деваться было некуда, так что ребятам пришлось набраться терпения и ждать, готовя себя к любым неожиданностям. Пригревшись на солнышке, Николай стал клевать носом, в отличие от Кузьмы, который ни на секунду не прекращал обзор пещеры и прилегающей к ней территории. В какой-то момент непонятно откуда к пещере вышли два коня. Они шли рядом, неторопливо, раскачивая головами, до тех пор пока не подошли вплотную к пролому.
– Кольша, смотри, это же наши кони.
– Точно, наши. А как они тут оказались?
– Сам не знаю.
В этот самый момент стена справа от входа зашевелилась, и от неё отделилась часть скалы, контуром своим сильно напоминавшая дракона, каких рисуют в русских сказках. Кузьма, увидевший эту метаморфозу первым, толкнул напарника и, указав ему направление, предусмотрительно зажал его рот рукой. А кусок скалы тем временем, не создавая лишнего шума, просто проглотил зазевавшихся лошадок, обеих разом, а затем еще долго, прохаживаясь перед входом туда и сюда, припадал к земле, как будто обнюхивая её. Видимо, не почувствовав опасности и успокоившись, эта голограммное изображение начало менять свой окрас, всё больше принимая болотно-зелёный оттенок.
– Смотри, это тот, кого мы здесь высматривали, только говори тихо, так как звук по ровной поверхности распространяется довольно далеко, а у этого зверя очень хороший слух.
– Ого! Да, это же тот самый Ящер. Вот хитрая зверюга, замаскировался, понимаешь, под стенку, прям как хамелеон. Ещё чуть-чуть, и мы прямиком зашли бы к нему пасть, как и наши бедные лошадки.
– А кто такой хамелеон?
– Хамелеон… э-э-э… это… это головастик такой, с большой головой, в джунглях живёт, который меняет цвет кожи, подстраиваясь под окружающую обстановку. Ого, смотри, Кузьма, да у него и крылья имеются, он чё, и летать может?
– Тебя это удивляет?
– Ни фига себе, конечно, удивляет, когда такое ещё увидишь? Блин, вот вернусь домой и про Ящера всем во дворе расскажу.
– Хорош разглагольствовать, давай теперь молча наблюдать и всё запоминать.
А Йайщер ничего и не делал, он, как ни в чём не бывало, улегся напротив входа в пещеру, морду же свою положил на передние лапы и прикрыл глаза, видимо, решив отдохнуть от дел праведных.
– Ничего у нас не получится, – прервал молчание Николай. – Мы никак не сможем к нему подобраться, чтобы подсунуть таблетку снотворного.
– Терпение, Кольша, терпение, когда-нибудь да он даст слабину.
– К этому времени мы уже благополучно умрём, или от голода и жажды, или от старости.
– Смотри, смотри, – Кузьма теребил отвернувшегося Николая за плечо, – он уходит в пещеру.
– А что толку, вот если бы он ушёл в запой, тогда другое дело.
– Как что, узнаем, зачем он туда ходил, просто так в пещеру не заходят, оголяя свой пост.
– Зря теряем время, надо придумать что-нибудь посущественнее. Например, соорудить большой арбалет и пристрелить этого Ящера, как шелудивую собаку.
А между тем время шло, а Йайщер из пещеры не появлялся. Ребята напряжённо перешёптывались, обсуждая разные варианты. Иногда обсуждение переходило в спор, и не на шутку серьёзный, однако всё моментально закончилось, когда из пролома появился Йайщер.
– Смотри, – Николай, вглядываясь в даль, даже прищурился от напряжения, – у Ящера что-то стекает с морды. Может, опять съел кого-то, вот слюни и текут от удовольствия.
– Да у него вся голова мокрая. Видишь, даже волосы на загривке слиплись?
– Ага, ты это точно подметил.
– О, Великая Магужь, да он ходил на водопой, а заодно и охладиться.
– Возможно.
– Да не возможно, а, как там у вас говорят, сто пудово. – Кузьма довольно потирал руки. – Так вот где у него слабина, оказывается. Жарко, видите ли, ему стало, побулькаться захотелось. Ну ладно, побулькайся покудова. Уходим, Кольша, больше нам здесь делать нечего.
Так же скрытно и без шума ребята покинули плато. Вернувшись в лагерь, они устроили себе хорошее застолье, правда, без горячего, так как побоялись разводить костёр, дабы не привлечь дымом внимание Йайщера.
– Завтра, примерно в полдень, мы вернёмся к пещере, – Кузьма готовился ко сну, в этот раз гораздо раньше, чем было принято в их походе.
– Подложить Ящеру таблетку?
– Нет, для начала мы должны просчитать, хватит ли нам времени добежать до горы и обратно от того места, где мы сегодня хоронились, когда он будет на водопое.
– А если не хватит?
– Тогда надо искать место поближе.
– Слушай, у меня идея, давай используем прясло и превратимся в какое-нибудь мелкое животное, тогда-то мы и без замеров успеем.
– Не сработает, прясло можно использовать только в том случае, когда есть угроза твоей жизни. Не обольщайся пустыми хлопотами, Кольша, а ложись-ка лучше спать, завтра нам силы понадобятся.
Утром следующего дня друзья снова отправились к пещере, чтобы занять свой наблюдательный пост. На сей раз они были осторожны вдвойне, памятуя о том, что Йайщер имеет способность сливаться с окружающей средой. Так и случилось, Йайщер появился оттуда, откуда его не ждали. Одиноко стоявший кустарник вдруг ожил и разделился на два, но всё обошлось, и подвижный кустарник ничего подозрительного не заметил. В полдень, когда солнечные лучи особенно жарки, Йайщер, по своему обыкновению, решился таки сходить прохладиться. И как только он скрылся, Кузьма начал отсчёт, равномерно проговаривая цифры. Счёт прекратился только тогда, когда на авансцену снова вышел Йайщер. Более не задерживаясь, друзья, имея необходимые сведения, быстро и без проблем снова покинули плато. Вернувшись в лагерь, они первым делом отмерили такое же расстояние, какое было между входом в пещеру и их наблюдательным пунктом. Затем, по команде Кузьмы, Николай пробегал это расстояние, а сам Кузьма вёл отсчёт времени. После нескольких попыток они определили ту скорость, ниже которой бежать было нельзя. В этот вечер никто не мог заснуть, кроме, конечно, Перуна, и только под утро сон сломил юных героев. Поутру нервозность осталась только у Николая, Кузьма же, наоборот, был спокоен и сосредоточен. Обратный отсчёт начался тогда, когда наши герои, на этот раз они взяли с собой Перуна, заняли свой привычный пост. Всё шло по плану, и где-то в полдень Йайщер, по заведённой привычке, снова скрылся в пещере. Теперь только от Николая зависел успех всего предприятия, и он что есть мочи побежал. Почему он? Да потому, что бегал он быстрее Кузьмы. Таблетку, как и обговаривали, Коля положил чуть в стороне от входа. Теперь оставалось ждать, надеясь, кто на Бога, а кто на Магужь. Йайщер не сразу, на что и надеялись ребята, но всё же наткнулся на подброшенную таблетку, запах которой напрочь перебивал след, оставленный Николаем. Он долго принюхивался, потом пару раз катнул её носом, фыркнул по-лошадиному, взял на язык и закинул себе в пасть.
– Как ты думаешь, сколько надо времени, чтобы он заснул?
– Не знаю, Кольша, будем смотреть.
Приблизительно через полчаса Йайщер рухнул на землю, как подкошенный, успев даже зевнуть пару раз.
– Смотри-ка, не обманул шаман. Пошли, нам надо торопиться.
– Подожди, Кольша, торопиться как раз и не надо, мы должны исключить все возможные риски. А для этого необходимо проверить, крепкий у него сон или нет.
– И как мы это сделаем?
– Мы – никак, а вот Перун сможет.
Кузьма обнял пса за шею и что-то нашептал ему в ухо, а затем, указав рукой на спящего Йайшера, крикнул: "Взять!"
Перун, как пуля, понёсся к заданной цели, а когда достиг её, то стал добросовестно рвать дракошину лапу. Таблетка и впрямь действовала хорошо, Йайщер даже усом не повёл. Убедившись в крепости сна, Перуну дали команду "отбой", а сами, теперь уже спокойно и без опаски, вышли из своего укрытия.
Свежестью повеяло, когда ребята углубились внутрь пещеры, воздух был чист, и дышалось легко, но боязнь присутствовала, оттого и сердечки у ребят колотились в груди, словно там были маленькие молотобойцы. Факела зажгли практически сразу, а оглядевшись, чуть не ахнули от того, что увидели вокруг себя. Узкий проход, по которому, плечо к плечу, могло пройти не более двух человек, через сто метров резко заканчивался, а за ним огромные пустоты с причудливыми каменными нагромождениями.
– Слышь, Кузьма!
– Чего?
– А ты заметил, какой узкий проход был?
– Конечно, заметил, а что?
– Да, ничего, просто интересно, как этот Змей Горыныч здесь пролазил?
– Ты знаешь, я тоже хотел бы посмотреть на это.
– Интересно, долго ли нам блуждать по этим катакомбам?
– Не знаю, Кольша.
– А как мы назад дорогу найдём?
– Ну, в этом случае нам попроще, Перун выведет.
– Ах, да, про Перуна-то я совсем забыл. Между прочим, я еще ни одной летучей мыши не видел, а они должны быть здесь, и вообще, я смотрел вверх, и потолка тоже не видел. Как-то тревожно мне становится, а тебе, Кузьма?
– Есть немного. Но тревожься, не тревожься, а назад всё равно уже дороги нет, да и Йайщер наверняка уже проснулся, и было бы совсем хорошо, если б он не сообразил погнаться за нами.
Прошедшее расстояние и сколько на это ушло времени, определить было сложно, отсчёт шёл по длительности горения факела, а ребята между тем уже сменили два комплекта. Неожиданно Перун, бежавший чуть впереди, остановился, навострил уши, а холка его ощетинилась, затем он оскалился и негромко зарычал.
– Просто так собака не зарычит, а тем более добродушный Перун, – Николай вглядывался в темноту, подсвечивая себе факелом. – Пойдём дальше или будем ждать?
– Ждать не будем, пойдём вперёд.
– Там опасность, и Перун тебе красноречиво об этом говорит.
– Пока у нас горит огонь, нам особо бояться нечего.
– Ну, как скажешь, только ты первым иди, а я тебя с тыла прикрою.
Шагов через десять они уткнулись то ли в стену, то ли в гору, то ли в башню – в темноте не шибко-то и разберёшь, отчётливо просматривалось лишь то, что преграда уходила ввысь под углом явно больше сорока пяти градусов. Оставив один факел на этом месте, Николай воткнул его в землю, они пошли вправо, чтобы проверить, есть ли у этой преграды край. Они шли и шли, а края всё не было. Вот уже и оставленный факел превратился в мерцающую звёздочку на тёмном небосклоне.
– Пошли в другую сторону, – предложил Николай, – что-то здесь конца и края не видно, может быть, в той стороне нам повезёт.
– Давай попробуем.
Друзья решили – друзья сделали, а значит, пошли обратно и, миновав застолблённый факел, двинулись дальше. Но и там успех не сопутствовал им, пришлось возвращаться в исходную точку.
– Чё будем делать?
– Не знаю, Кольша, тут надоть подумать.
– Ну, если надоть, значит подумай.
А между тем Перун не унимался, он разошёлся до такой степени, что начал кусать землю, отрывая большие куски дёрна. Вот тут-то и случилось то, чего никто из друзей не ожидал, но подсознательно желал этого и осознано к нему продвигался. Гора сдвинулась, словно от подземного толчка, раздался оглушительный треск и прямо от земли вверх поползли трещины, словно гору распирало изнутри. Факелы выпали из рук, потому что руки понадобились, чтобы защитить уши от невыносимого грохота. Даже Перун, упав на землю, прикрыл свои уши лапами. Неожиданно кто-то включил свет, но лампочек и прожекторов видно не было, да и освещение оставляло желать лучшего, хотя и было довольно сносное.
Как-то интуитивно и разом друзья посмотрели вверх, и в дальнейшем их поза не менялась. Перед ними, ни больше ни меньше, стоял огромадный каменный истукан с большими синими кристаллами вместо глаз, к тому же он ещё мог разговаривать. Конечно, они  могли предполагать что-то подобное, и даже готовились к встрече, но такого масштаба никто предвидеть не мог, и как бы ни хорохорились наши герои, но страх пересилил, напрочь сковав их дух, волю и тело.
– Кто такие? – прогремел истукан.
Ребята хотели ответить, но не могли, они даже ресницами хлопнуть не могли.
– В молчанку играть со мной удумали?
Спасибо Перуну, в очередной раз спасшему своих друзей. Он быстро пришёл в себя и с новой силой залился злобным лаем, и от этого резкого звука очнулись его друзья.
– О великий Лихо, дозволь сначала воздать тебе уважение и засвидетельствовать своё почтение. Никто с тобой в молчанку играть не собирался и не собирается. Мы охотно ответим на все твои вопросы, а если будет возможность, зададим свои. Вот я – Кузьма из рода Диловых, и Мария – наша ведающая мать. А он – Кольша, из дальних земель, безродный. Хоть мы и не земляки, но всё одно русичи.
– Как это безродный, – Николай тоже пришёл в себя и немного осмелел, – у меня и отчество есть, и фамилия.
– Как вы посмели прийти, ведь смертным ход сюда заказан?
– Большая нужда привела нас к тебе, – Кузьма не давал Николаю даже рта открыть.
– Люди с нуждой ко мне не ходят.
– Мы знаем, но большая беда принудила нас к тебе заявиться.
– Беда или радость, мне всё равно, а вот убить вас придётся.
– Даже не выслушав?
– А зачем, какой мне толк в этом?
– Сначала выслушай, а потом уже решишь, есть смысл или нет, и вообще, хочу тебе заметить, что нельзя так с гостями.
– А я вас в гости не звал, тоже хочу тебе заметить.
– Но раз мы уже всё равно здесь, то, может быть, всё-таки выслушаешь нас, или тебе не терпится нас убить?
– Ты прав, торопиться мне некуда, у меня впереди целая вечность. А вот вы обречены.
– Мы заранее знали, что обречены, но всё равно пришли.
– Как это так, знали и всё равно пришли? Вы или недалёкие и глупые, или отчаянные храбрецы, да ещё готовые пожертвовать собой ради чего-то другого. Странные вы, люди.
– Ты прав, нам придётся пожертвовать своими жизнями, и ради чего-то большего, чем наши жизни, и более того, ради кого-то.
– Полегче, Кузьма, – Николай прикрыл рукой рот. – Куда ты гнёшь, не подыгрывай этому истукану, фильтруй базар.
– Мне бы пришлось долго объяснять, – продолжал Кузьма, – почему мы это делаем, но поверь мне, это того стоит.
– Что же может стоить дороже собственной жизни?
– Есть такое, ради чего мы идём на это.
– Интересно узнать!
– В двух словах не объяснишь, тем более что, по твоим словам, у нас осталось совсем мало времени до конца нашей жизни, а нам надо ещё успеть кое-что тебе рассказать и кое о чём предупредить.
– Покажи ему печать, – Николай дёрнул за рукав Кузьму.
– Отстань, зачем ему наша печать?
– Покажи, говорю, ведь хуже не будет.
– Ладно, только отстань.
– Ну что же, раз наш разговор затягивается, тогда… – в следующее мгновение истукан-гора уменьшился до размера взрослого человека, но каменным так и остался, – продолжим разговор в таком виде, и мне удобно, и вам не так страшно. Я прав, вам же страшно?
– Да, Лихо, ты совершенно прав, нам страшно, и даже очень. Однако для начала позволь тебя спросить, почему тебя называют одноглазым, уж очень нам интересно перед смертью узнать.
– Всё просто, и ничего тут загадочного, как люди пытаются себе это представить, нет. Давным-давно у меня вообще не было глаз, и от этого недуга я сильно страдал. Да, страдал. Вот вы можете представить своё существование без глаз? А я с этим жил, мучился, но продолжал жить. Надоело мне быть слепым, и взмолился я, и попросил себе хоть один глаз, и услышали меня, и прониклись моей бедой, и дали мне один глаз. И узрел я! А когда узрел, то усомнился, праведно ли я живу. Тогда и начал я смотреть во все стороны, а в результате получилось, что смотрел только в одну, в тёмную сторону, уж очень она мне показалась привлекательной. И до того досмотрелся, что потом, куда ни посмотрю, везде беда приключается. А мне нельзя так, я не за тёмные силы печалюсь и не за светлые, и об этом было хорошо известно тому, кто создал меня. И было принято мудрое решение: вместо того, чтобы забрать у меня этот глаз, мне добавили ещё один, чтобы я, значит, смотрел теперь в две противоположные стороны и был всегда в сомнении, что лучше – белое или чёрное, день или ночь, добродетель или грех. Вот с тех пор я смотрю и никак не могу решить, что для меня приемлемее.
– Рассказ твой интересный и поучительный, но позволь теперь нам предъявить взору твоему бечать, – Кузьма достал печать и протянул её Лиху.
–  Знаю я, кому она принадлежит, – и Лихо раскрошил печать в своей руке, словно это был кусок засохшего хлеба. – Эта бечать не властвует надо мною.
– Ох, ну, зачем же ты…
– Она вам больше не понадобится. Что у тебя ещё есть, что я должен стереть в порошок?
– Больше у нас ничего нет, чтобы можно было бы стереть в порошок, но есть слово.
– Если есть слово, то говори.
– В нашем мире, в мире Яви, нарушилось равновесие, тёмные силы объединились и восстали против людей и хотят нас уничтожить.
– Так вы боритесь и сражайтесь, другого тут не дано.
– В том-то и дело, что мы боремся, да только тёмные силы играют не по правилам. Они хотят завладеть пирамидами, которые находятся в мирах Прави, Яви и Нави, а завладев ими, они смогут установить свой мир – тёмный, без равновесия и порядка. Ты хранитель одной из пирамид, и они обязательно придут к тебе, чтобы забрать её.
– Они не смогут её забрать, – Лихо очень лихо рассмеялся, – мир исчезнет, если они разлучат меня с пирамидой.
– Ты, конечно, могущественен, но в то же время и наивен, как младенец, они уже наверняка придумали, как осуществить свой коварный замысел.
– Это возможно, хотя я сомневаюсь. Однако мне нужны доказательства твоей правоты. Я ни одним глазом не вижу перемен, которые ты мне нарисовал, ни в ту, ни в другую сторону.
– Это хорошо, что ещё не видишь, значит, мы успели придти к тебе вовремя. А теперь насчёт правоты. Я думаю, что ты согласишься, что человек, добровольно обречённый на смерть, врать не будет. А в данном случае перед тобой аж два человека.
– В твоих словах слышится правдивость. Продолжай.
– Чтобы ты убедился окончательно, тебе надлежит спрятаться и дождаться прихода тёмных сил, а потом посмотреть, что они будут делать.
– Не получится, в моём мире мне негде спрятаться, а в другой мир я перейти не могу.
– Как же тогда тебе быть?
– Мне?
– Ну, конечно, тебе.
– Я, наверное, не расслышал тебя, но ты сказал мне?
– Нет, ты правильно меня расслышал.
– Но я не вижу для себя угрозы, тёмные силы угрожают вам, но никак не мне.
– Представляется мне, что после прихода тёмных сил тебя снова лишат обоих глаз. И будешь ты после этого снова спотыкаться и падать и снова познавать мир только на ощупь, если к тому времени ещё будет что познавать.
– Странно мне видеть и слышать, что столь юный человек рассуждает столь мудро.
– Странного тут ничего нет, я уже давно прошёл обряд очищения и посвящения и теперь являюсь мужем.
– Мне простительно, не так часто встретишь столь юного мужа. А если разобраться, то я вообще ни одного мужа ещё не встречал.
– Позволь тебе ещё раз напомнить о вороге, который не дремлет и спешит сюда.
– Не надо меня уподоблять смертным, сказанное раз не забывается мной никогда. Так как же мне всё-таки поступить?
– Думай быстрее, времени остаётся всё меньше и меньше.
– Мне надо присесть.
– Правильно, в ногах правды нет, – подбодрил его Николай.
Лихо присел на корточки и задумался. Напряжение спало, опасность тоже миновала, и ребята, увидев это, моментально почувствовали чудовищную усталость, от которой они просто попадали на землю. Время шло, а Лихо всё думал.
– Ну, всё, – Николай лёг на спину и подложил руки под голову, – нам хана. Этот каменный самородок ни хрена не придумает.
– Тссс… ещё не вечер.
– Ага, ты ещё успокой меня и скажи, что надежда умирает последней.
Время уже не шло, оно убывало с катастрофической скоростью, но Лихо, тем не менее, продолжал медитировать. Гробовая тишина да навалившаяся усталость делали своё дело и ребята, не в силах сдержаться, начали дремать.
– Я придумал, – слова Лиха раскатом прокатились по подземелью.
От неожиданности ребят аж подбросило, они повскакали и с интересом приготовились выслушать Лихо.
– Я придумал, – повторил каменный человек. – Вместо себя я оставлю своего двойника, а мы спрячемся вон там, – Лихо указал куда-то в темноту, – я знаю одно укромное местечко.
– Ура! – вырвалось у Николая.
– А можно нам уже перейти от слов к делу?
– Да-да, конечно, держитесь за меня, а то шаг в сторону – и сгинете здесь навсегда.
Лихо уверенно шёл в темноту, ребята держались за выступы на его теле, а второй рукой Николай тащил за собою Перуна, держа его за холку.
– Ну, вот мы и пришли, нам отсюда хорошо будет видно, что будет происходить там.
Когда ребята оглянулись, то, действительно, увидели то место, где они только что стояли. Полянка, если её можно было так назвать, хорошо просматривалась в тусклом свете, и ещё они заметили на ней каменного человека, двойника Лихо.
– Правда, хорошая позиция?
– Да, – ответил за обоих Кузьма.
– Здесь и подождём. Волка своего придерживайте, чтобы не выскочил и не провалил весь замысел.
Только Лихо замолчал, как тут же отчётливо послышались шаги и разговор двух человек.
– Где-то здесь, насколько я помню, – голос, естественно, принадлежал колченогому.
– Мрачноватое местечко, – ну, а это гнусавил Нетудыха.
– А ты чего хотел, это же всё-таки подземелье.
Действительно, в круге света через пару секунд появились знакомые нам лица.
– А вот и тот, кто нам нужен, – Ниян ткнул пальцем в грудь каменному человеку. – Что молчишь, полезное ископаемое, аль не видишь, кто перед тобой стоит?
– Вижу.
– А если видишь, то почему не приветствуешь?
– Ты не мой хозяин, и не я к тебе в гости заявился.
– Дерзит, – это было адресовано Нетудыхе.
– Мой Господин, по-моему, надо кое-кому объяснить в популярной форме, кто в доме хозяин.
– Не вопрос, сейчас объясним, – и колченогий с такой силой нанёс удар кулаком в грудь истукану, что тот вмиг рассыпался на мелкие кусочки, а на образовавшейся кучке стояла, как ни в чём ни бывало, знакомая всем пирамида. – Что же ты весь такой несобранный, ты уж как-нибудь напрягись, приведи себя в порядок, а то с кучей мусора несподручно нам разговаривать.
– Мой Господин, смотрите, это же наша пирамида!
– Да, он хранит её внутри себя.
Осколки задвигались, сначала медленно, но потом всё быстрее, и вот уже каменный человек вновь собран, и на этом вроде бы и всё, ан нет, Лихо начал расти, всё больше да выше, и вот уже перед колченогим и Нетудыхой воздвиглась гора, вершины которой видно не было.
– Солидно, – Ниян задрал голову и прищёлкнул языком.
– Ни хрена себе размерчик, – поддакнул Трендафил и подленько хихикнул.
– Ну, что, каменное нагромождение, теперь ты понял, кто к тебе пришёл? Если у тебя короткая память, так я напомню. Я Ниян, повелитель преисподней, и ваша Навь служит у меня на посылках.
– Плевать я хотел на тебя, убирайся или я тебя уничтожу.
– Хотелось бы посмотреть.
И тогда гора размахнулась и ударила своим огромным кулачищем по тому месту, где стояли непрошенные гости. Казалось, что от Нияна и Нетудыхи и мокрого места не останется после такого сокрушительного удара, но случилось другое – кулак после удара просто рассыпался, как будто напоролся на невидимую защиту, а непрошеные гости как стояли целые и невредимые, так и продолжали стоять, да еще и шутить изволили.
– Не понимает, – Ниян стряхнул пыль со своих плеч.
– Что за народ пошёл в подземных царствах? – Нетудыха подсуетился и помог хозяину в наведении лоска.
– Слушай, Лихо, твоё упорство меня забавляет до некоторого предела, после которого я начинаю нервничать, а нервничать мне противопоказано, если не веришь, то спроси вот у него, – колченогий указал на Трендафила.
– Ты не сможешь забрать у меня пирамиду, и тебе это известно.
– Не спорю, я, в некотором роде, в курсе.
– Мы можем биться с тобой вечность, только я не пойму, зачем нам это?
– Ты прав, я не могу забрать у тебя пирамиду, и биться мне с тобой резону никакого, просто время терять, поэтому я сделаю проще – я заберу тебя вместе с пирамидой.
Громкий хохот прокатился по подземелью, то Лихо хохотал от души. Но недолго пришлось ему хохотать. Ударил Ниян по горе, и проскочила молния между его рукой и горой, озарив подземные хоромы, и уменьшилась гора в размерах своих, да так, что уместилась на ладошке Нияновой, и положил он кусочек камня за пазуху да и был таков.
– Пошли, Трендафилушка, наша миссия окончена, нам надо поторопиться.
Их голоса и шаги, удаляясь, таяли в глубине подземелья, а вскоре вообще пропали. Ошеломлённые увиденным, сидевшие в засаде каменный человек, Кузьма и Николай всё никак не решались выйти.
– Ну, что, Лихо, убедился в моей правоте?
– Не знаю имени твоего, но ты прав.
– Ну, вот, а говорил, что никогда ничего не забываешь, а сам забыл. Видать, от только что пережитого у тебя память отшибло. Имя моё Кузьма.
– Помню, что Кузьма. Фу ты… аж в пот ударило, первый раз за сто тысяч лет. Как мне вас отблагодарить, юные мужи?
– Не надо нам благодарности, лучше пойдём с нами, ведь когда Ниян узнает о подмене, то обязательно вернётся сюда, и что он с тобой сделает, это одному ему известно, поэтому тебе ни в коем случае оставаться здесь нельзя.
– Правильно говорит Кузьма, – поддержал друга Николай, – пошли с нами, Лихо Одноглазое, ой, извини, Двухглазое.
– Я бы с удовольствием, да только нельзя мне покидать это место.
Теперь задумались все, так как проблема возникла серьёзная. Но долго думать не пришлось, всех выручил сообразительный Кузьма.
– Скажи нам, Лихо, ведь ты самолично не можешь покинуть это подземелье?
– Не то что не могу, это не в моих силах.
– Вот и я так же подумал, а потом сообразил, раз тебе самому нельзя, то, значит, мы тебя вынесем отсюда таким же способом, каким хотел вынести Ниян, а чтобы не было кипиша, ты оставишь вместо себя двойника. Ну, как вам мой замысел?
– А что, толково придумано, как считаешь, Лихо?
– Толково, а с другой стороны… на лучшие придумки у нас просто времени нет, так что приходится принимать предложение Кузьмы.
– Подождите, пока ты, Лихо, не залез ко мне за пазуху, должно нам решить ещё кое-что. Дело в том, что твой Йайщер сожрал наших коней, а пешком возвращаться – это, я тебе доложу, конкретное самоубийство, тем более, нам ещё надо вызволить нашего товарища из лап великанов.
– А вот здесь уже я смогу вам помочь. Я прикажу Йайщеру, и он отвезёт вас туда, куда вы скажете, и товарища вашего поможет вызволить.
Лихо свистнул три раза и перед ними, откуда-то из темноты, спланировал Йайщер собственной персоной.
– Ты звал меня, хозяин?
– Да, мой преданный друг. Слушай, что я тебе скажу, ты поможешь этим людям, о чём бы они тебя ни попросили. А просят они тебя о том, чтобы ты отвёз их к сородичам, а по дороге вызволил у великанов их товарища. Вот этот чернявенький – Кузьма, а второй, значит,  Кольша, ну, а этот, похожий на волка, тоже с ними. Теперь, я думаю всё, засим прячусь, а ты, мой верный Йайщер, Кузьму слушайся.
Лихо уменьшился в размерах, и Кузьма, подобрав его с земли, спрятал у себя за пазухой. Затем все взгромоздились на спине Йайщера, и тот, пробежав несколько шагов, взлетел по направлению к выходу, которого и достиг в считанные секунды. Вылетев из пещеры, Йайщер взял курс на поселение великанов, а через полчаса он уже приземлился недалеко от великаньей горы.
– Скажи мне, Кузьма, где держат вашего друга?
– Его скрывают в глубинах вон той горы. – Кузьма указал на тёмное пятно у подножья одной из гор. – Отсюда как раз хорошо видно вход вовнутрь.
– Ждите меня здесь, я скоро буду.
Пробежавшись, Йайщер взлетел, но пролетев буквально пару сотен метров, пропал из видимости.
– А вдруг они его уже съели?
– Типун тебе, Кольша, на язык, болтаешь что ни попадя. Прояви немножечко терпения и жди.
– Да я-то не сомневаюсь, что Ящер его найдёт, я только переживаю насчёт того, что он в итоге найдёт. Хорошо бы живого… а если… жалко будет Иваныча.
– Что ты, как ворона, раскаркался.
Прошло ещё некоторое время, и друзья уже начали терять терпение, как вдруг невдалеке, на небольшой высоте, они заметили знакомую фигуру, которая вскоре приземлилась возле них. В зубах Йайщер аккуратно держал обессиленное тело Иваныча. Полуживой, но, как говорится, не сломленный Максим Иванович, наскоро, после того как чуточку перекусил и напился воды, поведал свою историю.
– Меня, как вы помните, увели раньше и поместили в каменную келью, вход которой закрыли огромным камнем, оставив вверху только маленькую щель для воздуха. Голая земля, даже соломы не дали, и температура как в погребе. Короче, холод я почувствовал очень скоро, и перспективы на согрев никакой. Не знаю, сколько прошло времени, но дверь моя неожиданно отворилась и меня отвели обратно к ихнему шаману. На мой вопрос, за каким хреном меня к нему привели, он ответил: "Я тут раскинул кости, – хорошо что не мои, – и они мне поведали вот что. До нашего дня жертвоприношения тебя освободят, и мы не сможем принести тебя в жертву нашим богам, а посему я решил, что заботиться о тебе мы не будем. Только вода и больше ничего. Если сможешь выжить, ну что же, на то воля богов, а если нет, то значит, не судьба тебе спастись". Получается, что я выжил, ведь теперь я с вами, друзья мои. Но почему вы так долго?
– Поверь нам, мы старались, но не всё зависело от нас, хорошо Йайщер согласился нас подбросить на обратном пути, а если бы не он, то… даже не хочется об этом думать.
– Постой, Кузьма, хочу спросить перед дальней дорогой, Лихо Одноглазое вы успели предупредить?
– Мы не только его предупредили, мы даже захватили с собой его вместе с пирамидой.
– Да, что вы говорите, да какие же вы молодцы! А где же он, что-то я его не вижу среди вас.
– И не увидишь, мы его спрятали до времени. Не обижайся, Иваныч, потом покажем, Однако нам надо спешить, нас ждут наши сородичи.
Места для полёта располагались между костными наростами на хребте у динозавра. Когда все расселись, Кузьма дал команду на взлёт. Набрав высоту, Йайщер взял курс на север. 

Глава 28


В стороне от дороги, в уютном месте возле молодого березняка, горел костерок, возле которого сидели двое, один из них был Борис, а другая, естественно, Степанида. Они доедали остатки провизии, собранные ещё городище, где они нашли друг друга. Вечерело, хотя до темноты было ещё довольно далеко. В этом месте, откуда хорошо просматривалась дорога, они решили заночевать. На их пути им всё же удалось встретить людей, которые и подсказали, в каком направлении нужно двигаться и где конечная остановка. Люди рассказали им о бесчинствах нечисти, чем, конечно, напугали и без того натерпевшихся страху путников, но также постарались и успокоить их, пояснив, что вся эта нечисть тоже ушла на север, вслед за людьми.
– Послушай, Стеша, что я тебе скажу. Я наблюдаю за тобой уже несколько дней и предупреждаю, если ты ещё хоть раз подложишь своё мясо в мою тарелку, то я потеряю тебя на следующей же остановке.
– Это как?
– А вот так, пойду на охоту и не вернусь.
– Но я действительно наедаюсь, а вы мужчина, и у вас должно быть усиленное питание.
– Вот именно, я, как мужчина, знаю, кому и сколько класть в тарелку. И пожалуйста, не возражай старшим, как по званию, так и по положению. Договорились?
– Ну-у-у…
– Я спрашиваю, договорились?
– Договорились.
– Вот и хорошо, а теперь возьми свою пайку, – Борис протянул девушке глубокую миску с тёплой кашей и мелко нарезанными кусочками мяса, а также вручил ей вместе с ложкой бутерброд из чёрствого ломтя хлеба на котором, изогнувшись пропеллером, перекатывался вспотевший пластик сыра, – и чтобы всё доела.
Борис, проявив терпение и выдержку, дождался-таки, когда Степанида всё доела, и только после этого сообщил ей о своём решении сходить на охоту.
– Пока есть время и ещё довольно светло, схожу-ка я на охоту. Мясо мы сегодня последнее доели, и надо бы пополнить запасы. Охотник я, конечно, не ахти какой, можно даже сказать совсем никакой, но когда-то начинать надо. Как ты считаешь?
– А я одна останусь?
– Нет, ты к моему приходу натянешь полог над тем местом, где мы заночуем, в этом ты уже руку набила, и у тебя это неплохо получается.
– Я боюсь.
– Так здесь, в радиусе пятидесяти километров, никого нет вообще, и потом, я оставлю тебе меч, мне он на охоте без надобности. Ну, а если уже совсем невмоготу, то кричи, голос у тебя звонкий, да и я неподалёку буду. Ты не забывай, здесь ведь охота не такая, как у нас, далеко ходить не надо, здесь дичь за каждым кустом, да к тому же ещё непуганая, можно сказать, сама в мешок лезет. Так что я недалеко от тебя, вон в том, в ближайшем к нам лесу помышлять буду.
Взяв с собой только лук и нож, Борис направился к ближайшему лесу. Прорабатывая в уме на всякий случай вегетарианское меню на ближайшее будущее, он всё же надеялся на удачу, хотя верил в неё меньше всего, да и пошёл на так называемую охоту больше для проформы и самоуспокоения. Из лука он, естественно, никогда не стрелял и след зверя не брал. Как так получилось, что на него, прям нос к носу, вышел молодой кабанчик, он так и не понял. А кабанчик, как будто специально дразня Бориса, встал к нему боком и, мирно роясь в дёрне своим пятачком, намекал Борису на его полное дилетантство. Такая наглость приятно возмутила охотника, и он принял вызов. Отпущенная тетива сыграла свою короткую мелодию, стрела в ответ пропела песню и, к неожиданной радости Бориса, вонзилась в самое сердце беспечного кабана. Счёт был открыт, и этот счёт был явно в пользу охотника – один выстрел, одна добыча, результат стопроцентный. Теперь, так рассуждал Борис, тушу надо было освежевать, он даже вспомнил это слово, а проводить сей ритуал пришлось на месте, так как Степанида, по причине своего городского воспитания, эту процедуру, если б ей довелось на неё глядеть, не перенесла бы. Призвав к себе всё своё воображение и кое-какие зачатки знаний, Борис, тихой сапой, не спеша всё-таки смог снять шкуру и разделать тушу, а затем, взвалив на себя гордость своей охоты, поспешил к Степаниде. Не знал он ещё, что у костра его ждёт неприятный сюрприз. Борис вышел к костру и остановился как вкопанный. Снова возле костра сидели двое: Степанида, что, естественно, не вызывало вопроса и, как ни странно, Снежный человек, или Лесовик, что, в принципе, являлось одним и тем же. Леший сидел спиной к подошедшему Борису, но прекрасно понимал, кто это и как далеко он от него стоит.
– Не стой у меня за спиной, подходи к костру и присоединяйся к нам, а кабана там оставь, я его потом заберу.
Ничего не оставалось, как принять безальтернативное предложение, и Борис, скинув добычу, присоединился к компании. Мельком он успел взглянуть на девушку и отметил про себя что белая бумага по сравнению с её лицом – просто кусок упаковочного картона.
– Опять ты, Николай?
– А почему ты всё время называешь меня Николаем?
– Был бы ты Вася, я бы называл тебя Васей, а так как ты Коля, то извини, но Васей я тебя назвать не могу.
– Ладно, как хочешь, так и называй, мне всё равно.
– Хорошо, Колёк! И не смотри на меня так вопросительно, ведь Колёк – это производное от Николая. Ну, вот, теперь вижу, что ты понял. Сразу хочу спросить, ты пузырь принёс?
– Какой пузырь?
– Ну, не мочевой же, хмельной медовухи, конечно! Мы ведь с тобой уже не в первый раз встречаемся, так что традиции надо уважать и по возможности отмечать.
– Нет, не принёс, не сообразил, знаете ли. Зато я другое принёс, а это похлеще медовухи будет.
– Догадываюсь, плохая новость?
– Молодец, быстро соображаешь.
– Практика, не большая правда, но уже есть. Только давай для начала девушку успокоим, ведь её твоя новость не касается, и вообще она тут ни при чём.
– А я её и не пугал, просто попросил разрешения посидеть возле костра и подождать твоего возвращения.
– Просто он попросил, да ты на себя в зеркало-то смотрел? Да только от одного твоего вида люди в обморок падают, а он ещё и присел рядом. Небось и заговорить с девушкой пытался?
– Пробовал.
– Ну и как?
– Она всё больше молчала, то есть вообще ничего не говорила, только головой иногда кивала.
– Кто бы сомневался! Ну, ладно, перейдём, пожалуй, к нашим баранам, что ты от меня хотел?
– Мне поручено препроводить тебя до Нияна.
– Опять к бабе Яге, в её избушку на курьих ножках?
– Именно туда.
– А чего я там забыл?
– Этот вопрос ты задашь Нияну.
– Хорошо, скажи тогда, а что ты там забыл?
– Я?.. Да я вообще-то ничего там не забыл.
– Ну, вот, значит, тебе и делать там нечего, ты ступай себе восвояси, а я уж как-нибудь сам туда доберусь, дорогу я знаю, и мне провожатые без надобности.
– С людьми будешь уловки свои пропихивать, они на это ведутся, а вот со мной не пройдёт, так что зубы мне здесь не заговаривай, а вставай и пошли, а то ведь я и силу применить могу.
В этот момент Борис резко подскочил, отбежал в сторону шагов на десять, выхватил нож и приставил его к своей шее.
– Так вот, теперь слушай меня, питекантроп недоделанный, я знаю, чего хочет от меня ваш коротышка, а для этого ему нужен я лично, но не просто моё физическое присутствие, но и ещё желательно, чтобы я мог шевелиться. Перевожу на нормальный язык – я должен быть живой и невредимый, потому что, не дай Бог я умру, и у вашего Нияна одномоментно рухнут все планы. А посему вот мои требования: ты организовываешь доставку Степаниды в город под названием Крумия, надеюсь, ты слыхал о таком, и когда я буду на сто процентов убеждён, что она в безопасности, тогда я пойду с тобой хоть на край света, да ещё и в обнимку.
– Брось, не дури, ты же знаешь…
– Вот только дёрнись, и я перережу себе глотку.
– Ладно, воля твоя, сижу и не двигаюсь. А вопрос можно задать?
– Попробуй, это не возбраняется.
– Если я приведу вас в Крумию, отпущу твою подругу, а какие у меня потом гарантии, что ты, например, не сбежишь за ней, или вдруг решишься на безумие и всё-таки перережешь себе горло?
– Ничем не могу тебе помочь, придётся довериться мне. Это у вас, у нечисти, нету ни совести, ни чести, поэтому вас и кличут – эй, вон тот, у которого нет чести, а если короче, то просто нечисть. Однако это слово подразумевает ещё одно определение вашего вида, слово нечисть – это сокращённое от не чистый. Короче, вы все не чистые и у вас нет чести. Так что не судите по себе, гражданин Йети.
– Мне надо подумать.
– Идея не нова, но думай, пожалуйста, быстрее, я не железный и долго держать нож возле горла не могу, от усталости ненароком дёрнусь и продырявлю себе сонную артерию.
– У меня другое предложение, ты бросаешь нож и топаешь за мной, и тогда с твоей подругой ничего плохого не случится, а если будешь упрямиться, то в таком случае мне придётся свернуть ей шею.
– Я это предполагал, но ты сам дал ответ на своё предложение. Если с моей подругой что-нибудь случится, то вы в таком случае уж точно ничего не получите. Я думаю, что этот вариант вам не подходит.
– Может быть, ты и прав.
– Давай без всяких «может быть», я прав, и ты это знаешь, так что поторопись с изобретением велосипеда и вези нас в Крумию.
– Хорошо.
Леший сложил руки рупором, и низкий протяжный звук прокатился над лесами и полями, да над холмами и долинами.
– Звучно, разнообразно, перекатисто, тональность подобрана верно, Вайсмюллер тебе точно позавидовал бы.
– А кто это?
– Эх, Колёк, дубина ты стоеросовая, классику смотреть надо, это Тарзан, родственник твой дальний.
На зов Лешего прилетели три огромных марабу. Один предназначался Степаниде, второй Борису, а третий, понятное дело, Лешему. Задумка Лешего лежала на поверхности, а именно: он летел вместе с ними, осуществляя контроль, но на более низкой высоте, и если Борис вдруг решил бы броситься с птичьей спины вниз, то Леший без особого труда смог бы его поймать.
Взлетели нормально, первые десять минут полёт проходил тоже нормально, да и последующие, незнамо сколько, часов тоже прошли без происшествий.
В полёте Борису бросалось в глаза, как много народу движется по дорогам в том же направлении, куда летели они. Вереницы людей, идущих по едва заметным тропам, сливались в более крупные потоки, и так происходило до тех пор, пока они не выходили на большак, и уже на нём, в общем большом людском потоке они, больше похожие на русло реки, двигались к своей конечной цели. Однако до конечной цели было ещё довольно далеко, но среди других людей не так уж и тяжело. На берегу океана люди садились на большие корабли и по их заполнении сразу отчаливали, а на их место тут же швартовались новые.
Три птицы летели строго маршрутом кораблей и точно на север. Корабль за кораблём оставался позади, а впереди уже маячил берег, отсвечивая на солнце своими белоснежными пляжами, а за ними, утопая в зелени, потянулись жилые постройки в виде маленьких курганов. Но это была ещё не Крумия, а как бы у нас сказали, города-спутники. Основной город, как оказалось, находился за широким проливом, который с лёгкостью можно было принять за море, как раз это и разглядел Борис с высоты своего полёта.
И вот Крумия – город городов русских, краше которого не было и нет в целом свете, настоящее тридевятое царство и тридесятое государство, точно, как описано в сказках. Крумия располагалась на большом острове, окруженном, через пролив, четырьмя другими островами. Плотность застройки главного острова поражала, казалось, это был единый ансамбль, собранный из больших и маленьких хором, вперемежку с храмами, которые отличались от простых строений своими размерами и разноцветными, от белого до всех цветов радуги, куполами. В самом центре города стояла огромная, раза в два выше главной египетской, четырёхгранная пирамида, окружённая со всех четырёх сторон широкой, вымощенной булыжником, площадью. Сама пирамида была облицована гладкими белыми плитами, которые были так тщательно отполированы, что казались зеркальными, а маковку всего этого великолепия венчал огромный прозрачный кристалл.
Сверху, разглядывая прибрежные очертания береговой линии, Борис ловил себя на мысли, что где-то что-то подобное он уже видел. Потом он вспомнил, где он видел эти береговые очертания, то была карта Герарда Меркатора, её копия висела на стене в квартире у академика Чапаева.
Из-за очень плотной застройки приземлиться смогли только на площади, возле пирамиды. Стоило поторопиться с расставанием, так как охрана не дремала и уже бежала к непрошеным гостям. Степанида ещё долго махала рукой вслед удаляющемуся Борису, а другой вытирала слёзы, катившиеся ручьём. Когда три точки в небе исчезли совсем, она, не раздумывая, как велела ей жрица, направилась прямиком к пирамиде.
   
Глава 29

Встреча двух заклятых друзей проходила довольно скучно, но без мордобоя. Ниян, как обычно, сидел на своём троне и с ожесточённым наслаждением грыз заусенцы на пальцах.
– Проходи, друг ситный, не побрезгуй нашим гостеприимством.
Вытолкав Бориса в центр избушки, Леший развернулся и ушёл по-английски.
– Тамбовский волк тебе друг, товарищ и брат, да и от гостеприимства твоего попахивает тухлятиной.
– Как был невежливым, так и остался. Ладно, мы прощаем тебе твоё хамство, как ты на это смотришь, Трендафил?
– Если он будет сговорчивый и выполнит всё, что ты ему прикажешь, то, я думаю, он умрёт быстро и не почувствовав боли. Ой, я совсем забыл, он ведь у нас любитель помучиться. Ну, я теперь уже теряюсь, вот так всегда, хочется как лучше, а получается, что через боль. Да что там говорить, русские люди глупы, они всегда думают в первую очередь о ком-то, а когда им приходит конец и на шее затягивают пеньковый шарфик, вдруг вспоминают о себе и кричат – простите, люди добрые!
– Ещё раз подтверждается поговорка «умом Россию не понять». А нам и понимать нет необходимости, правильно, Трен? Почему именно мы должны понимать, пускай нас понимают, это им дешевле обойдётся. – Ниян задорно рассмеялся.
– Вы так хорошо беседуете, так вдохновлено, что я слушал бы вас и слушал, не прерываясь ни на обед, ни на сон.
– Насчёт послушать не совсем уверен, а вот без обеда и сна, это мы тебе обеспечим. Йайга! – позвав хозяйку, колченогий хитро улыбнулся Борису. – Покорми человека, как-никак гость, и мы должны, хотя бы вначале, проявить гостеприимство.
Когда Борис увидел Йайгу, то сразу всё понял, и теперь оставалась единственная надежда, что пирамиду не нашли, ведь Йайга не знала, куда она была спрятана.
– Здравствуйте, глубокоуважаемая Яга. – Но та как будто не слышала, она подошла к Нияну, встала напротив и, повернувшись лицом к Господину, задала немой вопрос.
– Вот что, милая, принеси нашему гостю пожрать, но только чего-нибудь лёгкого, человеческого. 
Йайга так же молча удалилась, а через пару минут поставила на стол наполненную доверху кружку и тарелку с жареной, как показалось Борису, курицей. Глупо было отказываться, тем более что Борис не ел уже почти сутки. Он присел к столу и с охотой взялся за еду.
– Хлеба не хватает, да соли бы не помешало.
– Наглец, я всегда об этом говорил. Ему бы о пощаде молить, а он, видите ли, хлеба просит, так глядишь, потом и зрелищ захочется. Трендафилушка, будь добр, сходи за хлебом.
– Обойдётся, не из графьёв, а если приспичило, то пускай сам идёт.
– Нельзя его одного отпускать, а тем более оставлять наедине с Йайгой, ведь опять запудрит бедной женщине мозги и сбежит. Теперь он должен быть всегда у нас на глазах. Не ленись, Трен, сходи за хлебом, желание умирающего – закон.
Нетудыха, нехотя и бурча что-то себе под нос, пошёл за перегородку, а вернувшись, бросил на стол засохшую корку.
– Большой рахмат тебе, Шнырь-Зоофил.
– Что-о-о!.. Да я тебе сейчас глаз выколю!
– Верю тебе, прихлебатель, ведь ты, как я погляжу, забурел, заматерел на кровавых харчах.
– Успокойся, Трен, у тебя ещё будет возможность отвести душу, пусть смертник поест спокойно, это ведь в последний раз у него такое пиршество.
Борис тщательно и долго, как учили врачи-диетологи, пережёвывал пищу, но, как он ни старался, ужин закончился довольно быстро.
– Встать! – скомандовал коротышка, когда Борис дожевал последний кусок. – Повторять не буду, но мои претензии к тебе те же, что и давеча.
– Не понимаю, о чём ты, – Борис встал из-за стола.
– Ой, совсем забыл проинформировать тебя о пирамиде, которую ты, вместе с Поладой, украл из преисподни. Лихо вы провернули дельце, даже Йайга не заметила. Но мы её нашли, Полада, во имя вечной любви, раскололась. Оказывается, всё это время пирамида лежала под моим троном. Я сразу понял, это была твоя идея спрятать её туда, умно, ничего не скажешь. Ну, как, Борислав, впустую прошла твоя афёра. Забыл ты одно непреложное правило, если хочешь сделать наверняка, делай один и не доверяй секреты женщине. Теперь у меня уже две пирамиды, осталась третья, и она находится в Крумии. Ты сегодня туда летал. Мне уже доложили. Красивый город, ничего не скажешь, жалко будет его разрушать. Не буду скрывать от тебя свои планы, потому что никакого в них секрета нет, а поэтому скажу, что собираюсь обменять тебя на последнюю пирамиду, если до этого я не возьму её силой.
– А если ты меня обменяешь, то как же ты воспользуешься мной? Как я понимаю, я и пирамида должны быть вместе, для того чтобы ты смог ей воспользоваться?
– Есть у меня в запасе один фокус-покус для таких доверчивых рас, какими вы, русичи, и являетесь, вот я им и воспользуюсь. А пока отправляйся-ка ты в свой люксовый номер, с тех пор как ты его покинул, мы, в память о тебе, там ничего не трогали и не меняли, всё как при тебе. Только теперь одно маленькое новшество – мы обуем тебя в колодки, одни на шею и руки, а другие на ноги, так что проходи, переодевайся в ночную пижаму и занимай апартаменты.
И снова эта яма, холодная и сырая, но это ещё полбеды, беда в том, что сюда никто уже не придёт, и не только на помощь, но даже просто поговорить. Полное одиночество и забвение. Но надо как-то дальше жить, даже в таких нечеловеческих условиях. "Буду приручать мышку, как граф Монтекристо. Обучу её русскому языку, научу играть в карты, которые сделаю из хлебного мякиша, и заживём. Но дело в том, что в этой яме я не видел ни одной мышки. Жаль. Тогда придётся переключиться на тараканов", – рассуждал, сидя в полной темноте, Борис, а потом поймал себя на мысли, а не сходит ли он уже с ума, но потом всё же успокоил себя, заключив, что прошло ещё слишком мало времени, а поэтому рановато для сумасшествия, просто воображение разыгралось.
Каждый, будь то человек или не человек, озабочен своими думками в первую очередь, и только святые думают о вечном. В нашем случае святых, к сожалению, не оказалось, поэтому всё было довольно приземлённо. Борис думал, как скоротать остаток жизни и в долгосрочной перспективе научить таракана говорить, а Ниян с Трендафилом прорабатывали вопрос, как завладеть недостающей пирамидой.
– Моя армия готова, и я в любой момент могу напасть на Крумию.
– Мой Господин, раз так, как ты говоришь, то надо действовать, промедление может дорого нам обойтись.
– Я жду прибытия главнокомандующего моим войском.
– А кого ты выбрал на эту должность?
– Главного беса из преисподней.
– А почему бы тебе не позвать всех бесов, с их помощью мы быстро бы разобрались с непокорными русичами?
– Ого, а ты изменился в последнее время и, должен тебя обрадовать, в лучшую сторону. А лучшая сторона какая?
– Какая?
– Та, на которой я стою.
– Мой Господин, так как насчёт бесовской армии?
– Да нет проблем, но всё же проблема есть. Если я заберу всех бесов, то кто будет охранять, контролировать и наказывать грешников? Как только грешники увидят, что их никто не контролирует, они тут же сбегут из ада и заполонят всю землю.
– Так это нам на руку, мы в помощь бесам дадим грешников, и, я уверен, перед такой силой никто не устоит.
– Так-то оно так, но кто поручится за грешников, ведь согрешивший один раз согрешит и второй, и где гарантия, что в самый критический момент они не повернут вспять или не начнут мстить тем же бесам? Нет, такой расклад мне не нужен. Тем более, если я призову бесов, то Правь тут же призовёт ангелов, а это бесконечная бойня, которая ничем не закончится. Согласен, устрашить надо и порубать кое-кого, и город разрушить до основания, чтоб неповадно было, но это не та цель, которая нам нужна.
– А какая нам нужна цель?
– Ты тупеешь прям на глазах, Трендафил, и это хороший знак. Повторяю, нам нужна пирамида, и всё, с ней мы быстро решим все вопросы.
В этот самый момент в избушку вошёл он, тот самый бес, которого так ждал Ниян. Огромного роста, он испытывал неудобства из-за низкого потолка, и ему приходилось нагибать голову, чтобы рогами не пробить крышу. Голова его только по форме напоминала человечью, весь красный, как будто только что из скороварки, руки как у человека, а вот ноги от быка, да ещё и хвост в придачу, с наконечником, какой бывает у стрелы.
– Ты меня звал, хозяин?
– Заходи, Бес, я давно жду тебя. Не спрашивай меня, зачем я вытащил тебя из преисподней, потому что я сам сейчас скажу. Тебе предстоит возглавить моё войско и штурмом взять Крумию, оплот русичей, и там, в большой пирамиде, найти маленькую пирамиду, образец я тебе покажу. Как и каким способом ты её добудешь мне без разницы, главное результат. Задача тебе понятна?
– Да, хозяин.
– Тогда отправляйся, осмотрись на местности, проработай диспозицию, расставь полки по своему усмотрению, воинов приведи в полную боевую готовность и жди моего приказа к штурму.
Бес ушёл, и тут же, как заметил Трендафил, засобирался и колченогий.
– Мой Господин, мы куда-то уходим?
– Нам тоже надо в Крумию, завтра поутру у меня переговоры с главной жрицей по поводу обмена пирамиды на этого обалдуя, даже имя не хочу его произносить.
– А как же мы его одного здесь оставим?
– Йайга проследит.
– Постой, но она ведь женщина, а на женщин, ты сам говорил, полагаться нельзя.
– Думаешь, он её совратит?
– Как пить дать, совратит.
– Тогда, – тут колченогий рассмеялся своим противным фальцетом, – тогда мы наденем на неё пояс верности, и она не сможет изменить тебе всю оставшуюся вечность.
– Да, я не про это…
– А я про то, попробовав один раз запретный плод, захочется повторить, уж очень велик соблазн. Не переживай, я всё предусмотрел, пояс уже надет, более того, я подсадил к нему в яму чёрта, который не ест не спит и поэтому глаз с него не спустит. А теперь довольно рассиживаться, на выход, мой Трендафилушка.
Когда они вышли из домика, Ниян набрал побольше воздуха в грудь и пронзительно свистнул. На его свист тут же прилетел тот самый летающий динозавр – кетцалькоатль. Оседлав птичку, Ниян взял курс на север. Полёт занял немного времени, и Нетудыхе показалось, что кетцалькоатль летел гораздо быстрее, чем в прошлый раз. Остановку сделали на материке в том самом месте, где осуществлялась погрузка людей на корабли. Берег был свободен от людей, так как всех уже давно переправили на противоположный берег, но зато был сплошь заполнен всякой нечистью.
– Заночуем здесь. А вон уже и апартаменты готовы, лешие постарались. Пойдём, Трендафил, а то я чего-то подустал, всё зеваю и зеваю.
Искусно сработанный шалаш, богато накрытый стол с любимыми блюдами для Нияна и надёжная охрана по периметру из отборных волколаков.
Крик последней совы обозначил утреннюю побудку. Ниян пинком разбудил заспавшегося Трендафила и, не притронувшись к остаткам вчерашней трапезы, вышел наружу. Летающее транспортное средство стояло рядом с шалашом в полной готовности. Посадку совершили на той же площади, где до этого приземлялась Степанида, перед главным входом в пирамиду. Встречать Нияна вышла главная жрица, за которой он и Трендафил проследовали вовнутрь пирамиды. Пройдя замысловатыми коридорами то вверх, то вниз, все оказались в просторной зале с высоким потолком. У противоположной от входа стены стоял хрустальный трон, но жрица отвела парламентёров в левый угол от него, где стоял стол и четыре стула, по два с противоположных сторон. Когда все расселись, жрица, на правах хозяйки, начала первой.
– Расскажите о цели вашего визита.
– А разве мне не надо представиться? – откуда-то взявшимся басом возразил Ниян.
– А зачем, я и так знаю, кто ты.
– Значит, ты имеешь представление, с кем разговариваешь?
– Может быть, мы уже перейдём к цели вашего визита? Говори, Ниян, я тебя внимательно слушаю.
– Тогда я сразу перейду к сути, если не возражаешь.
– Будь любезен.
– У вас есть пирамида, а у меня есть её хранитель, так вот, я предлагаю обмен. Вы отдаёте мне пирамиду, а я вам этого щенка.
– А зачем нам хранитель без пирамиды?
– А затем, великая жрица. Во-первых, вы ничего не теряете, пирамида без хранителя – пустой обломок скалы, а во-вторых, вы спасаете жизнь человеку, что для вас является особым смыслом в вашем мире, мире Прави и Яви. Как там у вас говорят – спасая одного, мы спасаем весь мир. Так вот, спасите свой мир, пока не поздно.
– Мне надо подумать.
– Думай, а я пока здесь подожду.
– Я завтра дам тебе ответ.
– Нет, не завтра, а немедленно.
– Вас проводят мои сёстры, – жрица встала и покинула зал, даже не обернувшись.
– Мой Господин!
– Чего тебе?
– Зря вы её упустили.
– А зачем мне её останавливать?
– Останавливать не надо, надо было её уничтожить, здесь и сейчас. Лишившись головы, другие недолго бы сопротивлялись.
– Внутри этой пирамиды я бессилен, и не то чтобы кого-то уничтожить, я даже думать плохо не могу.
В зал вошли четыре девицы и, остановившись у входа, молча стали поджидать гостей, которые, не заставив себя уговаривать, поспешили на выход. Две жрицы впереди, а две сзади – так они и вышли на площадь.
– Передайте своей главной жрице, – усаживаясь поудобнее на динозавре, напоследок прокричал Ниян, – что завтра, в это же самое время, вот на этом самом месте я буду ждать ответа. – Кетцалькоатль, с небольшого разбега, встал на крыло и понёс своих седоков на противоположный берег.

Глава 30

Чёрт, не отрываясь, в упор смотрел на Бориса, а тому ничего не оставалось, как смотреть в ответ.
– Любезный, вы с таким упорством смотрите на меня, что не ровен час дырку на моём лице просверлите. Нет, я конечно не против, учитывая моё положение, но все-таки хотелось бы предупредить, когда начнётся конкретный процесс сверления, то прошу, делайте это так, чтобы мне не было больно. Уж очень я не люблю терпеть боль. А вы неразговорчивы, как я погляжу. Понимаю, инструкция, и начальник строгий. А вот у меня нет начальника, и поболтать жуть как хочется. Пить хочу. Ну, и чего смотришь на меня влюблёнными глазами, я же сказал, что хочу пить. Я надеюсь, ты не глухой. Ну, ты, чёрт нерусский, воды принеси, а то я сейчас не выдержу и плюну тебе в рыло. Ну!
Мы не узнаем, что подействовало на чёрта в большей степени, но в следующее мгновенье он позвал Йайгу и приказал ей принести воды. Крынка с водой была спущена на верёвке, и чёрт собственноручно напоил Бориса.
– Спасибо, брат, – Борис кое-как дотянулся головой до руки, чтобы вытереть рот, – а ты, оказывается, умеешь говорить, и не глухой к тому же. Это радует, брат. Нет, ты не сомневайся, я от чистого сердца. Вот мне бы теперь ещё по нужде сходить, по маленькой, было бы совсем хорошо. Ты не поможешь мне развязать колодки на ногах? Пожалуйста, дружище, не думай долго, а то я под себя начну ходить, а ты как раз напротив, а значит, и под тебя. Насчёт того, что я сбегу, ты не дрейфь, ведь я же летать не умею. Ну, давай, развязывай колодки, мне вон в тот угол надо, а то уже терпежу нет.
То ли слова Бориса показались охраннику убедительными, то ли обращение «брат» разбередило бездушное нутро чёрта, а может быть, просто нежелание оказаться запачканным человеческими отходами сподвигло его к действиям, то нам не известно. Но как бы там ни было, а чёрт всё-таки снял с ног Бориса колодки, помог встать, сопроводил в дальний угол ямы и даже, а это уж совсем трудно себе представить, помог приспустить штаны.
– Теперь мы с тобой точно братья навек. Оказывается, и у чертей есть душа, ведь так, брат? Подожди, не надевай мне колодки, ещё успеешь, дай мне размять ноги, а то совсем затекли, окаянные. А хочешь, я тебе цыганочку с выходом сбацаю, жаль, гармониста нет с гармошкой или гитариста с гитарой. И то верно, какая веселуха без музыки, но праздника всё равно хочется. Ох, как хочется! А давай поиграем в города, ну чего ты такой кислый? Хотя нет, в города не получится, твоё воображение с этим не справится. Во что же нам поиграть? Камень, ножницы, бумага? В прятки? Нет, в прядки тебе инструкция играть не позволяет. А может быть, забьём козла? Ну, не в прямом смысле, такая игра есть, домино называется.
И тут Борис, а он мог в этом поклясться, заметил, как дёрнулся чёрт. Был, точно был этот едва заметный жест головой и трудноуловимый прищур глаз.
– Нет, козла забивать не будем, всё-таки твой, хоть и далёкий, но родственник. Тогда давай в картишки, на интерес.
– Интерес?
– Ну, да, интерес.
– Какой такой интерес?
– Опа-на!.. Подожди секунду, дай дух переведу. – Никак не ожидая такого разворота событий, Борис глубоко и часто задышал, ему просто необходимо было время на обдумывание. – Интерес насчёт интереса, кто выиграл, тот и заказывает музыку, а кто проиграл, исполняет прихоть выигравшего. Очень занимательная игра, а радости от неё… Вот в чём, я тебе доложу, смысл удовольствия.
– Что-то я пока ничего не понял, ты объясни мне потолковее.
– Ну, конечно, братан, конечно, я тебе всё сейчас разжую. Допустим, мы играем в карты, и я проиграл, в этом случае ты мне даёшь какое-нибудь задание и я обязан его выполнить.
– Я буду как повелитель?
– Да, будешь, если только выиграешь.
– А если проиграю?
– То я буду повелителем.
– А что такое карты?
– Это такие прямоугольные дощечки, но только очень тонкие, такие тонкие, что их можно свернуть в трубочку.
– А из чего их делают?
– Их можно сделать из кожи мелких животных, потому что из мелких выделывать быстрее и качественнее. Только карточки должны быть гладкие с обеих сторон, это значит без волос.
– И что дальше?
– Потом мы их нарежем по размеру и разрисуем, а всего нам надо тридцать шесть карточек.
– А кто нам наделает эти карточки?
– Так ты и наделаешь, а чтобы было быстрее, попросишь своих сородичей, они помогут.
– Так я не могу отойти отсюда ни на шаг.
– Ёлки-палки, сам-то подумай, да куда я отсюда денусь, весь в колодках, а сверху ещё и обиженная на меня Яга. И потом, ты же быстро всё провернёшь, а я тем временем хоть вздремну в спокойной обстановке, и меня никто не будет сверлить взглядом. Короче, брат, ты хочешь быть повелителем?
– Хочу.
– Тогда давай, надевай мне на ноги колодки, и по-тихому вали. Чем раньше отвалишь, тем раньше и возвратишься.
Надежды было очень мало, и в глубине души Борис ни на что не рассчитывал, ему просто хотелось позабавиться над незадачливым чёртом. Но получилось то, что получилось и чёрт, надев Борису на ноги колодки, крадучись и оглядываясь, выбрался из избушки. Борис смотрел перед собой на пустое место и не верил глазам. А теперь ему действительно нужно было поспать, силы ещё понадобятся. Закрыв глаза, он начал считать, чтобы, значит, побыстрей уснуть. И ему показалось, что он задремал на счёте семь, во всяком случае, он уже видел сон, где он, маленький, лежит в кровати, а мама читает ему сказки.
Он проснулся от лёгкого удара по щеке. Открыв глаза, Борис, к немалому своему удивлению, увидел перед собой чёрта со стопкой лоскутов пергамента.
– Ну, ты, брат, молодец, так быстро, а я даже выспаться не успел, только-только глаза закрыл, а ты уже здесь. Теперь освободи мне руки, я должен пощупать образцы и определить, годятся они нам для игры или нет. – Чёрт снял колодку, которая фиксировала руки и шею. – Всё в порядке, материал подходящий, теперь сходи за ножом, а также захватишь плошку с кровью и плошку с водой, и набери немного угольков в очаге.
Заинтригованный чертяка бегал из ямы наверх и сверху вниз, как реактивный снаряд. Он принёс всё, о чём просил его Борис.
– Молодец, брат. Ну, что, займёмся творчеством?
Борис нарезал тридцать шесть карточек, затем кровью он разрисовал масти червей и бубей, а углём масти пик и треф, при этом он не забывал наносить на карты крап. Разложив готовые карты на земле, он объяснил чёрту, как они называются и как с ними обращаться. Затем он показал незатейливую игру под названием "очко", или, как её ещё по-другому называют, "двадцать одно". Они сыграли несколько тренировочных партий, и чёрт, быстро схватывающий суть, предложил сыграть уже по-сёрьёзному, ему просто не терпелось выиграть у Бориса и почувствовать себя повелителем. Надо отдать должное Борису, во время тренировки он методично, раз за разом, проигрывал чёрту, вызывая на его морде неподдельное чувство радости.
– Ну, что, начнём? – предложил Борис.
– Погнали, – парировал чёрт, вполне по-современному, по-нашенскому.
– Тяни карту, и у кого окажется больше по значению, тот и будет банковать.
Чёрт вытащил короля и хитро посмотрел на противника, на что Борис ответил тузом, и ни один мускул не дрогнул на его лице, выражая при этом полное равнодушие.
Игра пошла, и при первом же раскладе у чёрта оказался перебор. За этот проигрыш ему пришлось снять колодки с ног Бориса. И снова раздача, и снова прокол со стороны нечисти, и вот уже чертяка бежит воровать еду для своего противника. Борис не торопился, он, для затравки, давал только мелкие и незначительные поручения, но момент настал, и вот уже чёрт втихаря на своём горбу выносит Бориса за пределы болота. Он донёс его до того места, где Борис оставил возле костра свой меч и лук со стрелами. Подобрав амуницию, повелитель отдал последний приказ.
– Ну, всё, брат, теперь возвращайся.
И только теперь чёрт начал догадываться, как ловко этот человек его развёл.
– Постой, а мы разве продолжать не будем? Я бы хотел отыграться!
– В следующий раз отыграешься. Как появится у меня свободное время, вот тогда я приду к тебе и мы продолжим.
– Нет, давай сей миг играть.
– Послушай, брат, ты мне хоть и брат, но истина дороже, и состоит она в том, что мне надо срочно в Париж, по очень важному делу.
– Ничего не знаю, или я отыгрываюсь, или зову своих братьев.
– Неблагодарный, да ты только дёрнешься, я тут же разрублю тебя на две равнозначные части.
– Что же мне делать?
– Я же тебе сказал, возвращайся на место.
– Это на какое такое место?
– В яму, мой дорогой братан, в яму.
– Я не могу туда вернуться, ведь там тебя нет, кого я буду в таком разе охранять, а вскоре Ниян вернётся, и что я ему скажу?
– Расскажешь, как здорово и с интересом поиграл в карты. Ну, не повезло на первый раз, я же не думал, что ты такой азартный. Да, и вот ещё что, совет тебе добрый дам напоследок: не посещай казино, потому что до добра это тебя точно не доведёт. Иди, тебя ждёт экзекуция в лице колченогого коротышки.
– Не могу, и я боюсь, ведь ты не знаешь, какой Ниян бывает страшный во гневе. Помоги мне, брат!
– Ладно, но только из родственных чувств и добрых побуждений подскажу тебе один верный выход. Ты быстро ныряешь в свой омут, находишь там какого-нибудь лоха, обыгрываешь его в карты, карты я подарю тебе на память, и сажаешь своего проигравшего сородича вместо меня в яму, предварительно придав ему мой облик. Вот видишь, как всё просто. Да, и не забудь предупредить своего родственника, что карточный долг – долг чести, и за него надо отвечать.
Радостный чёрт, не чувствуя под собой копыт, помчался исправлять положение, а Борис быстрым шагом пошёл на север, но передвигался он не по дороге, а параллельно ей, на расстоянии не меньше пятидесяти метров.

                Глава 31

На утро следующего дня Ниян и Трендафил стояли у входа в пирамиду ровно на том же месте, где давеча они диктовали ультиматум помощницам главной жрицы. Навстречу вышла одна из них и объявила решение, принятое главной жрицей.
– Наша жрица велела вам передать, что она принимает ваше предложение и просит оговорить следующие действия по обмену пирамиды на человека по имени Борислав, сына Бронислава. Сегодня, до захода солунца, ты должен привести его к нашей жрице.
– Я был уверен, что мы договоримся, надеясь на вашу человечность и милосердие. Сегодня, до захода солнца, я доставлю сюда человека по имени Борислав, сына Бронислава, а вы, будьте любезны, подготовьте пирамиду.
– Мы выполним условия договора.
– Я ни на йоту не сомневаюсь в этом.
Более разговаривать было не о чём, и юная жрица отправилась к себе, а колченогий, схватив Нетудыху за рукав, потащил его к летающему динозавру.
– Когда полетим, держись за меня, а то тебя сдует.
И это оказалось правдой, скорость полёта была, наверное, как у реактивного самолёта, не меньше, однако их не сдуло, а почему, Трендафил так и не понял. Опустившись на болоте, Ниян бегом побежал за пленником. Спрыгнув в яму, он увидел ту же самую картину, которую оставил, уходя. Лжеборис сидел закованный и в той же позе, а напротив, как будто окаменевший, сидел чёрт. Схватив Лжебориса за обе колодки, Ниян выпрыгнул из ямы, крикнув по ходу, что охранник может проваливать, и, не выпуская из рук узника, так же бегом, вернулся к Трендафилу, ждавшему его возле кетцалькоатля. И снова в путь, и с такой же скоростью, но прежде чем совершить обмен, они сделали остановку в своём лагере. Нужно было привести Лжебориса в товарный вид, и над этим пришлось не так долго, но потрудиться. Наконец всё готово, хоть ленточкой торжественной перевязывай.
Обмен происходил в том же зале, где и переговоры. Главная жрица с четырьмя помощницами с одной стороны стола и троица, во главе с Нияном, с другой стороны. Жрица поставила на стол пирамиду и чуть двинула её к Нияну, а тот, в свою очередь, долго и придирчиво её рассматривал, а когда удовлетворился, дал отмашку Трендафилу, чтобы тот отпустил Лжебориса.
– Прежде чем я окончательно отдам тебе пирамиду, ты должен кое-что мне пообещать, – жрица положила руку на крышку пирамиды, – поклянись мне, что распустишь своё войско и в мире Яви и Нави всё станет так, как прежде.
– Клянусь тебе, о великая жрица, распустить войско и забыть о наших разногласиях, – Ниян поднял правую руку. – А так как у меня ничего нет, то поклянусь жизнью вот этого человека, – и он указал на Нетудыху.
В этот момент у Трендафила что-то ёкнуло в груди, и во рту он ощутил металлический привкус, да и тошнота, откуда ни возьмись, подступила к горлу.
Однако дело было сделано, и Ниян возвратился в свой лагерь. А главную жрицу ждало немалое разочарование, так как, сразу же после ухода колченогого, Лжеборис превратился в обыкновенного чёрта.
Узнав об этом, Степанида тут же попросилась на аудиенцию к жрице, и та позволила ей прийти.
– О, великая жрица, дозволь мне слово молвить.
– Говори, Степанида.
– Узнала я, что вместо Бориса, моего друга и почти родственника, вам отдали подмену в виде чёрта.
– Да, это так.
– Тогда я осмелюсь предположить, да нет, я просто уверена, что этот трюк проделал сам Борис, чтобы освободиться из плена.
– Откуда такая уверенность?
– Просто я знаю Бориса, и тот кто его тоже знает, согласится со мной. Но даже если он и убежал, это не означает, что теперь он в безопасности. Может быть, именно сейчас он пробирается к нам, окружённый со всех сторон врагами. Я чувствую, что опасность не миновала и его надо срочно спасать.
– Что ты предлагаешь?
– Отправить группу спасения на том самом Ящере, на котором прилетели Максим Иванович, Николай и Кузьма. И ещё одна просьба.
– Какая?
– Отпустить меня вместе с группой спасения.
– Это исключено.
– Но я вас очень прошу, ведь, в своё время он спас меня, и я хочу, нет, я обязана отплатить ему тем же.
– Это очень опасно.
– Вы хотите, чтобы я, не отплатив долг, мучилась всю оставшуюся жизнь?
– Нет, не хочу, но мне это претит.
– Тогда отпустите меня, пожалуйста, а всю ответственность за случившееся я возьму на себя.
– Ну, как тебя ещё разубедить? Пойми, не женское это дело мечом махать, а ты тем более девица, тебе ещё детей рожать.
– А как же Жанна д‘Арк? Она тоже девицей была, и это ей не помешало командовать целой армией.
– Жанна д‘Арк?
– Вот именно, что Жанна д‘Арк.
– Ну, если только как Жанна д‘Арк. Хорошо, иди переоденься и будь готова, за тобой придут.
Степанида ушла в приподнятом настроении, а жрица призадумалась, и было отчего.
Тем временем на другой стороне океана в своём шатре Ниян упаковывал в большой ларец пирамиду. У него тоже было приподнятое настроение, и он приказал своему шнырю, то бишь волколаку, накрыть праздничный стол. 
– Мой Господин, спросить хочу.
– Спрашивай, Трендушка, я сегодня добрый и отвечу на любой твой вопрос.
– Мы сегодня отдали того, кто должен самолично передать пирамиду тебе в руки. Получается, что мы поменяли шило на мыло?
– Ладно, раскрою тебе свой фокус-покус, я ведь сегодня добрый, а тем более обещал отвечать на твои вопросы. Вон там, видишь, ширмочка стоит, иди, загляни за неё, и тебе сразу всё станет ясно.
Трендафил заглянул за ширмочку, и ему действительно всё стало ясно. За ширмой сидел Борис, закованный в колодки.
– Ну, тогда, конечно, тогда мне всё понятно, очень ловкий ход. Поздравляю тебя, мой Господин.
– Ничего сложного, всё основывается на доверии и наивности рода людского, вспомни, я тебе об этом как-то говорил.
– Да, было дело.
– И ещё у меня вопрос, на сегодня, надеюсь, последний.
– Не надо, не скромничай.
– Ты поклялся жрице моей жизнью, если ты её обманешь. Но ты уже её обманул, а это значит, что моей жизни пришёл конец?
– И тут у меня тонкий психологический расчёт. Вот смотри, они уже наверняка узнали о подмене, это, как у вас говорят, и к бабке не ходи, а если узнали, то почему ты до сих пор живой?
– Вот и я теряюсь в догадках.
– Всё просто, для них человеческая жизнь превыше всего. Вот поэтому ты и разговариваешь сейчас со мной.
– И то правда.
– Трендафилушка, достаточно болтовни, налегай лучше на жратву. Кстати, я тебе маленький презент припас. – Колченогий сходил за ширму и принёс бутылку настоящей водки.
– Глазам своим не верю! – Нетудыха раскупорил бутылку. – Давненько водочки не употреблял, а иногда так хотелось.
Выпив по паре рюмок, а рюмки им заменяли глиняные кружки, и наскоро утолив голод, Ниян снова позвал шныря.
– Слухай, волосатик, пригласи-ка ты ко мне главнокомандующего.
Через пару минут в шатёр зашёл Бес.
– Ты меня звал, Повелитель?
– Да! К завтрему готовь войско, и, как взойдёт солнце, будем атаковать.
– Будет исполнено, – и Бес удалился.
– Мой Господин, позволь усомниться.
– В чём это?
– Как можно атаковать город, когда перед тобой целый океан, который для начала надо ещё как-то переплыть.
– Кушай, Трендафил, и не о чём не печалься, утро вечера мудренее, завтра ты всё увидишь.
И настало утро следующего дня, и возвестил рог боевой клич, и ощетинились полчища всякой нечисти, готовые смести всё на своём пути, оставив после себя выжженную пустыню.
– Всё готово, Повелитель, – доложил Бес.
– Хорошо, жди приказа, – Ниян оседлал своего кетцалькоатля и взмыл вверх.
Набрав нужную высоту, он, сделав три круга, вдруг с такой силой дунул вниз, что океан враз покрылся толстым слоем льда, а Бес, увидевший нужный жест, дал команду на штурм. По льду войско нечистое быстро добралось до противоположного берега, а атаковали они в том месте, где берег был пологий, и это лишь одна треть всего периметра, другая же его  часть была закрыта высоким горами. Но на берегу орды нечестивые встречала хорошо подготовленная армия русичей во главе с Агрипом, и сходу вклиниться в их стройные ряды, чтобы захватить для себя плацдарм, а заодно и раздробить войско на более мелкие части, у Бесовской орды не получилось, линия выровнялась, и сеча приняла затяжной характер.
Тем временем Ниян, приземлившись у своего шатра и погрузив на спину динозавру ларец с тремя пирамидами, пленного Бориса и Трендафила, снова взмыл вверх, взяв направление на избушку Йайги. Через некоторое время, весёлые и довольные, они уже сидели за столом и, перебивая друг друга тостами, пили серую болотную жижу с дафниями, водорослями и всякими ракообразными.
Но мы оставим пока веселящихся Нияна и Нетудыху и посмотрим, где в данный момент находится другая группа, которую главная жрица отправила на выручку Борису настоящему.
Йайщер, на спине которого была прикреплена просторная корзина, умещавшая в себя до взвода воинов, квадрат за квадратом прочёсывал дорогу, шедшую к ним с юга. И, надо сказать, они успели, Степанида очень вовремя увидела, как примерно сотня волколаков окружала Бориса, беря его в плотное кольцо.
Йайщер спланировал так, что при посадке в самую гущу зверья подавил своими мощными лапами почти половину, а со второй половиной схлестнулась личная гвардия главной жрицы. Бой длился не очень долго, но ни один волколак не ушёл живым. Забрав убитых и Бориса, Йайщер взял курс на Крумию. Всю дорогу Степанида, вцепившись в руку Бориса и прижавшись к его плечу, плакала навзрыд, приговаривая при этом: "Как я счастлива, что нашла тебя. Я чуть не умерла от страха, от неизвестности и безысходности, от бессильной злобы и ещё от чего-то… всего и не упомню, но теперь-то уж я тебя точно никуда не отпущу".
А на главном театре военных событий дела обстояли не лучшим образом. Наземным силам неприятеля были приданы воздушные части. Синее небо враз стало чёрным от несметного числа разных летучих тварей, а впереди этой армады выделялся тот самый огромный чёрный ворон, призывный клич которого напоминал раскаты грома. Тяжёлым дождём обрушились они на стройные ряды русичей, поколебав их стройность и заставив медленно отступать. И даже пришедший на подмогу Йайщер и стая больших орлов не смогли в корне исправить положение. А тёмные силы всё прибывали, и силы русичей таяли прямо на глазах.
И перелом наступил, но наступил он не в пользу нечисти ; то к берегу океана подоспели девять витязей. Они шли шеренгой, ломая своими огромными ножищами лёд, а руками   отбивались от летающих падальщиков, как от надоедливых мух.
Битва подходила к своему логическому концу. Часть войска нечистого, стоявшего на льду, благополучно утопла, скрывшись под ледяными обломками, а наземную часть добивали уже с двух сторон.
Ну а теперь, прежде чем ликовать и праздновать, стоило отдать почести погибшим воинам, увековечив в памяти каждого героя.
По распоряжению главной жрицы всех погибших ; а их души уже были на небесах ; сразу же предали огню, и осветилось всё побережье кострами, от гор западных до гор восточных, и горели они три дня и три ночи, сменяя один костёр другим, так как мало было места на обширном берегу. Ещё два дня понадобились, чтобы привести побережье в порядок и подготовить его к празднованию.
Велика была радость, и не жалели медовухи, и праздновали столько, сколько кому хотелось. И я там был, мёд, пиво пил, по усам текло, а в рот не попадало. Кто уставал от празднества или по каким иным причинам пожелал возвратиться на свои земли, тут же, у пристани, стояли корабли, готовые отплыть немедленно, по мере их заполнения.
Вот на одном из таких кораблей и разместились два семейства: род Диловых да род Соколовых, заняв место на палубе, поближе к носу корабля. Они наслаждались плаваньем и вели разные беседы в своём узком кругу, без перерывов и без устали. Вспоминали прошедшие тяжкие дни, вспоминали родственников и друзей, погибших в этом изнурительном походе, и тут же оплакивали их, а потом снова радовались, что они живы и все вместе. Не доставало в этой компании только Бориса, Степаниды, Николая и их верного пса, они остались в Крумии в покоях главной жрицы.
– Скажи мне, сын Алексея, – чтобы не остыть от прохладного и влажного морского бриза, Свелана плотнее прижималась к своему любимому, а вдобавок накинула на себя, ну и Чапаева не забыла, накидку из тонкого войлока, – а почему ты не захотел возвращаться туда, откуда пришёл?
– Что за хитрый подход, скажи уж прямо, что ты снова хочешь услышать от меня, как я тебя люблю. 
– Почему у вас, у иноземцев, привычка отвечать вопросом на вопрос?
– Хорошо, я постараюсь в ближайшие лет пять избавиться от своих вредных привычек. А теперь ответ на твой коварный вопрос. Светлана, радость моя, я так люблю тебя, что даже забыл, где родился, где крестился и где проживал до встречи с тобой.
– И всё же на мой вопрос ответь.
– Всё просто, семьи у меня нет и родни тоже нет, а значит, меня там никто не ждёт; что касается моих учеников, то они продолжат моё дело и без меня, тем более что мой дом, наверное, уже развалился, и получается, что и крова у меня там тоже нет. Теперь здесь, рядом с тобой, мой дом, моя семья и мой смысл жизни. Я доходчиво тебе объяснил?
– Твои речи слаще мёда. Скажи ещё что-нибудь.
– Интересно, отправила ли жрица ребят обратно в будущее?
– Если даже ещё и не отправила, то день-два, и уж точно отправит. Скажи, а твоего друга, Максима, тоже дома никто не ждёт?
– Точно утверждать не могу, но, по-видимому, нет, если он принял решение тоже остаться здесь.
– Скорей бы уж до своих хором добраться, я так соскучилась, что спасу нет.
– Ничего, уже недолго осталось, назад, она ведь, знаешь, дорога всегда короче.

                Пролога не было, зато эпилог в двух частях.

Честь первая

Проспавшись от хмельного пойла, Ниян решил разобраться с пирамидами, одной из которых он ещё фактически должен завладеть, а затем все пирамиды нужно должным образом соединить вместе, после чего он имеет право достать три части договора и, уничтожив его, написать новый. Растолкав Трендафила, он приказал ему помогать в процессе завладения мира.
– Приведи сюда этого ублюдка, – потребовал Ниян.
– Бориса, что ли?
– Трен, сейчас не до шуток, сосредоточься по максимуму.
А когда Трен привёл Лжебориса, то колченогий, дунув на него, тут же заморозил его почти до абсолютного нуля и, решив, что этого будет достаточно, попросил Нетудыху вложить Лжеборису в руки именно ту пирамиду, которую отдала ему жрица. Лжеборис держал в руках пирамиду, а Ниян внимательно смотрел на него в ожидании реакции, которая должна была неизбежно, как он думал, произойти. Но ничего подобного не случилось, Лжеборис как стоял себе спокойненько, так и продолжал стоять. "Видать, добре я его заморозил", – сделал вывод Ниян и с особым трепетным чувством взял из рук Лжебориса пирамиду. Странно, но хранитель, после изъятия у него пирамиды, должен был мгновенно сгореть, однако он продолжал стоять и, более того, даже после оттайки чувствовал себя вполне комфортно. Вот тут-то и закралось у колченогого первое сомнение, а всё ли здесь по-настоящему. Сомнение развеялось тогда, когда вместо Бориса он вдруг увидел перед собой чёрта, а дальше и пирамида исчезла, как по волшебству, и надо было быть полным идиотом, чтобы не понять, как жёстко и талантливо его надули, и, скорее всего, надул его тот самый никчёмный человечишка, которого он называл ублюдком. Другую пирамиду, отобранную у Лиха Одноглазого, Ниян доставал уже с опаской. И его опасения оправдались, пирамида тут же рассыпалась в его руках, превратившись в труху. Оставалась последняя, та, которую он украл у Прави. На сей раз ему повезло, и пирамида оказалась настоящая. Не сильно-то и расстроившись, Ниян решил продолжить пьянку и тут же налил себе полную крынку бормотухи. Чёрта, который играл роль Бориса, колченогий испепелил в порошок.
– Мой Господин, – Нетудыха говорил вкрадчиво, еле слышным голосом, – а почему исчезла первая пирамида, она ведь была настоящая?
– Вот она была и нету, вот она была и нету – хорошая песенка, – конечно, она была настоящая, а исчезла потому, что она должна всегда находиться рядом с хранителем. Да ты не переживай, мы найдём этого Борислава, где бы он ни находился, хоть в этом времени, а хоть и в вашем. Запомни, покоя я ему всё равно не дам.
– Ой, Господин, что это со мной?
– А что такое?
– Я почему-то сохну, я иссушаюсь прямо на глазах.
– Не переживай, ты просто умираешь, это моя расплата за то, что я обманул жрицу.
– А почему ты расплачиваешься мной?
– Потому что я ей обещал это.
– А как же я?
– Ты… – Ниян призадумался. – Ты будешь героем, павшим в борьбе за наше правое дело, и мы всем расскажем, какой ты был по-настоящему великий. – После этих слов Нетудыха упал замертво и тут же истлел, оставив после себя только скелет. – Правда, рассказать будет некому, ты уж извини, Трендафилушка, но такова твоя участь.

                Часть вторая

Борис открыл глаза оттого, что ему показалось, будто вокруг стоит неимоверный грохот. Он посмотрел в окно и понял, что не ошибся. За окном бушевала гроза. Окно махало створками, как бабочка крыльями, а косой дождь, залив весь подоконник, ещё образовал лужицу на полу. Пришлось вставать и приводить комнату в порядок, попутно разбудив Николая, чтобы озадачить его прогулкой с Перуном.
– Кольша, пока ты гуляешь, я сварганю завтрак.
– Добро, Борислав, – охотно отозвался Николай, чего Борис от него ну никак не ожидал. – Только, пока я гуляю, ты не жарь наскоряк эту надоевшую глазунью, как ты обычно это делаешь, а сообрази лучше болтушку.
– Какую ещё болтушку?
– Ну, в смысле, омлет, вот какую.
– Ну, так бы сразу и сказал.
После завтрака Борис сообщил Николаю, что ему нужно срочно сходить на работу.
– За каким лешим тебе тащиться на эту работу, если тебя давно уже уволили?
– Какой смысл, говоришь? – Борис почесал "тыковку". – Хотя бы трудовую книжку забрать, ну и так, по мелочам.
– Так дождь же на улице, смотри, как гроза разгулялась.
– Дождь, это конечно помеха, но не в моём случае.
Зонт не спас Бориса от проливного дождя, и он, весь вымокший до нитки, зашёл в свой салон. Он дружески похлопал по плечу охранника, помахал рукой Василию, совсем не обращая внимание на их вытянутые от удивления лица. Взбежав вверх по лестнице на второй этаж, Борис без стука вошёл в кабинет директрисы. Она, как обычно, поливала цветы, а оглянувшись на шум, выронила банку из рук.
– Так и хочется сказать, что на счастье.
– А… не плохо было бы для начала постучаться. – Маргарита сходила за метёлкой и совочком.
– Хорошо, я могу постучаться, – и Борис постучал кулаком по косяку. – Извини, что я без предварительного звонка, но на то была причина.
– Вы, я так думаю, пришли за трудовой книжкой?
– Нет, я пришёл за тобой, то есть к тебе, ну, и за тобой тоже.
– Вы как-то витиевато говорите, – Маргарита высыпала осколки в ведро для бумаг. – Вы, по-моему, отчего-то сильно возбуждены?
– Возбудишься тут! – Борис подошёл ближе к столу. – А что тут непонятного, я люблю тебя, Маргарита, и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Кольцо я ещё не купил, но это не проблема.
– Знаешь, Борис, раз уж мы перешли на "ты", а тебе не кажется, что ты немного опоздал? Для начала хотя бы спросил, как у меня обстоят дела, замужем я или нет, ведь ты пропал на три месяца, и неизвестно куда, от тебя не было ни слуху, ни духу. Но это всё не главное, главное в другом. С чего ты вдруг решил, что я тоже тебя люблю?
– Я смотрел в твои глаза, они говорили мне, что ты любишь меня, и я им верил. И потом, я пропал не куда-то, я пропал по принуждению, и мне пришлось хлебнуть такого, что в одночасье перевернуло всё моё мировоззрение. И в те минуты, когда решалась моя судьба, а именно, жить мне или умереть, вот тогда я понял, как сильно я тебя люблю и как ты мне нужна. Если ты действительно замужем или любишь кого-то другого, то скажи, и я тут же пожелаю тебе счастья, а сам уйду из твоей жизни раз и навсегда.
Воцарилось молчание. Нельзя сказать, что тяжкое, но довольно томительное. Борис смотрел прямо в глаза своей возлюбленной и ждал ответа, не любого, конечно, но принял бы любой. И тут он заметил, как по её щеке катится бусинка, и только через мгновение он понял, что это слезинка. Борис подошёл вплотную к Маргарите и её ладони оказались на его ладонях.
– Боря, – почти шёпотом проговорила Маргарита, а потом чуть погромче: – Боренька… поцелуй меня.
Борис нежно обнял её за талию и чуть придвинул к себе, его губы коснулись её губ, слегка и будто бы робко, а её руки уже обвили его шею, и этот первый страстный поцелуй они запомнят надолго.
– Так ты?..
– Я люблю тебя, Борислав Брониславович, и хочу стать твоей женой.
– Возьми отгул и поедем домой, Николай прислал СМС-ку, он и Степанида ждут нас за праздничным столом у меня на кухне.
– Пойдём, конечно, пойдём, только отгул подпишу.
– Подожди, а у кого ты его подпишешь?
– У первого встречного.
– И то верно.
– А ты трудовую не забудь.
– Надеюсь, ты сделала запись, что я уволен по собственному желанию. Ты же понимаешь, я не могу работать под началом своей жены.
– Дома сделаю. Может быть, мы уже пойдём, ведь Степанида с Николаем ждут нас. Нехорошо заставлять молодых людей ждать.
– Да, и Перун, поди, изворчался.
– А кто такой Перун?
– Это славянский бог. – Борис взял Маргариту за руку, и они упорхнули из кабинета, даже не закрыв его.

                Может быть, это и конец