Разорванные временем. Глава17. Безучастная...

И, наконец,   настал этот  долгожданный  ее конец.
 Лида его так громогласно  призывала до последнего своего дня пребывания  в оставшихся крохах  памяти,  в догорающих   искрах  угасающего  сознания. И только потеряв и память, и сознание  окончательно, свалившись  со сломанной ногой, подчинилась неизбежному и погрузилась
  в некую серую прострацию,  возможно,  близкую  к тому, что испытывают новорожденные дети.
Только врачи знакомы с этим несчастьем человечества.
Для родственников и друзей это шок, от которого они никогда не оправятся.
Ужас охватывает всех, кто с этой страшной болезнью хоть раз столкнулся, кто стоял рядом с родным человеком, забывшим и возраст и  имена близких.
Живые зомби - тела без головы. Насмешка над всеми нами. Наказание богов.
Бездна  ада, угасающего сознания, поражает мозг постепенно.
Лида, в сознании своем, была уже год не совсем та  Лида,  ибо  не помнила ни мужа, ни дочь свою, ни друзей, ни горести, кои так  давили на нее все  последнее время и до давили   таки  до конца.  Только крепкое сердце  будто  играло с ней, в девяносто летнем возрасте, в дьявольскую игру безмозглого существования, удерживая в этом, уже призрачном для нее мире. Через год мучений и оно сдалось...
Еще одна мученица кровавого  двадцатого века, жертва голодного детства послереволюционных двадцатых  и  адской Ленинградской блокады, так и не повидавшая мира за границами многострадальной своей Родины, познавшая предательство дочери,   в мученьях  покинула этот   мир, унося тяжелые впечатления о выпавшем на ее долю   страшном времени.
Лидочка  пережила и всех своих  и многих своих родственников, а потому похороны ее не были многолюдными.
О ее смерти, по оставленному когда то, ей  самой,  списку, всех оповестил  Ефим.
Прилетела Марта, пришел, конечно, сам  Ефим,  приехал совсем старенький, хромой и сгорбившийся  Павел с женой еще  один дальний родственник, одна приятельница с  последней  работы и дочка,  все организовавшая и оплатившая. С ней был сын.
Лида распорядилась себя сжечь. Волю ее выполнили. На прощание пришли в крематорий,  тихо беседовали ожидая вызова в зал.
Ноябрьский день  выдался пасмурным, и холодным. Тяжелые, дождевые тучи давили густой , непробиваемой  для солнца  чернотой. Дул  обжигающий,  северный ветер, разносящий по  осеннему небу, валивший из  трубы крематория, тяжелый,  черный дым. Над головами  с  громким карканьем проносились черные вороны, дравшиеся за скудный свой корм.
Только великолепные пушистые, зеленые  ели шелестели зеленой хвоей, скрашивая тяжелую  атмосферу прощания, торжеством вечного существования сказочной,
неповторимой  природы  бренного  земного мира.
Почти все пришедшие на прощание  держались от Гали особняком, собравшись в кружок перешептывались. Когда она подошла, разом, замолкли, вздохнули.   Никто даже не высказал ей соболезнования.
Почувствовав не скрываемое их  осуждение, Гале  стало так неприятно, что    она от них отскочила и подошла к своему  сыну, про себя  пробормотав,
  что  ни кого и не приглашала, хотя ей  хотелось им прямо в лицо это высказать.
В конец расстроенный внук подросток, ее  услышал и, вдруг,   выпалил:
- Мама, дядя Павел мне сказал, что на похороны вообще не приглашают, а лишь оповещают друзей и родных  о смерти.
Галя  вздрогнула. Маму свою она и в мыслях не держала.
А вот в ледяном  голосе сына  ей послышались такие осуждающие, даже металлические ноты, что  она испугалась.
Равнодушная к матери, Галя   жаждала благосклонности своего мальчугана.
На выходе из крематория   к  ней  тихонько   подошел старичок-Павел и  почти прошипел:
- дождалась, голубушка, поздравляю.
Такого она уж совсем не ожидала, ибо привыкла находиться в поле светских привычек. Светская игра на публике в политес  ей всегда прекрасно удавалась. А тут провал...
Скромные совсем Лидины  поминки  организовал Ефим.
Все было кончено, бокал отравы под названием жизнь испит телом и душой ее до дна.
Лида,  как и все жившие  до нее и, некогда,  с ней  растворилась в неощутимом, но близком роду людскому, тумане  времени.
Из этой таинственной, невидимой субстанции  в свой срок  все мы являемся в эту странную животную жизнь.  И в свой срок растворяемся в ней, оставаясь призраками   вечности, совсем  не надолго,   лишь в памяти  тех для кого мы близки...
Жизнь  же все так же  течет своим чередом, ибо  она подобна гигантскому муравейнику, коему  вовсе  нет дела до каждой отдельной его  особи, бытие   продолжалось,   земля вращалась,  время текло, но все это было уже не для Лиды.
Приезжие на похороны гости разъезжались.
 Марта  же с разрешения Гали задержалась  в  Лидиной квартире до получения бумаг
на вывоз  своей ценности.
Узнав об этом, Ефим удивил ее сообщением, о том что квартира то эта  завещана ему. Марте никогда не нравился  этот  тип. В последней же его ремарке ей послышался прозрачный намек на оплату жилья.
- А вот Гале, такое,  в кошмарном сне не могло присниться, она не была настолько меркантильна, ей и в голову не могло прийти попросить деньги с родственницы.Промелькнуло в Мартиной голове, но этого не произнесла, сдержалась.
- Вы уж разберитесь кому из  Вас мне платить за постой,  я ведь недели три проживу. Ответила она. Ефиму
 - Ничего не надо,  я не к  тому. Смутился  Ефим.
- Как дела Ваши с документами? Поинтересовался он.
- Жду, вот- вот должны ответить холодно, проговорила она.
Но время шло, а документы на вывоз картины ей все не выдавали.

В назначенный нотариусом день и час   в  его приемной   столкнулись лбами    Галина и Ефим. Они, естественно, ни о чем не договаривались. Галя даже не подозревала, что может  с кем-то   у нотариуса  столкнуться.  Ефим же мысленно потирал руки.
Ибо, увы,  каждый из них держал в руках  свое завещание.
Сначала,  они сидели в разных концах приемной  молча, как незнакомые люди.
Вызвали, столкнулись лбами на входе. В молчании уставились друг на друга.
- Что Вы хотите получить? Вы же не расписаны? Прервала, наконец, паузу, ошарашенная, Галя.
- Все. По завещанию.
 Какому завещанию? Он сунул ей под нос бумагу, ткнув в дату.
   До Гали, вдруг дошло, что ее завещание  за давностью лет  утратило силу, а его новое, совсем. Пол медленно закачался и потихоньку  ушел из под ее ног... В глазах потемнело, а в голове она ощутила  такое то странное кружение,  будто  взлетела  прямо  из этой приемной , вверх, за мамой, к звездам   в черноту космоса. Пошатнувшись, но  с трудом удерживая  равновесие, почувствовала, что Ефим схватил ее и удержал от падения.
Ну это уж через чур, подумал Ефим, глядя на бледную как мел женщину.
Она выдохнула, очухалась и отскочила от него
-Но мама же уже в это время  была не в себе. Не закричала, но твердо заявила Галина.
- А Вы дорогуша вы  были в себе, когда ее столько лет  игнорировали?
Это, не Вы, ли заявили, что Вы ей ни чем не обязаны. Язык, то, ваш, не отсох?
Родной матери, что ночей не спала с болячками Вашими, сказать такое!  И  главное  десятки лет методично  выполнять!  Моральная, Вы, садистка.
Отойдите же от меня, мне стоять с Вами противно.
Он говорил в сердцах, не кричал,  но слишком громко и все, кто ожидал очереди обернулись и посмотрели на  них, на нее.
И ей  очень захотелось убежать от взглядов всех этих незнакомых людей, хотя  о матери своей она давным- давно уже и не думала,  а смерть ее в голову никогда и не брала. У нее были свои заботы и ей их вполне  хватало.
Эта бесчувственная  женщина обладала железным характером, аналитическим умом  и способностью головой пробивать стены.
 Зато, она ни дня  не сидела на голове у матери, достойно, решая, свои проблемы.
- Хватит выяснять отношения, заходите уже, закричали из очереди.
Галина вплыла в кабинет и с порога объявила, что в суде оспорит последнее завещание, ибо мать ее умерла от деменции и не понимала, что подписывает.
Вот, вот в  суд и обращайтесь, холодно посоветовала пожилая  дама нотариус, через дверь, слышавшая их громкую перепалку. Нотариус сама страдала от невнимания детей и была рада, что хоть кого-то проучили.
Ефим спрятал лукавую улыбку. Он то  знал, что надо будет суду.
Проскочила уже неделя после  скромных Лидиных похорон,  унеслась в вечность   и  вторая. Срок ответа на ее запрос  истек.  Марте уже  пора было возвращаться домой, а  разрешения на вывоз за границу  ее   картины  все еще  не было. 
 Оформленный отпуск опять, в который уже  раз,  заканчивался безрезультатно.
 Ей надо было выйти на работу.
- Ничего то, я, по- прежнему, добиться здесь не могу, бьюсь головой о  непробиваемую  стену. 
 Марта  дошла до некой точки  отчаянья, когда  бессознательно  возникла потребность  с кем то посоветоваться,  высказаться.
Но рядом никого не было.
 Она вдруг явственно поняла,   ее друга,  тети ее Лиды уже нет в этом мире.
 Тогда,  рефлекторно,  ища ей  замену,  подошла к телефону и позвонила Гале.
 поплакалась,  рассказала   о своих  неприятностях .
В момент отчаяния, Галя ей  просто  подвернулась,  ибо жила она в квартире ее мамы.
Галя вежливо выслушала, возможно, просто отложив трубку, от терпела.  Все, что ее не касалось было ей, как правило, глубоко безразлично. Но, что-что, а приличия она соблюдать умела.
Когда Марта, наконец,  выговорилась,  в свою очередь,   поведала  о своих проблемах с  маминым наследством,  хотя это и было ей не свойственно.
Так, к  слову пришлось.
- Какой ужас, по сочувствовала   Марта.  Подлый человек этот Ефим и корыстный.  Не мне судить о Ваших с мамой отношениях, но его поступки это неприятно, ужас.
- Я  буду Вашим свидетелем в суде. Неожиданно добавила  она.
- Спасибо.  Только, вот Вы, Марта, больной то  маму, мою,  вовсе и  не видели.
 А  по вашему художественному  вопросу, наступите на себя и  обратитесь все же, опять,  к Ефиму  он деньги немалые  уже с Вас взял.
В рациональности ей не откажешь, вздохнула про себя Марта.
Ничего то Марта  на самом деле пока и  не знала...
Ефима же по-прежнему одолевала  художественная мафия, ему звонили, писали угрожали:   требовали забрать Мартино заявление о похищении. Теперь уже  в обмен на то самое  долгожданное разрешение. При этом нагло торговались предлагая  разные варианты соглашения.
Он отмалчивался, тянул и тянул  время.   Бывало и  посылал их далеко,  по-русски.   Он как был, так и  оставался хитроватым, но  законопослушным  отставным  воякой.
До Марты требования бандитов даже не доводил. Пока  она сама  не обратилась к нему опять  с воплем о помощи.
Нечего делать, раз деньги взял, ввязался,  придется похлопотать, сказал он самому себе
И  потребовал личного приема в конторе, выдающей проклятые эти разрешения.
Записался на прием и предстал перед "художественной  шишкой"
-  Вот мы тут никак не поймем,  как  такая  не малая  художественная ценность попала в руки иностранной гражданки?  Спросил его хитрющий господин, спрятав в усы ехидную улыбку и  сверкнув  голубыми  как утреннее   небо невинными  глазами.
- Это к делу отношения не имеет, выпалил Ефим.
Так вот ценность картины такова, что вывозу она не подлежит, но учитывая  доказанную  принадлежность, если есть декларация о ввозе, проблем  у хозяйки не будет.
- Вот сволочь,  подумал Ефим, знает же что нет, взятку хочет, похоже, и не малую. У нас в семье  с революционных времен висела в квартире пока я владелице не надумал  вернуть, не думая, ляпнул он.
Да, ладно Вам,  не смешите, хихикнул в усы господин и погладил русую бородку.
Ну с Вами то мы договоримся прошептал голубоглазый  начальник  и  написал цифру...
Где же она  деньги то возьмет такие пока картина не продана, ахнул Ефим.
Мы можем договор составить с отложенным сроком исполнения, но залог внести придется...
Я подумаю вздохнул Ефим, ему хотелось влепить как следует этому типу, но он сдержался.
 Тошнило его от этой   новой бюрократии... Но, надо было принимать какое  то  решение и  он рассказал обо всем хозяйке картины и посоветовал:
- Езжайте, душечка,   домой, все равно они должны что-то ответить, ответ придет тогда и  подумаем.
Тем временем  ему самому пришел вызов в суд.
Противоречивые   мысли  бродили в его голове, не нужно было ему ни какое  Лидино имущество, своего хватало,  душила  злость на человека столь Лиде близкого, и так  жестоко с ней поступавшего.
Не хотелось тратить силы на  судебную сутолоку. Тоскливо ему было без Лиды.
 Его   душила злоба на  хамство и бездушие, которое длилось и длилось годами, отравляя Лидину жизнь.
И плевать ему было на все сказки современных психологов, о детских обидах.
Он, как и покойная Лида,   такого в своей семье со своими родителями  не проделывал, хоть жизнь их была на порядок тяжелей.
Заявление, оспаривающее завещание,    подала   Галина.  Она была столь  высокого мнения о всех  своих способностях,  что   услуги  адвоката  сочла излишними.
Нашла в интернете образец  и по нему сама  состряпала  необходимую  бумагу.
 Приложила копию справки о смерти мамы, где причиной указывался склероз сосудов головного мозга.
 Оба  пришли на первое заседание.
- Судьей молоденькая,  темноволосая   женщина  с искрящимися глазами, само изящество, трудно скрываемое под строгой черной  мантией начала с простых вопросов к истице:
Когда заболела Ваша мама?
Галя назвала дату.
- Возражаю, рявкнул Ефим и назвал другую дату,  много  раньше, но  добавил, что  Лида была в то время еще  вполне вменяема, а вот дочка ей не интересовалась настолько, что участие приняла в ней  только много позже, по его настоятельной  просьбе.  А вот тогда уже дело приняло совсем плохой оборот.
А потому не ей судить о  вменяемости покойной в момент подписания бумаги .
Про себя, он отметил, что с этой судьей, девчушкой  в мантии, ему будет не просто.   Солидарность поколений.
- Кто- то же втемяшивает им в голову, что матерям своим они ни чем не обязаны, раз они не стесняются это воплощать в жизнь нагло и цинично.
Мелькнуло  на миг  в его голове.
Но Ефим  ошибся, после этой его реплики  судья вздрогнула и , будто,  насторожилась.
Это первое заседание было очень  коротким:   правосудие в мантии направила  запрос в псих диспансер и районную поликлинику.  Через месяц  назначила  новое заседание.
С тем и разошлись, не глядя друг на друга.   Каждый в свой параллельный мирок. Каждый со своей правдой.
И сменяя секундами дни, днями недели неумолимо равнодушное время продолжило свое безжалостное, неутомимое течение.
Вернее земля, упорная в не желании  замечать нас  землян, продолжила свое  вращение.
У каждого  из нас  свои параллельные проблемки:
 за этот месяц Марта получила, наконец,  отрицательный ответ,  не допускавший вывоза ее  многострадального  натюрморта за пределы страны.
Бюрократия ее победила.
 Плюнув, она прямо из Германии  дала прямое  объявления о его продаже.
Появились  потенциальные покупатели,  Марта   теряла массу денег, ибо  они предлагали много меньше, чем можно было бы выручить на свободных  западных торгах. Не было смысла даже ехать  показывать полотно  за столь не значительные  для нее суммы.
Вдруг, позвонил человек,  до странности знакомый с ее предыдущими мытарствами. Неожиданно   предложил купить картину  за  приближающиеся к рыночной оценке  деньги,  с условием,  предварительно   заказать  копию.
Он даже не потребовал предварительного просмотра, похоже где- то уже видел и картину и  даже  ее  документы...
Все это было подозрительно до крайности, она колебалась. И правильно делала.
Покупатель увеличил сумму. Уверял, что проблем у них  не будет.
Марта согласилась. 
У нее были отличные фотографии, по которым картину  и заказала, даже очень  приличному, но молодому  художнику. Получилось отлично.
С неплохой этой картиной   покупатель  с Мартой и  въехали в страну. А выехал покупатель   с оригиналом,  а Марта не пару дней задержалась.  Сделку сопровождал Ефим. Увидев  покупателя  не удивился его искушенности,   ибо уже  встречал его  в художественном ведомстве.
Мартина   русская  эпопея, наконец, с грохотом закончилась. У нее осталась копия.
 Марте хотелась подарить эту  копию тете Лиде, но ее уже не было...
На все это  ушел тот же  месяц, на который перенесли суд.

Как раз, тогда то и   подошел срок  второго заседания .
Стороны   собрались.  Ефим был непроницаем, Галина нервничала не на шутку.
 Марта напросилась в зрители.  Напряженная тишина повисла в комнате.
Наконец   судья   зачитала ответ диспансера: последние медицинские   документы  на больную  были испорчены в результате затопления хранилища. Ранее же Лида   на учете не состояла.
Судья только головой покачала.
Галина  совсем побледнела. Поликлиника же тупо  повторила диагноз из справки  о смерти. 
Итак,  для  решения вопроса вменяемости мне остается пригласить свидетелей, сделала вывод судья и назначила  срок третьего  заседания.

Галя бросилась искать сиделку, женщина как сквозь землю провалилась куда-то уехала, поменяла телефон...
Казалось родительский дом для нее потерян. Она пребывала  в отчаянии.
- Не  надо так убиваться, пожалела ее Марта, прощаясь.
Перед самым отъездом набрала номер  Ефима:
- Я хочу предложить Вам деньги за Лидину квартиру, с тем чтобы Вы оставили ее дочку в покое.  Неожиданно выпалила она.
Удивлению Ефима не было предела.
- Для меня это не такая уж большая сумма, не волнуйтесь,  настаивала Марта.
Он молчал.
Она призывала его к совести, говоря, что много раз слышала от Лиды о ее намерении не смотря ни на что передать дом дочке.
Он слушал и вздыхал.
Ей показалось, что он  тоскует,  вспоминает сейчас Лиду с горечью и сожалением...
- Сделайте это ради той, которую любили, напирала она.
Не надо, мне больше Ваших денег,  я и так заберу заявление, неожиданно сдался он.
- Я ведь в общем то ее  только проучить хотел, зачем мне все это чужое  имущество, мне ведь  под восемьдесят...
- Когда улетаете? 
-Завтра.
Можно мне,  Вас проводить.
- Конечно. У меня для Вас  даже  будет подарок. Учтите, что Галя тоже придет, ключи забирать от квартиры.
- Жаль, что  не всю коммуналку обшарили, надо бы еще поскоблить.
 Ехидно ввернул Ефим  перед тем, как повесить трубку.
И наступил день, когда все они встретились, чтобы на всегда распрощаться.
Как это не часто бывает, им повезло, ибо каждый получил желаемое:
Галя - ключи и бумагу с отказом от  требований на ее имущество.
Ефим копию картины на которую он потратил столько сил и нервов.
Марта же  получила  средства на  долгую безбедную жизнь....