Глава 3. Университет

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
УНИВЕРСИТЕТ

В 1967 году Исхаков подал документы на физический факультет Казанского государственного университета им. В.И. Ульянова-Ленина на специальность «радиофизика и электроника» и легко поступил. Правда, опять на вечернее отделение. Камиль реально был одним из кормильцев большой семьи, но теперь мотивы его выбора стали еще запутаннее.

Потом, рассуждая спокойно, он объяснял их так:

– Я работал на заводе, оканчивал техникум и одновременно учился в одиннадцатом классе в школе рабочей молодежи № 26 на улице Ленина. На дневной идти было никак невозможно.

С языка почти срывалось: «Немыслимо?! Учась в среднем специальном учебном заведении, биться еще и за аттестат об обычном среднем образовании?» Но умом я понимал: с этим ничего поделать нельзя, это его стиль, его образ жизни – любой замысел доводить до завершения, до логической красоты, воплощенной личными усилиями ежедневного труда.

На тот момент в Казани работали 14 высших учебных заведений. Наш город был – и до сих пор остается – «страной студентов». И все-таки, даже при наличии нескольких технических вузов, где он мог бы изучать свою любимую радиотехнику, Исхаков выбрал физфак университета. Конечно, один из лучших, но, одновременно, и один из сложнейших факультетов в стране. Вероятно, он понимал, что у такого выбора была неоспоримая фора. Физфак КГУ давал почти идеальный сплав инженерной подготовки и мощной теоретической базы, которую подпирали целые поколения казанских ученых.


ДИОД "ОТДЫХАЕТ"

В КГУ говаривали: «Из нашего вуза даже таких студентов, как Ленин, выгоняли, а мы сумели его окончить». В этой шутке, которая в советское время была на грани фола, заложен свой смысл: авторитет Казанского университета, третьего Императорского университета России, основанного по именной Утвердительной Грамоте Александра I еще в 1804 году – после Московского (1755) и Дерптского или Тартусского, если по-современному (1802), – всегда был действительно высок.

Вот выдержка из той Грамоты, обратите внимание, какие фундаментальные цели были заложены в основу: «Блаженной памяти Августейшая Прабабка Наша Государыня Императрица Елизавета Петровна, шествуя по стезям великого Преобразователя России, благоволила основать в Казани 1758 года Гимназию. <…> Сообразно просвещения настоящих времен, в сем самом месте учредить Университет, дабы существование сего благотворного заведения соделать навсегда неприкосновенным, и даровать ему возможность к достижению важного назначения образования полезных граждан на службу Отечества и распространения в нем нужных познаний».

Люди нашего поколения помнят, что время, на которое пришлось студенчество Исхакова, было временем физиков и лириков, их нескончаемого схоластического спора, что на самом деле первично: точные науки или словесность?
С экранов кинотеатров, с газетных и журнальных полос, по радио звучали загадочные слова: синхрофазотрон, атом, ядро, молекула. На всех площадках играли в КНВ и выступали самодеятельные авторы – барды. В любом уголке огромной страны можно было встретить молодых людей, которые именовали себя туристами. В брезентовых куртках и с гитарами за плечами они шли «по свету, им, вроде, не много надо». Конечно, как всех молодых людей 60–70-х годов, это привлекало и Камиля.

Но главным делом для него по-прежнему оставалась учеба.
Старый приятель диод не шел ни в какое сравнение с тем, что Камиль узнавал теперь на лекциях и семинарах. Со всей горячностью натуры он ушел в свой поход – за знаниями.

– В университете ты быстро стал заметной фигурой, – мы с Камилем перебирали фотографии студенческой поры. – И именно в КГУ у тебя начали брать интервью.

– До сих пор отбиваюсь, – Камиль рассмеялся.

– Но ведь публикации тех лет – это замечательный источник, чтобы узнать каким было твое время.

– Опять ты накопал что-то?

Я действительно «накопал». Очень популярный журнал ЦК ВЛКСМ «Смена» опубликовал в 1971 году беседу со студентом четвертого курса физфака Казанского госуниверситета Камилем Исхаковым:

«Вы отличник из принципа, из нежелания уронить завоеванный авторитет или еще почему-либо?

– Наверное, из привычки. Я просто втянулся, выработал четкий ритм, и изменить его <…> не хотел бы.

– Извините за странный вопрос, но все-таки: вы когда-нибудь списывали на экзаменах?

– Не приучен. Однажды меня попросили передать шпаргалку. Я покраснел, не знал, куда девать глаза. Преподаватель решил, что это я хочу списать. Я не оправдывался, но до сих пор неловко <…>

– Какие формы учебы вам нравятся больше всего?

– Практические занятия. В лаборатории начинаешь понимать тонкости дела» .

На втором курсе Исхаков перевелся на дневное отделение и делал такие успехи, что ближе к диплому ему предложили остаться в университетской аспирантуре.

Это было весьма завидное предложение – заняться наукой в священных лабораториях Казанского университета, исследовательские амбиции которых прочно закладывал еще его ректор, создатель неевклидовой геометрии Н. И. Лобачевский – «Коперник геометрии», как его называли.

Влекомый своей тягой к «неправильным путям», Камиль заболел достаточно новым на тот период трендом в науке – исследованиями в пограничных зонах, на стыке различных дисциплин. Он опять задумал соединить «ежа с ужом», поискать научной удачи в соприкосновении своей специальности и психологии. Камиль много времени проводил в лаборатории спортивной диагностики. А свой диплом писал на кафедре психофизиологии. Исхаков строил некий физический прибор, который предназначался для снятия шумовых характеристик. Ему это было любопытно. Так он попал в поле зрения Н. М. Пейсахова.

Судьба этого доктора психологических наук, профессора кафедры психологии КГУ, в последующем одного из ведущих психологов России сложилась так, что именно ему довелось продолжить дело В. М. Бехтерева, В. С. Мерлина, Е. А. Климова, которые в разные годы работали в Казанском университете, и стать законным наследником фундаментальных традиций Казанской психологической школы. На основе осмысления человека как субъекта самоуправления, Пейсахов стремился придать исследованиям, которые проводились под его научным руководством, предельно практическую направленность. Труды его лабораторий получили широкую известность в стране и за рубежом .

Такой подход полностью соответствовал представлениям Исхакова о сути научной деятельности. Используя возможности электроники и психологии, а также материалов своего диплома, Камиль задался целью создать – ни много, ни мало – модель человеческого мозга. Пейсахов идею поддержал, тему утвердили, и решение о зачислении Исхакова в аспирантуру КГУ было готово. Я не исключаю, что случись все так, то сейчас мы имели бы не того К. Ш. Исхакова, которого знаем, а ученого, возможно, академика и «бумажного червя» (в хорошем смысле слова).

Если бы не одно обстоятельство. Казанский университет всегда был славен не только уникальными возможностями для учебы и научной деятельности (только перечень ученых имен мирового масштаба и их достижений занял бы несколько страниц этой книги). КГУ весьма эффективно прививал молодым людям еще и навыки общественной работы. Среди выпускников Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова-Ленина есть работники Администрации Президента РФ, члены Правительства РФ, депутаты Государственной Думы и члены Совета Федерации, работники Генеральной прокуратуры, МВД РФ, члены Конституционного суда РФ, Высшего Арбитражного Суда РФ. Многие члены Кабинета Министров, ведомств и организаций республики Татарстан тоже учились в КГУ.
Не избежал «перекрестка своих дорог» и Камиль. С учетом характера, который всегда требовал нечто большего, чем просто работа по специальности, это понятно.


ЗАЖЕЧЬ ФАКЕЛ

За два века Большой актовый зал Казанского университета слышал немало громких фамилий. Именно здесь впервые публично прозвучало имя Владимира Ульянова. Малоизвестный тогда первокурсник юридического факультета (в числе таких же, как он, студентов, недовольных университетскими порядками) демонстративно положил на стол свой билет. Визуальную интерпретацию этого события многие могли видеть в монументальном полотне народного художника СССР, лауреата Сталинской премии, действительного члена Российской академии художеств Х. А. Якупова «В. И. Ленин на студенческой сходке в Казанском университете в 1887 году».

Пройдут чуть больше 80-ти лет, и в этих же стенах так же публично прозвучит имя третьекурсника Камиля Исхакова.

Не буду напоминать читателю, чем та, первая проба пера задиристого юноши из Симбирска аукнулась в мутном 1919-м тихому священнослужителю Абдулле из татарского села Епанчино. Не стоит искать мистических совпадений и в том обстоятельстве, что имена его внука и молодого Володи Ульянова прозвучали в одном и том же зале – просто за эти годы в университете не появилось другого столь же значительного помещения, современные высотки еще не были построены. Но один реальный факт существует. И вот он – в контексте нашего рассказа – действительно любопытен.
Политическая карьера будущего Казанского градоначальника, полпреда Президента Российской Федерации в Дальневосточном федеральном округе, постпреда России в Организации Исламская Конференция началась там же (!), где она начиналась и у вождя мирового пролетариата.

– Пойдем в актовый зал, – Юрка Фельдман тянул Камиля за рукав. – Тебя выдвигать будут.

– Куда выдвигать?

– Увидишь, – с видом человека, знающего себе цену, Фельдман посмотрел на ребят, которые стали собираться вокруг: вдруг произойдет что-нибудь интересное?

На самом деле, Юрка понимал, о чем говорил. Его отец был человеком информированным, он работал на юрфаке КГУ, был доктором наук, заведовал кафедрой (впоследствии Д. И. Фельдман стал основателем Казанской школы международного права).

Когда одногруппники ввалились в зал, он уже был заполнен до отказа – пришлось устраиваться «на камчатке». Шло выдвижение кандидатов в депутаты сразу трех категорий: Советского районного совета, Казанского городского совета и Верховного Совета Татарской АССР.

– Честно говоря, было не по себе, – нехотя рассказывал Камиль. – Но чтобы уж совсем не выглядеть лохом, я соглашался с Юркой: «Ну, давай, выдвигай!»

Своих кандидатов университет обсуждал весьма шумно. Уже «закрыли» список в район, проголосовали за г-род, даже прилично поаплодировали ректору, которого тоже рекомендовали. А Исхакова так никто и не вызывал.

«Шутка все это», – подумал Камиль, и заметно повеселел, покосившись на Юрку. И вдруг понял: Фельдман не врал. Ведущий собрания поднял руку, призывая зал к порядку, и громко объявил очередную кандидатуру:

– Исхаков Камиль Шамильевич, физический факультет.

Ровно через месяц в июне 1971 года из многотысячного коллектива Казанского университета два представителя были избраны депутатами Верховного Совета Татарской АССР. Один из них был личностью широко известной, профессором, заведующим кафедрой теоретической механики, ректором КГУ с 25-летним стажем М. Т. Нужиным. В 2004 году по распоряжению мэра г. Казани К. Ш. Исхакова у здания университета ему поставят памятник. А второй – студентом Исхаковым. Хорошая компания для молодого человека, начинающего собственную жизнь.

На тот период времени Камиль был единственным студентом в составе ВС ТАССР, и представлял интересы всего студенческого сообщества республики. Он работал в Постоянной комиссии по делам молодежи. Дело было для него абсолютно новое, а потому абсолютно интересное.

Я перелистал старые подшивки газеты «Ленинец», органа парткома, профкома, комитета ВЛКСМ и ректората КГУ тех лет. Вот, что я там вычитал о своем друге: «Этот парень обладает удивительной способностью располагать к себе людей. Как-то сразу начинаешь ему верить, чувствовать, что этот человек тебя не подведет. Очень часто он берется даже за такое дело, за которое другой, как его ни уговаривай, не возьмется ни за что. Как-то у походного туристского костра мы узнали, что Камиль вырос в рабочей семье. Наверное, тогда нам стало особенно ясно, как умеют воспитывать в рабочих семьях» .

Обратите внимание, какой человеческий стиль присутствует в тексте. А ведь это агитка: «Голосуйте за нашего!», не более того. И в этом – тоже Казанский университет.

Наш самолет не хотел взлетать. Холодным утром 8 февраля 2009 года мы с Ляйлей находились в Домодедово и долго ждали вылета в Казань. А в Казани нас ждал Камиль, ему в этот день исполнилось шестьдесят лет.

Наконец, позвали на посадку – уже в третий раз. До этого самолет, лихо разбегаясь по взлетной полосе, дважды глушил двигатели и возвращался на стоянку. В его сложном нутре что-то не ладилось. Вытряхнув пассажиров на скользкое поле, заиндевевший автобус скрылся. Взвинченные многочасовой нервотрепкой люди полезли по трапу вверх, бесцеремонно отпихиваясь друг от друга.

И опять напрасно. Взлет отменили и на этот раз.

– Может, ну его? – я позвонил Камилю, он сидел в парикмахерском кресле и наводил блеск на свой юбилейный вид: к четырем часам в одном из залов казанского «Корстона» ждали гостей. – Не будем испытывать судьбу.

– Не-ет! – Камиль кричал. – Прилетайте обязательно!

С четвертого раза мы прилетели, уже в полупустом самолете. Многие действительно сдали билеты, включая, как я заметил, и некоторых гостей Камиля (гостей «по должности»), ранее по-хозяйски занимавших первый салон. Там оставался один Басков, который все повторял: «звезда в шоке». Певец летел на чей-то корпоратив.

Не знаю, как чувствовала себя Ляйля, за весь полет не удалось вытянуть из нее ни слова, а свой мандраж я прикрыл доброй порцией виски. Любое изменение в неровном гуле двигателей казалось неотвратимым: «Ну вот!»

Была еще одна веская причина лететь в Казань. Меня попросили доставить Приветственный адрес юбиляру от Ф. А. Табеева.

Я заехал к Фикряту Ахмеджановичу домой, забрал текст и уехал в аэропорт. Текст не читал, было не до него – взлететь бы. Приветствие я услышал уже в зале, где проходило торжество. Хочу его процитировать. Оно объяснит читателю, как студент Исхаков стал народным депутатом такого уровня: «С ответственностью могу заявить, что уже в студенческие годы проявились Ваши способности лидера и вожака молодежи, которые были замечены, и Вас избрали депутатом Верховного Совета Татарской АССР. Не скрою, это произошло не без моего участия и моих коллег по Татарскому обкому партии. Мы всегда замечали хороших ребят, давая им возможность в полной мере реализовать себя и активно потрудиться на благо нашего народа. Сегодня мне приятно отметить, что Камиль Исхаков оправдал наши оценки и надежды». К слову, Ф. А. Табеев  тоже воспитанник КГУ.

Процитировал Императорскую грамоту и приветствие Табеева, и удивился. Будто один человек писал. В грамоте сказано о привлечении «полезных граждан на службу Отечества», а в приветствии – о том, что надо замечать хороших ребят, «давая им возможность активно потрудиться на благо нашего народа». Мудрые государственные мужи мыслят одинаково. Категориями пользы державной!

Лично сам я депутатом никогда не был, но имел прямое касательство к их кругам, являясь в 1996-2002 годах помощником Руководителя Аппарата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации Н. Н. Трошкина .

Наверное, я был плохим работником, поскольку не смог уловить: простой человек – это первостепенный предмет деятельности депутатов или они занимаются только политикой? Поэтому мне всегда было интересно взглянуть на депутатскую кухню Исхакова. Понять, что ж такого особенного мог делать простой казанский студент в возрасте чуть за двадцать?

Камиль мало что сохранил с той поры. Как я уже отмечал, он вообще не сильно интересовался темой себя в истории, ему всегда было некогда. Но благодаря действию хорошо отлаженной системы архивирования, депутатские бумаги Исхакова тех лет сохранились в запасниках Государственного Исторического музея на Красной площади в Москве.

Два потускневших от времени тетрадных листка в клеточку датированы 15 ноября 1971 года; Исхаков только стал депутатом. Заявление от школьного учителя А. М. Мигачева с просьбой помочь в жилищном вопросе. Учитель писал: «Моя семья проживает в этой квартире около 30 лет. С 1965 года мы стоим на очереди в исполкоме Советского района, но за этот длительный срок очередь все еще находится в порядке 1148. Подвал страшно действует как на здоровье, так и настроение, чувствуешь себя обиженным» .

На трамвае – с пересадками-приключениями – Камиль доехал до улицы Галактионова 14, но указанную квартиру № 6 не нашел. Вместо нее был глубокий подвал, темный, разваливающийся и «без удобств» – по стенам застарелым грибком густо отливала сырость. В маленьком приземистом помещении, куда Камиль спустился по каменным ступеням, крупно надколотым и скользким, обитали четыре человека: сам хозяин, его жена, разбитая радикулитом, и двое мальчиков – пяти и восьми лет.

Проведя детство в савиновской «насыпушке» (вместе с козой и редиской на задворках), Камиль был готов к тому, что у нормальных людей всегда называлось сопереживанием. Он и не стал бюрократить тему, а прямо из подвала поехал (опять на трамвае, и с еще большим числом пересадок) в Исполком Казанского городского Совета депутатов трудящихся – студент понятия не имел, что наступит время, и здесь он будет «самым главным начальником». У входа дремал милиционер, довольно уплотненного вида, на ремне горбилась коричневая кобура. Камиль взбежал по чугунной лестнице, которая осталась с царских времен (по ней еще степенно ходил савиновец В. И. Заусайлов), и увидел много дверей. За одной из них сидел нужный ему чиновник – многие из нас к нему бы и заняли очередь.

Но у Исхакова был свой, «неправильный путь». Он выбрал дверь приемной заместителя председателя Исполкома Р. Р. Насырова. Какой между ними состоялся разговор, я не знаю, только через некоторое время Исхаков получил официальный ответ: «На Ваш запрос Исполком сообщает, что жилищный вопрос гр. Мигачева будет решен при <…> переселении граждан из аварийных домов и подвальных помещений». Вскоре семья действительно переехала.

Уверен, что пристрастие казанского градоначальника к ликвидации ветхого жилья во вверенном ему городе, хорошо известное впоследствии, имеет свои корни и в том – младодепутатском – эпизоде биографии К. Ш. Исхакова. А Мигачевы фактически стали первыми во внушительном списке более чем тридцати трех тысяч казанских семей, которых Исхаков, когда стал руководителем большого городского хозяйства, переселил в человеческие условия.

Кстати, каким способом Камиль убеждал чиновников, можно понять из его письма, направленного заведующему горздравом. Тогда Камиль хлопотал за место в детсад ребенку студентки КГУ Железновой. Он уже был «матерым» депутатом, и, казалось бы, мог позволить себе слегка «рыкнуть». Однако он нашел иные слова, его рукой они написаны на бланке депутата Верховного Совета ТАССР (в шариковой ручке, видимо, заканчивалась паста, синие буквы не везде видны): «В создавшейся ситуации нам необходимо очень чутко отнестись к молодой семье и оказать всемерное содействие» .

Призыв к чуткости – не самый популярный инструмент в арсенале мужской ментальности, но у Исхакова он присутствовал.

Следует напомнить, что в то время не было и в помине так называемых профессиональных депутатов, которые, как сейчас, работали бы на постоянной основе, получая за свою депутатскую деятельность зарплату. Каждый, кто входил в состав органов законодательной и представительной власти всех уровней, имел свое основное место работы: на заводе, в поле, в НИИ, в вузе и т.д. Камиль Исхаков – учился. И при этом он много сил отдавал своим обязанностям депутата.

Камиль выполнял общественные обязанности по линии Постоянной комиссии по делам молодежи Верховного Совета Татарской АССР. Здесь неожиданным образом пригодился опыт его работы на «Кинопленке». Опираясь на него, Исхаков разработал целую систему дополнений и замечаний к Закону о труде подростков, существовавшем ранее. Так же активно и скрупулезно он занимался изучением вопросов реабилитации молодых людей, у которых уже были проблемы с законом. Кроме того, в первую пятницу месяца, вечером после учебы он вел прием избирателей. А потом решал их непростые проблемы, которые, подчас, требовали времени гораздо большего, чем могло бы показаться на первый взгляд. Пробивать стену бюрократов и тогда было непросто.

В историческом музее на Красной площади были найдены еще несколько документов, касающихся К. Ш. Исхакова и его студенческих лет. У меня в руках один из них: «Отчет Снежного Десанта имени 352-й Оршанской Краснознаменной ордена Суворова 2-й степени стрелковой дивизии (физический факультет, январь-февраль 1973)». Четыре странички, отпечатанные на обычной машинке. Напомню, что в годы, когда существовал комсомол, в нашей стране было развернуто массовое движение с красивым именем Всесоюзный поход комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа. С точки зрения так востребованной сегодня национальной идеи это очень важное дело ВЛКСМ трудно переоценить.

К наиболее практической форме этого движения – поисковым отрядам – имел непосредственное отношение Исхаков. Он был комиссаром Снежного Десанта физфака КГУ, и одним из его организаторов. Стрелковая дивизия была сформирована в Казани, и студенты университета в зимние каникулы, на лыжах (отсюда название Снежный Десант) ежегодно отправлялись в походы по местам боевого пути дивизии. Они собирали материал о солдатах и командирах, рассказывали о них людям и увековечивали память погибших воинов в тех населенных пунктах, где в период Великой Отечественной войны были кровопролитные бои. В 1973 году ребята прошли города Волоколамск, Гжатск, Смоленск, Оршу и еще 15 сел и деревень.

В отчете перечислены все участники. Про одних сказано «человек с богатым жизненным опытом», «активный комсомольский вожак и хороший спортсмен», «ведет большую общественную работу на факультете» или «политически грамотен, морально устойчив».

Про Камиля – не так. При оценке его личных и деловых качеств, склонность Исхакова к «неправильным путям» уже тогда требовала своего (тоже «неправильного») подхода. Видимо, тот, кто в Казанском университете составлял характеристики, понял это (потом в жизни Камиля будет гораздо больше тех, кто этого не понимал) и напротив его фамилии четко сформулировал: «человек с твердой волей и умением всегда добиться поставленной цели». Многим ли доводилось читать такое про себя в 23 года?

За тот поиск Исхаков получил от Маршала Советского Союза И. Х. Баграмяна специальный Диплом: «За активное участие во Всесоюзном походе и воспитание молодежи на славных традициях советского народа».

Совпадение: когда Исхаков уже работал главой города, он довел до конца дело, начатое им в студенчестве. В Мемориальном комплексе городского Парка Победы были установлены памятные Знаки семи стрелковых дивизий, сформированных в годы войны в Татарской АССР.

Исхаков не был таким плакатным комсомольцем, как может показаться поначалу. У Камиля была своя Агния Барто с ее универсальной матрицей «драмкружок, кружок по фото». Помимо учебы, науки, Снежного Десанта, депутатства, участия в Первом Всесоюзном слете студентов в Москве, Камиль всерьез увлекался поэзией, самодеятельными спектаклями и спортом.

Газета «Ленинец» писала так: «Если бы три года назад нынешним пятикурсникам физфака Тане Зельдович, Рафаэлю Кащееву, Камилю Исхакову сказали, что их студенческий театр будет выступать на сцене Качаловского , ребята просто не поверили бы этому. Потому что три года назад никакого театра, собственно, и не было. Была лишь группа энтузиастов, которым надоела традиционная скука факультетских вечеров. Тогда и пришла мысль о создании на физфаке поэтического театра. Ребята читали «Казанский университет» Е. Евтушенко, готовили «Реквием» Р. Рождественского, когда вдруг произошла у них встреча с артистом Качаловского театра В.Г. Остропольским .

– Вадим Григорьевич, вам интересно работать с ребятами?

– Очень. Мне думается, что эстетика современного театра заключается в том, что человек открывает себя, говорит от своего имени. Эти ребята интересны сами по себе. Им есть, что сказать зрителю» .

При этом, как педагог и актер высокой пробы, В. Г. Остропольский прививал самодеятельным артистам навыки, которые должны были высекать у зрителя то самое, желанное «верю», заложенное в него самого системой К. С. Станиславского.

Я уже упоминал, что тоже участвовал в одном из спектаклей физфака, и мне хорошо помнится, как Остропольский объяснял «неопытному актеру» Камилю приемы игры «на искренность»:

– Нельзя догнать уходящий поезд, на который вы опоздали, – говорил он весьма убедительно, – и при этом умирать от смеха.

К удивлению студентов, которые стояли кружком, режиссер вдруг начинал перепрыгивать с ноги на ногу, смешно имитируя криволапый бег. В руках он изображал тяжелую поклажу, поминутно вытирал невидимый пот, и хохотал так, что в репетиционную комнату заглядывали посторонние люди.

Естественно, как и во взрослом театре, в драматической студии физфака КГУ были свои хохмы и байки. Одна из них тоже касалась Камиля.

Исхаков играл главную роль (предложить другую роль депутату просто «не посмели» бы). По ходу пьесы у него случилась любовь, большая и чистая. Это предлагаемое обстоятельство требовало, чтобы у зрителя непременно возникло вышеупомянутое «верю». Надо было целоваться, и целоваться взаправду, на глазах у изумленного зала, переполненного друзьями.

Вот тут и возник конфуз. Камиль оказался застенчивым человеком, и взаправда никак не получалась. Остропольский показывал, как надо. Он брал партнершу Камиля, молоденькую студентку, за руку, театрально поворачивал ее пунцовое лицо к залу – она стеснялась не меньше Исхакова – и, закатив глаза в потолок, целовал:

– Камиль, повтори!

Мы сидели на столах и давились от смеха, время от времени предлагая свою помощь.

Бесполезно – Камиль Исхаков целоваться не умел.

Финал был неожиданным.

На сцене Качаловского театра шел прогон спектакля. Согласно ролям, мы выходили к рампе, отыгрывали свои мизансцены и вновь исчезали за кулисами. И вдруг в отлаженном механизме театрального действа что-то произошло. На свой выход Исхаков не явился. В зале повисла недобрая пауза, вязкая как майский лес перед грозой. Мгновенно похолодевшей кожей все почуяли: в середине 7-го ряда закипает нечто. Там сидел Остропольский и нервно руководил.

– Ками-иль?! – стон режиссера, больше похожий на рык раненого медведя, быстрее ветра смел всех артистов за сцену.

Минут пять в закулисном полумраке слышалась возня. Вся студия судорожно искала «пропажу», спотыкаясь о деревянный, пахнущий казеиновым клеем, реквизит, который был приготовлен к вечернему спектаклю Казанского драмтеатра, где мы арендовали сцену (этот запах кулис до сих пор будоражит наше воображение). Наконец кто-то наскочил на парочку. Они «репетировали», да так увлеченно, что пропустили свой выход.

Когда я выписал этот эпизод и прочитал его Камилю, он разволновался: «Может быть, не надо это печатать? – Чего же ради? – Давай, я сначала все «переварю». На лице Исхакова ясно читалось прежнее смущение, которое он даже не пытался хоть как-то маскировать.

В вопросах, которые касались его внутреннего мира, Камиль Шамильевич был по-прежнему застенчив. Пройдя огонь, воду и медные трубы тотального российского византийства, он сумел сохранить свое, личное отношение к человеческим чувствам. Возможно, кому-то оно тоже покажется «неправильным».

За 40 лет нашего знакомства я ни разу не задал себе вопрос: а сам Исхаков когда-нибудь писал стихи? Хотя, ничего удивительного в этом нет, все люди сочиняющие кроме своего «таланта» практически ничего вокруг себя не видят.

– Слушай, – я набрал номер Исхакова, он в этот момент лежал на пляже в Дубае, – а ты сам сочинял?

В трубке повисла тишина.

И вдруг, к моему восторгу (мы адекватно относились друг к другу и не бегали наперегонки) без предисловий и попыток пожеманничать Камиль начал читать замечательные рифмы. Они были написаны в студенческие годы.

Ты меня не люби, есть и чище и лучше.
Для кого-то ты станешь путеводной звездой.
А для нас небо стелет свинцовые тучи,
И я чувствую, мы расстаемся с тобой.

Ты любить еще можешь, и, чувствую, хочешь.
Много сил неистраченных в юной груди.
Все, что было забудь, дней былых не воротишь,
И еще неизвестно, что ждет впереди.

Но любви не навяжешь спокойному сердцу.
Что же, – время излечит следы.
И войдет в твою жизнь, словно сказочный герцог,
Кто-то с запахом губ лебеды.

«Поэтический угол» в биографии К. Ш. Исхакова мне бы хотелось завершить одним эпизодом, который обязательно следовало бы придумать, если бы его не было на самом деле.

В один из моих приездов Камиль повел меня на улицу Баумана. Светило яркое казанское солнце, и настроение было приподнятое.

В этом смысле Москва мне нравилась меньше, во время работы в ЦК приходилось часто летать в командировки: за иллюминатором плыли наши необъятные территории, было хорошо видно землю, речки, маленькие машинки и таких же людей, если присмотреться. И только подлетая к Москве, самолет нырял в некий пасмурный серый гриб, который почти всегда – каким-то перевернутым казаном – накрывал город, и заслонял маленьким людям их большое Солнце.

Камиль был одет в белую рубашку с коротким рукавом, при качественном галстуке, только официоз-пиджак – мрачный вицмундир чиновника – он оставил в кабинете.

Широким шагом Исхаков шел по мостовой и рассказывал мне «чего он тут понаделал». Люди его узнавали, большинство здоровались, улыбались. Он с ними раскланивался, отвечал: «Здрасьте», и тянул меня дальше (к счастью, кепки как у Лужкова у него не было, я думаю, Исхаков бы ее церемонно приподнимал).

Мы осмотрели «Часы», «Фонтан лягушек», дошли до «Нулевой мили». Я с удовольствием постоял у бывшего студенческого кафе «Елочка», угол Баумана и Кави Наджми. Когда-то в квартире, расположенной прямо над этим кафе, жила моя Ляйля. У Богоявленского собора Камиль свернул во двор, что-то ему там было надо. Просто «гулять» он не умел.

Охранник, который до этого изображал случайного прохожего, напрягся; времена были огнестрельные, и пусть у Камиля на сей счет проблем не возникало, общая ситуация обязывала.

Неожиданно на нас выскочил парнишка:

– Это вы?! – явно казанский студент, он остолбенел от того, что столкнулся с самим градоначальником.

– Это я, – Исхаков улыбался, не понимая в чем дело.

– Можете подождать? – парень пришел в себя. – Я скоро! Я быстро!

И юркнул в ближайший подъезд.

На охранника было неловко смотреть, он не знал, как и от кого «защищать» мэра, и надо ли это делать вообще.

Ситуация прояснилась быстро.

– Только не смейтесь, – запыхавшийся парнишка держал в руках листок бумаги, неровно исписанный карандашом. – Это мои стихи, и я посвятил их вам.

Такого с Исхаковым еще не случалось. Мне доводилось видеть, как он расписывался на чужих книгах, фотографиях, на всем, что подвернется – даже на деньгах и просто ладонях: люди просили у него автограф, и кроме того, что они ему протягивали, у них ничего больше не было. Но чтобы чиновнику самому давали автограф? Да еще в стихах! Казанцы любили своего мэра, и этим все сказано.

Кстати, на протяжении всех лет, пока К. Ш. Исхаков руководил администрацией г. Казани, его личный рейтинг среди массы горожан был стабильным всегда. Он никогда не опускался ниже 74-75 процентов, а зачастую был выше.
Я это знаю точно, поскольку занимался организацией опросов. Научное руководство этой работой, ее качество и достоверность обеспечивал блестящий ученый М.Х. Фарукшин . Для современного политического мира результат Камиля Исхакова следует квалифицировать как выдающийся.

Еще одна заметка из газеты «Комсомолец Татарии». Она поможет читателю лучше понять сущность Исхакова как человека деятельного, еще в студенчестве «тратившего» свою жизнь на конкретные дела и заботы. Ведь привычка жить именно так в очень большой степени стала его основой.

«…Говорят, что студенту для того, чтобы как следует подготовиться к сессии, всегда не хватает одного дня. В распоряжении отличника Камиля Исхакова те же, что и у всех, 24 часа в сутках. Но благодаря режиму он их умеет распределить так, что этого времени хватает на все. На учебу, прием избирателей, работу в постоянной комиссии по делам молодежи. На руководство поэтическим театром, который был создан им и его товарищами на физфаке, на занятия спортивной гимнастикой» .

ПЛАТИТЬ ДОЛГИ

Камиль не был бы Камилем, если бы не пошел дальше привычного: научили, и спасибо тебе, университет. В 1997 году по инициативе бывшего студента Казанского университета Исхакова и декана физфака КГУ А. В. Аганова для молодых ученых была учреждена ежегодная премия им. Е. К. Завойского. Для этого было принято специальное постановление Главы администрации города . Цель – стимулировать проведение в Казани фундаментальных исследований в области физики, а главное поддержать научную молодежь.

За окнами, напомню, были годы, когда очень многим думать не хотелось не то что о науке, но и о самой Родине нашей. Будучи в США, я встречался с бывшими казанцами: по улыбке – американский «чи-из» , а по глазам – российская тоска.

За время существования премии ее лауреатами стали около 40 человек. В 2004 году было принято еще одно постановление К. Ш. Исхакова , в котором была расширена тематика работ и география участников конкурса. Сегодня имена многих лауреатов широко известны в научном мире, они успешно продолжают традиции Казанской физической школы. Тематика исследований только нескольких последних лет – а серьезность работ была доказана всеми годами существования этой уникальной Премии – говорит сама за себя.

«Влияние неминимального взаимодействия калибровочного и гравитационного полей на структуру пространства-времени и динамику частиц» (Алексей Заяц, асси-стент кафедры теории относительности и гравитации Института физики КФУ, 2011).

«Эффект сверхпроводящего спинового клапана в тонкопленочных структурах на основе Fe/Ln» (Павел Лексин, мнс лаборатории физики перспективных материалов КФТИ им. Е. К. Завойского КНЦ РАН, 2012).

«Теоретическое исследование сигнала спиновых нутаций парамагнитных центров в кристаллах» (Эдуард Байбеков, ассистент кафедры теоретической физики Института физики Казанского федерального университета, 2012).

Как говорят специалисты, в последних работах речь идет о такой мировой мегаидее, как квантовый компьютер. Жаль, что в России это мало кого интересует; в отличие от тех же США. Но все равно, когда этот заветный компьютер появится (неважно в какой стране) у К. Ш. Исхакова будет право сказать: «Я тоже приложил к этому руку!»

К 200-летию Казанского университета по распоряжению К. Ш. Исхакова перед зданием физического факультета был установлен памятник Е. К. Завойскому .

Очень полезное «дело Завойского-Исхакова-Аганова» живет и по сей день. Премия присуждается молодым ученым за значительные достижения в экспериментальной, теоретической физике и ее приложениях. На одном из вручений ректор КФУ И. Р. Гафуров – в 2010 году КГУ был преобразован в Казанский (Приволжский) федеральный университет – подчеркнул: «Отрадно, что все эти годы Мэрия города поддерживает этот проект и ежегодно предусматривает в своем бюджете средства на поощрение победителей» .;

В 2004 году страна отметила 200-летний юбилей своего старейшего университета. Понятно, что это событие не обошлось без деятельного участия бывшего студента КГУ Исхакова.

Почему К. Ш. Исхакова так тянуло к разным датам? Камиль никогда не был настолько романтичной натурой, как кому-то может показаться. Дотошно разобравшись в нынешнем механизме государственного управления – до винтиков – он рассматривал любое затеваемое им мероприятие, прежде всего с точки зрения утилитарной, полезной городу; хотя романтику момента я бы не стал отбрасывать окончательно, где-то в глубине души у него всегда горел некий огонек, зажженный еще в ранние студенческие – поэтические – годы.

– На день рождения принято дарить подарки, так? – говорил он. – А какой подарок может сделать государство?

– Книгу подарить.

– Государство всегда дарит деньги, – Исхаков поднял настырный палец вверх. – А вот их количество зависит от того, кто и как об этом попросит. Теперь понятно?

По Исхакову, «кто» – это влиятельное лицо: ему трудно отказать, а «как» – это руководящее указание: всем впрягаться. Имея на руках такие козыри, можно смело «брать за жабры» любого замшелого бюрократа. И Исхаков брал, не стеснялся; может в этом и крылась его такая взаимная любовь с темной и великой силой по имени Аппарат. Еще Исхаков знал, что основная «собака» всегда зарыта в приложении. Важно было добиться «указания», но еще важнее записать в программу подготовки, прилагаемую к нему, максимум практических дел: что-то реконструировать, что-то построить. Потому что под это самое что-то и выделялись деньги.

Так что, при каждой очередной дате Исхаков стремился решать свою собственную, должностную сверхзадачу (почти по Станиславскому): получить для нужд города дополнительное финансирование. Если мероприятие было вовремя задумано и правильно сформулировано, а также грамотно обеспечено закулисными усилиями (и то, и другое он умел делать неплохо) «деньги в подарок» напрямую поступали в Казань из бюджета страны, либо из бюджета республики; на языке чиновном – отдельной строкой. У хорошего хозяина всякое лыко в строку.

В декабре 2000 года вышел Указ президента РТ «О праздновании 200-летия основания Казанского государственного университета». М. Ш. Шаймиев возглавил республиканский оргкомитет, вторым в списке стоял К. Ш. Исхаков; кто знал законы бюрократии, тот понимал – вот он и есть «крайний».

Для оперативного решения вопросов в рамках оргкомитета был образован специальный штаб. Заниматься им, действительно, было поручено Казанскому мэру. В августе 2003 года В. В. Путин подписал Распоряжение «О праздновании 200-летия основания Казанского государственного университета имени В. И. Ульянова-Ленина». В ноябре 2003 года Правительство РФ утвердило программу подготовки мероприятий и состав федерального оргкомитета. Каждый из этих документов потребовал немало усилий: первоначальной инициативы, выбора идей и задач, отвечающих реальным потребностям города, сбора многочисленных виз и подписей от лиц причастных, нудных аппаратных согласований – «это переделать, а это вообще убрать».

Любопытно, что из 4-х пунктов федерального плана подготовки Юбилея, которые касались вопросов реконструкции историко-культурного ансамбля и строительства новых объектов КГУ – т.е. наиболее осязаемых дел – три были отнесены к ответственности Исхакова.

Новый ректор КГУ М. Х. Салахов  выразился в те дни так: «Наконец, созданы условия для решения проблем университета. Состояние построенных два века назад зданий университетского комплекса требует проведения незамедлительных реставрационных и реконструкционных работ» .

М. Х. Салахов учился с К. Ш. Исхаковым на одном курсе, они вместе получали дипломы физиков. Естественно, что при избрании Салахова ректором КГУ – кстати, первым ректором-татарином – Исхаков был его сторонником. Самым эффективным, выразимся так.

Как и Казанский градоначальник, ректор крупнейшего российского университета – бывшего Его Величества Императорского – не любил руководить из кабинета, пусть даже такого исторического. Однокашники мыслили в одной плоскости, и во взглядах на практическую жизнь у них сложилось полное взаимопонимание. Не боясь испачкать белые манжеты, они лазили по всем объектам своей взрослой Alma Mater.

Список того, что было сделано, достаточно большой, обо всем рассказать в этой книге невозможно. К тому же про многое, что связано с 200-летием, уже давно написано. День рождения КГУ был занесен в список памятных дат ЮНЕСКО, прошли научные конференции и симпозиумы, выпущены тома ученых записок, реставрации подверглись здания факультетов, университетский дворик, спортивно-культурный комплекс УНИКС, состоялись насыщенные культурная и спортивная программы, в Казань приехали именитые гости и т.д. Но я не могу не упомянуть одну стройку. На мой взгляд, в общей работе она стала наиболее знаковой. В ходе подготовки к Юбилею была решена задача, стоявшая перед университетом почти целое столетие. Это, так называемый, «Восточный пристрой». Его оригинальный проект был разработан еще талантливым казанским архитектором XIX–XX вв. К. Л. Мюфке

За полтора года рядом с основным корпусом было возведено новое здание, в котором комфортно разместились аудитории, лекционные залы, лаборатории со всем, положенным им, оборудованием. Этот пристрой – восточное крыло Главного здания – восстановил изначально задуманную симметрию постройки в целом . Университет приобрел достойный и законченный вид.

На открытии, размышляя о фундаментальной миссии и непростой судьбе Казанского университета, по-восточному образно высказался М. Ш. Шаймиев: «Университет в научном и культурном отношении осваивал Восток страны, но до сих пор без восточного крыла. Теперь – «окрыленный» – он должен продолжить выполнение своей важной миссии» .

Начало 2004 года дало неожиданный толчок. Министром образования и науки РФ был назначен Фурсенко.

– Ты поедешь со мной? – спросил Исхаков. – У меня напряженка, в машине и поболтаем.

Я согласился – в последнее время Камиль редко бывал у нас в Москве, – и только когда мы подъехали к зданию минобрнауки на Люсиновской улице, поинтересовался:

– А ты, собственно, к кому?

– К Фурсенко. Ты подождешь?

Оказалось, что я присутствовал при одном из его «закулисных» маневров.

Исхаков был хорошо знаком с отцом нового министра, академиком А. А. Фурсенко . Они сдружились, когда Камиль начал работать по 1000-летию.
Как и Исхаков, Фурсенко-младший оказался физиком. Почти 20 лет он проработал в институте им. А. Ф. Иоффе АН СССР, пройдя путь от рядового м.н.с. до заместителя директора. Кстати, Фурсенко был в числе тех, кто не сдал билет на самолет, и прилетел на 60-летие Камиля.

Теперь Исхаков «гнал большую волну» в московских коридорах, продвигая идею, чтобы именно А. А. Фурсенко возглавил федеральный оргкомитет по 200-летию КГУ. Как это всегда у нас бывает, уже возникли проблемы с ранее утвержденным финансированием – тогдашний министр финансов А. Л. Кудрин объявил, что прежние цифры могут быть секвестированы на 40 процентов – и эти проблемы надо было с кем-то решать; конечно, лучше с тем, кого хорошо знаешь. К министру образования и науки РФ Исхаков привез проект распоряжения о новом председателе оргкомитета; нужна была виза А. А. Фурсенко, проще говоря – согласие. Вскоре такое решение состоялось, дела в Казани пошли лучше, а у мэра появилась уверенность, что все задуманное воплотится в жизнь.
На заседании, посвященном 200-летнему юбилею КГУ, вклад питомца К. Ш. Исхакова был отмечен медалью «За заслуги перед Казанским Университетом».

Как и во всех вузах мира (а Казань, как я уже говорил, это большой «кампус»  , теперь в городе 30 высших учебных заведений, это третья «студенческая столица» России после Москвы и Санкт-Петербурга) в Казанском университете были свои приколы отмечать получение диплома. Бывало, выпускники факультета ВМК  КГУ «захаживали» к физикам. Гурьба новоиспеченных математиков шумно шла по зданию физфака, трясла в руках колокольчики и скандировала: «Да здравствуют физики, младшие братья по разуму!» Хохотали все, и хозяева, и их гости, включая профессуру.

Не знаю, продолжают ли молодые математики ходить к молодым физикам, но даже простое перечисление названий лауреатских работ, получивших «исхаковскую» Премию, убедительно свидетельствует: «Не все, что математикам кажется «истиной», на самом деле – правда!»

– Ну, а вы чем отвечали? – мой вопрос повис в пустоте.


КАПИТАЛ

Конечно, чтобы уж совсем точно отразить то, о чем я хочу рассказать в этой части книги, надо бы к слову существительному «капитал» добавить другое слово – прилагательное «человеческий». Ведь дальше речь пойдет и о тех, с кем Камиль, познакомившись еще в юные годы, крепко дружил всю свою жизнь. Он умел дружить так долго. Только уж очень не хочется обзывать емкое мужское слово «дружба» расплывчатым, как растаявшая на песке медуза, понятием – «человеческий капитал»; по сути, правильным, но мне не нравящемся. Поэтому пусть будет просто «капитал». Кто как поймет, так, и ладно.

– Ну, какой он, на фиг, мэр? – пьяно бубнил Мишка, один из казанских гостей.
– Он прораб, вот он кто.

Мишка бубнил на палубе белого пароходика, который катал нас по апрельской Москве-реке, вяло слоняясь от одного берега к другому. Мы отмечали день рождения Тимощенко: Мишка был его товарищ, а под мэром подразумевался Исхаков. С Мишкой понятно, он – «товарищ», Исхаков читателю тоже знаком. А кто такой Тимощенко?

Это человек, с которым Камиль дружит почти пятьдесят лет. Дружит, можно сказать, в режиме on line. Если бы мне потребовалось дать о нем биографическую справку, я бы написал следующее: «В. М. Тимощенко – советский и российский организатор легкой промышленности, общественный деятель. Прошел путь от простого рабочего, бригадира, заведующего складом сырья до начальника цеха, начальника производства, главного инженера Казанского валяльно-войлочного комбината (1966-1983). Окончил физический факультет Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова-Ленина по специальности «физика-теплофизика» (1973). В 1983 году был приглашен на работу в Москву и назначен на должность генерального директора Московского производственного валяльно-войлочного объединения, в состав которого входило четыре фабрики. В начале 90-х годов, когда развалилась советская система легкой промышленности, сумел сохранить коллектив и все предприятия объединения, создав на их базе ЗАО «Горизонт». Обладатель шести патентов на изобретения, заслуженный работник текстильной и легкой промышленности Российской Федерации, награжден Орденом «Дружбы». Еще бы я добавил, что теперь В. М. Тимощенко владеет на Москве, в Кожевнических переулках, крупным бизнесом. В отличие от нас с Камилем, он «нарожал» себе, в основном, сыновей, и его эксклюзивный проект Timoschenko&sons  «дает жару» как следует.

При этом Михалыч не жмот. Он вкладывает заработанные средства не только в развитие производства. В своем родном селе Унече на Брянщине он построил для деревенских ребятишек «Центр детского творчества» и оборудовал его хорошими инструментами. Тимощенко знает бедность: родители рано ушли из жизни, и они с годовалой сестренкой остались сиротами. В самые трудные постперестроечные времена он одевал и обувал воспитанников Унечской школы-интерната, ремонтировал и обставлял само здание, за свой счет возил ребятишек в Москву на многодневные экскурсии.

Неподалеку от Унечи, в селе Белогорщь, была деревянная церковь, разрушенная в 30-е годы. Детской памятью, цепкой как все светлое в душе человеческой, он помнит тот пожар. Сегодня бывший унечский босяк возвел на этом месте каменный – теперь, попробуй, пожги (!) – Храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы.

В. М. Тимощенко – председатель правления общественной организации «Брянское землячество». Вместе с друзьями из Московской мэрии он шефствует над Север-ным и Черноморским флотом России, часто бывает на кораблях; понятно, что не с пустыми руками (в его кабинете есть модели атомных подлодок, как ответные подарки; на стенах – фотографии с нашими моряками под бело-голубым Андреевским флагом).

Он не забыл и свое старое ремесло – валяльно-войлочное; когда-то в Казани Тимощенко своими руками катал валенки. Потом в Москве, в Кожевниках, он открыл уникальный музей «Русские валенки»; что скрывать, мы все, его друзья, на дачах стаптываем его продукцию.

На посиделках (Камиль уже работал руководителем города) я обычно шутил:

– Виктор Михайлович Тимощенко всегда был большим боссом. Как говорил Аркадий Райкин, он был «завсклад», уважаемый человек, а будущий хозяин Казани корячился у него простым грузчиком.

Шутка была с бородой, но в любой компании проходила на ура; даже не под смех, а под всхлипывания окружающих:

– Ну, надо же, Исхаков – грузчик!

В. М. Тимощенко и К. Ш. Исхаков учились на вечернем отделении физфака КГУ, там и познакомились. Тимощенко заведовал складом на Казанском валяльно-войлочном комбинате, а Исхаков, помимо работы на химзаводе им. В. В.
Куйбышева, действительно трудился у него грузчиком, таская тюки по 140 кг: цеплял их большим железным крюком и взваливал на свои широкие плечи действующего спортивного гимнаста.

– Витек почти каждый вечер просил у меня спички, – рассказывал Камиль.

– Он разве курил?

– Да, нет. Он их в глаза вставлял.

Оказывается завсклад Тимощенко, намаявшись за день, приходил на занятия полусонным и в глаза «вставлял спички», чтобы не уснуть окончательно. Тимощенко автоматически записывал все, что говорил лектор, слово в слово. Причем, каждый вопрос на отдельном листке. У него была такая «система»: правильный листок – правильный ответ. Надо только правильные листки, записанные на лекциях, иметь потом с собой на экзамене; зубрить материал «Витьку» было некогда – мешал склад, друзья. Жизнь, в общем.

В отличие от Тимощенко Камиль курил. Его любимыми были папиросы «Беломорканал». Крепостью этой махорки и КПД дымзавесы, которые не каждый мог выдержать, Исхаков подчеркивал, что принадлежит к «клубу избранных». Осталось только повернуть голову гордым профилем влево, как основоположники: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Знаком отличия – как звезды на погонах – была также папироса в углу рта, особенным – рабочим – фасоном стиснутая им дважды. Даже когда казанская номенклатура курила «Опал», «Стюардессу» либо «Ту-134» из Болгарии, а после 91-го года дружно изменила соцлагерю с ковбоем «Мальборо», Камиль не предавал марку.

Важная деталь: когда они вместе готовились к экзаменам, студент Исхаков нередко ночевал у Тимощенко дома.

– Камиль ни разу не пришел с пустыми руками, – вспоминала Галина Николаевна, жена Тимощенко (наша Галочка!). – Мама всегда давала ему кусок мяса, луковицу, какую-то зелень с огорода. Я это готовила, и мы все ужинали.
Какова яблоня, такие и яблоки.

Хороший человек Мишка и не предполагал, какую высокую оценку он дал Исхакову, обозвав его прорабом. Редко кто из наших блистательных начальников способен на что-то практическое. Камиль был способен. Что, собственно, и подтвердил Мишка, выражая точку зрения простых казанцев, жизнь которых так много лет успешно обустраивал градоначальник К. Ш. Исхаков. Их мэр-прораб.

С юбилеем Казанского университета у К. Ш. Исхакова связано еще одно совпадение. Читатель помнит, насколько его беспокойная жизнь переплетена ими.
В приложении № 2 – знаем, где искать! – к Распоряжению Правительства Российской Федерации № 1616-р от 5.11.2003 г., которым был утвержден состав федерального оргкомитета по 200-летию КГУ, я нашел знакомую фамилию. Мне доподлинно известно, что в 70-е годы в судьбе студента Исхакова – молодого, подающего надежды человека – этот важный член Оргкомитета сыграл большую, если не решающую, роль. Его имя – Владимир Константинович Егоров.

Егоров  был старше Камиля на два года, но уже работал секретарем комитета ВЛКСМ КГУ, и преподавал на историческом факультете. Он не мог не заметить активного физика – похожих людей притягивает друг к другу – а уж к выдвижению единственного своего комсомольца в депутаты Верховного Совета Егоров точно имел самое прямое отношение.

Их сдружили общие заботы. Егоров ходил с Исхаковым по всем казанским театрам, своим комсомольским авторитетом помогая пробивать площадки для выступлений поэтической студии КГУ. Секретарь всего университетского комсомола был рядом, когда физфак, как и другие факультеты, уходил в очередной Снежный Десант. Он же помогал депутату Исхакову – тогда еще совсем «зеленому» – разбираться в хитросплетениях чиновников, когда вставала немедленная задача: решить вопросы избирателей; как всегда у Исхакова – решить «во что бы то ни стало».– Я часто бывал у Володи в общежитии, – рассказывал Камиль. – У них с женой Светой была там комната.

До этого Камилю не доводилось знать, что собой представляет современный Вавилон – студенческая общага, и для него это тоже был полезный жизненный опыт. Может быть, уже тогда в голове будущего руководителя миллион-ного города, да еще с таким ослепительно ярким межконфессиональным характером, начинало складываться представление о том, как надо вести дело, чтобы столько разных людей могли комфортно уживаться вместе.

Вес Казанского университета был настолько велик, что секретарь комитета ВЛКСМ КГУ всегда был членом Центрального Комитета. Но Егоров вкалывал так, что его взяли на работу в аппарат ЦК ВЛКСМ, где он довольно быстро сделал карьеру большого руководителя.

Когда в 1980 году туда же попал и я, мы жили с Егоровыми в одном «комсомольском доме», практически друг над другом: мы на втором, они – на третьем этаже. Раньше нашу улицу называли Мазуткой – рядом гремела железная дорога – но после появления домов ЦК ВЛКСМ ее переименовали в улицу Павла Корчагина. По-моему, это чуть ли не единственная улица, названная именем литературного героя – такими мощными в советской стране были влияние и авторитет нашего Павки.

Совсем недавно мы встретились с Владимиром Константиновичем на 85-летии нашего общего Учителя, первого секретаря ЦК ВЛКСМ Евгения Михайловича Тяжельникова .

– Как Камиль?

– Нормально.

Жизнь берет свое, и теперь старые друзья редко видятся. Но живо интересуются друг другом. Так сказать, «держат поле».

Однажды меня не пустили в кабинет Исхакова. Камиль работал первым секретарем райкома комсомола, и я зашел к нему по каким-то делам.

Это было время, когда наш райком еще «сидел» в полуподвале на улице Зур Урам, дом 40 (на самом деле, никакой «зур урам», что, по-татарски – «большая улица», там, конечно, не было: был всего лишь обычный кривой тупик, упиравшийся в воинскую часть, обнесенную железным забором).

Восемь ступеней, накрытые скошенным козырьком с торца жилого дома, вели вниз. У дверей привинчена темно-красная вывеска с комсомольским значком и яркожелтыми – под золото – буквами: «Советский РК ВЛКСМ г. Казани». Внутри был длинный коридор, в котором вечно моргали лампы дневного света, бугроватый пол, застланный серым линолеумом, и несколько кабинетов с окнами под потолком – в них торопились ноги прохожих. Вот, и весь «фасон». Но в этом месте жил дух нашей комсомольской молодости, кипела энергия и неостановимое желание сделать мир лучше!

– Камиль Шамильевич разговаривает сейчас по телефону, – классически вредным голосом сказала секретарь (Камиль уже был «Шамильевич»). – Просил его не беспокоить.

Когда я узнал, с кем говорит мой друг, я на него совсем не обиделся. Ведь у Камиля были еще друзья, «уступить дорогу» которым было не только не зазорно, но даже почетно.

Его собеседником был человек, к которому все мы, особенно молодые комсомольские работники, относились с большим уважением. Мало того, что он был «старшим товарищем» Исхакова. Мало того, что он оставил яркий след в жизни сразу двух районных комсомольских организаций г. Казани – Советской и Вахитовской – и там и там он работал когда-то первым секретарем.
На тот момент он еще был слушателем Высшей Партийной Школы при Центральном комитете КПСС, и звонил, соответственно, из Москвы. Для нас, желторотых комсомольцев, это было где-то рядом с небесной канцелярией. Звали эту заоблачную личность Николай Федорович Козарь.

– Я так думаю, – рассказывал Камиль, – что это Козарь меня «продал». В районе Козарь руководил комсомолом. Они очень дружили с Егоровым; играли, помню, в шахматы. Через Володю он узнал меня, и, видимо, присмотрелся. Когда район разделили на два, в старом Козарь остался сам, а меня рекомендовал в новый. Не без участия Егорова, конечно.

– Прямо, по Остропольскому: есть сцена, а есть еще и закулисье…

– Ты же не вчера родился? – Исхаков продолжал. – Начинали мы с Козарем смешно. Районов уже было два, а рабочий кабинет первых секретарей – один. До обеда я начальник, после обеда – Козарь. Или наоборот. Так и формировали районные комсомольские организации. Каждый свою.

Новый 1978 год мы встречали в квартире родителей Ляйли. У нас все шло к свадьбе, сами родители отдыхали в санатории где-то на Украине, и «территория» была свободной.

После Курантов слово взял Козарь. Он уже окончил ВПШ, и мог себе позволить тон, малоприкрыто отдающий назиданием. В руках он держал рюмку с холодной водкой:

– Империалисты всех стран, – начал он, – стоят на краю пропасти.

Мы напряглись: как их зомбируют в партшколах…

– И смотрят, чего мы там делаем, – закончил довольный Козарь, и одним махом опрокинул рюмку.

Сказать, что мы «упали», значит не сказать ничего.

Потом этот анекдот я часто слышал от разных людей. Но тогда это было в первый раз. И рассказал его не обыватель на кухне, типичный по тем временам, а самый что ни на есть «продукт» Системы. Да не просто выпускник какой-нибудь региональной партшколы, типа саратовской, которую, как правило, оканчивали все поволжские партийные кадры, такие как Козарь.

На наших глазах, еще не замутненных легким сомнением конца 80-х, «богохульствовал» питомец ВПШ при ЦК КПСС. «Перестройка» должна снять шляпу. Первым партийным диссидентом для нас был Николай Федорович Козарь.

В последующем Козарь долгие годы успешно работал начальником Татснаба, и от его умения выбить в Москве фонды зависело многое в Татарстане; так была устроена вся наша экономическая жизнь тех лет

Уже в постсоветское время он работал управделами М. Ш. Шаймиева. И не забывал «диссидентствовать» (комсомольская юность не отпускала на покой): «Во время приезда Ельцина его протокол требовал, чтобы везде висели только российские флаги и, прежде всего, над дворцом президента Шаймиева. Российская охрана строго следила за этим. Управделами Николай Федорович Козарь послал на крышу человека с нашим флагом. Он залег там и по команде должен был заменить российский флаг на татарстанский. Торжественное вступление Ельцина в казанский Кремль, а над дворцом на самом верху в лучах прожекторов развевается наш флаг» .

Мне это напоминает «неправильный путь» самого Ис-акова. А может быть это у Камиля Исхакова «неправильный путь» Николая Козаря? Как они все друг на друга похожи.

Закончив страницу, я позвонил Камилю:

– Ты можешь уточнить у Козаря, была история с флагом, или нет?

– Ладно, – посмеялся Камиль, – спрошу. Я как раз еду на день рождения Гусева, «дядя Коля» там тоже будет.

Чем вам не иллюстрация к хорошей песне: «Вот так и живем, не ждем тишины. Мы юности нашей как прежде верны». Флаги были, сто процентов.

С учетом особой специфики профессиональной дея-ельности еще одного друга Исхакова – Александра Петровича Гусева , я как бы вынужден ограничиться в рассказе о нем официальной биографической справкой. Но это ничего, на самом деле, не значит. И на глубину их дружбы совсем не влияет.

К большому моему сожалению, формат книги тоже не позволил рассказать обо всех друзьях Камиля, с которыми он начинал свой путь, с которыми шел по жизни.
Камиля вообще всегда отличало умение притягивать к себе самых разных людей – молодых и уже не очень молодых, мужчин и женщин. При этом на протяжении всей своей жизни, он умудрялся не терять с ними связь, постоянно оказываясь рядом, особенно тогда, когда в этом была сиюминутная и абсолютно точная необходимость.

Через многие годы он пронес дружбу с тремя своими однокашниками по Казанскому электротехникуму связи. Простые ребята: Хабибуллин Казбек, Каюмов Рауф, Нигметзянов Рафаэль, они были в числе тех, кто знал Исхакова еще в далекие 60-е годы.

Мне тоже довелось общаться с ними.

Помню, если друзья собирались вместе (а это происходило регулярно; потом, когда все обзавелись своими семьями, еще и с женами) они всегда лепили пельмени. Этот вкус татарских настоящих пельменей я вспоминаю до сих пор.
Прочность их отношений практически всегда выливалась в бескорыстную помощь друг другу.

Был такой эпизод – его я запомнил особенно хорошо, ибо тоже в нем участвовал, «подсоблял», – друзья помогали Камилю построить маленький садовый домик – неказистый такой – на участке в три сотки, расположенном на берегу Казанки.

Стройматериалов не было, использовали то, что удавалось достать: старые длинные доски, фанеру, пользованный рубероид.

Потом – абсолютно в этом же месте – Исхаков-мэр возвел это феерическое сооружение, которое так восторгает казанцев и гостей города – красавец-мост Миллениум.

– Неужели помнишь? – спросил Камиль, когда я пересказал ему этот эпизод.

– Такое не забывается!

А как забудешь, если одна из досок, которую друзья тянули на крышу домика, сорвалась и влетела в мою беспечную голову!