зверь

Знаете, обычно люди говорят, не особенно разбираясь в теме. Мы говорим, просто чтобы говорить. Чтобы не сойти с ума от голоса в нашей маленькой коробочке, надетой на шею. И чтобы кто-то убедительно кивал, не вслушиваясь; потому что слушают свой голос в голове, от которого пока не хочется повеситься на люстре. В Британии так сильно боятся тишины, что приходится мычать. Но главное продолжать говорить. Молчать — не знать что сказать, а я никогда не знал.
Как обычно обеденный перерыв, когда в кафетерии собирались все. Сновали туда-сюда с подносами, улыбались, чавкали, гоготали. Я сидел в углу и наблюдал. Просто ел свои сэндвичи и наблюдал, как какой-то парень начал бить лицо другому. Он так яростно колошматил его, повалив на грязный кафельный пол, что я в какой-то момент даже забеспокоился. А я вообще-то мало о чём беспокоился, чтобы вы понимали. Забавный факт: парень, которого били, даже не сопротивлялся. Просто ждал, пока всё кончится, а потом поковылял куда-то из кафетерия. Я думал пойти за ним, но что-то подсказывало, что это крайне плохая идея.

Я снова увидел этого побитого парнишку после занятий на парковке. Его свитер, дурацкого желтого цвета, был запачкан запекшейся кровью, а на лице не было живого места. Он просто ходил и пинал пустые банки и бутылки, разбросанные по парковке тут и там, присвистывая под нос какую-то до боли знакомую мне мелодию. Я сжал лямки своего рюкзака и быстрым шагом направился к углу парковки, откуда меня должны были забрать.
— Эй! — тот странный парень направился ко мне. — Эй, есть минутка?

У меня не было настроения разговаривать. Впрочем, оно довольно редко появлялось в принципе. Но я всё равно остановился и повернулся к нему. Один глаз почти не открывался, а цветом напоминал сливу, на обеих щеках ссадины и синяки, разбитая нижняя губа, которую он все равно пытался растянуть в улыбку. Я заметил, что досталось не только убогому жёлтому свитеру, но и джинсам, на штанинах которых красовались пара небольших дырок; хотя, может, они были сделаны и не сегодня.

— Только минутка, — я засунул руки в карманы.
— Можешь меня вырубить? — он смотрел на меня здоровым глазом, как преданный пёс на своего хозяина.
— Что, прости? — я подумал, что неправильно расслышал.
— Ну или палец там выбить. Сможешь? — он подошел ближе, а я сделал шаг назад.
— Не буду я тебя бить, чудик. Тебе на обеде голову отбили, что ли?

Я уже собрался уходить, как чудик вполголоса сказал:
— А что, если я тебе заплачу?

Я понял, что он конченный. Или мазохист. Или всё вместе. К слову, я ни разу в своей жизни не дрался, поэтому после моего удара в челюсть больнее было, наверное, не ему, а мне. Этот удар не стоил даже цента, поэтому я попытался снова, но уже в живот. Парень свалился и скрючился, жмурясь от боли. А когда встал, выдал:
— Такое страховка не покрывает, придурок, — на одном дыхании промямлил этот чудак.
Я помог ему подняться и спросил, при чём тут страховка.
— Долго объяснять. Я, кстати, Майк, — он протянул узкую грязную ладонь, которую я пожал без какого-либо удовольствия, тоже представившись.

Как-то после занятий мы сели в одной из вафельных, находившихся поблизости. Майк заказал себе кофе и самые обычные вафли, не глядя в меню, а я снова просто наблюдал. В этот раз на нём был зеленый пуловер, порванный у горловины, и к тому же с грязными манжетами, испачканными то ли в крови, которую он вытирал с носа, то ли в каком-то соусе. Он напоминал мне помятую купюру, которую кто-то оставил в кармане джинс и нечаянно постирал.
— Так что со страховкой? — я почему-то посчитал, что задавать подобные вопросы прямо в лоб вполне нормально.
— А? Это, — Майк говорил, не отвлекаясь от нарезания вафли, щедро политой кленовым сиропом. — Ну, смотри, — он отправил кусок вафли себе в рот, прожевал и продолжил. — Мама застраховала меня, когда я начал заниматься футболом. Как видишь, я довольно давно этим не занимаюсь. Но остался прикол, что за видимые физические увечья платят, — он снова растянул в улыбке липкие от сиропа губы.
— Где мои деньги тогда?
— Я помню, да. И могу предложить больше, если станешь моим постоянным задирой. Конечно, можешь забрать то, на что меня избил в тот раз, но сразу говорю, там сущие гроши.

Тогда мысль о том, что Майк на голову больной человек, крепко укоренилась в моем сознании. Но деньги в моей системе ценностей занимали далеко не последнее место, поэтому в тот момент моя вдолбленная в младшей церковно-приходской школе мораль боролась против простой человеческой потребности в обеспеченности и в конечном счете проиграла. Я понадеялся, что Иисус поймёт меня. Хотя, даже если нет, то было ли мне дело?
Конечно, теперь мне приходилось выходить из тени, в которой я так комфортно сидел с рождения до нынешнего времени, но в какой-то момент я даже научился получать удовольствие от каждого удара, который я наносил Майку. Я старался не переходить границу, то есть если бы Майка госпитализировали, я бы ничего не получил, а к радости от таких лёгких денег я привык пугающе быстро. Иисус меня точно не понял. И я мог это ощущать, когда ночью долго ворочался в размышлениях о том, что, вероятно, делаю что-то неправильно.
Зверь во мне развивался с моим умением бить. С каждым днём мои удары становились точнее, я ощущал на языке привкус крови, в которой кипел адреналин. В зеркале я видел глаза совершенно иного человека — не свои — бешено бегающие зрачки, почти перекрывающие радужку. Зверь во мне хотел крови и стереть об кого-нибудь кулаки, но всё ещё сидел на цепи, хоть она и была достаточно длинная. Майк пробудил во мне что-то, что очень давно не видело света и было радо попасть под его лучи снова. Но я не был рад, потому что вскоре пришло осознание того, что аппетиты зверя будут расти, из-за чего у меня могли возникнуть проблемы.

Майк снова сидел напротив меня в той самой вафельной, что создавало ощущение дня сурка, и чавкал вафлей. Я откинулся на спинку дивана и протёр лицо рукой.
— Может, к чёрту это?
— Что ты имеешь в виду? — он положил вилку и нож и посмотрел на меня с некой озабоченностью.
— Нашу договорённость, — я посмотрел на свои сбитые костяшки, и что-то неприятное подступило к горлу.
— Тебе не нравится бить кого-то за деньги? — Майк вздёрнул бровь.
— Вот именно, что нравится. И это пугает. Поэтому я хочу прекратить.

Майк не стал давить на меня и просто кивнул, а потом сказал, что мы всё ещё можем дружить, как “нормальные люди”. Я не знал, что ещё сказать, поэтому просто пожал ему руку, встал и побрёл домой. Я запер своего зверя в клетке и выкинул ключ. Такие мысли посещали меня той ночью, и на следующий день всё снова вернулось на круги своя, где я просто молча сидел, наблюдая за всем, и ел свои сэндвичи. Как будто Майка никогда не существовало вовсе.